Представьте, что копирайта нет

Великий и ужасный

Теперь, когда копирайт достиг таких необъятных и нежелательных масштабов, неудивительно, что его надёжность и правомерность находятся под вопросом.

В связи с этим идёт активный поиск альтернатив, которые мы обсудим в этой главе. Мы проанализировали несколько подходов к изменению системы копирайта. Первый из них был предложен учёными и несколькими активистами, которые хотели бы вернуться к старому доброму прошлому. Их аргумент состоит в том, что копирайт в основе своей не такая уж плохая задумка, но он совершенно вышел из-под контроля. Девиз таков: давайте вернём его в прежние рамки. Второй подход связан с желанием не-западных обществ оградить свои традиционные знания и фольклор от присваивания их Западом. Они хотят добавить коллективный вариант к индивидуальному характеру прав на интеллектуальную собственность.

Третий подход сфокусирован на различных типах налогов, которые могли бы заменить или упростить систему копирайта. Как собирать отчисления более эффективно и распределять их более равномерно? Организации по управлению правами всё чаще подвергаются критике за способ своего функционирования, за бюрократизм и слишком большие накладные расходы.

Четвертый, альтернативный подход к копирайту в его нынешнем состоянии разветвляется на два совершенно разных, даже противоречащих друг другу направления. Общее между ними то, что они оба нацелены на введение поправок, основанных на договорном праве, которые помогли бы уменьшить важность современного копирайта или поспособствовать его отмене вообще. Потенциальному пользователю художественного произведения предлагается контракт, устанавливающий, каким образом он может или не может использовать это произведение. А введение системы технических средств защиты авторских прав поможет добиться исполнения контрактов (по крайней мере, таков первоначальный замысел).

Каковы же различия этих направлений? Первое из них заключается в политике Creative Commons («Творческие сообщества», далее СС). Сторонники этого движения выступают за то, чтобы художественные произведения были максимально доступны для публики. Для этого был создан ряд лицензий, прилагаемых к произведению, в то время как право собственности на него по-прежнему поддерживается через копирайт. Эти лицензии фактически идентичны контрактам. Второе направление было создано корпорациями, контролирующими культурные активы. Они связывают свою публику ограничительными условиями, опирающимися на жесткую систему контрактов и лицензий.

Идеи, касающиеся копирайта, разошлись по разным направлениям, отчасти благодаря глобальному переходу на цифровой формат. Крупные корпорации в сфере культуры более всего хотят регулировать, направлять и контролировать использование художественных работ вплоть до мельчайших деталей. Стремления же других заинтересованных сторон, например, учёных, критикующих копирайт, и сторонников политики СС прямо противоположны. Им хотелось бы смягчить систему копирайта и вернуть прежнюю значимость общественному интересу.

Таковы альтернативы, которые формулируются и применяются на практике. А ещё остаются миллионы других людей, для которых копирайта будто и не существует: они продолжают загружать в Сеть и качать из неё контент сколько душа пожелает. Это весьма раздражает представителей индустрии, которые, помимо применения наказаний, вкладывают массу энергии в попытки заставить людей считаться с присутствием копирайта в их жизни. Успешны ли эти попытки? Не очень. Похоже, с этой задачей не могут справиться ни просвещение, ни пропаганда (Litman, 2001, с. 112, 115).

Назад в прошлое

Критики копирайта часто говорят о чрезмерной растянутости периода защиты авторских прав, что позволяет владельцу правовых активов извлекать непомерно большую выгоду. Другим поводом для жалоб является то, что право граждан на добросовестное использование[11] произведения нарушается. Теоретически критики могут согласиться с несколькими — или со многими — аргументами, приведёнными нами в предыдущей главе.

Однако это не мешает им верить, что систему копирайта всё ещё можно привести в порядок и что она по-прежнему играет важную роль в цифровом мире. Допустим, тиражирование и распространение произведений в цифровом формате едва ли потребует больших затрат, но всё же произведения ещё нужно создать и спродюсировать, их должен усовершенствовать редактор или директор, они должны рекламироваться во внешнем мире. Это чревато расходами, которые необходимо так или иначе возмещать. Разве нет повода беспокоиться о том, что при отсутствии копирайта бесчестные издатели или продюсеры станут красть художественные произведения, и автор или, к примеру, первоначальный издатель ничего не сможет с этим сделать? Разве система копирайта не обеспечивает определённую защиту и стабильную уверенность в оправданности вложений? (Vaidhyanathan, 2002, с. 92).

Как же эти критики представляют себе возвращение копирайта в здоровое русло? Выдвигаются различные предложения. Прежде всего — основательно сократить срок защиты. Например, предлагается снизить его до 20 лет (Boyle, 1996, с. 172) или до 5 лет, но с правом продления максимум на 75 лет (Brown, 2003, с. 238), или учредить срок в 14 лет, который может быть продлён один раз (The Economist, 30 июня 2005).

Эти цифры — результаты определённых вычислений, также основанные на оценке сроков, в течение которых автору должна быть предоставлена возможность получать разумный доход от произведения; то же относится и к продюсеру, чьи расходы должны быть восполнены. Как видите, эти оценки сильно разнятся.

Раздаются также голоса в пользу отведения заслуженного места принципу добросовестного использования. «Добросовестное использование» (fair use) — американский термин. В Европе эту роль играют установленные законом исключения и ограничения, защищающие интересы общества и касающиеся сохранения знания и творчества как его искомой собственности. Ведь речь в действительности идёт о знаниях и творчестве, которые были накоплены в ходе истории благодаря совместным усилиям данного общества. В случае «добросовестного использования», например, возможно было использовать фрагменты произведения или порой даже целое произведение в образовательных или научных целях. Цель этого принципа — позволить знанию и творчеству развиваться дальше, не подвергаясь опасности полной приватизации. Это и есть баланс, способствовать достижению которого был изначально призван копирайт: да, существуют авторы и продюсеры, которые закономерно заинтересованы в том, чтобы их произведения давали прибыль, но при этом общество должно иметь достаточный доступ к произведениям.

В последние годы на повестке дня появилось так же такое замечание, что довольно многие произведения оказываются «сиротами» (orphan works). Что это означает? Огромное количество книг, музыки, изображений и фильмов всё ещё находятся под защитой копирайта. Они пока не являются частью общественного достояния. В то же время часто случается, что произведение не эксплуатируется владельцем в коммерческих целях, а некоторые владельцы и вовсе не знают, что в их распоряжении находится работа, охраняемая копирайтом. Теперь, когда сроки защиты авторского права стали столь велики, сотни и тысячи работ оказались за пределами общественного достояния, и никому нельзя их использовать ни под каким предлогом, а те, кто попытается нарушить этот запрет, рискуют понести жесткое наказание. В большинстве случаев люди теряют всякий интерес как к эксплуатации таких произведений, так и к поддержанию их художественной целостности. Иными словами, немаловажная часть нашего культурного наследия подверглась забвению.

Это настоящая проблема, если не сказать больше. Можно ли что-то с ней сделать? В январе 2006 года Бюро по охране авторских прав США опубликовало отчёт, в котором исследовались масштабы проблемы и описывались возможные её решения. Составители отчёта практикуют систему ограниченной ответственности. Это значит, что, если работа, предположительно являющаяся «сиротой», используется, то это всё ещё считается нарушением копирайта, но если пользователи проводили «обоснованные поиски», объявившийся владелец не сможет подать на них в суд. Но у него в таком случае будет право на получение компенсации от пользователя.

Но что понимается под «обоснованным поиском»? Получается, что это довольно рискованная авантюра, которая проходит несколько этапов. Во-первых, необходимо установить, распространяется ли ещё на данное произведение копирайт. Это не такая простая задача, как может показаться на первый взгляд, поскольку сроки использования могут варьироваться и часто зависят от времени смерти автора. Причём зачастую автора (или владельца авторского права) весьма трудно отследить — если вообще возможно. Когда произведение уже не доступно для коммерческого использования, отыскать какие-либо биографические сведения также становится проблематично. И даже если вам удастся найти информацию об авторе, издателе или дистрибьюторе, этого недостаточно для установления обладателя прав: автор вполне мог передать свои права третьему лицу. Более того — если правами владеет компания, то о них могли просто забыть. «Обоснованный поиск» может дополнительно усложниться, если эта компания обанкротилась или перешла в другие руки. Что же тогда происходит с авторскими правами? (Gowers, 2006, с. 69–71).

В январе 2006 года в Швеции граждане, откровенно недовольные текущим развитием ситуацией с копирайтом, образовали так называемую Piratpartiet (или Pirate Party, «Пиратская партия»). Ни одного места в парламенте они так и не получили, но партия всё же собрала несколько тысяч голосов на выборах. Несмотря на своё название, партия не ратует за отмену патентования или же авторско-правовых систем, но утверждает, что «авторские права необходимо восстановить в их первоначальном назначении. Распространение произведений, а также любое другое их использование в некоммерческих целях ни в коем случае не должно считаться нелегальным и преследоваться по закону, так как подобное добросовестное использование приносит пользу всему обществу» (International Herald Tribune, 5 июня 2006).

Piratpartiet внезапно оказалась в центре внимания и привлекла немало новых участников, когда в июне 2006 года, прямо накануне выборов, шведская полиция закрыла Pirate Вау,популярный в Швеции музыкальный файло-обменник. Это вызвало настоящий ажиотаж. Новостная программа шведского телевидения Rapport подлила масла в огонь, заявив, что налёт на Pirate Вау явился результатом прямого давления Соединенных Штатов на шведское правительство, хотя шведский общественный обвинитель и так признал, что иск против Pirate Вау был недостаточно весом для вмешательства полиции. Шведское правительство немедленно опровергло это обвинение. Несмотря на всё это, в 2009 году шведский суд вынес обвинительный вердикт владельцам этого сайта.

Одной из важных тем, вынесенных на обсуждение критиками, является отсутствие свободы действий у отдельных стран в том, что касается построения системы копирайта наиболее подходящим для них способом. Они вынуждены, так или иначе, реализовывать её базовые стандарты, как предписывает ТРИПС, а также общее Соглашение ВТО по торговым аспектам прав интеллектуальной собственности (Deere, 2009). П. Драхос описывает ситуацию так: «Современные развитые государства имели возможность более или менее свободно определять правила защиты интеллектуальной собственности». Торговый режим ВТО отобрал эту свободу у национальных государств (Drahos, 2005, с. 27).

Свобода самостоятельно определять правила очень важна, поскольку страны находятся на разных стадиях развития. Они должны иметь возможность доступа к знаниям, незаменимым для их роста. Давным-давно у любого государства была такая возможность. Но сейчас богатые страны отрекаются от этой практики и требуют, чтобы развивающиеся страны соблюдали условия, которые препятствуют их развитию, а порой и вовсе делают его невозможным. Западные государства в XIX веке продвинулись экономически и технически за счёт знаний, доступных для свободного использования. Бедные страны не могут позволить себе того же сейчас. Теперь эти знания изолированы, недостижимы, поскольку доступ к ним стоит слишком дорого и к тому же требует предварительного разрешения.

Именно поэтому П. Драхос предлагает создание глобального рамочного соглашения о доступе к знаниям, которое должно иметь отправной точкой концепцию прав человека, «ибо, как и правовой режим интеллектуальной собственности, это понятие глобально. Концепция прав человека также наиболее близка международному сообществу в качестве общего источника ценностей, которым можно руководствоваться в вопросах доступа к знанию и собственности на знания... В проектном соглашении должен содержаться принцип обусловленной законодательством о правах человека обязанности правительства регулировать собственность таким образом, который будет способствовать поддержке основополагающих прав и ценностей граждан» (Drahos, 2005, с. 16). Если использовать здесь более общую формулировку, «договор о доступе к знаниям позволяет развивающимся странам учредить сетевое управление[12], эпистемологически открытое и учитывающее их нужды в противоположность нынешней форме управления — эпистемологически закрытой и ир-релевантной их потребностям или же вредоносной для них». (Drahos, 2005, с. 23). В своем предложении П. Драхос в первую очередь говорит о доступе к знаниям, но его идея рамочного соглашения, разумеется, применима и к формам культурного самовыражения.

Безусловно, мы считаем попытки привлечь интерес общественности к копирайту весьма ценными и поистине незаменимыми: критических мнений по этому вопросу на данный момент было высказано мало. Важно, не скрывая потенциальной силы этой системы, помочь публичному обсуждению проникнуться необходимостью критически рассматривать нынешнее положение дел, которому нет оправдания: в конце концов, речь идёт о самих авторах, об общественном достоянии.

Тем не менее, мы вынуждены признать, что эти критические аргументы не решают основной задачи в ситуации, в которой мы находимся сейчас, в начале XXI века. Хотя сроки действия прав собственности предлагается сократить, проблема собственности на культурное самовыражение остается. В предыдущей главе мы подчеркнули, что такая ситуация неприемлема в социальном отношении. В следующей главе мы продемонстрируем, что, на наш взгляд, явление исключительной монополии вовсе не обязательно с экономической точки зрения.

Также необходимо немного — а ещё лучше намного — сократить случаи принудительного применения закона о копирайте. Пока трудно сказать, как это может быть достигнуто без криминализации. К тому же, не стоит ли пересмотреть приоритеты и обратить внимание полиции на проблемы, гораздо более опасные для общества и угрожающие его существованию? Переход на цифровой формат пошатнул существующий порядок вещей в этой сфере. Тяжело представить, что такой мере защиты, как копирайт, ещё есть место в современности. Обеспечить достойным доходом авторов он не особенно может, так что нет оснований верить в дальнейшую жизнеспособность этой системы.

Но, как подчёркивают многие учёные, копирайт по-прежнему приводится в качестве важнейшего пункта в различных декларациях прав человека и соглашениях. Это не просто случайный инструмент, который легко можно отбросить в сторону. Речь идёт о высоких моральных ценностях, что поистине даёт пищу для размышлений. Вопрос лишь в том, упоминается ли копирайт в этих документах на самом деле. Ответ прост: нет. Всеобщая декларация прав человека, принятая в 1948 году, утверждает в статье 27, части 2, которая якобы должна доказывать, что копирайт является одним из человеческих прав: «Каждый человек имеет право на защиту его имущественных и неимущественных интересов, являющихся результатом научных, литературных или художественных трудов, автором которых он является». В этой статье нет ни слова о копирайте, и нет причин интерпретировать её в этом контексте. Неимущественные интересы автора могут быть наилучшим образом удовлетворены, к примеру, путем почтительной адаптации или даже изменения произведения. Каким образом эта статья может восприниматься как запретительная, представляется с трудом.

На материале первой главы мы также убедились, что система копирайта, существующая на Западе в течение более чем полутора столетий, почти — или совсем — не удовлетворяет материальным интересам большинства авторов, и есть веские причины сомневаться в том, что она приносит хоть какую-то пользу тем странам, которые нельзя назвать богатыми.

Было бы смело утверждать, что статья 27, часть 2 придаёт дополнительную легитимность существованию копирайта. И нет очевидных доказательств тому, что она прямо на него ссылается. Декларации прав человека и соглашения формулируют основные принципы, а не образуют инструменты для их воплощения в жизнь.

Наконец, есть и такие учёные, которые хотели бы использовать копирайт исключительно для защиты финансовых интересов авторов. Они предлагают запретить художникам передавать свои авторские права третьим лицам, чтобы права и доход от них закреплялись только за авторами. Это сделает их менее зависимыми от крупных культурных корпораций. Но можно ли ограничить систему копирайта таким образом? Единственный ответ: нет, нельзя. Эта система не позволяет так поступить. Ведь речь идёт о праве на интеллектуальную собственность, а собственность по определению подлежит передаче. Любое требование сделать передачу прав невозможной идентично требованию прекратить существование системы прав на интеллектуальную собственность. Это приведёт нас к новому своду законов, но уже определённо не к копирайту. Такой вариант противоречит желаниям многих критиков копирайта, которые хотят усовершенствовать существующую систему и выдвинуть вперёд её преимущества.

Коллективная собственность

Реальность такова, что многие произведения искусства создаются коллективно; копирайт — будучи индивидуально ориентированным — не в состоянии полностью разрешить ситуацию. Разве не настало время отыскать подходящее решение для подобных случаев? Во-первых, некоторые творцы объединяют усилия и организуют совместную деятельность. Во-вторых (и этот пример более существенен в количественном отношении), есть множество художников во многих современных не-западных культурах, для которых индивидуальное присвоение произведений и открытий является, с точки зрения их культур, чуждой концепцией. В-третьих, в некоторых культурах традиции всё ещё играют первостепенную роль. Эти традиции в значительной степени направляют развитие творчества и знания.

Что общего между всеми этими художниками и культурами? То, что индивидуальное присвоение работы для них является редким явлением или вообще не происходит. Таким образом, копирайта в том виде, в каком мы его знаем, в данном контексте не существует. Может, следует разработать для него достойную альтернативу?

Мало что можно сказать о постоянно растущем количестве современных художников, работающих коллективно, особенно в цифровом пространстве. Обычно со стороны бывает невозможно определить, кто внёс какой вклад в конкретное произведение. Ближайшему окружению той или иной команды художников известно, кто из них оказал решающее влияние на процесс создания работы. Это служит его (или её) репутации. Развивающаяся группа таких художников уделяет мало внимания личному авторскому праву, но и коллективный вариант ей тоже не особенно нужен. Они запускают проекты, рассчитывая либо на отчисления, либо на продажи. Как только проект продан, начинается работа над следующим. Художники получают доход от конкретной работы, которую производят. В чётвертой главе мы подробнее поговорим о новых способах ведения бизнеса, которые развиваются в культурных секторах.

Тем не менее, можно себе представить, что эти художники не пришли бы в восторг, если бы кто-то другой присвоил себе их авторство и оформил копирайт на их работу. Они ищут способы предотвратить подобные случаи присваивания, разрешая, однако, использование произведения в некоммерческих целях. Здесь могут помочь СС, пока существует система копирайта. Базовый принцип состоит в том, что авторское право на произведение не отрицается ( в конце концов, это право появляется в тот же момент, что и само произведение), но другие люди могут более или менее свободно и безвозмездно использовать работу на определённых условиях. Это достигается путем присовокупления лицензий, разработанных СС.

Даже если авторы сами не заинтересованы во владении копирайтом, сам факт существования этой системы означает, что им всё равно придётся мириться с ней — или же каким-нибудь усечённым её вариантом. Поскольку практика частного присваивания, несомненно, существует, нельзя её отрицать. Лучшее, что остаётся — вступить в игру, но руководствоваться при этом собственными правилами.

Однако с совершенно иными испытаниями сталкивается копирайт в современных не-западных странах, которые, как правило, бедны или крайне бедны. В контексте нашего анализа важно помнить о том, что феномен частного присвоения форм художественного самовыражения неизвестен в большинстве культур, или же играет второстепенную роль. Внезапно они оказываются между двумя реальностями. С одной стороны, в результате модернизации общества и связанного с ней развития технологий художники получают возможность обслуживать гораздо более обширные рынки. Продюсеры, звукозаписывающие компании и другие посредники предлагают им свои услуги, а порой даже влияют на содержание произведения. В игру вступает копирайт.

С другой стороны, у этих стран нет выбора. Членство в ВТО вынуждает их включать требования договора ТРИПС в национальное законодательство (Deere, 2009). Переход от системы, в которой копирайта вообще не существовало, к системе, где он играет ключевую роль, влечёт за собой огромные перемены. Художественный материал, который некогда принадлежал всему обществу и был доступен для свободного использования — возможно, управляемого и несколько ограниченного обычным правом[13], — внезапно может быть объявлен индивидуальной собственностью какого-то автора, и «другим» его уже нельзя будет адаптировать по-своему. И получается, что идея и практика коллективного самовыражения, доступного каждому члену общества, исчезают без следа.

На примере патентов легко продемонстрировать, как местное традиционное знание конфискуется и попадает в частные руки, и часто в ущерб местному населению. Труднее доказать, как именно частное присвоение художественных форм вносит коренные изменения в локальные культуры. Очевидная логичность копирайта внедряется в сознание всех членов общества, независимо от пола и возраста, так прочно, что мешает им отчётливо и ясно на него реагировать. В этой связи возникает вопрос: зачем этим странам внедрять у себя систему, которая и так не подходит для XXI века? Есть ли смысл?

Нам следует помнить о том, что в начале 1990-х годов развивающиеся страны сопротивлялись введению договора по торговым аспектам прав интеллектуальной собственности. Одним из их аргументов было то, что несколько странно инкорпорировать в систему ВТО, которая была изначально задумана как система договоренностей о свободной торговле, права на интеллектуальную собственность, устанавливающие монополистические правила в отношении знания и творчества. Противоречия начинаются в самих терминах. Эти страны также возражали против универсального характера договора ТРИПС и обязательной высокой степени защиты их рынков. Монополия на знания и идеи, сосредоточенная в руках компаний из богатых стран, только усиливается этим договором. И технологический разрыв между Севером и Югом увеличивается. ТРИПС лишь облегчает приток капитала из развивающихся стран в экономически развитые (Deere, 2009, с. 1).

П. Драхос подчёркивает, что в расширении системы копирайта, предназначенной для защиты интересов владельца авторских прав, явно просматриваются следы колониализма. Каждый последующий пересмотр этой системы приводил к появлению ещё более жестких стандартов. Когда развивающиеся страны избавились от своего колониального статуса, они тут же столкнулись с системой, которая, как выразился Драхос, «была запущена клубом бывших колонизаторских держав Старого света для удовлетворения их экономических интересов» (Drahos, 2005, с. 9). С помощью ТРИПС процесс только ускорился.

Третья ситуация, в которой копирайт вступает в противоречия с коллективными соглашениями, обнаруживается в обществах, где местные традиции, знания и фольклор по-прежнему являются живым аспектом культуры, где отсутствует различие, к примеру, между знанием и духовностью, где все грани жизни, природы и мироздания являются составляющими единого цикла. Это, как правило, бедные страны. И получается, что народные знания и священные для такого общества традиции, которые являются важнейшей составляющей его идентичности, крадут западные предприятия, вооружённые правами на интеллектуальную собственность. Придётся взглянуть в лицо реальности: эти общества связаны неразрывными узами с культурой предков, но зачастую они оказываются расколотыми внутренней борьбой за землю, природные ресурсы, знания, общественный контроль и культурное представительство, причиной чему нередко служат ранние формы колониализма, политическое давление и процесс модернизации.

Как ни посмотри, то, как обходятся с такими культурами, как они пострадали от эксплуатации и незаконного заимствования, в течение последних десятилетий становилось всё более отчётливым. Важной вехой на этом пути стала заключённая в 1992 году Конвенция о биологическом разнообразии, которая признала ценность традиционного знания в области защиты биологических видов, экосистем и ландшафтов. С целью защиты этих ценностей родилась идея о том, что следует разработать специальный режим прав на интеллектуальную собственность, систему, более приемлемую для защиты коллективной собственности в области знания и творчества. Если права на интеллектуальную собственность защищают отдельных личностей и целые компании, почему бы не трансформировать эту систему и не приспособить её к ситуациям, где невозможно идентифицировать индивидуального правообладателя?

В середине 1990-х этот вопрос был вынесен в программу Всемирной организации интеллектуальной собственности (ВОИС), которая создала Межправительственный комитет по интеллектуальной собственности, генетическим ресурсам, традиционному знанию и фольклору. После длительных переговоров в 2005 году был составлен проект декларации политических целей и основополагающих принципов, касающихся защиты традиционного культурного самовыражения и фольклора. Идеи, которые были в нём сформулированы, канули в Лету из-за возражений со стороны США и Канады.

Однако не одни только политические возражения явились причиной срыва этого проекта. Достижение соглашения по вопросу о том, что должен включать в себя договор о защите прав на интеллектуальную собственность, — процесс, отягощённый массой сложностей. Если говорить откровенно, то возможность превратить договор, в котором ясно выражено намерение регулировать индивидуальное присвоение, в соглашение, которое будет защищать коллективные права, близка к нулю. Копирайт требует идентифицируемого, индивидуального источника творчества; он требует фиксированной формы, а предоставляемые по закону о нём права имеют ограниченную продолжительность действия. В обществах, где все аспекты жизни взаимосвязаны, невозможно идентифицировать подобные элементы.

Более того, члены рассматриваемых обществ отвергают саму идею авторского права, поскольку их традиции и культуры уходят корнями в совершенно иные принципы. В этих культурах есть аспекты, которые должны оставаться сакральными — не говоря уже об их продаже. Возникает вопрос и о том, кто может выступать от лица такого общества и кто будет защищать его интересы, когда речь идёт о коллективных правах. Кто решает, какой вид использования корректен, а какой явно переходит границы? Всё это образует благодатную почву для конфликтов.

Ограниченный (теоретически) срок действия копирайта делает создание коллективно-индивидуального права собственности сомнительной задачей. Традиционные общества утверждают, что их знания, традиции и фольклор складывались и существовали в течение столетий. Если это так, то эти ценности уже давно вошли в общественное достояние. Само собой разумеется, что эти общества не представляют нависшей над ними опасности, когда требуют введения системы коллективного права на интеллектуальную собственность. Знания, традиции и фольклор будут принадлежать им вечно. Обычай решает, кто, когда и в каких конкретных местах может использовать разнообразные типы знания и художественной креативности — и какие это накладывает обязательства.

Более того, одним из базовых принципов права на интеллектуальную собственность является то, что это право может быть передано другим лицам. Общества, где традиционные знания и фольклор играют важную роль, пришли бы в ужас от самой идеи о том, что их традиции могут быть выставлены на продажу. Это было бы недопустимо. По этим причинам попытка ВОИС трансформировать систему прав на интеллектуальную собственность в конструкцию, пригодную для собственности коллективной, была обречена на провал.

Выдвигались идеи присвоить традиционному знанию и культурному наследию этих обществ статус «общечеловеческого наследия» или «общемировых общественных благ». Мы не отрицаем, что элементы коллективного знания присутствуют в данных обществах, но их общая деятельность основана на принципах взаимности. Пока существует система копирайта в её текущем состоянии, коренные, локальные сообщества явно не придут в восторг от перспективы делиться своим культурным наследием и традиционным знанием со всем миром безвозмездно. Ведь в прошлом это знание присваивалось и использовалось другими отнюдь не по принципу взаимности.

В предыдущей главе мы предложили в качестве замены для концепции моральных прав понятие о неправомерных и противоправных действиях и юридической ответственности за них. Мы рекомендовали эти инструменты как средства для предотвращения использования художественных произведений в контекстах, которые полностью противоречат ценностям автора или исполнителя — ценностям, составляющим его неприкосновенность. Введение ответственности за неправомерные и противозаконные действия может также принести пользу обществам, где традиции и фольклор по-прежнему играют важную роль. В то же время это могло бы подстроить национальную и международную юриспруденцию под конкретные ситуации, в которых местное население считает присвоение общих ценностей противоправным. В этом случае в первую очередь требуется организовать фонды и экспертизы для того, чтобы члены таких обществ имели реальную возможность получить доступ в суды.

Коллективный сбор и фискализация[14]

Совершенно иной критический взгляд на копирайт заключается в том, как собираются и распределяются доходы от него. Эта тема затрагивает некоторые болезненные вопросы. К пользователям художественных материалов часто обращаются разнообразные организации, каждая из которых взимает сборы за использование различных видов прав, и в цифровом пространстве осуществлять эти сборы становится труднее день ото дня. Не все довольны и порядком распределения денег. Когда расчёты делаются на основе количества воспроизведений конкретного произведения (а без подобного метода отбора зачастую просто нельзя обойтись), рейтинги известных артистов более благоприятны экспоненциально, чем тех, кто обделен вниманием масс. Так возникает очевидный вопрос: не может ли распределение быть более простым и справедливым?

Кроме того, Общества по защите авторских прав сами способствуют снижению своей популярности, поскольку члены их правлений и топ-менеджеры нередко получают неоправданно высокие зарплаты и премии, о чём прямо сообщается в одном из французских отчётов 2005 года (Le Monde, 9 июня 2005). Есть и положительная сторона: различные европейские авторско-правовые организации действительно вкладывают часть собираемых ими средств в культурные фонды, которые порой играют важную роль в коллективном финансировании национальной культурной жизни. Эта практика базируется на идее о том, что копирайт должен обеспечить баланс между частными правами держателей копирайта и прогрессивным развитием культурной жизни в конкретном обществе.

Не факт, что эти фонды сумеют пережить неолиберальный натиск ВТО, которая принципиально запрещает гражданам страны — и, вероятно, иностранцам, работающим на её территории, — иметь единый доступ к общественным и смешанным фондам. Этот запрет основан на принципе национального режима[15], который подразумевает, что граждане других стран должны, по идее, обладать теми же правами и привилегиями, что и граждане конкретной страны. Следовательно, «национальный режим» представляет собой угрозу не только всем субсидиям, но также и самому существованию культурных фондов, основанных авторско-правовыми организациями. И если эти системы откроются для каждого гражданина по всему миру, национальная общественная деятельность, а также поддержка производства, распределения и распространения форм культурного самовыражения данной страны утратят жизнеспособность.

С введением цифрового формата и пирингового обмена художественными материалами авторско-правовые организации — ас ними и корпорации в сфере культуры — столкнулись с испытанием, которое не сумели встретить адекватным образом. Их первой естественной реакцией было (и до сих пор остаётся) решение подвергнуть наказанию миллионы «нелегальных» пользователей художественных произведений. Что ж, удачи! Это оказалось гораздо труднее, чем они предполагали: даже серьёзные штрафы не возымели должного эффекта на повсеместную практику нелегального скачивания. За несколько дней до Рождества 2005 года внезапный приступ реализма у ряда сенаторов во Франции породил идею разработать систему, упрощающую процесс правовых сборов с закачек. Они предложили ввести общую лицензию, в соответствии с которой каждый пользователь платил бы несколько евро за неограниченную загрузку музыки или фильмов. У них были веские основания полагать, что это существенно снизило бы количество нелегальных загрузок. В самом деле, разве найдётся человек, не способный заплатить столь незначительную сумму денег? Это положило бы конец криминализации[16] действий невинных граждан и дало бы системе копирайта шанс пережить цифровой циклон.

Несмотря на тот факт, что это предложение было принято французским сенатом поздним вечером 21 декабря 2005 года, звёзды (мы имеем в виду — настоящие звёзды) отнеслись к этой смелой инициативе неблагосклонно. Большинство организаций по коллективному управлению авторскими правами во Франции — а их там довольно много: по одной на каждый вид налогообложения — были в ярости и наотрез отказались от этого предложения. Их поддержали крупные корпорации, возглавляемые французской по происхождению компанией Vivendi. Их испугала вероятность того, что такое нововведение поставит владельцев авторских прав в невыгодное положение. Они настояли, чтобы французское правительство продолжало криминализировать действия нелегальных пользователей, что — как мы убедились на материале первой главы — чрезвычайно усложняет механизм расследования преступлений. Более того, на их сторону встали крупнейшие политики: оба кандидата на пост президента Франции весной 2007 года торжественно поклялись бороться с пиратством.

Вернёмся к марту 2006 года: во втором туре голосования французский парламент отверг предложение о введении общей лицензии и заменил его штрафом в 38 евро за каждое нелегальное скачивание плюс дополнительные 150 евро за каждый случай нелегальной дистрибуции. Это может составить гигантские суммы. Но концерны, предприятия и авторско-правовые организации ни в коей мере не были удовлетворены этой существенной поправкой и возразили, что суммы штрафов слишком низки, чтобы отследить нелегальные загрузки и отвратить людей от противозаконного скачивания.

Мечта об изменении отношения к скачиванию разбилась вдребезги, когда в июле 2006 года французский Конституционный суд объявил ограничение наказаний за обмен художественными материалами противозаконным. Это свело на нет все усилия французского министра культуры Рено Доннедье де Фабра найти приемлемое решение для массового обмена музыкальными и видеофайлами. Суд сослался на права собственности в том виде, в каком они оговариваются во французской Декларации прав человека от 1789 года. Интерпретация текста свелась к тому, что собственность — это абсолютное, по сути, право, одинаково применимое как к музыкальному произведению, так и к недвижимости. Складывается впечатление, будто судьи французского Конституционного суда всё ещё живут в 1789 году, и остается лишь гадать, о чём они думали, ссылаясь на Декларацию. Ведь на определённом этапе истории отношения между людьми в контексте предметов, ценностей и форм выражения — а это и есть в действительности суть собственности — явились результатом социального противостояния на этой почве (Nuss, 2006, с. 217, 223–227; Rose, 1993, с. 8). Почему во Франции не вспыхнули массовые демонстрации против антиисторической интерпретации Конституционным судом концепции собственности, непонятно.

В любом случае, отвергнув предложение об ограничении штрафов, суд поставил обычных людей, обменивающихся музыкой, в один ряд с профессиональными мошенниками(International Herald Tribune, 29/30 июля 2006). Нам кажется, что Франция упустила свой шанс стать образцом для подражания в этом вопросе. Только люди, живущие на другой планете, станут отрицать, что сложившаяся система копирайта и всевозможные типы правовых сборов, мягко говоря, вызывают раздражение и недоумение. Криминализация нелегальных пользователей, уже обернувшаяся невыполнимой задачей и не прибавившая звукозаписывающим компаниям популярности среди клиентов, может лишь отбросить такую страну, как Франция — хотя это в немалой степени относится и к другим, — на стартовую позицию в отношении прогресса борьбы с пиратством.

Если внедрение уголовной ответственности за нарушение копирайта встречает столько преград, следует поискать другой выход из ситуации. Возникает вопрос: есть ли пункт, на котором «нарушителей закона» можно перехватить и подвергнуть суровому наказанию? Да, есть, и этот пункт — провайдер. Идея заключается в том, что некий орган, действующий от имени государства, должен установить, что кто-то нарушил закон, загрузив в сеть или скачав из неё музыку или фильмы без предварительной оплаты. Провайдер в этом случае обязан отрезать пользователя на некоторое время от своих услуг — то есть от Интернета. По крайней мере, такова главная мысль законопроекта, представленного на рассмотрение французскому сенату и Национальной ассамблее в начале 2009 года.

Это чересчур радикальная мера, скажете вы — и сразу несколько доводов говорят против неё. Серьёзным образом нарушается личное пространство пользователя. Более того, нельзя с уверенностью сказать, что компьютер, с которого было совершено правонарушение, использовался непосредственно его зарегистрированным владельцем. Похоже, что поиски такой системы сборов, которую легко будет ввести и которая сможет получить широкое общественное признание, оказались не слишком многообещающими. Если точнее, то французский парламент отверг введение подобной системы весной 2009 года. Несмотря на это, британский парламент объявил в августе того же года, что даст ей шанс в Великобритании. Однако на пути англичан вполне может встать Европейский парламент, подтвердивший, что возможность подключения к Интернету является одним из прав человека. Только суд способен принять решение о том, что человека можно наказать путем отключения Интернета. Представьте, как осложнилась бы работа судов, если бы им пришлось иметь дело с сотнями тысяч «нелегальных» пользователей, обменивающихся файлами!

Упрощению системы копирайта могло бы поспособствовать введение одноразового сбора (не общей лицензии, которую мы обсуждали выше и которую так и не реализовали во Франции) — своеобразного налога на музыку, фильмы, книги и визуальные материалы. Таков изначальный замысел и таковы ожидания. Елавное — найти подходящий момент для выполнения задачи. Преимущество такого налога — в том, что все остальные существующие виды сборов при его введении станут излишними. Это навсегда прекратит бессмысленную борьбу между большими звукозаписывающими компаниями и авторско-правовыми организациями, с одной стороны, и лицами, обменивающимися материалами через пиринговые сети, — с другой (Fisher, 2004, с. 199–258).

Тем не менее, похоже, что этот универсальный подход не сможет принести долгожданного облегчения. В некоторых государствах он применяется, к примеру, посредством добавочного сбора за пустые носители. Но у нас по-прежнему остается множество нерешённых вопросов. Какого рода аппаратура должна облагаться налогом? Кто будет его взимать? Зачем людям, которые не планируют ничего скачивать, выплачивать его? Какое количество средств будет собираться, скольким авторам и владельцам прав передаваться, как будет оцениваться творческий труд? На каком основании будут распределяться деньги, каковы будут суммы, какой объем потребления продукции публикой станет критерием? И кто вообще обладает авторским правом — автор, продюсер или вся компания целиком? Какая организация будет распределять эти деньги, и насколько она надёжна?

При таком количестве вопросов и споров различных сил по поводу их интерпретации идея такого одноразового сбора-налога, кажется, заранее обречена на провал. Ещё одним вариантом фискализации могло бы стать обложение компаний, которые используют художественный материал для достижения своих корпоративных целей (а это значит — практически всех компаний), налогом, который будет составлять небольшой процент от их оборота. Собранные средства будут вложены в фонд, из которого авторам будут выделять плату за их будущие проекты (Smiers, 2003, с. 214-215). Но, разумеется, даже эта установка, не лишённая заманчивой простоты, имеет свои недостатки. Почему частные лица не должны платить за потребляемые ими развлечения? Ещё труднее принять то, что всякая связь между реальной работой автора и его доходом исчезает.

В общем, фискализация таит в себе целый ряд проблем. Тяжело прийти к согласию относительно того, какие налоги следует собирать, кому и в каких объемах. Взаимосвязь между конкретной художественной работой и её оплатой тоже, по меньшей мере, не ясна. Напрашивается единственно возможный вывод: когда речь заходит о налогообложении на использование произведений, защищённых копирайтом, и о распределении денег, никто не знает, как правильно поступать — и, вероятно, никогда не узнает.

Диктатура против «Творческих сообществ»

Как мы уже упоминали, есть ещё один подход, угрожающий будущему копирайта, а именно установление взаимоотношений между обладателем авторских прав и пользователем через контракт. «Творческие сообщества» действуют именно так. Собственность авторских прав на произведение признаётся, но к этому добавляется лицензия, определяющая меру свободы использования.

И наоборот, тот же механизм может быть применён для ужесточения условий использования. Именно к такому подходу тяготеет индустрия культуры. Чтобы обеспечить эффективное выполнение контракта (насколько это возможно), пользователя ограничивают с помощью технических средств защиты авторских прав (Digital Rights Management — DRM),которые поэтому часто иронически именуют «техническими средствами ограничения» (International Herald Tribune, который изначально был предназначен для создания баланса между законными интересами художников и их продюсеров, с одной стороны, и интересами общества в отношении знания и художественного творчества — с другой. Контракт никак этого не учитывает: остаётся либо смириться с ним, либо от него отказаться.

Всё это ставит под сомнение успешность введения DRM, с которым было связано столько чаяний. Тестируемые системы защиты оказалось легко взломать, или же они, к примеру, приводили в негодность DVD-проигрыватели. Это не может добавить популярности корпорациям — владельцам авторских прав, которые и так её утратили, взяв на себя роль суровых стражей сектора развлечений. Мы же, как и Тайлер Коуэн, могли бы задаться вопросом: «А не была ли вся эта война против файлообме-на отвлекающим манёвром? Новые технологии при помощи специального программного обеспечения позволяют сканировать спутниковые радиостанции и идентифицировать желаемую песню. Затем программа создаёт копию музыкального произведения для слушателя — причём совершенно легально. Просто подключив необходимое ПО, частный пользователь может в течение нескольких месяцев заполучить все популярные песни, какие только захочет» (Cowen, 2006, с. 105).

Ограничения на распространение музыки, фильмов, книг или визуальных материалов сталкиваются и с другой проблемой. Продюсер или обладатель прав и дистрибьютор произведения образуют своеобразный альянс, в который не может проникнуть никакая иная рыночная сторона. Иными словами, эти системы не способны взаимодействовать с другими системами. Хрестоматийный пример того, как они вступают в противоречие с законом конкуренции, — это iPod фирмы Apple, который может проигрывать музыку только в том случае, если она была загружена через программное обеспечение Apple iTunes. В разных европейских государствах предпринимались попытки с этим бороться, но без видимого успеха.

В то время как индустрия испытывает всё больше трудностей в сборе платежей за использование принадлежащей ей интеллектуальной собственности (единственным исключением, пожалуй, является компания Apple, да и то временно), растут объёмы рекламы клипов в MySpace, YouTube и многих других похожих сервисах и социальных сетях. Можно себе представить, что звукозаписывающие компании и порталы вроде MySpace и YouTube ведут непре-кращающиеся споры о распределении доходов от рекламы.

Сам собой встаёт вопрос о том, с каким количеством рекламы пользователи готовы мириться. Каков допустимый предел? И сколько рекламных роликов и изготовителей рекламы присутствуют на рынке, чтобы финансировать сотни сайтов и поддерживать их коммерческую выгоду? Пока невозможно предугадать, какой силы эффект окажет экономический кризис, ударивший по миру в 2008 году, на рекламные требования и бюджеты компаний.

Если мировые экономики действительно придут в упадок, то какое количество средств будет доступно для рекламы? Возможно, вначале оно будет больше — но что произойдёт потом? Это может иметь серьёзные последствия для сайтов, созданных в расчёте на прибыль от платной рекламы. Многие ли из них тогда закроют свои цифровые двери? Также вполне реально, что в будущем стремительно сокращающиеся финансовые потоки будут выведены из устаревших СМИ, таких как газеты, радио и телевидение, и направлены на искушение цифровых пользователей, чтобы те покупали продукты и услуги. Что уже сейчас ясно — это то, что при переходе к рекламе как средству финансирования поле копирайта начнет пустеть.

Вернёмся к СС. С идеологической точки зрения они имеют совершенно другую структуру, нежели та, к которой стремится прийти культурная индустрия. Какова цель? Основная мысль состоит в том, что работа автора А должна быть доступна для пользователя Б без препятствий, чинимых копирайтом. С другой стороны, Б не может присвоить работу А. Почему же не может? «Творческие сообщества» закрепляют за автором А право выдачи общественной лицензии на использование его произведения: вперёд, делайте с произведением что хотите, если только вы не присваиваете его себе в частную собственность. Получается, что на произведение распространяется «пустой» копирайт. Этот «пустой» копирайт — наиболее экстремальный вариант лицензии из всех возможных, предлагаемых СС автору на выбор. Однако, как правило, автор предпочитает «сохранить за собой некоторые права». Строго говоря, это форма авторского права, основанная на контрактном праве.

Привлекательный аспект организаций, построенных по принципу Creative Commons,состоит в том, что они дают возможность частично освободиться от пут копирайта. Эта система, несомненно, благотворна для музеев и архивов, которые стремятся поделиться своими обширными запасами культурного наследия с публикой, но хотят любой ценой избежать возможности бесчестного присваивания этого наследия и заявления права авторской собственности на него. Пока существует система копирайта, СС представляются подходящим решением, которое может служить в качестве примера. Однако и здесь есть свои подводные камни.

Прежде всего, СС не дают никакого ответа на вопрос о том, как огромное количество авторов и исполнителей по всему миру, их продюсеры и компании, публикующие их произведения, смогут получить существенный доход. Сходное возражение возникает у нас и по поводу книги Й. Бенклера «Богатство сетей: как общественное производство трансформирует рынки и свободу», опубликованной в 2006 году. В своей книге Бенклер полностью отказывается от рынка, заменяя его социальными сетями, не-рыночным производством, широкомасштабными коллективными проектами и пиринговым производством информации, знания и культуры (Benkler, 2006, с. 1-5). Г. Ло-винк иронически предлагает Бенклеру поменять название книги с «Богатства сетей» на «Нищету сетей», «поскольку едва ли хоть какие-то средства, а тем более богатство (измеряемое в твердой валюте), циркулируют по интернет-сетям, доступным для индивидуальных пользователей» (Lessig, 2008, с. 240). Л. Лессига также нельзя упрекнуть в том, что он слишком беспокоится о доходе художников в своей книге «Ремикс», опубликованной в 2008 году, — которая, кстати, сама является «ремиксом» его более ранней работы. В действительности мы вынуждены признать, что ни он, ни Бенклер, ни СС не разработали экономической модели того, как художник может заработать себе на жизнь. Этот вопрос отчаянно нуждается в ответе. Следует упоминать, что и К. Андерсон в своей книге «Бесплатно: будущее радикальной цены» (Anderson, 2009) не особенно озабочен тем, как авторы смогут получить достойный доход.

Вторым возражением против СС и похожих подходов является то, что они не делают попыток целиком пересмотреть саму систему копирайта. Как ни посмотри, СС и их лицензии дают автору право собственности и некоторую форму контроля над произведением. Таким образом, само название «Творческие сообщества» неточно, поскольку эта система создаёт не свободные сообщества, а собственность, которая затем, если выражаться без особой вежливости, подвергается эксплуатации.

Третье (и, пожалуй, важнейшее) возражение против СС заключается в том, что это коалиция добровольцев. Гигантские корпорации, которые обладают правом собственности на значительную долю нашего прошлого и нынешнего культурного наследия, участвовать в ней не будут. Это развенчивает и ограничивает первоначальную заманчивую идею СС.

Наконец, необходимо отметить, что СС не дают адекватного ответа на аргументы против жёсткого соблюдения копирайта, обозначенные нами в предыдущей главе. Для СС и их ярого защитника — Л. Лессига — право собственности на художественный материал неприкосновенно.

К каким выводам приводит нас эта глава? Попытки адаптировать копирайт к требованиям XXI века, как оказалось, неспособны помочь в поисках адекватных ответов на основополагающие, а также практические вопросы, сформулированные в первой главе. Что ж, очень жаль — наверное. И всё же у нас иное мнение. На самом деле есть более действенное средство, чтобы обеспечить множество художников и их посредников существенным доходом и в то же время гарантировать, что наше общественное достояние в области художественного творчества и знания не будет приватизировано. Это средство — рынок. Но лишь при одном условии: этот рынок не должен подчиняться ни одной доминирующей силе. Это означает, что в нём нет места как копирайту, так и корпорациям, диктующим правила игры в сфере производства «культурных» продуктов.