- Прецедент уже был. - Он порылся в. кипе и выудил портрет. - Примерно три века назад все человечество на несколько лет стало уродливым.
Я изумленно смотрел на объемный снимок горбуна. Его лицо было жалким и страдальческим. Углы тонких губ сложены в болезненную усмешку. Но в ней было и что-то загадочное, как- будто даже торжествующее. Хорошо, что это был всего лишь портрет: при встрече с таким человеком испытываешь неловкость, словно именно ты и виноват в его ущербности.
- Миллиарды мужчин выглядели так!
- Кошмар! - искренне воскликнул я.
- Значит, вы представляете, что угрожает нам?
Мне захотелось двинуть этого болвана по его великолепному рылу. Он равняет меня с Квазимодо. Я раздраженно поглядел на его суперкрасивую физиономию, и мой гнев остыл. На кого я злюсь? У этого человека даже и лицо не свое.
И тут я понял, чем поразила меня улыбка горбуна, что в ней было загадочного. Усмешка была мстительной. Я представил многолюдный Земтер, населенный одинаковыми уродами. Среди миллиардов затерялся один настоящий. Его болезненная и сардоническая улыбка повторялась на всех мужских лицах. Так уж устроен человек: чем ущербнее сам, тем сильнее хочет, чтобы и другие походили на него.
И так во всем. Не всегда ли дураки пытались выравнять остальных по своей мерке?
- Чего вы хотите от меня? - спросил я.
- Лучше всего вам надеть маску. Никто не будет узнавать вас, и соблазн исчезнет.
- Согласен, - обрадовался я.
Операция была несложной. Меня усадили в кресло, похожее на зубоврачебное. В один из зубов вместо пломбы вставили крохотный приемник, меньше дробины. Излучатель надевался на шею, как ладанка. Вся процедура длилась не больше пятнадцати минут.
Я ощупывал языком пломбу, с недривычки она мешала. Несколько стандартных мужчин и женщин захотели приветствовать меня в новом обличье. А возможно, они участвовали в церемонии по обязанности, как у нас представители общественности на молодежных свадьбах.
Объемное зеркало во всю стену отражало всех нас.
Форму и расцветку геометрических знаков на своем свитере я не запомнил, поэтому никак не мог определить, который же из мужчин в зеркале я. Нарочно почесал за ухом, чтобы так узнать себя. Мой свитер украшали синие круги и красные треугольники. Встретился взглядом с собственным отражением и попытался иронически улыбнуться. Ничего из этой затей не получилось - улыбка была попросту чарующей. Я слегка повернулся и увидел, как под свитером взбугрились несуществующие мускулы. Мускулы у меня, конечно, были и до этого, но не такие чудовищные. Просто-таки ангелоподобный геркулес.
Я не свыкся еще со своей новой внешностью, как меня разыскал чиновник из отдела по охране нравов и семейного благополучия.
- Вам необходимо жениться, - заявил он.
Мое холостяцкое существование нарушило покой многих.
До этого у них не было никаких заот: на планете царила безупречная нравственность. На Земтере совсем нет холостяков. Каждый, достигнув зрелого возраста, вступает в брак. Считалось, что одинокие люди ведут ненормальный образ жизни, поэтому не могут быть счастливы. Появление холостяка насторожило не только чиновников из отдела, но и всех законных супругов, проживающих поблизости от квартала, где я поселился. Они даже установили дежурство, чтобы наблюдать за моей квартирой. Я представлял потенциальную опасность их безоблачному счастью.
Честно говоря, мне не приходило в голову посягать на честь земтерянок. Они представлялись мне не женщинами, а манекенами - все на одну колодку.
Но и на этот раз я уступил ради Итгола: ему нужно, чтобы я ничем не выделялся из массы добродетельных и счастливых земтерян.
В среднем на планете ежедневно заключалось по нескольку тысяч браков, точнее - помолвок. Будущим молодоженам представлялся месячный срок на размышления. Обычай этот, видимо, был давним пережитком - женихам и невестам раздумывать не над чем; все земтеряне и земтерянки одинаковы.
Мне выпала очередь первым выбрать невесту. У них существовало полное равноправие: одна пара соединялась по выбору жениха, следующая-по выбору невесты.
Я не в состоянии был окинуть взглядом длиннющий строй красавиц - все скроены на одну колодку. Разрез глаз, широко и красиво поставленных, прямые носы, пушистые длинные ресницы, просвечивающие мочки ушей, антрацитовый блеск зрачков, глубина и зыбкость радужной оболочки, матовая синева белков-все как есть абсолютно одинаковое. Будто только что сошли с конвейера. Красота, пущенная в тираж. Неповторимой ее не назовешь.
- Ну, что же вы,- поторопили меня.
Чиновников было трое. Мне пришла спасительная мысль.
- На счет три-четыре выбрасывайте пальцы, кто сколько захочет,попросил я всех троих.
Они не сразу поняли, чего я добиваюсь от них, но мне все же удалось растолковать.
- Три-четыре,- скомандовал я.
Они выбросили по пять пальцев. Плюс моих два. Получилось семнадцать.
Я отсчитал от начала шеренги семнадцатую.
- Либзе,- назвалась она.
- Олесов,-сказал я.
На ее пышной груди красовались три поперечные полосы: синяя, зеленая и красная. Легко запомнить.
Моя методика пришлась по душе остальным: каждый очередной жених и невеста заставляли чиновников выбрасывать пальцы. Большого разнообразия в числах не получалось; чиновники всякий раз выкидывали по пять.
* * *
По старинному обычаю жених и невеста во время испытательного срока обязаны встречаться ежедневно и непременно в присутствии родственников или же друзей. Так что теперь мне редко удавалось побыть одному, а Итголу сложнее стало навещать меня. Мысленно я проклинал свою невесту и ее окружение.
На несколько часов мне удалось избавиться от Либзе и ее приятелей. Предчувствие не обмануло: Итгол ожидал меня в квартире.
Посреди комнаты на полу стоял громоздкий металлический ящик. "Уж не свадебный ли подарок?"-подумал я.
- Завещание каменного века,- сказал Итгол с довольной улыбкой.- Мне удалось похитить контейнер. Попробуйте сами разобраться, что к чему. Я должен уйти.
Он явно был чем-то озабочен, куда-то спешил, Я уверен, будь у него чуточку свободного времени, он помог бы мне, подсказал бы, что я должен делать с этим контейнером.
Оставшись один, я заперся, чтобы случайно не нагрянула Либзе. Внутри металлического ящика лежали документы, сброшюрованные в объемистый том. Оттиски сделаны на тонких и гибких пластинках из непрозрачной синтетики. Прочность у них была чудовищная. Язык, на котором составлены документы, не знаком мне. Еще там находилась небольшая гладкостенная капсула. Ощупывая ее, я случайно надавил потайной клапан, и она раскрылась. Упакованный в ячею, оклеенную мягким защитным слоем, лежал странный прибор. Он состоял из проволочного колпака и ремней. Точнее, не ремней, а голубоватых лент, внутри которых просвечивали гибкие металлически сверкающие нити.
Помимо колпака в капсуле лежали полупрозрачные кремово-желтые пластины, составленные из множества пустотелых шестигранников - будто пчелиные соты. В щель между стенками вложен белый листок, похожий на пригласительный билет. Я развернул его--едва не вскрикнул.
"Инструкция",-прочитал я знакомое слово.
Здесь же был пояснительный рисунок-схема: человек в странном облачении, похоже, в том самом проволочном колпаке, который лежал в капсуле. Колпак напялен на голову, голубые ленты-постромки притягивали к затылку комплект ячеистых пластин.
Я прочитал инструкцию:
"Гибкий шлем из оплетки (№ 1) надеть на голову, хомутик (№ 2) застегнуть на груди. В двуклинный штепсель ('№ 3) на ферродиске (.№ 4) поместить рожки кондуктора (№ 5) и нажать пуск (,№ 6).
Никаких пояснений, зачем это нужно, не было.
Я примерил колпак и сбрую, застегнул хомутик, поместил рожки кондуктора в двуклинный штепсель на ферродиске, и-будь что будет!-надавил пуск.
КАМИН НА КАРСТЕ
Со мной решительно ничего не произошло. В ушах раздавалось потрескивание и тихие размеренные щелчки. Стены комнаты, где я сидел, заволоклись туманом.
...Туман понемногу рассеялся - выступили очертания других стен, длинного стола, колонн. Я одновременно и поразился этому и считал, что так и должно быть. Мелкие заклепки на выходном люке-двери были до чертиков знакомы мне, хоть я никогда не мог видеть их прежде.
Я даже знал, что увижу, если обернусь назад.
Оглянулся и в самом деле увидел именно то, что ожидал : висящий в воздухе диск, изрешеченный пустотами - в них вспыхивали и гасли разноцветные огни, и ссутуленную спину человека. Более того, я знал: этот человек угнетен и подавлен. Обычно он никогда не сутулился.
"Кто он?-поразился я.-Почему его спина и затылок так знакомы и родны мне? Я впервые вижу его".
Но тут же изнутри пришел ответ:
"Это мой дядя Виктор - старший мантенераик на планетоиде Карст".
"Что за чушь? Какой еще планетоид?"
"Обыкновенный - обслуживания линей, главная пристань шлюпов".
Я мельком глянул в зеркало и нисколько не удивился, увидав вместо себя мальчишку, остриженного наголо, в точно таком же проволочном колпаке, какой напялен на мне. Мне даже казалось - я и есть тот мальчишка. У него было смышленое лицо и недетские печальные глаза. Он нисколько не походил на меня, каким я был в его возрасте.
"Я-это я, а не он,-мысленно произнес я чужим мальчишеским фальцетом,он там, в ящике".
В воображении возник металлический ящик-тот самый, в котором на Земтере обнаружили мой труп; но ящик виделся мне совсем не во льдах и не на Земтере, а в тесном холодильнике-каюте, освещенной голубовато-льдистым светом. И это был вовсе не мой, не мальчишкин, труп, а его.
Ощущения и мысли все время путались, я не мог разобраться: кто же я на самом деле и чей труп находится в ящике?
Немного спустя я полностью вжился в чужой образ - стал сознавать себя мальчишкой.
* * *
Я шагал длинным коридором. Две линии плафонов тянулись вдоль обеих стен, синеватый свет рассеивался в нагретом воздухе. У меня была определенная цель, я знал, куда иду.
Изредка мне еще удавалось разделять навязанный мне чужой внутренний мир и свой: я замечал, что походка у меня чужая, несвойственная мне, и привычка вскидывать голову слегка набок, когда нужно посмотреть вдаль,тоже не моя.
Я вошел в кабину гравитационного канала, не глядя, достал из бокового гнезда широкий, скользяще мягкий пояс и застегнул его на себе.
Сквозь узорчатую решетку защитного барьера видно жерло канала, нацеленное вглубь, словно колодезный сруб. Вернее, направленное и ввысь и вглубь одновременно: едва я нацепил пояс, у меня потерялось чувство вертикальной ориентировки - не понять, где верх, где низ. Шаблоны кольцевых пережимов на стыках гравитационной трубы многократно повторялись, как взаимное отражение двух зеркал.
Я толкнул дверцу и по воздуху выплыл в растворенную пасть канала. Мгновенный холодок в животе - воспоминание испуга, пережитого в первом полете, быстро сменился сладостным ощущением окрепших мышц. Мои движения были плавны и свободны, как у плывущего дельфина, вытянутое тело скользило строго по центру трубы, и суставы внутренних швов-соединений проносились мимо, будто нанизывались на невидимый стержень.
Хорошо помню страх, испытанный мной в первом полете. Меня привели в гравитационный подъемник, надели пояс. От волнения я зажмурился и отчаянно шагнул в пустоту - и все внутри у меня сразу ухнуло. Я перекувыркнулся в воздухе, неуправляемое тело прибило к мягкому ребру стыка. Я поймался за него. От страха не в состоянии был даже кричать, дико смотрел в разверстую по обе стороны глубину. Потом видя, что за мной наблюдают; я осмелился разжать пальцы, и меня подхватило гравитационным потоком.
Я подрулил к одной из конечный площадок и ухватился за гибкий поручень. Ступил на площадку, решетка позади меня автоматически закрылась и защелкнулась. Снял пояс и снова ощутил тяжесть собственного тела.
Выход к внешней пристани остался по ту сторону канала. Передо мною были четыре сводчатых тоннеля, разделенных каменной толщей. Здесь всегда глухо, даже звука шагов не слыхать, будто он пропал в теневых ямах, которые жутко чернели по обеим сторонам коридора, как ловушки. Не знаю почему, но мне всегда делалось страшно в этом месте, хотя на самом деле никакой опасности в нишах нет: в каждой из них к решетчатому заслону подведен входной рукав дуга, соединенного с центральной гра- . витационной установкой.
Побыстрее миновал это место. За последним крутым поворотом тоннеля распахнулся объем главного цирка взгляд потерялся в миражной дали чередующихся каменных кулис и синих просветов пустоты. Первое впечатление бесконечного пространства сохранилось навсегда, хоть я давно уже изучил истинные границы помещения. Зрительный обман достигался одною лишь внутренней архитектурой зала. Но он и в самом деле был громадным: все спортивные площадки, корты и бассейн располагались здесь. Непривычная тишина - обычно здесь всегда было многолюдно и оживленно - поразила меня, до отчаянной боли сдавила сердце. Мягкие подошвы ботинок тонко посвистывали на эластичной дорожке. Звуки эти подчеркивали уныние и мертвую глухоту вокруг. Неприбранные клочки и обрывки ферролент согнало сквозняком в продольную выемку у бассейна.
Вид этой жалкой горстки мусора новой болью пронзил меня. Через силу сдерживая рыдания, я побежал дальше.
Все вокруг напоминало о недавней катастрофе. Мне попались два искореженных шестилапых уборщика-гнома.
Они валялись в безобразных случайных позах, точно раздавленные пауки. У одного была высоко задрппа ходулина с роликовыми катками на подошве.
Я не в силах был смотреть на них.
Вот он и произнес это страшное слово - катастрофа. Внутренне мальчишка весь был натянут и напряжен. Едва я сжился с ним, мне стало ясно: он глубоко чем-то потрясен, даже слова "горе", "беда", "несчастье" не вмещали того, что выпало-испытать ему. И не только он, все они, кто был в это время на Карсте, переживали отчаяние.
Мусор возле бассейна лишний раз напомнил ему о катастрофе. Мусора не должно быть. Сломанные роботыуборщики - не следы преступления, следы погрома, учиненного человеком, озверевшим с отчаяния. Кто-то не перенес вида бездушных машин, выполняющих привычные обязанности. Чистота на Карсте никому больше не была нужна.
Последний поворот, за ним широкая панельная дверь.
Она сама распахнулась и пропустила меня, а потом беззвучно закрылась. Около дюжины столов свободно разместились в пустом зале. Возле каждого по два-три кресла. Ни одного человека не было здесь сейчас.
Я прошел через зал в хранилище. От стальных помещений оно отделено тройной дверью. Через нее не смеют проникнуть роботы - здесь начинается запретная для них зона. Только живое существо может войти в эту дверь.
Блоки книжных стеллажей образовали целый город с широкими сквозными проспектами и переулками. В них легко заблудиться. Самокатные буфы на колесиках стояли наготове, спрятанные. в потайных боксах. Я выдвинул ближнюю и вскочил на нее. У буфы небольшая скорость, Чтобы скорее достигнуть цели, я подталкивало" ногой и разогнал так, что едва не сорвал тормоз, когда понадобилось остановиться.
На задах библиотечного города находился заповедник дяди Виктора.
Дядя Виктор - старший мантенераик планетоида Карст - позволил себе эту небольшую блажь. Правда, когда об этом узнали, подняли скандал и его едва не отстранили от должности. Однако поскольку дополнительные расходы оказались ничтожными-дядя Виктор представил подробную смету проекта,- с чудачеством старшего мантенераика примирились.
По сути это был заповедник старины - давно отжившего уклада и быта. Несколько помещений, примыкавших к хранилищу, дядя Виктор включил в зону, недоступную для роботов. Попасть в эти помещения можно было не только через хранилище, но и через другой вход с трехбарьерной системой пропуска - через него также могли войти только живые существа. Здесь в свободное время собирались друзья Виктора. Более тихого и спокойного места не было на всем Карсте: сюда не доносились никакие механические шумы.
Вот и комната дяди Виктора-старинный диван, обеденный стол, полка с книгами.
Над камином в стену вделана небольшая репродукция.
Я боялся и хотел приблизиться к ней, заранее испытывая восторг и боль, какие изображение вызовет во мне. Но именно эту боль я и хотел испытать сейчас, ради нее и стремился сюда. Больше я уже никогда не смогу увидеть эту картину.
Хоть мальчишка и недолго рассматривал ее, репродукция запечатлелась во мне. Больше того, оригинал той картины я видел в своей прежней жизни. Не вспомню только, в каком из музеев и кто художник.
Немного кустов с осенней листвою, почти обметены ветрами. За ними прямая черта горизонта, обозначенная светлой каймою неба. Солнце закатилось, осталась одна эта блеклая полоска. Но то, что она есть, помогает угадать скрытое за кустами, обширное и равнинное поле. В нахмуренном небе одинокая ворона. Во всем предчувствие скорых затяжных ненастий.
От картины веяло неразгаданной печалью.
- Вот он где! А мы все избегались; куда он запропастился?- услыхал я позади себя благодушно ворчливый голос.
На самом деле бабушка меньше других переживала за судьбу человечества или так умела скрывать свои чувства? Встречи с нею действовали на меня успокоительно. Какието черточки ее характера остались несломленными. Что бы ни случилось, даже если наш планетоид вот сию минуту развалится и в жилые отсеки ворвется, космический холод, она до последнего мгновения будет укрывать меня своей кофтой, своим телом, чтобы хоть немного продлить мою жизнь. О себе она не подумает. Обо всех остальных, пожалуй, тоже-только обо мне. Меня это тяготит; так я навсегда останусь перед ней в неоплатном долгу.
- Ты должен побывать еще в порту и на приемной станции,-напоминала она.-Осталось три часа. Не жмет тебе?- Она подозрительно и неприязненно оглядела колпак, насаженный на мою голову. Сам я давно позабыл про него.
В молодости бабушка занималась биотехникой. Непонятно, почему давняя страстная любовь переродилась у нее в не менее сильную ненависть ко всей технике вообще.
- Нисколько не жмет,- заверил я.
- Смотри. А то подложить где. У меня есть немного шеврону.
Ну и бабушка! Ей ли не знать, что ничего нельзя подкладывать, тем более шеврону - запись получится размазанной.
А как она противилась, когда выбор пал на меня.
- Если уж у вас, дуралеев, так много личных секретов, что вы боитесь записаться, - надевайте колпак на меня.- Она подставила свои седины.Напяливайте, напяливайте! Я не боюсь, хоть у меня своих тайн не меньше, чем у вас. Думаете, мне приятно доверить их кому-то?!
Кое-как убедили ее, что для роли информатора лучше всего подходит детский мозг, незапятнанный нравственными угрызениями. Да она и сама знала это - просто упрямилась.
* * *
Предстояло выйти на поверхность. От меня, правда, почти ничего и не требовалось: я попал во власть транспортирующих механизмов. Даже скафандр на мне застегивали гномы-автоматы.
Сопровождающий меня главный диспетчер показывал, где какую кнопку нажимать, куда ставить ноги, куда помещать руки, чтобы их могли обхватить гибкие и прозрачные щупальца передвижной клети. Мы вышли из планетоида и двигались к пристани, где в невесомости парила сплотка малых космических шлюпов. Корзина с нами въехала в точно обозначенную трапецию приемного люка.
В другое время я, пожалуй, лопнул бы от гордости, со мной обращались, как с важной персоной, в наставники и помощники мне приставлен главный диспетчер. Сейчас все это было безразлично. Моя жизнь, как и жизнь всех, кто уцелел, вошла в новую полосу - все теперь оценивалось другой мерой. Я повзрослел сразу на несколько десятков лет: не только детство кончилось, не будет ни юности, ни зрелости - сразу старость.
Немолодой уже диспетчер выполнял свои обязанности механически. Пожалуй, он и не отдавал отчета, что на этот раз его подопечный не взрослый, а мальчишка - мы как бы выравнялись с ним. Прожитые годы теперь не имели значения. Всего несколько минут состарили нас всех.
Закончили обход и возвратились в приемник. У меня осталось время заняться своими делами: до отлета больше двух часов.
Я проделал тот же путь через хранилище и снова попал в каминный зал.
Здесь все выглядело громоздким и тяжелым - мебель была в стиле давно минувшей эпохи. В ту пору люди не знали даже электричества. Помещения отапливались дровами, которые сжигали в печах и каминах. Немыслимо вообразить, откуда брали такую уйму дров! Но... признаюсь, я завидовал тем людям и так же, как дядя Виктор, полюбил камин.
Я часами мог просиживать у пылающего очага, смотреть, как пламя набрасывается на поленья. Охваченные красными и синими языками, они гудят и потрескивают. Иногда из камина выстреливали небольшие уголечки. Пол поблизости выложен мрамором. В остальных комнатах настелены плахи, пропитанные электропилом. Дядя уверяется что состав этой смолы придает дереву прочность, понадежнее любого сплава и даже эластика. Я любил рассматривать сложный рисунок, образованный годичными слоями дерева. В обводах распиленных сучков можно увидеть все, что захочется, стоит только чуть-чуть пофантазировать...
Возле камина заготовлена вязанка дров. Я на вес выбрал поленья посуше. Составил их горкой в камине, как это обычно делал дядя Виктор.
Занялось пламя. На срезе поленьев вспучивались -и пошипывали капли смолы. Теплом нажгло мне коленки, накалило щеки.
* * *
Люди, живущие в век развитой технической цивилизации, обреченные всю жизнь нежиться в комфортабельных жилищах, невольно чувствуют себя обворованными, если случайно соприкоснутся с давно позабытым уютом обыкновенного костра. Смутная и беспокойная тяга к живому огню ни в ком из нас не умерла окончательно. Эти же древние чувства владели мальчишкой.
Невнятный, меняющийся рисунок скачущих языков пламени заставлял его грезить наяву. Странные и жуткие видения мерещились ему. Поленья, охваченные огнем, превратились в колонны необозримого зала, переполненного народом, гудение тяги в дымоходе - в тревожный и напряженный гул множества голосов...
Насильно сдерживая себя после недавнего бега, я вошел в обеденный павильон и не сразу понял, отчего так жутко и тоскливо сдавило сердце. Больше всего я хотел, чтобы мое опоздание прошло незамеченным, чтобы дядя Виктор не кинул на меня укоризненного взгляда: строгая дисциплина и режим распространялись на всех. Я мельком искоса посмотрел на дядю Виктора-и поразился; вместо знакомого лица увидел мертвую маску, будто из синеватых белил. Это было так неожиданно и страшно, что я едва не кинулся прочь. У меня перехватило дыхание, ноги внезапно ослабели. И, как продолжение непереносимого кошмара, послышался безобразный истошный вопль. Кричала женщина за общим столом в противоположном отсеке. Никто, кроме меня, не поглядел на нее, будто не слышали. Вопль оборвался, она застыла с разинутым ртом. Тут только я увидел, что все люди уставились в одно место - на потухший белесо-яркий зрачок межпланетного телезонда. Изредка по этому каналу велись передачи прямо с земли. Только смотреть сейчас было не на что: на экране вспыхивали беспорядочные пятна и прочиркивались яркие стрелы.
Муть мельтешащих точек и линий проредилась, явился невнятный звук, из хаоса возникло изображение чьегото лица - вернее маски, сквозь которую проглянул холод смерти. Человек раскрыл рот-темную, бездну с мерцающими зубами, обведенную вытоненным овалом посиневших губ.
- Люди!- произнес он через силу - негромкий голос упал в настороженную тишину, как выстрел.-Люди! Не падайте духом. Немедленно все резервные и аварийные шлюпы снарядить на Землю. Оснаститься спасательными средствами. Кого-то можно еще спасти. Наверное, в глубинных бункерах и ядерных казематах догадались укрыть детей. Они ждут вашей помощи, люди.
* * *
Я плохо помню Землю, меня увезли на планетоид пяти лет. Свирепый, но теплый ливень, величие пузыристых луж, которым разлиться вширь не позволяли дренажные канавы - вот, пожалуй, самая броская картина из всего, что осталось в памяти. Да еще прореженная зеленая занавесь из яблонь вдоль шоссе, по которому мчится автокат. Шалый ветер врывается в открытые окна, рубашка на мне вздулась, все мое легкое тело охвачено прохладной и щекочущей свежестью.
Я попал на Карст одним из первых, точнее в числе первой партии детей. Взрослые осваивали планетоид уже несколько десятилетий.
Все мы, кого родители завезли в раннем возрасте, по сути, лишились детства. Хоть мне всего пятнадцать лет, но я понял это.
Психологи опасались первого приступа ностальгии (даже и взрослые не легко справлялись с ней), но того, что случилось с нами, никто не предвидел. Первые дни, проведенные в карантине, как раз не были трудными; напряженное ожидание, любопытство поддерживали в нас бодрый дух. Разве что... Но на это не обратили внимания. Обживутся, привыкнут, и все наладится,- видимо, так решили психологи. Нужно, время.
Но и время оказалось бессильным. Помню, в какое отчаяние приводили мы нашего доброго воспитателя своим безучастием к играм по специально составленным программам. В самый неподходящий мoмент, когда по замыслу сценариста все должны увлечься, прийти в азарт, вдруг кто-нибудь из нас равнодушно кидал лук, из которого должен был целиться в бегущего оленя совсем почти как живого, у всех остальных сразу опускались руки. И все, что происходило дальше по сценарию, продуманному лучшими детскими психологами, не увлекало нас. Чаще всего это были сцены охоты, погони, походов по горамсловом, все то, чем занимались предки. На Земле подобные развлечения заражали нас. Не знаю почему, но там мы легко поддавались обману, и правила игры не казались сочиненными нарочно.
Жалея своего воспитателя, мы иногда делали вид, что увлеклись, дотягивали игру до конца. Но его это не обманывало.
- Они стали не по-детски. рассудительными и послушными,- жаловался он дяде Виктору.- Уж лучше бы они изводили меня проказами и баловством.
Все ухищрения педагогов и психологов были напрасными - ничто не могло возвратить нам потерянного детства. Кроме нашей группы в сорок человек, никого из детей больше не завозили на Карст - только достигшие совершеннолетия имели право на выезд с Земли.
И вот сейчас новые тысячи детей - теперь это была уже вынужденная мера -.до отказа переполнили запасные и резервные помещения карантина. Я видел их сквозь изоляционную ограду. Они даже не пытались затевать игр. Изредка сбивались в молчаливые и пугливые стайки, словно ища защиты друг у друга. Чаще держались особняком, по-взрослому погруженные в себя.
Я отлично сознавал, что этого не должно быть. Если они не оправятся от потрясения, они все погибнут, пусть даже Большое Переселение пройдет удачно.
Эта часть мальчишкиных воспоминаний показалась мне очень странной; его рассуждения в самом деле были совсем не детскими. Непонятно, что за катастрофа и потрясение пережиты ими?
А между тем мальчишкины мысли изменились. Теперь его мучили тоска и боль, вернее предчувствие тоски и боли. которые он будет испытывать, когда вместе со всеми покинет Карст.
Я так ничего и не смог полюбить на Карсте, кроме камина и репродукции со старинной картины. Такого непричесанного и неприбранного пейзажа, какой изображен на ней, на Земле уже не найти. Похожие на этот заповедные уголки были только в далеком прошлом.
Я не замечал, что плачу-слезы катились по накаленным от жара щекам и быстро высыхали.
-Вот где ты запрятался. Пора!-Дядя Виктор сделал вид, что не замечает моего заплаканного лица. Сейчас мы с ним были равными - одни и те же чувства владели .нами, были понятны обоим: в его глазах я видея тоску и боль.
-- Тебе пора отключаться,- напомнил он.
* * *
Все кончилось. По инерции я продолжал еще видеть горящие- поленья и раскаленную решетку камина, мое лицо и руки словно бы ощущали тепло - но я уже сознавал, что нахожусь не на Карсте.
По моим щекам катились слезы, вызванные чужими переживаниями. Я очнулся окончательно - осознал себя Олесовым. Меня окружали ненавистные мне благотворительно мягкие нематериальные стены комнаты на осточертевшем Земтере. В зеркальной полировке внутренней крышки контейнера я увидел свое отражение - бесчувственно красивую маску. За дверью слышался голос Либзе:
- Олесов, к нам пришли гости.
Я сдернул с головы колпак - он съежился и принял форму гнезда, в котором пролежал тысячи лет. Черт бы побрал этих истуканов: им-то еще для чего шляться по гостям?
В наше время на Земле гостей занимали телевизором и магнитофоном. А когда они не были изобретены, подсовывали семейный фотоальбом или заводили патефон.
Здесь этому назначению служили сигрибы. Сигриб много тошнее телевизора. Понятия не имею, как эта коробка работала. Она тоже подключалась в сеть; у нее была шаровидная антенна вместо экранoв. Программы передач повторялись. Гости и хозяева усаживались перед пастью сигриба. Я к этой штуке не прикасался - включала и настраивала всегда Либзе. Все погружались в сомнамбулически чувственный сон. То есть каждый сознавал, где находится, можно было даже вести разговоры, совсем как при включенном телевизоре, но в это время в мозги напихивались разнообразные ощущения. Они незаметно пьянили и дурманили-это был какой-то сладостно-похотливый наркоз. Развлекательная программа то и дело перебивалась обязательными пятиминутками. В это время внушались строгие чувства бдительности, любви к общественному порядку и всеобщему благополучию.
Кошмарные земтерские будни угнетали. Необходимо было во что бы то ни стало встретиться с Итголом. Оч один способен помочь мне разобраться во всем. Не представляю, правда, каким образом он это сделает. Но Итгол не давал о себе вестей.
Приятели и приятельницы Либзе по нескольку раз в неделю собирались у нас, чтобы сообща повнушаться перед сигрибом. Похоже, что никаких других развлечений у них не было. Искусств тоже: ни музыки, ни живописи - ничего. Говорить об архитектуре или о прикладном искусстве не приходилось: на Земтере все было стандартным.
Просиживая по многу часов у сигриба, я испытывал опустошенность, мне все труднее становилось сосредоточиться на том единственном, что интересовало меня,- на тайнe своего появления здесь. Через год я, наверное, стану таким жe- послушным и вседовольным, как они.
От дурманящего гипноза я спасался другим наркотиком: запирался в комнате и надевал на себя проволочный колпак. Кусок чужой жизни длился ровно четыре часа. Каждый раз мне только вначале удавалось разделять собственные ощущения и чувства от чужих - мальчишкиных. Вся четырехчасовая программа впиталась в меня стала частью моего прошлого.
Однако по-прежнему ничего не прояснилось - можно сказать, загадок прибавилось. Что за Карст? Почему там очутился мой труп? Когда это было? Что за катастрофа постигла людей, живущих тогда?
Может быть, разгадка заключалась в документах, спрятанных в контейнере? Но пытаться самому расшифровать неизвестный язык - затея напрасная. Для этого нужно обладать способностями Шампольона.
Я машинально перелистнул несколько страниц, взгляд бегло выхватил одну строчку: "Галактические координаты искусственного планетоида Карст"...прочитал я.
Вообще там были совсем другие слова, на другом языке - но теперь я понял их. Это был язык, которым владел мальчишка.
В документах содержалась краткая история землян, навсегда оставивших родину после Катастрофы.
Я уже совсем потерял надежду увидеть Итгола, когда он появился. Как всегда, проникнув сквозь стены одному ему известным способом. На этот раз он был с дамой.
Разрази меня громом, если я что-нибудь понимаю в этом! Дама Итгола была в обычной земтерской гипномаске, но я ни за что не спутал бы ее с другими женщинами. Сквозь стандартную оболочку как будто проглядывала скрытая внутри сила ее собственного характера.
- Познакомься, это Игара, - сказал Итгол.
Неожиданно для себя я почему-то расшаркался перед нею на манер придворных кавалеров восемнадцатого столетия. Она с едва приметной .улыбкой также церемонно поклонилась мне.
- Что удалось узнать?-спросил Итгол.
Я торопливо и путанно рассказал про чудесный колпак, про Карст, про мальчишку. Я боялся, что они перебьют меня и расхохочутся - такой невероятной представлялась мне вся эта история. Но они слушали внимательно и верили мне. Несколько раз перекинулись друг с другом понимающими взглядами.
- Необходимо лететь на Карст,- заявил Итгол.
- На чем?- задал я глупый вопрос.
- На звездолете.
Подробная карта Галактики была приложена к документам, которые очутились в наших руках. Итгол сказал, что сможет вычислить маршрут Земтер - Карст.
План похищения звездолета созрел в его голове мгновенно.
СВАДЕБНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ
На этот рейс записалось пять пар - все молодожены, точнее будущие молодожены, как и мы с Либзе. Двое, Герий и Эва, даже помолвлены в один день с нами.
Громадина звездолет когда-то ходил между Земтером и Тритоном небольшой остывшей звездой, удаленной от Земтера всего лишь на полтора светогода. На Тритоне находились главные рудники земтерян. Корабль давно отслужил свой срок и был наскоро переоборудован в пассажирский прогулочный-нечто вроде космического дилижанса.
Обычными пассажирами были отпускники и молодожены. Корабль описывал несколько витков вокруг планеты на первой космической скорости. Такая прогулка разве что в мое время на Земле показалась бы заманчивой. Поэтому желающих было немного.
Я не был уверен, что Итгoлу удастся выполнить свой план. Ведь требовалось заправить корабль вакуум-массой (так называлось топливо), чтобы хватило до Карста.
Уже одно это казалось мне невыполнимым, а нужно еще вложить в автопилот новое задание, маршрут, рассчитанный Итголом.
Просторные залы ожидания располагались в одном из верхних этажей. Они казались совершенно пустыми. Несколько скучающих парочек вроде нас с Либзе сидели в креслах неподалеку от выхода на стартовую площадку.
Объявили посадку.
Я не заметил, когда кончился коридор и мы очутились в салоне звездолета. Итгола с Игарой среди пассажиров не было, и я подумал уже, что затея провалилась. Но в следующий момент увидал их обоих: Итгол помогал Игаре усаживаться в кресло. Это походило на чудо: только что я насчитал в салоне пять пар, а стоило мне на миг отвернуться - их стало шесть. Но я уже привык не поражаться ничему.
Кресла-корзины были расположены посредине в три полукруга. Они висели в воздухе наподобие качалок. Непонятно, на чем они держались: никаких подставок или подвесок не видно.
Люки захлопнулись, внутри громады корабля раздались невнятные шумы: загудело, защелкало и запищало.
В салон из нескольких овальных отверстий поползла шипучая пена. Она заполнила все пространство, окутала наши тела и корзины.
Не знаю, сколько времени продолжался полет. Я не понял, спал я или бодрствовал. Послышался знакомый свист - пена схлынула. Последние голубоватые хлопья c шипением таяли на одежде, на креслах, на полу и в сборках занавеси, скрывающей окно-иллюминатор. Нечеткий лунный свет лился с потолка, фигуры людей, сидящих в качалках-корзинах, были плохо различимы. Что-то показалось мне странным. Я не понял, что именно. Все зашевелились, заерзали, оглядывая друг друга в полумраке.
- Хорошо бы прибавить свету,-это сказал Итгол.
Свитер сидел на нем необычно, будто не на живом человеке, а на огородном пугале-мешком, не по росту.
Да и весь он сильно усох и съежился в своем кресле.
На потолке в центре салона загорелся свет. В никелированном подлокотнике я увидел отражение чьего-то поразительно знакомого лица, нисколько не похожего на гипномаску земтерянина. Я не сразу сообразил, что это мое собственное лицо, каким оно было прежде.
- Привет, старый хрыч,-сказал я своему отражению, и оно расплылось в великолепной ухмылке.
С моей стороны было неосмотрительно производить резкие движения - тело выскользнуло из кресла, я беспомощно закувыркался в невесомости. Одиннадцать других пассажиров с совершенно незнакомыми лицами, наблюдали за моими потугами в воздушной акробатике. Мне все же удалось пойматься за лямку кресла и втащить свое тело в распахнутую корзину-сидение.
Вначале нужно потихоньку осмотреться и осмыслить: что же случилось, почему я очутился в окружении незнакомых людей?
Соседка, судя по свитеру, была моей невестой-Либзе.
Во всяком случае, свитер принадлежал ей.
Итак, по порядку: мы стартовали с Земтера и прибыли... Куда прибыли? Да и был ли старт? Слишком мало времени прошло: такое ощущение, как будто я вздремнул часок, не больше. Впрочем, судить по этому, сколько протекло времени, нельзя. Во всей истории со мной, которая началась там, в горах, время ведет себя странно. Буду принимать во внимание одни факты: мы находимся в невесомости, я утратил гипномаску-у меня свое прежнее лицо, вокруг незнакомые люди - узнаю только их свитера. Стоп, стоп! Я оглядел себя: рисунок на моем свитере не изменился - точно таким он был на Земтере. Стало быть, я вижу тех же самых людей, только без гипномасок. Значит, наш корабль в самом деле находится на таком расстоянии от Земтера, где влияние гипноцентра уже не сказывается.
Видимо, остальные тоже переваривали все это: молча оглядывали друг друга. Из всей компании только двое, мужчина и женщина, почти не изменились - остались такими же красавцами, какими были на Земтере. (Кстати, женщина была моей невестой). Впрочем, если приглядеться внимательней, кой-какие отличия можно найти и у них. Либзе сидела в кресле рядом с моим, и мне было хорошо видно ее. Нельзя сказать, чтобы она выглядела полной, но ее формы были довольно пышными - покруглее и пообъемистей, чем у гипномаски. Тип лица почти соответствовал стандарту. Ее спокойное и красивое лицо выражало полное согласие с этим миром: никакие неожиданности на в состоянии поразить ее, вывести из равновесия. И еще одна особенность, мне она показалась странной - ей была свойственна этакая естественная, без малейшего признака наигранности женская стыдливость. Качество, на мой взгляд, для земтерянки совершенно излишнее: при тех отношениях, какие установились на Земтере между мужчинами и женщинами, ни о какой стыдливости не могло быть речи. Видимо, природа случайно сохранила внешние признаки давнего качества как напоминание о позабытых временах, когда люди еще имели возможность свободного выбора.
На свитере у мужчины по груди шли горизонтальны э полосы - это был Герий. ЭКуткая мускулатура распирала его одежду, стоило ему чуть шевельнуться, бычьи бицепсы перекатывались под свитером. У него в самом деле красивое лицо - этакая мужественная красота. Только вот чересчур апатичный и недоуменный взгляд придавал ему глуповатое выражение.
Хотя я не мог знать, как в действительности выглядят Итгол и Игара, их обоих я узнал сразу-не нужно было и свитера разглядывать. Игара невысока и щупла, в ее лице проглядывало что-то обезьянье - много мимики, быстрая смена настроений. Она то ли готова была рассмеяться, то ли просто недоумевала: где она и что случилось? С Итголом она не разговаривала, только переглянулась. Они и прежде понимали друг друга без слов. Мочки ушей у Итгола оттянуты книзу, они, как подвески, болтались по обеим сторонам его крупного негроидного лица. На голове курчавились короткие и седые волосы, грубые на вид. Он далеко не молод. Большие, слегка вытаращенные глаза с живостью перекидывались с одного предмета на другой. Он напомнил мне длинноухих с острова Пасхи.
Несколько минут все внимательно приглядывались друг к другу. Первым заговорил Итгол.
- Ну-с, распоряжайтесь-мы ваши гости,-обратился он ко мне,- А что касается этого,- он как-то небрежно обмахнул длинными пальцами свое лицо,понемногу привыкнем.
Он сорвал с себя ладанку, подвешенную на шнурке.
- Здесь эти штуки не нужны,-сказал он и отшвырнул ее.
Жест Итгола оказался заразительным. Мы все посрывали ставшие ненужными гипноизлучатели. Одна только Либзе не поддалась общему порыву: спокойно сняла шнурок с шеи, но не швырнула, а тихонько положила в кресло рядом с собой. У нее было такое выражение, словно она тут же и позабыла про ладанку. Пышный румянец стыдливости, бог весть отчего, вдруг окатил ее щеки и приоткрытую грудь.
Я подобрался к иллюминатору, отдернул штору. В межзвездной тьме обрисовался силуэт громадного тела.
На его поверхности, будто брызги, раскиданы зеленые и синие огоньки. Я подумал, что вижу стартовую площадку Карста, но, хорошенько присмотревшись, понял ошибку: за окном маячил обыкновенный шлюп. Роботы уже выдвигали из его чрева входной трап. Да и не смог бы наш корабль пристать сразу к астероиду - мы находились гдето в полумиллионе километров от него.
Я ощутил щемящую и сладостную боль, знакомую каждому, кому случалось возвращаться в родные места после долгой разлуки. Я и не подозревал, насколько прочно въелись в меня чувства мальчишки. Ведь места были родные ему, а не мне.
Скорей, скорей! Я лихорадочно разбирал кипу скафандров, сложенных в боковом отсеке кабины, и по одному вышвыривал их в салон. Я плохо рассчитывал движения, и пакеты со скафандрами летели не туда, куда мне хотелось, или же я сам не удерживался на ногах, а после с трудом возвращался на место.
Если бы скафандры не были такими послушными - стоило его разбросить, и он сам обволакивал тело, ползучие скрепы-замки защелкивались, где требовалось,- нам бы не удалось справиться с ними так скоро.
Я едва мог выносить последние минуты ожидания. А вдруг... вдруг ничего не окажется: ни Карста, ни камина. Почему я так убежден, что все здесь осталось, как было тогда? (Я чуть было не подумал: "...Когда я был здесь в последний раз"). Но шлюпы-то на месте! Это ободрило: если целы шлюпы, должны быть и роботы, обслуживающие их, вся станция - главная база. Почему же тогда на Карсте не сохранилось все, как прежде?
И все Же мне было до жути тревожно.
Легкий свист кольца по натянутому шнуру под шлемофоном был еле слышен. Он напомнил что-то давнее и знакомое. Только я не мог сказать уверенно, знакомое мне или мальчишке.
Голубоватый свет прожекторов освещал наш короткий полет через бездну. То, что во все стороны разверзлась бездна, сознавалось непроизвольно; такой плотной черноты невозможно представить нигде.
Я подрулил к приемной площадке и помог остальным войти в шлюп.
Когда я потянулся к торчащему из стены рычагу, даже мои пальцы вспомнили мягкую шероховатость рукоятки. Только тогда, у мальчишки, пальцы чуточку не сошлись, а моя ладонь облегала ее плотно.
Кресла здесь были самые обыкновенные, как в реактивном самолете. С одной разницей - не нужно мучиться с привязными ремнями, они сами выползли из подлокотников х застегнулись.
Тело ненадолго налилось тяжестью-сказывалось ускорение шлюпа, - потом снова возвратилась невесомость, и ремни ослабли. Кресла располагались по два в ряд. Я взглянул, кто же сидит слева от меня. Опять Либзе. Все остальные тоже распределились парами. Мне еще не просто было узнавать их в новом обличье, я по привычке смотрел на рисунок свитеров.
Снова накатилась тяжесть. Я догадался: подлетаем к цели, и двигатели выполняют торможение. Жесткие ремни стиснули запястья и щиколотки. Было неприятно чувствовать себя пленником кресла. Но остальные, кажется, ничего не испытывали. .Либзе, повернувшись ко мне, сколько позволяли тугие ремни, спокойно улыбалась. Торможение усилилось, шлюп начало лихорадить. Казалось, из меня вот-вот вытряхнет все внутренности - но именно в этот момент стихло. Ремни отстегнулись. Можно было взглянуть в иллюминатор.
Поверхность планетоида светилась холодным сиянием. Если не знать, что внутри расположена жилая полость, Карст можно принять за мьртвый осколок породы. Две полосы прожекторного света падали на каменную поверхность. Никаких построек, кроме малой силовой антенны она вылезла из планетоида, как обелиск.
Корабль мягко пришвартовался, гулом отозвались опустевшие баки с остатками горючего, последняя судорога дрожи прокатилась по металлической обшивке шлюпа. Где-то под нашим полом задвигались автоматы, устанавливая трап-герметически закрытый переход во внутренние помещения Карста.
Лишь у самого входа было тесно, как в прихожей, дальше коридор расширялся. За поворотом сверкнул глаз страшилища. На миг появился уродливый клубок на шести раскоряках-ходулинах. Тень скользнула по стене, своду и пропала в темной нише. От неожиданности у меня упало сердце. Раньше, чем испуг прошел, я догадался, что это был не паук, а робот из ремонтной группы. При встрече с людьми он обязан уступать дорогу. Для этого вдоль коридора и расположены ниши. И через тысячи лет заложенная в него программа действовала безупречно. Конечно, это был совсем не тот робот, который встретился мальчишке на этом же месте - может быть, сотая копия. Когда механизмы изнашивались, роботы сами направлялись в восстановительный цех. Там их разбирали на части, металлические детали пускали в переплавку.
В лабиринте можно было идти по двое, и Либзе припарилась ко мне. Я взял ее под руку, сгиб локтя точно пришелся в мою ладонь. Я чувствовал тяжесть ее тела - Либзе слегка опиралась на руку. Позади вразнобой слышались шаги остальных.
По сравнению с просторными и светлыми переходами между этажами на Земтере здесь настоящие катакомбы.
К тому же стены и пол - тверды. Многие с непривычки насшибали себе синяков.
Створы тяжелой двери уползли в пазы, автоматический луч-счетчик зарегистрировал каждого из нас. Поблизости натужно гудели запасники-трансформаторы. Свинцово-каменная плита встала на прежнее место. Открылись вентиляторы. Разреженный воздух, который мы занесли, с шипением уходил в них. Изоляционный душ шумно оросил наши скафандры. Вакуум-насосы увлекали воду в очиститель. Слышно было, как в карантинный приемник нагнетался воздух.
Теперь можно было освободиться от скафандров. В первое мгновение воздух показался мне кислым, с легким запахом гнили. То же самое почудилось тогда и мальчишке.
Все до мельчайшей подробности помнилось мне. Я уверенно шагнул прямо к закрытой двери, зная, что она вовремя распахнется сама. Но произошла короткая заминка - будто от долгого бездействия механизмы заржавели,- я слегка ударился коленом. Ушиб был не сильным, но я все же поразился. И только минуту спустя понял, что поразился вовсе не я, а мальчишка. Вернее, я поразился его памятью; самому мне не могло прийти в голову шагать на запертую дверь.
Я не мог дать себе отчет, что именно настораживало меня, почему я испытывал беспокойство. Четырехчасовой кусок мальчишеской жизни прочно сидел во мне, как будто все происходило недавно, буквально накануне.
...Знакомое ощущение бескрылатого полета в гравитационной трубе. Пропасть в оба конца. Ноющий холодок в животе. Я свободно, будто в полусне, управлял своим телом - делал все точно, как требовалось. Остальным полет давался не просто. Их прибивало к внешним стыкам трубы, невольный страх заставлял их цепляться за неухватистые и гладкие выступы. Я по очереди .подплывал к каждому и помогал выбраться на середину, где направленный поток легко подхватывал невесомые тела. Я разозлился на Герия. Он смотрел на меня обезумевшими глазами. Его мускулистое тело, приплюснутое к стыку, было нелепым и смешным.
-Не прикасайтесь ко мне!-вопил он.-Я никуда не хочу!
Я влепил ему отрезвляющую пощечину. В невесомости удар получился слабым и не причинил ему боли. Но он все же взял себя в руки. Под конец ему даже понравился полет, у него по-детски заблестели глаза.
В тоннеле, пробитом в известняковой толще, стояла глухая тишина. От нее становилось не по себе. Я невольно ускорил шаги. Женская ладонь легла в мою руку, я, не оборачиваясь, легонько сдавил чужие пальцы. Женщина боязливо прильнула к моему плечу. Я сбоку поглядел на нее: к коему удивлению, это была не Либзе, а Эва.
За недолгий срок, проведенный без гипномасок, у меня не было времени хорошенько приглядеться к ней: что Эва невеста Герия, я определил по рисунку на свитере. Их помолвка состоялась в один день с нашей. Эва не походила на земтерскую гипномаску ни лицом, ни сложением - угловатая, чуточку нескладная. Сейчас она улыбалась, пересиливая страх.
Почему же внутренние помещения Карста не разрушились, не обратились в прах? На Земле достаточно было нескольких тысячелетий, чтобы напрочь сгинули города, империи и даже цивилизации. А за тридцать тысячелетий там способно истребиться что угодно; и моря, и горы. Правда, истребляет не само время, а ветры, реки, солнечный зной, стужа и тление. А здесь, как в громадной консервной банке, время остановлено: ни ураганов, ни наводнений, ни резкой смены погоды - климат поддерживается искусственно. К тому же роботы постоянно следят за целостью помещений и сохранностью убранства, периодически подновляя ее.
Мы вошли в пустынный цирк. Навечно застывшие каменные кулисы распахивались перед нами. Пространство, разделенное ими на центральный и боковые нефы, как будто не замыкалось стенами, а терялось в бескрайности. Страх остался позади. Прислушиваясь к затухающим ударам собственных сердец, мы ждали, когда соберутся остальные.
Эва доверчиво прильнула ко мне, крепко схватилась за руку. В ее порыве не было ничего женского-так поступают дети, когда пугаются. Видимо, на нее действовала непривычная обстановка.
...По забывчивости я шагнул на запертую дверь - и ударился лбом, и снова мальчишка, сидящий во мне, удивился. Створки раздвинулись на долю секунды позднее.
Мы направились дальше.
Кажется, я понял, откуда взялось это смутное ожидание беды: в моей памяти коридоры и переходы на Карсте связаны с трагическим известием о гибели землян - это не моя, чужая тревога, чужое сознание непоправимой беды.
Но, может быть, не одна память о пережитом мальчишкой волнует меня? Есть еще что-то. Например, вот эти звуки, похожие на скрежет. Будто снаружи р;то-то скребется в стенку. Там за нею главная полость планетоида-поля, огороды, плантации, уборочные машины, механизмы, управляющие ими, скотные дворы... Может, какая-нибудь хавронья чешет свой бок о стену?..
Окна задернуты плотными шторами из синтетики. Они пропускают рассеянный свет искусственного солнца. Раньше, чем я подумал, что нужно сделать, чтобы раскрылась штора, мальчишка, сидящий во мне, подошел к окну и нажал кнопку. Занавесь чуть колыхнулась. Я еще и еще давил на кнопку-никаких результатов. Попытался распахнуть штору руками - тоже ничего не добился. Почему-то я был убежден: это не случайное заедание в механизме.
Все выжидающе посмотрели на меня и, по-видимому, безотчетно встревожились. Я оставил окна в покое: не следует давать повод к беспокойству остальным.
Изо всех сил напрягал память: видел ли я тогда хоть что-нибудь за окнами?
Во весь свой последний маршрут по жилым и служебным отсекам мальчишка ни разу не подходил к окнам, не любопытствовал заглянуть в них: ничего интересного за ними для него не было. И все же я убежден: шторы тогда не были задернуты.
Вспомнил! Мальчишка действительно не заглядывал в окна, но они попадали ему в боковое зрение. Шпалеры фруктовых деревьев, за ними разлинованные поля - скучный однообразный пейзаж, залитый неестественным синеватым светом. Равнина полого вздымалась, ее край не обрезался горизонтом, а заволакивался туманной пеленою.
Все-таки тревога была не моей. Мальчишку мучили угрызения совести, как будто он совершил такое, чего не следовало делать. За те немногие часы его жизни, известные мне в подробностях, он не сделал ничего, в чем бы нужно было раскаиваться. Значит, он совершил опасный поступок уже после того,, как проволочный колпак, записывающий вcе его ощущения и мысли, был отключен. А это было и вовсе нелепо: я не мог знать, что присходило с ним в последующие часы.
Тут была какая-то загадка.
Я машинально избрал тот же путь, который мальчишка проделывал дважды. Поражаюсь, как я не заблудился: сотни просторных коридоров и глухих, полуосвещенных штреков, соединяющих пятилучевые ячеи типовых кварталовблоков, ничем не отличимы друг от друга. Можно пройти по одному месту десять раз и не запомнить дороги. Если бы мне понадобилось объяснить кому-нибудь, как идти, я не смог бы указать ни одной приметы.
Главное хранилище - образцово спланированный город с улицами, проулками и километровыми проспектами. Между стеллажами свободно могли бы разминуться встречные грузовики. Застоявшаяся тишина и безупречная чистота омертвляли этот храм человеческих знаний. Похоже - все здесь в надежной сохранности. Пыли не было даже в самых глухих закоулках. Порядок и чистоту в хранилище соблюдали не роботы, а специальные машины - самоуправляемые пылесосы и мойщики. Влажность и температура поддерживались автоматически,
Несметность знаний, заключенных в книжные переплеты (древнейший отдел), и большей частью в стандартные коробки с набором катушек ферролент, внушала невольный страх: смогу ли я разобраться в этой безмерности, разыщу ли сведения, нужные мне?
Эва все время держалась поблизости. Ее лицо выражало настороженное внимание ко всему, что попадалось нам, хотя ничего примечательного не было - все типовое, стандартное, как и на Земтере. Была единственная особенность: пол, стены, вещи, предметы здесь в отличие от земтерских грубо осязаемы и тверды.
Мы проделали уже не малый путь. Не знакомые с длинными переходами, земтеряне расквасились, едва брели.
У всех были апатичные, утомленные лица. Попав в хранилище, Итгол с Игарой оживились - я уловил это по их лицам. Проспекты и улицы из стеллажей привлекли их внимание. Хоть я по-прежнему выделял их среди остальных, недавней своей зависимости и какой-то подчиненности по отношению к Итголу не испытывал.
- Мы почти пришли, - подбодрил я остальных.
Прежде всего мне хотелось увидеть собственными глазами каминный зал, хотя остановиться мы могли где угодно: все жилые отсеки пустовали.
В зале Виктора все было не таким, как в остальных помещениях, где властвовал машинный стандарт. Виктор пытался избежать шаблона. Обстановка его зала и мебель были ручной работы. Особенно хороша была чугунная решетка, ограждающая камин.
На беглый взгляд здесь ничего не изменилось. Даже краски на репродукции, вделанной в нише над камином, не потускнели. Клюка, щипцы и совок - будто только и ждали, чтобы кто-нибудь растопил камин.
Убранство этого зала даже и в мое время показалось бы старомодным. Наверное, в чудачестве Виктора выразился протест против безликости, которая к его времени приобрела космический масштаб.
Сейчас, при незатопленном камине, просторный зал выглядел холодным и чопорным. Тяжеленные кресла, симметрично расставленные у стен, напоминали музейные экспонаты.
Вот теперь мне стало ясно, почему я больше всего стосковался на Земтере - по живому теплу, по трескучему пламени сгорающих дров.
Сквозь тройной оградительный барьер, где меня дотошно ощупали незримые контрольные лучи, я вышел во внутренний коридор.
Странно, почему я знаю про этот выход? Мальчишка не был здесь. Вообще я почему-то знаю гораздо больше того, что вместилось в четырехчасовую запись мальчишкиной жизни. Раздумывать об этом не было времени. После заодно уже займусь и этой загадкой.
Из ближней нити вывалился шестиногай уродина-паукправда, с одинаковым основанием можно было сказать "шестирукий": все шесть складных ходулин служили ему одновременно руками и ногами. Круглый глазок янтарно вспыхнул у него на лбу.
- Слушаю.
От этого сухого и внятного голоса меня непроизвольно передернуло. Чувство гадливости, которые он вызывал мерзкою формой, усилилось. За те немногие часы, что я пробыл в образе мальчишки, я не имел дела с роботами видел только их искореженные тела в цирке.
Я завороженно смотрел на его бесстрастную цилиндрическую физиономию. Эта чертова бестия тридцать лет истуканом просидела в своей нише, а теперь как ни в чем не бывало:
- Слушаю.
Я подавил отвращение.
- Принесите вязанку дров, мяса на двенадцать порций шашлыка и кувшин вина.
- Через пять минут, - пообещал робот и уковылял по коридору.
Пять минут давно истекли, а робот не появлялся. Длинный пустой коридор с несколькими нишами, в которых затаились пауки, действовал угнетающе. Тишина подавляла и настораживала, может быть, тем и настораживала, что вовсе не была такой абсолютной, какой должна быть. Почудился смутный заглушенный звук-так вскрикивают от внезапного испуга или боли.
Показался робот. Двумя клешнями он толкал перед собой тележку на роликах. Тонкий писк струился из-под нее: видимо, смазка была не безупречной. На нижней полке сложены поленья, наверху - посуда и продукты. Всего я сразу не охватил взглядом, но что-то показалось мне странным.
- Кто кричал только что? - спросил я.
Вспыхнул глазок индикаторной лампы на приемной мембране - вопрос дошел до робота. Но он ничего не ответил.
- Здесь есть люди? - спросил я.
- Есть.
- Кто? Здесь никого не может быть!
- Сегодня прибыли двенадцать человек, - равнодушно объяснил робот.
- А помимо двенадцати? - допытывался я.
- Никого.
Я забрал тележку и покатил ее в дверь. Опять защелкали контрольные счетчики, исследуя: человек ли я, не робот ли?
Машинально похлопал себя по карманам. Спичек в них, конечно, не было. Как же добывал огонь мальчишка? Ведь он растапливал камин. Вспомнил! Вот эта штучка, похожая на медицинский шприц,-миниатюрный огнемет: нажмешь на кнопку-брызнет огонь. Огненная струя была такой жаркой, что дрова мгновенно .занялись пламенем. Все же не до конца Виктор был последователен: к обстановке каминного зала скорее бы подошло кресло и трут, чем автомат.
Тяга была превосходная, в трубе загудело.
На этот раз вскрик донесся из каменного чрева. Мгновенный холодок пробежал у меня по спине. Я посмотрел на гостей. Эва испуганно расширила глаза и вздрогнула. Остальные как будто ничего не слышали.
- Это ветер, - сказал я.
Эва взглянула на меня. В ее глазах была тревога.
- Ветер,-повторил я.
Она поверила и успокоилась.
Видимо, никто из них не видел раньше огня. Эва попыталась ладошкой погладить пляшущий язык пламени испуганно отдернула руку. И так же, как делают дети, сунула обожженный палец в рот. Непроизвольный этот жест почему-то обрадовал меня: такое чувство, будто среди манекенов из папье-маше я вдруг обнаружил неподдельного живого человека.
Красное зарево огня и тепло наполнили комнату уютом. Пора было позаботиться о еде.
Я знал, что мясо на шашлык подают выдержанным ,влимонном соке со специями. Но, по-видимому, Виктор готовил мясо сам. На блюде лежало неразрезанное стёгно, вместо лимонного сока был уксус, в небольших баночках прочие специи. Выдержать мясо на шашлыки не было времени: от голода я готов был наброситься на сырое. А из моих гостей никто не имел представления, каким должен быть настоящий шашлык.
Я принялся разделывать мясо. Меньше всего вырезка походила на баранину-скорее уж на конину. А жир почему-то был желтый, словно барсучий.
Робот, как и в первый раз, бесшумно, подковылял ко мне.
- Какое мясо подали? Это не баранина.
- Баранины нет. Говядина.
- Говядина? Отчего такой желтый жир?
- Скот содержится в темноте.
Похоже на правду. Возможно, за тридцать тысяч лет бараны вымерли, а коровы в подземных стойлах выродились. Должна же и у них продолжаться эволюция. Почему я решил, что застану здесь все таким, как было? Только за, чем понадобилось содержать скот в темноте?
Угли нагорели. Мангал и шампуры хранились на обычном месте, в боковой нише камина. Он на добрых полтора метра выдавался из стены, был облицован темным зернистым диабазом. В устье печи имелось специальное гнездо, куда ставилась жаровня, так что дым и чад уносило в трубу.
Запах мяса сводил меня с ума. Зато мои гости были совершенно равнодушны к аппетитному запаху - разморились и задремали в креслах возле камина. Нашего брата, землян, запах жареного мяса давно заставил бы позабыть про сон. Одна только Эва прищуренными глазами смотрела на огонь, ноздру у нее тихонько вздрагивали. Щеки раскалились от жара, красное зарево огня сделало их похожими на бронзовые.
Я раздал всем по шашлыку на шпажке и налил вина в бокалы. Никакой другой пвсуды истукан-робот яе подал, а мне не хотелось лишний раз встречаться с омерзительным пауком. С шашлыками можно расправиться и при помощи рук. Обходились же мы в туристических походах без вилок.
Сочнее мясо и верно напоминало говядину. Однако никто из моих гостей ие отважился приступить к шашлыку.
- Ну же, смелее! - подбодрил я Герия. Мне хотелось загладить свою вину перед ним.
Герий попытался откусить, но не смог перегрызть волокна и положил в рот целый кусок. Долго мусолил его не жевал, а именно мусолил, словно во рту у него были голые десны. Хотел проглотит,ь и подавидея. Я по земной привычке постучал его по спине. Он испуганно выпучил глаза. Но все же проглотил.
После него никто уже не захотел рисковать. Потом отважились трое: Итгел с Игарой и Эва.
Странно: почему эти трое все время выделяются? Во всем.
Нужно было и об остальных позаботиться. Я решил заказать для них манную кашу. Всякую пищу, кроме шашлыкoв, готовили на общей кухне. Приготовление шашлыков - привилегия Виктора.
Робот не вышел мне навстречу. Я заглянул в нишу - пусто. Мне не могли быть известны пoрядки, заведенные на планетоиде, но почему-то я был твердо убежден: паук не смеет никуда отлучаться из ниши без указания.
Я не знал, как нужно величать робота.
- Эй, вы, сударь! - крикнул я.
За поворотом в коридоре раздались шаги.
Паук мчался на меня атакующим маршем, пользуясь одновременно четырьмя конечностями. За три шага - я уже хотел с позором бежать от негo-робот остановился.
- Слушаю.
- Восемь пoрцйй манной ваши и столько же молочного киселя.
- Через пять минут,-произнес он стереотипную фразу.
Я не дал ему уйти.
- Который сейчас год? -спросил я и замер от волнения,
- Тридцать одна тысяча двести шестнадцатый, двадцать восьмое декабря, - отчеканил он.
* * *
Ночевать мы- разместилась в спальных комнатах, которые примыкали к залу. Планировка и убранство повсюду были типовыми. Тут уже Виктор не стал фантазировать. Достаточно того, что комнаты тоже были отделены силовым барьером, как хранилище и каминный зал. Мне почему-то было спокойнее от уверенности, что роботы сюда не смогут проникнуть. Должно быть, и Виктор думал так же.
Спальня чуть попросторнее вагонного купе. Бельевой шкаф, кровать, столик, два стула - больше ничего. Вторая дверь вела в ванную комнату.
Я напустил воды, взбил мыльную пену...
Завтра предстоит большая работа. Прежде всего отыскать каталоги. Наверно, тоже какие-нибудь автоматы. Сумею ли еще пользоваться ими? Может быть, я и узнаю, каким образом мой труп очутился вначале в холодильной установке здесь, а потом оказался на Земтере. Но одного этого стало уже мало: прибавились новые загадки.
В ЛОВУШКЕ
Я кувыркался в снегу, захлебывался ледяной пылью... в радовался: еще немною, и все будет кончено-никакого Земтёра, никакого Карста. Беспрерывный грохот снежного обвала сопровождал мой полет...
Проснулся внезапно. Вода в ванне остыла, меня пробирал озноб. Слабый стук слышался за стеной в каминном зале, потом все смолкло.
Пустил горячую воду, теплая истома обволокла тело. Испугался, что вторично усну в воде, и выскочил на коврик. Тотчас явственно услышал запах жареного мяса. Накинул на плечи ворсистый халат и вышел в зал.
Удивительно, что камин до сих пор не протопился. В темноте выплески пламени прыгали по полу, озаряли стены.
Сочный мясной запах щекотал ноздри. Кто-то тайком доедал оставшиеся с вечера шашлыки. Хрустел и чавкал.
Я разглядел две темные фигуры - и невольно вздрогнул.
Близ устья каминной печи, наполовину заслоненные от меня креслом, на полу сидели два черта и с жадностью уплетали шашлыки. Острые рожки двигались в такт работающим челюстям.
- Кыш! - воскликнул я и включил электрический свет.
Оба нечистых повернулись в мою сторону. Испуганные рожицы были перепачканы горелым мясом. От яркого света они ослепленно моргали. Круглые, как у лемуров, глаза, нежная розовая кожа, маленький рот, чуть вздернутый кверху нос-если бы не подвижные черные рожки, можно принять за людей. Рога подняты кверху и насторожены, как заячьи уши. Да это же и есть уши! Самые настоящие. Сквоэ шерсть видны ушные раковины. Только остренькие волосяные кисточки на концах делали их похожими на рожки.
- Кыш! - крикнул я вторично.
Один из чертей кинулся было в каминную трубу, но отпрянул прочь, ожаленный огнем. Шерсть поверху занялась синеватым пламенем. Он корчился и катался по полу.
Длинным гибким хвостом, точно плетью, стегал себя по бокам, пытаясь сбить пламя.
С вечера в большой посудной чаше осталась вода. Я окатил черта с головы до пят, вернее до кончика хвоста.
Все еще гримасничая от боли, он вскочил на ноги. При этом слегка оперся на хвост. Я стоял напротив них, спиной к растопленному камину. Мы молча разглядывали друг друга. Их лица не были враждебными, но на всякий случай я вооружился клюкой.
Бесы пустились наутек. В охотничьем азарте я ринулся за ними. Они кинулись в один угол, в другой, наткнулись на дверь. Защитные барьеры беспрепятственно пропустили их. Я выбежал следом. Контрольный автомат едва не захлебнулся от скорости - опознавательные щелчки слились в один выбрирующий звук.
Шестилапый паук вприскочку погнался за чертями.
Один из бесов с кошачьим проворством вскарабкался вверх по шторе к вентиляционному люку. Сунул в него палец и взвыл от боли. Точно такой же крик слышался мне вчера. Кровь из пораненного пальца окапала штору.
Несколько роботов, растопырив клешни, окружили чертей. Те заметались туда-сюда. Но один из роботов все же проворонил их. Черные пятки бесов замелькали в конце коридора. Целый взвод шестилапых роботов преследовал их.
Остатками воды я залил огонь и закрыл трубу.
Совсем рассветало, когда я проснулся. Распахнул штору - она легко подалась. Увы, за окном располагался всего лишь замкнутый внутренний дворик. В нем росли несколько кустов. Сейчас они были по-зимнему голыми и заиндевелыми.
От вчерашней усталости не осталось следа. Мне не терпелось скорее приняться за дело.
Плеск воды, когда я стал под душ, напомнил мне ночное происшествие. Я так крепко заспал все, что не был теперь уверен, пригрезились мне черти во сне или я видел их на самом деле.
В зале никого. Клюка лежит посреди комнаты, где я- ее бросил, в камине непрогоревшие поленья. Шампуры голые, мясо с них обглодано. В коридоре на оконной занавеси темные пятна, как раз на том месте, где накапала кровь.
- Что здесь творится? Что за бесы являлись ночью? - накинулся я на робота.
Приемная лампочка судорожно помигала.
- В молчанку будешь играть?!
Мне хотелось садануть по его никелированному лбу, но я не был уверен, что он стерпит. А клешни у него! Двинет раз-череп раскроит надвое.
- Ладно, неси восемь манных каш, четыре бифштекса с яйцом и двенадцать кофе, - заказал я.
Разобраться в путеводителе по хранилищу непросто. Привычного каталога не было - установлены автоматы. Нужная книга или коробка с катушками имела условный шифр. По вашему заказу ее отыскивали и доставляли фуксиды. Это слово я прочитал в инструкции. Что оно означает, я не представлял. Можно было прийти в отчаяние.
Я рассматривал соединительные клеммы и цапфы распределительного пульта, когда в пустоте помещения раздались чьи-то быстрые шаги.
Ко мне торопился Итгол. Длинные мочки его ушей болтались, как у лягавой собаки. Лицо-было встревоженное.
- Потерялась Эва, - сообщил он.
Вскоре после завтрака ей вздумалось выйти в коридор. Оттуда она не возвратилась. Известие не встревожило меня, мне было непонятно волнение Итгола.
- Мы отыщем ее в два счета,-заверил я его.-Роботы подскажут, где она.
Эва и сама могла бы найти обратную дорогу, знай она язык, на котором разговаривали люди, жившие на Карсте тридцать тысячелетий назад.
- Где Эва?
Индикаторная лампочка на лбу робота мигнула и погасла. Паук стоял передо мной, опустив клешни, готовый услужить. Но на вопрос не ответил.
Я спрашивал его на разные лады, пытался подкупить вежливостью:
- Будьте любезны, скажите, пожалуйста, куда направилась женщина, которая два часа назад вышла из хранилища? Она непременно должна была пройти мимо вас.
Робот молчал.
Может быть, Эва предупредила своего жениха, куда направилась, и он знает, где она. Я поспешил в каминный зал.
Я ожидал застать всех встревоженными. Ничуть не бывало. Похоже, одним Итголу и Игаре не безразлично, где Эва.
- Куда отправилась Эва?
Гернй бестолково моргал и улыбался. Никак ве к месту была сейчас его идиотская улыбка. Прошло немало времени, Эва могла заблудиться посреди одинаковых коридоров и секций. Отыскать ее в царстве стандартов будет посложнее, чем в тайге. Хорошо, если с испугу она не начнет кидаться из одного коридора в другой.
Первая заповедь всем новичкам в таежном походе:
"Заблудишься-сиди на месте. Раскладывай костер, жди. Тебя найдут". Это правило, знай его Эва, помогло бы и здесь. Если она все эти часы не двигалась, понадобится обыскать небольшой участок.
По опыту прошлых туристских походов я хотел разбить остальных на три группы и отправить на розыски Эвы в разные стороны. Примерно метрах в трехстах от входа коридор под углом расходился тремя лучами. Но я вовремя спохватился: никакой пользы от истуканов вроде Герия не будет. Их еще и самих придется искать.
Эва вряд ли могла забрести далеко. Насколько я разобрался в планировке, жилое пространство и служебные помещения располагались полукругом. Хранилище и заповедник
Виктора находились в центре. Это облегчало поиск: входом в каминный зал заканчивался один из радиальных блоков. Правда, уверенности, что блоки не сообщаются друг с другом, у меня не было. В этом случае Эва может забрести куда угодно.
Я был посреди пустынных коридоров. Нигде ни звука, ничто не шевельнется- Одни только пауки, дежурившие в нишах, провожали меня своими кошачьими глазами. Шаги звучали пугливо и неуверенно. Мысленно я представил себе вею нелепость происходящего: пустотелый каменный осколок, затерянный в поясе астероидов-консервная банка, начиненная металлическими пауками, и одинокие люди, блуждающие в этом заброшенном миру.
- Эва!
Слабый отзвук эха возвратился ко мне. Я старался шуметь как можио больше, чтобы Эва могла услышать меня. Вдалеке как будто что-то промелькнуло.
- Эва!!
В дальнем конце стенки коридора словно смыкались.
На таком расстоянии разглядеть можно было разве только слона. От напряжения мне начинало мерещиться, будто там кто-то есть.
Тихий-тихий вздох послышался за дверью. Я вздрогнул и затих. Если это Эва, почему она не откликнулась?
Я шагнул к двери - она толчком распахнулась. В коридор вывалился шестипалый урод и, не взглянув на меня, промчался в свою нишу. Что за чертовщина? Я отчетливо слышал вздох. Не паук же вздыхал.
В пустой пятиугольной комнате, уткнувшись лицом я стену, затаилась Эва. Из закатанного рукава свитера свисала прозрачная беззащитная кисть.
- Эва!-прошептал я, приблизяеь к ней.
Ее плечи вздрогнули, она робко оглянулась. В ее расширенных зрачках светлыми кругляшками отразилась никелированная поверхность диска, укрепленного рядом с дверью, и мой разномастный свитер - все уменьшенное до уютных размеров горошины.
- Что с тобой?
Слезы сами собой выкатились из Эвиных глаз.
- Мне страшно.
Она прильнула ко мне, как ребенок, ищущий защиты.
- Кто тебя напугал?
- Паук.
- Паук?! Так это же безобидное создание-автомат.
Он не смеет ничего сделать с тобой.
- Он смотрел на меня. Мне было страшно и хотелось прикоснуться к кругу,- она показала на диск, повешенный рядом с дверью.
Больше всего круг походил на зеркало. Я внимательно оглядел его, что-то насторожило меня, показалось ненормальным. Да, вот что. Гладкая сверкающая поверхность диска ничего не отражала. Зеркалом он никак не мог служить.
- Ничего опасного. Ты зря напугалась,- сказал я и прикоснулся к диску.
Мгновенная резь ожога пронизала меня. Под нами что-то заскрежетало печально и глухо. Диск исчез. Он никуда не удвинулся, не задернулся - его просто не стало. Я изумленно посмотрел на свою ладонь: следов ожога не было.
- Ой!- вскрикнула Эва и судорожно ухватилась за мою руку.
Под ногами начал зыбиться пол, выложенный массивными бетонными плитами. Я поднял Эву на руки и хотел бежать. Ноги не слушались-пол ускользал из-под них.
Стен тоже не стало. Вернее, они были обозначены одной световой зыбью, почти как на Земтере.
* * *
Это состояние продолжалось недолго. Вокруг нас снова все материализовалось. Только мы находились уже не в прежней комнате.
Просторный зал без окон - с потолка лился успокоительный мягкий свет, разве что по-лунному нечеткий.
Я все еще держал Эву на руках. Она сплела пальцы у меня на шее.
В дальнем конце зала что-то зашевелилось. Черный рукав - не то змея, не то пожарная кишка,- извиваясь, подползал к нам. Почему-то я не испугался этого удава.
Он приблизился, и я разглядел большой синий глаз, похожий на кристалл льда. Черный шланг изогнулся, как тело кобры,-синий объектив поднялся вровень с моим лицом.
- Кто вы?- ниоткуда раздался голос на языке мальчишки и Виктора.
У меня затекли руки, я опустил Эву на пол. Она спряталась за мою спину и выглядывала из-за плеча. Я слышал ее прерывистое дыхание, Эвины волосы щекотали ухо.
- Мы люди,-сказал я в пустоту зала.
- Да, люди,- признал тот же голос как будто с неохотой.-Вижу: люди.
- А ты?.. Кто ты?- спросил я.
- Машина. Я так исстрадалась, ожидая вас.
Жалоба прозвучала пародией на человеческое чувство. Эва, испуганная невесть откуда раздавшимся голосом, уткнулась лицом в мое плечо.
- Почему она боится? - спросила Машина.
- Она впервые здесь. Тут очень пусто и гулко.- Я поймал себя на том, что стараюсь произносить слова таким же бесстрастным и ровным голосом, как Машина.
- Откуда вы появились?
Неосознанная мысль удержала меня от того, чтобы сказать правду. Я уклонился от ответа.
Ледяной глаз чуть не вплотную придвинулся ко мне.
Едва уловимый звук наполнил зал. Сонная апатия начала заволакивать сознание. Еще немного, и я бы заснул.
- Не спи.
Это выкрикнула Эва.
Я очнулся. Эва трясла меня за плечи, и с каждым ее толчком дурман оставлял меня.
До сознания отчетливо дошла мысль: нужно бежать прочь!
- Отодвинь от меня свой окуляр! - потребовал я.
Машина повиновалась.
- Перестань жужжать.
Наступила тишина.
- Почему вы так долго не приходили? Я измучилась ждать,- произнесла Машина, в ее неживом голосе прозвучал надрыв.
- Мы не могли раньше.
- У вас всегда были тайны от меня: я не знала, куда вы исчезаете и откуда появляетесь вновь. Вы скрывали от меня многое. Меня пожалел только мальчик...
- Мальчик!..
Я прикусил язык. Смутная догадка промелькнула у меня.
Я оглянулся, ища выход. Голые стены, серый бетон без малейшего зазора. Страх - безотчетный, непереносимый страх вселенских масштабов (не-только за себя)выпотрошил из меня остатки уверенности. Точно такой страх испытывал мальчишка.
- Нам пора. Мы еще возвратимся,- пообещал я.
Моему голосу не хватило искренности. Машина усомнилась :
- Точно придете? Я буду ждать. Мне так необходимо общение.
- Придем,-заверил я и наугад шагнул подальше oт гипнотизирующего объектива.
Эва цепко держалась за мою руку. И странно, это успокаивало меня.
Долго, нестерпимо долго мы шагали прямо на стену.
Я с трудом переставлял ноги.
Когда до стены осталось не больше полутора метров, мне почудилось: бетонные глыбы чуть сдвинулись, образовался крохотный зазор, щелка, в которую можно просунуть лезвие бритвы. Еще шаг - щель увеличилась. Еще створы распахнулись на ширину дорожной колеи.
- Возвращайтесь!- проскрипел сзади умоляющий голос.
Мы очутились в прежней комнате или очень похожей на нее. Диск на стене светился холодным металлическим блеском, шедшим изнутри. Необъяснимое свойство диска не давало мне покоя. Я долго глядел в ровную поверх ность и оттого, что не видел своего отражения, невольно хотел потрогать металл рукою. Но теперь я уже знал, чем это угрожает.
И Эва говорила, что ей хотелось притронуться к диску. Это понятно: когда в зеркале не видишь своего отражения, это вызывает недоумение. Хочется проверить: почему так?
- Паук!- воскликнул я, вспомнив, как встретился с Эвой.- Что нужно было от тебя пауку?
- Не знаю. Он загораживал коридор, не давал мне пройти. И все время смотрел на меня. Я искала место, чтобы скрыться, и попала сюда.
Я пытался разобраться в этой истории. То, что на Карсте установлен машинный мозговой центр, управляющий всей системой станции обслуживания, неудивительно. Пауки-роботы находятся в подчинении общего центра. В Манугау должна быть заложена программа, не позволяющая ей причинить вред человеку. Если не считать странного поведения паука, о котором говорит Эва, так оно и есть: роботы ведут себя послушно. Но зачем-то же понадобилось ограждать хранилище знаний от пауков. Выходит, не так уж безопасен машинный мозг. Пока Машина ничего худого не сделала нам, но что-то затевает.
И повинен в этом мальчишка. Он совершил непоправимое. Я не мог объяснить, от,куда взялась у меня такая уверенность.
Самое разумное для всех нас - сматывать отсюда удочки подобру-поздорову, пока не поздно.
Но я отлично знал, что не покину планетоид. Не на Земтер же было возвращаться мне.
До каминного зала, где нас ждали свежие постели, было далеко. Никогда не думал, что могу до такой стерени расписаться от одного только нервного напряжения. У меня буквально подкашивались ноги. Не будь со мной Эвы, я бы еще как-нибудь пересилил усталость. Она неожиданно села на пол и захныкала, точно ребенок:
- Хочу-у-у спать!
Я попробовал нести ее на руках, но с первой же попытки понял, что из этого ничего не выйдет. Дурацкое положение! Не устраивать же привал посреди коридора на виду у целой армии молчаливых роботов. Они сидели в своих нишах через каждые тридцать четыре пары шагов. Я настолько привык к паукам, что даже не замечал их, не останавливал на них взгляда. А шаги сосчитал машинально по давней привычке. Одинаковые двери через равные интервалы - по две двери между нишами - ускользали от моего внимания. Но сейчас я вспомнил про них: ведь за каждой дверью - жилое помещение.
Мы вошли в первую же комнату. Она имела точно такую планировку, как спальня при каминном зале. С одной только разницей: два соседних номера сообщались между собой - имели общий зал, расположенный посредине.
Одним словом, это было как раз то, что требовалось нам.
Двери, ведущие в коридор, можно было защелкнуть изнутри. Хоть и не очень надежно, но все-таки запор.
Я проснулся посреди ночи. Левое плечо затекло: что-то тяжелое и теплое придавило его. Дверь в смежную комнату была приоткрыта, оттуда на постель падала полоса света. Эва спала поверх одеяла, свернувшись клубком и положив голову мне на плечо.
Я осторожно высвободил руку. Острые мурашки покалывали онемевшее плечо и пальцы, пока разминал cycтавы. Видимо, рассвет только начинался: оконные прямоугольники, занавешенные шторами, чуть посветлели. Здесь окна спальни тоже обращены во внутренний дворик.
Я чувствовал себя совершенно отдохнувшим. Пожалуй, нам пора вставать и спешить в каминный зал. Я только сейчас подумал о том, что без меня они там сидят голодные. Нужно будет распорядиться, чтобы робот подавал пищу в назначенные часы без дополнительного приказа трижды на день. Мало ли что может случиться со мной.
Еще мне пришло в голову, что положение, в котором я очутился, более чем смешное: рядом в постели лежит женщина-я ощущаю ее теплоту, а думаю в это время бог знает о чем. Церковные святые и те, попадая в столь пикантное положение, боролись с искушением. Превзошли их разве что некоторые положительные герои из книжек, какие во множестве сочинялись в пору моей юности. Но я-то ни в святые и ни в герои не метил.
Включил свет. Хоть и не яркий, он разбудил Эву.
- Мне было страшно одной,- простодушно призналась она и придвинулась ко мне, опять устраивая свою голову на мое плечо. Решительно ничего чувственного не было в ее намерении.
- Я вспомнила про гадких пауков и чуть не умерла ет страха. Я вошла потихоньку, чтобы не разбудить тебя. Вместе не так страшно. Давай убежим отсюда вдвоем - ты и я. Ты ведь тоже боишься пауков, правда?
Ее детский лепет совершенно озадачил меня.
- Хорошо, убежим,-громко сказал я, вскакивая на ноги.- Только сначала возвратимся к остальным. Боюсь, что они совсем переполошились.
На завтрак все собрались быстро. Не было лишь Герия. "Копуша",-подумал я.
Робот прикатил тележку с блюдами. Заказ я сделал, как только мы с Эвой вернулись.
Чьи-то шаги раздались за поворотом. Они были четкими, размеренными, нисколько не напоминали шлепанье паучьих лап. Я невольно задержался.
Это был Герий. Он шагал посреди коридора. Его походка была идиотски правильная и ровная, как у марширующего гвардейца или у автомата. Похоже, он спал на ходу. Глаза были раскрыты. Я невольно уступил ему дорогу и хотел откатить тележку, но он сам вовремя обошел ее стороной, хотя даже и не взглянул под ноги.
Когда я вкатил тележку в зал, Герий находился у двери в хранилище. Его квадратные плечи я видел лишь долю секунды, дверь раскрылась и пропустила его.
Сели обедать. Нужно будет присмотреть за Герием. Правда, пока он находится в хранилище, ему ничто не угрожает.
"Ему ничто не угрожает... Пока он в хранилище... В хранилище!"-пронеслось в мыслях.
Страшное подозрение мелькнуло у меня. Я сорвался с места.
Посреди бесконечных стеллажей я чувствовал себя, как в пустынном осеннем лесу. И как бывает в лесу, мне непрестанно мерещилось, будто вдалеке кто-то движется. Я кидался туда. Герия нигде не было. Спрятаться здесь трудно: проспекты просматривались во всю длину. Скрыться можно было только в центральном павильоне, где расположены блоки путеводителя.
Издали я увидел, что входной люк распахнут. Металлический скрежет и незна-комый сомнамбулический голос доносился изнутри. В приоткрытую дверь увидел Герия. Он разговаривал сам с собой:
- Цапфы и крючья, блок шестнадцать.
Я чуть не вскрикнул от удивления: Герий разговаривал на языке Виктора и мальчика!
-- Что ты здесь делаешь?
Он не услышал вопроса. Невидящими остекленевшими глазами он как будто смотрел сквозь меня и продолжал бормотать:
- Реле и банки под индексом семьсот пятьдесят четыре соединить с клеммами -одиннадцать и тринадцать.
В руках у него был металлический шар размером чуть больше футбольного мяча. Несколько гибких проводников соединяли шар с системами неподвижных блоков главного пульта. Толстый жгут проводника одним концом уходил в массивную плиту. Она, как, постамент конного памятника, возвышалась посреди помещения. Герий пристально разглядывал шар, держа его на весу. Наконец отыскал что-то и сунул указательный палец в полое отверстие. Шар выпал из рук, но не брякнулся на плиту, как я ожидал, а мягко осел на нее. Не вынимая пальца, Герий другой рукой стал перебирать трехзубые якоря, которые выглядывали из гнезд пульта, похожие на телефонные фишки.
- Тринадцать,- сказал он и вытянул один из якорьков. За ним из гнезда потащился гибкий коричневый провод.
Нужна была еще одна секунда, чтобы закрепить якорь в отверстие шара. Сильным толчком я повалил Герия на пол. Он упал, не выпустив из рук ни шара, ни якоря. И, словно ничего не произошло, продолжал тянуть якорь к отверстию. Я попытался пинком выбить у него шар, но только отшиб ногу - с таким же успехом можно было пнуть двухпудовую гирю. Я скорчился от боли. Герий в это время подвел якорь вплотную к отверстию.
Под руку попалась увесистая колотушка. Я саданул Герия по руке. Он разжал пальцы - якорек выскользнул на пол.
Все еще не обращая на меня внимания, он, извиваясь по-кошачьи, ползком погнался за ускользающим от него якорем - тот под -действием пружины возвращался в гнездо. Герий поймал якорь. Я навалился на него сверху, схватил за руки. Наверно, мне легче было бы совладать с гориллой. Вместе со мною он поднялся на ноги и движением плеч стряхнул меня.
...Кажется, он только теперь и заметил меня. Гримаса ярости искривила его лицо. Звериным прыжком он обрушил на меня все восемьдесят килограммов своего полноценного земтерского тела. Я думал, мои ребра не выдержат. Почти теряя сознание, мне удалось извернуться и лягнуть его коленом в подбородок. Лязгнули челюсти.
"Нокаут",-подумал я. Меня самого мутило, я еле держался на ногах. Нельзя было терять времени.
Кроме молотка нашлись большие ножницы. Я крушил и кромсал все, что попадалось под руку. Жгуты соединительной проводки были на редкость прочными, мне с трудом удавалось перерезать их.
Я с удовлетворением осматривал следы учиненного погрома. Теперь уже только специалист смог бы разобраться, что к чему.
Герий, сидя на полу, удивленно озирался. На всякий случай я покрепче стиснул рукоятку молотка: мне вовсе не улыбалось вторично попасть в его лапищи. Но похоже, он не торопился нападать. Взгляд его стал осмысленным. Он осторожно притронулся к подбородку и сплюнул. Слюна была с кровью. Поднял на меня детские страдальческие глаза, будто спрашивал: "За что?"
Мне было стыдно смотреть в его простодушное лицо. Невозможно поверить, что минуту назад он походил на зверя.
- Что ты тут делал? Что значит реле и банки под индексом семьсот пятьдесят четыре?
Он хлопал глазами...
Я попытался еще говорить с ним на языке Виктора. Он явноне понимал меня.
-Кто тебя научил подключать новые блоки к машинной памяти? - спросил я по-земтерски.
- Блоки?..-переспросил он недоуменно.
- Где ты был до этого?
- Там,-он как-то неопределенно махнул рукой.
- Где там?
Короткие морщины пересекли его лоб.
- Я плохо помню... Там было страшно. Большая пустая комната, и длинная змея с ледяным глазом...
"Вот оно что..."-подумал я.
Мне пришлось помочь Герию подняться на ноги. Я чувствовал, как слабы его мускулы. Он еле шевелился. А ведь только что в его теле была спружинена медвежья сила.
- За что ты ударил меня?-жалобно произнес он.
- Это произошло невзначай,- оправдался я.
Он едва притронулся к пище. Я отвел его в спальню и уложил в постель.
У камина остались трое, остальные разбрелись по своим спальням, как скучающие курортники в слякотную погоду. Итгол завороженно смотрел на огонь. Щуплая Игара занимала меньше половины сидения. На всех нас троих униформа с чужого плеча выглядела нелепо, особенно на Игаре, Свитер висел мешком, в складках невозможно было различить геометрический рисунок, который на Земтере служил ей паспортом. Однако ее это нисколько не смущало.
Игара закатала рукава повыше, чтобы не мешали. Холеные руки, не знавшие работы, походили на восковые слепки.
С тех пор как украденный земтерский корабль пришвартовался на космической станции землян, я целиком был поглощен чувством ответственности: как-никак из всех прибывших .один только я, хоть и не совсем ясно, представлял, где мы находимся и что нас ждет. Я как бы сознавал себя хозяином, всех остальных-своими гостями. Я даже позабыл о своей недавней зависимости от Иггола - он тоже был в числе моих гостей. И вот сейчас прежние отношения между нами готовы были восстановиться сами собою. В глубоком старинном кресле, вытянув ноги к огню, сидел мой искуситель, дьявол, которому я запродал душу. Не знаю, какой смысл в этой сделке заключался для него, мне же выгода была очевидная: без его помощи я бы ничего не сумел достигнуть на Земтере, да и здесь - я это чувствовал своим умом я не смогу расшифровать загадок, поставленных обстоятельствами. В конце концов, кроме них двоих, некому было даже рассказать о том, что меня мучило.
- Сны и произведения искусства подчиняются одним и тем же законам, утверждаете вы?- обратился я к Итголу.
- Я не упоминал слова "законы",-возразил Итгол.- Точнее было бы сказать: у снов и произведений искусства существуют общие закономерности.
- Не будем заниматься чепухой, устанавливать терминологию. Достаточно того, что мы понимаем друг друга. Это ведь только идиотски разумным счетным машинам необходимы точные формулировки.
Сочувственная улыбка Итгола несколько охладила мой пыл. В самом деле, из-за чего я разгорячился? Меня взбесила встреча с машиной и здешними роботами, а зло я готов пролить на первого, кто подвернется.
Итгол и Игара как-то особенно пристально поглядели на меня, потом перекинулись между собой беглым взглядом.
- Хорошо, говорите, что вас мучает?- успокаивающим голосом произнес Итгол.-Вы не ошиблись: мы- люди и можем понимать друг друга без терминов.
Я рассказал про ночное происшествие, выдав все это за сон. Отчасти я готов был верить, что это и был сон, а не явь: слишком не вязалось одно с другим - роботы и черти. Уж что-нибудь одно. Больше всего меня смутило, что на шторе в самом деле обнаружились какие-то пятна.
- Если вас беспокоит только это... - Итгол ненадолго задумался.- Я берусь объяснить, как эти пятна могли попасть в ваш сон.
- Любопытно.
- Накануне вы проходили мимо окна и видели пятна, но не обратили на них внимания. Однако это вовсе не значит, что они не запечатлелись. Просто вы были чем-нибудь заняты в ту минуту более для вас важным. А ночью пятна приснились. Именно потому приснились, что подсознание было встревожено: откуда взялись пятна Во сне пришло, хотя и фантастическое, но возможное объяснение.
Ничего не возразишь, логично.
- Но этот мой сон был очень подробным и последовательным,- вспомнил я.- Могу рассказать вам все как есть, вплоть до мелких незначительных деталей.
- Это довольно странно.
Рукав свитера раскатался и закрыл восковую кисть, Игара взмахнула рукой, поправила рукав.
- Хоть это и не частый случай, но допустимый,- сказала она, глядя на меня, но было ясно, что обращалась она 'К Итголу.
- Пожалуй, Игара права,-сказал он.-В конце концов, природа сновидений до конца не раскрыта. Возможны отклонения от средней нормы. Они мало исследованы.
- Как знать, не окажется ли заблуждением и главная посылка: будто сон - это всего лишь аппарат биологического разума - своего рода информационный фильтр, поставленный природою.
Наша беседа прервалась внезапно.
В ЗАСТЕНКАХ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ
Пол, выстланный желто-коричневыми дубовыми плахами, сильно тряхнуло, прокатился тяжелый подземный удар. Похоже, взорвалось в той стороне, где дежурили роботы.
Паука в нише не было. Вдалеке слышался разноголосый шум. Пахло пороховыми газами.
Вслед за мной выбежал Итгол и Эва. Эва схватила меня за руку. Цепкость ее пальцев была уже знакома мне.
- Не ходи туда!
Я искоса глянул на нее: Эвины глаза светились по-кошачьи. Я не успел еще удивиться этому, когда из-за поворота выплеснулось пламя. Огонь растекался по верху синтетической обивки пола - сгорала тонкая пленка лака, но гудело так сильно, будто надвигался таежный пал. Два паука направили на бегущее пламя брандспойты: пенистая струя с шипением вырывалась из них. Пламя мгновенно захлебнулось. Воздух, наполненный гарью, неприятно щекотал в носу.
Неожиданно погас свет. Мгновение назад Эва выпустила мою руку. Я ощупью хотел поймать ее в воздухе, но наткнулся на Итгола.
Из гибельной темноты, пахнущей сражением, донесся Эвин голос.
- Помогите!
Я споткнулся и упал. Под руку попало что-то теплое, живое, в шерсти. Я подумал - собака.
- Цыц! Не сметь!-машинально крикнул я.
Чьи-то руки сграбастали меня. Я брыкался, пытался освободиться. Не страх, а недоумение охватило меня. Пахнуло свежестью, в лицо стеганула струя морозного воздуха.
- Пустите меня!- совсем близко раздался Эвин голос.
Я рванулся изо всей силы, пнул в чьи-то ребра - ктото с визгом закрутился на снегу. Освободилась правая рука - я выхватил из кармашка свитера автоматический искровысекатель. Шипучее пламя осветило небольшой круг - в него попали несколько остроухих настороженных мордашек.
Огонь в моих руках переполошил их - они бросились врассыпную. Я кинулся выручать Эву. Мне удалось отбить ее.
В густых сумерках виднелось несколько корявых ветел. Позади них маячили фигуры сражающихся-доносились боевые выкрики, звон металла. Шум битвы удалялся и затихал. Мороз пробирал сквозь одежду. Сзади сильно хрустнул снег: Это Итгол выбежал следом за нами.
Найти пролом в стене было не трудно: даже в слабом пламени, которое давал искровысекатель, рваная дыра зияла теневым сгустком. Но попасть в коридор было уже невозможно; роботы изнутри задраили брешь щитом из эластика.
- Откройте!- Изо всей силы я барабанил кулаком по щиту. Никто не отзывался.
Еще немного - и мы окоченеем. Где расположен вход в помещения, я не представлял.
Я перестал колотить по гулко вибрирующему эластику.
И впервые услышал тишину. Это была какая-то особенная, невообразимая тишина, возможная разве что в подземелье.
Эва прятала руки в рукава свитера. Мороз не давал времени размышлять. Я знал единственное, зато испытанное средство-костер. Заиндевелые ветки легко отламывались. Не будь у меня огнемета, ни за что бы не удалось разжечь сырую древесину. Костер осветил часть массивной крепостной стены, несколько деревьев и мерзлую землю. Тепла он давал немного. Ветки вначале шипели и трещали, потом мгновенно прогорали.
Вблизи костра лежали убитые. Похоже, тут происходила настоящая битва. Пламя освещало нежно-розовые лица и торчащие уши. Они и у мертвых стояли торчком. Возле трупа валялся оброненный меч.
Он был тяжелый и острый, но упругая древесина поддавалась неохотно. Я повалил два дерева. На этот раз от костра стало жарко. На щеках у Эвы появился румянец. Она изумленно вглядывалась в потухающую зарю.
Ночь здесь должна быть непроглядной: ни луны, ни звезд. Наш костер увидят издали. Никто не помешаег хвостатым организовать новое нападение.
Время от времени я подходил к щиту и дубасил по нему рукояткой меча без всякой надежды: роботы явно не намеревались пускать нас в помещение. Я толком не представлял себе, что именно угрожает нам, но в одном был убежден: нельзя бездействовать, сидеть сложа руки. Костер выдает нас. Но и уйти от него мы не можем.
Распростертое тело хвостатого попадало в трепетный свт. Я давно приглядывался к нему, мне чудились металлическяе застежки. Я проверил догадку и оказался прав: на хвостатом был надет меховой комбинезон.
Мы выбрали трех убитых, на которых одежды не были разорваны и окровавлены. На холоде кое-как справились c застежками и шнуровкой.
Жидкий рассвет заетал нас в скирде соломы. Сквозь туман не видно было дальше чем на сто шагов. Во все стороны простиралось убранное поле. Из-под снега щетинилась стерня.
Вчера мы вовремя облачились в теплые одежды. Если бы хвостатые не вздумали подбадривать себя воинственными криками езде издали, они застали бы иас врасплох.
А так нам удалось скрыться. Мы бежали, куда нас несли ноги, нока крики преследователей не замолкли в отдалении. Мы спотыкалвигь о мерзлую пахоту, попали в гущу неубранных подсолнечников, ломились сквозь частокол мертвых будыльев, которые больно стегали нас. Наткнулись на стог, зарылись в солому и уснули.
Кошмарная ночь кончалась. Занимался короткий зимний день. Багровый круг искусственного солнца обозначился сквозь туман не на краю горизонта, а в зените. Туман медленно отступил, в зрение попали другие скирды и одинокий амбар.
Несмотря на привычные .детали: стога соломы, амбар, колкую стерню, торчащую поверх неглубокого снега, черные лоскутья протаянной пахоты,пейзаж все же производил странное впечатление. Я не сразу понял почему? Потом сообразил - глазу не хватало неоглядного простора. И причиной был, не туман. Обозримый пятачок земли словно был опущен на дно чаши, негреющее солнце висело ощутимо низко. Я знал:. по ту сторону, поверх солнца, располагаются точно такие же поля, скирды и амбары. Я пытался увидеть хоть что-нибудь. Мешала сизая туманистая поволока, не совсем точно имитирующая земное небо.
Пока я озирался, проснулись Итгол и Эва. Зашуршала солома, из нее повылазили заспанные физиономии. Честное слово, выглядели они умилительно: кошачьи ушки с острыми кисточками и розовые щеки, разогретые сном. Словно они были в маскарадных одеждах. Кстати, сегодня как раз новогодняя ночь.
- С Новым годом,-поздравил я.
- Новый год... Это праздник?-спросила Эва.
- Праздник.
- Праздник - это хорошо. Радостно.
- Откуда ты знаешь?-удивился я.-На Земтере каждый день праздник. Хорошо бывает только, когда праздник долго ждешь. Целый год.
- На Земтере нет праздников. Но я знаю, что такое праздник,-упрямо заявила Эва.-Мне кажется, я когдато жила в другом мире.
Я и сам видел, что Эва, так же как Итгол с Игарои, не похожа на земтерян. У подлинного земтерянина характер проявился лишь однажды. Но ведь Герий тогда находился под гипнозом. Можно ли тот случай считать проявлением индивидуальности?
Вчера вечером, забившись в стог соломы, я с трудом заставил себя ни о чем не думать. Иначе проклятые вопросы - они так и лезли в голову - не дали бы мне заснуть. Откуда взялись хвостатые? Между кем и кем шло сражение, которое мы слышали вчера? Кто и зачем пытался похитить нас?..
От этих вопросов меня отвлекала сосущая пустота в желудке и чувство ответственности: во всех наших злоключениях я считал повинным себя - я один подозревал неладное, а мер не принял. Сам-то я ничем не рисковал: как-никак одну жизнь уже прожил. Не скажу, что прожил благополучно, потому что погиб в снежной лавине, но как бы там ни было, вторая жизнь досталась мне не за понюшку табаку, и рисковать ею сам бог велел. Ведь не всем выпадает такой фарт, как мне.
Эти рассуждения проносились в уме, не мешая думать о другом: где раздобыть еду. Неизвестно, сколько пройдет времени, прежде чем мы возвратимся в жилые помещения. Можно было на что-нибудь съестное рассчитывать в амбаре. Похоже, в нем никого нет и не слышно ничего подозрительного поблизости.
Дверь была заперта наружным засовом - так закрывают только от скотины, а не от воров. В щелистую кровлю проникал свет. Было сумрачно. Прелый амбарный запах, под ногами рогожные мешки, в них похрустывали капустные вилки. На худой конец и это пища. Необмолоченные снопы хлеба, кули с овсом, в углу ссыпана картошка. В руки подвернулась подкова, уздечка, звякнули удила. Корзинка. В ней провизия-каравай хлеба и пустотелая тыква, заткнутая пучком соломы. Внутри булькало. По запаху судя, квас. Тут же нашелся кусок соленого сала и небольшой круг домашнего сыра. Завтрак получился не таким уж и скудным. Только все было холодное.
По шаткой лесенке поднялись на чердак. Не более чем в километре виднелась крепостная стена и сторожевые башни. Разносились звуки и голоса, отдавались команды, маршировали отряды. Многочисленные обозы поспешно двигались по дороге, ведущей в город. Крепостные ворота распахнуты, вооруженная стража наблюдала за продвижением крестьянских обозов. Окрестное население торопилось укрыться за каменными стенами.
Все это настолько ошеломило меня, что я и не задался вопросом: откуда тут было взяться средневековому городу?
* * *
Да и времени на размышления не осталось: с другой стороны раздались тревожные крики и шум. Я глянул туда - к амбару чуть не вскачь по тележному проселку двигался конный обоз. Ушастые, стоя в рост на подводах, погоняли запаленных коней. Многие бежали по обочине, от нетерпения перегоняя лошадей. Шумная орда приближалась к нашему амбару. Видимо, он служил общественным складом, и сейчас жители торопились спасти от врагов продовольственные запасы.
Началась суматошная и скорая погрузка. Мы затаились, сидели наверху не шелохнувшись. В сумраке я видел только бледный овал Эвиного лица да поблескивающие глаза.
Внизу нетерпеливо переговаривались, кричали, командовали... К моему изумлению, речь ушастых была понятна мне: их язык лишь немногим отличался от языка Виктора и мальчишки. Себя ушастые называли суслами, своих врагов фильсами. Сейчас фильсы готовились осадить город, и великий Астор (вероятно, это было имя правителя) повелел всем укрыться за оборонительными стенами.
Мало-помалу внизу установился порядок, погрузка шла споро и слаженно. В работе были заняты не только руки, но и хвосты. У сусла хватало силы с помощью хвоста закинуть себе на загорбок куль овса.
На чердаке было сложено разное добро: упряжь, инструмент, какие-то тюки. Если они вздумают грузить и это, нас обнаружат. А ведь в чужих меховых одеждах мы, пожалуй, сойдем за своих. Я шепотом объяснил суть дела Итголу и Эве.
Затея удалась: в суматохе никому не было дела до нас. Единственное, что могло нас выдать-хвосты. У них они гибкие и подвижные, наши свисали мертвыми плетками. Кто-то уже наступил на мой - даже нахвостник затрещал. Хорошо, я вовремя заметил и подобрал его под мышку.
Вскоре обоз тронулся. Тяжело нагруженные телеги еле передвигались. Все помогали толкать их сзади и с боков. Небольшой отряд отделился в арьергард наблюдать за приближением колонн противника.
У городских ворот нас не задержали. Стража была озабочена одним: быстрее пропустить обоз через ворота. Враг находился на подступах к городу.
Солнце начало немного греть, но это было скупое зимнее тепло. Расплавленный слиток, подвешенный в центре пустого планетоида, слепил глаза почти как настоящее солнце. Бледная дымка не позволяла видеть далеко ввысь.
Тесные улочки переполнились. Потоки горожан направлялись к центру. Навстречу к городским стенам пробивались отряды, вооруженные луками, пиками и секирами. Видимо, опасность внутри стен невелика: похоже, что никто особенно не встревожен осадой города.
Зато короткое слово "казнь"-его можно было расслышать там и здесь будоражило всех.
Мы поневоле оказались вовлечены в густой поток, противиться движению толпы было не в наших силах. Старались хотя бы не потерять друг друга.
Людской поток выплеснул нас на городскую площадь к подножию ступенчатого помоста, недавно сколоченного из свежих бревен и плах - от него пахло древесной щепой и смолой.
Из обрывков разговоров в округе узнал - ожидается казнь государственного преступника Гильда. Скоро должна начаться церемония. Из боковых улочек суслы все прибывали и прибывали. Площадь была запружена до предела. На балконах и на крышах- окрестных домов, на фонарных столбах-всюду тесно от любопытных, как у нас во время футбольного матча. Сильные и гибкие хвосты помогали суслам держаться в таких местах, где любой из нас сорвался бы в тот же миг.
Воины с секирами, выстроившись двумя шеренгами, сдерживали напор толпы - сохраняли неширокий проход, ведущий из проулка к ступенькам эшафота. Суслы теснили солдат. Те выставляли перед собой острия топоров. Раздавались крики и вопли пострадавших.
Страсти взбудораженной толпы действовали заразительно: мне уже самому хотелось, чтобы казнь началась как можно скорее.
И вот что-то произошло - по площади кругами распространилось неуловимое движение: все вытягивали головы и замолкали. Волна сдержанной тишины и внимания захватила скопище Суслов.
В дальнем конце площади из портала здания двигался медленный кортеж. Развевались яркие полотнища, плескался шелк переносного шатра. Процессия приближалась. Дюжина носильщиков держала паланкин на руках, воздетых выше плеч. Должно быть, ноша не была обременительной: носильщики шагали легко и были преисполнены важности. Отличительным знаком им служила алая повязка на шее и зеленые ленты на кончике хвоста. Хвосты у носильщикoв задраны кверху торчком-ленты плескались на ветру. Вслед за первыми появились еще несколько носилок, более скромных. Их держали не так высоко, и слуг было вполовину меньше. А дальше уже и вовсе повалила мелкая сошка: эти передвигались на своих двоих, позади каждого шли по двое слуг, которые поддерживали на весу хвост хозяина. Собственные хвосты носильщиков и слуг были невзрачными: такими же, как у черни, которая заполнила площадь. Зато хвосты господ напоминали добрые овечьи курдюки.
Напротив эшафота находилось здание с широким открытым балконом. Туда один за другим поднялись знатные вельможи и расположились на приготовленных местах согласно рангу - одни поближе к центру, другие подальше, третьи и совсем во втором ряду. Носильщики в слуги спустились вниз, двое телохранителей истуканами застыли позади повелителя Суслов.
Толпа затихла, наблюдая, как рассаживались наверху те, кому полагалось находиться там. Признаюсь, даже мне стало интересно, и на время я позабыл об опасности.
По всей площади разнесся мелодичный перезвон. Оказывается, у всех, кто собрался на зрелище, на кончиках хвостов были привязаны небольшие колокольчики. Должно быть, этим перезвоном суслы выражали свои верноподданнические чувства.
На помост поднялся глашатай. Масса хвостатых колыхнулась, нас притиснуло чуть ли не вплотную к эшафоту. Глашатай поклонился в сторону балкона и обратился к народу:
- Великий Астор даже в минуту опасности, когда враги вероломно напали на город, проявил великодушие...
Он ненадолго умолк, и толпа, повинуясь его голосу, настороженно затихла.
- ...Казнь через сожжение будет заменена четвертованием!-Толпа облегченно вздохнула: зрелище у нее не было отнято, ей только пощекотали нервы. Пожалуй, решись этот самый Астор всерьез помиловать преступника, ему самому бы несдобровать.
Пора было сматываться. И без того наша инертность вызывала подозрение: только у нас троих на хвостах не было колокольчиков. Я замечал осуждающие взгляды.
Нужно было хотя бы перейти в другое место.
Вблизи балкона, опоясанного двумя рядами вооруженной охраны, толпились суслы, которые, как и мы, не имели колокольчиков и не изъявили восторга при виде Астора. Даже и не смотрели на него-озирались по сторонам. Я шепнул Итголу и Эве, чтобы они не отставали, и начал протискиваться поближе к балкону.
Я поздно понял свою ошибку. Позади вооруженной стражи выстроились шпики. Никакие колокольчики им не нужны - свою преданность они выражали по-иному.
Церемония грозила затянуться надолго.
На помост вбежала девочка-подросток. Хвост у нее ни секунды не находился в покое, разноцветные ленточки, привязанные на его конце, выписывали замысловатые кренделя. Звонким и ясным голосом она потребовала суровой казни преступника. Ее. слова встретили ликующим перезвоном.
Среди всеобщего ликования послышался чей-то встревоженный голос. На площади появился гонец. Суслы медленно расступились. Запаленный от быстрого бега солдат едва держался на ногах. Овальный кожаный щит неловко висел на его плече, мешая протискиваться сквозь толчею. Бледное лицо выражало смятение и страх. Пробравшись к балкону, он рухнул на колени. Щит упал с его плеча и покатился по мостовой, погромыхивая, точно барабан.
- Фильсы ворвались в город!
На дне каменной ямы темно. Глаза не вдруг привыкли к сумраку. Шесть шагов вдоль, четыре поперек-размер камеры, куда нас бросили. Что происходит снаружи, не слышно: удалось суслам защититься или же в городе хозяйничают фильсы? Сразу, как началось смятение, нас взяли под стражу. Сопротивляться было невозможно, бежать-некуда. Даже если бы удалось вырваться из рук опричников, толпа растерзала бы нас на месте. Лучшим для нас выходом была тюрьма.
Мрачные коридоры, массивные двери, грохочущие запоры, молчаливые стражники, наручники, сырость-все тюремные прелести, как на моей родной Земле в средневековье.
У меня появилось время хоть немного осмыслить происшедшее. Если не считать того, что у Суслов были хвосты и торчащие кверху уши, вся обстановка вокруг в самом деле напоминала наше средневековье - каким я представлял его себе по фильмам и книгам. Башни, крепостные стены, эшафот, стражники, паланкины, толпа, ждущая казни, картина доволно банальная, словно взятая напрокат из школьного курса истории.
Мы сидели, прижавшись друг к другу, на вонючей соломенной подстилке. Бог весть, кто побывал здесь прежде нас. Тухлый и плесневелый запах подземелья угнетал. В углах скреблись тюремные крысы, поднимали возню, с писком проносились по нашим ногам.
Железные наручники до крови натерли запястья, и теперь ранки саднило.
Собственные мучения не сильно огорчали меня. Куда больше меня волновала судьба Итгола и особенно Эвы. Хорошо, что они не понимают всего: ни тюрьмы, ни смертная казнь на Земтере неизвестны. Там все свободны. Правда, по мне их свобода не лучше тюрьмы. Тут, по крайней мере, можно надеяться на что-то.
- Что с нами будет? - спросила Эва.
- Ничего худого нам не посмеют сделать.
Эва со связанными руками неловко придвинулась, положила голову на мои колени.
- Не нужно обманывать, - тихо сказала она, я едва расслышал ее голос. - Я не боюсь. Не беспокойся обо мне.
Почему чуть ли не каждое Эвино слово удивляет меня?
Будь на ее месте даже и не инкубаторская земтерянка, все равно ее поведение показалось бы странным. Что, она телепатией обладает?
В дальнем углу каземата беспрерывно скребли, тихонько постукивали, крошили кирпичи. Это не могли быть крысы. Похоже, кто-то пробивался к нам из соседней камеры через стену. Я подошел ближе, прислушался. Тут-тук тишина, потом-осторожные скребки... Опять; тук-тук... Можно даже определить место, где роют.
Звуки стали слышнее. Нас разделяла тонкая стенка в один-два кирпича.
Из соседней камеры постучали. Я ответил. С той стороны удвоили усилия. Сжатыми кулаками я надавил на кирпич - он поддался. Чьи-то пальцы коснулись моей руки.
Громыхнул наружный затвор люка в потолке. Я поспешно привалился спиной, закрыл дыру. Чуточку света попало на дно нашей ямы, мутно осветив сырые поточные стены. На веревке спустили корзину с провизией. Скудный тюремный обед: безвкусная похлебка, ложка гороховой каши, ломоть хлеба, кувшин с водой. Мы почти не притронулись к пище. Немного спустя корзину подняли наверх.
Я постучал в стену.
Мы выломали еще два кирпича - теперь в соседнюю камеру стало можно просунуть голову. Ничего интересного там не было - вонь, темнота и тюремная глухота.
Человек вполз к нам. Глаза, давно привыкшие к сумраку, смогли увидеть его лицо и протертый до лоска меховой комбинезон. Это был пожилой сусл.
- Ни единого слова вопреки совести - таков мой девиз, - с фанатической гордостью, мученика произнес он.
- Кто вы?
- Гильд.
"Где же я слышал это имя?"
- Сегодня состоится казнь, - торжественно произнес он. Боже мой! Так ведь это же тот самый человек, которого собирались казнить на площади.
- Еще не известно, состоится ли казнь" - поспешил я обрадовать несчастного. - В город ворвались фильсы. Может, они освободят вас.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги