Президентский марафон

Например, в Калмыкии таким человеком оказалась ведущая программы новостей на первом канале, очень симпатичная и милая молодая женщина, Александра Буратаева. В Новосибирске - легендарный спортсмен, многократный победитель чемпионатов мира и Олимпиад, борец Александр Карелин.

И я подумал: а ведь люди действительно устали от одних и тех же лиц, от профессиональных политиков! Люди, заработавшие свой общественный авторитет не в политике, но идущие в нее, чтобы защитить интересы своих земляков, имеют огромный шанс. Это как бы защитный слой, спрятанная глубоко в душе надежда России.

Идея "Единства" родилась, конечно, далеко не сразу. В ее разработке принимали участие многие люди. И моя предвыборная команда 96-го года, и аналитики из команды Путина.

А на этапе реализации идеи в нее включился прежде всего Сергей Шойгу. Найти лидера, человека, который возглавит движение, было самым сложным. Министр по чрезвычайным ситуациям, принимавший участие в спасении людей во время катастроф, наводнений, землетрясений, Сергей Кожугетович из всего нашего списка "российских надежд" был самым звездным и самым знаменитым. Но обращаться к нему долгое время не решались: он возглавлял очень сложное министерство, был очень занят на работе и очень любил свое дело. В политику идти совершенно не хотел.

Но вот что такое командная игра. Когда Сергей Шойгу принял решение, возглавил движение, он бросился в политический водоворот со всей своей страстью, отчаянно, искренне. Теперь уже он сам загорелся идеей: создать новую партию центра, не "партию власти" в прежнем понимании, то есть партию начальников, руководителей, а партию "аполитичных" людей, которые все же идут в политику, чтобы приблизить ее к интересам простых смертных, сделать ее морально чище, прозрачнее, понятнее.

Вторым номером "Единства" стал Карелин. Третьим - бывший следователь, генерал милиции Александр Гуров, когда-то, еще в 80-е годы, первым заговоривший об организованной преступности, о наступлении мафии на страну.

Мужественный Шойгу, спасатель, по-настоящему романтичная фигура, которая воплотила в себе весь идеализм нового поколения. Он должен был привлечь к себе молодежь и женщин. Карелин - тот рассчитывал на поддержку всего мужского населения. Гуров - говорил на языке, близком и понятном людям пожилого и среднего возраста.

Я считал, что это блестяще составленная тройка. Но главное, что было заложено в концепцию "Единства", как мне кажется, - дух новой консервативности, ставка на общество, а не на политическую элиту. Сыграла свою роль и оригинальная политическая технология - другие партии внесли в свой федеральный список москвичей, политических функционеров, предоставив своим отделениям работать с местным электоратом по региональным спискам. "Единство" же внесло в свой федеральный список именно тех, кому люди больше доверяли в регионах. Да, это была хорошая работа.

Но к этой работе я очень скоро перестал иметь какое бы то ни было отношение. С самого начала мне было понятно, что эта партия "социального оптимизма" не должна в сознании избирателей ассоциироваться с моим именем, как, впрочем, и с именем любого другого известного политика прежнего поколения. Особенность нового движения, как я уже сказал, состояла в его абсолютной свежести, аполитичности его участников.

Я не обращал внимания на то, что "Единство" дистанцируется от меня, критикует прежнюю политическую эпоху, да и конкретно мою политику, мои решения. Для меня гораздо важнее были его главные приоритеты: защита интересов государства, защита бизнеса и либеральных свобод, защита прав граждан.

... Гораздо труднее пришлось Путину.

В его штабе произошел настоящий раскол. "Старые бойцы", проводившие еще избирательную кампанию 96-го года, например, социолог Александр Ослон, руководитель Фонда эффективной политики Глеб Павловский и другие "старики" предвыборных баталий, настаивали на том, что Путин должен обозначить свои политические пристрастия, поддержать "Единство". Их оппоненты в путинском штабе утверждали обратное. "Путин не должен тратить свой политический ресурс на поддержку неизвестного, только что возникшего политического образования, - говорили они. - Он должен оставаться вне этой борьбы, он - будущий президент всех граждан, а не отдельной их части. Если он это сделает, его рейтинг к марту будет не пятьдесят процентов, как сейчас, а пять".

Однако сам Владимир Путин решил по-другому. В своем телеинтервью он очень коротко ответил на вопрос журналиста о том, за какую партию будет голосовать на парламентских выборах. Есть только одна партия, которая четко и однозначно поддерживает наш курс. Это "Единство", сказал премьер-министр. Этих тридцати секунд, которые заняли в эфире слова Путина, хватило для оглушительного успеха на выборах нового, только что созданного блока: 23 процента! Такого не ожидал никто.

Да, коммунисты в итоге только чуть-чуть обогнали "Единство". На один процент. Новой "партии надежд" не хватило всего лишь нескольких месяцев, чтобы окончательно утвердиться в регионах, стать доминирующим политическим движением. Сыграло роль и "особое голосование" огромной Москвы. Она отдала "Единству" около десяти процентов, тогда как в других регионах оно получило от двадцати до тридцати.

... С учетом того, что в парламент была избрана большая группа независимых депутатов, еще по семь-восемь процентов получили правые силы и блок Примакова-Лужкова, еще чуть меньше - ЛДПР и "Яблоко". Абсолютно новая картина: левые силы перестали иметь в парламенте большинство! Это была победа.

... Так что же будет с российским парламентаризмом? Какая судьба его ждет?

Думаю, нормальная, рабочая судьба. Если лидеры "Единства" не будут почивать на лаврах, не уйдут целиком в думскую суету, а продолжат заниматься созданием общероссийского движения, у них

обязательно должна получиться та консервативная партия центра, которая есть во многих развитых странах - консерваторы в Англии, республиканцы в США, христианские демократы в Германии, либеральные демократы в Японии. В какой-то мере "партия власти", но не претендующая на исключительное положение в обществе. На политическую монополию.

Почти во всех этих странах у консерваторов есть и политические оппоненты, как правило, социал-демократического толка. Появятся они, разумеется, и у нас. Для этого нужно, чтобы разумные политики в рядах компартии перестали наконец жить лозунгами вчерашнего дня, оказались разборчивее в выборе союзников. Если они не найдут в себе мужества сделать этот шаг к размежеванию с оголтелыми левыми радикалами, их место могут занять и другие - например, то же "Отечество - Вся Россия".

Впрочем, это всего лишь прогнозы. Прогнозировать на пустом месте я не люблю. Другая профессия. Я не политолог, а политик.

Могу дать лишь один твердый прогноз: в России с каждым годом, с каждыми новыми выборами будет все более работоспособный, современный, достойный парламент.

... И начался этот процесс именно в том, таком трудном для нас и драматичном 99-м году.

19 декабря я провел беспокойно. Хотя под конец выпили шампанское за победу "Единства", от волнений этого дня я устал. Итоговые цифры на телеэкране все время мелькали, менялись. Ночью, уже почти засыпая, я продолжал думать, сопоставлять, анализировать: что же произошло?

А утром проснулся с мыслью: произошло что-то очень важное. Итоги голосования подтвердили самое главное, о чем я непрерывно думал все эти последние недели: у Владимира Путина есть огромный запас доверия!

По сути дела, уже в декабре люди проголосовали за нового президента, поддержав "его" блок, хотя он не был его лидером, просто протянул руку новому движению.

Значит, все идет правильно.

ПРЕЗИДЕНТСКИЕ ГАРАНТИИ

Настала пора принимать последнее, может быть, самое главное решение. Еще за несколько дней до выборов, опережая ход событий, я встретился с Владимиром Путиным. Наш разговор окончательно укрепил меня во мнении: да, пора!

Я должен уйти в отставку. Путину больше не надо мешать. Нужно отойти в сторону. Освободить дорогу.

... Президент уходит в отставку. Уходит раньше времени.

Было это уже один раз. Первый и последний президент СССР Михаил Сергеевич Горбачев тоже в декабре, в декабре 1991-го, ушел со своего поста.

Судьба Горбачева, судьба наших с ним отношений, судьба России на страшном, опасном переломе конца 80-х - начала 90-х...

... Не раз и не два я возвращался мысленно к тем дням, когда в России менялся политический строй. На смену Советскому Союзу приходила новая страна - с другими границами, с другими приоритетами во внешней и внутренней политике, с другими политическими институтами, с другой системой власти. Я понимал, насколько это будет трудный, болезненный процесс.

Понимал это и Горбачев.

Во время наших последних встреч в Кремле осенью 91-го года, когда мы обсуждали новых министров, которые были назначены сразу после августовского путча - причем эти кандидатуры предлагал я в достаточно жесткой манере, но, конечно, прислушиваясь и к мнению Горбачева, - тема крушения прежнего режима как бы висела в воздухе, недоговоренная.

... Можно ли настолько резко ломать то, что выстраивалось с таким трудом, на протяжении десятилетий? По выражению лица Горбачева ясно читалось: нельзя!

Перед моими же глазами стояли картинки путча: танки и бронетранспортеры на улицах, горбачевские соратники, решившиеся нарушить законы страны. И человеческие законы, и юридические.

Если горбачевские "генералы", размышлял я, послушные исполнители системы - Язов, Крючков, Пуго, представители мощнейших силовых ведомств, по самому своему статусу обязанные охранять государство от потрясений, решились на путч, решились восстать против президента, значит, такая система стала уже нежизнеспособной. Позволить генералам командовать страной, начиненной ядерным оружием, дать им еще один шанс к перевороту я просто не имел права. Да, советская власть была хорошо отлажена, и Горбачев очень боялся ее разрушать, боялся просто панически. Но если один раз она дала мощнейший сбой, то по самим внутренним законам своего функционирования, по самой своей структуре она была обречена. Застраховаться от ее дальнейшего непроизвольного саморазрушения было невозможно, доверять ей дальше смертельно опасно.

Для того чтобы советские генералы не устроили нам всем кровавую баню, не затеяли игру в очередную хунту, нужны были немедленные и коренные политические преобразования.

Надо отдать должное Михаилу Горбачеву: при всех наших непримиримых разногласиях, при наших сложных личных отношениях он прекрасно понимал эту логику политического процесса и не стремился

обострять ситуацию. Не стремился сражаться и воевать за личную власть, прекрасно понимая, что после путча она безвозвратно потеряна. В те ноябрьские и декабрьские дни и меня, и Горбачева волновал вопрос: насколько мягко нам удастся "перевести рычаги" в иное положение? Насколько четко и слаженно мы сумеем обеспечить этот переход из одного политического пространства в другое, из одной системы власти - в новую систему, от советской бюрократической, партийной "демократии" - в демократию реальную, подкрепленную реальными свободами?

Подписанный в Беловежской Пуще документ лидеров трех славянских государств - России, Украины и Белоруссии - был в этом отношении единственно возможным политическим ходом. Коммунисты не могли ожидать настолько стремительного развития событий. Приобретенный бывшими республиками Союза новый политический статус выбивал из рук коммунистов их главное оружие старую административную систему. Они оказались сразу в новой истории, в новой реальности, и, чтобы собрать силы и заново организоваться (уже без поддержки огромной государственной машины), им потребовалось достаточно много времени. Об условиях подписания договора я подробно рассказывал в предыдущей книге. И здесь касаться этого момента не хочу.

... Исходя из всех этих обстоятельств я и рассматривал вопрос о личных гарантиях, предоставленных первому президенту СССР Михаилу Горбачеву и его семье.

Казалось бы, вопрос действительно личный. Но для нашей страны, для нашей истории он выходил далеко за рамки бытовых нужд президента и вопроса о том, как сложится его дальнейшая судьба. Для России это был вопрос воистину всемирно-исторический.

Так уж повелось в России: ее правитель никогда не передавал власть добровольно. Всегда это была или естественная смерть, или заговор, революция.

Коммунистический режим унаследовал неспособность к безболезненной передаче власти в новые руки. Царь переставал быть единоличным правителем лишь после смерти или после переворота, генеральный секретарь - точно так же. И то, что в 1964 году переворот прошел вроде бы мирно и Хрущев остался жив, - сути происходящего не меняло. Хрущев был насильственно устранен с политической сцены и посажен под домашний арест. Для огромного населения СССР его вчерашний лидер, живой и мыслящий человек, в один прекрасный день как бы навсегда исчез. Он не мог участвовать в жизни страны, без разрешения не мог никуда выезжать. О его смерти сообщила лишь крошечная заметка в газете.

... Горбачева в случае успеха путча, в случае прихода к власти хунты советских "генералов" ждала примерно такая же судьба (хотя события могли пойти и по гораздо более трагичному сценарию - к этому подталкивала сама логика переворота). И теперь нам с Горбачевым предстояло вместе решить непростой вопрос: какова будет судьба бывшего президента СССР в новой России? Необходимо было создать прецедент уважительного, достойного отношения к крупной политической фигуре, сошедшей со сцены. Я постарался сделать все, что мог, в этом направлении - это было нужно не для кого-то лично, а для страны.

Горбачеву была предоставлена одна из государственных резиденций в пожизненное пользование (президентская дача "Москва-река-5", га самая, которую он любил и которую попросил). Охрана и служебный автотранспорт ему и его семье. Медицинское обслуживание, пенсия.

Указ о гарантиях Горбачеву 91-го года имел еще несколько важных пунктов.

Прежде всего он предоставлял Михаилу Сергеевичу возможность для новой общественно-политической деятельности. "Горбачев-фонду" был предоставлен огромный комплекс зданий в центре Москвы.

Позднее в прессе было сказано немало едких слов на тему о том, что якобы я отобрал охрану, автомашину, дачу у Горбачева - за его своеволие.

Это неправда.

Часть площадей - их "Горбачев-фонд" сдавал в аренду - мы действительно передали другому учреждению, гуманитарному университету, но не по политическим соображениям. Сотрудники говорили, что аренда необходима, чтобы зарабатывать деньги для фонда. Но коммерческое использование площадей "Горбачев-фонда" противоречило сути указа.

Я знаю, что за прошедшие девять лет после своей отставки Михаил Сергеевич укрепил в глазах мировой общественности свою репутацию мудрого политика, свою популярность как человека, сломавшего "железный занавес".

Не раз и не два на мой стол ложились докладные записки: Горбачев вовсю критикует за рубежом, в своих книгах и в поездках, политику новой России, пытается набрать очки за счет критики Ельцина. Были люди, которые подталкивали меня к тому, чтобы я "наказал" Горбачева. Но все подобные разговоры я довольно жестко пресекал.

... Хотя первые несколько лет после его отставки, откровенно говоря, справиться с собой было нелегко. Внутри все кипело, когда я слышал о том, что говорит Горбачев за границей обо мне, о наших внутрироссийских делах.

Парадокс ситуации состоял в том, что единственным гарантом неприкосновенности Горбачева был... только я. Сделать Михаила Сергеевича в глазах общества козлом отпущения, политическим "преступником номер один" было в то время легче легкого. Многие демократы "первой волны" не могли простить Горбачеву его метаний, его шараханий из стороны в сторону. Тогда казалось, что для народа он олицетворял номенклатурное партийное зло, в нем видели средоточие всех наших бед, кризисов. Наконец, обычная аппаратная логика заставляла свалить на предшественника грехи прошлого. Словом, внутри страны это была одна из самых непопулярных фигур.

... И все-таки каждый раз я заставлял себя усилием воли справиться с нахлынувшими чувствами, забыть о наших личных отношениях. (Не хочу здесь касаться этой темы, поскольку о том, как Горбачев преследовал меня за критику, как потом пытался помешать каждому моему политическому шагу, я уже подробно говорил в предыдущих своих книгах.)

Я прекрасно понимал, что, несмотря на наши взаимные обиды, возможность для Горбачева жить своей жизнью, говорить все, что он хочет, участвовать в президентской кампании 96-го года для всей России, для новой демократии важна не менее, чем для самого Михаила Сергеевича.

Когда после 96-го года мои помощники принесли мне на подпись приглашение Михаилу Сергеевичу на очередное торжественное мероприятие в Кремле, я вдруг впервые почувствовал, что привычного протеста в душе не нахожу. Напротив, почувствовал облегчение, подумал, что нам будет о чем поговорить.

Ближе к концу второго президентского срока я окончательно понял, что был прав, когда сдерживал свою обиду, не давал волю эмоциям. Обида и эмоции прошли, а цель была достигнута. Мы хотели создать прецедент открытой, раскованной, спокойной жизни экс-главы государства - и мы его создали. Впервые в российской истории. Создали, несмотря ни на что.

... Однако Михаил Сергеевич ни разу (до инаугурации Путина) не откликнулся на мое приглашение. А ведь прошло почти восемь лет, как мы не видели друг друга. Восемь лет!

Последний контакт нашей семьи с Горбачевым произошел при известных печальных обстоятельствах. Умерла Раиса Максимовна...

Я не знал, стоит ли мне ехать на похороны. Очень хотелось выразить свое сочувствие, но в то же время понимал - мое присутствие может вызвать лишние эмоции, добавить горечи. На похороны поехала Наина. С Горбачевым она пробыла почти час, и встреча эта после долгого перерыва была искренней, человечной.

Сегодня изменилось общественное мнение в отношении Михаила Сергеевича. Горбачеву простили многое. Тем более после безвременной кончины Раисы Максимовны, когда простые люди впервые за много лет испытали к бывшему главе государства обычные, теплые чувства - сочувствие, понимание.

Наверное, естественно, что когда обдумывал свое решение об отставке, пытался понять: что будет со мной после ухода?

Как будут относиться ко мне?

Иллюзий не было - любить, обожать не будут. Были даже такие сомнения: а когда появлюсь после отставки на публике, в театре - не освищут ли?

Ясно, что через какое-то время многое из того, что я делал, будет понято людьми. Но сразу после отставки, когда по старой русской традиции обычно на ушедшего сваливают все беды, все грехи - как я буду чувствовать себя, как жить?

Чем закончились те мои декабрьские сомнения, размышления, порой мучительные, - вы уже знаете.

В первые недели и месяцы, пока Владимир Путин находился у власти, было, с моей точки зрения, одно довольно спорное решение. О нем я хочу вспомнить именно в связи с размышлениями об уходящем президенте. Я говорю о гарантиях, которые он предоставил мне.

Я никогда никого не просил об этом. Всегда наотрез отказывался обсуждать эту тему. Ко мне не раз приходили переговорщики из Думы, в том числе представители компартии, просили "посоветоваться" по поводу закона о гарантиях, предоставляемых ушедшему президенту, но я всегда

говорил: "Хотите принимать? Принимайте. Я здесь ни при чем".

Закон так и не был принят.

... Мне потом Волошин объяснил, что на срочном выпуске указа настояли юристы из администрации; они считали, что ждать принятия закона в Госдуме нельзя, ибо в правовом поле образуется дыра, а такое понятие, как юридический статус ушедшего со своего поста президента, временных дыр не терпит. Как это прописано в Конституции, в случае отсутствия закона президент обязан заполнить правовой вакуум своим указом. 31 декабря президент ушел в отставку, закон отсутствовал... Но тем не менее даже ради этих высоких юридических материй не стоило торопиться. Хотя по-человечески я Путина понять могу.

Кстати говоря, и у нас в стране, и в мире о содержании указа ходит много нелепых слухов, толкований: будто бы все члены моей семьи освобождены от любой юридической ответственности перед законом. Будто бы указ о гарантиях предоставляет Ельцину какие-то немыслимые привилегии. Ну и главная нелепость: будто указ - это сделка между Ельциным и Путиным. Он мне дает неприкосновенность, а я ему за это освобождаю раньше времени Кремль.

Последний тезис про сделку комментировать не буду. Из-за его полной абсурдности. Никакой указ никакой неприкосновенности обеспечить не может. Только человек глубоко наивный, ничего не понимающий в политике может поверить, что указы или законы могут что-то гарантировать бывшему лидеру страны.

Будет общество нездоровым и озлобленным, оно обязательно найдет виновного в своих бедах, и тогда Ельцина обвинят во всех смертных грехах. И тут не то что указ - никакой закон не поможет.

Если же страна будет развиваться демократически, цивилизованно, а я уверен, именно так и произойдет, само здоровое общество и будет главным гарантом неприкосновенности президента, ушедшего в отставку.

Теперь о самом указе. Вот как звучит этот пункт о неприкосновенности: "Президент Российской Федерации, прекративший исполнение своих полномочий, обладает неприкосновенностью... не может быть привлечен к уголовной или административной ответственности, задержан, арестован, подвергнут обыску, допросу либо личному досмотру... "

На членов моей семьи иммунитет не распространяется. Никаких юридических препятствий к тому, чтобы расследовать любое дело, относящееся к окружению президента, не существует. Это миф, созданный прессой.

В указе речь идет о некоторых обычных, я бы сказал, служебных, гарантиях, которые дает государство президенту.

Это право на автотранспорт и на охрану, право пользоваться специальными залами для официальных лиц и делегаций на вокзалах и в аэропортах, право пользоваться правительственной связью. Есть в указе пункт о государственной даче, которая предоставляется президенту в пожизненное пользование. Есть пункт о медицинском обслуживании. Словом, ничего сенсационного.

Впрочем, тогда, в конце декабря, я об этом указе ничего не знал и думал совсем о другом.

Если говорить лаконично, я думал о том, что ждет меня и всех нас за той датой - 31 декабря. Какая жизнь?

ДРУГАЯ ЖИЗНЬ

Первые дни января 2000 года меня сопровождало какое-то удивительное настроение.

Как будто попал в другую жизнь.

Я почти физически ощущал: с плеч упала безумная тяжесть всех последних недель, месяцев, лет. Передать это словами невозможно. Никакой депрессии, пустоты, которой так боялся и к которой себя исподволь, заранее пытался готовить, не было и в помине. Совсем наоборот - положительные эмоции, хорошее, ровное настроение.

1 января к нам в гости пришли Владимир Путин с женой Людмилой.

... Я за все эти дни, которые прошли после отставки, услышал очень много приятных слов. Даже слишком много. Столько мне сразу никогда не говорили.

И новогодний тост Владимира Владимировича, конечно же, помню.

Мы с ним с удовольствием чокнулись шампанским. И не только по поводу Нового года.

С этого дня Путин абсолютно свободен во всем: в выборе приоритетов, экономической концепции, наконец, в выборе людей для своей новой команды. И я, и он это прекрасно понимаем: у него началась абсолютно новая жизнь.

Ну а потом была и вовсе какая-то сказочная неделя.

После Нового года я улетал с Наиной и дочерьми в Израиль, в Вифлеем, на празднование 2000-летия христианства. Летели в очень плохую погоду: то ли дождь, то ли мокрый снег, ветер, гроза...

В аэропорту я спросил у одного из встречавших: а что, та самая звезда над Вифлеемом уже взошла? Он смутился и ответил, что из-за дождя толком ничего не видно. А мне казалось: я обязательно должен был увидеть эту звезду над Вифлеемом. В конце концов, начало нового тысячелетия от Рождества Христова было и моим вторым рождением.

Главное в нашей программе - богослужение в базилике Рождества Христова. Но сначала мы посетили Иерусалим.

... Израиль поразил ощущением какого-то обыденного, простого чуда.

Голубой средиземноморский воздух пропитан мифами, тайнами, древностью. Это сразу чувствуется, с первых шагов по израильской земле.

Я встречался с президентом Вейцманом, обсуждал вопросы двусторонних отношений. Визит готовился заранее, еще до моей отставки, и все необходимые документы я изучил заранее. И вдруг поймал себя на том, что вместо обычного "хорошо, договорились" я заставляю себя (конечно, с некоторым усилием, привычка есть привычка) произносить: "Обязательно передам ваши слова Владимиру Владимировичу".

... По дороге в резиденцию Ясира Арафата нашу машину неожиданно остановили. Прямо на шоссе. Четыре минуты происходило что-то непонятное. Я не волновался, но Анатолий Кузнецов, руководитель охраны, тот все-таки был напряжен - террористические акты в Израиле не редкость. И вдруг выяснилось, что, пока мы стоим на дороге, к дворцу Арафата на страшной скорости везут в автобусах палестинских гвардейцев: лидер автономии решил принять меня с особыми почестями.

Я, конечно, был польщен таким радушием.

Кстати, Анатолий Кузнецов - из тех людей, которые все долгие годы моего президентства практически неотлучно были со мной рядом. Веселый, добродушный, большой умница. Как изменилось его самочувствие, когда он охраняет уже не действующего президента? Внешне - никак. Все так же рядом со мной его тяжелая борцовская фигура. Но думаю, и внутренне он ничуть не изменился. Толя - удивительно преданный человек, надежный.

В Израиле произошла еще одна важная для меня встреча, с моими однокурсниками, друзьями по Свердловску: Арнольдом Лавочкиным и Аней Львовой, которых не видел бог знает сколько времени. Несколько лет назад они переехали сюда, в Израиль. Наина заранее с ними созвонилась, и вот сидим вместе в гостиничном номере. Нолик Лавочкин хлопает меня по колену и восклицает: "Борька! Кто бы мог подумать!" Аня неторопливо, подробно рассказывает нам о здешнем житье-бытье. Пенсионерам здесь, наверное, неплохо: море, фрукты, солнце, прекрасное социальное обеспечение. Но я бы, конечно, не смог. Во-первых, дикая жара летом. Во-вторых... дома все-таки лучше. Однако Нолик не скучает, подрабатывает в разных местах понемножку. Даже дворником. Мне показалось, что у дворников здесь, в Иерусалиме, многовато работы. Нолик не жалуется. "Здесь все по-другому, Борька! говорит он. - Другая жизнь!"

... И еще одно впечатление: огромное постоянное многолюдье в Иерусалиме. На каждой улице, на каждом перекрестке. Особенно остро я это почувствовал во время визита в Иерусалимскую патриархию. Служба безопасности буквально физически - локтями, телами - сдерживала толпу.

Здесь, в патриархии, президентам православных стран были вручены Звезды кавалеров ордена Гроба Господня. Рядом со мной стояли Кучма, Лукашенко, Шеварднадзе, Лучинский, мои давние коллеги. Я посмотрел на них, все они выглядели немного растерянно в этой непривычной обстановке. В зале было шумно, там собрались журналисты, политики, священники. Тихая Иерусалимская патриархия в этот день была переполнена гостями.

Наконец подошло время моего выступления. Отложил заготовленную речь: обстановка такая, что не мог выступать по бумажке. Сказал, что в этом городе будет когда-нибудь подписан общий международный документ о мире. Новая хартия мира. И отчетливо услышал, как в зале немного затихли и кто-то негромко сказал по-русски: "Молодец, дед!"

А на следующий день после официальных визитов мы побывали в Вифлеемской базилике Рождества Христова. Узкие проходы между домами. Какой-то безумный выплеск эмоций на фоне застывших камней. Низкий, едва мне до пояса, вход...

Древние седые патриархи, как из Библии. Полумрак. Потрескивание свечей. И страшно душно.

В храме было очень много людей, в алтаре на всех языках православных народов пели славу Спасителю, а под алтарем, в пещере, где в свое время укрылись Иосиф и его жена Мария, тихо молились. Прямо на земле спали измученные, видимо, долгой дорогой паломники. Я почувствовал, как волнуюсь.

В свое время, в детстве, я был крещен, но обрядов, как и подавляющее большинство советских людей, не соблюдал - просто некому было научить. Нельзя было креститься, нельзя ходить в церковь, нельзя молиться. И только в последние годы, мне кажется, люди у нас повернулись к Богу.

Вышел из храма, и ко мне обратилось множество паломников на русском языке: "Здравствуйте, Борис Николаевич! Как вы себя чувствуете? Мы с вами, мы за вас переживаем! С Рождеством!"

Не ожидал, что здесь, далеко от дома, услышу так много родной речи, увижу столько родных лиц.

... Домой летел переполненный эмоциями. Это ведь был первый мой визит после отставки.

7 января мы с Наиной и Таней пошли в Большой театр, на вручение ежегодной премии "Триумф". Честно говоря, сначала я хотел сослаться на здоровье и не пойти. Волновался. Это был мой следующий экзамен в новом качестве. Первое публичное появление уже перед российской публикой.

Таня надо мной слегка подшучивала: "Папа, чего ты боишься? Я тебе гарантирую - как минимум не освищут".

Знаменитая площадь перед Большим театром вся в свете прожекторов, реклам, прозрачная снежная новогодняя Москва, колючий морозный воздух. Меня ждут у служебного подъезда, я поднимаюсь в ложу, вхожу. Сначала непроизвольно зажмуриваюсь.

И вдруг - зал встает, аплодирует. Честно говоря, не ожидал. Не ожидал, что после всех этих восьми лет тяжелейшей политической борьбы - и последнего года, самого кризисного, - реакция людей будет именно такой. Ошеломляюще искренней.

... "Триумф" - заметное культурное событие в России. И кроме того, великолепный рождественский праздник в Большом театре. Я видел перед собой кумиров страны - поэтов Беллу Ахмадулину и Андрея Вознесенского, сатирика Михаила Жванецкого и мима Вячеслава Полунина, драматурга Александра Володина и многих, многих других. И то, что они подошли ко мне, поздравили с праздником, сказали какие-то простые, но важные слова, - это была и честь для меня, и, если хотите, важнейший психологический тест.

Поддерживать на высоте статус ушедшего в отставку президента - в этом, как мне кажется, проявляется достоинство нации. В тот вечер впервые по-настоящему почувствовал, что я справляюсь с работой - быть "первым президентом России", как меня теперь называют. Почувствовал теплоту людей.

Прошел день или два. Я отдохнул, успокоился. И вдруг резко ощутил чувство пустоты, о котором предполагал заранее, но не хотел верить, что встречусь с ним.

Утром 10 января, проснувшись рано, я, как всегда, пришел в свой кабинет.

Обычно здесь меня ждала гора документов. Много лет изо дня в день эта стопка исписанных бумажных листов составляла мою жизнь, занимала мой мозг. Я читал сухой текст, и за ним вставали сложные проблемы, отношения, весь спектр государственной жизни.

Эта стопка бумаги разом вливала привычную порцию адреналина в кровь.

И вот - стол пуст.

Подошел к столу и взял с пульта трубку телефона специальной связи. Гудков не было. Телефон не работал. Мне было совершенно нечего делать в этом кабинете. Я немного посидел в кресле и вышел.

Целый день был под впечатлением этой нахлынувшей пустоты.

Было чувство одиночества и даже тоски. Очень не хотелось навязывать его окружающим близким людям. То, что я более замкнут, чем все эти последние дни, было, наверное, все-таки заметно. Лена, Таня и Наина присматривались ко мне. Я погулял, пообедал, потом немного подремал. В конце дня все же решил выяснить, что с пультом, почему он отключен. Мне ответили, что идет переналаживание сети и что завтра утром все будет уже в порядке. Это была чисто техническая пауза. Я просто сразу не понял.

Неужели каждая такая мелочь будет выводить меня из себя? Как же жить? Как привыкать? Трудные вопросы. Тяжелые. Я смотрел в окно, думал. Но потом, не сразу, постепенно, сумел все же в них разобраться, найти ответы.

Первое, что пришло в голову, - я действительно обязан вернуть себе все то, чего был лишен эти последние годы: созерцание, размышления, покой, радость каждой минуты, радость простых человеческих удовольствий, радость от музыки, театра, чтения.

Кроме того, я отвечаю за всех, кого вырастил, с кем работал, я отвечаю по-прежнему за все, что происходит. Да, не как президент, а как человек, несущий ответственность за тот политический процесс, за тот путь, которым пошла Россия. Каждый, включая нового президента, может сегодня прийти ко мне, спросить мое мнение, задать свой наболевший вопрос. И я обязан на него ответить, вовсе не претендуя на истину в последней инстанции!

Да. Вот это важно. Я обязан смирить в себе многолетний рефлекс руководителя и стать для всех этих людей просто собеседником - важным, ценным, мнением которого они дорожат. Но просто собеседником! И это огромная, серьезная миссия.

Ну и третье.

Мои полночные дневники, мои мысли, мои разнообразные заметки, впечатления, эмоции, записи. Теперь я вправе отдать книге столько времени, сколько захочу. Быть может, она понравится читателю, а если даже и нет - для меня она все равно будет одним из самых важных "документов", над которыми я работал.

Я подумал, как же хорошо, что я никому ничего не сказал и прожил вчерашний день один. И подумал еще, что такой день обязательно бывает в жизни любого человека, который всю жизнь работал. А потом вдруг вышел на пенсию.

С этими мыслями заснул. Проснулся опять спокойный, полный сил.

С этого утра в моей "другой жизни" установился некий новый, довольно стройный порядок.

Встаю по-прежнему рано, в районе шести. Организм уже не переделаешь. Пью чай, иду в кабинет... Сегодня мне тоже есть что почитать - президентская служба по-прежнему готовит и присылает сюда, в Горки-9, справку с итогами социологических опросов, анализом событий, дайджестом прессы. Читаю аналитические справки, но все чаще и чаще сижу с диктофоном (а теперь вот уже с рукописью книги). Если надоедает диктовать в кабинете, выхожу в сад, хожу по дорожкам, снова диктую. Диктофон мне подарили на день рождения. Хороший диктофон, легко умещается на ладони. Только слушать себя сначала с непривычки было странно - как будто не мой голос.

... Иногда рано утром или днем, на даче, захожу в конюшню к нашим лошадям. Вот такая интересная подробность: наверное, десятки лошадей, которых частенько мне дарили во время официальных визитов, я отдавал на конезаводы. Но один ахалтекинский жеребец, подаренный Нурсултаном Назарбаевым, так был красив, так хорош, что я захотел его оставить. Ну и чтоб ему не скучно было, присоединили еще пару смирных лошадок, и я решил: пусть дочери и внуки учатся кататься верхом, мне-то уже поздновато. Из этого проекта пока ничего не вышло. Все слишком заняты. Таня помогает мне. Лена по-прежнему вся в своих новых обязанностях молодой бабушки. Катя - юная мама. Маша закончила школу, поступила в МГИМО. Борька бы обязательно освоил верховую езду, но он далеко - учится за рубежом.

... А лошади остались.

Я захожу к ним, трогаю теплую морду, заглядываю в умные глаза. Кормлю с руки. Ну, привет! И настроение сразу становится на несколько "градусов" выше.

Часто четырехлетний Глеб, двухлетний Ванька тянут меня в бассейн. Им ужасно нравится поплескаться вместе с дедом, поиграть, побезобразничать, покувыркаться. Мне, откровенно говоря, все это тоже доставляет огромное удовольствие.

Возвращаюсь в кабинет.

Вот здесь надо справиться с собой. В крови - четкий рефлекс начала рабочего дня. Впрочем, во многом для меня он и остался рабочим. Обязательно раздаются звонки, или звоню я. Аппарат "СК" для связи с некоторыми важными абонентами у меня по-прежнему в кабинете.

Двенадцать - время запланированных визитов.

За первые месяцы после отставки несколько раз встречались с Владимиром Путиным. Обсуждали выборы, и особенно часто - проблему Чечни.

По тому же поводу - Чечня, армия - несколько раз были встречи с министром обороны, маршалом Игорем Сергеевым, с начальником Генштаба Анатолием Квашниным, министром внутренних дел Владимиром Рушайло. Больная для меня тема. Очень верю в то, что уже в этом году мир в Чечне будет установлен.

Было несколько встреч с новым премьер-министром Михаилом Касьяновым. Мне он нравится. Спокойный, уверенный, компетентный. Вообще сейчас в правительстве сложилась сильная команда, это приятно.

С силовиками - министром МЧС Сергеем Шойгу, начальником пограничной службы Константином Тоцким, директором ФАПСИ Владимиром Матюхиным. Не раз встречался с руководителем Федеральной службы охраны Юрием Крапивиным. Жаль, что через несколько месяцев после моей отставки Юрий Васильевич тоже принял решение уйти. Всегда нравилось, как он работал: незаметно, неброско, но абсолютно надежно, как и должен работать руководитель такой спецслужбы. У нас ним сложились очень хорошие личные отношения. И теперь мы встречаемся уже в ином качестве. Нам есть что вспомнить, о чем поговорить... Полный список моих встреч приводить, я думаю, не обязательно.

Круг моего личного общения за последние месяцы стал, кстати, значительно шире. Я гораздо чаще приглашаю людей к себе в гости. Теперь есть такая возможность, а раньше с этим было трудно. Дорогую цену пришлось заплатить за свою политическую карьеру: потеря здоровья, потеря друзей детства и юности. Почти все они остались в Свердловске. Да и с теми, что в Москве, встречаемся редко: всегда не хватало времени и сил. И теперь все мои мысли по-прежнему в контексте политической жизни, борьбы, страстей.

... В час - обед.

Моя склонность к простой, незамысловатой пище в последнее время только укрепилась. Особенных кулинарных открытий за время своих официальных поездок не сделал. Всегда свое "президентское" меню, из продуктов, проверенных ФСО. Никаких изысков. На официальных приемах есть вообще не люблю. Да там и не до того. Напряжение, переговоры.

Кажется, в Пекине был такой случай. Таня с Наиной решили все-таки попробовать знаменитую утку по-пекински, заказали к себе в номер, поздно вечером, чтобы никто не запретил есть "непроверенную" пищу. Я неожиданно проснулся, вышел в гостиную в халате. "Что это вы здесь едите? Я тоже хочу попробовать!"

Но это - исключение.

К тому же сейчас пытаюсь сбросить вес. Таня купила мне электронные весы. Почти как в спорте - ежедневное взвешивание, диета. Мы с Таней соревнуемся, кто раньше достигнет запланированного результата. Я даю ей ценные советы. Она смеется: взвешивание покажет! Ем мало, за ужином выпиваю стакан кефира - и все.

В выходные наша большая семья собирается, как правило, вся без исключения. Такова традиция, мной же и установленная.

А в будни... жду в гости государственных людей.

В конце марта у нас в семье состоялся "театральный штурм". Сходили в "Современник" на спектакль "Пигмалион". Это мой любимый театр, и режиссер любимый - Галина Борисовна Волчек. Удивительная женщина, с очень тонким юмором, замечательный художественный руководитель. Не знаю, где еще в Москве есть такая же театральная атмосфера, особая публика, такой высокий накал понимания и сочувствия, такой контакт между сценой и залом. А какие артисты: Марина Неелова, Елена Яковлева, Лия Ахеджакова, Валентин Гафт, Игорь Кваша всех и не перечислить.

И буквально на следующий день Таня вдруг зовет на современный мюзикл "Метро" в Театр оперетты. Наина говорит:

"Что это мы так зачастили? Наверстываем упущенное?" А Таня отвечает: "Мама, это самый модный спектакль в Москве. Вы обязательно должны его посмотреть".

Тут я решил: идем! Самый модный, самый молодежный не пропущу ни за что.

Вышел из машины на бывшей Пушкинской. Вдруг раздается оглушительный многоголосый девчачий визг, я даже вздрогнул. Оказывается, в дни показа "Метро" у театра собирается масса молодежи

фанаты мюзикла. Увидев "живого Ельцина", они и устроили "торжественный прием". По-своему. Конечно, много было просто здоровых эмоций, которые можно объяснить одним - возрастом. Но было и искреннее чувство.

Я это понял уже в театре, когда ко мне из зала (мы сидели в ложе) потянулась девушка, почти вылезая из туфелек, и протянула программку: "Пожалуйста, автограф, Борис Николаевич!" Я говорю: "Извините, у меня ручки нет!" Она: "Вот, помаду мою возьмите, Борис Николаевич!" Мои женщины, конечно, помадой писать автограф не разрешили, тут же нашли ручку.

Смешная деталь, а вспоминать почему-то приятно.

Мюзикл просто потряс энергетикой, чистым ярким вокалом и... децибелами. Чуть-чуть бы громкости поменьше. Но потрясающие ребята, и очень современно все это по языку, по стилю, по движению на сцене. Актер, который играет циничного продюсера, так сказать, приспособленца, по ходу действия разговаривает с каким-то важным начальником. Ему звонят по мобильному телефону, и он, естественно, отвечает: "Слушаю, Борис Николаевич!" Зал молодой, на шутку реагирует, хохочет. В зале, кстати, сидел мой внук Борька с тремя приятелями. В шестом ряду. По-моему, им тоже было интересно. Жаль только, уйти мне пришлось чуть-чуть раньше, поскольку в тот вечер была еще одна встреча. Но мне понравилось. Честное слово!

... Слушаю в последнее время очень много музыки. Чаще классику - в разных исполнениях, в разных вариациях - Моцарта, Вивальди, Чайковского. Знаменитые оперы. В последнее время приучился к современным мюзиклам. Это тоже, как правило, почти классика. Слушаю вещи Вебера ("Призрак оперы", например). Понравился французский мюзикл "Нотр-Дам де Пари". Интересная особенность: как только я запоминаю ритм вещи, ее музыкальную тему (а происходит это после двух-трех прослушиваний), становится неинтересно, и я пристаю к Тане или Лене: пожалуйста, привезите что-нибудь новенькое!

За последнее время появилось много литературы о Второй мировой, там столько новой фактуры, а порой и новых мыслей, что хочется прочесть все. К тому же к мемуарам у меня, понятно, свой интерес. Пытаюсь лучше понять специфику этого жанра.

Из новых привычек. Появился в моей жизни телевизор. По-прежнему не люблю политические программы, но смотрю новости. Иногда - кино. Хотя хорошие фильмы у нас показывают, к сожалению, всегда за полночь, а я ложусь спать рано.

По моей просьбе Таня заказала в Госфильмофонде все картины Владимира Мотыля. Его "Белое солнце пустыни" я знаю практически наизусть, и моя семья тоже. С огромным удовольствием посмотрел и другие фильмы: "Женя, Женечка и "катюша"", "Звезда пленительного счастья", "Лес". Хочу пригласить этого великого режиссера поужинать в ресторане. И знаете, в каком? "Белое солнце пустыни"!

Вот такой распорядок дня.

Но бывают в этом распорядке, конечно, и исключения! Очень хорошие исключения...

... С огромным волнением впервые после долгого перерыва я ехал в Кремль.

Все-таки трудно в первый раз возвращаться на старое место работы, с которого ты недавно ушел.

Причина визита в Кремль - встреча с журналистами, моим президентским "пулом". Это те люди, которые летали со мной во все поездки начиная с 1996 года. Татьяна Малкина, Наталья Тимакова, Вероника Куцылло, Светлана Бабаева, Вячеслав Терехов и многие другие. Встречу провели в одном из кабинетов Большого Кремлевского дворца, чтобы не беспокоить обитателей "рабочих" корпусов. Она была очень трогательной. Даже язвительный Алексей Венедиктов с "Эха Москвы" был, как никогда, мил и любезен.

Каждому гостю я подарил знаменитые президентские часы, девушкам еще и по букету цветов. Но этим дело не кончилось. Расставаться совершенно не хотелось. По-моему, Таня Малкина спросила: "А как день рождения будете отмечать, Борис Николаевич?" "Как еще, - говорю, - дома буду отмечать. Придете?" Они: "А пригласите?" - "Разумеется, приглашаю!"

День рождения получился веселый. И у меня после него появилось новое орудие труда - диктофон. Правда, накануне Наина не спала полночи: пекла торты, чтобы всех журналистов угостить.

А девочки из "Коммерсанта" сделали для меня подарок: спецвыпуск их газеты, тиражом 50 экземпляров, в котором собраны все лучшие коммерсантовские статьи обо мне.

Ценный подарок. Потом, через несколько дней, они расхрабрились и позвонили: "Борис Николаевич, верните хоть один экземплярчик, с вашим автографом!"

14 марта был день рождения Наины. Мы с дочерьми задумались, что ей подарить. Украшения? Платье?

И вдруг вспомнили, как совсем недавно она сказала: "Слушайте, а может быть, мне все-таки начать шить? Я же всю жизнь мечтала... "

Швейная машинка!

Таня тут же поехала в магазин, долго выбирала, а потом сказала продавцам: "Давайте самую последнюю модель". Когда увидел эту швейную машинку, глазам не поверил: какая-то сплошная электроника, можно нажать несколько кнопок, и она сама выберет из сотни стежков, из десятков петель просто компьютер какой-то. Такое впечатление: засунешь в эту швейную машинку кусок материи, а она в ответ тебе готовый костюм выдаст!..

Рано утром мы втроем вкатили к Наине в комнату столик, на котором стояли цветы и возвышалась машинка-компьютер.

Такая традиция. Человек просыпается, вся семья в сборе, цветы и подарки. Странно было одно - на этот раз в это утро я никуда не торопился. Я долго стоял, смотрел, как Наина восхищается машинкой: "Что же я буду с этим богатством делать?" "Вышей мне инициалы на платках... - сказал я. - Для начала".

Как же редко мы все эти годы с Наиной куда-нибудь ходили - в театр, в ресторан. А теперь вот начали ходить. Мы пригласили в гости доктора Сергея Миронова, который долгие годы был руководителем моего консилиума. А потом решили: лучше все вместе сходим в грузинский ресторан! И мы отправились в ресторан "Сулико". Все получилось замечательно. У жены доктора Миронова, Джулии, великолепный грудной голос. Она пела вместе с грузинским мужским хором. Поет она просто

прекрасно, глубоко, красиво. А когда раздались ритмичные грузинские песни, я даже пытался отбивать ритм на ложках.

Над моей страстью к ложкам много раз смеялись журналисты. Ну что же делать, если во времена моей юности не было таких шикарных ударных инструментов, как сейчас. Учился отбивать ритм на ложках. А ритм - это у меня в крови.

Я ритмичный, хотя и по-своему, человек. Люблю в разговоре резкие повороты, иногда паузы, неожиданные переходы, держу ритм и терпеть не могу тупую монотонность.

... Директор ресторана пытался закрыть ресторан, чтобы никого, кроме нас, в зале не было, но я попросил этого не делать. Было шумно, весело, настоящий грузинский вечер. И настоящая грузинская еда, вино "Александроули", специальный заказ из Тбилиси.

... Весь февраль и март были связаны с предвыборными волнениями.

Я был абсолютно уверен в победе Путина. Об этом говорило все: и моя интуиция, и весь расклад общественного мнения, подтвержденный "диагнозами" социологов, и реальная ситуация - альтернативы Путину не было никакой.

Ждал 26 марта в спокойном, бодром, приподнятом настроении.

И все же сам день выборов был для меня чрезвычайно волнующим. Я узнавал предварительные результаты по телефону, звонил губернаторам тех областей и краев, где выборы уже прошли: что? как?

Таня пыталась меня образумить: "Папа, ну что ты волнуешься? Все равно он победит!" "Сам знаю. Хочу скорее узнать результат", - отвечал я.

Когда по экрану поползли первые открытые цифры голосования и их стал объявлять Николай Сванидзе, я позвал всех домашних: "Несите шампанское! Быстрей!"

В доме все были тоже в приподнятом, возбужденном настроении.

Я от волнения не мог усидеть на месте. Победа! Быть может, главная моя победа!

Господи, как долго я этого ждал!

Кстати, Лена со своим сыном, моим внуком Ванькой, которому два с половиной года, ходила в этот день, 26 марта, голосовать на избирательный участок. Там Ванька, наплевав на Закон о выборах, стал громко требовать, чтобы все голосовали за Путина. А когда объявили результаты, мама Лена сказала ему: "Смотри, твой кандидат победил. Знаешь, кем он теперь будет работать?" "Знаю!" - сказал Ваня. "Кем?" - "Ельциным!"

... А в апреле в Москву прилетел бывший премьер-министр Японии Рютаро Хасимото.

Я пригласил Рю в резиденцию "Русь", в мое любимое Завидово. Мы продолжили нашу рыболовную традицию - пошли рыбачить. Вернее, поехали: Таня отвезла нас на электрокаре к пруду. В нем разводят форель и зеркальных карпов.

Но, к сожалению, за все это время, после Красноярска, Рю так и не научился подсекать удочку с наживкой. А спиннинг с блесной - с берега ну никак не идет. Так что Рю со вздохом взял в руки русскую удочку. Однако волновал его, конечно, совсем не улов. Он хотел выяснить степень моего доверия новому президенту, степень преемственности политического курса. Рю очень не хотелось терять достигнутое нами в Красноярске. И я сказал, что абсолютно доверяю Путину. И курс на партнерство с Японией, безусловно, будет продолжен новым президентом России.

Думаю, что и новый премьер-министр Мори, к сожалению, при печальных обстоятельствах занявший свой пост (весной этого года скоропостижно скончался премьер Кэйдзо Обути, семье которого я выразил свое глубочайшее соболезнование), будет держаться той же линии.

... Пока мы возвращались с рыбалки, мне пришла в голову интересная идея. А ведь можно создать клуб бывших президентов и премьеров! Ну не могут такие мощные фигуры, задававшие тон на мировой политической сцене, как Коль, Буш, Тэтчер, как Клинтон или Хасимото, как Валенса или Мандела, в одночасье уйти в личную жизнь, удалиться на покой. По себе знаю, как это трудно перейти в иное качество. В другую жизнь.

Но дело не только в общении. Такой "клуб старейшин" мог бы оказать нравственное влияние на весь международный климат.

Вот закончу с книгой и обязательно вернусь к этой идее.

Еще одна встреча. В Москву с официальным визитом прилетел президент США Билл Клинтон.

... После переговоров в Кремле с Владимиром Путиным, после публичных выступлений, после всей официальной программы он заехал к нам. Мы с Биллом давно не виделись, и, честно говоря, я даже соскучился. И вот распахнулись ворота, кортеж президента США въехал в Горки-9.

Я спросил у Клинтона, в который же раз мы встречаемся.

Он улыбнулся: трудно посчитать.

... Время летит быстро. Очень быстро. Хотя в политике время другое оно то ползет, замедляется во время тяжелейших кризисов, то стремительно рвется вперед. Но сейчас мы говорили о другом времени. Об обычном, человеческом.

В этом обычном человеческом времени мы с Биллом за эти годы успели подружиться, проникнуться друг к другу симпатией.

"Тебе понравился Путин?" - спросил я. "Хороший, сильный лидер, серьезно ответил Билл. Потом продолжил: - Я знаю, у него в России огромный авторитет. Но он еще только делает первые шаги, и, чтобы стать великим политиком, ему нужно больше доверять своему сердцу, доверять своим ощущениям".

Я спросил Билла, как, с его точки зрения, прошли переговоры по проблеме ПРО. Клинтон ответил неопределенно. Мол, есть в проблеме ПРО аспекты философские, политические, есть технические. Сами механизмы наших договоренностей должны уточнять военные. Я напомнил ему, как мы вместе находили выход из самых тупиковых ситуаций, даже из тех, где не могли договориться наши эксперты.

... Клинтон на минуту задумался. Я понимал о чем. Билл хочет уйти, окончательно решив проблему ПРО. Чтобы не оставлять ее новому президенту. Как теперь пойдет диалог наших стран? Что ждет мир в результате этого диалога? Я убежден, что только путем взаимных компромиссов мы сохраним достигнутое нами в области разоружения, сохраним у человечества надежду на то, что двадцать первый век будет веком мира.

... Я спросил его, как поживает Хиллари. Клинтон рассказал в ответ неожиданную историю: "Я вчера выступал на вашем радио. - Накануне он в прямом эфире отвечал на вопросы российских радиослушателей. - Был смешной вопрос, Борис. Что будет, если Хиллари станет президентом США? Как я себя буду чувствовать в роли мужа президента? Я им ответил: а что, буду носить ей чай!"

... Мне всегда нравились добродушная открытость Билла, его свобода, легкость в общении. Как-то раз на одном из торжественных приемов мы долго сидели рядом. Он сказал: "Мы с тобой почти одного роста, Борис". Я спросил: "Билл, а у тебя какой размер обуви? Давай померяемся". Он засмеялся, я стал снимать ботинок. Оказалось, рост одинаковый, а размер у меня - сорок третий, а у него - сорок шестой. Вот так бывает...

Я ждал в гости одного Билла, а приехала американская делегация почти в полном составе. Это были те люди, которые помогали Биллу в последние годы, тесно работали с нашей администрацией. Все они захотели пожать мне руку, сказать теплые слова. Это было приятно.

Наконец я встал, чтобы проводить гостя. На прощание Билл сказал интересную вещь: "Ты хотел изменить страну, Борис, и ты ее изменил". "И ты изменил свою страну, Билл", - сказал я в ответ. Думаю, это не были дежурные слова.

Мы вышли из дома. Замечательный день. Таня и Наина сфотографировались с президентом США. Он помахал рукой и направился к машине. Перед ним прошел офицер с ядерным чемоданчиком - в перчатках, несмотря на жару.

... Когда Билл уехал, я долго смотрел на фотографию, которую он мне подарил. Мы с ним сидим в знаменитых плетеных креслах. И смотрим вдаль. На голубое небо.

Два президента. Два человека.

Хорошая фотография.

Наступили майские праздники. До инаугурации Владимира Путина оставались считанные дни. Я чувствовал, как все больше и больше меня охватывает волнение.

Александр Волошин, руководитель президентской администрации, привез предварительный план инаугурации. Было два варианта: Дворец съездов, где проходила инаугурация 96-го года, или Большой Кремлевский дворец. Я вспомнил, что у меня с той церемонией связаны не самые лучшие воспоминания, и поэтому мне судить трудно. Решайте сами. Но был очень рад, когда узнал, что инаугурацию решено проводить в недавно отреставрированном зале старого Кремля, а не в стеклобетонном советском Дворце съездов.

И вот все решено. 7 мая в Андреевском зале Большого Кремлевского дворца должна состояться инаугурация нового президента России. Здесь, в этих залах - Георгиевском, Андреевском, Александровском, - короновали на царство.

Залы хранят память об этих исторических событиях. И нет ничего плохого в таких аналогиях. Это наша большая история, которая требует к себе и любви, и уважения.

Но вот интересная деталь - сколько кресел во Дворце съездов, известно всем. А сколько человек поместится в этих залах Большого Кремлевского дворца? Этого не знал никто. Проблему решили просто: привезли солдат, которые встали вдоль ковровой дорожки и некоторое время представляли собой гостей инаугурации. А затем их просто пересчитали.

Я внимательно изучал сценарий.

... Однако стоит ли мне выходить на сцену вместе с Путиным, стоит ли произносить свою речь? С этим тоже было связано немало сомнений.

Но в конце концов я понял: в этой конкретной инаугурации роль бывшего президента обозначена не по прихоти сценария, а самой историей.

И все-таки, когда началась работа над речью, разволновался окончательно. Восемь лет я был у власти в России. Восемь лет пытался удерживать страну от потрясений и вместе с тем шел на очень трудные, непопулярные меры. Восемь лет такого дьявольского напряжения, которому не вижу аналогов в мировой политической практике последней четверти века. Что я могу сказать об этом на одной страничке текста?

Встали рано утром. Как всегда, меня собирали в дорогу мои женщины. Таня спросила, какой костюм я надену. "Не знаю. А ты какой предлагаешь?" Таня предложила темно-синий. Я считал, что черный - более строго. Вот тут она меня переспорила, что случается у нас не часто. Провожать за ворота вышли всей семьей.

Большой Кремлевский дворец, недавно отреставрированный, был полон. Огромное напряжение. В залах БКД - полторы тысячи человек, представители всей российской элиты. Политики, чиновники, журналисты, бизнесмены, деятели культуры. Духовные пастыри всех без исключения конфессий.

Здесь же первый и последний президент СССР Михаил Сергеевич Горбачев.

В огромных хрустальных люстрах искрится свет, золоченые бархатные перевязи отделяют от аудитории путь, по которому пройдет к сцене новый президент. Кортеж автомобилей и мотоциклистов строго по расписанию, в полдень, подъезжает к Кремлю, когда участники инаугурации уже в зале. Владимир Путин начинает свой долгий путь мимо всех, кто внимательно наблюдает - и будет наблюдать еще четыре года! - за каждым его шагом, каждым движением. Какими же долгими, наверное, показались ему эти несколько минут!

Инаугурация не только соответствовала строгим государственным канонам, но и стала великолепным зрелищем. Компания Си-эн-эн, другие крупнейшие западные телекомпании транслировали ее на весь мир в прямом эфире. Естественно, по российскому телевидению ее передавали три федеральных канала. Каждая мелочь была продумана, и недаром вся страна припала к своим телевизорам 7 мая. Одно лишь плохо: яркие лампы-софиты не вовремя подло "сбликовали", и на экране монитора, по которому бежали строки моей речи, я ничего не увидел, кроме отдельных слов.

Потом все наладилось. Слава Богу, заминка не сказалась на общем празднике.

Выходит, не зря я волновался.

Впрочем, и это, если вдуматься, символично. Не было у меня здесь, в Кремле, ни одной легкой минуты. От начала до самого конца.

Мы с Владимиром Владимировичем вышли на Соборную площадь. Дул легкий ветерок, светило неяркое солнце. Я столько лет ждал этого дня, готовился к нему. А чувствую себя все-таки грустно.

Полк кремлевских гвардейцев промаршировал мимо нашей трибуны.

Казалось, что все это я вижу как в кино, со стороны.

Ударили пушки с набережной. И в гулком воздухе растаяла, исчезла та огромная, невиданная эпоха перемен и потрясений, в которой я был одним из главных действующих лиц.

... Проснулся сегодня ночью. Подумал: а все ли правильно в моей книге? Да, я так устроен, что могу говорить только от первого лица, могу писать только о том, что сам знаю и чувствую. Да, я был долгие годы президентом, и от моих действий, правильных или нет, зависело очень многое в нашей стране. Но в конце концов, история пишется ведь не отдельными людьми. Есть общие, подчас таинственные закономерности в жизни целых наций.

Не слишком ли я самонадеян, не много ли на себя беру?

Думаю, все-таки нет. Я обязан абсолютно честно отчитаться обо всем, что думал, что чувствовал, почему поступал так или иначе. Но вопросы остаются: что дальше? кто я сегодня, сейчас?

Наверное, я чувствую себя бегуном, который пробежал супермарафон, сорок тысяч километров.

Вот такое у меня сегодня состояние. Я отдал все силы, всю душу своему президентскому марафону. Я честно выложился на дистанции.

Если у меня есть необходимость в чем-то оправдываться, то вот мое оправдание: можете лучше - попробуйте. Пробегите эти сорок тысяч заново. Быстрее. Лучше. Изящнее. Легче.

А я это сделал.

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

4 утра.

Мой кабинет.

Снова я сижу с рукописью. И спать не могу, и книга, в сущности, закончена.

Но какое-то чувство недосказанности все-таки есть. Впрочем, высказать все, наверное, и невозможно. Нереально.

Летом ночи короткие. Уже почти рассветает. Среди деревьев сада - туман, влажный воздух идет в окно.

Чем закончить эту книгу?

... Я сознательно избегал в ней официальности, как можно меньше старался цитировать документы, указы, обращения. Это мой взгляд на происходящие события. Абсолютно субъективный. В каком-то смысле - это мои личные записи.

Но один документ хочу все-таки вспомнить - именно здесь, в самом конце книги. Потому что это был очень необычный документ. Необычный по эмоциональному заряду. В нем каждое слово - от сердца. По сути дела, это тоже личное письмо. Но не одному человеку, а всем людям. Мое последнее обращение как президента к гражданам России.

Вот оно, передо мной.

Дорогие россияне!

Осталось совсем немного времени до магической даты в нашей истории. Наступает 2000 год. Новый век, новое тысячелетие.

Мы все примеряли эту дату на себя. Прикидывали, сначала в детстве, потом повзрослев, сколько нам будет в 2000 году, а сколько нашей маме, а сколько нашим детям. Казалось когда-то - так далеко этот необыкновенный Новый год. Вот этот день и настал. Дорогие друзья! Дорогие мои!

Сегодня я в последний раз обращаюсь к вам с новогодним приветствием. Но это не все. Сегодня я последний раз обращаюсь к вам как Президент России. Я принял решение.

Долго и мучительно над ним размышлял. Сегодня, в последний день уходящего века, я ухожу в отставку. Я много раз слышал: Ельцин любыми путями будет держаться за власть, никому ее не отдаст. Это - вранье. Дело в другом. Я всегда говорил, что не отступлю от Конституции ни на шаг. Что в конституционные сроки должны пройти думские выборы. Так это и произошло. И также мне хотелось, чтобы вовремя состоялись президентские выборы - в июне 2000 года. Это было очень важно для России. Мы создаем важнейший прецедент цивилизованной добровольной передачи власти - от одного президента России другому, вновь избранному. И все же я принял другое решение. Я ухожу. Ухожу раньше положенного срока.

Я понял, что мне необходимо это сделать. Россия должна войти в новое тысячелетие с новыми политиками, с новыми лицами, с новыми, умными, сильными, энергичными людьми.

А мы, те, кто стоит у власти уже многие годы, мы должны уйти.

Посмотрев, с какой надеждой и верой люди проголосовали на выборах в Думу за новое поколение политиков, я понял: главное дело своей жизни я сделал. Россия уже никогда не вернется в прошлое. Россия всегда теперь будет двигаться только вперед.

И я не должен мешать этому естественному ходу истории. Полгода еще держаться за власть, когда у страны есть сильный человек, достойный быть Президентом и с которым сегодня практически каждый россиянин связывает свои надежды на будущее?! Почему я должен ему мешать? Зачем ждать еще полгода? Нет, это не по мне! Не по моему характеру!

Сегодня, в этот необыкновенно важный для меня день, хочу сказать чуть больше личных своих слов, чем говорю обычно. Я хочу попросить у вас прощения.

За то, что многие наши с вами мечты не сбылись. И то, что нам казалось просто, оказалось мучительно тяжело. Я прошу прощения за то, что не оправдал некоторых надежд тех людей, которые верили, что мы одним рывком, одним махом сможем перепрыгнуть из серого, застойного, тоталитарного прошлого в светлое, богатое, цивилизованное будущее. Я сам в это верил. Казалось, одним рывком и все одолеем.

Одним рывком не получилось. В чем-то я оказался слишком наивным. Где-то проблемы оказались чересчур сложными. Мы продирались вперед через ошибки, через неудачи. Многие люди в это сложное время испытали потрясение.

Но я хочу, чтобы вы знали. Я никогда этого не говорил, сегодня мне важно вам это сказать. Боль каждого из вас отзывалась болью во мне, в моем сердце. Бессонные ночи, мучительные переживания - что надо сделать, чтобы людям хотя бы чуточку, хотя бы немного жилось легче и лучше? Не было у меня более важной задачи. Я ухожу. Я сделал все, что мог. Мне на смену приходит новое поколение, поколение тех, кто может сделать больше и лучше.

В соответствии с Конституцией, уходя в отставку, я подписал Указ о возложении обязанностей Президента России на Председателя Правительства Владимира Владимировича Путина. В течение трех месяцев в соответствии с Конституцией он будет главой государства. А через три месяца, также в соответствии с Конституцией России, состоятся выборы Президента.

Я всегда был уверен в удивительной мудрости россиян. Поэтому не сомневаюсь, какой выбор вы сделаете в конце марта 2000 года.

Прощаясь, я хочу сказать каждому из вас - будьте счастливы. Вы заслужили счастье. Вы заслужили счастье и спокойствие. С Новым годом! С новым веком, дорогие мои!