Мои суждения о Польше межвоенного двадцатилетия подозрительны мне самому. Никто из моих одноклассников в Первой мужской гимназии имени короля Сигизмунда Августа не мог ни чувствовать, ни думать так, как я. Приписать это своеобразие моей незаурядной впечатлительности и уму значило бы и сейчас, под конец жизни, по-прежнему грешить наглостью.