Предать по-русски: короткая история российского коллаборационизма

История государства российского, сформировавшегося вокруг Москвы, началась с предательства. В 1327 г. московский князь Иван Данилович (внук Александра Невского) принял активное участие в подавлении антитатарского восстания, вспыхнувшего в Твери. Он одним из первых прискакал в Сарай с известием о том, что тверичи перебили золотоордынских налоговиков-баскаков и сопровождавший их воинский контингент.

Выслуживаясь перед ханом, московский князь лично повел татар на восставшую Тверь. А когда, после разгрома, тверской князь Александр бежал в Псков, то Иван потребовал от псковитян выдать беглеца. Причем, тут Москва впервые использовала в политических целях церковь: митрополит Феогност пригрозил псковитянам анафемой, если те ослушаются. Но псковитяне послали подальше и московского князя, и вляпавшегося в политику клирика, а тверского князя с миром отпустили в Литву.

За верную службу московский князь получил ярлык на великое княжение и право сбора дани со всей Северо-Восточной Руси. На этой службе он так отличился, что был прозван Калитою (сумка для денег). Собирая «ордынский выход», часть собранных средств князь оставлял себе. С такого крысятничества и началось возвышение Москвы.

Впоследствии российские историки исписали тонны бумаги, оправдывая предательство Ивана Калиты. Дескать, тот проявил дальновидность, понимая, что время для свержения золотоордынского ига еще не настало. Может, и так. Как говорил один позднесоветский киногерой, «вовремя предать – это не придать, вовремя придать – это предвидеть». Но в отношениях с Золотой Ордой ее московские вассалы далеко не всегда демонстрировали желание сбросить ненавистное татаро-монгольское иго.

Царь Иван IV Грозный взялся централизовать государство крутыми методами. Маниакально жестокий монарх (в детстве он развлекался тем, что сбрасывал с колокольни кошек и собак, а когда подрос – «человеков стал уроняти») всюду видел измену и стремился нанести по ней превентивный удар. Сопротивление своей власти – реальное и мнимое – он подавлял такими методами, что кровь в жилах стыла даже у видавших виды современников.

Историки до сих пор ведут споры о том, какие задачи стремился решить царь с помощью опричников – странной смеси бандитcкой бригады, мужского монастыря и гей-клуба. Боролся-то он с боярской изменой, однако от террора «царского НКВД» больше всего страдали простые люди.

Ответной реакцией на творимый царем кровавый беспредел стал коллаборационизм. По свидетельству иностранцев, в Московии тогда многие были бы рады иностранному вторжению, лишь бы положить конец ужасному правлению грозного царя.

Предтечей генерала Андрея Власова стал князь Андрей Курбский. Один из ближайших сподвижников Ивана Грозного – во время Ливонской войны (1558-1583) Курбский командовал армией и был воеводой Юрьева (Тарту). В 1563 году, страшась царской опалы, князь перешел на сторону противника.

Благодаря стихотворению Алексея Толстого «Василий Шибанов», сложился образ перебежчика-одиночки, за которым последовал разве что верный слуга (да и тот царские войска называл «нашими»). На самом же деле, Курбский перешел на сторону литовцев вместе с довольно большим отрядом, во главе которого впоследствии принимал активное участие в боевых действиях. Зная все о своем новом противнике, Курбский наносил царским войскам чувствительные потери.

Впоследствии, в ходе переписки с царем, князь Андрей оправдывал свой поступок тем, что царь хотел его казнить. В ответ Иван IV уверял, что убивать князя он не собирался, ну, а хоть бы и убил – на то он и царь, а Курбскому бы зачлось на том свете как невинноубиенному.

Террор, который Иван Грозный развязал против своих подданных, обернулся для него одним из самых серьезных поражений. В мае 1571-го, совершая очередной набег, крымский хан даже не собирался атаковать саму Москву. Он знал, что на южных подступах к городу московиты создали систему засечных черт, а броды на реке Оке обсадили заставами. Поэтому крымский царь собирался лишь похозяйничать в окрестностях Козельска.

Неожиданно на своем пути крымцы встретили шестерых детей боярских (тогда – младшая военно-административная должность, передаваемая по наследству), бежавших от репрессий. Те попросились на аудиенцию к хану и стали заверять, что проведут крымцев к Москве в обход всех застав. По их словам, армия была в Ливонии, а в Москве остались лишь опричники. Видя, что хан сомневается, перебежчики поставили на карту собственную жизнь: «Мы проведем тебя через Оку, и если тебе до самой Москвы встретиться какое-то войско, то вели нас казнить». Такой аргумент хан посчитал убедительным и изменил план похода…

Так, благодаря помощи коллаборационистов, крымские татары одержали свою самую крупную победу над Московским царством. Опричники не смогли дать отпор крымцам. Царь бежал в Ростов, оставив Москву на воеводу Ивана Бельского. 3 июня 1571 года крымцы дотла сожгли столицу Московского царства. Лишь почерневшие стены Кремля, в котором от дыма пожарищ задохнулся воевода Бельский, остались над пепелищем.

События Смутного времени (1598-1613) стали апофеозом русского предательства. Многие московиты за получаемые от самозванцев титулы и пожалования готовы были служить кому угодно, по нескольку раз перебегая из одного лагеря в другой. Предки современных россиян настолько запутались в претендентах на престол, что шведы укоряли их: «Как вам не стыдно, что вы слушаете всякий бред и берете себе в государи всякого негодяя, какого вам приведут литовские люди!».

Российские историки часто изображают Смуту как борьбу русского народа с интервентами и их ставленниками-самозванцами. На самом же деле, это была прежде всего внутренняя усобица, в которой московиты часто ставали пешками в чужой игре.

Царя Дмитрия (он же Лжедмитрий – Григорий Отрепьев) российские историки клеймят позором за то, что он взошел на трон при помощи зарубежной финансовой и военной помощи. Однако залогом его успеха все же была массовая поддержка со стороны соотечественников. Кстати, свергнувший Дмитрия Василий Шуйский тоже активно пользовался шведской военной помощью, расплачиваясь за нее территориями (за неимением денег в бюджете).

В 1610 году, страшась попасть под власть очередного самозванца, боярское правительство, москвичи и жители ряда других городов присягнули на верность польскому королевичу Владиславу, в чьем происхождении сомнений не было.

Коллаборационистом был даже первый царь из династии Романовых! О том, как ополченцы во главе с князем Пожарским и купцом Мининым выкурили интервентов из Кремля и положили конец Смуте, сказано много. Гораздо реже вспоминают, что в осажденном Кремле, среди прочих, находился и будущий царь – Миша Романов, присягнувший на верность Владиславу.

В российской истории случаев предательства и братоубийства было ничуть не меньше, чем в украинской. Однако современные россияне куда больше любят говорить о подлых мазепинцах, петлюровцах и бандеровцах, но не замечать подобных персонажей и явлений в истории собственной.

Затеянная Петром I модернизация Московского царства и трансформация его в Российскую империю вызвали не меньшее сопротивление, чем кровавые причуды Ивана Грозного. Причем, бунтовали не только национальные окраины, но и сами московиты.

Особо стоит отметить восстания астраханских стрельцов 1705-1706 гг. и донских казаков Кондрата Булавина 1707-1709 гг., случившиеся в разгар Северной войны против шведов. Фактически, восставшие стрельцы и казаки выступали в роли союзников Карла ХII. Неудивительно, что в честь победы над Булавиным в Москве салютовали также как в честь побед над шведами.

Кстати, если несколько сот запорожцев выступили на стороне Булавина, то гетман Мазепа для борьбы с повстанцами отрядил два полка. Вообще, надо признать, что булавинцы доставили царю куда больше хлопот, чем мазепинцы. После гибели Булавина, казаки-старообрядцы под предводительством атамана Игната Некрасова отступили на территорию Крымского ханства. На много десятилетий некрасовцы стали настоящей головной болью России, постоянно будоража южные окраины империи. Они участвовали в войнах крымского хана против Российской империи, а после аннексии земель ханства Россией – переселились на территорию Османской империи. Оставшиеся на Кубани некрасовцы были истреблены царскими войсками под предводительством Александра Суворова. Если большинство задунайских запорожцев в 1828 году перешло на сторону России, то некрасовцы на историческую родину вернулись только в 1957 году.

Многие россияне против петровского регулярного государства с его тотальным доносительством и прочими мерзостями «голосовали ногами». Бежали кто куда, в том числе, и за границу. К концу правления Петра I из 5,6 млн. душ мужского пола в бегах числилось 200 тысяч. Причем, порой беглецы прорывались через границу с боем. Даже сын царя – царевич Алексей – удрал было зарубеж и раздумывал о возможности воспользоваться военной помощью, которую ему предлагал австрийский канцлер.

Война против наполеоновского вторжения действительно стала для русских народной. Однако и тут не обошлось без исключений. Во французской армии служили русские пленные и перебежчики, многие из которых поступили на службу еще во время зарубежных кампаний русской армии в 1806-1809 гг. Вот, как выглядело это явление на языке документов:

…Рядовыя пехотных полков: Тульскаго Иван Прохоров, и Могилевскаго Иван Федоров, сужденныя при 5-м корпусе военным судом, и найденныя виновными в том что они 1806 года во время Французской кампании в сражении захвачены в плен и находясь во Французской службе в нынешнюю кампанию служили против наших войск, и из них Федоров, был в двух сражениях под Смоленском и Можайском, за что конфирмациею его Светлости Главнокомандующаго армиями определено: выключа их из воинскаго звания отправить в ближайший губернский Город для наказания кнутом каждаго пятьюдесятью ударами и сослать в работу.

Подлинный подписал: Начальник Главнаго Штаба, Артиллерии Генерал-Майор Ермолов.

Для наполеоновских власовцев существовал и другой тип наказания: прогнать шпицрутенами сквозь тысячу по два раза.

Вообще, Российской империи очень повезло, что Наполеон так и не решился отменить крепостное право, а то еще непонятно, по чьей бы башке в таком случае ударила пресловутая дубина народной войны.

На рубеже 18-19 веков русский отряд из солдат-дезертиров был на службе у иранского шаха. Причем, его бойцы принимали участие в войне с соотечественниками. Вообще, в войнах на Кавказе были не только воспетые Лермонтовым кавказские пленники, но и перебежчики.

Беглые и пленные русские воевали на стороне имама Шамиля во время Большой Кавказской войны (1816-1864). Как вспоминал потом зять имама, Абдурахман, «беглых и пленных Шамиль лично испытывал, к чему кто способен, и потом уже определял: кого кузнецом, кого артиллеристом или механиком; наиболее смышленым и надежным доверял даже заведование пороховыми заводами, шорнями, ремонтом».

Беглых русских – солдат, офицеров, казаков – у Шамиля было много, и он ценил их. Наряду с польскими и венгерскими легионерами, они обучали горцев артиллерийскому и инженерному делу, картографии. Для пленных и перебежчиков вблизи Ведено был отдельный поселок с церковью и костелом. Попавших к горцам русских крестьянок или казачек отсылали в это поселение, и они вольны были выбрать там себе мужей, при этом один из поселенцев, по общему избранию, исполнял при венчании обязанности священника. Если же кто из перебежчиков или пленных принимал ислам, то такой полностью интегрировался в горское общество.

Стоит ли удивляться, что сегодня заложенную на рубеже 18-19 веков традицию продолжают современные российские воины, бегущие от невзгод службы в Грузию.

В годы Первой мировой войны далеко не все русские солдаты горели желанием умереть за царя и отечество, массово сдаваясь в плен. Однако, до создания русских частей на немецкой службе дело не дошло. А вот большевики, как известно, нашли общий язык с противником, в силу чего были пропущены в опломбированом вагоне через вражескую территорию.

Действительно, для развала русской армии большевики сделали больше, чем немцы. Однако глупо было бы полагать, что Ленин сотоварищи действовали только в немецких интересах. Напротив, как потом справедливо резюмировал Владимир Маяковский, «ах, если бы знал тогда Гогенцоллерн, что Ленин и в их монархию бомба». К тому же, белогвардейцы в ходе гражданской войны стали подпадать в зависимость от своих союзников. Так что уже большевики стали клеймить своих противников наймитами Антанты.

Впоследствии ведущая белоэмигранткая организация – Русский общевоинский союз (РОВС) -допускала борьбу против большевиков на стороне иностранного государства. Ведь СССР в понимании РОВС был не государством российским, а «территорией, оккупированной Третьим Интернационалом».

Это только забытый и отверженный бывшими соратниками генерал Деникин желал победы Красной армии, а многотысячный РОВС принял участие в советско-финской войне 1939-1940 на стороне Финляндии, а затем приветствовал нападение Третьего рейха на СССР. Просто немцы не захотели видеть в РОВС (так же, как и в ОУН) партнеров. И все же бывшие бойцы белых арий в большинстве своем сражались на стороне немцев – как на Восточном фронте, так и на Балканах.

Советская и современная российская пропаганда слепили из главнокомандующего РОА генерала Андрея Власова и его соратников образ гнусных предателей, пошедших на сотрудничество с врагом исключительно из шкурных интересов (при этом попавших в плен немецких офицеров, вступивших в антигитлеровский Союз германских офицеров, изображали как «исцелившихся»). Очевидно, были среди власовцев и такие. Однако, в целом, изображать Власова и его армию (весной 1945-го – около 120 тысяч солдат и 5 тысяч офицеров из бывших командиров РККА и белоэмигрантов) кучкой изменников было бы неверно. Власов и его сподвижники отнюдь не идеализировали немцев, но видели в них меньше зло, чем в Сталине.

Генерал Власов стремился перестроить Россию. Само название возглавляемого генералом Комитета освобождения народов России предполагало, что новая Россия будет государством не только для русских.

«В процессе расширения своих границ Россия допустила много ошибок, несправедливостей, жестокостей и даже преступлений, – говорил Власов главе калмыцкого комитета Шамбе Балинову. – Путь русской экспансии был обильно полит кровью покоренных народов. Но после этого прошли века совместной жизни народов под одной крышей. Установилась же за это время между нами какая-то связь – культурная, экономическая, даже родственная? Я верю в притягательную силу этой связи, в силу русского языка, служащего “мостом”, соединяющим народы… Поэтому со спокойной совестью иду на честное признание права народов на самоопределение, вплоть до отделения, ибо глубоко верю, что в будущем народы России найдут общий язык… В новой России жизнь должна строиться на безусловном признании силы права, а не права силы».

Кстати, слово перестройка встречается в «Песеннике добровольца РОА»:

Очень показательно, что процесс над Власовым и его соратниками был закрытым (обычно предателей судили показательно). Такое решение Сталин принял лично после докладной записки министра госбезопасности Виктора Абакумова, который предупреждал, что на открытом процессе изменники могут открыто обличать советский строй.

Оправдывая и возвеличивая одних своих предателей, вроде Ивана Калиты, российский агитпроп неизменно клеймит позором других, во всем умаляя их значение. Однако история Курбского и Власова говорит о том, что русские переходили на сторону противника вовсе не из меркантильных соображений, не за бочку варенья и корзину печенья. Как правило, сотрудничество с врагом было для персонажей российской истории россиян такими, а протестуя таким образом против творимого властью беспредела. Скорее, они были непонятыми патриотами России, боровшимися за иной ее путь развитии.

Вовсе не хочу сказать, что российская история складывается только из таких вот нелицеприятных страниц. Просто хочу обратить внимание, что в нашей истории россияне предпочитают видеть только то, что в своей стыдливо замалчивают. И что не дает им право на менторский тон.

Россиянам стоит прислушаться к Иосифу Бродскому, который в своем довольно-таки недружелюбном стихотворении «На независимость Украины» все же очень верно заметил: «Не нам, кацапам, их обвинять в измене».