Прерванная поездка 2

Пятидесятая глава.

Их расчёт в караул не распределили, поэтому удалось, как следует выспаться, что было даже удивительно, учитывая, столько пришлось пережить за день. Но в избе, которую заняли его товарищи, было тепло и имелось что положить на пол.

Это была его первая ночь в новом мире. События, уложившиеся в неполные сутки, не давали уснуть. До этой минуты ему некогда было обдумать всё, что произошло с ним с той секунды, когда он спустился в бункер. И сейчас гадал, правильно ли он поступил, сбежав из своего времени? В голову лезли разные варианты того, как следует поступить в его случае.

- "Признаться кто я и откуда? А доказательства где? Показать где выбросил трусы с носками? Подумают что издеваюсь и сгоряча могут прямо на месте пристрелить. Или особист решит, что перед ним просто трус, и отправит в штрафную роту. Хотя нет, их ещё не создали. Тогда могут запросто расстрелять. Опять же, это вряд ли, он же не сбежал с поля боя. Впрочем, именно так и решат в его ситуации, учитывая и то, каким образом он появился в их части". Но усталость взяла своё, и он, не приняв окончательного решения, уснул, не помешал даже громкий храп одного из бойцов.

Утром прибежал ротный и приказал выдвинуть орудия на позицию. Её пришлось спешно оборудовать в трёхстах метрах от развилки. За полкилометра до неё, дорога выходила из леса. Одна шла в "их" деревню, а другая уходила через поле и заворачивала в другой лес. Задача была очень проста - не пропустить немцев. Расчёт укомплектован полностью, по шестьдесят снарядов на каждое орудие, бойцы обстрелянные, драться готовы.

Трава было мокрой от росы, да вдобавок с низины выползал туман, прибавляя сырости. Судя по всему, вторая половина августа. Калугин, да и весь расчёт промокли по пояс, оборудовав позицию справа от дороги, чтобы не вытаптывать неубранную рожь. Деревня состояла из одной длинной улицы по обе стороны от дороги. На задах были огороды, также отданные под зерновые, но в отличие от колхозных, снопы уже убраны в небольшие копны.

Когда работа подходила к концу, его с котелками всего расчёта отправили за завтраком, чтобы всем не оставлять позицию. Так же поступили и остальные. Пехотинцы уже стучали ложками, им - то окопы передвигать не пришлось.

Возле полевой кухни долго не задержался. Похоже, он пришёл в числе последних, но зато и порции получились немного больше чем у первых, хотя еда была уже и не такой горячей. Чай выдали на всех в термосе, который нужно будет вернуть. Но только ложки стали царапать дно, как прозвучала команда:

- К бою!

Позакрывав и отставив котелки, бойцы поспешили к пушкам, а пехотинцы задёргали затворы винтовок, тревожно прислушиваясь к рокоту моторов, доносившимся из леса. Расчёты встали по номерам и не сводили взгляда с того места, где дорога выходила из леса.

Вот показался первый танк, за ним второй, таща на буксире грузовик с бойцами.

- Похоже, что наши.... - Неуверенно пронеслось по позиции.

- Не расслабляться! - Прикрикнув на расчёт командир орудия, всматриваясь в вытягивающуюся из леса редкую колону пеших. Потом выехало несколько повозок, которых тащили где одна, а где две лошади.

Танки остановились, как и вся колона, и от неё отделился верховой и поскакал к обороняющимся.

- Не стрелять! - Прозвучало справа, где видимо был ротный. Верховой повернул в ту сторону, завидев его, когда тот поднялся на бруствер окопа и наклонившись что-то быстро ему проговорил. Потом он повернулся к своим и махнул рукой. Колона снова пришла в движение.

- Отбой тревоге! Всем продолжить приём пищи! Но никто не ринулся к оставленным котелкам, а все всматривались в приближавшихся бойцов, может это часть из состава их дивизии и есть надежда узнать кого-либо. Танки свернули в сторону, куда их направил кто-то из командиров, а пешие и гужевые пошли прямо в деревню. В колоне было немало раненых, видимо легко, а повозках по двое лежали тяжёлые. Последняя упряжка тащила командирскую эмку, в окне которой Калугин увидел только забинтованную голову в фуражке.

Как потом он узнал из разговоров товарищей, прибывшее подразделение относилось к соседней дивизии и отступила из под какого-то Крындычевска. Ожидалось, что они укрепят оборону, но у них приказ следовать дальше, тем более к танковым орудиям в деревне не имелось снарядов.

Прошло несколько дней, на их участке немцев не было, хотя и ожидали, что они появятся следом за отступившей частью. Слышавшаяся орудийная канонада со временем стихла, только фашистские самолёты регулярно летели на восток. Пару раз над ними кружила ״рама״, что не предвещало ничего хорошего, несмотря на все старания по маскировке. Поля к этому времени убрали, чему откровенно говоря, все радовались, иначе бы в первый же бой всё сгорело. Мужиков в местной бригаде колхоза осталось мало, а тракторов вообще ни одного. Из районной МТС всю технику мобилизовали, а без них прицепные косилки бесполезны. Поэтому бойцы пришлись как раз впору, тем более в основном это были вчерашние крестьяне.

В один день, полуторка, уехавшая в дивизию, вернулась очень быстро. Вскоре до всех дошла плохая новость-они в окружении. Немцы прорвали оборону на стыке двух дивизий и перерезали дорогу в город, где дислоцировался штаб.

Калугин, с одной стороны успокоился, что ради него, не станет особый отдел идти на прорыв, с другой стороны он знал из истории, как складывалась судьба попавших в окружение. Бежать сейчас было бы безрассудством, а идти не прорыв вместе со всеми было двояко опасно. Можно было либо погибнуть, или после выхода к своим потом бы его подвергли более тщательной проверке. Для себя он решил, что по возможности на марше через лес незаметно уйти в сторону, а там уже видно будет.

Но всё пошло немного не так. Через день после факта, что они в немецком тылу, а приказа на прорыв ещё не поступило, всех заставил тревожно встрепенуться чей-то крик:

-Немцы!!!

Ещё не прозвучала команда - ״К бою!״, как расчёты уже бежали к орудиям, а пехотинцы попрыгали в окопы. Взоры всех были устремлены к тому месту, откуда привычно и ожидали нападения. Хотя в сложившейся ситуации оно могло прийти уже и с тыла.

Первыми, выскочили на простор три мотоцикла с коляской. У развилки остановились, но сделанные кем-то несколько неточных выстрелов из винтовки, вынудили их быстро развернуться и уехать обратно.

- Эх, жалко заминировать выезд из леса нечем, тогда бы получился совсем другой коленкор... - с досадой произнёс заряжающий.

- Заряжай! - скомандовал командир и у Калугина забрали снаряд, который он держал всё это время в руках, и он тут же, развернувшись, побежал к зарядным ящикам.

Ожидая дальнейшей команды, поймал себя на мысли, что ничуть не комплексует, из генерала, превратившись в "рядового необученного", из руководителя самой могущественной спецслужбы в мире, в последний номер орудийного расчёта. Но долго предаваться раздумьям об этой метаморфозе не пришлось. Послышался свист и далеко за спиной взорвался снаряд. Калугин от неожиданности присел, хотя ни один осколок до них не долетел. Командир поднёс бинокль к глазам, высматривая, откуда стреляют. На дороге никого не было.

Следующий снаряд разорвался левее. Тогда стало понятно, откуда ведётся обстрел. Из леса выкатился танк, и после остановки выстрелил в третий раз, а следом за ним появились ещё два таких же и веером разъехались в разные стороны.

Выпустили ещё каждый по два снаряда, маневрируя после каждого, но наши так и не выстрелили. Как понял Калугин из обсуждения бойцов, дистанция была слишком большая, чтобы подбить танк. Максимум, удалось бы сбить гусеницу, но танковая пушка продолжила бы обстрел.

Танки разъехались ещё дальше от дороги вдоль поля, изредка постреливая. Но не только по нашим позициям, но и по деревне, где в некоторых местах были попадания в постройки, но начавшийся пожар тушить никто из бойцов не стал, приказа не было. Вряд ли в деревне найдутся храбрецы лезть под обстрел. Но, судя по звонким ударам в какую-то железку, потому что церкви в деревне не было, один смелый нашёлся.

Танки немного маневрировали, чтобы не подставиться под обстрел и с подоспевшей пехотой, где-то по взводу за каждым, двинулись на их позицию. Все орудия открыли огонь, но пока безрезультатно. Только фланговые пулемётчики могли записать в свой актив с десяток убитых.

Разрывы снарядов не давали возможность бежать во весь рост, поэтому Калугин припал на колено, но окрик командира орудия, заставил его подняться и передать снаряд.

- Тащи весь ящик, некогда по одному!

- Есть!

Соседнее орудие подбило левый танк и тот закружил и остановился, но не перестал вести огонь. Но следующие снаряды попали в мотор и он задымил. Бойцы, воодушевлённые увиденным успокоились и стали тщательнее прицеливаться, не смотря на ранение наводчика их орудия. Свист осколков и пуль всё-таки заставил Калугина тащить ползком очередной ящик. Лейтенант ничего на этот раз не сказал, видимо понимая, что если убьют подносчика, то какое-то время будут вообще без снарядов, пока подоспеет пехотинец с другой позиции.

И вот второй танк загорелся с первого же попадания, на этот раз отличился их расчёт. Лейтенант крикнул санитара и, отстранив раненого, стал сам за прицел.

- Осколочный заряжай!

Калугин вспомнил, что ни одного осколочного он не подносил. Бросив ящик с бронебойными, привстал и пригибаясь побежал за снарядами.

Только было схватил ящик, как услышал мат от лейтенанта, адресованный ему. Это его подстегнуло, да и близких разрывов больше не было. Руки отваливались от тяжести, и Калугин был готов вот-вот упасть, но тут чьи-то руки вырвали у него ящик. Это санитар, закончив перевязывать наводчика, бросился на помощь, немецкая пехота уже подошла слишком близко, а левофланговый пулемёт молчал.

Теперь два орудия били по третьему танку, а ихнее осколочными снарядами отсекало пехоту. Пехотинцы в окопах вели огонь из трёхлинеек, но мало результатный. Третий танк, после двух срикошетивших попаданий, стал отступать задним ходом, стреляя на коротких остановках. Очередным выстрелом ему всё-таки удалось подбить одно орудие, но второе попало куда-то в ходовую и он резко встал. Экипаж быстро покинул машину, но близкий разрыв снаряда уложил их всех, если и ранил, то вывел из строя надолго, если не навсегда.

Атака явно захлебнулась, но бойцы особо и не радовались, понимая, что сейчас за них возьмутся куда с более серьёзными силами. Но хуже всего, что сначала прилетят бомбардировщики, а у наших из зенитного вооружения только спаренная установка из двух Максимов. Правда, командиры несколько раз отрабатывали со всеми бойцами залповый огонь из винтовок по самолётам с положения ״лёжа״.

Отступающие немцы подобрали раненых и потащили назад, команды стрелять по ним не было. У командиров не было резона им препятствовать. Иначе пришлось бы их подбирать самим и оказывать помощь, охранять. А потом бы всё равно пришлось бы бросать, не прорываться же с ними из окружения. А если оставить на поле, то крики и стоны раненых будут действовать своим бойцам на психику. А так у немцев забот прибавится.

Некоторые бойцы сожалели, что сейчас только средина дня, и до темноты ещё далеко, за трофеями никто не позволит лезть. А в сложившейся ситуации с окружением, это всё-таки какая никакая, а поддержка.

Калугин стал припоминать картину боя и вдруг осознал, что не видел фашистов с автоматами, все они стреляли из карабинов или с пулемётов. Тогда почему в советских фильмах их поголовно показывают исключительно стрелявшими очередями и веером? Надо будет указать на это режиссёрам. ״Ага, как только встречу первого, так и передам, но до Ташкента ещё добраться надо״.

Когда со стороны немцев прекратился обстрел, бойцы занялись устранением повреждений на позициях, а орудийные расчёты стали перемещать пушки на запасные позиции. Калугин засыпал в снарядные ящики землю и укладывал спереди. Потом стал переносить снаряды со старого места. Все работали споро, тревожно поглядывая на небо и в сторону леса, не зная, откуда в первую очередь ожидать нападения. Пожар в деревне потушили, благо снаряд попал не в дом, а в баню, которая стояла на задах и недалеко от пожарного пруда. Раненый наводчик после перевязки остался на позиции, отказавшись отправляться в деревню, где в школе четырёхлетке расположилась санрота.

Калугина снова отправили за едой на всю батарею, чему он обрадовался, надеясь узнать какие-нибудь новости, а заодно и отвлечься от вида сгоревших танков и трупов немецких солдат, ближайший из которых был всего в метрах ста или даже меньше.