Представление о христианах в античном обществе

В другом памфлете Лукиан иронически описывает изгнание бесов неким палестинцем, причем описание таково, что трудно отделаться от впечатления, что сатирик метит в Евангелия и Деяния апостолов. Во всяком случае указание на Палестину показательно само по себе.

«Все знают сирийца из Палестины, – пишет Лукиан, – мудреца, изощренного в таких делах, который принимает множество больных, страдающих при лунном свете падучей, закатывающих глаза и исходящих пеной; он ставит их на ноги и отпускает от себя здравыми, избавляя от болезней за крупное вознаграждение. Когда он подходит к лежащему и спрашивает его, откуда в тело вошли болезни, сам больной молчит, а злой дух – по-гречески или по варварски, или иначе, смотря по тому, откуда он происходит, – отвечает ему, как и откуда он вошел в человека. Сириец изгоняет духа, приводя его к клятве, причем прибегает к угрозам, если тот не соглашается (ср. Мк 5:9; Лк 8:30; Деян 19:15). Я видел сам, как злой дух выходил из человека, похожий на черный дым» (Любитель лжи, 16) [57]. Говоря о Палестине, античные авторы часто называли ее Палестиной Сирийской, а проживающей в ней иудеев – палестинскими сирийцами или сирийскими иудеями (Мегасфен. Об Индии. FGrH, fr. 3). Скорее всего и в данном случае под «сирийцем из Палестины» нужно разуметь иудея.

Примечательно, что о бродячих еврейских заклинателях, и в их числе о «семи сынах иудейского первосвященника Скевы», говорится и в Деяниях апостолов, 19:13-14. А Ипполит Римский рассказывает, что маги призывают демонов на еврейском языке или демонов с иудейскими именами (Против всех ересей, IV, 28). О том же говорит и Лукиан (Александр или лжепророк, 13).

Не подлежит сомнению, что магия широко практиковалась в среде ранних христиан, – однако, думается, все же не шире, чем в других религиозных группах и общинах. Почему же возникло устойчивое представление о христианах как о колдунах и чародеях? Отчасти мы уже ответили на этот вопрос: по наследству от иудеев и в целом от восточных культов. Другой причиной было поведение самих христиан. Их отстраненность, обособленность от внешнего («языческого») мира, закрытость и таинственность их обрядов порождали всевозможные подозрения. Житейский опыт подсказывал, что так ведут себя люди, обладающие неким тайным знанием; последнее же в массовом сознании являлось ничем иным как магией и оккультизмом. О христианах говорили, что они «узнают друг друга по тайным знакам на теле (крестам?)», «называют друг друга без разбора братьями и сестрами», устраивают ночные собрания (Минуций Феликс. Октавий, 9; 31), – то есть обладают всеми признаками тайного сообщества. «Ночные богослужения христиан, – отмечал В. В. Болотов, – имели внешнее сходство с теми coetus noctum (ночными сборищами), с теми haeteriae (скопищами заговорщиков), против которых издавна вооружалось римское законодательство» [58]. Даже то, что христиане первых веков не имели собственных «храмов, жертвенников, жертвоприношений и обрядов» (Октавий, 10), – всего того, что отличает дозволенные культы от предосудительных «сборищ», – не обладали даже теми скромными молельнями-proseucha, в которых локализовались италийские иудеи, – эти совершенно вынужденные условия и обстоятельства казались несомненной уликой преступления.

О том, что собрания ранних христиан были, как правило, закрытыми от посторонних глаз, свидетельствует раннехристианская литература. Во всяком случае, никто из посторонних не должен был присутствовать при совершении таинств (Дидахе, 9; Иустин. 1-я Апология, 66), и церковный ересиолог Филастрий (ок. 330-397 гг.) осуждал монтанистов за то, что они сделали эти таинства публичными (О ересях, 49). Тертуллиан порицал даже тех христиан, которые молились в присутствии язычников (Против еретиков, 41). В свое время много говорилось о катакомбной жизни раннеримских христиан. Хотя современные исследователи пришли к выводу, что христианские катакомбы в Риме вовсе не служили убежищем, а просто были местом захоронения и поминовения усопших, нельзя совершенно отрицать того, что там совершались какие-то обряды, а в период гонений, надо думать, – большая их часть.

Остановимся немного на поминовении усопших. Содержание кладбищ и соблюдение ритуала похорон было главнейшей функцией обычных в античную эпоху погребальных коллегий, членство в которых обеспечивало малоимущим гражданам подобающие похороны. Погребальные ритуалы свято соблюдались как в традиционных культах, так и во всех новообразованных. Не случайно одной из первых мер, с помощью которых правительство стремилось ограничить или уничтожить нежелательные религиозные объединения, был запрет на проведение погребальных церемоний и лишение мест погребений. Евсевий Кесарийский так передает соответствующее распоряжение египетского наместника Эмилиана: «никоим образом не будет разрешено ни вам, ни другим устраивать собрания и входить в так называемые «места упокоения»", а также указ императора Максимина: «прежде всего под каким-то предлогом он запретил нам собираться на кладбищах» (Церковная история, VII, 11, 10; IX, 2). Христиане вообще подозревались в том, что они слишком много времени проводят на кладбищах и вблизи мертвецов. В своем полемическом трактате «Против галилеян» (340A) император Юлиан утверждал, что христиане следом за иудеями «все заполнили могилами и гробницами» и проводят ночи на могилах «ради вещих снов», как о том писал пророк Исаия, 65:4 [59].

В связи с этим можно отметить весьма распространенное (и не только в описываемую эпоху) представление о близости колдунов и ведьм к могилам и кладбищам, где они под покровом ночи совершают магические действия, используя погребальные атрибуты или даже тела покойников. Так пишет Лукан о колдунье Эрихто (Фарсалия, VI, 525-526), а Сенека – о волшебнице Медее (Медея, 799-800). В своих «Метаморфозах» Апулей достаточно подробно пересказывает ходившие в народе страшные слухи на этот счет: «говорят, что даже в могилах покойники не могут оставаться неприкосновенными, и из костров, из склепов добываются оставшиеся части трупов на гибель живущим» (I, 20). И далее: «в Фессалии колдуньи нередко отгрызают у покойников части лица, так как это составляет необходимый материал для магических действий» (I, 21). В свете этого можно представить себе тот суеверный ужас и сильнейшие подозрения, которое вызывали у окружающего населения регулярные христианские собрания на кладбищах. Уже сами по себе они служили в глазах общества доказательством их некромантии и связи с нечистой силой. По словам Апулея и Петрония Арбитра, колдуны и «ночные ведьмы» буквально охотятся за мертвецами, изготавливая из их останков волшебные зелья и средства, наводящие на людей порчу (Метаморфозы, I, 30; II, 17; Сатирикон, 63). Вероятно, именно с этим связано еще одно бранное обозначение христиан: venenarii – «отравители» (Тертуллиан. Апология, XLIII, 1). Указание на тех же самых отравителей, охотно принимаемых в Церковь наряду с «осквернителями могил», появляется и в цитате Цельса, которую приводит Ориген (Против Цельса, III, 59).

В ритуальной и магической практике многих народов большую роль играло общение с духами мертвых (обычно, предков), обращение к ним за советами и предсказанием будущего, а также использование останков мертвых тел, которым приписывалась чудодейственная сила. Христиане в полной мере усвоили эти представления, подтверждением чему служит быстро развившийся в Церкви культ усопших святых и мучеников, а также почитание их мощей. Равным образом христиане восприняли ходячие слухи о вредоносной некромантии. Уже во времена государственного христианства противники Афанасия Александрийского предъявили собору в Тире (335 г.) отрезанную руку, будто бы отнятую у убитого Арсения, епископа Фиваидского. Обвинители утверждали, что Афанасий использовал этот жуткий предмет в колдовских целях (Созомен. Церковная история, II, 28; Феодорет. Церковная история, I, 28). И хотя Афанасий успешно оправдался перед собором, представив ему живого и невредимого Арсения, показательно состояние умов, при котором стало возможным такое обвинение.