Максим

Глава 5

– Следовательно, преобразуем это вот так, затем… Ты куда смотришь? – спросила Татьяна, уподобляясь строгой учительнице.

– Весна. Сирень цветет, – беззаботно ответил Макс…

– Тебе надо алгебру…

– Да сто лет мне не нужна алгебра эта!

– Так мне уйти?

– Но я же про алгебру, а не про тебя.

– Макс, будь посерьезнее. Ты не передумал насчет летного?

– Нет, конечно.

– А там математику сдавать придется.

– Да знаю я. Но мне это неинтересно. Понимаешь, – решил он приоткрыться. – Я знаю алгебру. Прочитал этот учебник, потом тот, что ты мне давала, и все понял.

– Прочитал и понял? Молодец, – иронично похвалила девушка. – Но решать же все равно надо.

– Я и решаю. В уме.

– Это как?

– Ну, не знаю. Приходит ответ и все.

– Не дурачься. Скажи, что не хочешь заниматься…

– А если это правда, пойдем гулять на дамбу? Там сейчас так соловьи поют…

– Ты мне зубы соловьями не заговаривай. На дамбу… Ну ладно… Вот эта задача. Решай.

– Нет, ты скажи, пойдем?

Татьяна отложила сборник задач и внимательно, как-то по-новому, оценивающе взглянула на юношу.

Для понимания сути разговора следует знать, что в военном городке, где царили строгие нравы, даже простая прогулка детей порой вызывала разговоры. Поэтому и гуляли в основном компаниями. А прогулка за пределы городка – на высокую дамбу горной реки с густо заросшей кустами поймой – означала новое развитие отношений. Хотя, к чести таких гуляющих следует сказать, что в их возрасте и прогулки на речку были именно прогулками без каких бы то ни было вольностей. Ну, почти без никаких. Поэтому и рассматривала сейчас Татьяна своего подопечного, позволившего предложить такое пари. Вообще-то он стал ничего. Сейчас, когда похудел и вытянулся… Одна девчонка из их класса еще раньше признавалась в их кругу, что Максвелл ей интересен. А что будет теперь… Пожалуй, такое пари можно и заключить. Как весьма вероятное согласие при очень нереальных условиях.

Максим тем временем тоже рассматривал Татьяну. Она подросла за зиму, стала более стройной и гибкой, чем-то напоминала тянущуюся к солнечному свету березку. Татарская кровь отца давала о себе знать чуть раскосыми глазами и узким носом, но это только придавало ей красоты. Максу вдруг захотелось погладить ее волнистые волосы. Не осмелившись на такой поступок, он мысленно погладил Рыжика – их домашнего жирнющего хомяка, сейчас почивающего на коленях у Татьяны. Соскучившийся по ласке зверек умильно закатил свои глаза-бусинки. Затем озабоченно осмотрелся. Максим успел еще на расстоянии почувствовать пушистость его шерстки, когда испуганный невидимыми руками Рыжик съехал с коленей девушки и колобком покатился в свой спасительный домик.

– Хорошо, – решила Татьяна, провожая недоуменным взглядом удаляющийся меховой шарик. – Вот три задачи. Выбирай. Решишь в уме хотя бы одну – идем.

– Почему одну? – ухмыльнулся Максим. – Давай. Записывай.

Слегка нахмурив лоб, он с минуту смотрел на задачи, затем предложил девушке взять ручку и надиктовал все три ответа.

– Какой-то фокус, – заявила Татьяна, сверив результаты. – Признавайся, ты просто выучил ответы на задачи?

Она замолчала, сама поняв дикость предположения. В конце концов, зазубрить формулы ответов было, наверное, сложнее, чем понять логику решения этих задач.

– Да нет, я же сказал, в уме решаю.

– Ах в уме… Ну хорошо. Вот задача из другого учебника. Уже за десятый класс. Тоже решишь?

Все повторилось. Максим посмотрел на задачу и продиктовал ответ.

– Вперед? – поинтересовался он, отпихивая учебники на край стола.

– Никуда не пойду, пока не признаешься, в чем тут фишка.

– Но так нечестно, – обиделся юноша. – Ты обещала…

– Что обещала? Это ты обещал, что решишь задачи. Решишь! А сам только надиктовал ответы.

– Но если я сказал ответы, значит, я решил?

В этом была своя логика, и Татьяна, собираясь с мыслями, обвела взглядом комнату, в которой они занимались. Особого внимания почти ничего не привлекало. ДОСы, они и в Африке ДОСы. Добротный кирпичный теплый дом. Высокие потолки. Недорогая, неброская мебель. Разве что модели, модели и модели указывали на то, что здесь живет фанатик авиации. А модели «Востока» и «Мира», стоящие на самом видном месте – письменном столе, – свидетельствовали, что не только авиации. В свое время Макс провел даже школьный вечер, посвященный космонавтике. Было занимательно, но не для всех. Кроме того, книги. Много книг. Интересно, что он читает? Когда-то, очень-очень давно (три года назад!) он выпросил у нее какую-то фантастику. Что там было? Не вспомнив, она, наконец, нашла, что возразить.

– В конце концов, не заявишь же ты нашей математичке, что ты вот так решаешь.

– Заявлю.

– Ну-ну, похохмишь. Но в контрольных требуется решение. Поэтому, будь добр.

– Ладно, попробую, – сдался юноша. – Но, знаешь, в мозгу это так быстро мелькает.

– А ты притормаживай.

– Ладно, записывай, – Максим начал диктовать.

– Интересно. Очень интересно. Я решала по-другому. И предлагают по-другому. Но, конечно, так лучше. А еще надиктуешь?

– Таня, я тебе надиктую целый учебник, но потом. А пока, может, пойдем? – жалобно попросил Максим.

– Ловлю на слове. Ну что же, проиграла, пойдем, – притворно вздохнула девушка.

До дамбы было совсем недалеко, по старому полуржавому железнодорожному пути, мимо гигантских емкостей нефтебазы, какого-то охраняемого злой шавкой склада. Когда-то дамба была выложена бетонными плитами, в стыках которых высадили кустики. Сейчас они бурно разрослись и стали приютом для многочисленных соловьев. Эти птахи устраивали весенними ночами неслыханные и неповторимые концерты. И если в вашем сердце пробуждалась, цвела или хотя бы тлела любовь, они наполнят ее новой силой… Макс был уверен в цветении этого чувства.

– Как они поют, – прошептала Татьяна, – особенно те, которые на речке!

И, действительно, в густых непроходимых кустах поймы соловьи прямо-таки захлебывались.

– Пойдем туда? – несмело предложил Максим.

– Ты что? Там вон какая темень.

– Да ты не бойся.

Он решился и приобнял ее, положив руку на плечо девушки.

– Да я и не боюсь, но влезем в грязюку.

Девушка не сбросила руку, лишь как-то неловко потерлась щекой о шевровый рукав летной куртки Белого-старшего. И этот жест, это принятие его ухаживания привело юношу в тот самый щенячий восторг, характерный для всех влюбленных при первом проявлении взаимности.

– Они сейчас сами сюда прилетят и тебе петь будут!

– Не надо хохмить. Красиво как, правда?

Кавалер уже не слушал. Вспомнив больничных скворцов, он мысленно предложил певцам корм. Отсутствие реакции развеселило его. Ну, конечно, ему бы сейчас предложили, к примеру, шашлык. Бросил бы он ради этого Татьяну? И он предложил им другое – красавицу-соловьиху. Он стал внушать невидимым певцам, что вот она – их самая желанная – идет по дамбе, и все они хотят завоевать ее расположение.

– Сейчас они прилетят и будут петь для тебя, – шепотом сообщил Максим девушке.

И, действительно, через несколько мгновений чуть ли не из-под ног, в уходящих вниз кустах защелкал первый ухажер, затем второй, пятый, десятый…

– Что это? – прошептала изумленная девушка.

А серая певучая братия все прибывала и продолжала свой удивительный конкурс.

– Они поют для тебя. Поют, как будто… любят тебя! – восторженно заметил Максим.

Но этими словами он разрушил ту хрупкую идилию, которая сложилась из весны, лунного света и соловьиных трелей.

– Перестань. Они поют для своих подружек, – громко сказала Татьяна.

Хор певцов испуганно притих, но вскоре соловьи снова затенькали на все лады.

– Нет, я не то хотел сказать, – оправдывался подросток. – Они поют о любви – это точно, и поют сейчас для тебя.

– Ладно, пошли, поздно уже, – повелела девушка, по-кошачьи мягко выскальзывая из-под его руки.

– Ладно, – разочарованно вздохнул Максим. – Ну, кыш, по домам, – уныло вслух скомандовал он, и шум десятков крылышек дал понять, что концерт окончен. Вскоре те же песни стали раздаваться вдалеке.

– Кыш! – рассмеялась девушка. – Как кур каких разогнал.

– Да это я так, вспугнул немного, – спохватился Макс. – Знаешь, – перевел он разговор на другую тему. – Однажды мы с отцом очень поздно возвращались с рыбалки. И за нами бросилась псина с нефтебазы. Ну, не то чтобы псина, но я малый был, очень испугался. И сиганул через вон тот ров. И перепрыгнул. Представляешь?

– Фантазер. Тут метров восемь.

– Ну и что?

– Что, что? Я не дитя малое. Знаю, на сколько прыгают. Восемь метров – это международный класс. А ты – в детстве? Почему же ты здесь, а не на олимпиаде?

– Бимон раз в жизни прыгнул на восемь девяносто.

– Ну, за восемь прыгают не раз в жизни.

– Так то спортсмены, а я ребенок был.

– Врунишка ты, врунишка. Знаешь, Максимка, я тебя с первого класса помню. Ты все время до этой болезни… Нет, до этого класса пончиком был. Ну куда тебе было так прыгать?

– Но зачем мне врать?

– Если хочешь со мной дружить, перестань врать. Расскажи лучше что-нибудь интересное. Отец тебе ничего поподробнее про аварию не рассказывал?

– Он не любит об этом говорить. Мрачный становится. Говорит, что люди погибли, это не комедия, которую на бис пересказывать можно.

– Он прав. Он вообще у тебя молодец. Нравится он мне.

– А я? – простодушно поинтересовался юноша.

– Если завираться не будешь. А так, конечно, – лукаво покосилась на него девушка.

Это вновь наполнило его восторгом и желанием сделать что-то необыкновенное.

– Ты видела, как ведут себя ночью майские жуки? – спросил он вдруг, когда они проходили мимо огромного фонаря, освещавшего ворота нефтебазы.

– Ну как… Летят, бьются о фонарь и падают. Мой отец их тоже на рыбалку собирает.

– А их танцы не видела?

– Что? – Татьяна удивленно посмотрела на Максима. – Танцы майских жуков?

– Ну да, – он взглянул на часы. – Сейчас как раз без десяти одиннадцать.

– Домой пора, – вздохнув, прокомментировала Татьяна.

– Ты послушай. Ровно без пяти одиннадцать вот здесь они устраивают воздушные танцы. Посмотрим?

– Ну, ты или фантазер, или врунишка, или… Ну ладно, пять минут уже не спасут. Проверим.

– Только надо тихо, – попросил Максим.

Он попробовал перевести свое настроение в музыку – и она зазвучала. Он вспомнил вальс цветов из «Щелкунчика», вспомнил танец цветов из этого мультика и поднял его вверх, к фонарю, делясь своей радостью с кружащей вокруг фонаря живностью. И это началось. Неповоротливые майские жуки образовали круг, который, пульсируя, то расширялся, то сужался. Затем он превращался в цветок, в звезду, в шар… А когда в воздушный вальс вступили и ночные бабочки, танец превратился в феерию. Но командовать примитивными существами было ужасно трудно – юноша ощущал недоумение каждого жука, выделывающего па вокруг фонаря. «Да, все здорово, все прекрасно, но вот это-то зачем?» – словно спрашивали они, выстраивая сложные фигуры. Наконец, обещанные пять минут прошли и Макс, облегченно вздохнув, отпустил участников кордебалета с миром.

– Ну как? – спросил он у своей попутчицы. – Кто врет?

– Что это было? – спросила ошарашенная девушка.

– Ну я же тебе сказал.

– Нет, что это было? Это они всегда так? Надо будет заснять, – шептала Татьяна, приходя в себя. – Круто… Никогда бы не подумала! Ты часто видишь такое?

– Где там часто? – начал врать Максим. Он представил толпу знакомых с видео, снимающих ночью фонарь, и хмыкнул. – Это уж как повезет.

– Но ты сказал, в определенное время…

– Но не каждый же день! Только иногда. Очень редко. Нам просто повезло, – придумывал он оправдание на случай, если девушка действительно придет без него любоваться на хороводы майских жуков.

– Ты знаешь, с тобой очень интересно. Спасибо. До завтра. Ты же завтра на занятия идешь?

– Ну да, уже пора.

– Все-все. Вон там мои предки мелькают. Ищут. Разбежались до завтра, – метнулась к своему дому девушка.

Ухажер тоже пошел домой. Бояться Татьяниных родителей было нечего – он ничего плохого не сделал. Но мама блюла дочку – примерную во всех отношениях девочку. Поэтому прогулка с ней после «комендантского часа» (после десяти часов вечера!), да еще за пределами городка – могла обернуться неприятностями. А может, и нет. Но проверять реакцию взрослых ему не хотелось, тем более, что в душе кто-то тепло и нежно играл на скрипке. Заснул Максим счастливым. Даже идиотские выходки с соловьями и насекомыми не показались ему чрезмерными. Он всего лишь проверил некоторые свои способности и был доволен. Но все же надо быть осторожным!

«Осторожным! Устроил цирк, а потом навешал Таньке лапши на уши», – улыбаясь, возразил себе влюбленный юноша.