Преступление и наказание, Часть 2

Федор Михайлович Достоевский. Преступление и наказание, Часть вторая

PART II	* ЧАСТЬ ВТОРАЯ *
CHAPTER I	I
So he lay a very long while. Now and then he seemed to wake up, and at such moments he noticed that it was far into the night, but it did not occur to him to get up. At last he noticed that it was beginning to get light. He was lying on his back, still dazed from his recent oblivion.	Так пролежал он очень долго. Случалось, что он как будто и просыпался, и в эти минуты замечал, что уже давно ночь, а встать ему не приходило в голову. Наконец он заметил, что уже светло по-дневному. Он лежал на диване навзничь, еще остолбенелый от недавнего забытья.
Fearful, despairing cries rose shrilly from the street, sounds which he heard every night, indeed, under his window after two o'clock. They woke him up now. "Ah! the drunken men are coming out of the taverns," he thought, "it's past two o'clock," and at once he leaped up, as though someone had pulled him from the sofa. "What! Past two o'clock!"	До него резко доносились страшные, отчаянные вопли с улиц, которые, впрочем, он каждую ночь выслушивал под своим окном, в третьем часу. Они-то и разбудили его теперь. "А! вот уж и из распивочных пьяные выходят, -подумал он, - третий час, - и вдруг вскочил, точно его сорвал кто с дивана. - Как! Третий уже час!"
He sat down on the sofa--and instantly recollected everything! All at once, in one flash, he recollected everything. For the first moment he thought he was going mad.	Он сел на диване, - и тут все припомнил! Вдруг, в один миг все припомнил! В первое мгновение он думал, что с ума сойдет.
A dreadful chill came over him; but the chill was from the fever that had begun long before in his sleep. Now he was suddenly taken with violent shivering, so that his teeth chattered and all his limbs were shaking. He opened the door and began listening--everything in the house was asleep. With amazement he gazed at himself and everything in the room around him, wondering how he could have come in the night before without fastening the door, and have flung himself on the sofa without undressing, without even taking his hat off. It had fallen off and was lying on the floor near his pillow. "If anyone had come in, what would he have thought? That I'm drunk but..."	Страшный холод обхватил его; но холод был и от лихорадки, которая уже давно началась с ним во сне. Теперь же вдруг ударил такой озноб, что чуть зубы не выпрыгнули и все в нем так и заходило. Он отворил дверь и начал слушать: в доме все совершенно спало. С изумлением оглядывал он себя и все кругом в комнате и не понимал: как это он мог вчера, войдя, не запереть дверей на крючок и броситься на диван, не только не раздевшись, но даже в шляпе: она скатилась и тут же лежала на полу, близ подушки. "Если бы кто зашел, что бы он подумал? Что я пьян, но..."
He rushed to the window. There was light enough, and he began hurriedly looking himself all over from head to foot, all his clothes; were there no traces? But there was no doing it like that; shivering with cold, he began taking off everything and looking over again.	Он бросился к окошку. Свету было довольно, и он поскорей стал себя оглядывать, всего с ног до головы, все свое платье: нет ли следов? Но так нельзя было: дрожа от озноба, стал он снимать с себя все и опять осматривать кругом.
He turned everything over to the last threads and rags, and mistrusting himself, went through his search three times. But there seemed to be nothing, no trace, except in one place, where some thick drops of congealed blood were clinging to the frayed edge of his trousers. He picked up a big claspknife and cut off the frayed threads. There seemed to be nothing more. Suddenly he remembered that the purse and the things he had taken out of the old woman's box were still in his pockets!	Он перевертел все, до последней нитки и лоскутка, и, не доверяя себе, повторил осмотр раза три. Но не было ничего, кажется, никаких следов; только на том месте, где панталоны внизу осеклись и висели бахромой, на бахроме этой оставались густые следы запекшейся крови. Он схватил складной большой ножик и обрезал бахрому. Больше, кажется, ничего не было. Вдруг он вспомнил, что кошелек и вещи, которые он вытащил у старухи из сундука, все до сих пор у него по карманам лежат!

He had not thought till then of taking them out and hiding them!	Он и не подумал до сих пор их вынуть и спрятать!
He had not even thought of them while he was examining his clothes!	Не вспомнил о них даже теперь, как платье осматривал!
What next?	Что же это?
Instantly he rushed to take them out and fling them on the table.	Мигом бросился он их вынимать и выбрасывать на стол.
When he had pulled out everything, and turned the pocket inside out to be sure there was nothing left, he carried the whole heap to the corner.	Выбрав все, даже выворотив карманы, чтоб удостовериться, не остается ли еще чего, он всю эту кучу перенес в угол.
The paper had come off the bottom of the wall and hung there in tatters. He began stuffing all the things into the hole under the paper:	Там, в самом углу, внизу, в одном месте были разодраны отставшие от стены обои: тотчас же он начал все запихивать в эту дыру, под бумагу: "вошло!
"They're in! All out of sight, and the purse too!" he thought gleefully, getting up and gazing blankly at the hole which bulged out more than ever.	Все с глаз долой и кошелек тоже!" - радостно думал он, привстав и тупо смотря в угол, в оттопырившуюся еще больше дыру.
Suddenly he shuddered all over with horror; "My God!" he whispered in despair: "what's the matter with me?	Вдруг он весь вздрогнул от ужаса: "Боже мой, -шептал он в отчаянии, - что со мною?
Is that hidden?	Разве это спрятано?
Is that the way to hide things?"	Разве так прячут?"
He had not reckoned on having trinkets to hide. He had only thought of money, and so had not prepared a hiding-place. "But now, now, what am I glad of?" he thought,	Правда, он и не рассчитывал на вещи; он думал, что будут одни только деньги, а потому и не приготовил заранее места, - "но теперь-то, теперь чему я рад? - думал он.
"Is that hiding things?	- Разве так прячут?
My reason's deserting me--simply!"	Подлинно разум меня оставляет!"
He sat down on the sofa in exhaustion and was at once shaken by another unbearable fit of shivering. Mechanically he drew from a chair beside him his old student's winter coat, which was still warm though almost in rags, covered himself up with it and once more sank into drowsiness and delirium. He lost consciousness.	В изнеможении сел он на диван, и тотчас же нестерпимый озноб снова затряс его. Машинально потащил он лежавшее подле, на стуле, бывшее его студенческое зимнее пальто, теплое, но уже почти в лохмотьях, накрылся им, и сон, и бред опять разом охватили его. Он забылся.
Not more than five minutes had passed when he jumped up a second time, and at once pounced in a frenzy on his clothes again.	Не более как минут через пять вскочил он снова и тотчас же, в исступлении, опять кинулся к своему платью.
"How could I go to sleep again with nothing done?	"Как это мог я опять заснуть, тогда как ничего не сделано!
Yes, yes; I have not taken the loop off the armhole!	Так и есть, так и есть: петлю подмышкой до сих пор не снял!
I forgot it, forgot a thing like that!	Забыл, об таком деле забыл!
Such a piece of evidence!"	Такая улика!"

He pulled off the noose, hurriedly cut it to pieces and threw the bits among his linen under the pillow. "Pieces of torn linen couldn't rouse suspicion, whatever happened; I think not, I think not, any way!" he repeated, standing in the middle of the room, and with painful concentration he fell to gazing about him again, at the floor and everywhere, trying to make sure he had not forgotten anything. The conviction that all his faculties, even memory, and the simplest power of reflection were failing him, began to be an insufferable torture.	Он сдернул петлю и поскорей стал разрывать ее в куски, запихивая их под подушку в белье. "Куски рваной холстины ни в каком случае не возбудят подозрения; кажется так, кажется так!" - повторял он, стоя среди комнаты, и с напряженным до боли вниманием стал опять высматривать кругом, на полу и везде, не забыл ли еще чего-нибудь? Уверенность, что все, даже память, даже простое соображение оставляют его, начинала нестерпимо его мучить.
"Surely it isn't beginning already! Surely it isn't my punishment coming upon me? It is!" The frayed rags he had cut off his trousers were actually lying on the floor in the middle of the room, where anyone coming in would see them! "What is the matter with me!" he cried again, like one distraught. Then a strange idea entered his head; that, perhaps, all his clothes were covered with blood, that, perhaps, there were a great many stains, but that he did not see them, did not notice them because his perceptions were failing, were going to pieces... his reason was clouded.... Suddenly he remembered that there had been blood on the purse too.	"Что, неужели уж начинается, неужели это уж казнь наступает? Вон, вон, так и есть!" Действительно, обрезки бахромы, которую он срезал с панталон, так и валялись на полу, среди комнаты, чтобы первый увидел! "Да что же это со мною!" - вскричал он опять, как потерянный. Тут пришла ему в голову странная мысль: что, может быть, и все его платье в крови, что, может быть, много пятен, но что он их только не видит, не замечает, потому что соображение его ослабело, раздроблено... ум помрачен... Вдруг он вспомнил, что и на кошельке была кровь.
"Ah!	"Ба!
Then there must be blood on the pocket too, for I put the wet purse in my pocket!"	Так, стало быть, и в кармане тоже должна быть кровь, потому что я еще мокрый кошелек тогда в карман сунул!"
In a flash he had turned the pocket inside out and, yes!--there were traces, stains on the lining of the pocket!	Мигом выворотил он карман, и - так и есть -на подкладке кармана есть следы, пятна!
"So my reason has not quite deserted me, so I still have some sense and memory, since I guessed it of myself," he thought triumphantly, with a deep sigh of relief; "it's simply the weakness of fever, a moment's delirium," and he tore the whole lining out of the left pocket of his trousers.	"Стало быть, не оставил же еще совсем разум, стало быть, есть же соображение и память, коли сам спохватился и догадался! - подумал он с торжеством, глубоко и радостно вздохнув всею грудью, - просто слабосилие лихорадочное, бред на минуту", - и он вырвал всю подкладку из левого кармана панталон.
At that instant the sunlight fell on his left boot; on the sock which poked out from the boot, he fancied there were traces!	В эту минуту луч солнца осветил его левый сапог: на носке, который выглядывал из сапога, как будто показались знаки.
He flung off his boots; "traces indeed!	Он сбросил сапог: "действительно знаки!
The tip of the sock was soaked with blood;" he must have unwarily stepped into that pool.... "But what am I to do with this now?	Весь кончик носка пропитан кровью"; должно быть, он в ту лужу неосторожно тогда ступил... "Но что же теперь с этим делать?
Where am I to put the sock and rags and pocket?"	Куда девать этот носок, бахрому, карман?"
He gathered them all up in his hands and stood in the middle of the room.	Он сгреб все это в руку и стоял среди комнаты.
"In the stove?	"В печку?

But they would ransack the stove first of all.	Но в печке прежде всего начнут рыться.
Burn them?	Сжечь?
But what can I burn them with?	Да и чем сжечь?
There are no matches even.	Спичек даже нет.
No, better go out and throw it all away somewhere.	Нет, лучше выйти куда-нибудь и все выбросить.
Yes, better throw it away," he repeated, sitting down on the sofa again, "and at once, this minute, without lingering..." But his head sank on the pillow instead. Again the unbearable icy shivering came over him; again he drew his coat over him.	Да! лучше выбросить! - повторял он, опять садясь на диван, - и сейчас, сию минуту, не медля!.." Но вместо того голова его опять склонилась на подушку; опять оледенил его нестерпимый озноб; опять он потащил на себя шинель.
And for a long while, for some hours, he was haunted by the impulse to "go off somewhere at once, this moment, and fling it all away, so that it may be out of sight and done with, at once, at once!" Several times he tried to rise from the sofa, but could not.	И долго, несколько часов, ему все еще мерещилось порывами, что "вот бы сейчас, не откладывая, пойти куда-нибудь и все выбросить, чтоб уж с глаз долой, поскорей, поскорей!" Он порывался с дивана несколько раз, хотел было встать, но уже не мог.
He was thoroughly waked up at last by a violent knocking at his door.	Окончательно разбудил его сильный стук в двери.
"Open, do, are you dead or alive?	- Да отвори, жив аль нет?
He keeps sleeping here!" shouted Nastasya, banging with her fist on the door. "For whole days together he's snoring here like a dog!	И все-то он дрыхнет! - кричала Настасья, стуча кулаком в дверь, - целые дни-то деньские, как пес, дрыхнет!
A dog he is too.	Пес и есть!
Open I tell you.	Отвори, что ль.
It's past ten." "Maybe he's not at home," said a man's voice.	Одиннадцатый час. - А може, и дома нет! -проговорил мужской голос.
"Ha! that's the porter's voice....	"Ба! это голос дворника...
What does he want?"	Что ему надо?"
He jumped up and sat on the sofa.	Он вскочил и сел на диване.
The beating of his heart was a positive pain.	Сердце стучало так, что даже больно стало.
"Then who can have latched the door?" retorted Nastasya.	- А крюком кто ж заперся? - возразила Настасья, -ишь, запирать стал!
"He's taken to bolting himself in!	Самого, что ль, унесут?
As if he were worth stealing! Open, you stupid, wake up!"	Отвори, голова, проснись!
"What do they want?	"Что им надо?
Why the porter?	Зачем дворник?
All's discovered.	Все известно.
Resist or open?	Сопротивляться или отворить?
Come what may!..."	Пропадай..."
He half rose, stooped forward and unlatched the door.	Он привстал, нагнулся вперед и снял крюк.

His room was so small that he could undo the latch without leaving the bed.	Вся его комната была такого размера, что можно было снять крюк, не вставая с постели.
Yes; the porter and Nastasya were standing there.	Так и есть: стоят дворник и Настасья.
Nastasya stared at him in a strange way.	Настасья как-то странно его оглянула.
He glanced with a defiant and desperate air at the porter, who without a word held out a grey folded paper sealed with bottle-wax.	Он с вызывающим и отчаянным видом взглянул на дворника. Тот молча протянул ему серую, сложенную вдвое бумажку, запечатанную бутылочным сургучом.
"A notice from the office," he announced, as he gave him the paper.	- Повестка, из конторы, - проговорил он, подавая бумагу.
"From what office?"	- Из какой конторы?..
"A summons to the police office, of course.	- В полицию, значит, зовут, в контору.
You know which office."	Известно, какая контора.
"To the police?...	- В полицию!..
What for?..."	Зачем?..
"How can I tell?	- А мне почем знать.
You're sent for, so you go."	Требуют, и иди.
The man looked at him attentively, looked round the room and turned to go away.	- Он внимательно посмотрел на него, осмотрелся кругом и повернулся уходить.
"He's downright ill!" observed Nastasya, not taking her eyes off him.	- Никак совсем разболелся? - заметила Настасья, не спускавшая с него глаз.
The porter turned his head for a moment.	Дворник тоже на минуту обернул голову.
"He's been in a fever since yesterday," she added.	- Со вчерашнего дня в жару, - прибавила она.
Raskolnikov made no response and held the paper in his hands, without opening it.	Он не отвечал и держал в руках бумагу, не распечатывая.
"Don't you get up then," Nastasya went on compassionately, seeing that he was letting his feet down from the sofa.	- Да уж не вставай, - продолжала Настасья, разжалобясь и видя, что он спускает с дивана ноги.
"You're ill, and so don't go; there's no such hurry.	- Болен, так и не ходи: не сгорит.
What have you got there?"	Что у те в руках-то?
He looked; in his right hand he held the shreds he had cut from his trousers, the sock, and the rags of the pocket.	Он взглянул: в правой руке у него отрезанные куски бахромы, носок и лоскутья вырванного кармана.
So he had been asleep with them in his hand.	Так и спал с ними.
Afterwards reflecting upon it, he remembered that half waking up in his fever, he had grasped all this tightly in his hand and so fallen asleep again.	Потом уже, размышляя об этом, вспоминал он, что, и полупросыпаясь в жару, крепко-накрепко стискивал все это в руке и так опять засыпал.
"Look at the rags he's collected and sleeps with them, as though he has got hold of a treasure..."	- Ишь лохмотьев каких набрал и спит с ними, ровно с кладом...
And Nastasya went off into her hysterical giggle.	- И Настасья закатилась своим болезненнонервическим смехом.

Instantly he thrust them all under his great coat and fixed his eyes intently upon her.	Мигом сунул он все под шинель и пристально впился в нее глазами.
Far as he was from being capable of rational reflection at that moment, he felt that no one would behave like that with a person who was going to be arrested.	Хоть и очень мало мог он в ту минуту вполне толково сообразить, но чувствовал, что с человеком не так обращаться будут, когда придут его брать.
"But... the police?"	"Но... полиция?"
"You'd better have some tea!	- Чаю бы выпил?
Yes?	Хошь, что ли?
I'll bring it, there's some left."	Принесу; осталось...
"No... I'm going; I'll go at once," he muttered, getting on to his feet.	- Нет... я пойду: я сейчас пойду, - бормотал он, становясь на ноги.
"Why, you'll never get downstairs!"	- Поди, и с лестницы не сойдешь?
"Yes, I'll go."	- Пойду...
"As you please."	- Как хошь.
She followed the porter out.	Она ушла вслед за дворником.
At once he rushed to the light to examine the sock and the rags.	Тотчас же бросился он к свету осматривать носок и бахрому:
"There are stains, but not very noticeable; all covered with dirt, and rubbed and already discoloured.	"Пятна есть, но не совсем приметно; все загрязнилось, затерлось и уже выцвело.
No one who had no suspicion could distinguish anything.	Кто не знает заранее - ничего не разглядит.
Nastasya from a distance could not have noticed, thank God!"	Настасья, стало быть, ничего издали не могла приметить, слава богу!"
Then with a tremor he broke the seal of the notice and began reading; he was a long while reading, before he understood.	Тогда с трепетом распечатал он повестку и стал читать; долго читал он и наконец-то понял.
It was an ordinary summons from the district police-station to appear that day at half-past nine at the office of the district superintendent.	Это была обыкновенная повестка из квартала явиться на сегодняшний день, в половине десятого, в контору квартального надзирателя.
"But when has such a thing happened?	"Да когда ж это бывало?
I never have anything to do with the police!	Никаких я дел сам по себе не имею с полицией!
And why just to-day?" he thought in agonising bewilderment.	И почему как раз сегодня? - думал он в мучительном недоумении.
"Good God, only get it over soon!"	- Господи, поскорей бы уж!"
He was flinging himself on his knees to pray, but broke into laughter--not at the idea of prayer, but at himself.	Он было бросился на колени молиться, но даже сам рассмеялся, - не над молитвой, а над собой.
He began, hurriedly dressing.	Он поспешно стал одеваться.
"If I'm lost, I am lost, I don't care!	"Пропаду так пропаду, все равно!
Shall I put the sock on?" he suddenly wondered, "it will get dustier still and the traces will be gone."	Носок надеть! - вздумалось вдруг ему, - еще больше затрется в пыли, и следы пропадут".

But no sooner had he put it on than he pulled it off again in loathing and horror.	Но только что он надел, тотчас же и сдернул его с отвращением и ужасом.
He pulled it off, but reflecting that he had no other socks, he picked it up and put it on again--and again he laughed.	Сдернул, но, сообразив, что другого нет, взял и надел опять - и опять рассмеялся.
"That's all conventional, that's all relative, merely a way of looking at it," he thought in a flash, but only on the top surface of his mind, while he was shuddering all over, "there, I've got it on!	"Все это условно, все относительно, все это одни только формы, - подумал он мельком, одним только краешком мысли, а сам дрожа всем телом, - ведь вот надел же!
I have finished by getting it on!"	Ведь кончил же тем, что надел!"
But his laughter was quickly followed by despair.	Смех, впрочем, тотчас же сменился отчаянием.
"No, it's too much for me..." he thought.	"Нет, не по силам..." подумалось ему.
His legs shook.	Ноги его дрожали.
"From fear," he muttered.	"От страху", - пробормотал он про себя.
His head swam and ached with fever.	Голова кружилась и болела от жару.
"It's a trick!	"Это хитрость!
They want to decoy me there and confound me over everything," he mused, as he went out on to the stairs--"the worst of it is I'm almost light-headed... I may blurt out something stupid..."	Это они хотят заманить меня хитростью и вдруг сбить на всем, - продолжал он про себя, выходя на лестницу. - Скверно то, что я почти в бреду... я могу соврать какую-нибудь глупость..."
On the stairs he remembered that he was leaving all the things just as they were in the hole in the wall, "and very likely, it's on purpose to search when I'm out," he thought, and stopped short.	На лестнице он вспомнил, что оставляет все вещи так, в обойной дыре, - "а тут, пожалуй, нарочно без него обыск", - вспомнил и остановился.
But he was possessed by such despair, such cynicism of misery, if one may so call it, that with a wave of his hand he went on.	Но такое отчаяние и такой, если можно сказать, цинизм гибели вдруг овладели им, что он махнул рукой и пошел дальше.
"Only to get it over!"	"Только бы поскорей!.."
In the street the heat was insufferable again; not a drop of rain had fallen all those days.	На улице опять жара стояла невыносимая; хоть бы капля дождя во все эти дни.
Again dust, bricks and mortar, again the stench from the shops and pot-houses, again the drunken men, the Finnish pedlars and half-broken-down cabs.	Опять пыль, кирпич и известка, опять вонь из лавочек и распивочных, опять поминутно пьяные, чухонцы-разносчики и полуразвалившиеся извозчики.
The sun shone straight in his eyes, so that it hurt him to look out of them, and he felt his head going round--as a man in a fever is apt to feel when he comes out into the street on a bright sunny day.	Солнце ярко блеснуло ему в глаза, так что больно стало глядеть и голова его совсем закружилась, -обыкновенное ощущение лихорадочного, выходящего вдруг на улицу в яркий солнечный день.
When he reached the turning into _the_ street, in an agony of trepidation he looked down it... at _the_ house... and at once averted his eyes.	Дойдя до поворота во вчерашнюю улицу, он с мучительною тревогой заглянул в нее, на тот дом... и тотчас же отвел глаза.
"If they question me, perhaps I'll simply tell," he thought, as he drew near the police-station.	"Если спросят, я, может быть, и скажу", -подумал он, подходя к конторе.

The police-station was about a quarter of a mile off.	Контора была от него с четверть версты.
It had lately been moved to new rooms on the fourth floor of a new house.	Она только что переехала на новую квартиру, в новый дом, в четвертый этаж.
He had been once for a moment in the old office but long ago.	На прежней квартире он был когда-то мельком, но очень давно.
Turning in at the gateway, he saw on the right a flight of stairs which a peasant was mounting with a book in his hand. "A house-porter, no doubt; so then, the office is here," and he began ascending the stairs on the chance.	Войдя под ворота, он увидел направо лестницу, по которой сходил мужик с книжкой в руках: "дворник, значит; значит, тут и есть контора", и он стал подниматься наверх наугад.
He did not want to ask questions of anyone.	Спрашивать ни у кого ни об чем не хотел.
"I'll go in, fall on my knees, and confess everything..." he thought, as he reached the fourth floor.	"Войду, стану на колена и все расскажу..." -подумал он, входя в четвертый этаж.
The staircase was steep, narrow and all sloppy with dirty water.	Лестница была узенькая, крутая и вся в помоях.
The kitchens of the flats opened on to the stairs and stood open almost the whole day.	Все кухни всех квартир во всех четырех этажах отворялись на эту лестницу и стояли так почти целый день.
So there was a fearful smell and heat.	Оттого была страшная духота.
The staircase was crowded with porters going up and down with their books under their arms, policemen, and persons of all sorts and both sexes.	Вверх и вниз всходили и сходили дворники с книжками под мышкой, хожалые и разный люд обоего пола - посетители.
The door of the office, too, stood wide open.	Дверь в самую контору была тоже настежь отворена.
Peasants stood waiting within.	Он вошел и остановился в прихожей.
There, too, the heat was stifling and there was a sickening smell of fresh paint and stale oil from the newly decorated rooms.	Тут все стояли и ждали какие-то мужики. Здесь тоже духота была чрезвычайная и, кроме того, до тошноты било в нос свежею, еще невыстоявшеюся краской на тухлой олифе вновь покрашенных комнат.
After waiting a little, he decided to move forward into the next room. All the rooms were small and low-pitched.	Переждав немного, он рассудил подвинуться еще вперед, в следующую комнату Все крошечные и низенькие были комнаты.
A fearful impatience drew him on and on.	Страшное нетерпение тянуло его все дальше и дальше.
No one paid attention to him.	Никто не замечал его.
In the second room some clerks sat writing, dressed hardly better than he was, and rather a queer-looking set.	Во второй комнате сидели и писали какие-то писцы, одетые разве немного его получше, на вид все странный какой-то народ.
He went up to one of them.	Он обратился к одному из них.
"What is it?"	- Чего тебе?
He showed the notice he had received.	Он показал повестку из конторы.

"You are a student?" the man asked, glancing at the notice.	- Вы студент? - спросил тот, взглянув на повестку.
"Yes, formerly a student."	- Да, бывший студент.
The clerk looked at him, but without the slightest interest.	Писец оглядел его, впрочем без всякого любопытства.
He was a particularly unkempt person with the look of a fixed idea in his eye.	Это был какой-то особенно взъерошенный человек с неподвижною идеей во взгляде.
"There would be no getting anything out of him, because he has no interest in anything," thought Raskolnikov.	"От этого ничего не узнаешь, потому что ему все равно", - подумал Раскольников.
"Go in there to the head clerk," said the clerk, pointing towards the furthest room.	- Ступайте туда, к письмоводителю, - сказал писец и ткнул вперед пальцем, показывая на самую последнюю комнату.
He went into that room--the fourth in order; it was a small room and packed full of people, rather better dressed than in the outer rooms.	Он вошел в эту комнату (четвертую по порядку), тесную и битком набитую публикой - народом, несколько почище одетым, чем в тех комнатах.
Among them were two ladies.	Между посетителями были две дамы.
One, poorly dressed in mourning, sat at the table opposite the chief clerk, writing something at his dictation.	Одна в трауре, бедно одетая, сидела за столом против письмоводителя и что-то писала под его диктовку.
The other, a very stout, buxom woman with a purplish-red, blotchy face, excessively smartly dressed with a brooch on her bosom as big as a saucer, was standing on one side, apparently waiting for something.	Другая же дама, очень полная и багровокрасная, с пятнами, видная женщина, и что-то уж очень пышно одетая, с брошкой на груди, величиной в чайное блюдечко, стояла в сторонке и чего-то ждала.
Raskolnikov thrust his notice upon the head clerk.	Раскольников сунул письмоводителю свою повестку.
The latter glanced at it, said: "Wait a minute," and went on attending to the lady in mourning.	Тот мельком взглянул на нее, сказал: "подождите" и продолжал заниматься с траурною дамой.
He breathed more freely.	Он перевел дух свободнее.
"It can't be that!"	"Наверно, не то!"
By degrees he began to regain confidence, he kept urging himself to have courage and be calm.	Мало-помалу он стал ободряться, он усовещивал себя всеми силами ободриться и опомниться.
"Some foolishness, some trifling carelessness, and I may betray myself!	"Какая-нибудь глупость, какая-нибудь самая мелкая неосторожность, и я могу всего себя выдать!
Hm... it's a pity there's no air here," he added, "it's stifling....	Гм... жаль, что здесь воздуху нет, - прибавил он, -духота...
It makes one's head dizzier than ever... and one's mind too..."	Голова еще больше кружится... и ум тоже..."
He was conscious of a terrible inner turmoil.	Он чувствовал во всем себе страшный беспорядок.

He was afraid of losing his self-control; he tried to catch at something and fix his mind on it, something quite irrelevant, but he could not succeed in this at all.	Он сам боялся не совладеть с собой. Он старался прицепиться к чему-нибудь и о чем бы нибудь думать, о совершенно постороннем, но это совсем не удавалось.
Yet the head clerk greatly interested him, he kept hoping to see through him and guess something from his face.	Письмоводитель сильно, впрочем, интересовал его: ему все хотелось что-нибудь угадать по его лицу, раскусить.
He was a very young man, about two and twenty, with a dark mobile face that looked older than his years. He was fashionably dressed and foppish, with his hair parted in the middle, well combed and pomaded, and wore a number of rings on his well-scrubbed fingers and a gold chain on his waistcoat.	Это был очень молодой человек, лет двадцати двух, с смуглою и подвижною физиономией, казавшеюся старее своих лет, одетый по моде и фатом, с пробором на затылке, расчесанный и распомаженный, со множеством перстней и колец на белых отчищенных щетками пальцах и золотыми цепями на жилете.
He said a couple of words in French to a foreigner who was in the room, and said them fairly correctly.	С одним бывшим тут иностранцем он даже сказал слова два по-французски, и очень удовлетворительно.
"Luise Ivanovna, you can sit down," he said casually to the gaily-dressed, purple-faced lady, who was still standing as though not venturing to sit down, though there was a chair beside her.	- Луиза Ивановна, вы бы сели, - сказал он мельком разодетой багрово-красной даме, которая все стояла, как будто не смея сама сесть, хотя стул был рядом.
"Ich danke," said the latter, and softly, with a rustle of silk she sank into the chair.	- Ich danke, - сказала та и тихо, с шелковым шумом, опустилась на стул.
Her light blue dress trimmed with white lace floated about the table like an air-balloon and filled almost half the room.	Светло-голубое с белою кружевною отделкой платье ее, точно воздушный шар, распространилось вокруг стула и заняло чуть не полкомнаты.
She smelt of scent.	Понесло духами.
But she was obviously embarrassed at filling half the room and smelling so strongly of scent; and though her smile was impudent as well as cringing, it betrayed evident uneasiness.	Но дама, очевидно, робела того, что занимает полкомнаты и что от нее так несет духами, хотя и улыбалась трусливо и нахально вместе, но с явным беспокойством.
The lady in mourning had done at last, and got up.	Траурная дама наконец кончила и стала вставать.
All at once, with some noise, an officer walked in very jauntily, with a peculiar swing of his shoulders at each step. He tossed his cockaded cap on the table and sat down in an easy-chair.	Вдруг, с некоторым шумом, весьма молодцевато и как-то особенно повертывая с каждым шагом плечами, вошел офицер, бросил фуражку с кокардой на стол и сел в кресла.
The small lady positively skipped from her seat on seeing him, and fell to curtsying in a sort of ecstasy; but the officer took not the smallest notice of her, and she did not venture to sit down again in his presence.	Пышная дама так и подпрыгнула с места, его завидя, и с каким-то особенным восторгом принялась приседать; но офицер не обратил на нее ни малейшего внимания, а она уже не смела больше при нем садиться.
He was the assistant superintendent. He had a reddish moustache that stood out horizontally on each side of his face, and extremely small features, expressive of nothing much except a certain insolence.	Это был поручик, помощник квартального надзирателя, с горизонтально торчавшими в обе стороны рыжеватыми усами и с чрезвычайно мелкими чертами лица, ничего, впрочем, особенного, кроме некоторого нахальства, не выражавшими.

He looked askance and rather indignantly at Raskolnikov; he was so very badly dressed, and in spite of his humiliating position, his bearing was by no means in keeping with his clothes. Raskolnikov had unwarily fixed a very long and direct look on him, so that he felt positively affronted.	Он искоса и отчасти с негодованием посмотрел на Раскольникова: слишком уж на нем был скверен костюм, и, несмотря на все принижение, все еще не по костюму была осанка; Раскольников, по неосторожности, слишком прямо и долго посмотрел на него, так что тот даже обиделся.
"What do you want?" he shouted, apparently astonished that such a ragged fellow was not annihilated by the majesty of his glance.	- Тебе чего? - крикнул он, вероятно удивляясь, что такой оборванец и не думает стушевываться от его молниеносного взгляда.
"I was summoned... by a notice..." Raskolnikov faltered.	- Потребовали... по повестке... - отвечал кое-как Раскольников.
"For the recovery of money due, from _the student_," the head clerk interfered hurriedly, tearing himself from his papers.	- Это по делу о взыскании с них денег, с студента, - заторопился письмоводитель, отрываясь от бумаги.
"Here!" and he flung Raskolnikov a document and pointed out the place. "Read that!"	- Вот-с! - и он перекинул Раскольникову тетрадь, указав в ней место, - прочтите!
"Money?	"Денег?
What money?" thought Raskolnikov, "but... then... it's certainly not _that_."	Каких денег? - думал Раскольников, - но... стало быть, уж наверно не то!"
And he trembled with joy.	И он вздрогнул от радости.
He felt sudden intense indescribable relief.	Ему стало вдруг ужасно, невыразимо легко.
A load was lifted from his back.	Все с плеч слетело.
"And pray, what time were you directed to appear, sir?" shouted the assistant superintendent, seeming for some unknown reason more and more aggrieved. "You are told to come at nine, and now it's twelve!"	- А в котором часу вам приходить написано, милостисдарь?- крикнул поручик, все более и более неизвестно чем оскорбляясь, - вам пишут в девять, а теперь уже двенадцатый час!
"The notice was only brought me a quarter of an hour ago," Raskolnikov answered loudly over his shoulder. To his own surprise he, too, grew suddenly angry and found a certain pleasure in it.	- Мне принесли всего четверть часа назад, -громко и через плечо отвечал Раскольников, тоже внезапно и неожиданно для себя рассердившийся и даже находя в этом некоторое удовольствие.
"And it's enough that I have come here ill with fever."	- И того довольно, что я больной в лихорадке пришел.
"Kindly refrain from shouting!"	- Не извольте кричать!
"I'm not shouting, I'm speaking very quietly, it's you who are shouting at me. I'm a student, and allow no one to shout at me."	- Я и не кричу, а весьма ровно говорю, а это вы на меня кричите; а я студент и кричать на себя не позволю.
The assistant superintendent was so furious that for the first minute he could only splutter inarticulately.	Помощник до того вспылил, что в первую минуту даже ничего не мог выговорить, и только какие-то брызги вылетели из уст его.
He leaped up from his seat.	Он вскочил с места.
"Be silent!	- Извольте ма-а-а-лчать!
You are in a government office.	Вы в присутствии.
Don't be impudent, sir!"	Не гр-р-рубиянить, судырь!

"You're in a government office, too," cried Raskolnikov, "and you're smoking a cigarette as well as shouting, so you are showing disrespect to all of us."	- Да и вы в присутствии, - вскрикнул Раскольников, - а кроме того, что кричите, папиросу курите, стало быть, всем нам манкируете.
He felt an indescribable satisfaction at having said this.	- Проговорив это, Раскольников почувствовал невыразимое наслаждение.
The head clerk looked at him with a smile.	Письмоводитель с улыбкой смотрел на них.
The angry assistant superintendent was obviously disconcerted.	Горячий поручик был видимо озадачен.
"That's not your business!" he shouted at last with unnatural loudness. "Kindly make the declaration demanded of you.	- Это не ваше дело-с! - прокричал он наконец как-то неестественно громко, - а вот извольте-ка подать отзыв, который с вас требуют.
Show him. Alexandr Grigorievitch.	Покажите ему, Александр Григорьевич.
There is a complaint against you!	Жалобы на вас!
You don't pay your debts!	Денег не платите!
You're a fine bird!"	Ишь какой вылетел сокол ясный!
But Raskolnikov was not listening now; he had eagerly clutched at the paper, in haste to find an explanation.	Но Раскольников уже не слушал и жадно схватился за бумагу, ища поскорей разгадки.
He read it once, and a second time, and still did not understand.	Прочел раз, другой, и не понял.
"What is this?" he asked the head clerk.	- Это что же? - спросил он письмоводителя.
"It is for the recovery of money on an I O U, a writ.	- Это деньги с вас по заемному письму требуют, взыскание.
You must either pay it, with all expenses, costs and so on, or give a written declaration when you can pay it, and at the same time an undertaking not to leave the capital without payment, and nor to sell or conceal your property.	Вы должны или уплатить со всеми издержками, ценными и прочими, или дать письменно отзыв, когда можете уплатить, а вместе с тем и обязательство не выезжать до уплаты из столицы и не продавать и не скрывать своего имущества.
The creditor is at liberty to sell your property, and proceed against you according to the law."	А заимодавец волен продать ваше имущество, а с вами поступить по законам.
"But I... am not in debt to anyone!"	- Да я... никому не должен!
"That's not our business.	- Это уж не наше дело.
Here, an I O U for a hundred and fifteen roubles, legally attested, and due for payment, has been brought us for recovery, given by you to the widow of the assessor Zarnitsyn, nine months ago, and paid over by the widow Zarnitsyn to one Mr. Tchebarov. We therefore summon you, hereupon."	А к нам вот поступило ко взысканию просроченное и законно протестованное заемное письмо в сто пятнадцать рублей, выданное вами вдове, коллежской асессорше Зарницыной, назад тому девять месяцев, а от вдовы Зарницыной перешедшее уплатою к надворному советнику Чебарову, мы и приглашаем вас посему к отзыву.
"But she is my landlady!"	- Да ведь она ж моя хозяйка?
"And what if she is your landlady?"	- Ну так что ж, что хозяйка?

The head clerk looked at him with a condescending smile of compassion, and at the same time with a certain triumph, as at a novice under fire for the first time--as though he would say:	Письмоводитель смотрел на него с снисходительною улыбкой сожаления, а вместе с тем и некоторого торжества, как на новичка, которого только что начинают обстреливать:
"Well, how do you feel now?"	"Что, дескать, каково ты теперь себя чувствуешь?"
But what did he care now for an I O U, for a writ of recovery!	Но какое, какое было ему теперь дело до заемного письма, до взыскания!
Was that worth worrying about now, was it worth attention even!	Стоило ли это теперь хоть какой-нибудь тревоги, в свою очередь, хотя какого-нибудь даже внимания!
He stood, he read, he listened, he answered, he even asked questions himself, but all mechanically.	Он стоял, читал, слушал, отвечал, сам даже спрашивал, но все это машинально.
The triumphant sense of security, of deliverance from overwhelming danger, that was what filled his whole soul that moment without thought for the future, without analysis, without suppositions or surmises, without doubts and without questioning.	Торжество самосохранения, спасение от давившей опасности - вот что наполняло в эту минуту все его существо, без предвидения, без анализа, без будущих загадываний и отгадываний, без сомнений и без вопросов.
It was an instant of full, direct, purely instinctive joy.	Это была минута полной, непосредственной, чисто животной радости.
But at that very moment something like a thunderstorm took place in the office.	Но в эту самую минуту в конторе произошло нечто вроде грома и молнии.
The assistant superintendent, still shaken by Raskolnikov's disrespect, still fuming and obviously anxious to keep up his wounded dignity, pounced on the unfortunate smart lady, who had been gazing at him ever since he came in with an exceedingly silly smile.	Поручик, еще весь потрясенный непочтительностию, весь пылая и, очевидно, желая поддержать пострадавшую амбицию, набросился всеми перунами на несчастную "пышную даму", смотревшую на него, с тех самых пор как он вошел, с преглупейшею улыбкой.
"You shameful hussy!" he shouted suddenly at the top of his voice. (The lady in mourning had left the office.) "What was going on at your house last night?	- А ты, такая-сякая и этакая, - крикнул он вдруг во все горло (траурная дама уже вышла) - у тебя там что прошедшую ночь произошло? а?
Eh! A disgrace again, you're a scandal to the whole street.	Опять позор, дебош не всю улицу производишь.
Fighting and drinking again.	Опять драка и пьянство.
Do you want the house of correction?	В смирительный мечтаешь!
Why, I have warned you ten times over that I would not let you off the eleventh!	Ведь я уж тебе говорил, ведь я уж предупреждал тебя десять раз, что в одиннадцатый не спущу!
And here you are again, again, you... you...!"	А ты опять, опять, такая-сякая ты этакая!
The paper fell out of Raskolnikov's hands, and he looked wildly at the smart lady who was so unceremoniously treated.	Даже бумаг выпала из рук Раскольникова, и он дико смотрел на пышную даму, которую так бесцеремонно отделывали: но скоро, однако же, сообразил, в чем дело, и тотчас же вся эта история начала ему очень даже нравиться.
But he soon saw what it meant, and at once began to find positive amusement in the scandal.	Он слушал с удовольствием, так даже, что хотелось хохотать, хохотать, хохотать...

He listened with pleasure, so that he longed to laugh and laugh... all his nerves were on edge.	Все нервы его так и прыгали.
"Ilya Petrovitch!" the head clerk was beginning anxiously, but stopped short, for he knew from experience that the enraged assistant could not be stopped except by force.	- Илья Петрович! - начал было письмоводитель заботливо, но остановился выждать время, потому что вскипевшего поручика нельзя было удержать иначе, как за руки, что он знал по собственному опыту.
As for the smart lady, at first she positively trembled before the storm. But, strange to say, the more numerous and violent the terms of abuse became, the more amiable she looked, and the more seductive the smiles she lavished on the terrible assistant.	Что же касается пышной дамы, то вначале она так и затрепетала от грома и молнии; но странное дело: чем многочисленнее и крепче становились ругательства, тем вид ее становился любезнее, тем очаровательнее делалась ее улыбка, обращенная к грозному поручику.
She moved uneasily, and curtsied incessantly, waiting impatiently for a chance of putting in her word: and at last she found it.	Она семенила на месте и беспрерывно приседала, с нетерпением выжидая, что наконец-то и ей позволят ввернуть свое слово, и дождалась.
"There was no sort of noise or fighting in my house, Mr. Captain," she pattered all at once, like peas dropping, speaking Russian confidently, though with a strong German accent, "and no sort of scandal, and his honour came drunk, and it's the whole truth I am telling, Mr. Captain, and I am not to blame.... Mine is an honourable house, Mr. Captain, and honourable behaviour, Mr. Captain, and I always, always dislike any scandal myself.	- Никакой шум и драки у меня не буль, господин капитэн, - затараторила она вдруг, точно горох просыпали, с крепким немецким акцентом, хотя и бойко по-русски, - и никакой, никакой шкандаль, а они пришоль пьян, и это я все расскажит, господин капитэн, а я не виноват... у меня благородный дом, господин капитэн, и благородное обращение, господин капитэн, и я всегда, всегда сама не хотель никакой шкандаль.
But he came quite tipsy, and asked for three bottles again, and then he lifted up one leg, and began playing the pianoforte with one foot, and that is not at all right in an honourable house, and he _ganz_ broke the piano, and it was very bad manners indeed and I said so.	А они совсем пришоль пьян и потом опять три путилки спросил, а потом один поднял ноги и стал но'гом фортепьян играль, и это совсем нехорошо в благородный дом, и он ганц фортепьян ломаль, и совсем, совсем тут нет никакой манир, и я сказаль.
And he took up a bottle and began hitting everyone with it.	А он путилку взял и стал всех сзади путилкой толкаль.
And then I called the porter, and Karl came, and he took Karl and hit him in the eye; and he hit Henriette in the eye, too, and gave me five slaps on the cheek.	И тут как я стал скоро дворник позваль и Карль пришоль, он взял Карль и глаз прибиль, и Г енриет тоже глаз прибиль а мне пять раз щеку биль.
And it was so ungentlemanly in an honourable house, Mr. Captain, and I screamed.	И это так неделикатно в благородный дом, господин капитэн, и я кричаль.
And he opened the window over the canal, and stood in the window, squealing like a little pig; it was a disgrace.	А он на канав окно отворяль и стал в окно, как маленькая свинья, визжаль; и это срам.
The idea of squealing like a little pig at the window into the street!	И как можно в окно на улиц, как маленькая свинья, визжаль?
Fie upon him!	Фуй-фуй-фуй!
And Karl pulled him away from the window by his coat, and it is true, Mr. Captain, he tore _sein rock_.	И Карль сзади его за фрак от окна таскаль и тут, это правда, господин капитэн, ему зейн рок изорваль.

And then he shouted that _man muss_ pay him fifteen roubles damages.	И тогда он кричаль, что ему пятнадцать целковых ман мус штраф платиль.
And I did pay him, Mr. Captain, five roubles for sein rock .	И я сама, господин капитэн, пять целковых ему зейнрок платиль.
And he is an ungentlemanly visitor and caused all the scandal.	И это неблагородный гость, господин капитэн, и всякой шкандаль делаль!
'I will show you up,' he said, 'for I can write to all the papers about you.'"	Я, говориль, на вас большой сатир гедрюкт будет, потому я во всех газет могу про вас все сочиниль.
"Then he was an author?"	- Из сочинителей, значит?
"Yes, Mr. Captain, and what an ungentlemanly visitor in an honourable house...."	- Да, господин капитэн, и какой же это неблагородный гость, господин капитэн, когда в благородный дом...
"Now then!	- Ну-ну-ну!
Enough!	Довольно!
I have told you already..."	Я уж тебе говорил, говорил, я ведь тебе говорил...
"Ilya Petrovitch!" the head clerk repeated significantly.	- Илья Петрович! - снова значительно проговорил письмоводитель.
The assistant glanced rapidly at him; the head clerk slightly shook his head.	Поручик быстро взглянул на него; письмоводитель слегка кивнул головой.
!!	- ...
So I tell you this, most respectable Luise Ivanovna, and I tell it you for the last time," the assistant went on.	Так вот же тебе, почтеннейшая Лавиза Ивановна, мой последний сказ, и уж это в последний раз, - продолжал поручик.
"If there is a scandal in your honourable house once again, I will put you yourself in the lock-up, as it is called in polite society.	- Если у тебя еще хоть один только раз в твоем благородном доме произойдет скандал, так я тебя самое на цугундер, как в высоком слоге говориться.
Do you hear?	Слышала?
So a literary man, an author took five roubles for his coat-tail in an 'honourable house'?	Так литератор, сочинитель, пять целковых в "благородном доме" за фалду взял?
A nice set, these authors!"	Вот они, сочинители!
And he cast a contemptuous glance at Raskolnikov. "There was a scandal the other day in a restaurant, too.	- Третьего дня в трактире тоже история: пообедал, а платить не желает; "я, дескать, вас в сатире за то опишу".
An author had eaten his dinner and would not pay; 'I'll write a satire on you,' says he. And there was another of them on a steamer last week used the most disgraceful language to the respectable family of a civil councillor, his wife and daughter.	На пароходе тоже другой, на прошлой неделе, почтенное семейство статского советника, жену и дочь, подлейшими словами обозвал.
And there was one of them turned out of a confectioner's shop the other day.	Из кондитерской намедни в толчки одного выгнали.

They are like that, authors, literary men, students, town-criers.... Pfoo!	Вот они каковы, сочинители, литераторы, студенты, глашатаи... тьфу!
You get along!	А ты пошла!
I shall look in upon you myself one day. Then you had better be careful!	Я вот сам к тебе загляну... тогда берегись!
Do you hear?"	Слышала?
With hurried deference, Luise Ivanovna fell to curtsying in all directions, and so curtsied herself to the door. But at the door, she stumbled backwards against a good-looking officer with a fresh, open face and splendid thick fair whiskers.	Луиза Ивановна с уторопленною любезностью пустилась приседать на все стороны и, приседая, допятилась до дверей; но в дверях наскочила задом на одного видного офицера, с открытым свежим лицом и с превосходными густейшими белокурыми бакенами.
This was the superintendent of the district himself, Nikodim Fomitch.	Это был сам Никодим Фомич, квартальный надзиратель.
Luise Ivanovna made haste to curtsy almost to the ground, and with mincing little steps, she fluttered out of the office.	Луиза Ивановна поспешила присесть чуть не до полу и частыми мелкими шагами, подпрыгивая, полетела из конторы.
"Again thunder and lightning--a hurricane!" said Nikodim Fomitch to Ilya Petrovitch in a civil and friendly tone. "You are aroused again, you are fuming again!	- Опять грохот, опять гром и молния, смерч, ураган! любезно и дружески обратился Никодим Фомич к Илье Петровичу, - опять растревожили сердце, опять закипел!
I heard it on the stairs!"	Еще с лестницы слышал.
"Well, what then!" Ilya Petrovitch drawled with gentlemanly nonchalance; and he walked with some papers to another table, with a jaunty swing of his shoulders at each step. "Here, if you will kindly look: an author, or a student, has been one at least, does not pay his debts, has given an I O U, won't clear out of his room, and complaints are constantly being lodged against him, and here he has been pleased to make a protest against my smoking in his presence!	- Да што! - с благородною небрежностию проговорил Илья Петрович (и даже не што, а как-то: "Да-а шта-а!"), переходя с какими-то бумагами к другому столу и картинно передергивая с каждым шагом плечами, куда шаг, туда и плечо; - вот-с, изволите видеть: господин сочинитель, то бишь студент, бывший то есть, денег не платит, векселей надавал, квартиру не очищает, беспрерывные на них поступают жалобы, а изволили в претензию войти, что я папироску при них закурил!
He behaves like a cad himself, and just look at him, please. Here's the gentleman, and very attractive he is!"	Сами п-п-подличают, а вот-с, извольте взглянуть на них: вот они в самом своем привлекательном теперь виде-с!
"Poverty is not a vice, my friend, but we know you go off like powder, you can't bear a slight, I daresay you took offence at something and went too far yourself," continued Nikodim Fomitch, turning affably to Raskolnikov. "But you were wrong there; he is a capital fellow, I assure you, but explosive, explosive!	- Бедность не порок, дружище, ну да уж что! Известно, порох, не мог обиды перенести. Вы чем-нибудь, верно, против него обиделись и сами не удержались, - продолжал Никодим Фомич, любезно обращаясь к Раскольникову, -но это вы напрасно: на-и-бла-га-а-ар-р-роднейший, я вам скажу, человек, но порох, порох!
He gets hot, fires up, boils over, and no stopping him!	Вспылил, вскипел, сгорел - и нет!
And then it's all over!	И все прошло!

And at the bottom he's a heart of gold!	И в результате одно только золото сердца!
His nickname in the regiment was the Explosive Lieutenant...."	Его и в полку прозвали: "поручик-порох"...
"And what a regiment it was, too," cried Ilya Petrovitch, much gratified at this agreeable banter, though still sulky.	- И какой еще п-п-полк был! - воскликнул Илья Петрович, весьма довольный, что его так приятно пощекотали, но все еще будируя.
Raskolnikov had a sudden desire to say something exceptionally pleasant to them all.	Раскольникову вдруг захотелось сказать им всем что-нибудь необыкновенно приятное.
"Excuse me, Captain," he began easily, suddenly addressing Nikodim Fomitch, "will you enter into my position?...	- Да помилуйте, капитан, - начал он весьма развязно, обращаясь вдруг к Никодиму Фомичу,- вникните и в мое положение...
I am ready to ask pardon, if I have been ill-mannered.	Я готов даже просить у них извинения, если в чем с своей стороны манкировал.
I am a poor student, sick and shattered (shattered was the word he used) by poverty.	Я бедный и больной студент, удрученный (он так и сказал: "удрученный") бедностью.
I am not studying, because I cannot keep myself now, but I shall get money....	Я бывший студент, потому что теперь не могу содержать себя, но я получу деньги...
I have a mother and sister in the province of X.	У меня мать и сестра в - й губернии...
They will send it to me, and I will pay.	Мне пришлют, и я... заплачу.
My landlady is a good-hearted woman, but she is so exasperated at my having lost my lessons, and not paying her for the last four months, that she does not even send up my dinner... and I don't understand this I O U at all.	Хозяйка моя добрая женщина, но она до того озлились, что я уроки потерял и не плачу четвертый месяц, что не присылает мне даже обедать... И не понимаю совершенно, какой это вексель!
She is asking me to pay her on this I O U. How am I to pay her? Judge for yourselves!..."	Теперь она с меня требует по заемному этому письму, что ж я ей заплачу, посудите сами!..
"But that is not our business, you know," the head clerk was observing.	- Но это ведь не наше дело... - опять было заметил письмоводитель...
"Yes, yes. I perfectly agree with you. But allow me to explain..." Raskolnikov put in again, still addressing Nikodim Fomitch, but trying his best to address Ilya Petrovitch also, though the latter persistently appeared to be rummaging among his papers and to be contemptuously oblivious of him.	- Позвольте, позвольте, я с вами совершенно согласен, но позвольте и мне разъяснить, -подхватил опять Раскольников, обращаясь не к письмоводителю, а все к Никодиму Фомичу, но стараясь всеми силами обращаться тоже и к Илье Петровичу, хотя тот упорно делал вид, что роется в бумагах и презрительно не обращает на него внимания, - позвольте и мне с своей стороны разъяснить, что я живу у ней уж около трех лет, с самого приезда из провинции и прежде... прежде... впрочем, отчего ж мне и не признаться в свою очередь, с самого начала я дал обещание, что женюсь на ее дочери, обещание словесное, совершенно свободное...

"Allow me to explain that I have been living with her for nearly three years and at first... at first... for why should I not confess it, at the very beginning I promised to marry her daughter, it was a verbal promise, freely given... she was a girl... indeed, I liked her, though I was not in love with her... a youthful affair in fact... that is, I mean to say, that my landlady gave me credit freely in those days, and I led a life of... I was very heedless..."	Это была девушка... впрочем, она мне даже нравилась... хотя я и не был влюблен... одним словом, молодость, то есть я хочу сказать, что хозяйка мне делала тогда много кредиту и я вел отчасти такую жизнь... я очень был легкомыслен...
"Nobody asks you for these personal details, sir, we've no time to waste," Ilya Petrovitch interposed roughly and with a note of triumph; but Raskolnikov stopped him hotly, though he suddenly found it exceedingly difficult to speak.	- С вас вовсе не требуют таких интимностей, милостисдарь, да и времени нет, - грубо и с торжеством перебил было Илья Петрович, но Раскольников с жаром остановил его, хотя ему чрезвычайно тяжело стало вдруг говорить.
"But excuse me, excuse me. It is for me to explain... how it all happened... In my turn... though I agree with you... it is unnecessary. But a year ago, the girl died of typhus. I remained lodging there as before, and when my landlady moved into her present quarters, she said to me... and in a friendly way... that she had complete trust in me, but still, would I not give her an I O U for one hundred and fifteen roubles, all the debt I owed her.	- Но позвольте, позвольте же мне, отчасти, все рассказать... как было дело и... в свою очередь... хотя это и лишнее, согласен с вами, рассказывать, - но год назад эта девица умерла от тифа, я же остался жильцом, как был, и хозяйка, как переехала на теперешнюю квартиру, сказала мне... и сказала дружески... что она совершенно во мне уверена и все... но что не захочу ли я дать ей это заемное письмо в сто пятнадцать рублей, всего что она считала за мной долгу.
She said if only I gave her that, she would trust me again, as much as I liked, and that she would never, never--those were her own words--make use of that I O U till I could pay of myself... and now, when I have lost my lessons and have nothing to eat, she takes action against me.	Позвольте-с: она именно сказала, что, как только я дам эту бумагу, она опять будет меня кредитовать сколько угодно и что никогда, никогда, в свою очередь, - это ее собственные слова были, - она не воспользуется этой бумагой, покамест я сам заплачу...
What am I to say to that?"	И вот теперь, когда я и уроки потерял и мне есть нечего, она и подает ко взысканию...
"All these affecting details are no business of ours."	Что ж я теперь скажу?
Ilya Petrovitch interrupted rudely. "You must give a written undertaking but as for your love affairs and all these tragic events, we have nothing to do with that."	- Все эти чувствительные подробности, милостисдарь, до нас не касаются, - нагло отрезал Илья Петрович, - вы должны дать отзыв и обязательство, а что вы там изволили быть влюблены и все эти трагические места, до этого нам совсем дела нет.
"Come now... you are harsh," muttered Nikodim Fomitch, sitting down at the table and also beginning to write.	- Ну уж ты... жестоко... - пробормотал Никодим Фомич, усаживаясь к столу и тоже принимаясь подписывать.
He looked a little ashamed.	Ему как-то стыдно стало.
"Write!" said the head clerk to Raskolnikov.	- Пишите же, - сказал письмоводитель Раскольникову.
"Write what?" the latter asked, gruffly.	- Что писать? - спросил тот как-то особенно грубо.
"I will dictate to you."	- А я вам продиктую.

Raskolnikov fancied that the head clerk treated him more casually and contemptuously after his speech, but strange to say he suddenly felt completely indifferent to anyone's opinion, and this revulsion took place in a flash, in one instant.	Раскольникову показалось, что письмоводитель стал с ним небрежнее и презрительнее после его исповеди, но, странное дело, - ему вдруг стало самому решительно все равно до чьего бы то ни было мнения, и перемена эта произошла как-то в один миг, в одну минуту.
If he had cared to think a little, he would have been amazed indeed that he could have talked to them like that a minute before, forcing his feelings upon them.	Если б он захотел подумать немного, то, конечно, удивился бы тому, как мог он так говорить с ними, минуту назад, и даже навязываться с своими чувствами?
And where had those feelings come from?	И откуда взялись эти чувства?
Now if the whole room had been filled, not with police officers, but with those nearest and dearest to him, he would not have found one human word for them, so empty was his heart.	Напротив, теперь, если бы вдруг комната наполнилась не квартальными, а первейшими друзьями его, то и тогда, кажется, не нашлось бы для них у него ни одного человеческого слова, до того вдруг опустело его сердце.
A gloomy sensation of agonising, everlasting solitude and remoteness, took conscious form in his soul.	Мрачное ощущение мучительного, бесконечного уединения и отчуждения вдруг сознательно сказались душе его.
It was not the meanness of his sentimental effusions before Ilya Petrovitch, nor the meanness of the latter's triumph over him that had caused this sudden revulsion in his heart.	Не низость его сердечных излияний перед Ильей Петровичем, не низость и поручикова торжества над ним перевернули вдруг так ему сердце.
Oh, what had he to do now with his own baseness, with all these petty vanities, officers, German women, debts, police-offices?	О, какое ему дело теперь до собственной подлости, до всех этих амбиций, поручиков, немок, взысканий, контор и проч., и проч.!
If he had been sentenced to be burnt at that moment, he would not have stirred, would hardly have heard the sentence to the end.	Если б его приговорили даже сжечь в эту минуту, то и тогда он не шевельнулся бы, даже вряд ли прослушал бы приговор внимательно.
Something was happening to him entirely new, sudden and unknown.	С ним совершалось что-то совершенно ему незнакомое, новое, внезапное и никогда не бывалое.
It was not that he understood, but he felt clearly with all the intensity of sensation that he could never more appeal to these people in the police-office with sentimental effusions like his recent outburst, or with anything whatever; and that if they had been his own brothers and sisters and not police-officers, it would have been utterly out of the question to appeal to them in any circumstance of life. He had never experienced such a strange and awful sensation.	Не то чтоб он понимал, но он ясно ощущал, всею силою ощущения, что не только с чувствительными экспансивностями, как давеча, но даже с чем бы то ни было ему уже нельзя более обращаться к этим людям, в квартальной конторе, и будь это все его родные братья и сестры, а не квартальные поручики, то и тогда ему совершенно незачем было бы обращаться к ним и даже ни в каком случае жизни; он никогда еще до сей минуты не испытывал подобного странного и ужасного ощущения.
And what was most agonising--it was more a sensation than a conception or idea, a direct sensation, the most agonising of all the sensations he had known in his life.	И что всего мучительнее - это было более ощущение, чем сознание, чем понятие; непосредственное ощущение, мучительнейшее ощущение из всех до сих пор жизнию пережитых им ощущений.

The head clerk began dictating to him the usual form of declaration, that he could not pay, that he undertook to do so at a future date, that he would not leave the town, nor sell his property, and so on.	Письмоводитель стал диктовать ему форму обыкновенного в таком случае отзыва, то есть заплатить не могу, обещаюсь тогда-то (когда-нибудь), из города не выеду, имущество ни продавать, ни дарить не буду и проч.
"But you can't write, you can hardly hold the pen," observed the head clerk, looking with curiosity at Raskolnikov.	- Да вы писать не можете, у вас перо из рук валится, - заметил письмоводитель, с любопытством вглядываясь в Раскольникова.
"Are you ill?"	- Вы больны?
"Yes, I am giddy.	- Да... голова кругом... говорите дальше!
Go on!" "That's all.	- Да все; подпишитесь.
Sign it." The head clerk took the paper, and turned to attend to others.	Письмоводитель отобрал бумагу и занялся с другими.
Raskolnikov gave back the pen; but instead of getting up and going away, he put his elbows on the table and pressed his head in his hands.	Раскольников отдал перо, но вместо того чтоб встать и уйти, положил оба локтя на стол и стиснул руками голову.
He felt as if a nail were being driven into his skull.	Точно гвоздь ему вбивали в темя.
A strange idea suddenly occurred to him, to get up at once, to go up to Nikodim Fomitch, and tell him everything that had happened yesterday, and then to go with him to his lodgings and to show him the things in the hole in the corner.	Странная мысль пришла ему вдруг: встать сейчас, подойти к Никодиму Фомичу и рассказать ему все вчерашнее, все до последней подробности, затем пойти вместе с ними на квартиру и указать им вещи, в углу, в дыре.
The impulse was so strong that he got up from his seat to carry it out.	Позыв был до того силен, что он уже встал с места, для исполнения.
"Hadn't I better think a minute?" flashed through his mind.	"Не обдумать ли хоть минуту? - пронеслось в его голове.
"No, better cast off the burden without thinking."	- Нет, лучше и не думая, и с плеч долой!"
But all at once he stood still, rooted to the spot. Nikodim Fomitch was talking eagerly with Ilya Petrovitch, and the words reached him:	Но вдруг он остановился как вкопанный: Никодим Фомич говорил с жаром Илье Петровичу, и до него долетели слова:
"It's impossible, they'll both be released.	- Быть не может, обоих освободят!
To begin with, the whole story contradicts itself. Why should they have called the porter, if it had been their doing?	Во-первых, все противоречит; судите: зачем им дворника звать, если б это их дело?
To inform against themselves?	На себя доносить, что ли?
Or as a blind?	Аль для хитрости?
No, that would be too cunning!	Нет, уж было бы слишком хитро!
Besides, Pestryakov, the student, was seen at the gate by both the porters and a woman as he went in. He was walking with three friends, who left him only at the gate, and he asked the porters to direct him, in the presence of the friends.	И, наконец, студента Пестрякова видели у самых ворот оба дворника и мещанка в самую ту минуту, как он входил: он шел с тремя приятелями и расстался с ними у самых ворот и о жительстве у дворников расспрашивал, еще при приятелях.
Now, would he have asked his way if he had been going with such an object?	Ну, станет такой о жительстве расспрашивать, если с таким намерением шел?

As for Koch, he spent half an hour at the silversmith's below, before he went up to the old woman and he left him at exactly a quarter to eight.	А Кох, так тот, прежде чем к старухе заходить, внизу у серебряника полчаса сидел и ровно без четверти восемь от него к старухе наверх пошел.
Now just consider..."	Теперь сообразите...
"But excuse me, how do you explain this contradiction? They state themselves that they knocked and the door was locked; yet three minutes later when they went up with the porter, it turned out the door was unfastened."	- Но позвольте, как же у них такое противоречие вышло: сами уверяют, что стучались и что дверь была заперта, а через три минуты, когда с дворником пришли, выходит, что дверь отперта?
"That's just it; the murderer must have been there and bolted himself in; and they'd have caught him for a certainty if Koch had not been an ass and gone to look for the porter too. _He_ must have seized the interval to get downstairs and slip by them somehow.	- В том и штука: убийца непременно там сидел и заперся на запор; и непременно бы его там накрыли, если бы не Кох сдурил, не отправился сам за дворником. А он именно в этот-то промежуток и успел спуститься по лестнице и прошмыгнуть мимо их как-нибудь.
Koch keeps crossing himself and saying:	Кох обеими руками крестится:
'If I had been there, he would have jumped out and killed me with his axe.'	"Если б я там, говорит, остался, он бы выскочил и меня убил топором".
He is going to have a thanksgiving service--ha, ha!"	Русский молебен хочет служить, хе-хе!..
"And no one saw the murderer?"	- А убийцу никто и не видал?
"They might well not see him; the house is a regular Noah's Ark," said the head clerk, who was listening.	- Да где ж тут увидеть? Дом - Ноев ковчег, -заметил письмоводитель, прислушивавшийся с своего места.
"It's clear, quite clear," Nikodim Fomitch repeated warmly.	- Дело ясное, дело ясное! - горячо повторил Никодим Фомич.
"No, it is anything but clear," Ilya Petrovitch maintained.	- Нет, дело очень неясное, - скрепил Илья Петрович.
Raskolnikov picked up his hat and walked towards the door, but he did not reach it....	Раскольников поднял свою шляпу и пошел к дверям, но до дверей он не дошел...
When he recovered consciousness, he found himself sitting in a chair, supported by someone on the right side, while someone else was standing on the left, holding a yellowish glass filled with yellow water, and Nikodim Fomitch standing before him, looking intently at him. He got up from the chair.	Когда он очнулся, то увидал, что сидит на стуле, что его поддерживает справа какой-то человек, что слева стоит другой человек, с желтым стаканом, наполненным желтою водою, и что Никодим Фомич стоит перед ним и пристально глядит на него; он встал со стула.
"What's this? Are you ill?" Nikodim Fomitch asked, rather sharply.	- Что это, вы больны? - довольно резко спросил Никодим Фомич.
"He could hardly hold his pen when he was signing," said the head clerk, settling back in his place, and taking up his work again.	- Они и как подписывались, так едва пером водили, - заметил письмоводитель, усаживаясь на свое место и принимаясь опять за бумаги.
"Have you been ill long?" cried Ilya Petrovitch from his place, where he, too, was looking through papers.	- А давно вы больны? - крикнул Илья Петрович с своего места и тоже перебирая бумаги.
He had, of course, come to look at the sick man when he fainted, but retired at once when he recovered.	Он, конечно, тоже рассматривал больного, когда тот был в обмороке, но тотчас же отошел, когда тот очнулся.

"Since yesterday," muttered Raskolnikov in reply.	- Со вчерашнего... - пробормотал в ответ Раскольников.
"Did you go out yesterday?"	- А вчера со двора выходили?
"Yes."	- Выходил.
"Though you were ill?"	- Больной?
"Yes."	- Больной.
"At what time?"	- В котором часу?
"About seven."	- В восьмом часу вечера.
"And where did you go, my I ask?"	- А куда, позвольте спросить?
"Along the street."	- По улице.
"Short and clear."	- Коротко и ясно.
Raskolnikov, white as a handkerchief, had answered sharply, jerkily, without dropping his black feverish eyes before Ilya Petrovitch's stare.	Раскольников отвечал резко, отрывисто, весь бледный как платок и не опуская черных воспаленных глаз своих перед взглядом Ильи Петровича.
"He can scarcely stand upright. And you..." Nikodim Fomitch was beginning.	- Он едва на ногах стоит, а ты... - заметил было Никодим Фомич.
"No matter," Ilya Petrovitch pronounced rather peculiarly.	- Ни-че-го! - как-то особенно проговорил Илья Петрович.
Nikodim Fomitch would have made some further protest, but glancing at the head clerk who was looking very hard at him, he did not speak.	Никодим Фомич хотел было еще что-то присовокупить, но, взглянув на письмоводителя, который тоже очень пристально смотрел на него, замолчал.
There was a sudden silence.	Все вдруг замолчали.
It was strange.	Странно было.
"Very well, then," concluded Ilya Petrovitch, "we will not detain you."	- Ну-с, хорошо-с, - заключил Илья Петрович, - мы вас не задерживаем.
Raskolnikov went out.	Раскольников вышел.
He caught the sound of eager conversation on his departure, and above the rest rose the questioning voice of Nikodim Fomitch.	Он еще мог расслышать, как по выходе его начался оживленный разговор, в котором слышнее всех отдавался вопросительный голос Никодима Фомича...
In the street, his faintness passed off completely.	На улице он совсем очнулся.
"A search--there will be a search at once," he repeated to himself, hurrying home. "The brutes! they suspect."	"Обыск, обыск, сейчас обыск! - повторял он про себя, торопясь дойти; - разбойники! подозревают!"
His former terror mastered him completely again.	Давешний страх опять охватил его всего, с ног до головы.
CHAPTER II	II
"And what if there has been a search already?	"А что, если уж и был обыск?
What if I find them in my room?"	Что, если их как раз у себя и застану?"

But here was his room.	Но вот его комната.
Nothing and no one in it. No one had peeped in.	Ничего и никого; никто не заглядывал.
Even Nastasya had not touched it.	Даже Настасья не притрогивалась.
But heavens! how could he have left all those things in the hole?	Но, господи! Как мог он оставить давеча все эти вещи в этой дыре?
He rushed to the corner, slipped his hand under the paper, pulled the things out and lined his pockets with them.	Он бросился в угол, запустил руку под обои и стал вытаскивать вещи и нагружать ими карманы.
There were eight articles in all: two little boxes with ear-rings or something of the sort, he hardly looked to see; then four small leather cases.	Всего оказалось восемь штук: две маленькие коробки с серьгами или с чем-то в этом роде - он хорошенько не посмотрел; потом четыре небольшие сафьянные футляра.
There was a chain, too, merely wrapped in newspaper and something else in newspaper, that looked like a decoration....	Одна цепочка была просто завернута в газетную бумагу. Еще что-то в газетной бумаге, кажется орден...
He put them all in the different pockets of his overcoat, and the remaining pocket of his trousers, trying to conceal them as much as possible.	Он поклал все в разные карманы, в пальто и в оставшийся правый карман панталон, стараясь, чтоб было неприметнее.
He took the purse, too.	Кошелек тоже взял заодно с вещами.
Then he went out of his room, leaving the door open.	Затем вышел из комнаты, на этот раз даже оставив ее совсем настежь.
He walked quickly and resolutely, and though he felt shattered, he had his senses about him.	Он шел скоро и твердо, и хоть чувствовал, что весь изломан, но сознание было при нем.
He was afraid of pursuit, he was afraid that in another half-hour, another quarter of an hour perhaps, instructions would be issued for his pursuit, and so at all costs, he must hide all traces before then.	Боялся он погони, боялся, что через полчаса, через четверть часа уже выйдет, пожалуй, инструкция следить за ним; стало быть, во что бы ни стало, надо было до времени схоронить концы.
He must clear everything up while he still had some strength, some reasoning power left him....	Надо было управиться, пока еще оставалось хоть сколько-нибудь сил и хоть какое-нибудь рассуждение...
Where was he to go?	Куда же идти?
That had long been settled:	Это было уже давно решено:
"Fling them into the canal, and all traces hidden in the water, the thing would be at an end."	"Бросить все в канаву, и концы в воду, и дело с концом".
So he had decided in the night of his delirium when several times he had had the impulse to get up and go away, to make haste, and get rid of it all.	Так порешил он еще ночью, в бреду, в те мгновения, когда, он помнил это, несколько раз порывался встать и идти: "поскорей, поскорей, и все выбросить".
But to get rid of it, turned out to be a very difficult task.	Но выбросить оказалось очень трудно.

He wandered along the bank of the Ekaterininsky Canal for half an hour or more and looked several times at the steps running down to the water, but he could not think of carrying out his plan; either rafts stood at the steps' edge, and women were washing clothes on them, or boats were moored there, and people were swarming everywhere. Moreover he could be seen and noticed from the banks on all sides; it would look suspicious for a man to go down on purpose, stop, and throw something into the water.	Он бродил по набережной Екатерининского канала уже с полчаса, а может и более, и несколько раз посматривал на сходы в канаву, где их встречал. Но и подумать нельзя было исполнить намерение: или плоты стояли у самых сходов и на них прачки мыли белье, или лодки были причалены, и везде люди так и кишат, да и отовсюду с набережных, со всех сторон, можно видеть, заметить: подозрительно, что человек нарочно сошел, остановился и что-то в воду бросает.
And what if the boxes were to float instead of sinking?	А ну как футляры не утонут, а поплывут?
And of course they would.	Да и конечно так.
Even as it was, everyone he met seemed to stare and look round, as if they had nothing to do but to watch him.	Всякий увидит. И без того уже все так и смотрят, встречаясь, оглядывают, как будто им и дело только до него.
"Why is it, or can it be my fancy?" he thought.	"Отчего бы так, или мне, может быть, кажется", -думал он.
At last the thought struck him that it might be better to go to the Neva.	Наконец, пришло ему в голову, что не лучше ли будет пойти куда-нибудь на Неву?
There were not so many people there, he would be less observed, and it would be more convenient in every way, above all it was further off.	Там и людей меньше, и незаметнее, и во всяком случае удобнее, а главное - от здешних мест дальше.
He wondered how he could have been wandering for a good half-hour, worried and anxious in this dangerous past without thinking of it before.	И удивился он вдруг: как это он целые полчаса бродил в тоске и тревоге, и в опасных местах, а этого не мог раньше выдумать!
And that half-hour he had lost over an irrational plan, simply because he had thought of it in delirium!	И потому только целые полчаса на безрассудное дело убил, что так уже раз во сне, в бреду решено было!
He had become extremely absent and forgetful and he was aware of it.	Он становился чрезвычайно рассеян и забывчив и знал это.
He certainly must make haste.	Решительно надо было спешить!
He walked towards the Neva along V— Prospect, but on the way another idea struck him.	Он пошел к Неве по В-му проспекту; но дорогою ему пришла вдруг еще мысль:
"Why to the Neva?	"Зачем на Неву?
Would it not be better to go somewhere far off, to the Islands again, and there hide the things in some solitary place, in a wood or under a bush, and mark the spot perhaps?"	Зачем в воду? Не лучше ли уйти куда-нибудь очень далеко, опять хоть на Острова, и там где-нибудь, в одиноком месте, в лесу, под кустом, - зарыть все это и дерево, пожалуй, заметить?"
And though he felt incapable of clear judgment, the idea seemed to him a sound one. But he was not destined to go there.	И хотя он чувствовал, что не в состоянии всего ясно и здраво обсудить в эту минуту, но мысль ему показалась безошибочною.

For coming out of V— Prospect towards the square, he saw on the left a passage leading between two blank walls to a courtyard.	Но и на Острова ему не суждено было попасть, а случилось другое: выходя с В--го проспекта на площадь, он вдруг увидел налево вход во двор, обставленный совершенно глухими стенами.
On the right hand, the blank unwhitewashed wall of a four-storied house stretched far into the court; on the left, a wooden hoarding ran parallel with it for twenty paces into the court, and then turned sharply to the left.	Справа, тотчас же по входе в ворота, далеко во двор тянулась глухая небеленая стена соседнего четырехэтажного дома. Слева, параллельно глухой стене и тоже сейчас от ворот, шел деревянный забор, шагов на двадцать в глубь двора, и потом уже делал перелом влево.
Here was a deserted fenced-off place where rubbish of different sorts was lying.	Это было глухое отгороженное место, где лежали какие-то материалы.
At the end of the court, the corner of a low, smutty, stone shed, apparently part of some workshop, peeped from behind the hoarding.	Далее, в углублении двора, выглядывал из-за забора угол низкого, закопченного, каменного сарая, очевидно часть какойнибудь мастерской.
It was probably a carriage builder's or carpenter's shed; the whole place from the entrance was black with coal dust.	Тут, верно, было какое-то заведение, каретное или слесарное, или что-нибудь в этом роде; везде, почти от самых ворот, чернелось много угольной пыли.
Here would be the place to throw it, he thought.	"Вот бы куда подбросить и уйти!" - вздумалось ему вдруг.
Not seeing anyone in the yard, he slipped in, and at once saw near the gate a sink, such as is often put in yards where there are many workmen or cab-drivers; and on the hoarding above had been scribbled in chalk the time-honoured witticism,	Не замечая никого во дворе, он прошагнул в ворота и как раз увидал, сейчас же близ ворот, прилаженный у забора желоб (как и часто устраивается в таких домах, где много фабричных, артельных, извозчиков и проч.), а над желобом, тут же на заборе, надписана была мелом всегдашняя в таких случаях острота:
"Standing here strictly forbidden."	"Сдесь становитца воз прещено".
This was all the better, for there would be nothing suspicious about his going in.	Стало быть, уж и тем хорошо, что никакого подозрения, что зашел и остановился.
"Here I could throw it all in a heap and get away!"	"Тут все так разом и сбросить где-нибудь в кучку и уйти!"
Looking round once more, with his hand already in his pocket, he noticed against the outer wall, between the entrance and the sink, a big unhewn stone, weighing perhaps sixty pounds. The other side of the wall was a street.	Оглядевшись еще раз, он уже засунул и руку в карман, как вдруг у самой наружной стены, между воротами и желобом, где все расстояние было шириною в аршин, заметил он большой неотесанный камень, примерно, может быть, пуда в полтора весу, прилегавший прямо к каменной уличной стене.
He could hear passers-by, always numerous in that part, but he could not be seen from the entrance, unless someone came in from the street, which might well happen indeed, so there was need of haste.	За этою стеной была улица, тротуар, слышно было, как шныряли прохожие, которых здесь всегда немало; но за воротами его никто не мог увидать, разве зашел бы кто с улицы, что, впрочем, очень могло случиться, а потому надо было спешить.

He bent down over the stone, seized the top of it firmly in both hands, and using all his strength turned it over.	Он нагнулся к камню, схватился за верхушку его крепко, обеими руками, собрал все свои силы и перевернул камень.
Under the stone was a small hollow in the ground, and he immediately emptied his pocket into it.	Под камнем образовалось небольшое углубление; тотчас же стал он бросать в него все из кармана.
The purse lay at the top, and yet the hollow was not filled up.	Кошелек пришелся на самый верх, и все-таки в углублении оставалось еще место.
Then he seized the stone again and with one twist turned it back, so that it was in the same position again, though it stood a very little higher.	Затем он снова схватился за камень, одним оборотом перевернул его на прежнюю сторону, и он как раз пришелся в свое прежнее место, разве немного, чуть-чуть казался повыше.
But he scraped the earth about it and pressed it at the edges with his foot.	Но он подгреб земли и придавил по краям ногою.
Nothing could be noticed.	Ничего не было заметно.
Then he went out, and turned into the square.	Тогда он вышел и направился к площади.
Again an intense, almost unbearable joy overwhelmed him for an instant, as it had in the police-office.	Опять сильная, едва выносимая радость, как давеча в конторе, овладела им на мгновение.
"I have buried my tracks!	"Схоронены концы!
And who, who can think of looking under that stone?	И кому, кому в голову может прийти искать под этим камнем?
It has been lying there most likely ever since the house was built, and will lie as many years more.	Он тут, может быть, с построения дома лежит и еще столько же пролежит.
And if it were found, who would think of me?	А хоть бы и нашли: кто на меня подумает?
It is all over!	Все кончено!
No clue!"	Нет улик!" - и он засмеялся.
And he laughed. Yes, he remembered that he began laughing a thin, nervous noiseless laugh, and went on laughing all the time he was crossing the square.	Да, он помнил потом, что он засмеялся нервным, мелким, неслышным, долгим смехом, и все смеялся, все время, как проходил через площадь.
But when he reached the K— Boulevard where two days before he had come upon that girl, his laughter suddenly ceased.	Но когда он ступил на К-й бульвар, где третьего дня повстречался с тою девочкой, смех его вдруг прошел.
Other ideas crept into his mind.	Другие мысли полезли ему в голову.
He felt all at once that it would be loathsome to pass that seat on which after the girl was gone, he had sat and pondered, and that it would be hateful, too, to meet that whiskered policeman to whom he had given the twenty copecks:	Показалось ему вдруг тоже, что ужасно ему теперь отвратительно проходить мимо той скамейки, на которой он тогда, по уходе девочки, сидел и раздумывал, и ужасно тоже будет тяжело встретить опять того усача, которому от тогда дал двугривенный:
"Damn him!"	"Черт его возьми!"
He walked, looking about him angrily and distractedly.	Он шел, смотря кругом рассеянно и злобно.

All his ideas now seemed to be circling round some single point, and he felt that there really was such a point, and that now, now, he was left facing that point--and for the first time, indeed, during the last two months.	Все мысли его кружились теперь около одного какого-то главного пункта, - и он сам чувствовал, что это действительно такой главный пункт и есть и что теперь, именно теперь, он остался один на один с этим главным пунктом, - и что это даже в первый раз после этих двух месяцев.
"Damn it all!" he thought suddenly, in a fit of ungovernable fury.	"А черт возьми это все! - подумал он вдруг в припадке неистощимой злобы.
"If it has begun, then it has begun. Hang the new life!	- Ну началось, так и началось, черт с ней и с новою жизнию!
Good Lord, how stupid it is!...	Как это, господи, глупо!..
And what lies I told to-day!	А сколько я налгал и наподличал сегодня!
How despicably I fawned upon that wretched Ilya Petrovitch!	Как мерзко лебезил и заигрывал давеча с сквернейшим Ильей Петровичем!
But that is all folly!	А впрочем, вздор и это!
What do I care for them all, and my fawning upon them!	Наплевать мне на них на всех, да и на то, что я лебезил и заигрывал!
It is not that at all!	Совсем не то!
It is not that at all!"	Совсем не то!..
Suddenly he stopped; a new utterly unexpected and exceedingly simple question perplexed and bitterly confounded him.	Вдруг он остановился; новый, совершенно неожиданный и чрезвычайно простой вопрос разом сбил его с толку и горько его изумил:
"If it all has really been done deliberately and not idiotically, if I really had a certain and definite object, how is it I did not even glance into the purse and don't know what I had there, for which I have undergone these agonies, and have deliberately undertaken this base, filthy degrading business?	"Если действительно все это дело сделано было сознательно, а не по-дурацки, если у тебя действительно была определенная и твердая цель, то каким же образом ты до сих пор даже и не заглянул в кошелек и не знаешь, что тебе досталось, из-за чего все муки принял и на такое подлое, гадкое, низкое дело сознательно шел?
And here I wanted at once to throw into the water the purse together with all the things which I had not seen either... how's that?"	Да ведь ты в воду его хотел сейчас бросить, кошелек-то, вместе со всеми вещами, которых ты тоже еще не видал...
Yes, that was so, that was all so.	Это как же?"
Yet he had known it all before, and it was not a new question for him, even when it was decided in the night without hesitation and consideration, as though so it must be, as though it could not possibly be otherwise....	Да, это так; это все так. Он, впрочем, это и прежде знал, и совсем это не новый вопрос для него; и когда ночью решено было в воду кинуть, то решено было безо всякого колебания и возражения, а так, как будто так тому и следует быть, как будто иначе и быть невозможно...
Yes, he had known it all, and understood it all; it surely had all been settled even yesterday at the moment when he was bending over the box and pulling the jewel-cases out of it....	Да, он это все знал и все помнил; да чуть ли это уже вчера не было так решено, в ту самую минуту, когда он над сундуком сидел и футляры из него таскал...
Yes, so it was.	А ведь так!..

"It is because I am very ill," he decided grimly at last, "I have been worrying and fretting myself, and I don't know what I am doing....	"Это оттого что я очень болен, - угрюмо решил он наконец, - я сам измучил и истерзал себя, и сам не знаю, что делаю...
Yesterday and the day before yesterday and all this time I have been worrying myself....	И вчера, и третьего дня, и все это время терзал себя...
I shall get well and I shall not worry....	Выздоровлю и... не буду терзать себя...
But what if I don't get well at all?	А ну как совсем и не выздоровлю?
Good God, how sick I am of it all!"	Господи! Как это мне все надоело!.."
He walked on without resting.	Он шел не останавливаясь.
He had a terrible longing for some distraction, but he did not know what to do, what to attempt.	Ему ужасно хотелось как-нибудь рассеяться, но он не знал, что сделать и что предпринять.
A new overwhelming sensation was gaining more and more mastery over him every moment; this was an immeasurable, almost physical, repulsion for everything surrounding him, an obstinate, malignant feeling of hatred.	Одно новое, непреодолимое ощущение овладевало им все более и более почти с каждой минутой: это было какое-то бесконечное, почти физическое отвращение ко всему встречавшемуся и окружающему, упорное, злобное, ненавистное.
All who met him were loathsome to him--he loathed their faces, their movements, their gestures.	Ему гадки были все встречные, - гадки были их лица, походка, движения.
If anyone had addressed him, he felt that he might have spat at him or bitten him....	Просто наплевал бы на кого-нибудь, укусил бы, кажется, если бы кто-нибудь с ним заговорил...
He stopped suddenly, on coming out on the bank of the Little Neva, near the bridge to Vassilyevsky Ostrov.	Он остановился вдруг, когда вышел на набережную Малой Невы, на Васильевском острове, подле моста.
"Why, he lives here, in that house," he thought, "why, I have not come to Razumihin of my own accord!	"Вот тут он живет, в этом доме, - подумал он. -Что это, да никак я к Разумихину сам пришел!
Here it's the same thing over again....	Опять та же история, как тогда...
Very interesting to know, though; have I come on purpose or have I simply walked here by chance?	А очень, однако же, любопытно: сам я пришел или просто шел да сюда зашел?
Never mind, I said the day before yesterday that I would go and see him the day _after_; well, and so I will!	Все равно; сказал я... третьего дня... что к нему после того на другой день пойду, ну что ж, и пойду!
Besides I really cannot go further now."	Будто уж я и не могу теперь зайти..."
He went up to Razumihin's room on the fifth floor.	Он поднялся к Разумихину в пятый этаж.
The latter was at home in his garret, busily writing at the moment, and he opened the door himself.	Тот был дома, в своей каморке, и в эту минуту занимался, писал, и сам ему отпер.
It was four months since they had seen each other.	Месяца четыре как они не видались.
Razumihin was sitting in a ragged dressing-gown, with slippers on his bare feet, unkempt, unshaven and unwashed.	Разумихин сидел у себя в истрепанном до лохмотьев халате, в туфлях на босу ногу, всклокоченный, небритый и неумытый.
His face showed surprise.	На лице его выразилось удивление.

"Is it you?" he cried. He looked his comrade up and down; then after a brief pause, he whistled.	- Что ты? - закричал он, осматривая с ног до головы вошедшего товарища; затем помолчал и присвистнул.
"As hard up as all that!	- Неужели уж так плохо?
Why, brother, you've cut me out!" he added, looking at Raskolnikov's rags.	Да ты, брат, нашего брата перещеголял, -прибавил он, глядя на лохмотья Раскольникова.
"Come sit down, you are tired, I'll be bound." And when he had sunk down on the American leather sofa, which was in even worse condition than his own, Razumihin saw at once that his visitor was ill.	- Да садись же, устал небось! - и когда тот повалился на клеенчатый турецкий диван, который был еще хуже его собственного, Разумихин разглядел вдруг, что гость его болен.
"Why, you are seriously ill, do you know that?"	- Да ты серьезно болен, знаешь ты это?
He began feeling his pulse. Raskolnikov pulled away his hand.	- Он стал щупать его пульс; Раскольников вырвал руку.
"Never mind," he said, "I have come for this: I have no lessons.... I wanted,... but I don't really want lessons...."	- Не надо, - сказал он, - я пришел... вот что: у меня уроков никаких... я хотел было... впрочем, мне совсем не надо уроков...
"But I say!	- А знаешь что?
You are delirious, you know!" Razumihin observed, watching him carefully.	Ведь ты бредишь! - заметил наблюдавший его пристально Разумихин.
"No, I am not."	- Нет, не брежу...
Raskolnikov got up from the sofa.	- Раскольников встал с дивана.
As he had mounted the stairs to Razumihin's, he had not realised that he would be meeting his friend face to face.	Подымаясь к Разумихину, он не подумал о том, что с ним, стало быть, лицом к лицу сойтись должен.
Now, in a flash, he knew, that what he was least of all disposed for at that moment was to be face to face with anyone in the wide world.	Теперь же, в одно мгновение, догадался он, уже на опыте, что всего менее расположен, в эту минуту, сходиться лицом к лицу с кем бы то ни было в целом свете.
His spleen rose within him.	Вся желчь поднялась в нем.
He almost choked with rage at himself as soon as he crossed Razumihin's threshold.	Он чуть не захлебнулся от злобы на себя самого, только что переступил порог Разумихина.
"Good-bye," he said abruptly, and walked to the door.	- Прощай! - сказал он вдруг и пошел к двери.
"Stop, stop! You queer fish."	- Да ты постой, постой, чудак!
"I don't want to," said the other, again pulling away his hand.	- Не надо!.. - повторил тот, опять вырывая руку.
"Then why the devil have you come?	- Так на кой черт ты пришел после этого!
Are you mad, or what?	Очумел ты, что ли?
Why, this is... almost insulting!	Ведь это... почти обидно.
I won't let you go like that."	Я так не пущу.

"Well, then, I came to you because I know no one but you who could help... to begin... because you are kinder than anyone--cleverer, I mean, and can judge... and now I see that I want nothing. Do you hear? Nothing at all... no one's services... no one's sympathy. I am by myself... alone.	- Ну, слушай: я к тебе пришел, потому что, кроме тебя, никого не знаю, кто бы помог... начать... потому что ты всех их добрее, то есть умнее, и обсудить можешь... А теперь я вижу, что ничего мне не надо, слышишь, совсем ничего... ничьих услуг и участий... Я сам... один...
Come, that's enough.	Ну и довольно!
Leave me alone."	Оставьте меня в покое!
"Stay a minute, you sweep!	- Да постой на минутку, трубочист!
You are a perfect madman.	Совсем сумасшедший!
As you like for all I care.	По мне ведь как хочешь.
I have no lessons, do you see, and I don't care about that, but there's a bookseller, Heruvimov--and he takes the place of a lesson.	Видишь ли: уроков и у меня нет, да и наплевать, а есть на Толкучем книгопродавец Херувимов, это уж сам в своем роде урок.
I would not exchange him for five lessons.	Я его теперь на пять купеческих уроков не променяю.
He's doing publishing of a kind, and issuing natural science manuals and what a circulation they have!	Он этакие изданьица делает и естественнонаучные книжонки выпускает, - да как расходятся-то!
The very titles are worth the money!	Одни заглавия чего стоят!
You always maintained that I was a fool, but by Jove, my boy, there are greater fools than I am!	Вот ты всегда утверждал, что я глуп; ей-богу, брат, есть глупее меня!
Now he is setting up for being advanced, not that he has an inkling of anything, but, of course, I encourage him.	Теперь в направление тоже полез; сам ни бельмеса не чувствует, ну а я, разумеется, поощряю.
Here are two signatures of the German text--in my opinion, the crudest charlatanism; it discusses the question, 'Is woman a human being?'	Вот тут два с лишком листа немецкого текста, - по-моему, глупейшего шарлатанства: одним словом, рассматривается, человек ли женщина или не человек?
And, of course, triumphantly proves that she is.	Ну и, разумеется, торжественно доказывается, что человек.
Heruvimov is going to bring out this work as a contribution to the woman question; I am translating it; he will expand these two and a half signatures into six, we shall make up a gorgeous title half a page long and bring it out at half a rouble.	Херувимов это по части женского вопроса готовит; я перевожу; растянет он эти два с половиной листа листов на шесть, присочиним пышнейшее заглавие в полстраницы и пустим по полтиннику.
It will do!	Сойдет!
He pays me six roubles the signature, it works out to about fifteen roubles for the job, and I've had six already in advance.	За перевод мне по шести целковых с листа, значит, за все рублей пятнадцать достанется, и шесть рублей взял я вперед.
When we have finished this, we are going to begin a translation about whales, and then some of the dullest scandals out of the second part of _Les Confessions_ we have marked for translation; somebody has told Heruvimov, that Rousseau was a kind of Radishchev.	Кончим это, начнем об китах переводить, потом из второй части "Confessions" какие-то скучнейшие сплетни тоже отметили, переводить будем; Херувимову кто-то сказал, что будто бы Руссо в своем роде Радищев.

You may be sure I don't contradict him, hang him!	Я, разумеется, не противоречу, черт с ним!
Well, would you like to do the second signature of '_Is woman a human being?_' If you would, take the German and pens and paper--all those are provided, and take three roubles; for as I have had six roubles in advance on the whole thing, three roubles come to you for your share.	Ну, хочешь второй лист "Человек ли женщина?" переводить? Коли хочешь, так бери сейчас текст, перьев бери, бумаги - все это казенное - и бери три рубля: так как я за весь перевод вперед взял, за первый и за второй лист, то, стало быть, три рубля прямо на твой пай и придутся.
And when you have finished the signature there will be another three roubles for you.	А кончишь лист - еще три целковых получишь.
And please don't think I am doing you a service; quite the contrary, as soon as you came in, I saw how you could help me; to begin with, I am weak in spelling, and secondly, I am sometimes utterly adrift in German, so that I make it up as I go along for the most part. The only comfort is, that it's bound to be a change for the better.	Да вот что еще, пожалуйста, за услугу какую-нибудь не считай с моей стороны. Напротив, только что ты вошел, я уж и рассчитал, чем ты мне будешь полезен. Во-первых, я в орфографии плох, а во-вторых, в немецком иногда просто швах, так что все больше от себя сочиняю и только тем и утешаюсь, что от этого еще лучше выходит.
Though who can tell, maybe it's sometimes for the worse.	Ну а кто его знает, может быть, оно и не лучше, а хуже выходит...
Will you take it?"	Берешь или нет?
Raskolnikov took the German sheets in silence, took the three roubles and without a word went out.	Раскольников молча взял немецкие листки статьи, взял три рубля и, не сказав ни слова, вышел.
Razumihin gazed after him in astonishment.	Разумихин с удивлением поглядел ему вслед.
But when Raskolnikov was in the next street, he turned back, mounted the stairs to Razumihin's again and laying on the table the German article and the three roubles, went out again, still without uttering a word.	Но дойдя уже до первой линии, Раскольников вдруг воротился, поднялся опять к Разумихину и, положив на стол и немецкие листы, и три рубля, опять-таки ни слова не говоря, пошел вон.
"Are you raving, or what?" Razumihin shouted, roused to fury at last.	- Да у тебя белая горячка, что ль! - заревел взбесившийся наконец Разумихин.
"What farce is this?	- Чего ты комедии-то разыгрываешь!
You'll drive me crazy too... what did you come to see me for, damn you?"	Даже меня сбил с толку... Зачем же ты приходил после этого, черт?
"I don't want... translation," muttered Raskolnikov from the stairs.	- Не надо... переводов... - пробормотал Раскольников, уже спускаясь с лестницы.
"Then what the devil do you want?" shouted Razumihin from above.	- Так какого ты тебе черта надо? - закричал сверху Разумихин.
Raskolnikov continued descending the staircase in silence.	Тот молча продолжал спускаться.
"Hey, there!	- Эй, ты!
Where are you living?"	Где ты живешь?
No answer.	Ответа не последовало.
"Well, confound you then!"	- Ну так чер-р-рт с тобой!..
But Raskolnikov was already stepping into the street.	Но Раскольников уже выходил на улицу.

On the Nikolaevsky Bridge he was roused to full consciousness again by an unpleasant incident.	На Николаевском мосту ему пришлось еще раз вполне очнуться вследствие одного весьма неприятного для него случая.
A coachman, after shouting at him two or three times, gave him a violent lash on the back with his whip, for having almost fallen under his horses' hoofs.	Его плотно хлестнул кнутом по спине кучер одной коляски, за то что он чуть-чуть не попал под лошадей, несмотря на то что кучер раза три или четыре ему кричал.
The lash so infuriated him that he dashed away to the railing (for some unknown reason he had been walking in the very middle of the bridge in the traffic). He angrily clenched and ground his teeth.	Удар кнута так разозлил его, что он, отскочив к перилам (неизвестно почему он шел по самой середине моста, где ездят, а не ходят), злобно заскрежетал и защелкал зубами.
He heard laughter, of course.	Кругом, разумеется, раздавался смех.
"Serves him right!"	- И за дело!
"A pickpocket I dare say."	- Выжига какая-нибудь.
"Pretending to be drunk, for sure, and getting under the wheels on purpose; and you have to answer for him."	- Известно, пьяным представится да нарочно и лезет под колеса; а ты за него отвечай.
"It's a regular profession, that's what it is."	- Тем промышляют, почтенный, тем промышляют...
But while he stood at the railing, still looking angry and bewildered after the retreating carriage, and rubbing his back, he suddenly felt someone thrust money into his hand.	Но в ту минуту, как он стоял у перил и все еще бессмысленно и злобно смотрел вслед удалявшейся коляске, потирая спину, вдруг он почувствовал, что кто-то сует ему в руки деньги.
He looked. It was an elderly woman in a kerchief and goatskin shoes, with a girl, probably her daughter wearing a hat, and carrying a green parasol.	Он посмотрел: пожилая купчиха, в головке и козловых башмаках, и с нею девушка, в шляпке и с зеленым зонтиком, вероятно дочь.
"Take it, my good man, in Christ's name."	"Прими, батюшка, ради Христа".
He took it and they passed on.	Он взял и они прошли мимо.
It was a piece of twenty copecks.	Денег двугривенный.
From his dress and appearance they might well have taken him for a beggar asking alms in the streets, and the gift of the twenty copecks he doubtless owed to the blow, which made them feel sorry for him.	По платью и по виду они очень могли принять его за нищего, за настоящего собирателя грошей на улице, а подаче целого двугривенного он, наверно, обязан был удару кнута, который их разжалобил.
He closed his hand on the twenty copecks, walked on for ten paces, and turned facing the Neva, looking towards the palace.	Он зажал двугривенный в руку, прошел шагов десять и оборотился лицом к Неве, по направлению дворца.
The sky was without a cloud and the water was almost bright blue, which is so rare in the Neva.	Небо было без малейшего облачка, а вода почти голубая, что на Неве так редко бывает.
The cupola of the cathedral, which is seen at its best from the bridge about twenty paces from the chapel, glittered in the sunlight, and in the pure air every ornament on it could be clearly distinguished.	Купол собора, который ни с какой точки не обрисовывается лучше, как смотря на него отсюда, с моста, не доходя шагов двадцать до часовни, так и сиял, и сквозь чистый воздух можно было отчетливо разглядеть даже каждое его украшение.

The pain from the lash went off, and Raskolnikov forgot about it; one uneasy and not quite definite idea occupied him now completely.	Боль от кнута утихла, и Раскольников забыл про удар; одна беспокойная и не совсем ясная мысль занимала его теперь исключительно.
He stood still, and gazed long and intently into the distance; this spot was especially familiar to him.	Он стоял и смотрел вдаль долго и пристально; это место было ему особенно знакомо.
When he was attending the university, he had hundreds of times--generally on his way home--stood still on this spot, gazed at this truly magnificent spectacle and almost always marvelled at a vague and mysterious emotion it roused in him.	Когда он ходил в университет, то обыкновенно, - чаще всего, возвращаясь домой, -случалось ему, может быть раз сто, останавливаться именно на этом же самом месте пристально вглядываться в эту действительно великолепную панораму и каждый раз почти удивляться одному неясному и неразрешимому своему впечатлению.
It left him strangely cold; this gorgeous picture was for him blank and lifeless.	Необъяснимым холодом веяло на него всегда от этой великолепной панорамы; духом немым и глухим полна была для него эта пышная картина...
He wondered every time at his sombre and enigmatic impression and, mistrusting himself, put off finding the explanation of it.	Дивился он каждый раз своему угрюмому и загадочному впечатлению и откладывал разгадку его, не доверяя себе, в будущее.
He vividly recalled those old doubts and perplexities, and it seemed to him that it was no mere chance that he recalled them now.	Теперь вдруг резко вспомнил он про эти прежние свои вопросы и недоумения, показалось ему, что не нечаянно он вспомнил теперь про них.
It struck him as strange and grotesque, that he should have stopped at the same spot as before, as though he actually imagined he could think the same thoughts, be interested in the same theories and pictures that had interested him... so short a time ago.	Уж одно то показалось ему дико и чудно, что он на том же самом месте остановился, как прежде, как будто и действительно вообразил, что может о том же самом мыслить теперь, как и прежде, и такими же прежними темами и картинами интересоваться, какими интересовался... еще так недавно.
He felt it almost amusing, and yet it wrung his heart.	Даже чуть не смешно ему стало и в то же время сдавило грудь до боли.
Deep down, hidden far away out of sight all that seemed to him now--all his old past, his old thoughts, his old problems and theories, his old impressions and that picture and himself and all, all....	В какой-то глубине, внизу, где-то чуть видно под ногами, показалось ему теперь все это прежнее прошлое, и прежние мысли, и прежние задачи, и прежние темы, и прежние впечатления, и вся эта панорама, и он сам, и все, все...
He felt as though he were flying upwards, and everything were vanishing from his sight.	Казалось, он улетал куда-то вверх, и все исчезало в глазах его...
Making an unconscious movement with his hand, he suddenly became aware of the piece of money in his fist.	Сделав одно невольное движение рукой он вдруг ощутил в кулаке своем зажатый двугривенный.
He opened his hand, stared at the coin, and with a sweep of his arm flung it into the water; then he turned and went home.	Он разжал руку, пристально поглядел на монетку, размахнулся и бросил ее в воду; затем повернулся и пошел домой.
It seemed to him, he had cut himself off from everyone and from everything at that moment.	Ему показалось, что он как будто ножницами отрезал себя сам от всех и всего в эту минуту.

Evening was coming on when he reached home, so that he must have been walking about six hours.	Он пришел к себе уже к вечеру, стало быть, проходил всего часов шесть.
How and where he came back he did not remember.	Где и как шел обратно, ничего он этого не помнил.
Undressing, and quivering like an overdriven horse, he lay down on the sofa, drew his greatcoat over him, and at once sank into oblivion....	Раздевшись и весь дрожа, как загнанная лошадь, он лег на диван, натянул на себя шинель и тотчас же забылся...
It was dusk when he was waked up by a fearful scream.	Он очнулся в полные сумерки от ужасного крику.
Good God, what a scream!	Боже, что это за крик!
Such unnatural sounds, such howling, wailing, grinding, tears, blows and curses he had never heard.	Таких неестественных звуков, такого воя, вопля, скрежета, слез, побой и ругательств он никогда еще не слыхивал и не видывал.
He could never have imagined such brutality, such frenzy.	Он и вообразить не мог себе такого зверства, такого исступления.
In terror he sat up in bed, almost swooning with agony.	В ужасе приподнялся он и сел на своей постели, каждое мгновение замирая и мучаясь.
But the fighting, wailing and cursing grew louder and louder.	Но драки, вопли и ругательства становились все сильнее и сильнее.
And then to his intense amazement he caught the voice of his landlady.	И вот, к величайшему изумлению, он вдруг расслышал голос своей хозяйки.
She was howling, shrieking and wailing, rapidly, hurriedly, incoherently, so that he could not make out what she was talking about; she was beseeching, no doubt, not to be beaten, for she was being mercilessly beaten on the stairs.	Она выла, визжала и причитала, спеша, торопясь, выпуская слова так, что и разобрать нельзя было, о чем-то умоляя, - конечно, о том, чтоб ее перестали бить, потому что ее беспощадно били на лестнице.
The voice of her assailant was so horrible from spite and rage that it was almost a croak; but he, too, was saying something, and just as quickly and indistinctly, hurrying and spluttering.	Голос бившего стал до того ужасен от злобы и бешенства, что уже только хрипел, но все-таки и бивший тоже что-то такое говорил, и тоже скоро, неразборчиво, торопясь и захлебываясь.
All at once Raskolnikov trembled; he recognised the voice--it was the voice of Ilya Petrovitch.	Вдруг Раскольников затрепетал как лист: он узнал этот голос; это был голос Ильи Петровича.
Ilya Petrovitch here and beating the landlady!	Илья Петрович здесь и бьет хозяйку!
He is kicking her, banging her head against the steps--that's clear, that can be told from the sounds, from the cries and the thuds.	Он бьет ее ногами, колотит ее головою о ступени, - это ясно, это слышно по звукам, по воплям, по ударам!
How is it, is the world topsy-turvy?	Что это, свет перевернулся, что ли?
He could hear people running in crowds from all the storeys and all the staircases; he heard voices, exclamations, knocking, doors banging.	Слышно было, как во всех этажах, по всей лестнице собиралась толпа, слышались голоса, восклицания, всходили, стучали, хлопали дверями, сбегались.
"But why, why, and how could it be?" he repeated, thinking seriously that he had gone mad.	"Но за что же, за что же, и как это можно!" -повторял он, серьезно думая, что он совсем помешался.

But no, he heard too distinctly!	Но нет, он слишком ясно слышит!..
And they would come to him then next, "for no doubt... it's all about that... about yesterday....	Но, стало быть, и к нему сейчас придут, если так, "потому что... верно, все это из того же... из-за вчерашнего...
Good God!"	Господи!"
He would have fastened his door with the latch, but he could not lift his hand... besides, it would be useless.	Он хотел было запереться на крючок, но рука не поднялась... да и бесполезно!
Terror gripped his heart like ice, tortured him and numbed him....	Страх, как лед, обложил его душу, замучил его, окоченил его...
But at last all this uproar, after continuing about ten minutes, began gradually to subside.	Но вот наконец весь этот гам, продолжавшийся верных десять минут, стал постепенно утихать.
The landlady was moaning and groaning; Ilya Petrovitch was still uttering threats and curses....	Хозяйка стонала и охала, Илья Петрович все еще грозил и ругался...
But at last he, too, seemed to be silent, and now he could not be heard. "Can he have gone away?	Но вот наконец, кажется, и он затих; вот уж и не слышно его; "неужели ушел!
Good Lord!"	Господи!"
Yes, and now the landlady is going too, still weeping and moaning... and then her door slammed....	Да, вот уходит и хозяйка, все еще со стоном и плачем... вот и дверь у ней захлопнулась...
Now the crowd was going from the stairs to their rooms, exclaiming, disputing, calling to one another, raising their voices to a shout, dropping them to a whisper.	Вот и толпа расходится с лестниц по квартирам, -ахают, спорят, перекликаются, то возвышая речь до крику то понижая до шепоту.
There must have been numbers of them--almost all the inmates of the block.	Должно быть, их много было; чуть ли не весь дом сбежался.
"But, good God, how could it be!	"Но, боже, разве все это возможно!
And why, why had he come here!"	И зачем, зачем он приходил сюда!"
Raskolnikov sank worn out on the sofa, but could not close his eyes. He lay for half an hour in such anguish, such an intolerable sensation of infinite terror as he had never experienced before.	Раскольников в бессилии упал на диван, но уже не мог сомкнуть глаз; он пролежал с полчаса в таком страдании, в таком нестерпимом ощущении безграничного ужаса, какого никогда еще не испытывал.
Suddenly a bright light flashed into his room. Nastasya came in with a candle and a plate of soup.	Вдруг яркий свет озарил его комнату: вошла Настасья со свечой и с тарелкой супа.
Looking at him carefully and ascertaining that he was not asleep, she set the candle on the table and began to lay out what she had brought--bread, salt, a plate, a spoon.	Посмотрев на него внимательно и разглядев, что он не спит, она поставила свечку на стол и начала раскладывать принесенное: хлеб, соль, тарелку, ложку.
"You've eaten nothing since yesterday, I warrant.	- Небось со вчерашнего не ел.
You've been trudging about all day, and you're shaking with fever."	Целый-то день прошлялся, а самого лихоманка бьет.
"Nastasya... what were they beating the landlady for?"	- Настасья... за что били хозяйку?
She looked intently at him.	Она пристально на него посмотрела.

"Who beat the landlady?"	- Кто бил хозяйку?
"Just now... half an hour ago, Ilya Petrovitch, the assistant superintendent, on the stairs....	- Сейчас... полчаса назад, Илья Петрович, надзирателя помощник, на лестнице...
Why was he ill-treating her like that, and... why was he here?"	За что он так ее избил? и... зачем приходил?..
Nastasya scrutinised him, silent and frowning, and her scrutiny lasted a long time.	Настасья молча и нахмурившись его рассматривала и долго так смотрела.
He felt uneasy, even frightened at her searching eyes.	Ему очень неприятно стало от этого рассматривания, даже страшно.
"Nastasya, why don't you speak?" he said timidly at last in a weak voice.	- Настасья, что ж ты молчишь? - робко проговорил он, наконец, слабым голосом.
"It's the blood," she answered at last softly, as though speaking to herself.	- Это кровь, - отвечала она, наконец, тихо и как будто про себя говоря.
"Blood?	- Кровь!..
What blood?" he muttered, growing white and turning towards the wall.	Какая кровь?.. - бормотал он, бледнея и отодвигаясь к стене.
Nastasya still looked at him without speaking.	Настасья продолжала молча смотреть на него.
"Nobody has been beating the landlady," she declared at last in a firm, resolute voice.	- Никто хозяйку не бил, - проговорила она опять строгим и решительным голосом.
He gazed at her, hardly able to breathe.	Он смотрел на нее, едва дыша.
"I heard it myself.... I was not asleep... I was sitting up," he said still more timidly.	- Я сам слышал... я не спал... я сидел, - еще робче проговорил он.
"I listened a long while.	- Я долго слушал...
The assistant superintendent came....	Приходил надзирателя помощник...
Everyone ran out on to the stairs from all the flats."	На лестницу все сбежались, из всех квартир...
"No one has been here.	- Никто не приходил.
That's the blood crying in your ears.	А это кровь в тебе кричит.
When there's no outlet for it and it gets clotted, you begin fancying things....	Это когда ей выходу нет и уж печенками запекаться начнет, тут и начнет мерещиться...
Will you eat something?"	Есть-то станешь, что ли?
He made no answer.	Он не отвечал.
Nastasya still stood over him, watching him.	Настасья все стояла над ним, пристально глядела на него и не уходила.
"Give me something to drink...	- Пить дай...
Nastasya."	Настасьюшка.
She went downstairs and returned with a white earthenware jug of water.	Она сошла вниз и минуты через две воротилась с водой в белой глиняной кружке; но он уже не помнил, что было дальше.
He remembered only swallowing one sip of the cold water and spilling some on his neck.	Помнил только, как отхлебнул один глоток холодной воды и пролил из кружки на грудь.

Then followed forgetfulness.	Затем наступило беспамятство.
CHAPTER III	III
He was not completely unconscious, however, all the time he was ill; he was in a feverish state, sometimes delirious, sometimes half conscious.	Он, однако ж, не то чтоб уж был совсем в беспамятстве во все время болезни: это было лихорадочное состояние, с бредом и полусознанием.
He remembered a great deal afterwards.	Многое он потом припомнил.
Sometimes it seemed as though there were a number of people round him; they wanted to take him away somewhere, there was a great deal of squabbling and discussing about him.	То казалось ему, что около него собирается много народу и хотят его взять и куда-то вынести, очень об нем спорят и ссорятся.
Then he would be alone in the room; they had all gone away afraid of him, and only now and then opened the door a crack to look at him; they threatened him, plotted something together, laughed, and mocked at him.	То вдруг он один в комнате, все ушли и боятся его, и только изредка чуть-чуть отворяют дверь посмотреть на него, грозят ему, сговариваются об чем-то промеж себя, смеются и дразнят его.
He remembered Nastasya often at his bedside; he distinguished another person, too, whom he seemed to know very well, though he could not remember who he was, and this fretted him, even made him cry.	Настасью он часто помнил подле себя; различал и еще одного человека, очень будто бы ему знакомого, но кого именно - никак не мог догадаться и тосковал об этом, даже и плакал.
Sometimes he fancied he had been lying there a month; at other times it all seemed part of the same day.	Иной раз казалось ему, что он уже с месяц лежит; в другой раз - что все тот же день идет.
But of _that_--of _that_ he had no recollection, and yet every minute he felt that he had forgotten something he ought to remember. He worried and tormented himself trying to remember, moaned, flew into a rage, or sank into awful, intolerable terror.	Но об том, - об том он совершенно забыл; зато ежеминутно помнил, что об чем-то забыл, чего нельзя забывать, - терзался, мучился, припоминая, стонал, впадал в бешенство или в ужасный, невыносимый страх.
Then he struggled to get up, would have run away, but someone always prevented him by force, and he sank back into impotence and forgetfulness. At last he returned to complete consciousness. It happened at ten o'clock in the morning.	Тогда он порывался с места, хотел бежать, но всегда кто-нибудь его останавливал силой, и он опять впадал в бессилие и беспамятство. Наконец, он совсем пришел в себя. Произошло это утром, в десять часов.
On fine days the sun shone into the room at that hour, throwing a streak of light on the right wall and the corner near the door.	В этот час утра, в ясные дни, солнце всегда длинною полосой проходило по его правой стене и освещало угол подле двери.
Nastasya was standing beside him with another person, a complete stranger, who was looking at him very inquisitively.	У постели его стояла Настасья и еще один человек, очень любопытно его разглядывавший и совершенно ему незнакомый.
He was a young man with a beard, wearing a full, short-waisted coat, and looked like a messenger.	Это был молодой парень в кафтане, с бородкой, и с виду походил на артельщика.
The landlady was peeping in at the half-opened door.	Из полуотворенной двери выглядывала хозяйка.
Raskolnikov sat up.	Раскольников приподнялся.
"Who is this, Nastasya?" he asked, pointing to the young man.	- Это кто, Настасья? - спросил он, указывая на парня.
"I say, he's himself again!" she said.	- Ишь ведь, очнулся! - сказала она

"He is himself," echoed the man.	- Очнулись, - отозвался артельщик.
Concluding that he had returned to his senses, the landlady closed the door and disappeared.	Догадавшись, что он очнулся, хозяйка, подглядывавшая из дверей, тотчас же притворила их и спряталась.
She was always shy and dreaded conversations or discussions. She was a woman of forty, not at all bad-looking, fat and buxom, with black eyes and eyebrows, good-natured from fatness and laziness, and absurdly bashful.	Она и всегда была застенчива и с тягостию переносила разговоры и объяснения; ей было лет сорок, и она была толста и жирна, черноброва и черноглаза, добра от толстоты и лености; и собою даже очень смазлива. Стыдлива же сверх необходимости.
"Who... are you?" he went on, addressing the man.	- Вы... кто? - продолжал он допрашивать, обращаясь к самому артельщику.
But at that moment the door was flung open, and, stooping a little, as he was so tall, Razumihin came in.	Но в эту минуту опять отворилась дверь настежь, и, немного наклонившись, потому что был высок, вошел Разумихин.
"What a cabin it is!" he cried. "I am always knocking my head. You call this a lodging!	- Экая морская каюта, - закричал он, входя, -всегда лбом стукаюсь; тоже ведь квартирой называется!
So you are conscious, brother?	А ты, брат, очнулся?
I've just heard the news from Pashenka."	Сейчас от Пашеньки слышал.
"He has just come to," said Nastasya.	- Сейчас очнулся, - сказала Настасья.
"Just come to," echoed the man again, with a smile.	- Сейчас очнулись, - поддакнул опять артельщик с улыбочкой.
"And who are you?" Razumihin asked, suddenly addressing him.	- А вы кто сами-то изволите быть-с? - спросил, вдруг обращаясь к нему, Разумихин.
"My name is Vrazumihin, at your service; not Razumihin, as I am always called, but Vrazumihin, a student and gentleman; and he is my friend.	- Я вот, изволите видеть, Вразумихин; не Разумихин, как меня все величают, а Вразумихин, студент, дворянский сын, а он мой приятель.
And who are you?"	Ну-с, а вы кто таковы?
"I am the messenger from our office, from the merchant Shelopaev, and I've come on business."	- А я в нашей конторе артельщиком, от купца Шелопаева-с, и сюда по делу-с.
"Please sit down." Razumihin seated himself on the other side of the table.	- Извольте садиться на этот стул, - сам Разумихин сел на другой, с другой стороны столика.
"It's a good thing you've come to, brother," he went on to Raskolnikov.	- Это ты, брат, хорошо сделал, что очнулся, -продолжал он, обращаясь к Раскольникову.
"For the last four days you have scarcely eaten or drunk anything.	- Четвертый день едва ешь и пьешь.
We had to give you tea in spoonfuls.	Право, чаю с ложечки давали.
I brought Zossimov to see you twice.	Я к тебе два раза приводил Зосимова.
You remember Zossimov?	Помнишь Зосимова?
He examined you carefully and said at once it was nothing serious--something seemed to have gone to your head.	Осмотрел тебя внимательно и сразу сказал, что все пустяки, - в голову, что ли, как-то ударило.

Some nervous nonsense, the result of bad feeding, he says you have not had enough beer and radish, but it's nothing much, it will pass and you will be all right.	Нервный вздор какой-то, паек был дурной, говорит, пива и хрену мало отпускали, оттого и болезнь, но что ничего, пройдет и перемелется.
Zossimov is a first-rate fellow!	Молодец Зосимов!
He is making quite a name.	Знатно начал полечивать.
Come, I won't keep you," he said, addressing the man again. "Will you explain what you want?	Ну-с, так я вас не задерживаю, - обратился он опять к артельщику, - угодно вам разъяснить вашу надобность?
You must know, Rodya, this is the second time they have sent from the office; but it was another man last time, and I talked to him.	Заметь себе, Родя, из ихней конторы уж второй раз приходят; только прежде не этот приходил, а другой, и мы с тем объяснились.
Who was it came before?"	Это кто прежде вас-то сюда приходил?
"That was the day before yesterday, I venture to say, if you please, sir.	- А надо полагать, это третьегодни-с, точно-с.
That was Alexey Semyonovitch; he is in our office, too."	Это Алексей Семенович были; тоже при конторе у нас состоит-с.
"He was more intelligent than you, don't you think so?"	- А ведь он будет потолковее вас, как вы думаете?
"Yes, indeed, sir, he is of more weight than I am."	- Да-с; они точно что посолиднее-с.
"Quite so; go on."	- Похвально; ну-с, продолжайте.
"At your mamma's request, through Afanasy Ivanovitch Vahrushin, of whom I presume you have heard more than once, a remittance is sent to you from our office," the man began, addressing Raskolnikov.	- А вот через Афанасия Ивановича Вахрушина, об котором, почитаю, неоднократно изволили слышать-с, по просьбе вашей мамаши, чрез нашу контору вам перевод-с, - начал артельщик, прямо обращаясь к Раскольникову.
"If you are in an intelligible condition, I've thirty-five roubles to remit to you, as Semyon Semyonovitch has received from Afanasy Ivanovitch at your mamma's request instructions to that effect, as on previous occasions.	- В случае если уже вы состоите в понятии-с -тридцать пять рублев вам вручить-с, так как Семен Семенович от Афанасия Ивановича, по просьбе вашей мамаши, по прежнему манеру о том уведомление получили.
Do you know him, sir?"	Изволите знать-с?
"Yes, I remember...	- Да... помню...
Vahrushin," Raskolnikov said dreamily.	Вахрушин... - проговорил Раскольников задумчиво.
"You hear, he knows Vahrushin," cried Razumihin.	- Слышите: купца Вахрушина знает! - вскричал Разумихин.
"He is in 'an intelligible condition'!	- Как же не в понятии?
And I see you are an intelligent man too.	А впрочем, я теперь замечаю, что и вы тоже толковый человек.
Well, it's always pleasant to hear words of wisdom."	Ну-с! Умные речи приятно и слушать.

"That's the gentleman, Vahrushin, Afanasy Ivanovitch. And at the request of your mamma, who has sent you a remittance once before in the same manner through him, he did not refuse this time also, and sent instructions to Semyon Semyonovitch some days since to hand you thirty-five roubles in the hope of better to come."	- Они самые и есть-с, Вахрушин, Афанасий Иванович, и по просьбе вашей мамаши, которая через них таким же манером вам уже пересылала однажды, они и на сей раз не отказали-с и Семена Семеновича на сих днях уведомили из своих мест, чтобы вам тридцать пять рублев передать-с, во ожидании лучшего-с.
"That 'hoping for better to come' is the best thing you've said, though 'your mamma' is not bad either.	- Вот в "ожидании-то лучшего" у вас лучше всего и вышло; недурно тоже и про "вашу мамашу".
Come then, what do you say? Is he fully conscious, eh?"	Ну, так как же по-вашему: в полной он или не в полной памяти, а?
"That's all right.	- По мне что же-с.
If only he can sign this little paper."	Вот только бы насчет расписочки следовало бы-с.
"He can scrawl his name.	- Нацарапает!
Have you got the book?"	Что у вас, книга, что ль?
"Yes, here's the book."	- Книга-с, вот-с.
"Give it to me.	- Давайте сюда.
Here, Rodya, sit up.	Ну, Родя, подымайся.
I'll hold you. Take the pen and scribble 'Raskolnikov' for him. For just now, brother, money is sweeter to us than treacle."	Я тебя попридержу; подмахни-ка ему Раскольникова, бери перо, потому, брат, деньги нам теперь пуще патоки.
"I don't want it," said Raskolnikov, pushing away the pen.	- Не надо, - сказал Раскольников, отстраняя перо.
"Not want it?"	- Чего это не надо?
"I won't sign it."	- Не стану подписывать.
"How the devil can you do without signing it?"	- Фу, черт, да как же без расписки-то?
"I don't want... the money."	- Не надо... денег...
"Don't want the money!	- Это денег-то не надо!
Come, brother, that's nonsense, I bear witness.	Ну, это, брат, врешь, я свидетель!
Don't trouble, please, it's only that he is on his travels again.	Не беспокойтесь, пожалуйста, это он только так... опять вояжирует.
But that's pretty common with him at all times though....	С ним, впрочем, это и наяву бывает...
You are a man of judgment and we will take him in hand, that is, more simply, take his hand and he will sign it.	Вы человек рассудительный, и мы будем его руководить, то есть попросту его руку водить, он и подпишет.
Here."	Приподнимайтесь-ка...
"But I can come another time."	- А впрочем, я и в другой раз зайду-с.
"No, no. Why should we trouble you?	- Нет, нет; зачем же вам беспокоиться.
You are a man of judgment....	Вы человек рассудительный...

Now, Rodya, don't keep your visitor, you see he is waiting," and he made ready to hold Raskolnikov's hand in earnest.	Ну, Родя, не задерживай гостя... видишь, ждет, -и он серьезно приготовился водить рукой Раскольникова.
"Stop, I'll do it alone," said the latter, taking the pen and signing his name.	- Оставь, я сам... - проговорил тот, взял перо и расписался в книге.
The messenger took out the money and went away.	Артельщик выложил деньги и удалился.
"Bravo!	- Браво!
And now, brother, are you hungry?"	А теперь, брат, хочешь есть?
"Yes," answered Raskolnikov.	- Хочу, - отвечал Раскольников.
"Is there any soup?"	- У вас суп?
"Some of yesterday's," answered Nastasya, who was still standing there.	- Вчерашний, - отвечала Настасья, все это время стоявшая тут же.
"With potatoes and rice in it?"	- С картофелем и с рисовой крупой?
"Yes."	- С картофелем и крупой.
"I know it by heart.	- Наизусть знаю.
Bring soup and give us some tea."	Тащи суп, да и чаю давай.
"Very well."	- Принесу.
Raskolnikov looked at all this with profound astonishment and a dull, unreasoning terror.	Раскольников смотрел на все с глубоким удивлением и с тупым бессмысленным страхом.
He made up his mind to keep quiet and see what would happen.	Он решился молчать и ждать: что будет дальше?
"I believe I am not wandering. I believe it's reality," he thought.	"Кажется, я не в бреду, - думал он, - кажется, это в самом деле..."
In a couple of minutes Nastasya returned with the soup, and announced that the tea would be ready directly.	Через две минуты Настасья воротилась с супом и объявила, что сейчас и чай будет.
With the soup she brought two spoons, two plates, salt, pepper, mustard for the beef, and so on. The table was set as it had not been for a long time.	К супу явились две ложки, две тарелки и весь прибор: солонка, перечница, горчица для говядины и прочее, чего прежде, в таком порядке, уже давно не бывало.
The cloth was clean.	Скатерть была чистая.
"It would not be amiss, Nastasya, if Praskovya Pavlovna were to send us up a couple of bottles of beer.	- Не худо, Настасьюшка, чтобы Прасковья Павловна бутылочки две пивца откомандировала.
We could empty them."	Мы выпьем-с.
"Well, you are a cool hand," muttered Nastasya, and she departed to carry out his orders.	- Ну уж ты, востроногий! - пробормотала Настасья и пошла исполнять повеление.
Raskolnikov still gazed wildly with strained attention.	Дико и с напряжением продолжал приглядываться Раскольников.

Meanwhile Razumihin sat down on the sofa beside him, as clumsily as a bear put his left arm round Raskolnikov's head, although he was able to sit up, and with his right hand gave him a spoonful of soup, blowing on it that it might not burn him.	Тем временем Разумихин пересел к нему на диван, неуклюже, как медведь, обхватил левою рукой его голову, несмотря на то что он и сам бы мог приподняться, а правою поднес к его рту ложку супу, несколько раз предварительно подув на нее, чтоб он не обжегся.
But the soup was only just warm.	Но суп был только что теплый.
Raskolnikov swallowed one spoonful greedily, then a second, then a third.	Раскольников с жадностию проглотил одну ложку, потом другую, третью.
But after giving him a few more spoonfuls of soup, Razumihin suddenly stopped, and said that he must ask Zossimov whether he ought to have more.	Но поднеся несколько ложек, Разумихин вдруг приостановился и объявил, что насчет дальнейшего надо посоветоваться с Зосимовым.
Nastasya came in with two bottles of beer.	Вошла Настасья, неся две бутылки пива.
"And will you have tea?"	- А чаю хочешь?
"Yes."	- Хочу.
"Cut along, Nastasya, and bring some tea, for tea we may venture on without the faculty.	- Катай скорей и чаю, Настасья, потому насчет чаю, кажется, можно и без факультета.
But here is the beer!" He moved back to his chair, pulled the soup and meat in front of him, and began eating as though he had not touched food for three days.	Но вот и пивцо! - он пересел на свой стул, придвинул к себе суп, говядину и стал есть с таким аппетитом, как будто три дня не ел.
"I must tell you, Rodya, I dine like this here every day now," he mumbled with his mouth full of beef, "and it's all Pashenka, your dear little landlady, who sees to that; she loves to do anything for me.	- Я, брат Родя, у вас тут теперь каждый день так обедаю, - пробормотал он, насколько позволял набитый полный рот говядиной, - и это все Пашенька, твоя хозяюшка, хозяйничает, от всей души меня чествует.
I don't ask for it, but, of course, I don't object.	Я, разумеется, не настаиваю, ну да и не протестую.
And here's Nastasya with the tea.	А вот и Настасья с чаем.
She is a quick girl.	Эка проворная!
Nastasya, my dear, won't you have some beer?"	Настенька, хошь пивца?
"Get along with your nonsense!"	- И, ну те к проказнику!
"A cup of tea, then?"	- А чайку?
"A cup of tea, maybe."	- Чайку, пожалуй.
"Pour it out.	- Наливай.
Stay, I'll pour it out myself. Sit down."	Постой, я сам тебе налью; садись за стол.
He poured out two cups, left his dinner, and sat on the sofa again.	Он тотчас же распорядился, налил, потом налил еще другую чашку, бросил свой завтрак и пересел опять на диван.

As before, he put his left arm round the sick man's head, raised him up and gave him tea in spoonfuls, again blowing each spoonful steadily and earnestly, as though this process was the principal and most effective means towards his friend's recovery.	По-прежнему обхватил он левою рукой голову больного, приподнял его и начал поить с чайной ложечки чаем, опять беспрерывно и особенно усердно подувая на ложку, как будто в этом процессе подувания и состоял самый главный и спасительный пункт выздоровления.
Raskolnikov said nothing and made no resistance, though he felt quite strong enough to sit up on the sofa without support and could not merely have held a cup or a spoon, but even perhaps could have walked about.	Раскольников молчал и не сопротивлялся, несмотря на то что чувствовал в себе весьма достаточно сил приподняться и усидеть на диване безо всякой посторонней помощи, и не только владеть руками настолько, чтобы удержать ложку или чашку, но даже, может быть, и ходить.
But from some queer, almost animal, cunning he conceived the idea of hiding his strength and lying low for a time, pretending if necessary not to be yet in full possession of his faculties, and meanwhile listening to find out what was going on.	Но по какой-то странной, чуть не звериной хитрости ему вдруг пришло в голову скрыть до времени свои силы, притаиться, прикинуться, если надо, даже еще не совсем понимающим, а между тем выслушать и выведать, что такое тут происходит?
Yet he could not overcome his sense of repugnance. After sipping a dozen spoonfuls of tea, he suddenly released his head, pushed the spoon away capriciously, and sank back on the pillow.	Впрочем, он не совладал с своим отвращением: схлебнув ложек десять чаю, он вдруг высвободил свою голову, капризно оттолкнул ложку и повалился опять на подушку.
There were actually real pillows under his head now, down pillows in clean cases, he observed that, too, and took note of it.	Под головами его действительно лежали теперь настоящие подушки - пуховые и с чистыми наволочками; он это тоже заметил и взял в соображение.
"Pashenka must give us some raspberry jam to-day to make him some raspberry tea," said Razumihin, going back to his chair and attacking his soup and beer again.	- Надо, чтобы Пашенька сегодня же нам малинового варенья принесла, питье ему сделать, - сказал Разумихин, усаживаясь на свое место и опять принимаясь за суп и за пиво.
"And where is she to get raspberries for you?" asked Nastasya, balancing a saucer on her five outspread fingers and sipping tea through a lump of sugar.	- А где она тебе малины возьмет? - спросила Настасья, держа на растопыренных пяти пальцах блюдечко и процеживая в себя чай "через сахар".
"She'll get it at the shop, my dear.	- Малину, друг мой, она возьмет в лавочке.
You see, Rodya, all sorts of things have been happening while you have been laid up.	Видишь, Родя, тут без тебя целая история произошла.
When you decamped in that rascally way without leaving your address, I felt so angry that I resolved to find you out and punish you.	Когда ты таким мошенническим образом удрал от меня и квартиры не сказал, меня вдруг такое зло взяло, что я положил тебя разыскать и казнить.
I set to work that very day.	В тот же день и приступил.
How I ran about making inquiries for you!	Уж я ходил, ходил, расспрашивал, расспрашивал!
This lodging of yours I had forgotten, though I never remembered it, indeed, because I did not know it; and as for your old lodgings, I could only remember it was at the Five Corners, Harlamov's house.	Эту-то, теперешнюю квартиру я забыл; впрочем, я ее никогда и не помнил, потому что не знал. Ну, а прежнюю квартиру, - помню только, что у Пяти Углов, Харламова дом.

I kept trying to find that Harlamov's house, and afterwards it turned out that it was not Harlamov's, but Buch's.	Искал, искал я этот Харламов дом, - а ведь вышло потом, что он вовсе и не Харламов дом, а Буха, -как иногда в звуках-то сбиваешься!
How one muddles up sound sometimes!	Ну я и рассердился.
So I lost my temper, and I went on the chance to the address bureau next day, and only fancy, in two minutes they looked you up!	Рассердился да и пошел, была не была, на другой день в адресный стол, и представь себе: в две минуты тебя мне разыскали.
Your name is down there."	Ты там записан.
"My name!"	- Записан!
"I should think so; and yet a General Kobelev they could not find while I was there.	- Еще бы; а вот генерала Кобелева никак не могли там при мне разыскать.
Well, it's a long story.	Ну-с, долго рассказывать.
But as soon as I did land on this place, I soon got to know all your affairs--all, all, brother, I know everything; Nastasya here will tell you. I made the acquaintance of Nikodim Fomitch and Ilya Petrovitch, and the house-porter and Mr. Zametov, Alexandr Grigorievitch, the head clerk in the police office, and, last, but not least, of Pashenka; Nastasya here knows...."	Только как я нагрянул сюда, тотчас же со всеми твоими делами познакомился; со всеми, братец, со всеми, все знаю; вот и она видела: и с Никодимом Фомичом познакомился, и Илью Петровича мне показывали, и с дворником, и с господином Заметовым, Александром Григорьевичем, письмоводителем в здешней конторе, а наконец и с Пашенькой, - это уж был венец; вот и она знает...
"He's got round her," Nastasya murmured, smiling slyly.	- Усахарил, - пробормотала Настасья, плутовски усмехаясь.
"Why don't you put the sugar in your tea, Nastasya Nikiforovna?"	- Да вы бы внакладочку, Настасья Никифоровна.
"You are a one!" Nastasya cried suddenly, going off into a giggle.	- Ну ты, пес! - вдруг крикнула Настасья и прыснула со смеху.
"I am not Nikiforovna, but Petrovna," she added suddenly, recovering from her mirth.	- А ведь я Петровна, а не Никифоровна, -прибавила она вдруг, когда перестала смеяться.
"I'll make a note of it.	- Будем ценить-с.
Well, brother, to make a long story short, I was going in for a regular explosion here to uproot all malignant influences in the locality, but Pashenka won the day.	Ну так вот, брат, чтобы лишнего не говорить, я хотел сначала здесь электрическую струю повсеместно пустить, так чтобы все предрассудки в здешней местности разом искоренить, но Пашенька победила.
I had not expected, brother, to find her so... prepossessing.	Я, брат, никак и не ожидал, чтоб она была такая... авенантненькая... а?
Eh, what do you think?"	Как ты думаешь?
Raskolnikov did not speak, but he still kept his eyes fixed upon him, full of alarm.	Раскольников молчал, хотя ни на минуту не отрывал от него своего встревоженного взгляда, и теперь упорно продолжал глядеть на него.
"And all that could be wished, indeed, in every respect," Razumihin went on, not at all embarrassed by his silence.	- И очень даже, - продолжал Разумихин, нисколько не смущаясь молчанием и как будто поддакивая полученному ответу, - и очень даже в порядке, во всех статьях.

"Ah, the sly dog!" Nastasya shrieked again. This conversation afforded her unspeakable delight.	- Ишь тварь! - вскрикнула опять Настасья, которой разговор этот доставлял, по-видимому, неизъяснимое блаженство.
"It's a pity, brother, that you did not set to work in the right way at first.	- Скверно, брат, то, что ты с самого начала не сумел взяться за дело.
You ought to have approached her differently.	С ней надо было не так.
She is, so to speak, a most unaccountable character.	Ведь это, так сказать, самый неожиданный характер!
But we will talk about her character later....	Ну, да об характере потом...
How could you let things come to such a pass that she gave up sending you your dinner?	А только как, например, довести до того, чтоб она тебе обеда смела не присылать?
And that I O U?	Иль, например, этот вексель?
You must have been mad to sign an I O U.	Да ты с ума сошел, что ли, векселя подписывать!
And that promise of marriage when her daughter, Natalya Yegorovna, was alive?...	Или, например, этот предполагавшийся брак, когда еще дочка, Наталья Егоровна, жива была...
I know all about it!	Я все знаю!
But I see that's a delicate matter and I am an ass; forgive me.	А впрочем, я вижу, что это деликатная струна и что я осел; ты меня извини.
But, talking of foolishness, do you know Praskovya Pavlovna is not nearly so foolish as you would think at first sight?"	Но кстати о глупости: как ты думаешь, ведь Прасковья Павловна совсем, брат, не так глупа, как с первого взгляда можно предположить, а?
"No," mumbled Raskolnikov, looking away, but feeling that it was better to keep up the conversation.	- Да... - процедил Раскольников, смотря в сторону, но понимая, что выгоднее поддержать разговор.
"She isn't, is she?" cried Razumihin, delighted to get an answer out of him. "But she is not very clever either, eh?	- Не правда ли? - вскричал Разумихин, видимо, обрадовавшись, что ему ответили, - но ведь и не умна, а?
She is essentially, essentially an unaccountable character!	Совершенно, совершенно неожиданный характер!
I am sometimes quite at a loss, I assure you....	Я, брат, отчасти теряюсь, уверяю тебя...
She must be forty; she says she is thirty-six, and of course she has every right to say so.	Сорок-то ей верных будет. Она говорит -тридцать шесть и на это полное право имеет.
But I swear I judge her intellectually, simply from the metaphysical point of view; there is a sort of symbolism sprung up between us, a sort of algebra or what not!	Впрочем, клянусь тебе, что сужу об ней больше умственно, по одной метафизике; тут, брат, у нас такая эмблема завязалась, что твоя алгебра!
I don't understand it!	Ничего не понимаю!

Well, that's all nonsense. Only, seeing that you are not a student now and have lost your lessons and your clothes, and that through the young lady's death she has no need to treat you as a relation, she suddenly took fright; and as you hid in your den and dropped all your old relations with her, she planned to get rid of you.	Ну, да все это вздор, а только она, видя, что ты уже не студент, уроков и костюма лишился и что по смерти барышни ей нечего уже тебя на родственной ноге держать, вдруг испугалась; а так как ты, с своей стороны, забился в угол и ничего прежнего не поддерживал, она и вздумала тебя с квартиры согнать.
And she's been cherishing that design a long time, but was sorry to lose the I O U, for you assured her yourself that your mother would pay."	И давно она это намерение питала, да векселя стало жалко. К тому же ты сам уверял, что мамаша заплатит...
"It was base of me to say that....	- Это я по подлости моей говорил...
My mother herself is almost a beggar... and I told a lie to keep my lodging... and be fed," Raskolnikov said loudly and distinctly.	Мать у меня сама чуть милостыни не просит... а я лгал, чтоб меня на квартире держали и... кормили, - проговорил громко и отчетливо Раскольников.
"Yes, you did very sensibly.	- Да, это ты благоразумно.
But the worst of it is that at that point Mr. Tchebarov turns up, a business man.	Только вся штука в том, что тут и подвернись господин Чебаров, надворный советник и деловой человек.
Pashenka would never have thought of doing anything on her own account, she is too retiring; but the business man is by no means retiring, and first thing he puts the question, 'Is there any hope of realising the I O U?'	Пашенька без него ничего бы не выдумала, уж очень стыдлива; ну а деловой человек не стыдлив и первым делом, разумеется, предложил вопрос: есть ли надежда осуществить векселек?
Answer: there is, because he has a mother who would save her Rodya with her hundred and twenty-five roubles pension, if she has to starve herself; and a sister, too, who would go into bondage for his sake.	Ответ: есть, потому такая мамаша есть, что из стадвадцатипятирублевой своей пенсии, хоть сама есть не будет, а уж Роденьку выручит, да сестрица такая есть, что за братца в кабалу пойдет.
That's what he was building upon....	На этом-то он и основался...
Why do you start?	Что шевелишься-то?
I know all the ins and outs of your affairs now, my dear boy--it's not for nothing that you were so open with Pashenka when you were her prospective son-in-law, and I say all this as a friend....	Я, брат, теперь всю твою подноготную разузнал, недаром ты с Пашенькой откровенничал, когда еще на родственной ноге состоял, а теперь любя говорю...
But I tell you what it is; an honest and sensitive man is open; and a business man 'listens and goes on eating' you up.	То-то вот и есть: честный и чувствительный человек откровенничает, а деловой человек слушает да ест, а потом и съест.
Well, then she gave the I O U by way of payment to this Tchebarov, and without hesitation he made a formal demand for payment.	Вот и уступила она сей векселек якобы уплатою сему Чебарову, а тот формально и потребовал, не сконфузился.
When I heard of all this I wanted to blow him up, too, to clear my conscience, but by that time harmony reigned between me and Pashenka, and I insisted on stopping the whole affair, engaging that you would pay.	Хотел было я ему, как узнал это все, так, для очистки совести, тоже струю пустить, да на ту пору у нас с Пашенькой гармония вышла, я и повелел это дело все прекратить, в самом то есть источнике, поручившись, что ты заплатишь.
I went security for you, brother. Do you understand?	Я, брат, за тебя поручился, слышишь?

We called Tchebarov, flung him ten roubles and got the I O U back from him, and here I have the honour of presenting it to you. She trusts your word now. Here, take it, you see I have torn it."	Позвали Чебарова, десять целковых ему в зубы, а бумагу назад, и вот честь имею ее вам представить, - на слово вам теперь верят, - вот, возьмите, и надорвана мною как следует.
Razumihin put the note on the table. Raskolnikov looked at him and turned to the wall without uttering a word.	Разумихин выложил на стол заемное письмо; Раскольников взглянул на него и, не сказав ни слова, отворотился к стене.
Even Razumihin felt a twinge.	Даже Разумихина покоробило.
"I see, brother," he said a moment later, "that I have been playing the fool again.	- Вижу, брат, - проговорил он через минуту, - что опять из себя дурака свалял.
I thought I should amuse you with my chatter, and I believe I have only made you cross."	Думал было тебя развлечь и болтовней потешить, а, кажется, только желчь нагнал.
"Was it you I did not recognise when I was delirious?" Raskolnikov asked, after a moment's pause without turning his head.	- Это тебя я не узнавал в бреду? - спросил Раскольников, тоже помолчав с минуту и не оборачивая головы.
"Yes, and you flew into a rage about it, especially when I brought Zametov one day."	- Меня, и даже в исступление входили по сему случаю, особенно когда я раз Заметова приводил.
"Zametov?	- Заметова?..
The head clerk?	Письмоводителя?..
What for?"	Зачем?
Raskolnikov turned round quickly and fixed his eyes on Razumihin.	- Раскольников быстро оборотился и уперся глазами в Разумихина.
"What's the matter with you?...	- Да чего ты так...
What are you upset about?	Что встревожился?
He wanted to make your acquaintance because I talked to him a lot about you....	Познакомиться с тобой пожелал; сам пожелал, потому что много мы с ним о тебе переговорили...
How could I have found out so much except from him?	Иначе, от кого ж бы я про тебя-то столько узнал?
He is a capital fellow, brother, first-rate... in his own way, of course.	Славный, брат, он малый, чудеснейший... в своем роде, разумеется.
Now we are friends--see each other almost every day.	Теперь приятели; чуть не ежедневно видимся.
I have moved into this part, you know.	Ведь я в эту часть переехал.
I have only just moved.	Ты не знаешь еще?
I've been with him to Luise Ivanovna once or twice....	Только что переехал. У Лавизы с ним два раза побывали.
Do you remember Luise, Luise Ivanovna?	Лавизу-то помнишь, Лавизу Ивановну?
"Did I say anything in delirium?"	- Бредил я что-нибудь?
"I should think so!	- Еще бы!
You were beside yourself."	Себе не принадлежали-с.
"What did I rave about?"	- О чем я бредил?

"What next?	- Эвося!
What did you rave about?	О чем бредил?
What people do rave about....	Известно о чем бредят...
Well, brother, now I must not lose time. To work."	Ну, брат, теперь, чтобы времени не терять, за дело.
He got up from the table and took up his cap.	Он встал со стула и схватился за фуражку.
"What did I rave about?"	- О чем бредил?
"How he keeps on!	- Эк ведь наладит!
Are you afraid of having let out some secret?	Уж не за секрет ли какой боишься?
Don't worry yourself; you said nothing about a countess.	Не беспокойся: о графине ничего не было сказано.
But you said a lot about a bulldog, and about ear-rings and chains, and about Krestovsky Island, and some porter, and Nikodim Fomitch and Ilya Petrovitch, the assistant superintendent. And another thing that was of special interest to you was your own sock.	А вот о бульдоге каком-то, да о сережках, да о цепочках каких-то, да о Крестовском острове, да о дворнике каком-то, да о Никодиме Фомиче, да об Илье Петровиче, надзирателя помощнике, много было говорено.
You whined, 'Give me my sock.'	Да кроме того, собственным вашим носком очень даже интересоваться изволили, очень! Жалобились: подайте, дескать, да и только.
Zametov hunted all about your room for your socks, and with his own scented, ring-bedecked fingers he gave you the rag.	Заметов сам по всем углам твои носки разыскивал и собственными, вымытыми в духах, ручками, с перстнями, вам эту дрянь подавал.
And only then were you comforted, and for the next twenty-four hours you held the wretched thing in your hand; we could not get it from you.	Тогда только и успокоились, и целые сутки в руках эту дрянь продержали; вырвать нельзя было.
It is most likely somewhere under your quilt at this moment.	Должно быть, и теперь где-нибудь у тебя под одеялом лежит.
And then you asked so piteously for fringe for your trousers.	А то еще бахромы на панталоны просил, да ведь как слезно!
We tried to find out what sort of fringe, but we could not make it out.	Мы уж допытывались: какая там еще бахрома? Да ничего разобрать нельзя было...
Now to business!	Ну-с, так за дело!
Here are thirty-five roubles; I take ten of them, and shall give you an account of them in an hour or two.	Вот тут тридцать пять рублей; из них десять беру, а часика через два в них отчет представлю.
I will let Zossimov know at the same time, though he ought to have been here long ago, for it is nearly twelve.	Тем временем дам знать и Зосимову, хоть и без того бы ему следовало давно здесь быть, ибо двенадцатый час.
And you, Nastasya, look in pretty often while I am away, to see whether he wants a drink or anything else.	А вы, Настенька, почаще без меня наведывайтесь, насчет там питья али чего-нибудь прочего, что пожелают...
And I will tell Pashenka what is wanted myself.	А Пашеньке я и сам сейчас, что надо скажу.
Good-bye!"	До свидания!

"He calls her Pashenka!	- Пашенькой зовет!
Ah, he's a deep one!" said Nastasya as he went out; then she opened the door and stood listening, but could not resist running downstairs after him.	Ах ты рожа хитростная! - проговорила ему вслед Настасья; затем отворила дверь и стала подслушивать, но не вытерпела и сама побежала вниз.
She was very eager to hear what he would say to the landlady. She was evidently quite fascinated by Razumihin.	Очень уж ей интересно было узнать, о чем он говорит там с хозяйкой; да и вообще видно было, что она совсем очарована Разумихиным.
No sooner had she left the room than the sick man flung off the bedclothes and leapt out of bed like a madman.	Едва только затворилась за ней дверь, больной сбросил с себя одеяло и как полоумный вскочил с постели.
With burning, twitching impatience he had waited for them to be gone so that he might set to work.	Со жгучим, судорожным нетерпением ждал он, чтоб они поскорее ушли, чтобы тотчас же без них и приняться за дело.
But to what work? Now, as though to spite him, it eluded him.	Но за что же, за какое дело? - он как будто бы теперь, как нарочно, и забыл.
"Good God, only tell me one thing: do they know of it yet or not?	"Господи! скажи ты мне только одно: знают они обо всем или еще не знают?
What if they know it and are only pretending, mocking me while I am laid up, and then they will come in and tell me that it's been discovered long ago and that they have only...	А ну как уж знают и только прикидываются, дразнят, покуда лежу, а там вдруг войдут и скажут, что все давно уж известно и что они только так...
What am I to do now?	Что же теперь делать?
That's what I've forgotten, as though on purpose; forgotten it all at once, I remembered a minute ago."	Вот и забыл, как нарочно; вдруг забыл, сейчас помнил!.."
He stood in the middle of the room and gazed in miserable bewilderment about him; he walked to the door, opened it, listened; but that was not what he wanted.	Он стоял среди комнаты и в мучительном недоумении осматривался кругом; подошел к двери, отворил, прислушался; но это было не то.
Suddenly, as though recalling something, he rushed to the corner where there was a hole under the paper, began examining it, put his hand into the hole, fumbled--but that was not it.	Вдруг, как бы вспомнив, бросился он к углу, где в обоях была дыра, начал все осматривать, запустил в дыру руку, пошарил, но и это не то.
He went to the stove, opened it and began rummaging in the ashes; the frayed edges of his trousers and the rags cut off his pocket were lying there just as he had thrown them. No one had looked, then!	Он подошел к печке, отворил ее и начал шарить в золе: кусочки бахромы от панталон и лоскутья разорванного кармана так и валялись, как он их тогда бросил, стало быть никто не смотрел!
Then he remembered the sock about which Razumihin had just been telling him.	Тут вспомнил он про носок, про который Разумихин сейчас рассказывал.
Yes, there it lay on the sofa under the quilt, but it was so covered with dust and grime that Zametov could not have seen anything on it.	Правда, вот он на диване лежит, под одеялом, но уж до того затерся и загрязнился с тех пор, что уж, конечно, Заметов ничего не мог рассмотреть.
"Bah, Zametov! The police office!	"Ба, Заметов!.. контора!..
And why am I sent for to the police office?	А зачем меня в контору зовут?

Where's the notice?	Где повестка?
Bah! I am mixing it up; that was then.	Ба!.. я смешал: это тогда требовали!
I looked at my sock then, too, but now... now I have been ill.	Я тогда тоже носок осматривал, а теперь... теперь я был болен.
But what did Zametov come for?	А зачем Заметов заходил?
Why did Razumihin bring him?" he muttered, helplessly sitting on the sofa again.	Зачем приводил его Разумихин?.. - бормотал он в бессилии, садясь опять на диван.
"What does it mean?	- Что ж это?
Am I still in delirium, or is it real?	Бред ли это все со мной продолжается или взаправду?
I believe it is real....	Кажется, взаправду...
Ah, I remember; I must escape! Make haste to escape.	А, вспомнил: бежать! скорее бежать, непременно, непременно бежать!
Yes, I must, I must escape!	Да... а куда?
Yes... but where? And where are my clothes?	А где мое платье?
I've no boots.	Сапогов нет!
They've taken them away!	Убрали!
They've hidden them!	Спрятали!
I understand!	Понимаю!
Ah, here is my coat--they passed that over!	А, вот пальто - проглядели!
And here is money on the table, thank God!	Вот и деньги на столе, слава богу!
And here's the I O U...	Вот и вексель...
I'll take the money and go and take another lodging.	Я возьму деньги и уйду, и другую квартиру найму, они не сыщут!..
They won't find me!...	Да, а адресный стол?
Yes, but the address bureau?	Найдут!
They'll find me, Razumihin will find me.	Разумихин найдет.
Better escape altogether... far away... to America, and let them do their worst!	Лучше совсем бежать... далеко... в Америку, и наплевать на них!
And take the I O U... it would be of use there....	И вексель взять... он там пригодится.
What else shall I take?	Чего еще-то взять?
They think I am ill!	Они думают, что я болен!
They don't know that I can walk, ha-ha-ha!	Они и не знают, что я ходить могу, хе-хе-хе!..
I could see by their eyes that they know all about it!	Я по глазам угадал, что они все знают!
If only I could get downstairs!	Только бы с лестницы сойти!
And what if they have set a watch there--policemen!	А ну как у них там сторожа стоят, полицейские!
What's this tea?	Что это, чай?

Ah, and here is beer left, half a bottle, cold!"	А, вот и пиво осталось, полбутылки, холодное!"
He snatched up the bottle, which still contained a glassful of beer, and gulped it down with relish, as though quenching a flame in his breast.	Он схватил бутылку, в которой еще оставалось пива на целый стакан, и с наслаждением выпил залпом, как будто потушая огонь в груди.
But in another minute the beer had gone to his head, and a faint and even pleasant shiver ran down his spine.	Но не прошло и минуты, как пиво стукнуло ему в голову, а по спине пошел легкий и даже приятный озноб.
He lay down and pulled the quilt over him.	Он лег и натянул на себя одеяло.
His sick and incoherent thoughts grew more and more disconnected, and soon a light, pleasant drowsiness came upon him.	Мысли его, и без того больные и бессвязные, стали мешаться все больше и больше, и вскоре сон, легкий и приятный, охватил его.
With a sense of comfort he nestled his head into the pillow, wrapped more closely about him the soft, wadded quilt which had replaced the old, ragged greatcoat, sighed softly and sank into a deep, sound, refreshing sleep.	С наслаждением отыскал он головой место на подушке, плотнее закутался мягким ватным одеялом, которое было теперь на нем вместо разорванной прежней шинели, тихо вздохнул и заснул глубоким, крепким, целебным сном.
He woke up, hearing someone come in. He opened his eyes and saw Razumihin standing in the doorway, uncertain whether to come in or not.	Проснулся он, услыхав, что кто-то вошел к нему, открыл глаза и увидал Разумихина, отворившего дверь настежь и стоявшего на пороге, недоумевая: входить или нет?
Raskolnikov sat up quickly on the sofa and gazed at him, as though trying to recall something.	Раскольников быстро привстал на диване и смотрел на него, как будто силясь что-то припомнить.
"Ah, you are not asleep! Here I am!	- А, не спишь, ну вот и я!
Nastasya, bring in the parcel!" Razumihin shouted down the stairs.	Настасья, тащи сюда узел! - крикнул Разумихин вниз.
"You shall have the account directly."	- Сейчас отчет получишь...
"What time is it?" asked Raskolnikov, looking round uneasily.	- Который час? - спросил Раскольников, тревожно озираясь.
"Yes, you had a fine sleep, brother, it's almost evening, it will be six o'clock directly.	- Да лихо, брат, поспал: вечер на дворе, часов шесть будет.
You have slept more than six hours."	Часов шесть с лишком спал...
"Good heavens!	- Господи!
Have I?"	Что ж это я!..
"And why not?	- А чего такого?
It will do you good.	На здоровье!
What's the hurry?	Куда спешишь?
A tryst, is it?	На свидание, что ли?
We've all time before us.	Все время теперь наше.
I've been waiting for the last three hours for you; I've been up twice and found you asleep.	Я уж часа три тебя жду; раза два заходил, ты спал.
I've called on Zossimov twice; not at home, only fancy!	К Зосимову два раза наведывался: нет дома, да и только!

But no matter, he will turn up.	Да ничего, придет!..
And I've been out on my own business, too.	По своим делишкам тоже отлучался.
You know I've been moving to-day, moving with my uncle.	Я ведь сегодня переехал, совсем переехал, с дядей.
I have an uncle living with me now.	У меня ведь теперь дядя...
But that's no matter, to business.	Ну да, к черту, за дело!..
Give me the parcel, Nastasya.	Давай сюда узел, Настенька.
We will open it directly.	Вот мы сейчас...
And how do you feel now, brother?"	А как, брат, себя чувствуешь?
"I am quite well, I am not ill.	- Я здоров; я не болен...
Razumihin, have you been here long?"	Разумихин, ты здесь давно?
"I tell you I've been waiting for the last three hours."	- Говорю, три часа дожидаюсь.
"No, before."	- Нет, а прежде?
"How do you mean?"	- Что прежде?
"How long have you been coming here?"	- С какого времени сюда ходишь?
"Why I told you all about it this morning. Don't you remember?"	- Да ведь я же тебе давеча пересказывал; аль не помнишь?
Raskolnikov pondered.	Раскольников задумался.
The morning seemed like a dream to him.	Как во сне ему мерещилось давешнее.
He could not remember alone, and looked inquiringly at Razumihin.	Один он не мог припомнить и вопросительно смотрел на Разумихина.
"Hm!" said the latter, "he has forgotten.	- Гм! - сказал тот, - забыл!
I fancied then that you were not quite yourself.	Мне еще давеча мерещилось, что ты все еще не в своем...
Now you are better for your sleep....	Теперь со сна-то поправился...
You really look much better.	Право, совсем лучше смотришь.
First-rate!	Молодец!
Well, to business.	Ну да к делу! Вот сейчас припомнишь.
Look here, my dear boy."	Смотри-ка сюда, милый человек.
He began untying the bundle, which evidently interested him.	Он стал развязывать узел, которым, видимо, чрезвычайно интересовался.
"Believe me, brother, this is something specially near my heart.	- Это, брат, веришь ли, у меня особенно на сердце лежало.
For we must make a man of you.	Потому, надо же из тебя человека сделать.
Let's begin from the top.	Приступим: сверху начнем.

Do you see this cap?" he said, taking out of the bundle a fairly good though cheap and ordinary cap.	Видишь ли ты эту каскетку? - начал он, вынимая из узла довольно хорошенькую, но в то же время очень обыкновенную и дешевую фуражку.
"Let me try it on."	- Позволь-ка примерить?
"Presently, afterwards," said Raskolnikov, waving it off pettishly.	- Потом, после, - проговорил Раскольников, отмахиваясь брюзгливо.
"Come, Rodya, my boy, don't oppose it, afterwards will be too late; and I shan't sleep all night, for I bought it by guess, without measure.	- Нет уж, брат Родя, не противься, потом поздно будет; да и я всю ночь не засну, потому без мерки, наугад покупал.
Just right!" he cried triumphantly, fitting it on, "just your size!	Как раз! - воскликнул он торжественно, примерив, - как раз по мерке!
A proper head-covering is the first thing in dress and a recommendation in its own way.	Г оловной убор, это, брат, самая первейшая вещь в костюме, своего рода рекомендация.
Tolstyakov, a friend of mine, is always obliged to take off his pudding basin when he goes into any public place where other people wear their hats or caps.	Толстяков, мой приятель, каждый раз принужден снимать свою покрышку, входя куда-нибудь в общее место, где все другие в шляпах и фуражках стоят.
People think he does it from slavish politeness, but it's simply because he is ashamed of his bird's nest; he is such a boastful fellow!	Все думают, что он от рабских чувств, а он просто оттого, что своего гнезда птичьего стыдится: стыдливый такой человек!
Look, Nastasya, here are two specimens of headgear: this Palmerston"--he took from the corner Raskolnikov's old, battered hat, which for some unknown reason, he called a Palmerston--"or this jewel!	Ну-с, Настенька, вот вам два головные убора: сей пальмерстон (он достал из угла исковерканную круглую шляпу Раскольникова, которую неизвестно почему, назвал пальмерстоном) или сия ювелирская вещица?
Guess the price, Rodya, what do you suppose I paid for it, Nastasya!" he said, turning to her, seeing that Raskolnikov did not speak.	Оцени-ка, Родя, как думаешь, что заплатил? Настасьюшка? - обратился он к ней, видя, что тот молчит.
"Twenty copecks, no more, I dare say," answered Nastasya.	- Двугривенный, небось, отдал, - отвечала Настасья.
"Twenty copecks, silly!" he cried, offended. "Why, nowadays you would cost more than that--eighty copecks!	- Двугривенный, дура! - крикнул он, обидевшись,- нынче за двугривенный и тебя не купишь, -восемь гривен!
And that only because it has been worn.	Да и то потому, что поношенный.
And it's bought on condition that when's it's worn out, they will give you another next year. Yes, on my word!	Оно, правда, с уговором: этот износишь, на будущий год другой даром дают, ей-богу!
Well, now let us pass to the United States of America, as they called them at school.	Ну-с, приступим теперь к Соединенным Американским Штатам, как это в гимназии у нас называли.
I assure you I am proud of these breeches," and he exhibited to Raskolnikov a pair of light, summer trousers of grey woollen material. "No holes, no spots, and quite respectable, although a little worn; and a waistcoat to match, quite in the fashion.	Предупреждаю - штанами горжусь! - и он расправил перед Раскольниковым серые, из легкой летней шерстяной материи панталоны, -ни дырочки, ни пятнышка, а между тем весьма сносные, хотя и поношенные, таковая же и жилетка, одноцвет, как мода требует.

And its being worn really is an improvement, it's softer, smoother....	А что поношенное, так это, по правде, и лучше: мягче, нежнее...
You see, Rodya, to my thinking, the great thing for getting on in the world is always to keep to the seasons; if you don't insist on having asparagus in January, you keep your money in your purse; and it's the same with this purchase.	Видишь, Родя, чтобы сделать в свете карьеру, достаточно, по-моему, всегда сезон наблюдать; если в январе спаржи не потребуешь, то несколько целковых в кошельке сохранишь; то же в отношении и к сей покупке.
It's summer now, so I've been buying summer things--warmer materials will be wanted for autumn, so you will have to throw these away in any case... especially as they will be done for by then from their own lack of coherence if not your higher standard of luxury.	Нынче летний сезон, и я покупку летнюю сделал, потому к осени сезон и без того более теплой материи потребует, так придется ж бросать... тем более что все это тогда уж успеет само разрушиться, если не от усилившейся роскоши, так от внутренних неустройств.
Come, price them!	Ну, цени!
What do you say?	Сколько, по-твоему?
Two roubles twenty-five copecks!	Два рубля двадцать пять копеек!
And remember the condition: if you wear these out, you will have another suit for nothing!	И помни, опять с прежним условием: эти износишь, на будущий год другие даром берешь!
They only do business on that system at Fedyaev's; if you've bought a thing once, you are satisfied for life, for you will never go there again of your own free will.	В лавке Федяева иначе не торгуют: раз заплатил, и на всю жизнь довольно, потому другой раз и сам не пойдешь.
Now for the boots. What do you say?	Ну-с, приступим теперь к сапогам - каковы?
You see that they are a bit worn, but they'll last a couple of months, for it's foreign work and foreign leather; the secretary of the English Embassy sold them last week--he had only worn them six days, but he was very short of cash.	Ведь видно, что поношенные, а ведь месяца на два удовлетворят, потому что заграничная работа и товар заграничный: секретарь английского посольства прошлую неделю на Толкучем спустил; всего шесть дней и носил, да деньги очень понадобились.
Price--a rouble and a half.	Цена один рубль пятьдесят копеек.
A bargain?"	Удачно?
"But perhaps they won't fit," observed Nastasya.	- Да може, не впору! - заметила Настасья.
"Not fit?	- Не впору!
Just look!" and he pulled out of his pocket Raskolnikov's old, broken boot, stiffly coated with dry mud. "I did not go empty-handed--they took the size from this monster.	А это что? - и он вытащил из кармана старый, закорузлый, весь облепленный засохшею грязью, дырявый сапог Раскольникова, - я с запасом ходил, мне и восстановили по этому чудищу настоящий размер.
We all did our best.	Все это дело сердечно велось.
And as to your linen, your landlady has seen to that.	А насчет белья с хозяйкой столковались.
Here, to begin with are three shirts, hempen but with a fashionable front....	Вот, во-первых, три рубашки холстинные, но с модным верхом...

Well now then, eighty copecks the cap, two roubles twenty-five copecks the suit--together three roubles five copecks--a rouble and a half for the boots--for, you see, they are very good--and that makes four roubles fifty-five copecks; five roubles for the underclothes--they were bought in the lo--which makes exactly nine roubles fifty-five copecks.	Ну-с, итак: восемь гривен картуз, два рубля двадцать пять прочее одеяние, итого три рубля пять копеек; рубль пятьдесят сапоги - потому что уж очень хорошие - итого четыре рубля пятьдесят пять копеек, да пять рублей все белье -оптом сторговались, - итого ровно девять рублей пятьдесят пять копеек.
Forty-five copecks change in coppers. Will you take it? And so, Rodya, you are set up with a complete new rig-out, for your overcoat will serve, and even has a style of its own. That comes from getting one's clothes from Sharmer's!	Сорок пять копеек сдачи, медными пятаками, вот-с, извольте принять, - и таким образом, Родя, ты теперь во всем костюме восстановлен, потому что, по моему мнению, твое пальто не только еще может служить, но даже имеет в себе вид особенного благородства: что значит у Шармера-то заказывать!
As for your socks and other things, I leave them to you; we've twenty-five roubles left. And as for Pashenka and paying for your lodging, don't you worry. I tell you she'll trust you for anything.	Насчет носков и прочего остального предоставляю тебе самому; денег остается нам двадцать пять рубликов, а о Пашеньке и об уплате за квартиру не беспокойся; я говорил: кредит безграничнейший.
And now, brother, let me change your linen, for I daresay you will throw off your illness with your shirt."	А теперь, брат, позволь тебе белье переменить, а то, пожалуй, болезнь в рубашке-то только теперь и сидит...
"Let me be!	- Оставь!
I don't want to!" Raskolnikov waved him off. He had listened with disgust to Razumihin's efforts to be playful about his purchases.	Не хочу! - отмахивался Раскольников, с отвращением слушавший напряженно-игривую реляцию Разумихина о покупке платья...
"Come, brother, don't tell me I've been trudging around for nothing," Razumihin insisted.	- Это, брат, невозможно; из чего ж я сапоги топтал! - настаивал Разумихин.
"Nastasya, don't be bashful, but help me--that's it," and in spite of Raskolnikov's resistance he changed his linen.	- Настасьюшка, не стыдитесь, а помогите, вот так!- и, несмотря на сопротивление Раскольникова, он все-таки переменил ему белье.
The latter sank back on the pillows and for a minute or two said nothing.	Тот повалился на изголовье и минуты две не говорил ни слова.
"It will be long before I get rid of them," he thought.	"Долго же не отвяжутся!" - думал он.
"What money was all that bought with?" he asked at last, gazing at the wall.	- Из каких денег это все куплено? - спросил он наконец, глядя в стену.
"Money?	- Денег?
Why, your own, what the messenger brought from Vahrushin, your mother sent it. Have you forgotten that, too?"	Вот тебе на! Да из твоих же собственных. Давеча артельщик был, от Вахрушина, мамаша прислала; аль и это забыл?
"I remember now," said Raskolnikov after a long, sullen silence.	- Теперь помню... - проговорил Раскольников, после долгой и угрюмой задумчивости.
Razumihin looked at him, frowning and uneasy.	Разумихин, нахмурясь, с беспокойством на него посматривал.

The door opened and a tall, stout man whose appearance seemed familiar to Raskolnikov came in.	Дверь отворилась, и вошел высокий и плотный человек, как будто тоже уже несколько знакомый с виду Раскольникову. - Зосимов! Наконец-то! -крикнул Разумихин, обрадовавшись.
CHAPTER IV	IV
Zossimov was a tall, fat man with a puffy, colourless, clean-shaven face and straight flaxen hair. He wore spectacles, and a big gold ring on his fat finger.	Зосимов был высокий и жирный человек, с одутловатым и бесцветно-бледным, гладковыбритым лицом, с белобрысыми прямыми волосами, в очках и с большим золотым перстнем на припухшем от жиру пальце.
He was twenty-seven.	Было ему лет двадцать семь.
He had on a light grey fashionable loose coat, light summer trousers, and everything about him loose, fashionable and spick and span; his linen was irreproachable, his watch-chain was massive.	Одет он был в широком щегольском легком пальто, в светлых летних брюках, и вообще все было на нем широко, щегольское и с иголочки; белье безукоризненное, цепь к часам массивная.
In manner he was slow and, as it were, nonchalant, and at the same time studiously free and easy; he made efforts to conceal his self-importance, but it was apparent at every instant.	Манера его была медленная, как будто вялая и в то же время изученно-развязная; претензия, впрочем усиленно скрываемая, проглядывала поминутно.
All his acquaintances found him tedious, but said he was clever at his work.	Все, его знавшие, находили его человеком тяжелым, но говорили, что свое дело знает.
"I've been to you twice to-day, brother.	- Я, брат, два раза к тебе заходил...
You see, he's come to himself," cried Razumihin.	Видишь, очнулся! - крикнул Разумихин.
"I see, I see; and how do we feel now, eh?" said Zossimov to Raskolnikov, watching him carefully and, sitting down at the foot of the sofa, he settled himself as comfortably as he could.	- Вижу, вижу; ну так как же мы теперь себя чувствуем, а? - обратился Зосимов к Раскольникову, пристально в него вглядываясь и усаживаясь к нему на диван, в ногах, где тотчас же и развалился по возможности.
"He is still depressed," Razumihin went on. "We've just changed his linen and he almost cried."	- Да все хандрит, - продолжал Разумихин, -белье мы ему сейчас переменили, так чуть не заплакал.
"That's very natural; you might have put it off if he did not wish it....	- Понятное дело; белье можно бы и после, коль сам не желает...
His pulse is first-rate.	Пульс славный.
Is your head still aching, eh?"	Голова-то все еще немного болит, а?
"I am well, I am perfectly well!" Raskolnikov declared positively and irritably. He raised himself on the sofa and looked at them with glittering eyes, but sank back on to the pillow at once and turned to the wall.	- Я здоров, я совершенно здоров! - настойчиво и раздражительно проговорил Раскольников, приподнявшись вдруг на диване и сверкнув глазами, но тотчас же повалился опять на подушку и оборотился к стене.
Zossimov watched him intently.	Зосимов пристально наблюдал его.
"Very good.... Going on all right," he said lazily.	- Очень хорошо... все как следует, - вяло произнес он.
"Has he eaten anything?"	- Ел что-нибудь?
They told him, and asked what he might have.	Ему рассказали и спросили, что можно давать.

"He may have anything... soup, tea... mushrooms and cucumbers, of course, you must not give him; he'd better not have meat either, and... but no need to tell you that!"	- Да все можно давать... Супу, чаю... Грибов да огурцов, разумеется, не давать, ну и говядины тоже не надо, и... ну, да чего тут болтать-то!..
Razumihin and he looked at each other.	- Он переглянулся с Разумихиным.
"No more medicine or anything. I'll look at him again to-morrow.	- Микстуру прочь и все прочь; а завтра я посмотрю...
Perhaps, to-day even... but never mind..."	Оно бы и сегодня... ну, да...
"To-morrow evening I shall take him for a walk," said Razumihin. "We are going to the Yusupov garden and then to the Palais de Crystal."	- Завтра вечером я его гулять веду! - решил Разумихин, - в Юсупов сад, а потом в "Пале де Кристаль" зайдем.
"I would not disturb him to-morrow at all, but I don't know... a little, maybe... but we'll see."	- Завтра-то я бы его и шевелить не стал, а впрочем... немножко... ну, да там увидим.
"Ach, what a nuisance! I've got a house-warming party to-night; it's only a step from here.	- Эх досада, сегодня я как раз новоселье справляю, два шага; вот бы и он.
Couldn't he come? He could lie on the sofa.	Хоть бы на диване полежал между нами!
You are coming?" Razumihin said to Zossimov. "Don't forget, you promised."	Ты-то будешь? - обратился вдруг Разумихин к Зосимову, - не забудь смотри, обещал.
"All right, only rather later.	- Пожалуй, попозже разве.
What are you going to do?"	Что ты там устроил?
"Oh, nothing--tea, vodka, herrings.	- Да ничего, чай, водка, селедка.
There will be a pie... just our friends."	Пирог подадут: свои соберутся.
"And who?"	- Кто именно?
"All neighbours here, almost all new friends, except my old uncle, and he is new too--he only arrived in Petersburg yesterday to see to some business of his. We meet once in five years."	- Да все здешние и все почти новые, право, -кроме разве старого дяди, да и тот новый: вчера только в Петербург приехал, по каким-то там делишкам; в пять лет по разу и видимся.
"What is he?"	- Кто такой?
"He's been stagnating all his life as a district postmaster; gets a little pension. He is sixty-five--not worth talking about....	- Да прозябал всю жизнь уездным почтмейстером... пенсионишко получает, шестьдесят пять лет, не стоит и говорить...
But I am fond of him.	Я его, впрочем, люблю.
Porfiry Petrovitch, the head of the Investigation Department here...	Порфирий Петрович придет: здешний пристав следственных дел... правовед.
But you know him."	Да, ведь ты знаешь...
"Is he a relation of yours, too?"	- Он тоже какой-то твой родственник?
"A very distant one. But why are you scowling?	- Самый дальний какой-то; да ты что хмуришься?
Because you quarrelled once, won't you come then?"	Что вы поругались-то раз, так ты, пожалуй, и не придешь?
"I don't care a damn for him."	- А наплевать мне на него...
"So much the better.	- И всего лучше.

Well, there will be some students, a teacher, a government clerk, a musician, an officer and Zametov."	Ну, а там - студенты, учитель, чиновник один, музыкант один, офицер, Заметов...
"Do tell me, please, what you or he"--Zossimov nodded at Raskolnikov--"can have in common with this Zametov?"	- Скажи мне, пожалуйста, что может быть общего у тебя или вот у него, - Зосимов кивнул на Раскольникова, - с каким-нибудь там Заметовым?
"Oh, you particular gentleman!	- Ох уж эти брюзгливые!
Principles! You are worked by principles, as it were by springs; you won't venture to turn round on your own account. If a man is a nice fellow, that's the only principle I go upon.	Принципы!.. и весь-то ты на принципах, как на пружинах; повернуться по своей воле не смеет; а по-моему, хорош человек - вот и принцип, и знать я ничего не хочу.
Zametov is a delightful person."	Заметов человек чудеснейший.
"Though he does take bribes."	- И руки греет.
"Well, he does! and what of it?	- Ну, и руки греет, и наплевать!
I don't care if he does take bribes," Razumihin cried with unnatural irritability. "I don't praise him for taking bribes.	Так что ж что греет! - крикнул вдруг Разумихин, как-то неестественно раздражаясь, - я разве хвалил тебе то, что он руки греет?
I only say he is a nice man in his own way!	Я говорил, что он в своем роде только хорош!
But if one looks at men in all ways--are there many good ones left?	А прямо-то, во всех-то родах смотреть - так много ль людей хороших останется?
Why, I am sure I shouldn't be worth a baked onion myself... perhaps with you thrown in."	Да я уверен, что за меня тогда, совсем с требухой, всего-то одну печеную луковицу дадут, да и то если с тобой в придачу!..
"That's too little; I'd give two for you."	- Это мало; я за тебя две дам...
"And I wouldn't give more than one for you.	- А я за тебя только одну!
No more of your jokes!	Остри еще!
Zametov is no more than a boy. I can pull his hair and one must draw him not repel him.	Заметов еще мальчишка, я еще волосенки ему надеру, потому что его надо привлекать, а не отталкивать.
You'll never improve a man by repelling him, especially a boy.	Тем что оттолкнешь человека - не исправишь, тем паче мальчишку.
One has to be twice as careful with a boy.	С мальчишкой вдвое осторожнее надо.
Oh, you progressive dullards! You don't understand.	Эх вы, тупицы прогрессивные, ничего-то не понимаете!
You harm yourselves running another man down....	Человека не уважаете, себя обижаете...
But if you want to know, we really have something in common."	А коли хочешь знать, так у нас пожалуй, и дело одно общее завязалось.
"I should like to know what."	- Желательно знать.
"Why, it's all about a house-painter....	- Да все по делу о маляре, то есть о красильщике...
We are getting him out of a mess!	Уж мы его вытащим!
Though indeed there's nothing to fear now.	А впрочем, теперь и беды никакой.
The matter is absolutely self-evident.	Дело совсем, совсем теперь очевидное!

We only put on steam."	Мы только пару поддадим.
"A painter?"	- Какой там еще красильщик?
"Why, haven't I told you about it?	- Как, разве я не рассказывал?
I only told you the beginning then about the murder of the old pawnbroker-woman. Well, the painter is mixed up in it..."	Аль нет? Да, бишь, я тебе только начало рассказывал... вот, про убийство старухи-то закладчицы, чиновницы... ну, тут и красильщик теперь замешался...
"Oh, I heard about that murder before and was rather interested in it... partly... for one reason.... I read about it in the papers, too...."	- Да про убийство это я и прежде твоего слышал, и этим делом даже интересуюсь... отчасти... по одному случаю... и в газетах читал! А вот...
"Lizaveta was murdered, too," Nastasya blurted out, suddenly addressing Raskolnikov.	- Лизавету-то тоже убили! - брякнула вдруг Настасья, обращаясь к Раскольникову.
She remained in the room all the time, standing by the door listening.	Она все время оставалась в комнате, прижавшись подле двери, и слушала.
"Lizaveta," murmured Raskolnikov hardly audibly.	- Лизавету? - пробормотал Раскольников едва слышным голосом.
"Lizaveta, who sold old clothes. Didn't you know her?	- А Лизавету, торговку-то, аль не знаешь?
She used to come here.	Она сюда вниз ходила.
She mended a shirt for you, too."	Еще тебе рубаху чинила.
Raskolnikov turned to the wall where in the dirty, yellow paper he picked out one clumsy, white flower with brown lines on it and began examining how many petals there were in it, how many scallops in the petals and how many lines on them.	Раскольников оборотился к стене, где на грязных желтых обоях с белыми цветочками выбрал один неуклюжий белый цветок, с какими-то коричневыми черточками, и стал рассматривать: сколько в нем листиков, какие на листиках зазубринки и сколько черточек?
He felt his arms and legs as lifeless as though they had been cut off. He did not attempt to move, but stared obstinately at the flower.	Он чувствовал, что у него онемели руки и ноги, точно отнялись, но и не попробовал шевельнуться и упорно глядел на цветок.
"But what about the painter?" Zossimov interrupted Nastasya's chatter with marked displeasure.	- Ну так что ж красильщик? - с каким-то особенным неудовольствием перебил Зосимов болтовню Настасьи.
She sighed and was silent.	Та вздохнула и замолчала.
"Why, he was accused of the murder," Razumihin went on hotly.	- А тоже в убийцы записали! - с жаром продолжал Разумихин.
"Was there evidence against him then?"	- Улики, что ль, какие?
"Evidence, indeed!	- Кой черт улики!
Evidence that was no evidence, and that's what we have to prove.	А впрочем, именно по улике, да улика-то эта не улика, вот что требуется доказать!
It was just as they pitched on those fellows, Koch and Pestryakov, at first.	Это точь-вточь как сначала они забрали и заподозрили этих, как бишь их... Коха да Пестрякова.
Foo! how stupidly it's all done, it makes one sick, though it's not one's business!	Тьфу! Как это все глупо делается, даже вчуже гадко становится!

Pestryakov may be coming to-night....	Пестряков-то, может, сегодня ко мне зайдет...
By the way, Rodya, you've heard about the business already; it happened before you were ill, the day before you fainted at the police office while they were talking about it."	Кстати, Родя, ты эту штуку уж знаешь, еще до болезни случилось, ровно накануне того, как ты в обморок в конторе упал, когда там про это рассказывали...
Zossimov looked curiously at Raskolnikov. He did not stir.	Зосимов любопытно посмотрел на Раскольникова; тот не шевелился.
"But I say, Razumihin, I wonder at you. What a busybody you are!" Zossimov observed.	- А знаешь что, Разумихин? Посмотрю я на тебя: какой ты, однако же, хлопотун, - заметил Зосимов.
"Maybe I am, but we will get him off anyway," shouted Razumihin, bringing his fist down on the table.	- Это пусть, а все-таки вытащим! - крикнул Разумихин, стукнув кулаком по столу.
"What's the most offensive is not their lying--one can always forgive lying--lying is a delightful thing, for it leads to truth--what is offensive is that they lie and worship their own lying....	- Ведь тут что всего обиднее? Ведь не то, что они врут; вранье всегда простить можно; вранье дело милое, потому что к правде ведет. Нет, то досадно, что врут, да еще собственному вранью поклоняются.
I respect Porfiry, but...	Я Порфирия уважаю, но...
What threw them out at first?	Ведь что их, например, перво-наперво с толку сбило?
The door was locked, and when they came back with the porter it was open. So it followed that Koch and Pestryakov were the murderers--that was their logic!"	Дверь была заперта, а пришли с дворником -отперта: ну, значит, Кох да Пестряков и убили! Вот ведь их логика.
"But don't excite yourself; they simply detained them, they could not help that....	- Да не горячись; их просто задержали; нельзя же...
And, by the way, I've met that man Koch. He used to buy unredeemed pledges from the old woman? Eh?"	Кстати: я ведь этого Коха встречал; он ведь, оказалось, у старухи вещи просроченные скупал? а?
"Yes, he is a swindler.	- Да, мошенник какой-то!
He buys up bad debts, too.	Он и векселя тоже скупает.
He makes a profession of it.	Промышленник.
But enough of him!	Да черт с ним!
Do you know what makes me angry?	Я ведь на что злюсь-то, понимаешь ты это?
It's their sickening rotten, petrified routine....	На рутину их дряхлую, пошлейшую, закорузлую злюсь...
And this case might be the means of introducing a new method.	А тут, в одном этом деле, целый новый путь открыть можно.
One can show from the psychological data alone how to get on the track of the real man.	По одним психологическим только данным можно показать, как на истинный след попадать должно.
' We have facts,' they say.	"У нас есть, дескать, факты!"

But facts are not everything--at least half the business lies in how you interpret them!"	Да ведь факты не все; по крайней мере, половина дела в том, как с фактами обращаться умеешь!
"Can you interpret them, then?"	- А ты с фактами обращаться умеешь?
"Anyway, one can't hold one's tongue when one has a feeling, a tangible feeling, that one might be a help if only....	- Да ведь нельзя же молчать, когда чувствуешь, ощупом чувствуешь, что вот мог бы делу помочь, кабы...
Eh!	Эх!..
Do you know the details of the case?"	Ты дело-то подробно знаешь?
"I am waiting to hear about the painter."	- Да вот про красильщика жду.
"Oh, yes!	- Да, бишь!
Well, here's the story. Early on the third day after the murder, when they were still dandling Koch and Pestryakov--though they accounted for every step they took and it was as plain as a pikestaff-an unexpected fact turned up.	Ну слушай историю: ровно на третий день после убийства, поутру, когда они там нянчились еще с Кохом да Пестряковым, - хотя те каждый свой шаг доказали: очевидность кричит! - объявляется вдруг самый неожиданный факт.
A peasant called Dushkin, who keeps a dram-shop facing the house, brought to the police office a jeweller's case containing some gold ear-rings, and told a long rigamarole.	Некто крестьянин Душкин, содержатель распивочной, напротив того самого дома, является в контору и приносит ювелирский футляр с золотыми серьгами и рассказывает целую повесть:
'The day before yesterday, just after eight o'clock'--mark the day and the hour!--'a journeyman house-painter, Nikolay, who had been in to see me already that day, brought me this box of gold ear-rings and stones, and asked me to give him two roubles for them. When I asked him where he got them, he said that he picked them up in the street.	"Прибежал-де ко мне повечеру, третьего дня, примерно в начале девятого, - день и час! вникаешь? - работник красильщик, который и до этого ко мне на дню забегал, Миколай, и принес мне ефту коробку с золотыми сережками и с камушками, и просил за них под заклад два рубля, а на мой спрос: где взял? - объявил, что на панели поднял.
I did not ask him anything more.' I am telling you Dushkin's story. 'I gave him a note'--a rouble that is--'for I thought if he did not pawn it with me he would with another. It would all come to the same thing--he'd spend it on drink, so the thing had better be with me.	Больше я его на том не расспрашивал, - это Душкин-то говорит, - а вынес ему билетик -рубль то есть, потомуде думал, что не мне, так другому заложит, все одно - пропьет, а пусть лучше у меня вещь лежит: дальше-де положишь, ближе возьмешь, а объявится что аль слухи пойдут, тут я и преставлю".
The further you hide it the quicker you will find it, and if anything turns up, if I hear any rumours, I'll take it to the police.' Of course, that's all taradiddle; he lies like a horse, for I know this Dushkin, he is a pawnbroker and a receiver of stolen goods, and he did not cheat Nikolay out of a thirty-rouble trinket in order to give it to the police.	Ну, конечно, бабушкин сон рассказывает, врет как лошадь, потому я этого Душкина знаю, сам он закладчик и краденое прячет, и тридцатирублевую вещь не для того, чтоб "приставить", у Миколая подтибрил.
He was simply afraid.	Просто струсил.
But no matter, to return to Dushkin's story.	Ну, да к черту, слушай; продолжает Душкин:
'I've known this peasant, Nikolay Dementyev, from a child; he comes from the same province and district of Zaraisk, we are both Ryazan men.	"А крестьянина ефтова, Миколая Дементьева, знаю сызмалетства, нашей губернии и уезда, Зарайского, потому-де мы сами рязанские.

And though Nikolay is not a drunkard, he drinks, and I knew he had a job in that house, painting work with Dmitri, who comes from the same village, too.	А Миколай хоть не пьяница, а выпивает, и известно нам было, что он в ефтом самом доме работает, красит, вместе с Митреем, а с Митреем они из однех местов.
As soon as he got the rouble he changed it, had a couple of glasses, took his change and went out. But I did not see Dmitri with him then.	И получимши билетик, он его тотчас разменял, выпил зараз два стаканчика, сдачу взял и пошел, а Митрея я с ним в тот час не видал.
And the next day I heard that someone had murdered Alyona Ivanovna and her sister, Lizaveta Ivanovna, with an axe. I knew them, and I felt suspicious about the ear-rings at once, for I knew the murdered woman lent money on pledges.	А на другой день прослышали мы, что Алену Ивановну и сестрицу их Лизавету Ивановну топором убили, а мы их знавали-с, и взяло меня тут сумление насчет серег, - потому известно нам было, что покойница под вещи деньги давала.
I went to the house, and began to make careful inquiries without saying a word to anyone. First of all I asked, "Is Nikolay here?"	Пошел я к ним в дом и стал осторожно про себя узнавать, тихими стопами, и перво-наперво спросил: тут ли Миколай?
Dmitri told me that Nikolay had gone off on the spree; he had come home at daybreak drunk, stayed in the house about ten minutes, and went out again. Dmitri didn't see him again and is finishing the job alone.	И сказывал Митрей, что Миколай загулял, пришел домой на рассвете, пьяный, дома пробыл примерно десять минут и опять ушел, а Митрей уж его потом не видал и работу один доканчивает.
And their job is on the same staircase as the murder, on the second floor.	А работа у них по одной лестнице с убитыми, во втором этаже.
When I heard all that I did not say a word to anyone'--that's Dushkin's tale--'but I found out what I could about the murder, and went home feeling as suspicious as ever.	Слышамши все это, мы тогда никому ничего не открыли, - это Душкин говорит, - а про убивство все, что могли, разузнали и воротились домой все в том же нашем сумлении.
And at eight o'clock this morning'--that was the third day, you understand--! saw Nikolay coming in, not sober, though not to say very drunk--he could understand what was said to him.	А сегодня поутру, в восемь часов, - то есть это на третий-то день, понимаешь? - вижу, входит ко мне Миколай, не тверезый, да и не то чтоб очень пьяный, а понимать разговор может.
He sat down on the bench and did not speak.	Сел на лавку, молчит.
There was only one stranger in the bar and a man I knew asleep on a bench and our two boys.	А опричь него в распивочной на ту пору был всего один человек посторонний, а еще спал на лавке другой, по знакомству, да двое наших мальчишков-с.
"Have you seen Dmitri?" said I.	"Видел, спрашиваю, Митрея?" -
"No, I haven't," said he.	"Нет, говорит, не видал". -
"And you've not been here either?"	"И здесь не был?" -
"Not since the day before yesterday," said he.	"Не был, говорит, с третьего дни". -
"And where did you sleep last night?"	"А ноне где ночевал?" -
"In Peski, with the Kolomensky men."	"А на Песках, говорит, у коломенских". -
"And where did you get those ear-rings?" I asked.	"А где, говорю, тогда серьги взял?" -
"I found them in the street," and the way he said it was a bit queer; he did not look at me.	"А на панели нашел", - и говорит он это так, как будто бы неподобно, и не глядя.

"Did you hear what happened that very evening, at that very hour, on that same staircase?" said I.	"А слышал, говорю, что вот то и то, в тот самый вечер и в том часу, по той лестнице, произошло?" -
"No," said he, "I had not heard," and all the while he was listening, his eyes were staring out of his head and he turned as white as chalk.	"Нет, говорит, не слыхал", - а сам слушает, глаза вытараща, и побелел он вдруг, ровно мел.
I told him all about it and he took his hat and began getting up.	Я этта ему рассказываю, смотрю, а он за шапку и начал вставать.
I wanted to keep him.	Тут и захотел я его задержать:
"Wait a bit, Nikolay," said I, "won't you have a drink?"	"Погоди, Миколай, говорю, аль не выпьешь?"
And I signed to the boy to hold the door, and I came out from behind the bar; but he darted out and down the street to the turning at a run. I have not seen him since.	А сам мигнул мальчишке, чтобы дверь придержал, да из-за застойки-то выхожу: как он тут от меня прыснет, да на улицу, да бегом, да в проулок, - только я и видел его.
Then my doubts were at an end--it was his doing, as clear as could be....'"	Тут я и сумления моего решился, потому его грех, как есть..."
"I should think so," said Zossimov.	- Еще бы!.. - проговорил Зосимов.
"Wait!	- Стой!
Hear the end.	Конца слушай!
Of course they sought high and low for Nikolay; they detained Dushkin and searched his house; Dmitri, too, was arrested; the Kolomensky men also were turned inside out. And the day before yesterday they arrested Nikolay in a tavern at the end of the town.	Пустились, разумеется, со всех ног Миколая разыскивать: Душкина задержали и обыск произвели, Митрея тоже; пораспотрошили и коломенских, - только вдруг третьего дня и приводят самого Миколая: задержали его близ -ской заставы, на постоялом дворе.
He had gone there, taken the silver cross off his neck and asked for a dram for it.	Пришел он туда, снял с себя крест, серебряный, и попросил за крест шкалик.
They gave it to him.	Дали.
A few minutes afterwards the woman went to the cowshed, and through a crack in the wall she saw in the stable adjoining he had made a noose of his sash from the beam, stood on a block of wood, and was trying to put his neck in the noose. The woman screeched her hardest; people ran in.	Погодя немного минут, баба в коровник пошла и видит в щель: он рядом в сарае к балке кушак привязал, петлю сделал; стал на обрубок и хочет себе петлю на шею надеть; баба вскрикнула благим матом, сбежались:
' So that's what you are up to!'	"Так вот ты каков!" -
'Take me,' he says, 'to such-and-such a police officer; I'll confess everything.'	"А ведите меня, говорит, в такую-то часть во всем повинюсь".
Well, they took him to that police station--that is here--with a suitable escort.	Ну, его с надлежащими онерами и представили в такую-то часть, сюда то есть.
So they asked him this and that, how old he is, 'twenty-two,' and so on.	Ну то, се, кто, как, сколько лет - " двадцать два" -и прочее, и прочее.
At the question,	Вопрос:

'When you were working with Dmitri, didn't you see anyone on the staircase at such-and-such a time?'--answer:	"Как работали с Митреем, не видали ль кого по лестнице, вот в таком-то и таком-то часу?"
'To be sure folks may have gone up and down, but I did not notice them.'	Ответ:
'And didn't you hear anything, any noise, and so on?'	"Известно, проходили, может, люди какие, да нам не в примету". -
'We heard nothing special.'	"А не слыхали ль чего, шуму какого и прочего?" -
'And did you hear, Nikolay, that on the same day Widow So-and-so and her sister were murdered and robbed?'	"Ничего не слыхали такого особенного". - "А было ль известно тебе, Миколаю, в тот самый день, что такую-то вдову в такой-то день и час с сестрой ее убили и ограбили?" -
' I never knew a thing about it.	"Знать не знаю, ведать не ведаю.
The first I heard of it was from Afanasy Pavlovitch the day before yesterday.'	Впервой от Афанасия Павлыча, на третьи сутки, в распивошной услыхал". -
' And where did you find the ear-rings?'	"А где серьги взял?" -
' I found them on the pavement.'	"На панели нашел". -
'Why didn't you go to work with Dmitri the other day?'	"Почему на другой день не явился с Митреем на работу?" -
'Because I was drinking.'	"Потому этта я загулял". -
'And where were you drinking?'	"А где гулял?" -
' Oh, in such-and-such a place.'	"А там-то и там-то". -
'Why did you run away from Dushkin's?'	"Почему бежал от Душкина?" -
' Because I was awfully frightened.'	"Потому уж испужались мы тогда очинна". -
'What were you frightened of?'	"Чего испугался?" -
' That I should be accused.'	"А што засудят". -
'How could you be frightened, if you felt free from guilt?'	"Как же ты мог испугаться того, коли ты чувствуешь себя ни в чем не виновным?.."
Now, Zossimov, you may not believe me, that question was put literally in those words. I know it for a fact, it was repeated to me exactly!	Ну веришь иль не веришь, Зосимов, этот вопрос был предложен, и буквально в таких выражениях, я положительно знаю, мне верно передали!
What do you say to that?"	Каково? Каково?
"Well, anyway, there's the evidence."	- Ну, нет, однако ж, улики-то существуют.
"I am not talking of the evidence now, I am talking about that question, of their own idea of themselves.	- Да я не про улики теперь, я про вопрос, про то, как они сущность-то свою понимают!
Well, so they squeezed and squeezed him and he confessed:	Ну, да черт!.. Ну, так жали его, жали, нажимали, нажимали, ну и повинился:
'I did not find it in the street, but in the flat where I was painting with Dmitri.'	"Не на панели, дескать, нашел, а в фатере нашел, в которой мы с Митреем мазали". -
' And how was that?'	"Каким таким манером?" -

'Why, Dmitri and I were painting there all day, and we were just getting ready to go, and Dmitri took a brush and painted my face, and he ran off and I after him.	"А таким самым манером, что мазали мы этта с Митреем весь день, до восьми часов, и уходить собирались, а Митрей взял кисть да мне по роже краской и мазнул, мазнул этта он меня в рожу краской, да и побег, а я за ним.
I ran after him, shouting my hardest, and at the bottom of the stairs I ran right against the porter and some gentlemen--and how many gentlemen were there I don't remember. And the porter swore at me, and the other porter swore, too, and the porter's wife came out, and swore at us, too; and a gentleman came into the entry with a lady, and he swore at us, too, for Dmitri and I lay right across the way. I got hold of Dmitri's hair and knocked him down and began beating him. And Dmitri, too, caught me by the hair and began beating me. But we did it all not for temper but in a friendly way, for sport.	И бегу этта я за ним, а сам кричу благим матом; а как с лестницы в подворотню выходить, набежал я с размаху на дворника и на господ, а сколько было с ним господ, не упомню, а дворник за то меня обругал, а другой дворник тоже обругал, и дворникова баба вышла, тоже нас обругала, и господин один в подворотню входил, с дамою, и тоже нас обругал, потому мы с Митькой поперек места легли: я Митьку за волосы схватил, и повалил, и стал тузить, а Митька тоже, из-под меня, за волосы меня ухватил и стал тузить, а делали мы то не по злобе, а по всей то есь любови, играючи.
And then Dmitri escaped and ran into the street, and I ran after him; but I did not catch him, and went back to the flat alone; I had to clear up my things.	А потом Митька ослободился да на улицу и побег, а я за ним, да не догнал и воротился в фатеру один, - потому прибираться надоть бы было.
I began putting them together, expecting Dmitri to come, and there in the passage, in the corner by the door, I stepped on the box.	Стал я собирать и жду Митрея, авось подойдет. Да у дверей в сени, за стенкой, в углу, на коробку и наступил.
I saw it lying there wrapped up in paper.	Смотрю, лежит, в гумаге завернута.
I took off the paper, saw some little hooks, undid them, and in the box were the ear-rings....'"	Я гумагу-то снял, вижу крючочки такие махочкие, крючочки-то мы этта поснимали - ан в коробке-то серьги..."
"Behind the door?	- За дверьми?
Lying behind the door?	За дверями лежала?
Behind the door?" Raskolnikov cried suddenly, staring with a blank look of terror at Razumihin, and he slowly sat up on the sofa, leaning on his hand.	За дверями? - вскричал вдруг Раскольников, мутным, испуганным взглядом смотря на Разумихина, и медленно приподнялся, опираясь рукой, на диване.
"Yes... why?	- Да... а что?
What's the matter?	Что с тобой?
What's wrong?"	Чего ты так?
Razumihin, too, got up from his seat.	- Разумихин тоже приподнялся с места.
"Nothing," Raskolnikov answered faintly, turning to the wall.	- Ничего!.. - едва слышно отвечал Раскольников, опускаясь опять на подушку и опять отворачиваясь к стене.
All were silent for a while.	Все помолчали немного.
"He must have waked from a dream," Razumihin said at last, looking inquiringly at Zossimov. The latter slightly shook his head.	- Задремал, должно быть, спросонья, -проговорил наконец Разумихин, вопросительно смотря на Зосимова; тот сделал легкий отрицательный знак головой.

"Well, go on," said Zossimov.	- Ну, продолжай же, - сказал Зосимов, - что дальше?
"What next?" "What next?	- Да что дольше?
As soon as he saw the ear-rings, forgetting Dmitri and everything, he took up his cap and ran to Dushkin and, as we know, got a rouble from him. He told a lie saying he found them in the street, and went off drinking.	Только что он увидал серьги, как тотчас же, забыв и квартиру, и Митьку, схватил шапку и побежал к Душкину и, как известно, получил от него рубль, а ему соврал, что нашел на панели, и тотчас же загулял.
He keeps repeating his old story about the murder:	А про убийство подтверждает прежнее:
'I know nothing of it, never heard of it till the day before yesterday.'	"Знать не знаю, ведать не ведаю, только на третий день услыхал". -
' And why didn't you come to the police till now?'	"А зачем же ты до сих пор не являлся?" -
' I was frightened.'	"Со страху". -
' And why did you try to hang yourself?'	"А повеситься зачем хотел?" -
' From anxiety.'	"От думы". -
'What anxiety?'	"От какой думы?" -
' That I should be accused of it.'	"А што засудят".
Well, that's the whole story.	Ну, вот и вся история.
And now what do you suppose they deduced from that?"	Теперь, как думаешь, что они отсюда извлекли?
"Why, there's no supposing. There's a clue, such as it is, a fact.	- Да чего думать-то, след есть, хоть какой да есть. Факт.
You wouldn't have your painter set free?"	Не на волю ж выпустить твоего красильщика?
"Now they've simply taken him for the murderer.	- Да ведь они ж его прямо в убийцы теперь записали!
They haven't a shadow of doubt."	У них уж и сомнений нет никаких...
"That's nonsense. You are excited.	- Да врешь; горячишься.
But what about the ear-rings?	Ну, а серьги?
You must admit that, if on the very same day and hour ear-rings from the old woman's box have come into Nikolay's hands, they must have come there somehow.	Согласись сам, что коли в тот самый день и час к Николаю из старухина сундука попадают серьги в руки, - согласись сам, что они как-нибудь да должны же были попасть?
That's a good deal in such a case."	Это немало при таком следствии.
"How did they get there?	- Как попали!
How did they get there?" cried Razumihin. "How can you, a doctor, whose duty it is to study man and who has more opportunity than anyone else for studying human nature--how can you fail to see the character of the man in the whole story?	Как попали? - вскричал Разумихин, - и неужели ты, доктор, ты, который, прежде всего, человека изучать обязан и имеешь случай, скорей всякого другого, натуру человеческую изучить, - неужели ты не видишь, по всем этим данным, что это за натура, этот Николай?

Don't you see at once that the answers he has given in the examination are the holy truth?	Неужели не видишь с первого же разу, что все, что он показал при допросах, святейшая правда есть?
They came into his hand precisely as he has told us--he stepped on the box and picked it up."	Точнехонько так и попали в руки, как он показал. Наступил на коробку и поднял!
"The holy truth!	- Святейшая правда!
But didn't he own himself that he told a lie at first?"	Однако ж сам признался, что с первого разу солгал?
"Listen to me, listen attentively. The porter and Koch and Pestryakov and the other porter and the wife of the first porter and the woman who was sitting in the porter's lodge and the man Kryukov, who had just got out of a cab at that minute and went in at the entry with a lady on his arm, that is eight or ten witnesses, agree that Nikolay had Dmitri on the ground, was lying on him beating him, while Dmitri hung on to his hair, beating him, too.	- Слушай меня, слушай внимательно: и дворник, и Кох, и Пестряков, и другой дворник, и жена первого дворника, и мещанка, что о ту пору у ней в дворницкой сидела, и надворный советник Крюков, который в эту самую минуту с извозчика встал и в подворотню входил об руку с дамою, -все, то есть восемь или десять свидетелей, единогласно показывают, что Николай придавил Дмитрия к земле, лежал на нем и его тузил, а тот ему в волосы вцепился и тоже тузил.
They lay right across the way, blocking the thoroughfare. They were sworn at on all sides while they 'like children' (the very words of the witnesses) were falling over one another, squealing, fighting and laughing with the funniest faces, and, chasing one another like children, they ran into the street.	Лежат они поперек дороги и проход загораживают; их ругают со всех сторон, а они, "как малые ребята" (буквальное выражение свидетелей), лежат друг на друге, визжат, дерутся и хохочут, оба хохочут взапуски, с самыми смешными рожами, и один другого догонять, точно дети, на улицу выбежали.
Now take careful note.	Слышал?
The bodies upstairs were warm, you understand, warm when they found them!	Теперь строго заметь себе: тела наверху еще теплые, слышишь, теплые, так нашли их!
If they, or Nikolay alone, had murdered them and broken open the boxes, or simply taken part in the robbery, allow me to ask you one question: do their state of mind, their squeals and giggles and childish scuffling at the gate fit in with axes, bloodshed, fiendish cunning, robbery?	Если убили они, или только один Николай, и при этом ограбили сундуки со взломом, или только участвовали чем-нибудь в грабеже, то позволь тебе задать всего только один вопрос: хохот, ребяческая драка под воротами, - с топорами, с кровью, с злодейскою хитростью, осторожностью, грабежом?
They'd just killed them, not five or ten minutes before, for the bodies were still warm, and at once, leaving the flat open, knowing that people would go there at once, flinging away their booty, they rolled about like children, laughing and attracting general attention. And there are a dozen witnesses to swear to that!"	Тотчас же убили, всего какихнибудь пять или десять минут назад, - потому так выходит, тела еще теплые, - и вдруг, бросив и тела, и квартиру отпертую, и зная, что сейчас туда люди прошли, и добычу бросив, они, как малые ребята, валяются на дороге, хохочут, всеобщее внимание на себя привлекают, и этому десять единогласных свидетелей есть!
"Of course it is strange!	- Конечно, странно!
It's impossible, indeed, but..."	Разумеется, невозможно, но...

"No, brother, no _buts_. And if the ear-rings being found in Nikolay's hands at the very day and hour of the murder constitutes an important piece of circumstantial evidence against him--although the explanation given by him accounts for it, and therefore it does not tell seriously against him--one must take into consideration the facts which prove him innocent, especially as they are facts that _cannot be denied_.	- Нет, брат, не но, а если серьги, в тот же день и час очутившиеся у Николая в руках, действительно составляют важную фактическую против него контру - однако ж прямо объясняемую его показаниями, следственно еще спорную контру, - то надо же взять в соображение факты и оправдательные, и тем паче, что они факты неотразимые.
And do you suppose, from the character of our legal system, that they will accept, or that they are in a position to accept, this fact-resting simply on a psychological impossibility--as irrefutable and conclusively breaking down the circumstantial evidence for the prosecution?	А как ты думаешь, по характеру нашей юриспруденции, примут или способны ль они принять такой факт, - основанный единственно только на одной психологической невозможности, на одном только душевном настроении, - за факт неотразимый и все обвинительные и вещественные факты, каковы бы они ни были, разрушающий?
No, they won't accept it, they certainly won't, because they found the jewel-case and the man tried to hang himself, 'which he could not have done if he hadn't felt guilty.'	Нет, не примут, не примут ни за что, потому-де коробку нашли и человек удавиться хотел, "чего не могло быть, если б не чувствовал себя виноватым!"
That's the point, that's what excites me, you must understand!"	Вот капитальный вопрос, вот из чего горячусь я! Пойми!
"Oh, I see you are excited!	- Да я и вижу, что ты горячишься.
Wait a bit. I forgot to ask you; what proof is there that the box came from the old woman?"	Постой, забыл спросить: чем доказано, что коробка с серьгами действительно из старухина сундука?
"That's been proved," said Razumihin with apparent reluctance, frowning. "Koch recognised the jewel-case and gave the name of the owner, who proved conclusively that it was his."	- Это доказано, - отвечал Разумихин, нахмурясь и как бы нехотя, - Кох узнал вещь и закладчика указал, а тот положительно доказал, что вещь точно его.
"That's bad.	- Плохо.
Now another point. Did anyone see Nikolay at the time that Koch and Pestryakov were going upstairs at first, and is there no evidence about that?"	Теперь еще: не видал ли кто-нибудь Николая в то время, когда Кох да Пестряков наверх прошли, и нельзя ли это чем-нибудь доказать?
"Nobody did see him," Razumihin answered with vexation. "That's the worst of it. Even Koch and Pestryakov did not notice them on their way upstairs, though, indeed, their evidence could not have been worth much.	- То-то и есть, что никто не видал, - отвечал Разумихин с досадой, - то-то и скверно; даже Кох с Пестряковым их не заметили, когда наверх проходили, хотя их свидетельство и не очень много бы теперь значило.
They said they saw the flat was open, and that there must be work going on in it, but they took no special notice and could not remember whether there actually were men at work in it."	"Видели, говорят, что квартира отпертая, что в ней, должно быть, работали, но, проходя, внимания не обратили и не помним точно, были ли там в ту минуту работники или нет".
"Hm!...	- Гм.
So the only evidence for the defence is that they were beating one another and laughing.	Стало быть, всего только и есть оправдания, что тузили друг друга и хохотали.
That constitutes a strong presumption, but...	Положим, это сильное доказательство, но...

How do you explain the facts yourself?"	Позволь теперь: как же ты сам-то весь факт объясняешь?
"How do I explain them?	Находку серег чем объясняешь, коли действительно он их так нашел, как показывает?
What is there to explain?	- Чем объясняю?
It's clear.	Да чего тут объяснять: дело ясное!
At any rate, the direction in which explanation is to be sought is clear, and the jewel-case points to it.	По крайней мере дорога, по которой надо дело вести, ясна и доказана, и именно коробка доказала ее.
The real murderer dropped those ear-rings.	Настоящий убийца обронил эти серьги.
The murderer was upstairs, locked in, when Koch and Pestryakov knocked at the door.	Убийца был наверху, когда Кох и Пестряков стучались, и сидел на запоре.
Koch, like an ass, did not stay at the door; so the murderer popped out and ran down, too; for he had no other way of escape.	Кох сдурил и пошел вниз; тут убийца выскочил и побежал тоже вниз, потому никакого другого у него не было выхода.
He hid from Koch, Pestryakov and the porter in the flat when Nikolay and Dmitri had just run out of it. He stopped there while the porter and others were going upstairs, waited till they were out of hearing, and then went calmly downstairs at the very minute when Dmitri and Nikolay ran out into the street and there was no one in the entry; possibly he was seen, but not noticed.	На лестнице спрятался он от Коха, Пестрякова и дворника в пустую квартиру, именно в ту минуту, когда Дмитрий и Николай из нее выбежали, простоял за дверью, когда дворник и те проходили наверх, переждал, пока затихли шаги, и сошел себе вниз преспокойно, ровно в ту самую минуту, когда Дмитрий с Николаем на улицу выбежали, и все разошлись, и никого под воротами не осталось.
There are lots of people going in and out.	Может, и видели его, да не заметили; мало ли народу проходит?
He must have dropped the ear-rings out of his pocket when he stood behind the door, and did not notice he dropped them, because he had other things to think of.	А коробку он выронил из кармана, когда за дверью стоял, и не заметил, что выронил, потому не до того ему было.
The jewel-case is a conclusive proof that he did stand there....	Коробка же ясно доказывает, что он именно там стоял.
That's how I explain it."	Вот и вся штука!
"Too clever!	- Хитро!
No, my boy, you're too clever.	Нет, брат, это хитро.
That beats everything."	Это хитрее всего!
"But, why, why?"	- Да почему же, почему же?
"Why, because everything fits too well... it's too melodramatic."	- Да потому что слишком уж все удачно сошлось... и сплелось... точно как на театре.
"A-ach!" Razumihin was exclaiming, but at that moment the door opened and a personage came in who was a stranger to all present.	- Э-эх! - вскричал было Разумихин, но в эту минуту отворилась дверь, и вошло одно новое, не знакомое ни одному из присутствующих, лицо.
CHAPTER V	V

This was a gentleman no longer young, of a stiff and portly appearance, and a cautious and sour countenance. He began by stopping short in the doorway, staring about him with offensive and undisguised astonishment, as though asking himself what sort of place he had come to.	Это был господин немолодых уже лет, чопорный, осанистый, с осторожною и брюзгливою физиономией, который начал тем, что остановился в дверях, озираясь кругом с обидно-нескрываемым удивлением и как будто спрашивая взглядами: "Куда ж это я попал?"
Mistrustfully and with an affectation of being alarmed and almost affronted, he scanned Raskolnikov's low and narrow "cabin."	Недоверчиво и даже с аффектацией некоторого испуга, чуть ли даже не оскорбления, озирал он тесную и низкую "морскую каюту" Раскольникова.
With the same amazement he stared at Raskolnikov, who lay undressed, dishevelled, unwashed, on his miserable dirty sofa, looking fixedly at him.	С тем же удивлением перевел и уставил потом глаза на самого Раскольникова, раздетого, всклоченного, немытого, лежавшего не мизерном грязном своем диване и тоже неподвижно его рассматривавшего.
Then with the same deliberation he scrutinised the uncouth, unkempt figure and unshaven face of Razumihin, who looked him boldly and inquiringly in the face without rising from his seat.	Затем, с тою же медлительностью, стал рассматривать растрепанную, небритую и нечесаную фигуру Разумихина, который в свою очередь дерзковопросительно глядел ему прямо в глаза, не двигаясь с места.
A constrained silence lasted for a couple of minutes, and then, as might be expected, some scene-shifting took place.	Напряженное молчание длилось с минуту, и наконец, как и следовало ожидать, произошла маленькая перемена декорации.
Reflecting, probably from certain fairly unmistakable signs, that he would get nothing in this "cabin" by attempting to overawe them, the gentleman softened somewhat, and civilly, though with some severity, emphasising every syllable of his question, addressed Zossimov:	Сообразив, должно быть, по некоторым, весьма, впрочем, резким, данным, что преувеличенно-строгою осанкой здесь в этой "морской каюте", ровно ничего не возьмешь вошедший господин несколько смягчился и вежливо, хотя и не без строгости, произнес, обращаясь к Зосимову и отчеканивая каждый слог своего вопроса:
"Rodion Romanovitch Raskolnikov, a student, or formerly a student?"	- Родион Романыч Раскольников, господин студент или бывший студент?
Zossimov made a slight movement, and would have answered, had not Razumihin anticipated him.	Зосимов медленно шевельнулся и, может быть, и ответил бы, если бы Разумихин, к которому вовсе не относились, не предупредил его тотчас же:
"Here he is lying on the sofa!	- А вот он лежит на диване!
What do you want?"	А вам что нужно?
This familiar "what do you want" seemed to cut the ground from the feet of the pompous gentleman. He was turning to Razumihin, but checked himself in time and turned to Zossimov again.	Это фамильярное "а вам что нужно?" так и подсекло чопорного господина; он даже чуть было не поворотился к Разумихину, но успел-таки сдержать себя вовремя и поскорей повернулся опять к Зосимову.
"This is Raskolnikov," mumbled Zossimov, nodding towards him. Then he gave a prolonged yawn, opening his mouth as wide as possible.	- Вот Раскольников! - промямлил Зосимов, кивнув на больного, затем зевнул, причем как-то необыкновенно много раскрыл свой рот и необыкновенно долго держал его в таком положении.

Then he lazily put his hand into his waistcoat-pocket, pulled out a huge gold watch in a round hunter's case, opened it, looked at it and as slowly and lazily proceeded to put it back.	Потом медленно потащился в свой жилетный карман, вынул огромнейшие выпуклые глухие золотые часы, раскрыл, посмотрел и так же медленно и лениво потащился опять их укладывать.
Raskolnikov himself lay without speaking, on his back, gazing persistently, though without understanding, at the stranger.	Сам Раскольников все время лежал молча, навзничь, и упорно, хотя и без всякой мысли, глядел на вошедшего.
Now that his face was turned away from the strange flower on the paper, it was extremely pale and wore a look of anguish, as though he had just undergone an agonising operation or just been taken from the rack.	Лицо его, отвернувшееся теперь от любопытного цветка на обоях, было чрезвычайно бледно и выражало необыкновенное страдание, как будто он только что перенес мучительную операцию или выпустили его сейчас из-под пытки.
But the new-comer gradually began to arouse his attention, then his wonder, then suspicion and even alarm.	Но вошедший господин мало-помалу стал возбуждать в нем все больше и больше внимания, потом недоумения, потом недоверчивости и даже как будто боязни.
When Zossimov said "This is Raskolnikov" he jumped up quickly, sat on the sofa and with an almost defiant, but weak and breaking, voice articulated:	Когда же Зосимов, указав на него, проговорил: "вот Раскольников", он вдруг, быстро приподнявшись, точно привскочив, сел на постели и почти вызывающим, но прерывистым и слабым голосом произнес:
"Yes, I am Raskolnikov!	- Да! Я Раскольников!
What do you want?"	Что вам надо?
The visitor scrutinised him and pronounced impressively:	Г ость внимательно посмотрел и внушительно произнес:
"Pyotr Petrovitch Luzhin.	- Петр Петрович Лужин.
I believe I have reason to hope that my name is not wholly unknown to you?"	Я в полной надежде, что имя мое не совсем уже вам безызвестно.
But Raskolnikov, who had expected something quite different, gazed blankly and dreamily at him, making no reply, as though he heard the name of Pyotr Petrovitch for the first time.	Но Раскольников, ожидавший чего-то совсем другого, тупо и задумчиво посмотрел на него и ничего не ответил, как будто имя Петра Петровича слышал он решительно в первый раз.
"Is it possible that you can up to the present have received no information?" asked Pyotr Petrovitch, somewhat disconcerted.	- Как? Неужели вы до сих пор не изволили еще получить никаких известий? - спросил Петр Петрович, несколько коробясь.
In reply Raskolnikov sank languidly back on the pillow, put his hands behind his head and gazed at the ceiling.	В ответ на это Раскольников медленно опустился на подушку, закинул руки за голову и стал смотреть в потолок.
A look of dismay came into Luzhin's face.	Тоска проглянула в лице Лужина.
Zossimov and Razumihin stared at him more inquisitively than ever, and at last he showed unmistakable signs of embarrassment.	Зосимов и Разумихин еще с бо'льшим любопытством принялись его оглядывать, и он видимо наконец сконфузился.
"I had presumed and calculated," he faltered, "that a letter posted more than ten days, if not a fortnight ago..."	- Я предполагал и рассчитывал, - замямлил он, -что письмо, пущенное уже с лишком десять дней, даже чуть ли не две недели...

"I say, why are you standing in the doorway?" Razumihin interrupted suddenly. "If you've something to say, sit down. Nastasya and you are so crowded.	- Послушайте, что ж вам все стоять у дверей-то? - перебил вдруг Разумихин, - коли имеете что объяснить, так садитесь, а обоим вам, с Настасьей, там тесно.
Nastasya, make room. Here's a chair, thread your way in!"	Настасьюшка, посторонись, дай пройти!
He moved his chair back from the table, made a little space between the table and his knees, and waited in a rather cramped position for the visitor to "thread his way in."	Проходите, вот вам стул, сюда! Пролезайте же! Он отодвинул свой стул от стола, высвободил немного пространства между столом и своими коленями и ждал несколько в напряженном положении, чтобы гость "пролез" в эту щелочку.
The minute was so chosen that it was impossible to refuse, and the visitor squeezed his way through, hurrying and stumbling.	Минута была так выбрана, что никак нельзя было отказаться, и гость полез через узкое пространство, торопясь и спотыкаясь.
Reaching the chair, he sat down, looking suspiciously at Razumihin.	Достигнув стула, он сел и мнительно поглядел на Разумихина.
"No need to be nervous," the latter blurted out. "Rodya has been ill for the last five days and delirious for three, but now he is recovering and has got an appetite.	- Вы, впрочем, не конфузьтесь, - брякнул тот, -Родя пятый день уже болен и три дня бредил, а теперь очнулся и даже ел с аппетитом.
This is his doctor, who has just had a look at him. I am a comrade of Rodya's, like him, formerly a student, and now I am nursing him; so don't you take any notice of us, but go on with your business."	Это вот его доктор сидит, только что его осмотрел, а я товарищ Родькин, тоже бывший студент, и теперь вот с ним нянчусь; так вы нас не считайте и не стесняйтесь, а продолжайте, что вам там надо.
"Thank you.	- Благодарю вас.
But shall I not disturb the invalid by my presence and conversation?" Pyotr Petrovitch asked of Zossimov.	Не обеспокою ли я, однако, больного своим присутствием и разговором? - обратился Петр Петрович к Зосимову.
"N-no," mumbled Zossimov; "you may amuse him." He yawned again.	- Н-нет, - промямлил Зосимов, - даже развлечь можете, - и опять зевнул.
"He has been conscious a long time, since the morning," went on Razumihin, whose familiarity seemed so much like unaffected good-nature that Pyotr Petrovitch began to be more cheerful, partly, perhaps, because this shabby and impudent person had introduced himself as a student.	- О, он давно уже в памяти, с утра! -продолжал Разумихин, фамильярность которого имела вид такого неподдельного простодушия, что Петр Петрович подумал и стал ободряться, может быть, отчасти и потому, что этот оборванец и нахал успел-таки отрекомендоваться студентом.
"Your mamma," began Luzhin.	- Ваша мамаша... - начал Лужин.
"Hm!" Razumihin cleared his throat loudly.	- Гм! - громко сделал Разумихин.
Luzhin looked at him inquiringly.	Лужин посмотрел на него вопросительно.
"That's all right, go on."	- Ничего, я так; ступайте...
Luzhin shrugged his shoulders.	Лужин пожал плечами.
"Your mamma had commenced a letter to you while I was sojourning in her neighbourhood.	- ... Ваша мамаша, еще в бытность мою при них, начала к вам письмо.

On my arrival here I purposely allowed a few days to elapse before coming to see you, in order that I might be fully assured that you were in full possession of the tidings; but now, to my astonishment..."	Приехав сюда, я нарочно пропустил несколько дней и не приходил к вам, чтоб уж быть вполне уверенным, что вы извещены обо всем; но теперь, к удивлению моему...
"I know, I know!" Raskolnikov cried suddenly with impatient vexation.	- Знаю, знаю! - проговорил вдруг Раскольников, с выражением самой нетерпеливой досады.
"So you are the _fiance_?	- Это вы? Жених?
I know, and that's enough!"	Ну, знаю!.. и довольно!
There was no doubt about Pyotr Petrovitch's being offended this time, but he said nothing.	Петр Петрович решительно обиделся, но смолчал.
He made a violent effort to understand what it all meant.	Он усиленно спешил сообразить, что все это значит?
There was a moment's silence.	С минуту продолжалось молчание.
Meanwhile Raskolnikov, who had turned a little towards him when he answered, began suddenly staring at him again with marked curiosity, as though he had not had a good look at him yet, or as though something new had struck him; he rose from his pillow on purpose to stare at him.	Между тем Раскольников, слегка было оборотившийся к нему при ответе, принялся вдруг его снова рассматривать пристально и с каким-то особенным любопытством, как будто давеча еще не успел его рассмотреть всего или как будто что-то новое в нем его поразило: даже приподнялся для этого нарочно с подушки.
There certainly was something peculiar in Pyotr Petrovitch's whole appearance, something which seemed to justify the title of "fiance" so unceremoniously applied to him.	Действительно, в общем виде Петра Петровича поражало как бы что-то особенное, а именно, нечто как бы оправдывавшее название "жениха", так бесцеремонно ему сейчас данное.
In the first place, it was evident, far too much so indeed, that Pyotr Petrovitch had made eager use of his few days in the capital to get himself up and rig himself out in expectation of his betrothed--a perfectly innocent and permissible proceeding, indeed.	Во-первых, было видно и даже слишком заметно, что Петр Петрович усиленно поспешил воспользоваться несколькими днями в столице, чтоб успеть принарядиться и прикраситься в ожидании невесты, что, впрочем, было весьма невинно и позволительно.
Even his own, perhaps too complacent, consciousness of the agreeable improvement in his appearance might have been forgiven in such circumstances, seeing that Pyotr Petrovitch had taken up the role of fiance.	Даже собственное, может быть даже слишком самодовольное собственное сознание своей приятной перемены к лучшему могло бы быть прощено для такого случая, ибо Петр Петрович состоял на линии жениха.
All his clothes were fresh from the tailor's and were all right, except for being too new and too distinctly appropriate.	Все платье его было только что от портного, и все было хорошо, кроме разве того только, что все было слишком новое и слишком обличало известную цель.
Even the stylish new round hat had the same significance. Pyotr Petrovitch treated it too respectfully and held it too carefully in his hands.	Даже щегольская, новехонькая, круглая шляпа об этой цели свидетельствовала: Петр Петрович как-то уж слишком почтительно с ней обращался и слишком осторожно держал ее в руках.
The exquisite pair of lavender gloves, real Louvain, told the same tale, if only from the fact of his not wearing them, but carrying them in his hand for show.	Даже прелестная пара сиреневых, настоящих жувеневских, перчаток свидетельствовала то же самое, хотя бы тем одним, что их не надевали, а только носили в руках для параду.

Light and youthful colours predominated in Pyotr Petrovitch's attire.	В одежде же Петра Петровича преобладали цвета светлые и юношественные.
He wore a charming summer jacket of a fawn shade, light thin trousers, a waistcoat of the same, new and fine linen, a cravat of the lightest cambric with pink stripes on it, and the best of it was, this all suited Pyotr Petrovitch.	На нем был хорошенький летний пиджак светлокоричневого оттенка, светлые легкие брюки, таковая же жилетка, только что купленное тонкое белье, батистовый самый легкий галстучек с розовыми полосками, и что всего лучше: все это было даже к лицу Петру Петровичу.
His very fresh and even handsome face looked younger than his forty-five years at all times.	Лицо его, весьма свежее и даже красивое, и без того казалось моложе своих сорока пяти лет.
His dark, mutton-chop whiskers made an agreeable setting on both sides, growing thickly upon his shining, clean-shaven chin.	Темные бакенбарды приятно осеняли его с обеих сторон, в виде двух котлет, и весьма красиво сгущались возле светловыбритого блиставшего подбородка.
Even his hair, touched here and there with grey, though it had been combed and curled at a hairdresser's, did not give him a stupid appearance, as curled hair usually does, by inevitably suggesting a German on his wedding-day.	Даже волосы, впрочем чуть-чуть лишь с проседью, расчесанные и завитые у парикмахера, не представляли этим обстоятельством ничего смешного или какого-нибудь глупого вида, что обыкновенно всегда бывает при завитых волосах, ибо придает лицу неизбежное сходство с немцем, идущим под венец.
If there really was something unpleasing and repulsive in his rather good-looking and imposing countenance, it was due to quite other causes.	Если же и было что-нибудь в этой довольно красивой и солидной физиономии действительно неприятное и отталкивающее, то происходило уж от других причин.
After scanning Mr. Luzhin unceremoniously, Raskolnikov smiled malignantly, sank back on the pillow and stared at the ceiling as before.	Рассмотрев без церемонии господина Лужина, Раскольников ядовито улыбнулся, снова опустился на подушку и стал по-прежнему глядеть в потолок.
But Mr. Luzhin hardened his heart and seemed to determine to take no notice of their oddities.	Но господин Лужин скрепился и, кажется, решился не примечать до времени всех этих странностей.
"I feel the greatest regret at finding you in this situation," he began, again breaking the silence with an effort.	- Жалею весьма и весьма, что нахожу вас в таком положении, - начал он снова, с усилием прерывая молчание.
"If I had been aware of your illness I should have come earlier.	- Если б знал о вашем нездоровье, зашел бы раньше.
But you know what business is.	Но, знаете, хлопоты!..
I have, too, a very important legal affair in the Senate, not to mention other preoccupations which you may well conjecture.	Имею к тому же весьма важное дело по моей адвокатской части в сенате. Не упоминаю уже о тех заботах, которые и вы угадаете.
I am expecting your mamma and sister any minute."	Ваших, то есть мамашу и сестрицу, жду с часу на час...
Raskolnikov made a movement and seemed about to speak; his face showed some excitement.	Раскольников пошевелился и хотел было что-то сказать; лицо его выразило некоторое волнение.

Pyotr Petrovitch paused, waited, but as nothing followed, he went on:	Петр Петрович приостановился, выждал, но так как ничего не последовало, то и продолжал:
!!	- ...
Any minute.	С часу на час.
I have found a lodging for them on their arrival."	Приискал им на первый случай квартиру...
"Where?" asked Raskolnikov weakly.	- Где? - слабо выговорил Раскольников.
"Very near here, in Bakaleyev's house."	- Весьма недалеко отсюда, дом Бакалеева...
"That's in Voskresensky," put in Razumihin. "There are two storeys of rooms, let by a merchant called Yushin; I've been there."	- Это на Вознесенском, - перебил Разумихин, -там два этажа под нумерами; купец Юшин содержит; бывал.
"Yes, rooms..."	- Да, нумера-с...
"A disgusting place--filthy, stinking and, what's more, of doubtful character. Things have happened there, and there are all sorts of queer people living there.	- Скверность ужаснейшая: грязь, вонь, да и подозрительное место; штуки случались; да и черт знает кто не живет!..
And I went there about a scandalous business.	Я и сам-то заходил по скандальному случаю.
It's cheap, though..."	Дешево, впрочем.
"I could not, of course, find out so much about it, for I am a stranger in Petersburg myself," Pyotr Petrovitch replied huffily. "However, the two rooms are exceedingly clean, and as it is for so short a time...	- Я, конечно, не мог собрать стольких сведений, так как и сам человек новый, - щекотливо возразил Петр Петрович, - но, впрочем, две весьма и весьма чистенькие комнатки, а так как это на весьма короткий срок...
I have already taken a permanent, that is, our future flat," he said, addressing Raskolnikov, "and I am having it done up. And meanwhile I am myself cramped for room in a lodging with my friend Andrey Semyonovitch Lebeziatnikov, in the flat of Madame Lippevechsel; it was he who told me of Bakaleyev's house, too..."	Я приискал уже настоящую, то есть будущую нашу квартиру, - оборотился он к Раскольникову, - и теперь ее отделывают; а покамест и сам теснюсь в нумерах, два шага отсюда, у госпожи Липпевехзель, в квартире одного моего молодого друга, Андрея Семеныча Лебезятникова; он-то мне и дом Бакалеева указал...
"Lebeziatnikov?" said Raskolnikov slowly, as if recalling something.	- Лебезятникова? - медленно проговорил Раскольников, как бы что-то припоминая.
"Yes, Andrey Semyonovitch Lebeziatnikov, a clerk in the Ministry.	- Да, Андрей Семеныч Лебезятников, служащий в министерстве.
Do you know him?"	Изволите знать?
"Yes... no," Raskolnikov answered.	- Да... нет... - ответил Раскольников.
"Excuse me, I fancied so from your inquiry.	- Извините, мне так показалось по вашему вопросу.
I was once his guardian.... A very nice young man and advanced.	Я был когда-то опекуном его... очень милый молодой человек... и следящий...
I like to meet young people: one learns new things from them."	Я же рад встречать молодежь: по ней узнаешь, что нового.
Luzhin looked round hopefully at them all.	- Петр Петрович с надеждой оглядел всех присутствующих.

"How do you mean?" asked Razumihin.	- Это в каком отношении? - спросил Разумихин.
"In the most serious and essential matters," Pyotr Petrovitch replied, as though delighted at the question.	- В самом серьезном, так сказать, в самой сущности дела, - подхватил Петр Петрович, как бы обрадовавшись вопросу.
"You see, it's ten years since I visited Petersburg.	- Я, видите ли, уже десять лет не посещал Петербурга.
All the novelties, reforms, ideas have reached us in the provinces, but to see it all more clearly one must be in Petersburg.	Все эти наши новости, реформы, идеи - все это и до нас прикоснулось в провинции; но чтобы видеть яснее и видеть все, надобно быть в Петербурге.
And it's my notion that you observe and learn most by watching the younger generation.	Ну-с, а моя мысль именно такова, что всего больше заметишь и узнаешь, наблюдая молодые поколения наши.
And I confess I am delighted..."	И признаюсь: порадовался...
"At what?"	- Чему именно?
"Your question is a wide one.	- Вопрос ваш обширен.
I may be mistaken, but I fancy I find clearer views, more, so to say, criticism, more practicality..."	Могу ошибаться, но, кажется мне, нахожу более ясный взгляд, более, так сказать, критики; более деловитости...
"That's true," Zossimov let drop.	- Это правда, - процедил Зосимов.
"Nonsense! There's no practicality." Razumihin flew at him.	- Врешь ты, деловитости нет, - вцепился Разумихин.
"Practicality is a difficult thing to find; it does not drop down from heaven.	- Деловитость приобретается трудно, а с неба даром не слетает.
And for the last two hundred years we have been divorced from all practical life.	А мы чуть не двести лет как от всякого дела отучены...
Ideas, if you like, are fermenting," he said to Pyotr Petrovitch, "and desire for good exists, though it's in a childish form, and honesty you may find, although there are crowds of brigands. Anyway, there's no practicality.	Идеи-то, пожалуй, и бродят, - обратился он к Петру Петровичу, - и желание добра есть, хоть и детское; и честность даже найдется, несмотря на то что тут видимо-невидимо привалило мошенников, а деловитости все-таки нет!
Practicality goes well shod."	Деловитость в сапогах ходит.
"I don't agree with you," Pyotr Petrovitch replied, with evident enjoyment. "Of course, people do get carried away and make mistakes, but one must have indulgence; those mistakes are merely evidence of enthusiasm for the cause and of abnormal external environment.	- Не соглашусь с вами, - с видимым наслаждением возразил Петр Петрович, - конечно, есть увлечения, неправильности, но надо быть и снисходительным: увлечения свидетельствуют о горячности к делу и о той неправильной внешней обстановке, в которой находится дело.
If little has been done, the time has been but short; of means I will not speak.	Если же сделано мало, то ведь и времени было немного. О средствах и не говорю.

It's my personal view, if you care to know, that something has been accomplished already. New valuable ideas, new valuable works are circulating in the place of our old dreamy and romantic authors. Literature is taking a maturer form, many injurious prejudice have been rooted up and turned into ridicule....	По моему же личному взгляду, если хотите, даже нечто и сделано: распространены новые, полезные мысли, распространены некоторые новые, полезные сочинения, вместо прежних мечтательных и романический; литература принимает более зрелый оттенок; искоренено и осмеяно много вредных предубеждений...
In a word, we have cut ourselves off irrevocably from the past, and that, to my thinking, is a great thing..."	Одним словом, мы безвозвратно отрезали себя от прошедшего, а это, помоему, уж дело-с...
"He's learnt it by heart to show off!"	- Затвердил!
Raskolnikov pronounced suddenly.	Рекомендуется, - произнес вдруг Раскольников.
"What?" asked Pyotr Petrovitch, not catching his words; but he received no reply.	- Что-с? - спросил Петр Петрович, не расслышав, но не получил ответа.
"That's all true," Zossimov hastened to interpose.	- Это все справедливо, - поспешил вставить Зосимов.
"Isn't it so?" Pyotr Petrovitch went on, glancing affably at Zossimov.	- Не правда ли-с? - продолжал Петр Петрович, приятно взглянув на Зосимова.
"You must admit," he went on, addressing Razumihin with a shade of triumph and superciliousness--he almost added "young man"--"that there is an advance, or, as they say now, progress in the name of science and economic truth..."	- Согласитесь сами, - продолжал он, обращаясь к Разумихину, но уже с оттенком некоторого торжества и превосходства, и чуть было не прибавил: "молодой человек", - что есть преуспеяние, или, как говорят теперь, прогресс, хотя бы во имя науки и экономической правды...
"A commonplace."	- Общее место!
"No, not a commonplace!	- Нет, не общее место-с!
Hitherto, for instance, if I were told, 'love thy neighbour,' what came of it?" Pyotr Petrovitch went on, perhaps with excessive haste. "It came to my tearing my coat in half to share with my neighbour and we both were left half naked. As a Russian proverb has it,	Если мне, например, до сих пор говорили: "возлюби", и я возлюблял, то что из того выходило? - продолжал Петр Петрович, может быть с излишнею поспешностью, - выходило то, что я рвал кафтан пополам, делился с ближним, и оба мы оставались наполовину голы, по русской пословице:
'Catch several hares and you won't catch one.'	"Пойдешь за несколькими зайцами разом, и ни одного не достигнешь".
Science now tells us, love yourself before all men, for everything in the world rests on self-interest.	Наука же говорит: возлюби, прежде всех, одного себя, ибо все на свете на личном интересе основано.
You love yourself and manage your own affairs properly and your coat remains whole.	Возлюбишь одного себя, то и дела свои обделаешь как следует, и кафтан твой останется цел.
Economic truth adds that the better private affairs are organised in society--the more whole coats, so to say--the firmer are its foundations and the better is the common welfare organised too.	Экономическая же правда прибавляет, что чем более в обществе устроенных частных дел и, так сказать, целых кафтанов, тем более для него твердых оснований и тем более устраивается в нем и общее дело.

Therefore, in acquiring wealth solely and exclusively for myself, I am acquiring, so to speak, for all, and helping to bring to pass my neighbour's getting a little more than a torn coat; and that not from private, personal liberality, but as a consequence of the general advance.	Стало быть, приобретая единственно и исключительно себе, я именно тем самым приобретаю как бы и всем и веду к тому, чтобы ближний получил несколько более рваного кафтана и уже не от частных, единичных щедрот, а вследствие всеобщего преуспеяния.
The idea is simple, but unhappily it has been a long time reaching us, being hindered by idealism and sentimentality. And yet it would seem to want very little wit to perceive it..."	Мысль простая, но, к несчастию, слишком долго не приходившая, заслоненная восторженностью и мечтательностию, а казалось бы, немного надо остроумия, чтобы догадаться...
"Excuse me, I've very little wit myself," Razumihin cut in sharply, "and so let us drop it.	- Извините, я тоже неостроумен, - резко перебил Разумихин, - а потому перестанемте.
I began this discussion with an object, but I've grown so sick during the last three years of this chattering to amuse oneself, of this incessant flow of commonplaces, always the same, that, by Jove, I blush even when other people talk like that.	Я ведь и заговорил с целию, а то мне вся эта болтовня-себятешение, все эти неумолчные, беспрерывные общие места, и все то же да все то же, до того в три года опротивели, что, ей-богу, краснею, когда и другие-то, не то что я, при мне говорят.
You are in a hurry, no doubt, to exhibit your acquirements; and I don't blame you, that's quite pardonable.	Вы, разумеется, спешили отрекомендоваться в своих познаниях, это очень простительно, и я не осуждаю.
I only wanted to find out what sort of man you are, for so many unscrupulous people have got hold of the progressive cause of late and have so distorted in their own interests everything they touched, that the whole cause has been dragged in the mire.	Я же хотел только узнать теперь, кто вы такой, потому что, видите ли, к общему-то делу в последнее время прицепилось столько разных промышленников, и до того исказили они все, к чему ни прикоснулись, в свой интерес, что решительно все дело испакостили.
That's enough!"	Ну-с, и довольно!
"Excuse me, sir," said Luzhin, affronted, and speaking with excessive dignity. "Do you mean to suggest so unceremoniously that I too..."	- Милостивый государь, - начал было господин Лужин, коробясь с чрезвычайным достоинством, - не хотите ли вы, столь бесцеремонно, изъяснить, что и я...
"Oh, my dear sir... how could I?...	- О, помилуйте, помилуйте... Мог ли я!..
Come, that's enough," Razumihin concluded, and he turned abruptly to Zossimov to continue their previous conversation.	Ну-с, и довольно! - отрезал Разумихин и круто повернулся с продолжением давешнего разговора к Зосимову.
Pyotr Petrovitch had the good sense to accept the disavowal.	Петр Петрович оказался настолько умен, чтобы тотчас же объяснению поверить.
He made up his mind to take leave in another minute or two.	Он, впрочем, решил через две минуты уйти.
"I trust our acquaintance," he said, addressing Raskolnikov, "may, upon your recovery and in view of the circumstances of which you are aware, become closer...	- Надеюсь, что начатое теперь знакомство наше,- обратился он к Раскольникову, - после вашего выздоровления и ввиду известных вам обстоятельств укрепится еще более...
Above all, I hope for your return to health..."	Особенно желаю здоровья...
Raskolnikov did not even turn his head.	Раскольников даже головы не повернул.

Pyotr Petrovitch began getting up from his chair.	Петр Петрович начал вставать со стула.
"One of her customers must have killed her," Zossimov declared positively.	- Убил непременно закладчик! - утвердительно говорил Зосимов.
"Not a doubt of it," replied Razumihin.	- Непременно закладчик! - поддакнул Разумихин.
"Porfiry doesn't give his opinion, but is examining all who have left pledges with her there."	- Порфирий своих мыслей не выдает, а закладчиков все-таки допрашивает...
"Examining them?" Raskolnikov asked aloud.	- Закладчиков допрашивает? - громко спросил Раскольников.
"Yes. What then?"	- Да, а что?
"Nothing."	- Ничего.
"How does he get hold of them?" asked Zossimov.	- Откуда он их берет? - спросил Зосимов.
"Koch has given the names of some of them, other names are on the wrappers of the pledges and some have come forward of themselves."	- Иных Кох указал; других имена были на обертках вещей записаны, а иные и сами пришли, как прослышали...
"It must have been a cunning and practised ruffian!	- Ну ловкая же и опытная, должно быть, каналья!
The boldness of it!	Какая смелость!
The coolness!"	Какая решимость!
"That's just what it wasn't!" interposed Razumihin.	- Вот то-то и есть, что нет! - прервал Разумихин.
"That's what throws you all off the scent.	- Это-то вас всех и сбивает с пути.
But I maintain that he is not cunning, not practised, and probably this was his first crime!	А я говорю - неловкий, неопытный и, наверно, это был первый шаг!
The supposition that it was a calculated crime and a cunning criminal doesn't work.	Предположи расчет и ловкую каналью, и выйдет невероятно.
Suppose him to have been inexperienced, and it's clear that it was only a chance that saved him--and chance may do anything.	Предположи же неопытного, и выйдет, что один только случай его из беды и вынес, а случай чего не делает?
Why, he did not foresee obstacles, perhaps!	Помилуй, да он и препятствий-то, может быть не предвидел!
And how did he set to work? He took jewels worth ten or twenty roubles, stuffing his pockets with them, ransacked the old woman's trunks, her rags--and they found fifteen hundred roubles, besides notes, in a box in the top drawer of the chest!	А как дело ведет? - берет десяти-двадцатирублевые вещи, набивает ими карман, роется в бабьей укладке, в тряпье, - а в комоде в верхнем ящике, в шкатулке, одних чистых денег на полторы тысячи нашли, кроме билетов!
He did not know how to rob; he could only murder.	И ограбить-то не умел, только и сумел, что убить!
It was his first crime, I assure you, his first crime; he lost his head.	Первый шаг, говорю тебе, первый шаг; потерялся!
And he got off more by luck than good counsel!"	И не расчетом, а случаем вывернулся!

"You are talking of the murder of the old pawnbroker, I believe?" Pyotr Petrovitch put in, addressing Zossimov. He was standing, hat and gloves in hand, but before departing he felt disposed to throw off a few more intellectual phrases.	- Это, кажется, о недавнем убийстве старухи чиновницы, - вмешался, обращаясь к Зосимову, Петр Петрович, уже стоя со шляпой в руке и перчатками, но перед уходом пожелав бросить еще несколько умных слов.
He was evidently anxious to make a favourable impression and his vanity overcame his prudence.	Он, видимо, хлопотал о выгодном впечатлении, и тщеславие перебороло благоразумие.
"Yes.	- Да.
You've heard of it?"	Вы слышали?
"Oh, yes, being in the neighbourhood."	- Как же-с, в соседстве...
"Do you know the details?"	- В подробности знаете?
"I can't say that; but another circumstance interests me in the case--the whole question, so to say.	- Не могу сказать; но меня интересует при этом другое обстоятельство так сказать, целый вопрос.
Not to speak of the fact that crime has been greatly on the increase among the lower classes during the last five years, not to speak of the cases of robbery and arson everywhere, what strikes me as the strangest thing is that in the higher classes, too, crime is increasing proportionately.	Не говорю уже о том, что преступления в низшем классе, в последние лет пять, увеличились; не говорю о повсеместных и беспрерывных грабежах и пожарах; страннее всего то для меня, что преступления и в высших классах таким же образом увеличиваются и, так сказать, параллельно.
In one place one hears of a student's robbing the mail on the high road; in another place people of good social position forge false banknotes; in Moscow of late a whole gang has been captured who used to forge lottery tickets, and one of the ringleaders was a lecturer in universal history; then our secretary abroad was murdered from some obscure motive of gain....	Там, слышно, бывший студент на большой дороге почту разбил; там передовые, по общественному своему положению, люди фальшивые бумажки делают; там, в Москве, ловят целую компанию подделывателей билетов последнего займа с лотереей, - и в главных участниках один лектор всемирной истории; там убивают нашего секретаря за границей, по причине денежной и загадочной...
And if this old woman, the pawnbroker, has been murdered by someone of a higher class in society--for peasants don't pawn gold trinkets--how are we to explain this demoralisation of the civilised part of our society?"	И если теперь эта старуха процентщица убита одним из закладчиков, то и это, стало быть, был человек из общества более высшего, - ибо мужики не закладывают золотых вещей, - то чем же объяснить эту с одной стороны распущенность цивилизованной части нашего общества?
"There are many economic changes," put in Zossimov.	- Перемен экономических много... - отозвался Зосимов.
"How are we to explain it?" Razumihin caught himup.	- Чем объяснить? - прицепился Разумихин.
"It might be explained by our inveterate impracticality."	- А вот именно закоренелою слишком неделовитостью и можно бы объяснить.
"How do you mean?"	- То есть, как это-с?
"What answer had your lecturer in Moscow to make to the question why he was forging notes?	- А что отвечал в Москве вот лектор-то ваш на вопрос, зачем он билеты подделывал:

'Everybody is getting rich one way or another, so I want to make haste to get rich too.'	"Все богатеют разными способами, так и мне поскорей захотелось разбогатеть".
I don't remember the exact words, but the upshot was that he wants money for nothing, without waiting or working!	Точных слов не помню, но смысл, что на даровщинку, поскорей, без труда!
We've grown used to having everything ready-made, to walking on crutches, to having our food chewed for us.	На всем готовом привыкли жить, на чужих помочах ходить, жеваное есть.
Then the great hour struck,[*] and every man showed himself in his true colours."	Ну, а пробил час великий, тут всяк и объявился, чем смотрит...
[*] The emancipation of the serfs in 1861 is meant. --TRANSLATOR'S NOTE.	- Но, однако же, нравственность?
"But morality? And so to speak, principles..."	И, так сказать, правила...
"But why do you worry about it?" Raskolnikov interposed suddenly.	- Да об чем вы хлопочете? - неожиданно вмешался Раскольников.
"It's in accordance with your theory!"	- По вашей же вышло теории!
"In accordance with my theory?"	- Как так по моей теории?
"Why, carry out logically the theory you were advocating just now, and it follows that people may be killed..."	- А доведите до последствий, что вы давеча проповедовали, и выйдет, что людей можно резать...
"Upon my word!" cried Luzhin.	- Помилуйте! - вскричал Лужин.
"No, that's not so," put in Zossimov.	- Нет, это не так! - отозвался Зосимов.
Raskolnikov lay with a white face and twitching upper lip, breathing painfully.	Раскольников лежал бледный, с вздрагивающей верхнею губой и трудно дышал.
"There's a measure in all things," Luzhin went on superciliously. "Economic ideas are not an incitement to murder, and one has but to suppose..."	- На все есть мера, - высокомерно продолжал Лужин, - экономическая идея еще не есть приглашение к убийству, и если только предположить...
"And is it true," Raskolnikov interposed once more suddenly, again in a voice quivering with fury and delight in insulting him, "is it true that you told your _fiancee_... within an hour of her acceptance, that what pleased you most... was that she was a beggar... because it was better to raise a wife from poverty, so that you may have complete control over her, and reproach her with your being her benefactor?"	- А правда ль, что вы, - перебил вдруг опять Раскольников дрожащим от злобы голосом, в котором слышалась какая-то радость обиды, -правда ль, что вы сказали вашей невесте... в тот самый час, как от нее согласие получили, что всего больше рады тому... что она нищая... потому что выгоднее брать жену из нищеты, чтоб потом над ней властвовать... и попрекать тем, что она вами облагодетельствована?..
"Upon my word," Luzhin cried wrathfully and irritably, crimson with confusion, "to distort my words in this way!	- Милостивый государь! - злобно и раздражительно вскричал Лужин, весь вспыхнув и смешавшись, - милостивый государь... так исказить мысль!
Excuse me, allow me to assure you that the report which has reached you, or rather, let me say, has been conveyed to you, has no foundation in truth, and I... suspect who... in a word... this arrow... in a word, your mamma...	Извините меня, но я должен вам высказать, что слухи, до вас дошедшие или, лучше сказать, до вас доведенные, не имеют и тени здравого основания, и я... подозреваю, кто... одним словом... эта стрела... одним словом, ваша мамаша...

She seemed to me in other things, with all her excellent qualities, of a somewhat high-flown and romantic way of thinking....	Она и без того показалась мне, при всех, впрочем, своих превосходных качествах, несколько восторженного и романического оттенка в мыслях...
But I was a thousand miles from supposing that she would misunderstand and misrepresent things in so fanciful a way....	Но я все-таки был в тысяче верстах от предположения, что она в таком извращенном фантазией виде могла понять и представить дело...
And indeed... indeed..."	И наконец... наконец...
"I tell you what," cried Raskolnikov, raising himself on his pillow and fixing his piercing, glittering eyes upon him, "I tell you what."	- А знаете что? - вскричал Раскольников, приподнимаясь на подушке и смотря на него в упор пронзительным, сверкающим взглядом, -знаете что?
"What?"	- А что-с?
Luzhin stood still, waiting with a defiant and offended face.	- Лужин остановился и ждал с обиженным и вызывающим видом.
Silence lasted for some seconds.	Несколько секунд длилось молчание.
"Why, if ever again... you dare to mention a single word... about my mother... I shall send you flying downstairs!"	- А то, что если вы еще раз... осмелитесь упомянуть хоть одно слово... о моей матери... то я вас с лестницы кувырком спущу!
"What's the matter with you?" cried Razumihin.	- Что с тобой! - крикнул Разумихин.
"So that's how it is?"	- А, так вот оно что-с!
Luzhin turned pale and bit his lip.	- Лужин побледнел и закусил губу.
"Let me tell you, sir," he began deliberately, doing his utmost to restrain himself but breathing hard, "at the first moment I saw you you were ill-disposed to me, but I remained here on purpose to find out more.	- Слушайте, сударь, меня, - начал он с расстановкой и сдерживая себя всеми силами, но все-таки задыхаясь, - я еще давеча, с первого шагу, разгадал вашу неприязнь, но нарочно оставался здесь, чтоб узнать еще более.
I could forgive a great deal in a sick man and a connection, but you... never after this..."	Многое я бы мог простить больному и родственнику, но теперь... вам... никогда-с...
"I am not ill," cried Raskolnikov.	- Я не болен! - вскричал Раскольников.
"So much the worse..."	- Тем паче-с...
"Go to hell!"	- Убирайтесь к черту!
But Luzhin was already leaving without finishing his speech, squeezing between the table and the chair; Razumihin got up this time to let him pass.	Но Лужин уже выходил сам, не докончив речи, пролезая снова между столом и стулом; Разумихин на этот раз встал, чтобы пропустить его.
Without glancing at anyone, and not even nodding to Zossimov, who had for some time been making signs to him to let the sick man alone, he went out, lifting his hat to the level of his shoulders to avoid crushing it as he stooped to go out of the door.	Не глядя ни на кого и даже не кивнув головой Зосимову, который давно уже кивал ему, чтоб он оставил в покое больного, Лужин вышел, приподняв из осторожности рядом с плечом свою шляпу, когда, принагнувшись, проходил в дверь.

And even the curve of his spine was expressive of the horrible insult he had received.	И даже в изгибе спины его как бы выражалось при этом случае, что он уносит с собой ужасное оскорбление.
"How could you--how could you!" Razumihin said, shaking his head in perplexity.	- Можно ли, можно ли так? - говорил озадаченный Разумихин, качая головой.
"Let me alone--let me alone all of you!" Raskolnikov cried in a frenzy.	- Оставьте, оставьте меня все! - в исступлении вскричал Раскольников.
"Will you ever leave off tormenting me?	- Да оставите ли вы меня наконец, мучители!
I am not afraid of you!	Я вас не боюсь!
I am not afraid of anyone, anyone now!	Я никого, никого теперь не боюсь!
Get away from me!	Прочь от меня!
I want to be alone, alone, alone!"	Я один хочу быть, один, один, один!
"Come along," said Zossimov, nodding to Razumihin.	- Пойдем! - сказал Зосимов, кивнул Разумихину.
"But we can't leave him like this!"	- Помилуй, да разве можно его так оставлять.
"Come along," Zossimov repeated insistently, and he went out.	- Пойдем! - настойчиво повторил Зосимов и вышел.
Razumihin thought a minute and ran to overtake him.	Разумихин подумал и побежал догонять его.
"It might be worse not to obey him," said Zossimov on the stairs.	- Хуже могло быть, если бы мы его не послушались, - сказал Зосимов, уже на лестнице.
"He mustn't be irritated."	- Раздражать невозможно...
"What's the matter with him?"	- Что с ним?
"If only he could get some favourable shock, that's what would do it!	- Если бы только толчок ему какой-нибудь благоприятный, вот бы чего!
At first he was better....	Давеча он был в силах...
You know he has got something on his mind!	Знаешь, у него что-то есть на уме!
Some fixed idea weighing on him....	Что-то неподвижное, тяготящее...
I am very much afraid so; he must have!"	Этого я очень боюсь; непременно!
"Perhaps it's that gentleman, Pyotr Petrovitch.	- Да вот этот господин, может быть, Петр-то Петрович!
From his conversation I gather he is going to marry his sister, and that he had received a letter about it just before his illness...."	По разговору видно, что он женится на его сестре и что Родя об этом, перед самой болезнью, письмо получил...
"Yes, confound the man! he may have upset the case altogether.	- Да; черт его принес теперь; может быть, расстроил все дело.
But have you noticed, he takes no interest in anything, he does not respond to anything except one point on which he seems excited--that's the murder?"	А заметил ты, что он ко всему равнодушен, на все отмалчивается, кроме одного пункта, от которого из себя выходит: это убийство...
"Yes, yes," Razumihin agreed, "I noticed that, too.	- Да, да! - подхватил Разумихин, - очень заметил!
He is interested, frightened.	Интересуется, пугается.

It gave him a shock on the day he was ill in the police office; he fainted."	Это его в самый день болезни напугали, в конторе у надзирателя; в обморок упал.
"Tell me more about that this evening and I'll tell you something afterwards.	- Ты мне это расскажи подробнее вечером, а я тебе кое-что потом скажу.
He interests me very much!	Интересует он меня, очень!
In half an hour I'll go and see him again....	Через полчаса зайду наведаться...
There'll be no inflammation though."	Воспаления, впрочем, не будет...
"Thanks!	- Спасибо тебе!
And I'll wait with Pashenka meantime and will keep watch on him through Nastasya...."	А я у Пашеньки тем временем подожду и буду наблюдать через Настасью...
Raskolnikov, left alone, looked with impatience and misery at Nastasya, but she still lingered.	Раскольников, оставшись один, с нетерпением и тоской поглядел на Настасью; но та еще медлила уходить.
"Won't you have some tea now?" she asked.	- Чаю-то теперь выпьешь? - спросила она.
"Later!	- После!
I am sleepy!	Я спать хочу!
Leave me."	Оставь меня...
He turned abruptly to the wall; Nastasya went out.	Он судорожно отвернулся к стене; Настасья вышла.
CHAPTER VI	VI
But as soon as she went out, he got up, latched the door, undid the parcel which Razumihin had brought in that evening and had tied up again and began dressing.	Но только что она вышла, он встал, заложил крючком дверь, развязал принесенный давеча Разумихиным и им же снова завязанный узел с платьем и стал одеваться.
Strange to say, he seemed immediately to have become perfectly calm; not a trace of his recent delirium nor of the panic fear that had haunted him of late.	Странное дело: казалось, он вдруг стал совершенно спокоен; не было ни полоумного бреду, как давеча, ни панического страху, как во все последнее время.
It was the first moment of a strange sudden calm.	Это была первая минута какого-то странного, внезапного спокойствия.
His movements were precise and definite; a firm purpose was evident in them.	Движения его были точны и ясны, в них проглядывало твердое намерение.
"To-day, to-day," he muttered to himself.	"Сегодня же, сегодня же!.." - бормотал он про себя.
He understood that he was still weak, but his intense spiritual concentration gave him strength and self-confidence. He hoped, moreover, that he would not fall down in the street.	Он понимал, однако, что еще слаб, но сильнейшее душевное напряжение, дошедшее до спокойствия, до неподвижной идеи, придавало ему сил и самоуверенности; он, впрочем, надеялся, что не упадет на улице.
When he had dressed in entirely new clothes, he looked at the money lying on the table, and after a moment's thought put it in his pocket.	Одевшись совсем, во все новое, он взглянул на деньги, лежавшие на столе, подумал и положил их в карман.
It was twenty-five roubles.	Денег было двадцать пять рублей.

He took also all the copper change from the ten roubles spent by Razumihin on the clothes.	Взял тоже и все медные пятаки, сдачу с десяти рублей, истраченных Разумихиным на платье.
Then he softly unlatched the door, went out, slipped downstairs and glanced in at the open kitchen door. Nastasya was standing with her back to him, blowing up the landlady's samovar.	Затем тихо снял крючок, вышел из комнаты, спустился по лестнице и заглянул в отворенную настежь кухню: Настасья стояла к нему задом и, нагнувшись, раздувала хозяйский самовар.
She heard nothing.	Она ничего не слыхала.
Who would have dreamed of his going out, indeed?	Да и кто мог предположить, что он уйдет?
A minute later he was in the street.	Через минуту он был уже на улице.
It was nearly eight o'clock, the sun was setting.	Было часов восемь, солнце заходило.
It was as stifling as before, but he eagerly drank in the stinking, dusty town air.	Духота стояла прежняя; но с жадностью дохнул он этого вонючего, пыльного, зараженного городом воздуха.
His head felt rather dizzy; a sort of savage energy gleamed suddenly in his feverish eyes and his wasted, pale and yellow face.	Г олова его слегка было начала кружиться; какая-то дикая энергия заблистала вдруг в его воспаленных глазах и в его исхудалом бледно-желтом лице.
He did not know and did not think where he was going, he had one thought only: "that all _this_ must be ended to-day, once for all, immediately; that he would not return home without it, because he _would not go on living like that_."	Он не знал, да и не думал о том, куда идти; он знал одно: "что все это надо кончить сегодня же, за один раз, сейчас же; что домой он иначе не воротится, потому что не хочет так жить".
How, with what to make an end?	Как кончить? Чем кончить?
He had not an idea about it, he did not even want to think of it.	Об этом он не имел и понятия, да и думать не хотел.
He drove away thought; thought tortured him.	Он отгонял мысль: мысль терзала его.
All he knew, all he felt was that everything must be changed "one way or another," he repeated with desperate and immovable self-confidence and determination.	Он только чувствовал и знал, что надо, чтобы все переменилось, так или этак, "хоть как бы то ни было", повторял он с отчаянною, неподвижною самоуверенностью и решимостью.
From old habit he took his usual walk in the direction of the Hay Market.	По старой привычке, обыкновенным путем своих прежних прогулок, он прямо направился на Сенную.
A dark-haired young man with a barrel organ was standing in the road in front of a little general shop and was grinding out a very sentimental song.	Не доходя Сенной, на мостовой, перед мелочною лавкой, стоял молодой черноволосый шарманщик и вертел какойто весьма чувствительный романс.
He was accompanying a girl of fifteen, who stood on the pavement in front of him. She was dressed up in a crinoline, a mantle and a straw hat with a flame-coloured feather in it, all very old and shabby.	Он аккомпанировал стоявшей впереди его на тротуаре девушке, лет пятнадцати, одетой как барышня, в кринолине, в мантильке, в перчатках и в соломенной шляпке с огненного цвета пером; все это было старое и истасканное.
In a strong and rather agreeable voice, cracked and coarsened by street singing, she sang in hope of getting a copper from the shop.	Уличным, дребезжащим, но довольно приятным и сильным голосом она выпевала романс, в ожидании двухкопеечника из лавочки.

Raskolnikov joined two or three listeners, took out a five copeck piece and put it in the girl's hand.	Раскольников приостановился рядом с двумя-тремя слушателями, послушал, вынул пятак и положил в руку девушке.
She broke off abruptly on a sentimental high note, shouted sharply to the organ grinder "Come on," and both moved on to the next shop.	Та вдруг пресекла пение на самой чувствительной и высокой нотке, точно отрезала, резко крикнула шарманщику: "будет!", и оба поплелись дальше, к следующей лавочке.
"Do you like street music?" said Raskolnikov, addressing a middle-aged man standing idly by him.	- Любите вы уличное пение? - обратился вдруг Раскольников к одному, уже немолодому, прохожему, стоявшему рядом с ним у шарманки и имевшему вид фланера.
The man looked at him, startled and wondering.	Тот дико посмотрел и удивился.
"I love to hear singing to a street organ," said Raskolnikov, and his manner seemed strangely out of keeping with the subject--"I like it on cold, dark, damp autumn evenings--they must be damp--when all the passers-by have pale green, sickly faces, or better still when wet snow is falling straight down, when there's no wind--you know what I mean?--and the street lamps shine through it..."	- Я люблю, - продолжал Раскольников, но с таким видом, как будто вовсе не об уличном пении говорил, - я люблю, как поют под шарманку в холодный, темный и сырой осенний вечер, непременно в сырой, когда у всех прохожих бледнозеленые и больные лица; или, еще лучше, когда снег мокрый падает, совсем прямо, без ветру, знаете? а сквозь него фонари с газом блистают...
"I don't know....	- Не знаю-с...
Excuse me..." muttered the stranger, frightened by the question and Raskolnikov's strange manner, and he crossed over to the other side of the street.	Извините... - пробормотал господин, испуганный и вопросом, и странным видом Раскольникова, и перешел на другую сторону улицы.
Raskolnikov walked straight on and came out at the corner of the Hay Market, where the huckster and his wife had talked with Lizaveta; but they were not there now.	Раскольников пошел прямо и вышел к тому углу на Сенной, где торговали мещанин и баба, разговаривавшие тогда с Лизаветой; но теперь их не было.
Recognising the place, he stopped, looked round and addressed a young fellow in a red shirt who stood gaping before a corn chandler's shop.	Узнав место, он остановился, огляделся и оборотился к молодому парню в красной рубахе, зевавшему у входа в мучной лабаз.
"Isn't there a man who keeps a booth with his wife at this corner?"	- Это мещанин ведь торгует тут на углу, с бабой, с женой, а?
"All sorts of people keep booths here," answered the young man, glancing superciliously at Raskolnikov.	- Всякие торгуют, - отвечал парень, свысока обмеривая Раскольникова.
"What's his name?"	- Как его зовут?
"What he was christened."	- Как крестили, так и зовут.
"Aren't you a Zaraisky man, too?	- Уж и ты не зарайский ли?
Which province?"	Которой губернии?
The young man looked at Raskolnikov again.	Парень снова посмотрел на Раскольникова.
"It's not a province, your excellency, but a district.	- У нас, ваше сиятельство, не губерния, а уезд, а ездил-то брат, а я дома сидел, так и не знаю-с...
Graciously forgive me, your excellency!"	Уж простите, ваше сиятельство, великодушно.

"Is that a tavern at the top there?"	- Это харчевня, наверху-то?
"Yes, it's an eating-house and there's a billiard-room and you'll find princesses there too....	- Это трахтир, и бильярд имеется; и прынцессы найдутся...
La-la!"	Люли!
Raskolnikov crossed the square.	Раскольников перешел через площадь.
In that corner there was a dense crowd of peasants.	Там, на углу, стояла густая толпа народа, все мужиков.
He pushed his way into the thickest part of it, looking at the faces.	Он залез в самую густоту, заглядывая в лица.
He felt an unaccountable inclination to enter into conversation with people.	Его почему-то тянуло со всеми заговаривать.
But the peasants took no notice of him; they were all shouting in groups together.	Но мужики не обращали внимания на него, и все что-то галдели про себя, сбиваясь кучками.
He stood and thought a little and took a turning to the right in the direction of V.	Он постоял, подумал и пошел направо, тротуаром, по направлению к В-му.
He had often crossed that little street which turns at an angle, leading from the market-place to Sadovy Street.	Миновав площадь, он попал в переулок... Он и прежде проходил этим коротеньким переулком, делающим колено и ведущим с площади в Садовую.
Of late he had often felt drawn to wander about this district, when he felt depressed, that he might feel more so.	В последнее время его даже тянуло шляться по всем этим местам, когда тошно становилось, "чтоб еще тошней было".
Now he walked along, thinking of nothing.	Теперь же он вошел, ни о чем не думая.
At that point there is a great block of buildings, entirely let out in dram shops and eating-houses; women were continually running in and out, bare-headed and in their indoor clothes.	Тут есть большой дом, весь под распивочными и прочими съестно-выпивательными заведениями; из них поминутно выбегали женщины, одетые, как ходят "по соседству" - простоволосые и в одних платьях.
Here and there they gathered in groups, on the pavement, especially about the entrances to various festive establishments in the lower storeys.	В двух-трех местах они толпились на тротуаре группами, преимущественно у сходов в нижний этаж, куда, по двум ступенькам, можно было спускаться в разные весьма увеселительные заведения.
From one of these a loud din, sounds of singing, the tinkling of a guitar and shouts of merriment, floated into the street.	В одном из них, в эту минуту, шел стук и гам на всю улицу, тренькала гитара, пели песни, и было очень весело.
A crowd of women were thronging round the door; some were sitting on the steps, others on the pavement, others were standing talking.	Большая группа женщин толпилась у входа; иные сидели на ступеньках, другие на тротуаре, третьи стояли и разговаривали.
A drunken soldier, smoking a cigarette, was walking near them in the road, swearing; he seemed to be trying to find his way somewhere, but had forgotten where.	Подле, на мостовой, шлялся, громко ругаясь, пьяный солдат с папироской и, казалось, куда-то хотел войти, но как будто забыл куда.
One beggar was quarrelling with another, and a man dead drunk was lying right across the road.	Один оборванец ругался с другим оборванцем, и какойто мертво-пьяный валялся поперек улицы.

Raskolnikov joined the throng of women, who were talking in husky voices.	Раскольников остановился у большой группы женщин.
They were bare-headed and wore cotton dresses and goatskin shoes.	Они разговаривали сиплыми голосами; все были в ситцевых платьях, в козловых башмаках и простоволосые.
There were women of forty and some not more than seventeen; almost all had blackened eyes.	Иным было лет за сорок, но были и лет по семнадцати, почти все с глазами подбитыми.
He felt strangely attracted by the singing and all the noise and uproar in the saloon below.... someone could be heard within dancing frantically, marking time with his heels to the sounds of the guitar and of a thin falsetto voice singing a jaunty air.	Его почему-то занимало пенье и весь этот стук и гам, там, внизу... Оттуда слышно было, как среди хохота и взвизгов, под тоненькую фистулу разудалого напева и под гитару, кто-то отчаянно отплясывал, выбивая такт каблуками.
He listened intently, gloomily and dreamily, bending down at the entrance and peeping inquisitively in from the pavement.	Он пристально, мрачно и задумчиво слушал, нагнувшись у входа и любопытно заглядывал с тротуара в сени.
"Oh, my handsome soldier Don't beat me for nothing,"	Ты мой бутошник прикрасной Ты не бей меня напрасно!-
trilled the thin voice of the singer.	разливался тоненький голос певца.
Raskolnikov felt a great desire to make out what he was singing, as though everything depended on that.	Раскольникову ужасно захотелось расслушать, что поют, точно в этом и было все дело.
"Shall I go in?" he thought.	"Не зайти ли? - подумал он.
"They are laughing.	- Хохочут!
From drink.	Спьяну.
Shall I get drunk?"	А что ж, не напиться ли пьяным?"
"Won't you come in?" one of the women asked him.	- Не зайдете, милый барин? - спросила одна из женщин довольно звонким и не совсем еще осипшим голосом.
Her voice was still musical and less thick than the others, she was young and not repul sive--the only one of the group.	Она была молода и даже не отвратительна -одна из всей группы.
"Why, she's pretty," he said, drawing himself up and looking at her.	- Вишь, хорошенькая! - отвечал он, приподнявшись и поглядев на нее.
She smiled, much pleased at the compliment.	Она улыбнулась; комплимент ей очень понравился.
"You're very nice looking yourself," she said.	- Вы и сами прехорошенькие, - сказала она.
"Isn't he thin though!" observed another woman in a deep bass. "Have you just come out of a hospital?"	- Какие худые! - заметила басом другая, - из больницы, что ль выписались?
"They're all generals' daughters, it seems, but they have all snub noses," interposed a tipsy peasant with a sly smile on his face, wearing a loose coat.	- Кажись и генеральские дочки, а носы все курносые! - перебил вдруг подошедший мужик, навеселе, в армяке нараспашку и с хитро смеющейся харей.
"See how jolly they are."	- Вишь, веселье!
"Go along with you!"	- Проходи, коль пришел!

"I'll go, sweetie!"	- Пройду!
And he darted down into the saloon below.	Сласть! И он кувыркнулся вниз.
Raskolnikov moved on.	Раскольников тронулся дальше.
"I say, sir," the girl shouted after him.	- Послушайте, барин! - крикнула вслед девица.
"What is it?"	- Что?
She hesitated.	Она законфузилась.
"I'll always be pleased to spend an hour with you, kind gentleman, but now I feel shy.	- Я, милый барин, всегда с вами рада буду часы разделить, а теперь вот как-то совести при вас не соберу.
Give me six copecks for a drink, there's a nice young man!"	Подарите мне, приятный кавалер, шесть копеек на выпивку!
Raskolnikov gave her what came first--fifteen copecks.	Раскольников вынул сколько вынулось: три пятака.
"Ah, what a good-natured gentleman!"	- Ах, какой добреющий барин!
"What's your name?"	- Как тебя зовут?
"Ask for Duclida."	- А Дуклиду спросите.
"Well, that's too much," one of the women observed, shaking her head at Duclida.	- Нет уж, это что же, - вдруг заметила одна из группы, качая головой на Дуклиду.
"I don't know how you can ask like that.	- Это уж я и не знаю, как это так просить!
I believe I should drop with shame...."	Я бы, кажется, от одной только совести провалилась...
Raskolnikov looked curiously at the speaker.	Раскольников любопытно поглядел на говорившую.
She was a pock-marked wench of thirty, covered with bruises, with her upper lip swollen.	Это была рябая девка, лет тридцати, вся в синяках, с припухшею верхнею губой.
She made her criticism quietly and earnestly.	Говорила и осуждала она спокойно и серьезно.
"Where is it," thought Raskolnikov. "Where is it I've read that someone condemned to death says or thinks, an hour before his death, that if he had to live on some high rock, on such a narrow ledge that he'd only room to stand, and the ocean, everlasting darkness, everlasting solitude, everlasting tempest around him, if he had to remain standing on a square yard of space all his life, a thousand years, eternity, it were better to live so than to die at once!	"Г де это, - подумал Раскольников, идя далее, - где это я читал, как один приговоренный к смерти, за час до смерти, говорит или думает, что если бы пришлось ему жить где-нибудь на высоте, на скале, и на такой узенькой площадке, чтобы только две ноги можно было поставить, - а кругом будут пропасти, океан, вечный мрак, вечное уединение и вечная буря, - и оставаться так, стоя на аршине пространства, всю жизнь, тысячу лет, вечность, - то лучше так жить, чем сейчас умирать!
Only to live, to live and live!	Только бы жить, жить и жить!
Life, whatever it may be!...	Как бы ни жить - только жить!..
How true it is!	Экая правда!
Good God, how true!	Господи, какая правда!
Man is a vile creature!...	Подлец человек!

And vile is he who calls him vile for that," he added a moment later.	И подлец тот, кто его за это подлецом называет", - прибавил он через минуту.
He went into another street.	Он вышел на другую улицу:
"Bah, the Palais de Cristal!	"Ба! "Хрустальный дворец"!
Razumihin was just talking of the Palais de Cristal.	Давеча Разумихин говорил про "Хрустальный дворец".
But what on earth was it I wanted?	Только, чего бишь я хотел-то?
Yes, the newspapers....	Да, прочесть!..
Zossimov said he'd read it in the papers.	Зосимов говорил, что в газетах читал..."
Have you the papers?" he asked, going into a very spacious and positively clean restaurant, consisting of several rooms, which were, however, rather empty.	- Газеты есть? - спросил он, входя в весьма просторное и даже опрятное трактирное заведение о нескольких комнатах, впрочем довольно пустых.
Two or three people were drinking tea, and in a room further away were sitting four men drinking champagne.	Два-три посетителя пили чай, да в одной дальней комнате сидела группа, человека в четыре, и пили шампанское.
Raskolnikov fancied that Zametov was one of them, but he could not be sure at that distance.	Раскольникову показалось, что между ними Заметов. Впрочем, издали нельзя было хорошо рассмотреть.
"What if it is?" he thought.	"А пусть!" - подумал он.
"Will you have vodka?" asked the waiter.	- Водки прикажете-с? - спросил половой.
"Give me some tea and bring me the papers, the old ones for the last five days, and I'll give you something."	- Чаю подай. Да принеси ты мне газет, старых, этак дней за пять сряду, а я тебе на водку дам.
"Yes, sir, here's to-day's.	- Слушаю-с. Вот сегодняшние-с.
No vodka?"	И водки прикажете-с?
The old newspapers and the tea were brought.	Старые газеты и чай явились.
Raskolnikov sat down and began to look through them.	Раскольников уселся и стал отыскивать:
"Oh, damn... these are the items of intelligence.	"Излер - Излер - Ацтеки - Ацтеки - Излер -Бартола - Массимо - Ацтеки - Излер... фу, черт!
An accident on a staircase, spontaneous combustion of a shopkeeper from alcohol, a fire in Peski... a fire in the Petersburg quarter... another fire in the Petersburg quarter... and another fire in the Petersburg quarter....	А, вот отметки: провалилась с лестницы -мещанин сгорел с вина - пожар на Песках -пожар на Петербургской - еще пожар на Петербургской- еще пожар на Петербургской -Излер - Излер - Излер - Излер - Массимо...
Ah, here it is!"	А вот..."
He found at last what he was seeking and began to read it. The lines danced before his eyes, but he read it all and began eagerly seeking later additions in the following numbers.	Он отыскал наконец то, чего добивался, и стал читать; строки прыгали в его глазах, он, однако ж, дочел все "известие" и жадно принялся отыскивать в следующих нумерах позднейшие прибавления.

His hands shook with nervous impatience as he turned the sheets.	Руки его дрожали, перебирая листы, от судорожного нетерпения.
Suddenly someone sat down beside him at his table.	Вдруг кто-то сел подле него, за его столом.
He looked up, it was the head clerk Zametov, looking just the same, with the rings on his fingers and the watch-chain, with the curly, black hair, parted and pomaded, with the smart waistcoat, rather shabby coat and doubtful linen.	Он заглянул - Заметов, тот же самый Заметов и в том же виде, с перстнями, с цепочками, с пробором в черных вьющихся и напомаженных волосах, в щегольском жилете и в несколько потертом сюртуке и несвежем белье.
He was in a good humour, at least he was smiling very gaily and good-humouredly.	Он был весел, по крайней мере очень весело и добродушно улыбался.
His dark face was rather flushed from the champagne he had drunk.	Смуглое лицо его немного разгорелось от выпитого шампанского.
"What, you here?" he began in surprise, speaking as though he'd known him all his life. "Why, Razumihin told me only yesterday you were unconscious.	- Как! Вы здесь? - начал он с недоумением и таким тоном, как бы век был знаком, - а мне вчера еще говорил Разумихин, что вы все не в памяти.
How strange!	Вот странно!
And do you know I've been to see you?"	А ведь я был у вас...
Raskolnikov knew he would come up to him.	Раскольников знал, что он подойдет.
He laid aside the papers and turned to Zametov.	Он отложил газеты и поворотился к Заметову.
There was a smile on his lips, and a new shade of irritable impatience was apparent in that smile.	На его губах была усмешка, и какое-то новое раздражительное нетерпение проглядывало в этой усмешке.
"I know you have," he answered. "I've heard it.	- Это я знаю, что вы были, - отвечал он, -слышал-с.
You looked for my sock....	Носок отыскивали...
And you know Razumihin has lost his heart to you? He says you've been with him to Luise Ivanovna's--you know, the woman you tried to befriend, for whom you winked to the Explosive Lieutenant and he would not understand.	А знаете, Разумихин от вас без ума, говорит, что вы с ним к Лавизе Ивановне ходили, вот про которую вы старались тогда, поручику-то Пороху мигали, а он все не понимал, помните?
Do you remember? How could he fail to understand--it was quite clear, wasn't it?"	Уж как бы, кажется, не понять - дело ясное... а?
"What a hot head he is!"	- А уж какой он буян!
"The explosive one?"	- Порох-то?
"No, your friend Razumihin."	- Нет, приятель ваш, Разумихин...
"You must have a jolly life, Mr. Zametov; entrance free to the most agreeable places.	- А хорошо вам жить, господин Заметов; в приятнейшие места вход беспошлинный!
Who's been pouring champagne into you just now?"	Кто это вас сейчас шампанским-то наливал?
"We've just been... having a drink together....	- А это мы... выпили...
You talk about pouring it into me!"	Уж и наливал?!
"By way of a fee!	- Гонорарий!

You profit by everything!"	Всем пользуетесь!
Raskolnikov laughed, "it's all right, my dear boy," he added, slapping Zametov on the shoulder. "I am not speaking from temper, but in a friendly way, for sport, as that workman of yours said when he was scuffling with Dmitri, in the case of the old woman...."	- Раскольников засмеялся. - Ничего, добреющий мальчик, ничего! - прибавил он, стукнув Заметова по плечу, - я ведь не назло, "а по всей то есь любови, играючи" говорю, вот как работникто ваш говорил, когда он Митьку тузил, вот, по старухиному-то делу.
"How do you know about it?"	- А вы почем знаете?
"Perhaps I know more about it than you do."	- Да я, может, больше вашего знаю.
"How strange you are....	- Чтой-то какой вы странный...
I am sure you are still very unwell.	Верно, еще очень больны.
You oughtn't to have come out."	Напрасно вышли...
"Oh, do I seem strange to you?"	- А я вам странным кажусь?
"Yes.	- Да.
What are you doing, reading the papers?"	Что это вы газеты читаете?
"Yes."	- Газеты.
"There's a lot about the fires."	- Много про пожары пишут...
"No, I am not reading about the fires."	- Нет, я не про пожары.
Here he looked mysteriously at Zametov; his lips were twisted again in a mocking smile.	- Тут он загадочно посмотрел на Заметова; насмешливая улыбка опять искривила его губы.
"No, I am not reading about the fires," he went on, winking at Zametov.	- Нет, я не про пожары, - продолжал он, подмигивая Заметову.
"But confess now, my dear fellow, you're awfully anxious to know what I am reading about?"	- А сознайтесь, милый юноша, что вам ужасно хочется знать, про что я читал?
"I am not in the least.	- Вовсе не хочется; я так спросил.
Mayn't I ask a question?	Разве нельзя спросить?
Why do you keep on...?"	Что вы все...
"Listen, you are a man of culture and education?"	- Послушайте, вы человек образованный, литературный, а?
"I was in the sixth class at the gymnasium," said Zametov with some dignity.	- Я из шестого класса гимназии, - отвечал Заметов с некоторым достоинством.
"Sixth class!	- Из шестого!
Ah, my cock-sparrow!	Ах ты мой воробушек!
With your parting and your rings--you are a gentleman of fortune.	С пробором, в перстнях - богатый человек!
Foo! what a charming boy!"	Фу, какой миленький мальчик!
Here Raskolnikov broke into a nervous laugh right in Zametov's face.	- Тут Раскольников залился нервным смехом, прямо в лицо Заметову.
The latter drew back, more amazed than offended.	Тот отшатнулся, и не то чтоб обиделся, а уж очень удивился.

"Foo! how strange you are!" Zametov repeated very seriously.	- Фу, какой странный! - повторил Заметов очень серьезно.
"I can't help thinking you are still delirious."	- Мне сдается, что вы все еще бредите.
"I am delirious?	- Брежу?
You are fibbing, my cock-sparrow!	Врешь, воробушек!..
So I am strange?	Так я странен?
You find me curious, do you?"	Ну, а любопытен я вам, а?
"Yes, curious."	Любопытен? - Любопытен.
"Shall I tell you what I was reading about, what I was looking for?	- Так сказать, про что я читал, что разыскивал?
See what a lot of papers I've made them bring me.	Ишь ведь сколько нумеров велел натащить!
Suspicious, eh?"	Подозрительно, а?
"Well, what is it?"	- Ну, скажите.
"You prick up your ears?"	- Ушки на макушке?
"How do you mean--'prick up my ears'?"	- Какая еще там макушка?
"I'll explain that afterwards, but now, my boy, I declare to you... no, better 'I confess'...	- После скажу, какая макушка, а теперь, мой милейший, объявляю вам... нет, лучше: "сознаюсь"...
No, that's not right either; 'I make a deposition and you take it.'	Нет, и это не то: "показание даю, а вы снимаете" -вот как!
I depose that I was reading, that I was looking and searching...." he screwed up his eyes and paused.	Так даю показание, что читал, интересовался... отыскивал... разыскивал...
"I was searching--and came here on purpose to do it--for news of the murder of the old pawnbroker woman," he articulated at last, almost in a whisper, bringing his face exceedingly close to the face of Zametov.	- Раскольников прищурил глаза и выждал, -разыскивал - и для того и зашел сюда - об убийстве старухи чиновницы, - произнес он наконец, почти шепотом, чрезвычайно приблизив свое лицо к лицу Заметова.
Zametov looked at him steadily, without moving or drawing his face away.	Заметов смотрел на него прямо в упор, не шевелясь и не отодвигая своего лица от его лица.
What struck Zametov afterwards as the strangest part of it all was that silence followed for exactly a minute, and that they gazed at one another all the while.	Страннее всего показалось потом Заметову, что ровно целую минуту длилось у них молчание и ровно целую минуту они так друг на друга глядели.
"What if you have been reading about it?" he cried at last, perplexed and impatient.	- Ну что ж что читали? - вскричал он вдруг в недоумении и в нетерпении.
"That's no business of mine!	- Мне-то какое дело!
What of it?"	Что ж в том?
"The same old woman," Raskolnikov went on in the same whisper, not heeding Zametov's explanation, "about whom you were talking in the police-office, you remember, when I fainted.	- Это вот та самая старуха, - продолжал Раскольников, тем же шепотом и не шевельнувшись от восклицания Заметова, - та самая, про которую, помните, когда стали в конторе рассказывать, а я в обморок-то упал.

Well, do you understand now?"	Что, теперь понимаете?
"What do you mean?	- Да что такое?
Understand... what?" Zametov brought out, almost alarmed.	Что... "понимаете"? - произнес Заметов почти в тревоге.
Raskolnikov's set and earnest face was suddenly transformed, and he suddenly went off into the same nervous laugh as before, as though utterly unable to restrain himself.	Неподвижное и серьезное лицо Раскольникова преобразилось в одно мгновение, и вдруг он залился опять тем же нервным хохотом, как давеча, как будто сам совершенно не в силах был сдержать себя.
And in one flash he recalled with extraordinary vividness of sensation a moment in the recent past, that moment when he stood with the axe behind the door, while the latch trembled and the men outside swore and shook it, and he had a sudden desire to shout at them, to swear at them, to put out his tongue at them, to mock them, to laugh, and laugh, and laugh!	И в один миг припомнилось ему до чрезвычайной ясности ощущения одно недавнее мгновение, когда он стоял за дверью, с топором, топор прыгал, они за дверью ругались и ломились, а ему вдруг захотелось закричать им, ругаться с ними, высунуть им язык, дразнить их, смеяться, хохотать, хохотать, хохотать!
"You are either mad, or..." began Zametov, and he broke off, as though stunned by the idea that had suddenly flashed into his mind.	- Вы или сумасшедший, или... - проговорил Заметов - и остановился, как будто вдруг пораженный мыслью, внезапно промелькнувшею в уме его.
"Or?	- Или?
Or what?	Что "или"?
What?	Ну, что?
Come, tell me!"	Ну, скажите-ка!
"Nothing," said Zametov, getting angry, "it's all nonsense!"	- Ничего! - в сердцах отвечал Заметов, - все вздор!
Both were silent.	Оба замолчали.
After his sudden fit of laughter Raskolnikov became suddenly thoughtful and melancholy.	После внезапного, припадочного взрыва смеха Раскольников стал вдруг задумчив и грустен.
He put his elbow on the table and leaned his head on his hand.	Он облокотился на стол и подпер рукой голову.
He seemed to have completely forgotten Zametov.	Казалось, он совершенно забыл про Заметова.
The silence lasted for some time.	Молчание длилось довольно долго.
"Why don't you drink your tea?	- Что вы чай-то не пьете?
It's getting cold," said Zametov.	Остынет, - сказал Заметов.
"What!	- А? Что?
Tea?	Чай?..
Oh, yes...."	Пожалуй...

Raskolnikov sipped the glass, put a morsel of bread in his mouth and, suddenly looking at Zametov, seemed to remember everything and pulled himself together. At the same moment his face resumed its original mocking expression.	- Раскольников глотнул из стакана, положил в рот кусочек хлеба и вдруг, посмотрев на Заметова, казалось, все припомнил и как будто встряхнулся: лицо его приняло в ту же минуту первоначальное насмешливое выражение.
He went on drinking tea.	Он продолжал пить чай.
"There have been a great many of these crimes lately," said Zametov.	- Нынче много этих мошенничеств развелось, -сказал Заметов.
"Only the other day I read in the _Moscow News_ that a whole gang of false coiners had been caught in Moscow.	- Вот недавно еще я читал в "Московских ведомостях", что в Москве целую шайку фальшивых монетчиков изловили.
It was a regular society.	Целое общество было.
They used to forge tickets!"	Подделывали билеты.
"Oh, but it was a long time ago!	- О, это уже давно!
I read about it a month ago," Raskolnikov answered calmly.	Я еще месяц назад читал, - отвечал спокойно Раскольников.
"So you consider them criminals?" he added, smiling.	- Так это-то, по-вашему, мошенники? - прибавил он, усмехаясь.
"Of course they are criminals."	- Как же не мошенники?
"They?	- Это?
They are children, simpletons, not criminals!	Это дети, бланбеки, а не мошенники!
Why, half a hundred people meeting for such an object--what an idea!	Целая полсотня людей для этакой цели собирается! Разве это возможно?
Three would be too many, and then they want to have more faith in one another than in themselves!	Тут и трех дней много будет, да и то чтобы друг в друге каждый пуще себя самого был уверен!
One has only to blab in his cups and it all collapses.	А то стоит одному спьяну проболтаться, и все прахом пошло!
Simpletons!	Бланбеки!
They engaged untrustworthy people to change the notes--what a thing to trust to a casual stranger!	Нанимают ненадежных людей разменивать билеты в конторах: этакое-то дело да поверить первому встречному?
Well, let us suppose that these simpletons succeed and each makes a million, and what follows for the rest of their lives?	Ну, положим, удалось и с бланбеками, положим, каждый себе по миллиону наменял, ну а потом? Всю-то жизнь?
Each is dependent on the others for the rest of his life!	Каждый один от другого зависит на всю свою жизнь!
Better hang oneself at once!	Да лучше удавиться!
And they did not know how to change the notes either; the man who changed the notes took five thousand roubles, and his hands trembled.	А они и разменять-то не умели: стал в конторе менять, получил пять тысяч, и руки дрогнули.
He counted the first four thousand, but did not count the fifth thousand--he was in such a hurry to get the money into his pocket and run away.	Четыре пересчитал, а пятую принял не считая, на веру, чтобы только в карман да убежать поскорее.

Of course he roused suspicion.	Ну, и возбудил подозрение.
And the whole thing came to a crash through one fool!	И лопнуло все из-за одного дурака!
Is it possible?"	Да разве так возможно?
"That his hands trembled?" observed Zametov, "yes, that's quite possible.	- Что руки-то дрогнули? - подхватил Заметов, -нет, это возможно-с.
That, I feel quite sure, is possible.	Нет, это я совершенно уверен, что это возможно.
Sometimes one can't stand things."	Иной раз не выдержишь.
"Can't stand that?"	- Этого-то?
"Why, could you stand it then?	- А вы, небось, выдержите?
No, I couldn't.	Нет, я бы не выдержал!
For the sake of a hundred roubles to face such a terrible experience?	За сто рублей награждения идти на этакий ужас!
To go with false notes into a bank where it's their business to spot that sort of thing! No, I should not have the face to do it.	Идти с фальшивым билетом - куда же? - в банкирскую контору, где на этом собаку съели, -нет, я бы сконфузился.
Would you?"	А вы не сконфузитесь?
Raskolnikov had an intense desire again "to put his tongue out."	Раскольникову ужасно вдруг захотелось опять "язык высунуть".
Shivers kept running down his spine.	Озноб, минутами, проходил по спине его.
"I should do it quite differently," Raskolnikov began.	- Я бы не так сделал, - начал он издалека.
"This is how I would change the notes: I'd count the first thousand three or four times backwards and forwards, looking at every note and then I'd set to the second thousand; I'd count that half-way through and then hold some fifty-rouble note to the light, then turn it, then hold it to the light again--to see whether it was a good one.	- Я бы вот как стал менять: пересчитал бы первую тысячу, этак раза четыре со всех концов, в каждую бумажку всматриваясь, и принялся бы за другую тысячу; начал бы ее считать, досчитал бы до средины, да и вынул бы какую-нибудь пятидесятирублевую, да на свет, да переворотил бы ее и опять на свет - не фальшивая ли?
'I am afraid,' I would say, 'a relation of mine lost twenty-five roubles the other day through a false note,' and then I'd tell them the whole story.	"Я, дескать, боюсь: у меня родственница одна двадцать пять рублей таким образом намедни потеряла"; и историю бы тут рассказал.
And after I began counting the third, 'No, excuse me,' I would say, 'I fancy I made a mistake in the seventh hundred in that second thousand, I am not sure.' And so I would give up the third thousand and go back to the second and so on to the end.	А как стал бы третью тысячу считать - нет, позвольте: я, кажется, там, во второй тысяче, седьмую сотню неверно сосчитал, сомнение берет, да бросил бы третью, да опять за вторую, -да этак бы все-то пять.
And when I had finished, I'd pick out one from the fifth and one from the second thousand and take them again to the light and ask again, 'Change them, please,' and put the clerk into such a stew that he would not know how to get rid of me.	А как кончил бы, из пятой да из второй вынул бы по кредитке, да опять на свет, да опять сомнительно, "перемените, пожалуйста", - да до седьмого поту конторщика бы довел, так что он меня как с рук-то сбыть уж не знал бы!

When I'd finished and had gone out, I'd come back, 'No, excuse me,' and ask for some explanation. That's how I'd do it."	Кончил бы все наконец, пошел, двери бы отворил - да нет, извините, опять воротился, спросить о чем-нибудь, объяснение какое-нибудь получить, -вот я бы как сделал!
"Foo! what terrible things you say!" said Zametov, laughing.	- Фу, какие вы страшные вещи говорите! - сказал, смеясь, Заметов.
"But all that is only talk. I dare say when it came to deeds you'd make a slip.	- Только все это один разговор, а на деле, наверно споткнулись бы.
I believe that even a practised, desperate man cannot always reckon on himself, much less you and I.	Тут, я вам скажу, по-моему, не только нам с вами, даже натертому, отчаянному человеку за себя поручиться нельзя.
To take an example near home--that old woman murdered in our district.	Да чего ходить - вот пример: в нашей-то части старуху убили.
The murderer seems to have been a desperate fellow, he risked everything in open daylight, was saved by a miracle--but his hands shook, too. He did not succeed in robbing the place, he couldn't stand it. That was clear from the..."	Ведь уж, кажется, отчаянная башка, среди бела дня на все риски рискнул, одним чудом спасся, -а руки-то все-таки дрогнули: обокрасть не сумел, не выдержал; по делу видно...
Raskolnikov seemed offended.	Раскольников как будто обиделся.
"Clear?	- Видно!
Why don't you catch him then?" he cried, maliciously gibing at Zametov.	А вот поймайте-ка его, подите, теперь! -вскрикнул он, злорадно подзадоривая Заметова.
"Well, they will catch him."	- Что ж, поймают.
"Who?	- Кто?
You?	Вы?
Do you suppose you could catch him?	Вам поймать?
You've a tough job!	Упрыгаетесь!
A great point for you is whether a man is spending money or not.	Вот ведь что у вас главное: тратит ли человек деньги или нет?
If he had no money and suddenly begins spending, he must be the man.	То денег не было, а тут вдруг тратить начнет, -ну как же не он?
So that any child can mislead you."	Так вас вот этакий ребенок надует на этом, коли захочет!
"The fact is they always do that, though," answered Zametov. "A man will commit a clever murder at the risk of his life and then at once he goes drinking in a tavern.	- То-то и есть что они все так делают, - отвечал Заметов, - убьет-то хитро, жизнь отваживает, а потом тотчас в кабаке и попался.
They are caught spending money, they are not all as cunning as you are.	На трате-то их и ловят. Не все же такие, как вы хитрецы.
You wouldn't go to a tavern, of course?"	Вы бы в кабак не пошли, разумеется?
Raskolnikov frowned and looked steadily at Zametov.	Раскольников нахмурил брови и пристально посмотрел на Заметова.

"You seem to enjoy the subject and would like to know how I should behave in that case, too?" he asked with displeasure.	- Вы, кажется, разлакомились и хотите узнать, как бы я и тут поступил? - спросил он с неудовольствием.
"I should like to," Zametov answered firmly and seriously.	- Хотелось бы, - твердо и серьезно ответил тот.
Somewhat too much earnestness began to appear in his words and looks.	Слишком что-то серьезно стал он говорить и смотреть.
"Very much?"	- Очень?
"Very much!"	- Очень.
"All right then.	- Хорошо.
This is how I should behave," Raskolnikov began, again bringing his face close to Zametov's, again staring at him and speaking in a whisper, so that the latter positively shuddered.	Я вот бы как поступил, - начал Раскольников, опять вдруг приближая свое лицо к лицу Заметова, опять в упор смотря на него и говоря опять шепотом, так что тот даже вздрогнул на этот раз.
"This is what I should have done. I should have taken the money and jewels, I should have walked out of there and have gone straight to some deserted place with fences round it and scarcely anyone to be seen, some kitchen garden or place of that sort.	- Я бы вот как сделал: я бы взял деньги и вещи и, как ушел бы оттуда, тотчас, не заходя никуда, пошел бы куда-нибудь, где место глухое и только заборы одни, и почти нет никого, - огород какой-нибудь или в этом роде.
I should have looked out beforehand some stone weighing a hundredweight or more which had been lying in the corner from the time the house was built. I would lift that stone--there would sure to be a hollow under it, and I would put the jewels and money in that hole.	Наглядел бы я там еще прежде, на этом дворе, какой-нибудь такой камень, этак в пуд или полтора весу, где-нибудь в углу, у забора, что с построения дома, может, лежит; приподнял бы этот камень - под ним ямка должна быть, - да в ямку-то эту все бы вещи и деньги и сложил.
Then I'd roll the stone back so that it would look as before, would press it down with my foot and walk away.	Сложил бы да и навалил бы камнем, в том виде как он прежде лежал, придавил бы ногой, да и пошел бы прочь.
And for a year or two, three maybe, I would not touch it.	Да год бы, два бы не брал, три бы не брал, - ну, и ищите!
And, well, they could search!	Был, да весь вышел!
There'd be no trace." "You are a madman," said Zametov, and for some reason he too spoke in a whisper, and moved away from Raskolnikov, whose eyes were glittering.	- Вы сумасшедший, - выговорил почему-то Заметов тоже чуть не шепотом и почему-то отодвинулся вдруг от Раскольникова.
He had turned fearfully pale and his upper lip was twitching and quivering.	У того засверкали глаза; он ужасно побледнел; верхняя губа его дрогнула и запрыгала.
He bent down as close as possible to Zametov, and his lips began to move without uttering a word. This lasted for half a minute; he knew what he was doing, but could not restrain himself.	Он склонился к Заметову как можно ближе и стал шевелить губами, ничего не произнося; так длилось с полминуты; он знал, что делал, но не мог сдержать себя.
The terrible word trembled on his lips, like the latch on that door; in another moment it will break out, in another moment he will let it go, he will speak out.	Страшное слово, как тогдашний запор в дверях, так и прыгало на его губах: вот-вот сорвется; вот-вот только спустить его, вот-вот только выговорить!

"And what if it was I who murdered the old woman and Lizaveta?" he said suddenly and--realised what he had done.	- А что, если это я старуху и Лизавету убил? -проговорил он вдруг и - опомнился.
Zametov looked wildly at him and turned white as the tablecloth.	Заметов дико поглядел на него и побледнел как скатерть.
His face wore a contorted smile.	Лицо его искривилось улыбкой.
"But is it possible?" he brought out faintly.	- Да разве это возможно? - проговорил он едва слышно.
Raskolnikov looked wrathfully at him.	Раскольников злобно взглянул на него.
"Own up that you believed it, yes, you did?"	- Признайтесь, что вы поверили? Да? Ведь да?
"Not a bit of it, I believe it less than ever now," Zametov cried hastily.	- Совсем нет! Теперь больше, чем когда-нибудь, не верю! - торопливо сказал Заметов.
"I've caught my cock-sparrow!	- Попался наконец! Поймали воробушка.
So you did believe it before, if now you believe less than ever?"	Стало быть, верили же прежде, когда теперь "больше, чем когданибудь, не верите"?
"Not at all," cried Zametov, obviously embarrassed.	- Да совсем же нет! - восклицал Заметов, видимо сконфуженный.
"Have you been frightening me so as to lead up to this?"	- Это вы для того-то и пугали меня, чтоб к этому подвести?
"You don't believe it then?	- Так не верите?
What were you talking about behind my back when I went out of the police-office?	А об чем вы без меня заговорили, когда я тогда из конторы вышел?
And why did the explosive lieutenant question me after I fainted?	А зачем меня поручик Порох допрашивал после обморока?
Hey, there," he shouted to the waiter, getting up and taking his cap, "how much?"	Эй ты, - крикнул он половому, вставая и взяв фуражку, - сколько с меня?
"Thirty copecks," the latter replied, running up.	- Тридцать копеек всего-с, - отвечал тот, подбегая.
"And there is twenty copecks for vodka.	- Да вот тебе еще двадцать копеек на водку.
See what a lot of money!" he held out his shaking hand to Zametov with notes in it. "Red notes and blue, twenty-five roubles.	Ишь сколько денег! - протянул он Заметову свою дрожащую руку с кредитками, -красненькие, синенькие, двадцать пять рублей.
Where did I get them?	Откудова?
And where did my new clothes come from?	А откудова платье новое явилось?
You know I had not a copeck.	Ведь знаете же, что копейки не было!
You've cross-examined my landlady, I'll be bound....	Хозяйку-то, небось, уж опрашивали...
Well, that's enough! _Assez cause!_ Till we meet again!"	Ну, довольно!
He went out, trembling all over from a sort of wild hysterical sensation, in which there was an element of insufferable rapture.	Assez cause!
Yet he was gloomy and terribly tired.	До свидания... приятнейшего!..

His face was twisted as after a fit. His fatigue increased rapidly. Any shock, any irritating sensation stimulated and revived his energies at once, but his strength failed as quickly when the stimulus was removed.	Он вышел, весь дрожа от какого-то дикого истерического ощущения, в котором между тем была часть нестерпимого наслаждения, -впрочем мрачный, ужасно усталый. Лицо его было искривлено, как бы после какого-то припадка. Утомление его быстро увеличивалось. Силы его возбуждались и приходили теперь вдруг, с первым толчком, с первым раздражающим ощущением, и так же быстро ослабевали, по мере того как ослабевало ощущение.
Zametov, left alone, sat for a long time in the same place, plunged in thought.	А Заметов, оставшись один, сидел еще долго на том же месте, в раздумье.
Raskolnikov had unwittingly worked a revolution in his brain on a certain point and had made up his mind for him conclusively.	Раскольников невзначай перевернул все его мысли насчет известного пункта и окончательно установил его мнение.
"Ilya Petrovitch is a blockhead," he decided.	"Илья Петрович - болван!" - решил он окончательно.
Raskolnikov had hardly opened the door of the restaurant when he stumbled against Razumihin on the steps.	Только что Раскольников отворил дверь на улицу, как вдруг, на самом крыльце, столкнулся с входившим Разумихиным.
They did not see each other till they almost knocked against each other.	Оба, даже за шаг еще, не видали друг друга, так что почти головами столкнулись.
For a moment they stood looking each other up and down.	Несколько времени обмеривали они один другого взглядом.
Razumihin was greatly astounded, then anger, real anger gleamed fiercely in his eyes.	Разумихин был в величайшем изумлении, но вдруг гнев, настоящий гнев, грозно засверкал в его глазах.
"So here you are!" he shouted at the top of his voice--"you ran away from your bed!	- Так вот ты где! - крикнул он во все горло. - С постели сбежал!
And here I've been looking for you under the sofa!	А я его там под диваном даже искал!
We went up to the garret.	На чердак ведь ходили!
I almost beat Nastasya on your account.	Настасью чуть не прибил за тебя...
And here he is after all.	А он вон где!
Rodya!	Родька!
What is the meaning of it?	Что это значит?
Tell me the whole truth!	Говори всю правду!
Confess!	Признавайся!
Do you hear?"	Слышишь?
"It means that I'm sick to death of you all and I want to be alone," Raskolnikov answered calmly.	- А то значит, что вы все надоели мне смертельно, и я хочу быть один, - спокойно отвечал Раскольников.
"Alone?	- Один?

When you are not able to walk, when your face is as white as a sheet and you are gasping for breath!	Когда еще ходить не можешь, когда еще рожа как полотно бледна, и задыхаешься!
Idiot!...	Дурак!..
What have you been doing in the Palais de Cristal?	Что ты в "Хрустальном дворце" делал?
Own up at once!"	Признавайся немедленно!
"Let me go!" said Raskolnikov and tried to pass him.	- Пусти! - сказал Раскольников и хотел пройти мимо.
This was too much for Razumihin; he gripped him firmly by the shoulder.	Это уже вывело Разумихина из себя: он крепко схватил его за плечо.
"Let you go?	- Пусти?
You dare tell me to let you go?	Ты смеешь говорить: "пусти"?
Do you know what I'll do with you directly?	Да знаешь ли, что я сейчас с тобой сделаю?
I'll pick you up, tie you up in a bundle, carry you home under my arm and lock you up!"	Возьму в охапку, завяжу узлом да и отнесу под мышкой домой, под замок!
"Listen, Razumihin," Raskolnikov began quietly, apparently calm--"can't you see that I don't want your benevolence?	- Слушай, Разумихин, - начал тихо и по-видимому совершенно спокойно Раскольников, - неужель ты не видишь, что я не хочу твоих благодеяний?
A strange desire you have to shower benefits on a man who... curses them, who feels them a burden in fact!	И что за охота благодетельствовать тем, которые... плюют на это?
Why did you seek me out at the beginning of my illness?	Тем, наконец, которым это серьезно тяжело выносить? Ну для чего ты отыскал меня в начале болезни?
Maybe I was very glad to die.	Я, может быть, очень был бы рад умереть?
Didn't I tell you plainly enough to-day that you were torturing me, that I was... sick of you!	Ну, неужели я недостаточно выказал тебе сегодня, что ты меня мучаешь, что ты мне... надоел!
You seem to want to torture people!	Охота же в самом деле мучить людей!
I assure you that all that is seriously hindering my recovery, because it's continually irritating me.	Уверяю же тебя, что все это мешает моему выздоровлению серьезно, потому что беспрерывно раздражает меня.
You saw Zossimov went away just now to avoid irritating me.	Ведь ушел же давеча Зосимов, чтобы не раздражать меня!
You leave me alone too, for goodness' sake!	Отстань же, ради бога, и ты!
What right have you, indeed, to keep me by force?	И какое право, наконец, имеешь ты удерживать меня силой?
Don't you see that I am in possession of all my faculties now?	Да неужель ты не видишь, что я совершенно в полном уме теперь говорю?
How, how can I persuade you not to persecute me with your kindness?	Чем, чем, научи, умолить мне тебя, наконец, чтобы ты не приставал ко мне и не благодетельствовал?

I may be ungrateful, I may be mean, only let me be, for God's sake, let me be!	Пусть я неблагодарен, пусть я низок, только отстаньте вы все, ради бога, отстаньте!
Let me be, let me be!"	Отстаньте! Отстаньте!
He began calmly, gloating beforehand over the venomous phrases he was about to utter, but finished, panting for breath, in a frenzy, as he had been with Luzhin.	Он начал спокойно, заранее радуясь всему яду, который готовился вылить, а кончил в исступлении и задыхаясь, как давеча с Лужиным.
Razumihin stood a moment, thought and let his hand drop.	Разумихин постоял, подумал и выпустил его руку.
"Well, go to hell then," he said gently and thoughtfully.	- Убирайся же к черту! - сказал он тихо и почти задумчиво.
"Stay," he roared, as Raskolnikov was about to move. "Listen to me.	- Стой! - заревел он внезапно, когда Раскольников тронулся было с места, - слушай меня.
Let me tell you, that you are all a set of babbling, posing idiots!	Объявляю тебе, что все вы, до единого болтунишки и фанфаронишки!
If you've any little trouble you brood over it like a hen over an egg.	Заведется у вас страданьице - вы с ним как курица с яйцом носитесь!
And you are plagiarists even in that!	Даже и тут воруете чужих авторов.
There isn't a sign of independent life in you!	Ни признака жизни в вас самостоятельной!
You are made of spermaceti ointment and you've lymph in your veins instead of blood.	Из спермацетной мази вы сделаны, а вместо крови сыворотка!
I don't believe in anyone of you!	Никомуто из вас я не верю!
In any circumstances the first thing for all of you is to be unlike a human being!	Первое дело у вас, во всех обстоятельствах - как бы на человека не походить!
Stop!" he cried with redoubled fury, noticing that Raskolnikov was again making a movement--"hear me out!	Сто-о-ой! - крикнул он с удвоенным бешенством, заметив, что Раскольников опять трогается уходить, - слушай до конца!
You know I'm having a house-warming this evening, I dare say they've arrived by now, but I left my uncle there--I just ran in--to receive the guests.	Ты знаешь, у меня сегодня собираются на новоселье, может быть уж и пришли теперь, да я там дядю оставил, - забегал сейчас, - принимать приходящих.
And if you weren't a fool, a common fool, a perfect fool, if you were an original instead of a translation... you see, Rodya, I recognise you're a clever fellow, but you're a fool!--and if you weren't a fool you'd come round to me this evening instead of wearing out your boots in the street!	Так вот, если бы ты не был дурак, не пошлый дурак, не набитый дурак, не перевод с иностранного... видишь, Родя, я сознаюсь, ты малый умный, но ты дурак! - так вот, если б ты не был дурак, ты бы лучше ко мне зашел сегодня, вечерок посидеть, чем даром-то сапоги топтать.
Since you have gone out, there's no help for it!	Уж вышел, так уж нечего делать!
I'd give you a snug easy chair, my landlady has one... a cup of tea, company....	Я б тебе кресла такие мягкие подкатил, у хозяев есть... Чаишко, компания...
Or you could lie on the sofa--any way you would be with us....	А нет, - так и на кушетке уложу, - все-таки между нами полежишь...
Zossimov will be there too.	И Зосимов будет.

Will you come?"	Зайдешь, что ли?
"No."	- Нет.
"R-rubbish!" Razumihin shouted, out of patience. "How do you know?	- Вр-р-решь! - нетерпеливо вскрикнул Разумихин,- почему ты знаешь?
You can't answer for yourself!	Ты не можешь отвечать за себя!
You don't know anything about it....	Да и ничего ты в этом не понимаешь...
Thousands of times I've fought tooth and nail with people and run back to them afterwards....	Я тысячу раз точно так же с людьми расплевывался и опять назад прибегал...
One feels ashamed and goes back to a man!	Станет стыдно - и воротишься к человеку!
So remember, Potchinkov's house on the third storey...."	Так помни же, дом Починкова, третий этаж...
"Why, Mr. Razumihin, I do believe you'd let anybody beat you from sheer benevolence." "Beat?	- Да ведь этак вы себя, пожалуй, кому-нибудь бить позволите, господин Разумихин, из удовольствия благодетельствовать.
Whom?	- Кого?
Me?	Меня!
I'd twist his nose off at the mere idea!	За одну фантазию нос отвинчу!
Potchinkov's house, 47, Babushkin's flat...."	Дом Починкова, нумер сорок семь, в квартире чиновника Бабушкина...
"I shall not come, Razumihin." Raskolnikov turned and walked away.	- Не приду, Разумихин - Раскольников повернулся и пошел прочь.
"I bet you will," Razumihin shouted after him.	- Об заклад, что придешь! - крикнул ему вдогонку Разумихин.
"I refuse to know you if you don't!	- Иначе ты... иначе знать тебя не хочу!
Stay, hey, is Zametov in there?"	Постой, гей! Заметов там?
"Yes."	- Там.
"Did you see him?"	- Видел?
"Yes."	- Видел.
"Talked to him?"	- И говорил?
"Yes."	- Говорил.
"What about?	- Об чем?
Confound you, don't tell me then.	Ну, да черт с тобой, пожалуй, не сказывай.
Potchinkov's house, 47, Babushkin's flat, remember!"	Починкова, сорок семь, Бабушкина, помни!
Raskolnikov walked on and turned the corner into Sadovy Street.	Раскольников дошел до Садовой и повернул за угол.
Razumihin looked after him thoughtfully.	Разумихин смотрел ему вслед, задумавшись.
Then with a wave of his hand he went into the house but stopped short of the stairs.	Наконец, махнув рукой, вошел в дом, но остановился на средине лестницы.

"Confound it," he went on almost aloud. "He talked sensibly but yet...	"Черт возьми! - продолжал он, почти вслух, -говорит со смыслом, а как будто...
I am a fool!	Ведь и я дурак!
As if madmen didn't talk sensibly!	Да разве помешанные не говорят со смыслом?
And this was just what Zossimov seemed afraid of."	А Зосимов-то, показалось мне, этого-то и побаивается!
He struck his finger on his forehead.	- Он стукнул пальцем по лбу.
"What if... how could I let him go off alone?	- Ну что, если... ну как его одного теперь пускать?
He may drown himself....	Пожалуй, утопится...
Ach, what a blunder!	Эх, маху я дал!
I can't."	Нельзя!"
And he ran back to overtake Raskolnikov, but there was no trace of him.	И он побежал назад, вдогонку за Раскольниковым, но уж след простыл.
With a curse he returned with rapid steps to the Palais de Cristal to question Zametov.	Он плюнул и скорыми шагами воротился в "Хрустальный дворец" допросить поскорее Заметова.
Raskolnikov walked straight to X— Bridge, stood in the middle, and leaning both elbows on the rail stared into the distance.	Раскольников прошел прямо на -ский мост, стал на средине, у перил, облокотился на них обоими локтями и принялся глядеть вдоль.
On parting with Razumihin, he felt so much weaker that he could scarcely reach this place.	Простившись с Разумихиным, он до того ослабел, что едва добрался сюда.
He longed to sit or lie down somewhere in the street.	Ему захотелось где-нибудь сесть или лечь, на улице.
Bending over the water, he gazed mechanically at the last pink flush of the sunset, at the row of houses growing dark in the gathering twilight, at one distant attic window on the left bank, flashing as though on fire in the last rays of the setting sun, at the darkening water of the canal, and the water seemed to catch his attention.	Склонившись над водою, машинально смотрел он на последний, розовый отблеск заката, на ряд домов, темневших в сгущавшихся сумерках, на одно отдаленное окошко, где-то в мансарде, по левой набережной, блиставшее, точно в пламени, от последнего солнечного луча, ударившего в него на мгновение, на темневшую воду канавы и, казалось, со вниманием всматривался в эту воду.
At last red circles flashed before his eyes, the houses seemed moving, the passers-by, the canal banks, the carriages, all danced before his eyes.	Наконец в глазах его завертелись какие-то красные круги, дома заходили, прохожие, набережные, экипажи - все это завертелось и заплясало кругом.
Suddenly he started, saved again perhaps from swooning by an uncanny and hideous sight.	Вдруг он вздрогнул, может быть спасенный вновь от обморока одним диким и безобразным видением.
He became aware of someone standing on the right side of him; he looked and saw a tall woman with a kerchief on her head, with a long, yellow, wasted face and red sunken eyes.	Он почувствовал, что кто-то стал подле него, справа, рядом; он взглянул - и увидел женщину, высокую, с платком на голове, с желтым, продолговатым, испитым лицом и с красноватыми впавшими глазами.

She was looking straight at him, but obviously she saw nothing and recognised no one. Suddenly she leaned her right hand on the parapet, lifted her right leg over the railing, then her left and threw herself into the canal.	Она глядела на него прямо, но, очевидно, ничего не видела и никого не различала. Вдруг она облокотилась правою рукой о перила, подняла правую ногу и замахнула ее за решетку, затем левую, и бросилась в канаву.
The filthy water parted and swallowed up its victim for a moment, but an instant later the drowning woman floated to the surface, moving slowly with the current, her head and legs in the water, her skirt inflated like a balloon over her back.	Грязная вода раздалась, поглотила на мгновение жертву, но через минуту утопленница всплыла, и ее тихо понесло вниз по течению, головой и ногами в воде, спиной поверх, со сбившеюся и вспухшею над водой, как подушка, юбкой.
"A woman drowning!	- Утопилась!
A woman drowning!" shouted dozens of voices; people ran up, both banks were thronged with spectators, on the bridge people crowded about Raskolnikov, pressing up behind him.	Утопилась! - кричали десятки голосов; люди сбегались, обе набережные унизывались зрителями, на мосту, кругом Раскольникова, столпился народ, напирая и придавливая его сзади.
"Mercy on it! it's our Afrosinya!" a woman cried tearfully close by.	- Батюшки, да ведь это наша Афросиньюшка! -послышался где-то недалеко плачевный женский крик.
"Mercy! save her! kind people, pull her out!"	- Батюшки, спасите! Отцы родные, вытащите!
"A boat, a boat" was shouted in the crowd.	- Лодку! Лодку! - кричали в толпе.
But there was no need of a boat; a policeman ran down the steps to the canal, threw off his great coat and his boots and rushed into the water.	Но лодки было уж не надо: городовой сбежал по ступенькам схода к канаве, сбросил с себя шинель, сапоги и кинулся в воду.
It was easy to reach her: she floated within a couple of yards from the steps, he caught hold of her clothes with his right hand and with his left seized a pole which a comrade held out to him; the drowning woman was pulled out at once.	Работы было немного: утопленницу несло водой в двух шагах от схода, он схватил ее за одежду правою рукою, левою успел схватиться за шест, который протянул ему товарищ, и тотчас же утопленница была вытащена.
They laid her on the granite pavement of the embankment.	Ее положили на гранитные плиты схода.
She soon recovered consciousness, raised her head, sat up and began sneezing and coughing, stupidly wiping her wet dress with her hands.	Она очнулась скоро, приподнялась и стала чихать и фыркать, бессмысленно обтирая мокрое платье руками.
She said nothing.	Она ничего не говорила.
"She's drunk herself out of her senses," the same woman's voice wailed at her side. "Out of her senses. The other day she tried to hang herself, we cut her down.	- До чертиков допилась, батюшки, до чертиков, -выл тот же женский голос, уже подле Афросиньюшки, - анамнясь удавиться тоже хотела, с веревки сняли.
I ran out to the shop just now, left my little girl to look after her--and here she's in trouble again!	Пошла я теперь в лавочку, девчоночку при ней глядеть оставила, - ан вот и грех вышел!
A neighbour, gentleman, a neighbour, we live close by, the second house from the end, see yonder...."	Мещаночка, батюшка, наша мещаночка, подле живем, второй дом с краю, вот тут...
The crowd broke up. The police still remained round the woman, someone mentioned the police station....	Народ расходился, полицейские возились еще с утопленницей, кто-то крикнул про контору...
Raskolnikov looked on with a strange sensation of indifference and apathy.	Раскольников смотрел на все с странным ощущением равнодушия и безучастия.

He felt disgusted.	Ему стало противно.
"No, that's loathsome... water... it's not good enough," he muttered to himself.	"Нет, гадко... вода... не стоит, - бормотал он про себя.
"Nothing will come of it," he added, "no use to wait.	- Ничего не будет, - прибавил он, - нечего ждать.
What about the police office...?	Что это, контора...
And why isn't Zametov at the police office?	А зачем Заметов не в конторе?
The police office is open till ten o'clock...."	Контора в десятом часу отперта..."
He turned his back to the railing and looked about him.	Он оборотился спиной к перилам и поглядел кругом себя.
"Very well then!" he said resolutely; he moved from the bridge and walked in the direction of the police office.	"Ну так что ж! И пожалуй!" - проговорил он решительно, двинулся с моста и направился в ту сторону, где была контора.
His heart felt hollow and empty.	Сердце его было пусто и глухо.
He did not want to think.	Мыслить он не хотел.
Even his depression had passed, there was not a trace now of the energy with which he had set out "to make an end of it all."	Даже тоска прошла, ни следа давешней энергии, когда он из дому вышел, с тем, "чтобы все кончить!"
Complete apathy had succeeded to it.	Полная апатия заступила ее место.
"Well, it's a way out of it," he thought, walking slowly and listlessly along the canal bank.	"Что ж, это исход! - думал он, тихо и вяло идя по набережной канавы.
"Anyway I'll make an end, for I want to....	- Все-таки кончу, потому что хочу...
But is it a way out?	Исход ли, однако?
What does it matter!	А все равно!
There'll be the square yard of space--ha!	Аршин пространства будет, - хе!
But what an end!	Какой, однако же, конец!
Is it really the end?	Неужели конец?
Shall I tell them or not?	Скажу я им иль не скажу?
Ah... damn!	Э... черт!
How tired I am! If I could find somewhere to sit or lie down soon!	Да и устал я: где-нибудь лечь или сесть поскорей!
What I am most ashamed of is its being so stupid.	Всего стыднее, что очень уж глупо.
But I don't care about that either!	Да и наплевать на это.
What idiotic ideas come into one's head."	Фу, какие глупости в голову приходят..."
To reach the police office he had to go straight forward and take the second turning to the left. It was only a few paces away.	В контору надо было идти все прямо и при втором повороте взять влево: она была тут в двух шагах.

But at the first turning he stopped and, after a minute's thought, turned into a side street and went two streets out of his way, possibly without any object, or possibly to delay a minute and gain time.	Но, дойдя до первого поворота, он остановился, подумал, поворотил в переулок и пошел обходом, через две улицы, - может быть, безо всякой цели, а может быть, чтобы хоть минуту еще протянуть и выиграть время.
He walked, looking at the ground; suddenly someone seemed to whisper in his ear; he lifted his head and saw that he was standing at the very gate of _the_ house.	Он шел и смотрел в землю. Вдруг, как будто кто шепнул ему что-то на ухо. Он поднял голову и увидал, что стоит у того дома, у самых ворот.
He had not passed it, he had not been near it since _that_ evening.	С того вечера он здесь не был и мимо не проходил.
An overwhelming, unaccountable prompting drew him on.	Неотразимое и необъяснимое желание повлекло его.
He went into the house, passed through the gateway, then into the first entrance on the right, and began mounting the familiar staircase to the fourth storey.	Он вошел в дом, прошел всю подворотню, потом в первый вход справа и стал подниматься по знакомой лестнице, в четвертый этаж.
The narrow, steep staircase was very dark.	На узенькой и крутой лестнице было очень темно.
He stopped at each landing and looked round him with curiosity; on the first landing the framework of the window had been taken out.	Он останавливался на каждой площадке и осматривался с любопытством. На площадке первого этажа в окне была совсем выставлена рама:
"That wasn't so then," he thought.	"Этого тогда не было", подумал он.
Here was the flat on the second storey where Nikolay and Dmitri had been working.	Вот и квартира второго этажа, где работали Николашка и Митька:
"It's shut up and the door newly painted. So it's to let."	"Заперта; и дверь окрашена заново; отдается, значит, внаем".
Then the third storey and the fourth.	Вот и третий этаж... и четвертый...
"Here!"	"Здесь!"
He was perplexed to find the door of the flat wide open. There were men there, he could hear voices; he had not expected that.	Недоумение взяло его: дверь в эту квартиру была отворена настежь, там были люди, слышны были голоса; он этого никак не ожидал.
After brief hesitation he mounted the last stairs and went into the flat.	Поколебавшись немного, он поднялся по последним ступенькам и вошел в квартиру.
It, too, was being done up; there were workmen in it.	Ее тоже отделывали заново; в ней были работники; это его как будто поразило.
This seemed to amaze him; he somehow fancied that he would find everything as he left it, even perhaps the corpses in the same places on the floor.	Ему представлялось почему-то, что он все встретит точно так же, как оставил тогда, даже, может быть трупы на тех же местах на полу.
And now, bare walls, no furniture; it seemed strange.	А теперь: голые стены, никакой мебели; странно как-то!
He walked to the window and sat down on the window-sill.	Он прошел к окну и сел на подоконник.
There were two workmen, both young fellows, but one much younger than the other.	Всего было двое работников, оба молодые парня, один постарше, а другой гораздо моложе.

They were papering the walls with a new white paper covered with lilac flowers, instead of the old, dirty, yellow one.	Они оклеивали стены новыми обоями, белыми, с лиловыми цветочками, вместо прежних желтых, истрепанных и истасканных.
Raskolnikov for some reason felt horribly annoyed by this. He looked at the new paper with dislike, as though he felt sorry to have it all so changed.	Раскольникову это почему-то ужасно не понравилось; он смотрел на эти новые обои враждебно, точно жаль было, что все так изменили.
The workmen had obviously stayed beyond their time and now they were hurriedly rolling up their paper and getting ready to go home.	Работники, очевидно, замешкались и теперь наскоро свертывали свою бумагу и собирались домой.
They took no notice of Raskolnikov's coming in; they were talking.	Появление Раскольникова почти не обратило на себя их внимания. Они о чем-то разговаривали.
Raskolnikov folded his arms and listened.	Раскольников скрестил руки и стал вслушиваться.
"She comes to me in the morning," said the elder to the younger, "very early, all dressed up.	- Приходит она, этта, ко мне поутру, - говорил старший младшему, - раным-ранешенько, вся разодетая.
'Why are you preening and prinking?' says I.	"И что ты, говорю, передо мной лимонничаешь, чего ты передо мной, говорю, апельсинничаешь?" -
'I am ready to do anything to please you, Tit Vassilitch!'	"Я хочу, говорит, Тит Васильевич, отныне, впредь в полной вашей воле состоять".
That's a way of going on!	Так вот оно как!
And she dressed up like a regular fashion book!"	А уж как разодета: журнал, просто журнал!
"And what is a fashion book?" the younger one asked.	- А что это, дядьшка, журнал? - спросил молодой.
He obviously regarded the other as an authority.	Он, очевидно, поучался у "дядьшки".
"A fashion book is a lot of pictures, coloured, and they come to the tailors here every Saturday, by post from abroad, to show folks how to dress, the male sex as well as the female.	- А журнал, это есть, братец ты мой, такие картинки, крашеные, и идут они сюда к здешним портным каждую субботу, по почте, из-за границы, с тем то есть, как кому одеваться, как мужскому, равномерно и женскому полу.
They're pictures.	Рисунок, значит.
The gentlemen are generally wearing fur coats and for the ladies' fluffles, they're beyond anything you can fancy."	Мужской пол все больше в бекешах пишется, а уж по женскому отделению такие, брат, суфлеры, что отдай ты мне все, да и мало!
"There's nothing you can't find in Petersburg," the younger cried enthusiastically, "except father and mother, there's everything!"	- И чего-чего в ефтом Питере нет! - с увлечением крикнул младший, - окромя отца-матери, все есть!
"Except them, there's everything to be found, my boy," the elder declared sententiously.	- Окромя ефтова, братец ты мой, все находится, -наставительно порешил старший.
Raskolnikov got up and walked into the other room where the strong box, the bed, and the chest of drawers had been; the room seemed to him very tiny without furniture in it.	Раскольников встал и пошел в другую комнату, где прежде стояли укладка и комод; комната показалась ему ужасно маленькою без мебели.

The paper was the same; the paper in the corner showed where the case of ikons had stood.	Обои были все те же; в углу на обоях резко обозначено было место, где стоял киот с образами.
He looked at it and went to the window.	Он поглядел и воротился на свое окошко.
The elder workman looked at him askance.	Старший работник искоса приглядывался.
"What do you want?" he asked suddenly.	- Вам чего-с? - спросил он вдруг, обращаясь к нему.
Instead of answering Raskolnikov went into the passage and pulled the bell.	Вместо ответа Раскольников встал, вышел в сени, взялся за колокольчик и дернул.
The same bell, the same cracked note.	Тот же колокольчик, тот же жестяной звук!
He rang it a second and a third time; he listened and remembered.	Он дернул второй, третий раз; он вслушивался и припоминал.
The hideous and agonisingly fearful sensation he had felt then began to come back more and more vividly. He shuddered at every ring and it gave him more and more satisfaction.	Прежнее, мучительно-страшное, безобразное ощущение начинало все ярче и живее припоминаться ему, он вздрагивал с каждым ударом, и ему все приятнее и приятнее становилось.
"Well, what do you want?	- Да что те надо?
Who are you?" the workman shouted, going out to him.	Кто таков? - крикнул работник, выходя к нему.
Raskolnikov went inside again.	Раскольников вошел опять в дверь.
"I want to take a flat," he said. "I am looking round."	- Квартиру хочу нанять, - сказал он, - осматриваю.
"It's not the time to look at rooms at night! and you ought to come up with the porter."	- Фатеру по ночам не нанимают; а к тому же вы должны с дворником прийти.
"The floors have been washed, will they be painted?" Raskolnikov went on.	- Пол-то вымыли; красить будут? - продолжал Раскольников.
"Is there no blood?"	- Крови-то нет?
"What blood?"	- Какой крови?
"Why, the old woman and her sister were murdered here.	- А старуху-то вот убили с сестрой.
There was a perfect pool there."	Тут целая лужа была.
"But who are you?" the workman cried, uneasy.	- Да что ты за человек? - крикнул в беспокойстве работник.
"Who am I?"	- Я?
"Yes."	- Да.
"You want to know?	- А тебе хочется знать?..
Come to the police station, I'll tell you."	Пойдем в контору, там скажу.
The workmen looked at him in amazement.	Работники с недоумением посмотрели на него.
"It's time for us to go, we are late.	- Нам выходить пора-с, замешкали.
Come along, Alyoshka.	Идем, Алешка.

We must lock up," said the elder workman.	Запирать надо, - сказал старший работник.
"Very well, come along," said Raskolnikov indifferently, and going out first, he went slowly downstairs.	- Ну, пойдем! - отвечал Раскольников равнодушно и вышел вперед, медленно спускаясь с лестницы.
"Hey, porter," he cried in the gateway.	- Эй, дворник! - крикнул он, выходя под ворота.
At the entrance several people were standing, staring at the passers-by; the two porters, a peasant woman, a man in a long coat and a few others.	Несколько людей стояло при самом входе в дом с улицы, глазея на прохожих: оба дворника, баба, мещанин в халате и еще кто-то.
Raskolnikov went straight up to them.	Раскольников пошел прямо к ним.
"What do you want?" asked one of the porters.	- Чего вам? - отозвался один из дворников.
"Have you been to the police office?"	- В контору ходил?
"I've just been there.	- Сейчас был.
What do you want?"	Вам чего?
"Is it open?"	- Там сидят?
"Of course."	- Сидят.
"Is the assistant there?"	- И помощник там?
"He was there for a time.	- Был время.
What do you want?"	Чего вам?
Raskolnikov made no reply, but stood beside them lost in thought.	Раскольников не отвечал и стал с ним рядом, задумавшись.
"He's been to look at the flat," said the elder workman, coming forward.	- Фатеру смотреть приходил, - сказал, подходя, старший работник.
"Which flat?"	- Какую фатеру?
"Where we are at work.	- А где работаем.
'Why have you washed away the blood?' says he.	"Зачем, дескать кровь отмыли?
'There has been a murder here,' says he, 'and I've come to take it.'	Тут, говорит, убивство случилось, а я пришел нанимать".
And he began ringing at the bell, all but broke it.	И в колокольчик стал звонить, мало не оборвал.
'Come to the police station,' says he. 'I'll tell you everything there.'	А пойдем, говорит в контору, там все докажу.
He wouldn't leave us."	Навязался.
The porter looked at Raskolnikov, frowning and perplexed.	Дворник с недоумением и нахмурясь разглядывал Раскольникова.
"Who are you?" he shouted as impressively as he could.	- Да вы кто таков? - крикнул он погрознее.
"I am Rodion Romanovitch Raskolnikov, formerly a student, I live in Shil's house, not far from here, flat Number 14, ask the porter, he knows me."	- Я Родион Романович Раскольников, бывший студент, а живу в доме Шиля, здесь в переулке, отсюда недалеко, в квартире нумер четырнадцать. У дворника спроси... меня знает.

Raskolnikov said all this in a lazy, dreamy voice, not turning round, but looking intently into the darkening street.	- Раскольников проговорил все это как-то лениво и задумчиво, не оборачиваясь и пристально смотря на потемневшую улицу.
"Why have you been to the flat?"	- Да зачем в фатеру-то приходили?
"To look at it."	- Смотреть.
"What is there to look at?"	- Чего там смотреть?
"Take him straight to the police station," the man in the long coat jerked in abruptly.	- А вот взять да свести в контору? - ввязался вдруг мещанин и замолчал.
Raskolnikov looked intently at him over his shoulder and said in the same slow, lazy tones:	Раскольников через плечо скосил на него глаза, посмотрел внимательно и сказал так же тихо и лениво:
"Come along."	- Пойдем!
"Yes, take him," the man went on more confidently.	- Да и свести! - подхватил ободрившийся мещанин.
"Why was he going into that , what's in his mind, eh?"	- Зачем он об том доходил, у него что на уме, а?
"He's not drunk, but God knows what's the matter with him," muttered the workman.	- Пьян, не пьян, а бог их знает, - пробормотал работник.
"But what do you want?" the porter shouted again, beginning to get angry in earnest--"Why are you hanging about?"	- Да вам чего? - крикнул опять дворник, начинавший серьезно сердиться, - ты чего пристал?
"You funk the police station then?" said Raskolnikov jeeringly.	- Струсил в контору-то? - с насмешкой проговорил ему Раскольников.
"How funk it?	- Чего струсил?
Why are you hanging about?"	Ты чего пристал?
"He's a rogue!" shouted the peasant woman.	- Выжига! - крикнула баба.
"Why waste time talking to him?" cried the other porter, a huge peasant in a full open coat and with keys on his belt.	- Да чего с ним толковать, - крикнул другой дворник, огромный мужик, в армяке на распашку и с ключами за поясом.
"Get along!	- Пшол!..
He is a rogue and no mistake.	И впрямь выжига...
Get along!"	Пшол!
And seizing Raskolnikov by the shoulder he flung him into the street.	И, схватив за плечо Раскольникова, он бросил его на улицу.
He lurched forward, but recovered his footing, looked at the spectators in silence and walked away.	Тот кувыркнулся было, но не упал, выправился, молча посмотрел на всех зрителей и пошел далее.
"Strange man!" observed the workman.	- Чуден человек, - проговорил работник.
"There are strange folks about nowadays," said the woman.	- Чуден нынче стал народ, - сказала баба.
"You should have taken him to the police station all the same," said the man in the long coat.	- А все бы свести в контору, - прибавил мещанин.

"Better have nothing to do with him," decided the big porter.	- Нечего связываться, - решил большой дворник.
"A regular rogue!	- Как есть выжига!
Just what he wants, you may be sure, but once take him up, you won't get rid of him....	Сам на то лезет, известно, а свяжись, не развяжешься...
We know the sort!"	Знаем!
"Shall I go there or not?" thought Raskolnikov, standing in the middle of the thoroughfare at the cross-roads, and he looked about him, as though expecting from someone a decisive word.	"Так идти, что ли, или нет", думал Раскольников, остановясь посреди мостовой на перекрестке и осматриваясь кругом, как будто ожидая от кого-то последнего слова.
But no sound came, all was dead and silent like the stones on which he walked, dead to him, to him alone....	Но ничто не отозвалось ниоткуда; все было глухо и мертво, как камни, по которым он ступал, для него мертво, для него одного...
All at once at the end of the street, two hundred yards away, in the gathering dusk he saw a crowd and heard talk and shouts.	Вдруг, далеко, шагов за двести от него, в конце улицы, в сгущавшейся темноте, различил он толпу, говор, крики...
In the middle of the crowd stood a carriage....	Среди толпы стоял какой-то экипаж...
A light gleamed in the middle of the street.	Замелькал среди улицы огонек.
"What is it?"	"Что такое?"
Raskolnikov turned to the right and went up to the crowd.	Раскольников поворотил вправо и пошел на толпу.
He seemed to clutch at everything and smiled coldly when he recognised it, for he had fully made up his mind to go to the police station and knew that it would all soon be over.	Он точно цеплялся за все и холодно усмехнулся, подумав это, потому что уж наверно решил про контору и твердо знал, что сейчас все кончится.
CHAPTER VII	VII
An elegant carriage stood in the middle of the road with a pair of spirited grey horses; there was no one in it, and the coachman had got off his box and stood by; the horses were being held by the bridle....	Посреди улицы стояла коляска, щегольская и барская, запряженная парой горячих серый лошадей; седоков не было, и сам кучер, слезши с козел, стоял подле; лошадей держали под уздцы.
A mass of people had gathered round, the police standing in front.	Кругом теснилось множество народу, впереди всех полицейские.
One of them held a lighted lantern which he was turning on something lying close to the wheels.	У одного из них был в руках зажженный фонарик, которым он, нагибаясь, освещал что-то на мостовой, у самых колес.
Everyone was talking, shouting, exclaiming; the coachman seemed at a loss and kept repeating:	Все говорили, кричали, ахали; кучер казался в недоумении и изредка повторял:
"What a misfortune!	- Экой грех!
Good Lord, what a misfortune!"	Господи, грех-то какой!
Raskolnikov pushed his way in as far as he could, and succeeded at last in seeing the object of the commotion and interest.	Раскольников протеснился, по возможности, и увидал наконец предмет всей этой суеты и любопытства.

On the ground a man who had been run over lay apparently unconscious, and covered with blood; he was very badly dressed, but not like a workman.	На земле лежал только что раздавленный лошадьми человек, без чувств по-видимому, очень худо одетый, но в "благородном" платье, весь в крови.
Blood was flowing from his head and face; his face was crushed, mutilated and disfigured.	С лица, с головы текла кровь; лицо было все избито, ободрано, исковеркано.
He was evidently badly injured.	Видно было, что раздавили не на шутку.
"Merciful heaven!" wailed the coachman, "what more could I do?	- Батюшки! - причитал кучер, - как тут усмотреть!
If I'd been driving fast or had not shouted to him, but I was going quietly, not in a hurry.	Коли б я гнал али б не кричал ему, а то ехал не поспешно, равномерно.
Everyone could see I was going along just like everybody else.	Все видели: люди ложь, и я то ж.
A drunken man can't walk straight, we all know....	Пьяный свечки не поставит - известно!..
I saw him crossing the street, staggering and almost falling. I shouted again and a second and a third time, then I held the horses in, but he fell straight under their feet!	Вижу его, улицу переходит, шатается, чуть не валится, - крикнул одноважды, да в другой, да в третий, да и придержал лошадей; а он прямехонько им под ноги так и пал!
Either he did it on purpose or he was very tipsy....	Уж нарочно, что ль, он, ал уж очень был нетверез...
The horses are young and ready to take fright... they started, he screamed... that made them worse. That's how it happened!"	Лошади-то молодые, пужливые, - дернули, а он вскричал - они пуще... вот и беда.
"That's just how it was," a voice in the crowd confirmed.	- Это так как есть! - раздался чей-то свидетельский отзыв в толпе.
"He shouted, that's true, he shouted three times," another voice declared.	- Кричал-то он, это правда, три раза ему прокричал, - отозвался другой голос.
"Three times it was, we all heard it," shouted a third.	- В акурат три раза, все слышали! - крикнул третий.
But the coachman was not very much distressed and frightened.	Впрочем, кучер был не очень уныл и испуган.
It was evident that the carriage belonged to a rich and important person who was awaiting it somewhere; the police, of course, were in no little anxiety to avoid upsetting his arrangements.	Видно было, что экипаж принадлежал богатому и значительному владельцу, ожидавшему где-нибудь его прибытия; полицейские, уж конечно, немало заботились, как уладить это последнее обстоятельство.
All they had to do was to take the injured man to the police station and the hospital.	Раздавленного предстояло прибрать в часть и в больницу.
No one knew his name.	Никто не знал его имени.
Meanwhile Raskolnikov had squeezed in and stooped closer over him.	Между тем Раскольников протиснулся и нагнулся еще ближе.
The lantern suddenly lighted up the unfortunate man's face.	Вдруг фонарик ярко осветил лицо несчастного; он узнал его.

He recognised him. "I know him! I know him!" he shouted, pushing to the front. "It's a government clerk retired from the service, Marmeladov.	- Я его знаю, знаю! - закричал он, протискиваясь совсем вперед, - это чиновник, отставной, титулярный советник, Мармеладов!
He lives close by in Kozel's house....	Он здесь живет, подле, в доме Козеля...
Make haste for a doctor!	Доктора поскорее!
I will pay, see?"	Я заплачу, вот!
He pulled money out of his pocket and showed it to the policeman.	- Он вытащил из кармана деньги и показывал полицейскому.
He was in violent agitation.	Он был в удивительном волнении.
The police were glad that they had found out who the man was.	Полицейские были довольны, что узнали, кто раздавленный.
Raskolnikov gave his own name and address, and, as earnestly as if it had been his father, he besought the police to carry the unconscious Marmeladov to his lodging at once.	Раскольников назвал и себя, дал свой адрес и всеми силами, как будто дело шло о родном отце, уговаривал перенести поскорее бесчувственного Мармеладова в его квартиру.
"Just here, three houses away," he said eagerly, "the house belongs to Kozel, a rich German.	- Вот тут, через три дома, - хлопотал он, - дом Козеля, немца, богатого...
He was going home, no doubt drunk.	Он теперь, верно, пьяный, домой пробирался.
I know him, he is a drunkard.	Я его знаю... Он пьяница...
He has a family there, a wife, children, he has one daughter....	Там у него семейство, жена, дети, дочь одна есть.
It will take time to take him to the hospital, and there is sure to be a doctor in the house.	Пока еще в больницу тащить, а тут, верно, в доме же доктор есть!
I'll pay, I'll pay!	Я заплачу, заплачу!..
At least he will be looked after at home... they will help him at once. But he'll die before you get him to the hospital."	Все-таки уход будет свой, помогут сейчас, а то он умрет до больницы-то...
He managed to slip something unseen into the policeman's hand. But the thing was straightforward and legitimate, and in any case help was closer here.	Он даже успел сунуть неприметно в руку; дело, впрочем, было ясное и законное, и во всяком случае тут помощь ближе была.
They raised the injured man; people volunteered to help.	Раздавленного подняли и понесли; нашлись помощники.
Kozel's house was thirty yards away.	Дом Козеля был шагах в тридцати.
Raskolnikov walked behind, carefully holding Marmeladov's head and showing the way.	Раскольников шел сзади, осторожно поддерживал голову и показывал дорогу.
"This way, this way!	- Сюда, сюда!
We must take him upstairs head foremost. Turn round!	На лестницу надо вверх головой вносить; оборачивайте... вот так!
I'll pay, I'll make it worth your while," he muttered.	Я заплачу, я поблагодарю, - бормотал он.

Katerina Ivanovna had just begun, as she always did at every free moment, walking to and fro in her little room from window to stove and back again, with her arms folded across her chest, talking to herself and coughing.	Катерина Ивановна, как и всегда, чуть только выпадала свободная минута, тотчас же принималась ходить взад и вперед по своей маленькой комнате, от окна до печки и обратно, плотно скрестив руки на груди, говоря сама с собой и кашляя.
Of late she had begun to talk more than ever to her eldest girl, Polenka, a child of ten, who, though there was much she did not understand, understood very well that her mother needed her, and so always watched her with her big clever eyes and strove her utmost to appear to understand.	В последнее время она стала все чаще и больше разговаривать с своею старшею девочкой, десятилетнею Поленькой, которая хотя и многого еще не понимала, но зато очень хорошо поняла, что нужна матери, и потому всегда следила за ней своими большими умными глазками и всеми силами хитрила, чтобы представится все понимающею.
This time Polenka was undressing her little brother, who had been unwell all day and was going to bed.	В этот раз Поленька раздевала маленького брата, которому весь день нездоровилось, чтоб уложить его спать.
The boy was waiting for her to take off his shirt, which had to be washed at night. He was sitting straight and motionless on a chair, with a silent, serious face, with his legs stretched out straight before him--heels together and toes turned out.	В ожидании, пока ему переменят рубашку, которую предстояло ночью же вымыть, мальчик сидел на стуле молча, с серьезною миной, прямо и недвижимо, с протянутыми вперед ножками, плотно вместе сжатыми, пяточками к публике, а носками врозь.
He was listening to what his mother was saying to his sister, sitting perfectly still with pouting lips and wide-open eyes, just as all good little boys have to sit when they are undressed to go to bed.	Он слушал, что говорила мамаша с сестрицей, надув губки, выпучив глазки и не шевелясь, точь-в-точь как обыкновенно должны сидеть все умные мальчики, когда их раздевают, чтоб идти спать.
A little girl, still younger, dressed literally in rags, stood at the screen, waiting for her turn.	Еще меньше его девочка, в совершенных лохмотьях, стояла у ширм и ждала своей очереди.
The door on to the stairs was open to relieve them a little from the clouds of tobacco smoke which floated in from the other rooms and brought on long terrible fits of coughing in the poor, consumptive woman.	Дверь на лестницу была отворена, чтобы хоть сколько-нибудь защититься от волн табачного дыма, врывавшихся из других комнат и поминутно заставлявших долго и мучительно кашлять бедную чахоточную.
Katerina Ivanovna seemed to have grown even thinner during that week and the hectic flush on her face was brighter than ever.	Катерина Ивановна как будто еще больше похудела в эту неделю, и красные пятна на щеках ее горели еще ярче, чем прежде.
"You wouldn't believe, you can't imagine, Polenka," she said, walking about the room, "what a happy luxurious life we had in my papa's house and how this drunkard has brought me, and will bring you all, to ruin!	- Ты не поверишь, ты и вообразить себе не можешь, Поленька, - говорила она, ходя по комнате, - до какой степени мы весело и пышно жили в доме у папеньки и как этот пьяница погубил меня и вас всех погубит!
Papa was a civil colonel and only a step from being a governor; so that everyone who came to see him said,	Папаша был статский полковник и уже почти губернатор; ему только оставался всего один какой-нибудь шаг, так что все к нему ездили и говорили:
'We look upon you, Ivan Mihailovitch, as our governor!'	"Мы вас уж так и считаем, Иван Михайлыч, за нашего губернатора".

When I... when..." she coughed violently, "oh, cursed life," she cried, clearing her throat and pressing her hands to her breast, "when I... when at the last ball... at the marshal's... Princess Bezzemelny saw me--who gave me the blessing when your father and I were married, Polenka--she asked at once	Когда я... кхе! когда я... кхе-кхе-кхе... о, треклятая жизнь! - вскрикнула она, отхаркивая мокроту и схватившись за грудь, - когда я... ах, когда на последнем бале... у предводителя... меня увидала княгиня Безземельная, - которая меня потом благословляла, когда я выходила за твоего папашу, Поля, - то тотчас спросила:
'Isn't that the pretty girl who danced the shawl dance at the breaking-up?' (You must mend that tear, you must take your needle and darn it as I showed you, or to-morrow--cough, cough, cough--he will make the hole bigger," she articulated with effort.)	"Не та ли это милая девица, которая с шалью танцевала при выпуске?"... (Прореху-то зашить надо; вот взяла бы иглу да сейчас бы и заштопала, как я тебя учила, а то завтра... кхе! завтра... кхе-кхе-кхе!.. пуще разо-рвет! -крикнула она надрываясь)...
"Prince Schegolskoy, a kammerjunker, had just come from Petersburg then... he danced the mazurka with me and wanted to make me an offer next day; but I thanked him in flattering expressions and told him that my heart had long been another's.	- Тогда еще из Петербурга только что приехал камер-юнкер князь Щегольской... протанцевал со мной мазурку и на другой же день хотел приехать с предложением; но я сама отблагодарила в лестных выражениях и сказала, что сердце мое принадлежит давно другому.
That other was your father, Polya; papa was fearfully angry....	Этот другой был твой отец, Поля; папенька ужасно сердился...
Is the water ready?	А вода готова?
Give me the shirt, and the stockings!	Ну, давай рубашечку; а чулочки?..
Lida," said she to the youngest one, "you must manage without your chemise to-night... and lay your stockings out with it...	Лида, - обратилась она к маленькой дочери, - ты уж так, без рубашки, эту ночь поспи; как-нибудь... да чулочки выложи подле...
I'll wash them together....	Заодно вымыть...
How is it that drunken vagabond doesn't come in?	Что этот лохмотник нейдет, пьяница!
He has worn his shirt till it looks like a dish-clout, he has torn it to rags!	Рубашку заносил, как обтирку какую-нибудь, изорвал всю...
I'd do it all together, so as not to have to work two nights running!	Все бы уж заодно, чтобы сряду двух ночей не мучиться!
Oh, dear! (Cough, cough, cough, cough!) Again!	Господи! Кхе-кхе-кхе-кхе! Опять!
What's this?" she cried, noticing a crowd in the passage and the men, who were pushing into her room, carrying a burden.	Что это? - вскрикнула она, взглянув на толпу в сенях и на людей, протеснявшихся с какою-то ношей в ее комнату.
"What is it?	- Что это?
What are they bringing?	Что это несут?
Mercy on us!"	Господи!
"Where are we to put him?" asked the policeman, looking round when Marmeladov, unconscious and covered with blood, had been carried in.	- Куда ж тут положить? - спрашивал полицейский, осматриваясь кругом, когда уже втащили в комнату окровавленного и бесчувственного Мармеладова.
"On the sofa!	- На диван!

Put him straight on the sofa, with his head this way," Raskolnikov showed him.	Кладите прямо на диван, вот сюда головой, -показывал Раскольников.
"Run over in the road!	- Раздавили на улице!
Drunk!" someone shouted in the passage.	Пьяного! - крикнул кто-то из сеней.
Katerina Ivanovna stood, turning white and gasping for breath.	Катерина Ивановна стояла вся бледная и трудно дышала.
The children were terrified.	Дети перепугались.
Little Lida screamed, rushed to Polenka and clutched at her, trembling all over.	Маленькая Лидочка вскрикнула, бросилась к Поленьке, обхватила ее и вся затряслась.
Having laid Marmeladov down, Raskolnikov flew to Katerina Ivanovna.	Уложив Мармеладова, Раскольников бросился к Катерине Ивановне:
"For God's sake be calm, don't be frightened!" he said, speaking quickly, "he was crossing the road and was run over by a carriage, don't be frightened, he will come to, I told them bring him here...	- Ради бога, успокойтесь не пугайтесь! - говорил он скороговоркой, он переходил улицу, его раздавила коляска, не беспокойтесь, он очнется, я велел сюда нести... я у вас был, помните...
I've been here already, you remember?	Он очнется, я заплачу!
He will come to; I'll pay!" "He's done it this time!" Katerina Ivanovna cried despairingly and she rushed to her husband.	- Добился! - отчаянно вскрикнула Катерина Ивановна и бросилась к мужу.
Raskolnikov noticed at once that she was not one of those women who swoon easily.	Раскольников скоро заметил, что эта женщина не из тех, которые тотчас же падают в обмороки.
She instantly placed under the luckless man's head a pillow, which no one had thought of and began undressing and examining him. She kept her head, forgetting herself, biting her trembling lips and stifling the screams which were ready to break from her.	Мигом под головою несчастного очутилась подушка, о которой никто еще не подумал; Катерина Ивановна стала раздевать его, осматривать, суетилась и не терялась, забыв о себе самой, закусив свои дрожавшие губы и подавляя крики, готовые вырваться из груди.
Raskolnikov meanwhile induced someone to run for a doctor.	Раскольников уговорил меж тем кого-то сбегать за доктором.
There was a doctor, it appeared, next door but one.	Доктор, как оказалось, жил через дом.
"I've sent for a doctor," he kept assuring Katerina Ivanovna, "don't be uneasy, I'll pay.	- Я послал за доктором, - твердил он Катерине Ивановне, - не беспокойтесь, я заплачу.
Haven't you water?... and give me a napkin or a towel, anything, as quick as you can....	Нет ли воды?.. И дайте салфетку, полотенце, что-нибудь, поскорее; неизвестно еще, как он ранен...
He is injured, but not killed, believe me....	Он ранен, а не убит, будьте уверены...
We shall see what the doctor says!"	Что скажет доктор!
Katerina Ivanovna ran to the window; there, on a broken chair in the corner, a large earthenware basin full of water had been stood, in readiness for washing her children's and husband's linen that night.	Катерина Ивановна бросилась к окну; там, на продавленном стуле, в углу, установлен был большой глиняный таз с водой, приготовленный для ночного мытья детского и мужниного белья.

This washing was done by Katerina Ivanovna at night at least twice a week, if not oftener. For the family had come to such a pass that they were practically without change of linen, and Katerina Ivanovna could not endure uncleanliness and, rather than see dirt in the house, she preferred to wear herself out at night, working beyond her strength when the rest were asleep, so as to get the wet linen hung on a line and dry by the morning.	Это ночное мытье производилось самою Катериной Ивановной, собственноручно, по крайней мере два раза в неделю, а иногда и чаще, ибо дошли до того, что переменного белья уже совсем почти не было, и было у каждого члена семейства по одному только экземпляру, а Катерина Ивановна не могла выносить нечистоты и лучше соглашалась мучить себя по ночам и не по силам, когда все спят, чтоб успеть к утру просушить мокрое белье на протянутой веревке и подать чистое, чем видеть грязь в доме.
She took up the basin of water at Raskolnikov's request, but almost fell down with her burden.	Она схватилась было за таз, чтобы нести его по требованию Раскольникова, но чуть не упала с ношей.
But the latter had already succeeded in finding a towel, wetted it and began washing the blood off Marmeladov's face.	Но тот уже успел найти полотенце, намочил его водою и стал обмывать залитое кровью лицо Мармеладова.
Katerina Ivanovna stood by, breathing painfully and pressing her hands to her breast.	Катерина Ивановна стояла тут же, с болью переводя дух и держась руками за грудь.
She was in need of attention herself.	Ей самой нужна была помощь.
Raskolnikov began to realise that he might have made a mistake in having the injured man brought here.	Раскольников начал понимать, что он, может быть, плохо сделал, уговорив перенести сюда раздавленного.
The policeman, too, stood in hesitation.	Городовой тоже стоял в недоумении.
"Polenka," cried Katerina Ivanovna, "run to Sonia, make haste.	- Поля! - крикнула Катерина Ивановна, - беги к Соне, скорее.
If you don't find her at home, leave word that her father has been run over and that she is to come here at once... when she comes in.	Если не застанешь дома, все равно, скажи, что отца лошади раздавили и чтоб она тотчас же шла сюда... как воротится.
Run, Polenka! there, put on the shawl."	Скорей, Поля!
"Run your fastest!" cried the little boy on the chair suddenly, after which he relapsed into the same dumb rigidity, with round eyes, his heels thrust forward and his toes spread out.	На, закройся платком! - Сто есь духу беги! -крикнул вдруг мальчик со стула и, сказав это, погрузился опять в прежнее безмолвное прямое сиденье на стуле, выпуча глазки, пятками вперед и носками врозь.
Meanwhile the room had become so full of people that you couldn't have dropped a pin.	Меж тем комната наполнилась так, что яблоку упасть было негде.
The policemen left, all except one, who remained for a time, trying to drive out the people who came in from the stairs.	Полицейские ушли, кроме одного, который оставался на время и старался выгнать публику, набравшуюся с лестницы, опять обратно на лестницу.
Almost all Madame Lippevechsel's lodgers had streamed in from the inner rooms of the flat; at first they were squeezed together in the doorway, but afterwards they overflowed into the room.	Зато из внутренних комнат высыпали чуть не все жильцы госпожи Липпевехзель и сначала было теснились только в дверях, но потом гурьбой хлынули в самую комнату.
Katerina Ivanovna flew into a fury.	Катерина Ивановна пришла в исступление.

"You might let him die in peace, at least," she shouted at the crowd, "is it a spectacle for you to gape at?	- Хоть бы умереть-то дали спокойно! - закричала она на всю толпу, - что за спектакль нашли!
With cigarettes! (Cough, cough, cough!) You might as well keep your hats on....	С папиросами! Кхе-кхе-кхе! В шляпах войдите еще!..
And there is one in his hat!...	И то в шляпе один...
Get away!	Вон!
You should respect the dead, at least!"	К мертвому телу хоть уважение имейте!
Her cough choked her--but her reproaches were not without result.	Кашель задушил ее, но острастка пригодилась.
They evidently stood in some awe of Katerina Ivanovna. The lodgers, one after another, squeezed back into the doorway with that strange inner feeling of satisfaction which may be observed in the presence of a sudden accident, even in those nearest and dearest to the victim, from which no living man is exempt, even in spite of the sincerest sympathy and compassion.	Катерины Ивановны, очевидно, даже побаивались; жильцы, один за другим, протеснились обратно к двери с тем странным внутренним ощущением довольства, которое всегда замечается, даже в самых близких людях, при внезапном несчастии с их ближним, и от которого не избавлен ни один человек, без исключения, несмотря даже на самое искреннее чувство сожаления и участия.
Voices outside were heard, however, speaking of the hospital and saying that they'd no business to make a disturbance here.	За дверью послышались, впрочем, голоса про больницу и что здесь не след беспокоить напрасно.
"No business to die!" cried Katerina Ivanovna, and she was rushing to the door to vent her wrath upon them, but in the doorway came face to face with Madame Lippevechsel who had only just heard of the accident and ran in to restore order.	- Умирать-то не след! - крикнула Катерина Ивановна и уже бросилась было растворить дверь, чтобы разразиться на них целым громом, но столкнулась в дверях с самою госпожой Липпевехзель, которая только что успела прослышать о несчастии и прибежала производить распорядок.
She was a particularly quarrelsome and irresponsible German.	Это была чрезвычайно вздорная и беспорядочная немка.
"Ah, my God!" she cried, clasping her hands, "your husband drunken horses have trampled!	- Ах, бог мой! - всплеснула она руками, - ваш муж пьян лошадь изтопталь.
To the hospital with him!	В больниц его!
I am the landlady!"	Я хозяйка!
"Amalia Ludwigovna, I beg you to recollect what you are saying," Katerina Ivanovna began haughtily (she always took a haughty tone with the landlady that she might "remember her place" and even now could not deny herself this satisfaction). "Amalia Ludwigovna..."	- Амалия Людвиговна! Прошу вас вспомнить о том, что вы говорите, - высокомерно начала было Катерина Ивановна (с хозяйкой она всегда говорила высокомерным тоном, чтобы та "помнила свое место", и даже теперь не могла отказать себе в этом удовольствии), - Амалия Людвиговна...
"I have you once before told that you to call me Amalia Ludwigovna may not dare; I am Amalia Ivanovna."	- Я вам сказал раз-на-прежде, что вы никогда не смель говориль мне Амаль Людвиговна; я Амаль-Иван!

"You are not Amalia Ivanovna, but Amalia Ludwigovna, and as I am not one of your despicable flatterers like Mr. Lebeziatnikov, who's laughing behind the door at this moment (a laugh and a cry of 'they are at it again' was in fact audible at the door) so I shall always call you Amalia Ludwigovna, though I fail to understand why you dislike that name.	- Вы не Амаль-Иван, а Амалия Людвиговна, и так как я не принадлежу к вашим подлым льстецам, как господин Лебезятников, который смеется теперь за дверью (за дверью действительно раздался смех и крик: "сцепились!"), то и буду всегда называть вас Амалией Людвиговной, хотя решительно не могу понять, почему вам это название не нравится.
You can see for yourself what has happened to Semyon Zaharovitch; he is dying.	Вы видите сами, что случилось с Семеном Захаровичем; он умирает.
I beg you to close that door at once and to admit no one.	Прошу вас сейчас запереть эту дверь и не впускать сюда никого.
Let him at least die in peace!	Дайте хоть умереть спокойно!
Or I warn you the Governor-General, himself, shall be informed of your conduct to-morrow.	Иначе, уверяю вас, завтра же поступок ваш будет известен самому генерал-губернатору.
The prince knew me as a girl; he remembers Semyon Zaharovitch well and has often been a benefactor to him.	Князь знал меня еще в девицах и очень хорошо помнит Семена Захаровича, которому много раз благодетельствовал.
Everyone knows that Semyon Zaharovitch had many friends and protectors, whom he abandoned himself from an honourable pride, knowing his unhappy weakness, but now (she pointed to Raskolnikov) a generous young man has come to our assistance, who has wealth and connections and whom Semyon Zaharovitch has known from a child. You may rest assured, Amalia Ludwigovna..."	Всем известно, что у Семена Захаровича было много друзей и покровителей, которых он сам оставил из благородной гордости, чувствуя несчастную свою слабость, но теперь (она указала на Раскольникова) нам помогает один великодушный молодой человек, имеющий средства и связи, и которого Семен Захарович знал еще в детстве, и будьте уверены, Амалия Людвиговна...
All this was uttered with extreme rapidity, getting quicker and quicker, but a cough suddenly cut short Katerina Ivanovna's eloquence.	Все это произнесено было чрезвычайною скороговоркой, чем дольше, тем быстрей, но кашель разом перервал красноречие Катерины Ивановны.
At that instant the dying man recovered consciousness and uttered a groan; she ran to him.	В эту минуту умирающий очнулся и простонал, и она побежала к нему.
The injured man opened his eyes and without recognition or understanding gazed at Raskolnikov who was bending over him.	Больной открыл глаза и, еще не узнавая и не понимая, стал вглядываться в стоявшего над ним Раскольникова.
He drew deep, slow, painful breaths; blood oozed at the corners of his mouth and drops of perspiration came out on his forehead.	Он дышал тяжело, глубоко и редко; на окраинах губ выдавилась кровь; пот выступил на лбу.
Not recognising Raskolnikov, he began looking round uneasily.	Не узнав Раскольникова, он беспокойно начал обводить глазами.
Katerina Ivanovna looked at him with a sad but stern face, and tears trickled from her eyes.	Катерина Ивановна смотрела на него грустным, но строгим взглядом, а из глаз ее текли слезы.
"My God!	- Боже мой!
His whole chest is crushed!	У него вся грудь раздавлена!
How he is bleeding," she said in despair.	Крови-то, крови! - проговорила она в отчаянии.
"We must take off his clothes.	- Надо снять с него все верхнее платье!

Turn a little, Semyon Zaharovitch, if you can," she cried to him.	Повернись немного, Семен Захарович, если можешь, - крикнула она ему.
Marmeladov recognised her.	Мармеладов узнал ее.
"A priest," he articulated huskily.	- Священника! - проговорил он хриплым голосом.
Katerina Ivanovna walked to the window, laid her head against the window frame and exclaimed in despair:	Катерина Ивановна отошла к окну, прислонилась лбом к оконной раме и с отчаянием воскликнула:
"Oh, cursed life!"	- О треклятая жизнь!
"A priest," the dying man said again after a moment's silence.	- Священника! - проговорил опять умирающий после минутного молчания.
"They've gone for him," Katerina Ivanovna shouted to him, he obeyed her shout and was silent.	- Пошли-и-и! - крикнула на него Катерина Ивановна; он послушался окрика и замолчал.
With sad and timid eyes he looked for her; she returned and stood by his pillow.	Робким, тоскливым взглядом отыскивал он ее глазами; она опять воротилась к нему и стала у изголовья.
He seemed a little easier but not for long.	Он несколько успокоился, но ненадолго.
Soon his eyes rested on little Lida, his favourite, who was shaking in the corner, as though she were in a fit, and staring at him with her wondering childish eyes.	Скоро глаза его остановились на маленькой Лидочке (его любимице), дрожавшей в углу, как в припадке, и смотревшей на него своими удивленными, детски пристальными глазами.
"A-ah," he signed towards her uneasily.	- А... а... - указывал он на нее с беспокойством.
He wanted to say something.	Ему что-то хотелось сказать.
"What now?" cried Katerina Ivanovna.	- Чего еще? - крикнула Катерина Ивановна.
"Barefoot, barefoot!" he muttered, indicating with frenzied eyes the child's bare feet.	- Босенькая! Босенькая! - бормотал он, полоумным взглядом указывая на босые ножки девочки.
"Be silent," Katerina Ivanovna cried irritably, "you know why she is barefooted."	- Молчи-и-и! - раздражительно крикнула Катерина Ивановна, - сам знаешь, почему босенькая!
"Thank God, the doctor," exclaimed Raskolnikov, relieved.	- Слава богу, доктор! - крикнул обрадованный Раскольников.
The doctor came in, a precise little old man, a German, looking about him mistrustfully; he went up to the sick man, took his pulse, carefully felt his head and with the help of Katerina Ivanovna he unbuttoned the blood-stained shirt, and bared the injured man's chest.	Вошел доктор, аккуратный старичок, немец, озираясь с недоверчивым видом; подошел к больному, взял пульс, внимательно ощупал голову и, с помощию Катерины Ивановны, отстегнул всю смоченную кровью рубашку и обнажил грудь больного.
It was gashed, crushed and fractured, several ribs on the right side were broken.	Вся грудь была исковеркана, измята и истерзана; несколько ребер с правой стороны изломано.
On the left side, just over the heart, was a large, sinister-looking yellowish-black bruise--a cruel kick from the horse's hoof.	С левой стороны, на самом сердце, было зловещее, большое, желтовато-черное пятно, жестокий удар копытом.
The doctor frowned.	Доктор нахмурился.

The policeman told him that he was caught in the wheel and turned round with it for thirty yards on the road.	Полицейский рассказал ему, что раздавленного захватило в колесо и тащило, вертя, шагов тридцать по мостовой.
"It's wonderful that he has recovered consciousness," the doctor whispered softly to Raskolnikov.	- Удивительно, как он еще очнулся, - шепнул потихоньку доктор Раскольникову.
"What do you think of him?" he asked.	- Что вы скажете? - спросил тот.
"He will die immediately."	- Сейчас умрет.
"Is there really no hope?"	- Неужели никакой надежды?
"Not the faintest!	- Ни малейшей!
He is at the last gasp....	При последнем издыхании...
His head is badly injured, too...	К тому же голова очень опасно ранена...
Hm...	Гм.
I could bleed him if you like, but... it would be useless.	Пожалуй, можно кровь отворить... но... это будет бесполезно.
He is bound to die within the next five or ten minutes."	Через пять или десять минут умрет непременно.
"Better bleed him then."	- Так уж отворите лучше кровь!
"If you like....	- Пожалуй...
But I warn you it will be perfectly useless."	Впрочем, я вас предупреждаю, это будет совершенно бесполезно.
At that moment other steps were heard; the crowd in the passage parted, and the priest, a little, grey old man, appeared in the doorway bearing the sacrament.	В это время послышались еще шаги, толпа в сенях раздвинулась, и на пороге появился священник с запасными дарами, седой старичок.
A policeman had gone for him at the time of the accident.	За ним ходил полицейский, еще с улицы.
The doctor changed places with him, exchanging glances with him.	Доктор тотчас же уступил ему место и обменялся с ним значительным взглядом.
Raskolnikov begged the doctor to remain a little while.	Раскольников упросил доктора подождать хоть немножко.
He shrugged his shoulders and remained.	Тот пожал плечами и остался.
All stepped back.	Все отступили.
The confession was soon over.	Исповедь длилась очень недолго.
The dying man probably understood little; he could only utter indistinct broken sounds.	Умирающий вряд ли хорошо понимал что-нибудь; произносить же мог только отрывистые, неясные звуки.
Katerina Ivanovna took little Lida, lifted the boy from the chair, knelt down in the corner by the stove and made the children kneel in front of her.	Катерина Ивановна взяла Лидочку, сняла со стула мальчика и, отойдя в угол к печке, стала на колени, а детей поставила на колени перед собой.

The little girl was still trembling; but the boy, kneeling on his little bare knees, lifted his hand rhythmically, crossing himself with precision and bowed down, touching the floor with his forehead, which seemed to afford him especial satisfaction.	Девочка только дрожала; мальчик же, стоя на голых коленочках, размеренно подымал ручонку, крестился полным крестом и кланялся в землю, стукаясь лбом, что, по-видимому, доставляло ему особенное удовольствие.
Katerina Ivanovna bit her lips and held back her tears; she prayed, too, now and then pulling straight the boy's shirt, and managed to cover the girl's bare shoulders with a kerchief, which she took from the chest without rising from her knees or ceasing to pray.	Катерина Ивановна закусывала губы и сдерживала слезы; она тоже молилась, изредка оправляя рубашечку на ребенке и успев набросить на слишком обнаженные плечи девочки косынку, которую достала с комода, не вставая с колен и молясь.
Meanwhile the door from the inner rooms was opened inquisitively again.	Между тем двери из внутренних комнат стали опять отворяться любопытными.
In the passage the crowd of spectators from all the flats on the staircase grew denser and denser, but they did not venture beyond the threshold.	В сенях же все плотнее и плотнее стеснялись зрители, жильцы со всей лестницы, не переступая, впрочем, за порог комнаты.
A single candle-end lighted up the scene.	Один только огарок освещал всю сцену.
At that moment Polenka forced her way through the crowd at the door.	В эту минуту из сеней, сквозь толпу, быстро протеснилась Поленька, бегавшая за сестрой.
She came in panting from running so fast, took off her kerchief, looked for her mother, went up to her and said,	Она вошла, едва переводя дух от скорого бега, сняла с себя платок, отыскала глазами мать, подошла к ней и сказала:
"She's coming, I met her in the street."	"Идет! на улице встретила!"
Her mother made her kneel beside her.	Мать пригнула ее на колени и поставила подле себя.
Timidly and noiselessly a young girl made her way through the crowd, and strange was her appearance in that room, in the midst of want, rags, death and despair.	Из толпы, неслышно и робко, протеснилась девушка, и странно было ее внезапное появление в этой комнате, среди нищеты, лохмотьев, смерти и отчаяния.
She, too, was in rags, her attire was all of the cheapest, but decked out in gutter finery of a special stamp, unmistakably betraying its shameful purpose.	Она была тоже в лохмотьях; наряд ее был грошовый, но разукрашенный по-уличному, под вкус и правила, сложившиеся в своем особом мире, с ярко и позорно выдающеюся целью.
Sonia stopped short in the doorway and looked about her bewildered, unconscious of everything. She forgot her fourth-hand, gaudy silk dress, so unseemly here with its ridiculous long train, and her immense crinoline that filled up the whole doorway, and her light-coloured shoes, and the parasol she brought with her, though it was no use at night, and the absurd round straw hat with its flaring flame-coloured feather.	Соня остановилась в сенях у самого порога, но не переходила за порог и глядела как потерянная, не сознавая, казалось, ничего, забыв и о своем перекупленном из четвертых рук, шелковом, неприличном здесь, цветном платье с длиннейшим и смешным хвостом, и необъятном кринолине, загородившем всю дверь, и о светлых ботинках, и об омбрельке, ненужной ночью, но которую она взяла с собой, и о смешной соломенной круглой шляпке с ярким огненного цвета пером.
Under this rakishly-tilted hat was a pale, frightened little face with lips parted and eyes staring in terror.	Из-под этой надетой мальчишески набекрень шляпки выглядывало худое, бледное и испуганное личико с раскрытым ртом и с неподвижными от ужаса глазами.

Sonia was a small thin girl of eighteen with fair hair, rather pretty, with wonderful blue eyes.	Соня была малого роста, лет восемнадцати, худенькая, но довольно хорошенькая блондинка, с замечательными голубыми глазами.
She looked intently at the bed and the priest; she too was out of breath with running.	Она пристально смотрела на постель, на священника; она тоже задыхалась от скорой ходьбы.
At last whispers, some words in the crowd probably, reached her.	Наконец шушуканье, некоторые слова в толпе, вероятно, до нее долетели.
She looked down and took a step forward into the room, still keeping close to the door.	Она потупилась, переступила шаг через порог и стала в комнате, но опять-таки в самых дверях.
The service was over.	Исповедь и причащение кончились.
Katerina Ivanovna went up to her husband again.	Катерина Ивановна снова подошла к постели мужа.
The priest stepped back and turned to say a few words of admonition and consolation to Katerina Ivanovna on leaving.	Священник отступил и, уходя, обратился было сказать два слова в напутствие и утешение Катерине Ивановне.
"What am I to do with these?" she interrupted sharply and irritably, pointing to the little ones.	- А куда я этих-то дену? - резко и раздражительно перебила она, указывая на малюток.
"God is merciful; look to the Most High for succour," the priest began.	- Бог милостив; надейтесь на помощь всевышнего,- начал было священник.
"Ach!	- Э-эх!
He is merciful, but not to us."	Милостив, да не до нас!
"That's a sin, a sin, madam," observed the priest, shaking his head.	- Это грех, грех, сударыня, - заметил священник, качая головой.
"And isn't that a sin?" cried Katerina Ivanovna, pointing to the dying man.	- А это не грех? - крикнула Катерина Ивановна, показывая на умирающего.
"Perhaps those who have involuntarily caused the accident will agree to compensate you, at least for the loss of his earnings."	- Быть может, те, которые были невольною причиной, согласятся вознаградить вас, хоть бы в потере доходов...
"You don't understand!" cried Katerina Ivanovna angrily waving her hand.	- Не понимаете вы меня! - раздражительно крикнула Катерина Ивановна, махнув рукой.
"And why should they compensate me?	- Да и за что вознаграждать-то?
Why, he was drunk and threw himself under the horses!	Ведь он сам, пьяный, под лошадей полез!
What earnings?	Каких доходов?
He brought us in nothing but misery.	От него не доходы, а только мука была.
He drank everything away, the drunkard!	Ведь он, пьяница, все пропивал.
He robbed us to get drink, he wasted their lives and mine for drink!	Нас обкрадывал да в кабак носил, ихнюю да мою жизнь в кабаке извел!
And thank God he's dying!	И слава богу, что помирает!
One less to keep!"	Убытку меньше!

"You must forgive in the hour of death, that's a sin, madam, such feelings are a great sin."	- Простить бы надо в предсмертный час, а это грех, сударыня, таковые чувства большой грех!
Katerina Ivanovna was busy with the dying man; she was giving him water, wiping the blood and sweat from his head, setting his pillow straight, and had only turned now and then for a moment to address the priest.	Катерина Ивановна суетилась около больного, она подавала ему пить, обтирала пот и кровь с головы, оправляла подушки и разговаривала с священником, изредка успевая оборотиться к нему между делом.
Now she flew at him almost in a frenzy.	Теперь же она вдруг набросилась на него почти в исступлении.
"Ah, father!	- Эх, батюшка!
That's words and only words!	Слова да слова одни!
Forgive!	Простить!
If he'd not been run over, he'd have come home to-day drunk and his only shirt dirty and in rags and he'd have fallen asleep like a log, and I should have been sousing and rinsing till daybreak, washing his rags and the children's and then drying them by the window and as soon as it was daylight I should have been darning them.	Вот он пришел бы сегодня пьяный, как бы не раздавили-то, рубашка-то на нем одна, вся заношенная, да в лохмотьях, так он бы завалился дрыхнуть, а я бы до рассвета в воде полоскалась, обноски бы его да детские мыла, да потом высушила бы за окном, да тут же, как рассветет, и штопать бы села, - вот моя и ночь!..
That's how I spend my nights!...	Так чего уж тут про прощение говорить!
What's the use of talking of forgiveness!	И то простила!
I have forgiven as it is!"	Глубокий, страшный кашель прервал ее слова.
A terrible hollow cough interrupted her words. She put her handkerchief to her lips and showed it to the priest, pressing her other hand to her aching chest.	Оно отхаркнулась в платок и сунула его напоказ священнику, с болью придерживая другою рукой грудь.
The handkerchief was covered with blood.	Платок был весь в крови...
The priest bowed his head and said nothing.	Священник поник головой и не сказал ничего.
Marmeladov was in the last agony; he did not take his eyes off the face of Katerina Ivanovna, who was bending over him again.	Мармеладов был в последней агонии; он не отводил своих глаз от лица Катерины Ивановны, склонившейся снова над ним.
He kept trying to say something to her; he began moving his tongue with difficulty and articulating indistinctly, but Katerina Ivanovna, understanding that he wanted to ask her forgiveness, called peremptorily to him:	Ему все хотелось что-то ей сказать; он было и начал, с усилием шевеля языком и неясно выговаривая слова, но Катерина Ивановна, понявшая, что он хочет просить у ней прощения, тотчас же повелительно крикнула на него:
"Be silent!	- Молчи-и-и!
No need!	Не надо!..
I know what you want to say!"	Знаю, что хочешь сказать!..
And the sick man was silent, but at the same instant his wandering eyes strayed to the doorway and he saw Sonia.	- И больной умолк; но в ту же минуту блуждающий взгляд его упал на дверь, и он увидал Соню...
Till then he had not noticed her: she was standing in the shadow in a corner.	До сих пор он не замечал ее: она стояла в углу и в тени.
"Who's that?	- Кто это?

Who's that?" he said suddenly in a thick gasping voice, in agitation, turning his eyes in horror towards the door where his daughter was standing, and trying to sit up.	Кто это? - проговорил он вдруг хриплым задыхающимся голосом, весь в тревоге, с ужасом указывая глазами на дверь, где стояла дочь и усиливаясь приподняться.
"Lie down!	- Лежи!
Lie do-own!" cried Katerina Ivanovna.	Лежи-и-и! - крикнула было Катерина Ивановна.
With unnatural strength he had succeeded in propping himself on his elbow.	Он дико и неподвижно смотрел некоторое время на дочь, как бы не узнавая ее.
He looked wildly and fixedly for some time on his daughter, as though not recognising her.	Да и ни разу еще он не видал ее в таком костюме.
He had never seen her before in such attire. Suddenly he recognised her, crushed and ashamed in her humiliation and gaudy finery, meekly awaiting her turn to say good-bye to her dying father.	Вдруг он узнал ее, приниженную, убитую, расфранченную и стыдящуюся, смиренно ожидающую своей очереди проститься с умирающим отцом.
His face showed intense suffering.	Бесконечное страдание изобразилось в лице его.
"Sonia!	- Соня!
Daughter!	Дочь!
Forgive!" he cried, and he tried to hold out his hand to her, but losing his balance, he fell off the sofa, face downwards on the floor. They rushed to pick him up, they put him on the sofa; but he was dying.	Прости! - крикнул он и хотел было протянуть к ней руку, но, потеряв опору, сорвался и грохнулся с дивана, прямо лицом наземь; бросились поднимать его, положили, но он уже отходил.
Sonia with a faint cry ran up, embraced him and remained so without moving.	Соня слабо вскрикнула, подбежала, обняла его и так и замерла в этом объятии.
He died in her arms.	Он умер у нее в руках.
"He's got what he wanted," Katerina Ivanovna cried, seeing her husband's dead body. "Well, what's to be done now?	- Добился своего! - крикнула Катерина Ивановна, увидав труп мужа, - ну, что теперь делать!
How am I to bury him!	Чем я похороню его!
What can I give them to-morrow to eat?"	А чем их-то, их-то завтра чем накормлю?
Raskolnikov went up to Katerina Ivanovna.	Раскольников подошел к Катерине Ивановне.
"Katerina Ivanovna," he began, "last week your husband told me all his life and circumstances.... Believe me, he spoke of you with passionate reverence.	- Катерина Ивановна, - начал он ей, - на прошлой неделе ваш покойный муж рассказал мне всю свою жизнь и все обстоятельства...
From that evening, when I learnt how devoted he was to you all and how he loved and respected you especially, Katerina Ivanovna, in spite of his unfortunate weakness, from that evening we became friends....	Будьте уверены, что он говорил об вас с восторженным уважением. С этого вечера, когда я узнал, как он всем вам был предан и как особенно вас, Катерина Ивановна, уважал и любил, несмотря на свою несчастную слабость, с этого вечера мы и стали друзьями...
Allow me now... to do something... to repay my debt to my dead friend.	Позвольте же мне теперь... способствовать... к отданию долга моему покойному другу.

Here are twenty roubles, I think--and if that can be of any assistance to you, then... I... in short, I will come again, I will be sure to come again... I shall, perhaps, come again to-morrow....	Вот тут... двадцать рублей, кажется, - и если это может послужить вам в помощь, то... я... одним словом, я зайду - я непременно зайду... я, может быть, еще завтра зайду...
Good-bye!"	Прощайте!
And he went quickly out of the room, squeezing his way through the crowd to the stairs. But in the crowd he suddenly jostled against Nikodim Fomitch, who had heard of the accident and had come to give instructions in person.	И он быстро вышел из комнаты, поскорей протесняясь через толпу на лестницу; но в толпе вдруг столкнулся с Никодимом Фомичом, узнавшим о несчастии и пожелавшим распорядиться лично.
They had not met since the scene at the police station, but Nikodim Fomitch knew him instantly.	Со времени сцены в конторе они не видались, но Никодим Фомич мигом узнал его.
"Ah, is that you?" he asked him.	- А, это вы? - спросил он его.
"He's dead," answered Raskolnikov.	- Умер, - отвечал Раскольников.
"The doctor and the priest have been, all as it should have been.	- Был доктор, был священник, все в порядке.
Don't worry the poor woman too much, she is in consumption as it is.	Не беспокойте очень бедную женщину, она и без того в чахотке.
Try and cheer her up, if possible... you are a kind-hearted man, I know..." he added with a smile, looking straight in his face.	Ободрите ее, если чем можете... Ведь вы добрый человек, я знаю... - прибавил он с усмешкой, смотря ему прямо в глаза.
"But you are spattered with blood," observed Nikodim Fomitch, noticing in the lamplight some fresh stains on Raskolnikov's waistcoat.	- А как вы, однако ж, кровью замочились, -заметил Никодим Фомич, разглядев при свете фонаря несколько свежих пятен на жилете Раскольникова.
"Yes... I'm covered with blood," Raskolnikov said with a peculiar air; then he smiled, nodded and went downstairs.	- Да, замочился... я весь в крови! - проговорил с каким-то особенным видом Раскольников, затем улыбнулся, кивнул головой и пошел вниз по лестнице.
He walked down slowly and deliberately, feverish but not conscious of it, entirely absorbed in a new overwhelming sensation of life and strength that surged up suddenly within him.	Он сходил тихо, не торопясь, весь в лихорадке и, не сознавая, того, полный одного, нового, необъятного ощущения вдруг прихлынувшей полной и могучей жизни.
This sensation might be compared to that of a man condemned to death who has suddenly been pardoned.	Это ощущение могло походить на ощущение приговоренного к смертной казни, которому вдруг и неожиданно объявляют прощение.
Halfway down the staircase he was overtaken by the priest on his way home; Raskolnikov let him pass, exchanging a silent greeting with him.	На половине лестницы нагнал его возвращавшийся домой священник; Раскольников молча пропустил его вперед, разменявшись с ним безмолвным поклоном.
He was just descending the last steps when he heard rapid footsteps behind him.	Но уже сходя последние ступени, он услышал вдруг поспешные шаги за собою.
Someone overtook him; it was Polenka. She was running after him, calling	Кто-то догонял его. Это была Поленька; она бежала за ним и звала его:
"Wait! wait!"	"Послушайте! Послушайте!"
He turned round.	Он обернулся к ней.

She was at the bottom of the staircase and stopped short a step above him.	Та сбежала последнюю лестницу и остановилась вплоть перед ним, ступенькой выше его.
A dim light came in from the yard.	Тусклый свет проходил со двора.
Raskolnikov could distinguish the child's thin but pretty little face, looking at him with a bright childish smile.	Раскольников разглядел худенькое, но милое личико девочки, улыбавшееся ему и весело, по-детски, на него смотревшее.
She had run after him with a message which she was evidently glad to give.	Она прибежала с поручением, которое, видимо, ей самой очень нравилось.
"Tell me, what is your name?... and where do you live?" she said hurriedly in a breathless voice.	- Послушайте, как вас зовут?.. а еще: где вы живете? - спросила она торопясь, задыхающимся голоском.
He laid both hands on her shoulders and looked at her with a sort of rapture.	Он положил ей обе руки на плечи и с каким-то счастьем глядел на нее.
It was such a joy to him to look at her, he could not have said why.	Ему так приятно было на нее смотреть, - он сам не знал почему.
"Who sent you?"	- А кто вас прислал?
"Sister Sonia sent me," answered the girl, smiling still more brightly.	- А меня прислала сестрица Соня, - отвечала девочка, еще веселее улыбаясь.
"I knew it was sister Sonia sent you."	- Я так и знал, что вас прислала сестрица Соня.
"Mamma sent me, too... when sister Sonia was sending me, mamma came up, too, and said	- Меня и мамаша тоже прислала. Когда сестрица Соня стала посылать, мамаша тоже подошла и сказала:
'Run fast, Polenka.'"	"Поскорей беги, Поленька!"
"Do you love sister Sonia?"	- Любите вы сестрицу Соню?
"I love her more than anyone," Polenka answered with a peculiar earnestness, and her smile became graver.	- Я ее больше всех люблю! - с какою-то особенною твердостию проговорила Поленька, и улыбка ее стала вдруг серьезнее.
"And will you love me?"	- А меня любить будете?
By way of answer he saw the little girl's face approaching him, her full lips naively held out to kiss him.	Вместо ответа он увидел приближающееся к нему личико девочки и пухленькие губки, наивно протянувшиеся поцеловать его.
Suddenly her arms as thin as sticks held him tightly, her head rested on his shoulder and the little girl wept softly, pressing her face against him.	Вдруг тоненькие, как спички, руки ее обхватили его крепко-крепко, голова склонилась к его плечу, и девочка тихо заплакала, прижимаясь лицом к нему все крепче и крепче.
"I am sorry for father," she said a moment later, raising her tear-stained face and brushing away the tears with her hands. "It's nothing but misfortunes now," she added suddenly with that peculiarly sedate air which children try hard to assume when they want to speak like grown-up people.	- Папочку жалко! - проговорила она через минуту, поднимая свое заплаканное личико и вытирая руками слезы, - все такие теперь несчастия пошли, - прибавила она неожиданно, с тем особенно солидным видом, который усиленно принимают дети, когда захотят вдруг говорить как "большие".
"Did your father love you?"	- А папаша вас любил?

"He loved Lida most," she went on very seriously without a smile, exactly like grown-up people, "he loved her because she is little and because she is ill, too. And he always used to bring her presents. But he taught us to read and me grammar and scripture, too," she added with dignity. "And mother never used to say anything, but we knew that she liked it and father knew it, too. And mother wants to teach me French, for it's time my education began."	- Он Лидочку больше всех нас любил, -продолжала она очень серьезно и не улыбаясь, уже совершенно как говорят большие, - потому любил, что она маленькая, и оттого еще, что больная, и ей всегда гостинцу носил, а нас он читать учил, а меня грамматике и закону божию, - прибавила она с достоинством, - а мамочка ничего не говорила, а только мы знали, что она это любит, и папочка знал, а мамочка меня хочет по-французски учить, потому что мне уже пора получать образование.
"And do you know your prayers?"	- А молиться вы умеете?
"Of course, we do!	- О, как же, умеем!
We knew them long ago. I say my prayers to myself as I am a big girl now, but Kolya and Lida say them aloud with mother. First they repeat the	Давно уже; я, как уж большая, то молюсь сама про себя, а Коля с Лидочкой вместе с мамашей вслух; сперва
'Ave Maria' and then another prayer:	"Богородицу" прочитают, а потом еще одну молитву:
'Lord, forgive and bless sister Sonia,' and then another,	"Боже, прости и благослови сестрицу Соню", а потом еще:
'Lord, forgive and bless our second father.' For our elder father is dead and this is another one, but we do pray for the other as well."	"Боже, прости и благослови нашего другого папашу", потому что наш старший папаша уже умер, а этот ведь нам другой, а мы и об том тоже молимся.
"Polenka, my name is Rodion. Pray sometimes for me, too. 'And Thy servant Rodion,' nothing more."	- Полечка, меня зовут Родион; помолитесь когда-нибудь и обо мне: " и раба Родиона" -больше ничего.
"I'll pray for you all the rest of my life," the little girl declared hotly, and suddenly smiling again she rushed at him and hugged him warmly once more.	- Всю мою будущую жизнь буду об вас молиться, - горячо проговорила девочка и вдруг опять засмеялась, бросилась к нему и крепко опять обняла его.
Raskolnikov told her his name and address and promised to be sure to come next day.	Раскольников сказал ей свое имя, дал адрес и обещался завтра же непременно зайти.
The child went away quite enchanted with him.	Девочка ушла в совершенном от него восторге.
It was past ten when he came out into the street.	Был час одиннадцатый, когда он вышел на улицу.
In five minutes he was standing on the bridge at the spot where the woman had jumped in.	Через пять минут он стоял на мосту ровно на том самом месте, с которого давеча бросилась женщина.
"Enough," he pronounced resolutely and triumphantly. "I've done with fancies, imaginary terrors and phantoms!	"Довольно! - произнес он решительно и торжественно, - прочь миражи, прочь напускные страхи, прочь привидения!..
Life is real! haven't I lived just now?	Есть жизнь! Разве я сейчас не жил?
My life has not yet died with that old woman!	Не умерла еще моя жизнь вместе с старою старухой!
The Kingdom of Heaven to her--and now enough, madam, leave me in peace!	Царство ей небесно и - довольно, матушка, пора на покой!

Now for the reign of reason and light... and of will, and of strength... and now we will see!	Царство рассудка и света теперь и... и воли, и силы... и посмотрим теперь!
We will try our strength!" he added defiantly, as though challenging some power of darkness. "And I was ready to consent to live in a square of space!	Померяемся теперь! - прибавил он заносчиво, как бы обращаясь к какой-то темной силе и вызывая ее. - А ведь я уже соглашался жить на аршине пространства!
"I am very weak at this moment, but... I believe my illness is all over.	... Слаб я очень в эту минуту, но... кажется, вся болезнь прошла.
I knew it would be over when I went out.	Я и знал, что пройдет, когда вышел давеча.
By the way, Potchinkov's house is only a few steps away.	Кстати: дом Починкова, это два шага... пусть выиграет заклад!..
I certainly must go to Razumihin even if it were not close by... let him win his bet!	Пусть и он потешится, - ничего, пусть!..
Let us give him some satisfaction, too--no matter! Strength, strength is what one wants, you can get nothing without it, and strength must be won by strength--that's what they don't know," he added proudly and self-confidently and he walked with flagging footsteps from the bridge.	Сила, сила нужна: без силы ничего не возьмешь; а силу надо добывать силой же, вот этого-то они и не знают", - прибавил он гордо и самоуверенно и пошел, едва переводя ноги, с моста.
Pride and self-confidence grew continually stronger in him; he was becoming a different man every moment.	Гордость и самоуверенность нарастали в нем каждую минуту; уже в следующую минуту это становился не тот человек, что был в предыдущую.
What was it had happened to work this revolution in him?	Что же, однако, случилось такого особенного, что так перевернуло его?
He did not know himself; like a man catching at a straw, he suddenly felt that he, too, 'could live, that there was still life for him, that his life had not died with the old woman.'	Да он и сам не знал; ему, как хватавшемуся за соломинку, вдруг показалось, что и ему "можно жить, что есть еще жизнь, что не умерла его жизнь вместе с старою старухой".
Perhaps he was in too great a hurry with his conclusions, but he did not think of that.	Может быть, он слишком поспешил заключением, но он об этом не думал.
"But I did ask her to remember 'Thy servant Rodion' in her prayers," the idea struck him. "Well, that was... in case of emergency," he added and laughed himself at his boyish sally.	"А раба-то Родиона попросил, однако, помянуть, -мелькнуло вдруг в его голове, - ну да это... на всякий случай!" - прибавил он, и сам тут же засмеялся над своею мальчишескою выходкой.
He was in the best of spirits.	Он был в превосходнейшем расположении духа.
He easily found Razumihin; the new lodger was already known at Potchinkov's and the porter at once showed him the way.	Он легко отыскал Разумихина; в доме Починкова нового жильца уже знали, и дворник тотчас указал ему дорогу.
Half-way upstairs he could hear the noise and animated conversation of a big gathering of people.	Уже с половины лестницы можно было различить шум и оживленный говор большого собрания.
The door was wide open on the stairs; he could hear exclamations and discussion.	Дверь на лестницу была отворена настежь; слышались крики и споры.
Razumihin's room was fairly large; the company consisted of fifteen people.	Комната Разумихина была довольно большая, собрание же было человек в пятнадцать.

Raskolnikov stopped in the entry, where two of the landlady's servants were busy behind a screen with two samovars, bottles, plates and dishes of pie and savouries, brought up from the landlady's kitchen.	Раскольников остановился в прихожей. Тут, за перегородкой, две хозяйские служанки хлопотали около двух больших самоваров, около бутылок, тарелок и блюд с пирогом и закусками, принесенных с хозяйской кухни.
Raskolnikov sent in for Razumihin.	Раскольников послал за Разумихиным.
He ran out delighted.	Тот прибежал в восторге.
At the first glance it was apparent that he had had a great deal to drink and, though no amount of liquor made Razumihin quite drunk, this time he was perceptibly affected by it.	С первого взгляда заметно было, что он необыкновенно много выпил, и хотя Разумихин почти никогда не мог напиться допьяна, но на этот раз что-то было заметно.
"Listen," Raskolnikov hastened to say, "I've only just come to tell you you've won your bet and that no one really knows what may not happen to him.	- Слушай, - поспешил Раскольников, - я пришел только сказать, что ты заклад выиграл и что действительно никто не знает, что с ним может случиться.
I can't come in; I am so weak that I shall fall down directly.	Войти же я не могу: я так слаб, что сейчас упаду.
And so good evening and good-bye!	И потому здравствуй и прощай!
Come and see me to-morrow."	А завтра ко мне приходи...
"Do you know what? I'll see you home.	- Знаешь что, провожу я тебя домой!
If you say you're weak yourself, you must..."	Уж когда ты сам говоришь, что слаб, то...
"And your visitors?	- А гости?
Who is the curly-headed one who has just peeped out?"	Кто этот курчавый, вот что сейчас сюда заглянул?
"He?	- Этот?
Goodness only knows!	А черт его знает!
Some friend of uncle's, I expect, or perhaps he has come without being invited...	Дядин знакомый, должно быть, а может, и сам пришел...
I'll leave uncle with them, he is an invaluable person, pity I can't introduce you to him now.	С ними я оставлю дядю; это драгоценнейший человек; жаль, что ты не можешь теперь познакомиться.
But confound them all now!	А впрочем, черт с ними со всеми!
They won't notice me, and I need a little fresh air, for you've come just in the nick of time--another two minutes and I should have come to blows!	Им теперь не до меня да и мне надо освежиться, потому, брат, ты кстати пришел: еще две минуты, и я бы там подрался, ей-богу! Врут такую дичь...
They are talking such a lot of wild stuff... you simply can't imagine what men will say!	Ты представить себе не можешь, до какой степени может изовраться наконец человек!
Though why shouldn't you imagine?	Впрочем, как не представить?
Don't we talk nonsense ourselves?	Мы-то сами разве не врем?
And let them... that's the way to learn not to!...	Да и пусть врут: зато потом врать не будут...
Wait a minute, I'll fetch Zossimov."	Посиди минутку, я приведу Зосимова.

Zossimov pounced upon Raskolnikov almost greedily; he showed a special interest in him; soon his face brightened.	Зосимов с какою-то даже жадностию накинулся на Раскольникова; в нем заметно было какое-то особенное любопытство; скоро лицо его прояснилось.
"You must go to bed at once," he pronounced, examining the patient as far as he could, "and take something for the night.	- Немедленно спать, - решил он, осмотрев, по возможности, пациента, - а на ночь принять бы одну штучку.
Will you take it?	Примете?
I got it ready some time ago... a powder."	Я еще давеча заготовил... порошочек один.
"Two, if you like," answered Raskolnikov.	- Хоть два, - отвечал Раскольников.
The powder was taken at once.	Порошок был тут же принят.
"It's a good thing you are taking him home," observed Zossimov to Razumihin--"we shall see how he is to-morrow, to-day he's not at all amiss--a considerable change since the afternoon.	- Это очень хорошо, что ты сам его поведешь,- заметил Зосимов Разумихину; - что завтра будет, увидим, а сегодня очень даже недурно: значительная перемена с давешнего.
Live and learn..."	Век живи, век учись...
"Do you know what Zossimov whispered to me when we were coming out?" Razumihin blurted out, as soon as they were in the street.	- Знаешь, что мне сейчас Зосимов шепнул, как мы выходили, - брякнул Разумихин, только что они вышли на улицу.
"I won't tell you everything, brother, because they are such fools.	- Я, брат, тебе все прямо скажу, потому что они дураки.
Zossimov told me to talk freely to you on the way and get you to talk freely to me, and afterwards I am to tell him about it, for he's got a notion in his head that you are... mad or close on it.	Зосимов велел мне болтать с тобою дорогой и тебя заставить болтать, и потом ему рассказать, потому что у него идея... что ты... сумасшедший или близок к тому.
Only fancy!	Вообрази ты это себе!
In the first place, you've three times the brains he has; in the second, if you are not mad, you needn't care a hang that he has got such a wild idea; and thirdly, that piece of beef whose specialty is surgery has gone mad on mental diseases, and what's brought him to this conclusion about you was your conversation to-day with Zametov."	Во-первых, ты втрое его умнее, во-вторых, если ты не помешанный, так тебе наплевать на то, что у него такая дичь в голове, а в-третьих, этот кусок мяса, и по специальности своей - хирург, помешался теперь на душевных болезнях, а насчет тебя повернул его окончательно сегодняшний разговор твой с Заметовым.
"Zametov told you all about it?"	- Заметов все тебе рассказал?
"Yes, and he did well.	- Все, и отлично сделал.
Now I understand what it all means and so does Zametov....	Я теперь всю подноготную понял, и Заметов понял...
Well, the fact is, Rodya... the point is...	Ну, да одним словом, Родя... дело в том...
I am a little drunk now....	Я теперь пьян капельку...
But that's... no matter... the point is that this idea... you understand? was just being hatched in their brains... you understand?	Но это ничего... дело в том, что эта мысль... понимаешь? действительно у них наклевывалась... понимаешь?

That is, no one ventured to say it aloud, because the idea is too absurd and especially since the arrest of that painter, that bubble's burst and gone for ever.	То есть они никто не смели ее вслух высказывать, потому дичь нелепейшая, и особенно когда этого красильщика взяли, все это лопнуло и погасло навеки.
But why are they such fools?	Но зачем же они дураки?
I gave Zametov a bit of a thrashing at the time--that's between ourselves, brother; please don't let out a hint that you know of it; I've noticed he is a ticklish subject; it was at Luise Ivanovna's. But to-day, to-day it's all cleared up.	Я тогда Заметова немного поколотил, - это между нами, брат; пожалуйста, и намека не подавай, что знаешь; я заметил, что он щекотлив; у Лавизы было, - но сегодня, сегодня все стало ясно.
That Ilya Petrovitch is at the bottom of it!	Главное, этот Илья Петрович!
He took advantage of your fainting at the police station, but he is ashamed of it himself now; I know that..."	Он тогда воспользовался твоим обмороком в конторе, да и самому потом стыдно стало; я ведь знаю...
Raskolnikov listened greedily.	Раскольников жадно слушал.
Razumihin was drunk enough to talk too freely.	Разумихин спьяну пробалтывался.
"I fainted then because it was so close and the smell of paint," said Raskolnikov.	- Я в обморок оттого тогда упал, что было душно и краской масляною пахло, - сказал Раскольников.
"No need to explain that!	- Еще объясняет!
And it wasn't the paint only: the fever had been coming on for a month; Zossimov testifies to that!	Да и не одна краска: воспаление весь месяц приготовлялось; Зосимов-то налицо!
But how crushed that boy is now, you wouldn't believe!	А только как этот мальчишка теперь убит, так ты себе представить не можешь!
' I am not worth his little finger,' he says.	"Мизинца, говорит, этого человека не стою!"
Yours, he means.	Твоего, то есть.
He has good feelings at times, brother.	У него иногда, брат, добрые чувства.
But the lesson, the lesson you gave him to-day in the Palais de Cristal, that was too good for anything!	Но урок, урок ему сегодняшний в "Хрустальном дворце", это верх совершенства!
You frightened him at first, you know, he nearly went into convulsions!	Ведь ты его испугал сначала, до судорог довел!
You almost convinced him again of the truth of all that hideous nonsense, and then you suddenly-put out your tongue at him:	Ты ведь почти заставил его опять убедиться во всей этой безобразной бессмыслице и потом, вдруг, - язык ему выставил:
' There now, what do you make of it?'	"На, дескать, что, взял!"
It was perfect!	Совершенство!
He is crushed, annihilated now!	Раздавлен, уничтожен теперь!
It was masterly, by Jove, it's what they deserve!	Мастер ты, ей-богу, так их и надо.
Ah, that I wasn't there!	Эх, не было меня там!
He was hoping to see you awfully.	Ждал он тебя теперь ужасно.
Porfiry, too, wants to make your acquaintance..."	Порфирий тоже желает с тобой познакомиться...

"Ah!... he too... but why did they put me down as mad?"	- А... уж и этот... А в сумасшедшие-то меня почему записали?
"Oh, not mad.	- То есть не в сумасшедшие.
I must have said too much, brother....	Я, брат, кажется, слишком тебе разболтался...
What struck him, you see, was that only that subject seemed to interest you; now it's clear why it did interest you; knowing all the circumstances... and how that irritated you and worked in with your illness...	Поразило, видишь ли, его давеча то, что тебя один только этот пункт интересует; теперь ясно, почему интересует; зная все обстоятельства... и как это тебя раздражило тогда и вместе с болезнью сплелось...
I am a little drunk, brother, only, confound him, he has some idea of his own...	Я, брат, пьян немного, только, черт его знает, у него какая-то есть своя идея...
I tell you, he's mad on mental diseases.	Я тебе говорю: на душевных болезнях помешался.
But don't you mind him..."	А только ты плюнь...
For half a minute both were silent.	С полминуты оба помолчали.
"Listen, Razumihin," began Raskolnikov, "I want to tell you plainly: I've just been at a death-bed, a clerk who died... I gave them all my money... and besides I've just been kissed by someone who, if I had killed anyone, would just the same... in fact I saw someone else there... with a flame-coloured feather... but I am talking nonsense; I am very weak, support me... we shall be at the stairs directly..."	- Слушай, Разумихин, - заговорил Раскольников, -я тебе хочу сказать прямо: я сейчас у мертвого был, один чиновник умер... я там все мои деньги отдал... и, кроме того, меня целовало сейчас одно существо, которое, если б я и убил кого-нибудь, тоже бы... одним словом, я там видел еще другое одно существо... с огненным пером... а впрочем, я завираюсь; я очень слаб, поддержи меня... сейчас ведь и лестница...
"What's the matter?	- Что с тобой?
What's the matter with you?" Razumihin asked anxiously.	Что с тобой? - спрашивал встревоженный Разумихин.
"I am a little giddy, but that's not the point, I am so sad, so sad... like a woman.	- Г олова немного кружится, только не в том дело, а в том, что мне так грустно, так грустно! точно женщине... право!
Look, what's that?	Смотри, это что?
Look, look!"	Смотри! смотри!
"What is it?"	- Что такое?
"Don't you see?	- Разве не видишь?
A light in my room, you see?	Свет в моей комнате, видишь?
Through the crack..."	В щель...
They were already at the foot of the last flight of stairs, at the level of the landlady's door, and they could, as a fact, see from below that there was a light in Raskolnikov's garret.	Они уже стояли перед последнею лестницей, рядом с хозяйкиною дверью, и действительно заметно было снизу, что в каморке Раскольникова свет.
"Queer!	- Странно!
Nastasya, perhaps," observed Razumihin.	Настасья, может быть, - заметил Разумихин.

"She is never in my room at this time and she must be in bed long ago, but...	- Никогда ее в это время у меня не бывает, да и спит она давно, но... мне все равно!
I don't care!	Прощай!
Good-bye!"	- Что ты?
"What do you mean?	Да я провожу тебя, вместе войдем!
I am coming with you, we'll come in together!" "I know we are going in together, but I want to shake hands here and say good-bye to you here.	- Знаю, что вместе войдем, но мне хочется здесь пожать тебе руку и здесь с тобой проститься.
So give me your hand, good-bye!"	Ну, давай руку, прощай!
"What's the matter with you, Rodya?"	- Что с тобой, Родя?
"Nothing... come along... you shall be witness."	- Ничего; пойдем; ты будешь свидетелем...
They began mounting the stairs, and the idea struck Razumihin that perhaps Zossimov might be right after all.	Они стали взбираться на лестницу, и у Разумихина мелькнула мысль, что Зосимов-то, может быть, прав.
"Ah, I've upset him with my chatter!" he muttered to himself.	"Эх! Расстроил я его моей болтовней!" -пробормотал он про себя.
When they reached the door they heard voices in the room.	Вдруг, подходя к двери, они услышали в комнате голоса.
"What is it?" cried Razumihin.	- Да что тут такое? - вскричал Разумихин.
Raskolnikov was the first to open the door; he flung it wide and stood still in the doorway, dumbfoundered.	Раскольников первый взялся за дверь и отворил ее настежь, отворил и стал на пороге как вкопанный.
His mother and sister were sitting on his sofa and had been waiting an hour and a half for him.	Мать и сестра его сидели у него на диване и ждали уже полтора часа.
Why had he never expected, never thought of them, though the news that they had started, were on their way and would arrive immediately, had been repeated to him only that day?	Почему же он всего менее их ожидал и всего менее о них думал, несмотря на повторившееся даже сегодня известие, что они выезжают, едут, сейчас прибудут?
They had spent that hour and a half plying Nastasya with questions. She was standing before them and had told them everything by now.	Все эти полтора часа они наперебив расспрашивали Настасью, стоявшую и теперь перед ними и уже успевшую рассказать им всю подноготную.
They were beside themselves with alarm when they heard of his "running away" to-day, ill and, as they understood from her story, delirious!	Они себя не помнили от испуга, когда услышали, что он "сегодня сбежал", больной и, как видно из рассказа, непременно в бреду!
"Good Heavens, what had become of him?"	"Боже, что с ним!"
Both had been weeping, both had been in anguish for that hour and a half.	Обе плакали, обе вынесли крестную муку в эти полтора часа ожидания.
A cry of joy, of ecstasy, greeted Raskolnikov's entrance.	Радостный, восторженный крик встретил появление Раскольникова.
Both rushed to him.	Обе бросились к нему.
But he stood like one dead; a sudden intolerable sensation struck him like a thunderbolt.	Но он стоял как мертвый; невыносимое внезапное сознание ударило в него как громом.

He did not lift his arms to embrace them, he could not.	Да и руки его не поднимались обнять их: не могли.
His mother and sister clasped him in their arms, kissed him, laughed and cried.	Мать и сестра сжимали его в объятиях, целовали его, смеялись плакали...
He took a step, tottered and fell to the ground, fainting.	Он ступил шаг, покачнулся и рухнулся на пол в обмороке.
Anxiety, cries of horror, moans...	Тревога, крики ужаса, стоны...
Razumihin who was standing in the doorway flew into the room, seized the sick man in his strong arms and in a moment had him on the sofa.	Разумихин, стоявший на пороге, влетел в комнату, схватил больного в свои мощные руки, и тот мигом очутился на диване.
"It's nothing, nothing!" he cried to the mother and sister—"it's only a faint, a mere trifle!	- Ничего, ничего! - кричал он матери и сестре, -это обморок, это дрянь!
Only just now the doctor said he was much better, that he is perfectly well!	Сейчас только доктор сказал, что ему гораздо лучше, что он совершенно здоров!
Water!	Воды!
See, he is coming to himself, he is all right again!"	Ну, вот уж он и приходит в себя, ну, вот и очнулся!..
And seizing Dounia by the arm so that he almost dislocated it, he made her bend down to see that "he is all right again."	И схватив за руку Дунечку так, что чуть не вывернул ей руки, он пригнул ее посмотреть на то, что "вот уж он и очнулся".
The mother and sister looked on him with emotion and gratitude, as their Providence. They had heard already from Nastasya all that had been done for their Rodya during his illness, by this "very competent young man," as Pulcheria Alexandrovna Raskolnikov called him that evening in conversation with Dounia.	И мать и сестра смотрели на Разумихина как на провидение, с умилением и благодарностью; они уже слышали от Настасьи, чем был для их Роди, во все время болезни, этот "расторопный молодой человек", как назвала его, в тот же вечер, в интимном разговоре с Дуней, сама Пульхерия Александровна Раскольникова.