Вначале не было ничего, достойного упоминания. И так было, пока не появился Пэн-цзу.
Он открыл рот и сказал: «Ам!»
Отверз очи и сказал: «Ом!»
Прочистил уши и сказал: «Ум!»
Когда Пэн-цзу сказал «Ам!», появились Еда и Жертва.
Когда Пэн-цзу сказал «Ом!», появились Даль и Близь.
Когда Пэн-цзу сказал «Ум!», появились Тут и Там.
И увидел Пэн-цзу, что одинок.
И удивился.
От удивления Пэн-цзу чихнул, из ноздри его выпорхнул Ворон.
Ворон сказал: «Пэн-цзу! Охм! Пэн-цзу! Пэн-цзу! Возьми камень из земли, достань облако с неба».
И Пэн-цзу взял камень, достал облако.
Ворон сказал: «Пэн-цзу! Охм! Пэн-цзу! Пэн-цзу! Положи тэну на землю, окутай облаком и накрой камнем».
И Пэн-цзу положил тэну на землю, окутал облаком и накрыл камнем.
Ворон сказал: «Пэн-цзу! Охм! Пэн-цзу! Пэн-цзу! Скажи: «Би!» Скажи: «Бе!» Скажи: «Бу!»
И Пэн-цзу сказал: «Би!», и сказал: «Бе!», и сказал: «Бу!»
И Пэн-цзу танцевал.
Когда Пэн-цзу сказал «Би!», появились Люди и Животные. Первыми они появились.
Когда Пэн-цзу сказал «Бе!», появились Стены и Границы. Вторыми они появились.
Когда Пэн-цзу сказал «Бу!», появились Броды и Тропы. Третьими они появились.
Когда Пэн-цзу топнул, из земли выступила вода. Так появились Реки и Озёра.
Когда Пэн-цзу крикнул, земля треснула. Так появились Горы и Долины.
Когда Пэн-цзу прыгнул, земля задрожала. Так появились Леса и Пустыни.
И Пэн-цзу увидел, что он больше не одинок, и возрадовался. Когда Пэн-цзу засмеялся, появился Смех. Последним он появился.
Конфуций и его ученики отдыхали в тени дерева Ку, того самого, о котором Одноглазый Юй сказал, обращаясь к Жёлтому Владыке: «Воистину, это дерево — Ю Пэн среди деревьев, подобно тому, как вашего гнедого скакуна, господин, называют Цзы Люем среди скакунов Поднебесной». Глядя на ветви и листья, Конфуций призадумался и долго сидел молча, покуда Бао Ле не спросил: «Правду ли говорят, Учитель, что под этим деревом сиживали Бессмертные — У Син и Ван Гун?» Конфуций ответил: «Да», поднялся с места и, сорвав с дерева лист, быстро пошёл прочь. Коротышка Бин сказал Бао Ле: «Возможно, в этот самый миг Учитель беседовал с теми, кого ты назвал по именам. Не следовало ему мешать. Догони Учителя и почтительно проси вернуться к нам». Пока он говорил это, Конфуций успел скрыться в густых зарослях. Бао Ле последовал за ним, но вернулся один. «Что сказал тебе Учитель?» — спросили ученики. Бао Ле, не ответив, сорвал ещё один лист дерева Ку и скорым шагом направился к зарослям.
Однажды Красавица Юй и Лян У переправлялись через реку в провинции Цинь, а переправой в том месте владел Разбойник Сы, который под видом лодочника заманивал честных людей на середину реки, грабил и убивал, а трупы сплавлял по течению. Не подозревая об опасности, путешественники отплыли от берега и, чтобы скоротать время, затеяли учёный разговор.
Красавица Юй сказала: «Известны ли вам, господин, восемь способов гадания по капелькам росы?» «Нет, — отвечал на это Лян У. — Научите меня!» «Первый способ таков: ранним утром найти каплю, внутри которой спит маленькая девочка величиной с воробьиный ноготок, зовут её Ло Шэнь. Ей можно задать всего один вопрос, и спрашивать нужно тихо, чтобы ненароком не разбудить, только тогда можно быть уверенным, что она скажет правду. Это довольно трудный способ: найти чудесную капельку удаётся немногим, и даже если вам удалось её обнаружить, вряд ли посчастливится застать девочку врасплох, уж очень чутко она спит».
«Удивительно! — признался Лян У. — Ничего подобного я раньше не слышал. Каков же второй способ, госпожа?»
«Второй способ намного легче. Для этого необходим алмаз величиной с куриное яйцо». Тут Разбойник Сы, который подслушивал разговор, тихонько кашлянул, не в силах сдержать волнение, и перестал грести. Лодка как раз достигла середины реки — места, где он обычно убивал путешественников ударом весла. «Почему ты перестал грести, лодочник?» — спросил Лян У. «Видите ли, — дрожащим голосом сказал Разбойник Сы, — редко приходится перевозить через реку настолько искусных рассказчиков. Меня так заинтересовали эти восемь способов гадания, что я позволил себе остановиться здесь — в надежде дослушать всё до конца. Позвольте остаться с вами, пока не окончится повествование, и я не возьму с вас денег за переправу».
«Что ж, это справедливо, — сказала на это госпожа Юй и продолжила. — Второй способ заключается в том, чтобы перенести каплю росы внутрь алмаза. Конечно, алмаз в этом случае теряет в цене, ибо перестаёт быть безупречным, зато он послужит вам в качестве гадательного инструмента. А гадать при помощи алмаза следует так: направить его в ту сторону, куда собрался отправиться сам, и сосредоточить взгляд на заключённой внутри капельке росы». «А как давно вы, госпожа, пользовались этим способом?» — спросил Разбойник ПЕРЕВОДЫ С КАТАЙСКОГО Сы. «Сегодняшним утром», — ответила Красавица Юй. «И что же вы увидали в той капельке?» «Разбойника, который притворяется лодочником». Лян У немедленно обнажил меч, а Разбойник Сы затрясся от ужаса.
«Не убивайте меня! Я тоже знаю один способ гадания, о котором, возможно, даже вам, благородная госпожа, ничего не известно!» «Что же это за способ?» — нахмурившись, спросил Лян У. «Этому способу меня научил бродячий даос. Называется оно: "Гадание по форме волн полуночной реки о равновесии жизни и смерти"». С этими словами Разбойник Сы выпрыгнул из лодки и ушел с головой под воду.
«Если выплывет, — сказала Красавица Юй, — возьму его в подмастерья. Этот разбойник мог бы стать талантливым гадателем, его способы ничем не отличаются от моих».
Если долго ехать на запад, рано или поздно попадёшь в земли царства Му. В тех местах жители не выходят из дома без железных масок, которые прикрывают их лица с утра и до вечера. Снимают эти маски лишь на ночь глядя, перед самым отходом ко сну. Появление на улице без маски приравнивается к убийству и карается смертью. В день совершеннолетия каждый получает в дар выкованное для него одного железное лицо, которое он обязан хранить как зеницу ока на протяжении всей своей жизни. Считается, что выражение этого лица и есть истина человека, а то, что под маской — всего лишь жалкое подобие истинного. В общественном устройстве такого рода имеются свои преимущества: обман, умолчание и двуличие в отношениях между людьми становятся невозможными. Что бы человек ни сказал, как бы ни поступил, черты железного лица выдадут правду помыслов его и деяний. Ложь стала бесполезной, поэтому со временем люди Му совершенно разучились лгать, зато их язык помимо обычных слов включает в себя множество ритуальных жестов, покачиваний и поворотов головы. Государственное уложение этого царства приводит к развитию особого чувства ответственности перед многочисленными существами, обитающими в Поднебесной: в течение одной жизни каждый обязан воплотить и осуществить в себе всё то, что выражает облик, данный ему свыше. Говорят, если сразу после смерти благородного мужа снять маску, бывшую его лицом долгие годы, то под маской обнаружится её точная копия из костей и мышц.
В городе Кайлин живут люди с ярко-красными волосами. Их женщины носят платья из рыбьей чешуи, а мужчины подпоясываются змеями. Чужих они не жалуют, а всё потому, что по кайлинским законам если чужестранец попросит чего-нибудь, нельзя отказывать, в чём бы просьба ни состояла, а кто не соблюдает этот закон, того живьём закапывают в навоз. И вот, для того, чтобы путешественник не мог попросить денег или еды, всех приезжих отлавливают сетями прямо на въезде в город и зашивают рты прежде, чем они догадаются заговорить.
Однажды в тех краях оказался императорский посланник, ехавший с государственной инспекцией в Чжоу. Только он оказался у ворот, как его вместе со слугами и охраной накрыли крупноячеистой сетью, оглушили и поволокли в темницу. И уже было собрались зашить рот — ему и всем, кто был с ним — как один из нападавших вспомнил, что перед тем, как бедолагу лишили сознания, он успел крикнуть «Ещё чаю!». Верно, он обращался к своим собственным слугам: одного из них застигли с горячим чайником в руке, но уверенности в этом не было, поэтому прежде чем зашить ему рот, принесли чашку чая и привели чужеземца в сознание, чтобы соблюсти законы гостеприимства.
А для того, чтобы посланник не мог попросить их ещё о чём-либо — словами или знаками — горожане послали с чаем двух увечных, один из которых был глух, а другой — слеп.
Посланник — не будь дураком — тут же сообразил, что разбойники, захватившие его, придерживаются каких-то неведомых местных правил, но угадать, в чём тут дело, не мог, поэтому решил просто тянуть время, надеясь на авось. Ноги его были связаны намертво, на руках были железные кандалы, зато голова, хоть и побаливала после удара, всё же была достаточно свежа, чтобы принимать решения. Он пил свой чай такими маленькими глотками, что чашка оставалась полной до самого вечера.
Неоднократно посланник пытался заговорить со своими тюремщиками, но слепой стоял, заткнув уши, как ему было велено, а глухой — крепко зажмурив глаза. Оба они ждали окончания чаепития поодаль — так, чтобы ненароком не оказаться в пределах досягаемости пленника, и при всём желании он не мог принудить их говорить или слушать.
Наконец, тот из горожан, что был глух, не выдержал и приоткрыл один глаз — чтобы проверить, в чём дело, почему до сих пор не подают условленного сигнала, после которого им обоим можно будет, наконец, покинуть темницу.
Пленник немедленно макнул палец в чай и вывел прямо на стенке своей чашки два иероглифа: «ЕЩЁ ЧАЮ».
Иероглифы быстро высохли, но дело было сделано: глухому ничего не оставалось, как отправиться за дверь.
Когда он выходил, посланник обратил внимание на то, что коридор был переполнен людьми: все они молча ждали, когда он, наконец, допьёт свой чай, чтобы снова оглушить его и навсегда лишить дара речи.
Не теряя больше ни секунды, он завопил что есть мочи: «Свободу мне и моим людям!» — и, разумеется, тут же был освобождён и с почестями препровождён к городским воротам.
Всю дорогу посланник молчал как рыба, но выходя за ворота обернулся, как бы желая что-то сказать, и когда толпа горожан в ужасе замерла, расхохотался и попросил отменить нелепый закон, приведший к большому количеству напрасных жертв и зряшних усилий.
Поднимается ветер, и вся Поднебесная оживает, но стоит ему утихнуть, как то, что прежде струилось, реяло и трепетало, застывает в неподвижности. Если бы течение времени можно было прекратить, мы увидали бы, как останавливаются мельничные колёса, птицы обмирают в небесах и слово, сорвавшееся с уст, повисает в воздухе. Государь Сияния, Приходящего. Снизу сказал: «Всё, что обладает бытием, склонно к превращению. Превращения неизбежны: никто не в силах остаться собой даже на мгновение». И в самом деле: облака превращаются в воду, камень — в песок, живое — в мёртвое, молодое — в старое, бедро девушки — в корень плакучей ивы, мысль человека — в пёрышко или ежа.
В том месте, где прохудилась крыша мира, Небо и Землю соединяет тонкая струя ртути: волшебная жидкость проливается вниз, скапливаясь на дне ущелья в Святых Горах, и происходит это испокон веков. Раз в тысячелетие на берега ртутного озера прилетает дракон У и выпивает его до дна, поэтому озеро не выходит из своих берегов.
Дракон повелевает силами алхимии и часто отзывается на призывы даосов из южных провинций — тех, что превращают золото в безымянный металл, в отличие от прочих металлов имеющий форму пара. Металл этот никогда не становится твёрдым или жидким и встречается лишь в исконном своём парообразном состоянии.
Поэт Ли Бо беседовал с У на берегах Изумрудной Реки и записал гатху в пять тысяч слов о свойствах металлов.
Помимо прочего, дракон поведал поэту, что металлы трёх миров могут быть блестящими, всепроницающими, вибрирующими от похоти, драгоценными, способными петь, жаждущими человеческой крови, звенящими от удара, молниеносными, тяжёлыми, насылающими болезни, гаснущими в темноте, принимающими изысканную форму и избавляющими от проклятий. Металлы как люди — обладают двумя видами души, как люди — старятся и умирают.
Из металла можно изготовить вещь, которая станет служить человеку, подобно другу, или любить его, подобно жене.
Есть люди, которые с утра и до вечера ходят на цыпочках потому, что боятся запачкать пятки. Певичка Яо из Тайпинфу была настолько опрятна, что лишила себя жизни из-за одного-единственного пятнышка сажи на рукаве. А ведь дорожная пыль порой прекраснее нефрита, грязь из деревенской канавы зачастую чище человеческих помыслов и речений, и всё то, что наше тело исторгает наружу, может оказаться куда более возвышенным и утончённым, чем принято полагать. Говорят, что глина, которую используют для изготовления чайников, когда-то была плотью людей и животных. Но если напомнить об этом гостям во время чаепития, немногие из них будут способны допить свой чай до конца.
Глина, которая хранит в себе частицы человеческого вещества, становится сосудом для поддержания жизни в человеческом теле. Разве это не удивительно?
Наливая воду в чайник, я омываю тела моих предков. Разве это не печально?
Мастер Ван-эр из уезда Цзясин продавал свои чайники в три раза дороже, чем мастера из Цзюйжуна. Некто спросил его: «Неужели вы настолько глупы, что думаете, будто станут покупать у вас — когда у соседей дешевле? Или вы считаете нас, покупателей, глупцами, которые готовы платить за пустоту?» Ван-эр ответил: «Разумеется, вы платите именно за это. Наливая воду в чайник, вы восполняете пустоту, присутствующую в нём. Мои чайники не отличаются по объёму от чайников конкурентов, и количество пустоты остаётся прежним, зато у меня она в три раза гуще, чем у соседей, поэтому цена разумна и оправдана. Скажите спасибо, уважаемый, что я не беру в шесть раз дороже — объём пустоты способен умножить каждый, но чтобы улучшить её качество, требуются поистине необычайные умения».
Глубоко под землёй обитает племя демонов, имя им — Хатто. Кожа их ярко-красного цвета, голова увенчана рогами и шипами, волосы подобны львиной гриве, а хвост — гибкий и сильный — как у гигантской ящерицы-мена, что обитает в пустынях. В искусстве войны подземному племени нет равных: при желании они могли бы управиться со всеми армиями Поднебесной прежде, чем Пэн-цзу успеет чихнуть дважды. По счастью, на поверхности они чувствуют себя неуютно: воздух слишком прохладен, свет — ярок, запах растений вызывает понос и рвоту, пение птиц и звуки человеческой речи приводят к головной боли, а больше всего демоны боятся воды — одной капли прозрачной жидкости бывает довольно, чтобы вызвать у них болезнь, от которой зрение мутнеет, кожа шелушится, и всё тело становится рыхлым и слабым. Жар земных недр — привычная среда их обитания, красный и жёлтый — цвета, радующие глаз. Всем прочим запахам они предпочтут запах горелого, а любовь их подобна мучительному пламени, пожирающему миры.
Иногда они всё же поднимаются в наш мир, прибегая к магическим уловкам: являясь людям в образе солдата или чиновника, странствующего монаха или певички. Рассказывают, что однажды на переправе через Хуанпу паромщик случайно окатил водой какого-то монаха, и тот на глазах у изумлённых путников превратился в демона Хатто.
Демон умолял людей разжечь костёр, чтобы пополнить запас его огненной пневмы, но никто не отважился на это, поскольку выглядел он ужасно и, казалось, только бедственное состояние мешает ему разорвать на части путников, бывших свидетелями его мучений. Увидав, что надежды на спасение нет, демон проклял тех, кто не проявил к нему милосердия, бросился в воду и утонул. С тех пор воды реки стали непригодны для питья, рыба там больше не водится, а жители окрестных селений вынуждены рыть колодцы или привозить питьевую воду издалека. Все, кто в эту ночь наблюдал последний прыжок демона, рано или поздно умерли страшной смертью, и причиной их смерти послужил огонь. Последний из них, чиновник 2-го ранга Лю Байши, расследовал и записал на табличках истории их жизни и гибели, таким образом летопись тех событий дошла до нас в неискажённом виде. Сам Лю Байши дожил до глубокой старости, поручив сыновьям сразу после его собственного ухода в мир Предков тщательно описать все подробности и обстоятельства последних часов жизни. Из года в год он ждал неизбежного, но ни огненная, ни самая обычная смерть не спешили разделаться с ним. Лю Байши пережил всех, кто помнил его молодым, и наконец, будучи ста пятнадцати лет от роду, сильно заболел. Лёжа в постели, он думал о том, что если сейчас умрёт от болезни и старости, история, которой он посвятил всю свою жизнь, останется неоконченной. Он приказал сыновьям принести в комнату связки хвороста, сложить их в стопку и поджечь. Сыновья были настолько послушны, что тотчас принялись таскать хворост, но в этот момент в дверь постучал странствующий монах и попросил домочадцев оставить его наедине с умирающим. Никто не знает, о чём они говорили, но когда, долгое время спустя, люди вошли в эту комнату, они не застали там ни монаха, ни Лю Байши. Постель была аккуратно убрана, зеркала — завешены жёлтой материей, а связки хвороста, принесённые сыновьями чиновника, исчезли бесследно.
Чэнь Дуань в трактате «Истиная передача способов и умений» пишет, что Лю Байши не умер, но благодаря удивительному литературному таланту был приглашён в подземную страну Хатто для исполнения обязанности чиновника-летописца при дворе Повелителя Пламени и стал подземным Бессмертным. Нам это представляется возможным, ибо известно, что демоны во всём соблюдают строжайший порядок, при том не способны ни к письму, ни к с чёту, поэтому, когда студенты, успешно выдержавшие экзамены, вдруг бесследно исчезают, говорят, что они похищены лазутчиками из Хатто и приспособлены для ведения тамошних дел.
Су Линь был торговцем рыбой. Он так пропитался рыбным запахом, что духи рек и озёр принимали его за своего.
Однажды случилось ему ночевать на берегу ручья, впадающего в озеро Тайху. После полуночи проснулся от лёгкого прикосновения: кто-то тихонько обнял его и положил голову на плечо. Открыв глаза, он увидал речную деву. Обликом она напоминала обычную женщину, но вместо ушей у неё были рыбьи хвосты, между пальцами — чешуя, а на спине — плавник.
Су Линь решил сделать вид, что спит, но громко стучавшее сердце выдало его. Распознав притворство, дева расхохоталась и принялась щекотать его — пока в ужасе он не вскочил на ноги. «Я думала, ты из наших, — сказала она, — а ты всего-навсего человек. Готовься к смерти». Су Линь взмолился: «Госпожа, я — человек, и не пытался выдать себя ни за демона, ни за речного духа. В чём же моя вина?» «Если бы ты был виновен, я бы разорвала тебя прежде, чем ты успел заговорить, но поскольку ты чист передо мной, дам возможность самому выбрать свою смерть: хочешь ли ты захлебнуться водой, быть задавленным прибрежной скалой или задушенным в объятиях?» Су Линь вымолвил: «Могу ли я просить вас об одолжении? Вопрос этот очень непрост, и мне понадобится время, чтобы после не раскаяться в собственном выборе». «Так или иначе, ты раскаешься в нём, так что — выбирай прямо теперь. Даю тебе три мгновения, чтобы решить свою судьбу. Раз. Два. Три. Что ты выбрал?» Вздохнув, Су Линь сказал: «Я хочу умереть в ваших объятиях. Но — прежде чем это случится, поцелуйте меня. Тогда я умру с лёгким сердцем». «Разве тебе неизвестно, что речная дева не должна целовать смертного?» «Нет, госпожа, мне это неизвестно. Почему же речная дева не должна целовать смертного?» «Никто не знает причины, — ответила она. — Так повелось издавна, и нам невдомёк, что стоит за запретом. Из поколения в поколение передаётся эта заповедь, от матери дочери и от отца сыну. Так что придётся тебе удовольствоваться объятием». «Ну что ж, так тому и быть, — вздохнул Су Линь, — я готов. Но прежде подумайте: убив меня, вы так и не узнаете, почему нельзя целовать смертных». «Я подумаю об этом позже», — пообещала речная дева и приняла Су Линя в свои объятия. Когда всё было кончено, она с сожалением посмотрела на тело несчастного торговца рыбой и наклонилась над ним, разглядывая.
*** Он был так прекрасен, что она коснулась губами его губ, и тут же почувствовала, как острый рыболовный крючок, чудесным образом оказавшийся у него во рту, вонзается в её язык. Пытаясь освободиться, она лишь глубже нанизывала язык на крючок, и в конце концов совершенно выбилась из сил.
Спустя двое суток их нашли рыбаки и похоронили вместе, поскольку не сумели разъединить. Говорят, едва их тела опустили в воду, они превратились в рыб восхитительной изумрудной окраски и уплыли прочь, оставив в руках рыбаков острый железный крюк.
С тех пор это место называется Ручей Заветного Крюка, здесь совершаются свадебные обряды, каждый из которых завершается ритуальным поцелуем, когда жених и невеста передают изо рта в рот изогнутый в виде рыболовного крюка хлебец, выпеченный из сладкого теста.
Госпожа Ю Цзинли посмотрела на своё отражение в воде и сказала: «Мнится мне или впрямь так прекрасна? Но если я так хороша собой, почему луна до сих пор продолжает бег, почему солнце не остановилось, глядя на меня, почему звёзды по-прежнему сияют, и Жёлтая Река не повернула воды вспять? Если бы я превратилась в мужчину, увидав подобное создание, рухнула бы навзничь, а будь я женщиной, немедленно покончила бы с собой. Будь я цветком луговым, сникла бы и увяла, а будь я малой пташкой, сердечко моё вмиг разорвалось бы от восхищения.
Будь я лёгким весенним ветерком, вилась бы у ног такой девушки, пока не обессилила бы совсем, а будь я облачком, взглянув на неё, развеялось бы и исчезло без следа…»
Услышав такие речи, Цзянь Гэ сказал: «На Юге девушки плетут свадебные корзинки и смеются на брачном ложе, а на Севере не плетут корзинок и плачут, когда приходит время любовного соития. Но и на Юге, и на Севере в назначеный срок женская магия теряет силу — как только появляются морщины и лицо становится похожим на батат. Знаете ли вы, госпожа, как избежать этого несчастья?»
«Расскажите мне об этом, прошу вас» — ответила Ю Цзинли.
«Для этого потребна красота, от которой луна воссияет ярче, чем прежде, и солнце без устали будет освещать Поднебесную, чтобы мужчины, увидав вас, вспомнили о жёнах, а жёны возрадовались, чтобы цветы и травы в вашем присутствии поднимались из земли, а облака тучнели и умножались в небесах, глядя на вас сверху. Тогда лицо ваше никогда не состарится, и красота не увянет. Но есть в этом одна особенность, которая вам может не понравиться».
«Какая же?» — спросила красавица, и Цзянь Гэ ответил: «Вам станет скучно разглядывать отражение в воде».
Фу Лай ел рыбу, Одноглазый Сы пил молодое вино, а Красавица У приплясывала под звуки Пхи-па. Ван Жень поглядел на это и сказал: «Счастливые люди! Пьют, едят и веселятся, не зная о том, что со дня на день луна перевернётся вверх тормашками, моря выплеснутся на сушу, ветер сдует города и леса, град побьёт посевы, горы обрушатся вниз и облака укутают землю. Разве можно быть такими беспечными, когда нам со всех сторон угрожают враги? Разве можно веселиться, когда семейные устои поколеблены, сын не признает отца, могилы предков запущены, чиновники развращены, крестьяне голодают, армия обленилась? Разве можно предаваться безрассудству, когда пять добродетелей в упадке, а семь грехов процветают?» Красавица У услышала его слова и ответила так: «Пока я приплясываю, вам нечего опасаться, уважаемый. Ведь именно благодаря этому луна до сих пор не перевернулась, моря не выплеснулись, стихия не буйствует, но стоит мне остановиться, всё произойдёт в точности как вы сказали и Поднебесная окажется в беде. Если Фу Лай перестанет набивать брюхо, Великая Стена будет разрушена и враги завладеют нашими городами, случись Одноглазому Сы протрезветь, верховные законы потеряют силу, и никто больше не будет знать что хорошо и что плохо». Ван Жень поклонился и ответил: «В таком случае, госпожа, возможно и мне стоит сделать что-то на благо Поднебесной. Что бы вы посоветовали?» «Если Вы станете обжорой как Фу Лай, вздумаете напиваться как Одноглазый Сы или приметесь плясать до упаду, это лишь расстроит здоровье, а большой пользы не принесёт. Но это не значит, что у вас совершенно нет талантов. Такой человек как вы должен как можно больше времени проводить во сне. Спите как можно больше — вот мой ответ».
«Какие же бедствия я сумею предотвратить таким образом?» — спросил Ван Жень, и госпожа У ответила: «В мире станет гораздо меньше глупости».
Житель провинции Чу по имени Ван Би занимался изготовлением париков, но не слишком преуспел в этом благородном занятии. Парики его были на порядок лучше, чем у конкурентов, сплетены настолько искусно, что нипочём не отличить от настоящих волос, однако клиенты почему-то не спешили покупать у него, но покупали у коллег и соседей. Бедняга терпел неудачу за неудачей, и в конце концов решил обратиться к бродячему даосу — чтобы тот разъяснил, в чём тут дело. «У кого ты покупаешь волосы?» — спросил даос. «Как и все представители нашей славной гильдии, я покупаю волосы покойников». «Ага!» — воскликнул даос, и глубоко задумался. Наконец последовал ответ: «Ты должен вернуть покойникам волосы». «Если я верну покойникам волосы, то останусь без париков» — возразил мастер. «Не волнуйся. Они станут платить тебе за парики, и таким образом ты сполна вернёшь утраченное!» «Покойники? Платить? — изумился несчастный. — Каким же образом, уважаемый?» «Поступим вот как: сегодня ночью выставишь для продажи всё, что у тебя имеется, я же позабочусь о том, чтобы покупатели явились. Прибыль — пополам. Идёт?»
Ван Би согласился и сделал всё в точности по сказанному. Наутро все парики исчезли, а в кошельке забренчало золото. «Премного благодарен вам, уважаемый», — обрадовался Ван Би. — «Судя по нашему улову, продавать покойникам много выгоднее, чем живым. Одно беспокоит меня, всё утро напролёт ломаю голову и никак не могу прийти к удовлетворительному выводу: зачем покойникам парики?» Даос вздохнул и покачал головой, как бы раздумывая о том, стоит отвечать или нет. Наконец он сказал: «Лучше тебе не знать». «Вы пугаете меня, — признался Ван Би и взмолился: — Ну хоть намекните! Я никому не скажу». И даос ответил: «После смерти тело человеческое истлевает, но волосы долго сохраняют свой блеск и свежесть. Это происходит потому, что покойнику тело уже ни к чему, но волосы всё же потребны, ибо в волосах находятся все воспоминания о мире. Те, кого лишают волос после смерти, не помнят больше ничего о том, кем были до того, как преставились. Волосы, которые ты покупаешь у бедных родственников умерших людей — это их воспоминания. Они готовы платить больше живых потому, что нет ничего дороже памяти».
Ли Юй был похож на сороку, Тётушка Бу напоминала медведя, Вэй Ван казался лисом в человечьем облике, а о Фу Билу говорили, что он пёс, а не человек. Студент У, услышав об этом, спросил Сы Ман-ченя: «Если есть люди, которые так похожи на животных, возможно, имеются и животные, которые внешним видом или повадкой напоминают людей?» «Конечно, такие животные есть, — ответил Сы Манчень, — прошлой осенью я видел енота, который так похож на человека, что в одной деревне ему дали надел, поселили в доме, и даже собирались женить на дочери старшего чиновника при местном ване — известной в округе красавице». «Что же помешало им это сделать?» — спросил Студент У. «Увидев невесту, енот сделался так печален, что люди пожалели его и отпустили восвояси».
В царстве У жил шаман по имени Пэн Сунъян. Однажды к нему обратилась жена торговца с просьбой изгнать из тела её мужа зловредного беса, который причинил семье немало страданий. Пэн Сунъян немедленно отправился в её дом и на пороге увидал беса, который вышел ему навстречу, будто шаман был дорогим гостем, а сам он — хозяином. «Добро пожаловать, — сказал бес, — я много о тебе слышал. Если ты и в самом деле так хорош, как о тебе говорят, мне лучше, наверное, покинуть это тело по собственному разумению». «За чем же дело стало?» — спросил шаман. «Причина, по которой я до сих пор здесь, такова: хотелось увидеть лично такого уважаемого человека и попросить о наставлении». «Похвальное желание. Какого рода наставление ты хотел бы получить, бес?»
«Хотелось бы понять, сумею ли я прожить без того, чтобы причинять людям вред?» «Насколько нам известно, — ответил шаман, — вы, бесы, обязаны находиться там, где страдают люди. Если ты перестанешь причинять людям страдания, то умрёшь — как гибнут рыбы, вытащенные из воды. Такова твоя природа». «В таком случае ты не должен изгонять меня из этого тела: ведь, мучая этого человека, я всего лишь следую своей природе. Тебе не хватает сострадания, шаман». «Ты прав, — вздохнул Пэн Сунъян и одним взмахом меча разрубил путы, связывавшие беса с порабощённым телом, — но у меня впереди целая вечность, чтобы наверстать упущенное».
Когда враг ломал ворота столицы, полковник Фэн приказал подать рахат-лукум и принялся трапезничать.
Император спросил его: «Разве у вас нет обязанностей на случай войны, уважаемый?» Полковник ответил:
«Разумеется, есть. Я должен следить за тем, чтобы чай подавали горячим, а щербет — холодным».
Чусский Ван грустил, сидя у окна. Кузнец Бу сказал: «Ваши глаза, господин, напоминают перезревшие сливы, щёки впали, рот изогнулся дугой, дыхание слабое, а пневма-ци застоялась. Если так будет продолжаться, сто двадцать болезней посеют семена в почках и селезёнке, ноги почернеют и покроются язвами, язык высохнет, улыбка навсегда покинет вас, не пройдёт и трёх месяцев, как вы умрёте, и, вне всякого сомнения, отправитесь в преисподнюю, ибо именно туда направляются после смерти те, кто не умеют ценить радость жизни. Что с вами? Как получилось, что столь влиятельный человек находит время предаваться скорби?» Великий Ван ответил: «Пятую ночь подряд я вижу один и тот же тревожный сон и не нахожу себе места. Возможно, вы, совершенномудрый, сумеете растолковать его значение. Во сне я заперт в рисовом зёрнышке, которое лежит на ладони прелестной девушки. Девушка стоит на вершине горы, смотрит на быстро прибывающие облака и протягивает им зёрнышко, в котором я заключён. Я умоляю её не отдавать зёрнышко Небу, но она не слышит. Облака окутывают моё обиталище, и я немедленно просыпаюсь в слезах, зная, что следующей ночью сон повторится». Кузнец Бу внимательно выслушал Вана и ответил: «Думаю, что сумею помочь в этом деле. Вам нужно не сопротивляться, и в следующий раз, когда девушка протянет зёрнышко Небесам, покорно и без лишнего волнения ждать своей участи. Обещаю, что на следующее же утро всё прояснится». Вану очень понравились эти речи, а на следующее утро он призвал к себе Кузнеца Бу и сказал: «Вы были совершенно правы, уважаемый, думаю, я, наконец, избавился от напасти». «Расскажите как можно подробнее», — попросил Кузнец Бу. «На сей раз я не стал просить девушку, чтобы она не отдавала меня Небу, но равнодушно ожидал своей участи». «И что же?» — спросил Бу. «Небо отвергло меня. Теперь, наконец, я могу спать спокойно».
Лу Юй написал стихотворение о смерти. Старуха И прочла его и сказала: «Какая глупость! Смерть — вовсе не рисовое поле, смерть — это деревянные сандалии».
«Да, разумеется, — ответил Лу Юй. — Всё верно, госпожа».
Ван провинции Яо прочёл стихотворение и сказал: «Какая глупость! Смерть — вовсе не телега без колеса, смерть — это костёр, который горит в темноте».
«Вы правы, — ответил на это Лу Юй, — вы совершенно правы».
Сын мясника Яо прочёл стихотворение и сказал: «Какая глупость! Нет никакой смерти, и никогда не было! Ты сам её придумал!»
Сунь Тун учил Хо Юаньцзя Внимать Сокровенному. Хо Юаньцзя учил Янь Цина Помнить Имена и Видеть Начала.
Янь Цин учил Мэн Су Следовать Естественному и Пестовать Жизненность.
А Мэн Су никого ничему не учил. Спал и ел в своё удовольствие, Пил вино и напивался допьяну, Ложился на спину и грелся на солнышке, Пел песни и плясал до упаду.
Дун Хайчуань сказал о нём: «Воистину, Мэн Су — Наставник Учителей! Он учит нас Избегать Лишнего!»
Бывший при этом Цзи Цикэ ответил так: «Ничего-то вы не поняли, уважаемый! Мэн Су — не Наставник. В отказе от наставничества и учительства — его наука!»
Когда этот разговор передали Мэн Су, тот засмеялся и сказал: «Оба не правы. Я вижу улитку и учу её Быть Улиткой, вижу дерево и учу его Быть Деревом. Нет никого, кто остался бы без наставления, и нет никого, кто не мог бы считать себя моим учеником».
На дне Перламутрового Моря обитает гигантский червь по имени Кум По. Обычно он питается крупной рыбой и скатами, но в девятнадцатый день луны нападает на мореплавателей и рыбаков, переворачивает джонки и пожирает всех без разбора. По этой причине раз в месяц рыбаки не выходят на промысел, а в лодки садятся лишь те, кто твёрдо решил свести счёты с жизнью, неизлечимые больные или ветхие старики, ибо в тех краях считается большой удачей сгинуть в пасти морского червя. Говорят, что проглоченные им не умирают, но продолжают жить в его чреве — на дне моря, не зная бед, старости и болезней. По слухам, они поступают в услужение Кум По, взамен червь заботится о них, подобно тому, как император заботится о подданных.
Иногда он позволяет проглоченным навестить родных и близких, оставшихся на суше, и тогда ушедшие являются нам во сне. Довольно часто, однако, по вине нерадивых подводных чиновников случается путаница, и тогда мы видим ночью совершенно посторонних людей, которые праздно проводят часы в наших комнатах, не зная, как и зачем тут очутились.
По сей день в приморских деревушках матери на сон грядущий поют детям колыбельную, написанную рыбаком-поэтом в честь девушки, живущей в чреве Кум По и однажды явившейся ему во сне. Легенда повествует, что рыбак окончил эту песню в девятнадцатый день луны, и вечером того же дня последний раз вышел в море, чтобы воссоединиться с возлюбленной.
Ю Пэн принёс с Запада свиток с именами ста двадцати бессмертных. Одноногий Гао спросил его: «Есть ли в вашем списке имена облаков, гор и рек?» Ю Пэн ответил: «Нет, тут всего лишь одно имя и сто двадцать способов его начертания».
У Лян сказал Господину Порожнее Облако: «В молодости я был уверен в том, что Луна висит над самой землёй: стоит отыскать крепкую лестницу, и я сумею снять Луну с насеста, завернуть в платок и принести домой в подарок моей старой больной матушке».
«Что же изменилось с тех пор?» — спросил Господин Порожнее Облако.
«Матушка покинула этот мир, и мне больше нет никакого дела до Луны».
«Какая печальная история! — воскликнул Господин Порожнее Облако. — Жаль, что мы не встретились раньше.
Каждое утро я снимаю Луну с насеста, заворачиваю в платок и кладу под подушку. Знать бы, что вы нуждаетесь в этом куске светящейся глины, и я, конечно, отдал бы её вам».
«Если бы это случилось, я не знал бы, как благодарить вас!» — растроганно прошептал У Лян.
«Когда мне исполнилось двенадцать лет, — сказал Господин Порожнее Облако, — я мечтал о том, чтобы хоть раз в жизни омыть ноги в Красном Море. Но — прошло время, и я позабыл об этом. Семнадцати лет от роду я страстно хотел жениться на девушке по имени Розовые Щёчки, наблюдая за ней издалека, но, стоило познакомиться поближе и услышать её голос, я передумал и немедленно расторг помолвку. В тридцать два я был удостоен чести изучать внутреннюю алхимию у наставника школы Колеблющихся Зеркал и прилагал все усилия, чтобы преуспеть в выплавлении металлов и составлении снадобий. Но теперь понимаю, что единственная алхимическая печь, в которой нуждался все эти годы — моё собственное тело, а истинные ртуть и серебро находятся внутри меня самого.
Месяц назад мне минуло сто двадцать лет, единственное, чего мне до сих пор хочется, ещё сильнее, чем прежде — найти маленький стеклянный шарик, который я обронил как-то, будучи пятилетним мальчишкой».
Дева Нефритового Предела спросила Янь Хэ: «Всем известно, что вы умеете летать подобно аисту или утке, по утрам взмываете в небо и способны провести целый день, ни разу не коснувшись земли. Как вам удалось этому научиться, уважаемый?» «Что вы, госпожа! Откуда у меня такие умения? — удивился Янь Хэ. — Сызмальства я изучал искусство прыжков и преуспел в этом, но для того, чтобы летать подобно птице, моей сноровки недостаточно». «Но ведь я и сама видела, как вы поднимались в воздух и парили в облаках, словно позабыв о том, что вам, как и прочим людям, назначено от рождения ходить по земле!» «Иногда мне в самом деле удаётся прыгнуть высоко, и людям может показаться, что я летаю. Им невдомёк, что хороший прыжок изначально не имеет направления и потому может длиться сколько угодно: главное — правильно оттолкнуться, а после — держаться подальше от земли».
Однажды духи воздуха Нара и Тарбу решили расколоть небесную скорлупу, чтобы взглянуть на то, что находится за её пределами. Оказавшись снаружи, они оторопели: Ни верха, ни низа! Ни правого, ни левого! Ни суши, ни моря! Ни земли, ни неба!
«Что же это за место? — в изумлении воскликнул Тарбу. — Глазу не на чем остановиться, ухо не слышит, нос не распознаёт запахи! Я словно младенец, едва покинувший материнскую утробу: чувства раздирают меня, но я не способен в них разобраться, не отличаю одно от другого, не понимаю, ни в чём не уверен, не вижу!»
Нара ответил: «Знаете ли вы, как выглядит желудок кита изнутри? Как устроено жерло вулкана? Как дышит рыба, вмерзающая в лёд? Мы попали туда, где мир ещё не создан, и каждая вещь пребывает в состоянии крайнего возбуждения, ожидая собственного воплощения».
Услышав издали, как Чжоу-гун играет на флейте, Полководец Сы сказал: «Этот флейтист мог бы возглавить армию и управился бы с командованием ничуть не хуже меня». Сунь Лин возразил: «Музыка не похожа на командование войсками. Когда со всех сторон раздаются воинственные крики, храбрейшие воины падают замертво. Когда стрелы так и норовят впиться в тело, не знаешь — проживёшь ли ещё мгновение или вот-вот присоединишься к тем, кто неподвижно лежит на поле брани. Нет, я не думаю, что в бою этот флейтист сумел бы сравниться с таким человеком, как вы». «Нужно его испытать», — ответил на это Полководец Сы и послал двух воинов, приказав им привести с собой Чжоу-гуна.
Прошло время. Когда стало ясно, что посланцев что-то задержало, Полководец Сы отправил ещё четверых. Но и те не вернулись.
Тогда, заинтригованный, он пошёл к музыканту сам.
Вежливо поклонившись флейтисту, Полководец Сы спросил, не появлялись ли поблизости императорские солдаты?
Тот ответил, что солдат не видел, но какие-то несчастные всё же побывали здесь, и он их всех отправил — каждого по своей надобности. «Сперва пришли двое: сын кузнеца из провинции Цинь, у которого умерла мать, а он, бедолага, даже не знал об этом, и ещё один влюблённый юноша, которого я отпустил к его возлюбленной. Затем пришли четверо, эти были в худшем состоянии, чем первые два. Я их всех отпустил».
Полководец Сы сказал: «Всё это время я слышал звук флейты, он не прекращался ни на минуту. Как же вам удалось говорить с ними и одновременно играть на флейте?» Чжоу-гун ответил: «Я не говорил с ними. Я только играл».
Ли Ю спросил у Ван Гуна: «Знаете ли вы, что у Солнца есть братья и сёстры, а у Луны — мать и отец?»
«Если бы у Солнца были родственники, — ответил на это Ван Гун, — мы наверняка знали бы их имена. Если у Луны есть мать и отец, это означает, что у матери и отца Луны также есть родители, и, стало быть, Луна, как и мы, смертные, должна почитать предков и приносить им жертвы. Разве кто-нибудь из людей видел, как Луна и Солнце приносят жертвы?»
«Ну разумеется, они приносят жертвы, — сказал Ли Ю. — Полнолуние — жертва, и безлунная ночь — жертва, солнечный день — жертва, восход и закат — жертва. Светила, как и мы с вами, поклоняются духам предков. Если бы не это, настала бы вечная ночь, ни один луч света не мог бы проникнуть сквозь Небесную Твердь, чтобы осветить наши жилища».
Ван Гун задумался об этом и на следующее утро попросил Солнце, чтобы то позволило ему увидеть братьев и сестёр. Солнце сказало: «Увидеть моих братьев и сестёр можно лишь раз в жизни. Готовы ли вы умереть ради этого?»
Ван Гун ответил: «Говорят, жизнь — всего лишь бородавка на теле смерти. На что она человеку, если тот не знает, как выглядят братья и сёстры Солнца? Если мне суждено умереть, пусть я умру!»
«Это легко устроить», — сказало Солнце, и Ван Гун немедленно оказался в Стране Танцующих Солнц.
В этой стране все до единого жители были Солнцами, животные, растения и даже придорожные камни были Солнцами. Они самым любезным образом встретили Ван Гуна и принялись расспрашивать о Поднебесной и её обитателях. В беседах и увеселениях прошло немало времени, столько, что Ван Гун совершенно потерял ему счёт. И вот однажды обитатели Страны Танцующих Солнц с грустью объявили, что пора возвращаться.
«Ну что же, — ответил Ван Гун, — я прекрасно провёл остаток жизни, теперь и умереть не жалко».
Едва он это произнёс, как очутился в Стране Мертвых и предстал перед Ян-Ло.
«Почему вы здесь?» — спросил Ян-Ло.
«Я принёс жертву, и она оказалась смертельной», — ответил Ван Гун.
«Все жертвы смертельны, — сказал Ян Ло, — но все они смертельны в разной степени. Есть те, что убивают сразу, и есть те, что убивают постепенно. Вашей жертвы вполне достаточно, чтобы умереть. Тем не менее, нужно с этим подождать. Дело в том, что пребывание в Стране Танцующих Солнц наделяет человека солнечной пневмой в таком количестве, которого довольно, чтобы прожить двести восемнадцать лет, три месяца и ещё двадцать четыре дня. Вы уж простите, но не в моих силах оборвать вашу жизнь до истечения этого срока».
«Ничего не поделаешь, — ответил на это Ван Гун, — вы настолько любезны, что я бы с удовольствием здесь остался, но, как видно, придётся потерпеть. Остаётся надеяться, что этого времени мне хватит, чтобы прояснить родословную Луны».
Дун Хайчуань позабыл своё имя, но угадывал имена незнакомцев. Ма Сюэли правой рукой писал на дощечке, левой метал дротики. И слова складывались в стихи, дротики попадали в цель. Госпожа Средняя Ми слизывала тушь иероглифов и превращалась в написанное.
Однажды Ма Сюэли написал на дощечке Истиное Имя Неба, произнесённое Дун Хайчуанем. Госпожа Средняя Ми лизнула дощечку, отныне тех троих никто больше не видел.
Известно, что западные варвары удивительно набожны и большую часть своей жизни проводят в медитативном созерцании. Те, кому посчастливилось бывать в тех землях, рассказывают, что в каждом доме, даже самом убогом и бедном, имеется магический ящичек с окошком для поклонения духам и демонам. Тамошние жители сызмальства приучены жертвовать магическим покровителям большую часть своей энергии-ци, а в благодарность за это демоны их развлекают, поют, и пляшут, и устраивают сцены с океанами крови и реками огня. Представляясь людьми, демоны делают вид, что гибнут в муках, сгорают от любви или истребляют друг друга — как бы из мести или иных побуждений, но после, ко всеобщей радости и изумлению, всегда возрождаются в новом обличии. Жители тех земель не хуже монахов научены сидеть смирно, неотрывно глядя внутрь своего ящичка, и даже вечернюю трапезу делят с демонами и духами, передавая им прямо через окошко всю жизненную силу, заключённую в пище, сами же довольствуясь огрызками и объедками. Демоны и духи тех земель настолько привыкли к безоговорочному поклонению, что довольно часто без остатка выпивают всю человеческую силу, и на улицах то и дело попадаются несчастные, которые настолько иссушены постоянными молитвами, что едва волочат ноги. Притом они не жалуются на своё бедственное положение, но стоически переносят тяготы избранного ими пути. Таким образом, в тех краях все люди так или иначе добровольно одержимы демонами и особо почитаются актёры и певички — как те из них, кто позволяет использовать своё тело и ум, чтобы поучать остальных и подавать им пример жизни, исполненной религиозного рвения.
Одним из признаков такового у варваров считается обладание большим количеством железных машин и разного рода магических предметов. Вместо того, чтобы беседовать с друзьями за чашкой чая или во время совместной трапезы, тамошние люди взяли за привычку покупать маленькие амулеты, способные издавать звук, похожий на звук человеческого голоса. Звук этот настолько тихий, что приходится прикладывать их прямо к уху для того, чтобы расслышать хоть что-нибудь. Варвары верят, что голоса, говорящие с ними, принадлежат друзьям, жёнам или детям, и после, встречая того или иного человека, ведут себя так, будто уже говорили с ним при помощи магии. И встреченный не удивляется и не перечит, а делает вид, будто и впрямь участвовал в разговоре.
Важной заслугой в тамошних землях считается служение разного рода железным драконам, которые, как принято полагать, из благодарности переносят человека с места на место. Для того, чтобы стать членом секты служителей, нужно заплатить столько денег, что порой человеку приходится всю оставшуюся жизнь тяжело работать, чтобы выплатить долг. Но этим не исчерпывается его жертва: отныне ему предстоит проводить большое количество времени в драконьей утробе, задыхаясь от затхлого горелого воздуха, исторгаемого внутренностями чудовища.
Говорят, что варвары способны со временем привыкать к такому положению вещей и даже находить своеобразное удовольствие, и всё же нам трудно в это верить, тем более, что драконы, насколько известно, неблагодарны, капризны и способны по злому умыслу жестоко калечить друг друга и тех несчастных, которые по доброй воле попали к ним в услужение.
На поле боя полковник Лин из Хао и Костлявый У, который командовал Чусской армией, были злейшими врагами, но как только военные действия прекращались и наступало перемирие, не могли отказать себе в удовольствии встретиться, подобно добрым друзьям — в чайном домике, чтобы провести вечер, обмениваясь мыслями о природе человека и назначении государства. Когда чай был распробован и старинная посуда оценена по достоинству, Костлявый У сказал: «Сегодня вечером я припомнил обстоятельства нашей первой встречи. И вот — удивительно: события всплыли в моей памяти с такой ясностью, будто это произошло вчера… Знаете ли вы, уважаемый, сколько лет мы с вами знакомы?»
Полковник рассмеялся и ответил: «Совсем недавно я тоже думал об этом, и пришёл к выводу, что впервые мы узнали друг друга на поле битвы ровно сорок лет назад».
«Совершенно верно! — воскликнул У. — Вот уже сорок лет мы стараемся погубить друг друга, будто нет у нас дел поважнее! А ведь, если задуматься, такие люди как мы могли бы действовать сообща!»
«Ах, если бы это и в самом деле было возможно. Увы, служивые люди Поднебесной — заложники долга, и мы с вами не можем позволить ради личной симпатии забывать о политических интересах. Сегодня нет между нами ничего, помимо любви и уважения, но завтра на поле брани мы без колебания перегрызём друг другу глотки.
Единственное утешение состоит в том, что если кто и победит меня в сражении, то это будет человек, к которому я испытываю самые добрые чувства».
«В таком случае, — подумав, сказал У, — я принимаю решение за нас обоих. Здесь и сейчас, в присутствии Мастера Чая, клянусь, что ни при каких обстоятельствах не стану посягать на вашу жизнь, и клятву свою ставлю выше велений долга и законов государства».
Услышав эти слова, полковник Лин прослезился. Колени его задрожали, ум пришёл в расстройство, он ничего не сумел сказать в ответ, как ни старался. Увидев, что рассудок больше не подчиняется ему, он махнул рукой и стремительно покинул чайный домик, не найдя в себе сил даже для краткого прощания.
Костлявый У остался наедине с Мастером Чая, и тот, дождавшись, пока смятение, вызванное неожиданным проявлением чувств, окончательно уляжется, сказал: «Нынче вечером мне довелось присутствовать при удивительном событии: никогда не забуду ощущения, которое вызвали у меня слёзы на глазах этого человека. Но вот что занимает меня, и я многое готов отдать, чтобы рассеять сомнения: каким образом полководец способен исполнить подобную клятву? Неужели в пылу битвы вы покорно подставите грудь под удар вражеского клинка?»
«Думаю, в этом не будет нужды», — ответил старый вояка, пробуя на язык восхитительный чай, в седьмой раз заваренный Мастером.
«Неужели вы надеетесь, что полковник Лин последует вашему примеру и откажется от сражения?» «Это не в его духе».
«В таком случае, на что вы рассчитываете, уважаемый?»
Костлявый У, зажмурившись, снова отхлебнул чая и вместо ответа спросил: «Во время своей церемонии вы прежде кладёте чай или льёте воду?»
«Я кладу чай», — ответил на это Мастер.
«Может ли получиться хороший чай, если прежде налить воды?»
«Я слышал о том, что Мастер Чая по имени Ю Лань из уезда Хубэй однажды поступил ровно так, как вы говорите.
И, хотя все знают, что ни хороший, ни даже сколь-нибудь приличный чай не может быть приготовлен, если до такой степени исказить порядок действий, гости, бывшие в чайном домике, были изумлены: волшебный напиток превосходил всё, что они пробовали до сих пор! Позже, когда ученики просили Мастера научить их этому удивительному способу или повторить церемонию, он отвечал, что совершить подобное деяние Мастер способен лишь раз в жизни».
«Я хорошо знаю эту историю, — улыбнулся Костлявый У, — поскольку был в числе гостей и всё видел своими глазами. В самом деле, ни до, ни после не приходилось пробовать ничего подобного. Аромат чая был так силен, что вэньянский платок, который я оставил рядом с чашкой, хранит его до сих пор. Тем вечером, когда восхищённые гости принялись расходиться, я задержался на минутку и спросил Мастера Ю Ланя: «Вы хорошо знали, что если чай будет испорчен благодаря грубому нарушению правил, вам придётся расстаться с титулом, учениками, всем свои имуществом, а может быть, и с самой жизнью. На что вы рассчитывали, когда, поддавшись внезапному порыву, изменили порядок церемонии?» И Мастер ответил: «Я ни на что не рассчитывал. И потому не мог ошибиться».
В царстве Чу жил человек по имени Карнаухий Ю, который был славен искусством Жестяного Столба: он умел двигаться так медленно и плавно, что окружающие были убеждены в абсолютной его неподвижности. А в уезде Синьцзян жила девушка по имени Линь Е, которая перемещалась в пространстве настолько стремительно, что никто не мог за ней уследить. Однажды они встретились и завели спор о том, чьё искусство способно принести больше пользы обитателям Поднебесной.
«За день я успеваю сделать столько всего, — сказала Линь Е, — что подружки смотрят на меня с завистью, а от женихов нет отбоя. Если бы все научились делать то же, что и я, люди зажили бы счастливо и беззаботно, поскольку самое необходимое они успевали бы делать быстрее, чем прежде, и у них оставалось бы больше времени на развлечения и удовольствия».
«Звучит неплохо, — ответил Карнаухий Ю, — но скажите откровенно: чем вы занимаетесь, когда заканчиваете самые необходимые и важные дела?»
«Я принимаюсь за другие дела, куда менее важные», — подумав, сообщила Линь Е.
«А когда разберётесь и с ними?»
«У меня остаются маловажные и совершенно не важные дела», — призналась Линь Е.
«Выходит, вы заняты даже тогда, когда могли бы отдыхать и пребывать в восхитительной праздности», — заметил Ю.
«Возможно, вы правы, господин, — засмеялась Линь Е, — такова уж моя натура — ни минуты покоя. Но даже если и так: в чём прелесть вашего искусства?»
«Я мог бы долго рассказывать об этом, — улыбнулся Карнау-хий Ю, — но не вижу смысла в пустых разговорах.
Лучше один раз это увидеть: мы побежим наперегонки, и если вы обгоните меня, я немедленно признаю своё поражение. Идёт?»
Линь Е заподозрила подвох и внимательно посмотрела в глаза собеседнику. Наконец, она сказала: «С моей стороны это было бы не слишком благородно: ведь никто в Поднебесной не способен меня обогнать. Но раз уж вы сами выбрали такой нелепый способ разрешения спора, пеняйте на себя».
Они уговорились о встрече в трактире при въезде в город Цзык-этань, а город этот находился в пяти тысячах ли.
«Я побегу не слишком быстро, — предупредила Линь Е, — и окажусь на месте к полудню. Если вы не появитесь в течение часа, буду считать наш спор решённым, и тогда — уж простите — не стану больше вас дожидаться. У меня ещё много дел».
Карнаухий Ю согласился на её условия, предложив отправляться немедленно.
Линь Е сорвалась с места.
Проводив её взглядом, Ю опустился на скамейку и приказал трактирщику подать паровые и кунжутные хлебцы, сладкое соевое молоко, рисовые клецки и блинчики, булочки с мясной начинкой, зонзи, лапшу и черепаховый суп.
До полудня было довольно далеко, и ему нужно было как-то скоротать оставшееся время.
Ли Эр написал поэму в 81 чжаней о том, что лучше молчать, чем говорить, и книга его стала известна в Поднебесной. Во время большой декламации по случаю Праздника Дождевых Червей старший чиновник Ву по прозвищу Золотое Сукно проникся её смыслом и принял решение молчать всю оставшуюся жизнь. С той поры в уезде Северная Хань книга Ли Эра почитается за величайшую святыню и нет никого, кто не знал бы её наизусть и не декламировал вслух и прилюдно по крайней мере тридцать раз на день. Таким образом, великая поэма звучит непрерывно в городах и деревнях уезда, и всякий иноземец уже спустя несколько дней по приезду знает её целиком и может использовать слова, фразы и полные предложения для общения с местными жителями, ибо последние двести или триста лет они не используют иных слов, а только те, что встречаются на страницах этой удивительной святой книги.
В царстве Юй по сей день встречаются двухголовые люди: правая голова у них женская, левая — мужская. О приближении этих людей легко догадаться заранее, где бы ты ни оказался: в горах, в лесу или у подножия водопада: они производят такой шум, что, говорят, Жёлтый Император, бывший в тех местах проездом, приказал изготовить специальные затычки для ртов, связанные попарно. В летописи царства Юй записано, что однажды человек о двух головах был призван на службу в качестве чиновника, чьей обязанностью было докладывать о поставках чая из провинции Су в провинцию Цзи, но в скором времени ему пришлось оставить этот пост, поскольку все расчёты и важные документы он подавал на рассмотрение правителя в двух экземплярах, и докладные всегда противоречили друг другу Известно также, что, несмотря на позорную отставку, ему удалось сделать успешную карьеру, получив место главного прорицателя при дворе принцессы Шоу И.
Студент Ли из провинции У научился свистеть соловьём, да так ловко, что птицы из соседней рощи прилетали на свист. Братец Эр сказал: «Пустоголовые птицы! Быстро же они приняли вас за своего! Для них нет никакой разницы между человеком и соловьём — лишь бы звучало похоже!» Студент Ли ответил: «Ничего вы не смыслите в этом, уважаемый! Они вовсе не так глупы, как может показаться, и прилетают сюда лишь затем, чтобы развлечься. Я для них — всё равно что обезьяна, которая выделывает забавные штуки на плече у бродячего фокусника. Годы птичьей науки позволили мне выучить всего три слова соловьиного языка, и я до сих пор не знаю в точности, что они означают. Зато мне известно, что в моём произношении эти слова всякий раз вызывают у соловьёв необычайный приступ хохота».
Рассказывают, что в западной пустыне обитает великий дракон по имени Солнечный Ёж. Издали тот дракон похож на трухлявую болотную корягу, но стоит человеку приблизиться, поклониться и почтительно приветствовать его, как он оборачивается старцем: нрава — лёгкого, обходительного, облика — светлого, величавого. Гостя встречает как долгожданного и потчует по-королевски.
Принимать угощения следует осмотрительно: от Красного и Зелёного вежливо отказаться, на Жёлтое и Белое — согласиться, а если будет предложено платье из лепестков белой капусты, громко прочесть Заклинание Огненного Посоха, трижды повернуться вокруг своей оси и укоризненно покачать головой, как бы уличая хозяина в неожиданном вероломстве, тогда старец-дракон восемь раз цокнет языком и споёт Покаянную Песнь Мудреца Из Пастушьей Избушки.
В царстве Чжоу жил некто по имени Гуань Лунфэн, способный так обругать человека, что тот падал замертво. А в царстве Цзун жил разбойник по имени Янь Хой, искусство его было так высоко, что бранным словом он на ходу сбивал летящую птицу. Рассказывают, что в древности жил некий старец Ю, однажды он тонул в реке Хуанхэ и, захлёбываясь речной водой, изрыгнул настолько гнусную хулу, что воды Хуанхэ в изумлении расступились, и старец Ю вышел из реки посуху.
Вот так Ли Ю охотился на медведей: ухватит медведя за загривок, встряхнёт его, медведь тут же становится смирным, садится на задние лапы и смотрит по сторонам, будто сейчас очнулся от зимней спячки. Услыхала про это Тётушка Бу и сказала: «Ли Ю — колдун, он ловит не медведя, но его дух, и медведь успокаивается, ибо не может противиться велению духа». Бывший при этом Лу Тан ответил ей так: «Ли Ю не колдун, но — сердечный человек.
Когда он приближается к медведю, тот издали чует, что навстречу спешит муж, исполненный достоинства и благородства, и чувства его просветляются». Услышав это, ученик Ли Ю по имени Хромой Ань вмешался в разговор: «Ничего вы не понимаете в охоте на медведей, уважаемые. Учитель говорит, что самое главное — подойти к медведю на расстояние вытянутой руки. После этого поймать медведя очень легко: нужно схватить его за загривок и тряхнуть как следует». Когда Хромой Ань пересказал этот диалог Ли Ю, тот рассмеялся и добавил: «В самом деле, нет ничего проще, чем поймать медведя, когда ты подошёл к нему на расстояние вытянутой руки. Но для того, чтобы подойти на это расстояние и остаться в живых, нужно быть хорошим колдуном, а также человеком, исполненным многочисленных достоинств».
Янь Хэ мог подпрыгнуть так высоко, что ловил птицу в полёте и приносил её домой в кулаке. Гунсун Лун сказал:
«Если птицы завтра перестанут летать над землёй и поднимутся к самым облакам, сумеете ли вы по прежнему демонстрировать своё искусство, уважаемый?» «Если птицы поднимутся к облакам, я перестану ловить птиц, — ответил Янь Хэ, — и буду ловить облака».
Один даос прославился тем, что мог при помощи особого заклинания превратить змею в рыбу. Для приготовления этого заклинания нужно было пять дней поститься, ещё пять дней провести в уединении, питаясь лишь тем, что растёт на расстоянии вытянутой руки, и следующие пять дней не принимать никакой пищи, используя для поддержания сил пневму ци. По истечении этого срока необходимо было круглые сутки не спать, чтобы не прерывать процесс приготовления заклинания. Лишь тогда можно было приступать к превращению.
Когда даоса спросили, зачем тратить столько усилий для совершения бесполезного дела, он ответил: «Змеи обожествляют рыб, и каждая из них от рождения до самой смерти мечтает стать рыбой. Я же всегда хотел стать тем, кто воплощает чужие мечты».
Однажды поэту Бродскому приснилась собака. Проснувшись, первые несколько мгновений он пребывал в лёгком недоумении. «Написать, что ли, о собаке?..» — подумал Иосиф Александрович, сел к столу и в самом деле написал: раскрашенная в цвета зари собака лает в спину прохожего цвета ночи Написав это, Бродский пошёл бриться, намылил подбородок, но не снял пену лезвием, а долго стоял перед зеркалом, думая о том, что, вот, непонятно — то ли собака, которая ему приснилась, вызвала к жизни эти строки, то ли стихотворение, долго зревшее в нём, явилось ночью в собачьей шкуре.
Говорят, Поднебесная покоится на ободе железного колеса. Колесо непрерывно вращается: так происходит смена ночи и дня.
Ещё я слышал, что далеко на востоке есть царство Му, где рождаются только близнецы, и каждый до конца жизни неразлучен с парой, данной ему от рождения. Дочерей в этой стране выдают замуж вместе с сестрой или братом, поэтому для заключения брака требуется взаимное влечение четырёх, а не двух.
Всем известна история о том, как нерадивый писец Небесной Канцелярии уронил каплю синей туши, и таким образом небо приобрело оттенок, радующий глаз и успокаивающий сердце, но мало кто знает, что звали этого писца Тан Чанжу, и был он третьего разряда, а после этой провинности его разжаловали в писцы четвёртого разряда Небесной Канцелярии.
В одной старой книге я нашёл изречение: «Благородный муж, оканчивая фразу, не помнит, о чём шла речь в начале.
Он говорит, будто плывёт в лодке без вёсел, двигаясь вместе с речью, беспрекословно следуя её течению».