Приключение

5

В понедельник Нина собрала чемодан и сказала, что «приключение» кончилось, что она благодарит его за гостеприимство, но ей надо отправляться на семинар, что там она встретит своих коллег и будет жить с ними в гостинице. Сергей упрашивал, умолял, потом запер дверь и ключ положил в карман, сказав, что не выпустит ее, пока она не оставит чемодан и не даст слово вечером вернуться к нему. В конце концов она уступила. А сам он смотался в НИИ и договорился с начальством, что всю неделю будет работать в библиотеке и в институте не появится. Он позволял себе «пофилонить» иногда, зная, что потом все наверстает. Вечером Нина вернулась к нему, а он приготовил прекрасный ужин. Они выпили немного и никуда не пошли. Смотрели «Женитьбу Фигаро», и весь вечер просидели перед телевизором, как семейная пара, прожившая вместе немало лет.

Так и зажили, мирно и уютно. Нина сама хозяйничала на кухне, готовила ему вкусные борщи и котлеты, а однажды даже постирала рубашки. Он с удовольствием видел, что хозяйничает она умело, хотя и не с той педантичной аккуратностью, к которой он сам привык. Она разбрасывала по квартире свои вещи, подолгу оставляла немытую посуду на столе, она нарушила в его квартире тот абсолютный порядок, который он для себя установил, но он терпел и, зная, как она не любит ничего похожего на критику, ни слова ей не говорил. Возвращаясь с семинара, она заходила в магазин за продуктами, но денег, как он ни настаивал, у него не брала. «Я самостоятельная женщина, — заявила она — У меня есть свои деньги». Она так и не сказала ему, что у них за семинар и чем она вообще занимается, и он перестал расспрашивать. Он лишь узнал случайно, в какой гостинице остановились ее коллеги, — это была незнакомая гостиница где-то на Преображенке. Его она тоже не расспрашивала о работе. Он сам кое-что рассказал, нажимая на большую важность своей «фирмы», на ее причастность к спутникам и лунникам, но это не произвело на нее особого впечатления. Она охотно слушала его рассуждения о жизни, хотя частенько иронически воспринимала их и умела при случае съязвить. Они говорили о фильмах, о книгах, и Сергей обнаружил, что она довольно начитана. Правда, Мандельштама и Бальмонта она не читала, но зато очень неплохо знала Пушкина и Толстого и судила о прочитанном довольно свободно и самостоятельно — она была единственная женщина из его знакомых, которая не возмущалась тем, что сделал Толстой из Наташи в финале «Войны и мира», а считала, что он правильно написал.

В отсутствие Нины он пытался работать, то, сидя дома, то в библиотеке, но без особого успеха — мысли были не о том. Уже с утра, лишь только закрыв за ней дверь, когда она отправляляась на семинар, он начинал ждать ее возвращения. Как-то в ее отсутствие забежал Сема и, увидев ее туфли в прихожей, духи и помаду у зеркала, сказал предостерегающе: «Смотри, парень, женит она тебя на себе!» — на что он только усмехнулся. Сема звал его в одну интересную компанию, говорил, что Витька привез из-за рубежа потрясные диски, а Валера достал «Лолиту» Набокова. Но ему не хотелось никуда идти, не хотелось никакой «Лолиты». Уходя, Сема сказал: «Хороша, не спорю, но простушка. И учти, глупость легче совершить, чем исправить. Я знаю, что говорю — сам эту глупость совершил один раз».

Сергей считал, что хорошо знает женщин, но оказалось, что это не совсем так. Кажется, Стендаль сказал, что никогда не разберется в женщинах тот, кто их часто меняет — чтобы узнать их по-настоящему надо прожить лет десять с одной. Сергей знал женщин доселе лишь с той стороны, которая его интересовала, и умел добиться от них того, что ему было нужно. Но, кроме, этого, он мало их знал. Нина была проста, естественна, не хотела и, кажется, не умела притворяться, но он плохо ее понимал. Неясно было, что кроется за ее поступками и суждениями, ее нелегко было определить. Легкомысленная она или нет?.. Стыдливая или нет?.. Умная или нет?.. Много она знала мужчин или нет?.. Простая или нет?.. На все эти вопросы можно было ответить и «да» и «нет». Его как-то напрягала эта неопределенность, неясность. Раньше он, наоборот, не любил разгадывать характер партнерши, не любил, когда слишком личные отношения мешали, усложняя любовную связь. Ему хотелось стандарта с легким разнообразием (блондинка — брюнетка, полненькая — худенькая, страстная — нежная и т. д.). Может быть, оттого, что его женщины слишком торопились выказать себя, характером они его мало интересовали. А Нина интересовала, но в ней он многого не понимал. Но при этом чувствовал, что она-то его понимает, или думает, что понимает, что в нем ничего загадочного нет. Он вполне ощущал, что, хотя она ему все время уступает, инициатива в общем-то принадлежит ей, и Нина крепко держит ее в своих руках, не прилагая к этому особых усилий. Другим женщинам он не старался показать себя в самом лучшем свете, чтобы не возбуждать слишком сильного желания женить его на себе. Ему обычно хватало и того, что видно с первого взгляда: красив, интеллигентен, умен, общителен, умеет жить. Но Нине он хотел больше понравиться, он хотел, чтобы она заметила в нем что-то еще, что отличает его, ставит выше других. Женщины ему льстили. Он привык, что они восхищаются его умом, его успехами, его ладным тренированным торсом, его неутомимостью в любви. Он и от Нины ждал похвалы, но она будто этого не замечала или просто не придавала значения. Наконец он спросил как-то в постели: «Я тебе нравлюсь?»

Она окинула его оценивающим взглядом:

— Ничего…

— Что значит ничего? Если бы я был сутулый, с животиком, с дряблыми мышцами — и тогда бы нравился тебе так же?..

Она пожала плечами:

— Разве это в мужчине главное?

— А что главное?

Она неопределенно улыбнулась.

Он видел, что нравится ей, и понимал, что иначе она не осталась бы у него: не того она сорта. Но она точно не была по уши влюблена, а относилась к тому, что между ними происходило, именно как к легкому приключению. И хотя поначалу он именно этого и хотел, да и сейчас конечно (что бы он делал, если бы это перешло в серьез?), его это немного нервировало и обижало. Нина у него ничего не выпытывала, а он нет-нет да и начинал приставать к ней с расспросами.

— У тебя много было мужчин?

— Не твое дело.

— У тебя был муж?

— Может, и был.

— Значит, был?

— А может, и не был. Чего ты пристаешь? Это уже не приключение, а вечер вопросов и ответов.

Теперь уже ему не нравилось это слово: «приключение». Как-то в шутку она сказала:

— Если бы ты был моим мужем, я бы отучила тебя от этой дурацкой привычки много курить и ставить при ходьбе носки врозь.

— А если бы ты была моей женой, — не остался он в долгу, — я бы не разрешал тебе шмыгать носом и класть так много перцу и лаврового листа в суп.

— Если бы ты был моим мужем, — подхватила Нина, включаясь в игру, — я бы тебя перевоспитала. Ты слишком аккуратный, а мужчина должен быть немного расхристанным. Ты такой аккуратный, что тебе и жены не надо. У тебя жена будет неряха.

— А тебе какой нужен муж?

— Работяга и суровый мужик. Он будет вечером приходить с работы усталый, разбрасывать по углам свои тяжелые сапоги, требовать водки и щей. Будет мощно храпеть во сне… — Непонятно было, шутит она или всерьез.

— Но он не оценит твоей прелести.

— А мне и не надо, чтобы он ценил мои прелести. Пусть ценит во мне надежную подругу и мать его детей.

— А жених такой?

— Жених? — переспросила она. — Жених не такой…

— А какой? Кто он? Где работает?..

— Много будешь знать, — засмеялась она, придавив ему пальцем нос, — скоро состаришься.

— А что, — не отставал он, — таких, как ты описала, дефицит?

— Маловато. На всех не хватает.

— А я думал, что до фига и больше.

— Нет, — сказала она серьезно. — Слишком мало осталось. Дело ведь не в храпе и сапогах…

— А я не такой?

— Сам знаешь.

— Ну и какой же я, по твоему?

— Ты?.. Ты, Сережа, весь из себя классный, видный. Особенно в костюме и при галстуке. Ты такой… — она задумалась, подбирая нужное слово. — Безупречный… Как в мужском отделе универмага манекен. Я всегда удивляюсь, какие они гладкие и красивые — живому мужику не сравниться ни с одним.

Его задело такое сравнение, хотя, казалось бы, оно и льстило ему.