Приключения доктора Скальпеля и фабзавука Николки в мире малых величин

1. — Действие толстых книг. — Друзья Вано и Николка. — Врач Скальпель. — «Физиологический опыт». — Непредвиденные опасности. — Встреча с туберкулезными палочками

Это над фабзавуком Николкой Даниленко, в полном бессилии распластавшимся на койке, потешался добродушно его товарищ по комнате и училищу Вано Сванидзе, распевая на мотив из «Иванова Павла» только что сочиненную песенку.

Песенка как нельзя более соответствовала истине. Даниленко, действительно, лежал «без ног и без рук», а рядом с ним на столике покоилась виновница его бессилия — толстая книга «Анатомия и физиология человека».

Сокрушать молодыми зубами гранит науки — не такое уж легкое дело! Это хорошо познали оба приятеля за два года своего пребывания в заводском училище. А еще совершенней познал это любознательный Николка, который, кроме своего токарного дела, упрямо совал нос во все другие «дела»… В особенности, если они излагались в толстых книгах. К толстым книгам Николка испытывал сильнейшее тяготение, объясняя последнее законом Ньютона (недаром учился в фабзавуче!), по которому, чем больше масса тела, тем сильнее оно притягивает к себе другие тела…

Неделю назад заводской врач Скальпель начал читать лекции по гигиене и неосторожно сказал, что, мол, без знания анатомии и физиологии человека нельзя получить больших знаний по его предмету, так как для всякой постройки необходим фундамент, а фундаментом к гигиене служит учение о строении и отправлениях человеческого организма; сам он все же стал возводить без фундамента свою постройку в молодых умах слушателей, потому что администрация училища не смогла предоставить ему дополнительных лекционных часов.

Как только Даниленко Николка услышал резонное замечание врача, он так же резонно решил в уме своем:

«Даешь анатомию!»

И после первой же лекции, отправившись к Скальпелю на квартиру, потребовал у него — мягко, но настойчиво — дать ему соответствующий учебник, чтобы который потолще…

Скальпель нашел требование забавным, посмеялся, но учебник дал. — Только, — говорит, — без руководителя вам будет очень трудно, и, пожалуй… вы очень мало здесь поймете…

— Ну, это мы увидим! — кратко ответствовал упрямый Николка и, крепко зажав «мудреную» книгу под мышкой, так же крепко порешил, назло Скальпелю: учебник одолеть и доказать, что горшки обжигают не боги…

Вернулся домой, мужественно перенес насмешки товарища по комнате и по цеху — Вано, и все свободные минуты стал отдавать «дьявольской книжище», как он окрестил с первой же страницы злополучный учебник… Между ним и учебником вначале происходили форменные сражения… Каждая страница давалась с бою… Но помня твердо завет товарища Троцкого, Николка храбро вел наступление и так крепко «грыз гранит науки», что в первые же два дня похудел и осунулся, как после болезни…

На третий день Николку посетил врач и сильно удивился при виде «завоеванных позиций»… Страниц сорок, самых трудных начальных страниц, Николка отхватал без всякой помощи…

— Да вы, батенька мой, — сказал Скальпель, — видать, не в шутку занялись «человеком»…

— Хороша шутка, — проворчал Николка, — я даже во сне вижу кишки да всякие там брыжейки…

Доктор заинтересовался настойчивым учеником и стал часто захаживать к нему, давая свои объяснения и помогая преодолевать трудные места. Николке это сначала не нравилось, ввиду его намерения — вполне самостоятельно разделаться с «дьявольской книжищей». Но так как врач, кроме «человека», знал еще много интересных вещей и умел просто и захватывающе рассказывать о них, — к концу недели Николка, Вано и Скальпель сделались большими друзьями.

Скоро с анатомией покончили. Николка принялся за физиологию; эта оказалась еще более «дьявольской» и, как нарочно, врач перестал ходить… Заболел, что ли, или надоело, — Николка не знал; но факт таков, что ему пришлось уже без всякой помощи справляться со второй половиной книги.

И уже физиология подходила к концу, а врача все еще не было. В результате мудреная книга все-таки была разбита по всем направлениям. Но и голова читателя сильно поплатилась… В ней стоял порядочный-таки сумбур…

Как раз в тот момент вернулся Вано из театра. Увидев друга в положении полной «развинченности» и сравнив его, по профессиональной привычке, с «динамой в ремонте», Вано вдохновился всклокоченными волосами, воспаленными глазами и горячечным румянцем приятеля. Плодом вдохновения явилось стихотворение. Пропев его над распластанным телом друга не меньше трех раз, Вано глубокомысленно заметил:

— Это пойдет в стенную газету… Хорошо написано…

И сел писать следующее. Он был в ударе, поэтому Николка, не успев заснуть, через пять минут принужден был выслушать новое творчество, уже на мотив «Ах вы, сени, мои сени»…

— Черт возьми, да ты спишь? — В вопросе Вано прозвучало задетое за живое авторское самолюбие. — Притворяешься, черт?

Но Николка не притворялся: под мелодичную песенку друга он, действительно, сладко заснул.

— Скот! — возмутился Вано, — а я-то мечу перед ним бисер!.. Ну, да ладно… Завтра в газете прочтешь заново…

Успокоив себя, Вано накинул пальто и через минуту храбро шагал в осенних сумерках по лужам, держа направление на светящееся окно редакции стенной газеты.

— Эй, граждане! Жив кто-нибудь?.. — Врач беспомощно шарил в прихожей по стенам.

— Надо проснуться, — думал Николка, но вместо этого выпустил через нос звонкое мурлыканье и продолжал нежиться в дремоте.

Скальпель, наконец, проник в комнату, сквозь сумрак увидал растянувшегося на койке, вернее, почувствовал жизнь, и в изумлении воскликнул:

— Вот так фунт! Люди добрые в клубе сидят, а он спать завалился!.. Милый человек, да ведь еще куры на насест не сели!.. Как же это так, а?

Даниленко открыл глаза, виновато заулыбался, но встать — не встал, а лишь сонно пробормотал:

— Это все физиология! Я б так не заснул… Трудная, черт!..

— A-а, вы физиологией занимались!.. Великолепно… Так-так-так…

Врач нащупал на стене выключатель и зажег свет.

— Так вы физиологией занимались? Очень хорошо. Кстати, я вам один физиологический опыт покажу… Ничего, ничего, лежите!.. Дайте-ка только руку… Вот так!..

Д-р Скальпель сел на стул рядом с койкой, взял Николку за руку и, остро глядя ему в глаза, сказал:

— Смотрите на меня прямо и ничего не бойтесь…

Даниленко недоверчиво улыбался. «Фокус, что ли»? — хотел сказать и вдруг с ужасом заметил, что врач начал быстро уменьшаться в размерах, таял как льдинка под лучами солнца.

— В чем дело?!.. — вскочил Николка на койке и отметил с еще большим ужасом, что и он сам подвергся тому же процессу: его ноги перестали доставать пол…

Скальпель смеялся:

— Говорю вам, не бойтесь! Это только — простой физиологический опыт… — Сам он уже сидел на стуле с ногами, был ростом с 5-летнего ребенка и говорил тонким-тонким голосом. Однако, Николка слышал его великолепно, и многое другое стал слышать, чего раньше совсем не знал: под полом с оглушительным писком ворочались мыши, мухи, летая в воздухе, отчаянно громко жужжали; шум улицы претворился в невозможный гам, будто там случилось что-то необыкновенное…

Врач сделался ростом с годовалого ребенка, громко смеясь, перепрыгнул со стула на койку — без сапог, штанов и гимнастерки — нагишом: вся одежда упала с него на пол. Он продолжал крепко держать Николку за руку.

— Простой опыт и больше ничего… Сбросьте с себя одежду, она нам будет только мешать…

— Хорош — опыт, черт подери! — стуча зубами, бормотал Николка, следуя совету врача. Его пугал все увеличивающийся и увеличивающийся шум: и в комнате, и в подполье, и на чердаке, и на улице, — кругом гудело, шипело, стучало, лязгало.

— Что это? — спросил он.

— С уменьшением тела обостряется наш слух, — ответил врач, — мы начинаем улавливать звуковые волны высокого напряжения… Ничего, дальше будет хуже…

— Что будет дальше? — спросил, встревожившись еще более, Николка. Ему уже казалось, что хуже быть ничего не может.

В ответ последовала загадочная улыбка.

Их размеры через минуту достигли размеров двухнедельных котят, и койка стала казаться порядочной площадью.

— Недоставало, чтобы мы еще замяукали, — опасливо сказал Николка, но не получил никакого ответа, так как Скальпель с беспокойством поглядывал наверх.

— В чем дело? — задал новый вопрос Николка.

— Гм… Мы, кажется, не приняли во внимание одного обстоятельства…

— Какого же это?

— Да вы не пугайтесь… Ничего особенного, только… видите вы, что делается в воздухе?

Николка давно обратил внимание на воздух: в нем варилась какая-то каша.

— Это — пыль, — пояснил врач. — Мы раньше ее не замечали… Теперь… Гм…

— Что теперь? Ну, говорите же!..

— Вы волнуетесь? Не надо. Ничего страшного нет… Только… когда мы уменьшимся еще более, эта пыль обратится в громадные камни… Видите, как она сейчас оседает на одеяло?..

Оседала она, действительно, весьма стремительно. Это не сулило ничего приятного.

— Ну, так прекратите свой опыт, — предложил Николка.

Врач невозмутимо дернул головой:

— Теперь невозможно. Надо произвести до конца его.

Николка посмотрел пристально на Скальпеля, посмотрел на падающие из воздуха камни и на то, что шерсть одеяла стала доходить до колен.

— А ну вас к черту! — сказал он. — Вас не поймешь, не то вы шутите, не то всерьез говорите… Да плевать я хотел на вашу пыль!.. Что вы, в самом деле, запугать меня, что ли, хотите?..

Скальпель загадочно улыбался.

«Как во сне», подумал Николка и вдруг наполнился беспечной отвагой. Вырвал руку и пустился бежать, перескакивая через препятствия из шерстяных волокон, причудливо сцепившихся друг с другом.

— А ну, догоняйте!..

Скальпель, падая ежеминутно по причине своей близорукости и громко смеясь, пустился в преследование…

Остановились, запыхавшись, и оглянулись, продолжая болтать и смеяться.

Комната раздалась вширь и в высоту до невероятных размеров и казалась постройкой гигантов; электрическая лампочка мерцала в недосягаемой выси, «на небе», — пошутил врач; звуки, до сих пор раздражавшие слух, куда-то скрылись, вместо них появились новые: мелодичный звон, дрожание переливами, непрерывное клокотание.

— Наши уши уже перестали воспринимать доступные простым смертным звуковые колебания, — сказал врач, — мы слышим сейчас, приблизительно, как мухи..

Через несколько минут шерстяное одеяло претворилось в громадную степь. А еще немного спустя — это была уже не степь, а дремучий лес с вековыми деревьями в несколько обхватов, полутемный и кишащий странными животными. Врачу и Николке то и дело приходилось делать по несколько шагов навстречу друг к другу, так как их размеры сокращались все более и более, и грозила опасность потеряться среди бурных зарослей. Собственно говоря, они уже не замечали своего уменьшения. Не было привычной обстановки, с которой можно было бы сравнивать свой рост. Теперь казалось, что уменьшаются не они, а растут грандиозно окружающие их безлистные деревья.

— Н-да… темновато… — процедил врач.

— Вообще… — мотнул неодобрительно головой его спутник.

Хотя громадные шерстяные стволы были лишены кроны, расщепляясь лишь на самых верхушках на три-четыре меньших ствола, и голыми черными силуэтами маячили над головами двух затерявшихся среди них человечков, совсем не закрывая от них «неба», — в шерстяном бору царил полумрак. Электрической лампочки не было видно, и даже никакого зарева не намечалось вместо нее. Теперь светился сам воздух, волнообразно колеблясь; светились все предметы, испуская непохожий на обыкновенный свет. И все-таки было темно из-за густоты «растительности».

— Мы уже не можем воспринимать обыкновенных световых волн, — пояснил врач, — а все это свечение зависит от электрических волн, а может и еще каких, науке неизвестных… — Николка молчал, подавленный необычной картиной.

Они с трудом пробивались сквозь гущу шерстяных кустарников, отскакивая на каждом шагу от того или другого чудовища — безглазого и неопределенных размеров, но слишком определенно выражавшего свои намерения.

— Однако, — произнес врач, — вы, тов. Даниленко, давненько, должно быть, не вытряхивали своего одеяла… Сколько в нем мерзости всякой накопилось…

Николка чистосердечно признался, что за «недосугом» одеяло, пожалуй, месяца три не подвергалось никакой чистке…

Между тем, рост обоих путников перестал уменьшаться, вернее, дремучий бор перестал расти.

— Ну-с, — отметил врач, — мы достигли с вами предельных величин… Знаете ли вы, что мы сейчас мельче тех пылинок, которые бывают видны в солнечном луче?..

— Тогда, — с облегчением возразил Николка, — и все эти звери — существа микроскопические?..

— Конечно. Нормальный человек никогда не увидит их простым глазом…

Приятели продвигались по «девственной» чаще, держась за руки и беседуя шепотом из боязни потревожить многочисленных обитателей одеяла.

— И что же, — с ужасом воскликнул Николка, — все это зверье вызывает у человека болезни?!..

— Нет, мой друг, — успокоил врач, — все эти страшные бесформенные животные — простые одноклеточные организмы, существа в большей своей массе для человечества безобидные; нас, правда, сейчас они могут проглотить… А вот те, — добавил он, указывая на два изогнутых бревна, приютившихся под стволом громадного шерстяного волоса, — те для нас с вами нисколько не опасны, а человечеству приносят невероятный вред…

— Ишь ты! — недоверчиво произнес Николка, подходя к бревнам и безо всякого уважения ковыряя их пальцем. — Что же это за штуки?

— Это — знаменитые «палочки», вызывающие у человека туберкулез…

— Туберкулез?! — отскочил Николка, сразу проникаясь к «бревнам» должными чувствами. — Черт возьми, я не знал!..

— Не пугайтесь, — сказал Скальпель, усаживаясь на одно из бревен и знаком предлагая собеседнику сесть рядом. — Уверяю вас, нам эти «палочки» не страшны. Они попали в неподходящую среду, слишком сухую и лишенную питательных веществ; теперь они находятся в состоянии глубокой спячки…

— А как проснутся? — все еще беспокоился Николка.

— Не проснутся! Для этого надо, чтобы они попали в ранку на коже человека или в его легкие, или в кишечник…

— Как могут они туда попасть? — изумился Николка, сравнивая свою небольшую руку с размерами туберкулезных палочек.

— Вы, мой друг, — улыбнулся врач, — все забываете про наше особенное положение в сравнении с остальными людьми. Мы ведь невидимые глазом существа, и туберкулезная палочка для обыкновенного человека тоже совершенно невидима. Только в микроскоп ее можно увидать…

— Тогда — другое дело, — согласился Николка.

— Ну, так вот, — продолжал врач, небрежно и несколько демонстративно разваливаясь на своем ложе, — если это «бревнышко» попадет на поврежденную кожу человека, оно может вызвать у него кожный туберкулез — язвы, долго не заживающие… Если попадет в легкие — на сцену может появиться чахотка; в кишечнике же «палочки» вызывают кишечный туберкулез, обыкновенно кончающийся смертью…

Николка с большой злобой приглядывался к двум «бревнышкам», таким невинным и безобидным в настоящем их виде.

— Как же они попали в мое одеяло? — спросил он вдруг.

— Очень просто. Какой-нибудь чахоточный больной, будучи у вас в комнате, кашлянул или плюнул; в мокроте или плевке в воздух вылетели из его организма эти палочки… Может быть, сначала они попали на пол, а потом, когда жидкость, окружавшая их, высохла, они с током воздуха поднялись вверх… Ну а на одеяло опуститься им уже ничего не стоило… Та же пыль могла захватить их в своем падении…

«Пыль», действительно, сыпалась вовсю, и, если бы не мощный ствол, под которым расположились приятели, им было бы не до разговоров.

Николка с сердцем пнул одно из бревен и с удивлением заметил, что глянцевитая «кора» его подалась от удара внутрь и так осталась. Врач сейчас же пояснил это:

— Туберкулезная палочка сплошь обтянута воскообразной оболочкой, поэтому стенки ее так податливы, но благодаря своей оболочке она также весьма жизнеспособна и долгое время может сохраняться живой в человеческом теле, вызывая у него длительную, так называемую хроническую болезнь…

— Ах, чертяка! — все более и более распалялся Николка и искал чего-то глазами.

— Послушайте дальше, — спешил высказаться Скальпель, видя, что внимание собеседника начинает приковываться к чему-то другому. — Эта восковая оболочка — палка о двух концах: внутри человеческого организма она является хорошей броней для «палочки», на воздухе же, в особенности на прямом солнечном свету, она никуда не годится: туберкулезные палочки очень быстро погибают на солнце…

— Ладно, они у меня и без солнца погибнут, — ворчал Николка, останавливая глаза на каком-то предмете. — У меня в комнате солнца нет; сами знаете, фабричная стена торчит вместо солнца…

— Да, — согласился врач, — у вас в этом отношении неблагополучно… — И, вздохнув, добавил:

— Куда редко заглядывает солнце, туда часто заглядывает туберкулез и… врач…

Николка нашел, наконец, что надо: это был длинный твердый обломок, только что упавший сверху в двух шагах от приятелей.

— Это вы называете «пылью»? — спросил он ехидно, беря обломок в правую руку.

— Да. Это пыль, — подтвердил врач, — только нам с вами она уже не кажется пылью… Что вы хотите делать!..

— Нуте-ка, слезьте, — вежливо предложил Николка и, когда врач исполнил его просьбу, — он с большой яростью накинулся на «бревнышки», кроша их дубинкой из «пыли»… И успокоился только тогда, когда от них остались одни восковые лохмотья да куски слизи…