Приглашение на порку

Первая сцена

РЕЦ (тихо в просвете дверей). Ваше сиятельство, пастор Таупер!

ХАБИХТ. Хорошо, Рец, пускай войдет!

В дверях появляется Таупер.

РЕЦ. Войдите, господин пастор!

ТАУПЕР. Добрый вечер, господин барон! Кажется, я первый?

ХАБИХТ. Первый, да, первый, господин пастор. И не было бы ничего приятнее, если бы вы так бы и оставались моим последним и единственным гостем. (Смотрит в темнеющее окно.) Как спокойно, когда темнота… Не люблю зарева пожарищ! Ни замков наших, ни дворов крестьянских. Можете мне поверить, те, последние, меня совсем не радуют.

ТАУПЕР. Божья кара. От этого нам не спасти никого.

ХАБИХТ. Так, да так. Тем не менее… Есть и моя личная приязнь. И неприязнь. Садитесь, господин Таупер! Так вот — зачем я вас позвал. Как вам известно, благодаря усердию карательных экспедиций… Я бы сказал чрезмерному усердию… Иногда. Волна крестьянских бунтов по всей Балтии стихает.

ТАУПЕР (со скрытой иронией). Позвольте, зачем-таки чрезмерному усердию. Позволю все же заметить, меня несколько смущает ваш… «гуманизм» в данной ситуации. Бунтарский дух латышей не искоренен еще.

ХАБИХТ. С вашей последней мыслью соглашусь. Отчасти. Речь идет только о средствах нашей борьбы. О тактике! И тут я с вами никак не согласен. Некоторыми жестокостями, которые, к сожалению, позволяет карательная экспедиция, да и некоторые мои добрые соседи, бароны, мы зверя загоняем только глубже в нору, где тот теперь притаился. И долго будет прятаться, пока вновь покажет зубы.

ТАУПЕР. Об этом я и говорю! Надобно покончить со зверем — духом бунтарским — в самом корне! И навсегда! Не только покончить, прикончить!

ХАБИХТ (с иронией наблюдает за пастором). Если зверей всех с мясом и шубой прикончим, где же мы жир да меха в будущем возьмем? Зверя приручать надобно, чтоб домашним стал. Послушным! И вы еще многие годы в шубах ходить будете, господин пастор.

ТАУПЕР. Так, да так. Только хитрющий он, зверь этот! Да, домашним то он прикинется, да только глотку нам при случае перегрызет!

ХАБИХТ. Для начала и того достаточно, что лишь прикинется. Так инстинкт лесного зверя потихоньку и преобразуем и покорим оного окончательно. И зубы расти уже не будут… (С язвительной иронией.) А за глотку свою каждому самому заботится надобно. Ясли память меня не изменяет, ваш отец, который в поместье когда-то ухаживал за собаками, звался не Таупер а Тупенис (в переводе картошка) — латышский крестьянин Янис Тупенис. Латыш Тупенис, который с благословения Господа, да и с помощью барона, вышколил своего сына пастором.

ТАУПЕР. Да, ну… О своей безопасности вы позаботится сумели, в крестьянах волости да и слугах поместья создав образ «хорошего барина»…

ХАБИХТ. Лишь только образ, по-вашему? А если мне и по правде не по душе, противно даже нечеловеческое отношение к этому, в общем-то, безобидному крестьянскому люду? Эта нечеловечность, которую к моему прискорбию вижу в некоторых соседних поместьях. И не выгодно ли быть добрым — как вы выразились? Мой замок то не сожгли! И поживал я здесь без особой даже охраны. Пока сегодня прибыли драгуны. Не по моей просьбе, позволю себе заметить.

ТАУПЕР (язвительно). Два ваших сарая с зерном тем не менее красный петух прошлым летом склевал…

ХАБИХТ. Да…с. Да…с, дорогой! И кое-что еще нехорошее было. И не сплыло. Покамест. Поэтому я и пригласил вас нынче вечером на переговоры. И командир карательного отряда подпоручик Сухоруков мною приглашен. Тем не менее, если вы меня поняли хотя бы отчасти. Я хочу, чтобы вы внимательно вслушались в мой план наших дальнейших совместных действий и поддержали его… (Смотрит в окно.) Ей богу, ни одному крестьянину нашей волости не желаю я красного петуха. Ясли только не они сами…

В дверях появляется камердинер Рец.

РЕЦ. Подпоручик, господин Сухоруков!

ХАБИХТ. Попросите господина подпоручика войти, Рец!

Появляется подпоручик Сухоруков.

СУХОРУКОВ. Честь имею! Подпоручик Сухоруков!

ХАБИХТ. Рад принять вас в моем доме, господин Сухоруков! (Все приветствуют друг друга, барон знакомит поручика с Таупером.) Пастор нашего прихода, Таупер. (Подает только им обоим известный знак камердинеру.) Рец!

РЕЦ. Понял, ваше сиятельство. (Уходит.)

ХАБИХТ. Садитесь, господин подпоручик! Надеюсь, под моей крышей вы чувствуете себя как дома?

СУХОРУКОВ. Не понял.

ХАБИХТ. Переводите, господин пастор! (В спектакле все тексты Сухорукова говорятся на русском языке.) Об ваших лошадях и людях, я надеюсь, заботятся, как следует? Все нынешние передряги вас и ваших людей изрядно измотали, не так ли? У меня вы сможете сполна отдохнуть. Карательная экспедиция генерала Орлова свой долг выполнила уже в январе.

ТАУПЕР. Только одного казнили и пятерых увезли с собой.

СУХОРУКОВ. Маловато.

ТАУПЕР. Мало, мало, совсем мало.

ХАБИХТ. Так называемая «новая власть» нашей волости капитулировала в течение двух часов… Посланные ее высочеством лейб гвардейцы сразу смогли спешить дальше. В других местах Видземского края необходимость в помощи генерала Орлова была много большей, я так думаю.

СУХОРУКОВ (надменно). Да будет вам известно, что мы тоже являемся штрафным эскадроном генерала Орлова!

ТАУПЕР. Мы очень ждали вас, господин Сухоруков, очень…

ХАБИХТ … чтобы, не погорячившись, как тогда, но уже продуманно наказать тех крестьян, которые ошиблись. Повторяю — чтобы наказывать, а не губить.

СУХОРУКОВ. Если я правильно понял, вы, господин барон, вроде бы вступаете в роль защитника этих голодранцев…

ХАБИХТ. В какой-то мере — да!

СУХОРУКОВ. Интересно!

ТАУПЕР. Даже если мы простим… Господь Бог не простит их! Даже храм они посмели осквернить своими погаными, подстрекательскими речами!

ХАБИХТ. Вот-вот, за это их и следует наказать! И за мои сараи с зерном тоже, конечно, хотя и виновных за руку не поймали.

СУХОРУКОВ. Да помилуй Господи! Не поймали за руку! Да за каждый ваш сарай пять их хат! Так, и только так!

ТАУПЕР. Так и только так! Ваше сиятельство, господин барон. Бога ради, разрешите господину подпоручику действовать!

ХАБИХТ. Да успокойтесь, мои господа! Сараи я потерял уже. Хотите, чтобы потерял еще и доверие этих в целом то работящих людей? Что-то близоруко получится, мои господа!

СУХОРУКОВ. Так что же тогда?

ХАБИХТ. Сборищ бунтарских крестьян было немало у нас в прошлом году. Но ни одно из них я — барон Хабитх не запретил. Я даже переговоры с ними вел. Кое о чем даже договорились. Однако…с! Один случай я им простить не могу. Да и не хочу! Речь идет об уже упомянутом митинге в церкви прошлой весной. Рассказываете, Таупер!

ТАУПЕР. Ах, да! Это было во время Троицы. Служба уже подходила к концу, как вдруг появляется подстрекатель в маске, согнал меня с кафедры и приказал людям не расходится, а слушать его поганую хулу!

ХАБИХТ. И я тогда был в церкви! И я приказал людям разойтись! Один раз! Другой! Часть ушла. Но не все. Мне пришлось попросить управляющего Корма отметить имена тех, которые не подчинились моей воле. (Звонит. Появляется камердинер.) Рец, пригласите управляющего Корма! (Рец кланяется и выходит.) Список непослушных хранится у меня, но я даже не взглянул на него. И не буду этого делать. Личная месть не моя цель. Это было бы ниже моей чести. (Стук в дверь. Появляется Корм.)

КОРМ. Вы соизволили приказать мне явится, ваше сиятельство?

ХАБИХТ. Да…с, мой дорогой Корм. Список, о котором я сегодня уже однажды говорил, у вас?

КОРМ. Пожалуйста. Это длинный список. (Подает список.)

ХАБИХТ (список не берет). Пусть он останется у нас, дорогой Корм. Только не используете его… в корыстных целях. В моем распоряжении есть и второй список — так же точен и может быть еще точнее, вроде как копия. Так скажем. И в него я тоже не заглядывал. Все списки сравним через две недели… и один день.

СУХОРУКОВ. Господин барон все еще изволил изъясняться загадками…

ХАБИХТ. Сейчас всё и всех выведем на чистую воду, господин подпоручик. Господин Таупер, завтра, после богослужения, соизвольте объявить пастве, что в течение двух последующих воскресений после проповеди на площади перед Храмом всем будет дана возможность покаяться и выразить свое глубочайшее сожаление… Обратите внимание, что никто не принуждается, а каждый только приглашен!

СУХОРУКОВ. Не понял. Какую — такую слезную исповедь вы ждете от этих лицемерных подонков, когда в стране чуть ли не осадное положение!

ХАБИХТ. Эта будет приглашение на порку! Легкую, но публичную порку о коей они сами молитвенно поросят!

СУХОРУКОВ. Порка?…

ХАБИХТ. Порка, да…с. Не смотря на недавний запрет телесных наказаний, в это для нашей державы трудное время, оная практикуется опять — таки, понемногу. Легкая милая порка для всех, на той демократической основе, по коей люд латышский так соскучился. Приглашение на порку. Так…с!

СУХОРУКОВ (в глубоком замешательстве). Приглашение на…

ХАБИХТ. …на порку. Да, да — порку! Милую, беззлобную… Всех, кто окажет нам честь, почтим одинаково — тремя розгами, по пять ударов каждой.

СУХОРУКОВ (все еще в замешательстве). Трижды пять?

ХАБИХТ. Трижды пять. Без злобы. Замачивать розги не будем.

СУХОРУКОВ. И замачивать не будем!

ХАБИХТ. Да…с! Не замоченными. Удары легкие. Эти последние мелочи, господин пастор, можете и специально не объявлять пастве. Главное — именем барона попросите их прийти. Добровольно. Только про списки сказать не забудьте. Что оные имеются и что через две недели будут сравнены со списками тех, кто прошли порку. И ежели кто, имя которого в списке провинившихся наличествует, не посчитает своим долгом честно прийти попросить даренного мной публичного прощения, то уж… Через две недели, вечерком воскресным дом его да будет спален… Так же, как сараи мои в прошлом году…

СУХОРУКОВ (после долгой паузы). Надо сказать, дьявольски… Хотя… Строгости в избытке никогда не бывает.

ХАБИХТ. Строгости будет ровным счетом столько, сколько надобно. И еще, господин пастырь, дайте им знать, что пороть будут лишь один час…

СУХОРУКОВ. О-хо-хо! Пусть в очереди потомятся!

ХАБИХТ. Пусть потомятся!

СУХОРУКОВ. Да, потолкаются с опущенными штанами — кто первый!

ХАБИХТ. Да не опоздают!

СУХОРУКОВ. Ну, красотища! Надо сказать пляски нагаек, ломка косточек, да вешание нам уже нынче приелись. Сколько можно! Будя перемены в наших серых буднях! Дух переведем, шуточки погоняем — это, ей Богу, к стати.

ХАБИХТ. Однако…с, господа мои — шуток не будет.

ТАУПЕР. А… женщин? И их тоже?

ХАБИХТ. Всех взрослых. Включая женщин. Без исключений и слюнтяйства. Этот святой принцип соблюсти долг наш. За сим и я в списки не смотрю, чтоб не разжалобить себя зазря. (Пауза.) И если кто не согласен на то, что я предложил, дом сжечь — и без всякого снисхождения.

ТАУПЕР. Воистину по дьявольски…

ХАБИХТ. Все уразумел, Корм?

КОРМ. Все, ваше сиятельство!

ХАБИХТ. Можете идти!

КОРМ. С Богом, господа! (Уходит.)

ХАБИХТ (резко звонит). А драгуны ваши после тяжких и утомительных трудов в Эстляндии и Лифляндии пусть передохнут маленько. Трудится придется только по воскресным вечерам, да ежели Господь не выслушает наши молитвы… и в последнюю ночь тоже.

Входит камердинер с роскошным, перегруженным подносом с напитками.

СУХОРУКОВ (явно оживляется при виде напитков, тем не мене отзывается на последние слова Барона). Гуманно… Гуманно…

ХАБИХТ (поднимает стакан, то же делают и другие). Гуманно, — это означает со зверьём по человечески…