Дикая симфония. — Львиный турнир. — Три охотника в засаде. — Два выстрела. — Смерть кокетки. — Похищение женщины гориллой.
Ужасающий рев, от которого задрожали листья деревьев, прокатился над тропическим лесом. Насмешливый голос проговорил:
— Батюшки! Дебют органной трубы.
— Замолчи! — приказал другой.
— Это все-таки лучше трубы паровозной.
— Умолкнешь ты или нет? По твоей милости нас могут растерзать.
Вновь раздалось оглушительное рычание. Мгновение спустя лес содрогнулся от ответного грохочущего рыка, заполнившего собой весь густо насыщенный сыростью воздух.
— Ну, вот. Теперь оркестр сороковых бочек.
Неугомонный болтун не останавливался.
— Нет, тебе, видно, непременно этого хочется, — тихо, но вполне внятно заметил его собеседник.
— Что именно, господин Андре?
— Быть разорванным на клочки или вернуться ни с чем — это как минимум.
— Второе было бы хуже первого.
— Да уж. Проехать тысячу двести километров только затем, чтобы остаться с носом! А кто будет в этом виноват? Ты один.
— Довольно, командир. Умолкаю… Ну и киска! Вот это да!
На поляну выпрыгнула великолепная львица и застыла при виде трех охотников.
Царица природы смотрела на людей не со злобой или страхом, а скорее с любопытством. До сих пор ей попадались только чернокожие двуногие, теперь же перед ней стояли бледнолицые, к тому же в светлой одежде.
«Это еще кто такие?» — казалось, вопрошала она.
Припав на одно колено, путешественники ждали, что последует дальше.
Всем трем охотникам в равной мере была присуща железная выдержка и необыкновенное хладнокровие. При появлении львицы никто из них даже бровью не повел, только пальцы крепче сжали тяжелые винтовки.
Главным в компании легко узнавался мужчина лет тридцати двух или тридцати пяти, — высокий, смуглый, пышущий здоровьем. Неумолчный балабол называл его господином Андре.
Сам шутник — небольшого роста мускулистый крепыш с плутовским выражением серо-голубых глаз, настоящий гамен из парижского предместья по прозвищу Фрике — выглядел года на двадцать три.
Третий — с худощавым, испещренным морщинами и шрамами бесстрашном лице, украшенном большими бровями, крючковатым носом, длинными опущенными книзу усами, бородкой в виде запятой — всей своей выправкой напоминал старого солдата, коим и являлся в действительности. Недавно ему минуло сорок пять.
Львица, недовольная присутствием незнакомцев, глухо заурчала, ударив себя хвостом по бокам, сморщила нос, прижала уши и вся подобралась, готовясь к прыжку.
Андре, медленно поднимая винтовку, предостерег товарищей:
— Главное — не стрелять! Ни в коем случае! Ты понял, Фрике? Слышали, Барбантон?
— Понял, — отвечал молодой человек.
— Слышал, — откликнулся старый солдат.
Охотник прицелился и хотел уже спустить курок, как вдруг хищница — не то из каприза, не то из любопытства — выпрямилась и неспешно отвернулась, подставив сама себя под выстрел.
Андре спокойно, будто перед ним простой кролик, проводил ее взглядом и опустил винтовку.
Огромная кошка вздрогнула всем телом. На поляну, рассекая грудью лианы и кусты, вылетели два исполинских льва.
Сверкая глазами, ощетинив шерсть, самцы-соперники рыча рвали когтями траву, не обращая никакого внимания на охотников. Еще мгновение — и, подпрыгнув метра на три, они сшиблись в воздухе. Послышался хруст костей, противный звук разрываемого мяса — и оба зверя тяжко рухнули наземь.
— Хороши, однако, ласки! — прокомментировал молодой человек, обращаясь к Андре.
— Похоже, оба будут растерзаны. Очень жаль!
— Шкур жаль?
— Да, и шкур. Ты не находишь, что они послужили бы недурным началом для нашей будущей коллекции?
— Согласен. Но прервать это выяснение отношений может только пуля.
— Ну что за идиоты! Дерутся из-за самки! — вступил в разговор Барбантон.
— Эх, дружище, — перебил его Фрике. — А мне даже нравится такая борьба. Я видел львов в цирках Виделя, Пизонье. В сравнении с этими двумя красавцами те просто набитые чучела.
— Не спорю. Но ведь можно быть красавцем и одновременно идиотом. Не проще ли им поделить свою мамзель, чем скусывать друг другу носы и драть гриву ей же на потеху. Взгляните — она прямо смеется над ними.
— Служивый, не беспокойтесь: все трое будут наши — и сия молодая особа, и ее воздыхатели.
Тем временем львица, присев на задние лапы, прищурив глаза и позевывая, томно следила за ожесточенной дуэлью.
Андре снова поднял винтовку и прицелился. Он метил в дерущихся, рассчитывая улучить хоть секунду передышки. Но львы не знали удержу. Стрелять было опасно.
Раздосадованный, охотник повернулся к юноше.
— Чего бы лучше застрелить их сейчас, но боюсь лишь ранить.
— Хотите, они остановятся?
— Разумеется.
— Идет. Вы готовы?
— Готов.
— Тогда не теряйте ни секунды.
Молодой человек, поднеся к губам два пальца, с силой свистнул. Дерущиеся вздрогнули и замерли.
— Вот бы сделать моментальный снимок! — вскричал говорун.
Слова его заглушил грянувший выстрел. Один из львов, получив пулю между глазом и ухом, привскочил на задние лапы, взмахнул в воздухе передними и растянулся бездыханный.
Другой, приписывая победу одному себе, громко прорычал в знак торжества, гордо выпрямился над трупом и бросил на львицу победоносный взгляд.
— Ах ты, болван! — пробормотал молодой человек.
Даже не дожидаясь, пока рассеется дым, Андре снова нажал на курок.
— Великолепный двойной выстрел! — с восторгом отметил Фрике.
— Чисто сделано, — похвалил Барбантон, когда и второй зверь пал замертво.
— Винтовку мне, — кратко бросил удачливый охотник, протягивая товарищам разряженное ружье.
Видя убитым и второго поклонника, львица забеспокоилась.
Когда соперники дрались, ничего не замечая вокруг, она обратила внимание на две молнии, сверкнувшие сквозь облако белого дыма, слышала выстрелы и интуитивно поняла, что все это сделали странные белые люди.
Смутно предчувствуя опасность, владычица леса решила идти ей навстречу. Уверенная в своей силе, смелая и ловкая, она знала, что лучший способ защититься — напасть самой, и как можно скорее.
Решив действовать, хищница метнулась в сторону, будто желая обратиться в бегство, потом сделала боковой прыжок и бросилась прямо на охотников.
Оставалось каких-то двадцать метров.
Еще семь-восемь секунд, и будет поздно. Но Андре, не растерявшись, выстрелил, когда та уже собралась напасть на них.
Пуля попала зверю в бедро и перебила его. В ярости, упираясь передними лапами, она, рыча и истекая кровью, поползла к бледнолицым метателям молний.
Стрелок подпустил ее поближе и разрядил винтовку в самую пасть.
Львица упала с совершенно раздробленной головой. Последствия от выстрела оказались слишком разрушительными. Череп раскрошился на мелкие куски, глаза выкатились, зубы вылетели, язык был разорван.
— Чем это вы зарядили ружье? — спросил он Барбантона.
Солдат в первый раз засмеялся, отчего его старческое лицо еще больше сморщилось.
— Разрывной пулей, только и всего. Разве плохо?
— Напротив, очень хорошо. Иначе не знаю, как бы я справился с такой зверюгой.
— Раз дело идет о самке, я вам скажу, нужна особая осторожность. Самцы погибли честно, благородно, без всяких фокусов, а она не могла и тут обойтись без хитростей. Берите с меня пример, господин Андре, и никогда не доверяйте женскому полу. Не верьте ни человеческим самкам, ни самкам животных. Учтите опыт старого жандарма и обманутого мужа.
Молодой человек только улыбнулся и, указывая на мертвых львов, призвал:
— За работу, друзья! Надо снять шкуры, скоро подойдут наши негры и отнесут их в лагерь.
Охотники сейчас же принялись за дело. Работа спорилась и не мешала оживленному разговору. Судя по нему, всех троих связывала большая и искренняя дружба.
— Черт возьми! — сказал Фрике. — Для начала не дурно, господин Андре! Полагаю, вы довольны?
— Еще бы!
— Наверное, эти трофеи можно рассматривать в качестве вознаграждения за неудачное начало сезона в Босе. Первого сентября вернуться в Париж с пустым ягдташем![1] Думаю, это был для вас удар!
— Немудрено, на моей земле несколько дней хозяйничали браконьеры.
— Неужели браконьеры еще процветают?
— Теперь даже особенно, тем паче жандармы им все позволяют. Слышите, Барбантон? Это камень в ваш огород.
— Нет, мой друг! Я служил жандармом в колониях, а не на континенте, а там браконьеры охотятся, чтобы добывать пищу. Правда, дичью у канаков[2] нередко бывают… люди.
— Как же, помним! — засмеялся юноша. — Нас двоих и еще доктора Ламперрьера вы чуть не с вертела стащили.
— Ну, это пустяки. Я хотел только сказать, что жандармы бывают разные, и браконьеры тоже не все одинаковы. А скажите, господин Андре, в этих местах существует людоедство?
— Здесь, в ста километрах от побережья Сьерра-Леоне[3], — могу положительно сказать, нет. Тут британские владения, а англичане чрезмерно суровы с чернокожими.
За беседой работа быстро продвигалась. Друзья трудились усердно, несмотря на жару и духоту в лесу. Через час все три шкуры были содраны с искусством, которому мог бы позавидовать всякий натуралист, и аккуратно свернуты в ожидании носильщиков-негров. Однако те что-то долго не шли.
Андре в очередной раз прислушался к смутному лесному гулу и с трудом различил вдали нестройные крики.
— Наконец-то! Идут наши горлопаны.
На поляну выбежали человек двадцать негров с копьями и ружьями. Они кричали, выли, махали руками, точно пьяные обезьяны.
— Масса! Несчастье!
— Масса! Иди скорей!
— Ах, ужасное несчастье!
— О! Бедная мадам!
— Какая мадам? Да что произошло в конце концов? — встревожился Андре.
Чернокожие кричали все сразу, так что нельзя было ничего разобрать. Француз приказал им замолчать и, выбрав одного, посмышленее, спросил, в чем дело.
— Масса, там белая женщина.
— Кто она такая?
— Не знаю.
— Нечего сказать, объяснил. Дальше?
— Горилла!..
— Какая горилла?
— Из леса!
— Разумеется, из леса, живая, а не чучело из музея. Ну?
— Она похитила белую даму… Понимаете?
Бывалый путешественник невольно вздрогнул. Слуга, по-видимому, говорил правду, хотя какими судьбами могла попасть сюда, в африканский лес за двадцать километров от Фритауна, белая женщина?
Но гориллы их часто похищают. Андре позвал товарищей, приготовил оружие и во главе небольшого отряда кинулся в лес.