16 ноября 1934 года в одном из ресторанчиков в 15-м округе Парижа собралась небольшая компания. Отмечали юбилей – сидевший во главе стола мужчина праздновал семидесятилетие. Говорили на русском. Часа через два после начала банкета компания, как это обычно и бывает, распалась на отдельные группки, которые не обращали друг на друга никакого внимания. К оставшемуся в одиночестве юбиляру, задумчиво ковырявшему вилкой в тарелке, подсела женщина лет тридцати.

– Выпьем, Мечислав Николаевич? – предложила она новорожденному.

Тот молча наполнил бокал дамы красным вином, себе плеснул несколько капель коньяку. Выпили.

– Что же это вы загрустили? – спросила женщина.

– Загрустил. А чему радоваться-то, Нина Николаевна? В моем возрасте юбилеи ничего, кроме тоски и грусти, не вызывают.

– Ну, не грустите. Коль вы станете грустить, так и я начну. Вы ведь этого не хотите?

– Нет, конечно, – взбодрился юбиляр. – Прошу прощения, мадам.

– А чтобы не грустить, вспомните что-нибудь веселенькое, вспомните и мне расскажите.

– Веселенькое?

– Ну да. Или не веселенькое, но интересное. Ведь на вашей прежней службе интересного было предостаточно. Кстати, помнится, лет пять тому вы мне обещали рассказать про вашу службу. Обещали, но так до сих пор ничего и не рассказали.

– Я? Обещал? Не припомню-с.

– Мечислав Николаевич! – Женщина погрозила Кунцевичу пальчиком. – Ух, Мечислав Николаевич! Все вы прекрасно помните.

Старик опустил голову и уставился в пол. Постепенно шум компании становился все тише и тише, а потом исчез вовсе. Кунцевич поднял голову и увидел, что сидит не в парижском ресторане, а в петербургском трактире, что ему не семьдесят, а только двадцать пять, но он все равно грустит…

Загрузка...