Прелестная воровка

8

Когда ушла ночная мгла и комната осветилась скупым и серым утренним светом, Жюли нехотя высвободилась из теплых объятий Джоуна и встала с кровати, оставляя за собой терпкий запах мужского тела и любви.

Она собрала свои раскиданные вещи и быстро оделась. Затем, стараясь не шуметь, выскользнула из дома, забрала чехол с картинами и сумку с инструментами, спрятанные в кустарнике, и поспешила к машине.

Джоун, вероятно, никогда не узнает, как ей было тяжело уехать от него вот так тайком, не разбудив его, не попрощавшись. Трудно было в это поверить, но за одну эту ночь ее тело так привыкло к его телу, оно словно срослось с ним, и теперь разлука доставляла ей физическую боль. Больше всего ей хотелось вернуться назад, броситься на постель рядом с ним и заняться любовью.

Но Жюли подавила в себе желание. Еще немного, и брошенные ею в спешке вещи могли бы найти. В таком большом поместье наверняка был садовник, который рано начинал свой рабочий день. Жюли не могла так рисковать.

По дороге домой все ее мысли были заняты Джоуном и тем, что произошло между ними. Жюли ни о чем не жалела, абсолютно ни о чем. С самого первого поцелуя было ясно, что они рано или поздно будут вместе. Это было неизбежно, так распорядилась судьба.

Всю эту долгую ночь Джоун открывал для нее мир новых ощущений, в его объятиях Жюли узнала, что такое страсть. Он показал ей ее силу, ее власть, ее нежность. Он стал частью ее тела и души. И теперь, сколько бы ни прошло времени, Жюли не сможет забыть его, и никакая вода и мыло не способны будут смыть его запах, который впитался во все поры ее тела. Это ее судьба. Но что будет дальше — неизвестно, а пока Жюли еще многое предстояло сделать.

Наступил новый день, и ей нужно было позаботиться о своем отце. Он по-прежнему был самой главной проблемой в ее жизни. И потому ей нужно было продолжать обманывать Джоуна.

Ночью она доверила ему свое тело и не пожалела об этом. Он не просил ее доверить ему свое сердце, хотя она была готова сделать и это. Только в одном Жюли была совершенно уверена — она никогда не доверит ему тайну своего отца. Это было бы слишком большим риском. Потому что, если Джоун захочет, он сможет уничтожить его.

Приехав домой, Жюли приняла душ, переоделась и спустилась вниз.

— Папа? — окликнула она отца. Странно, что он не вышел ее встретить.

Наконец она нашла его у себя в студии. Он сидел перед мольбертом, тупо уставившись на чистое полотно, натянутое на рамку. Рядом стоял другой мольберт с яркой, удивительно сочной картиной Сезанна, на которой была изображена ваза с цветами.

Жюли похолодела.

— Что ты делаешь? Я не знала, что ты получил новый заказ.

— Да, да, получил.

Жюли подошла ближе и склонилась над мольбертом. Отец работал только над маленьким участком картины — всего несколько лепестков.

— Папа?

— Ты была права, — глухо произнес он. — Я не могу больше этого делать, Жюли-Кристиан. Не могу.

Это было так не похоже на ее отца, что Жюли не сразу поняла, что он имеет в виду.

— Ты хочешь сказать, что прекратишь это делать?

— Придется.

У нее вырвался вздох облегчения.

— Слава Богу, ты наконец это понял и сам признал, что не можешь больше этим заниматься, — произнесла Жюли, обнимая отца. — Ты даже не представляешь себе, как я счастлива.

Может быть, теперь они смогут вести нормальную жизнь. И ей не придется разлучаться с Джоуном!

— Я не могу больше этого делать, — снова повторил отец. — Но теперь весь мир узнает о моем таланте.

Чувство облегчения сменилось леденящим ужасом:

— Что ты имеешь в виду, папа?

— Я объявлю всему миру, чем занимался последние шесть лет, и все наконец признают мой гений.

У Жюли ослабели ноги. Она схватила отца за плечи и повернула к себе:

— Ты сильно заблуждаешься, папа. Если ты расскажешь о своих подделках, тебя тут же назовут вором, а не гением.

— Нет, нет, ты не понимаешь, — упрямо стоял на своем отец. — Ты никогда не понимала.

Когда все поймут, что те полотна, которыми они восхищались, полотна Моне, Матисса или Ренуара, были на самом деле написаны мною, они будут мною восхищаться.

— Восхищаться? — Жюли казалось, что ее ударили чем-то тяжелым по голове. — А как же подлинники великих мастеров, которые хранятся у тебя в подвале? Что ты сделаешь с ними?

Отец раздраженно махнул рукой, словно она говорила о какой-то мелочи.

— А, ну их я, конечно же, верну назад. Я никогда не собирался оставлять их у себя, ты же знаешь. Но какое все это будет иметь значение? Мои работы — вот что самое главное.

Жюли в ужасе смотрела на него. Видимо, безумие совершенно овладело ее отцом. Она была так занята тем, что уничтожала следы его преступления, что ей никогда не приходило в голову, что отец вовсе не хочет скрывать то, что он сделал. Даже больше, он явно гордился этим. Он, видимо, был одержим манией величия.

«Неужели это моя вина?» — подумала Жюли. Благодаря ее усилиям отец до сих пор не попал в тюрьму. Но ведь он даже не подозревал о том, что она возвращает оригиналы законным владельцам. Все эти годы, видя, что никто не раскрывает его обман, отец все больше и больше убеждался в том, что его копии ничем не уступают подлинникам. Постепенно его уверенность в собственном мастерстве перешла все границы и превратилась в навязчивую идею.

Кольберт Ланье не знал, что в подвале он хранит свои работы, а настоящие произведения искусства находятся там, где было их место. Он не знал, что после его объявления владельцы картин первым делом кинутся проверять подлинность своих полотен. И, когда выяснится, что это и есть оригиналы, ее отец будет выглядеть умалишенным в глазах окружающих. А для него это хуже тюрьмы.

У Жюли не было выбора. Ей придется рассказать ему, что она сделала. Это будет для него ударом, но по крайней мере она спасет его от еще большего унижения.

— Папа…

Внезапно Жюли показалось, что она услышала еле слышный гул вертолета. Она прислушалась — может, она ошиблась. Но нет, гул становился все громче и громче. Вертолет приближался к их дому. Джоун!

Взглянув на отца, она поняла, что он ничего не слышал. Он снова склонился над холстом, где пытался повторить цветочные лепестки с картины Сезанна.

— Папа, какие у тебя были планы на сегодня?

— Планы? — Его голос дрогнул, и он замолчал.

— Ты никуда не собирался идти?

— Нет.

— Хорошо. Ко мне пришли, но когда я освобожусь, то позвоню твоему врачу. — Она поцеловала его в щеку. — Почему бы тебе не отдохнуть до обеда, а я вернусь к тебе сразу, как уйдет мой друг. Ладно?

Отец кивнул:

— Да.

Гула вертолета больше не было слышно — значит, Джоун уже здесь. Последний раз взглянув на отца, Жюли вышла в сад, сгорая от нетерпения увидеть Джоуна и одновременно страшась этой встречи.

Джоун выключил двигатель и вылез из кабины. В этот момент он увидел Жюли, которая стремительно шла к нему через сад. На ней было длинное легкое цветастое платье, развевающееся на ходу, каштановые волосы свободно падали на плечи. Солнце мягко освещало ее тонкую фигурку. Казалось, она вся светится. Джоун не мог отвести от нее глаз, настолько она была хороша.

Он пошел навстречу и, встретившись с ней посередине пути, молча притянул к себе и поцеловал. Его охватило чувство удовлетворения. Пока он не обнял Жюли, пока не прильнул к ее губам, Джоун даже не представлял себе, как он хотел ее снова видеть.

Он крепче прижал ее, так что ноги ее оторвались от земли, и медленно закружился. С этого момента весь мир перестал существовать для него. Даже если бы они были не одни, если бы со всех сторон на них смотрели любопытные, он сделал бы то же самое. Ему было все равно. Сейчас для Джоуна существовала только Жюли. Сильное и безудержное желание охватило его.

Он оторвался от ее губ только потому, что хотел кое-что сказать ей. Нехотя Джоун опустил ее на землю.

Легкий ветерок весело трепал ее волосы, играл с подолом платья. Она радостно засмеялась легким серебристым смехом.

— Привет. Что ты здесь делаешь?

— Я никогда не слышал, чтобы ты так смеялась.

— Смеялась как?

Несмотря на проблемы с отцом, Жюли была невероятно счастлива снова видеть Джоуна. Возбуждение охватило ее, заставляя радоваться жизни. Рядом с Джоуном она не могла оставаться спокойной.

— Так жизнерадостно.

Будучи не в состоянии противиться зову ее мягких губ, он наклонился и снова поцеловал ее. На этот раз поцелуй был не таким долгим, но не менее чувственным. Когда он поднял голову, его глаза потемнели от охватившего его желания.

— Мне так тебя не хватает, что я не нахожу себе места. И в этом одна из причин, почему я здесь, — пояснил Джоун. — Не могу сказать, что я обрадовался, когда проснулся сегодня и увидел, что тебя нет рядом.

Жюли сделала шаг назад, словно это небольшое расстояние могло помочь ей освободиться от его чар.

— У меня были дела утром, а дорога сюда довольно длинная.

— Но я мог доставить тебя на вертолете или заказать машину. Тебе нужно было просто сказать мне об этом.

— Не было смысла тебя будить.

Джоун схватил ее за руки, его глаза гневно сверкнули:

— Нет, в этом был смысл, Жюли. Я заснул, держа тебя в своих объятиях, и, черт возьми, я хотел проснуться точно в таком же состоянии.

Как ни странно, у нее не было желания положить конец все нараставшему напряжению, быть может, потому, что вчера ночью она испытала пик этого напряжения и насладилась им. Жюли улыбнулась:

— Скажи мне прямо, Джоун. Ты рассердился на меня и прилетел сказать мне об этом. Так?

Джоун ослабил свою хватку:

— Да, я рассердился, и действительно я хотел тебе это сказать, но это не единственная причина, по которой я прилетел.

Жюли улыбнулась еще шире. На самом деле он просто был раздражен тем, что она сделала по-своему, а не так, как хотел бы он. После того что произошло ночью, его желание было вполне законным, но сейчас это все равно было для нее не самым важным.

— Тогда, может быть, перейдем к следующей причине?

Джоун нахмурился:

— Ты не воспринимаешь меня всерьез, ведь так?

— Нет, я отношусь к тебе очень серьезно, Джоун.

Ее слова ни в чем его не убедили. Он понял, что свой утренний скрытный уход Жюли считает вполне естественным. Вероятно, это объясняется тем, что она не понимает, насколько это все серьезно для него. Но он и сам не понимал, почему его это так взволновало. Джоун просто почувствовал огромное разочарование, когда он проснулся и увидел, что она ушла. Не медля ни минуты, он бросился к вертолету и полетел к ее дому.

Джоун ничего не мог с собой поделать — при виде Жюли его вновь охватило желание. Он хотел полностью обладать ею, но не мог даже полностью завладеть ее вниманием. Он бы многое отдал, чтобы она хотела его так же сильно. И Джоун верил, что так оно и будет.

— Ну ладно, раз уж мы не можем прийти к согласию в этом вопросе, давай перейдем ко второй причине моего визита. Я хотел сказать тебе доброе утро и поцеловать.

Жюли улыбнулась:

— Ты это уже сделал.

— Да, — кивнул Джоун. — Есть еще одна причина. Я хочу посмотреть твои картины, Жюли.

Ее улыбка погасла.

— Ты хочешь посмотреть мои картины?

— Почему ты так удивляешься? Я же сказал, что хочу купить три из них.

— И очень глупо сделал. Как можно покупать картины, даже не взглянув на них?

— Тогда покажи мне.

Жюли не сразу ответила, обдумывая его просьбу. По правде говоря, причины, по которой она отказывала ему раньше, больше не существовало. Ранее она пыталась оградить себя от него, но Джоун уже доказал, что он сильнее, и у Жюли не было больше сил противиться ему. Он многого не знал о ней и мог никогда не узнать, но она решила, что было бы абсурдным и бессмысленным скрывать от него свой работы.

— Хорошо, идем.

Она повернулась и пошла в сторону дома. Джоун следовал рядом с ней.

— А твой отец дома? — спросил он. — Я бы хотел поздороваться с ним.

— Очень мило с твоей стороны, но он не очень хорошо себя чувствует, так что не будем его беспокоить. Он отдыхает.

Ей хотелось думать, что он именно это и делает, но скорее всего она ошибалась. Наверное, отец все еще сидел перед мольбертом, разглядывая свою неудачную попытку скопировать Сезанна.

— Мне очень жаль.

— Мне тоже. Я собираюсь отвезти его к врачу после обеда.

— Это так серьезно?

— Даже не знаю. Надеюсь, нет. Просто ему пора провериться.

Джоун взял ее за руку.

— Мне вдвойне неприятно слышать, что тебе нужно отвезти отца к врачу, потому что я собирался соблазнить тебя и забрать с собой.

— Соблазнить?

Она резко повернулась к нему. Порыв ветра закрыл ее лицо волосами. Джоун протянул руку и откинул прядь назад.

— Ты хочешь быть соблазненной? Жюли насмешливо скривила рот:

— Если память мне не изменяет, меня уже соблазнили. Между прочим, это было вчера.

Джоун засмеялся.

— Я тоже это помню. Причем очень отчетливо. — Он вдруг стал совершенно серьезным. — И я наслаждался каждым мгновением, — добавил он. — Я хочу провести с тобой и эту ночь, Жюли. Я прилечу и заберу тебя с собой, когда ты скажешь.

— Ты остаешься сегодня дома? — спросила она, хотя его ответ не имел значения.

В любом случае ей нужно сделать то, что она запланировала, дальше откладывать некуда. Она собиралась отключить сигнализацию, пока Джоун будет спать.

— Да, и я хочу, чтобы ты была со мной.

— Я не уверена…

Жюли лихорадочно пыталась обдумать предстоящие действия. Она должна отказаться, потом после полуночи приехать к его дому и, если все будет нормально, проникнуть внутрь. У нее остается все меньше и меньше времени.

Ей было бы легче действовать изнутри дома, но Жюли не смогла бы поступить столь вероломно — сначала заниматься любовью с Джоуном, а потом, дождавшись, когда он заснет, поменять местами картины. Чтобы хоть немного успокоить свою совесть, она не должна смешивать эти две вещи. Ее любовь к Джоуну не должна иметь ничего общего с тем, что ей придется сделать ради своего отца.

— Давай подождем, что скажет доктор. Хорошо? Если с отцом что-нибудь не так, я должна буду остаться с ним.

Джоун провел рукой по ее губам.

— Дай Бог, чтобы с ним все было в порядке, потому что я не знаю, долго ли я смогу быть без тебя.

Жюли почувствовала легкую дрожь, но, не сказав больше ни слова, повернулась и снова пошла к дому. Ее мастерская находилась на втором этаже.

Она открыла дверь в светлую солнечную комнату с множеством окон, в которой пахло скипидаром и маслом. Вдоль стен стояло несколько десятков, как показалось Джоуну, полотен. Жюли закрыла дверь и молча прислонилась к ней, наблюдая за Джоуном.

Хотя Уинстон и говорил ему, что Жюли очень талантлива, но Джоун даже представить себе не мог, насколько тот был прав. Он никогда раньше не видел подобной техники. По сути, она создавала свежие, новаторские картины, которые своей фактурой напоминали средневековый гобелен.

— Это просто потрясающе, — произнес Джоун.

— Спасибо, — сказала она, все еще стоя около двери.

Джоун посмотрел еще несколько работ, потом повернулся к ней, его глаза возмущенно сверкали.

— Какого черта ты не выставляешь свои картины, чтобы люди могли видеть, что ты делаешь?

— Я выставляю.

— Я не говорю о тех немногих работах, которые Уинстону удается из тебя выудить. Я говорю о том, чем занимаются все художники. О больших выставках. Известности. Продаже.

— Мне не нужны ни слава, ни деньги, — упрямо сказала Жюли.

— Всегда есть способ избежать излишней шумихи — найми агента, который будет защищать твое имя от посягательств публики. А если деньги тебе так неприятны — займись благотворительностью. Но, пожалуйста, вынь свои картины на свет Божий. Они заслуживают того, чтобы их увидели и оценили по достоинству.

Жюли слабо улыбнулась:

— Ты мельком осмотрел мою мастерскую и теперь считаешь, что я должна изменить всю свою жизнь.

— Черт возьми, Жюли, я не говорю о всей твоей жизни, я просто говорю…

— О всей моей жизни.

Джоун только вздохнул. Она, возможно, была права, но он не собирался так легко с ней соглашаться.

— Я понимаю, что с твоей стороны потребуется некоторое усилие, тебе нужно будет привыкнуть, — начал он, — но это так естественно. Я не понимаю…

Она протестующе подняла руку:

— Подожди, Джоун, послушай меня. Через пять лет я, может быть, буду думать совсем иначе. Или через десять. Тогда я смогу что-нибудь изменить. Но сейчас я хочу, чтобы все оставалось по-прежнему, и не пытайся давить на меня.

Джоун подошел к ней:

— Ты даже не хочешь говорить об этом?

— О чем говорить, Джоун? Ты собираешься обсуждать это, пока не уговоришь меня? Но этого не будет.

— То есть ты хочешь сказать, что на этот раз я проиграл? — уточнил он.

Жюли улыбнулась:

— Я бы не стала употреблять это слово, но, в общем, смысл правильный.

Джоун не хотел сейчас спорить, так сильно его влекло к ней.

— А ты сможешь найти для меня место в твоей жизни?

Он прижался к ней, и Жюли не сделала попытки отстраниться.

— Интересно — это был вопрос, просьба или приказание?

— Это была мольба, — сказал он, все сильнее прижимаясь к ней, так, чтобы чувствовать грудью удары ее сердца. — И требование.

Джоун запустил руку в ее густые волосы и приник к ее рту. Когда он почувствовал ее губы, такие мягкие и покорные, он словно ожил. Каждый раз, когда он целовал ее, у него было такое чувство, словно он заново родился. Благодаря Жюли его мир наполнился новыми ощущениями. Джоун чувствовал, как кровь быстро бежит по его возбужденному телу, разнося жар желания во все его уголки. Он дышал полной грудью, вдыхая ее запах. Он слышал каждый удар своего сердца. Это новое чувство было сродни наркотику, и Джоун не был уверен, что теперь сможет обойтись без него.

Он резко оборвал поцелуй и отодвинулся от нее, потому что знал: если не остановиться сейчас, то овладеет ею тут же, в мастерской. И хотя Джоун был уверен, что, где бы они не занимались любовью, им все равно будет хорошо, Жюли заслуживала большего внимания.

Он взял ее лицо в ладони и заглянул в глаза.

— Если твой отец серьезно болен, я найму ему сиделку, но ты сегодня должна быть со мной.

Жюли должна сказать ему «нет». Чем скорее она разберется с картинами, тем скорее сможет разобраться со всеми остальными проблемами в своей жизни. Но его поцелуи сделал ее сговорчивой.

— Возможно.

Он потерся о нее бедрами.

— Ты нужна мне, Жюли. И ты даже не представляешь, как сильно.

К ее удивлению, он тоже был ей нужен, и не только потому, что ей нравилось заниматься с ним любовью. Ей хотелось, чтобы он был рядом всю ночь. Последние шесть лет, со дня смерти матери, она пыталась научиться быть одна, чтобы никто не был ей нужен. Но одна ночь… Только одна… И картины могут подождать еще одну ночь…

— Я позвоню тебе, когда поговорю с доктором, — пообещала она.

Потребовалось много усилий, чтобы наконец отвезти отца к врачу. Жюли пришлось даже прибегнуть к угрозам. Вся эта борьба дала ей понять, что единственная причина, по которой отец безропотно согласился ехать к врачу, — та, что он просто ее не слушал и поддакивал ей.

Когда они вернулись домой, она была полностью измотана. Все, чего она хотела, — добраться до кровати и лечь спать. Но, когда она позвонила Джоуну, чтобы сказать, что не приедет, не смогла подобрать слов, чтобы отказать ему. Она услышала его низкий голос и поняла, что он ей нужен больше, чем отдых и сон.

— Заезжай за мной, — сказала она. Через тридцать минут его вертолет приземлился на лужайке за домом Жюли.