Приключения Лидии Михайловны, временно исполняющей функции музы

3

Может бодрые звуки трубы разгонят, наконец, эту сонную одурь?

Музыкальный инструмент все также сиротливо стоял в углу, словно дожидаясь своего часа. Лидия, немного поежилась — может, еще и не получится. Она только пионеркой немного дула в горн, ей даже благодарность тогда объявили на сборе отряда. Труба была необыкновенно длинной и тонкой, но по весу, словно лебединое перышко. Мундштук, выточенный из теплого желтого камня, загадочно светился. Перехватив поудобнее узкое тело трубы, Лидия поднесла ее к губам и что есть силы дунула, но сразу закашлялась, вся, закрасневшись. Труба издала тихий, немного заунывный писк и замолкла на полутоне. Будто в ответ, в дверь, раздался долгий и настойчивый звонок.

– Зинка вернулась!

Но, разглядев в узкий пятачок дверного глазка нечто совершенно не напоминающее человека, муза похолодела от ужаса. Многое повидала Лидия Михайловна, многое могла бы понять, но делегацию покойников с местного кладбища, пришедших на страшный суд, она не восприняла как следствие своего неумелого обращения с трубой апокалипсиса. Поэтому, забыв, что она сама, вроде как, тоже уже не живая, Лидия Михайловна заорала, бросилась к Генке и спряталась за его сутулой спиной.

Дверь отворилась сама.

Автор любовных романов оказался гораздо смелее своей музы, он, даже, поздоровался, осведомился о здоровье новоприбывших и предложил им располагаться здесь же на ковре. Сам же, прижимаясь спиной к стенке, пролез в кухню, плотно затворил дверь и, для верности, забаррикадировал её кухонным диванчиком.

– Так я не понял, что за базар? — первым начал криминальный авторитет, недавно убитый на пороге своего дорогущего коттеджа. Весь в цепях, словно старинный мученик, он деловито повертел на окостенелом пальце здоровущий перстень. — Лежу я себе тихо, никого не трогаю, вдруг, гам, тара-рам — выкидывает меня из комфортабельного, со всеми удобствами гроба, не дав дослушать любимую песню, и тащит сюда — зачем я хочу знать?

Тут его перебила шустрая старушонка.

– Так это из вашей могилы, круглые сутки несется громкая музыка, а мы-то все на сторожей кладбищенских грешили. Совсем не думает о соседях, стервец.

Тот обиделся.

– Это же последний писк моды, класть в гроб музыкальный центр, у меня, вон, даже сотовый есть. Хочешь, дам позвонить. Типа, приветик передать безутешным родственникам, я так иногда забавляюсь.

– Редкостный хам, — поддержал пожилую гражданку интеллигентного вида мужичок, он попробовал дотянуться до хулигана, но, не удержавшись на полусгнивших ногах, рухнул на пол, успев, однако, предъявить претензии изумленной музе.

– Слушай, тетка, ты давай заканчивай свои музыкальные упражнения, мы ж тебе не каменные, у нас тоже лимит отпущен, а до рассвета всего полчаса.

За окном раздались протяжные визги: судя по всему, это парочка гуляющих подростков, разглядела смутные силуэты покойников. Из дворов и улиц короткими перебежками подследственные спешили на встречу с безжалостным судией.

Сама Лидия Михайловна, поджав ноги, забилась в дальний угол софы и только нечленораздельно подвывала от ужаса.

– Ребята, — кричали с улицы, — здесь не по записи, извольте организовать живую очередь. Померших в прошлом веке просим отойти в льготную очередь, по одному через троих пропускать будем, а вы, мадам, не притесь напрямую, и что, что у вас макияж потек, у меня, может быть, давно мозги сгнили, а ничего, успешно руковожу, как видите, и вперед не лезу.

В церкви ударил колокол к заутрене, очередь заволновалась.

– Чего дают? — Вдрабадан пьяный бомж пристроился в хвост колонны, ошибочно приняв обитателей городского кладбища за друзей по интересам. — Супец али одеяла, гуманитарные.

– Жизнь вечную, — грустный юноша окинул его пустыми глазницами и поправил съехавшие остатки волос,

– Жизнь, — бродяга задумался, — и почем?

– За просто так.

– Тогда я постою, мне лишняя жизнь очень нужна. Труд у меня, — он извлек из-за пазухи увесистую кипу разрозненных листов,

– Глянь-ка. Физика низких температур называется — изучение сверхпроводимости в условиях абсолютного холода. Такое дело можно забацать. Я тут даже аппарат соорудил. Представляешь, все продал: мебель, квартиру, домик в деревне, вместе с бабушкой. Веду эксперименты. Дважды взрывалось так, что только чудом в живых оставался, так что, жизнь мне про запас нужна, постою, вдруг дадут.

Задние напирали на передних, волнуясь, что всем не достанется, и временами посылали парламентеров наверх. Те, как альпинисты, форсировали отвесную стену здания и нетерпеливо стучали в окно. Испуганно вглядываясь в ночной мрак (лампочки покойники посшибали сразу, слишком они их нервировали), вся белая от ужаса, повариха Лидия Михайловна только испуганно отпихивала напирающих на софу покойников. Усевшийся в единственное кресло, тот, что с мобильником, отчаянно названивал своим адвокатам, приказывая им срочно явиться на страшный суд со стороны ответчика. Те, немного удивившись, прибавили к названной сумме пару тысяч в твердой валюте и вскоре согласились. Смиренно сложив руки, недовольно перешептывались и качали головами старушки, причем, двоим из них приходилось при этом придерживать головы руками, слишком гнилыми были позвонки шеи.

– Инвалидов вне очереди! — Попытался пролезть скелет без одной ноги. Несмотря на отсутствие второй конечности, он очень ловко отдавил ноги впередистоящим и пролез к самым коленкам музы.

– Сейчас вторую ногу оторву, — пообещал ему тот, что в цепях, и это несколько умерило пыл нетерпеливого.

– Все, расходимся! — послышались где-то в гуще толпы четкие и громкие голоса. Расталкивая полуистлевшие скелеты, парочка ангелов в форме упорно лезла в голову очереди. Приставив ладони ко рту наподобие рупора, ангелы настойчиво приказывали толпе очистить земную поверхность.

– Еще льготники, — застонали задние. Даже на том свете и то есть социальное неравенство.

Лидии показалось, что один из ангелов ей будто бы знаком. И, действительно, отделившись от толпы, он быстро подбежал к ней, схватил за локоть и быстро зашептал:

– Закончи книгу, торопись, на кону твое будущее на ближайшее тысячелетние. Поспешай, а я помолюсь за тебя. — Он воровато оглянулся, прикрывая сияющие глаза ладонью, и продолжил. — Только молчи, что меня здесь видела. Если узнают, что я немного подсуетился… — он резко оборвал разговор и влился в общую толпу белокрылой гвардии, издали, послав ей выразительный взгляд. — Это тебе поможет. До встречи.

– Товарищи покойники, — набирая громкость, слышались голоса небесных стражей, — это, типа, учебная тревога! Всем спасибо за сознательность! Расходитесь по своим местам! Чужие могилы не занимать и давку в воротах не создавать — земли хватит на всех!

– Никуда не пойду, — обиделся тот, что с цепями. — Я, вообще, принципиально пешком не хожу.

Он набрал телефон такси, заказав на всю ораву десяток машин. По шумок расходящейся толпы он, заодно, успел провернуть оформление крупного кредита на соседнего двухсотлетнего деда, представив в качестве обеспечения участок земли в самом центре городского кладбища; договорился о постройке пары газетных ларьков; раскрутил бывших должников, пообещав заехать к ним за долгом по дороге на место своего упокоения, и, подсчитывая будущие прибыли, довольно хмыкнул — время не прошло даром.

В ожидании транспорта старушки вполголоса обсуждали нынешнюю молодежь, хвастались обивками домовин и количеством венков на могилах.

Но когда, расцветив ночную мглу светом фар, колонна такси подъехала к дому, то водители, здоровенные мужики с лицами молотобойцев, не сговариваясь побросали свои машины и позорно бежали, не стребовав даже оплаты за вызов. Тяжело повздыхав, жаждущие вечной жизни на прощание только помахали руками и, также быстро как и пришли, растворились в сумраке. Лишь мужичонка неряшливого вида упорно стоял на улице — весьма обрадованный резким уменьшением очереди, он, воспаряв духом, полез по проторенной дорожке в квартиру, но закрытая дверь несколько охладила его пыл.

– Не досталось, — он огорченно вздохнул и сделал попытку улечься на маленьком вязаном коврике. Из-под двери тянуло мокрым сквозняком, и, что немаловажно, запахом только что сваренных щей. Сей аромат, защекотав совершенно отвыкший от подобных изысков нос, раздразнил давно забытые чувства — он вдруг вспомнил, что когда-то и у него был дом, плита, а на ней полная кастрюля. Хотелось есть, спать; хотелось дома, уюта, женского общества. От столь неразрешимых проблем мужик, не стыдясь, тихо всплакнул, и, положив под голову свернутый коврик от соседней двери, погрузился в мечты. В них он, почему-то одетый в белый халат, руководил лабораторией экспериментальной физики… Дальше его мечты совсем потеряли всякую совесть: вот он во фраке, и сам шведский король вручает ему премию — он долго морщился, пытаясь припомнить, чьего имени та премия, но, увы, данная деталь его иллюзий где-то потерялась.