Приключения Эллери Квина

АФРИКАНСКИЙ КОММИВОЯЖЕР

Мистер Эллери Квин, погруженный в раздумья, брел по коридору восьмого этажа Дома искусств — роскошной цитадели университета. На нем был твидовый костюм, от которого за милю отдавало Бонд-стрит,[1] ибо Эллери всегда проявлял склонность к щегольству. В то время как его голову наполняли мысли на безупречном «американском» языке, в ушах звенел странный жаргон коллег обоего пола, причиняя муки его гарвардскому воспитанию.

И это высшее образование в Нью-Йорке! — с тоской думал Эллери, пробивая себе дорогу с помощью трости сквозь вопящую толпу студентов. Его глаза поблескивали под стеклами пенсне, так как, обладая острой наблюдательностью, столь необходимой для изучения различных криминальных феноменов, он не мог не замечать веселых глаз, стройных фигур и свежих лиц студенток, попадавшихся на пути. Его собственная alma mater — средоточие добродетелей образования — стала бы еще лучше, если бы мужские классы были хотя бы слегка разбавлены представительницами прекрасного пола!

Отбросив эти непрофессиональные мысли, мистер Эллери Квин ловко проскользнул сквозь батальон хихикающих девиц и с достоинством приблизился к кабинету 824 — месту его назначения.

У двери он задержался. Высокая красивая девушка с карими глазами настолько явно поджидала его, что сердце Эллери (о боже!) затрепетало под твидовым пиджаком. Девушка прислонилась к закрытой двери, на которой висела табличка, гласившая: «Прикладная криминология. М-р Квин».

Конечно, это выглядело святотатством, но карие глаза взирали на Эллери с восторгом, граничившим с благоговением. Что в подобной ситуации должен делать преподаватель? Игнорировать красавицу? Сурово отчитать ее?

Однако Эллери не пришлось принимать трудное решение. Ухватившись за его левый локоть, девушка заговорила нежным голоском:

— Вы тот самый мистер Эллери Квин, не так ли?

— Я…

— Я сразу поняла, что это вы! У вас удивительные глаза такого своеобразного оттенка! О, это будет так интересно, мистер Квин!

— Прошу прощения?

— О, я вам не представилась… — Маленькая ручка отпустила локоть Эллери. — А еще знаменитый детектив! — строго произнесла девушка, словно Эллери пал в ее глазах. — Рассеялась очередная иллюзия… Разумеется, меня прислал старина Ики.

— Старина Ики?

— Вы и этого не знаете? Господи! Старина Ики — это профессор Икторп, магистр искусств, доктор философии и бог знает чего еще.

— Ага! — воскликнул Эллери. — Начинаю понимать.

— Давно пора, — сурово сказала девушка. — К тому же старина Ики — мой отец…

Эллери показалось, что при этих словах ее сразу же обуяла застенчивость, ибо длинные черные ресницы внезапно скрыли карие глаза.

— Я все отлично понимаю, мисс Икторп… — (Ну и фамилия!) — Профессор Икторп… э-э… уговорил меня вести этот фантастический курс, и, потому что вы его дочь, вам кажется, что вы можете втереться в мою группу. Но это ошибочное предположение. — Эллери упер в пол трость, словно знамя. — Вам это не удастся.

Носок туфельки неожиданно толкнул трость, и Эллери с трудом удержался на ногах.

— Не задирайте нос, мистер Квин! У вас такая приятная фамилия… Может быть, мы войдем?

— Но…

— Старина Ики все устроил.

— Я отказы…

— Университетский казначей получил свои грязные деньги, а я — степень бакалавра искусств и жажду проявить себя перед наставником. Я, правда, очень умная. О, не изображайте из себя профессора! Вы для этого слишком симпатичный молодой человек, а ваши серебристые глаза…

— Ну ладно, — сдался Эллери, внезапно ощутив удовольствие. — Пошли.

В маленькой комнате для семинаров стоял длинный стол, окруженный стульями. Двое молодых людей поднялись, как показалось Эллери, с уважением. При виде мисс Икторп на их лицах отразилось удивление, но не слишком сильное. Девушка явно пользовалась популярностью. Один из юношей подбежал к Эллери и стиснул его руку:

— Мистер Квин! Я Бэрроуз — Джон Бэрроуз. С вашей стороны было очень любезно выбрать меня и Крейна из всей компании желающих стать сыщиками.

Эллери сразу понравился паренек с худым смышленым лицом и блестящими глазами.

— По-моему, Бэрроуз, вам следует приписать эту любезность вашим педагогам и оценкам… А вы, конечно, Уолтер Крейн?

Второй молодой человек пожал руку Эллери церемонно, как будто соблюдая ритуал. Он казался симпатичным и толковым парнем, как и его товарищ, но, в отличие от Бэрроуза, был высоким и широкоплечим.

— Да, сэр. Я получил диплом по химии. Меня очень интересует то, что пытаетесь осуществить вы и профессор.

— Великолепно. Мисс Икторп — весьма неожиданно — стала четвертым членом нашей маленькой группы, — сообщил Эллери. — Ну, садитесь и давайте все обсудим.

Крейн и Бэрроуз быстро сели, а девушка скромно опустилась на стул рядом с ними. Эллери бросил в угол шляпу и трость, положил ладони на пустой стол и устремил взгляд в потолок. Ничего не поделаешь — пора начинать…

— Все это может показаться чепухой, но тем не менее здесь что-то есть… Некоторое время назад профессор Икторп обратился ко мне со своей идеей. Он слышал о моих скромных достижениях в области раскрытия преступлений при помощи логического анализа и подумал, что было бы интересным развить способности к дедукции в студентах университета. Я был в этом не так уверен, поскольку сам учился в университете…

— В наши дни студенты — башковитый народ, — заметила мисс Икторп.

— Хм! Посмотрим, — сухо отозвался Эллери. — Очевидно, это против правил, но я не могу думать без табака. Можете курить, джентльмены. Сигарету, мисс Икторп?

Девушка взяла сигарету и чиркнула спичкой, не сводя глаз с Эллери.

— Нам предстоит, так сказать, работа в поле? — осведомился Крейн.

— Совершенно верно. — Эллери вскочил на ноги. — Мисс Икторп, пожалуйста, будьте внимательны… Если уж что-то делать, то как следует… Отлично. Мы будем изучать преступления по текущим новостям, выбирая те, которые подходят к нашей специфике. Начнем с нуля — без всяких предвзятых мнений… Вы будете работать по моим указаниям, и посмотрим, что из этого выйдет.

Бэрроуз просиял:

— И вы не начнете с лекций? Не будете излагать нам теории?

— К дьяволу теории! Прошу прощения, мисс Икторп… На этот треклятый курс было шестьдесят три кандидата. Но мне требовались только двое или трое — большим количеством управлять нелегко, и это все бы испортило. Я выбрал вас, Крейн, потому что вы показались мне обладающим в достаточной степени аналитическим умом и ваши научные занятия должны были развить в вас наблюдательность. Вы, Бэрроуз, отличный теоретик, и у вас, как здесь говорят, неплохо варит котелок…

Оба юноши покраснели.

— Что касается вас, мисс Икторп, — сурово продолжал Эллери, — то вы сами на это напросились и должны знать о последствиях. Кем бы вам ни приходился старина Ики, при первых же признаках тупости вы вылетите вон.

— Икторпы, сэр, никогда не бывают тупыми.

— Искренне на это надеюсь… Теперь к делу. Час назад, когда я собирался в университет, в Главное полицейское управление пришла телеграмма. Мне она показалась весьма своевременной, учитывая наши цели. В театральном районе произошло убийство, жертва — некий Спарго. Из сообщенных фактов я понял, что дело достаточно замысловатое. Я попросил своего отца — известного вам инспектора Квина — оставить место преступления в неприкосновенности. Мы сразу же отправимся туда.

— Ура! — вскричал Бэрроуз. — Все на борьбу с преступлениями! А у нас не будет неприятностей, мистер Квин?

— Не беспокойтесь. Я выхлопотал для вас обоих, джентльмены, специальный полицейский пропуск, наподобие моего, а вас, мисс Икторп, снабжу им позже… Предупреждаю, чтобы вы не пытались унести что-нибудь с места преступления — по крайней мере, не посоветовавшись со мной. И ни в коем случае не подпускайте к себе репортеров.

— Убийство, — задумчиво промолвила мисс Икторп, чей пыл внезапно охладел.

— Ага, уже скисли! Ну, это будет испытанием для всех вас. Хочу посмотреть, как работают ваши мозги в контакте с реальностью… Мисс Икторп, у вас есть шляпа или что-нибудь еще?

— О чем вы, сэр?

— Об одежде. Вы не можете там разгуливать в таком виде.

— О! — пробормотала девушка, слегка покраснев. — Значит, спортивный костюм не au fait[2] к убийствам?

Эллери метнул на нее сердитый взгляд, и она виновато добавила:

— У меня все есть в моем шкафу в коридоре, мистер Квин. Я сейчас переоденусь.

Эллери нахлобучил шляпу.

— Встретимся через пять минут у входа в Дом искусств. Через пять минут, мисс Икторп!

Взяв трость, он неторопливо вышел, как настоящий профессор, из кабинета. Всю дорогу в лифте, в главном коридоре и на ступеньках снаружи Эллери дышал полной грудью. Поистине замечательный день! — подумал он, окидывая взглядом университетский двор.

Отель «Фенуик» находился в нескольких ярдах от Таймс-сквер. Его вестибюль кишел полицейскими, детективами, репортерши и, судя по их перепуганному виду, постояльцами. Монументальный сержант Вели, правая рука инспектора Квина, расположился у дверей, образуя несокрушимую преграду для зевак. Рядом с ним стоял высокий, казавшийся встревоженным мужчина в строгом синем костюме из сержа, белой рубашке и черном галстуке-бабочке.

— Мистер Уильямс — администратор отеля, — представил сержант.

Уильямс обменялся рукопожатием с Эллери.

— Ничего не понимаю! Сплошная неразбериха! Вы сотрудничаете с полицией?

Эллери кивнул. Подопечные окружали его наподобие королевских гвардейцев — весьма робких гвардейцев, ибо они старались держаться поближе к нему, словно защищаясь. В атмосфере чувствовалось нечто зловещее. Даже на лицах служащих отеля, облаченных во все серое — костюмы, галстуки, рубашки, — застыло напряжение, как у стюардов на тонущем корабле.

— Никого не впускали и не выпускали, мистер Квин, — пробасил сержант Вели. — Приказ инспектора. Вы первые вошли сюда после того, как обнаружили труп. С этими людьми все в порядке?

— Да. Папа здесь?

— Наверху — на третьем этаже, в номере 317.

Эллери опустил трость.

— Пошли, молодежь. И не нервничайте так, — мягко добавил он. — Скоро вы привыкнете к подобным вещам. Выше голову!

Все трое одновременно кивнули. Когда они поднимались на лифте, Эллери заметил, что мисс Икторп изо всех сил старается выглядеть профессионально blasee.[3] Ничего, с нее быстренько слетит спесь!.. Они прошли по тихому коридору к открытой двери. Инспектор Квин — похожий на серую птичку маленький человечек с проницательными глазами — встретил их в дверном проеме.

Подавив усмешку при виде мисс Икторп, бросающей боязливые взгляды в комнату смерти, Эллери представил инспектору молодых людей, закрыл дверь за присмиревшими подопечными и огляделся вокруг.

На коричневом ковре, вытянув вперед руки, словно ныряльщик, лежал мертвец. Его голова являла собой странное зрелище, как будто кто-то вылил на нее ведро густой красной краски, запекшейся в каштановых волосах и пролившейся на плечи. Мисс Икторп издала слабое бульканье, отнюдь не свидетельствовавшее о положительных эмоциях. Эллери заметил с мрачным удовлетворением, что ее кулачки плотно сжались, а миниатюрное личико было белее простыни на кровати, рядом с которой лежал труп. Крейн и Бэрроуз тяжело дышали.

— Мисс Икторп, мистер Крейн, мистер Бэрроуз, позвольте представить вам ваш первый труп, — бодро произнес Эллери. — Ну, папа, за работу! Как обстоят дела?

Инспектор вздохнул.

— Имя убитого — Оливер Спарго, ему было сорок два года. Пару лет назад он разошелся с женой. Работал коммивояжером в большой фирме, экспортирующей галантерейные товары. Вернулся из Южной Африки после годового пребывания там. Среди туземцев у него дурная репутация — он обманывал и бил их, поэтому в итоге его со скандалом выдворили из британских колоний. Не так давно об этом сообщили все нью-йоркские газеты… Пробыл в «Фенуике» три дня — кстати, на этом же этаже, потом поехал в Чикаго навестить родственников. — Инспектор хмыкнул, как будто поездка покойного заслуживала смертной казни. — Вернулся в Нью-Йорк сегодня утром самолетом. Зарегистрировался в отеле в половине десятого. Не покидал эту комнату. В половине двенадцатого обнаружен мертвым цветной горничной, Агатой Робинс.

— Есть какие-нибудь зацепки?

Инспектор пожал плечами.

— Мы выяснили, что смогли. Судя по отзывам, покойный был человеком крутого нрава, но при этом довольно общительным. Врагов, очевидно, не имел; все его передвижения после высадки на берег проверены — нет ничего подозрительного. Считался жутким бабником. Бросил жену перед последним путешествием и спутался с хорошенькой блондинкой. Провозился с ней пару месяцев, а потом сбежал и от нее. Обеих женщин мы уже опросили.

— Подозреваемые?

Инспектор Квин мрачно уставился на мертвого коммивояжера.

— Выбирай сам. Этим утром у него была одна посетительница — блондинка, которую я упоминал. Ее зовут Джейн Террилл — о роде занятий ничего не известно. Очевидно, она прочла о прибытии Спарго в списках корабельных пассажиров и выследила его, а неделю назад, когда Спарго был в Чикаго, подходила к столику дежурного и справлялась о нем. Ей сказали, что его ждут сегодня утром — он предупредил о возвращении. Она пришла в пять минут двенадцатого, узнала его номер и поднялась на лифте. Никто не видел, чтобы она уходила. Но женщина заявляет, что стучала в дверь, не получила ответа, ушла и больше не возвращалась. Согласно ее показаниям, она так и не повидала Спарго.

Мисс Икторп осторожно обошла труп, присела на край кровати, открыла сумочку и начала пудрить нос.

— А жена, инспектор Квин? — спросила она.

В глубине ее карих глаз что-то поблескивало. По-видимому, у мисс Икторп возникла какая-то идея, и она предпринимала героические усилия, чтобы ею не поделиться.

— Жена? — фыркнул инспектор. — Бог ее знает. Они со Спарго разошлись, как я уже говорил, и она утверждает, что даже не знала о его возвращении из Африки. Говорит, что этим утром ходила по магазинам.

В маленькой безликой гостиничной спальне стояли кровать, платяной шкаф, бюро, ночной столик, письменный стол и стул. Декоративное полено в камине в действительности было газовой горелкой; открытая дверь вела в ванную.

Эллери опустился на колени рядом с трупом; Крейн и Бэрроуз стояли позади с напряженными лицами. Инспектор сел, наблюдая за ними с невеселой усмешкой. Эллери перевернул тело и ощупал конечности, застывшие в трупном окоченении.

— Крейн, Бэрроуз, мисс Икторп, — резко заговорил он, — мы можем приступать к делу. Скажите, что вы здесь видите. Сначала вы, мисс Икторп.

Девушка спрыгнула с кровати и обежала вокруг трупа; Эллери затылком ощутил ее неровное дыхание.

— Ну? Неужели вы ничего не заметили?

Мисс Икторп облизнула алые губки и ответила сдавленным голосом:

— На нем халат, шлепанцы и… да, шелковое нижнее белье.

— Верно. А также черные шелковые носки и подвязки. На халате и белье ярлыки торговца: «Джонсон. Йоханнесбург. Южно-Африканский Союз».[4] Что еще?

— На левом запястье часы. По-моему… — Она наклонилась и кончиком пальца подтолкнула неподвижную руку. — Да, стекло разбито. Они показывают десять двадцать.

— Неплохо, — одобрил Эллери. — Папа, Праути обследовал труп?

— Да, — ответил инспектор. — Док говорит, что Спарго умер между одиннадцатью и половиной двенадцатого.

Глаза мисс Икторп сверкнули.

— Не означает ли это, что…

— Ну-ну, мисс Икторп, если у вас есть идея, держите ее при себе. Не делайте поспешных выводов. С вас довольно. Ну, Крейн?

Молодой химик наморщил лоб. Он указал на большие, довольно безвкусные часы с кожаным ремешком.

— Часы мужские. Механизм остановился от удара при падении. Складка имеется у второй дырочки кожаного ремешка, на которую он сейчас застегнут, однако около третьей дырочки есть более глубокая складка.

— Отлично, Крейн. Что еще?

— Левая рука испачкана запекшейся кровью. На ладони пятно светлее, как будто он схватился за что-то окровавленной кистью и стер кровь. Где-то поблизости должен быть какой-то испачканный кровью предмет.

— Крейн, я горжусь вами. Такой предмет нашли, папа?

Инспектор выглядел заинтересованным.

— Неплохая работа, юноша. Нет, Эл, ничего подобного не нашли — даже пятнышка крови на ковре. Очевидно, убийца унес эту вещь с собой.

— Ну, инспектор, — усмехнулся Эллери, — это не ваше расследование. Бэрроуз, можете что-нибудь добавить?

Молодой Бэрроуз быстро заговорил:

— Раны на голове пострадавшего показывают, что его несколько раз ударили тяжелым предметом. Скомканный ковер, по-видимому, свидетельствует о борьбе. А лицо…

— Ага! Значит, вы обратили внимание на лицо. Что же вы заметили?

— Оно свежевыбритое. На подбородке и щеках следы порошка талька. Вам не кажется, что мы должны осмотреть ванную, мистер Квин?

— Я тоже это заметила, — недовольно произнесла мисс Икторп, — но вы не дали мне возможности… Порошок наложен очень ровно, не так ли? Ни полос, ни пятен.

Эллери быстро поднялся.

— Вы скоро станете Шерлоком Холмсом… Оружие, папа?

— Тяжелый каменный молоток, довольно грубо изготовленный, — по словам нашего эксперта, африканское изделие. Должно быть, лежал в саквояже — его чемоданы еще не прибыли из Чикаго.

Эллери кивнул. На кровати находился открытый саквояж из свиной кожи. Рядом с ним были аккуратно разложены компоненты вечернего костюма: смокинг, брюки и жилет, крахмальная рубашка, манжеты и запонки, чистый воротничок, черные подтяжки, белый шелковый носовой платок. Под кроватью стояли две пары обуви: грубые башмаки и туфли из лакированной кожи. На стуле рядом с кроватью лежали грязная рубашка, пара носков и нижнее белье. Нигде не было пятен крови. Эллери задумался.

— Молоток уже забрали. На нем кровь и волосы, — продолжал инспектор. — Отпечатков пальцев нет нигде. Можете трогать, что хотите — все уже сфотографировано и проверено на предмет отпечатков.

Эллери закурил сигарету. Он заметил, что Бэрроуз и Крейн, присев на корточки возле мертвеца, занялись часами. Эллери подошел к ним; мисс Икторп следовала за ним по пятам.

Бэрроуз вскинул голову — его худощавое лицо сияло.

— Здесь кое-что есть! — Осторожно сняв часы с запястья Спарго, он открыл корпус сзади.

Эллери увидел неровный кружок белой бумаги, приклеенный к внутренней стороне крышки, как будто от нее что-то пытались оторвать. Бэрроуз вскочил.

— Это подает мне идею, — заявил он, глядя на лицо мертвеца.

— А вы что скажете, Крейн? — с интересом осведомился Эллери.

Молодой химик вынул из кармана маленькую лупу и разглядывал часы.

— Сейчас я не хотел бы ничего говорить, — промямлил он, вставая. — Разрешите, мистер Квин, взять эти часы в мою лабораторию?

Эллери посмотрел на отца — старик кивнул.

— Конечно, Крейн. Только обязательно верните их. Папа, вы тщательно обыскали комнату — камин и все остальное?

Инспектор усмехнулся:

— Я все ждал, когда ты об этом спросишь. В камине есть кое-что любопытное. — Достав табакерку, он засунул в ноздри щепотку табака и сердито добавил: — Хотя пусть меня повесят, если я понимаю, что это значит.

Расправив плечи, Эллери посмотрел на камин; остальные толпились у него за спиной. Он опустился на колени — за газовой горелкой виднелась кучка пепла. Это был очень странный пепел — явно не от дерева, угля или бумаги. Порывшись в нем, Эллери затаил дыхание. Он быстро извлек из пепла десять предметов: восемь плоских перламутровых пуговиц и две металлические вещицы — одну треугольную, похожую на глаз, и другую, напоминающую крючок, сделанные из какого-то дешевого сплава. Две из восьми пуговиц были чуть больше остальных. В углублении каждой пуговицы виднелись четыре дырочки. Все десять предметов были обуглены.

— И что ты об этом думаешь? — осведомился инспектор.

Эллери задумчиво вертел пуговицы в руке. Не ответив отцу, он мрачно бросил троим ученикам:

— Обратите внимание на эти вещицы… Папа, когда камин чистили последний раз?

— Сегодня утром его чистила Агата Робинс — горничная-мулатка. Кто-то выехал из этого номера в семь утра, и она убрала помещение перед приездом Спарго. По ее словам, утром камин был чистым.

Эллери положил пуговицы и металлические предметы на ночной столик и, подойдя к кровати, заглянул в открытый саквояж. В нем лежали четыре галстука-самовяза, две чистые белые рубашки, носки, нижнее белье и носовые платки. На всей одежде были ярлыки того же торговца — Джонсона из Йоханнесбурга. Выглядевший довольным Эллери подошел к платяному шкафу. В нем находились только дорожный твидовый костюм, коричневое пальто и фетровая шляпа.

Эллери захлопнул дверцу.

— Вы все видели? — спросил он у молодых людей и девушки.

Крейн и Бэрроуз с сомнением кивнули. Мисс Икторп, судя по выражению лица, слушала не Эллери, а музыку сфер.

— Мисс Икторп!

Девушка мечтательно улыбнулась.

— Да, мистер Квин? — смиренно отозвалась она. Ее глаза блуждали.

Усмехнувшись, Эллери подошел к бюро. Сверху на нем ничего не было. Он выдвинул ящики — они также оказались пустыми. Эллери двинулся к письменному столу, но инспектор остановил его:

— Там ничего нет, сынок. Он не успел ничего туда положить. Кроме ванной, ты все видел.

Словно дождавшись сигнала, мисс Икторп ринулась в ванную. Казалось, ей не терпится туда попасть. Крейн и Бэрроуз поспешили следом.

Эллери позволил им осмотреть ванную раньше его. Руки мисс Икторп скользнули по предметам на умывальнике — открытому несессеру из свиной кожи, нечищеной бритве, еще влажной кисточке, тюбику с кремом, коробочке с тальком и тюбику зубной пасты. Рядом находился целлулоидный футляр для кисточки; его крышка лежала на открытом несессере.

— Не вижу ничего интересного, — признался Бэрроуз. — А ты, Уолтер?

Крейн покачал головой:

— Только то, что он, по-видимому, кончил бриться перед тем, как был убит.

Лицо мисс Икторп было строгим и в то же время оживленным.

— Это потому, что вы слепы, как все мужчины. Я видела достаточно.

Оставив Эллери в ванной, они присоединились к инспектору, разговаривавшему с кем-то в спальне. Усмехнувшись про себя, Эллери поднял крышку бельевой корзины — она была пуста. Затем он подобрал крышку футляра для кисточки. Внутри была маленькая круглая подушечка. Снова усмехнувшись, Эллери покосился на стоящую снаружи торжествующую мисс Икторп, положил крышечку и вернулся в спальню.

Там Эллери обнаружил Уильямса, администратора отеля, сопровождаемого полицейским и взволнованно говорившего инспектору:

— Мы не можем продолжать это до бесконечности, инспектор Квин! Наши постояльцы начинают жаловаться. Скоро ночная смена, я должен уходить домой, а вы хотите заставить нас торчать здесь всю ночь! В конце концов…

Старик вопрошающе покосился на сына. Эллери кивнул.

— Не вижу причин для продолжения запрета, папа. Мы узнали все, что возможно… Ну, молодые люди?

Три пары глаз устремились на него разом, словно щенки на поводке.

— Вы видели достаточно?

Они торжественно кивнули.

— Хотите знать что-нибудь еще?

— Мне нужен один адрес, — быстро сказал Бэрроуз.

Мисс Икторп побледнела.

— Мне тоже! Джон, что ты имеешь в виду?

— Мне также нужно кое-что, — пробормотал Крейн, сжимая в кулаке часы Спарго, — но я узнаю это в отеле.

'Эллери улыбнулся и пожал плечами:

— Обратитесь внизу к сержанту Вели — великану, которого мы встретили у дверей. Он сообщит вам все, что вы хотите знать. Теперь послушайте мои указания. Очевидно, у каждого из вас имеется определенная теория. Даю вам два часа на то, чтобы ее сформулировать и произвести нужные вам расследования. — Он посмотрел на часы. — В половине седьмого встретимся в моей квартире на Западной Восемьдесят седьмой улице, и я постараюсь разнести ваши теории вдребезги. Счастливой охоты!

Все трое устремились к двери. Шляпка мисс Икторп съехала набок; она энергично пробивала дорогу локтями.

— А теперь, — совсем другим тоном заговорил Эллери, когда его подопечные исчезли в коридоре, — подойди на минутку, папа. Я хочу поговорить с тобой наедине.

В половине седьмого вечера мистер Эллери Квин председательствовал за своим столом, глядя на троих молодых людей, распираемых с трудом сдерживаемыми новостями. Обед остался почти нетронутым.

Мисс Икторп каким-то образом ухитрилась успеть переодеться. Теперь она была облачена в нечто мягкое и кружевное, подчеркивающее белизну ее шеи, глубину карих глаз и нежно-розовый цвет щек. Молодые люди склонились над кофейными чашками.

— Теперь, уважаемые студенты, приступим к опросу, — усмехнулся Эллери.

Все трое оживились, выпрямились и вытерли губы.

— У каждого из вас было около двух часов, чтобы откристаллизовать результаты вашего первого расследования. Что бы ни произошло, это не моя заслуга, так как пока что я вас ничему не научил. Но к концу этой маленькой дружеской беседы у меня сложится представление о материале, с которым я работаю.

— Да, сэр, — кивнула мисс Икторп.

— Джон, — мы можем отказаться от формальностей — какова ваша теория?

— У меня есть нечто большее, чем теория, мистер Квин, — медленно отозвался Бэрроуз. — У меня есть решение!

— Вот как, Джон? Не будьте слишком самоуверенны. В чем же заключается ваше решение?

Бэрроуз глубоко вздохнул:

— Ключом, приведшим меня к нему, были часы Спарго.

Крейн и девушка вздрогнули. Эллери выпустил струйку дыма.

— Продолжайте, — ободряюще сказал он.

— Две складки на кожаном ремешке имеют важное значение. На запястье Спарго часы были застегнуты на вторую дырочку, поэтому рядом с ней образовалась складка. Однако более глубокая складка пересекает третью дырочку. Вывод: часы обычно носил человек с более узким запястьем. Иными словами, они не принадлежали Спарго!

— Браво! — похвалил Эллери.

— Почему же Спарго носил чужие часы? По очень веской причине. Доктор сказал, что Спарго умер между одиннадцатью и половиной двенадцатого. Но часы, очевидно, остановились в десять двадцать. Чем же можно объяснить это несоответствие? Тем, что убийца, не найдя часы у Спарго, сняла свои собственные, разбила стекло и остановила механизм, затем переставила стрелки на десять двадцать и надела их на запястье мертвого Спарго. Таким образом убийца устанавливала ложное время смерти, на которое у нее, вероятно, имелось алиби, хотя в действительности преступление было совершено примерно в одиннадцать двадцать. Ну как?

— Ты говоришь об убийце как о женщине, — ехидно заметила мисс Икторп. — Но ты забыл, Джон, что это мужские часы.

Бэрроуз усмехнулся:

— Женщина может носить мужские часы, не так ли? Кому же эти часы принадлежали? На внутренней стороне крышки имеется бумажный кружок, как будто оттуда что-то оторвали. Что обычно наклеивают внутри часов? Фотографию! Почему ее оторвали? Очевидно, потому, что на ней было лицо убийцы! Последние два часа я шел по этому следу. Выдав себя за репортера, я посетил свою подозреваемую и смог заглянуть в ее альбом с фотографиями. Там я нашел снимок с вырезанным кружком. Судя по тому, что осталось, на нем были мужское и женское лица. Мое расследование было завершено!

— Поразительно! — усмехнулся Эллери. — И ваша убийца?..

— Жена Спарго! Мотив — ненависть, месть, несчастная любовь или что-нибудь в таком роде…

Мисс Икторп фыркнула, а Крейн покачал головой.

— Кажется, у нас начинаются разногласия, — заметил Эллери. — Тем не менее, Джон, ваш анализ очень интересен… Ваша очередь, Уолтер!

Крейн расправил широкие плечи.

— Я согласен с Джонни, что часы не принадлежали Спарго, и что убийца поставил стрелки на десять двадцать, чтобы обеспечить себе алиби, но я считаю неверной личность преступника. Я тоже разрабатывал линию часов как основной ключ, но мой подход был совсем иным. — Вытащив аляповатые часы, он осторожно постучал по треснувшему стеклу. — Очевидно, вы кое-чего не знаете. Часы, образно говоря, дышат. Контакт с теплой человеческой плотью расширяет воздух внутри, заставляя его быстрее просачиваться через крошечные отверстия в корпусе и стекле. Когда часы сняты с руки, воздух охлаждается и сжимается — таким образом пыль проникает внутрь.

— Я всегда говорил, что мне следовало быть внимательнее к точным наукам, — промолвил Эллери. — Для меня это нечто новое. Продолжайте, Уолтер.

— Рассуждая более конкретно, в часах булочника можно найти мучную пыль, а в часах каменщика — кирпичную. — В голосе Крейна послышалось торжество. — Знаете, что я обнаружил в этих часах? Мельчайшие частицы дамской пудры!

Мисс Икторп нахмурилась.

— К тому же особенной пудры, мистер Квин, — продолжал Крейн. — Ее используют женщины с определенным цветом лица. С каким именно? С коричневатым — негритянским! Пудра попала в часы из сумочки мулатки! Я допросил ее, проверил ее пудреницу, и, хотя она все отрицает, я утверждаю, что убийца Спарго — Агата Робинс, горничная-мулатка, которая обнаружила труп!

Эллери тихо свистнул:

— Великолепная работа, Уолтер! Конечно, с вашей точки зрения, она должна отрицать, что часы принадлежат ей. Это кое-что проясняет и для меня. Но мотив?

Крейн выглядел сконфуженным.

— Ну, я понимаю, что это звучит малоправдоподобно, но полагаю, что здесь заговорила примитивная расовая ненависть… В газетах писали, что Спарго был жесток к африканским туземцам…

Эллери закрыл глаза, чтобы скрыть насмешливые искорки. Затем он повернулся к мисс Икторп, которая ерзала на стуле, нервно барабанила по своей чашке и проявляла другие признаки нетерпения.

— Переходим к нашей звезде. Какова ваша версия, мисс Икторп? Весь день вы пытались поведать нам вашу теорию. Мы слушаем.

Девушка поджала губы.

— Вы, ребята, считаете себя очень умными. И вы тоже, мистер Квин, вы особенно… О, я признаю, что Джон и Уолтер продемонстрировали признаки яркого интеллекта…

— Может быть, вы выскажетесь поподробнее, мисс Икторп?

Она вскинула голову:

— Безусловно. Часы вообще не имеют отношения к преступлению!

Парни разинули рты, а Эллери довольно потер руки:

— Отлично! Я с вами согласен. Пожалуйста, объяснитесь.

Карие глаза девушки заблестели, а щеки стали пунцовыми.

— Все очень просто! — воскликнула она. — Спарго прибыл из Чикаго всего за час до своей гибели. Он провел в Чикаго полторы недели. Значит, этот срок он жил по чикагскому времени. А так как чикагское время отстает на час от нью-йоркского, это означает, что никто не переводил стрелки назад, — когда Спарго упал, часы показывали десять двадцать, так как, прибыв в Нью-Йорк сегодня утром, он не удосужился перевести стрелки вперед!

Крейн что-то невнятно пробормотал, а Бэрроуз покраснел как рак. Эллери казался опечаленным.

— Боюсь, джентльмены, что лавры достанутся мисс Икторп. Пока что она права. У вас есть что-нибудь еще?

— Естественно. Я знаю убийцу, и это не жена Спарго и не горничная-мулатка, — с раздражением сказала девушка. — Мы все видели, что порошок на лице мертвого Спарго был наложен очень аккуратно. Судя по состоянию его щек и бритвенных принадлежностей в ванной, он побрился непосредственно перед убийством. А как мужчина накладывает порошок после бритья? Как это делаете вы, мистер Квин? — Она бросила на него нежный взгляд.

Эллери выглядел удивленным.

— Пальцами, разумеется, — ответил он.

Крейн и Бэрроуз кивнули.

— Вот именно! — ликующе воскликнула мисс Икторп. — И что происходит? Я знаю это благодаря своей наблюдательности, а кроме того, старина Ики бреется каждое утро, потом целует меня, и я все замечаю. Наложенный пальцами на еще влажные щеки порошок покрывает кожу полосами и пятнами, в одних местах более, а в других менее плотными. Теперь посмотрите на мое лицо! — Все трое повиновались с различной степенью одобрения. — Вы ведь не видите у меня на щеках полос пудры, верно? А почему? Потому что я — женщина, а женщина использует пуховку. Однако ни в спальне, ни в ванной Спарго пуховки не было!

Эллери улыбнулся — почти с облегчением.

— Значит, вы полагаете, мисс Икторп, что последним человеком, видевшим Спарго, — очевидно, его убийцей — была женщина, которая наблюдала за его бритьем, а потом, возможно с притворной лаской, достала свою пуховку и приложила ее к его лицу, чтобы сразу после этого проломить ему голову каменным молотком?

— В общем, да, хотя я не думала об этом с такой точки зрения… Но психология указывает на вполне определенную женщину, мистер Квин. Жене никогда не придет в голову подобная нежность, даже притворная. Другое дело — любовница. Я утверждаю, что Джейн Террилл, любовница Спарго, которую я посетила всего час назад и которая отрицает, что пудрила лицо Спарго, убила его!

Эллери со вздохом поднялся и бросил окурок в камин. Трое гостей выжидательно смотрели на него и друг на друга.

— Прежде всего, — начал он, — я хочу сделать комплимент мисс Икторп за ее глубокие знания поведения любовниц. — Девушка негодующе пискнула. — Но должен признать, что все трое проявили незаурядную изобретательность. Я удовлетворен больше, чем могу выразить. Думаю, у нас будет отличная группа. Вы прекрасно потрудились!

— Но, мистер Квин, — запротестовал Бэрроуз, — кто же из нас прав? Ведь каждый предложил свое решение.

Эллери махнул рукой.

— Кто прав? В каких-то деталях все. Главное, что вы умеете наблюдать и связывать, хотя и в зачаточной стадии, причину и следствие. Что же касается решения, то, к сожалению, все трое не правы!

Мисс Икторп стиснула маленький кулачок.

— Так я и знала, что вы это скажете! По-моему, вы ужасный человек! Я считаю, что была права.

— Вот, джентльмены, отличный пример женской психологии, — усмехнулся Эллери. — Теперь слушайте внимательно. Вы все не правы по той простой причине, что каждый из вас использовал только одну нить, один ключ, одну цепочку умозаключений, полностью игнорируя другие элементы проблемы. Вы, Джон, утверждаете, что убийца — жена Спарго, только потому, что в ее альбоме имеется фотография, из которой вырезан кружок с двумя лицами. То, что это может быть всего лишь совпадением, вам, очевидно, не приходило в голову.

Вы, Уолтер, подошли ближе к правде, когда верно определили горничную-мулатку как владелицу часов. Но предположим, Агата Робинс случайно уронила часы в комнате Спарго во время его первого пребывания в отеле, а он нашел их и взял с собой в Чикаго. То, что Спарго носил часы горничной, еще не делает ее убийцей.

Вы, мисс Икторп, объяснили историю с разницей во времени, но проглядели важный элемент. Ваше решение зависит от наличия в комнате Спарго пуховки. Желая верить, что ее не было на месте преступления, так как это соответствовало бы вашей теории, вы провели поверхностный осмотр помещения и быстро пришли к выводу, что пуховки там нет. Но она есть! Если бы вы обследовали крышечку от целлулоидного футлярчика кисточки для бритья, то обнаружили бы в ней круглую пуховку, которой фабриканты туалетных принадлежностей снабжают в наш изнеженный век мужские дорожные несессеры.

Мисс Икторп хранила смущенное молчание.

— Теперь что касается правильного решения, — продолжал Эллери, милосердно отводя взгляд. — Как ни странно, все вы назвали убийцей женщину. Однако мне после обследования места преступления стало ясно, что убийца должен быть мужчиной.

— Мужчиной?! — воскликнули все трое.

— Вот именно. Почему никто из вас не задумался о значении восьми пуговиц и двух металлических предметов? — Эллери улыбнулся. — Возможно, потому, что они опять же не соответствовали вашим предвзятым теориям. В правильном же решении должно соответствовать абсолютно все… Но довольно брюзжать. В следующий раз вы справитесь лучше.

В куче пепла, не являющегося ни угольным, ни древесным, ни бумажным, были найдены шесть маленьких плоских перламутровых пуговиц и две чуть большего размера. Они могли относиться только к одному предмету — мужской рубашке, где шесть маленьких пуговиц находятся спереди, а две более крупных — на манжетах. Источником пепла была сожженная ткань. Следовательно, кто-то сжег в камине мужскую рубашку, не подумав, что огонь пощадит пуговицы.

Рубашка предполагает наличие мужских галантерейных принадлежностей. Металлические предметы в форме треугольника и кружка, несомненно, остались от дешевого галстука-бабочки, который продается уже завязанным.

Все трое смотрели ему в рот, как ребятишки в детском саду.

— Вы, Крейн, обратили внимание, что кровь стерта с ладони окровавленной левой руки Спарго, как будто он схватил ею какой-то предмет. Однако ничего испачканного кровью обнаружено не было. Мужская рубашка и галстук были сожжены. Вывод: борясь с убийцей уже после того, как его ударили по голове, Спарго ухватился рукой за воротничок и галстук противника, испачкав их кровью. Это подтверждают и следы борьбы в комнате.

Что же должен был делать убийца, когда Спарго умер, а его собственные воротничок и галстук испачкались кровью? Убийца мог принадлежать к одной из трех категорий: абсолютно посторонних, постояльцев отеля или гостиничных служащих. Что же он сделал? Сжег свою рубашку и галстук. Но если преступник — посторонний, он мог поднять воротник пиджака, скрыв пятна на достаточное время, чтобы покинуть отель, — ему было незачем тратить драгоценное время на сожжение рубашки и галстука. Если он — один из постояльцев, то мог бы сделать то же самое, пока не доберется до своего номера. Значит, он должен быть служащим.

Подтверждение? Пожалуйста. В качестве служащего он был вынужден оставаться в отеле и на виду. Что же ему было делать? Переодеть рубашку и галстук. Он порылся в открытом саквояже убитого — вы видели, какой там беспорядок, — нашел все необходимое и переоделся. Оставлять свою рубашку было рискованно — по ней его легко могли выследить. Поэтому, ребята, сожжение было неизбежным…

Галстук? Вы помните, что, хотя на кровати Спарго был разложен вечерний костюм, галстука-бабочки не было ни там, ни в саквояже, ни вообще в комнате. Очевидно, преступник воспользовался галстуком от вечернего костюма, а свой сжег вместе с рубашкой.

Мисс Икторп вздохнула, а Крейн и Бэрроуз ошеломленно покачали головой.

— Итак, я знал, что убийца — мужчина, служащий отеля и что он носит рубашку Спарго и его черный или белый галстук-бабочку. Но все служащие носят серые костюмы и серые галстуки, как вы заметили, придя в «Фенуик». Кроме… — Эллери затянулся сигаретой, — кроме одного человека. Уверен, что вы обратили внимание на несоответствие в его облачении… Поэтому, когда вы отправились выполнять задания, я предложил отцу обыскать этого человека — он казался наиболее вероятным кандидатом. Ну, мы обнаружили на нем рубашку и галстук-бабочку с йоханнесбургскими ярлычками, как и на прочей одежде Спарго. Я знал, что мы найдем это доказательство, — так как Спарго провел целый год в Южной Африке, и большая часть его одежды была куплена там, можно было ожидать, что украденные рубашка и галстук того же происхождения.

— Выходит, дело было закончено, когда мы только к нему приступили, — печально промолвил Бэрроуз.

— Но кто?.. — недоуменно осведомился Крейн.

Эллери выпустил облачко дыма.

— Мы добились от него признания через три минуты. Много лет назад Спарго, уже тогда неисправимый донжуан, увел у этого человека жену, а потом бросил ее. Когда Спарго остановился в «Фенуике» две недели назад, обманутый муж узнал его и решил отомстить. Сейчас он в камере предварительного заключения. Это Уильямс — администратор отеля.

Последовала пауза. Бэрроуз тряхнул головой.

— Теперь я вижу, что мы должны еще многому научиться, — сказал он.

— Очевидно, этот курс придется мне по вкусу, — пробормотал Крейн.

Эллери пренебрежительно фыркнул, однако покосился на мисс Икторп, которой следовало бы внести свой вклад в одобрение наставника. Но мысли девушки блуждали далеко.

— Знаете, — промолвила она, и взгляд ее карих глаз слегка затуманился, — вы никогда не спрашивали, как мое имя, мистер Квин!

ПОВЕШЕННАЯ АКРОБАТКА

Давным-давно, в инкубационный период человечества, задолго до появления метро, небоскребов и журнала «Верайети», когда мегатерий[5] бродил по лесам, Бродвей пролегал сквозь припорошенные снегом глыбы ледникового периода, а первый мюзикл только обдумывался каким-нибудь вислоухим, низколобым и волосатым импресарио, появился указ: «Акробат будет первым».

Почему акробат должен быть первым, никто не объяснял, но то, что подобная честь была сомнительной для каждого участника программы, в том числе для акробата, не оставляло сомнений. Даже на заре шоу-бизнеса понимали, что первый будет последним по числу аплодисментов. Во все века, при дворе монархов и на театральных подмостках, именно акробата, как бы его ни называли — фигляром, шутом, гаером, Арлекином или Пульчинелло, — бросали первым из его коллег по представлению на растерзание жаждущей развлечений публике, дабы подогреть ее аппетит к более изысканным блюдам. Вплоть до наших дней чудеса мускулатуры начинают демонстрировать после заключительного аккорда увертюры, что свидетельствует о необычайной покорности всего акробатического племени.

Хуго Бринкерхоф ничего не знал о причудливых свойствах его профессии. Ему было известно лишь то, что его отец и мать работали акробатами в странствующей труппе в Германии, что он обладал сильными и гибкими мышцами и что самое большое удовольствие ему доставляет зрелище сверкающей трапеции. Его трапеции, его Майры и снисходительных аплодисментов публики от Сиэтла до Окичоби Бринкерхофу было более чем достаточно.

Хуго очень гордился Майрой — маленькой и ловкой красивой женщиной, проворной как кошка и с похожими на кошачьи сонными зелеными глазами. Он познакомился с ней в офисе импресарио Брегмена, и сердце за великолепно развитой грудной клеткой подсказало ему, что это его женщина и его судьба. Именно Майра дала новое имя номеру «Атлант и компания», когда они поженились между третьим и четвертым представлениями в Индианаполисе. Именно Майра дралась когтями и зубами за лучшую рекламу. Именно Майра задумала и усовершенствовала их головокружительный финальный трюк. Гибкая фигурка Майры, вращающаяся на трапеции, и ее сонная улыбка сделали «Атланта и компанию» «акробатическим дивертисментом, приветствуемым от Восточного до Западного побережья», заработав им хвалебный абзац в «Верайети» и приведя их вместе с другими звездами, поставляемыми Брегменом, на лучшие арены.

Бринкерхоф — могучий Атлант — гордился тем, что все влюблены в его Майру. Никто не мог устоять перед ней. Баритон, участвовавший в музыкальном номере в Бостоне, чечеточник в Буффало, танцор в Вашингтоне… Были и другие: Текс Кросби — «поющий ковбой», Великий Горди — последователь фокусника Гудини, Матрос Сэм — комик. Они неделями выступали вместе в одной программе, и все обожали зеленоглазую Майру, а большой Атлант снисходительно улыбался и трепетал от глупой гордости перед их восхищением. Разве его Майра не была самой прекрасной женщиной и акробаткой во всем мире?

Но теперь Майра была мертва…

Той теплой весенней ночью тревогу поднял сам Бринкерхоф. Было пять утра, а его Майра до сих пор не вернулась в их комнату в театральном пансионе на Сорок седьмой улице. Он задержался с женой после заключительного представления в театре «Метрополь» на Коламбас-Серкл, чтобы попробовать новый трюк. Закончив репетицию, Бринкерхоф быстро переоделся и расстался с женой в их общей гардеробной. Он должен был встретиться с Брегменом и обсудить с ним условия нового контракта. Однако, придя в пансион, Бринкерхоф не застал там Майру. Он поспешил назад в театр, но двери уже заперли на ночь. Хуго ждал всю долгую ночь…

— Очевидно, она просто пошла побродить, приятель, — зевнув, промолвил дежурный лейтенант в полицейском участке на Западной Сорок седьмой улице. — Идите домой и ложитесь спать.

Но Бринкерхоф продолжал взволнованно жестикулировать.

— Она никогда так не поступала, — настаивал он со своим ужасающим немецким акцентом. — Я звонил в театр, но там никто не отвечает. Пожалуйста, капитан, найдите ее!

— Ох уж эти немцы! — вздохнул лейтенант, обращаясь к стоящему поблизости детективу. — Ладно, Болди, посмотри, что там можно сделать. Если она торчит в каком-нибудь притоне, дай этому верзиле разок в челюсть.

Болди и побледневший от тревоги гигант отправились на поиски и обнаружили театр «Метрополь» запертым, как и говорил Бринкерхоф. Было почти шесть утра, начало светать, и Болди затащил Хуго в ночной ресторанчик выпить кофе. Они ждали у театра до семи, пока не явился швейцар, старый Перк, и не открыл им двери. Пройдя за кулисы в гардеробную «Атланта и компании», они нашли Майру висящей на одной из водопроводных труб с грязной старой веревкой, крепкой, как стальной трос, обвитой вокруг ее хорошенькой шейки.

Атлант сидел неподвижно, стиснув голову руками, и смотрел на висевшее тело жены, походя в своем молчаливом горе на древнескандинавского бога.

Когда мистер Эллери Квин пробрался сквозь оживленно болтающую толпу репортеров и детективов за кулисы и убедил сержанта Вели, находящегося за закрытой дверью гардеробной, что он в самом деле тот, за кого себя выдает, то обнаружил своего отца, инспектора Квина, в душной комнатке перед группой взволнованных артистов и служащих театра. Было только девять утра, и Эллери негодовал сквозь зубы на нечуткость убийцы, вынудившего его подняться так рано. Но ни огромный сержант, ни маленький инспектор не обратили ни малейшего внимания на его жалобы, которые сразу же прекратились, как только Эллери бросил взгляд на то, что все еще свисало с трубы.

Исполинская фигура Бринкерхофа громоздилась на стуле перед туалетным столиком его жены. Глаза его покраснели.

— Я все рассказал вам, — бормотал он. — Мы репетировали новый трюк. Потом я пошел на встречу с мистером Брегменом.

Толстый импресарио кивнул.

— Это все. Я не знаю, кто… почему…

Басом sotto voce[6] сержант Вели перечислил разрозненные факты. Эллери еще раз посмотрел на мертвую женщину. Мышцы ее бедер и ног напряглись в трупном окоченении под трико телесного цвета. Зеленые глаза были широко открыты. Тело чуть заметно покачивалось в жуткой пляске смерти.

Эллери окинул взглядом присутствующих. Болди, участковый детектив, даже покраснел от неожиданной популярности у репортеров. Высокий, худой мужчина, похожий на Гэри Купера[7] и скручивавший сигарету рядом с Брегменом, «поющий ковбой» Текс Кросби, прислонившись к грязной стене, с суровой неприязнью взирал на Великого Горди. У Горди были напомаженные черные усы, ястребиный нос, черные глаза и длинные, оливкового цвета пальцы. Под усталыми глазами комика Сэма темнели круги — он выглядел так, будто нуждался в выпивке. А вот Джо Келли, администратор, явно в ней не нуждался — от него пахло как от пивоваренного завода, и он бормотал себе под нос какую-то пьяную ругань.

— Сколько времени вы были женаты, Бринкерхоф? — спросил инспектор.

— Два года. Мы поженились в Индианаполисе, герр инспектор.

— До того ваша жена когда-нибудь была замужем?

— Nein.

— А вы раньше были женаты?

— Nein.

— У нее или у вас были какие-нибудь враги?

— Gott, nein![8]

— Вы с ней были счастливы?

— Как два голубка, — пробормотал Бринкерхоф.

Эллери приблизился к трупу и посмотрел вверх. Запястья и лодыжки с напряженными венами были стянуты испачканными губной помадой полотенцами. Ступни болтались на расстоянии ярда от пола. У одной из стен стояла старая стремянка — взобравшись на нее, можно было легко перебросить через водопроводную трубу веревку и подвесить на ней тело.

— Стремянку нашли у этой стены? — шепотом спросил Эллери у сержанта, остановившегося рядом и с интересом разглядывавшего труп.

— Да. Она обычно стоит у распределительного щита.

— Тогда это не самоубийство, — заявил Эллери. — По крайней мере, уже кое-что.

— У нее хорошенькая фигурка, — с одобрением произнес сержант.

— Ты просто упырь, Вели! Хорошенькая не фигурка, а проблема.

Грязная веревка словно заворожила Эллери. Она была дважды туго обмотана вокруг шеи убитой, скрывая кожу, как железное ожерелье женщин Убанги.[9] Под правым ухом виднелся крупный узел; еще один узел прикреплял веревку к трубе сверху.

— Откуда взялась эта веревка? — внезапно осведомился Эллери.

— Из старого сундука за кулисами. Он уже много лет стоит в бутафорской. Какой-то артист оставил его там. Хотите взглянуть?

— Верю вам на слово, сержант. Значит, в бутафорской?..

Отойдя к окну, Эллери снова посмотрел на присутствующих.

Бринкерхоф продолжал бормотать, как счастливы они были с Майрой и что он сделает с этим verfdammter Teufel,[10] который свернул ее хорошенькую шейку. Его кулачища судорожно сжимались и разжимались.

— Она была как цветок, — сдавленно вымолвил он.

— Чушь! — фыркнул администратор Джо Келли, пошатываясь, как боксер, получивший сильный удар. — Она была обычной шлюшкой, инспектор. Уж я-то знаю! — И он скверно усмехнулся.

— Шлюшкой? — с трудом переспросил Бринкерхоф, поднимаясь со стула. — Что это значит?

Комик Сэм быстро заморгал отечными веками.

— Ты спятил, Келли, — быстро сказал он. — Что ты болтаешь? Он просто пьян, шеф.

— Я пьян? — сердито возопил Келли. — Тогда спросите у него! — И он ткнул пальцем в сторону высокого ковбоя.

— Что вы имеете в виду, Келли? — осведомился инспектор. — Что у миссис Бринкерхоф была интрижка с Кросби?

Бринкерхоф зарычал, как рассвирепевшая горилла, и рванулся вперед, протягивая длинные руки к горлу ковбоя. Сержант Вели ухватил гиганта за запястье и заломил его руку за спину; подскочивший Болди вцепился ему в другую руку. Бринкерхоф отчаянно вырывался, не сводя глаз с худого мужчины, который хотя и побледнел, но не сдвинулся с места.

— Убери его, — приказал сержанту инспектор. — Пусть побудет за дверью с парой ребят, пока не успокоится.

Тяжело дышавшего акробата с трудом выволокли из комнаты.

— А теперь, Кросби, выкладывайте.

— Выкладывать нечего, — спокойно ответил ковбой, прищурив глаза. — Я техасец, и меня не так легко испугать, мистер Коп. Бринкерхоф — просто тупоголовый немец. А что касается этого пьяницы, — Кросби бросил злобный взгляд на Келли, — то лучше бы он держал язык за зубами.

— Он лжет! — завизжал Келли. — Не верьте ему, шеф! Эта маленькая потаскушка даром времени не теряла. Всю дорогу от Чикаго до Бостона она дурачила своего тупицу мужа!

— Вы сказали достаточно, — холодно произнес Великий Горди. — Неужели вы не видите, инспектор, что этот человек пьян и сам не знает, что говорит? Майра была просто… ну, компанейской. Она могла пару раз выпить тайком с Кросби или со мной — Бринкерхофу это не нравилось, поэтому она никогда не пила при нем, — но тем дело и заканчивалось.

— Вот как? — буркнул инспектор. — Так кто же из вас лжет? Если вам что-нибудь известно, Келли, говорите!

— Я знаю то, что знаю, — ухмыльнулся администратор. — А вот Великий Горди мог бы вам порассказать об этой малышке. Он ведь отбил ее у Кросби всего недели две назад.

— Тихо, вы, оба! — рявкнул старый джентльмен, когда техасец и усатый брюнет одновременно вскочили. — Откуда вы об этом знаете, Келли?

Мертвая женщина продолжала покачиваться в беззвучном танце.

— Я слышал, как Текс орал на Горди, что тот увел у него бабу, — отозвался Келли. — А только вчера я видел, как Горди тискал ее за кулисами. Прямо классическая борьба, а, Горди?

Никто не произнес ни слова. Пальцы высокого ковбоя побелели, а фокусник тяжело дышал. Затем дверь открылась, и вошли двое — ассистент главного медицинского эксперта доктор Праути и крупный неуклюжий мужчина с обветренным лицом.

Все расслабились.

— Наконец-то, док, — проворчал инспектор. — Только не прикасайтесь к ней, пока Брэдфорд не обследует узел на трубе. Возьмите стремянку, Брэдфорд.

Второй пришедший установил стремянку, взобрался наверх, к болтающемуся телу, и осмотрел узлы за ухом женщины и на трубе. Доктор Праути придерживал труп за ноги.

Вздохнув, Эллери начал бродить по комнате. Никто не обращал на него внимания — все следили за двумя экспертами.

Эллери что-то беспокоило, но он никак не мог понять, что именно. Возможно, сама аура напряжения, исходившая от безмолвной женщины в трико.

В верхнем ящике туалетного столика убитой Эллери обнаружил заряженный револьвер 22-го калибра — маленькую блестящую игрушку с инициалами «М.Б.» на инкрустированной перламутром рукоятке. Прищурившись, он посмотрел на отца. Инспектор кивнул. Эллери двинулся дальше и внезапно остановился. Его серые глаза стали настороженными.

На шатком деревянном стуле в центре комнаты среди разного хлама лежал длинный никелированный нож для вскрывания конвертов. Эллери осторожно подобрал его и обследовал на свету сверкающее лезвие. Нигде не было следов крови.

Положив нож, Эллери продолжил осмотр, остановившись возле дешевой газовой горелки на полу в другом конце комнаты. Ее трубка была плотно вставлена в выходное газовое отверстие в стене, но кран был выключен. Он прикоснулся к горелке — она была холодной.

Со странным ощущением неизбежности Эллери направился к кладовой. За открытой дверью стоял деревянный ящик с инструментами, сверху лежал тяжелый стальной молоток. На полу рядом с ящиком валялись стружки. Край двери не был покрашен, очевидно, над ним недавно поработали рубанком.

Взгляд Эллери стал напряженным.

— Револьвер принадлежал убитой? — спросил он, быстро подойдя к инспектору.

— Да.

— Недавнее приобретение?

— Нет. Бринкерхоф купил его ей вскоре после женитьбы. Он говорит, что для защиты.

— Защита так себе, — пожал плечами Эллери, глядя на двух экспертов.

Широкоплечий краснолицый мужчина только что спустился со стремянки с удивленным выражением лица. Возвратившийся сержант Вели поднимался по стремянке с перочинным ножом в руке. Доктор Праути ждал внизу. Сержант начал перерезать веревку, привязанную к трубе.

— Зачем в кладовой ящик с инструментами? — продолжал Эллери, не сводя глаз с мертвой женщины.

— Вчера какой-то плотник чинил дверь — кажется, она покосилась. У профсоюза строгие правила насчет времени, поэтому он оставил работу неоконченной. А что тут необычного?

— Все, — ответил Эллери.

Великий Горди спокойно наблюдал за ним, но Эллери, казалось, не обращал на него внимания. Маленький комик Сэм съежился в углу, посматривая на сержанта. Техасец курил без всякого удовольствия, не смотря ни на кого и ни на что.

— Все очень просто. Это одно из самых замечательных дел, с которым я когда-либо сталкивался.

Инспектор выглядел ошеломленным.

— Ради бога, Эл, что тут замечательного? Не понимаю…

— Это понятно и ребенку, — раздраженно прервал Эллери. — И все же это удивительно. В комнате имеются четыре первоклассных орудия убийства: заряженный револьвер, нож для вскрывания конвертов, газовая горелка и молоток. Однако убийца связывает жертву полотенцами, выходит из комнаты, идет через сцену в бутафорскую, берет из сундука, брошенного там много лет назад каким-то безымянным артистом, старую веревку, приносит ее сюда вместе со стремянкой, стоящей у распределительного щита, лезет на стремянку, привязывает веревку к трубе и подвешивает на ней женщину!

— Да, но…

— Да, но почему?! — воскликнул Эллери. — Почему убийца пренебрег четырьмя простыми и легкими способами — выстрелом из револьвера, ударом ножом, удушением газом и ударом молотком по голове — и пошел на лишние хлопоты, чтобы повесить ее?

Доктор Праути стоял на коленях рядом с мертвой женщиной, которую сержант уложил на грязный пол.

— Это меня доконало, инспектор, — заявил краснолицый мужчина.

— Что именно? — огрызнулся инспектор Квин.

— Узел. — Толстые грязные пальцы держали завязанную узлом веревку. — Тот, что у нее за ухом, — обычный, даже слишком неуклюжий для того, чтобы сломать ей шею. Но тот, что на трубе… Ну, сэр, это меня достало.

— Незнакомый узел? — осведомился Эллери, разглядывая сложные сплетения.

— Для меня — совершенно незнакомый, мистер Квин. Я уже много лет работаю в полицейском департаменте экспертом по узлам, но никогда не видел ничего подобного. Могу только сказать, что это не морской узел и не ковбойский.

— Может быть, работа любителя? — пробормотал инспектор, пропуская веревку между пальцев. — Узел, получившийся случайно…

Эксперт покачал головой:

— Нет, сэр, это не случайность. Тот, кто завязывал узел, знал, что делает.

Брэдфорд отошел, а доктор Праути поднял голову.

— Здесь я больше ничего не могу сделать, — заявил он. — Заберу тело в морг и поработаю там. Ребята ждут снаружи.

— Когда она умерла, док? — нахмурившись, спросил инспектор.

— Около полуночи. Точнее сказать не могу. Умерла, разумеется, от удушья.

— Ну, представьте нам рапорт. Возможно, вскрытие ничего не даст, но вреда это не принесет. Томас, приведи сюда швейцара.

Доктор Праути и люди из морга удалились, а сержант Вели вернулся со старым Перком — швейцаром и сторожем.

— В котором часу вы вчера заперли здание, мистер? — проворчал инспектор.

Старый Перк явно нервничал.

— Клянусь Богом, инспектор, я ничего плохого не хотел. Мистер Келли уволит меня, если узнает… Мне так хотелось спать…

— О чем вы? — осведомился инспектор.

— Вчера вечером, после представления, Майра сказала мне, что она и Атлант собираются репетировать новый трюк. Я не хотел ждать их, а так как в театре больше никого не было, даже уборщицы ушли, то я запер все, кроме служебного входа, и сказал Майре и Атланту: «Когда будете уходить, ребята, заприте служебный вход». Потом я пошел домой.

— Черт! — выругался инспектор. — Теперь мы никогда не узнаем, кто мог сюда войти, а кто нет. Любой мог незаметно проскользнуть в здание или подождать где-нибудь, пока… — Он закусил губу и обратился к трем артистам: — Куда вы отправились вчера после представления?

Все трое одновременно вздрогнули. Первым заговорил Великий Горди — в его спокойном голосе теперь ощущалось напряжение.

— Я вернулся в пансион и лег спать.

— Вы живете там же, где Бринкерхоф? Кто-нибудь видел, как вы туда входили?

— Живу я там же, но меня никто не видел.

— А вы, Текс?

— Зашел куда-то выпить, — ответил ковбой.

— Куда?

— Не помню. Я хватил лишнего и проснулся утром у себя в комнате с головной болью.

— Вы в скверном положении, ребята, — саркастически усмехнулся инспектор. — Не можете даже установить свое алиби. Как насчет вас, мистер Комедиант?

— Я могу доказать, где я был, инспектор, — сразу же отозвался комик. — Двадцать человек подтвердят, что я торчал в соседней забегаловке.

— Когда именно?

— Около полуночи.

— Ладно, — буркнул инспектор. — Но будьте поблизости, ребята. Вы можете мне понадобиться. Уведи их, Томас, пока я не вышел из себя.

Давным-давно, когда, как уже говорилось, мегатерий бродил по лесу, тот же вислоухий импресарио, который сказал, что «акробат будет первым», выдал еще один афоризм: «Представление должно продолжаться». Могут происходить несчастные случаи, молодой артист может сбежать с укротительницей львов, инженю — напиться вдрызг, леди в пятом ряду — свалиться в эпилептическом припадке, гардеробная — загореться, но представление должно продолжаться. Даже убийство не в состоянии изменить этот священный декрет. Представление всегда продолжается, невзирая на землетрясение, наводнение, пьяного администратора по фамилии Келли и фантастическую историю с повешенной акробаткой.

Поэтому неудивительно, что, когда «Метрополь» начали заполнять первые посетители, не было никаких признаков того, что прошлой ночью в этих стенах убили женщину и что полицейские и детективы бродят за кулисами с настороженным и озадаченным видом.

Для шоу-бизнеса убийство — всего лишь инцидент, заслуживающий пару колонок в «Верайети».

Инспектор Ричард Квин нервничал, ерзая на твердом сиденье в пятнадцатом ряду, в то время как Эллери сидел рядом, погруженный в раздумья. Самым странным было то, что Эллери настоял на их присутствии на представлении. Им пришлось посмотреть художественный фильм, который инспектор к тому же видел ранее, кинохронику, мультипликацию…

Когда на экране появилась надпись, возвещающая о начале аттракционов, Эллери поднялся и сказал:

— Пошли за кулисы. Здесь кое-что… — Он не окончил фразу.

Обойдя пыльные ложи справа, они проследовали за кулисы через железную дверь, охраняемую полицейским в форме. Там царило непривычное молчание. Келли мрачно сидел на сломанном стуле возле распределительного щита и грыз ногти. Никого из артистов не было видно.

— Есть в этом здании бинокль, Келли? — резко осведомился Эллери.

Ирландец выпучил глаза:

— За каким чертом он вам понадобился?

— Пожалуйста, найдите его.

Келли поманил пальцем проходившего мимо рабочего сцены, который исчез и вскоре вернулся с биноклем.

— Ну и что? — проворчал инспектор. Эллери приложил бинокль к глазам.

— Не знаю, — ответил он, пожимая плечами. — Это всего лишь догадка.

Из оркестровой ямы донеслись звуки опереточной увертюры.

— «Поэт и крестьянин», — фыркнул инспектор. — Неужели они никогда не выучат ничего нового?

Но Эллери ничего не сказал. Он ждал, держа наготове бинокль и глядя на сцену, уже освещенную огнями рампы. Когда замерли последние аккорды увертюры, в партере послышались аплодисменты, а на экране появилась надпись «Атлант и компания», инспектор перестал ворчать и начал проявлять признаки интереса. Ибо, когда занавес поднялся, на сцене стоял Атлант собственной персоной, улыбаясь и кланяясь. Его могучую фигуру обтягивало трико телесного цвета. Рядом с ним стояла высокая улыбающаяся женщина с золотистыми волосами и по меньшей мере одним золотым зубом, поблескивающим при свете рампы. На ней также было телесного оттенка трико. Бринкерхоф, с присущей акробатам способностью быстро восстанавливать физические и душевные силы, настоял на продолжении выступлений, и Брегмен прислал ему новую партнершу, с которой Хуго репетировал целый час перед выходом на сцену. Представление должно продолжаться.

Атлант и золотоволосая женщина проделывали серию замысловатых трюков. Оркестр гремел вовсю. Ударник бил в тарелки и работал палочками, сопровождая кувырки на трапеции.

Эллери не делал попыток воспользоваться биноклем. Он, инспектор и Келли стояли в кулисах — никто из них не произносил ни слова, только Келли тяжело дышал, как будто только что вынырнул из воды. Рядом с ним появилась странная маленькая фигурка. Эллери быстро обернулся. Но это был всего лишь комик, Матрос Сэм, облаченный во флотскую униформу, которая была ему велика на три размера. Он наблюдал за «Атлантом и компанией» — его покрытое краской лицо ничего не выражало.

— Здорово, правда? — осведомился наконец комик тоненьким голоском.

Никто не ответил. Эллери повернулся к администратору и шепнул:

— Келли, следите за… — Он закончил фразу так тихо, что его не услышали ни комик, ни инспектор.

Келли выглядел озадаченным, его налитые кровью глаза широко раскрылись, но он кивнул и устремил взгляд на кувыркающиеся фигуры.

По окончании номера оркестр заиграл обычное crescendo sostenuto.[11] Атлант кланялся и улыбался, женщина приседала, демонстрируя золотой зуб. Когда занавес опустился, Эллери посмотрел на Келли, но тот покачал головой.

На экране появилась надпись: «Матрос Сэм». Послышалась быстрая музыка, человечек в болтающейся на нем матросской униформе трижды усмехнулся, словно репетируя, сделал глубокий вдох, выбежал на сцену и тут же растянулся лицом вниз под аккомпанемент хохота из темноты зала.

Они продолжали молча наблюдать.

Номер комика был не лишен остроумия. Он ловко пародировал нелегкую жизнь матросов, то без умолку болтая о дальних плаваниях, то забираясь на воображаемую мачту и падая вниз к удовольствию зала.

— По-своему он не хуже Джимми Бартона,[12] — заметил инспектор.

— Обычная чепуха, — уголком рта процедил Келли.

Изобразив, как будто он уплывает со сцены, Матрос Сэм остановился в кулисах; по его лицу струился пот. Гром аплодисментов заставлял его несколько раз выбегать на сцену и кланяться.

— Сэм! — прошипел ему Келли. — Ради бога, проделай для них номер с канатом!

— С канатом? — тихо переспросил Эллери.

Комик облизнул губы и снова выбежал на сцену. Взрыв смеха сменила тишина. Пошатываясь и глупо моргая, Сэм внезапно крикнул:

— Эй, кто-нибудь! Дайте мне канат!

Из противоположных кулис на сцену упала сигара из папье-маше длиной в три фута.

— Нет! Канат! Канат! — завизжал человечек, яростно подпрыгивая.

Черный канат, извиваясь, спустился с колосников и каким-то чудесным образом обвился вокруг плеч Сэма. Комик отчаянно отбивался, пытаясь схватиться за вымазанные дегтем концы, но они постоянно ускользали, и черные кольца опутывали его все сильнее.

Публика неистовствовала. Человечек и в самом деле был забавен. Даже угрюмая физиономия Келли просветлела, а инспектор весело смеялся. В итоге из-за кулис выбежали двое рабочих сцены и унесли обмотанного канатом комика. Его лицо под краской было белым как мел, однако он освободился достаточно легко.

— Отличный номер! — одобрил инспектор. — Это было здорово!

Сэм что-то пробормотал и поплелся в свою гардеробную. Черный канат лежал там, где упал. Эллери бросил на него взгляд и вновь перенес внимание на сцену, где звучал необычайно красивый тенор. Оркестр играл «Дом на пастбище». Выступал Текс Кросби.

Высокий, худой мужчина был облачен в яркий ковбойский наряд, который он носил непринужденно и уверенно. Торчащие из двух кобур перламутровые рукоятки револьверов выглядели вполне естественно. Большое белое сомбреро оттеняло худощавое лицо. Ноги были чуть кривоваты. Короче говоря, он казался ковбоем из реальной жизни.

Кросби пел песни Запада, рассказывал забавные истории своим мягким техасским говором, и все это время его длинные пальцы играли с лассо, делая его живым. С момента поднятия занавеса лассо постоянно пребывало в движении вплоть до заключительной песни «Последний загон скота».

— Ни дать ни взять Уилл Роджерс,[13] — усмехнулся Келли, подмигивая красными глазами.

Эллери впервые посмотрел в бинокль. Когда техасец кланялся в последний раз, он вопрошающе взглянул на администратора. Келли покачал головой.

Великий Горди появился на сцене под вспышки молнии и удары грома, в черно-красной сатанинской мантии. Выглядел он весьма впечатляюще. Черные глаза сверкали, кончики усов трепетали над яркими губами, крючковатый нос торчал как орлиный клюв, руки и рот все время двигались.

Спокойная, гладкая речь фокусника забавляла зрителей, отвлекая их внимание от таинственных манипуляций его рук. Чудеса, проделываемые им с картами, монетами и носовыми платками, были способны поразить непосвященных. Очевидно, под его мантией таилось немало сюрпризов.

Эллери и инспектор с растущим интересом следили за трюками. Тут Эллери впервые заметил Бринкерхофа, сидящего на корточках в противоположных кулисах все еще в трико. Глаза великана были сосредоточены на лице фокусника, полностью игнорируя движения его пальцев. В них не было ни злобы, ни гнева — только напряженное внимание. Что происходило с этим человеком? Эллери подумал, что Горди, вероятно, не подозревает о наблюдении акробата, иначе его руки не действовали бы так спокойно и уверенно.

Номер фокусника казался бесконечным. Последовали трюки с каким-то причудливым аппаратом, управляемым ассистентами из-за кулис. Зал был захвачен зрелищем.

— Отличное шоу, — не без удивления заметил инспектор.

— Недурное, — пробормотал Келли. На его лице появилось странное выражение. Он также внимательно следил за фокусником.

Внезапно на сцене что-то пошло не так. Завершив очередной трюк, Горди поклонился и шагнул за кулисы, где стояли наблюдавшие за ним. Рабочие не подготовились к спуску занавеса. Оркестр продолжал играть. Голова дирижера недоуменно болталась из стороны в сторону.

— В чем дело? — осведомился инспектор.

— Он отказался от последнего трюка, — буркнул Келли. — Хорошая догадка, мистер Квин… Эй, ты! — рявкнул он фокуснику. — Заканчивай номер, черт бы тебя побрал! Пока они еще хлопают!

Горди был очень бледен. Он не обернулся — они видели только его левую щеку и неподвижный затылок. Не ответив администратору, фокусник с покорностью новичка шагнул на сцену. С другой стороны за ним наблюдал Бринкерхоф. На сей раз Горди его заметил и конвульсивно вздрогнул.

— Что происходит? — тихо спросил инспектор, похожий на насторожившегося воробья.

Эллери поднес к глазам бинокль. С колосников спустили трапецию — простой стальной брус, подвешенный на двух тонких тросах. Вместе с ним на сцену опускалась желтая, по виду новая веревка.

Фокусник действовал крайне медлительно. Публика затаила дыхание. Даже музыка смолкла.

Поймав веревку, Горди стал что-то с ней делать — его спина скрывала, что именно. Затем он повернулся, и стало видно, что его левая рука привязана к желтой веревке большим и невероятно сложным узлом. Подобрав другой конец веревки, фокусник слегка подпрыгнул, схватил раскачивающуюся трапецию, остановил ее на уровне груди и снова отвернулся, а когда повернулся опять, они увидели, что другой конец веревки привязан таким же узлом к стальному брусу трапеции. Горди поднял руку, подавая сигнал, и послышалась барабанная дробь.

Трапеция тут же стала подниматься — веревка оказалась длиной всего четыре фута. Гибкое тело Горди поднималось вслед за брусом, к которому оно было привязано веревкой. Трапеция остановилась, когда ноги фокусника находились на высоте двух ярдов от сцены.

Эллери внимательно смотрел в бинокль. Бринкерхоф застыл, сидя на корточках.

Горди начал дергаться в воздухе, демонстрируя тем самым, что он надежно привязан к трапеции и даже солидный вес его вытянутого тела не может развязать узлы, а только туже их стягивает.

— Хороший трюк, — пробормотал Келли. — Через секунду трапеция опустится, а через восемь секунд поднимется снова, и Горди окажется на сцене с веревкой на полу.

— Готов! — послышался приглушенный голос Горди.

В тот же момент Эллери сказал Келли:

— Быстро опускайте занавес! Подайте сигнал людям на колосниках!

Келли крикнул что-то неразборчивое, и спустя секунду занавес опустился. Зрители онемели от изумления, решив, что это часть трюка. Горди начал бешено извиваться, пытаясь дотянуться до трапеции свободной рукой.

— Опустите трапецию! — закричал Эллери, выбежав на скрытую занавесом сцену и махая руками рабочим наверху. — Горди, не двигайтесь!

Трапеция с грохотом опустилась. Горди распростерся на полу. Эллери подбежал к нему и быстро разрезал ножом веревку. Отрезанный кончик свисал с трапеции.

— Можете встать, — тяжело дыша, сказал Эллери. — Я хотел взглянуть на этот узел, синьор Горди.

Все столпились вокруг Эллери и упавшего фокусника, который, казалось, не может подняться. Он сидел на полу, беззвучно шевеля губами; в его глазах застыл ужас. Рядом стояли Бринкерхоф, Кросби, Матрос Сэм, сержант Вели, Келли, Брегмен…

Инспектор уставился на узел на трапеции. Потом он вынул из кармана обрывок старой грязной веревки, на которой висело тело Майры Бринкерхоф, и приложил узел на ней к узлу на стальном брусе.

Они были абсолютно одинаковы.

— Ну, Горди, — устало заговорил инспектор, — полагаю, с вами все ясно. Вставайте. Я арестую вас за убийство, и все, сказанное вами…

Внезапно Бринкерхоф прыгнул на лежащего на полу человека и вцепился могучими руками ему в горло. Понадобились объединенные усилия ковбоя, сержанта Вели и администратора, чтобы оттащить акробата.

Фокусник задыхался, прижимая руки к горлу.

— Я не делал этого! Говорю вам, я невиновен! Да, мы с Майрой… у нас была связь. Я любил ее. Но зачем мне было ее убивать? Ради бога…

— Schwein![14] — буркнул Атлант; его грудь тяжело вздымалась.

Сержант Вели потянул Горди за воротник:

— Пошли!

— Приношу мои извинения, мистер Горди, — внезапно заговорил Эллери. — Конечно, вы этого не делали.

Последовало недоуменное молчание. Из-за тяжелого занавеса доносились громкие голоса — на экране шел очередной фильм.

— Не… не делал? — пробормотал Бринкерхоф.

— А как же узлы, Эллери? — удивленно спросил инспектор.

— Вот именно. Узлы. — Нарушая противопожарные правила, Эллери зажег сигарету и задумчиво затянулся. — Повешение Майры Бринкерхоф беспокоило меня с самого начала. Почему преступник повесил ее, пренебрегая одним из четырех более простых и легких способов убийства, не требующих, в отличие от повешения, дополнительной работы? Но если убийца избрал этот способ, то, безусловно, намеренно.

Горди уставился на него с открытым ртом. Лицо Келли было пепельно-серым.

— В чем же состояла причина? — снова заговорил Эллери. — Очевидно, повешение давало преступнику какое-то преимущество, которое не могли предоставить четыре легких способа. Какое же преимущество было в повешении по сравнению с выстрелом из револьвера, удушением газом или ударом ножом либо молотком? Иными словами, что, характерное для повешения, нетипично для четырех других способов? Только одно — использование веревки.

— Не понимаю! — воскликнул Горди. — Никто не знал моего узла. Я сам научился его завязывать… — Он закусил губу и умолк.

— В том-то и дело. Ведь фокусники развивают в себе умение вязать узлы до фантастической степени. Например, Гудини…

— И братья Дэвенпорт,[15] — подхватил Горди. — Мой узел — вариант одного из созданных ими.

— Поэтому, — продолжал Эллери, — если бы мистер Горди захотел убить Майру Бринкерхоф, стал бы он использовать узел, который указывал только на него одного? Безусловно, нет, если только он был в здравом уме. Тогда, возможно, он завязал эти узлы машинально? Не исключено, но зачем ему вообще выбирать повешение, когда под рукой четыре более легких способа? — Эллери похлопал фокусника по спине. — Так что примите наши извинения, Горди. Несомненно, вы были оклеветаны кем-то, кто специально избрал повешение и определенный узел с целью обвинить вас в преступлении, которое вы не совершали.

— Но он утверждает, что никто не знал о его чертовом узле, — возразил инспектор. — Если то, что ты говорил, правда, Эл, значит, кто-то узнал о нем тайком.

— Весьма вероятно, — пробормотал Эллери. — У вас есть какие-нибудь предположения, синьор?

Фокусник медленно поднялся и отряхнул одежду. Бринкерхоф тупо глазел на него и на Эллери.

— Нет, — ответил Горди. — Я думал, что этот узел неизвестен даже моим ассистентам. Но когда мы неделями показываем одно и то же, возможно, кому-то удалось…

— Понятно, — задумчиво промолвил Эллери. — Итак, мы в тупике?

— Еще в каком, — огрызнулся инспектор. — Спасибо за помощь, сын!

— Откровенно говоря, — сказал Эллери на следующий день, сидя в офисе отца, — я не понимаю, что все это значит. Единственное, в чем я уверен, — это в невиновности Горди. Убийца хорошо знал, что кто-то обратит внимание на необычный узел, используемый Горди в его трюке. Что касается мотива…

— Послушай, — сердито прервал инспектор, — я тоже не слепой! У каждого из них мотив. Кросби был брошен убитой леди. Горди… А тебе известно, что последнюю пару недель маленький комик крутился около ее юбки, стараясь обратить на себя внимание? Келли тоже валял с ней дурака во время прошлых выступлений в «Метрополе».

— Не сомневаюсь, — печально отозвался Эллери. — Зов плоти… Женщина была лакомым кусочком. Настоящая драма в стиле старика Боккаччо с глупым мужем-рогоносцем…

Дверь открылась, появился обеспокоенный доктор Праути. Опустившись на стул, он закинул ноги на письменный стол инспектора.

— Угадайте, что я узнал!

— Не силен в догадках, — угрюмо откликнулся старый джентльмен.

— Маленький сюрприз для вас и для меня тоже. Эта женщина умерла не от повешения!

— Что?! — воскликнули оба Квина.

— Факт. Когда ее повесили, она уже была мертва. — Праути покосился на свою зловонную сигару.

— Будь я проклят! — Вскочив со стула, Эллери тряхнул доктора за плечо. — Ради бога, Праути, не будьте таким самодовольным! Что ее убило? Пуля, газ, нож, яд…

— Пальцы.

— Пальцы?

Доктор Праути пожал плечами.

— Тут не может быть сомнений. Когда я снял грязную веревку с ее изящной шейки, то обнаружил на коже четкие следы пальцев. Ее задушили, а потом повесили, только не понимаю зачем.

— Чрезвычайно интересно! — Эллери выпрямился. — Начинаю чуять дичь.

— Очень странно, — пробормотал инспектор, грызя усы.

— Есть и еще более странное, — продолжал доктор Праути. — Вы, ребята, повидали немало задушенных. Как выглядят следы пальцев на их шеях?

— Как выглядят? — Эллери нахмурился. — Не знаю, что вы имеете в виду… — Внезапно его серые глаза блеснули. — Ну конечно! Кончики пальцев обычно направлены вверх — в сторону подбородка.

— Умный мальчик! Ну так вот — эти следы направлены вниз.

Эллери молча уставился на него. Затем он энергично потряс вялую руку медика.

— Эврика! Праути, старина, вы ответили на молитву несчастного логика! Пошли, папа!

— В чем дело? — заворчал инспектор. — Куда ты так торопишься?

— В «Метрополь». По неотложному делу. Если мои часы идут правильно, то мы как раз успеем к очередному представлению. Я покажу тебе, почему наш убийца не только не застрелил, не зарезал, не удушил газом и не ударил молотком малютку Майру, но даже повесил ее, уже мертвую!

Часы все же подвели Эллери. Когда они добрались до «Метрополя», был полдень и уже демонстрировался фильм. Они поспешили за кулисы в поисках Келли.

— Нам нужен администратор или хотя бы старый Перк, сторож, — пробормотал Эллери, подталкивая отца вперед в темном боковом проходе. — Всего один вопрос…

Полицейский пропустил их. За кулисами они обнаружили только Бринкерхофа и его новую партнершу, очевидно репетировавших новый трюк. Атлант висел вниз головой на трапеции, уцепившись за брус могучими ногами и держа во рту резиновый мундштук. Внизу вращалась волчком блондинка с другим концом мундштука во рту.

— О, Келли! — воскликнул Эллери, завидев появившегося непонятно откуда администратора. — Остальные здесь?

— Конечно, — шатаясь, промямлил Келли. Он снова был пьян.

— Приведите всех в гардеробную Майры. У нас есть еще немного времени. Вопросы не нужны, папа. Я должен был знать и так…

Инспектор махнул рукой.

Келли поскреб подбородок и отошел.

— Эй, Атлант! — устало окликнул он. — Слезай с трапеции и пошли.

Администратор поплелся в сторону гардеробных.

— Но, Эл, — простонал инспектор, — я не понимаю…

— Все выглядит по-детски просто, — сказал Эллери, — когда я увидел, что мои подозрения верны. Ладно, папа, не ворчи и не порть представление.

Когда все собрались в гардеробной Майры, Эллери, опершись на туалетный столик, бросил взгляд на водопроводную трубу.

— Один из вас может признаться, — промолвил он. — Понимаете, я знаю, кто убил маленькую… э-э… леди.

— Знаете? — хрипло переспросил Бринкерхоф. — Кто же?.. — Он умолк и окинул остальных блуждающим взглядом глупых глаз.

Больше никто не произнес ни слова. Эллери вздохнул:

— Вы вынуждаете меня предаться красноречивым воспоминаниям. Вчера я задал вопрос: почему Майру Бринкерхоф повесили, а не убили одним из четырех более простых способов? И ответил, доказывая невиновность мистера Горди, что повешение позволяло использовать веревку, а следовательно, характерный узел Горди. — Он поднял указательный палец. — Но я забыл о еще одной возможности. Если вы находите женщину, умершую от удушения и с веревкой на шее, то считаете, что ее задушила эта веревка. Я абсолютно не учитывал тот факт, что повешение, благодаря использованию веревки, позволяет также скрыть шею жертвы. Но для чего это понадобилось? Потому что задушить можно не только веревкой, но и пальцами, которые, однако, оставляют следы на шее жертвы, а убийца не хотел, чтобы об этих следах узнала полиция. Очевидно, он полагал, что тугая веревка не только скроет, но и вообще сотрет следы с шеи Майры. Конечно, это сущее невежество, так как на мертвом теле подобные следы нельзя уничтожить. Но именно поэтому убийца повесил Майру, когда она уже была мертва. Возможность оставить узел Горди и навести на него подозрение была вторичной причиной использования веревки.

— Это чушь, Эллери! — воскликнул инспектор. — Убийцу нельзя определить по следам пальцев на шее жертвы. Такие отпечатки невозможно сравнить…

— Совершенно верно, — прервал его Эллери, — но можно заметить, что кончики пальцев на этих следах направлены необычным образом — не вверх, а вниз.

В наступившем молчании слышалось только тяжелое дыхание собравшихся.

— Дело в том, — продолжал Эллери, — что убийца душил Майру, так сказать, вверх тормашками. Как это могло произойти? Существуют две возможности: либо Майра висела вниз головой над убийцей, либо…

— Ja. Это сделал я, — тупо произнес Бринкерхоф. Он повторял это снова и снова, как фонограф, у которого заела игла.

Из усилителя послышался женский голос: «Но я люблю тебя, дорогой, люблю…»

Глаза Бринкерхофа блеснули, и он шагнул к Великому Горди.

— Вчера я сказал Майре: «Вечером мы будем репетировать новый трюк». После второго представления я видел, как Майра и этот Schweinhund[16] целовались за декорациями, и слышал, что они говорили. Они дурачили меня. Я решил убить ее и убил.

Он закрыл лицо руками и беззвучно заплакал. Это было страшно, и Горди казался окаменевшим от ужаса.

— Потом я увидел следы у нее на шее, — снова забормотал Бринкерхоф. — Они были перевернутыми. Я знал, что это плохо. Поэтому я взял веревку и обмотал ей шею, чтобы скрыть следы. Потом я повесил ее, завязав узел этой Schwein. Он как-то показал его ей, а она — мне.

Акробат умолк.

— Господи! — хрипло сказал Горди. — Я совсем забыл об этом…

— Уведите его, — сухо приказал инспектор полицейскому у двери.

— Все было совершенно ясно, — объяснял Эллери отцу за кофе. — Либо женщина висела вниз головой над убийцей, либо убийца висел вниз головой над ней. Одно сжатие этих могучих лап… — Он поежился. — Все указывало на акробата. А когда я вспомнил, как сам Бринкерхоф говорил, что они репетировали новый трюк… — Эллери умолк и задумчиво закурил.

— Бедняга, — пробормотал инспектор. — Он не столько плох, сколько туп. А она получила по заслугам.

— Философствуете, инспектор? — усмехнулся Эллери. — В этом деле меня беспокоит не моральный аспект, а совсем другое.

— Беспокоит? — усмехнулся инспектор. — Мне ты кажешься вполне довольным собой.

— Вот как? Но меня в самом деле беспокоит поразительное отсутствие воображения у наших репортеров.

Инспектор обреченно вздохнул.

— Что ты имеешь в виду?

Эллери улыбнулся:

— Ни один из журналистов, освещавших эту проблему, не использовал заголовок, который буквально напрашивается. Они забыли, что одного из участников зовут Горди!

— При чем тут заголовок? — недоуменно нахмурился инспектор.

— О боже! Как им не пришло в голову представить меня в роли Александра и назвать все это «Делом гордиева узла»?[17]

ОДНОПЕНСОВАЯ ЧЕРНАЯ

— Ах! — воскликнул старый Унекер. — Это ушасно, мистер Кувин, — просто ушасно! Кута катится Нью-Йорк? В моем магазине Polizei драка, кровь… Это один из мой старейший покупатель, мистер Кувин. Он такше иметь пешальный опыт… Мистер Хэзлитт — мистер Кувин… Мистер Кувин — тот самый знаменитый детектиф, о который фы читать в газеты, мистер Хэзлитт. Его отец — инспектор Рихард Кувин.

Засмеявшись, Эллери выпрямился во весь рост над прилавком старого Унекера и пожал руку другому покупателю.

— Значит, вы — еще одна жертва роста преступности, мистер Хэзлитт? Унки только что попотчевал меня кровавой историей.

— Так вы Эллери Квин? — осведомился хилый, маленький человечек в очках с толстыми стеклами, от которого пахло нью-йоркским пригородом. — Вот это удача! Да, меня ограбили.

Эллери окинул недоверчивым взглядом книжную лавку старого Унекера:

— Надеюсь, не здесь?

Магазинчик Унекера, затерявшийся среди переулков центра Манхэттена, казался последним местом в мире, которое могло бы привлечь внимание грабителей.

— Нет, — ответил Хэзлитт. — Тогда я хотя бы сохранил деньги, уплаченные за книгу. Это произошло вчера, около десяти вечера. Я только вышел из своего офиса на Сорок пятой улице — мне пришлось задержаться на работе — и направился домой, как меня остановил какой-то тип и попросил огоньку. Улица была темной и пустынной, поведение парня мне не понравилось, но я не видел вреда в том, чтобы дать ему несколько спичек. Роясь в карманах, я заметил, что он смотрит на книгу у меня под мышкой, как будто пытаясь прочитать название.

— Что это была за книга? — с интересом спросил Эллери. Книги являлись его страстью.

Хэзлитт пожал плечами:

— Ничего особенного. Даже не беллетристика — «Европа в хаосе». Я занимаюсь экспортом и стараюсь быть в курсе международной ситуации. Как бы то ни было, парень зажег сигарету, вернул спички, пробормотал благодарность, и я двинулся дальше. Но в следующий момент что-то ударило меня по затылку, и все погрузилось во тьму. Припоминаю, что я упал. Придя в себя, я увидел, что лежу в канаве; очки и шляпа валялись на дороге, а в голове шум… Естественно, я тут же решил, что меня ограбили, так как имел при себе много наличных и носил бриллиантовые запонки. Но…

— Но разумеется, — с усмешкой прервал Эллери, — единственная вещь, которую у вас украли, была «Европа в хаосе». Любопытная маленькая проблема! Можете описать напавшего на вас?

— У него были большие усы и дымчатые очки. Это все, что я…

— Он нишего не уметь описать, — печально промолвил старый Унекер. — Такой ше слепой Dummkopf,[18] как фсе американцы. Но книга, мистер Кувин! Кому нушно красть такая книга?

— Это еще не все, — снова заговорил Хэзлитт. — Когда я вернулся домой — я живу в Ист-Ориндж, Нью-Джерси, — то нашел дом взломанным! И как вы думаете, что оттуда украли, мистер Квин?

Худощавое лицо Эллери просияло.

— Я не ясновидящий, но если в преступлении существует постоянство, то могу предположить исчезновение еще одной книги.

— Верно! Это был другой экземпляр «Европы в хаосе»!

— Вы меня заинтриговали. — Эллери сменил тон. — Откуда у вас два экземпляра, мистер Хэзлитт?

— Два дня назад я купил еще один у Унекера для своего друга и оставил книгу на книжной полке дома. Экземпляр исчез. Окно было взломано — на подоконнике виднелись следы рук. Хотя у меня дома много ценных вещей — серебро и тому подобное, — больше ничего не пропало. Я тут же сообщил в ист-оринджскую полицию, но они пришли, посмотрели на меня с удивлением и тут же ушли, очевидно решив, что я спятил.

— Больше никакие книги не исчезли?

— Нет, только эта.

— Не понимаю… — Эллери снял пенсне и начал задумчиво протирать стекла. — Мог это быть один и тот же человек? Хватило бы ему времени добраться в Ист-Ориндж и проникнуть в ваш дом, прежде чем вы вернулись туда вечером?

— Да. Выбравшись из канавы, я сообщил о нападении полицейскому, и он отвел меня в ближайший участок, где мне задали кучу вопросов, так что домой я добрался только в час ночи.

— Думаю, Унки, — сказал Эллери, — все это как-то связано с историей, которую вы мне рассказали. Если вы извините меня, мистер Хэзлитт, я вас покину. Auf Wiedersehen![19]

Выйдя из магазинчика Унекера, Эллери отправился на Сентр-стрит, взбежал по ступенькам к двери Главного полицейского управления, дружески кивнул дежурному и прошел в кабинет отца. Инспектор куда-то вышел. Задумчиво поиграв со статуэткой Бертильона,[20] стоящей на отцовском столе, Эллери покинул кабинет в поисках сержанта Вели. Он нашел гиганта в комнате прессы рычащим на репортера.

— Прекратите изображать злодея, Вели, — обратился к нему Эллери, — и дайте мне информацию. Два дня назад произошла неудачная охота на человека на Сорок девятой улице, между Пятой и Шестой авеню. Охота закончилась в книжной лавчонке, принадлежащей моему приятелю по фамилии Унекер. Этим занимался местный полицейский. Унекер мне все рассказал, но я хотел бы услышать менее колоритные детали. Будьте хорошим парнем и принесите мне рапорт из участка.

Сержант Вели кивнул, бросил сердитый взгляд на репортера и вышел, громко топая. Через десять минут он вернулся с листом бумаги, который Эллери внимательно прочитал.

Факты казались достаточно ясными. Два дня назад, около полудня, из офисного здания тремя домами дальше магазинчика старика Унекера выбежал мужчина с окровавленным лицом, без пальто и шляпы, громко кричащий: «Помогите! Полиция!» Прибежал полицейский Маккэллам, и человек сообщил, что какой-то тип с черными усами и в больших очках с синими стеклами украл у него ценную почтовую марку — «однопенсовую черную» — и скрылся. За несколько минут до того Маккэллам обратил внимание на мужчину с такими приметами, который вел себя довольно странно и вошел в книжный магазин. Вместе с вопящим потерпевшим он ворвался с револьвером в руке в лавку Унекера и спросил у старика, не входил ли сюда несколько минут назад человек с черными усами и в очках с синими стеклами. «Ja, — ответил Унекер. — Он еше сдес». Старик сказал, что незнакомец просматривает какие-то книги в задней комнате. Маккэллам и окровавленный мужчина бросились туда, но комната оказалась пуста. Дверь в переулок была открыта — очевидно, вора спугнуло шумное появление в лавке полицейского и жертвы, и он сбежал. Маккэллам тут же обыскал окрестности, но преступник исчез.

Тогда полицейский записал жалобу пострадавшего. Тот заявил, что его зовут Фридрих Ульм и что он вместе со своим братом и партнером Альбертом торгует редкими почтовыми марками. Их офис расположен на десятом этаже дома, откуда он выбежал в погоне за вором. Ульм показывал ценные образцы троим приглашенным коллекционерам. Двое из них ушли. Ульм случайно повернулся спиной к третьему — человеку с черными усами и в синих очках, представившемуся как Эйвери Бенинсон, — но тот внезапно подскочил к нему и ударил по голове коротким железным бруском. Удар рассек скулу и полуоглушил Ульма, сбив его с ног. Вор, хладнокровно воспользовавшись тем же бруском (судя по описанию, фомкой), открыл крышку ящика, где хранились наиболее ценные марки, выхватил из кожаного футляра самую дорогую из них — «однопенсовую черную королеву Викторию» — и выбежал из комнаты, заперев за собой дверь. Торговцу понадобилось несколько минут, чтобы открыть дверь и пуститься в погоню. Маккэллам отправился вместе с Ульмом в офис, осмотрел взломанный ящик, записал имена и адреса трех коллекционеров, приходивших этим утром, в том числе «Эйвери Бенинсона», написал рапорт и удалился.

Двух других коллекционеров звали Джон Хинчмен и Дж. С. Питерс. Участковый детектив посетил обоих, а затем отправился по адресу Бенинсона. Последний, однако, абсолютно не походил на описанного Ульмом усатого мужчину в темных очках и не имел никакого понятия о происшедшем. Он сказал, что не получал приглашения от братьев Ульм посетить частную распродажу. Да, у него был служащий с темными усами и в дымчатых очках, который откликнулся на объявление Бенинсона о поисках ассистента, наводящего порядок в альбомах с марками, две недели неплохо работал, но внезапно исчез без предупреждений и объяснений утром в день распродажи в офисе Ульма.

Попытки разыскать таинственного ассистента, назвавшегося Уильямом Плэнком, ни к чему не привели. Человек исчез, растворившись среди миллионов жителей Нью-Йорка.

Однако дело на этом не закончилось. На следующий день после кражи старый Унекер поведал участковому детективу странную историю. Вчера вечером он вышел пообедать, оставив в магазине клерка. Пришедший покупатель спросил «Европу в хаосе» и, к удивлению клерка, купил все семь имевшихся экземпляров. У этого человека были черные усы и очки с синими стеклами.

— Чушь какая-то, верно? — проворчал сержант Вели.

— Не совсем, — улыбнулся Эллери. — Уверен, что этому есть простое объяснение.

— Но это еще далеко не все. Один из ребят только что сообщил мне о продолжении дела. Из участков доложили о двух кражах, происшедших прошлой ночью. Одна случилась в Бронксе: человек по имени Хорнелл сообщил, что его квартиру взломали и украли оттуда — как вы думаете что? — ту же «Европу в хаосе», которую Хорнелл купил в магазинчике Унекера два дня назад! Затем дама по имени Дженет Микинс из Гринвич-Виллидж заявила об ограблении ее квартиры прошлой ночью. Вор унес экземпляр «Европы в хаосе», купленный ею у Унекера прошедшим днем. Бред какой-то!

— Вовсе нет, Вели. Используйте свои мозги. — Эллери нахлобучил шляпу. — Пошли со мной — я хочу снова побеседовать со стариной Унки.

Они вышли из управления и отправились в магазинчик.

— Унки, — сказал Эллери, дружески похлопав маленького книготорговца по лысой макушке, — сколько экземпляров «Европы в хаосе» осталось у вас, когда вор сбежал из задней комнаты?

— Одиннадцать.

— Однако в тот же вечер, когда вор вернулся купить их, книг было всего семь, — заметил Эллери. — Следовательно, за это время четыре экземпляра были проданы. Унки, вы ведете реестр покупок?

— Да, только покупателей мало, — печально ответил старик. — Хотите взглянуть?

— В данный момент это мое самое горячее желание.

Унекер проводил их в заднюю комнату, откуда два дня назад вор сбежал через дверь в переулок. Один из отгороженных участков помещения был завален бумагами и старыми книгами. Торговец открыл объемистый гроссбух, послюнявил указательный палец и стал перелистывать страницы.

— Фы хотеть знать, кто купить в тот день четире «Европа в хаосе»?

— Ja.

Унекер нацепил очки в серебряной оправе и начал читать монотонным голосом:

— Мистер Хэзлитт — шентльмен, который фы фстретить, мистер Кувин. Он покупать уже вторая книга — та, которую украли из его дома… Потом мистер Хорнелл — старый клиент… Мисс Дженет Микинс — о, эти англосаксонские имена! Schrecklich![21] А шетверый покупатель — мистер Честер Зингерман из дом 312 на Фосточный Тридцать пятой улица. Это фсе.

— Благослови Бог вашу аккуратную тевтонскую душу, — поблагодарил Эллери. — Вели, обратите свои глазища вот сюда.

Дверь из отгороженного участка вела в переулок, как и дверь из самой задней комнаты. Эллери склонился над замком — он был вырван из дерева. Тогда Эллери открыл дверь — наружная часть замка была исцарапана и деформирована. Вели кивнул.

— Взломано, — буркнул он. — Этот парень — настоящий Гудини.

Старый Унекер выпучил глаза.

— Взломано? — взвизгнул он. — Но эта дверь никогда не пользоваться! Я ничего не заметить, а детектиф…

— Образчик работы участковой полиции, Вели, — усмехнулся Эллери. — Унки, отсюда что-нибудь украдено?

Старый Унекер бросился к книжному шкафу, отпер его дрожащими пальцами и стал рыться внутри, как терьер.

— Nein, — ответил он, облегченно вздохнув. — Нишего. Все редкие книги на месте.

— Поздравляю. Еще один вопрос, — быстро добавил Эллери. — В вашем списке указаны не только адреса, но и профессии покупателей?

Унекер кивнул.

— Все лучше и лучше! Думаю, Унки, вы сможете поведать вашим клиентам любопытную историю… Пошли, Вели, нам нужно навестить мистера Честера Зингермана.

Выйдя из магазина, они направились к Первой авеню и свернули на север.

— Все ясно как нос на твоем лице, — промолвил Эллери, стараясь не отставать от Вели.

— А мне это по-прежнему кажется бредом, мистер Квин.

— Напротив, мы столкнулись со строгой и логичной последовательностью фактов. Наш вор украл ценную марку и скрылся в магазине Унекера, умудрившись пробраться в заднюю комнату. Там он услышал, как вошли полицейский и Фридрих Ульм, и понял, что если сейчас его поймают с маркой… Единственное объяснение последующих краж экземпляров одной и той же книги, которая сама по себе не имеет никакой ценности, Вели, заключается в том, что вор, Плэнк, находясь в задней комнате, спрятал марку между страниц одной из книг на полке — случайно это оказалась «Европа в хаосе», стопка экземпляров которой там находилась, — и сразу же убежал. Но у него возникла проблема возвращения марки — как ее назвал Ульм? — «однопенсовой черной». Поэтому-то вечером Плэнк вернулся к магазину, подождал, пока выйдет старый Унекер, затем вошел и купил у клерка все семь имеющихся в наличии экземпляров «Европы в хаосе». Очевидно, марки не оказалось ни в одном из них, иначе зачем он позднее начал красть другие экземпляры, купленные в тот день? Не найдя марку ни в одной из семи книг, вор ночью проник в маленький офис Унки с переулка, о чем свидетельствует взломанный замок, и узнал из гроссбуха имена и адреса тех, кто приобрел остальные экземпляры. Следующим вечером он ограбил Хэзлитта, по-видимому идя за ним от его офиса. Он сразу же увидел, что ошибся, — состояние книги свидетельствовало, что ее никак не могли купить только вчера. Поэтому Плэнк поспешил в Ист-Ориндж, зная не только деловой, но и домашний адрес Хэзлитта, и украл недавно приобретенный экземпляр. Его опять постигла неудача, и он посетил жилища Хорнелла и Дженет Микинс, похитив и их книги. Остался еще один покупатель, поэтому мы идем к Зингерману. Если Плэнк не добился успеха с книгами Хорнелла и мисс Микинс, он неизбежно посетит Зингермана, а нам важно его опередить.

Честер Зингерман оказался молодым студентом, живущим вместе с родителями в старом и обшарпанном многоквартирном доме. Он подтвердил, что имеет в распоряжении экземпляр «Европы в хаосе», нужный ему для изучения политэкономии, и тут же предъявил его. Эллери тщательно перелистал страницы книги, не обнаружив никаких следов исчезнувшей марки.

— Мистер Зингерман, вы не находили между страниц старую почтовую марку? — спросил он.

Студент покачал головой:

— Я даже не открывал книгу, сэр. А что это за марка? Видите ли, у меня есть небольшая коллекция…

— Это не важно, — быстро прервал Эллери, наслышанный о маниакальном энтузиазме филателистов.

Он и Вели стремительно отступили.

— Несомненно, — обратился Эллери к сержанту, — наш неуловимый Плэнк нашел марку в книге Хорнелла или мисс Микинс. Какая из краж произошла раньше, Вели?

— Кажется, мисс Микинс ограбили второй.

— Значит, «однопенсовая черная» находилась в ее экземпляре… А вот и здание, где расположен офис мистера Фридриха Ульма. Нанесем ему краткий визит.

На матовом стекле двери комнаты номер 1026 на десятом этаже чернела надпись: «Ульм. Торговля старыми и редкими марками».

Войдя, Эллери и сержант Вели очутились в просторном офисе. Вдоль стен протянулись стеклянные витрины с тысячами гашеных и негашеных почтовых марок. Несколько коробок на столах, очевидно, содержали наиболее ценные экземпляры. Воздух в помещении был затхлым, вызывая в памяти книжную лавку Унекера.

Трое мужчин поднялись им навстречу. Один из них, судя по крестообразному пластырю на скуле, был сам Фридрих Ульм — высокий пожилой немец с редкими волосами и фанатичным обликом завзятого коллекционера. Второй мужчина с зеленым козырьком над глазами необычайно походил на Фридриха Ульма — он был таким же высоким и худым, но, судя по дрожащим рукам и нервным подергиваниям, значительно старше. Третьим человеком был низенький толстяк с невыразительной физиономией.

Эллери представил себя и сержанта Вели. Третий мужчина встрепенулся.

— Тот самый Эллери Квин?! — воскликнул он, шагнув вперед. — Моя фамилия Хеффли — я занимаюсь расследованиями для страховых компаний. — Он энергично стиснул руку Эллери. — Эти джентльмены — братья Ульм, Фридрих и Альберт, которым принадлежит офис. Мистера Альберта Ульма не было здесь во время распродажи и кражи. Жаль — он бы помог поймать вора.

Фридрих Ульм возбужденно залопотал по-немецки. Эллери слушал с улыбкой, кивая через каждые четыре слова.

— Понятно, мистер Ульм. Ситуация была такова: вы отправили по почте приглашения трем известным коллекционерам посетить выставку-продажу редких марок. Два дня назад, утром, к вам явились трое мужчин, назвавшись господами Хинчменом, Питерсом и Бенинсоном. Хинчмена и Питерса вы знали в лицо, а Бенинсона — нет. Первые два коллекционера купили несколько марок. Человек, назвавшийся Бенинсоном, ударил вас сзади и… Да-да, я все это знаю. Позвольте взглянуть на взломанный ящик.

Братья подвели его к столу в середине офиса. На нем стоял плоский ящик со стеклянной крышкой, обрамленной узким деревянным прямоугольником. Под стеклом находилось несколько марок, лежащих на черном атласе. В центре подкладки помещался открытый кожаный футляр; на белой ткани внутри марки не было. В тех четырех местах, где крышка была взломана, виднелись четкие следы фомки. Защелку тоже выломали.

— Любитель! — фыркнул сержант Вели. — Эту крышку можно было легко открыть голыми руками.

Проницательные глаза Эллери не отрывались от содержимого ящика.

— Мистер Ульм, — сказал он, повернувшись к раненому торговцу, — марка, которую вы называете «однопенсовой черной», находилась в открытом кожаном футляре?

— Да, мистер Квин. Но футляр был закрыт, когда вор взламывал ящик.

— Тогда откуда он так хорошо знал, что именно нужно красть?

Фридрих Ульм осторожно притронулся к щеке.

— Марки в этом ящике не предназначались для продажи — это сливки нашей коллекции; самая дешевая из них стоит несколько сотен долларов. Но когда здесь были трое коллекционеров, мы, естественно, заговорили о редких марках, и я открыл ящик, чтобы показать им наши наиболее ценные экземпляры. Таким образом вор увидел «однопенсовую черную». Он был коллекционером, мистер Квин, иначе никогда бы не выбрал для похищения именно эту марку. С ней связана любопытная история.

— Господи! — воскликнул Эллери. — Неужели такие вещицы имеют историю?

Хеффли, агент страховой компании, искренне рассмеялся:

— Еще какие! Господа Фридрих и Альберт Ульмы хорошо известны среди филателистов как обладатели двух одинаковых наиболее уникальных марок из всех, когда-либо выпущенных. «Однопенсовая черная», как ее именуют коллекционеры, — это британская марка, впервые выпущенная в 1840 году; их существует очень много, и даже негашеный экземпляр стоит всего семнадцать с половиной долларов. Но каждая из двух марок, находившихся в распоряжении этих джентльменов, стоит тридцать тысяч долларов, мистер Квин, что и делает кражу такой серьезной. Моя компания на этом сильно пострадает, так как обе марки застрахованы на их полную стоимость.

— Тридцать тысяч долларов! — простонал Эллери. — Такая куча денег за кусочек грязной бумаги! Что в нем ценного?

Альберт Ульм нервно надвинул на глаза зеленый козырек.

— На обеих марках инициалы королевы Виктории — вот что! Сэр Роуленд Хилл, создавший и основавший стандартную почтовую систему в Англии в 1839 году, осуществил выпуск «однопенсовой черной». Ее величество была так обрадована — Англия, как и другие страны, имела немало трудностей с выработкой удобной почтовой системы, — что поставила автограф на двух первых марках выпуска и подарила их художнику — не помню его имени. Автограф королевы придал им колоссальную ценность. Моему брату и мне удалось заполучить обе марки.

— А где же вторая? Я бы хотел взглянуть на марку, которая стоит целое состояние.

Братья ринулись к большому сейфу в углу офиса. Когда они вернулись, Альберт держал в руке кожаный футляр с таким видом, будто в нем находился слиток золота, а Фридрих с беспокойством поддерживал его за локоть, словно исполняя роль вооруженной охраны сокровища. Эллери повертел в пальцах прямоугольную черную марку среднего размера, без зубцов и с выгравированным посредине профилем королевы Виктории. На более светлом участке лица виднелись написанные выцветшими черными чернилами два крошечных инициала «V.R.».[22]

— Обе марки абсолютно одинаковые, — сказал Фридрих Ульм. — Вплоть до инициалов.

— Очень интересно, — промолвил Эллери, возвращая футляр.

Братья поспешили назад, спрятали футляр в недрах сейфа и с величайшей осторожностью заперли дверцу.

— Вы, конечно, закрыли ящик после того, как ваши визитеры посмотрели марки внутри?

— Да, — ответил Фридрих Ульм. — Я лично закрыл футляр с «однопенсовой черной» и спрятал ящик.

— А вы сами отпечатали три приглашения? Я не заметил у вас машинистки.

— Для нашей корреспонденции мы привлекаем стенографистку в комнате номер 1102, мистер Квин.

Эллери поблагодарил торговцев, кивнул страховому агенту, ткнул под ребра сержанта Вели и вместе с ним вышел из офиса. В комнате номер 1102 они обнаружили молодую женщину с резкими чертами лица. Сержант показал значок, и вскоре Эллери прочитал копии трех приглашений Ульма. Он записал имена и адреса, после чего двое мужчин удалились.

Первым они посетили коллекционера по имени Джон Хинчмен. Это был коренастый старик с седыми волосами и пытливым взглядом. Держался он необщительно. Да, он присутствовал в офисе Ульма два дня назад. Да, он знает Питерса. Нет, он никогда прежде не встречал Бенинсона. «Однопенсовая черная»? Каждому коллекционеру известно о двух одинаковых ценных марках, принадлежащих братьям Ульм, — эти кусочки бумаги с инициалами королевы знамениты среди филателистов. Кража? Он, Хинчмен, ничего не знает о Бенинсоне или человеке, выдававшем себя за него. Он ушел раньше вора. Ему наплевать, кто украл марку, — пусть только его оставят в покое.

Сержант Вели начал проявлять грозные признаки враждебности, но Эллери, усмехнувшись, взял его за руку и вывел из дома Хинчмена. Они продолжили путь на метро.

Дж. С. Питерс оказался человеком средних лет, высоким, худым и желтым, как китайский сургуч. Он выглядел жаждущим принести пользу. Да, он и Хинчмен ушли из офиса Ульма вместе, раньше третьего посетителя. Этого человека он никогда раньше не видел и ни разу не слышал о Бенинсоне от других коллекционеров. Да, он все знал об «однопенсовых черных», даже пытался два года назад купить одну из них у Ульма, но тот отказался ее продавать.

— Филателия, — заметил Эллери сержанту Вели, чье лицо болезненно дернулось при этом слове, — довольно странное хобби. Она словно поражает свои жертвы какой-то манией. Не сомневаюсь, что коллекционеры могут поубивать друг друга из-за ценной марки.

Сержант только поморщился.

Они нашли Эйвери Бенинсона в старом кирпичном доме у реки — он оказался вежливым и радушным хозяином.

— Нет, я никогда не видел этого приглашения, — сказал Бенинсон. — Понимаете, я нанял человека, назвавшегося Уильямом Плэнком, чтобы он занимался моей коллекцией и объемистой почтой, которую получают все коллекционеры. В марках этот субъект разбирался. Две недели он был для меня просто неоценимым помощником. Должно быть, Плэнк перехватил приглашение Ульмов, увидел возможность проникнуть к ним в офис и отправился туда, представившись Эйвери Бенинсоном… — Филателист пожал плечами. — Для нечистоплотного типа это не составляло труда.

— Конечно, после кражи вы ничего о нем не слышали?

— Естественно. Он получил, что хотел, и сбежал.

— Какую именно работу он выполнял для вас, мистер Бенинсон?

— Обычную работу помощника филателиста — сортировал, каталогизировал и распределял по альбомам марки, отвечал на письма. Две недели он прожил со мной здесь. — Бенинсон усмехнулся. — Я ведь холостяк — живу один в этой большой лачуге. Меня радовала любая компания, хотя этот человек был со странностями.

— Со странностями?

— Ну, Плэнк был очень нелюдимым. Личных вещей у него было крайне мало, да и они исчезли два дня назад. Когда ко мне приходили друзья или коллекционеры, он всегда отправлялся к себе в комнату, как будто не хотел бывать на людях.

— Значит, кроме вас, его некому описать?

— К сожалению, да. Плэнк был высоким пожилым человеком. Его можно было всюду узнать по большим черным усам и темным очкам.

Эллери откинулся на спинку стула.

— Меня очень интересуют его привычки, мистер Бенинсон. Индивидуальные черты характера часто являются эффективными средствами, помогающими арестовать преступника, что может подтвердить достойный сержант. Пожалуйста, подумайте хорошенько. Были у этого человека какие-нибудь особенности в поведении?

Бенинсон поджал губы в сосредоточенном раздумье. Внезапно его лицо прояснилось.

— Да! Он нюхал табак!

Эллери и сержант Вели переглянулись.

— Интересно, — с улыбкой заметил Эллери. — Мой отец, инспектор Квин, также этим грешит, и я обладаю сомнительной привилегией с детства лицезреть эту процедуру. Плэнк нюхал табак постоянно?

— Я бы так не сказал, мистер Квин, — нахмурившись, ответил Бенинсон. — Фактически за две недели я видел его за этим занятием только однажды, а ведь я работал с ним в одной комнате целыми днями. Это было на прошлой неделе. Я куда-то ненадолго вышел, а когда вернулся, то увидел, что он держит резную коробочку и достает пальцами щепотку. Плэнк тут же спрятал коробочку, как будто не желал, чтобы я ее заметил, хотя, видит Бог, я бы не возражал, лишь бы он здесь не курил. У меня уже произошел один пожар из-за небрежности ассистента, и другого мне не надо.

Лицо Эллери оживилось. Он выпрямился на стуле и начал нервно теребить пенсне.

— Полагаю, вы не узнали адрес этого человека?

— Нет, не узнал. Боюсь, что я взял его на службу, не приняв мер предосторожности. — Коллекционер вздохнул. — Хорошо еще, что он у меня ничего не украл. Моя коллекция стоит немало.

— Несомненно, — любезно откликнулся Эллери и поднялся. — Могу я воспользоваться вашим телефоном, мистер Бенинсон?

— Разумеется.

Эллери заглянул в телефонный справочник и сделал несколько звонков, говоря так тихо, что ни Бенинсон, ни сержант Вели не разобрали ни слова.

— Если у вас есть свободные полчаса, мистер Бенинсон, — сказал Эллери, положив трубку, — я бы хотел, чтобы вы съездили со мной в город.

Бенинсон выглядел удивленным, но улыбнулся и ответил:

— С удовольствием. — И он потянулся за пальто.

Эллери остановил такси, и трое мужчин поехали на Сорок девятую улицу. Когда машина остановилась у книжной лавки, Эллери извинился, забежал внутрь и вскоре вышел вместе со старым Унекером, который запер за ними дверь трясущимися пальцами.

В офисе братьев Ульм они застали поджидающего их Хеффли, страхового агента, и Хэзлитта, покупателя Унекера.

— Рад, что вы пришли, — весело обратился к обоим Эллери. — Добрый день, мистер Ульм. Небольшое совещание — и думаю, нам удастся прояснить это дело, как подобает Квинам. Ха-ха!

Фридрих Ульм почесал затылок. Альберт Ульм, сидя в углу с надвинутым на глаза зеленым козырьком, молча кивнул.

— Нам придется подождать, — продолжал Эллери. — Я также попросил прийти сюда мистера Питерса и мистера Хинчмена. Может быть, присядем?

Во время ожидания все в основном молчали. Эллери расхаживал по офису, с нескрываемым любопытством разглядывая в витринах редкие марки и что-то тихо насвистывая. Сержант Вели с сомнением смотрел на него. Наконец дверь открылась, и появились Хинчмен и Питерс. Задержавшись на пороге, они посмотрели друг на друга, пожали плечами и вошли. Хинчмен казался рассерженным.

— В чем дело, мистер Квин? — осведомился он. — Я занятой человек.

— В этом вы не одиноки, — улыбнулся Эллери. — Добрый день, мистер Питерс. Думаю, представления необязательны… Садитесь, джентльмены!

Вошедшие повиновались.

Дверь открылась вновь, и маленький человечек, похожий на серую птичку, уставился на собравшихся. Сержант Вели выглядел ошеломленным, а Эллери весело кивнул:

— Входи, папа! Ты как раз успел к первому акту.

Инспектор Ричард Квин склонил голову набок, окинул всю компанию проницательным взглядом и закрыл за собой дверь.

— Чего ради ты меня вызвал, сынок?

— Не по какому-нибудь особенно возбуждающему поводу. Ни убийства, ни чего-либо по твоей части. Но это может тебя заинтересовать. Джентльмены, это инспектор Квин.

Инспектор, ворча, сел, вынул старую коричневую табакерку и опытной рукой взял солидную понюшку.

Эллери стоял между стульев, спокойно глядя на заинтригованные лица.

— Кража «однопенсовой черной», как именуют эту марку ветераны филателии, — начал он, — представляла собой любопытную проблему. Я говорю «представляла», так как дело уже раскрыто.

— Не об этой ли краже марки я слышал в Главном полицейском управлении? — осведомился инспектор.

— Да.

— Раскрыто? — переспросил Бенинсон. — Не понимаю, мистер Квин. Вы нашли Плэнка?

Эллери пренебрежительно махнул рукой:

— Я никогда не испытывал особого оптимизма в отношении поимки мистера Уильяма Плэнка. Дело в том, что он носил усы и темные очки. Каждый знакомый с наукой расследования преступлений скажет вам, что лица обычно узнают по бросающимся в глаза деталям. Таковыми являются темные очки и усы. Даже присутствующий здесь мистер Хэзлитт, кто, по словам Унекера, не обладает даром наблюдательности, и кто видел напавшего на него только на темной улице, запомнил, что у этого человека были черные усы и темные очки. Все это элементарно и отнюдь не изобретательно. Было естественно предположить, что Плэнку специально понадобились эти запоминающиеся приметы. Я не сомневался, что усы у него фальшивые и что в обычных обстоятельствах он не носит темные очки.

Все кивнули.

— Это был первый и простейший из трех указателей на виновного. — Улыбнувшись, Эллери внезапно повернулся к инспектору: — Папа, ты всю жизнь нюхаешь табак. Сколько раз в день ты суешь это зелье себе в ноздри?

Инспектор быстро заморгал.

— Примерно каждые полчаса. Так же часто, как ты куришь сигареты.

— Вот именно. Мистер Бенинсон сообщил мне, что в течение двух недель, когда Плэнк пребывал в его доме, он только один раз видел, как его помощник взял понюшку, хотя каждый день работал с ним бок о бок. Пожалуйста, запомните этот самый многозначительный факт.

По лицам слушателей было ясно, что их мысли относительно упомянутого факта скрывает туманная завеса. Впрочем, за одним исключением — инспектор кивнул и стал холодно изучать присутствующих.

Эллери закурил сигарету.

— Вот вам второй психологический фактор, — сказал он, выпуская облачко дыма. — Третий заключается в следующем. Плэнк, находясь в общественном месте, ударил по лицу мистера Фридриха Ульма с намерением украсть ценную марку. Любой вор в таких обстоятельствах торопился бы изо всех сил. Мистер Фридрих Ульм был только наполовину оглушен — он мог прийти в себя и поднять крик; мог также войти покупатель или неожиданно вернуться мистер Альберт Ульм…

— Минутку, сынок, — прервал инспектор. — Насколько я понимаю, существуют две такие марки. Я бы хотел взглянуть на ту, которая все еще здесь.

Эллери кивнул:

— Пожалуйста, джентльмены, покажите эту марку.

Фридрих Ульм встал, склонился над сейфом, набрал комбинацию цифр, открыл стальную дверцу, порылся внутри и вернулся с кожаным футляром, содержащим вторую «однопенсовую черную». Инспектор с любопытством обследовал клочок плотной бумаги — стоимость в тридцать тысяч долларов казалась ему такой же невероятной, как Эллери.

Он едва не уронил марку, услышав, как Эллери обратился к Вели:

— Сержант, могу я позаимствовать ваш револьвер?

Вели извлек из кармана брюк длинноствольный полицейский револьвер. Эллери взял его и задумчиво взвесил в руке. Затем, сжав пальцами рукоятку, он подошел к взломанному ящику в центре комнаты.

— Пожалуйста, джентльмены, обратите внимание — это развивает мой третий пункт, — пытаясь открыть этот ящик, Плэнк использовал ломик, и, чтобы поднять крышку, ему пришлось вставить ломик между ней и передней стенкой четыре раза, как указывают четыре следа под крышкой. Как видите, ящик покрыт тонким стеклом. Более того, он был заперт, а «однопенсовая черная» находилась внутри в кожаном футляре. Очевидно, Плэнк стоял где-то здесь с железным ломиком в руках. Что, по-вашему, джентльмены, должен был сделать в таких обстоятельствах вор, который очень спешит?

Все уставились на него. Инспектор сжал губы, а лицо сержанта Вели расползлось в мрачной ухмылке.

— Это же абсолютно ясно, — продолжал Эллери. — Допустим, я — Плэнк, а револьвер у меня в руке — железная фомка. Я стою над ящиком…

Его глаза блеснули под пенсне, он поднял револьвер высоко над головой и начал быстро опускать дуло на стеклянную крышку. Альберт Ульм взвизгнул, а Фридрих приподнялся со стула. Рука Эллери остановилась в полудюйме от стекла.

— Не разбивайте стекло, идиот! — закричал мужчина с зеленым козырьком. — Вы только…

Прыгнув вперед, он встал перед ящиком и распростер руки, словно защищая его вместе с содержимым. Эллери усмехнулся и ткнул дулом револьвера в его дрожащий живот.

— Рад, что вы остановили меня, мистер Ульм. Поднимите руки. Быстро!

— Почему… что вы имеете в виду? — задыхаясь, спросил Альберт Ульм, поднимая руки вверх.

— Я имею в виду, — любезно отозвался Эллери, — что вы — Уильям Плэнк, а братец Фридрих — ваш сообщник.

Братья Ульм опустились на стулья, а сержант Вели встал рядом с ними с грозной улыбкой. Альберт Ульм дрожал как осиновый лист на ветру.

— Очень простая, почти элементарная серия умозаключений, — снова заговорил Эллери. — Сначала пункт три. Почему вор вместо того, чтобы попросту разбить стекло ломиком, стал тратить драгоценное время, четырежды используя фомку для взлома крышки? Очевидно, чтобы защитить другие марки, лежащие в ящике открытыми, от возможных повреждений, — беспокойство по этому поводу только что продемонстрировал мистер Альберт Ульм. А кто мог проявить такую заботу о сохранности этих марок — Хинчмен, Питерс, Бенинсон, даже сам мифический Плэнк? Конечно нет. Только братья Ульм — владельцы марок.

Старый Унекер, усмехаясь, подтолкнул инспектора локтем:

— Видите? Я ше говорил, што он умний. Я бы ни за что об этом не подумать.

— К тому же почему бы Плэнку не украсть из ящика и другие марки? Вор так бы и поступил, однако Плэнк этого не сделал. Но если ворами были сами Herren[23] Ульм, кража остальных марок становилась бессмысленной.

— Как насчет истории с нюхательным табаком, мистер Квин? — спросил Питерс.

— Вывод можно сделать на основании того, что Плэнк, работая с Бенинсоном, только один раз взял понюшку. Ясно, что он не увлекался этим занятием, иначе бы нюхал табак постоянно. Значит, это был не табак. Что же еще нюхают подобным образом? Наркотик в виде порошка — героин! Каковы характерные признаки употребляющих героин? Общая нервозность, худоба — почти истощение — и, что самое важное, суженные под действием наркотика зрачки. Это еще одно объяснение темных очков, которые носил Плэнк. Они служили двоякой цели — обращали на себя внимание и скрывали глаза, могущие обнаружить пристрастие к наркотикам! Но когда я заметил, что мистер Альберт Ульм носит этот козырек, — Эллери подошел к съежившемуся человеку и сорвал зеленый козырек, продемонстрировав зрачки величиной с булавочную головку, — это явилось психологическим подтверждением того, что он и есть загадочный Плэнк.

— А как же кража книг? — спросил Хэзлитт.

— Это часть ловкого, хотя и притянутого за уши плана, — ответил Эллери. — Если Альберт Ульм — переодетый вор, то Фридрих Ульм, демонстрировавший рану на щеке, — его сообщник. Значит, если братья Ульм — воры, то кража книг была всего лишь уловкой. Нападение на Фридриха, бегство из книжного магазина, серия краж экземпляров «Европы в хаосе» — умно спланированная цепочка инцидентов, призванная подчеркнуть наличие постороннего вора и убедить полицию и страховую компанию, что марка украдена, хотя это не соответствовало действительности. Разумеется, целью являлось получение страховки без расставания с маркой. Эти люди — фанатичные коллекционеры.

— Все это прекрасно, мистер Квин, — заговорил Хеффли, неуклюже приподняв маленькую плотную фигуру, — но где марка, которую они украли сами у себя? Куда они ее спрятали?

— Я долго и серьезно раздумывал над этим, Хеффли. Ибо если моя триада умозаключений была психологическим ключом к личности виновного, то находка украденной марки в распоряжении Ульмов послужила бы вещественным доказательством.

Инспектор машинально вертел в руке вторую марку.

— Я спросил себя, — продолжал Эллери, — где вероятнее всего может быть спрятана марка? Вспомнив, что обе марки абсолютно идентичны — даже инициалы королевы находятся в одном и том же месте, — я подумал, что на месте господ Ульм спрятал бы марку, подобно персонажу знаменитого рассказа Эдгара Аллана По,[24] в самом очевидном месте. А какое место самое очевидное?

Вздохнув, Эллери вернул неиспользованный револьвер сержанту Вели.

— Папа, — обратился он к инспектору, выглядевшему виноватым, — думаю, если ты позволишь одному из присутствующих филателистов обследовать вторую «однопенсовую черную», которую ты держишь, то выяснится, что первая марка приклеена не повреждающим бумагу резиновым клеем прямо на нее!

БОРОДАТАЯ ЛЕДИ

Мистер Финеас Мейсон — адвокат из богатой и почти до тошноты респектабельной фирмы «Даулинг, Мейсон и Кулидж», Парк-роу, 40 — был джентльменом с мясистым носом и окруженными морщинами глазами, которые созерцали изнурительное американское судопроизводство тридцать лет (а по их виду — все сто). Он чопорно восседал на заднем сиденье лимузина.

— Таким образом, — сердито говорил он, — убийство в самом деле было совершено. Не могу понять, куда катится мир.

Мистер Эллери Квин, наблюдая за миром, пробегавшим мимо под ярким солнцем Лонг-Айленда, подумал, что жизнь похожа на испанскую девушку: она полна сюрпризов, не отличающихся утонченностью, зато служащих отличным стимулятором. Ведя монашеское существование в сочетании с напряженной умственной деятельностью, он любил эти качества жизни, а будучи к тому же детективом, хотя этот термин он искренне ненавидел, пользовался ими в полной мере. Однако Эллери не стал озвучивать свои размышления — мистер Финеас Мейсон едва ли принадлежал к людям, способным оценить подобную метафору.

— С миром все в порядке, — заметил Эллери. — Все дело в людях, его населяющих. Может быть, вы расскажете мне, что вам известно об этих Шо? Вряд ли лонг-айлендская полиция примет меня с особой сердечностью, поэтому я хотел бы полностью вооружиться на случай затруднений.

Мейсон нахмурился:

— Но Мак-К. уверял меня…

— Черт бы побрал Дж. Дж.![25] У него в отношении меня какая-то мания величия. Предупреждаю вас сразу, мистер Мейсон, что могу не оправдать ваших надежд. Я ведь не вытаскиваю убийц из шляпы. А так как ваши «казаки» наверняка затоптали все улики…

— Я их предупредил, — прервал Мейсон. — Сегодня утром, когда капитан Мерч звонил мне сообщить о преступлении. Они даже не передвинут тело, мистер Квин. Видите ли, я пользуюсь здесь… э-э… некоторым влиянием.

— Очень хорошо, мистер Мейсон, — вздохнул Эллери, поправляя пенсне. — Перейдем к жутким подробностям.

— Мой партнер Кулидж, — начал адвокат, — с самого начала вел дела Шо — Джона А. Шо, миллионера. Очевидно, это было еще до вашего появления на свет. Первая жена Шо умерла во время родов в 1895 году. Дочь Агата сейчас разведена и имеет сына семи лет. Ее старший брат назван в честь отца Джоном — ему теперь сорок пять… После смерти первой жены старый Джон Шо быстро женился снова, но вскоре умер. Вторая жена, Мария Пейн Шо, пережила мужа более чем на тридцать лет. Она скончалась только месяц назад.

— Какое множество усопших, — пробормотал Эллери, зажигая сигарету. — Пока что, мистер Мейсон, история Шо выглядит весьма прозаической. Какое она имеет отношение к…

— Терпение, — прервал Мейсон. — Старый Джон Шо все свое состояние завещал второй жене, Марии. Двое детей, Джон и Агата, не получили ничего — даже доверительной собственности. Полагаю, старый Шо был уверен, что Мария о них позаботится.

— Чую весьма тривиальную историю. — Эллери зевнул. — Она не позаботилась? У мачехи не сложились отношения с детьми?

Адвокат вытер лоб.

— Это было ужасно! Целых тридцать лет они дрались, как дикари! В оправдание миссис Шо скажу, что у нее были все основания для недовольства. Джон всегда был ленивым, наглым и злым парнем. Тем не менее денег мачеха ему давала достаточно. Как я уже говорил, ему сейчас сорок пять, и за всю жизнь он никогда нигде не работал. К тому же он пьяница.

— Звучит очаровательно. А его разведенная сестра Агата?

— Копия своего братца, только женского пола. Агата вышла замуж за охотника за состоянием, такого же никчемного, как и она сама. Узнав, что у нее нет ни гроша, он бросил ее, и миссис Шо помогла ей потихоньку подать на развод. Она взяла к себе в дом Агату и ее сына Питера, хотя они и жили как кошка с собакой. Пожалуйста, простите мне… э-э… резкие характеристики — я хочу, чтобы вы знали, что собой представляют эти люди.

— Я уже с ним почти что на короткой ноге, — усмехнулся Эллери.

— Джон и Агата, — продолжал Мейсон, теребя трость, — жили в ожидании единственного события — смерти мачехи. Несколько месяцев назад миссис Шо обеспечила им по завещанию солидное наследство. Но когда это случилось…

Мистер Эллери Квин прищурил серые глаза:

— Вы имеете в виду…

— Все усложнилось, — вздохнул адвокат. — Три месяца тому назад кто-то из обитателей дома пытался отравить старую леди.

— Вот как?

— Попытка оказалась неудачной, потому что доктор Теренс Арлен давно подозревал такую возможность и был настороже. Цианид, добавленный в чай, не причинил вреда миссис Шо, но убил кошку. Никто из нас, конечно, не знал, кто осуществил покушение. Но после этого миссис Шо изменила завещание.

— Теперь я заинтересован, — пробормотал Эллери. — Значит, доктор Арлен? Это создает очаровательную путаницу. Пожалуйста, расскажите мне об Арлене.

— Довольно загадочный старик с двумя страстями: преданностью миссис Шо и увлечением живописью. Он неплохой художник, впрочем, я мало в этом смыслю. Доктор Арлен жил в доме Шо около двадцати лет. Миссис Шо где-то его подобрала. Думаю, только она знала его историю — он всегда молчал о своем прошлом. Миссис Шо назначила ему щедрое жалованье за то, что он будет жить в их доме и выполнять обязанности семейного врача. Подозреваю, причина была в том, что она предвидела покушения со стороны пасынка и падчерицы. К тому же мне всегда казалось, что Арлен так послушно согласился на эти необычные условия, дабы пресечь… э-э… распространение слухов.

Последовала пауза. Шофер свернул с шоссе на узкую, выложенную щебенкой дорогу. Мейсон тяжело дышал.

— Полагаю, вы не сомневаетесь, — заговорил Эллери сквозь плотное облако дыма, — что миссис Шо умерла месяц назад от естественных причин?

— Боже мой, конечно, не сомневаюсь! — воскликнул Мейсон. — Доктор Арлен боялся довериться собственному суждению — он приглашал нескольких специалистов до и после ее смерти. Но она была уже старой и умерла после серии сердечных приступов. Они называли это каким-то тромбозом… — Мейсон выглядел мрачным. — Ну, вы можете представить себе реакцию миссис Шо на эпизод с отравлением. «Если они настолько испорчены, что пытались меня убить, — сказала она мне вскоре после этого случая, — значит, не заслуживают никакой награды из моих рук». И миссис Шо велела мне составить новое завещание, лишив обоих всего вплоть до последнего цента.

— На этот счет существует эпиграмма, — усмехнулся Эллери, — впрочем, достойная лучшего повода.

Мейсон постучал по стеклу:

— Побыстрей, Бэрроуз!

Машина рванула вперед.

— В поисках наследника миссис Шо наконец вспомнила, что существует человек, которому она может оставить свое состояние, не чувствуя, что выбрасывает его на ветер. У старого Шо был старший брат Мортон — вдовец с двумя детьми. Братья поссорились, и Мортон уехал в Англию. Там он потерял почти все деньги, а после его самоубийства двое детей, Эдит и Перси, остались без средств к существованию.

— У этих Шо прямо склонность к насилию!

— Очевидно, это у них в крови. Насколько я понял, Эдит и Перси были одаренными молодыми людьми — они стали выступать вдвоем в лондонском мюзик-холле и имели успех. Миссис Шо решила оставить деньги своей племяннице Эдит. Я сделал письменные запросы и узнал, что Эдит Шо теперь зовется миссис Эдит Ройс и что она уже давно бездетная вдова. После кончины миссис Шо я телеграфировал ей, и она прибыла следующим пароходом. По словам миссис Ройс, Перси — ее брат — погиб в автомобильной катастрофе на континенте несколько месяцев назад, так что никаких родственников у нее не осталось.

— А что конкретно представляет собой завещание?

— Оно довольно странное, — вздохнул Мейсон. — Состояние Шо раньше было огромным, но кризис уменьшил его примерно до трехсот тысяч долларов. Миссис Шо оставила племяннице двести тысяч. Остальное… — Мейсон сделал паузу и внимательно посмотрел на высокого молодого спутника, — было передано в виде траста доктору Арлену, к его несказанному удивлению.

— Арлену?

— Он не мог трогать основной капитал, но должен был получать с него доход до конца дней. Любопытно, а?

— Это еще мягко сказано! Кстати, мистер Мейсон, вы удостоверились, что эта миссис Ройс действительно племянница старого Шо? Я ведь склонен к подозрительности.

Адвокат вздрогнул, затем покачал головой:

— Нет-нет, Квин, вы подходите к делу не с того конца. В этом не может быть сомнений. Во-первых, она обладает ярко выраженным сходством с семейством Шо, вы сами это увидите, хотя характер у нее… Во-вторых, миссис Ройс приехала с личными вещами Мортона Шо, и я сам вместе с Кулиджем расспрашивал ее после прибытия. Знанием мельчайших подробностей жизни отца и детства в Америке, которое посторонний никак не мог приобрести, она полностью убедила нас, что является Эдит Шо. Уверяю вас, мы были более чем осторожны, особенно потому, что ни Джон, ни Агата не видели ее с детства.

Эллери склонился вперед:

— А что случится со ста тысячами долларов Арлена после его смерти?

Адвокат мрачно посмотрел на два ряда чопорных тополей, обрамляющих ухоженную подъездную аллею, по которой бесшумно ехал лимузин.

— Они должны быть поровну разделены между Джоном и Агатой, — ответил он.

Автомобиль остановился под белой аркой.

— Понятно, — промолвил Эллери. Ибо убитым был доктор Теренс Арлен.

Окружной полицейский проводил их в отдаленное крыло старого просторного дома и провел вверх по лестнице к темному прохладному коридору, охраняемому нервным мужчиной с бычьей шеей.

— О, мистер Мейсон! — воскликнул тот. — Мы вас ждали. Это мистер Квин? — В его голосе послышалось сомнение.

— Да-да. Это капитан Мерч — детектив из окружной полиции, мистер Квин. Вы все оставили нетронутым, Мерч?

Детектив что-то проворчал и отошел в сторону. Эллери увидел сквозь открытую дверь белое одеяло на деревянной кровати с пологом. Застекленный люк в потолке пропускал солнечный свет, превращая помещение в подобие студии. Принадлежности художника валялись вперемешку с немногочисленными медицинскими инструментами. Здесь были мольберты, ящики с красками, небольшой помост, несколько халатов, множество акварелей и картин маслом на стенах.

Маленький человечек стоял на коленях у распростертой фигуры мертвого врача — высокого мужчины с серебристыми волосами. Рана была глубокой — резная рукоятка кинжала торчала из сердца. Крови было немного.

— Ну, док, что-нибудь еще? — осведомился Мерч.

Человечек поднялся и отложил инструменты.

— Умер моментально от ножевого ранения. Удар, как видите, фронтальный. Я бы сказал, что он пытался в последний момент увернуться, но оказался недостаточно проворен.

Врач подобрал шляпу и вышел.

Эллери слегка поежился. В студии, коридоре и флигеле было тихо. Казалось, весь дом охвачен каким-то жутким безмолвием. В воздухе ощущалось нечто зловещее… Он с раздражением расправил плечи.

— Вы идентифицировали кинжал, капитан Мерч?

— Он принадлежал Арлену. Всегда находился на этом столе.

— Полагаю, о самоубийстве не может быть и речи?

— По словам дока, никакой.

— Если я понадоблюсь вам, Квин… — пробормотал Финеас Мейсон и вышел из комнаты.

Его шаги отзывались гулким эхом.

На трупе поверх пижамы был надет испачканный краской халат, в окоченевшей правой руке торчала кисть с засохшей угольно-черной краской. Рядом на полу валялась изнанкой вверх палитра с разноцветными пятнами. Эллери не отрывал глаз от кинжала.

— По-моему, флорентийский… Скажите, капитан, — рассеянно осведомился он, — что вам удалось выяснить?

— Чертовски мало, — проворчал детектив. — Док говорит, что его убили около двух часов ночи — примерно восемь часов назад. Труп обнаружила в семь утра женщина по фамилии Кратч — она пару лет работает в доме медсестрой. Симпатичная бабенка. На время убийства никто не имеет алиби, так как, согласно их показаниям, все спали, причем каждый в отдельной комнате. Вот и все.

— Действительно, немного, — пробормотал Эллери. — Кстати, капитан, в привычки доктора Арлена входило заниматься живописью по ночам?

— Как будто да. Я тоже об этом подумал. Он вообще был старикан со странностями, и если ему приспичило, то мог работать двадцать четыре часа подряд.

— А кто-нибудь еще спит в этом крыле?

— Никто не спит — даже слуги. Арлен вроде бы любил уединение, а что бы он ни пожелал, миссис Шо — старая дама, которая откинула копыта месяц назад, — говорила «да». — Мерч подошел к двери и позвал: — Мисс Кратч!

Высокая молодая женщина со следами слез на лице медленно вышла из спальни доктора Арлена. Она была в униформе медсестры, и ее фамилия не имела ничего общего с ее внешностью.[26] Женщина выглядела весьма привлекательно, а изгибы ее фигуры радовали глаз. Несмотря на слезы, мисс Кратч была первым лучом солнца, с которым Эллери столкнулся в этом большом старом доме.

— Расскажите мистеру Квину то, что рассказали мне, — кратко распорядился Мерч.

— Я встала незадолго до семи, как обычно, — дрожащим голосом заговорила женщина. — Моя комната в главном флигеле, но здесь находится кладовая для белья… Когда я проходила мимо, то… увидела доктора Арлена лежащим на полу с кинжалом в груди… Дверь была открыта, и свет горел. Я закричала, но меня не услышали — поблизости никто не ночует… Я продолжала кричать, пока не прибежали мистер и мисс Шо. Вот и все…

— Кто-нибудь из вас прикасался к телу, мисс Кратч?

— Нет, сэр! — Она вздрогнула.

— Понятно.

Эллери перевел взгляд с мертвеца на стоящий над ним мольберт и внезапно весь напрягся. Мерч с усмешкой наблюдал за ним.

— Как вам это нравится, мистер Квин?

Эллери быстро шагнул вперед. Маленький мольберт рядом с большим служил подставкой для картины. Это была дешевая копия маслом знаменитого автопортрета Рембрандта «Художник и его жена». Рембрандт сидел на переднем плане, его жена стояла на заднем. Холст на большом мольберте представлял собой наполовину законченную копию группового портрета. Обе фигуры были полностью набросаны доктором Арленом, который уже приступил к работе кистью: улыбающийся усатый художник в шляпе с пером обнимал левой рукой за талию жену в голландском наряде.

И на подбородке женщины была нарисована борода!

Эллери снова посмотрел на оригинальную копию и на копию доктора Арлена. На первой у женщины был гладкий подбородок, а на второй — копии доктора — подбородок скрывала квадратная черная борода. Она была изображена мастерски, но в спешке, как будто старому художнику не хватало времени.

— Боже милостивый! — воскликнул Эллери. — Это какое-то безумие!

— Вы так думаете? — осведомился Мерч. — Ну, не знаю. У меня есть одна мысль на этот счет… Выметайтесь! — рявкнул он мисс Кратч.

Женщина вылетела из студии — ее длинные ноги быстро мелькали.

Эллери ошеломленно покачал головой и опустился на стул, роясь в кармане в поисках сигарет.

— Для меня это нечто новое, капитан. Впервые я сталкиваюсь с подобным при расследовании убийства. Вы видели пририсованные карандашом усы и бороды на мужских и женских лицах рекламных плакатов? Это… — Внезапно он прищурился. — Питер, сын мисс Агаты Шо, сейчас дома?

Мерч улыбнулся, словно наслаждаясь какой-то тайной шуткой, вышел в коридор и что-то крикнул. Эллери вскочил со стула, перебежал через комнату и вернулся с одним из халатов, которым накрыл труп.

Маленький мальчик с любопытными, хотя и испуганными глазами медленно вошел в комнату в сопровождении одного из самых удивительных созданий, какие Эллери когда-либо приходилось видеть. Это была полная женщина лет шестидесяти, с грубыми и резкими чертами лица, на которое с потрясающим искусством было наложено невероятное количество косметики. Полные губы с помощью помады приобрели форму бантика, брови были выщипаны до предельной тонкости, а морщинистую кожу покрывал толстый слой белой пудры.

Наряд женщины был еще более примечательным, чем лицо. Она была одета в викторианском стиле: в платье с тугой талией, широкой юбкой, доходящей до лодыжек, глубоким вырезом и стоячим кружевным воротником. Сообразив, что это, по-видимому, Эдит Шо Ройс, Эллери понял, что существует, по крайней мере, частичное объяснение ее эксцентричной внешности — она была старой женщиной, приехала из Англии и, несомненно, все еще купалась в лучах давно минувшей славы ее театральной молодости.

— Миссис Ройс и Питер, — с усмешкой представил Мерч.

Эллери поздоровался, с трудом оторвав взгляд от женщины.

Питер, тощий мальчуган с острой мордочкой, сосал грязный указательный палец, уставясь на Эллери.

— Питер! — сурово произнесла миссис Ройс.

Ее голос в точности соответствовал внешности: глубокий, хриплый и слегка надтреснутый. Даже явно крашеные каштановые волосы выглядели ностальгически. Эта женщина не намерена без борьбы капитулировать перед старостью, подумал Эллери.

— Питер просто испуган, — объяснила миссис Ройс.

Мальчик что-то пробормотал.

— Питер, — обратился к нему Эллери, — посмотри-ка на эту картину.

Мальчик нехотя повиновался.

— Ты пририсовал бороду на лице этой леди?

Питер отшатнулся, прижавшись к обширной юбке миссис Ройс:

— Н-нет…

— Странно, не так ли? — бодро произнесла женщина. — Я только сегодня утром говорила об этом капитану Берчу… Мерчу. Уверена, что Питер не рисовал бороду. Он понял, что такие вещи делать нельзя, — правда, Питер?

Эллери заметил, как женщина быстро подняла и опустила правую бровь, словно ее беспокоила соринка в глазу.

— Значит, Питер уже проделывал нечто подобное? — спросил он.

— Понимаете, — продолжала миссис Ройс, все еще машинально шевеля бровью, — только вчера мама Питера застала его пририсовывающим мелом бороду к одной из картин доктора Арлена в своей спальне. Боюсь, что доктор выдрал его как следует, а потом сам стер следы мела. Агата очень сердилась на бедного доктора Арлена. Так ты не делал этого, Питер?

— Не-а, — протянул мальчик, уставясь на скомканный халат на полу.

— Доктор Арлен, вот как? — пробормотал Эллери, начиная бродить взад-вперед.

Миссис Ройс решительно взяла Питера за руку и вывела его из студии. Внушительная особа, подумал Эллери, ощущая, как ее шаги сотрясают комнату. Он припомнил, что на ногах женщины были туфли на низком каблуке с пузырями на носке, свидетельствующими о «сумках» на больших пальцах.

— Пошли, — внезапно сказал Мерч, направляясь к двери.

— Куда?

— Вниз. — Детектив приказал полицейскому охранять студию и двинулся в сторону основной части дома. — Хочу показать вам причину появления бороды на лице дамы на картине.

— В самом деле? — отозвался Эллери и больше не произнес ни слова.

Мерч задержался в дверях гостиной и махнул головой.

Эллери заглянул внутрь. Смертельно-бледный мужчина с впалой грудью сидел в кресле, глядя на пустой стакан в дрожащей руке. Глаза его были налиты кровью, а дряблую кожу покрывала паутинка красноватых вен.

— Это мистер Джон Шо, — сказал Мерч с презрением и каким-то странным торжеством в голосе.

Эллери подметил, что мужчина обладает теми же тяжелыми чертами лица, толстыми губами и массивным носом, что и его кузина миссис Ройс, а также старый пират на портрете над камином, очевидно являющийся его отцом.

Он также обратил внимание, что на трясущемся подбородке Джона Шо торчит неряшливая остроконечная бородка.

Мистер Мейсон ожидал их в прихожей.

— Ну? — осведомился он шепотом, как проситель перед Кумской Сивиллой.[27]

— У капитана Мерча имеется теория, — промолвил Эллери.

Детектив сердито нахмурился:

— Ясно как день. Это Джон Шо. По-моему, доктор Арлен нарисовал бороду в качестве ключа к личности его убийцы. Единственный бородатый мужчина в доме — Шо. Признаю, что это не доказательство, но тут есть над чем поработать. И я намерен этим заняться, — добавил он, продемонстрировав скверные зубы.

— Конечно, у Джона был мотив, — медленно произнес Мейсон. — И все же мне трудно представить… — Его проницательные глаза блеснули. — Борода? Какая борода?

— На подбородке женщины с копии Рембрандта, над которой работал Арлен, когда его убили, изображена борода, — объяснил Эллери. — То, что добрый доктор сам ее нарисовал, абсолютно очевидно. Борода написана опытной рукой и черной масляной краской, которой испачкана кисть, зажатая в руке убитого. Больше в доме никто не занимается живописью?

— Нет, — с неохотой ответил Мейсон.

— Voila.[28]

— Но даже если Арлен совершил этот… безумный поступок, — возразил адвокат, — откуда вы знаете, что это произошло перед нападением на него?

— А когда же еще, черт возьми, это могло произойти? — буркнул Мерч.

— Ну-ну, капитан, — успокоил его Эллери, — будем рассуждать научно. На ваш вопрос, мистер Мейсон, есть очень хороший ответ. Прежде всего, доктор Арлен не мог нарисовать бороду после нападения, так как он умер мгновенно. Следовательно, он сделал это раньше. Вопрос в том насколько. И почему Арлен вообще нарисовал бороду?

— Мерч считает, что это ключ к личности убийцы, — пробормотал Мейсон. — Но подобный ключ выглядит чертовски странным.

— Что же в нем странного?

— Если Арлен хотел указать на своего убийцу, то почему он просто не написал его имя на холсте? Ведь у него в руке была кисть…

— Вот именно, — кивнул Эллери. — Отличный вопрос, мистер Мейсон. В самом деле, почему? Если Арлен был один и ожидал покушения, то он, безусловно, написал бы имя того, кого подозревал. Тот факт, что доктор не оставил подобной надписи, свидетельствует, что он не ожидал нападения до прихода убийцы, а бороду нарисовал уже в его присутствии. Это объясняет использование бороды в качестве ключа. В присутствии убийцы Арлен не мог написать имя — преступник заметил бы это и уничтожил надпись. Следовательно, доктор был вынужден прибегнуть к более изощренному способу, оставив ключ, который ускользнул бы от внимания убийцы. Занимаясь в тот момент живописью, он использовал инструмент художника. Даже если бы убийца это заметил, что маловероятно, он приписал бы это нервозности Арлена.

— Но борода на женском лице! — простонал адвокат.

— О, — мечтательно произнес Эллери, — у доктора Арлена был прецедент.

— Прецедент?

— Да, мы с капитаном Мерчем узнали, что юный Питер в божественном неведении нарисовал мелом усы и бороду на одной из картин доктора Арлена, висевших в его спальне. Это произошло только вчера. Арлен поколотил мальчишку за преступление vers Fart.[29] Несомненно, заслуженно. Однако эта история застряла в голове у доктора, напомнив о себе, когда убийца говорил с ним или угрожал ему. Очевидно, чувствуя, что борода поможет разоблачить преступника, он воспользовался ею.

— По-моему, все это полная чушь, — проворчал Мерч.

— Интересно, — продолжал Эллери, — что Арлен нарисовал бороду на подбородке жены Рембрандта — женщины, умершей более двух столетий назад. Почему? Едва ли Шо — отдаленные потомки…

— Бред, — кратко произнес Мерч.

— При данных обстоятельствах бред — вполне подходящее слово, — заметил Эллери. — Но возможно, это была мрачная шутка доктора Арлена? Едва ли. Тогда что же он хотел сказать?

— Если бы это не было так нелепо, — пробормотал адвокат, — то я бы предположил, что он указывал на… Питера.

— Дважды бред, — заявил Мерч. — Прошу прощения, мистер Мейсон. Но мальчишка, кажется, единственный, у кого есть настоящее алиби. Мать вроде бы нервничает из-за него и всегда запирает снаружи дверь его комнаты. А через окно он никак не мог вылезти.

— Ну-ну, — вздохнул Мейсон. — Неужели это все-таки Джон?.. А что вы думаете, мистер Квин?

— Хотя я ненавижу споры, — ответил Эллери, — но не могу согласиться с братцем Мерчем.

— Вот как? — усмехнулся детектив. — Очевидно, у вас есть на то основания?

— Очевидно, есть, — кивнул Эллери. — Взять хотя бы совершенно разную форму реальной и нарисованной бороды.

— Ну, если доктор Арлен не имел в виду Джона Шо, тогда что же он вообще имел в виду? — буркнул Мерч.

Эллери пожал плечами:

— Если бы мы знали это, дорогой капитан, то знали бы и все остальное.

— Как бы то ни было, — сказал Мерч, — я намерен доставить мистера Джона Шо в окружную полицию и допрашивать старого ублюдка, пока он не расколется.

— Я бы этого не делал Мерч, — быстро отозвался Эллери. — Разве только…

— Я знаю свой долг, — мрачно прервал детектив и вышел.

Пьяный Джон Шо даже не протестовал, когда Мерч усадил его в полицейскую машину. Сопровождаемый фургоном, увозившим в морг тело доктора Арлена, капитан исчез вместе со своей добычей.

Эллери, нахмурившись, бродил по комнате. Адвокат сидел на кушетке, грызя ногти. Дом вновь наполнился зловещим молчанием.

— Послушайте, мистер Мейсон, — резко заговорил Эллери. — В этом деле есть кое-что, о чем вы мне еще не рассказали.

Адвокат вздрогнул и закусил губу.

— Он такое беспокойное создание, — послышался веселый голос.

Обернувшись, они увидели в дверях улыбающуюся миссис Ройс. Она вошла гренадерским шагом, тряся бюстом, и села рядом с Мейсоном, не без изящества приподняв обширные юбки обеими руками чуть выше толстых колен.

— Я знаю, что вас тревожит, мистер Мейсон.

Адвокат прочистил горло.

— Уверяю вас…

— Чепуха! У меня превосходное зрение. Кстати, вы не представили мне этого симпатичного молодого человека. — Мейсон пробормотал нечто успокаивающе. — Квин, не так ли? Рада с вами познакомиться. Первый привлекательный американец, которого я вижу со времени своего приезда. Я могу оценить красивого мужчину — ведь я много лет выступала на лондонской сцене. И к тому же, — добавила она звучным баритоном, — сама была недурна собой.

— Не сомневаюсь, — улыбнулся Эллери. — Но что…

— Мейсон боится за меня, — продолжала миссис Ройс. — В высшей степени совестливый адвокат! Он приходит в ужас при мысли, что тот, кто прикончил бедного доктора Арлена, изберет следующей жертвой меня. Но я уже говорила ему, когда вы были наверху с этим ужасным Мерчем, и повторяю снова, что, во-первых, я не окажусь легкой жертвой… — в это Эллери мог без труда поверить, — а во-вторых, я не думаю, что Джон или Агата повинны в смерти доктора Арлена, хотя Мейсон именно так и считает, — пожалуйста, Мейсон, не отрицайте этого!

— Я никогда… — неуверенно начал адвокат.

— Хм! — произнес Эллери. — А какова ваша версия, миссис Ройс?

— Убийца — некто из прошлого Арлена, — прогудела леди, щелкнув зубами в качестве знака препинания. — Насколько я понимаю, доктор прибыл сюда двадцать лет назад при весьма таинственных обстоятельствах. Возможно, он сам кого-то убил, а брат или друг этого человека решил отомстить…

— Необычайно изобретательно, — усмехнулся Эллери. — И не менее логично, чем теория Мерча, мистер Мейсон.

Леди фыркнула.

— Ему вскоре придется освободить кузена Джона, — самодовольно заметила она. — Джон вообще глуповат, а уж когда пьян… Ведь нет никаких доказательств, не так ли? Пожалуйста, дайте мне сигарету, мистер Квин.

Эллери поспешно протянул свой портсигар. Миссис Ройс взяла сигарету солидных размеров пальцами, шаловливо улыбаясь, покуда Эллери зажигал для нее спичку, потом закурила, закинув ногу на ногу. Курила она почти по-русски, держа сигарету в кулаке, а не между двумя пальцами. Удивительная женщина!

— Почему вы так боитесь за миссис Ройс? — спросил адвоката Эллери.

— Ну… — Мейсон колебался, разрываясь между осмотрительностью и желанием помочь. — Понимаете, для убийства доктора Арлена могла существовать двойная причина. Конечно, — быстро добавил он, — если к этому имеют отношение Агата или Джон…

— Двойная причина?

— Во-первых, как я уже говорил, переход сотни тысяч долларов к пасынку и падчерице миссис Шо. Во-вторых… Дело в том, что в связи с наследством доктора Арлена есть одно условие. В обмен на предоставление ему дома и дохода до конца жизни он должен был продолжать заниматься медицинским обслуживанием семьи, уделяя особое внимание миссис Ройс.

— Бедная тетя Мария, — промолвила миссис Ройс с тяжким вздохом. — Она, наверное, была такой милой…

— Боюсь, я не совсем вас понял, мистер Мейсон.

— У меня в кармане копия завещания. — Адвокат достал документ. — Вот. «…И в частности, проводить медицинское обследование моей племянницы Эдит Шо ежемесячно или, если доктор Арлен сочтет это необходимым, еще чаще, дабы обеспечить ей как можно более продолжительное пребывание в добром здравии. Уверена (обратите на это внимание, Квин!), что мои пасынок и падчерица одобрят это условие».

— Циничное добавление, — заметил Эллери. — Миссис Шо поручила своему доверенному врачу заботу о вашем здоровье, миссис Ройс, подозревая, что дети ее дорогого мужа могут попытаться… э-э… сократить вашу жизнь. Но почему они должны это делать?

Впервые на массивных чертах миссис Ройс появилось нечто похожее на страх.

— Ч-чепуха, — отозвалась она слегка дрожащим голосом. — Не могу в это поверить… По-вашему, они, возможно, уже попытались…

— Вы плохо себя чувствуете, миссис Ройс? — с тревогой спросил Мейсон.

Грубая кожа женщины побледнела под толстым слоем пудры.

— Нет… Доктор Арлен должен был первый раз осмотреть меня завтра утром. Но если пища…

— Три месяца назад яд уже использовали, пытаясь отравить миссис Шо, — напомнил адвокат. — Я говорил вам об этом, Квин. Миссис Ройс, вам следует быть крайне осторожной.

— Но почему Шо должны хотеть отравить миссис Ройс, Мейсон? — повторил Эллери недавний вопрос.

— Потому что, — нетвердым голосом ответил адвокат, — в случае кончины миссис Ройс ее состояние автоматически переходит к Джону и Агате.

Он вытер влажный лоб.

Эллери встал со стула и снова прошелся по мрачной комнате. Правая бровь миссис Ройс внезапно начала нервно подергиваться.

— Это надо обдумать, — сказал Эллери. Странное выражение его лица заставило собеседников недоуменно уставиться на него. — Я останусь на ночь, мистер Мейсон, если у миссис Ройс нет возражений.

На сей раз женщина была явно напугана. Казалось, в воздухе ощущается приближение зла.

— Думаете, они в самом деле попробуют…

— Вполне возможно, — сухо ответил Эллери.

День тянулся в тумане безвременья. Как ни странно, никто не приходил и не звонил по телефону, от Мерча не поступило ни слова, так что судьба Джона Шо оставалась неясной. Мейсон сидел на крыльце с потухшей сигарой во рту, похожий на старую сморщенную куклу. Подавленная миссис Ройс удалилась в свои апартаменты. Где-то в саду Питер истязал собаку; мисс Кратч иногда делала ему замечания плачущим голосом.

Для мистера Эллери Квина этот период был неприятным и раздражающим. Он слонялся по дому, куря сигарету и размышляя. Инстинкт подсказывал ему, что над домом нависла угроза. Эллери стоило немалых усилий воли не подпрыгивать при воображаемых звуках, к тому же он никак не мог сосредоточиться.

В очередной раз вздрогнув и бросив взгляд через плечо, Эллери снова попытался сконцентрироваться на проблеме. Спустя несколько часов его мысли начали успокаиваться и выстраиваться стройными рядами, так что становилось ясно, где начало и где конец.

Улыбнувшись, Эллери остановил идущую на цыпочках горничную и осведомился о местонахождении комнаты мисс Агаты Шо, которая до сих пор пребывала в шапке-невидимке. Это было очень странно.

Возбуждаемый ощущением приближающейся драмы, Эллери постучал в указанную дверь. Ему ответил тоненький женский голосок, и Эллери, открыв дверь, увидел мисс Шо, столь же костлявую и непривлекательную, как и мужской представитель семейства, съежившуюся в шезлонге и мрачно глядящую в окно. Ее пеньюар был снабжен боа из перьев; на отечных голых ногах виднелись расширенные вены.

— Что вам нужно? — спросила она не оборачиваясь.

— Моя фамилия Квин, — представился Эллери. — Мистер Мейсон пригласил меня помочь уладить ваши… э-э… затруднения.

Женщина медленно повернула тощую шею.

— Я слышала о вас. Чего вы от меня ждете — чтобы я вас поцеловала? Очевидно, это вы способствовали аресту Джона. Вы все — сборище тупиц.

— Нет, мисс Шо, идея арестовать вашего брата принадлежала исключительно достойному капитану Мерчу. Хотя формально он не арестован, как вам должно быть известно. Что касается меня, то я против этого возражал.

Она фыркнула и прикрыла ноги одеялом, повинуясь проснувшемуся инстинкту женской стыдливости.

— Тогда присаживайтесь, мистер Квин. Постараюсь помочь, чем могу.

— С другой стороны, — усевшись, продолжал Эллери, — не стоит особенно порицать Мерча, мисс Шо. Вы должны понимать, что против вашего брата свидетельствует многое.

— И против меня тоже?

— Увы, и против вас, — с сожалением подтвердил Эллери.

Агата Шо всплеснула руками:

— Как же я ненавижу этот проклятый дом и эту проклятую женщину! Она причина всех наших несчастий! Когда-нибудь она свое получит!..

— Полагаю, вы говорите о миссис Ройс. Но разве это справедливо? Судя по рассказу Мейсона, ваша мачеха без всякого принуждения оставила свое состояние миссис Ройс. Они никогда не встречались и не переписывались, а ваша кузина находилась за три тысячи миль отсюда. Конечно, для вас это крайне неприятно, но вы едва ли можете винить миссис Ройс.

— Она отняла у нас наши деньги! А теперь мы должны оставаться здесь и… кормиться у нее из рук! Это невыносимо! Размалеванная старая шлюха проторчит здесь по меньшей мере два года, и все это время…

— Боюсь, что я не понимаю. Два года?

— По условиям завещания, — объяснила мисс Шо, — наша драгоценная кузина должна пробыть здесь в качестве хозяйки минимум два года. Это было местью старой ведьмы! И что только отец в ней нашел? «Предоставлять жилище Джону и Агате, — написала она в завещании, — покуда они не найдут кардинального решения их проблем». Как вам это нравится? Никогда не забуду эти слова. Наши «проблемы»! Каждый раз, когда я думаю… — Внезапно женщина закусила губу и с испугом покосилась на него.

Эллери вздохнул и двинулся к двери.

— А если что-нибудь… э-э… изгнало бы миссис Ройс из дома в течение положенного срока?

— Тогда мы бы получили деньги! — Ее лицо вспыхнуло злобным торжеством. — Если что-нибудь случится…

— Надеюсь, — сухо промолвил Эллери, — что не случится ничего подобного.

Закрыв дверь, он несколько секунд стоял, покусывая палец, потом начал спускаться к телефону.

Джон Шо вернулся вместе с эскортом в десять вечера. Грудь его стала еще более впалой, глаза — более красными, руки — более дрожащими, однако он был трезв. Мерч выглядел мрачнее тучи. Шо вошел в гостиную и сразу же направился к полному графину. Он пил в одиночку, машинально. Никто ему не препятствовал.

— Ничего, — буркнул Мерч Эллери и Мейсону.

В полночь дом погрузился в сон.

Тревогу подняла мисс Кратч. Был почти час, когда она выбежала в верхний коридор с криком: «Пожар! Пожар!» Вокруг ее изящных лодыжек клубился дым, а проникавший через окно лунный свет позволял видеть сквозь тонкий халат дрожащий силуэт тонких ног.

Коридор моментально ожил. Двери быстро открывались, наружу высовывались растрепанные головы, голоса выкрикивали вопросы, горла пересыхали от едкого дыма. Мистер Финеас Мейсон, выглядевший без вставных зубов на тысячу лет старше, бросился к лестнице в короткой ночной сорочке. Мерч поднимался по ступенькам, за ним плелся ошеломленный Джон Шо. Сухопарая Агата в шелковой пижаме появилась в коридоре, обнимая Питера, вопящего что есть силы. Двое слуг бежали вниз по лестнице, как перепуганные крысы.

Однако мистер Эллери Квин спокойно стоял у двери своей комнаты и оглядывался вокруг, словно разыскивая кого-то.

— Мёрч! — окликнул он. Детектив повернулся к нему.

— Где пожар, черт возьми? — спросил он у Эллери.

— Вы видели миссис Ройс?

— Миссис Ройс? Нет!

Мерч подбежал к одной из дверей и взялся за ручку. Дверь была заперта.

— Господи, она, наверное, спит или…

— Тогда перестаньте орать и помогите мне взломать дверь, — распорядился Эллери. — Мы же не хотим, чтобы она поджарилась заживо.

В темноте и дыму они атаковали дверь. После четвертой попытки она сорвалась с петель, и Эллери прыгнул внутрь. Электрический фонарик в его руке осветил комнату колеблющимся лучом. Внезапно что-то выбило фонарик из кулака Эллери, которому в следующую секунду пришлось бороться за свою жизнь.

Железные пальцы противника искали его горло. Эллери отчаянно извивался. Позади него вопил Мерч:

— Миссис Ройс! Это мы!

Что-то холодное и острое полоснуло Эллери по щеке. Он ухватился за руку противника, и металлический предмет упал на пол. Мерч, придя в себя, бросился на помощь. В комнату ворвался полицейский с погашенным фонарем. Эллери двинул кулаком в толстый живот врага, чьи пальцы сразу же отпустили его горло. Полицейский наконец включил фонарь.

На полу, придавленная двумя мужчинами, лежала миссис Ройс. В кресле среди викторианской одежды валялось странное приспособление, похожее на резиновый бюстгальтер. С волосами миссис Ройс было что-то не так — она казалась наполовину скальпированной.

Эллери тихо выругался и дернул ее за волосы, которые остались у него в руке, обнажив розовую макушку, обрамленную редкими седыми волосами.

— Это мужчина! — воскликнул Мерч.

— Таким образом, — мрачно заявил Эллери, держа одной рукой за горло миссис Ройс, а другую прижав к окровавленной щеке, — логика доказала свою правоту.

— Все-таки я не понимаю, — пожаловался Мейсон следующим утром, когда шофер вез его и Эллери назад в город. — Как вы догадались, Квин?

Эллери поднял брови:

— Догадался? Мой дорогой Мейсон, это можно рассматривать как оскорбление всему семейству Квин. Догадки тут ни при чем — только чистые умозаключения. И аккуратная работа, — задумчиво добавил он, трогая тонкую царапину на щеке.

— Ну-ну, Квин, — улыбнулся адвокат. — Я никогда по-настоящему не верил панегирикам Мак-К. тому, что он называл вашей сверхъестественной способностью складывать два плюс два, и, хотя я не так глуп, обладаю опытом юриста, дающим мне преимущество над любителем, и только что явился свидетелем демонстрации ваших… э-э… способностей, все равно я не могу в это поверить!

— Закоренелый скептик, не так ли? — усмехнулся Эллери, морщась от боли в щеке. — Ну, тогда начнем с того, с чего начал я, — с бороды, нарисованной доктором Арленом на лице жены Рембрандта перед тем, как на него напали. Мы согласились, что он сделал это намеренно, дабы оставить ключ к личности его убийцы. Что Арлен мог иметь в виду? Он использовал бороду только в качестве средства привлечь внимание, а не указывал на какую-то конкретную женщину, ибо женщина на картине была женой Рембрандта — историческим лицом, никак не связанным с нашими personae.[30] Арлен также не мог указывать на женщину с бородой в буквальном смысле, так как подобное уродство на сцене отсутствует. Не мог он подразумевать и бородатого мужчину, поскольку на картине было и мужское лицо, оставленное им нетронутым. Если бы Арлен намеревался указать на мужчину с бородой — а именно на Джона Шо — как на своего убийцу, он пририсовал бы бороду к безбородому лицу Рембрандта. Кроме того, Шо носит остроконечную бородку, а не квадратную, которую изобразил Арлен.

— Продолжайте, — с интересом поторопил адвокат.

— Следовательно, исключив прочие возможности, мы оставляем только одну: борода указывала всего лишь на мужской пол, ибо растительность на лице — один из немногих чисто мужских признаков. Иными словами, нарисовав бороду на женском лице, доктор Арлен как бы говорил: «Мой убийца выглядит как женщина, но на самом деле — мужчина».

— Будь я проклят! — воскликнул Мейсон.

— Этот факт, — продолжал Эллери, — подразумевает самозванца. Но единственный посторонний для остальных членов семьи в доме — миссис Ройс. Ни Джон, ни Агата не могли быть самозванцами, поскольку они были хорошо известны доктору Арлену, как и вам. В качестве семейного врача Арлен многие годы периодически обследовал их. Что касается мисс Кратч, то помимо ее бесспорной женственности — восхитительная девушка, дорогой Мейсон! — у нее не могло быть мотива для подобного самозванства. Так как миссис Ройс казалась наиболее вероятным кандидатом, я задумался над ее внешностью и поведением и нашел в них множество подтверждений.

— Подтверждений? — нахмурившись, переспросил Мейсон.

— Беда с вами, скептиками! Вас так легко поставить в тупик! Губы мужчин и женщин достаточно заметно отличаются друг от друга, а губам миссис Ройс была тщательно придана форма бантика с помощью помады. Это нехарактерно для старой женщины. Чрезмерное использование косметики, особенно пудры, на лице также было подозрительным, учитывая, что пожилые леди редко столь вульгарно злоупотребляют пудрой и что кожа мужчин, как бы чисто выбрита она ни была, всегда значительно грубее. Одежда служила еще одним подтверждением. Зачем этот причудливый викторианский наряд? Ведь предполагалось, что миссис Ройс — светская женщина, к тому же выступавшая на сцене. И тем не менее, она носила эти чудовищные тряпки девяностых годов! Почему? Очевидно, с целью скрыть крепкую мужскую фигуру, что невозможно сделать, нося тонкую и обтягивающую современную женскую одежду. А воротник с его стороны был подлинным вдохновением! Высокий стоячий воротник, скрывающий торчащий кадык — сугубо мужской признак, — необходимая деталь для переодевания женщиной. Далее густой баритон, энергичные движения, мужская походка, туфли на низком каблуке… Туфли были особенно знаменательны. Помимо низких каблуков, пузыри на носках наводили на мысль о «сумках» на больших пальцах — у мужчины, носящего даже самую просторную женскую обувь, легко возникают эти болезненные наросты.

— Эти мелочи могли быть простыми совпадениями. И это все?

Мейсон казался разочарованным.

— Ни в коей мере, — отозвался Эллери. — Это были, как вы говорите, всего лишь мелочи. Но ваша коварная миссис Ройс продемонстрировала три чисто мужские привычки. Во-первых, когда она села, то подобрала юбки к коленям обеими руками — одной к каждому колену. Так поступают мужчины — садясь, они приподнимают брюки, чтобы избежать мешков на коленях.

— Но…

— Погодите. Вы заметили, как часто она поднимала и опускала правую бровь? Что могло явиться причиной, кроме многолетнего использования монокля? А монокль носят мужчины… Наконец, странная привычка, вынимая сигарету изо рта, держать ее в кулаке, а не между указательным и средним пальцами, как делают большинство курильщиков сигарет. Такой жест свидетельствует о привычке к трубке — мужчины берут в кулак чашечку трубки, вынимая ее изо рта. Когда я сопоставил эти три специфических фактора с упомянутыми «мелочами», то почувствовал уверенность, что миссис Ройс — мужчина. Что за мужчина? На этот вопрос ответить проще всего. Вы говорили мне, что, когда расспрашивали миссис Ройс вместе с вашим партнером Кулиджем, она обнаружила подробные знания истории семьи Шо, а особенно Эдит Шо. Кроме того, чтобы выдавать себя за женщину, нужны актерские способности. Наконец, монокль указывал на Англию. А самое главное — заметное фамильное сходство. Итак, я понял, что «миссис Ройс» принадлежит к семейству Шо, и, по-видимому, к английским Шо. Единственная возможная кандидатура — Перси, сын Мортона Шо и брат Эдит Шо!

— Но она… то есть он, — воскликнул Мейсон, — сказал мне, что Перси Шо погиб несколько месяцев назад в Европе в автомобильной катастрофе!

— Господи, а еще юрист! — печально вздохнул Эллери. — Она лгала — я имею в виду, он. Ваше письмо о наследстве было адресовано Эдит Шо, а Перси получил его, так как они, возможно, жили в одной квартире. Если письмо получил Перси, то, по-видимому, недавно умерла Эдит, а он ухватился за возможность добыть состояние, выдав себя за нее.

— Но почему Перси убил Арлена? — недоуменно осведомился Мейсон. — Таким образом он ничего не приобретал — деньги Арлена отходили Агате и Джону, а не Перси Шо. Вы имеете в виду, что была какая-то давняя связь…

— Не совсем, — сказал Эллери. — Зачем копаться в прошлом, когда мотив лежит под боком? Если миссис Ройс была мужчиной, причина очевидна. По условиям завещания миссис Шо, Арлен должен был периодически обследовать всю семью, уделяя особое внимание миссис Ройс. А Агата Шо сообщила мне вчера, что миссис Ройс предстояло оставаться в доме два года. Единственным способом для Перси Шо избежать катастрофы быть обследованным Арленом — естественно, доктор сразу же разоблачил бы его маскарад — было убить Арлена. Просто, nein?[31]

— А борода, нарисованная Арленом, означала, что он обо всем догадался?

— Не без помощи. Вероятно, самозванец, зная, что первый осмотр неизбежен, пришел той ночью к доктору Арлену, сообщив, что он мужчина, и предложив сделку. Арлен, как честный человек, отказался от подкупа. В тот момент он занимался живописью и, будучи не в состоянии поднять тревогу, так как находился слишком далеко от остальных обитателей дома, и написать имя преступника, потому что «миссис Ройс», заметив это, стерла бы его, быстро принял оригинальное решение и нарисовал бороду, покуда «миссис Ройс» говорила с ним. После этого он был убит.

— А более ранняя попытка отравить миссис Шо?

— Это, несомненно, дело рук Джона или Агаты.

Некоторое время они ехали молча. Затем адвокат вздохнул и промолвил:

— Полагаю, вам следует благодарить Провидение. Без конкретных улик — вы, конечно, понимаете, Квин, что ваши умозаключения не подкреплялись прямыми доказательствами, — вы едва ли могли обвинить миссис Ройс в том, что она мужчина, не так ли? Если бы вы ошиблись, она могла бы вчинить вам великолепный иск! Пожар прошлой ночью был просто милостью Божьей.

— Мой дорогой Мейсон, — спокойно отозвался Эллери, — я прежде всего человек свободной воли. Я ценю милости Божьи, когда они имеют место, но не сижу без дела, поджидая их. Следовательно…

— Вы имеете в виду… — удивленно начал Мейсон.

— Телефонный звонок, быстрый приезд сержанта Вели и дымовые шашки явились materia[32] вломиться среди ночи в комнату миссис Ройс, — объяснил Эллери. — Между прочим, вы, случайно, не знаете постоянный адрес… э-э… мисс Кратч?

ТРОЕ ХРОМЫХ

Войдя в спальню с пепельно-серой низкой кроватью и угловатой мебелью, Эллери Квин застал своего отца разговаривающим с испуганной девушкой-негритянкой, чье сильно побледневшее лицо походило на ливерную колбасу, нашпигованную двумя полосками алого мрамора.

Сержант Вели прислонился огромными плечами к тонкой серой двери.

— Посмотрите-ка на этот ковер, мистер Квин, — сказал он.

Блеклый серый ковер без бахромы лежал на отполированном до блеска полу. На нем виднелись грязные следы ног, а на лакированном дереве между ковром и открытым окном — прямая царапина, сужающаяся к концу до тонкой исчезающей линии, как трещина во льду.

Эллери цокнул языком и покачал головой:

— Просто безобразие, Вели. Наследить грязными ногами в этом волшебном женском царстве!

— По-вашему, это сделал я, мистер Квин? Мы нашли эти следы.

— А царапину?

— И ее тоже.

Эллери поежился в своем длинном свободном пальто — ночной холод и снег проникали в комнату через открытое окно. Стальной, обитый бархатом стул у кровати был завален женскими ночными сорочками и бюстгальтерами.

— Вот и ты, сынок, — ворчливо заговорил инспектор. — Тут есть кое-что по твоей части… Ладно, Томас, убери ее, но не спускай с нее глаз.

Сержант Вели провел негритянку мимо ковра и подтолкнул к двери в гостиную, наполненную дымом и смеющимися людьми. Когда девушка вышла, он закрыл за ней дверь.

Эллери опустился на мягкое шерстяное покрывало кровати и вынул сигарету, а инспектор трижды чихнул над своей табакеркой.

— Странное положение, — задумчиво промолвил он, вытирая нос. — Репортеры за дверью обрисуют его в заголовках. Любовное гнездышко на Парк-авеню, красавица экс-хористка — они всегда красавицы, известный прожигатель жизни… Как раз для бульварной прессы. И все же…

— Знаешь, — пожаловался Эллери, — иногда я думаю, что ты принимаешь меня за ясновидящего. Что здесь произошло? Убийство? Тогда кто был убит? Кого арестовали? Чье любовное гнездышко? Несколько минут назад мне позвонили из Главного управления и велели мчаться сюда — вот и все, что я знаю.

— Я велел, чтобы дежурный тебе позвонил. — Обходя ковер, инспектор поскользнулся на сверкающем полу и с трудом удержал равновесие. — Черт бы побрал этот скользкий паркет!.. Ну, смотри сам. — Он открыл дверцу стенного шкафа.

Внутри кто-то неподвижно сидел на полу; голова была скрыта за висящей одеждой, а длинные голые ноги связаны у лодыжек парой шелковых чулок.

Эллери оглядел тело сверху вниз. Это была мертвая женщина в кимоно, под которым не было ровным счетом ничего. Он наклонился и отодвинул мешающую одежду. Голова женщины упала на грудь, а светлые волосы беспорядочно свисали на лицо. Под волосами виднелась ткань, которой были туго завязаны ее глаза, нос и рот. Руки были отведены за спину.

Эллери выпрямился, подняв брови.

— Задушена этой тряпкой, — бесстрастно произнес инспектор. — Выглядит так, будто кто-то запихнул ее в шкаф, связав руки, ноги и лицо, чтобы она не мешала.

— Забыв о том, — пробормотал Эллери, вытянув шею и оглядываясь вокруг, — что для продолжения жизни в этом никчемном мире необходимо дышать… Как ее имя?

— Лили Дивайн, — мрачно отозвался инспектор Квин.

— Не может быть! Божественная Лилия?[33] — Серые глаза Эллери блеснули. — А я-то думал, она давно сошла со сцены.

— Так и было. Несколько лет назад Лили ушла из «Скандалов» Джеффи или ее оттуда выгнали — точно не знаю. Она связалась с каким-то типом и вышла за него замуж, но через три месяца он с ней развелся. С тех пор Лили была красоткой с Парк-авеню — переезжала с места на место по всей улице, пока не осталось ни одного портье, лифтера или агента по сдаче комнат, который бы ее не знал.

— Ну, для риелторов такие люди — просто дар божий. Короче говоря, demi-mondaine,[34] не так ли?

— Да, если выражаться вежливо.

Глаза Эллери в третий раз скользнули по открытому окну — одному из трех в спальне; два других были закрыты. Открытое окно было единственным, выходившим на пожарную лестницу.

— И кто же платил за эту площадку для игр?

— Это довольно интересно. — Старый джентльмен закрыл ногой дверцу шкафа и подошел к открытому окну. — Угадай.

— Ну-ну, папа! Я самый скверный отгадчик в мире.

— Джозеф Э. Шермен.

— Банкир?

— Он самый. — Инспектор вздохнул и продолжал с горечью в голосе: — Деньги — сущее проклятие. Начинаешь скупать дорогие игрушки. Кто бы подумал такое о великом Дж. Э.? Столп нравственности, имеет симпатичную жену, взрослую дочь и все, что можно приобрести за деньги, регулярно посещает церковь… — Он выглянул из окна на покрытую серебрящимся в лунном свете снегом пожарную лестницу. — А в результате такая история!

Сержант Вели приподнял спину и повернулся. В спальню донеслись просящие мужские голоса и отвечающий им женский:

— Нет, пожалуйста… Я ничего не могу сказать… Я не знаю…

Вели приоткрыл дверь, рявкнул: «Пошли вон!» — и захлопнул ее перед лицами репортеров.

Женщина, проскользнув в спальню, удивленно озиралась.

Это была совсем молодая девушка, не более восемнадцати лет от роду, обладавшая, однако, фигурой зрелой женщины и не по возрасту усталым и разумным выражением лица. На ней были норковое манто и шляпка.

— Кто вы, мисс? — осведомился инспектор, шагнув ей навстречу.

Ресницы девушки удивленно дрогнули. Поискав взглядом кого-то или что-то, она быстро ответила:

— Я Розанна Шермен. Где мой отец?

Инспектор скорчил гримасу:

— Это не место для вас, мисс Шермен. В стенном шкафу мертвая женщина…

— О! Значит, это здесь… — Девушка затаила дыхание; ее влажные глаза устремились на дверцу шкафа. — Но где мой отец?

— Садитесь, пожалуйста, — пригласил Эллери.

Девушка повиновалась.

— Его здесь нет, мисс Шермен, — успокаивающе произнес инспектор. — Но боюсь, у нас плохие новости для вас и вашей матери. Он похищен…

— Похищен?! — Она с тревогой огляделась. — Но эта… эта квартира, эта женщина…

— Вы все узнаете, — сказал Эллери. — А может быть, уже знаете?

— Он жил с ней… — с трудом вымолвила девушка.

— Ваша мать знала об этом? — спросил инспектор.

— Я… я не знаю.

— А как вам стало об этом известно?

— О таком… таких вещах всегда узнаешь, — тихо ответила она.

Последовала пауза. Инспектор внимательно посмотрел на девушку и вернулся к окну.

— Ваша мать направляется сюда?

— Да. Я… я больше не могла ждать. Она приедет с Биллом… я имею в виду, с мистером Киттерингом — одним из вице-президентов банка отца.

Снова наступило молчание. Эллери погасил сигарету в пепельнице, подошел к ковру и устремил на него взгляд.

— Что произошло, папа? — спросил он, не поднимая глаз. — Мисс Шермен должна все знать. Возможно, она сумеет помочь.

— Да-да, — подхватила девушка.

Инспектор повернулся на каблуках, глядя в потолок.

— Около двух часов назад — примерно в половине восьмого — Шермен вошел в подъезд этого дома. Портье запомнил его. Выглядел он как обычно. Лифтер поднял его на шестой этаж и наблюдал, как он… — старик помедлил, — достал ключ и открыл входную дверь этой квартиры. С тех пор его не видели. Больше сюда никто не входил — по крайней мере, через парадный вход.

— А есть другой вход в здание?

— Даже не один. На цокольном этаже сзади вход для торговцев. Есть запасная лестница. А вот пожарная. — Инспектор указал на окно позади него. — Как бы то ни было, примерно полчаса назад девушка-негритянка, с которой я говорил, когда ты пришел, горничная Лили Дивайн, вернулась и…

Мисс Шермен слушала, стоя неподвижно и время от времени бросая взгляд на стенной шкаф. Эллери нахмурился:

— Вернулась откуда?

— Лили отпустила ее на пару часов. Негритянка сказала, что она всегда так делала, когда… э-э… ожидала Шермена. Так вот, когда горничная вернулась, входная дверь была заперта. Девушка попробовала воспользоваться своим ключом, но не смогла, так как дверь заперли изнутри на задвижку. Поэтому она позвала управляющего…

— Знаю, — нетерпеливо прервал Эллери. — В итоге они взломали дверь — я видел это, когда входил. Они нашли Лили в шкафу?

— Куда ты так торопишься? Ничего они не нашли. Они взломали дверь спальни…

— Вот как? — странным тоном промолвил Эллери. — Значит, она тоже была заперта?

— Да. В комнате был беспорядок, а на ковре они увидели грязные следы.

Розанна Шермен посмотрела на ковер. Внезапно она закрыла глаза и пошатнулась; ее побелевшие губы задрожали.

— Управляющий — толковый швед — ничего не тронул и вызвал копа, а тот нашел тело… К кровати была приколота записка.

— Записка?

— Записка… — пробормотала мисс Шермен, открыв глаза.

Эллери взял у инспектора листок бумаги и прочитал вслух:

— «Дж. Э. Шермен в наших руках и будет освобожден после уплаты пятидесяти тысяч долларов согласно указаниям, которые скоро последуют. Полицию просят не вмешиваться! Женщину вы найдете живой и невредимой в стенном шкафу».

Текст был написан печатными буквами и не имел подписи.

— Они использовали бумагу и карандаш Лили, — усмехнулся инспектор. — Изящное послание.

— Весьма сдержанное. Впрочем, в нем есть своеобразная мрачная элегантность, — заметил Эллери. Он вернул записку и в очередной раз скользнул взглядом по окну, выходящему на пожарную лестницу. — Живой и невредимой, а?

— Примерно неделю назад была еще одна записка, — заговорила девушка. — Я застала отца, когда он поздно вечером читал ее. Он попытался спрятать письмо, но я… я заставила показать его мне. В записке требовали двадцать пять тысяч долларов за «защиту». В противном случае отца угрожали…

— Убить?

— Похитить. И потребовать уже пятьдесят тысяч. — Самообладание покинуло девушку — она вскочила со стула, сверкая глазами. — Почему вы ничего не делаете? Может быть, они мучают его или убивают… — Она заплакала и вновь села.

— Ну-ну, — промолвил инспектор. — Успокойтесь, мисс Шермен. Вы должны думать о вашей матери.

— Это убьет маму! — рыдала девушка. — Видели бы вы ее лицо…

— Где первая записка, мисс Шермен? — осведомился Эллери.

Девушка подняла голову.

— Отец сжег ее. Он сказал, чтобы я ничего не говорила маме, что это написал какой-то псих, на которого не стоит обращать внимания.

Эллери печально покачал головой и снова посмотрел в открытое окно.

— Если дверь спальни… — пробормотал он и подошел к двери.

Сержант Вели молча шагнул в сторону. Дверь не имела замочной скважины — со стороны спальни на ней была ручка, которая при повороте закрывала дверь на скрытую задвижку. Эллери рассеянно кивнул:

— Да, она была защелкнута с внутренней стороны. Хм… Значит, злоумышленники вылезли в окно.

— Вот именно.

Это было маленькое окно с поднятым нижним стеклом. На подоконнике стоял ящик, наполненный землей и засохшими стеблями герани. Ящик занимал весь подоконник и имел фут в высоту — выше его оставалось чуть более двух футов открытого пространства. Сдвинуть ящик не представлялось возможным — он был вмонтирован в узкий подоконник. Эллери высунулся из окна, рассматривая железную площадку пожарной лестницы. На ее покрытой снегом поверхности виднелись четкие следы ног — в других местах снег оставался нетронутым. Эллери обратил внимание, что следы ведут вверх и вниз по железным ступенькам, спускающимся к переулку. Он посмотрел вниз — насколько ему удалось увидеть, отпечатки ног везде были одинаково четкими. Ниже выступа, у края подоконника, снег был собран в нетронутую кучу.

— Теперь, — невозмутимо произнес инспектор, — посмотри еще раз на ковер.

Эллери втянул внутрь замерзшую голову. Он отлично знал, какую историю может поведать ковер. Три разные пары мужской обуви осквернили серый ворс грязными следами. Все три пары были большого размера, но у первой были острые носы, у второй — более тупые, а у третьей — вовсе квадратные. Следы шли во всех направлениях, а ковер был смят, словно на нем происходила борьба.

Ноздри Эллери начали вибрировать.

— Ты, конечно, имеешь в виду, — медленно сказал он, — что в этих следах есть нечто странное.

— Умный парень, — усмехнулся инспектор. — Потому я и говорил тебе, что тут имеется кое-что в твоем вкусе. Эксперты уже обследовали эти следы и следы снаружи. Каков твой диагноз?

— Правые ноги постоянно оставляли более легкие отпечатки, — пробормотал Эллери, — особенно каблуки. Во многих случаях правые каблуки не отпечатались вовсе.

— Верно. Все трое, которые проделали эту работу, были хромыми!

Эллери закурил очередную сигарету.

— Чепуха.

— Что-что?

— Я этому не верю. Это… это невозможно.

— И такое я слышу от тебя! — усмехнулся старый джентльмен. — Они не просто были хромыми, но все хромали на правую ногу.

— Говорю тебе, это невозможно! — сердито повторил Эллери.

Девушка удивленно приоткрыла рот. Инспектор поднял брови.

— Лучшие специалисты по следам в департаменте утверждают, что это не только возможно, но и произошло в действительности.

— Меня не интересует, что они утверждают. Трое хромых! — Эллери пожал плечами. — Я…

Сержант Вели быстро открыл дверь. Снаружи началась какая-то суета. В спальню просачивался густой сигаретный дым, доносились громкие возгласы. Маленькая женщина и высокий, атлетически сложенный мужчина отбивались от репортеров, облепивших их, как мухи — горшок с медом. Сержант, громко крича, разогнал толпу.

— Входите, — пригласил инспектор и закрыл дверь за вновь прибывшими.

Женщина посмотрела на поднявшуюся девушку, после чего обе упали друг другу в объятия, разразившись душераздирающими рыданиями.

— Привет, Киттеринг, — смущенно поздоровался Эллери.

— Здравствуйте, Квин, — отозвался высокий мужчина с обеспокоенным выражением лица. — Ну и дела! Бедный старина Дж. Э.! А эта чертова баба…

— Вы знаете друг друга? — блеснув глазами, осведомился инспектор.

— Встречались в одном или двух клубах, — пробормотал Эллери.

Киттеринг был сравнительно молодым человеком. Состоятельный холостяк, он являлся заметной фигурой в Нью-Йорке — играл в поло, держал породистых собак, имел гоночную яхту, его фотографии постоянно мелькали в газетах. Сейчас он бродил по комнате, как зверь в клетке, явно избегая контакта с плачущими женщинами.

Комната сразу же наполнилась голосами — инспектора, Розанны, миссис Шермен. Стоя у открытого окна, Эллери слышал сквозь пелену собственных мыслей, как инспектор сочувственно объясняет ситуацию. Киттеринг продолжал по-кошачьи мягкими шагами мерить полированный пол.

Миссис Шермен опустилась на бархатное сиденье стула. Щеки ее были мокрыми от слез, но она уже не плакала. Очевидно, ей было лет сорок, хотя выглядела она моложе. В ее манерах ощущалось нечто утонченное, даже царственное — достоинство и красота, неподвластные горю.

— Я уже некоторое время знала о связи Джо с этой женщиной, — тихо сказала миссис Шермен, сжимая руку дочери. — Да, Ро, знала, хотя ничего тебе не говорила. — Она посмотрела на высокого мужчину. — Билл тоже знал — не так ли, Билл? — Ее лицо исказила гримаса боли.

Киттеринг казался смущенным.

— В общем, да, — неохотно ответил он. — Но для Джо это ничего не значило, Инид. Ты сама знаешь…

— Это никогда ничего не значило, — печально промолвила миссис Шермен. — Джо был добр ко мне, к Розанне — ко всем нам. Просто он… он слаб.

— Значит, были и другие связи, миссис Шермен? — спросил инспектор.

— Да, были… Я всегда знала. Женщину трудно обмануть. Однажды… — женщина стиснула руки в перчатках, — он понял, что мне все известно. Ему было стыдно за себя… — Она слегка помедлила. — Джо обещал, что это больше не повторится. Но это повторилось — он ничего не мог с собой поделать. Правда, Джо всегда возвращался ко мне — он ведь любил только меня. — Миссис Шермен говорила так, словно пыталась что-то объяснить не другим, а самой себе.

Девушка, не отпуская руку матери, сердито тряхнула головой.

— Ну-ну, Инид, — сказал Киттеринг. — Этим ты не поможешь, да и вообще это не относится к делу. — Он устремил холодный взгляд на инспектора. — Как насчет похищения? По-вашему, у них серьезные намерения?

— А по-вашему? — мрачно отозвался старик. Миссис Шермен внезапно встала.

— О, Билл, мы должны вернуть Джо! — воскликнула она. — Заплати им, сколько они требуют. Иначе…

Инспектор пожал плечами.

— Вам следует поговорить с комиссаром, миссис Шермен. Лично я не могу…

— Чепуха, инспектор. Вы не можете нам препятствовать, — огрызнулся Киттеринг. — Эти люди — преступники. Они не остановятся ни перед чем. Жизнь Джо значит больше…

— Эта дискуссия не приведет нас ни к чему, — вмешался Эллери. — Киттеринг, в каком состоянии финансы мистера Шермена?

— Финансы? — Киттеринг уставился на него. — В абсолютно нормальном.

— Никаких затруднений?

— Ни малейших. Послушайте, Квин, на что вы намекаете? — Глаза Киттеринга сверкнули.

— Держите себя в руках, старина, — улыбнулся Эллери. — Вы говорите, что знали о связи мистера Шермена с Лили Дивайн. А ему было известно, что вы об этом знаете?

Киттеринг опустил взгляд.

— Да, — пробормотал он. — Я говорил Джо, что он играет с огнем. Я знал, что из-за этой женщины у него будут неприятности. В свое время она каким-то образом была связана с преступным миром… — Внезапно у него отвисла челюсть. — Черт возьми, инспектор, в этом все и дело!

— В чем? — осведомился инспектор. Казалось, слова Киттеринга его позабавили.

— Что пришло тебе в голову, Билл?! — воскликнула Розанна, подбегая к высокому мужчине.

Киттеринг вновь начал бродить по комнате.

— Когда я упомянул о преступном мире, Ро, то вспомнил… Инспектор, вы знаете, кто был основным любовником этой женщины?

— Разумеется, — улыбнулся старый джентльмен. — Мак Макки.

— Гангстер! — прошептала миссис Шермен с ужасом в глазах.

— Так вы знаете. — Киттеринг покраснел. — Тогда почему вы ничего не делаете? Неужели вам не ясно? Наверняка Макки организовал все это.

— Папа, — холодно спросил Эллери, — почему ты не сказал мне, что в этом замешан Макки?

— Просто не представилось случая. Я уже послал ребят по его следу. — Старик покачал головой. — Не могу ничего обещать, миссис Шермен. Макки может оказаться абсолютно ни при чем, а если он виновен, то, безусловно, обзавелся железным алиби. Это хитрая бестия. Придется найти к нему подход… Почему бы вам всем не отправиться домой и не предоставить все нам? Киттеринг, уведите дам. Мы будем вас информировать. Время еще есть — ведь преступники должны сообщить, каким образом они хотят получить выкуп. Все не так уж плохо. Я…

— Пожалуй, мы останемся здесь, — тихо сказала миссис Шермен.

— Инид… — начал Киттеринг.

За спиной Вели хлопнула дверь, и в комнату вошли двое мужчин в униформе с носилками. Женщины побледнели и забились в угол. Киттеринг бросился успокаивать их. Все отводили глаза от шкафа.

— Как насчет Макки? — тихо спросил у отца Эллери, пока люди из морга возились в шкафу. — Горячий след?

— Достаточно горячий, сынок. Я, конечно, знал, что Лили жила с Макки пару лет назад. Но, допрашивая телефонистку внизу перед твоим приходом, я узнал еще кое-что.

— Он звонил сюда этим вечером? — быстро спросил Эллери.

— Она звонила ему незадолго до восьми. Просила телефонистку соединить ее с номером телефона штаб-квартиры шайки Макки. Телефонистка оказалась любопытной и подслушала разговор. Лили говорила с мужчиной, которого называла «Мак», и просила его как можно скорее прийти сюда. По словам телефонистки, голос у нее был расстроенный.

— И Макки приходил?

— Портье говорит, что нет. Но здесь есть и другие входы.

Эллери поднял брови:

— Да, но если Лили Дивайн звонила ему в восемь, как он мог…

Инспектор усмехнулся:

— У меня есть идея на этот счет.

Люди из морга со стуком опустили тело на носилки. Миссис Шермен выглядела так, будто вот-вот упадет в обморок. Киттеринг поддерживал ее, что-то ей говоря. Эллери посмотрел на них и шепнул отцу:

— Следы в снегу на площадке и ступеньках пожарной лестницы оставлены той же обувью, что и на ковре?

— Разумеется, — ответил инспектор.

— Шермен хранил здесь одежду?

— Мой дорогой сын, — простонал инспектор, — неужели я должен снова объяснять тебе элементарные вещи? Конечно, хранил!

— А обувь?

— Мы уже проверили это. Вся его обувь на месте — она одного размера и не подходит ни к одному из отпечатков на ковре или снегу. Таким образом мы узнали, что работу проделали трое. Ни один из следов не принадлежал Шермену — его ботинки были сухими.

— Откуда ты знаешь?

— Мы нашли в прихожей его мокрые галоши.

— Шермен хромает?

— Откуда мне знать, черт возьми? — сердито буркнул старик.

Люди из морга взялись с двух сторон за носилки и вынесли их из комнаты.

— Миссис Шермен, ваш муж хромает?

— Хромает? — вздрогнув, переспросила женщина. — Нет.

— Он никогда не хромал?

— Нет.

— А кто-нибудь из ваших или его знакомых хромает?

— Конечно нет! — рявкнул Киттеринг. — Что вам теперь взбрело в голову? Почему бы вам не заняться этим трусливым громилой Макки?

— Думаю, вам всем лучше пойти домой, — спокойно сказал инспектор. — Это зашло достаточно далеко.

— Одну минуту, — вмешался Эллери. — Мне нужны прямые факты. Следы в снегу на пожарной лестнице тоже показывают признаки хромоты?

— Естественно. Слушай, куда ты клонишь?

— Еще сам не знаю, — с раздражением ответил Эллери. — Я просто обеспокоен. Трое хромых… Миссис Шермен, ваш муж — крупный мужчина?

— Да, очень. — Она выглядела удивленной. — Рост шесть футов три дюйма и вес солидный.

Эллери удовлетворенно кивнул и шепотом спросил отца:

— Среди отпечатков на снегу нет следов Шермена?

— Нет. Должно быть, его несли, возможно сначала оглушив.

— Царапина, — послышался глубокий бас над плечом инспектора.

— А, это ты, Томас! Что ты имеешь в виду?

— Ну, сэр, — прогудел сержант Вели, в глазах которого светилось обуревающее его вдохновение, — его ведь тащили волоком. Царапина на полу тянется от ковра к окну. Значит, они подтащили его к окну, перебросили через подоконник и отнесли вниз. Вероятно, они забрались сюда тоже по пожарной лестнице, увидели, как эти два голубка нежничают, связали дамочку и воткнули ей кляп, огрели Шермена по голове, подтащили его…

— Это я уже слышал, — перебил инспектор. — Царапина — всего лишь хорошая подтасовка. Ребята говорят, что она сделана каблуком. Ну, может, хватит тратить время? Ах да, еще кое-что…

— Мы уходим, инспектор, — вмешался Киттеринг. — Надеемся, что вы…

— Да-да, — поспешно сказал Эллери. — Задержитесь еще на минутку, Киттеринг… О чем ты начал говорить, папа? Я думал, что…

Из соседней комнаты послышался хриплый вопль. Вели распахнул дверь. В переполненной гостиной два детектива сцепились с крупным мужчиной в пальто из верблюжьей шерсти. Фотографы как безумные щелкали камерами в восторге от неожиданной удачи. Еще двоих незнакомцев, ворчащих, но не сопротивляющихся, прижали к стене другие детективы.

— В чем дело? — осведомился инспектор.

Шум стих, а здоровяк прекратил отбиваться. Взгляд его стал осмысленным.

— Макки! — воскликнул старый джентльмен. — Ну и ну! Это не похоже на тебя, Мак. Драка! Мне за тебя стыдно. Ладно, ребята, отпустите его. Он будет вести себя хорошо.

Мужчина дернул широкими плечами, и пыхтящие детективы отлетели в сторону.

— Тоже мне легавые! — буркнул он.

— Мы уходим, — сказала Розанна.

— Еще нет, дорогая моя, — не оборачиваясь, улыбнулся инспектор. — Входи, Мак. Закройте дверь, Томас. А вы, — обратился он к детективам, — составьте компанию дружкам Макки.

Они вернулись в спальню. Высокий мужчина держался настороженно. У него были тяжелые жабьи веки и дряблые толстые губы над мощным подбородком. Жена и дочь похищенного прижались к побледневшему Киттерингу. На миг в хитрых глазах гангстера блеснула звериная злоба, однако ему явно было не по себе.

— Знаешь, за что тебя задержали, Мак? — спросил инспектор Квин, глядя в злые глаза гиганта.

— У вас крыша поехала, инспектор! — огрызнулся Макки. Затем его взгляд скользнул по Шерменам, Киттерингу, Эллери, ковру, открытому окну и открытой дверце стенного шкафа. — Никто меня не задерживал. Я сам сюда пришел, а ваши копы на меня набросились.

— Понимаю, — усмехнулся старик. — Просто хотел нанести дружеский визит, верно? Повидать Лили?

Вели выжидающе остановился рядом с гангстером — они были одного роста и с одинаково широкими плечами. Но Макки сохранял спокойствие.

— Допустим. Ну и что из этого? Где она? Что здесь произошло?

— А ты не знаешь?

— Черт возьми! Если бы знал, зачем мне вас спрашивать?

— Хороший мальчик, — усмехнулся инспектор. — Так же ловок, как и в лучшие времена. Ты когда-нибудь видел этих людей раньше?

Макки метнул взгляд на Киттеринга и двух женщин:

— Нет.

— Знаешь, кто они?

— Не имею счастья.

— Это миссис Шермен, ее дочь и мистер Киттеринг, деловой партнер Джозефа Э. Шермена.

— Ну и что?

— Он еще спрашивает, — пробормотал инспектор. — Слушай, ты, громила! — внезапно рявкнул он. — Лили прикончили, а Шермена похитили. Это для тебя что-нибудь значит?

Смуглое лицо гангстера слегка побледнело.

— Лили прикончили? Здесь? — Он огляделся, словно ища ее труп.

— Да, здесь. Задушили кляпом. Признаю, что это не твоя обычная техника, Мак, — для тебя чересчур изощренно. А вот похищение как раз по твоей части.

Верзила сжался, как галапагосская черепаха. Плечи поникли, а глаза превратились в щелочки.

— Если вы думаете, что я имею к этому отношение, то вы спятили, инспектор. Мое алиби…

— Вы грязный убийца, — внезапно произнес Киттеринг.

Макки резко повернулся, схватившись за что-то, спрятанное под пальто, но взял себя в руки и расслабился.

— Где Джо Шермен?

Прежде чем сержант Вели и Эллери успели вмешаться, Киттеринг прыгнул вперед и двинул Макки кулаком в челюсть. Удар был солидный и звучный, словно кусок сырого мяса шлепнулся на тротуар. Макки заморгал и пошатнулся, однако не сделал попытки дать сдачи. Но его взгляд, устремленный на Киттеринга, был подобен зажженному фитилю. Розанна и Инид Шермен с плачем схватили Киттеринга за руки. Эллери выругался сквозь зубы, а сержант Вели встал между двумя мужчинами.

— Довольно, — резко сказал инспектор Квин. — Уходите отсюда, Киттеринг. И вы тоже, леди. — Понизив голос, он добавил: — Этот удар был ошибкой с вашей стороны, Киттеринг.

Тот вздохнул и опустил руки. Две женщины вывели его из комнаты, и их сразу же окружили галдящие репортеры.

Глаза Макки устремились на серую дверь. Он что-то пробормотал, едва шевеля губами.

— Лили звонила тебе сегодня вечером, не так ли? — спросил инспектор.

Гангстер медленно облизнул губы.

— Да.

— Почему? Что ей было нужно?

— Не знаю.

— Она просила тебя прийти сюда?

— Да.

— Ты когда-то жил с Лили, верно?

— Вы отлично это знаете.

— Она звонила тебе в восемь?

— Да.

— А сейчас около десяти. — Инспектор хитро прищурился. — Тебе понадобилось два часа, чтобы добраться сюда из Бронкса?

— Меня кое-что задержало.

— Ты знал Шермена?

— Слышал о нем.

— Тебе было известно, что Лили живет с ним?

Макки пожал плечами.

— Черт возьми, инспектор, у вас нет ничего против меня. Да, мне было об этом известно, ну и что? Я уже давно порвал с этой шлюшкой. Когда Лили мне позвонила, я подумал, что у нее какие-то неприятности, и в память о старых временах решил заглянуть сюда и посмотреть, что к чему.

— Пожалуй, — мягко заметил Эллери, — вам лучше снять ботинки, Макки.

Гангстер выпучил глаза:

— Что?!

— Снять ботинки, — терпеливо повторил Эллери. — Вели, пожалуйста, снимите обувь у двух… э-э… джентльменов, сопровождавших Макки.

Вели вышел. Макки тупо, как слепой бык, уставился на ковер с грязными следами, потом выругался и покосился на свои ножищи. Не произнося больше ни слова, он сел на бархатный стул и расшнуровал покрытые грязью полуботинки.

— Хорошая мысль, Эл, — одобрил инспектор, шагнув назад.

Вернулся Вели, неся две пары мокрых башмаков под аккомпанемент насмешливого хохота в гостиной. Эллери молча приступил к делу. Вскоре он выпрямился и вручил полуботинки Макки, а две другие пары обуви отдал Вели, который снова вышел.

— Неудача, а? — усмехнулся гангстер, зашнуровывая ботинки. — Я же говорил, что вы рехнулись.

— Кто-нибудь из тех двоих хромает, Вели? — спросил Эллери, когда сержант возвратился.

— Нет, сэр.

Эллери отошел назад, постукивая сигаретой о ноготь большого пальца, а Макки со скверной ухмылкой поднялся, чтобы уйти.

— Погоди, Макки, — остановил его инспектор. — Я задерживаю тебя.

— Что-что?

— Задерживаю тебя по подозрению, — спокойно сказал старик. — Ты и Лили Дивайн вели игру с Шерменом. Зная его слабости, ты подсунул ему женщину, и он оказался у нее под каблуком. — Лицо гангстера побагровело. — Этим вечером ты явился сюда, приготовив ловушку, обвел Лили вокруг пальца, избавился от нее, оставил записку и уволок Шермена. Что ты на это скажешь?

— Скажу, чтобы вы убирались к дьяволу! Как насчет следов на ковре? Вы же сами убедились, что они оставлены не моими ботинками?

— Умник! — фыркнул инспектор. — Ты переобулся.

— Попробуйте это доказать!

Макки повернулся и вышел. Вели последовал за ним.

— А вот как насчет следов хромых? — осведомился Эллери, когда дверь закрылась. — По-твоему, почтенный родитель, Макки и его гвардия симулировали хромоту?

— Почему бы и нет? — Инспектор раздраженно дернул себя за усы.

— Признаю, что на этот вопрос у меня нет ответа. — Эллери пожал плечами. — Ты собирался мне что-то рассказать?

— Да. Кое-что исчезло из этой комнаты.

— Исчезло?! — воскликнул Эллери. — Почему ты раньше не сказал?

— Но…

— Только не говори мне, — свирепо прервал Эллери, — что это был саквояж, чемоданчик или что-нибудь в таком роде.

Инспектор изумленно уставился на сына:

— Ради бога, Эл! Как ты догадался? Горничная-негритянка говорит, что исчез пустой саквояж из крокодиловой кожи, принадлежавший Лили Дивайн. Она видела его в стенном шкафу всего за час до того, как Лили ее отослала. Больше ничего не пропало.

— Тра-ля-ля! Это уже что-то… А, Вели, вот и ты! Будь хорошим парнем и приведи сюда горничную.

Сержант привел испуганную негритянку. Эллери тут же напустился на нее:

— Когда этот пол натирали последний раз?

— Что? — Девушка выпучила глаза, а инспектор вздрогнул. — Только сегодня…

— Когда сегодня?

— После полудня, сэр. Я сама это делала.

— И полагаю, сделали на совесть, — раздраженно произнес Эллери. — Ладно, это все. Уберите ее, сержант.

— Но, Эл… — запротестовал инспектор.

— Все сходится, — пробормотал Эллери. — Но, черт возьми, недостает одной детали. А без нее… — Он закусил губу.

— Послушай, сынок, что тебе известно?

— Все — и ничего.

— Тьфу! А что делать с Шерменом?

— Следуя пожеланиям миссис Шермен, мы прежде всего должны позаботиться о безопасности ее мужа. А там… посмотрим.

— Ладно, — с унылой покорностью согласился инспектор. — Но я не понимаю…

— Трое хромых… — сказал Эллери. — Очень интересно!

Джозеф Э. Шермен сидел в кресле в кабинете инспектора Ричарда Квина на Сентр-стрит и надтреснутым голосом рассказывал свою историю. Полицейская машина час назад подобрала его в Пелеме, грязного и растрепанного. Некоторое время он только бессвязно расспрашивал о жене и дочери. Шермен выглядел голодным, а его глаза были утомленными и покрасневшими, как будто он не спал несколько дней. Это произошло спустя три дня после обнаружения трупа Лили Дивайн и записки похитителей. Полиция не вмешивалась. Третье письмо пришло миссис Шермен по почте на следующий день после убийства — написанное такими же печатными буквами, оно повторяло требование пятидесяти тысяч долларов и сообщало о способе передачи выкупа. Киттеринг принес деньги и действовал в качестве посредника. Вчера выкуп был уплачен, а сегодня Шермен уже находился в Главном полицейском управлении — его громоздкая фигура дрожала от волнения и усталости.

— Что именно произошло, мистер Шермен? Кто они были? Расскажите нам все, — мягко настаивал инспектор.

Шермен подкрепился едой и виски, но продолжал трястись, как будто его бил озноб.

— Моя жена… — бормотал он.

— Да-да, мистер Шермен. С ней все в порядке. Мы уже послали за ней.

Сержант Вели открыл дверь. Шермен с трудом поднялся, вскрикнул и бросился в объятия жены. Розанна плакала, вцепившись в руку отца. Киттеринг молча наблюдал, держась позади. Никто ничего не говорил.

— Эта женщина… — вымолвил наконец Шермен.

Инид Шермен приложила палец к его губам:

— Не надо, Джо. Я… я все понимаю. Слава богу, ты нашелся. — Она повернулась к инспектору — в ее глазах блестели слезы. — Не могли бы мы сразу забрать домой моего мужа, инспектор? Он так… так…

— Мы должны разобраться в происшедшем, миссис Шермен.

Банкир нервно посмотрел на Киттеринга:

— Билл, старина… — Он опустился в кресло, весь дрожа и не отпуская руку жены. — Я расскажу вам все, что знаю, инспектор, хотя очень устал и мне известно мало…

Стенографист записывал каждое слово. Эллери стоял у окна, нахмурившись и закусив губу.

— В тот вечер я отправился… к ней на квартиру, как обычно. Она ловко притворялась…

— Да-да, — ободряюще произнес инспектор. — Между прочим, вы знали, что она была любовницей гангстера Макки?

— Сначала не знал. — Плечи Шермена обмякли. — А когда узнал, то уже безнадежно… запутался. Я бы никогда не решился… — Миссис Шермен сжала руку мужа, и он бросил на нее признательный взгляд. — Когда мы… были вдвоем, в дверь позвонили. Она пошла открывать. Я остался ждать. Возможно, я немного опасался… ну, быть пойманным. Потом… не знаю, что случилось. Рука зажала мне глаза.

— Мужская или женская? — осведомился Эллери.

— Не знаю. Затем к моему носу прижали тряпку с тошнотворным сладковатым запахом. Я отбивался, но это было бесполезно. Потом все исчезло. Очевидно, меня усыпили хлороформом.

— Усыпили хлороформом?

Все, вздрогнув, обернулись к Эллери, который уставился на Шермена с возбужденным блеском в глазах.

— Мистер Шермен, — медленно заговорил он, склонившись вперед, — вы имеете в виду, что были hors de combat[35] на все остальное время? Находились без сознания?

— Да, — ответил Шермен.

Эллери выпрямился.

— Вот, наконец, и недостающая деталь, — промолвил он и снова отошел к окну.

— Недостающая деталь? — запинаясь, переспросил банкир.

— Давайте покончим с этим, — резко сказал Киттеринг. — Джо не в том состоянии…

Шермен дотронулся дрожащей рукой до рта.

— Когда я проснулся, меня тошнило. Я был связан и с завязанными глазами, поэтому не знал, где нахожусь. Никто ко мне не подходил. Хотя один раз меня накормили. Потом — бог знает через сколько времени — меня куда-то отнесли, и я вскоре понял, что нахожусь в автомобиле. Они вытолкнули меня где-то на дороге. Когда я пришел в себя, то осознал, что меня развязали. Я сорвал с глаз повязку… Остальное вам известно.

Последовало молчание.

— Вы имеете в виду, — раздраженно спросил инспектор, — что не можете опознать никого из ваших похитителей, мистер Шермен? А как насчет их голосов? Дайте нам хоть какую-нибудь зацепку!

Плечи банкира обвисли еще сильнее.

— Не могу, — пробормотал он. — Мне можно идти?

— Постойте, — сказал Эллери. — Вы не в состоянии предоставить нам больше никакую информацию?

— Что?.. Нет, никакую.

Эллери нахмурился:

— И вы ничего не утаиваете, мистер Шермен? Насколько я понял, вы предпочитаете замять это дело?

— Да, — пробубнил Шермен. — Бросьте им заниматься.

— Боюсь, это невозможно, — заметил Эллери. — Видите ли, мистер Шермен, я знаю, кто похитил вас и убил Лили Дивайн.

— Знаете? — прошептала Розанна.

Банкир словно окаменел, а Киттеринг сделал шаг вперед и остановился.

— Конечно, знание — понятие растяжимое, — продолжал Эллери, — но я знаю то, что можно узнать в пределах человеческих возможностей.

Он сунул в рот сигарету и снова сдвинул брови. Сержант Вели, стоящий у двери, вынул руки из карманов и выжидающе огляделся вокруг.

— Объяснение этого весьма странного дела не займет много времени и может оказаться интересным.

— Но, Эллери… — нахмурился инспектор.

— Погоди, папа. Рассмотрим эту царапину на натертом полу. Твои эксперты заявили, что ее сделали каблуком, а по мнению достойного сержанта, это произошло, когда мистера Шермена тащили к окну.

— Ну и что из этого? — резко осведомился инспектор.

Озадаченный Шермен сидел молча, а Киттеринг не сдвинулся с места.

— Мне пришло в голову, что наш славный сержант ошибся. — При этих словах Эллери физиономия Вели вытянулась. — Если тело тащили с такой силой, что на свеженатертом полу остался след, значит, должны быть две царапины, так как даже ребенку известно, что у людей обычно две ноги. Поэтому я сказал себе: «Что бы ни означала эта царапина, ее, безусловно, не оставило волочащееся тело».

— Что же тогда? — проворчал старый джентльмен.

— Ну, — улыбнулся Эллери, — если такой след был оставлен каблуком, но не каблуком человека, которого тащили, то единственно возможная альтернатива состоит в том, что кто-то поскользнулся на полу. Ты ведь сам, папа, в тот вечер поскользнулся и чуть не упал. Есть ли у нас какое-нибудь подтверждение?

— Это что, урок логики? — сердито буркнул Киттеринг. — Вы выбрали странное время для демонстрации своего красноречия, Квин.

— Помолчите, Киттеринг, — сказал инспектор. — Какое подтверждение?

— Трое хромых, — мягко произнес Эллери.

— Трое хромых?!

— Вот именно. В следах ног имелись несомненные признаки хромоты. Это солидно подкрепляет теорию о поскользнувшемся на полу. Такой человек мог растянуть лодыжку или получить другую травму — необязательно серьезную, но достаточно болезненную, чтобы вызвать временную хромоту. Понятно?

— Я иду домой, — внезапно заявила Розанна. Ее щеки стали алыми.

— Сядьте, мисс Шермен, — быстро сказал Эллери. — Итак, перед нами были три серии следов с признаками хромоты, оставленные разными парами обуви. Я сразу попытался убедить тебя, папа, что подобный факт абсолютно невероятен. Могли трое или даже двое людей поскользнуться, упасть и временно охрометь в той спальне? Чушь! Во-первых, на полу была только одна царапина, а во-вторых, точное утроение феномена — три хромающих правых ноги — выглядит предельно ненатурально.

— Вы имеете в виду, мистер Квин, — спросила миссис Шермен, озадаченно нахмурившись, — что там не было трех человек, похитивших моего мужа?

— Совершенно верно, — ответил Эллери. — Все говорит о том, что три разные серии хромающих следов оставлены одним поскользнувшимся человеком. Каким образом? Очевидно, при помощи трех разных пар обуви.

— Но что случилось с этими тремя парами, Эл?

— Их не нашли. Значит, хромой унес их с собой. Подтверждение — исчезнувший саквояж Лили Дивайн. — Серые глаза Эллери стали суровыми. — Все заключается в вопросе: зачем хромой предпринял такие хлопоты, фальсифицируя три разные серии следов? Ответ очевиден: дабы представить похищение работой трех человек. Это указывает на банду, не так ли? Методом от противного мы можем предположить, что хромой не являлся профессиональным бандитом. Как бы то ни было, мы можем утверждать, что наш хромой — одинокий волк — убийца Лили Дивайн и похититель мистера Шермена!

Все молчали. Сержант Вели сжимал и разжимал кулаки.

Эллери вздохнул.

— Окно и пожарная лестница могут поведать о большей части остального. Так как дверь спальни была заперта изнутри на задвижку, похититель выбрался через единственное окно в комнате, выходящее на площадку пожарной лестницы. Окно маленькое, а в подоконник вмонтирован ящик с цветами, уменьшающий размеры окна минимум на одну треть, оставляя для выхода пространство высотой в два фута. Мистер Шермен — настоящий великан, более шести футов роста и двухсот пятидесяти фунтов веса. Как мог прихрамывающий человек протащить бесчувственное тело мистера Шермена сквозь маленькое пространство окна? Перебросить его через плечо и перелезть самому? Такой абсурдный способ едва ли пришел бы преступнику в голову, а если бы пришел, то он быстро убедился бы в его неосуществимости. Остаются только два варианта. Первый — вылезти самому, оставив тело лежащим на ящике с цветами так, чтобы его можно было достать снаружи и вытянуть на площадку пожарной лестницы. Но преступник не прибег к этому методу — снег на площадке и под подоконником не выглядел так, будто на нем хотя бы частично лежало тяжелое тело. Второй способ — сначала перебросить за окно тело, а затем вылезти следом. Но против этого свидетельствуют те же факты — на снегу только следы ног.

— Не понимаю… — начал инспектор.

— Я тоже некоторое время не понимал, — прервал Эллери. Его лицо стало каменным. — Вывод бесспорен: бесчувственное тело вообще не вытаскивали из окна!

Джозеф Э. Шермен вскочил на ноги с хриплым воплем. По его грязным щекам текли слезы.

— Да! — крикнул он. — Я это сделал! Я все спланировал! Я написал все три записки! Я тайком в разное время принес в квартиру три пары ботинок и спрятал их там! В тот вечер, когда… когда я это сделал, я испачкал подошвы ботинок землей из ящика на окне. Я инсценировал собственное похищение и убил эту проклятую шлюху, потому что она высасывала из меня кровь! Она вынуждала меня развестись с Инид и жениться на ней, а я не мог об этом даже подумать! Я оказался в ловушке. Мое положение…

Миссис Шермен уставилась на мужа остекленелыми глазами умирающего животного.

— Но я ведь знала… — прошептала она.

Шермен стал спокойнее.

— А я знал, что ты знаешь, дорогая, — сказал он. — Но я обезумел.

В глазах инспектора мелькнула жалость.

— Уведи его, Томас, — негромко распорядился он.

— Очевидно, ты все понял прямо на месте преступления, — недовольно сказал инспектор Квин, когда малоприятные формальности в связи с заключением Шермена под стражу были выполнены.

Эллери печально покачал головой:

— Нет. Мои доказательства не были полными до тех пор, пока я не услышал от Шермена, что он находился в бессознательном состоянии. Поэтому я рекомендовал заплатить выкуп и вернуть похищенного. Я хотел выслушать его историю. Когда он сказал, что его в квартире усыпили хлороформом, дело для меня было раскрыто, так как я знал, что из этой комнаты бесчувственное тело не выносили и не вытаскивали через окно. Значит, Шермен лгал, говоря, что его усыпили. Иными словами, никакого похищения не было. А если так, то очевидно, что сам Шермен поскользнулся на полу и захромал, что он создал иллюзию своего похищения бандитами, попутно прикончившими Лили Дивайн, дабы скрыть то, что он сам ее убил. Шермен поскользнулся чисто случайно и, возможно, не осознавал, что оставленные им следы покажут признаки хромоты.

Некоторое время они сидели молча. Эллери курил, а инспектор смотрел в зарешеченное окно своего кабинета. Потом старик вздохнул:

— Мне жаль ее.

— Кого? — рассеянно спросил Эллери.

— Миссис Шермен.

Эллери пожал плечами:

— Ты всегда был сентиментален. Но возможно, самое замечательное в этом деле — его мораль.

— Мораль?

— Мораль, состоящая в том, что даже закоренелый преступник иногда говорит правду. Лили позвонила Макки, очевидно прося его надавить на Шермена, когда тот отказался жениться на ней. Макки задержался и угодил в руки полиции. Но он говорил сущую правду. Поэтому тебе стоит позвонить в следственный изолятор — о чем ты позабыл среди всех треволнений — и предоставить бедному Маку честно заслуженную свободу.

НЕВИДИМЫЙ ВЛЮБЛЕННЫЙ

Роджер Боуэн был высоким голубоглазым блондином тридцати лет. Он всегда был готов смеяться, говорил с гарвардским акцентом, часто пил коктейли, курил больше сигарет, чем было полезно для его здоровья, заботился о своей единственной родственнице, пожилой тете, живущей в Сан-Франциско главным образом на его щедроты, и читал равном количестве Сабатини и Шоу.[36] Роджер был адвокатом в городе Корсика, штат Нью-Йорк, с населением в семьсот сорок пять человек, где он родился, воровал яблоки в саду старика Картера, плавал в Мейджор-Крике и ухаживал за Айрис Скотт на веранде танцевального зала под звуки оркестра.

Знакомые, составлявшие сто процентов населения Корсики, считали его «правильным парнем», в котором не было ничего от «чертова высоколобого». Для друзей, которые большей частью делили с ним обиталище — меблированные комнаты Майкла Скотта на Джесмин-стрит, — не было более доброго, веселого и безобидного парня на всем земном шаре.

В течение получаса с момента прибытия в Корсику из Нью-Йорка мистер Эллери Квин смог выяснить отношение корсиканцев к ставшему самым популярным жителю их города. Он узнал кое-что от мистера Крауса, бакалейщика с Мейн-стрит, от безымянного мальчишки, игравшего в шарики у здания окружного суда, от миссис Паркинс, жены корсиканского почтмейстера, а менее всего от самого Роджера Боуэна, казавшегося вполне достойным молодым человеком, хотя явно обиженным и озадаченным.

Когда Эллери Квин, выйдя из окружной тюрьмы, двинулся в направлении меблированных комнат и ближайших друзей Роджера Боуэна, ответственных за его спешное прибытие из Манхэттена, ему казалось в высшей степени странным, что подобный столп добродетелей должен лежать безутешным на койке в тусклой камере с зарешеченным окошком в ожидании суда по обвинению в убийстве первой степени.

— Неужели все так скверно? — осведомился Эллери, раскачиваясь в кресле-качалке на веранде с розовыми портьерами. — Судя по тому, что я слышал о молодом Боуэне…

Отец Энтони стиснул костлявые кулаки.

— Я сам крестил Роджера, — промолвил он дрожащим голосом. — Это невозможно, мистер Квин! Роджер поклялся мне, что не убивал Макгаверна. Я верю ему — он бы не стал мне лгать. И все же… Джон Грейем, лучший адвокат округа, который защищает Роджера, говорит, что с более тяжелыми обстоятельствами он еще не сталкивался.

— Парень и сам так считает, — проворчал Майкл Скотт, щелкая подтяжками на своей могучей груди. — Черт возьми, я бы этому не поверил, даже если бы Роджер признался! Прошу прощения, отец…

— Только глупец может говорить, что Роджер Боуэн застрелил этого черноволосого дьявола из Нью-Йорка, — фыркнула миссис Гэнди со своего инвалидного кресла. — Разумеется, Роджер был один в своей комнате ночью, когда это случилось. Человек имеет право лечь спать, верно? И каким образом там мог быть свидетель, мистер Квин? Бедный мальчик не настолько легкомысленный, как некоторые из моих знакомых.

— У него нет алиби, — вздохнул Эллери.

— Скверно, — проворчал Прингл, шеф полиции Корсики — толстый и крепкий старик. — Лучше бы кто-нибудь был с ним в ту ночь. Нет, я не имел в виду ничего такого, — поспешно добавил он в ответ на негодующий взгляд миссис Гэнди. — Но когда я услышал о том, как он сцепился с Макгаверном…

— Значит, была драка? — спросил Эллери. — И были угрозы?

— Ну, не совсем драка, мистер Квин, — отозвался отец Энтони, — но они ссорились. Это было в тот же вечер — Макгаверна застрелили около полуночи, а Роджер имел с ним крупный разговор примерно за час до того. Вообще-то, сэр, это было не в первый раз. Они ссорились и раньше — достаточно часто, чтобы предоставить удовлетворительный мотив для окружного прокурора.

— Но пуля! — воскликнул Майкл Скотт.

— Да, — печально заговорил доктор Додд, похожий на мышь маленький человечек. — Я коронер округа и по совместительству владелец местного похоронного бюро. Моей обязанностью было обследовать пулю, которую я извлек из тела Макгаверна при вскрытии. Когда Прингл задержал Роджера по подозрению и заполучил оружие парня, мы, естественно, сравнили пулю с нарезкой на канале ствола…

— Вот как? Отличная работа! — Эллери с невольным восхищением посмотрел на шефа Прингла и коронера Додда.

— О, мы полагались не только на собственные суждения, — поспешно сказал коронер, — хотя под микроскопом все выглядело очевидно… Долг есть долг, мистер Квин, а слуга закона обязан соблюдать присягу. Мы отправили пулю и оружие в Нью-Йорк на баллистическую экспертизу. Рапорт эксперта подтвердил наши выводы. Что нам оставалось делать? Прингл арестовал Роджера.

— Иногда существует и высший долг, Сэмюэль, — тихо сказал отец Энтони.

Коронер выглядел удрученным.

— У Боуэна была лицензия на оружие? — спросил Эллери.

— Да, — ответил толстяк полицейский. — Оружие есть у многих — на здешних холмах хорошая охота. Убийство совершено из кольта 38-го калибра — пистолета Роджера.

— Он меткий стрелок?

— Еще бы! — воскликнул Скотт. Его суровое лицо прояснилось. — Конечно, парень умеет стрелять! Уж в этом-то я понимаю. У меня в левой ноге до сих пор сидят шесть осколков шрапнели, которыми фрицы наградили меня в Белло.[37]

— Роджер отлично стреляет, — вздохнул коронер. — Мы с ним часто охотились на кроликов, и я видел, как он не попадал из своего кольта в бегущую цель с пятидесяти ярдов. Ружьем он не пользовался — говорил, что для настоящего спорта это слишком скучно.

— А что сам мистер Боуэн говорит об этой истории? — осведомился Эллери, косясь на дым своей сигареты. — Со мной он вовсе не пожелал разговаривать.

— Роджер говорит, что не убивал Макгаверна, — ответил отец Энтони. — Для меня этого достаточно.

— Но едва ли это убедительно для окружного прокурора, не так ли? — Эллери снова вздохнул. — Раз был использован его пистолет, значит — если только он говорит правду, — кто-то украл у него оружие и тайком вернул после убийства?

Мужчины смущенно переглянулись, а отец Энтони улыбнулся не без гордости.

— Черт знает что! — проворчал Скотт. — Грейем — наш адвокат — говорит Роджеру: «Слушайте, молодой человек, вам необходимо заявить, что оружие у вас украли. От этого может зависеть ваша жизнь». И что, по-вашему, отвечает этот молодой дурень? «Нет, мистер Грейем, это неправда. Никто не крал мой пистолет. Бюро, где он лежит, рядом с моей кроватью, а я сплю очень чутко. К тому же в ту ночь я запер дверь на засов, и никто не мог войти. Так что я не собираюсь заявлять ничего подобного».

Эллери присвистнул, выпустив струйку дыма.

— Герой — ничего не скажешь… — Он пожал плечами. — Теперь что касается этой серии ссор. Если я понял правильно, они связаны с…

— Айрис Скотт, — послышался холодный женский голос. — Не вставайте, мистер Квин… Все в порядке, папа. Я совершеннолетняя, и незачем скрывать от мистера Квина то, что знает весь город. — Голос на миг смолк. — Что вы хотите знать, мистер Квин?

Однако мистер Квин временно оказался неспособным связно выражать свои мысли. Он застыл, разинув рот, как деревенщина в музее. Даже найдя бриллиант в уличной пыли Корсики, он не был бы более ошарашен. Глядя на Айрис Скотт, Эллери одобрил имя, выбранное Майклом для дочери — свежей и прекрасной, как цветок ириса.[38] Словно завороженный смотрел он в огромные черные глаза девушки, стоящей в дверном проеме. В изгибе бровей, складке губ, скульптурных очертаниях груди ощущалась неосознанная соблазнительность, присущая совершенству.

Сейчас мистер Эллери Квин хорошо понимал причину, по которой корсиканский столп добродетели мог оказаться лицом к лицу с электрическим стулом. Даже если бы он сам остался слеп к красоте девушки, другие мужчины на веранде заставили бы его прозреть. Додд смотрел на Айрис с робким обожанием, Прингл уставился на нее с жадностью, казавшейся нелепой во взгляде старого толстяка. В глазах отца Энтони светилась гордость, смешанная с печалью, а в глазах Майкла Скотта — только неуемная радость обладателя. В Айрис Скотт соединились Цирцея[39] и Веста[40] — она могла подтолкнуть мужчину к убийству так же легко, как поэта к творческому экстазу.

— Приятный сюрприз, — переведя дыхание, заговорил Эллери. — Садитесь, мисс Скотт, пока я соберусь с мыслями. Макгаверн был вашим поклонником?

Каблучки девушки негромко застучали по полу веранды.

— Да, — ответила она, глядя на свои точеные руки. — Можно сказать и так. И он тоже… нравился мне, потому что не походил на других. Макгаверн был художником из Нью-Йорка и приехал в Корсику около полугода назад рисовать наши знаменитые холмы. Он очень много знал, путешествовал по Франции, Германии и Англии, столько знаменитостей были его друзьями… Мы ведь здесь почти что крестьяне, мистер Квин. Я никогда не встречала таких, как он.

— Коварный дьявол! — прошипела миссис Гэнди; ее лицо исказилось.

— Простите за нескромный вопрос, — улыбнулся Эллери, — но вы любили его?

Около уха Прингла прожужжала пчела, и он сердито отмахнулся от нее.

— Теперь, когда он мертв, мне кажется, что нет… — тихо ответила девушка. — Смерть все меняет. Возможно, я… увидела его в истинном свете.

— Но вы проводили с ним много времени, когда он был жив?

— Да, мистер Квин.

Последовала небольшая пауза.

— Я не вмешиваюсь в дела дочери, понятно? — резко заговорил Майкл Скотт. — У нее своя жизнь. Но Макгаверн мне никогда не нравился. Он был хитрым обманщиком, и я ему не доверял. Я говорил Айрис, но она меня не слушала — совсем ума лишилась. Этот тип проторчал здесь дольше, чем ожидалось, и остался мне должен за пять недель. Чего ради, по-вашему, он тут ошивался?

— Вопрос абсолютно риторический, — усмехнулся Эллери. — А как же Роджер Боуэн, мисс Скотт?

— Мы… мы росли вместе, — ответила Айрис тем же тихим голосом. Внезапно она вскинула голову. — Все как будто было решено заранее, и это меня возмущало. К тому же Роджер приходил в ярость из-за Макгаверна и постоянно вмешивался. Однажды, несколько недель назад, он грозился его убить. Мы все это слышали — они ссорились в гостиной, а мы сидели здесь, на веранде.

Наступила очередная пауза.

— И вы считаете, мисс Скотт, — мягко осведомился Эллери, — что Роджер застрелил этого городского хлыща?

Девушка устремила на него свои огромные глаза:

— Нет! Я никогда этому не поверю! Только не Роджер! Он сказал это просто со злобы и никогда не намеревался делать ничего подобного! — К ужасу собравшихся, она неожиданно заплакала. Майкл Скотт побагровел, а отец Энтони выглядел расстроенным. Остальные смущенно моргали. — П-простите, — с трудом вымолвила Айрис.

— Кто же, по-вашему, это сделал? — спросил Эллери.

— Не знаю, мистер Квин.

— А вы?

Все покачали головами.

— Кажется, Прингл, вы сказали, что комната Макгаверна оставлена в том же виде, в каком вы ее застали в ночь убийства… Кстати, что произошло с телом?

— Ну, — отозвался коронер, — после вскрытия мы хранили его до дознания, пытаясь найти каких-нибудь родственников. Но Макгаверн, очевидно, был совершенно одиноким — даже никто из друзей так и не объявился. Он не оставил после себя ничего, кроме нескольких вещей в его нью-йоркской студии. Я все уладил, и мы похоронили его на новом корсиканском кладбище.

— Вот ключ. — Шеф полиции поднялся. — Я должен ехать в Лоуэр-Виллидж. Додд сообщит вам все, что вы хотите знать. Надеюсь… — Он не договорил и вразвалку двинулся к выходу, пробормотав, не оборачиваясь: — Пошли, падре?

— Да, — кивнул отец Энтони. — Мистер Квин, сделайте все возможное… Вы меня понимаете.

Его худые плечи обмякли, и он медленно последовал за Принглом.

— С вашего позволения, миссис Гэнди, — сказал Эллери, направляясь к двери в дом.

— Кто обнаружил труп? — спросил он, когда они поднимались в холодном полумраке по лестнице.

— Я, — ответил Додд. — Я живу у Майкла уже двенадцать лет — с тех пор, как умерла миссис Скотт. Мы с ним — пара старых вдовцов, верно, Майкл? — Оба вздохнули. — Это было в ту грозовую ночь, помнишь? Я читал в своей комнате и около полуночи перед сном пошел по верхнему коридору в ванную мимо комнаты Макгаверна. Дверь была открыта, и свет горел. Он сидел на стуле лицом к двери. — Коронер пожал плечами. — Я сразу увидел, что он мертв — убит выстрелом в сердце. На его пижаме была кровь… Я тут же разбудил Майкла. Айрис услышала нас и тоже прибежала.

Они задержались на верхней площадке. Девушка тяжко вздохнула, а Скотт запыхтел.

— Макгаверн был мертв уже давно? — спросил Эллери, идя к закрытой двери, на которую указывал палец коронера.

— Всего несколько минут — тело было еще теплым. Он умер мгновенно.

— Очевидно, гроза помешала услышать выстрел. Рана была единственной?

Доктор Додд кивнул. Эллери вставил в замок и повернул ключ, который дал ему Прингл, а затем открыл дверь. Все молчали.

Залитая солнечным светом комната выглядела невинной, как новорожденный младенец. Большое помещение в точности походило на комнату, занимаемую Эллери, и было меблировано точно так же. Абсолютно такая же кровать стояла на том же месте между двумя окнами; стол и плетеный стул казались перенесенными из комнаты Эллери, как и ковер, бюро и высокий комод. Тем не менее имелась разница.

— Все ваши комнаты меблированы точно так же? — спросил Эллери.

Скотт приподнял густые брови.

— Конечно. Когда я занялся этим бизнесом и превратил развалюху в меблированные комнаты, то купил много вещей в одном обанкротившемся заведении в Олбани и все обставил одинаково. А что?

— Нет, ничего. Просто любопытно.

Прислонившись к дверному косяку, Эллери достал сигарету, изучая помещение настороженными серыми глазами. Нигде не было ни малейших признаков борьбы. Стол и стул с плетеной спинкой стояли прямо перед дверью, причем стул был обращен к ней лицом. На одной линии с дверью и стулом у дальней стены находился старомодный высокий комод. Эллери прищурился и заметил, не оборачиваясь:

— В моей комнате комод стоит между двумя окнами.

Он услышал за спиной взволнованный голос девушки:

— Папа! Комод ведь не стоял там… когда мистер Макгаверн был жив!

— Странно! — с удивлением пробормотал Скотт.

— Но в ночь убийства комод находился там же, где теперь?

— Ну… да, — озадаченно ответила Айрис.

— Да, теперь я припоминаю, — нахмурился коронер.

— Отлично. Есть над чем работать.

Подойдя к комоду, Эллери отодвинул его от стены, опустился на колени и стал обследовать стену дюйм за дюймом, пока не обнаружил странную вмятину в штукатурке примерно на расстоянии фута от стенной панели. Вмятина была круглой, глубиной около одной шестнадцатой дюйма и диаметром не более четверти дюйма. Кусок штукатурки валялся на полу.

Когда Эллери поднялся, на его лице было написано разочарование. Он вернулся к двери.

— Не слишком много… Вы уверены, что с ночи убийства здесь ничего не тронуто?

— Могу поручиться, — ответил Скотт.

— Хм! Кстати, я вижу, что многие личные вещи Макгаверна все еще здесь. Прингл тщательно обыскал комнату после убийства, доктор Додд?

— Да.

— Но ничего не нашел, — добавил Скотт.

— Вы уверены? Совсем ничего?

— Ну, мы все были здесь, когда он делал обыск, мистер Квин!

Эллери улыбнулся, окидывая помещение внимательным взглядом:

— Я не хотел вас обидеть, мистер Скотт. Пожалуй, я пойду к себе в комнату и поразмышляю об этой загадочной истории. Ключ я оставлю у себя, доктор.

— Конечно. Если вам что-то нужно…

— Сейчас ничего. Где вас искать в случае надобности?

— В моей приемной на Мейн-стрит.

— Превосходно. — Устало улыбнувшись, Эллери повернул ключ в замке и зашагал по коридору.

Войдя в свою прохладную комнату, он лег на кровать, заложил руки за голову и погрузился в раздумье. В доме было тихо — только за окнами чирикала малиновка и жужжала пчела. Напоенный сладким ароматом ветерок с холмов шевелил занавески.

Один раз в коридоре послышались легкие шаги Айрис, а снизу донеслось ворчание Майкла Скотта.

Минут двадцать Эллери лежал, покуривая, затем вскочил с кровати, подошел к двери, открыл ее и прислушался… Все было спокойно. Осторожно выйдя в коридор, он на цыпочках приблизился к двери комнаты убитого, отпер ее и вошел, закрыв за собой дверь на ключ.

— Если есть хоть какой-нибудь смысл в этом нелепом мире… — пробормотал Эллери, подойдя к плетеному стулу, на котором ранее сидел мертвый Макгаверн.

Опустившись на колени, он внимательно обследовал переплетения тростника на спинке, но ничего не обнаружил.

Нахмурившись, Эллери поднялся и начал бродить по комнате, выпятив нижнюю губу, сутулясь, как старый горбун, и изо всех сил напрягая зрение. Он даже опустился на колени, осматривая пол перед мебелью и под кроватью, действуя словно сапер на ничейной земле. Однако затраченные усилия не принесли результатов. Поморщившись, Эллери отряхнул пыль с одежды.

Когда он возвращал на прежнее место содержимое корзины для бумаг, его лицо внезапно просветлело.

— Господи! Если это возможно…

Эллери вышел из комнаты, снова запер дверь и быстро прошелся взад-вперед по коридору, прислушиваясь. Очевидно, поблизости никого не было. Поэтому без шума и без чувства вины он начал обыскивать комнату за комнатой.

В плетеном стуле четвертой комнаты Эллери обнаружил то, что рассчитывал найти, руководствуясь своими умозаключениями. И эта комната принадлежала именно тому лицу, что он и ожидал.

Проследив, чтобы в помещении все выглядело нетронутым, мистер Эллери Квин вернулся к себе, вымыл лицо и руки, поправил галстук, снова почистил одежду и с мечтательной улыбкой спустился по лестнице.

Застав миссис Гэнди и Майкла Скотта играющими в вист на веранде, Эллери усмехнулся про себя и направился в задние помещения нижнего этажа. Он нашел Айрис в просторной кухне поджаривающей на плите нечто, распространявшее довольно едкий запах. С разрумянившимися от жара щеками, в белом крахмальном фартуке она выглядела очаровательно.

— Ну, мистер Квин? — с беспокойством спросила девушка, отложив разливательную ложку и глядя на него серьезными, умоляющими глазами.

— Вы так сильно его любите? — печально вздохнул Эллери. — Счастливчик Роджер! Айрис, дитя мое, — как видите, я говорю по-отцовски, хотя испытываю при этом душевные муки, — мы прогрессируем. Могу сообщить вам, что перед молодым Лотарио[41] сейчас открываются более радужные перспективы, нежели этим утром.

— Вы имеете в виду, что он… О, мистер Квин!

Эллери сел на табурет, стянул засахаренное печенье с блюдца на столике, прожевал его, одобрительно улыбнулся и взял еще одно.

— Ваше? Великолепно! Вы истинная Лукреция![42] То есть я хотел сказать Пенелопа.[43] Если все образцы вашего кулинарного искусства находятся на таком уровне…

Внезапно девушка подбежала к ошеломленному Эллери, схватила его за руку и прижала ее к груди.

— О, мистер Квин, если бы вы только смогли… Я не осознавала, что так люблю его, пока он не попал в тюрьму! — Она вздрогнула. — Я сделаю все, что в моих силах…

Эллери быстро заморгал, ослабил воротничок, пытаясь выглядеть беспечным, и мягко высвободил руку.

— Ну-ну, дорогая, я не сомневаюсь, что вы готовы на все, но не стоит так вести себя со мной, а то я кажусь себе Господом Всемогущим. — Он потер лоб. — Теперь слушайте, красавица. Кое-что вы можете сделать.

— Все, что угодно! — Ее глаза сияли.

Эллери встал и начал мерить шагами безукоризненно чистый пол.

— Прав ли я в своем предположении, что ваш Сэмюэль Додд всей душой предан своему делу?

Девушка уставилась на него:

— Сэм Додд? Он очень серьезно относится к своей работе, если вы это имеете в виду.

— Так я и думал. Это все усложняет. — Эллери мрачно улыбнулся. — Как бы то ни было, мы должны смотреть в лицо фактам, верно? Моя дорогая юная богиня, сегодня вечером вам придется изо всех сил постараться соблазнить доктора Сэма Додда.

В черных глазах девушки сверкнул гнев.

— Мистер Квин!

— Не возмущайтесь, дитя мое, я не предлагаю ничего… э-э… предосудительного. Требуется еще одно печенье. — Он схватил два. — Вы можете заставить доктора повести вас этим вечером в кино? Его пребывание в доме осложняет положение, и я должен убрать его с пути, так как он способен вызвать полицию, чтобы меня остановить.

— Я могу заставить Сэма Додда сделать все, что захочу, — холодно произнесла «юная богиня», чьи щеки покинул румянец, — но не понимаю, почему я должна так поступать.

— Потому что я так говорю, — ответил Эллери, жуя очередное печенье. — Я собираюсь попрать его властные полномочия. Мне нужно сделать кое-что, а без официальных бумаг это будет незаконно, если не преступно. Додд мог бы помочь, но, если я разбираюсь в людях, он не станет этого делать, так что, если он останется в неведении, ни у него, ни у меня не будет ни пятнышка на совести.

Девушка посмотрела на Эллери, которому стало не по себе под ее спокойным взглядом.

— Это поможет Роджеру?

— Еще как! — горячо воскликнул Эллери.

— Тогда я согласна. — Внезапно Айрис опустила глаза и стала теребить фартук. — А теперь, пожалуйста, уйдите из моей кухни, мистер Эллери Квин. Мне нужно приготовить обед. И по-моему… — она метнулась к плите и схватила разливательную ложку, — вы просто чудо.

Мистер Эллери Квин покраснел и спешно удалился.

Открыв дверь на веранду, он увидел, что миссис Гэнди удалилась, а Скотт молча сидит рядом с отцом Энтони.

— Одни мужчины, — весело сказал Эллери. — А где миссис Гэнди? Между прочим, как она преодолевает эти ступеньки в инвалидном кресле?

— Никак. У нее комната на нижнем этаже, — ответил Скотт. — Ну, мистер Квин? — Его глаза были утомленными.

Отец Энтони взирал на Эллери с торжественным спокойствием.

Лицо Эллери внезапно помрачнело. Он сел в качалку, придвинув ее ближе к двум мужчинам.

— Отец, — обратился Эллери к старому священнику, — что-то говорит мне, что вы служите — честно служите — закону более высокому, чем человеческий.

Отец Энтони ответил не сразу:

— Я мало знаю о законе, мистер Квин. Я служу двум хозяевам — Христу и душам, за которые Он умер.

Эллери молча обдумал эти слова.

— Мистер Скотт, — снова заговорил он, — вы упомянули, что побывали в сражении при Белло. Значит, смерть вас не страшит.

Суровые глаза Майкла Скотта сверлили лицо Эллери.

— Мистер Квин, я видел, как моего лучшего друга разорвало пополам. Мне пришлось своими руками подбирать его кишки. Так что теперь меня ничем не испугаешь.

— Очень хорошо, — кивнул Эллери. — Арамис, Портос и — если мои претензии на эту роль не сочтут нескромными — д'Артаньян. Отец Энтони, мистер Скотт, — священник и отец Айрис не отрываясь смотрели на него, — вы поможете мне сегодня ночью вскрыть могилу?

Канун Дня святой Вальпургии[44] миновал несколько месяцев назад, но этой ночью ведьмы вовсю плясали под тусклой луной над темными холмами, завывая вместе с ветром над безмолвными могилами.

Мистер Эллери Квин ощущал непривычную радость от того, что рядом с ним находятся двое спутников. Кладбище, окруженное железной оградой и старыми деревьями, находилось на окраине Корсики. Холодный ветер свистел над головами. Надгробья поблескивали на склоне холма, подобно скелетам. Черная туча закрыла половину луны, и деревья беспокойно зашумели. Представить себе пляску ведьм было совсем нетрудно.

Они шли молча, инстинктивно стараясь держаться вместе. Отец Энтони храбро шагал впереди, навстречу ветру, развевающему его облачение. Лицо его было серьезным и печальным, но абсолютно спокойным. Эллери и Майкл Скотт следовали за ним, сгибаясь под весом лопат, кирок, веревок и объемистого узла. Эти трое были единственными живыми существами на покрытом шевелящимися тенями склоне холма.

Могилу Макгаверна они обнаружили в девственной почве, немного в стороне от основной группы надгробий. Это было одинокое место высоко на холме. Только палка, воткнутая в еще сырую землю, указывала на лежащее в ней тело. Молча и с напряженными лицами двое мужчин принялись работать кирками, покуда отец Энтони охранял их. Наверху светила луна, время от времени скрываясь за тучей.

Когда земля стала более мягкой, они отбросили кирки и взялись за лопаты. Оба набросили старые рабочие халаты поверх одежды.

— Теперь я знаю, какое чувство испытывают кладбищенские воры, — пробормотал Эллери, сделав краткую передышку возле кучи земли, возвышавшейся у могилы. — Очень рад, что вы пошли с нами, отец, а то у меня чрезмерно развито воображение.

— Вам нечего бояться, сын мой, — с горечью промолвил старый священник. — Здесь только мертвецы.

Эллери поежился.

— Давайте лучше работать, — проворчал Скотт.

Наконец их лопаты ударились о дерево.

Как им это удалось, Эллери никогда не мог точно припомнить. Работа была титанической, и задолго до ее окончания он весь покрылся потом, жалившим кожу на холодном ветру. Эллери ощущал себя призраком из ночного кошмара. Скотт демонстрировал чудеса трудоспособности, покуда Эллери пыхтел рядом с ним, а отец Энтони печально наблюдал за обоими. Наконец Эллери осознал, что тянет за два каната с одной стороны могилы, а старый Скотт напротив него тянет за два других конца. Что-то длинное, тяжелое и покрытое черным начало медленно подниматься из глубины, покачиваясь, словно живое существо. Последний рывок — и оно ударилось о землю, перевернувшись, к ужасу Эллери, который опустился наземь и полез за сигаретой.

— Мне… нужно… передохнуть… — с трудом вымолвил он.

Скотт спокойно оперся на лопату. Отец Энтони, подойдя к сосновому гробу, перевернул его в нужное положение непривыкшими к физическому труду руками и начал приподнимать крышку.

Эллери ошарашенно наблюдал за стариком, затем внезапно вскочил, отшвырнул сигарету, обругал себя сквозь зубы и выхватил кирку из рук священника. Одно резкое движение — и крышка со скрипом поднялась.

Стиснув зубы, Скотт шагнул вперед, натянул полотняные рукавицы и склонился над мертвецом. Отец Энтони отошел, устало закрыв глаза. Эллери, развязав узел, который тащил всю дорогу от Джесмин-стрит, извлек громоздкую фотокамеру на треноге и стал с ней возиться.

— Оно здесь, мистер Скотт? — прохрипел он.

— Здесь, мистер Квин, — спокойно ответил здоровяк.

— Только одно?

— Только одно.

— Переверните его. — Через несколько секунд он снова спросил: — И здесь тоже?

— Да, — отозвался Скотт.

— Только одно?

— Да.

— Там, где я предполагал?

— Да.

Эллери поднял высоко над головой какой-то предмет, другой рукой направив объектив на то, что лежало в испачканном землей гробу, и конвульсивно сжал кулак. Голубая вспышка осветила склон холма, подобно пламени чистилища.

Сделав паузу в своих трудах, Эллери оперся на лопату.

— Позвольте рассказать вам историю, — заговорил он.

Майкл Скотт продолжал работать — его широкая спина вздрагивала от напряжения. Отец Энтони сел у вновь завязанного узла с фотокамерой, поддерживая ладонями старческое лицо.

— Позвольте рассказать вам историю, — повторил Эллери, — о необычайно умном плане, которому воспрепятствовало… Можно сказать, отец, что тут вмешался сам Господь.

Когда я узнал, что комод в комнате Макгаверна был передвинут на новое место, очевидно во время убийства, я решил, что, по всей вероятности, это сделал преступник. Значит, у него должна была иметься на то причина. Отодвинув комод, я обнаружил на стене позади него, на расстоянии около фута от стенной панели, маленькую круглую вмятину в штукатурке. Вмятина и стоящий перед ней комод находились на одной прямой линии с плетеным стулом, стоящим лицом к двери, на котором предположительно сидел Макгаверн, когда был застрелен, и дверным проемом, где, должно быть, стоял убийца, нажимая на спуск. Совпадение? Это казалось невероятным.

Я сразу же понял, что такую вмятину могла проделать пуля — пуля на излете, так как углубление было небольшим. Также было очевидно, что, поскольку убийца стоял, а жертва сидела — при этом сердце прострелили навылет, — при нисходящей линии огня вмятина в стене в нескольких ярдах от стула должна была находиться именно там, где я ее обнаружил.

Комья земли гулко стучали по гробу.

— К тому же являлось несомненным, — продолжал Эллери, сжимая лопату, — что если пуля, ударившая на излете в стену, была той, что прошла сквозь тело Макгаверна, то в плетеной спинке его стула должна быть дырочка. Я тщательно осмотрел стул — в нем не было пулевого отверстия. Следовательно, пуля, проделавшая углубление в стене, возможно, не проходила сквозь тело Макгаверна — иными словами, в бурную грозовую ночь было сделано два выстрела, и одна пуля застряла в теле, а другая попала в стену. Однако нигде не упоминалось о находке в комнате второй пули, несмотря на единодушные утверждения, что помещение тщательно обыскали. Быть может, убийца забрал с собой вторую пулю, когда передвигал комод, чтобы скрыть вмятину? — Эллери сделал паузу и мрачно посмотрел на наполняющуюся землей могилу. — Но зачем убийце забирать эту пулю и оставлять другую, более опасную для него, в теле жертвы? Это бессмысленно. Единственная возможная альтернатива: двух пуль не существовало вовсе — выстрел был только один.

Тени пляшущих ведьм трепетали на склоне холма.

— Я стал работать над этой теорией, — снова заговорил Эллери. — Если была выпущена только одна пуля, значит, она убила Макгаверна, пройдя навылет сквозь сердце, пробив плетеную спинку стула, ударившись в стену там, где я нашел вмятину, и упав на пол внизу. Тогда почему же в стуле Макгаверна не оказалось пулевого отверстия? Такое могло произойти лишь в том случае, если это не был стул Макгаверна. Если убийца передвинул комод, дабы скрыть, что пуля прошла через тело навылет, то почему он не мог и поменять стулья? Все ваши комнаты, мистер Скотт, меблированы одинаково — преступнику ничего не стоило перенести стул Макгаверна в свою комнату, а свой стул в комнату Макгаверна. Подтверждением моих выводов могла послужить находка плетеного стула с дырочкой в том месте спинки, где пуля должна была ее проделать, пройдя навылет сквозь сердце сидящего на стуле. И я нашел такой стул в комнате одного из живущих в вашем доме, мистер Скотт.

Могила была почти зарыта — сбоку осталась лишь маленькая кучка земли. Отец Энтони с беспокойством наблюдал за своим другом, работавшим лопатой. Черная туча вновь закрыла луну, и они опять оказались в темноте.

— Почему же, — продолжал Эллери, — убийце понадобилось скрыть тот факт, что пуля прошла навылет? Только по одной причине: он не хотел, чтобы пулю нашли и обследовали. Однако пуля была найдена и обследована. — Край луны опять появился из-за облака. — Значит, найденная пуля была не той!

Работа наконец завершилась — круглый и гладкий могильный холм вырисовывался в лунном свете. Отец Энтони подобрал деревянную палку и воткнул ее на прежнее место. Майкл Скотт выпрямился в полный рост, вытирая лоб.

— Не той? — хрипло переспросил он.

— Да, не той. Ибо к чему привела находка этой пули? К обвинению Роджера Боуэна в убийстве, так как она была выпущена из его пистолета 38-го калибра. Но если это была не та пуля, значит, Боуэна оклеветал тот, кто, будучи не в состоянии завладеть его пистолетом вследствие чуткого сна Боуэна, смог после убийства заменить пулю, действительно прикончившую Макгаверна! — Эллери постепенно повышал голос. — Пуля из оружия убийцы, естественно, не имела специфических следов пистолета Боуэна. Если бы преступник позволил найти собственную пулю, экспертиза показала бы, что она выпущена не из пистолета Боуэна, и подтасовка бы не удалась. Поэтому убийце пришлось забрать смертоносную пулю, скрыть вмятину в стене и поменять плетеные стулья.

— Но почему этот дурак не оставил стул на месте и не позволил обнаружить вмятину? — сдавленным голосом осведомился Скотт. — Почему он попросту не забрал свою пулю и не бросил вместо нее на пол пулю Боуэна? Сделать это было бы легче всего. Тогда бы ему было незачем скрывать, что пуля прошла навылет.

— Хороший вопрос, — одобрил Эллери. — В самом деле, почему? Если преступник этого не сделал, значит, он не мог так поступить. Во время убийства при нем не было пули, украденной у Боуэна, — он оставил ее там, откуда не мог забрать в нужный момент.

— Выходит, убийца не ожидал, что пуля пройдет навылет! — воскликнул Скотт, размахивая ручищами, тени от которых мелькали на могиле Макгаверна. — И ему пришлось заменить свою пулю пулей Боуэна после убийства, после полицейского обследования, после…

— Вот именно. Дело в том…

Эллери не договорил. Призрак в белом мчался к ним вверх по склону холма. Отец Энтони поднялся, а Эллери сжал рукоятку лопаты.

— Айрис! — хрипло вскрикнул Майкл Скотт.

Девушка бросилась к Эллери.

— Они идут сюда, мистер Квин! — задыхаясь, вымолвила она. — Они узнали… Кто-то видел вас, папу и отца Энтони, направляющихся сюда с лопатами… Прингл пошел за Сэмом Доддом, а я побежала к вам…

— Спасибо, Айрис, — мягко произнес Эллери. — К вашим многочисленным добродетелям принадлежит и смелость. — Он не делал попытки скрыться.

— Давайте сматываться, — пробормотал Майкл Скотт. — Я не хочу, чтобы…

— Разве преступление — искать общения с покойными? — осведомился Эллери. — Нет, я подожду.

Появились две точки, ставшие танцующими куклами, которые, постепенно увеличиваясь в размере, карабкались по склону. Впереди двигался широкоплечий мужчина, в его руке что-то поблескивало. За ним семенил маленький бледнолицый человечек.

— Майкл! — рявкнул шеф Прингл, размахивая револьвером. — Отец Энтони! Квин! Какого черта вы этим занимаетесь? Вы что, совсем из ума выжили? Раскапывать могилы!

— Слава богу! — пропыхтел коронер. — Мы не опоздали. Они еще не раскопали… — Он с облегчением смотрел на могильный холм и лежащие рядом инструменты. — Вы знаете, мистер Квин, что это противозаконно…

— Шеф Прингл, — с сожалением промолвил Эллери, шагнув вперед и устремив серые глаза на коронера, — арестуйте этого человека за преднамеренное убийство Макгаверна и попытку оклеветать Роджера Боуэна.

Веранду окутывал сумрак — луна давно зашла, и вся Корсика спала; темноту нарушали только белое платье Айрис и красноватые огоньки в трубке Майкла Скотта.

— Сэм Додд! — бормотал он. — Я ведь знал его, как…

Айрис со стоном вцепилась в руку отца Энтони, сидящего в качалке рядом с ней.

— Убийцей не мог быть никто, кроме Додда, — устало заговорил Эллери, положив ноги на перила. — Вы попали в точку, мистер Скотт, когда сказали, что преступнику пришлось заменить пулю позже, так как он не ожидал, что прострелит Макгаверна навылет. А кто мог бы подменить пулю, если бы она осталась в теле жертвы, как рассчитывал убийца? Только Додд — коронер, который производит вскрытие, обязательное после убийства. Кто мог сохранить в тайне тот факт, что пуля прошла через тело Макгаверна навылет? Только Додд — владелец похоронного бюро, готовящий тело к погребению. Кто заявил, что пуля была внутри тела? Только Додд, делавший вскрытие, но, если он невиновен, зачем ему лгать? Кто представил пулю Боуэна в качестве улики? Только Додд, заявивший, что извлек ее из сердца покойного. — Айрис тихо всхлипнула. — Были ли этому подтверждения? Сколько угодно! Додд жил в этом доме и, следовательно, имел доступ в комнату Макгаверна той ночью. Додд «обнаружил» труп и, следовательно, мог проделать все необходимое без помех. Додд в качестве коронера установил время смерти — он мог назвать чуть более позднее время, чем было в действительности, прибавив промежуток, в течение которого он двигал комод и менял стулья. Додд, по его собственному признанию, часто охотился на кроликов вместе с Роджером Боуэном — таким образом, он легко мог обзавестись использованной пулей из пистолета Боуэна, когда тот промазал. Додд, будучи коронером, обладал профессиональными знаниями, позволившими подумать о следах на пуле, и имел микроскоп для проверки этих следов… Потом я заполучил доказательство. В комнате Додда я обнаружил плетеный стул с дырой в спинке. А самое важное, я знал, что если после эксгумации в теле Макгаверна окажется пулевая рана в груди и выходное отверстие в спине, то будет полностью доказано, что Додд лгал в своем официальном рапорте и что моя цепь умозаключений абсолютно верна. Мы раскопали тело и обнаружили выходное отверстие. Мои фотографии отправят Додда на электрический стул.

— И на суд Божий, сын мой, — тихо произнес в темноте отец Энтони.

Эллери вздохнул:

— Предпочитаю думать, что это Провидение заставило пулю пронзить тело Макгаверна навылет. Если бы она застряла у него в сердце, на что Додд имел все основания рассчитывать, то не было бы ни вмятины в стене, ни дырки в стуле, а следовательно, и причины эксгумировать труп. Додд предъявил бы после вскрытия пулю Боуэна, и для бедного юноши из этого не вышло бы ничего хорошего.

— Но Сэм Додд! — воскликнула Айрис, закрыв лицо руками. — Я знаю его с тех пор, когда была маленькой девочкой! Он всегда был таким спокойным и мягким…

Эллери поднялся, и его ботинки заскрипели по полу веранды. Наклонившись, он приподнял подбородок девушки и с тоской глянул в ее едва видимое в темноте лицо.

— Красота, подобная вашей, опасный дар, моя дорогая. Ваш спокойный и мягкий Сэм Додд убил Макгаверна, чтобы избавиться от одного соперника, и ложно обвинил в убийстве Боуэна, чтобы освободиться от другого.

— Соперника? — ахнула Айрис.

— Черт возьми! — буркнул Скотт.

— Ваши глаза зорки, сын мой, — прошептал отец Энтони.

— Надежда не имеет возраста, — тихо произнес Эллери. — Сэм Додд любил вас.

ПОРТСИГАР ИЗ ТИКОВОГО ДЕРЕВА

Уютная, пахнущая кожей и деревом гостиная квартиры Квинов на Западной Восемьдесят седьмой улице Нью-Йорка видела и более странных посетителей, чем мистер Симен Картер, однако едва ли кто-нибудь из них пребывал в подобном душевном смятении.

— Право же, мистер Картер, — весело промолвил Эллери, протягивая длинные ноги поближе к камину, — вас неверно информировали. Профессиональный детектив в нашей семье вовсе не я, а мой отец. Официально я имею не больше прав расследовать преступление, чем вы.

— Но в этом же все дело, мистер Квин! — прохрипел Картер, выпучив порфировые глаза. — Мы хотим не полицейского, а неофициального совета. Нам нужны вы, мистер Квин, чтобы разобраться в истории с этими дьявольскими кражами, так сказать, sub rosa,[45] иначе я бы не пришел сюда. «Готический герб» не может допустить огласки, мой дорогой мистер Квин. Наше предприятие обслуживает только значительных лиц…

— Фи, мистер Картер, — прервал Эллери, лениво попыхивая сигаретой. — Вам лучше обратиться в полицию. У вас произошло пять краж драгоценностей за несколько месяцев — у разных постояльцев и на разных этажах. Последняя из этих краж случилась два дня назад — исчезло бриллиантовое ожерелье из стенного сейфа в спальне миссис Мэллори, инвалида и одной из ваших старейших постояльцев…

— Миссис Мэллори! — Картер вздрогнул. — Старуха устроила истерику, мистер Квин. Она настаивает на том, чтобы сообщить полиции и в страховую компанию. Мы просто не знаем, что делать.

— Мне кажется, — заметил Эллери, разглядывая дрожащие щеки собеседника, — вы избежите неприятностей, мистер Картер, если сразу же обратитесь за помощью к официальным лицам. По-моему, вы поднимаете много шума из ничего.

Зазвонил телефон, и Джуна — вездесущий прислуга в доме Квинов — скользнул в спальню, чтобы взять трубку. Почти сразу же он просунул в гостиную смышленую цыганскую мордочку:

— Это вас, мистер Эллери. Звонит папа Квин, и он нервничает.

— Извините, — быстро сказал Эллери и направился в спальню.

Когда он вернулся, лицо его уже утратило веселое выражение, а вместо старого халата на нем была одежда для улицы.

— Несомненно, вы с интересом узнаете, мистер Картер, — заговорил он, — что жизнь в очередной раз оказалась причудливее вымысла. Меня пригласили лицезреть поразительное совпадение. На каком этаже, вы сказали, находятся апартаменты миссис Мэллори?

Мистер Симен Картер задрожал, как вулкан перед извержением; его маленькие глазки стали стеклянными.

— Господи! — прохрипел он, с трудом поднимаясь. — Что случилось теперь? Миссис Мэллори занимает апартаменты на шестнадцатом этаже…

— Счастлив это слышать. Ну, мистер Картер, ваши похвальные усилия не допустить огласки потерпели неудачу, зато вы заручились моими скромными услугами. Мы en route[46] на место преступления более серьезного, нежели кража. Мой отец, инспектор Квин, сообщил мне, что в апартаментах «Н» на шестнадцатом этаже «Готического герба» обнаружен труп.

Скоростной лифт поднял Эллери и администратора гостиницы на шестнадцатый этаж. Центральный коридор разделял западный пополам — в дальнем его конце виднелись бронзовые двери лифта восточного коридора. Картер, чье круглое туловище дрожало, как студень, подошел с правой стороны к двери, у которой стоял насвистывающий детектив. Дверь с позолоченной буквой «Н» была закрыта. Картер открыл ее, и они вошли в маленькую прихожую.

Через открытую дверь виднелась большая комната, наполненная людьми. Эллери прошмыгнул мимо полицейского в форме, кивнул отцу, маленькому человечку, похожему на птичку с серыми перьями и блестящими смышлеными глазками, и уставился на неподвижную фигуру в кресле рядом с маленьким столиком в центре комнаты.

— Задушен?

— Да, — ответил инспектор Квин. — А кто это с тобой, Эллери?

— Мистер Симен Картер, администратор отеля.

Блуждая взглядом по комнате, Эллери объяснил цель визита Картера к нему.

— Картер, кто этот мертвец? — осведомился инспектор. — Здесь его вроде бы никто не знает.

Администратор переминался с одной слоновьей ноги на другую.

— А разве это не мистер Лаббок? — промямлил он.

Щеголеватый молодой человек в визитке с бутоньеркой неуверенно кашлянул. Все повернулись к нему.

— Это не Лаббок, мистер Картер, — пролепетал он. — Хотя со спины выглядит похожим. — Его губы побелели от страха.

— Фуллис, мой помощник, — сказал администратор. — Господи, Фуллис, вы правы!

Он обошел вокруг кресла, чтобы лучше видеть труп.

В комнату быстро вошел высокий румяный мужчина с черным саквояжем в руке. Картер назвал его доктором Юстасом. Поставив саквояж возле кресла, отельный врач приступил к осмотру мертвеца.

Эллери отвел отца в сторону.

— Что-нибудь выяснили? — тихо спросил он.

Инспектор взял солидную понюшку табака.

— Ничего. Полная тайна. Труп случайно обнаружили около часа назад. Женщина из апартаментов «С» с другой стороны центрального коридора пришла сюда повидать Джона Лаббока, который живет один в этом двухкомнатном номере. По крайней мере, так она говорит. — Он слегка махнул головой в сторону платиновой блондинки, одиноко сидевшей в другом конце комнаты под охраной полицейского; слезы изрядно подпортили ее тщательно наложенный макияж. — Это Билли Хармс — инженю из дурацкой комедии в Римском театре. Мне удалось вытянуть из нее, что она пару месяцев была подружкой Лаббока, а из горничной — хвала Богу за существование горничных! — что они с Лаббоком поссорились несколько недель назад. Кажется, он перестал оплачивать ей проживание в отеле, а богатого «дядюшку» сейчас, как я понимаю, найти не так легко.

— Очаровательная компания, — заметил Эллери. — Ну?

— Билли Хармс вошла в эту комнату, — горела только настольная лампа, — подумала, что этот тип спит, встряхнула его и увидела, что это не Лаббок и что он мертв… В общем, старая история. Она завизжала, и сбежались соседи. — Эллери увидел пять человек, толпившихся невдалеке от стула Билли Хармс. — Все они живут на этом этаже. Пожилая пара — мистер и миссис Оркинс, апартаменты «А» через коридор. Мрачный субъект рядом с Оркинсами — ювелир Бенджамин Шлей, апартаменты «В». Двое других — мистер и миссис Форрестер из апартаментов «D», соседних с комнатами Билли Хармс, — у мужа какая-то непыльная работа в городе.

— А из них ты смог что-нибудь вытянуть?

— Практически ничего. — Инспектор прикусил кончик седого уса. — Лаббок ушел утром, и с тех пор его не видели. Вроде бы он светский человек и пользуется успехом у дам. Одна из горничных дала понять, что он флиртовал и с миссис Форрестер — как видишь, она довольно хорошенькая. Но с остальными как будто он никак не связан. — Старик пожал плечами. — Я уже прозондировал почву — у Лаббока нет никакого бизнеса, и никто вроде бы не знает об источниках его дохода. Как бы то ни было, сейчас нас интересует не Лаббок, хотя мы и пытаемся его разыскать. Я поручил это Хэгстрому. Но никто из служащих здесь не может опознать убитого. Они говорят, что никогда раньше его не видели, а при нем нет ничего, позволяющего определить, кто он.

Доктор Юстас поднялся и подал знак инспектору. Квины вернулись к креслу.

— Что скажете, доктор? — спросил инспектор.

— Задушен сзади, — ответил врач, — чуть более часа назад. Это все, что я могу сообщить, сэр.

— Да, существенная помощь…

Эллери подошел к столику возле кресла с мертвецом, на котором лежало содержимое его одежды — старый дешевый бумажник с пятьюдесятью семью долларами и несколькими монетами, маленький пистолет, ключ от автоматического замка, вечерняя нью-йоркская газета, скомканная программка Римского театра, датированная сегодняшним днем, два грязных носовых платка, новая картонка спичек с печатью «Готического герба», зеленая пачка сигарет с оторванной голубой печатью и половиной фольги. В пачке было только четыре сигареты, хотя по виду она была новой.

В общем, урожай выглядел весьма скудным.

Эллери подобрал маленький ключ.

— Его удалось идентифицировать? — спросил он инспектора.

— Да. Ключ от этих апартаментов.

— Дубликат?

Мистер Симен Картер дрожащими пальцами взял ключ у Эллери, повертел его и вернул.

— Это не дубликат, а оригинал, мистер Квин, — проскрипел он.

Эллери бросил ключ на стол, шаря взглядом вокруг. Заметив маленькую металлическую корзину для бумаг, он вытащил ее из-под столика. В ней ничего не было, кроме шарика из фольги и голубой бумаги, а также скомканной целлофановой обертки. Эллери тотчас же стал примерять свои находки к пачке сигарет — разгладив серебристо-голубой шарик, он убедился, что обрывки фольги и голубая печать точно подходят к верху пачки.

Инспектор улыбнулся, глядя на него:

— Не возбуждайся по пустякам, сынок. Он вошел с улицы около полутора часов назад, купил внизу пачку сигарет и спички, а потом поднялся. Лифтер выпустил его на этом этаже, и больше его никто не видел.

— Кроме его убийцы, — нахмурившись, парировал Эллери. — И все же… Ты заглядывал в эту пачку, папа?

— Нет. А что?

— Если бы ты это сделал, то увидел бы, что здесь всего четыре сигареты. И это, по-моему, весьма многозначительный факт.

Больше он ничего не сказал и начал лениво бродить по комнате. В обстановке просторного помещения ощущались богатство и дилетантизм. Однако Эллери в данный момент интересовал не интерьер жилища Джона Лаббока — он искал пепельницу. Несколько штук различных размеров и формы стояли тут и там, но все они были абсолютно чистыми. Эллери устремил взгляд на пол, но тут же поднял его, словно не найдя того, чего искал.

— Это вход в спальню? — спросил он, указывая на дверь в юго-восточном углу комнаты.

Инспектор кивнул, а Эллери пересек помещение и скрылся за дверью.

Одновременно с его уходом в гостиной появилась группа вновь прибывших: полицейский фотограф, дактилоскопист и ассистент главного медэксперта округа Нью-Йорк. До Эллери донеслись звуки, сопровождающие магниевые вспышки, и ворчливый голос инспектора, вновь приступившего к опросу обитателей шестнадцатого этажа.

Эллери окинул взглядом спальню. Кровать с балдахином украшали шелковые кисточки; на полу лежал китайский ковер; мебель и обилие безделушек неприятно резанули его не привыкшие к роскоши глаза. В поисках выхода Эллери обнаружил три двери: одна, через которую он только что вошел, вела в гостиную; другая, в правой стене, — в западный коридор. Эллери подергал ручку третьей двери в левой стене — она была заперта, но в замке торчал ключ. Отперев дверь, он очутился в лишенной мебели комнате, архитектурно идентичной спальне Лаббока. Дальнейшее обследование позволило найти примыкающие к ней пустые гостиную и прихожую. Очевидно, это были апартаменты «G», судя по всему, не занятые. Все двери, ведущие в эти апартаменты, не были заперты.

Вздохнув, Эллери вернулся в спальню Лаббока и повернул ключ в замке, оставив его там. Повинуясь импульсу, он вынул носовой платок и тщательно вытер ручку. Подойдя к гардеробу, Эллери начал рыться в карманах развешанной в нем одежды — пальто, костюмы и шляпы были представлены во множестве. Обыск носил странный характер — казалось, Эллери интересуют только крошки. Вывернув карманы, он обследовал все складки и швы в ткани.

— Ни крупицы табака, — пробормотал Эллери. — Но что, черт возьми, это может значить?

Приведя одежду в порядок, Эллери закрыл шкаф, вышел в западный коридор и поспешил к входной двери апартаментов Лаббока. Проходя мимо лифтов, Эллери увидел фотографа, дактилоскописта, сержанта Вели и мрачную долговязую фигуру доктора Праути, увлеченных дружеской беседой.

Кивнув все еще насвистывающему детективу, который дежурил у апартаментов «Н», Эллери вошел в прихожую и повторил странную процедуру осмотра карманов всей одежды, висящей в стенном шкафу. Судя по выражению его лица, поиски оказались бесплодными.

Повышенные голоса из гостиной заставили его захлопнуть дверцу шкафа.

— Вам лучше взять себя в руки, мистер Лаббок, — послышался голос инспектора.

Эллери быстро шагнул в гостиную. Соседи ушли или были отправлены в свои апартаменты под охраной. Из первоначальных участников драмы присутствовали только мистер Симен Картер и доктор Юстас. Вместе с ними в комнате находился вновь прибывший — маленький и стройный щеголеватый мужчина с впалыми щеками, рыжеватыми волосами и голубыми глазами. Он стоял, глядя на мертвеца, и его гладко выбритый подбородок нелепо вздрагивал.

— Кто это? — осведомился Эллери.

Незнакомец бросил на него бессмысленный взгляд и снова уставился на труп.

— Мистер Джон Лаббок, — представил его инспектор, — живущий в этих апартаментах. Он только что узнал о случившемся — его привел Хэгстром. А мы идентифицировали парня в кресле.

Эллери внимательно изучал лицо Джона Лаббока.

— Убитый — ваш родственник, мистер Лаббок? Между вами есть явное сходство.

— Да, — придя в себя, хрипло ответил Лаббок. — Он мой… был моим братом. Я… он приехал в Нью-Йорк сегодня утром из Гватемалы — мой брат был инженером, и мы не виделись три года. Он нашел меня в одном из клубов. У меня было свидание, поэтому я дал ему ключ от моих апартаментов, а он сказал, что пойдет на дневной спектакль и встретится со мной здесь позднее. И вот я застаю его… — Лаббок расправил плечи; его голубые глаза наконец приобрели осмысленное выражение. — Это выше моего понимания.

— У вашего брата были какие-нибудь враги, мистер Лаббок? — спросил инспектор.

Человек с рыжеватыми волосами вцепился в край стола.

— Не знаю, — беспомощно ответил он. — Харри никогда не писал мне… ни о чем подобном.

— Мистер Лаббок, — заговорил Эллери, — я хочу, чтобы вы осмотрели эти вещи на столе. Это содержимое карманов вашего брата. Здесь чего-нибудь недостает?

Лаббок посмотрел на стол и покачал головой:

— Право, не знаю.

Эллери притронулся к его руке.

— Вы уверены, что не исчез его портсигар?

Лаббок вздрогнул, и в его глазах появилось нечто похожее на любопытство. Что касается инспектора, то он окаменел от изумления.

— Портсигар? Что еще за история с портсигаром, Эллери? Мы не находили никакого портсигара!

— Вот именно, — сказал Эллери. — Ну, мистер Лаббок?

Лаббок облизнул пересохшие губы.

— Теперь, когда вы об этом упомянули… я могу ответить утвердительно, — с трудом произнес он. — Хотя не представляю, как вы это узнали… Я ведь сам об этом забыл! Уезжая три года назад в Центральную Америку, Харри показал мне два одинаковых портсигара. Вот таких. — Лаббок пошарил во внутреннем кармане пиджака и вытащил узкую черную коробочку, украшенную замысловатыми серебряными узорами в восточном стиле. Одного кусочка серебра в желобке не хватало.

Эллери открыл коробочку, в которой лежало полдюжины сигарет, возбужденно сверкая глазами. Будучи завзятым курильщиком, он испытывал страсть к портсигарам.

— Друг Харри, — устало продолжал Лаббок, — прислал их ему из Бангкока. Как вам известно, самые прекрасные изделия из тикового дерева приходят из Индокитая. Харри отдал один портсигар мне, и с тех пор он находится у меня. Но как вы узнали, мистер Квин…

Эллери щелкнул крышкой и, улыбаясь, вернул портсигар Лаббоку.

— Все знать — наша профессия, хотя в моих знаниях нет ничего таинственного.

Лаббок осторожно, словно сокровище, вернул портсигар во внутренний карман, когда в прихожей послышались голоса и в комнату вошли двое мужчин в белых халатах. Инспектор кивнул, пришедшие разложили носилки, бесцеремонно бросили на них мертвеца, накрыли его простыней и удалились, неся свой груз с таким видом, словно это был кусок говяжьей туши. Джон Лаббок снова ухватился за край стола; его лицо побледнело еще сильнее, он вздохнул, икнул и начал оседать на пол.

— Эй! Юстас, док Праути, кто-нибудь! Быстро! — закричал инспектор.

Он и Эллери бросились вперед и подхватили теряющего сознание человека. Доктор Юстас открыл свой саквояж, доктор Праути вбежал следом за ним.

— Мне было слишком тяжело видеть, как они уносят… бедного Харри, — пробормотал Лаббок. — Дайте мне успокоительное…

Доктор Праути кивнул и снова вышел. Доктор Юстас извлек пузырек и сунул его под нос Лаббоку. Его ноздри дрогнули, а на губах мелькнула слабая улыбка.

— Вот, — сказал Эллери, доставая собственный портсигар. — Закуривайте — это успокоит ваши нервы.

Но Лаббок покачал головой и оттолкнул портсигар.

— Со мной все в порядке. — Он попытался выпрямиться. — Простите.

Эллери повернулся к администратору Картеру, который стоял у стола с видом слепого носорога; его лицо было покрыто каплями пота.

— Пожалуйста, пришлите горничную, которая убирает эти апартаменты, мистер Картер. Сразу же.

Толстяк кивнул и вышел из гостиной так быстро, как только позволяли его неуклюжие ноги. Вошедший сержант Вели покосился на него с отвращением. Эллери посмотрел на отца и кивнул в сторону прихожей.

— Оставайтесь здесь и отдохните немного, мистер Лаббок, — сказал старик. — Мы скоро вернемся.

Эллери и инспектор вышли в прихожую, и Эллери осторожно закрыл дверь в гостиную.

— В чем дело теперь? — проворчал инспектор.

Эллери улыбнулся:

— Погоди.

Заложив руки за спину, он начал шагать взад-вперед. Маленькая негритянка в черном вбежала в прихожую — ее лицо от страха приобрело фиолетовый оттенок.

— Вы постоянно убираете эти апартаменты? — обратился к ней Эллери.

— Да, сэр!

— Этим утром вы делали уборку, как обычно?

— Да, сэр!

— В пепельницах был пепел?

— Нет, сэр! Он бывает в апартаментах мистера Лаббока, только когда у него гости.

— Вы в этом уверены?

— Клянусь Богом, сэр!

Девушка быстро удалилась.

— Будь я проклят! — воскликнул инспектор.

Сбросив маску безразличия, Эллери схватил отца за рукав:

— Показания горничной — это все, в чем мы нуждались. Ситуация весьма деликатная, почтенный родитель. Слушай меня внимательно. Пачка сигарет из кармана Харри Лаббока была абсолютно свежей. То, что он купил ее перед тем, как подняться сюда, подтверждали подходящие к ней кусочек фольги и голубая печать из мусорной корзины, целлофановая обертка и состояние самой пачки. Харри Лаббок поднялся в апартаменты, чтобы подождать здесь брата. Он сидел в кресле спиной к двери в прихожую, не курил — нигде нет ни пепла, ни окурков. Все же, несмотря на то что пачка новая, мы нашли внутри только четыре сигареты. В пачке должно быть двадцать штук — что же стало с остальными шестнадцатью? Вариант первый: убийца забрал их с собой, вынув из пачки. Психологически это совершенно неправдоподобно — не могу представить убийцу, берущего сигареты из пачки жертвы. Вариант второй: Харри Лаббок сам открыл пачку перед приходом убийцы, чтобы наполнить портсигар. Это объясняло бы странное количество исчезнувших сигарет — ведь многие портсигары рассчитаны именно на шестнадцать штук. Я был убежден, что шестнадцать пропавших сигарет положены инженером Лаббоком в его портсигар. Но где сам портсигар? Так как он исчез, очевидно, убийца взял его с собой. — Инспектор немного подумал и кивнул. — Отлично! Сами сигареты, будучи абсолютно новыми, не могли быть объектом кражи. Значит, этим объектом был портсигар!

Инспектор Квин скривил губы:

— С какой стати? В этой тоненькой коробочке не могло быть ни скрытой пружины, ни тайника…

— Не знаю, с какой стати, папа. Не имею ни малейшего понятия. Но это так. Теперь, что касается Джона Лаббока. Тут есть три психологических указания. Я представлю их тебе как можно более наглядно. Согласно рассказу горничной, в этих апартаментах никогда не бывало пепла, за исключением тех случаев, когда приходили гости. Признак некурящего хозяина? Oui, papa.[47] Джон Лаббок в полуобморочном состоянии требует успокоительное и отказывается от сигареты, которую я ему предлагаю. Признак некурящего? Безусловно — в момент эмоционального стресса курильщик инстинктивно тянется к табаку; он лучше всякого лекарства успокаивает его нервы. Наконец, отсутствие хотя бы одной крупицы табака во всех карманах одежды, висящей в шкафах Джона Лаббока. Ты когда-нибудь обследовал мои карманы? Там во всех складках можно обнаружить следы табака. Является ли его отсутствие в карманах Джона Лаббока третьим признаком некурящего? Отвечай сам.

— Ладно — Лаббок не курит, — согласился инспектор. — Тогда почему он носит портсигар с сигаретами?

— Вот именно! — воскликнул Эллери. — Мы пришли к выводу, что у убитого, по-видимому, украли портсигар. Коль скоро Джон Лаббок не курит и носит портсигар, логично предположить, что он показал нам портсигар убитого брата!

— И это делает его убийцей Харри Лаббока, — пробормотал инспектор. — Но в портсигаре было не шестнадцать, а всего шесть сигарет, Эл, и притом другого сорта.

— Естественно, наш друг должен был бы выбросить сигареты, купленные братом, и заменить их не только другим количеством, но и другим сортом. Я не утверждаю, что этот вывод бесспорен. Но в настоящий момент все указывает на Джона Лаббока. Если он убил своего брата, значит, его история о двух портсигарах спешно придумана, чтобы объяснить наличие у него тикового портсигара, который могли обнаружить при обыске.

Квины быстро обернулись на стук в дверь прихожей. Но это оказался всего лишь доктор Юстас, который вошел, закрыв за собой дверь в гостиную.

— Простите, что побеспокоил вас, — извинился он ворчливым тоном, — но я должен повидать других моих пациентов.

— Лучше оставайтесь поблизости, доктор, — мрачно сказал инспектор. — Мы только что решили отвезти Лаббока в Главное управление для небольшой беседы, и ваши показания нам тоже понадобятся.

— Лаббока? — Доктор Юстас уставился на них, затем пожал плечами. — Ну, полагаю, это не мое дело. Я буду в своем кабинете в мансардном этаже, а если выйду, то оставлю сообщение. Всегда к вашим услугам, инспектор.

Он вышел, неплотно закрыв дверь.

— Не пугай его, — посоветовал Эллери, когда старик двинулся в сторону гостиной. — Моя логика может оказаться более сырой, чем борода Тритона.[48]

Открыв дверь в гостиную, они увидели там сержанта Вели, сидящего в одиночестве в кресле убитого, положив ноги на стол.

— Где Лаббок? — быстро спросил Эллери.

Вели зевнул — его рот напоминал красную пещеру, окаймленную сверкающей эмалью.

— Пошел в спальню несколько минут назад, — пробасил он. — Я не видел в этом никакого вреда и не стал его останавливать.

— Ты гигантский идиот! — крикнул Эллери, бросаясь к двери в спальню и распахивая ее; комната была пуста.

Инспектор окликнул своих людей в коридоре. Сержант Вели покраснел как рак и вскочил на ноги. Поднялась тревога — полицейские прочесывали коридоры; Оркинсы высунули седые головы из апартаментов «В»; Билли Хармс вылетела в коридор в кружевной ночной сорочке; старая ведьма выехала в инвалидном кресле из апартаментов «F», сбив с ног двух детективов своим неуклюжим транспортным средством. Это походило на фарсовую сцену в кинокомедии, демонстрирующуюся в ускоренном темпе.

Эллери не терял времени, сетуя на неожиданную тупость сержанта Вели. От детектива в западном коридоре он узнал, что Джон Лаббок не выходил из западной двери своей спальни. Эллери бросился к восточной двери, ведущей в свободные апартаменты. Ключ, оставленный им в замке, исчез. Осторожно, не прикасаясь к головке ручки, он попытался отодвинуть засов. Бесполезно — дверь была заперта.

— В восточный коридор! — крикнул он. — Там дверь открыта!

Увлекая за собой отца и Вели, Эллери выбежал из апартаментов Лаббока, промчался по центральному коридору к восточному и ворвался через незапертую дверь в спальню пустых апартаментов «G». Остальные остановились в дверном проеме.

Джон Лаббок лежал на боку без шляпы и пальто, застыв в безошибочно узнаваемой судороге насильственной смерти. Он был задушен.

Эллери открыл рот и втянул в себя воздух, как тонущий. Подозреваемый оказался убитым! Стараясь держаться незаметно, он скользнул к двери, ведущей в спальню Лаббока.

Глядя на эту дверь, Эллери прищурился. Ключ, оставленный им в замочной скважине апартаментов «Н», теперь торчал в замке апартаментов «G». Задумчиво прикоснувшись к нему, он потихоньку вышел из комнаты.

Найдя в центральном коридоре дактилоскописта, Эллери провел его через спальню Лаббока к двери между апартаментами.

— Посмотрите, что вы можете извлечь из этой дверной ручки, — сказал он.

Эксперт принялся за работу. Эллери с беспокойством наблюдал. Вскоре на белом порошке, покрывшем черный камень ручки, выступило несколько четких отпечатков. Вошедший фотограф тут же сделал снимок.

После этого они направились в свободную спальню апартаментов «G». Врачи закончили работу и что-то тихо обсуждали с инспектором Квином. Эллери указал на неподвижные пальцы Джона Лаббока.

Когда дактилоскопист поднялся с пыльного пола, в руке у него была белая карточка с десятью чернильными отпечатками пальцев. Он подошел к двери, отпер ее и сравнил отпечатки мертвеца с отпечатками на дверной ручке в спальне Лаббока.

— На ручке отпечатки пальцев убитого, — заявил эксперт.

Эллери вздохнул.

Он опустился на колени возле тела Джона Лаббока, выглядевшего окаменевшим в разгар жестокой борьбы, и обследовал внутренний карман его пиджака.

— Вынужден принести извинения тени нашего светского щеголя, — промолвил он, глядя на тиковую коробочку. — Существуют два портсигара, как он и говорил. Ибо этот портсигар не тот, который Лаббок недавно показывал нам.

Инспектор выпучил глаза. В том месте, где на портсигаре Лаббока не хватало кусочка серебра, на этой коробочке рисунок оставался в неприкосновенности.

— Вывод ясен, — продолжал Эллери. — Кто бы ни убил Джона Лаббока, он сделал это из-за портсигара в его внутреннем кармане. Задушив Джона Лаббока в этой комнате, убийца взял у него портсигар, затем положил в портсигар, найденный им у Харри Лаббока, шесть сигарет того сорта, которые были в портсигаре Джона, и сунул коробочку Харри с этими шестью сигаретами в карман Джона, где мы ее и обнаружили, дабы заставить нас поверить, что это по-прежнему портсигар Джона. Умно, но это опровергнуто тем фактом, что в рисунке на портсигаре Джона не хватало кусочка серебра, а на коробочке инженера он на месте. Преступник не заметил разницы.

Эллери повернулся к остальным и поднял руку. Все умолкли.

— Убийца переоценил себя, леди и джентльмены, и теперь ему конец. Прошу вашего внимания… Мистер Картер, перестаньте дрожать. У меня есть все основания надеяться, что ваши муки подходят к завершению.

Эллери стоял у ног мертвеца; его худощавое лицо ничего не выражало. Остальные тупо уставились на него. Детективы у двери отошли по знаку Эллери, впустив в комнату Оркинсов, Билли Хармс в неглиже, ювелира Шлея с кислой физиономией, мистера и миссис Форрестер из апартаментов «D» и даже миссис Мэллори в ее кресле на колесиках.

— Логика неизбежно указывает в определенном направлении, — начал Эллери сухим лекторским тоном, не глядя на присутствующих и словно обращаясь к набухшим венам на шее Джона Лаббока. — Единственным предметом, взятым с мертвого тела первой жертвы, был портсигар из тикового дерева. Это означает, что он являлся мотивом убийства. После убийства Джона Лаббока его портсигар также изъяли, заменив первым. Вывод: единственный, кто мог заменить коробочку, был человек, укравший портсигар первой жертвы, то есть убийца. Следовательно, и Харри, и Джон Лаббоки были задушены одной и той же рукой. Два преступления и один виновный. Это фундаментальное заключение.

Почему был убит Харри Лаббок? Просто потому, что убийца принял его за его брата Джона и обнаружил ошибку, только когда задушил жертву и обследовал первый тиковый портсигар. Он оказался не тем!

Ошибка убийцы вполне понятна. Первую жертву задушили сзади; инженер очень походил на своего брата Джона; убийца же, несомненно, не знал о существовании двух Лаббоков. Иными словами, портсигар инженера никак не связан с преступлениями.

Эллери склонился вперед.

— Но обратите внимание: сам по себе ни один из портсигаров не мог иметь никаких тайников. Значит, убийца искал портсигары не ради их самих, а ради их содержимого. Что содержали обе коробочки? Только сигареты. Но почему преступник совершил убийства из-за сигарет? Снова, безусловно, не ради их самих. Однако если из сигарет удалили табак, спрятали что-то внутрь и снова набили их табаком по краям, то мы приближаемся к конкретному выводу.

Эллери выпрямился и глубоко вздохнул.

— Насколько я понимаю, вы миссис Мэллори? — спросил он у женщины в инвалидном кресле.

— Да! — огрызнулась она.

— Всего два дня назад у вас пропало бриллиантовое ожерелье. Какого размера в нем были камни?

— С маленькую горошину, — проскрипела женщина. — Все вместе они стоили двенадцать тысяч долларов!

— С маленькую горошину… Хм! Описание, свойственное домохозяйке, миссис Мэллори! — Эллери улыбнулся. — Мы продвигаемся. Я заявил, что в сигаретах Джона Лаббока было спрятано нечто ценное. Этими ценностями являлись бриллиантовые горошины миссис Мэллори, леди и джентльмены!

Все закудахтали, точно курицы на птичьем дворе. Эллери знаком призвал их к молчанию.

— Мы приблизились к пункту, указывающему, что ваш сосед Джон Лаббок был не только светским щеголем, но и похитителем драгоценностей!

— Мистер Лаббок! — озадаченно пропыхтел Симен Картер.

— Вот именно. Инспектор Квин не смог открыть источник его дохода. Он был сутенером? Но сутенеры не платят за апартаменты леди — совсем наоборот. Следовательно, доход ему приносили драгоценности. Мы разгадали маленькую тайну. — Билли Хармс, как страус, втянула белую шею и засопела. — Однако Джон Лаббок был убит из-за этих сигарет с бриллиантами. Кто мог знать, что камни находятся у него, да еще в таком фантастическом тайнике? Только сообщник. Иными словами, когда мы схватим убийцу Харри и Джона Лаббоков, мы найдем и партнера Джона Лаббока по кражам.

Недавнее облегчение на лицах слушателей вновь сменилось страхом. Никто не шевелился. Миссис Мэллори злобно уставилась на побагровевшее лицо мертвого Джона Лаббока. Эллери мрачно улыбнулся.

— Перед последним актом нашей маленькой драмы, — продолжал он, — напомню кое-какие детали второго убийства. Что вам удалось обнаружить, Джимми? — обратился он к дактилоскописту из Главного управления.

— Убитый оставил отпечатки пальцев на ручке с другой стороны двери — со стороны его спальни.

— Благодарю вас. Но дело в том, леди и джентльмены, что как раз перед убийством Джона Лаббока я тщательно вытер ручку двери, ведущей из его спальни в эти свободные апартаменты. Это означает, что Лаббок, недавно пройдя в свою спальню, прикасался к ручке — что он открыл дверь с целью войти в незанятые апартаменты. Пытался ли Джон Лаббок бежать? Нет, так как, во-первых, он не надел ни пальто, ни шляпу, а во-вторых, он не мог надеяться уйти далеко. К тому же побег навлек бы на него подозрение в убийстве брата, в котором он, разумеется, был неповинен, так как сам был убит. Почему же Джон Лаббок вошел в эти апартаменты?

Несколько минут назад я разговаривал с инспектором в прихожей апартаментов Лаббока. Тогда у нас были основания считать, что Джон виновен в убийстве брата. Я сам закрыл дверь в гостиную, чтобы он нас не подслушал. Но когда доктор Юстас вышел посетить других пациентов в отеле, он, к сожалению, оставил дверь приоткрытой, а инспектор, не заметив этого, четко заявил, что мы намерены отвезти Джона Лаббока в Главное управление «для беседы» — то есть чтобы обыскать его и допросить. Вред был причинен. Сержант Вели, вы находились в гостиной с Лаббоком. Вы слышали это замечание инспектора?

— Да, — ответил сержант. — И он, по-видимому, тоже, так как спустя минуту сказал, что ему нужно зачем-то пройти в спальню.

— Q.E.D.[49] — Эллери кивнул. — Лаббок, услышав, что его собираются забрать в полицию, стал лихорадочно думать. Украденные бриллианты находятся в сигаретах, лежащих в его тиковом портсигаре, — при тщательном обыске их наверняка обнаружат. Значит, следует избавиться от этих сигарет! Теперь мы знаем, почему Джон Лаббок вошел в свободные апартаменты — не для бегства, а чтобы спрятать сигареты где-нибудь, откуда он мог бы забрать их позднее. Естественно, он намеревался вернуться.

Но как мог убийца предугадать внезапное решение Лаббока спрятать драгоценности в свободных апартаментах — единственном доступном укрытии? Только если он также слышал слова инспектора о доставке Лаббока в управление, понял, что это услышал и Лаббок, и сразу догадался о его намерениях. — Эллери склонился вперед, хищно скрючив длинные пальцы и напрягшись всем телом. — Только пять человек слышали замечание инспектора, — сказал он. — Сам инспектор, я, сержант Вели, покойный Джон Лаббок и…

Билли Хармс взвизгнула, а старая миссис Мэллори заверещала, словно раненый попугай. Кто-то ринулся к двери в восточный коридор, расталкивая людей, как бешеный слон, как малаец, одержимый амоком,[50] как древний норвежец, преследующий врага на поле битвы… Сержант Вели подбросил вперед свои двести пятьдесят фунтов — в свалке замелькали его кулаки, поднимая тучи пыли… Эллери спокойно ожидал. Инспектор, неоднократно наблюдавший сержанта в действии, всего лишь вздохнул.

— Дважды убийца и лживый негодяй, — заговорил Эллери, когда Вели превратил физиономию противника в кровавое месиво. — Он хотел не только избавиться от своего сообщника Джона Лаббока — единственного человека, знавшего, что он вор, и, несомненно, подозревавшего его в убийстве, — но и в одиночку завладеть драгоценностями миссис Мэллори. Ты найдешь бриллианты, папа, либо у него в карманах, либо в саквояже, либо среди каких-нибудь его вещей. В общем, проблема была простой, — Эллери зажег сигарету и с наслаждением затянулся под взглядами остолбеневших слушателей, — но требующей строго логического подхода. Все факты указывали только на одно лицо.

Человеком, корчившимся в железных объятиях сержанта Вели, был доктор Юстас.

ДВУХГОЛОВАЯ СОБАКА

Приземистый «дюзенберг» ехал по пыльной дороге между рядами безмолвных и лишенных листвы деревьев. Во время поездки по острову Мартас-Виньярд, полуострову Кейп-Код и берегу залива Баззардс высокий, худощавый мужчина за рулем выглядел встревоженным. Многие следующие по этой современной дороге вздрагивали от порывов атлантического ветра, на зов которого реагировала кровь кого-то из предков, отравленная морем. Однако человека в открытом автомобиле не беспокоила ни кровь, ни ностальгия. Ветер, завывавший, как бэнши,[51] и запах моря не доставляли ему никакого удовольствия. По его коже ползли мурашки, но не от волнения, а потому, что пальто было тонким, октябрьский ветер — холодным, соленые брызги — неприятными, а сумерки за пределами Нью-Бедфорда — наполненными мрачными тенями.

Ежась за большим рулевым колесом, мужчина включил фары. Несколькими ярдами впереди мелькнула старая вывеска, и он замедлил скорость, чтобы прочитать ее. Вывеска скрипела, раскачиваясь на ветру; на ней красовалось чудовище с двумя головами, чья родовая принадлежность, очевидно, была неизвестна даже изобразившему его художнику. Ниже чудовища виднелась надпись:

ДВУХГОЛОВАЯ СОБАКА

Гостиница капитана Хоузи

Комнаты за два доллара и выше

Постоянные и временные

Чистые, современные гаражи для автотуристов

Добро пожаловать!

В такой вечер даже Цербер[52] был бы приемлемым хозяином, подумал путешественник, криво улыбнувшись, и свернул на гравийную подъездную аллею, окаймленную деревьями и ведущую к белому свежевыкрашенному дому с ярко-зелеными ставнями. При свете фар он увидел, что гостиница занимает обширную территорию. По обеим сторонам тянулись дорожки для автомобилей, а сзади вырисовывались очертания маленьких коттеджей и большого гаража. Их современный облик не вязался с духом старой Новой Англии, которым веяло от гостиницы. Над входной дверью со скрипом покачивался корабельный фонарь.

— Полагаю, могло быть и хуже, — проворчал путешественник, склонившись над клаксоном.

Дверь открылась почти сразу же. На пороге появилась молодая женщина в бушлате, выглядевшем особенно пикантно под корабельным фонарем.

— Фермерская дочка, — вздохнул путешественник. — Очевидно, я попал не туда. Не может же это быть капитан Хоузи! Мой дорогой шкипер, удастся ли усталому и измученному страннику обрести пищу и кров этой кошмарной ночью? Портрет ублюдочного Цербера на вывеске не слишком обнадеживает.

— Пища и кров — наш бизнес, если вы это имеете в виду, — резко ответила женщина, однако голос свидетельствовал, что его обладательница получила хорошее образование. — И я не капитан Хоузи, а его дочь. Я поставлю ваш… — она с усмешкой посмотрела на старый пыльный «дюзенберг», — ваш экипаж в гараж.

Дрожащий путешественник ступил на гравий, а возникшее из ниоткуда существо в пахнущем бензином комбинезоне влезло в автомобиль.

— Отведи машину, Айзек, — распорядилась молодая женщина. — Багаж?

— Где-то на дне океана, — простонал высокий путешественник. — Нет, клянусь святым Эльмом, вот он! — Мужчина извлек из автомобиля потрепанный чемодан. — Действуйте, Харон,[53] и обращайтесь хорошо с моим конем. О! Неужели это запах трески? Мне следовало знать…

— У нас сейчас много народу, — прервала его женщина. — Мы не сможем предоставить вам комнату в гостинице. Вам придется занять коттедж. У нас остался один свободный.

Путешественник остановился под мерцающим корабельным фонарем и сурово промолвил:

— Не могу сказать, что мне по душе ваша атмосфера, мисс Хоузи. Вы, часом, не держите у себя призраков? На всем пути от Даксбери я чувствовал, как холодные пальцы сжимаются у меня на горле. Как насчет обеда?

Девушка с рыжеватыми волосами и обветренными губами была очень хорошенькой, но при этом очень сердитой.

— Послушайте… — начала она.

— Ну-ну, — мягко прервал его путешественник. — Вы не должны отпугивать гостей, дорогая моя. Полагаю, мне следовало сказать «ужин», не так ли?

Губы девушки внезапно расслабились.

— Все в порядке. Вы хоть и странный, но… симпатичный. Меня рассердило ваше замечание насчет «ублюдочного Цербера». Разве у Цербера не было двух голов? Конечно, это не произведение искусства…

— Эрудиция в Нью-Бедфорде? Дорогая, в различных литературных источниках Цербер имеет три, пятьдесят и даже сто голов, но я никогда не слышал, чтобы их у него было две.

— Проклятие! — воскликнула дочь капитана Хоузи. — Я не слишком успевала в греческом и всегда думала, что у Цербера две головы. Входите.

Они очутились в большой комнате, наполненной табачным дымом, болтающими туристами и красивой старинной мебелью, явно не подходящей для столь непочтительного обращения. Изящный письменный стол занимал один из углов. За ним восседал высокий краснощекий старик с седыми волосами, голубыми глазами и добродушной физиономией. На нем был потертый синий китель с медными пуговицами.

— Это, — с притворной серьезностью представила девушка, — капитан Хоузи, старый морской волк.

— Рад познакомиться с вами, капитан Хоузи, — сказал высокий молодой человек, ставя чемодан на пол, покрытый линолеумом. — Фамилия происходит от Осии,[54] не так ли?

— Вам лучше знать, — усмехнулся хозяин, протягивая большую мозолистую руку. — Здравствуйте. Уже познакомились с моей дочкой Дженни? Я слышал, как вы болтали снаружи. Не обращайте на нее внимания, сэр. Дженни шибко образованная, поэтому язычок у нее острый как нож. Она ведь окончила Рэдклифф, — с гордостью сообщил старик.

Дженни густо покраснела.

— Очаровательно, — улыбнулся молодой человек. — С удовольствием прослушал бы там курс греческого. — Взяв регистрационную книгу, он вписал туда свое имя усталыми пальцами. — А теперь не мог бы я умыться и поужинать?

Дженни заглянула в книгу, и ее глаза расширились.

— Неужели вы тот самый?.. — воскликнула она.

— Тяжкое бремя славы, — вздохнул мистер Эллери Квин. — Только не говорите мне, что поблизости произошло убийство, хотя должен заметить, здешний пейзаж благоприятствует трагедии. Совсем как у Харди! Дело в том, что я сбежал от убийств в Новую Англию, оседлав своего Росинанта, и надеюсь на передышку.

— Значит, вы тот самый Эллери Квин, который разгадывает…

— Молчание! — свирепо прошептал Эллери. — Нет, я юный Дейви, принц Уэльский, и мой папа Георг позволил мне странствовать инкогнито. Ради бога, Дженни, не поднимайте шум. Люди кругом прислушиваются.

— Квин, вот как? — пробасил сияющий капитан Хоузи. — Слыхал о вас, молодой человек. Горжусь, что вы у меня остановились. Дженни, скажи Марте, чтобы наскребла чего-нибудь для мистера Квина. Поужинаем вместе в столовой. А пока, если вы пройдете со мной…

— Вместе? — устало переспросил Эллери.

— Ну, — усмехнулся капитан Хоузи, — у нас нечасто бывают такие ребята, как вы, мистер Квин. Какое же последнее ваше дело я читал?..

В пахнущей пивом и рыбой комнате внизу мистер Эллери Квин очутился под прицелом множества возбужденных и уважительных взглядов. Мысленно он благодарил всех богов за то, что они позволили ему поужинать в относительном покое. К столу подали устрицы, пироги с треской, вареную макрель, легкое пиво, яблочный пирог и кофе. С удовольствием подкрепившись, Эллери почувствовал себя лучше. Снаружи могли бродить призраки и завывать ветры, но здесь было весело и тепло.

Компания собралась довольно странная. Капитан Хоузи, очевидно, созвал сливки своих многочисленных друзей поглазеть на знаменитого визитера из Нью-Йорка. Человек по фамилии Баркер был коммивояжером, продающим скобяные изделия, а также, по его словам, «механические и строительные принадлежности, цемент, негашеную известь, хозяйственные товары et cetera.[55] Это был высокий, худощавый мужчина с проницательными глазами и свойственным его профессии бойким языком, куривший сигару, такую же длинную и тощую, как он сам.

Круглолицему человеку с лоснящимися щеками по фамилии Хеймен косоглазие придавало забавный вид. Он торговал галантерейными товарами, и их дороги с Баркером пересекались каждые три месяца, так как респектабельный бизнес обоих охватывал южную часть Новой Англии. Судя по обмену насмешливыми репликами, оба были веселыми собеседниками.

Третьему из друзей капитана Хоузи недоставало только костюма, чтобы выглядеть в точности как одноногий Джон Сильвер. В его внешности было нечто пиратское: помимо традиционных холодных голубых глаз, у него имелась деревянная нога (при виде ее Эллери едва не подавился устрицей), а речь была густо пересыпана морским сленгом.

— Значит, вы великий детектив? — буркнул одноногий пират, которого звали капитан Рай, когда Эллери дожевал последний кусок вкусного пирога и запил его последним глотком кофе. — Никогда о вас не слышал.

— Заткнись, Билл, — проворчал капитан Хоузи.

— Нет-нет, — возразил Эллери, зажигая сигарету. — Подобная откровенность только освежает. Мне нравится ваше заведение, капитан Хоузи.

— Мистер Квин интересовался насчет названия гостиницы, папа, — сказала Дженни. — Оно вдохновлено вот этим произведением искусства над баром, мистер Квин. Реликвия прошлого, хранимая отцом.

Эллери впервые обратил внимание на старый, выцветший и покрытый трещинами кусок резного дерева, прибитый к стене над стойкой бара. Это было трехмерное изображение чудовища, намалеванного на дорожной вывеске, — туловище, отдаленно напоминающее собачье, с двумя столь же отдаленно похожими на собачьи головами на лохматой шее.

— Носовое украшение с «Цербера» — трехмачтового китобоя моего дедушки, — прогудел капитан Хоузи сквозь облако дыма из его трубки. — Когда мы открыли гостиницу, Дженни подумала, что «Цербер» звучит чересчур сложно, и назвала ее «Двухголовая собака».

— Кстати, о собаках, — писклявым голосом заговорил Хеймен. — Расскажите мистеру Квину о том, что произошло здесь три месяца назад, капитан Хоузи.

— В самом деле! — воскликнул Баркер. — Расскажите об этом мистеру Квину, капитан. — Его кадык подпрыгнул, когда он повернулся к Эллери. — Одно из самых интересных событий, какие когда-либо случались со старым простофилей, мистер Квин. Ха-ха! Тут все едва не перевернулось вверх дном.

— И это связано с собаками? — спросил Эллери.

— Господи! — вскрикнул капитан Хоузи. — Напрочь об этом позабыл! Настоящее преступление, мистер Квин! Из-за этого я чуть ко дну не пошел. Это случилось… дайте вспомнить…

— В июле, — быстро подсказал Баркер. — Помню, что Хеймен и я были здесь во время наших летних приездов.

— Боже, что это была за ночка! — пробормотал круглолицый Хеймен. — Когда вспоминаю, меня мороз продирает по коже.

В комнате воцарилось неловкое молчание, и Эллери окинул присутствующих любопытным взглядом. На чистом, свежем лице Дженни появилось беспокойное выражение, и даже капитан Рай выглядел подавленным.

— Пожалуй, — заговорил наконец капитан Хоузи, — это было ровно три месяца тому назад. Погода в ту ночь была жуткая, мистер Квин. Штормило по всему участку берега, гремел гром, и лил дождь. Один из худших летних шквалов, какие я помню. Так вот, сэр, мы все сидели наверху, когда Айзек — увалень, который здесь прислуживает, — крикнул снаружи, что на машине приехал человек, который хочет поесть и переночевать.

— Никогда не забуду это кошмарное маленькое существо! — вздрогнула Дженни.

— Кто рассказывает — ты или я? — осведомился ее отец. — Тогда у нас было полно народу, как сейчас, — только один коттедж пустовал. Постоялец дрожал от холода — на нем было что-то вроде зюйдвестки — и занял на ночь свободный коттедж.

— А собака? — напомнил Эллери.

— Сейчас к этому подойду, мистер Квин. Это был коротышка с испуганными глазами — за милю было видно, что он нервничает.

— Еще как! — подхватил Хеймен. — В глаза смотреть не мог. На вид ему было лет пятьдесят, и он походил на клерка.

— Если не считать рыжей бороды, — зловещим тоном произнес Баркер. — Даже не будучи детективом, можно было сразу догадаться, что она фальшивая.

— Значит, он маскировался? — спросил Эллери, подавляя зевоту.

— Да, сэр, — ответил капитан Хоузи. — Как бы то ни было, зарегистрировался он как Джон Морс, и Дженни с Айзеком проводили его в коттедж. Расскажи мистеру Квину, что произошло, Дженни.

— Он был просто ужасен, — заговорила Дженни дрожащим голосом. — Не позволил Айзеку даже прикоснуться к автомобилю — заявил, что сам отведет его в гараж. Потом он потребовал, чтобы я показала ему коттедж, — очевидно, не желал, чтобы его туда провожали. Я повиновалась, а он что-то злобно проворчал. Я чувствовала, что этот человек опасен, мистер Квин, поэтому отошла вместе с Айзеком, но продолжила наблюдать за ним. Он снова вошел в гараж и оставался там какое-то время, потом направился в коттедж и запер за собой дверь — я слышала, как щелкнул замок. — Она сделала паузу, и в наполненном табачным дымом воздухе почувствовалось странное напряжение. — Тогда я пошла в гараж…

— Что у него был за автомобиль?

— По-моему, старый «додж» с плотно задернутыми занавесками на боковых окошках. Но этот человек держался так таинственно… — Она слабо улыбнулась. — Я вошла в гараж и положила руку на ближайшую шторку. Как известно, любопытство погубило кошку, а мне оно едва не стоило кисти руки.

— Значит, в машине была собака?

— Да. — Девушка снова поежилась. — Я оставила открытой дверь гаража, чтобы лучше видеть при свете молний…

Что-то ударило изнутри в резиновую шторку, я едва успела отдернуть руку и еле удержалась от крика. Потом я услышала тихое и грозное рычание. При вспышке молнии из отверстия в шторке высунулась черная морда с двумя злобно горящими глазами. Это была очень крупная собака. Снаружи послышался шум — прибежал человек с рыжей бородой. Он что-то закричал, и я убежала.

— Естественно, — промолвил Эллери. — Не могу сказать, что очень люблю злых собак. Ну и что было дальше?

— С любой собакой можно сладить при помощи плетки, — проворчал капитан Рай. — У меня как-то был большой пес — мастиф…

— Перестань, Билл, — сердито сказал капитан Хоузи. — Тебя ведь там не было, так что ты можешь об этом знать? Простая собачонка не могла бы напугать мою Дженни.

— Выходит, капитан Рай тогда не проживал в гостинице? — спросил Эллери.

— Нет. Он бросил тут якорь спустя две-три недели. Но дело не в том. Когда Дженни вернулась, мы поговорили об этом коротышке и, как ни странно, сошлись на том, что уже видели здесь его поганую рожу.

— В самом деле? — осведомился Эллери. — Вы все?

— Ну, я знал, что видел раньше его физиономию, — отозвался галантерейщик, — и Баркер тоже. Потом, когда двое…

— Заткнитесь! — рявкнул капитан Хоузи. — Кто рассказывает — вы или я? Ну, мы с Дженни пошли спать — мы ночуем в хижине у гаража, а Баркер и Хеймен той ночью спали в коттеджах, так как все комнаты заняла группа школьных учительниц. По дороге мы бросили взгляд на коттедж этого Морса, но там было темнее, чем в китайском лепрозории. А часа в три-четыре ночи это и случилось…

— Кстати, — прервал Эллери, — перед этим вы не осмотрели его автомобиль?

— Конечно, — мрачно ответил капитан Хоузи, — но никакой собаки там уже не было, хотя запах оставался. Должно быть, Морс забрал пса в коттедж, увидев, что Дженни подглядывает куда не надо.

— Полагаю, этот человек был преступником, — вздохнул Эллери.

— Откуда вы знаете?! — воскликнул Баркер, выпучив глаза.

Эллери скромно потупил взор, мысленно простонав.

— Еще как был, — кивнул капитан Хоузи. — Сейчас расскажу. Рано утром — еще не рассвело — в дверь постучали, а когда я открыл, то увидел Айзека, закутанного в бушлат, с двумя промокшими насквозь мужчинами — по виду крутыми ребятами. Короче говоря, они оказались детективами, разыскивавшими Морса. Они показали мне фотографию, и я сразу узнал его, хотя на снимке он был гладко выбрит. Детективы знали, что Морс носит фальшивую рыжую бороду и путешествует с собакой — крупной ищейкой, которую он приобрел, прежде чем сбежать. Морс жил где-то в пригороде Чикаго, и соседи последние дни видели его прогуливающимся с собакой.

Эллери встрепенулся:

— Вы имеете в виду, что это был Джон Джиллетт — гранильщик драгоценных камней, укравший алмаз «Баклан» из магазина Шепли в Чикаго в прошлом мае?

— Вот именно! — воскликнул Хеймен, быстро моргая косящим глазом. — Он самый!

— Я читал об этом деле, — задумчиво промолвил Эллери, — хотя не участвовал в расследовании. Продолжайте.

— Джиллетт проработал у Шепли двадцать лет, — сказала Дженни. — Он всегда был честным и на хорошем счету. Тем не менее, он украл «Баклан» и скрылся.

— Камень стоил сотню тысяч, — пробормотал Баркер.

— Сотню тысяч! — внезапно воскликнул капитан Рай, топнув деревянной ногой по каменному полу.

После этого он откинулся на спинку стула и опять сунул в рот трубку.

— Кучу денег, — кивнул капитан Хоузи. — Эти детективы все время шли по следу Джиллетта, упуская его в последний момент. Но Джиллетта выдала собака, с которой его видели в Дедеме. Все это мы потом узнали у тех ребят. Я показал им коттедж, и они ворвались туда, но он, очевидно, был настороже и сбежал.

— Хм! — произнес Эллери. — И не взял машину?

— Не смог, — мрачно произнес капитан Хоузи. — Побоялся рисковать. Гараж был слишком близко от моей хижины, где я болтал с детективами. Ребята были вне себя — под дождем нельзя было обнаружить никаких следов. Возможно, Джиллетт украл или припрятал в гавани моторку и поплыл в залив Наррангансетт или к Виньярду. Этого мы так и не узнали.

— А он оставил что-нибудь, кроме автомобиля? — спросил Эллери. — Личные вещи? Алмаз?

— Черта с два! — фыркнул Баркер. — По-вашему, он слабоумный? Джиллетт сбежал, ничего после себя не оставив.

— Кроме собаки, — заметила Дженни.

— Опять это несносное животное, — усмехнулся Эллери. — Значит, он оставил здесь ищейку? Вы нашли ее?

— Собаку нашли детективы, — объяснил капитан Хоузи. — В коттедже они увидели тяжелую двойную цепь, прикрепленную к каминной решетке, но собаки там не было. Они обнаружили ее в лесу, в пятидесяти ярдах отсюда, мертвую.

— Как мертвую?

— С проломленной головой. Это была здоровенная сука — вся в крови и грязи. Детективы сказали, что Джиллетт сделал это в последний момент, чтобы избавиться от нее. Собаку стало слишком опасно таскать за собой. Труп забрали детективы.

— Да, — улыбнулся Эллери, — для вас это было беспокойное время. Думаю, капитан, бедняжка Дженни до сих пор не пришла в себя.

Девушка вздрогнула:

— Никогда не смогу забыть этого жуткого коротышку. А потом…

— Значит, это не все? Кстати, что стало с машиной и цепью?

— Детективы забрали их, — ответил капитан Хоузи.

— Полагаю, — осведомился Эллери, — у вас нет сомнений в том, что они действительно были детективами?

Все изумленно уставились на него.

— Конечно нет, мистер Квин! — воскликнул Баркер. — Здесь побывали репортеры из Бостона, и детективы позировали им для фотографий в газеты.

— Всего лишь праздная мысль, — успокоил их Эллери. — Дженни, вы сказали: «А потом…» Что было потом?

Последовало неловкое молчание. Баркер и Хеймен выглядели озадаченными, но два старых моряка побледнели.

— В чем дело? — пискнул Хеймен, кося глазом.

— Ну, — пробормотал капитан Хоузи, — вероятно, это глупость, но с той ночи коттедж стал другим.

— Как это? — всполошился Баркер. — Мне сейчас предстоит в нем спать. Что значит «стал другим»?

— Как сказал папа, все это нелепо, — смущенно промолвила Дженни, — но с той июльской ночи в коттедже начали происходить странные события, мистер Квин. Как будто там завелся призрак.

— Призрак?! — Хеймен побледнел и испуганно съежился.

— Ну-ну, — улыбнулся Эллери. — Очевидно, это просто возбужденная фантазия Дженни. Мне казалось, призраки водятся только в старинных английских замках.

— Можете насмехаться сколько угодно, — угрюмо произнес капитан Рай, — но я однажды видел призрака своими глазами. Это было у мыса Гаттерас зимой тридцатого года…

— Заткнись, Билл, — с раздражением прервал его капитан Хоузи. — Я человек богобоязненный, мистер Квин, и не верю, что даже самый крутой призрак осмелится прогуливаться ночью по морю. Но все это чертовски странно. — Он покачал головой, когда ветер завыл в трубе и шевельнул пепел в камине. — С той ночи коттедж занимали пару раз, и все говорили, что слышали там непонятные звуки.

Баркер расхохотался:

— Не валяйте дурака, капитан!

— И не думаю этого делать. Расскажи им, Дженни.

— Однажды я попробовала провести там ночь, — тихо заговорила Дженни. — Мне кажется, я достаточно разумный человек, мистер Квин. Коттеджи двухкомнатные, и постояльцы жаловались, что звуки доносились из гостиной, когда они пытались заснуть в спальне. Той ночью, которую я провела в коттедже, я… ну, я тоже слышала эти звуки.

— Звуки? — Эллери нахмурился. — Какие именно?

Девушка беспомощно пожала плечами:

— Стоны, бормотание, царапанье… Я не могу точно их описать, но они казались… — она поежилась, — нечеловеческими. Звуков было так много, как если бы происходил съезд призраков! — Дженни улыбнулась в ответ на усмешку Эллери. — Наверное, вы считаете меня дурой. Но я повторяю, что слышала все это!

— А вы обследовали… э-э… помещение этого съезда? — сухо осведомился Эллери.

— Попыталась, но было темно, и я ничего не увидела. Как только я открыла дверь, звуки прекратились.

— А потом они возобновились?

— Я не стала этого дожидаться, мистер Квин, — дрожащим голосом ответила девушка. — Я вылезла из спальни через окно и побежала изо всех сил.

— Хм! — произнес Баркер, прищурив проницательные глаза. — Я всегда говорил, что в этих местах на один квадратный дюйм приходится больше воображения, чем на целый чемодан беллетристики. Ну, меня не остановят никакие звуки. Если я их услышу, то быстро найду источник!

— Могу обменяться с вами коттеджами, мистер Баркер, — предложил Эллери. — Я всегда испытывал жгучее любопытство в отношении призраков, хотя ни разу не встречал ни одного. Ну как, договорились?

— Нет, — усмехнулся Баркер, вставая. — Понимаете, мистер Квин, я, по-видимому, меньше всех в мире верю в привидения. К тому же у меня имеется отличный маленький кольт 32-го калибра — я ведь торгую скобяными изделиями, — и я еще никогда не слышал о призраке, которому бы нравился вкус пуль. Так что я пошел спать.

— Ну, если вы настаиваете… — Эллери вздохнул. — А мне так хотелось повстречать призрака, звенящего цепями и пахнущего водорослями!.. Пожалуй, я тоже лягу. Между прочим, капитан Хоузи, ваш призрак разгуливает только в коттедже, где провел ночь Джиллетт?

— Только там, — мрачно ответил хозяин гостиницы.

— А когда коттедж не занят, оттуда доносятся звуки?

— Нет. Мы наблюдали пару ночей, но ничего не происходило.

— Странно. — Эллери задумчиво посасывал указательный палец. — Ну, если мисс Дженни и эти джентльмены извинят меня…

— Эй! — прервал Хеймен, поспешно вскакивая. — Я не собираюсь идти по заднему двору один. Подождите меня!

Позади гостиницы было безлюдно. Когда они поднялись из столовой по черной лестнице и вышли из здания, холодная пустота ошеломила их, подействовав как удар. Эллери слышал хриплое дыхание Хеймена, словно тот долго бежал. Бледная луна освещала лица его спутников: Хеймен выглядел испуганным, а Баркер усмехался, но держался настороженно. Большинство коттеджей стояли темными и безмолвными — наступала ночь. Они шли по песчаной дорожке, инстинктивно стараясь не отставать друг от друга. Ветер сердито завывал в лесу за коттеджами.

— Доброй ночи, — внезапно пробормотал Хеймен, бросившись к одному из домиков.

Они слышали, как он вбежал внутрь и запер дверь и окна. Потом в коттедже вспыхнули желтые квадратики света, которым круглолицый торговец пытался отогнать призраков.

— Похоже, Хеймен здорово перетрусил, — засмеялся Баркер, пожимая костлявыми плечами. — Вот здесь, мистер Квин, околачивается призрак. Слышали вы когда-нибудь подобную чушь? Эти старые моряки чертовски суеверны. Удивляюсь Дженни — она-то образованная девушка.

— Вы уверены, что не хотите поменяться коттеджами? — спросил Эллери.

— Уверен. Со мной все будет в порядке. У меня в одном из чемоданов с образцами товара имеется кварта виски, а это отличное средство против призраков. Ну, всего хорошего, мистер Квин. Спите крепко и не позволяйте привидениям кусаться!

Насвистывая печальную мелодию, Баркер подошел к своему коттеджу и исчез внутри. Вскоре зажегся свет, и у переднего окна появилась тощая фигура коммивояжера, опускающего штору.

Свистит в темноте, мрачно подумал Эллери, очевидно, это придает ему смелости. Пожав плечами, он отшвырнул сигарету. В конце концов, это не его забота. Причины появления «призрака», несомненно, вполне естественные — вой ветра в трубе, царапанье мыши, стук окна… Завтра он уже окажется в доме своего друга в Ньюпорте и забудет обо всем. Эллери остановился у окна своего коттеджа.

Кто-то наблюдал за ним, стоя в тени задней двери гостиницы.

Пригнувшись, Эллери бесшумно начал красться вдоль стены коттеджа в направлении гостиницы. Поняв, насколько нелепо его поведение, он выпрямился, но было уже поздно — наблюдатель заметил его. Это был слуга Айзек.

— Вышли подышать воздухом? — беспечно осведомился Эллери, ища очередную сигарету. Ответа не последовало. — Кстати, Айзек, — простите мою фамильярность, — когда коттедж не занят, окна в нем закрыты?

Широкие плечи слуги презрительно изогнулись.

— Да.

— И заперты?

— Нет, — буркнул Айзек. Выйдя из тени, он с такой силой сжал руку Эллери, что тот выронил сигарету. — Я слышал, как вы усмехались в столовой. Ну что ж, смеяться не грешно. «Гораций, в мире много кой-чего, что вашей философии не снилось».[56] Аминь!

Айзек повернулся и исчез.

Эллери сердито и озадаченно уставился в пустую тень. Дочь хозяина захудалой гостиницы изучала греческий; сельский оборванец цитирует Шекспира! Что здесь, черт возьми, происходит? Выругав себя за чрезмерно развитое воображение, он зашагал к своему коттеджу. Однако порывы ветра заставляли его вздрагивать, а от вполне естественных звуков, доносившихся из ночного леса, волосы вставали дыбом.

Вдали раздался слабый отчаянный крик. Он повторился снова и затем еще раз.

Мистер Эллери Квин сел в кровати и прислушался, покрываясь холодным потом. Но темнота снаружи казалась безмолвной. Неужели ему это приснилось?

Эллери прислушивался несколько минут, казавшихся ему веками, потом начал искать часы. Светящиеся стрелки показывали двадцать пять минут второго.

Что-то в окружающей тишине заставило Эллери встать с кровати, одеться и подойти к двери коттеджа. Снаружи было темно — луна давно зашла. Ветер успел прекратиться — холодный воздух был неподвижен. У Эллери росло убеждение, что крики доносились из коттеджа Баркера.

Поскрипывая ботинками по твердой земле, он подошел к двери Баркера и постучал. Ответа не последовало. Эллери постучал снова.

— Значит, вы тоже это слышали, мистер Квин? — произнес сзади напряженный мужской голос.

Обернувшись, Эллери увидел старого капитана Хоузи в свитере, пижамных брюках и шлепанцах.

— Так это мне не почудилось, — пробормотал Эллери. Он постучал в третий раз и опять не получил ответа.

Эллери посмотрел на капитана Хоузи, а капитан — на него. Затем, не говоря ни слова, старик обошел коттедж, очутившись у его задней стены, обращенной к лесу. Заднее окно в гостиной Баркера оставалось открытым, хотя штора была опущена. Отодвинув ее, капитан Хоузи осветил фонарем комнату. Оба затаили дыхание.

Долговязая фигура Баркера в пижаме, купальном халате и комнатных туфлях на костлявых босых ногах виднелась на ковре в центре комнаты; тело скорчилось в позе, являвшейся несомненным следствием насильственной смерти.

Как об этом узнали остальные, никто не удосужился спросить. Смерть молниеносно оповещает о себе. Когда Эллери поднялся с колен рядом с трупом, он увидел толпящихся в дверном проеме (капитан Хоузи успел открыть дверь) Дженни, Айзека и Хеймена. За ними маячила ястребиная физиономия капитана Рая. Все были одеты наскоро.

— Мертв всего несколько минут, — пробормотал Эллери, глядя на распростертое тело. — Крики, которые мы слышали, были его предсмертными воплями.

Он зажег сигарету, подошел к окну и задумчиво облокотился на подоконник. Никто не шевельнулся и не произнес ни слова. Еще несколько часов назад Баркер смеялся и шутил. А теперь он был мертв, и это казалось невероятным.

Странным выглядело и то, что, за исключением небольшого участка на ковре вокруг тела, в комнате был полный порядок. В углу стояли два открытых дорожных сундука, в отделениях которых находились образцы товаров Баркера. Мебель была нетронута — только ковер вокруг трупа смят, словно борьба происходила именно в этом месте. Единственный поврежденный предмет, не являвшийся принадлежностью комнаты, — фонарь с разбитыми стеклом и лампочкой — валялся несколькими футами в стороне.

Мертвец лежал на спине. В широко открытых глазах застыл ужас. Пальцы вцепились в воротник пижамной куртки, как будто кто-то пытался его задушить. Однако он не был задушен — ему перерезали горло. Руки, куртка и ковер были испачканы все еще свежей, незасохшей кровью.

— Господи! — прошептал Хеймен.

Закрыв лицо руками, он заплакал. Капитан Рай грубо выволок его наружу, что-то сердито буркнул, и круглолицый торговец поплелся к своему коттеджу.

Эллери выбросил сигарету в окно — они подняли штору, влезая в комнату, — и направился к сундукам Баркера. Он просмотрел все отделения, но в них не было ничего постороннего — молотки, пилы, стамески, электроприборы, образцы цемента, негашеной извести и штукатурки лежали аккуратными рядами. Не найдя признаков нарушения порядка, Эллери потихоньку вошел в спальню и вскоре с задумчивым видом вернулся.

— Что… как вы обычно поступаете в таких случаях? — проскрипел капитан Хоузи. Его обветренное лицо из красного стало пепельным.

— А что вы теперь думаете о нашем призраке, мистер Квин? — с нервным смешком спросила Дженни — ее лицо исказила гримаса ужаса.

— Ну-ну, возьмите себя в руки, — успокаивающе произнес Эллери. — Естественно, нужно уведомить местную полицию, капитан. Советую действовать быстро. Убийство произошло всего несколько минут назад. Преступник должен быть где-то поблизости.

— Еще бы, — проворчал капитан Рай, который вошел в комнату, стуча деревянной ногой. — Ну, Хоузи, чего ты ждешь?

— Я… — Старик ошеломленно покачал головой.

— Убийца выбрался через заднее окно, — продолжал Эллери. — Возможно, при моем первом стуке в дверь. Он взял с собой окровавленное оружие. Об этом свидетельствуют пятна крови на подоконнике. — В его голосе звучала странная смесь неуверенности и насмешки.

Капитан Хоузи вышел тяжелым шагом. Поколебавшись, капитан Рай последовал за приятелем. Айзек стоял, тупо уставясь на труп. На щеках Дженни вновь появился румянец, а ее взгляд стал осмысленным.

— Какое именно оружие, мистер Квин, — осведомилась она негромким спокойным голосом, — могло, по-вашему, нанести такую страшную рваную рану?

— Что? — Эллери вздрогнул, затем улыбнулся. — Вопрос по существу. Оружие острое и в то же время зазубренное. Это предполагает достаточно широкий выбор. — Он пожал плечами. — Странное дело. Я почти склонен верить…

— Но вы же ничего не знаете о мистере Баркере!

— Знание, дорогая моя, — серьезно заметил Эллери, — это, как сказал Эмерсон, противоядие от страха. К тому же оно не нуждается в катализаторах. — Он сделал паузу. — Мисс Дженни, это малоприятное зрелище. Почему бы вам не вернуться к себе? Айзек может остаться и помочь мне.

— Вы собираетесь… — В ее глазах снова мелькнул страх.

— Я должен кое-что обследовать. Пожалуйста, идите.

Девушка со вздохом повернулась и вышла. Айзек все еще неподвижно глазел на труп.

— Ну-ка, Айзек, — резко заговорил Эллери, — очнитесь и помогите мне. Я хочу вынести его отсюда.

Слуга зашевелился.

— Я говорил вам… — начал он, но закрыл рот и угрюмо шагнул вперед.

Они молча подняли быстро коченеющий труп и унесли его в спальню. Когда они вернулись, Айзек отломил от плитки кусок табака и начал медленно, без всякого удовольствия жевать его.

— Насколько я могу видеть, ничего не пропало и не украдено, — пробормотал Эллери, обращаясь в основном к самому себе. — Очень хороший признак…

Айзек уставился на него невидящим взглядом. Покачав головой, Эллери вышел на середину комнаты. Опустившись на колени, он осмотрел ковер в том месте, где лежало тело Баркера. Гладкая поверхность на этом участке была окружена, точно остров, волнами вздыбленной ткани. Глаза Эллери прищурились. Неужели… Он возбужденно наклонился. Так и есть!

— Айзек! — Слуга медленно подошел. — Каким образом это могло произойти?

Там, где лежал труп, ворс был вытерт, словно этим занимались долго и тщательно.

— Не знаю, — флегматично отозвался Айзек.

— Кто убирает эти коттеджи?

— Я.

— Вы когда-нибудь замечали этот участок вытертого ворса?

— Вроде бы да.

— Когда вы впервые заметили его?

— По-моему, где-то в середине лета.

Эллери вскочил на ноги.

— Банзай! Это превосходит мои самые смелые ожидания!

Айзек смотрел на него как на внезапно помешавшегося.

— Все остальное, — бормотал Эллери, — было лишь догадками. Но это… — Он чмокнул губами. — Слушайте, приятель. Здесь есть какое-нибудь оружие? Револьвер? Дробовик? Что-нибудь?

— У капитана Хоузи где-то есть старый револьвер, — проворчал слуга.

— Принесите его. Проследите, чтобы он был смазан, заряжен и готов к действию. Ради бога, поторапливайтесь! Да, и скажите всем, чтобы держались подальше отсюда и не издавали никаких звуков. Чтобы сюда не подходил никто, кроме полиции! Понятно?

— Да, — буркнул Айзек и удалился.

Впервые в глазах Эллери мелькнуло нечто похожее на страх. Он шагнул к окну, но остановился, покачал головой и поспешил к камину. Найдя тяжелую железную кочергу, он схватил ее, побежал в спальню, наполовину закрыл дверь и оставался неподвижным, пока не услышал снаружи тяжелые шаги Айзека. Промчавшись через гостиную, Эллери выхватил у слуги большой старомодный револьвер, проверил, заряжен ли он, и вернулся в гостиную. Теперь он действовал более уверенно. Снова опустившись на колени у красноречивого пятна на ковре, Эллери положил револьвер рядом с собой, поднял ковер, обнажив деревянный пол, и внимательно обследовал его. Потом он вернул ковер на прежнее место и подобрал револьвер.

Через четверть часа Эллери, приложив палец к губам, встретил у двери полицейских — троих крепких мужчин с револьверами в руках. Из освещенных окон коттеджей высовывались головы любопытных.

— Вот идиоты! — простонал Эллери. — Успокойте этих людей, черт бы их побрал! Вы же здесь закон! — шепнул он первому полицейскому.

— Хорошо. Меня зовут Бенсон, — отозвался тот. — Однажды я встречал вашего отца…

— Сейчас это не важно. Заставьте их выключить свет и сидеть тихо, понятно?

Один из полицейских метнулся к соседним коттеджам.

— А теперь входите, только, ради бога, никаких звуков!

— Но где тело этого коммивояжера? — осведомился Бенсон.

— В спальне. Пускай лежит там. Пошли скорее!

Войдя в гостиную, Эллери осторожно закрыл дверь, отвел полицейских в альков и выключил свет. Комната погрузилась во мрак.

— Держите оружие наготове, — прошептал Эллери. — Что вы знаете об этом деле?

— Ну, капитан Хоузи сообщил мне по телефону о Баркере и этих странных звуках… — пробормотал Бенсон.

— Отлично. — Эллери не сводил глаз с центра комнаты, хотя не мог ничего видеть. — Если мои выводы правильны, через несколько минут вы встретитесь… с убийцей Баркера.

Двое полицейских затаили дыхание.

— Не понимаю, — сказал Бенсон. — Каким образом…

— Тише!

Они ждали целую вечность. Нигде не было ни звука. Потом Эллери почувствовал, как один из полицейских позади него шевельнулся и что-то пробормотал себе под нос. Гнетущая тишина воцарилась снова, давя на барабанные перепонки. Внезапно Эллери ощутил, что его рука, держащая револьвер, стала мокрой, и бесшумно вытер ее о бедро. Его взгляд не отрывался от погруженного во тьму центра комнаты.

Как долго это тянулось, никто из них не мог сказать. Наконец они осознали, что в центре комнаты есть кто-то или что-то. Не то чтобы это издавало звуки, но тишина стала громче, чем раскат грома…

Затем послышался тихий стон, сопровождавшийся таинственным царапаньем.

Нервный полицейский потерял самообладание и испуганно вскрикнул.

— Чертов болван! — рявкнул Эллери и сразу же начал стрелять, стараясь проследить движение невидимого визитера.

Комната наполнилась едким пороховым дымом. Затем послышался долгий, леденящий душу вопль, в котором не было ничего человеческого. Эллери метнулся к выключателю и зажег свет.

Комната была пуста, но свежий кровавый след неровно тянулся к открытому окну, а штора все еще подрагивала. Бенсон выругался и полез в окно; второй полицейский последовал за ним.

В тот же миг дверь распахнулась, и Эллери увидел на пороге капитана Хоузи, Дженни и Айзека.

— Входите, — устало произнес он. — Убийца в лесу — он тяжело ранен и не сможет уйти далеко.

Эллери опустился на ближайший стул и стал искать сигарету — его зрение помутилось от долгого напряжения.

— Но кто… что…

Эллери вяло махнул рукой:

— Все достаточно просто. И тем не менее, я не могу припомнить более странного дела.

— Вы знаете, кто… — задыхаясь, начала Дженни.

— Разумеется. А то, чего я не знаю, можно легко домыслить. Но нужно кое-что сделать, прежде чем… — Он встал. — Дженни, вы сможете выдержать еще одно потрясение?

Девушка побледнела.

— Что вы имеете в виду, мистер Квин?

— Думаю, сможете. Капитан Хоузи, пожалуйста, помогите мне. — Эллери подошел к одному из сундуков Баркера и достал оттуда пару стамесок и топор. Капитан Хоузи молча смотрел на него. — Подойдите, капитан, опасности больше нет. Уберите этот ковер — я собираюсь показать вам кое-что. — Когда старик повиновался, Эллери протянул ему стамеску. — Выдерните гвозди, удерживающие эти половицы, — только поаккуратнее; незачем разрушать пол целиком.

Он начал работать другой стамеской в противоположном конце. Некоторое время они молча орудовали стамесками и топором и наконец освободили половицы.

— Отойдите, — тихо приказал Эллери.

Наклонившись, он начал убирать половицы одну за другой. Дженни невольно вскрикнула и спрятала лицо на широкой груди отца.

Под полом, на каменистом фундаменте коттеджа, лежала ужасная бесформенная беловатая масса, из которой торчали кости.

— Вы видите здесь останки Джона Джиллетта — похитителя драгоценностей, — сказал Эллери, шумно выдохнув.

— Д-Джиллетта? — запинаясь, переспросил капитан Хоузи.

— Убитого три месяца назад вашим другом Баркером.

Эллери взял со стола длинный шарф и прикрыл им дыру в полу.

— Когда Джиллетт явился сюда той июльской ночью и попросил предоставить ему коттедж, — продолжал он, — его лицо показалось смутно знакомым всем вам. Несомненно, Баркер узнал его по фотографиям в газетах. Ему было известно, что Джиллетт украл алмаз «Баклан». Ночью он пробрался к нему в коттедж и убил его. Поскольку у него под рукой были все необходимые инструменты плюс негашеная известь, Баркер поднял половицы под этим ковром, поместил в яму тело Джиллетта, облил его негашеной известью, быстро уничтожающей плоть, дабы труп не обнаружили по запаху разложения, и приколотил половицы снова… Все встало на свои места, как только я определил личность убийцы.

— Но как вы узнали, мистер Квин? — хриплым голосом произнес капитан Хоузи. — И кто…

— Было несколько подсказок. А потом я нашел кое-что, окончательно подтверждающее мои теории. Начну с этого, чтобы все было более наглядно. — Подойдя к откинутому ковру, Эллери натянул его таким образом, чтобы продемонстрировать вытертый участок. — Видите это? Только здесь ворс стерся полностью. Отметьте также, что именно в этом месте был убит Баркер, так как ковер смят только тут, что указывает на краткую борьбу… У вас есть какие-нибудь предположения насчет того, почему в центре ковра вытерся ворс, капитан?

— Ну, — пробормотал старик, — выглядит так, будто его царапали…

За открытым окном послышался удивленный голос Бенсона:

— Мы нашли его, мистер Квин. Он погиб в лесу.

Все устремились к окну. Внизу, на холодной земле, освещенный фонарем Бенсона, лежал огромный пес — кобель ищейки. В грубой и грязной шерсти торчали репьи, на голове виднелся рубец от страшной раны, видимо полученной давно, а на теле — две свежие ранки от пуль из револьвера Эллери, но кровь на оскаленной морде уже засохла.

— Понимаете, — устало продолжил Эллери спустя некоторое время, — мне сразу пришло в голову, что ворс на этом участке ковра выглядит сцарапанным. Это наводило на мысль о животном — вероятно, собаке, ибо из всех домашних животных собака самая закоренелая «царапальщица». Очевидно, собака посещала эту комнату летними ночами и царапала когтями ковер.

— Но как вы могли быть в этом уверены? — запротестовала Дженни.

— Имелись и другие подтверждения. К примеру, звуки, издаваемые вашим «призраком». Судя по описанию, их вполне могла производить собака — фактически вы сами назвали их «нечеловеческими». Кажется, вы охарактеризовали их как «стоны, бормотания, царапанья». Собака, испытывающая боль или тревогу, могла скулить и тихо ворчать. А царапанье соответствовало вытертому ворсу на ковре. Я счел это многозначительным. — Эллери вздохнул. — Вспомните время, которое ваш призрак выбирал для посещения коттеджа. Вроде бы он никогда не появлялся, когда коттедж не был занят, хотя двуногий мародер избрал бы для визитов именно такую ситуацию. Почему же «призрак» приходил, только когда кто-нибудь был в коттедже? Айзек сказал мне, что в пустых коттеджах окна всегда держат закрытыми, но не запертыми. Человека не остановило бы закрытое и даже запертое окно. Это снова наводило на мысль о животном. Пес мог проникать внутрь, лишь когда коттедж был занят и его обитатели оставляли окно гостиной открытым.

— Ну и ну! — пробормотал капитан Хоузи.

— Имелись свидетельства, что в деле фигурировала одна ищейка — сука. Она прибыла сюда с Джиллеттом. Однако, когда чикагские детективы ворвались в коттедж и, не найдя там Джиллетта, решили, что он сбежал (на что и рассчитывал Баркер), они обнаружили косвенное доказательство (хотя сами этого не осознали) присутствия не одной, а двух собак. Ибо там была тяжелая двойная цепь. Почему двойная? Разве одной тяжелой цепи не было бы достаточно даже для самой крупной и сильной собаки? Это указывало на существование второй, живой собаки — на то, что Джиллетт держал двух собак, хотя никто не догадывался о второй; что, когда мисс Дженни попыталась заглянуть в его машину в гараже, в ней была еще одна собака, кроме той, которая едва не укусила ее за руку; что Джиллетт, опасаясь, как бы собаки не выдали его, увел их в коттедж и посадил на двойную цепь. Они были беспомощны, когда Баркер убивал Джиллетта. Должно быть, он ударил двух собак кочергой по голове, думая, что убил обеих. Рычание и лай заглушили гром и шум ливня, как и звуки молотка, которым Баркер заколачивал половицы. Очевидно, он оттащил трупы собак в лес, рассчитывая, что их гибель припишут Джиллетту. Но кобель не умер — он был всего лишь сильно оглушен. Вы видели ужасный рубец у него на голове, позволивший мне реконструировать действия Баркера в отношении собак. Кобель пришел в себя и ускользнул. Двойная цепь, ночная буря и рана поведали поразительную историю.

— Но почему… — начал Хеймен, вошедший в коттедж минуту назад.

Эллери пожал плечами:

— Здесь великое множество «почему». Рваная рана на горле Баркера выше яремной вены также подтверждала мою теорию о собаке. Это чисто собачий метод убийства. Но почему, спросил я себя, пес оставался поблизости, скрываясь в лесу и питаясь случайной добычей? Почему он возвращался в этот коттедж и царапал ковер? На это мог быть только один ответ. Под ковром, в этом месте, находилось что-то, что он любил. Не сука — она была мертва, и ее забрали оттуда. Значит, хозяин. Но его хозяином был Джиллетт. Возможно ли, что Джиллетт не спасся, а лежал под полом? В таком случае он был мертв. Представить остальное было нетрудно. Баркер хотел попасть именно в этот коттедж сегодня ночью. Он подошел к ковру и наклонился, чтобы поднять его. Наблюдающий за ним пес прыгнул в окно…

— Вы хотите сказать, что он узнал Баркера? — недоверчиво осведомился капитан Хоузи.

Эллери устало улыбнулся:

— Кто знает? Я не приписываю собакам человеческий интеллект, хотя иногда они совершают поразительные поступки. Если пес узнал Баркера, то в ночь убийства Джиллетта он, по-видимому, лежал обездвиженным от полученного удара, но не потерявшим сознание и видел, как Баркер прячет тело под полом коттеджа. А может, его просто возмутило, что чужая рука оскверняет могилу хозяина. В любом случае я знал, что Баркер убил Джиллетта, — соседство сундуков, содержащих образцы товара, с использованием негашеной извести было слишком многозначительным.

— Но почему Баркер вернулся на место преступления, мистер Квин? — спросила Дженни. — Это было глупо… мерзко… — Она вздрогнула.

— На это существует простой ответ. У меня есть идея…

Они находились в алькове, и Эллери шагнул в гостиную, где Бенсон и его люди сидели на корточках возле дыры в полу, орудуя в жутком месиве молотками и стамесками.

— Нашел! — крикнул Бенсон, вскакивая на ноги и бросая молоток. — Вы были правы, мистер Квин! — В его руке сверкал огромный неотшлифованный алмаз.

— Так я и думал, — кивнул Эллери. — Баркер мог вернуться только по одной причине, если тело было надежно спрятано, а Джиллетт считался живым, — ради добычи. Но он должен был забрать ее, убив Джиллетта. Значит, Баркер был одурачен — Джиллетт, гранильщик драгоценных камней, изготовил копию алмаза перед побегом из Чикаго, которую и украл Баркер. Когда он обнаружил свою ошибку, уехав отсюда в июле, было слишком поздно. Поэтому он дождался следующей командировки в Нью-Бедфорд, чтобы взломать пол. Вот почему он находился на вытертом участке ковра, когда пес прыгнул на него.

Последовала пауза, которую нарушила Дженни:

— По-моему, вы… это чудесно, мистер Квин. — Она погладила его по голове.

Эллери двинулся к двери.

— Чудесно? Помимо неортодоксальной личности убийцы, в этом деле есть только один чудесный момент, дорогая моя. Когда-нибудь я напишу монографию о феномене совпадения.

— Что вы имеете в виду? — осведомилась Дженни.

Эллери открыл дверь, жадно вдыхая свежий утренний воздух с его бодрящим запахом соли. На холодном черном небе виднелись первые полосы рассвета.

— Название гостиницы, — усмехнулся он.

ЧАСЫ ПОД СТЕКЛЯННЫМ КОЛПАКОМ

Мистер Эллери Квин часто утверждал, что из сотен уголовных дел, в раскрытии которых он мог принимать участие, будучи сыном знаменитого инспектора Квина из нью-йоркского Главного полицейского управления, ни одно не предлагало более простого диагноза, чем то, которое он именовал «делом о часах под стеклянным колпаком». «Оно было настолько простым, — искренне говорил он, — что любой старшеклассник, обладающий элементарными познаниями в алгебре, решил бы его с такой же легкостью, как обычное уравнение». Его спрашивали, что, в таком случае, можно было ожидать от бедного необразованного детектива из регулярных полицейских сил, чьи познания в алгебре были менее чем элементарными, если бы он столкнулся с подобным «простым» делом. На это Эллери вполне серьезно отвечал: «Протест принят. Теперь резолюцию следует читать так: «Любой, обладающий здравым смыслом, мог бы раскрыть это преступление. Оно столь же элементарно, как дважды два».

«Резолюция» звучала несколько жестоко, учитывая, что среди тех, кто имел возможность и, безусловно, желание раскрыть упомянутое преступление, был отец мистера Эллери Квина, инспектор Квин — далеко не самый тупой из следователей. Но Эллери, несмотря на свой блистательный интеллект, иногда склонен путаться в определениях — его сверхъестественная способность к строгой логике куда выше здравого смысла обыкновенного человека. Последний никак не назвал бы элементарной проблему, в которой, в числе прочих, фигурировали следующие компоненты: пурпурный аметист, изрядно опустившийся эмигрант из царской России, серебряная чаша, игра в покер, пять панегириков по случаю дня рождения и, конечно, безобразный раннеамериканский реликт, именуемый «часами под стеклянным колпаком». Внешне этот перечень кажется фантастическим ночным кошмаром маньяка — любой человек, наделенный восхваляемым Эллери «здравым смыслом», сказал бы именно так. Однако, когда Эллери расположил все элементы в должном порядке и указал на «очевидный» ответ — с присущей ему почти монашеской интеллектуальной невинностью, как если бы каждый обладал его талантом проникновения сквозь пелену невероятных сложностей! — инспектор Квин, достойный сержант Вели и прочие, выражаясь фигурально, протерли глаза, настолько все оказалось ясным.

Как и любое убийство, это началось с трупа. Сверхъестественную атмосферу дела сразу ощутили те, кто стоял в пахнущем мускусом антикварном магазине Мартина Орра, глядя на то, что осталось от его хозяина. Инспектор Квин отказывался верить своему прославленному чутью, и причина была не в кровавой природе преступления, ибо он был знаком со сценами бойни не хуже мясника, и кровь давно перестала вызывать у него трепет. То, что маленькую лысую голову Мартина Орра, знаменитого антиквара с Пятой авеню, чье заведение было кладезем подлинных редкостей, превратили в безобразное месиво, было всего лишь деталью, тем более что орудие убийства — тяжелое пресс-папье, испачканное кровью, но тщательно вытертое с целью удаления отпечатков пальцев, — лежало неподалеку от тела. Нет, выпучить глаза заставляло не само убийство Орра, а то, что он, по-видимому, сделал, умирая на холодном цементном полу своего магазина уже после нападения.

Реконструкция событий, происшедших вслед за тем, как убийца Орра выбежал из лавки, оставив антиквара умирать, казалась не представляющей никакого труда. Получив удар по голове сзади в главной комнате своего заведения, Мартин Орр прополз шесть футов вдоль прилавка — об этом четко свидетельствовал кровавый след, — сверхчеловеческим усилием поднялся перед витриной с драгоценными и полудрагоценными камнями, разбил слабеющим кулаком тонкое стекло, пошарил среди драгоценностей, схватил большой аметист без оправы, снова упал на пол, сжимая камень в левой руке, затем прополз по касательной пять футов мимо стола с антикварными часами к каменному пьедесталу, опять встал и намеренно стащил с пьедестала находившийся на нем предмет — старинные часы под стеклянным колпаком, — которые свалились на пол рядом с ним, разбив хрупкую оболочку на тысячу кусков. После этого мистер Орр скончался, все еще держа аметист в левой руке и возложив окровавленную правую руку на часы, словно для благословения. Каким-то чудом часовой механизм не пострадал от падения — одной из причуд Мартина Орра было постоянно поддерживать на ходу все его великолепные часы, и до ушей окружавших труп антиквара в то пасмурное воскресное утро доносилось приятное тиканье часов, лишившихся стеклянного колпака.

Сверхъестественно? Скорее, происшедшее походило на чистое безумие.

— Против этого должен быть специальный закон, — проворчал сержант Вели.

Доктор Сэмюэль Праути, помощник главного медэксперта округа Нью-Йорк, поднялся, обследовав труп, и ткнул ногой в неподвижные ягодицы Мартина Орра — антиквар лежал лицом вниз.

— Старику было лет шестьдесят, — проворчал он, — но сил у него было побольше, чем у многих молодых. Поразительная выносливость! Старая обезьяна получила страшный удар по голове, но так цеплялась за жизнь, что смогла совершить тур по комнате! Такое удалось бы мало кому и помоложе!

— Ваш профессиональный восторг оставляет меня равнодушным, — сказал Эллери.

Джуна, цыганский мальчик на побегушках в доме Квинов, поднял его с теплой постели полчаса назад. Инспектор уже ушел, оставив для Эллери приглашение прийти на место происшествия, если он не возражает. Эллери редко возражал, когда речь шла о преступлении, но сейчас он не успел позавтракать и поэтому пребывал в дурном расположении духа. Прибыв на такси к лавке Мартина Орра, Эллери застал инспектора и сержанта Вели расспрашивающими убитую горем пожилую вдову антиквара и смертельно напуганного гиганта славянского происхождения, который представился на ломаном английском как «бывший князь Павел». Бывший князь оказался одним из бесчисленных кузенов Николая Романова; попавший в водоворот русской революции, он смог бежать из России и теперь вел не слишком роскошную жизнь в Нью-Йорке в качестве социальной диковинки. Дело происходило в 1926 году, когда русские эмигранты из царской семьи еще являлись новшеством в обители демократии. Как Эллери указывал значительно позже, был не только 1926 год, но воскресенье 7 марта 1926 года, хотя в тот момент казалось нелепым придавать значение точной дате.

— Кто обнаружил тело? — осведомился Эллери, попыхивая первой за день сигаретой.

— Его высочество, — отозвался сержант Вели, расправив колоссальные плечи, — и леди. Он был кем-то вроде герцога, и Орр использовал его в качестве приманки — выплачивал ему комиссионные за каждого клиента, которого тот приводил. Насколько я понял, приводил он их немало. Миссис Орр забеспокоилась, когда ее муженек не вернулся домой прошлой ночью после игры в покер…

— Игры в покер?

Мрачное лицо русского прояснилось.

— Да-да! Замечательная игра. Я научился ей в вашей удивительной стране. Мистер Орр, я и другие играли здесь каждую неделю…

Он бросил взгляд на труп, и на его лице вновь мелькнул страх.

— Прошлой ночью вы тоже играли? — резко спросил Эллери.

Русский молча кивнул.

— Мы разыскиваем всех игроков, — сказал инспектор Квин. — Вроде бы Орр, князь и еще четверо мужчин организовали нечто вроде клуба любителей покера, встречались каждым субботним вечером в задней комнате магазина Орра и играли допоздна. Мы обыскали комнату, но не нашли ничего, кроме карт и фишек. Когда Орр не вернулся домой, миссис Орр встревожилась и позвонила князю — он живет в маленьком отеле в районе сороковых улиц. Утром князь зашел за ней, они отправились сюда и обнаружили вот это… — Инспектор мрачно указал на труп Мартина Орра и на окружающие его осколки стекла. — Чистое безумие, верно?

Эллери посмотрел на миссис Орр — она прислонилась к прилавку с застывшим лицом, уставясь на тело мужа, как будто не верила своим глазам. Впрочем, смотреть было особенно не на что, так как доктор Праути накрыл тело листами воскресной газеты, и видна была только левая рука, все еще сжимающая аметист.

— Похоже на то, — сухо отозвался Эллери. — Полагаю, в задней комнате есть письменный стол, где Орр хранил свои бухгалтерские отчеты.

— Разумеется.

— На теле Орра были обнаружены какие-нибудь бумаги?

— Бумаги? — ошеломленно переспросил инспектор. — Нет.

— А карандаш или ручка?

— Тоже нет. Что ты имеешь в виду?

Прежде чем Эллери успел ответить, какой-то маленький старичок с лицом, похожим на сморщенный коричневый папирус, прошел, словно во сне, мимо детектива у парадной двери, посмотрел на труп и пятна крови, моргнул четыре раза и внезапно начал плакать. Его высохшее тело сотрясалось от рыданий.

— О, Сэм! — вскричала миссис Орр, выйдя из транса, обняла худые плечи вновь прибывшего и заплакала вместе с ним.

Эллери и инспектор обменялись взглядами, а сержант Вели с отвращением рыгнул. Потом инспектор схватил плачущего старика за руку и встряхнул его.

— Прекратите немедленно! — сердито сказал он. — Кто вы?

Человечек оторвал заплаканное лицо от плеча миссис Орр.

— С-Сэм М-Минго, — запинаясь, пролепетал он. — Ассистент мистера Орра. Кто… как… О, я не могу в это поверить! — И он вновь спрятал лицо на плече вдовы.

— Пускай выплачется, — пожал плечами инспектор. — Эллери, что ты об этом думаешь? Я в тупике.

Эллери красноречиво поднял брови. С улицы вошел детектив, ведя за собой бледного дрожащего мужчину.

— Это Арнолд Пайк, шеф. Вытащил его из кровати.

Пайк обладал мощным телосложением и агрессивно торчащим подбородком, но выглядел испуганным и ошарашенным. Не сводя глаз с бренных останков Мартина Орра, он машинально расстегивал и застегивал пальто.

— Насколько я понимаю, — заговорил инспектор, — вы и еще несколько человек прошлой ночью играли здесь в покер в задней комнате с участием самого Орра. В котором часу игра прекратилась?

— В половине первого. — В голосе Пайка слышалась пьяная дрожь.

— А началась?

— Около одиннадцати.

— Черт возьми, — пробормотал инспектор Квин. — Это игра не в покер, а в блошки… Кто убил Орра, мистер Пайк?

Арнолд Пайк оторвал взгляд от трупа.

— Господи, сэр, понятия не имею!

— Вот как? Вы все были друзьями?

— Да.

— Чем вы занимаетесь, мистер Пайк?

— Я биржевой маклер.

— Почему… — начал Эллери и тут же умолк.

Подталкиваемые двумя детективами, в лавку вошли трое мужчин — напуганных, демонстрирующих признаки насильственного пробуждения и быстрого одевания и тут же устремивших взгляд на прикрытое газетами тело на полу, струйки крови и осколки стекла. Подобно экс-князю Павлу, который стоял в нелепой позе, словно окаменев, троица казалась сраженной внезапным ударом.

Маленький толстячок с блестящими глазками пробормотал, что его зовут Стэнли Оксмен, что он ювелир и самый старый и близкий друг Мартина Орра. Это просто невероятно! Мартин убит! Нет, он не в состоянии предложить никаких объяснений. Возможно, Мартин был человеком со странностями, но, насколько ему, Оксмену, известно, у антиквара не было ни одного врага во всем мире и т. д. и т. п. Двое других стояли неподвижно, ожидая своей очереди.

Одним из них был худощавый субъект с фигурой бывшего атлета, но с небольшим брюшком и пожелтевшими глазами, свидетельствовавшими, что лучшие годы уже позади. Оксмен представил его как их общего друга, журналиста Лио Герни. Другим был Дж. Д. Винсент, как и Арнолд Пайк, зарабатывающий деньги на Уолл-стрит. Оксмен в неожиданном приливе разговорчивости, исподволь поощряемом инспектором, охарактеризовал его как «манипулятора». Винсент, коренастый мужчина с напряженным лицом игрока, выглядел лишившимся дара речи. Подобно Герни, он казался обрадованным тем, что Оксмен взял на себя роль представителя всей группы, и не отрывал взгляда от тела на цементном полу.

Эллери вздохнул, думая о теплой постели, подавил мятеж в оставшемся без завтрака желудке и приступил к работе, продолжая прислушиваться к резким вопросам инспектора и запинающимся ответам. Он направился по кровавому следу к атакованной Орром витрине с драгоценностями. Стекло было разбито, оставшиеся обломки обрамляли отверстие, внутри которого находилось более дюжины маленьких металлических лотков с черной бархатной подкладкой, лежащих в два ряда. Каждый содержал различные по цвету драгоценные и полудрагоценные камни. Особенно привлекали внимание два лотка в центре: на одном лежали отшлифованные камни красного, коричневого, желтого и зеленого цвета, а на другом — только полупрозрачные зеленоватые камни, покрытые мелкими красными пятнышками. Эллери отметил, что оба лотка располагались по прямой линии с тем местом, где рука Орра разбила витрину.

Он подошел к дрожащему маленькому ассистенту антиквара, Сэму Минго, который уже успокоился и стоял рядом с миссис Орр, вцепившись ей в руку, как ребенок.

— Минго, — обратился к нему Эллери. Бедняга вздрогнул и напрягся всем телом.

— Не волнуйтесь — просто подойдите на минуту сюда. — Ободряюще улыбнувшись, Эллери взял его за руку и подвел к разбитой витрине. — Почему Мартин Орр занимался подобными безделушками? Правда, я вижу здесь рубины и изумруды, но все остальное… Разве он был не только антикваром, но и ювелиром?

— Н-нет, — пробормотал ассистент Орра. — Но он всегда любил безделушки. Большинство этих камней символизируют месяц рождения. Иногда он продавал их. Здесь полный набор.

— Как называются зеленые камни с красными пятнышками?

— Гелиотропы, или кровавики.

— А красные, коричневые, желтые и зеленые камни на этом лотке?

— Это яшма. Самые распространенные — красные, коричневые и желтые. Зеленые ценятся дороже… Гелиотропы также разновидность яшмы. Они очень красивые и…

— Да-да, — быстро прервал Эллери. — С какого лотка аметист в руке Орра?

Минго поежился и ткнул скрюченным указательным пальцем на угловой лоток в заднем ряду.

— Все аметисты находятся на этом лотке?

— Да. Можете убедиться сами…

— Эй, Минго! — окликнул инспектор, подойдя к ним. — Я хочу, чтобы проверили весь товар. Посмотрите, не украдено ли что-нибудь.

— Да, сэр, — робко отозвался ассистент Орра и начал бродить по лавке, еле волоча ноги.

Эллери огляделся вокруг. Дверь в заднюю комнату находилась в двадцати футах от места, где Орр подвергся нападению. В самой лавке не было ни письменного стола, ни бумаг…

— Ну, сынок, похоже, мы напали на след, — сообщил инспектор. — Мне с самого начала показалось странным, что игра в покер в субботу вечером прекратилась в половине первого. Оказывается, там произошла ссора.

— Кто с кем дрался?

— Не остри — это не смешно. Ссору затеял Пайк — маклер. Они все что-то пили во время игры. Орр, у которого на руках были туз, король, дама и валет, поднял ставку. Все спасовали, кроме Пайка, у которого были три шестерки. Ну, Орр усмехнулся, предъявил закрытую карту — двойку! — и огреб весь выигрыш. Пайк начал ворчать, Орр огрызнулся в ответ — ты знаешь, как начинаются такие ссоры. К тому же, по словам князя, все уже были изрядно поддатыми. Дело действительно едва не дошло до драки. Остальные вмешались, но игра прекратилась.

— Они все ушли вместе?

— Да. Орр задержался, чтобы прибрать в задней комнате. Остальные расстались в нескольких кварталах отсюда. Конечно, любой из них мог вернуться и прикончить Орра, пока тот не запер лавку.

— А что говорит Пайк?

— Каких слов ты от него ожидаешь? Говорит, что сразу пошел домой и лег спать.

— А остальные?

— Заявляют, что ничего не знают о происходившем здесь после их ухода… Ну, Минго? Чего-нибудь недостает?

— Вроде бы все на месте, — беспомощно отозвался Минго.

— Так я и думал, — с удовлетворением произнес инспектор. — Это убийство по злобе, сынок. Надо еще раз потолковать с этими ребятами… Что тебя гложет?

Эллери зажег сигарету.

— Несколько бессвязных мыслей. Как ты объяснишь, что Орр, на три четверти мертвый, таскался по магазину, разбил часы под стеклянным колпаком и взял аметист из витрины с драгоценными камнями?

Лицо инспектора вновь омрачилось.

— Насчет этого я в полном тумане. Извини… — Он быстро отошел к группе мужчин.

Эллери повернулся к Минго:

— Возьмите себя в руки, приятель. Я хочу, чтобы вы взглянули на разбитые часы. Не бойтесь Орра — мертвые не кусаются. — Он подтолкнул маленького ассистента к прикрытому газетой трупу. — Расскажите мне об этих часах. С ними связана какая-нибудь история?

— Вроде бы нет. Им сто шестьдесят лет. Они не особенно ценные и являются антиквариатом только из-за стеклянного колпака. Это единственные часы подобного типа, которые у нас есть.

Эллери протер стекла пенсне, водрузил его на нос и склонился над упавшими часами. Круглый деревянный цоколь высотой около девяти дюймов был покрыт царапинами. Часы продолжали уютно тикать. Стеклянный колпак вставлялся в круглый паз цоколя, полностью закрывая часы. При неразбитом колпаке все изделие имело высоту около двух футов.

Эллери выпрямился — его худощавое лицо было задумчиво. Минго с беспокойством смотрел на него.

— Эти часы никогда не принадлежали Пайку, Оксмену, Винсенту, Герни или Павлу?

Минго покачал головой:

— Нет, сэр. Они у нас много лет — мы не могли от них избавиться. Этим джентльменам они, безусловно, не были нужны.

— Значит, никто из пятерых никогда не пытался приобрести часы?

— Конечно нет.

— Восхитительно, — промолвил Эллери. — Благодарю вас.

Минго, чувствуя, что его отпустили, некоторое время колебался, переступая с ноги на ногу, и наконец отошел к молчаливой вдове. Эллери опустился на колени и с трудом разжал пальцы мертвеца, стискивающие аметист. Увидев, что камень имеет пурпурный цвет, он озадаченно покачал головой и поднялся.

— Не понимаю, почему вы подозреваете кого-то из нас, — сердито говорил инспектору Винсент — коренастый биржевой игрок с Уолл-стрит. — Особенно Пайка. Неужели из-за ничтожной ссоры? Мы всегда были добрыми друзьями, а прошлой ночью просто выпили лишнего…

— Разумеется, — отозвался инспектор. — Выпивка иногда действует не только на голову, но и подрывает моральные устои.

— Чепуха! — внезапно заявил желтоглазый Герни. — Перестаньте играть в сыщика, инспектор. Вы лаете не на то дерево. Винсент прав — мы все добрые друзья. На прошлой неделе у Пайка был день рождения… — Эллери тут же напрягся, — мы послали ему подарки, устроили вечеринку, и Орр выпил больше всех. Разве это похоже на подготовку к сведению счетов?

Эллери шагнул вперед, сверкая глазами. Дурного настроения как не бывало — его ноздри раздувались, чуя добычу.

— И когда состоялась эта вечеринка, джентльмены? — мягко осведомился он.

Стэнли Оксмен надул щеки.

— Теперь у них вызывает подозрение вечеринка по случаю дня рождения! В прошлый понедельник, мистер. Ну и что из этого?

— В прошлый понедельник, — повторил Эллери. — Как мило. А ваши подарки, мистер Пайк…

— Ради бога!.. — Глаза Пайка выражали муку.

— Когда вы их получили?

— После вечеринки, на неделе. Ребята по отдельности прислали их мне. Я не видел никого из них до вчерашнего вечера за покером.

Остальные кивнули. Инспектор недоуменно смотрел на сына. Усмехнувшись, Эллери поправил пенсне и что-то шепнул отцу. Недоумевающее выражение на лице инспектора усилилось, однако он спокойно обратился к седовласому маклеру:

— Мистер Пайк, вам придется проехаться немного с мистером Квином и сержантом Вели. Остальные побудут здесь со мной. И пожалуйста, мистер Пайк, не пытайтесь делать никаких… глупостей.

Пайк молча вертел головой, в двадцатый раз застегивая пальто. Никто не произнес ни слова. Сержант Вели взял Пайка за руку, и Эллери вышел вместе с ними на по-утреннему мирную Пятую авеню. На тротуаре он спросил у Пайка его домашний адрес, остановил такси, и все трое проехали около мили. Поднявшись в лифте на седьмой этаж многоквартирного дома, они подошли к двери. Пайк повозился с ключами и впустил их в квартиру.

— Позвольте взглянуть на ваши подарки, — бесстрастно заговорил Эллери — это были его первые слова с тех пор, как они сели в такси.

Пайк провел их в комнату, похожую на рабочий кабинет. На столе стояли четыре коробки различной формы и красивая серебряная чаша.

— Вот они, — надтреснутым голосом сказал Пайк. Эллери быстро подошел к столу и поднял чашу. На ней была выгравирована сентиментальная надпись:

— Довольно мрачный юмор, мистер Пайк, — заметил Эллери, ставя чашу на стол. — Винсент оставил место для даты вашей кончины.

Пайк хотел ответить, но вздрогнул и сжал бледные губы.

Эллери снял крышку с маленькой черной коробочки. Внутри, в углублении на пурпурном бархате, лежал великолепный массивный перстень с гербом царской России.

— Старый ощипанный орел, — пробормотал Эллери. — Посмотрим, что присовокупил к подарку наш друг экс-князь.

На карточке, лежащей в коробочке, было написано по-французски мелким почерком:

Эллери не стал комментировать послание. Положив в коробку кольцо и карточку, он взял большой плоский пакет. Внутри находился сафьяновый бумажник с золотым обрезом. Карточка, вложенная в одно из отделений, гласила:

— Очаровательные вирши, — усмехнулся Эллери. — Еще один горе-поэт! Только журналист может сочинить подобную чушь. Это Герни?

— Да, — пробормотал Пайк. — Славно, не так ли?

— Простите, но, по-моему, это никуда не годится.

Отложив бумажник, Эллери взял большую картонную коробку. Внутри лежала пара комнатных туфель из лакированной кожи. На приложенной карточке было написано:

— Неважный пророк, — сухо заметил Эллери. — А это что?

Поставив на стол туфли, он взял маленькую плоскую коробочку. В ней оказался золотой портсигар с выгравированными на крышке инициалами «А.П.». Сопроводительная карточка гласила:

— Мистер Стэнли Оксмен, — промолвил Эллери, откладывая портсигар, — несколько менее оптимистичен, чем Мартин Орр. Его воображение не заходит дальше шестидесятилетия, мистер Пайк. Весьма значительный момент.

— Не понимаю, — упрямо забубнил Пайк, — почему вы должны втягивать моих друзей в это…

Сержант Вели сжал его локоть, и он поморщился. Эллери посмотрел на человека-гору, неодобрительно качая головой.

— Думаю, мистер Пайк, мы можем вернуться в магазин Мартина Орра. Или, как сказал бы педантичный сержант, на место преступления… Очень интересно. Почти полностью компенсирует неудобства от пустого желудка.

— Что-нибудь есть? — хрипло шепнул сержант Вели, когда Пайк первым сел в такси.

— У всех детей Божьих что-нибудь да есть, циклоп, — ответил Эллери. — Но у меня есть все.

Сержант Вели исчез где-то en route[57] в антикварный магазин, и настроение Арнолда Пайка сразу улучшилось. Эллери насмешливо смотрел на него.

— Прежде чем мы выйдем из машины, еще один вопрос, мистер Пайк, — сказал он, когда автомобиль свернул на Пятую авеню. — Сколько времени вы шестеро знакомы друг с другом?

Маклер вздохнул:

— На это сложно ответить. Мой единственный старый друг — Лио Герни. С ним мы знакомы пятнадцать лет. Орр и князь дружили с восемнадцатого года, а Стэн Оксмен и Орр знают… знали друг друга тоже много лет. С Винсентом я познакомился год назад через мой бизнес и ввел его в нашу маленькую компанию.

— А вы сами и остальные — Оксмен, Орр, Павел — были знакомы два года назад?

Пайк выглядел озадаченным.

— Не понимаю почему… Нет, не были. С Оксменом и князем я познакомился год назад через Орра.

— Это настолько совершенно, — пробормотал Эллери, — что я готов вообще не завтракать… Вот мы и прибыли, мистер Пайк.

Маленькая группа ожидала их возвращения. Ничего не изменилось, если не считать исчезновения тела Орра, ухода доктора Праути, а также нескольких попыток вымести осколки стеклянного колпака от часов. Горящий нетерпением инспектор начал спрашивать, где сержант Вели и что искал Эллери в квартире Пайка. Эллери что-то прошептал, и старик казался удивленным. Потом он с мрачным удовлетворением взял понюшку из коричневой табакерки.

Князь громко откашлялся.

— Вы раскрыли тайну? — осведомился он.

— Ваше высочество, — серьезно ответил Эллери, — я в самом деле ее раскрыл.

Повернувшись, он хлопнул в ладоши, и все вздрогнули.

— Прошу внимания! Пигготт, станьте у двери и не впускайте никого, кроме сержанта Вели.

Детектив кивнул. Эллери изучал лица окруживших его людей. Если один из присутствующих ощущал страх, он мог не проявлять его внешне. Теперь, когда миновал первый шок от трагедии, они выглядели всего лишь заинтересованными. Миссис Орр держала хилую лапку Минго; ее взгляд не отрывался от лица Эллери. Толстый маленький ювелир, журналист, два маклера с Уолл-стрит, бывший русский князь…

— Захватывающее дело, — усмехнулся Эллери, — хотя и абсолютно элементарное, несмотря на интересные моменты. Слушайте внимательно.

Он подошел к прилавку, взял пурпурный аметист, который был зажат в руке мертвеца, посмотрел на него и на все еще стоящие на прилавке часы на круглом цоколе с торчащими из желоба осколками стеклянного колпака.

— Рассмотрим ситуацию. Мартин Орр, получив жестокий удар по голове, умудряется последним отчаянным усилием подползти к витрине с драгоценными камнями, достает оттуда этот аметист, затем подползает к каменному пьедесталу и стаскивает с него часы под стеклянным колпаком. Когда его миссия окончена, он умирает.

Зачем же умирающему человеку проделывать столь странную процедуру? Возможно только одно объяснение. Он знает своего убийцу и хочет оставить ключи к идентификации его личности. — Инспектор кивнул, а Эллери скрыл усмешку за дымом сигареты. — Но почему именно такие ключи? Как по-вашему, что должен сделать умирающий, желая оставить после себя имя убийцы? Ответ очевиден — написать его. Но на теле Орра мы не нашли ни бумаги, ни ручки, ни карандаша, и в непосредственной близости бумаги тоже не было. Где еще он мог добыть письменные принадлежности? Мартин Орр был смертельно ранен в двадцати пяти футах от двери в заднюю комнату. Несомненно, он чувствовал, что расстояние слишком велико для его убывающих сил. Конечно, он мог обмакнуть палец в собственную кровь и написать на полу имя убийцы, но такой фантастический способ, вероятно, не пришел ему в голову.

Орру пришлось думать быстро — жизнь покидала его с каждым вздохом. Тогда он подполз к прилавку, разбил стекло и вытащил аметист, затем добрался до пьедестала, сбросил с него часы под стеклянным колпаком и умер. Значит, аметист и часы были его наследством полиции. Можно почти слышать его слова: «Не подведите меня. Это просто, ясно и легко. Покарайте моего убийцу».

Миссис Орр тяжело вздохнула, но выражение ее сморщенного лица не изменилось. Минго начал всхлипывать. Остальные молча ожидали.

— Начнем с часов, — продолжал Эллери. — Первое, о чем можно подумать в этой связи, — определение времени. Не пытался ли Орр, стаскивая часы с пьедестала, разбить механизм и остановить стрелки, чтобы указать время своего убийства? Такое вполне возможно, но тогда он не достиг своей цели, ибо часы не остановились. Данное обстоятельство не обесценивает теорию установления времени, но дает возможность дальнейшего анализа всей проблемы. Вы впятером, джентльмены, одновременно покинули магазин Орра. Едва ли можно было сопоставить время убийства с временем вашего возвращения домой, чтобы указать на одного из вас как на убийцу. Должно быть, Орр сознавал это, если такое вообще пришло ему в голову. Иными словами, для подобной цели у него не было особых оснований.

Еще одно, более существенное обстоятельство также обесценивает теорию установления времени. Орр прополз мимо стола с несколькими идущими часами к часам под стеклянным колпаком. Если он хотел указать время убийства, то мог сэкономить энергию, остановившись у этого стола, и сбросить какие-нибудь из стоящих на нем часов. Однако он так не поступил. Значит, дело было не во времени.

Коль скоро часы под стеклянным колпаком — единственные такие часы в магазине, то цель Орра была связана именно с ними, а не с часами вообще. На что могли указывать часы под стеклянным колпаком? Сами по себе, как сообщил мне мистер Минго, они не имели отношения к кому-либо из друзей Орра. Предположение, что Орр имел в виду часовщика, неубедительно — никто из вас, джентльмены, не занимается этим изящным ремеслом, а на мистера Оксмена, ювелира, куда убедительнее указали бы драгоценности из витрины.

Вспотевший Оксмен уставился на аметист в руке Эллери.

— Следовательно, Орр не пытался при помощи часов указать на профессию убийцы, — продолжал Эллери. — Что же отличает эти часы от всех прочих часов в магазине? — Он протянул вперед указательный палец. — То, что у них имеется стеклянный колпак! Можете ли вы, джентльмены, припомнить хорошо известный предмет, почти в точности походящий на часы под стеклянным колпаком?

Никто не ответил, но Винсент и Пайк начали облизывать пересохшие губы.

— Вижу признаки понимания, — усмехнулся Эллери. — Задам более конкретный вопрос. Какой предмет имеет деревянную подставку, стеклянный колпак и тикающий механизм внутри колпака? — Ответа снова не последовало. — Полагаю, мне следовало ожидать скрытности! Конечно, это биржевой телеграфный аппарат!

Все уставились на него, а затем на побледневшие лица Дж. Д. Винсента и Арнолда Пайка.

— Вы имеете все основания разглядывать черты господ Винсента и Пайка, — заметил Эллери, — потому что только они в нашей маленькой компании связаны с биржевым телеграфом: мистер Винсент — делец с Уолл-стрит, а мистер Пайк — маклер.

Два детектива потихоньку отошли от стены и приблизились к упомянутым джентльменам.

— А теперь, — продолжал Эллери, — мы отложим часы под колпаком и обратимся к очаровательной безделушке, которую я держу в руке. — Он поднял вверх камень. — Пурпурный аметист — как вам известно, они обычно бывают синевато-фиолетовые. Что мог означать этот пурпурный аметист для лихорадочно работающего мозга Мартина Орра? Прежде всего, это драгоценность… Вам незачем беспокоиться, мистер Оксмен. Значение аметиста как драгоценности исключается по двум причинам. Первая состоит в том, что лоток с аметистами находится в заднем углу витрины с разбитым стеклом. Орр был вынужден тянуть теряющую силу руку к этому углу. Если ему нужна была просто драгоценность, почему он не мог взять камень с лотка поближе? Любой из них указывал бы на ювелира. Однако Орр игнорировал то, что лежало под рукой — как и в случае с часами, — и намеренно взял камень, находящийся в неудобном месте. Таким образом, аметист означал не драгоценность, а нечто другое.

Вторая причина заключается в следующем. Орр, безусловно, знал, что ключ с биржевым телеграфом укажет не на одного человека, так как двое его друзей связаны с биржей. С другой стороны, неужели убийц было двое? Маловероятно. Ибо если при помощи аметиста Орр хотел обвинить вас, мистер Оксмен, а при помощи часов — мистера Пайка или мистера Винсента, то след получался довольно расплывчатый. В таком случае как бы мы узнали, на кого из двух последних он намекал? Быть может, Орр имел в виду трех убийц? Как видите, мы вступаем в область фантастики. Нет, вероятнее всего, если часы указывали на двух персон, аметист должен был указать на одну из них.

Каким же образом аметист указывает на одного из этих джентльменов? Какое значение он имеет, кроме драгоценности? Ну, камень обладает пурпурной окраской. Это подходит к одному из членов вашего кружка — пурпур ассоциируется с императорской властью, а его императорское высочество бывший князь…

— Я не «императорское высочество»! — сердито прервал русский. — Вы ничего не смыслите в титулах! — Его смуглое лицо побагровело, и он быстро заговорил по-русски.

Эллери усмехнулся:

— Не волнуйтесь, князь, вас не имели в виду. В этом случае у нас снова было бы трое подозреваемых, а вопрос, кого из друзей с Уолл-стрит хотел обвинить Орр, остался бы нерешенным. Так что царское происхождение отпадает.

Имеются ли другие возможные значения? Да. Например, один из видов колибри называют аметистом. Однако здесь нет орнитологов, так что птицы тоже отпадают. Далее, один востоковед рассказывал мне, что аметист был связан с древнееврейским ритуалом — нагрудным украшением первосвященника или чем-то в таком роде. К нашей ситуации это явно не подходит. Остается одна возможность. — Эллери повернулся к биржевому игроку. — Мистер Винсент, когда ваш день рождения?

— В-второго ноября, — заикаясь, ответил Винсент.

— Великолепно! Это вас исключает.

Эллери внезапно умолк. В комнату вошел мрачный сержант Вели.

— Ну, сержант, моя догадка насчет мотива была верной?

— Еще как, — отозвался Вели. — Он подделал подпись Орра на крупном чеке — у него были денежные затруднения. Орр замял дело, заплатил и сказал, что получит деньги с того, кто подделал чек. Банкир даже не знает, кто это.

— Мои поздравления, сержант. Наш убийца, очевидно, хотел избежать уплаты денег. Убийства совершались и по менее важным причинам. — Эллери взмахнул пенсне. — Как я сказал, мистер Винсент, вы исключаетесь. Исключаетесь потому, что единственное оставшееся значение аметиста — его принадлежность к камням, символизирующим месяц рождения. Но ноябрь символизирует топаз. В то же время мистер Пайк только что отмечал день рождения, который приходится на февраль.

При этих словах, когда Пайк остолбенел, а остальные возбужденно заговорили, Эллери незаметно подал знак сержанту Вели и рванулся вперед. Однако в железных объятиях сержанта оказался не Пайк, а журналист Лио Герни.

— Как я говорил, — позднее объяснял Эллери в гостиной Квинов, набив наконец живот пищей, — проблема была до смешного элементарной.

Инспектор, греющий ноги у камина, что-то буркнул, и сержант Вели почесал затылок.

— Вы так не думаете? Тогда судите сами.

Когда я пришел к выводу относительно значения часов и аметиста, стало очевидным, что указать хотели на Арнолда Пайка. Ибо с каким месяцем рождения ассоциируется аметист? С февралем, как по польской, так и по еврейской системе, которые приняты практически во всем мире. Из двух человек, на которых указывали часы, Винсент исключался, так как камень месяца его рождения — топаз. Значит, день рождения Пайка в феврале? Как будто нет, потому что в этом, 1926 году он отмечал его 1 марта. Что это могло означать? Так как Пайк оставался единственно возможным кандидатом, его день рождения должен быть в феврале, но 29-го числа, а поскольку нынешний год — не високосный, Пайк решил отметить дату 1 марта.

Однако из этого вытекает, что Мартин Орр, оставляя аметист, должен был знать, что день рождения Пайка в действительности в феврале, так как он вроде бы использовал аметист в качестве камня, символизирующего месяц рождения. Но на карточке, приложенной к комнатным туфлям — подарку, сделанному Орром Пайку на прошлой неделе, — я прочитал следующее: «Быть может, мы соберемся вместе в то счастливое 1 марта, когда наступит твой столетний юбилей!» Если Пайку в 1926 году исполнилось пятьдесят, значит, он родился в 1876-м — високосном году, а сто лет ему исполнится в 1976 году — также високосном. Так что они никак не смогли бы отметить столетие Пайка 1 марта! Следовательно, Орр не знал, что подлинный день рождения Пайка — 29 февраля, иначе он бы упомянул об этом на карточке. Орр считал, что Пайк родился в марте.

Но человек, оставивший аметист, знал, что день рождения Пайка в феврале, так как он использовал февральский камень. Как мы только что установили, Мартин Орр думал, что Пайк родился в марте. Значит, аметист выбрал не Орр.

Подтверждение? Пожалуйста. В польской системе мартовский камень — гелиотроп, а в еврейской — яшма. Образцы обоих камней находились ближе к шарившей руке, чем аметист, который лежал в заднем ряду. Иными словами, кто бы ни взял аметист, этот человек намеренно игнорировал мартовские камни в пользу февральского и, следовательно, знал, что Пайк родился в феврале, а не в марте. Орр выбрал бы гелиотроп или яшму, так как считал, что день рождения Пайка в марте.

Но если аметист выбрал не Орр, что же получается? Явная подтасовка. Кто-то хотел заставить нас поверить, что Орр выбрал аметист и разбил часы. Можно себе представить, как убийца тащил труп бедняги Орра, оставляя кровавый след, с целью… — Эллери вздохнул. — Я никогда не верил, что эти указатели оставил Орр. Слишком уж это было нереально. Умирающий может оставить один ключ к личности убийцы, но два… — Эллери покачал головой. — Если ключи оставил не Орр, то кто же? Очевидно, убийца. Но ключи указывали на Арнолда Пайка. Значит, убийца не Пайк, потому что если бы он убил Орра, то не стал бы оставлять прямые улики против самого себя.

Кто еще? Ясно одно — тот, кто убил Орра, оклеветал Пайка и выбрал аметист, знал, что день рождения Пайка в феврале. Орра и Пайка мы исключили. Винсент не знал, что Пайк родился в феврале, о чем свидетельствует его надпись на серебряной чаше. Наш друг экс-князь также написал на поздравительной карточке «первое марта». Оксмен упомянул в поздравлении, что они будут праздновать шестидесятилетие Пайка 1 марта 1936 года — високосного года, обратите внимание, когда день рождения Пайка следовало бы отмечать 29 февраля… Мы можем считать карточки важным доказательством — они были посланы до преступления, и убийца едва ли связывал их со своими зловещими намерениями. Ошибка в плане преступника — вполне естественная — заключалась в том, что он считал, будто Орр и, возможно, другие тоже знают, что день рождения Пайка 29 февраля. А то, что карточки доказывают обратное, убийца так и не узнал — Пайк сказал нам, что после вечеринки в понедельник вечером он не видел никого из друзей до прошлой ночи, ночи убийства.

— Будь я проклят! — пробормотал сержант Вели, качая головой.

Эллери усмехнулся:

— Итак, у нас остается Лио Герни, журналист. В его кошмарных виршах дается понять, что Пайк достигнет возраста двадцати одного года только через девять с половиной лет. Любопытно? Чертовски. Ибо он шутя намекал, что в тот момент Пайку было одиннадцать с половиной. Но как такое могло быть даже в юмористическом стихотворении? Только если Герни знал, что день рождения Пайка падает на 29 февраля, которое бывает лишь раз в четыре года! Пятьдесят разделить на четыре будет двенадцать с половиной. Но так как 1900 год по какой-то до сих пор непонятной мне причине не был високосным, Герни оказался прав, и Пайк в самом деле отмечал только «одиннадцатый с половиной» день рождения!

Будучи единственным, кто знал, что Пайк родился в феврале, — закончил Эллери, — Герни становился единственным, кто мог выбрать аметист. Значит, Герни подстроил, чтобы все выглядело так, будто Орр обвинял Пайка. Следовательно, Герни — убийца Орра.

Просто? Как детская задачка!

СЕМЬ ЧЕРНЫХ КОТОВ

Над дверью зоомагазина мисс Керли на Амстердам-авеню звякнул колокольчик. Мистер Эллери Квин наморщил нос и вошел. Перешагнув порог, он возблагодарил небо за то, что нос у него был не слишком большой, и что ему хватило ума его наморщить. Подобного разнообразия и густоты запахов не постыдился бы и нью-йоркский зоопарк. Однако Эллери с удивлением обнаружил, что в магазине пребывают только существа мелких размеров, которые при его появлении тут же разразились воем, визгом, писком, лаем, скрипом, ревом, уханьем, хрюканьем, так что крыша не обрушилась только чудом.

— Добрый день, — послышался женский голос. — Я мисс Керли. Чем могу служить?

Посреди окружающего бедлама Эллери Квин увидел смотрящую на него пару веселых глаз. Потом он разглядел и другие детали — пышные русые волосы, стройную девичью фигурку и ямочку на подбородке, — но в данный момент его внимание привлекли глаза. Мисс Керли, покраснев, повторила вопрос.

— Прошу прощения, — поспешно сказал Эллери, переходя к цели своего визита. — Очевидно, в царстве животных не соблюдаются должные пропорции между силой голосовых связок и… э-э… ароматов, с одной стороны, и размерами их обладателей — с другой. Век живи — век учись! Мисс Керли, можно ли приобрести у вас сравнительно бесшумное и хорошо пахнущее собакообразное с лохматой коричневой шерстью, ушами торчком и кривыми задними лапами?

Мисс Керли нахмурилась. К сожалению, у нее нет ирландских терьеров. Последние щенки проданы. Может быть, скотч-терьер?..

Мистер Квин также нахмурился. Непреклонный Джуна поручил ему купить именно ирландского терьера и, безусловно, не одобрил бы замену на печальное коротколапое существо.

— Завтра я ожидаю известий из лонг-айлендского питомника, — сообщила мисс Керли. — Если вы оставите ваши имя и адрес…

Глядя в глаза молодой женщине, мистер Квин с радостью согласился и, получив карандаш и бумагу, написал требуемые сведения.

Когда мисс Керли прочла написанное, деловитая маска упала с ее лица.

— Вы тот самый Эллери Квин! — воскликнула она. — Я так много о вас слышала, а вы, оказывается, живете практически за углом — на Восемьдесят седьмой улице! Как интересно! Вот уж не ожидала, что доведется с вами познакомиться…

— Я тоже… — пробормотал мистер Квин.

Мисс Керли снова покраснела и машинально пригладила волосы.

— Одна из моих лучших покупательниц живет напротив вас, мистер Квин. Вернее, одна из самых частых покупательниц. Возможно, вы ее знаете? Мисс Таркл — Юфимия Таркл. Она живет в многоквартирном доме.

— Не имею удовольствия, — рассеянно отозвался мистер Квин. — Какие у вас удивительные глаза!.. Я хотел сказать, Юфимия Таркл? Она такая же невообразимая, как ее имя?

— Это несправедливо, — сурово произнесла мисс Керли, — хотя бедняжка и в самом деле странная. Старая леди с лицом как у белки, парализованная и к тому же не в себе.

— Несомненно, чья-то бабушка, — отпустил причудливое замечание мистер Квин, подбирая с прилавка трость. — Она помешана на кошках?

— Как вы угадали, мистер Квин?

— Это несложно, — мрачно промолвил Эллери.

— Уверена, что вам она показалась бы интересной.

— Почему, Диана?

— Меня зовут Мэри, — робко поправила мисс Керли. — Ну, мистер Квин, она ведь такая странная, а я всегда считала, что вас интересуют странные люди.

— В настоящее время, — спешно заявил мистер Квин, крепче сжимая трость, — я наслаждаюсь плодами праздности.

— Но вы знаете, что мисс Таркл совершает безумные поступки?

— Не имею ни малейшего понятия, — честно ответил мистер Квин.

— Она уже несколько недель покупает у меня кошек — примерно по одной в неделю!

Эллери вздохнул:

— Не вижу особых поводов для подозрений. Уверяю вас, что пожилые леди-инвалиды всегда испытывают страсть к кошкам. Знаю это по своей покойной тете.

— В том-то и дело, что она не любит кошек! — с триумфом заявила мисс Керли.

Мистер Квин дважды моргнул, посмотрел на хорошенький носик собеседницы и с рассеянным видом вновь положил трость на прилавок.

— И откуда же вам это известно?

Мисс Керли просияла.

— Мне сказала ее сестра… Тихо, Джинджер!.. Понимаете, мисс Таркл абсолютно беспомощна из-за своего паралича, и хозяйство ведет ее сестра Сара-Энн. Они обе пожилые и очень друг на друга похожи. Так вот, мистер Квин, около года назад мисс Сара-Энн пришла в мой магазин и купила черного кота — она сказала, что денег у нее мало и дорогой кот ей не по карману, поэтому я подобрала для нее простого.

— Она просила именно черного кота? — с интересом осведомился мистер Квин.

— Нет. Мисс Сара-Энн сказала, что ей все равно, так как она любит всяких кошек. Но через несколько дней она пришла снова и спросила, не могу ли я взять кота назад и вернуть ей деньги, потому что ее сестра Юфимия ненавидит кошек, а так как она живет в основном за счет сестры, то не может сердить ее. Я пожалела бедняжку и сказала, что возьму кота назад, но, очевидно, либо она, либо ее сестра передумали, потому что Сара-Энн Таркл больше сюда не приходила. Вот откуда я знаю, что мисс Юфимия не любит кошек.

Мистер Квин покусывал палец.

— Странно, — пробормотал он. — Вы сказали, что Юфимия покупает у вас кошек по одной в неделю. Каких именно кошек, мисс Керли?

Девушка вздохнула:

— Не слишком хороших. Так как, судя по словам Сары-Энн, у нее куча денег, я пыталась продать ей ангорскую или мальтийскую кошку — у меня была красавица, получившая медаль на одной из выставок, — но мисс Юфимия сказала, что хочет только простых черных, вроде кота, которого я продала ее сестре.

— Черных? Быть может…

— О, мисс Таркл вовсе не суеверна, мистер Квин. Просто она требует черных котов одного и того же размера с зелеными глазами. По-моему, это очень странно.

Ноздри Эллери Квина слегка дрогнули, и не от пикантных запахов магазина мисс Керли. Старая леди-инвалид, каждую неделю покупающая черного кота с зелеными глазами!

— Действительно, странно, — пробормотал он, прищурившись. — И сколько времени продолжается эта замечательная история?

— Пять недель, мистер Квин! На днях я сама отнесла ей шестого кота.

— Сами отнесли? Она полностью парализована?

— Да. Мисс Таркл не встает с кровати и самостоятельно не может шагу ступить. Она сказала мне, что уже десять лет пребывает в таком состоянии. До того как с ней случился удар, они с Сарой-Энн жили раздельно, а теперь она зависит от сестры абсолютно во всем — та ее кормит, умывает, подает судно… О, простите!..

— Так почему же, — осведомился Эллери, — мисс Таркл не посылает за кошками сестру?

— Не знаю, — медленно ответила мисс Керли. — Иногда меня мороз подирает по коже. Понимаете, мисс Таркл всегда звонит мне — телефон стоит рядом с ее кроватью — в тот день, когда ей нужен кот. Она всегда требует одно и то же — черного зеленоглазого кота того же размера, что и предыдущий, и как можно более дешевого.

— Фантастика, — задумчиво произнес Эллери. — В этой ситуации ощущается нечто предвещающее трагедию. Скажите, как вела себя ее сестра, когда вы приносили котов?

— Тихо, Джинджер!.. Не знаю, мистер Квин, потому что ее там не было.

Эллери вздрогнул:

— Не было? Что вы имеете в виду? Кажется, вы говорили, что Юфимия совершенно беспомощна.

— Да, но Сара-Энн каждый день выходит прогуляться или в кино, а ее сестра остается на несколько часов одна. Думаю, в такие моменты она мне и звонит. К тому же мисс Таркл всегда требует, чтобы я приходила в определенное время, а так как, доставляя котов, я никогда не видела Сару-Энн, то думаю, что она хочет держать свои покупки в секрете от сестры. Я могла входить только потому, что Сара-Энн, покидая квартиру, оставляет дверь незапертой. Юфимия часто предупреждала меня, чтобы я никому не говорила ни слова о котах.

Эллери снял пенсне и начал протирать стекла — безошибочный признак эмоционального напряжения.

— Дело запутывается все сильнее, — пробормотал он. — Мисс Керли, вы столкнулись с чем-то… ну, патологическим.

Девушка побледнела.

— Вы же не думаете…

— Вот именно думаю и поэтому обеспокоен. Например, каким образом Юфимия Таркл могла надеяться сохранить покупку котов в тайне от сестры? Ведь Сара-Энн не слепая, верно?

— Конечно. И у Юфимии со зрением все в порядке.

— Я просто пошутил… Это не имеет смысла, мисс Керли.

— По крайней мере, — улыбнулась девушка, — я дала великому мистеру Квину повод для размышлений. Я позвоню вам, когда прибудут ирландские терьеры…

Мистер Квин водрузил пенсне на переносицу, расправил плечи и снова поднял трость.

— Мисс Керли, я постоянно сую нос в чужие дела — от этого порока мне не избавиться. Как вам нравится предложение помочь мне сунуть нос в дела таинственных сестер Таркл?

На щеках девушки вспыхнули алые пятна.

— Вы серьезно?! — воскликнула она.

— Вполне.

— Очень нравится! Что я должна делать?

— Предположим, вы возьмете меня с собой в квартиру мисс Таркл и представите как покупателя. Давайте скажем, что кот, которого вы недавно продали Юфимии, был обещан мне, что я необычайно упрям, когда речь идет о семействе кошачьих, и что вам придется забрать у нее этого кота и принести ей другого. Это позволит мне повидать ее и поговорить с ней. Сейчас еще середина дня, так что Сара-Энн, возможно, наслаждается в кинотеатре Кларком Гейблом. Что вы на это скажете?

Мисс Керли одарила его восхитительной улыбкой.

— Это слишком чудесно, чтобы что-либо говорить. Подождите минутку, пока я припудрю нос и поручу кому-нибудь присмотреть за магазином, мистер Квин. Я не пропущу это ни за что на свете!

Спустя десять минут они стояли у входной двери квартиры 5-С в Амстердам-Арме, старом и довольно обшарпанном доме, молча глядя на две полные бутылки молока на полу коридора. Мистер Квин наклонился над ними, а когда выпрямился, вид у него был встревоженный.

— Вчерашнее и сегодняшнее, — пробормотал он и повернул ручку. Дверь была заперта. — По-моему, вы говорили, что ее сестра, уходя, оставляет дверь незапертой?

— Возможно, Сара-Энн дома, — неуверенно сказала мисс Керли. — Или по рассеянности заперла дверь.

Эллери нажал на кнопку звонка. Ответа не последовало. Он позвонил снова, а затем громко позвал:

— Мисс Таркл, вы здесь?

— Не понимаю, — промолвила мисс Керли с нервным смешком. — Она должна вас слышать. Квартира очень маленькая — спальня и гостиная по бокам маленькой прихожей, которая находится сразу за дверью. Кухня прямо впереди.

Эллери окликнул еще громче и приложил ухо к скверно покрашенной двери, выходящей в грязный коридор.

Необыкновенные глаза мисс Керли напоминали серебряные лампочки, в которых светится страх.

— О, мистер Квин! Произошло что-то ужасное…

— Давайте разыщем управляющего, — спокойно сказал Эллери.

На металлической табличке двери на первом этаже красовалась надпись: «ПОТТЕР. Управляющий». Мисс Керли дышала быстро и неровно. Эллери позвонил.

Толстая, низкорослая женщина открыла дверь, вытерла мокрые руки о грязный фартук и откинула со лба седую прядь.

— Ну? — осведомилась она.

— Миссис Поттер?

— Да, это я. Свободных квартир у нас нет. Портье мог вам сказать…

Мисс Керли покраснела.

— Мы не ищем квартиру, миссис Поттер, — быстро прервал женщину Эллери. — Управляющий дома?

— Нет, — с подозрением ответила миссис Поттер. — Он работает полдня на лонг-айлендском химическом заводе и не возвращается раньше трех. А что вам нужно?

— Эта молодая леди и я не можем добиться ответа в квартире 5-С. Мы пришли к мисс Таркл.

Толстуха нахмурилась:

— Разве дверь заперта? Обычно в это время она открыта. Вторая старуха уходит, но парализованная…

— Дверь заперта, миссис Поттер, и никто не отвечает ни на звонок, ни на крики.

— Странно, — промолвила женщина. — Не понимаю… Ведь мисс Юфимия — калека; она никогда не выходит из квартиры. Может, бедняжке стало плохо?

— Когда вы последний раз видели мисс Сару-Энн?

— Ходячую? Дайте подумать… Ну, два дня назад. Впрочем, калеку я тоже два дня не видела.

— Господи! — прошептала мисс Керли, подумав о двух бутылках с молоком. — Два дня!

— Значит, вы иногда видите мисс Юфимию? — спросил Эллери.

— Да, сэр. — Красные руки миссис Поттер начали двигаться, как будто все еще выжимая белье. — Когда ее сестра уходит, она обычно вызывает меня по телефону выбросить мусор или еще что-нибудь сделать. Недавно бедняжка просила меня отправить письмо… Конечно, она каждый раз мне что-нибудь платит. Но уже два дня…

Эллери вынул из кармана какой-то предмет и подержал его перед усталыми глазами женщины.

— Миссис Поттер, — сурово сказал он, — я хочу войти в эту квартиру. Там что-то не так. Дайте мне ваш ключ.

— П-полиция! — запинаясь, произнесла женщина, уставясь на значок. Потом она скрылась в темноте и вернулась, сунув ключ в руку Эллери. — Как жаль, что мистера Поттера нет дома! Вы не должны…

— Никому об этом ни слова, миссис Поттер.

Оставив толстуху, испуганно смотрящую им вслед, они поднялись в лифте на пятый этаж. Мисс Керли смертельно побледнела и выглядела больной.

— Возможно, вам лучше не входить со мной, мисс Керли, — мягко сказал Эллери, вставляя ключ в замочную скважину. — Зрелище может оказаться неприятным. Я…

Он застыл в скрюченной позе.

По другую сторону двери кто-то был.

Послышался быстрый топот ног, сопровождаемый характерным звуком, как будто что-то волокли по полу. Эллери молниеносно повернул ключ и ручку. Мисс Керли шумно дышала за его плечом. Дверь приоткрылась на дюйм и застряла. Топот быстро удалялся.

— Дверь забаррикадировали, — пробормотал Эллери. — Отойдите, мисс Керли.

Разбежавшись, он ударил дверь плечом. Послышался треск дерева, и дверь распахнулась. Сломанный стул отлетел в сторону.

— Слишком поздно…

— Пожарная лестница! — вскрикнула мисс Керли. — В спальне налево…

Эллери метнулся в длинную, узкую комнату с двумя кроватями и подбежал к открытому окну. На пожарной лестнице никого не было видно. Он посмотрел вверх — железная лестница, извиваясь, поднималась к крыше.

— Кто бы это ни был, боюсь, он уже пробрался на крышу, — сказал Эллери, втягивая голову внутрь и зажигая сигарету. — Давайте-ка посмотрим… Следов крови вроде бы нет. Хотя кто его знает… Видите что-нибудь любопытное?

Мисс Керли ткнула дрожащим пальцем в сторону одной из кроватей:

— Это ее постель… которая смята. Но где она сама?

Вторая кровать была аккуратно застелена шелковым покрывалом. Однако кровать Юфимии Таркл была в полном беспорядке: белье порвано, матрас разрезан, обрывки чехла валяются на полу, подушки растерзаны на кусочки. Углубление в центре матраса обозначало место, где лежала исчезнувшая леди.

Эллери стоял неподвижно, разглядывая кровать. Затем он осмотрел стенные шкафы, поочередно открывая дверцы. Сопровождаемый мисс Керли, у которой развилась тревожная привычка смотреть ему через правое плечо, Эллери быстро обследовал гостиную, кухню и ванную. Но в квартире никого не оказалось. За исключением кровати мисс Таркл, все было в полном порядке. На полу, почти под кроватью, стоял поднос с посудой и остатками пищи. Тем не менее место казалось зловещим, словно насилие посетило его в мертвой тишине…

Мисс Керли поежилась и придвинулась ближе к Эллери.

— Здесь так… так пусто, — сказала она, облизнув губы. — Где мисс Юфимия? И ее сестра? И кто было это… это существо, которое заперло дверь?

— Более существенный вопрос, — пробормотал Эллери, глядя на поднос с пищей, — где семь черных котов?

— Семь?

— Одинокий красавец Сары-Энн и шестерка Юфимии. Где они?

— Может быть, — с надеждой предположила мисс Керли, — они выпрыгнули из окна, когда этот мужчина…

— Возможно. Только не говорите «мужчина», так как нам это пока что неизвестно. — Эллери с раздражением огляделся вокруг. — Если кошки и выпрыгнули, то совсем недавно, потому что шпингалет на окне сломан — следовательно, окно было закрыто, и кошки могли… — Он оборвал фразу и резко повернулся: — Кто там?

— Это я, — послышался робкий голос в прихожей, и в спальне неуверенно появилась миссис Поттер. В ее утомленных глазах светились страх и любопытство. — А где…

— Исчезли. — Он посмотрел на неряшливо одетую женщину. — Вы уверены, что не видели сегодня мисс Юфимию и ее сестру?

— Ни сегодня, ни вчера. Я…

— За эти два дня сюда не приезжала машина «Скорой помощи»?

Миссис Поттер побелела как мел.

— О нет, сэр! Не могу понять, как мисс Юфимия вышла. Она ведь и шагу ступить не в силах. Если бы ее вынесли, то портье бы это заметил. Я спрашивала его, но он ничего не видел…

— Возможно, ваш муж видел обеих женщин или одну из них в эти два дня?

— Поттер видел их позавчера вечером. Дело в том, что он подрабатывает на стороне, сэр. Мисс Юфимия хотела, чтобы домовладелец сделал кое-какой ремонт и наклеил обои, но он отказался. Поэтому она более чем месяц назад спросила Харри, не может ли он потихоньку сам это сделать за плату — конечно, меньшую, чем обычному маляру. Вот Поттер и занимался этим в свободное время — главным образом по вечерам. Харри у меня на все руки мастер и почти уже закончил работу. Красивые обои, правда? Поэтому он и видел мисс Юфимию позавчера вечером. — Очевидно, ей в голову пришла тревожная мысль, так как она выпучила глаза и вскрикнула: — Я подумала, что если с калекой что-то случилось, то нам не заплатят за работу! А домовладелец…

— Да-да, — нетерпеливо прервал ее Эллери. — Миссис Поттер, в этом доме есть мыши или крысы?

Обе женщины выглядели ошеломленными.

— Нет ни тех ни других, — медленно начала миссис Поттер. — К нам приходит специалист по уничтожению…

Внезапно все обернулись, услышав, что кто-то открывает дверь в прихожую.

— Входите! — крикнул Эллери и шагнул вперед, но сразу же остановился, увидев обеспокоенное лицо вновь прибывшего.

— Извините, — заговорил незнакомец, нервно вздрогнув при виде Эллери и двух женщин. — Должно быть, я попал не в ту квартиру. Мисс Юфимия Таркл здесь живет?

Это был высокий, тощий молодой человек с лошадиным лицом и жесткими рыжеватыми волосами в костюме старомодного покроя и с маленьким чемоданчиком.

— Совершенно верно, — дружелюбно ответил Эллери. — Входите, входите. Могу я узнать, кто вы?

Молодой человек быстро заморгал.

— Но где тетя Юфимия? Я Илайес Мортон Младший. Она здесь? — Его маленькие глазки с беспокойством перебегали от Эллери к мисс Керли.

— Вы сказали «тетя Юфимия», мистер Мортон?

— Я ее племянник — приехал из Олбани. Где…

— Неожиданный визит, мистер Мортон? — прервал его Эллери.

Молодой человек снова моргнул, затем поставил чемоданчик на пол, порылся в карманах и вытащил скомканное письмо.

— Я получил это несколько дней назад, — сказал он. — Если бы мой отец не был в отлучке, я прибыл бы раньше. Не понимаю, в чем тут дело…

Эллери взял у него письмо. Оно было нацарапано карандашом на коричневой оберточной бумаге и лежало в дешевом конверте. Почерк выглядел стариковским.

— Замечательное послание, — нахмурился Эллери. — И вполне искреннее. Написано в состоянии стресса. Значит, не говорить никому? Боюсь, мистер Мортон, что вы приехали слишком поздно.

— Слишком поздно? Но… — Лошадиное лицо молодого человека побелело. — Я хотел приехать сразу же, но мой отец куда-то пропал… во время очередного запоя, и я не мог его найти. Я не знал, что мне делать, а потом решил ехать. Вы думаете… — Его зубы застучали.

— Это почерк вашей тети?

— Да.

— Насколько я понимаю, ваш отец — не брат сестер Таркл?

— Нет, сэр. Их сестрой была моя мать, упокой Господи ее душу. — Мортон ухватился за спинку стула. — Неужели тетя Юфимия м-мертва?.. И где тетя Сара?

— Они обе исчезли.

Эллери быстро рассказал о происшедшем. Юный визитер из Олбани выглядел так, будто вот-вот свалится в обморок.

— Я… э-э… неофициально расследую это дело, мистер Мортон. Сообщите мне все, что вам известно о ваших двух тетушках.

— Я знаю н-немного, — запинаясь, промямлил Мортон. — Не видел их уже пятнадцать лет — с детства. За это время я получил только одно письмо от тети Сары-Энн и два от тети Юфимии… Я знал, что после удара тетя Юфимия стала… странной — тетя Сара написала мне об этом. У тети Юфимии были деньги — не знаю сколько, — оставленные ей моим дедом, и тетя Сара писала, что она из-за них превратилась в скрягу. У самой тети Сары не было ничего, но ей приходилось жить с тетей Юфимией и заботиться о ней. По ее словам, тетя Юфимия не доверяла банкам и прятала деньги у себя, хотя тетя Сара не знала, где именно. Тетя Юфимия даже не пускала к себе врачей после удара, настолько она была… настолько она упряма. Сестры не ладили между собой — тетя Сара писала мне, что они постоянно ссорятся, что тетя Юфимия все время обвиняет ее в попытках украсть ее деньги, и она не знает, как сможет это вынести. Это все, что я знаю, сэр.

— Вот бедняги, — пробормотала мисс Керли, промокнув повлажневшие глаза. — Что за жуткое существование! Мисс Таркл не может быть ответственной за…

— Скажите, мистер Мортон, — спросил Эллери, — это правда, что ваша тетя Юфимия ненавидела кошек?

Худое лицо Мортона вытянулось.

— Откуда вы знаете? Это в самом деле так. Тетя Сара писала мне, как это ее огорчает, потому что она обожает кошек и со своей обращается как с ребенком, а тетя Юфимия ревнует или сердится. Думаю, они просто не могли… не могут ужиться вместе.

— У нас, кажется, начинаются вполне простительные затруднения с временами, — заметил Эллери. — В конце концов, мистер Мортон, нет доказательств, что ваши тетушки просто не отправились куда-нибудь отдохнуть или погостить. — Но его взгляд оставался мрачным. — Почему бы вам не остановиться в отеле поблизости? Я буду держать вас в курсе дела. — Он написал на листке из записной книжки название и адрес отеля в районе семидесятых улиц и сунул листок во влажную руку Мортона. — Не волнуйтесь, я дам вам знать о происходящем.

Эллери выпроводил молодого человека из квартиры. Вскоре они услышали, как хлопнула дверь лифта.

— Типичный кузен из провинции, — медленно произнес Эллери. — Мисс Керли, позвольте мне взглянуть на вашу живительную красоту. Против людей с лицами как у молодого Мортона должен существовать закон.

Потрепав девушку по щеке, он направился в ванную. Мисс Керли в очередной раз покраснела и быстро последовала за ним, бросив испуганный взгляд через плечо.

— Что это? — услышала она резкий возглас Эллери. — Миссис Поттер, выйдите отсюда! Черт возьми!..

Миссис Поттер, чьи мощные предплечья покрылись гусиной кожей, выпучив глаза, уставилась в ванну, потом издала несколько нечленораздельных звуков и пулей вылетела из квартиры.

— О боже! — воскликнула мисс Керли, прижав руку к груди. — Разве это не… не ужасно?

— Ужасно, — мрачно ответил Эллери, — и проясняюще. Я не увидел этого, когда заглядывал сюда первый раз. Думаю…

Он умолк и склонился над ванной. В его глазах и голосе не было юмора — только настороженность. Оба молчали, ибо перед ними находилась смерть.

В ванне, в кровавом месиве, неподвижно лежал черный кот. Он был большой, зеленоглазый, с лоснящейся шерстью и, несомненно, мертвый. Ему размозжили голову, а кости казались сломанными в нескольких местах. Кровь запеклась на фарфоровых бортах ванны. Рядом валялось брошенное безжалостной рукой оружие — испачканая кровью щетка для ванны с тяжелой рукояткой.

— Это проясняет тайну исчезновения по крайней мере одного кота из семи, — пробормотал Эллери. — Забит насмерть щеткой… Судя по виду, он мертв не более одного дня. Мисс Керли, наше дело приобретает трагическую окраску.

— Тот, кто способен так зверски убить кошку, просто… просто чудовище! — сверкая глазами, крикнула девушка, чье потрясение сменилось гневом. — Эта ужасная старуха…

— Не забывайте, — вздохнул Эллери, — что она не может ходить.

— Это становится все более и более странным, — несколько позже промолвил мистер Эллери Квин, откладывая свой маленький и компактный карманный несессер. — Знаете, что я здесь обнаружил?

Они вновь находились в спальне, склонившись над подносом, который Эллери поднял с пола и поместил на ночном столике между кроватями исчезнувших сестер. Мисс Керли вспомнила, что во время предыдущих визитов она видела поднос на кровати мисс Таркл или на столике, а леди-инвалид, поджав бледные губы, объяснила, что последнее время предпочитает питаться в одиночестве, давая тем самым понять, что ее разногласия с многострадальной Сарой-Энн достигли критической стадии.

— Я видела, как вы возитесь с порошком и инструментами, но…

— Тест на отпечатки пальцев. — Эллери с загадочным видом уставился на нож, вилку и ложку, лежащие на подносе. — Иногда мой несессер оказывается весьма полезным. Как по-вашему, мисс Керли, Юфимия пользовалась приборами во время последней трапезы?

— Конечно, — нахмурившись, ответила девушка. — Вы же видите, что к ножу и вилке прилипли остатки пищи.

— Вот именно. Обратите внимание, что ручки ножа, вилки и ложки не гравированы — у них простая гладкая поверхность, на которой должны были остаться отпечатки пальцев. — Он пожал плечами. — Тем не менее, их нет.

— Что вы имеете в виду, мистер Квин? Как это может быть?

— Я имею в виду, что кто-то стер все отпечатки. Странно, а? — Эллери рассеянно зажег сигарету. — Это поднос Юфимии Таркл с ее едой и посудой. Известно, что она принимает пищу в постели и в одиночестве. Но если Юфимия пользовалась ножом, вилкой и ложкой, кто же стер отпечатки? Она? Но зачем ей это делать? Кто-то другой? Однако этому человеку было незачем стирать отпечатки Юфимии, которые имеют все основания здесь присутствовать. Значит, на этих предметах имелись не только отпечатки Юфимии, но и кого-то еще, из-за чего их и вытерли. Следовательно, кто-то держал в руке нож, вилку и ложку Юфимии. Зачем? Я начинаю видеть дневной свет. — При этом голос Эллери был мрачнее тучи. — Мисс Керли, вы бы хотели послужить правосудию?

Девушка молча кивнула. Эллери начал заворачивать остатки пищи с подноса.

— Доставьте этот пакет доктору Сэмюэлю Праути — вот адрес — и попросите проанализировать для меня его содержимое. Дождитесь результата и возвращайтесь ко мне сюда. Постарайтесь войти незаметно.

— Проанализировать пищу?

— Да.

— Значит, вы думаете, что…

— Время для раздумий почти закончилось, — спокойно отозвался мистер Эллери Квин.

Когда мисс Керли ушла, Эллери еще раз обошел всю квартиру, заглянул даже в пустые шкафы, казавшиеся новыми, плотно сжал губы, запер за собой входную дверь, сунул в карман ключ, который дала ему миссис Поттер, спустился на лифте и позвонил в квартиру Поттеров.

Дверь открыл коренастый крепкий мужчина с грубыми чертами лица и в съехавшей на затылок шляпе. Сзади возбужденно жестикулировала миссис Поттер.

— Это полицейский! — взвизгнула она. — Харри, не впутывайся в…

— А, так вы детектив, — буркнул мужчина, не обращая внимания на жену. — Я здешний управляющий — Харри Поттер. Только что вернулся домой с завода, а жена говорит, будто что-то стряслось в квартире Тарклов. Что там произошло?

— Для паники нет оснований, Поттер, — ответил Эллери. — Рад, что вы дома, — мне нужна информация, которой вы, возможно, располагаете. Не находил ли кто-нибудь из вас недавно поблизости дохлых кошек?

У Поттера отвисла челюсть.

— Чертовски забавно! Конечно, находили. Миссис Поттер говорит, что одна из них сейчас в квартире 5-С. Никогда не думал, что эти две старые леди могут…

— Где вы их находили и в каком количестве? — прервал его Эллери.

— В подвале — в печи для сжигания мусора.

Эллери хлопнул себя по бедрам:

— Ну разумеется! Какой же я идиот! Теперь мне все понятно. В печи для мусора, а? Их было шесть, не так ли, Поттер?

Миссис Поттер задохнулась от изумления:

— Господи, откуда вы знаете?

— Печь для мусора… — пробормотал Эллери, посасывая нижнюю губу. — Очевидно, это были черепа и кости?

— Верно, — отозвался Поттер; он выглядел огорченным. — Я сам их нашел. Каждое утро я опустошаю печь от золы. Там было шесть кошачьих черепов и куча мелких косточек. Я поднял шум, ища среди жильцов того придурка, который кидал их в мусоропровод, но никто не признался. Кошек выбрасывали не одновременно. Это продолжалось четыре-пять недель. Примерно по одной в неделю. Хотел бы я изловить того негодяя, который…

— Вы уверены, что нашли шесть черепов?

— Уверен.

— А больше ничего подозрительного не находили?

— Нет, сэр.

— Благодарю вас. Не думаю, что неприятности будут продолжаться. Забудьте эту историю.

Эллери сунул в руку мужчины банкнот и вышел.

Далеко он не ушел — только до лестницы, ведущей в подвал. Через пять минут Эллери уже снова входил в квартиру 5-С.

Подойдя уже на исходе дня к двери квартиры 5-С, мисс Керли обнаружила ее запертой. Внутри она услышала бормотание Эллери, а вскоре щелчок телефонной трубки. Вновь обретая уверенность, девушка позвонила. Эллери сразу же открыл, втащил ее в квартиру, бесшумно закрыв дверь снова, и отвел в спальню, где она опустилась на палисандровый стул с выражением разочарования на хорошеньком личике.

— Вернулись с поля боя, — усмехнулся Эллери. — Ну, сестренка, что у вас за трофеи?

— Вы будете ужасно расстроены, — вздохнула мисс Керли. — Жаль, что я не смогла быть более полезной…

— Что сказал добрый доктор Праути?

— Ничего ободряющего. Мне понравился ваш доктор, хотя он медицинский эксперт и не снял свою чудовищную шляпу в присутствии леди, но не могу сказать, что меня заинтересовали его ответы. Он говорит, что с пищей, которую вы ему прислали, все в порядке. Она немного разложилась от времени, но в остальном абсолютно безвредна.

— Разве это так уж плохо? — весело сказал Эллери. — Выше голову, Диана! Лучшей новости вы не могли мне сообщить.

— Лучшей новости? — с удивлением переспросила мисс Керли.

— Да, она превращает теорию в факт и соответствует всему остальному, как бюстгальтер — Мей Уэст.[58] Между прочим, — добавил Эллери, придвигая стул и садясь лицом к девушке, — никто не видел, как вы входили в эту квартиру?

— Я вошла через полуподвал и поднялась оттуда на лифте. Уверена, что меня никто не видел. Но я не понимаю…

— Похвальная предосторожность. Думаю, у нас есть немного времени для беседы. Я около часа размышлял здесь в одиночестве, и это занятие принесло мне удовлетворение, хотя и было весьма малоприятным. — Эллери закурил сигарету и лениво закинул ногу на ногу. — Мисс Керли, вы обладаете здравым смыслом, а также, несомненно, преимуществом природной женской проницательности. Скажите мне, почему состоятельная леди, к тому же почти полностью парализованная, в течение пяти недель тайком купила шестерых котов?

Девушка пожала плечами.

— Я уже говорила вам, что не в силах этого понять. Для меня это глубочайшая тайна. — Ее глаза не отрывались от губ Эллери.

— Чепуха — это не может быть настолько непонятным. Хорошо, я подам вам идею, которая подтолкнет вашу фантазию. Например, когда эксцентричная персона в течение краткого периода покупает много кошек, это наводит на мысль о вивисекции. Но ни одна из сестер Таркл не занималась наукой. Так что это отпадает. Согласны?

— Да, — кивнула мисс Керли. — Но Юфимия не могла покупать их для компании, так как она ненавидит кошек!

— Вот именно. Давайте рассуждать дальше. Для истребления мышей? Снова нет, ибо, согласно заявлению миссис Поттер, дом свободен от вредных грызунов. Для спаривания? Едва ли — у Сары-Энн был кот, а Юфимия также покупала только котов. Кроме того, кто мог нуждаться в потомстве от беспородных кошек?

— Она могла покупать их для подарков, — нахмурившись, предположила девушка.

— Возможно, но, зная факты, я этого не думаю, — сухо промолвил Эллери. — Управляющий нашел остатки скелетов шести кошек в печи для мусора, а один мертвый кот лежит здесь в ванной.

Мисс Керли молча уставилась на него.

— Кажется, мы перебрали все вероятные теории. Может, вы в состоянии предложить невероятную?

Девушка побледнела.

— Но… не ради их меха?

— Браво! — рассмеялся Эллери. — Поистине это невероятная из невероятных. Нет, в квартире я никакого меха не обнаружил. А кроме того, кто бы ни убил кота в ванной, он не содрал с него шкуру. Думаю, мы также можем отвергнуть еще более дикую теорию убийства ради употребления в пищу — для цивилизованных людей это отдавало бы каннибализмом. Чтобы напугать сестрицу Сару-Энн? Вряд ли — Сара любила кошек и привыкла к ним. Чтобы кошки исцарапали Сару-Энн до смерти? Это предполагает отравленные когти, но в таком случае реальная опасность грозила бы и Юфимии; к тому же зачем тогда шесть котов? В качестве поводырей в вечном мраке? Но Юфимия не слепая и вроде бы никогда не встает с постели. Можете придумать что-нибудь еще?

— Но это просто нелепо!

— Не подвергайте остракизму мои логические блуждания. Возможно, они нелепы, но в процессе исключения нельзя игнорировать даже явную чушь.

— Ну, тогда могу предложить кое-что, не являющееся чушью, — внезапно заявила мисс Керли. — Причина — ненависть! Юфимия ненавидела кошек и, будучи чокнутой, покупала их только для того, чтобы получать удовольствие от их уничтожения.

— При этом исключительно черных зеленоглазых котов идентичного размера? — Эллери покачал головой. — Ее мания едва ли могла быть до такой степени избирательной. Кроме того, она ненавидела кошек и до того, как Сара-Энн купила у вас кота. Нет, мисс Керли, я могу предположить лишь одно. — Он вскочил со стула и начал шагать по комнате. — Конечно, это не единственная оставшаяся возможность, но она подтверждается несколькими фактами… Защита.

— Защита?! — Огромные глаза девушки расширились еще сильнее. — Как это может быть, мистер Квин? Для защиты люди покупают собак, а не кошек!

— Я не имею в виду защиту подобного рода, — нетерпеливо отозвался Эллери. — Я говорю о сочетании стремления остаться в живых с ненавистью к кошачьим, сделавшей их идеальным орудием осуществления этого желания. История поистине жуткая, Мэри. Во всех отношениях. Юфимия Таркл боялась. Чего? Быть убитой из-за своих денег. Это подтверждает письмо, которое она написала Мортону, своему племяннику, а также ее предполагаемая скупость, недоверие к банкам и нелюбовь к собственной сестре. Как может кошка защитить от ожидаемого убийства?

— Яд! — воскликнула мисс Керли.

— Вот именно — в качестве дегустатора. Несомненно, вам это кажется возвратом к Средневековью. Однако у нас имеется ряд подтверждений. Последнее время Юфимия принимала пищу в одиночестве — это предполагает какую-то тайную деятельность. Далее, в течение короткого периода она заказала шесть кошек. Почему? Очевидно, потому, что каждый раз купленная у вас кошка, исполнив возложенные на нее обязанности — пробуя пищу хозяйки, — отправлялась на тот свет. Кошки были отравлены пищей, предназначенной для Юфимии, поэтому ей приходилось повторять заказ. И последнее подтверждение: шесть кошачьих скелетов в мусорной печи.

— Но Юфимия не может ходить, — возразила мисс Керли. — Каким же образом она избавлялась от кошачьих трупов?

— Думаю, миссис Поттер делала это за нее, сама того не зная. Помните, она говорила, что Юфимия часто вызывала ее в квартиру относить мусор в печь, когда Сары-Энн нет дома? Завернутый «мусор» и был кошачьим трупом.

— Но почему ей были нужны именно черные зеленоглазые коты одного и того же размера?

— Очевидно, чтобы снова одурачить Сару-Энн. Так как у Сары-Энн был черный кот определенного размера с зелеными глазами, Юфимия покупала у вас идентичных животных. Единственной причиной могло быть желание заставить Сару-Энн поверить, что она каждый раз видит в квартире своего собственного кота. Разумеется, это означает, что Юфимия использовала кота Сары-Энн с целью избежать первого покушения и он пал первой жертвой отравления. Когда он погиб, Юфимия тайком от сестры купила у вас другого кота. Как Юфимия догадывалась, в какое время ее собираются отравить, мы никогда не узнаем. Возможно, это было случайным совпадением или чем-то подсознательным — с полубезумными старыми леди все может быть.

— Но если Юфимия пыталась обмануть Сару-Энн с кошками, — прошептала мисс Керли, — значит, она подозревала…

— Совершенно верно. Она подозревала, что сестра хочет ее отравить.

Девушка закусила губу.

— Дайте мне, пожалуйста, сигарету…

Эллери молча повиновался.

— В жизни не слышала ничего более ужасного! Две старухи, родные сестры, практически совершенно одинокие и полностью зависящие друг от друга — одна нуждается в уходе, вторая в деньгах, — живут как кошка с собакой, калека не может защитить себя от покушений… — Она поежилась. — Что же случилось с этими несчастными созданиями, мистер Квин?

— Давайте подумаем. Мы знаем, что было по крайней мере шесть неудачных попыток отравить Юфимию. Логично предположить, что была и седьмая попытка, которая — коль скоро Юфимия исчезла при таинственных обстоятельствах — оказалась удачной.

— Но как вы можете знать, что она… мертва?

— А где же она? — сухо осведомился Эллери. — Единственная альтернатива заключается в том, что она сбежала. Но Юфимия беспомощна — она не может не только ходить, но даже подняться с кровати без посторонней помощи. Кто же мог оказать ей такую помощь? Только Сара-Энн, которую она подозревала в попытках отравить ее. Письмо Юфимии к племяннику доказывает, что она не обратилась бы за помощью к сестре. Поэтому бегство исключается, а так как Юфимия исчезла, значит, она мертва. Теперь слушайте внимательно. Юфимия знала, что с ней хотят разделаться при помощи отравленной пищи, и приняла против этого меры предосторожности. Как же убийце удалось преодолеть эти меры? Мы можем предположить, что Юфимия дала седьмому коту пищу, которую мы обнаружили на подносе, и знаем от доктора Праути, что эта пища не была отравлена. Но если кот не отравился, то не отравилась и Юфимия. Однако все указывает, что она должна была умереть от яда. Единственный возможный ответ: Юфимия умерла от яда, но не в пище, а в процессе еды.

— Не понимаю, — заявила мисс Керли.

— Столовый прибор! — воскликнул Эллери. — Я уже говорил вам, что кто-то, помимо Юфимии, держал в руках ее нож, вилку и ложку. Не значит ли это, что убийца, совершая седьмое покушение, отравил не еду, а столовый прибор? Например, если вилку покрыли ядом, не имеющим ни цвета, ни запаха, который успел высохнуть, то Юфимия могла быть обманутой. Кошка, кормившаяся с рук — ведь никто не кормит животных вилкой, — осталась бы в живых, но Юфимия, пользовавшаяся отравленной вилкой, должна была умереть. Психологически это также соответствует. Убийца после шести неудачных попыток в седьмой применил новый вариант. Он сработал, и Юфимия умерла.

— Но где же ее труп?

Внезапно выражение лица Эллери изменилось, и он бесшумно повернулся к двери. Несколько секунд он стоял неподвижно в напряженной позе, затем схватил оцепеневшую мисс Керли, запихнул ее в один из стенных шкафов спальни и закрыл за ней дверцу. Девушка, полузадушенная пахнущей плесенью женской одеждой, затаила дыхание. Она услышала слабое царапанье металла за входной дверью. Если мистер Квин действовал так быстро, значит, это отравитель! Почему же он вернулся? Теперь убийца, очевидно, использовал дубликат ключа. Раньше, когда они спугнули его, вынудив забаррикадировать дверь, он, должно быть, проник в квартиру с крыши по пожарной лестнице, через окно. Пользоваться ключом было рискованно — кто-нибудь мог находиться в коридоре…

Она с трудом сдержала крик — ее мысли щелкали, словно выключатель. Хриплый, грубый голос… шум драки…

Потеряв голову, мисс Керли распахнула дверцу и выбежала из шкафа. Эллери лежал на полу среди путаницы молотящих рук и ног. Рука с ножом взлетела вверх… Мисс Керли прыгнула и, повинуясь рефлексу, изо всех сил пнула руку ногой. Что-то хрустнуло, и она отшатнулась в тот момент, когда нож выпал из сломанной руки.

— Дверь, мисс Керли!.. — пропыхтел Эллери, давя противника коленом.

Сквозь гул в ушах девушка услышала громкий стук и бросилась к двери. Последнее, что она помнила перед тем, как потеряла сознание, были синие мундиры полицейских, ринувшихся мимо нее к дерущимся фигурам.

— Все в порядке, — произнес кажущийся отдаленным голос, и мисс Керли, открыв глаза, увидела мистера Эллери Квина, хладнокровно склонившегося над ней.

Она ошеломленно шевельнула головой. Камин, скрещенные шпаги на стене…

— Не тревожьтесь, Мэри, — усмехнулся Эллери. — Это не похищение. Вы достигли Валгаллы.[59] Все кончено, и вы отдыхаете на диване в моей квартире.

— О! — произнесла мисс Керли, неуверенно опуская ногу на пол. — Должно быть, я ужасно выгляжу… Что произошло?

— Мы поймали призрак. Отдыхайте, юная леди, пока я приготовлю чай.

— Вздор! — резко сказала девушка. — Я хочу знать, как вы устроили это чудо. Говорите — не выводите меня из себя!

— Воля ваша. Что именно вас интересует?

— Вы знали, что это ужасное существо вернется назад?

Эллери пожал плечами:

— Это было весьма вероятным. Юфимию отравили из-за спрятанных денег. По-видимому, ее убили самое позднее вчера — помните вчерашнюю молочную бутылку? — может быть, позапрошлой ночью. Нашел ли преступник деньги после того, как убил ее? Если так, то кто был тот, кого мы сегодня спугнули и кто, забаррикадировав дверь, сбежал через окно? Очевидно, убийца. Но если он вернулся после преступления, значит, не нашел деньги. Возможно, после убийства у него было столько дел, что ему не хватило времени на поиски. Как бы то ни было, когда преступник вернулся, мы спугнули его, возможно, сразу после того, как он разворошил постель. Скорее всего, он не нашел денег. В таком случае я знал, что преступник вернется снова, — ведь ради этих денег он совершил убийство. Я решил, что он вернется, когда сочтет, что путь свободен, и успел позвонить в полицию, пока вы ходили к доктору Праути.

— И вы знали, кто это?

— О да. Это было несложно определить. Прежде всего, чтобы осуществлять повторяющиеся попытки отравления, преступник должен был находиться поблизости от Юфимии или ее пищи по крайней мере с тех пор, как начались покушения, — а это было приблизительно пять недель назад. Самой очевидной подозреваемой была сестра. У Сары-Энн имелись и мотивы — зависть и, вероятно, алчность — и возможности, так как она сама готовила пищу. Но Сару-Энн я исключил по самой веской в мире причине. Кто зверски забил до смерти черного кота? Либо жертва, либо убийца. Только не Юфимия, поскольку кота убили в ванной, а она лежала парализованная в спальне и была не в состоянии ходить. Но если убийца — Сара-Энн, зачем ей, которая так любила кошек, расправляться с котом? Это просто невероятно. Следовательно, убийца — не Сара-Энн.

— Тогда что же…

— Понимаю. Что же произошло с Сарой-Энн? — Эллери скорчил гримасу. — Боюсь, что она последовала за котом и своей сестрой. Должно быть, в планы отравителя входило убить Юфимию, создав видимость, что ее прикончила сестра — наиболее вероятная подозреваемая. Значит, Саре-Энн следовало присутствовать на сцене. Однако ее не было. Исчезновение Сары-Энн может означать лишь то, что она случайно оказалась свидетельницей преступления и была убита отравителем. Думаю, его признание подтвердит мое предположение. При других обстоятельствах он никогда бы не стал ее убивать.

— Вы нашли деньги?

— Да. — Эллери пожал плечами. — Они спокойно лежали между страницами Библии, которую Юфимия всегда держала у себя в постели. Несомненно, влияние Эдгара По…

— А трупы… — дрожащим голосом начала мисс Керли.

— Мусорная печь, — ответил Эллери. — Самый надежный способ уничтожения. Огонь поглощает все, в том числе… Впрочем, нет нужды вдаваться в подробности. Вы знаете, что я имею в виду.

— Но кто был этот дьявол на полу? Я никогда не видела его прежде. Это не мог быть отец мистера Мортона?

— Разумеется, нет. Дьявол, мисс Керли? — Эллери поднял брови. — Существует лишь тонкая перегородка между обычным человеком и…

— Раньше вы называли меня Мэри, — заметила девушка.

— В квартире никто не жил, кроме Юфимии и Сары-Энн, — быстро продолжал Эллери, — однако убийца имел доступ к пище калеки более месяца, очевидно не вызывая подозрений. Кто же мог иметь такой доступ? Только одно лицо: человек, который больше месяца делал ремонт в квартире по вечерам, в обеденное время, который работал на химическом заводе и, следовательно, обладал знаниями о ядах и доступом к ним, который прочищал мусорную печь и мог легко избавиться от костей своих жертв, не подвергая себя опасности. Короче говоря, — закончил Эллери, — управляющий домом Харри Поттер.

БЕЗУМНОЕ ЧАЕПИТИЕ

Высокий молодой человек в темном макинтоше думал, что еще никогда в жизни не видел такого ливня. Дождь низвергался с черного неба бурным потоком, поблескивая в желтоватом свете станционных ламп. Хвост пригородного поезда из Джамайки только что скрылся на западе. За пределами тускло освещенного полустанка было очень темно и, несомненно, очень сыро. Высокий молодой человек поежился, стоя под навесом платформы и размышляя о том, что заставило его отправиться в такую гнусную погоду в глубь Лонг-Айленда. И где, черт возьми, Оуэн?

Он как раз принял решение найти телефонную будку, позвонить, извиниться и вернуться в город следующим поездом, когда из темноты вынырнул и со скрипом затормозил двухместный закрытый автомобиль, откуда вылез мужчина в шоферской ливрее и помчался по гравию искать укрытия под навесом.

— Мистер Эллери Квин? — запыхавшись, спросил он, стаскивая фуражку. Это был высокий блондин с румяным лицом и блестящими глазами.

— Да, — со вздохом ответил Эллери. Теперь отступать было поздно.

— Я Миллан — шофер мистера Оуэна, сэр. Мистер Оуэн сожалеет, что не смог встретить вас лично. У него гости… Сюда, мистер Квин.

Шофер взял чемодан Эллери, и оба направились к автомобилю. Эллери плюхнулся на мягкую обивку сиденья в самом мрачном настроении. Черт бы побрал Оуэна и его приглашение! Ведь он всего лишь случайный знакомый Дж. Дж. Люди стали такими бесцеремонными… Выставить его на всеобщее обозрение, как дрессированного тюленя! Иди сюда, Ролло, вот тебе вкусная рыбка!.. Наверняка от него потребуют рассказывать криминальные истории, дабы заставить слушателей дрожать от страха. Ну, пускай его повесят и четвертуют, если он хоть раз упомянет о преступлениях! Правда, Оуэн сказал, что там будет Эмми Уиллоуз, а Эллери всегда хотел с ней познакомиться. Судя по всему, Эмми — весьма интересная особа. Дочь потомственного дипломата, которая пошла по плохой дорожке — в данном случае на сцену. Очевидно, ее родители — чопорные аристократы. Какой-то атавизм! Некоторые люди все еще обитают в Средневековье… Оуэн хотел, чтобы Эллери посмотрел дом, который он снял месяц назад. «Классный домик!» — охарактеризовал его Оуэн. «Классный»! Ну и кретин!..

Автомобиль мчался в темноте; его фары освещали только неумолимые потоки дождя и лишь изредка дерево, дом или ограду.

Миллан откашлялся.

— Паршивая погода, верно, сэр? Не упомню таких дождей, как этой весной.

Ко всему еще болтливый шофер! — с немым стоном подумал Эллери.

— В такую ночь добрый хозяин собаку не выпустит, — отозвался он.

— Вы немного опоздали, не так ли, сэр? — продолжал Миллан. — Ваш поезд прибыл в одиннадцать пятьдесят. А мистер Оуэн сказал мне утром, что ожидает вас поездом в десять двадцать.

— Пришлось задержаться, — буркнул Эллери, желая очутиться в могиле.

— Новое дело, мистер Квин? — с интересом осведомился Миллан, кося глазами.

Господи! И он туда же…

— Нет-нет. Просто у моего отца ежегодное обострение слоновой болезни. Бедный папа! Мы уже думали, это конец.

Шофер разинул рот, затем перенес внимание на мокрую и грязную дорогу. Эллери, облегченно вздохнув, закрыл глаза.

Однако Миллан, видимо, отличался упорством, ибо после минутной паузы усмехнулся — правда, с некоторым сомнением — и снова заговорил:

— Сегодня вечером у мистера Оуэна суматоха, сэр. Понимаете, мастер Джонатан…

— А! — отозвался Эллери, слегка вздрогнув.

Значит, мастер Джонатан? Эллери помнил его в нежном возрасте где-то между семью и десятью годами как быстроглазого мальчишку с дьявольской способностью надоедать окружающим… Он снова поежился, на сей раз от дурного предчувствия. Надо же — совсем забыть о мастере Джонатане!

— Да, сэр. У Джонатана завтра день рождения, по-моему, ему исполняется девять, поэтому мистер и миссис Оуэн готовят нечто особенное. — Миллан вновь таинственно усмехнулся. — Это секрет, понимаете? Мальчик… мастер Джонатан ничего об этом не знает. Для него это будет сюрпризом.

— Сомневаюсь, Миллан, — промолвил Эллери и погрузился в угрюмое молчание, прервать которое уже не могла даже льстивая болтовня шофера.

«Классный домик» Ричарда Оуэна оказался большим, беспорядочно выстроенным сооружением с флигелями, фронтонами, цветными камнями и яркими ставнями, в которое упиралась извилистая подъездная аллея, усаженная по бокам деревьями. В окнах ярко горел свет, а парадная дверь была приоткрыта.

— Вот мы и прибыли, мистер Квин! — весело воскликнул Миллан, выскакивая из машины и распахивая дверь. — До порога один прыжок, сэр, так что вы не успеете промокнуть.

Эллери вышел из автомобиля и покорно прыгнул к порогу. Миллан вытащил его чемодан и отнес на крыльцо.

— Дверь открыта, и никого не видно, — усмехнулся он. — Вероятно, прислуга наблюдает представление.

— Представление? — переспросил Эллери, ощущая тошноту.

Миллан придержал перед ним дверь.

— Входите скорее, мистер Квин. Я приведу мистера Оуэна… Понимаете, они репетируют. Не могли этим заняться, пока Джонатан не ляжет, поэтому им пришлось ждать допоздна. Представление будет завтра, а Джон очень проницательный — родителям с ним приходится нелегко…

— Охотно верю, — буркнул Эллери. Черт бы побрал и Джонатана, и всю его родню! Он стоял в маленькой прихожей, выходящей в просторную гостиную, откуда веяло теплом и уютом. — Значит, они репетируют пьесу? Хм… Не беспокойтесь, Миллан, я поброжу здесь и подожду, пока они закончат. Кто я такой, чтобы ставить музам палки в колеса?

— Да, сэр, — с легким разочарованием отозвался Миллан.

Поставив чемодан на пол, он прикоснулся к фуражке и скрылся в темноте снаружи. Дверь, щелкнув, захлопнулась, оставив за собой ливень и ночь.

Эллери неохотно снял мокрые плащ и шляпу, повесил их в стенном шкафу прихожей, отправил ногой чемодан в угол и пошел в гостиную погреть руки у камина. Стоя у огня, он как сквозь туман слышал голоса, доносившиеся через одну из двух открытых дверей рядом с камином.

— Пожалуйста, продолжайте! — произнес женский голос со странными детскими интонациями. — Я больше не буду перебивать. Может, где-нибудь и есть такой колодец.

Эмми! — подумал Эллери, внезапно навострив уши. Что там происходит? Он подошел к первому дверному проему и прислонился к косяку.

Глазам его представилось удивительное зрелище. Насколько он мог понять, там находились и хозяева, и гости. Большая комната, очевидно, служила библиотекой. Дальняя сторона была отделена импровизированным занавесом, изготовленным из крахмальных простынь и блока. Занавес был поднят — за ним находился длинный стол, покрытый белой скатертью и уставленный чашками и блюдцами. В кресле, во главе стола, сидела Эмми Уиллоуз в детском фартуке — ее русые волосы волнами струились по спине, стройные ножки обтягивали белые чулки, а на ступнях поблескивали черные лакированные туфли-лодочки на низком каблуке. Рядом с ней восседало нечто похожее на привидение — заяц ростом с человека, с торчащими огромными ушами, галстуком-бабочкой на пушистой шее и открытым ртом, откуда исходила человеческая речь. Возле зайца расположилось еще одно привидение — существо с добродушной мордочкой грызуна и медлительными сонными движениями. Рядом с соней, которую можно было безошибочно опознать в существе, сидел самый удивительный участник квартета — субъект с мохнатыми бровями и лицом, напоминающим актера Джорджа Арлисса. На нем был причудливый викторианский жилет, на шее красовался пятнистый галстук-бабочка, а на голове возвышался огромный цилиндр, за лентой которого торчал листок бумаги с надписью: «За этот фасон 10/6».

Публика состояла из двух женщин: старой леди с белоснежными волосами, чье слащавое выражение лица не могло скрыть свойственного ей упрямства, и очень красивой молодой женщины с высокой грудью, рыжими волосами и зелеными глазами. Потом Эллери заметил лица двух слуг, торчащие в другом дверном проеме.

«Безумное чаепитие»,[60] — усмехаясь, подумал Эллери. — Мог бы об этом догадаться, зная о присутствии Эмми. Слишком хорошо для этого несносного мальчишки!»

— Так они и жили, — продолжала Соня сонным голосом, зевая и протирая глаза, — как рыбы в киселе. А еще они рисовали всякую всячину — все, что начинается на «М»…

— Почему на «М»? — осведомилась женщина-ребенок.

— А почему бы и нет? — фыркнул Заяц, возмущенно хлопая ушами.

Соня начала дремать, но джентльмен в цилиндре ущипнул ее так сильно, что она взвизгнула и проснулась.

— …начинается на «М», — продолжала Соня. — Они рисовали мышеловки, математику, множество… Ты когда-нибудь видела, как рисуют множество?

— Не знаю, — смущенно ответила девочка. — Может быть…

— А не знаешь, так молчи, — оборвал ее Шляпник.

Девочка встала и отошла с явным отвращением. Соня тут же заснула, а Заяц и Шляпник встали и начали пытаться засунуть голову Сони в стоящий на столе огромный чайник.

Девочка топнула правой ногой и закричала:

— Больше я туда ни за что не пойду! В жизни не видела такого глупого чаепития!

Она отошла за занавес и потянула веревку блока. Занавес тут же опустился.

— Великолепно! — воскликнул Эллери, хлопая в ладоши. — Браво, Алиса! И браво зоологическим персонажам, господам Мартовскому Зайцу и Соне, не говоря уже о моем добром друге, Безумном Шляпнике.

Безумный Шляпник уставился на него, потом вдруг сорвал с головы цилиндр и побежал через комнату. Его ястребиные черты под гримом казались одновременно добродушными и хитрыми. Это был полноватый мужчина в расцвете лет — слегка циничном и безжалостном расцвете.

— Квин! Когда, черт возьми, вы приехали? Я совсем о вас забыл. Что вас задержало?

— Семейное дело. Не беспокойтесь — Миллан исполнил обязанности хозяина. Оуэн, этот костюм вам к лицу! Не знаю, что вам понадобилось на Уолл-стрит. Вы родились, чтобы быть Шляпником.

— Думаете? — усмехнулся польщенный Оуэн. — Очевидно, меня всегда влекло к сцене, потому я и субсидировал постановку «Алисы» Эмми Уиллоуз. Хочу вас со всеми познакомить… Мама, — обратился он к седовласой пожилой леди, — позвольте представить вам мистера Эллери Квина. Это миссис Мэнсфилд, мать Лоры. — Старая леди улыбнулась сахарной улыбкой, но Эллери подметил, что взгляд ее оставался острым и проницательным. — Миссис Гарднер, — продолжал Оуэн, указывая на полную молодую женщину с рыжими волосами и зелеными глазами. — Верьте или нет, но она жена вот этого пушистого Зайца. Ха-ха-ха!

В смехе Оуэна слышалось нечто жестокое. Эллери отвесил женщине поклон и быстро осведомился:

— Гарднер? Вы не жена архитектора Пола Гарднера?

— Виновен, — глухим голосом отозвался Мартовский Заяц, снимая ушастую голову и обнажая худое лицо с блестящими глазами. — Как поживаете, мистер Квин? Не видел вас с тех пор, как давал показания вашему отцу по делу об убийстве Шульца в Гринвич-Виллидж.

Они обменялись рукопожатием.

— Приятный сюрприз, — промолвил Эллери. — У вас толковый муж, миссис Гарднер. Его точные показания в том деле поставили защиту в тупик.

— О, я всегда говорила, что Пол — гений, — улыбнулась рыжеволосая женщина. У нее был своеобразный хрипловатый голос. — Но он не верит мне. Пол считает, что я единственный человек в мире, который его недооценивает.

— Что ты, Кэролин! — со смехом запротестовал Гарднер, однако в его глазах погасли огоньки и он почему-то бросил взгляд на Ричарда Оуэна.

— Лору вы, конечно, помните, — прогудел Оуэн, потянув Эллери за рукав. — Это Соня. Очаровательная маленькая крыса, верно?

Миссис Мэнсфилд на какую-то долю секунды утратила слащавое выражение лица. Что подумала Соня, публично названная мужем крысой, пусть даже очаровательной, скрывала маленькая пушистая голова — когда она сняла ее, на лице у нее играла улыбка. Это была бледная маленькая женщина с усталыми глазами и впалыми щеками.

— А это, — продолжал Оуэн с гордостью скотовода, демонстрирующего призовую молочную корову, — единственная и неповторимая Эмми Уиллоуз. Эмми, познакомьтесь с мистером Квином — парнем, который охотится за убийцами. Я говорил вам о нем.

— Вы застали нас всех в сценических костюмах, — улыбнулась актриса. — Надеюсь, вы здесь не с профессиональным визитом? В противном случае мы сразу же переоденемся в «штатское» и позволим вам приступить к работе. Я знаю, что у меня в высшей степени криминальный склад мышления. Если бы меня судили за каждое убийство, совершенное мной в уме, то мне бы понадобилось девять жизней Чеширского Кота.[61] Эти проклятые критики…

— Ваш костюм очарователен, — галантно произнес Эллери. — И вообще я предпочитаю вас в роли Алисы. — Она и впрямь была необычайно обаятельной Алисой с ее стройной полумальчишеской-полудевической фигурой. — Чьей идеей был этот спектакль?

— Полагаю, вы считаете нас дураками или психами, — усмехнулся Оуэн. — Садитесь, Квин… Мод! — рявкнул он. — Коктейль для мистера Квина! Принеси что-нибудь покрепче. — Испуганное лицо служанки тотчас же скрылось. — У нас генеральная репетиция к завтрашнему дню рождения Джонни — мы пригласили всех соседских детей. Это блестящая идея Эмми — она привезла костюмы из театра. Мы ведь прекратили спектакли в субботу.

— Не слыхал. Я думал, «Алиса» идет при полном зале.

— Так оно и было. Но срок нашей аренды «Одеона» истек, и у нас начинаются гастроли. В следующую среду даем первый спектакль в Бостоне.

Тонконогая Мод поставила бокал с розоватой жидкостью перед Эллери, который начал ее потягивать, стараясь не морщиться.

— Жаль прерывать все это, — сказал Пол Гарднер, снимая костюм. — Но у нас с Кэролин была трудная поездка, а завтра, наверное, дорога и вовсе будет размыта.

— В самом деле скверно, — вежливо посочувствовал Эллери, отодвигая на три четверти полный бокал.

— Не желаю и слышать об этом, — заявила Лора Оуэн. Маленькое брюшко Сони придавало ей странный бесполый вид. — Ехать домой в такую бурю! Кэролин, вы с Полом должны остаться.

— Это всего четыре мили, Лора, — пробормотала миссис Гарднер.

— Чепуха, Кэролин! В такую ночь четыре мили превращаются в сорок, — пробасил Оуэн. Его щеки под гримом казались белыми и влажными. — Все решено! Для таких случаев у нас достаточно свободных комнат. Пол сам позаботился об этом, когда проектировал здание.

— Вот в чем беда знакомства с архитекторами. — Эмми Уиллоуз скорчила гримасу, опустившись в кресло и поджав длинные ноги. — Их нельзя обмануть относительно количества комнат для гостей.

— Не обращайте внимания на Эмми, — усмехнулся Оуэн. — Шоу-бизнес напрочь лишил ее хороших манер. Значит, решено. Как насчет выпивки, Пол?

— Нет, спасибо.

— Но ты-то выпьешь, не так ли, Кэролин? В такой толпе это самое лучшее занятие.

Эллери внезапно осознал, что хозяин дома за внешним лоском добродушного гостеприимства здорово пьян.

Женщина приподняла тяжелые веки, прикрывающие зеленые глаза.

— С удовольствием, Дик. — Они посмотрели друг на друга с какой-то странной жаждой.

Миссис Оуэн внезапно отвернулась, пытаясь выбраться из тесного костюма.

Миссис Мэнсфилд так же внезапно поднялась, улыбнулась своей неубедительной, слащавой улыбкой и заговорила, не обращаясь ни к кому конкретно:

— Надеюсь, вы извините меня. Это был трудный день, а я старая женщина… Лора, дорогая моя… — Подойдя к дочери, она чмокнула ее в наморщенный лоб.

Все что-то пробормотали, включая Эллери, который страдал от головной боли и всепоглощающего желания очутиться где-нибудь подальше отсюда.

Мистер Эллери Квин вздрогнул, застонал, проснулся и повернулся в постели, чувствуя себя прескверно. После часа ночи он засыпал и просыпался несколько раз — шум дождя за окнами его скорее беспокоил, нежели усыплял. Теперь, увы, Эллери пробудился окончательно, ощущая несвойственную ему бессонницу. Он сел и протянул руку к своим часам, громко тикающим на столике. Светящиеся стрелки показывали пять минут третьего.

Эллери снова лег, подложив ладони под затылок и глядя в полутьму. Матрас был упругим и мягким, каким и должен быть матрас плутократа, но он не давал отдохнуть его усталым костям. Дом был уютным, однако он ему не нравился, хозяйка — заботливой, но казалась удручающе печальной, а хозяин надоедал своим радушием, как дождь за окном. А тут еще другие гости и, самое главное, мастер Джонатан, посапывающий в детской кровати… В том, что мастер Джонатан посапывает, Эллери не сомневался.

В четверть третьего Эллери капитулировал и поднялся с кровати, включив свет и надев халат и туфли. В том, что на ночном столике нет ни книги, ни журналов, он убедился, прежде чем лег. Ну и гостеприимство! Вздохнув, Эллери подошел к двери, открыл ее и выглянул наружу. На лестничной площадке в глубине коридора горел тусклый свет. Всюду было тихо.

Внезапно он почувствовал странную нерешительность. Ему явно не хотелось покидать спальню.

Попытавшись проанализировать источник страха, но так его и не установив, Эллери сурово упрекнул себя за избыток воображения и вышел в коридор. Как правило, он не отличался чрезмерной нервозностью и чувствительностью, а потому приписал свое состояние усталости и бессоннице. Это приятный дом, населенный приятными людьми… Мысль напомнила ему человека, говорящего «Хорошая собачка!» злобной псине, скалящей слюнявые челюсти. Эта женщина с глазами цвета морской волны… А от улыбки миссис Мэнсфилд хотелось поежиться.

Снова отругав себя за буйную фантазию, Эллери спустился по покрытым ковром ступенькам в гостиную.

Там было совершенно темно, и он не знал, где выключатель. Споткнувшись обо что-то, Эллери выругался сквозь зубы. Библиотека должна находиться напротив лестницы, ее дверь вроде бы рядом с камином… Эллери напряг зрение в поисках камина, но последние угольки в нем уже давно погасли. Устало двигаясь вперед, он наконец нащупал камин и под шум ливня стал искать дверь в библиотеку. Его рука наткнулась на холодную ручку, которую удалось беззвучно повернуть, открыв дверь. Глаза наконец привыкли к потемкам, и Эллери начал различать в черной мгле очертания неподвижных предметов.

Однако темнота за дверью подействовала на него как удар — она была еще более темной… Эллери собирался перешагнуть порог, но остановился. Это была не библиотека. Каким образом он это понял, было невозможно объяснить, но Эллери не сомневался, что открыл дверь не в ту комнату. Должно быть, он шел по кругу, как человек, блуждающий по лесу, и его занесло вправо… Уставясь в непроглядную черноту перед собой, Эллери вздохнул и отступил. Дверь бесшумно закрылась.

Эллери двинулся влево, ощупывая стену. Вот она — еще одна дверь! Он приостановился, словно неуверенный в своих силах. Вроде бы все в порядке. Усмехнувшись, Эллери храбро распахнул дверь, вошел, нащупал на ближайшей стене выключатель и нажал кнопку. Электричество осветило библиотеку. Наконец-то!

Занавес был опущен, а комната пребывала в таком же беспорядке, в каком он оставил ее, отправляясь в сопровождении хозяина наверх.

Эллери подошел к встроенным в стену полкам, поколебавшись, выбрал «Гекльберри Финна» в качестве легкого чтения в тяжелую ночь, погасил свет, ощупью пробрался через гостиную к лестнице и начал подниматься с книгой под мышкой. На площадке сверху послышались шаги. Эллери посмотрел вверх. В тусклом свете виднелся силуэт мужчины.

— Оуэн? — с сомнением прошептал мужской голос.

Эллери засмеялся:

— Это Квин, Гарднер. Тоже не можете заснуть?

Он услышал, как мужчина облегченно вздохнул:

— Да, поэтому решил спуститься за книгой. Кэролин — моя жена — наверное, спит в соседней комнате. Как только она может спать! Этой ночью в воздухе что-то носится…

— А может, вы просто слишком много выпили? — весело предположил Эллери, поднимаясь по ступенькам.

Гарднер был в пижаме и халате; волосы его были растрепаны.

— Да я практически не пил. Должно быть, все дело в этом чертовом дожде. У меня нервы совсем расшатались.

— Очевидно, вы правы… Если вас одолевает бессонница, Гарднер, можете покурить вместе со мной в моей комнате.

— А вы уверены, что я не…

— Не помешаете мне? Чепуха! Единственная причина, по которой я спустился за книгой, было желание занять чем-нибудь мозг. Но разговор лучше, чем Гек Финн, хотя и он иногда бывает полезен. Идемте.

Они вошли в спальню, Эллери извлек сигареты, и оба, расположившись в креслах, болтали и курили, пока за мокрыми оконными решетками не начало светать. Тогда Гарднер, зевнув, направился к себе в комнату, а Эллери погрузился в тяжелый беспокойный сон.

Его пытали на дыбе в подвалах инквизиции, и левая рука уже оторвалась от суставов плеча. Боль была почти приятной. Внезапно Эллери проснулся, увидев перед собой в дневном свете румяную физиономию Миллана с трагически всклокоченными светлыми волосами. Он изо всех сил дергал Эллери за руку.

— Мистер Квин! — кричал шофер. — Мистер Квин! Проснитесь, ради бога!

Эллери быстро сел.

— В чем дело, Миллан?

— Мистер Оуэн, сэр. Он… он исчез.

Эллери спрыгнул с кровати.

— Что вы имеете в виду, приятель?

— Он исчез, мистер Квин! Мы… мы не можем его найти. Миссис Оуэн…

— Идите вниз, Миллан, — спокойно посоветовал Эллери, сбрасывая пижамную куртку, — и налейте себе чего-нибудь покрепче. Пожалуйста, попросите миссис Оуэн ничего не делать, пока я не спущусь. Пусть никто не покидает дом и не звонит по телефону. Понятно?

— Да, сэр, — тихо ответил Миллан и заковылял прочь.

Эллери оделся быстро, как пожарный, ополоснул лицо, повязал галстук и помчался вниз. Он нашел Лору Оуэн рыдающей на диване в мятом пеньюаре. Миссис Мэнсфилд поглаживала дочь по плечу. Мастер Джонатан Оуэн сердито смотрел на бабушку. Эмми Уиллоуз молча курила сигарету, а Гарднеры, бледные и притихшие, стояли у мокрых от дождя окон.

— Мистер Квин, — заговорила актриса, — драма вышла за рамки сценария. По крайней мере, так думает Лора Оуэн. Может быть, вы ее убедите, что все это, вероятно, не стоит выеденного яйца?

— Не могу этого сделать, — улыбнулся Эллери, — пока не узнаю факты. Оуэн исчез? Когда? Каким образом?

— О, мистер Квин! — воскликнула миссис Оуэн, поднимая заплаканное лицо. — Я знаю — случилось что-то ужасное! У меня было предчувствие… Помните, как прошлой ночью Ричард показал вам вашу комнату?

— Да.

— Потом он снова спустился и сказал мне, что должен сделать кое-какую работу в своем кабинете и чтобы я шла спать и слуги тоже. Я предупредила его, чтобы он не засиживался слишком долго, пошла к себе и… сразу же заснула, так как очень устала.

— Вы с мужем занимаете одну спальню, миссис Оуэн?

— Да. У нас сдвоенные кровати. Я проснулась только полчаса назад и увидела… — Она вздрогнула и снова заплакала. Ее мать выглядела сердитой и беспомощной. — Ричард не ложился в постель. Его одежда, которую он снял, переодеваясь в костюм для пьесы, была на стуле у кровати, где он ее и оставил. Я испугалась и побежала вниз, но его нигде не было.

— Значит, насколько вам известно, — осведомился Эллери, — ваш муж все еще в костюме Безумного Шляпника? Вы проверили его гардероб? Что-нибудь из одежды пропало?

— Нет, все на месте. О, я знаю, что он мертв!..

— Пожалуйста, Лора, дорогая, — скрипучим голосом произнесла миссис Мэнсфилд.

— О, мама, это слишком ужасно!..

— Только без истерик, — вмешался Эллери. — Он был чем-то обеспокоен? Например, из-за бизнеса?

— Уверена, что нет. Только вчера Ричард сказал, что дела идут превосходно. И он вообще… не из тех, кто беспокоится.

— Может быть, у него амнезия? Он не перенес недавно сильное потрясение?

— Нет-нет!

— А он не мог, несмотря на костюм, отправиться в офис?

— Нет. Он никогда не бывает там по субботам.

Мастер Джонатан засунул кулаки в карманы куртки и сердито сказал:

— Готов спорить, что папа опять напился. Мама вечно из-за него плачет. Надеюсь, он никогда не вернется.

— Джонатан! — взвизгнула миссис Мэнсфилд. — Сию же минуту отправляйся в свою комнату, скверный мальчишка!

Больше никто не произнес ни слова. Миссис Оуэн продолжала плакать, а мастер Джонатан выпятил нижнюю губу, недовольно покосился на бабушку и потопал наверх.

— Где вы видели вашего мужа последний раз? — нахмурившись, спросил Эллери. — В этой комнате?

— Входящим в его кабинет, — с трудом ответила миссис Оуэн. — Я как раз поднималась по лестнице. Вон та дверь. — Она указала на дверь справа от библиотеки.

Эллери вздрогнул — это была дверь в комнату, куда он едва не вошел по ошибке в поисках книги.

— Вы думаете… — начала своим хрипловатым голосом Кэролин Гарднер, но тут же умолкла. Губы ее пересохли, волосы в сером утреннем свете казались менее рыжими, а глаза — не такими зелеными. Вид у нее был весьма полинявший, как будто происшедшее истощило все ее жизненные силы.

— Не вмешивайся, Кэролин, — резко сказал Пол Гарднер. Его глаза покраснели после бессонной ночи.

— Ну-ну, — пробормотал Эллери. — Возможно, мы, как предположила мисс Уиллоуз, устраиваем много шума из ничего. Если позволите, я загляну в кабинет.

Войдя, он закрыл за собой дверь и прислонился к ней спиной. Это была маленькая комната, настолько узкая, что казалась необычайно длинной. По-деловому скудная меблировка, строгая аккуратность письменного стола словно отражали прямой и жесткий характер Ричарда Оуэна. Допустить, что кабинет мог послужить местом преступления, было почти невероятно.

Эллери осматривался долго и задумчиво. Он не заметил ничего необычного, по крайней мере для глаз постороннего. Затем его взгляд сфокусировался на том, что стояло перед ним. Это выглядело странным… На противоположной стене находилось большое зеркало, тянущееся от пола до потолка и никак не гармонирующее с обстановкой комнаты. Худощавая фигура Эллери и дверь позади нее четко отражались в блестящем стекле. В том же зеркале Эллери увидел над дверью, к которой он прислонялся, отражение циферблата современных электрических часов, причудливо поблескивающего в тусклом дневном свете… Отойдя от двери, Эллери повернулся и посмотрел вверх. Круглые часы из оникса и хрома имели около фута в диаметре.

Открыв дверь, Эллери подозвал Миллана, который присоединился к молчаливой группе в гостиной:

— У вас есть стремянка?

Миллан принес нужное приспособление. Эллери улыбнулся, плотно закрыл дверь, взобрался на стремянку и обследовал часы. Шнур находился сзади, скрытый от глаз. Вилка была вставлена в штепсель. Часы работали, показывая, как убедился Эллери, взглянув на свои наручные часы, абсолютно точное время. Закрывшись ладонями от света, он увидел, что цифры и стрелки покрыты фосфором и слабо светятся.

Спустившись, Эллери открыл дверь, передал Миллану стремянку и вошел в гостиную. Все с надеждой посмотрели на него.

— Ну? — заговорила Эмми Уиллоуз, слегка пожав плечами. — Обнаружил ли великий детектив разгадку всех тайн? Только не говорите нам, что Дики Оуэн играет в гольф на мидбрукском поле в костюме Безумного Шляпника!

— Ну, мистер Квин? — с тревогой спросила миссис Оуэн.

Эллери опустился в кресло и зажег сигарету.

— Тут есть нечто странное. Миссис Оуэн, вы арендовали этот дом меблированным?

Она выглядела озадаченной.

— Меблированным? Нет. Мы сами купили всю обстановку и привезли сюда.

— Значит, электрические часы над дверью — ваши?

— Часы?

Все уставились на него.

— Конечно. Но при чем тут…

— Эти часы обладают свойством исчезать, как Чеширский Кот, если мы продолжим следовать Кэрроллу, мисс Уиллоуз.

— Но какое отношение могут иметь часы к… к исчезновению Ричарда? — резко осведомилась миссис Мэнсфилд.

Эллери пожал плечами:

— Je n'sais.[62] Будучи не в состоянии заснуть, я в третьем часу ночи спустился за книгой. В темноте я ошибся, перепутав двери библиотеки и кабинета. Я заглянул в кабинет, но ничего не увидел.

— Как же вы могли что-то увидеть, мистер Квин? — спросила миссис Гарднер; ее грудь тяжело вздымалась. — Если было темно…

— В том-то все и дело, — ответил Эллери. — Именно потому, что в комнате было темно, я должен был увидеть кое-что, миссис Гарднер.

— Но…

— Часы над дверью.

— Значит, вы входили в кабинет? — нахмурившись, пробормотала Эмми Уиллоуз. — Не понимаю. Ведь часы висят над дверью, не так ли?

— Напротив двери находится зеркало, — объяснил Эллери, — а тот факт, что я ничего не увидел в темноте, представляется весьма интересным. Часы обладают светящимися стрелками и цифрами — следовательно, я должен был видеть их отражение в зеркале. Однако я не видел абсолютно ничего.

Все ошеломленно молчали.

— Не понимаю, — пробормотал наконец Гарднер. — Вы имеете в виду, будто что-то… кто-то стоял перед зеркалом, заслоняя отражение часов?

— Нет. Часы находятся над дверью — на расстоянии по меньшей мере семи футов от пола. Зеркало достает до потолка. В комнате нет мебели высотой в семь футов, а уж возможность присутствия там человека подобного роста можно смело отвергнуть. Нет-нет, Гарднер. Кажется, что, когда я туда заглянул, часов не было над дверью.

— Вы уверены, что знаете, о чем говорите, молодой человек? — сердито спросила миссис Мэнсфилд. — Я думала, мы обсуждаем исчезновение моего зятя. И каким образом часов могло не оказаться на месте?

Эллери прищурился:

— Самым простым. Их убрали оттуда, а после моего ухода вернули на прежнее место над дверью.

— Но кому могло понадобиться убирать со стены часы, мистер Квин? — удивленно спросила актриса. — Это почти такой же абсурд, как многие страницы «Алисы».

— Этот вопрос я задаю и себе, — вздохнул Эллери, — и, говоря откровенно, не знаю, как на него ответить. — Он снова широко открыл глаза. — Между прочим, кто-нибудь видел цилиндр Безумного Шляпника?

Миссис Оуэн вздрогнула:

— Нет. Он… также исчез.

— А вы его искали?

— Да. Хотите посмотреть сами?

— Нет-нет, я верю вам на слово, миссис Оуэн. Кстати, у вашего мужа нет врагов? — Эллери улыбнулся. — Конечно, это рутинный вопрос, мисс Уиллоуз. Боюсь, что не могу продемонстрировать вам ничего удивительного в области техники расследования.

— Врагов? Уверена, что нет, — дрожащим голосом сказала миссис Оуэн. — Ричард был… он сильный человек и иногда держится… грубо и презрительно, но, безусловно, его никто не ненавидел настолько, чтобы… убить. — Она снова поежилась, теснее натянув шелковый пеньюар на тонкие плечи.

— Не говори такие вещи, Лора, — резко произнесла миссис Мэнсфилд. — Вы все словно дети! Возможно, имеется простейшее объяснение…

— Вполне возможно, — бодро согласился Эллери. — Полагаю, причина в угнетающем воздействии погоды… Хотя, по-моему, дождь прекратился.

Все уныло повернулись к окнам. Дождь и впрямь перестал, а небо начало проясняться.

— Конечно, — продолжал Эллери, — возникают определенные предположения. Не исключено — я говорю, не исключено, миссис Оуэн, — что ваш муж был… ну, похищен. Не пугайтесь — это всего лишь теория. Тот факт, что он исчез в сценическом костюме, вроде бы указывает на крайне внезапное и потому, возможно, насильственное… отбытие. Вы не нашли никакой записки? Например, в почтовом ящике? Была утренняя почта?..

— Похищен, — еле слышно прошептала миссис Оуэн.

— Похищен?! — воскликнула миссис Гарднер и закусила губу. Ее глаза стали яркими, как небо за окнами.

— Ни записки, ни почты, — фыркнула миссис Мэнсфилд. — Лично мне все это кажется нелепым. Это твой дом, Лора, но должна сказать, что тебе следует сделать одно из двух: либо отнестись к этому серьезно и сделать официальный звонок в полицию, либо обо всем забыть. Я склонна думать, что Ричард вчера вечером слишком много выпил, сейчас где-нибудь отсыпается и вернется, самое худшее, с простудой.

— Отличное предположение, — одобрил Эллери. — Если не считать «официального звонка» в полицию. Уверяю вас, миссис Мэнсфилд, что я обладаю… э-э… некоторой квалификацией. Так что пока воздержимся от обращения в полицию, а если понадобятся какие-нибудь объяснения впоследствии, то я их представлю. А пока предлагаю забыть о неприятностях и подождать. Если мистер Оуэн не вернется дотемна, то мы можем посоветоваться и решить, какие принять меры. Согласны?

— Звучит разумно, — печально промолвил Гарднер, потом улыбнулся и пожал плечами. — Могу я позвонить в свой офис, Квин?

— Боже мой, конечно!

Внезапно миссис Оуэн вскрикнула, поднялась и побежала к лестнице.

— Господи, совсем забыла! Ведь дети приглашены на день рождения Джонатана… Что я им скажу?

— Что мастер Джонатан нездоров, — предложил Эллери. — Позвоните всем предполагаемым зрителям «Безумного чаепития» и извинитесь перед ними, миссис Оуэн. Это печальная необходимость.

Он встал и направился в библиотеку.

День был унылый, несмотря на прояснившееся небо и яркое солнце. Утро тянулось медленно и скучно. Миссис Мэнсфилд заставила дочь лечь в постель и выпить дозу люминала из пузырька в аптечке, после чего сидела около нее, пока та не заснула. Потом старая леди позвонила приглашенным и принесла им от имени семейства Оуэн коллективные извинения по поводу досадного поворота событий. К сожалению, у Джонатана поднялась температура… Мастер Джонатан, извещенный позднее бабушкой об отмене празднества, издал гневный вопль, от которого у Эллери, пребывавшего внизу в библиотеке, по спине забегали мурашки. Понадобились объединенные усилия миссис Мэнсфилд, Миллана, горничной и кухарки, чтобы умиротворить надежду семейства. Пятидолларовая купюра быстро восстановила довольно напряженное entente[63]…. Эмми Уиллоуз провела день в мирном чтении. Гарднеры вяло играли в бридж.

Ленч также оказался унылой процедурой. Говорили крайне мало, и напряжение в атмосфере сгустилось еще сильнее.

Весь день они бродили по дому, словно привидения. Даже актриса начала проявлять признаки беспокойства — она курила одну сигарету за другой, поглощала бесконечные коктейли и хранила угрюмое молчание. Телефон звонил лишь однажды — это был всего лишь местный кондитер, протестующий против отмены заказа на мороженое. Эллери большую часть дня занимался таинственной деятельностью в библиотеке и кабинете. Что он искал, оставалось его секретом. В пять часов Эллери вышел из кабинета — лицо его посерело, между бровями пролегла глубокая складка. Пройдя на веранду, он прислонился к колонне и погрузился в размышления. Солнце успело высушить гравий. Когда Эллери вернулся в дом, уже наступили сумерки; темнота сгущалась с быстротой, характерной для сельской местности.

Поблизости никого не было, в доме царила тишина — его печальные обитатели уединились в своих комнатах. Эллери опустился на стул, закрыл лицо руками и несколько минут сидел неподвижно.

Наконец выражение его лица изменилось — он подошел к подножию лестницы и прислушался. Ни звука. Эллери направился к телефону и провел следующие четверть часа, тихо и серьезно разговаривая с кем-то в Нью-Йорке. Положив трубку, он поднялся к себе в комнату.

Часом позже, когда остальные внизу собирались к обеду, Эллери выскользнул из дома черным ходом, не замеченный даже кухаркой, и некоторое время пробыл в темноте сада.

Как это случилось, Эллери никогда не узнал. Вскоре после обеда он ощутил сонливость и потом припоминал, что и другие выглядели соответственно. Обед был поздний и холодный — исчезновение Оуэна, очевидно, что-то разладило в хозяйстве, так что горничная со стройными ножками подала кофе только после восьми. Спустя менее получаса наступила сонливость. Они сидели в гостиной, вяло беседуя ни о чем. Миссис Оуэн, бледная и молчаливая, залпом выпила кофе и потребовала вторую чашку. Только миссис Мэнсфилд была настроена воинственно и твердо решила позвонить в полицию. Она питала глубокую веру в полицейские силы Лонг-Айленда, особенно в местного префекта, шефа Нотона, и ясно давала понять Эллери, что считает его абсолютно некомпетентным. Гарднер казался нервозным — он что-то бренчал на пианино в алькове. Эмми Уиллоуз словно залезла в раковину — ее веселье испарилось, она не произносила ни слова. Миссис Гарднер выглядела обеспокоенной. Джонатана со скандалом уложили спать.

Приятная истома опустилась на них, как мягкая снежная пелена. В комнате было тепло, и Эллери сквозь дремоту ощущал капли пота на лбу. Он почти заснул, когда его затуманенный мозг подал сигнал тревоги. Пытаясь подняться, использовав свои мышцы, он в панике почувствовал, что скользит во мглу — его тело казалось налитым свинцом и далеким, как Вега.[64] Последней сознательной мыслью перед тем, как комната и лица компаньонов закружились перед глазами, было, что их всех одурманили каким-то наркотиком…

Головокружение возобновилось, как будто ни на секунду не прерывалось потерей сознания. Перед закрытыми глазами плясали огоньки, и что-то упрямо барабанило в виски. Открыв глаза, Эллери увидел на полу яркие солнечные блики. Господи, прошла целая ночь!..

Он со стоном поднялся, держась руками за голову. Остальные валялись вокруг в разных позах, тяжело дыша. Кто-то — Эллери с трудом различил, что это Эмми Уиллоуз, — пошевелился и вздохнул. Дотащившись до бара, Эллери налил себе скверного шотландского виски. Выпивка обожгла горло, и он сразу почувствовал себя лучше. Подойдя к актрисе, Эллери тряс ее до тех пор, пока она не открыла глаза и не уставилась на него.

— Что… когда…

— Нас усыпили, — прохрипел Эллери. — Всю компанию. Попытайтесь оживить остальных, мисс Уиллоуз, пока я пошарю вокруг. И посмотрите, не притворяется ли кто-то из них.

Шатаясь, Эллери двинулся в заднюю часть дома. За кухонным столом сидя спали над чашками остывшего кофе горничная, Миллан и кухарка. Вернувшись в гостиную, Эллери кивнул мисс Уиллоуз, хлопочущей над Гарднером у пианино, и поднялся по лестнице. После кратких поисков он нашел спальню мастера Джонатана — мальчик все еще спал нормальным крепким сном, громко посапывая носом. Господи, он в самом деле сопит!.. Эллери со стоном заглянул в уборную, примыкающую к спальне. Спустя некоторое время он спустился, вошел в кабинет и почти сразу же вышел, едва держась на ногах и с блуждающим взглядом. Взяв свою шляпу из гардероба в прихожей, Эллери шагнул на солнечный свет. Он провел на воздухе пятнадцать минут — дом Оуэна был окружен лесом и казался изолированным, как ранчо на Диком Западе… Когда мрачный и разочарованный Эллери вернулся в дом, остальные уже пришли в сознание, издавая мяукающие звуки и держась за голову, как испуганные дети.

— Ради бога, Квин… — хрипло заговорил Гарднер.

— Кто бы это ни был, он воспользовался люминалом из туалетной наверху, — прервал Эллери, отбрасывая шляпу и морщась от внезапной боли в голове. — Это лекарство миссис Мэнсфилд вчера давала миссис Оуэн, чтобы она поспала. Использовали почти весь пузырек, а это сильное снотворное! Отдыхайте, пока я проведу небольшое расследование на кухне. Думаю, люминал был в кофе. — Вернувшись, он досадливо поморщился. — Неудача… Madame la cuisinere,[65] кажется, была в ванной, Миллан ходил в гараж взглянуть на машины, а горничная где-то прихорашивалась. В результате наш друг получил возможность высыпать в кофейник почти весь порошок из пузырька. Проклятие!

— Я собираюсь вызвать полицию! — истерически взвизгнула миссис Мэнсфилд, пытаясь встать. — В следующий раз нас убьют в собственных постелях! Лора, я настаиваю…

— Пожалуйста, миссис Мэнсфилд, — устало промолвил Эллери, — не надо героических мер. Вы окажете большую услугу, если пройдете на кухню и подавите зреющий там мятеж. Обе женщины, несомненно, намерены упаковывать вещи.

Миссис Мэнсфилд закусила губу и выбежала из комнаты. Вскоре послышался ее увещевающий голос, откуда, однако, исчезли слащавые интонации.

— Но, Квин, — запротестовал Гарднер, — мы же не можем оставаться беззащитными…

— Что я хочу знать, — сказала Эмми Уиллоуз, с трудом шевеля бледными губами, — это кто подсыпал нам люминал и почему… Пузырек наверху. Похоже, это один из нас, не так ли?

Миссис Гарднер негромко вскрикнула. Миссис Оуэн откинулась на спинку кресла.

— Один из нас? — прошептала рыжеволосая женщина.

Эллери невесело улыбнулся. Внезапно его улыбка увяла, и он повернулся в сторону прихожей:

— Что это было?

Все посмотрели туда же, но ничего не увидели. Эллери шагнул к двери.

— Что там еще, ради бога? — простонала миссис Оуэн.

— Мне показалось, что я услышал звук…

Эллери распахнул входную дверь. В комнату хлынули лучи утреннего солнца. Все увидели, как Эллери нагнулся, подобрал что-то на крыльце, быстро осмотрелся, затем покачал головой, вернулся и закрыл дверь.

— Пакет, — нахмурившись, сказал он. — Я подумал, кто-то…

Все уставились на коричневый пакет в его руках. Лицо миссис Оуэн просветлело.

— Может быть, это от Ричарда! — Внезапно радость сменилась страхом. — Или вы думаете…

— Адресовано вам, миссис Оуэн, — медленно произнес Эллери. — Ни штампа, ни марки; надпись сделана карандашом и печатными буквами… Пожалуй, я возьму на себя смелость вскрыть это. — Разорвав веревку и бумагу, он еще сильнее нахмурился, ибо пакет содержал только пару стоптанных коричневых мужских ботинок.

Миссис Оуэн выпучила глаза; ее ноздри затрепетали.

— Это ботинки Ричарда! — вскрикнула она и откинулась назад в полуобмороке.

— В самом деле? — пробормотал Эллери. — Любопытно… Разумеется, в пятницу вечером он носил не их. Вы уверены, что это обувь вашего мужа, миссис Оуэн?

— Его похитили! — крикнула миссис Мэнсфилд из задней двери. — Наверное, там окровавленная записка?

— Там нет ничего, кроме ботинок. Теперь я сомневаюсь в теории похищения, миссис Мэнсфилд. Эти ботинки Оуэн не носил в пятницу вечером. Когда вы видели их последний раз, миссис Оуэн?

— Вчера днем — в его гардеробе наверху, — простонала она.

— Возможно, их украли оттуда прошлой ночью, пока мы все были без сознания, — весело сказал Эллери. — А потом вернули довольно эффектным способом. Пока, как видите, никакого вреда причинено не было. Боюсь, — сурово добавил он, — что мы пригреваем змею у себя на груди.

Никто, однако, не засмеялся.

— Очень странно, — промолвила мисс Уиллоуз. — Прямо какое-то безумие, мистер Квин. Не вижу никакого смысла во всем происходящем.

— В настоящий момент я тоже не вижу. Либо кто-то затеял с нами чудовищную шутку, либо за этим кроется дьявольский и извращенный ум.

Снова взяв шляпу, Эллери двинулся к двери.

— Куда вы? — испуганно спросила миссис Гарднер.

— Всего лишь немного поразмышлять под голубым балдахином Господа Бога, — ответил Эллери. — Но не забывайте, что это привилегия детективов. Никто из вас не должен выходить из дома.

Часом позже он вернулся, не дав никаких объяснений.

Около полудня они нашли второй пакет в такой же коричневой бумаге. Внутри была картонная коробка, а в коробке — завернутые в папиросную бумагу две великолепные игрушечные парусные лодки, вроде тех, какие летом дети пускают в пруду. Пакет был адресован мисс Уиллоуз.

— Это становится непереносимым, — пробормотала миссис Гарднер; ее полные губы дрожали. — Меня мороз продирает по коже!

— Я бы чувствовала себя лучше, — заметила мисс Уиллоуз, — если бы это был окровавленный кинжал или что-нибудь в таком роде. Игрушечные лодки! — Она шагнула назад и прищурилась. — У меня тоже есть чувство юмора, друзья, но этими шутками я уже сыта по горло. Кто из вас валяет дурака?

— Шутки! — воскликнул Гарднер. Он был бледен как смерть. — Говорю вам, это дело рук безумца!

— Боже мой, мистер Квин, — с трудом вымолвила находящаяся на грани обморока миссис Оуэн. — Я не понимаю… Ведь это лодки Джонатана!

Эллери подбежал к подножию лестницы и громко позвал:

— Джонни! Спустись на минутку!

Мастер Джонатан повиновался с явной неохотой.

— Что вам нужно? — холодно осведомился он.

— Поди-ка сюда, сынок.

Мастер Джонатан подошел, волоча ноги.

— Когда ты последний раз видел эти лодки?

— Лодки! — завопил мастер Джонатан, тут же обретая активность. Подбежав к игрушкам, он схватил их, сердито глядя на Эллери. — Мои лодки! Вы украли их!

— Ну-ну. — Эллери покраснел. — Будь хорошим мальчиком. Когда ты видел их последний раз?

— Вчера! В моем ящике с игрушками! Это просто безобразие! — прошипел мастер Джонатан и помчался наверх, прижимая лодки к тощей груди.

— Украдены тогда же, — беспомощно произнес Эллери. — Ей-богу, мисс Уиллоуз, я почти склонен с вами согласиться. Кстати, кто купил эти лодки вашему сыну, миссис Оуэн?

— Его отец.

— Проклятие! — вторично за это злосчастное воскресенье выругался Эллери и послал всех обыскать дом и проверить, не исчезло ли что-нибудь еще.

Однако никто не обнаружил никаких пропаж. Спустившись, они застали Эллери озадаченно разглядывающим маленький белый конверт.

— Что это? — с беспокойством спросил Гарднер.

— Торчал в дверях, — задумчиво ответил Эллери. — Не замечал его раньше. Странно…

Дорогой конверт был запечатан сзади синим сургучом и адресован теми же карандашными каракулями миссис Мэнсфилд.

Старая леди плюхнулась на ближайший стул, хватаясь за сердце. От страха она лишилась дара речи.

— Откройте конверт, — хрипло сказала миссис Гарднер.

Эллери разорвал конверт и еще сильнее нахмурился.

— Внутри ничего нет! — пробормотал он.

Гарднер отвернулся, что-то буркнув себе под нос. Миссис Гарднер тряхнула головой, как оглушенный боксер, и в пятый раз за день заковыляла к бару. Чело Эмми Уиллоуз омрачилось.

— Знаете, — почти спокойно сообщила миссис Оуэн, — это мамин конверт.

Последовала очередная пауза.

— Все более и более странно, — заметил Эллери. — Я должен собрать это воедино… Ботинки — сплошная тайна. Игрушечные лодки, возможно, задуманы как подарок — вчера был день рождения Джонатана, а они принадлежат ему. Какая-то скверная шутка… — Он покачал головой. — Нет, не подходит. А третий сюрприз — пустой конверт. Отсутствие письма, казалось, должно указывать на важность самого конверта, но он принадлежит миссис Мэнсфилд. Единственная возможность — сургуч. — Эллери внимательно изучил синюю печать, но не обнаружил на ней никаких знаков.

— Похож на наш сургуч из библиотеки, — сказала миссис Оуэн тем же неестественно спокойным голосом.

Эллери ринулся в библиотеку, за ним устремились остальные. Миссис Оуэн подошла к письменному столу и открыла верхний ящик.

— Он был здесь? — быстро спросил Эллери.

— Да, — ответила она дрогнувшим голосом. — Я пользовалась им только вчера, когда писала письмо. О боже!..

Сургуча в ящике не было.

Пока они тупо смотрели в ящик, в дверь позвонили.

На сей раз это оказалась корзина, в которой лежали два больших кочана капусты.

Позвав Гарднера и Миллана, Эллери спустился с крыльца. Они обыскали деревья и кустарник вокруг дома, но ничего не обнаружили. Никаких следов звонившего в дверь призрака, оставившего корзину с капустой в качестве четвертого загадочного подарка. Казалось, это существо состояло из дыма и материализовалось только в тот момент, когда ему нужно было нажать кнопку звонка.

Они застали женщин сбившимися в угол гостиной, бледными и трясущимися от страха. Миссис Мэнсфилд, дрожа как осиновый лист, звонила в местную полицию. Эллери попытался протестовать, но махнул рукой и, сжав губы, склонился над корзиной.

К ручке был привязан клочок бумаги, на котором было написано карандашом тем же грубым почерком: «Мистеру Полу Гарднеру».

— Похоже, — пробормотал Эллери, — на сей раз выбрали вас, старина.

Гарднер, казалось, не верил своим глазам.

— Капуста!

— Простите. — Эллери ненадолго отошел и, вернувшись, пожал плечами. — Кухарка говорит, что капусту взяли из овощных запасов в кладовой. Ей не пришло в голову искать исчезнувшие овощи.

Миссис Мэнсфилд возбужденно докладывала о событиях ошарашенному полицейскому. Когда она положила трубку, то была красная, как новорожденный младенец.

— С меня довольно этого вздора, мистер Квин! — огрызнулась старая леди. Упав в кресло, она залилась истерическим смехом. — Я знала, Лора, что ты загубила свою жизнь, выйдя замуж за эту скотину!

Закон, персонифицированный коренастым краснолицым мужчиной с нашивками шефа полиции, а также молодым долговязым полицейским, прибыл через пятнадцать минут, сопровождаемый воем сирены.

— Я — Нотон, — представился первый. — Что, черт возьми, у вас происходит?

— А, шеф Нотон! — приветствовал его Эллери. — Здравствуйте. Я сын инспектора Ричарда Квина с Сентр-стрит.

— О! — Нотон сурово посмотрел на миссис Мэнсфилд. — Почему вы не сказали, что здесь мистер Квин, миссис Мэнсфилд? Вам следовало знать…

— Меня тошнит от всех вас! — завизжала старая леди. — С самого начала этого уик-энда происходит сплошная чепуха! Сначала эта ужасная актриса в короткой юбчонке, потом этот… этот…

Нотон почесал подбородок.

— Пройдемте сюда, мистер Квин, здесь можем поговорить по-человечески. Что здесь случилось?

Эллери, вздохнув, начал рассказывать. Пока он говорил, лицо шефа полиции становилось все краснее.

— Вы имеете в виду, что воспринимаете это всерьез? — проворчал он наконец. — Для меня это звучит чистым безумием. Мистер Оуэн свихнулся и подшучивает над вами. Господи, у вас нет причин из-за этого волноваться!

— Боюсь, что есть, — печально промолвил Эллери. — Что там такое? Еще одна выходка нашего веселого призрака…

Он бросился к двери и распахнул ее. На крыльце в наступивших сумерках лежала пятая посылка — на сей раз совсем маленькая.

Оба полицейских выбежали из дома, шаря вокруг фонарями. Эллери поднял пакетик. На нем знакомыми каракулями было написано: «Миссис Пол Гарднер». Внутри находились два шахматных короля — белый и черный.

— Кто из вас играет в шахматы? — спросил Эллери.

— Ричард, — простонала миссис Оуэн. — О боже, я сойду с ума!

Расследование обнаружило, что из шахматного набора Ричарда Оуэна исчезли оба короля.

Полицейские вернулись, тяжело дыша. Они никого не нашли. Эллери молча изучал две шахматные фигуры.

— Ну? — осведомился Нотон, расправив плечи.

— Ну, — спокойно ответил Эллери, — у меня имеется блестящая идея, Нотон. Подойдите-ка на минуту.

Теперь он отвел Нотона в сторону и что-то ему зашептал. Остальные стояли поодаль, терзаемые беспокойством. Больше никто не притворялся сдержанным. Если это и была шутка, то страшная. На заднем плане словно маячил призрак Ричарда Оуэна…

Шеф быстро заморгал и кивнул.

— Идите в библиотеку, — велел он присутствующим, которые смотрели на него разинув рты. — Слышали, что я сказал? Идите немедленно! Эту чушь нужно сразу же прекратить!

— Но, мистер Нотон, — запротестовала миссис Мэнсфилд, — никто из нас не мог прислать эти предметы. Мистер Квин подтвердит вам, что мы весь день были у него на глазах…

— Делайте, что я сказал, миссис Мэнсфилд, — проворчал шеф полиции.

Озадаченные люди поплелись в библиотеку. Полицейский привел Миллана, кухарку и горничную и вошел туда же вместе с ними. Никто ничего не говорил и ни на кого не смотрел. За дверью, ведущей в гостиную, царило гробовое молчание. Все напрягали слух.

В половине восьмого дверь распахнулась, и на пороге появились Эллери и Нотон.

— Всем выйти, — скомандовал Нотон. — Побыстрей!

— Выйти? — прошептала миссис Оуэн. — Куда? Где Ричард? Что…

Полицейский вывел всех собравшихся. Эллери открыл дверь кабинета, зажег свет и шагнул в сторону.

— Будьте любезны войти и сесть, — сухо сказал он. Лицо его было усталым и напряженным.

Медленно и молча они повиновались. Полицейский принес из гостиной дополнительные стулья, и все уселись. Нотой опустил шторы. Полицейский закрыл дверь и прислонился к ней спиной.

— В некотором отношении, — заговорил Эллери, — это было одно из самых замечательных дел в моей практике. Оно необычно со всех точек зрения. Миссис Уиллоуз, желание, которое вы выразили в пятницу вечером, становится явью. Вы познакомитесь с изощренными проявлениями преступной изобретательности.

— Преступ… — Полные губы миссис Гарднер дрогнули. — Вы хотите сказать, что… произошло преступление?

— Тихо! — цыкнул на нее Нотон.

— Да, — мягко ответил Эллери, — произошло преступление. Должен с прискорбием сообщить вам, миссис Оуэн, что это убийство.

— Ричард мертв?!

— К сожалению.

Последовало молчание. Миссис Оуэн не плакала — казалось, все ее слезы высохли.

— Все это выглядит фантастичным, — со вздохом продолжал Эллери. — Сутью всей проблемы были часы. Часы, которые не находились там, где следовало, — часы с невидимым циферблатом. Помните, я указывал, что так как не увидел в зеркале светящихся стрелок, то, значит, часы передвинули или сняли. Это была логичная теория. Но не единственная.

— Ричард мертв… — с удивлением повторила миссис Оуэн.

— Мистер Гарднер, — быстро продолжал Эллери, — предложил другой вариант: что часы могли оставаться над дверью, но что-то или кто-то мог заслонить собой зеркало. Я объяснил вам, почему это невозможно. Но, — он внезапно подошел к высокому зеркалу, — есть и еще одна теория, объясняющая тот факт, что я не видел отражения светящихся стрелок. Когда я открыл дверь, посмотрел в темноту и ничего не увидел, часы оставались на месте, но зеркала у стены не было!

— Как такое могло произойти? — осведомилась мисс Уиллоуз со странной сухостью в голосе. — Это… это глупо.

— Ничто не бывает глупым, дорогая леди, пока не доказано, что оно является таковым. Я спросил себя: каким образом зеркала могло не оказаться там в тот момент? Очевидно, оно вмонтировано в солидную часть стены.

В глазах мисс Уиллоуз что-то блеснуло. Миссис Мэнсфилд уставилась перед собой, судорожно стиснув руки на коленях. Миссис Оуэн смотрела на Эллери остекленевшими глазами, ничего не видя и не слыша.

— Далее, — с очередным вздохом продолжил Эллери, — рассмотрим странные свойства посылок, которые сыпались на нас весь день, словно манна небесная. Я говорил, что это фантастическое дело. Конечно, вам должно было прийти в голову, что кто-то отчаянно пытается привлечь наше внимание к секрету преступления.

— Привлечь наше внимание… — нахмурившись, начал Гарднер.

— Вот именно. Первый пакет был адресован вам, миссис Оуэн. Что в нем содержалось?

Женщина смотрела на Эллери без всякого выражения. В комнате воцарилась жуткая тишина. Внезапно миссис Мэнсфилд встряхнула дочь, как ребенка. Та вздрогнула и рассеянно улыбнулась. Эллери повторил вопрос.

— Пара ботинок Ричарда, — ответила миссис Оуэн.

— Иными словами, башмаки. Мисс Уиллоуз, — актриса напряглась, несмотря на свою беззаботность, — вам был адресован второй пакет. Что находилось в нем?

— Игрушечные лодки Джонатана, — пробормотала она.

— Опять же, иными словами, корабли. Миссис Мэнсфилд, третья посылка предназначалась вам. Из чего она состояла?

— Из ничего. — Старуха вскинула голову. — Я по-прежнему считаю, что все это сущая бессмыслица. Неужели вы не понимаете, что доводите мою дочь… всех нас до безумия? Нотон, вы намерены продолжать этот фарс? Если вы знаете, что произошло с Ричардом, то, ради бога, скажите нам!

— Отвечайте на вопрос, — сердито потребовал Нотон.

— Ну, — с вызовом сказала старая леди, — это был пустой конверт, запечатанный нашим собственным сургучом.

— Короче говоря, сургуч, — подхватил Эллери. — Гарднер, вам достался самый причудливый дар. Это была…

— Капуста, — усмехнувшись, ответил Гарднер.

— Целых два кочана, старина. И наконец, миссис Гарднер. Вы получили…

— Две шахматные фигуры, — прошептала она.

— Нет-нет. Не просто фигуры, миссис Гарднер. Двух королей. — Серые глаза Эллери блеснули. — Таким образом, перечисляя подарки, которыми нас бомбардировали, в порядке их поступления, мы можем говорить… — Эллери сделал паузу, окинул взглядом слушателей и закончил фразу: — «О башмаках и сургуче, капусте, королях».[66]

Последовало самое напряженное молчание. Затем Эмми Уиллоуз воскликнула:

— «Морж и Плотник»! «Алиса в Стране чудес»!

— Мне стыдно за вас, мисс Уиллоуз! В какой именно книге из дилогии Кэрролла Траляля читает стихотворение «Морж и Плотник»?

— «Алиса в Зазеркалье»…

— А более точное название?

Лицо девушки просветлело.

— «Сквозь зеркало, и что увидела там Алиса»!

— Превосходно, мисс Уиллоуз! Этим способом нас инструктировали пройти сквозь зеркало и, очевидно, найти с другой его стороны нечто, связанное с исчезновением Ричарда Оуэна. Оригинальная идея, а? — Эллери склонился вперед. — Позвольте мне вернуться к первоначальной цепочке моих умозаключений. Я упомянул вероятную теорию, что зеркало не отражало светящиеся стрелки, так как его там не было. Каким же образом зеркало, вмонтированное в стену, можно сдвинуть с места? Вчера я добрых два часа искал секрет этого сооружения… — Глаза всех с ужасом устремились на высокое зеркало, сверкающее при свете ламп. — А открыв секрет, я прошел сквозь зеркало, и что, по-вашему, я — неуклюжая Алиса — там обнаружил?

Никто не ответил.

Эллери быстро подошел к зеркалу, встал на цыпочки, прикоснулся к чему-то, и зеркало внезапно выдвинулось вперед, как на петлях. Он запустил пальцы в образовавшуюся щель и потянул панель на себя. Зеркало повернулось, точно дверь, обнажив узкую нишу.

Женщины взвизгнули и закрыли глаза.

Неподвижная фигура Безумного Шляпника с легко узнаваемыми чертами Ричарда Оуэна смотрела на них мертвым злобным взглядом.

Пол Гарднер поднялся на ноги, задыхаясь и вцепившись в воротник. Его глаза вылезали из орбит.

— О-О-Оуэн, — запинаясь, вымолвил он. — Его не может быть здесь! Я сам п-похоронил его под скалой, в лесу за домом… О боже! — Лицо Гарднера исказила жуткая гримаса, глаза закатились, и он без чувств рухнул на пол.

Эллери вздохнул:

— Все в порядке, де Вир. — Безумный Шляпник зашевелился, и его черты, как по волшебству, утратили сходство с Ричардом Оуэном. — Можете выходить. Великолепный пример статуарного актерского мастерства! Как я и рассчитывал, трюк сработал. Вот ваш убийца, мистер Нотон. А если вы допросите миссис Гарднер, то, очевидно, узнаете, что она уже некоторое время была любовницей Оуэна. Гарднер, вероятно, обнаружил это и убил его. Смотрите, она тоже падает в обморок!

— Чего я не могу понять, — заговорила после долгого молчания Эмми Уиллоуз, когда она поздно ночью сидела рядом с Эллери в экспрессе, следующем до вокзала Пенсильвания, куда они пересели с пригородного поезда в Джамайку, — так это… — Она беспомощно остановилась. — Я не могу понять очень многого, мистер Квин.

— Все это достаточно просто, — устало промолвил Эллери, глядя в окно на проносящуюся мимо в темноте сельскую местность.

— Но кто этот человек — этот де Вир?

— Мой знакомый актер, играющий характерные роли и временно не занятый на сцене. Очевидно, вы его не знаете. Когда умозаключения привели меня к зеркалу и я, обнаружив секрет, отодвинул его, то нашел за ним тело Оуэна в костюме Шляпника…

Девушка содрогнулась.

— Слишком реалистическая драма, на мой вкус. Почему вы сразу не заявили о своей находке?

— И чего бы я добился? Против убийцы не было ни клочка доказательств. Мне нужно было время, чтобы придумать план, который заставил бы его выдать себя. Я оставил труп там…

— Выходит, вы все время знали, что это сделал Гарднер? — недоверчиво осведомилась Эмми.

Эллери пожал плечами:

— Разумеется. Оуэны жили в этом доме всего месяц. Пружина в зеркале отлично спрятана — возможно, ее никогда бы не удалось обнаружить, не зная о ее существовании. Но я вспомнил, как Оуэн сказал в пятницу вечером, что здание проектировал Гарднер. Тогда я все понял. Кто лучше архитектора мог знать секрет подобного тайника? Почему он оборудовал его, мне неизвестно — думаю, это была просто архитектурная причуда. Так что преступником должен был оказаться Гарднер. — Он задумчиво посмотрел на пыльный потолок вагона. — Я реконструировал преступление достаточно легко. После того как мы разошлись в пятницу ночью, Гарднер спустился поговорить с Оуэном о своей жене, которая, насколько я понимаю, обычная похотливая бабенка. Они обменялись несколькими словами, вспылили, и Гарднер убил его. Вероятно, преступление не было обдумано заранее. Первым импульсом Гарднера было спрятать труп. Он не мог вынести его из дома той дождливой ночью, не оставив следов на своей ночной одежде. Тогда Гарднер вспомнил о тайнике за зеркалом и решил, что тело будет там в безопасности, пока он не сможет вынести его и похоронить, когда дождь прекратится и земля достаточно высохнет… Гарднер засовывал труп в нишу, когда я открыл дверь кабинета, поэтому я и не увидел отражения часов. Потом, когда я был в библиотеке, он закрыл тайник и поднялся наверх. Но я вышел быстро, и ему пришлось выкручиваться и даже притворяться, будто он принял меня за Оуэна.

В субботу вечером Гарднер усыпил всех нас, вынес тело, похоронил его, вернулся и усыпил себя тоже, чтобы сыграть свою роль как можно естественнее. Он не знал, что я нашел труп за зеркалом в субботу днем. Когда в воскресенье утром я обнаружил исчезновение тела, то сразу понял причину усыпления. Гарднер, похоронив труп в никому не известном месте и будучи уверен, что не оставил никаких указаний на то, что убийство вообще произошло, естественно, уничтожил важнейшую улику в любом деле об убийстве — corpus delicti.[67] Ну, я нашел возможность позвонить де Виру и проинструктировать его. Он где-то раскопал костюм Безумного Шляпника, достал в театральном офисе фото Оуэна и приехал сюда. Мы спрятали его в тайник, пока полицейский задерживал вас в библиотеке. Понимаете, я должен был создать напряженную атмосферу, сломить моральное сопротивление Гарднера и заставить его выдать себя. Необходимо было выяснить, где он похоронил тело, а кроме него, нам это никто не мог сообщить. В итоге трюк сработал.

Актриса искоса разглядывала его. Эллери печально вздохнул, отведя глаза от ее стройных ножек, вытянутых в сторону противоположного сиденья.

— Но самое удивительное во всей истории, — сказала она, очаровательно нахмурившись, — это фантастические посылки. Кто их прислал?

Некоторое время Эллери хранил молчание. Потом он вяло ответил, причем его голос был едва слышен за шумом поезда:

— Вы.

— Я?! — От удивления девушка открыла рот.

— Да, выражаясь фигурально, — пробормотал Эллери, закрывая глаза. — Ваша идея поставить «Безумное чаепитие» из «Алисы» для удовольствия мастера Джонатана, пропитав атмосферу духом преподобного Доджсона, пробудила и мою фантазию. Было недостаточно открыть тайник и сказать, что там находилось тело Оуэна, или даже посадить туда де Вира, изображающего Оуэна. Я должен был подготовить Гарднера психологически, сначала озадачив, а затем побудив осознать смысл присылаемых даров — короче говоря, помучить его. Конечно, это моя слабость. Во всяком случае, мне не составило труда позвонить моему отцу — инспектору Квину. Он прислал сюда сержанта Вели, а я тайком вынес из дома эти вещи и передал их сержанту… Он осуществил упаковку и все прочее.

Актриса смерила его суровым взглядом:

— Мистер Квин! Неужели подобные трюки приняты в высших детективных сферах?

Эллери сонно усмехнулся:

— Мне пришлось так поступить. Этого требовала интрига драмы, мисс Уиллоуз. Вы должны это понять. Окружить убийцу вещами, значение которых он не понимает, а потом нокаутировать сокрушительным ударом. Признаю, что это было чертовски умно с моей стороны.

Эмми Уиллоуз так долго смотрела на него, изящно изогнув свою мальчишескую фигурку, что Эллери смутился и почувствовал, как краска заливает его щеки.

— Могу я спросить, — легкомысленным тоном осведомился он, — что означает это почти непристойное выражение на вашем питерпэновском[68] личике, моя дорогая? Что-нибудь не так? С вами все в порядке?

— Как сказала бы Алиса, — ответила она, склонившись к нему, — я чувствую себя все более и более странно.