Глава 2

Екатерина Рыбакова надела лучшее платье из шуршащего креп-жоржета. По его черному полю были прихотливо раскиданы небольшие букетики красных и лиловых цветов. Волосы Кати сами собой вились, а потому портить их модной химической завивкой нужды не было. Она подошла к зеркалу, еще раз расчесала короткие кудряшки и покусала губы, чтобы они стали ярче. В общем и целом она себе нравилась, если не считать носа. С точки зрения Кати, он был излишне длинен. Вот у ее подружки Лиды носик был маленький, аккуратненький, с весело задранным вверх кончиком. Катя очень хотела бы иметь такой нос, как у Лиды, но приходилось довольствоваться тем, что есть.

Девушка пальцем задрала кончик носа вверх, показалась себе при этом похожей на дурака Емелю из книжки, которую сегодня читала детям своей группы, рассмеялась и отпустила бедный нос на волю. На самом деле ей вовсе незачем менять нос на Лидкин, поскольку Герман любит ее с этим, длинным и неказистым. Сегодня он планировал представить ее собственным родителям и объявить, что они собираются пожениться. Исходя из этого она, Катя, – самая настоящая невеста!

Невеста Катя крутанулась перед зеркалом, и полупрозрачная креп-жоржетовая юбка развернулась вокруг нее настоящим солнцем, обнажив загорелые ноги в белых носочках. Она обязательно понравится родителям Геры! Катя не может не понравиться! Это ничего, что нос не слишком удачный! Вон у нее какие красивые карие глаза, пушистые волосы, легкая, стройная фигурка! Между прочим, некоторые папы, прежде чем забрать из группы домой детей, очень долго беседуют с ней о всякой ерунде и не очень-то спешат к своим женам. Нет, Катя не позволяет ничего такого – у нее есть Гера, но ей приятно, что на нее обращают внимание. Это говорит о том, что и родители Геры тоже сразу же проникнутся к ней симпатией.

Катя взглянула на часы, ойкнула, схватила общую с Лидой бархатную сумочку «для свиданий» и побежала в городской сад к гипсовой скульптуре партизана-героя, около которой в их городе Анисимове обычно назначали встречи влюбленные. Гера уже стоял у партизана и нетерпеливо поглядывал на наручные часы. Да, у ее Геры были часы! Ни у кого из Катиных знакомых молодых людей не было, а у него были. Он вообще многим очень выгодно отличался от других. Например, именем. Парней обычно как зовут? Сашкой, Сережкой или, в лучшем случае, Игорем. А Кривицкий был Германом, прямо как в каком-нибудь трофейном кинофильме. Зимой Гера носил не ватник, подпоясанный армейским ремнем, а красивое драповое пальто с аккуратным котиковым воротником. И шапку – папаху из того же котика. Очень красиво выглядело. Сейчас, в разгар лета, на Гере были удивительной голубизны шелковистая рубашка и светлые брюки с манжетами.

– А вот и я! – Катя выскочила из-за спины Германа и покружилась перед ним, как перед зеркалом в комнате общежития. Платье опять взметнулось вверх полупрозрачным креп-жоржетовым облаком, расправилось и образовало солнце. – Как тебе мое платье?

– Кать! Ну разве можно так! – возмутился Гера, потому что кроме загорелых ног девушки увидел еще и белые трусики.

Молодой человек обеими руками опустил шуршащую юбку, Катя, резко остановленная почти в полете, пошатнулась, и они вдвоем, не удержав равновесия, завалились под ноги партизану-герою на глазах у многочисленных граждан, гуляющих в парке по случаю яркого солнечного дня. Это было очень стыдно, а потому они, не сговариваясь, постарались побыстрей подняться. При этом Герман наступил ногой на Катин черный креп-жоржет и вырвал приличный кусок из подола платья. Катя жалобно охнула. Ее коленка и правый локоть были разбиты о бетонный постамент памятника и кровоточили, но это было сущим пустяком по сравнению с порчей нового платья. Уже без всякого смущения усевшись под ноги гипсовому партизану, девушка пыталась приладить выдранный кусок к подолу. Он, разумеется, прилаживаться не желал и жалко висел оторванным крылышком экзотической бабочки.

– Вот что ты наделал, Герка... – жалобно произнесла она. – Это же мое лучшее платье... Новое... Я его даже Лидке ни разу не давала надеть... И что теперь...

– Кать, встань... – Гера попытался поднять ее за руку. – Неудобно же... Что люди подумают?

– А что они подумают?! – уже довольно зло крикнула девушка. – Эти люди видели, как мы завалились! Они понимают, что ничего хорошего из этого выйти не может! Куда я теперь пойду в таком платье? Я никуда не пойду, так и знай!

– Кать, ну... нас же родители ждут!

– Я ни за что не покажусь твоим родителям в таком виде!

– Глупости, Катя! Посмотри, какие грязные у меня брючины на коленях! Что же, теперь так и жить в парке?!

– Не знаю... – прошептала Катя, губы ее скривились, она расплакалась. Ей казалось, что это падение – очень дурное предзнаменование. Раз сегодняшний день так бесславно начался, скорее всего, и продолжаться будет в том же духе. Она уже много раз за свою двадцатилетнюю жизнь убеждалась: если мероприятие не заладилось с самого начала, дальше пойдет вкривь и вкось. Взять хотя бы последний первомайский утренник в детском саду. С самого утра Вова Поляков у собственной бескозырки, в которой должен был изображать матросский танец, зачем-то оторвал бумажные ленточки, отчего сам очень разозлился и, тут же сориентировавшись, пообрывал ленточки у бескозырок своих товарищей по танцу. Товарищи взвыли ранеными медвежатами, и весь утренник был смят. Чтобы знакомство с родителями Геры не оказалось безнадежно проваленным мероприятием, его необходимо было перенести на какой-то другой, более благополучный.

– Гер, давай ты сегодня не будешь знакомить меня с родителями, а! – предложила Катя, наконец поднявшись. – Давай в другой раз...

– Да ты что! – возмутился Герман. – Там уже такой пир горой закатили! Дуся с утра пекла и жарила!

– Дуся? Это кто?

– Ну... домработница наша...

– Домработница?!! – удивилась Катя. – Вы эксплуатируете наемный труд?!

– Кать, это не совсем так... Дуся – наша дальняя родственница, она...

– Вы родственницу заставляете на себя работать?! – с жаром перебила жениха девушка.

– Ну почему надо обязательно рассматривать вопрос в такой плоскости?

– А в какой плоскости его надо рассматривать?!

– В такой, что Дуся вполне довольна своей жизнью и работой!

– А ты спрашивал? – продолжала возмущаться Катя. Дуся представилась ей изможденной чернокожей рабыней из «Хижины дяди Тома».

– А тут и спрашивать нечего! Я с ней каждый день встречаюсь, у нее всегда довольное лицо. Если хочешь знать, я ее в дурном настроении вообще никогда не видел!

– Ага! Вам сделай недовольное лицо, так вы...

– Что – мы? Ну! Договаривай! – Гера встал возле Кати в боевую стойку.

– Заэксплуатируете насмерть – вот что! – Девушка сдаваться не собиралась. – А потом...

– Все! Хватит рассуждать! – оборвал ее Герман. – Пошли к нам, познакомишься с Дусей и сразу переменишь свои взгляды!

– Пошли! – Катя тут же забыла про свое изувеченное платье. Ради свободы эксплуатируемых народов ей ничего не было жалко.

* * *

Квартира Кривицких произвела на нее такое же неизгладимое впечатление, как и наличие домработницы. Нет, конечно, девушка понимала, что семья Германа очень благополучна в материальном смысле, иначе откуда бы взяться котиковым воротникам, папахам, наручным часам. Гера рассказывал, что его отец – известный в городе хирург, главврач городской больницы. Но к чему женатым советским хирургам, пусть они трижды главврачи, домработница, она понять не могла.

Квартира женатого советского хирурга Кривицкого находилась на втором этаже двухэтажного старинного особнячка, расположенного на самом берегу речки Анисимовки. Катя редко бывала в этой стороне, поскольку жила совсем в другом месте города, там, где вокруг сталелитейного завода скучились неказистые постройки. Рядом с домом, в котором жили Кривицкие, стояло еще несколько подобных зданий, но их дом был самым внушительным, похожим на барскую усадьбу, рисунки которых Катя видела в книжках про старинную жизнь.

Начиналась квартира огромным коридором, который и коридором-то назвать было трудно. Если бы у этого помещения имелись окна, в нем вполне можно было бы жить вшестером, если койки поставить вдоль стен впритирку друг к другу, как в общежитии. Вместо коек коридор Кривицких был обставлен красивыми шкафами с деревянными резными загогулинами и облеплен зеркалами, в которых Катя мгновенно отразилась в своем рваном платье. Огорчиться вновь она не успела, потому что в коридор вплыла полная румяная женщина, которая умудрилась заполнить своей шумной персоной все немаленькое помещение.

– Геруля! Наконец-то! А мы заждались! Думаем, куда вы запропастились! – воскликнула она, всплеснув сдобными руками и быстро чмокнув Германа в щеку. После этого с удивительной для крупного тела грацией подлетела к Кате, схватила ее за руку и потащила в центр коридора, где с потолка свисала замысловатая люстра в таких же кренделях, что и мебель вокруг, только металлических. – Ну-ка, давай к свету! Ой, хороша! Хороша! А платье-то какое! Креповое, гляжу! А ну, покружись!

Катя, взбудораженная и завороженная энергичной особой, чуть крутанулась, а потом вспомнила про прореху, остановилась, потупила глаза и сказала:

– Мы с Герой нечаянно упали... платье порвалось... такая дырень...

– Дырень? Да-а-а... Жаль, конечно... Ну-ка, пошли ко мне! – решительно объявила особа. – Зашьем так, никто не заметит, что тут когда-то была дырень!

Катя повернула лицо к Гере, как бы спрашивая разрешения и одновременно подталкивая его к тому, чтобы он наконец познакомил ее с матерью. Герман, улыбаясь, сказал:

– Познакомься, Катя, это наша домработница – Дуся!

– Я тебе покажу домработницу! – притворно обиделась Дуся, отвесила Герману легкий подзатыльник, потом опять чмокнула его в щеку и потащила Катю за собой, приговаривая: – Пошли-пошли, Катюха! Сейчас поможем твоему горю! Не пропадать же такому платью! А ты, Геруль, иди пока брюки поменяй. Тоже изгваздался! Переодевайся – и в залу! Мы сейчас!

Дуся привела Катю в небольшую чистенькую комнатку, обставленную в привычном девушке стиле. Возле окна стояла кровать с никелированными шариками, в которые было очень интересно смотреться, потому что лицо становилось расплывшимся, выпуклым и уродливым. Кровать с кружевным подзором украшало снежно-белое пикейное покрывало, сверху которого горкой громоздились толстые мясистые подушки, высовывающие веселые ушки из-под вышитой яркими цветами накидки. На обычном деревянном столе стояла ваза из синего стекла, полная пышных георгинов. В углу пристроился зеркальный шкаф, точь-в-точь такой, какой был в комнате девичьего общежития. Над оттоманкой с уютными круглыми валиками висел тканый коврик с кистями, на коврике были изображены Иван-царевич с Василисой Прекрасной верхом на сером волке. Примерно так же была обставлена комната родителей Кати в коммунальной квартире. Ночью в проход между столом и шкафом ставились две раскладушки, на которых спали дети: Катя и ее младшая сестра Людмилка. Как только у Кати появилась возможность, она съехала от родителей в общежитие. Комната там тоже была на четверых, все девушки были примерно одного возраста, с одинаковыми желаниями и устремлениями, запросто могли проболтать несколько ночей подряд, а потом отсыпаться в выходной до полудня.

Дуся потребовала, чтобы Катя сняла платье, накинула ей на плечи цветастый халат, села с иголкой поближе к свету и спросила:

– А где вы с Герой-то познакомились?

– В парке. Мы с подружкой... Лидкой... гуляли... в общем... – начала, все еще сильно смущаясь, Катя. – А у киоска с газировкой за нами в очередь встали Гера с еще одним молодым человеком...

– Не с Костей?

– Нет. С Аликом. Пухлый такой. – Катя для наглядности надула щеки. – Он стал за Лидой ухаживать, но ей не понравился.

– Это почему ж?

– Ну... понимаете, Лидка тоже немножко полненькая... Она говорит: мне нельзя знакомиться с такими пухлыми молодыми людьми, а то дети очень толстыми получатся.

Катя замолчала. Ей показалось, что она сболтнула лишнее. Зачем про детей начала? Кто ее за язык дергал? Мало ли что Лидка сболтнет. Не всем же ее глупости пересказывать. Но Дуся весело засмеялась тоненьким, чуть визгливым смехом, совершенно не вяжущимся с ее мощной фигурой. Кате сразу захотелось еще что-нибудь рассказать Дусе, но та вдруг сама начала говорить:

– Ой! У меня тоже мужик толстый был, страсть! Вроде и кушать-то особенно нечего было, а мы с ним – прямо две горы! Как пойдем по деревне вдвоем, так всю улицу, бывало, и перегородим! Кошак не прошмыгнет! Только вот детишек у нас не было... Не судьба... да-а-а... А уж как Василий помер, мне так тоскливо одной в дому стало, что я избу продала да к Еленке и приехала. Так, мол, и так, говорю, прогонишь – удавлюсь, жить-то мне не для кого... А не прогонишь, стряпать вам буду, да и вообще... по хозяйству помогать. Мне ж не трудно, я вон какая сильная!

Дуся закончила шитье, откусила нитку и бросила платье Кате:

– Гляди, как хорошо вышло! Никто и не заметит! Одевайся!

Катя разгладила на коленке креп-жоржет. Дуся оказалась настоящей волшебницей. Шов был такой тонкий и так прихотливо проходил по цветочным букетикам, что надо было очень приглядываться, чтобы его заметить.

– Ну вы и мастерица, Дуся! – восхищенно похвалила работу Катя и, натягивая платье, спросила: – А Еленка – это кто?

– А Еленка – это моя двоюродная сестра, Герочкина мать. Для тебя, значит, Еленой Матвевной будет. Ты уж ее не серди. Она не любит, когда без Матвевны... А меня зови на «ты». Я так привыкла. Меня все всегда на «ты» звали, так что тоже – не обижай! Договорились?

– Договорились! – весело отозвалась Катя. Она уже забыла про то, что совсем недавно клеймила Кривицких эксплуататорами, а саму Дусю представляла замученной тяжкой неволей рабыней. Она радовалась, что все стало вдруг так хорошо: родители Геры оказались приличными людьми, да и платье – опять как новое! К тому же она подружилась с замечательной Дусей, а сейчас еще познакомится с родителями Геры, потом выйдет за него замуж, и все они будут жить в удивительном доме душа в душу!

– Ну что, пошли знакомиться с остальными? – все так же весело спросила Дуся.

– Пошли! – ответила абсолютно счастливая Катя.

Комната, в которую привела ее Дуся, сразу поразила девушку размерами и удивительным узорчатым полом, набранным из разных по размерам дощечек, начищенных почти до зеркального блеска. Нет, Катя, конечно, знала, что такое паркет. Более того, она лично натирала рыжей мастикой паркетный пол в родительской коммуналке. Но тот паркет был самым обычным, елочкой, а у Кривицких – походил на деревянный ковер. На него даже страшно было ступать.

– Проходи, проходи... не стесняйся... – Дуся легонько подтолкнула Катю в спину, и только тогда она заметила, что в пустой комнате за большим празднично накрытым столом сидит всего одна персона: то ли девочка, то ли женщина. Ей с одинаковым успехом можно было дать и десять лет, и все тридцать. У нее было неприятно вытянутое лошадиное лицо и реденькая челка, плохо закрывающая излишне высокий лоб. Катя еще раздумывала, кем бы она могла приходиться Гере, как он, неожиданно откуда-то вывернувшись, за руку повел ее в сторону от стола. В глубокой нише, на диване с гнутыми блестящими подлокотниками, сидели очень красивая женщина в темно-синем бархатном платье и крупный мужчина очень приятной наружности.

– Мама, папа! Вот моя Катя – познакомьтесь! – торжественно проговорил Герман и, обернувшись к ней, с таким же пафосом сказал: – Катя! Это мои родители: Елена Матвеевна и Виталий Эдуардович!

Катя растерялась. Она не знала, что ей теперь следует сделать: то ли подойти к родителям Геры поближе и каждому в отдельности протянуть руку лодочкой, то ли остаться стоять на месте. Положение спасла Елена Матвеевна. Она улыбнулась, очень грациозно поднялась с дивана и, положив легкую руку на плечо Кате, сказала:

– Очень приятно. Вот и познакомились. Пойдемте к столу.

Катя не была убеждена в ее искренности. Похоже, женщине не было очень приятно знакомиться с невестой сына, она говорила всего лишь то, что полагается произносить в таких случаях. Катя почувствовала, как рука Елены Матвеевны отделилась от ее плеча. Женщина быстрым жестом поправила свою высокую прическу и сказала:

– Славочка, позови сюда Котика.

Катя отчаянно завертела головой в поисках того, кого назвали Славочкой и с кем ее еще не познакомили, он, очевидно, должен был вынести в обеденный зал какого-то потрясающего кота и продемонстрировать ей как гостье. Но, кроме тех, с кем Катя уже была знакома, и странной особы за столом, никого в комнате не оказалось. Зато эта самая особа как-то странно отделилась от стола, и Катя увидела, что она сидит в инвалидной коляске и очень ловко управляет ею. Коляска подъехала к открытой двери и исчезла за ней.

– Это наша дочь, Славочка, сестра Германа, – бесцветным голосом сказала Елена Матвеевна. – У нее полиомиелит. Славочка инвалид, но она очень умная девочка.

Кате хотелось спросить, почему девочку зовут мальчиковым именем, но она постеснялась, да и девочка очень скоро вернулась обратно в комнату. Ее коляску катил высокий молодой человек. Когда он, оставив Славочку и приветливо улыбнувшись, подошел к ней, девушка приросла к узорному полу: перед ней стоял второй Герман, ничем не отличающийся от первого, если не считать того, что рубашка на нем была не голубой, а бежевой.

– Очень приятно, – сказал второй Герман, и Катя поняла, что так полагается говорить при знакомстве. А тот, кто был невыносимо похож на ее жениха, продолжал: – Вы, конечно, Катя, и Герка вам, разумеется, не сказал, что у него есть брат, ведь так?

Онемевшая Катя смогла только кивнуть.

– Неудивительно, – усмехнулся молодой человек и протянул Кате руку: – Будем знакомы: меня зовут Константин. Вы, наверное, уже слышали, что некоторые зовут меня Котиком, но, будьте так любезны, зовите Костей. Мне это будет куда приятней!

Катя опять жалко кивнула и оглянулась на Германа. Тот посматривал на них исподлобья недобрым взглядом, Катя поняла, что братья не ладят друг с другом. Когда она опять перевела взгляд на Константина, тот послал брату такой же лишенный тепла взгляд. Кате сразу стало неуютно в большом и, как ей теперь казалось, холодном помещении со скользкими блестящими полами и огромной люстрой, сверкающей многочисленными подвесками, похожими на осколки льда. Даже громкий голос Дуси, весело пригласившей всех к столу, показался фальшивым и неискренним. Ну и семейка! Женщины носят мужские имена, братья-близнецы не любят друг друга, сестра прислуживает сестре, а та из них, которую зовут Еленой Матвеевной, похожа на ходячий манекен в нарядном бархатном платье. Катя нашла глазами хирурга Кривицкого. Он показался ей усталым и измученным. Да-а-а... похоже, они с Герой выбрали не очень удачное время для объявления о своем решении пожениться.

Между тем все расселись по местам. Катю конечно же посадили рядом с Германом. Напротив села Елена Матвеевна со своим хирургом, рядом с Катей – Константин, около Германа – Славочка. Дуся предложила разлить в стаканы вишневого сока и, когда Елена Матвеевна величественно кивнула, принялась это делать, одновременно призывая всех накладывать на тарелки еду.

– Что тебе положить? – спросил Катю Герман.

Только тут девушка бросила взгляд на стол и очередной раз ужаснулась. Блюда, которые стояли перед ней, Катя никогда прежде не видела. Она, конечно, догадывалась, что в низких хрустальных вазочках находится черная икра, но как ее едят, совершенно себе не представляла. Рядом с икрой стояла более высокая посудина, в ней плавали блестящие зеленые шарики. А прямо напротив Катиной тарелки на большом блюде лежало нечто, похожее на студень, который мама варила по большим праздникам, но по форме напоминающее батон, нарезанный на толстые куски. Кусок, обращенный к Кате, настороженно приглядывался к ней желтыми зрачками разрезанного на части крутого яйца и как-то невесело улыбался подковкой странного белого мяса.

– Ну что же ты, Катюшка?! – подскочила Дуся. – Не стесняйся! Хочешь заливного? – И Дусин палец почти коснулся яичных глаз в студне.

– Н-нет! – поспешила заверить Катя и тут же увидела то, что могло ее спасти хоть на некоторое время. Обрадовавшись знакомой закуске, она попросила: – Вон там сыр... Я бы съела...

Константин тут же взял тарелочку с сыром и положил на край Катиной тарелки два тоненьких, полупрозрачных кусочка, девушка поняла, что зря обрадовалась. Сыр она дома ела тоже только по большим праздникам и в виде бутербродов. А как едят сыр без белого хлеба с маслом? Можно ли его взять в руку или надо резать ножом, который лежит справа от ее тарелки. Может, нож случайно положили возле нее и потом будут искать.

– Одним сыром сыта не будешь! – опять возникла над Катей Дуся. – Давай-ка я тебе положу салатика! Оливье называется!

Слова «оливье» девушка испугалась до сухости во рту, но Дуся шлепнула ей на тарелку несколько ложек вполне знакомого месива из мелко нарезанных продуктов с майонезом. Катя несколько успокоилась. У них в семье делали такой салат на Новый год, но никак его не называли – салат, да и все тут.

– Все! Достаточно! – очень громко прозвучало в тишине, которая вдруг повисла над столом.

Катя вздрогнула, а Дуся, как-то съежившись, торопливо ответила:

– Да-да! Все! Ухожу, Елена! Вы уж тут сами! Ну... а минут через сорок... я мигом...

И бывшая двоюродная сестра, а ныне всего лишь домработница, поспешила к выходу из парадной залы Кривицких. Катя огорчилась. Их с Герой осталось двое против четверых. Эти четверо казались ей настоящими врагами. Славочка слишком пристально ее разглядывала. От ее темных, почти черных глаз было некуда скрыться, а уж Константин...

Катя не успела дать определение взгляду Константина, потому что отец братьев и Славочки вдруг неожиданно весело сказал:

– Катя! Да перестаньте вы так бояться! Все хорошо! Вот мы сейчас выпьем за знакомство, и вы нам о себе что-нибудь расскажете, идет?

Девушка вымолвила жалкое «идет...» и даже осмелилась посмотреть в глаза Виталия Эдуардовича. Они, его глаза, оказались очень красивыми и... неожиданно добрыми. Кате почудилось, что ее обволакивает что-то теплое, мягко щекочущее и... освобождающее от тягостного стеснения. Она улыбнулась, а глава семейства уже доставал из блестящего металлического ведерочка бутылку, в которой девушка узнала шампанское. На прошлый, 1953 год отцу тоже повезло, он где-то достал шампанское. А у Кривицких – надо же!.. Летом – и шампанское! Прямо новогодняя сказка!

Холодное шипучее вино как-то сразу ударило Кате в голову, и она, стараясь глядеть в добрые глаза Гериного отца, как и обещала, стала рассказывать о себе:

– Ну что... я закончила Анисимовское педагогическое училище, сейчас работаю в детском садике... в средней группе... воспитательницей... Садик у нас хороший, заводской! Завод очень помогает... Игрушки покупают, подарки... Недавно кукольную мебель привезли! Вы не представляете, прямо как настоящая, только маленькая!

И дальше, направляемая вопросами Виталия Эдуардовича, Катя рассказывала и рассказывала о себе и о своей семье. Она добралась уже до бабушек с дедушками, а потом начала бы о соседях по коммуналке и подругах по общежитию, если бы Елена Матвеевна ее не перебила.

– А вы, Катя, в институт собираетесь поступать? – спросила она по-прежнему ледяным голосом.

– Мама! – почему-то укоризненно встрял Гера, но Катя совершенно не растерялась и спокойно ответила:

– Честно говоря, еще не думала об этом. Я только первый год работаю после окончания училища. Мне моя работа так нравится, что я пока не хотела бы ничего менять. А потом... Потом видно будет...

Кате налили еще шампанского, которое закружило ей голову окончательно, и все, сидящие за столом, перестали казаться врагами. Может, они и не были ими никогда? С незнакомыми людьми всегда сначала трудно. А потом она всегда со всеми находит общий язык, у нее хороший характер. Легкий. Все так говорят. Ее и Елена Матвеевна потом обязательно полюбит. У нее уже сейчас голос потеплел, да и Славочка, кажется, уже не так угрюма. А Костя – вообще славный малый и так похож на Геру, что просто не может быть недобрым человеком. Она, Катя, непременно заставит их подружиться.

После удивительно вкусного мяса с густой чесночной подливкой, которое расторопная Дуся подала на горячее, и еще одного бокала какого-то сладкого, душистого ягодного вина Катя уже искренне любила всех вокруг, заливисто смеялась шуткам Константина, открыто держалась за локоть Германа и чуть ли не перемигивалась со Славочкой, которая начала ей улыбаться.

К чаю Дуся поставила на стол такой огромный торт, каких Катя никогда в жизни не видела. Ее так зачаровали пышные кремовые розы, желтые и розовые, зеленые рифленые листочки и ореховая обсыпка, что она напрочь забыла о том, зачем пришла в этот дом. Она с неохотой оторвала взгляд от кремового великолепия, когда Герман вдруг встал и торжественно провозгласил:

– Мама, отец... ну и все остальные тоже... Я привел сюда Катю, потому что мы решили пожениться. Впрочем, думаю, вы об этом и так догадались, а потому очень хочется, чтобы вы сказали нам что-нибудь ободряющее...

Герман заметно волновался, и Катя, тут же забыв про торт, хотела вскочить, встать с женихом рядом, чтобы все поняли: с этих самых пор они с Герой всегда и во всем будут вместе, но Виталий Эдуардович взмахом руки посадил сына на место, а потом сказал:

– Конечно, мы поняли, что вы пришли не просто так, и...

– А как же институт? – перебила мужа Елена Матвеевна.

– Мне же остался всего один курс, мама! – резко ответил Герман. – Переведусь на вечернее отделение! Все так делают! Пойду на завод...

– На завод?! – Елена Матвеевна неожиданно зло расхохоталась. – Сын Виталия Кривицкого встанет к станку?

– При чем тут станок? – скривился Герман. – Меня возьмут мастером, я узнавал.

– Мастером?!!

– А ты думала, что после института меня сразу возьмут начальником цеха?

– Можно устроиться в инженерные службы! Папа договорился бы! Ты всегда спешишь!

– Я не спешу! Я все обдумал самым тщательным образом. Мы не будем сидеть у вас на шее. Я буду работать. Не перебирать бумажки, а заниматься настоящим мужским делом. Папа, ну скажи ей, что я прав!

– Конечно, ты прав, сынок! Мужчина обязан содержать семью и работать должен не там, куда его устроят родители, а в том месте, где он больше всего нужен, – ответил Виталий Эдуардович, и Катя готова была его расцеловать. Хорошо, что у главы семьи правильные взгляды.

– А где вы собираетесь жить? – раздался голос Константина.

Герман повернул к брату напряженное лицо:

– Я как раз хотел тебя попросить переехать в комнату Родислава.

– С чего бы это?

– С того, что ты пока один, а нас с Катей уже двое.

– А если я завтра тоже приведу невесту? – не сдавался брат.

– Ну... если приведешь, придется бросить жребий, кому где жить.

– Гера, вы с Катей можете переехать в мою комнату, – прозвучал чуть хрипловатый и довольно низкий голос, который, без сомнения, принадлежал Славочке. – А я могу перебраться в комнату Родислава.

– Да ты что, Славочка, тебе там с коляской будет не развернуться! – отмахнулся от сестры Герман. – Я думаю, Костя все же не будет понапрасну упрямиться.

– Ладно, упрямиться не буду, – согласился Константин и подмигнул Кате. – Но если что – и впрямь будем тянуть жребий.

* * *

– Почему ты никогда не рассказывал мне, что у тебя есть сестра и брат? – укоризненно спросила Катя, когда Герман провожал ее домой.

– Ты же все видела, – отозвался он. – Мне не хотелось тебя заранее пугать сестрой-инвалидом и братом, с которым у меня нет ничего общего, кроме... внешности.

– Но как же так получилось, Гера? – Катя наконец задала вопрос, который мучил ее больше всего. – Близнецы обычно очень дружат, а вы... Странно как-то...

– Не вижу ничего странного. Мы тоже дружили... до поры до времени... пока... в общем... не разошлись во взглядах...

– Не разошлись во взглядах? – удивленно переспросила Катя. – Разве можно из-за расхождения во взглядах перестать дружить, да еще с родным братом?!

– Кать! Мне не хотелось бы обсуждать наши с Костей проблемы... Сейчас тебе мои слова могут показаться наговором, а войдешь в нашу семью – сама составишь впечатление. Только прошу: будь с ним осторожна. Костя вовсе не так прост, как кажется.

– А Славочка? Почему у нее мужское имя? – Катя решила перевести разговор в другую плоскость.

– Почему мужское? – удивился Гера, а потом рассмеялся: – Ах да! Мы уже привыкли и не замечаем... На самом деле у нее женское имя – Ярослава. Она очень хорошая, наша Славочка... Ты с ней быстро подружишься.

– Я не поняла, сколько ей лет?

– Она на два года старше нас с Костей. От рождения такая... Родители решили завести второго здорового ребенка, а тут нате вам – появились близнецы!

– А Елена Матвеевна кем работает?

– Мама-то? Никем...

– Как это никем? – удивилась Катя. – Разве так можно?

– А почему нет? – опять рассмеялся Герман. – Отец очень неплохо зарабатывает, а мама всегда занималась нами с братом, Славочкой. Это сейчас мы выросли, и она от нас почти свободна, да и Дуся приехала. А раньше на маме была вся эта огромная квартира и обеды на шестерых. Домохозяйка – тоже работа не из легких.

– То есть вы с Костей в детский садик не ходили? – решила уточнить Катя.

– Не ходили. Нас мама воспитывала.

– Вот это зря! Детский сад – такое место, где...

Загрузка...