Преторианец. Кентурия особого назначения

Глава 8 Фромены

Отзеленела, отпахла весна. Апрель сменился маем, за маем пришел июнь. Россыпи алых маков и тюльпанов в степи смывались нежно-голубым разливом незабудок. К середке лета настала пора темно-лиловых покровов шалфея, а еще позже холмы и низины присыпала белая пороша клевера, заснежив простор до мутного синего горизонта.

Разгорелось лето, и на Антиохию-Маргиану опустилась сухая жара. Стало душно, как в сауне. Синее небо вылиняло, повисло ярко-белой фосфоресцирующей твердью. Солнце на нем почти не выделялось – дневное светило будто поплавилось и растеклось по небосводу.

Повел отсчет дням август месяц. Трава на пастбищах побурела и завяла, желтая река Марг почти перестала журчать, слегка подпитывая озеро Зота.

Жизнь Сергея, Эдика, Искандера и Гефестая потихоньку налаживалась. Тиридат всех пристроил, а единоверцу Гефестаю доверил даже вести хозяйство в своем имении-дастакерте.

Уже к началу лета Лобанов с Эдиком болтали на латыни не хуже Искандера или Гефестая, вот только фехтование давалось им куда труднее. А время на дворе такое стояло, что без меча – никуда! Пропадешь или заделаешься рабом того, кто с холодным оружием дружен. Сыновья Тиндара и Ярная были ребятами античными, они еще ходить толком не умели, а с акинаками да с эллинскими ксифосами баловались уже. А вот ты попробуй, приучи взрослого дядю клинком махать! Замучишься наставлять! Но «античные ребята» и тут сладили. Искандер тренировал Эдика Чанбу, Гефестай натаскивал Лобанова. Вкопали на задах дастакерта пару столбов, всучили «салабонам» по деревянному мечу и давай гонять! Руби столб! Коли! Как щит держишь? Куда открылся? А ну, на исходную! Кто устал?! Ты устал? Ничего не знаю! В поединке перекуров не устраивают! Ну и что, что деревянный меч вдвое тяжелее настоящего? Тяжело в учении, легко в бою! Ущучил? Марш на позицию! Щит – раз! Меч к бою! Руби! Коли!

И терпели Сергей с Эдиком, постигали помаленьку науку побеждать, а куда денешься? Панкратион – штука полезная, кто спорит, так ведь не всякий бой выиграешь врукопашную…

– Ариясахт! – трубно взревел Гефестай. – Скоро ты вино погрузишь? Или до ночи собираешься колупаться?

– Скоро! Скоро, господин! – зачастил Ариясахт – маленький, кругленький, словно колобок, с блестящей плешью, похожей на тонзуру. – Совсем мало осталось!

Докатившись до хумхоны – винного погреба, Ариясахт замахал руками, как регулировщик на перекрестке, и рабы, таскавшие по двое тяжелые глиняные хумы с вином, забегали живее. Лохматые верблюды, надменно держа головы, приседали, складывали голенастые ноги, дозволяя себя нагрузить. Лохматые мадубары, перевозчики вина, бережно заматывали хумы в толстый войлок и крепили животным на бока.

– Поставщик Двора Его Величества шахиншаха Хосроя Первого! – хвастливо напыжился Гефестай. – Не абы как!

– Куркуль ты, – улыбнулся Сергей, но друг на него не обиделся.

– Эй, Валарш, Шапур! – поманил Гефестай двух рабов с носилками, в которых грузно покачивался хум, и велел: – Ставьте на землю.

Рабы, радуясь передышке, осторожно опустили носилки. Гефестай важно приблизился, со знанием дела поковырял затычку на горле сосуда.

– «В хуме этом от виноградника Аппадакан, что в урочище Арайзаты, вина – восемнадцать мари, – считал он с черепка. – Внесено за год 342-й[42]. Сдал Варахрагн, родом из Барзмесана». Самое то! – заценил сын Ярная. – Тащите в дом. – Обернувшись к Лобанову, Гефестай сказал: – Угощу от щедрот. Винишко у Варахрагна отменное. Плавали – знаем!

– Да с шашлычком… – облизнулся Лобанов.

– Именно! – с жаром подтвердил Гефестай и замаслился довольной улыбкой: – Нет, товарищи, жить – хорошо!

– А хорошо жить – еще лучше! – подхватил товарищ Лобанов.

Хохоча и предвкушая обильное застолье, Сергей с Гефестаем обогнули коптильни, сыродельни, конюшни, винокурни и взошли на травянистый холм, макушку которого венчал останец круглой башни, сложенной из камней. Отсюда открывался роскошный вид на Дахские горы, как местные именовали Копетдаг. Хребет был невысок, пологие травянистые склоны кое-где пробивались скалами, курчавыми клиньями взбирались в гору чащи деревьев, им навстречу опадали косынки осыпей. Нежной зеленью отливали фисташковые рощи, путались голыми ветками саксаульники. Низинкой меж покатых холмов проскакало стадо джейранов.

– А вот и культурная программа пробежала! – обрадовался Гефестай, провожая глазами зверье. – Устроим с утра сафари. Ты как?

– Да можно… – лениво и разморенно протянул Лобанов. И тут же ему будто кто воды ледяной за шиворот плеснул – Сергей резко присел, дергая за собой Гефестая. – Глянь! Вон кто джейранов спугнул!

– Где? – заворочал головой Гефестай.

– Не туда смотришь. На западе!

– Ах ты… – выдохнул сын Ярная, пуча глаза на заход солнца.

Там, пробираясь долинкой между виноградником на склоне высокого холма и зарослями арчи, тяжело печатало шаг войско. Качались большие прямоугольные щиты, сверкали на солнце шлемы и панцири, а впереди, на вороном коне, ехал полководец в алом плаще-палудаментуме.

– Фромены…[43] – выговорил Гефестай и прошипел: – Бежим!

Они скатились с холма и помчались к усадьбе.

– Поохотились, называется, – брюзжал Ярнаев сын на бегу. – Попили винца! М-морды римские, спали вас Митра!

Лобанов несся и думал отрывочными, пунктирными мыслями:

«Ну вот, и досюда война добралась!»

«Скачу, как заяц…»

«И что теперь делать? Это не моя война…»

Они ворвались во двор, и Гефестай закричал:

– Эй, слуги! Ко мне! Мухой!

Рабы и прислуга из вольных сбежались на зов.

– Фромены идут! – сурово объявил управляющий.

Женщины запричитали, завыли тихонько, особи мужеска полу помрачнели и поскучнели.

– Фархат! – командовал Гефестай. – Уведешь коней в Тигровую балку. Вонон, соберешь своих, раздашь оружие!

– Да, господин, – поклонился лысый толстячок с черной бородой, завитой на ассирийский манер, колечками. Был он диперпатом, главным писцом, но полжизни прослужил в сакской коннице. Ветеран войны.

– Женщины собирают пожитки, – командовал Гефестай, – и уходят к Барзмесану. И быстро, быстро!

Он обернулся к Лобанову и махнул рукой: за мной!

До господского дома шум и суматоха доходили слабо. Искандер с Эдиком топтались в михмонхоне и лениво спорили о достоинствах клинков. Тиндарид нахваливал индийский меч кханду, прямой и широкий, выкованный из булатной стали «вуц», а Эдик стоял за короткий – в полметра – скифский акинак. Ну, в крайнем случае – за карту, акинак-длинномер.

– Скоро вы их скрестите с гладиусами![44] – резко сказал Гефестай, врываясь в зал. – Вот и узнаете, какой лучше. Фромены на подходе!

– Святая мать Деметра! – вырвалось у Искандера. – Точно, что ли?

– Что я тебе, врать буду? – рассердился кушан. – Вон, мы с Серегой видели! Короче. Седлайте коней и дуйте в Антиохию! Предупредите там кого надо.

Эдик бросился к выходу, но тут же замер.

– А ты? – спросил он.

– А я разведаю, сколько их приперлось, и догоню вас. Давайте, давайте, не мешкайте! Гоните прямо к дизпату!

Лобанов припустил к конюшням и живо оседлал гнедого Акбоза, умничку иноходца. Эдик с Искандером залетели следом, таща седла в руках.

– Блин, – расстраивался Искандер, – не одно, так другое, не другое, так третье!

– Как говорил мой дед Могамчери, – проговорил Эдик, затягивая подпругу: – «Если житуха пошла ровно, прямо и гладко, жди крутого поворота!»

Иноходец под Лобановым гневно зафыркал, не терпелось ему пуститься вскачь.

– Не согласен, что ль? – ухмыльнулся Эдик и запрыгнул в седло. – Поскакали? Или подождем барина?

– Вперед! – скомандовал Лобанов.

Чистопородные кахланы пустились в галоп, веселым ржанием прощаясь со стойлами. Тугой горячий ветер ударил Лобанову в лицо, затеребил тунику, разлохматил волосы. И Сергей махом успокоился, все для себя решив. Да и что тут решать? Его друзья будут защищать Антиохию-Маргиану, это ж их родной город. И где ж ему быть? Рядом! Один за всех, как радостно восклицал юный пионер Сережа Лобанов, и все за одного!

– Императору Траяну Парфия и даром не нужна! – проорал на скаку Искандер. – Ему Индию подавай! А парфяне мешают, всю дорогу перегородили. Никаких шансов! Римляне Армению загребли, Месопотамию оккупировали, Ассирию хапнули, теперь до Маргианы очередь дошла!

– Фиг угадали! – крикнул Эдик.

На полдороге троицу догнал Гефестай.

– Два легиона пеших! – доложил кушан громким голосом. – Плюс конница! Сплошь ауксиларии – галлы скачут, арабы, мавры. Двенадцать тыщ наверняка будет!

– А у дизпата, – прикинул Искандер, – хорошо, если тысячи три наберется!

– Ничего, у города крепкие стены!

– Эти стены, знаешь, какой длины?

– Ну, стадий[45] тридцать…

– Да?! А семьдесят – не хочешь?!

– И что ты предлагаешь?! – осерчал Гефестай.

Тиндарид только плечами пожал и пришпорил коня. Лобанов с Чанбой тоже поднажали, и все четверо поскакали в одном строю, ноздря в ноздрю.

Из-за округлостей холмов, из-за рощиц арчи и саксауловых лесков поднималась Антиохия-Маргиана. Город-крепость стоял на перекрестке дорог, охраняя караванные пути из Марга к Оксу, то бишь Амударье, в Согдиану, к Партасенам, как здесь прозывали Памир, в Фергану и Китай. Стены Антиохии описывали неровный многоугольник, поднимаясь на высоту четырехэтажного дома, а толщина у них была такая, что Искандер, Гефестай, Эдик и Сергей могли бы проехать поверху в ряд.

Кони одолели последнюю высотку, и Лобанову открылся вид на городские укрепления – мощные стены и череду башен, круглых и квадратных. Со стороны заходящего солнца к воротам Антиохии вел набитый тракт, на север от того тракта пласталась травянистая равнина, испятнанная проплешинами красного песка, меченная редкими рощицами саксаула, а с юга к дороге примыкали дома рабада – слободки, где селились кузнецы и прочий люд, кто плавил и ковал знаменитое маргианское железо. Лязг и звон, запах гари, сипение мехов и столбы дыма были привычным фоном рабада. Промзона!

Четверо друзей подъехали к громадным городским воротам, зажатым меж двух башен. Ров, по кругу опоясавший стены города, разрывался против ворот узкой перемычкой. Слабое звено? Лобанов прищурился. Да нет… К воротам надо было подниматься по наклонному пандусу. Арба его одолеет, и конь взойдет, а вот таран не подтащишь! Да даже если и подтащишь, что толку? Таран – это тяжеленное бревно, подвешенное на цепях, его раскачивают и колотят по воротам, пока не вышибут. А как станешь бить под уклоном вверх? То-то и оно… Лобанов хмыкнул и покачал головой – так просто! И так умно.

Со страшным скрипом открылись чудовищные створки из толстых осадных бревен в крупных железных бляхах.

Сверху между зубцов протиснулся знакомый Лобанову стрелок-сак по имени Ширак и громко осведомился, чего это они так рано воротились. Сергей сложил ладони рупором и прокричал:

– Фромены идут!

Ширак аж глаза выпучил. Открыл рот, чтобы расспросить, но не было времени на разговоры. Едва створка, подвешенная на многопудовых литых петлях, открыла достаточный проход, Гефестай послал своего коня вперед. Лобанов рванул за ним.

Галопом промчаться по главной улице не удалось – базарный день.

– Дорогу, дорогу! – орал сын доблестного Ярная, охаживая камчой зевак и нерасторопных прохожих. Те огрызались, и Лобанов добавлял пинков. Война! Тут не до хороших манер.

Там, где главная улица проходила под стенами диза, Гефестай свернул и по крутому взвозу поднялся к крепости-арку. Знакомый путь…

На пятачке перед входом в обитель дизпата крутились гвардейцы, настолько бронированные кольчугами и латами, что, чудилось, даже ступать им было тяжело.

– Где дизпат? – заорал Гефестай. – Фромены идут!

Гвардейцы, замерев на секунду, забегали по двору, лязгая и скрипя доспехами, а под аркой входа показался дородный мужчина, краснолицый, с окладистой черной бородой. Симак из знатного рода Каренов, дизпат.