Приключения Гекльберри Финна

ГЛАВА VII

– Парень! Чего это с тобой?

Я открыл глаза и огляделся, пытаясь разобраться, где я. Это было утром, после восхода солнца, и значит, я крепко спал очень долго. Папочка стоял надо мной и смотрел на меня. Выглядел он кислым, помятым и больным. Он говорит: «На что тебе ружьё?»

Я понял, что он ни черта не помнит о том, что он тут вытворял, поэтому я говорю:

– Кто-то пытался ворваться, так что я дежурил с ним!

– Почему ты не растолкал меня?

– Ну, я пытался, но я не мог! Я не мог сдвинуться тебя с места!

– Ну да ладно. Давай пошевеливайся, что студнем стоять, иди погляди, попалась ли рыба на завтрак. Я проверю через минуту. Он отпер дверь, и помчался вдоль берега, как молодой. Я заметил, что всякий сор, кора и ветки плывут по реке, река стала прибывать. Эх, подумал я, забот бы не знал сейчас, если бы остался в городе! Ранний июнь всегда был удачен для меня, потому что, как только начало июньское половодье, мимо всегда плыли куски бревенчатых плотов – иногда по целой дюжине бревен, поэтому все, что вам нужно было сделать – это поймать их и продать на дрова в лесопилке. Я шел по берегу и одним глазом посматривал на папашу в другим – на то, что может сплавляться по реке. Ну, смотрю, прямо передо мной плывёт пустое каноэ – просто красотка, тоже около тринадцати или четырнадцати футов длиной, с носом, как у утки. Я тут сиганул вниз головой в воду, как лягушка, прямо в одежде, и вынырнул прямо около него. Я, конечно, думал сначала, что внутри что-нибудь спрятался, потому что люди часто делали так, чтобы поприкалываться над дурачками – когда парень клюнет на их приманку, они тут же поднимутся и посмеются над ним. Но на этот раз было не так. Это был дрейфующий каноэ, и я вцепился в него и вытащил его на берег. Думает, что старик будет рад, когда увидит это – каноэ, как-никак стоит десять баксов. Но когда я добрался до берега, отца еще не было видно, и тогда я проводил лодку в небольшой ручей, который тёк из оврага. Весь овраг был увит виноградом и там везде росли ивы. Меня посетила гениальная мысль, дай-ка, думаю, спрячу каноэ понадёжней, а затем, вместо того, чтобы идти в лес, когда я убегу, спуститься вниз по реке миль пятьдесят и стать лагерем в одном месте навсегда, всё не пешедралом пёхать!

Это место было совсем близко к лачуге, и всё время опасался, что с минуту на минуту из чащобы вынырнет старик, но я успел припрятать свою находку, а затем вышел и увидел кучу ив. Тут на дороге появился старик, который целился ружьём в какую-то птицу. Поэтому он явно ничего не видел. Когда он подвалил ко мне, я стал чересчур усердно тянуть из воды леску. Он немного поругался на меня за то, что я чересчур копаюсь; но я сказал, что упал в реку, и поэтому всё делается не так быстро. Я знал, что он увидит, какой я мокрый, а потом только будет задавать вопросы. У нас было поймано на леску пять сомов, и я поволок их домой. Мы оба уморились очень, и после завтрака устроились поспать одетыми, и я подумал, что если я смогу выдумать какой-то способ удержать папашу и вдову, чтобы они потом не искали меня, это будет чем-то более определенным, чем полагаться на удачу. Ведь если не уйти достаточно далеко, прежде чем они хватятся меня искать, вы сами видите, всё может не так. Что ж, я не мог придумать ни малейшего способа, как это сделать, но тут батя поднялся с кровати напиться, и говорит:

– В следующий раз, когда этот проходимец заявится сюда, ты меня сразу тормоши, слышишь, сынок? Этот человек не добьётся здесь ничего хорошего! Я его просто пристрелю! В следующий раз буди меня, слышишь?

Затем он упал и снова заснул; но то, что он мне сказал, подсказало мне самую идею, которую я так истошно искал. Я обрадовался, что теперь я могу это дело исправить, и устроить всё так, чтобы никто из них меня не искал, когда я сбегу от него втихаря.

Около двенадцати часов мы вышли из хижины и пошли вдоль берега. Река поднималась очень быстро, и по ней плыло много брёвен. Тут нам попалась часть плота из девяти-десяти брёвен. На лодке мы отбуксировали плот на берег. Потом пообедали. Любой другой на месте папы, посвятил бы весь день тому, чтобы выловить побольше брёвен, но это было не в его стиле. Ему вполне хватило девяти брёвен, и он загорелся идеей дунуть в город и поскорее продать добычу. Примерно в половине третьего он запер меня, взял лодку, и начал буксировать плот. Я уразумел, что той ночью он не вернётся домой. Я подождал, пока он не удалился достаточно далеко, а затем вынул пилу и снова занялся своим бревном. Прежде чем он достиг другого берега реки, я вышел на свободу. Когда я вышел из избушки, он и его плот были просто едва видным пятнышком на воде.

Я взял мешок с кукурузной мукой и дотащил его туда, где было спрятано каноэ, отбросил виноградные лозы и ветви, и кинул мешок туда, то же самое я сделал с куском бекона, затем перенёс в каноэ кувшин виски. Ещё я взял весь кофе и сахар, и все патроны вместе с пыжами. Готовился я основательно, к своим запасам добавил ведро и пустую тыкву, взял ковш и оловянную чашку, мою старую верную пилу и два одеяла, а также сковородку и старый кофейник. В лодку полетели рыболовные снасти и прочая мелочёвка – все стоимостью не больше цента. Я обобрал папулю дочиста. Мне нужен был топор, но его не было, только тот, кто застрял в дровах, и я знал, почему я собираюсь его оставить. Я вытащил ружьё, и этим закончил погрузку.

Я хорошо подпилил стену, чтобы вытащить так много вещей. Пришлось засыпать вырытую нору землёй, чтобы скрыть опилки. Затем я вернул выпиленный кусок бревна на его место и подложил под него два камня, а один присобачил сбоку, чтобы бревно держалось там, где был выгиб. Если бы вы встали на расстоянии четырех или пяти футов, и не видели моей работы, вы бы никогда не заметили, что тут что-то пилили, и, кроме того, это была задняя часть хижины, и, похоже, никто бы не стал заглядывать туда. По пути к каноэ я шёл по траве, поэтому никаких следов не было видно. Тут я внимательно огляделся. Я стоял на берегу и видел перед собой всю реку. Все было спокойно. Поэтому я взял ружьецо и углубился в лес, думая поохотился за птицами, когда увидел дикого поросёнка, свиньи здесь часто дичают, когда сбегают с окрестных ферм. Я застрелил его и отнёс к хижине.

Я взял топор и стал рубить им дверь. Довольно быстро мне удалось взломать её. Я притащил поросёнка и доволок его почти до стола, перерубил ему горло и положил на землю, чтобы кровь стекла. Я говорю «на землю», потому в избушке не было даже намёка на деревянный пол, а был только сильно утрамбованный грунт. Ну, потом я взял старый мешок и набросал в него много больших камней – столько, сколько мог перенести, – и я начал тащить прямо от свиньи, и потащил его к двери, а потом через лес к реке и сбросил вниз, он упал и пропал из поля зрения. Все могли бы легко убедиться, что кого-то протащили по земле. Как мне хотелось, чтобы Том Сойер был рядом! Я знал, что ему это дело понравилось бы, и он придумал бы что-нибудь позаковыристей. С такой ситуацией никто бы не справился лучше Тома Сойера!

Ну, в заключение я вырвал несколько клочков волос из своей шевелюры, хорошенько измазал топор в крови, пришпандорил волосы к его тыльной стороне, и бросил топор в угол. Затем я взял поросёнка, хорошо завернул его в куртку, чтобы с неё не капала кровь, отнёс поросёнка подальше от дома, а затем бросил его в реку. Теперь мои мысли были о другом. Поэтому я вернулся и достал из каноэ мешок с мукой и мою старую пищу и притащил их к дому. Я поставил мешок туда, где он стоял раньше, и пилой разорвал его внизу, у нас ведь не было там ни ножей, ни вилок, всё делалось складным ножом. Затем я протащил мешок около ста ярдов через траву и через ивы к востоку от дома, до мелкого озера, которое было пятью милями в ширину и всё заросло камышами, и было полно уток, которых можно было бить весь сезон. С этой стороны озера вытекала небольшая болотистая речушка ручей, я не знаю, где он впадал в реку. Мука сыпалась в дырку и от мешка оставалась небольшая дорожка до самого озера. Тут же я специально уронил точильный камень папы, чтобы всё выглядело так, как будто всё произошло случайно. Затем я завязал дырку в мешке верёвкой, чтобы мука больше не сыпалась, и снова отнёс его вместе с пилой в каноэ.

Было уже темно, я довёл каноэ по реке до больших ив, широко раскинувших кроны над крутым берегом, и ждал, когда взойдёт луна. Я быстро пристал к иве, а затем решил перекусить, после чего лёг в каноэ, выкурил трубку и стал обдумывать свой дальнейший план. Я говорил себе: они пойдут по следам мешка с камнями на берег, а затем будут искать моё тело в реке. И они последуют за мучным следом к озеру и отправятся по ручью, вытекающему из него, чтобы найти разбойников, которые убили меня и украли вещи. В реке им нечего искать, кроме моего мёртвого тела. Они быстро устанут от этого и скоро забудут обо мне. Отлично! Я могу остановиться везде, где мне заблагорассудится. Остров Джексона неплох для меня! Я знаю этот остров довольно хорошо, и никто никогда туда не плавает. И ночью я могу отправляться в город, и умыкнуть там вещи, которые мне нужны. Остров Джексона – вот это место, так место! К тому времени я очень устал, и даже не заметил, как заснул. Когда я проснулся, я не понял, куда меня занесло. Я продрал глаза и оглянувшись, немного испугался. Потом я вспомнил. Река раскинулась вокруг на многие-многие мили. Луна была такой яркой, что я мог сосчитать дрейфующие в воде бревна, они скользнули мимо меня, черные и неподвижные, в сотнях ярдов от берега. Все было тихо, и было так поздно, и пахло чем-то поздним. Какой-то гнилью, что ли… Вы понимаете, что я имею в виду, – я не могу подобрать слов, чтобы они подходили. Я только начал потягиваться и зевать, и уже собирался отчалить и двинуть дальше, когда услышал какие-то неясные звуки над водой. Я прислушался. Довольно скоро я всё понял. Это был нудный шум с плеском, который исходит от весел, тихо загребающих воду глубокой ночью. Я взглянул через ветви ивы, и вот он откуда шёл – это была лодка, причём довольно далеко, почти у того берега. Я не мог сказать, сколько в ней было людей. Кто-то продолжал грести, и держал курс неподалеку от меня, я так и не разглядел в ней людей. А потом думаю, может быть, это папка вернулся, хотя я теперь и не ожидал его появления. Он опустился ниже меня по течению, и двигался довольно быстро и легко, и наконец, подошел так близко, что я смог бы коснуться его ружьём. Ну, это был, конечно, папа, и трезвый, кстати, судя по его ловкой работе с вёслами.

Я тоже не терял времени. В следующую минуту я как кошка мягко, но быстро заскользил в тени деревьев. В считанные минуты я сделал две мили с половиной, а потом подобрался на четверть мили или чуть больше к середине реки, потому что довольно скоро я должен был проплывать мимо паромного причала, и люди могли увидеть меня или даже окликнуть. Я плыл вместе в брёвнами, а затем улегся на дно каноэ и позволил ей плыть самой.

Я лежал там, хорошо отдыхал и пускал дым из трубы, глядя в небо. На небе не было ни облачка. Небо выглядит так глубоко, когда ты лежишь на спине в лодке поздней ночью и смотришь на далёкие, яркие звёзды! Раньше я этого не знал. И как далеко на воде можно слышать любой звук в такие ночи! Я слышал, как люди разговаривали на пароме. Я даже слышал, что они сказали, – каждое слово. Один человек сказал, что приближается время длинных дней и коротких ночей. Другой сказал, что эта ночь точно не из коротких, он считал, – и затем они засмеялись, и он снова это повторил, и они снова засмеялись. Затем они разбудили другого парня и сказали ему всё то же самое, и засмеялись, но он не рассмеялся; он закричал в ответ и велел оставить его в покое. Первый мужчина сказал, что он обязательно передаст всё своей старушенции, – ей наверняка понравится, да только раньше шуточки были позабористее. Я слышал, как один человек сказал, что сейчас почти три часа, и он надеялся, что дневной свет не будет ждать больше, чем на неделю. После этого разговор все больше и больше затихал, уходя вдаль, и я больше не мог разобрать слов, но я слышал невнятный говор, а потом и смех, который не затихал дольше всего.

Теперь я был ниже парома и пристани. Я поднялся, и увидел остров Джексона, примерно в двух с половиной милях вниз по течению – тяжелый, тёмный брус, высящийся прямо посреди реки, большой, угрюмый и недвижный, как огромный пароход, лишённый огней. В верховье не было никаких признаков отмели – теперь вся она была под водой.

Мне не потребовалось много времени, чтобы добраться туда. Я пронёсся пулей мимо головы острова, таким быстрым был поток, а затем попал в зону мертвого штиля и причалил к берегу со стороны Иллинойса. Я затолкал каноэ в глубокую пещеру в береге, о которой знал лишь я один. Мне пришлось раздвигать ветви ивы, чтобы двигаться по узкому проливу, и, когда я это сделал быстро и незаметно, никто не мог видеть каноэ извне.

Я поднялся на берег и сел на бревно в верхней части острова, и стал смотреть на большую реку и черные коряги, плывущие прочь к городу, уже спавшему в трех милях отсюда, и там мерцало всего три или четыре огня. Чудовищный большой бревенчатый плот кочевал примерно в миле вверх по течению, он тяжело двигался вниз по реке, с фонарем посредине. Я смотрел, как он медленно наползает на меня, и когда он пошёл курсом прямо туда, где я стоял, я ясно слышал, как какой-то человек крикнул:

– Забирай веслом! Бери правее!

Я слышал это так же ясно, как если бы тот мужчина был рядом. Теперь в небе появилось немного серого цвета, и я вошел в лес и лёг поспать перед завтраком.