Если б столица была университетским кампусом, паб Horny Goat был бы моим убежищем. Эдаким коконом. Теплым уютным пледиком, если к такому прилагается еще и пара бутылок горячительного.
Это местечко – историческая достопримечательность, одно из старейших зданий города, с протекающей крышей, кривыми стенами и неизменно липкими половицами. Ходят слухи, что когда-то здесь был бордель. Что ж, весьма поэтично – не из-за распутства, а из-за всех тех секретов, таившихся в здешних стенах. И надо сказать, до сих пор таятся. Ни одна история обо мне или о моем брате ни разу не просочилась из-за его шаткой двери. Ни одна из произнесенных здесь пьяных королевских цитат никогда не повторялась и не передавалась прессе.
Все, что случилось в Вегасе, не всегда остается в Вегасе. Но что бы ни случилось под крышей Horny Goat – оно никогда не просачивается наружу.
Человек, благодаря которому здесь и соблюдается вся эта «атмосфера секретности» – владелец, Эван Макалистер. Его семья владеет «Козлом» вот уже несколько поколений. Когда я забираюсь на стул у барной стойки, именно он, этот крепкий мужик во фланелевой рубашке, ставит передо мной пинту пенного.
Я поднимаю ладонь.
– Двинься-ка в сторонку, «Гиннесс». Здесь может помочь только виски.
Макалистер подхватывает бутыль со стены за барной стойкой и наполняет мой стакан.
– Непростой день во дворце, Ваше Высочество?
– Да, похоже, они у меня все такие в последнее время.
Поднимаю стакан, запрокидываю голову и осушаю залпом.
В основном люди пьют, чтобы притупить чувства, забыться. Но жжение в горле для меня скорее приятно. Так я чувствую, что пробудился. Что жив. Так я могу сфокусироваться.
Жестом велю налить еще, спрашиваю:
– А где нынче Мег?
Мег – дочка Макалистера, с которой мой брат частенько раньше коротал вечера, еще до встречи со своей Оливкой. Я не слишком разборчив в том, что касается женщин, и ничего не имею против чьих-то бывших, ну а Мег не сказать чтоб сентиментальна. Но ее я б не стал трахать, даже если бы наступил конец света. Когда дело касается противоположного пола, мое единственное правило – не присовывать туда, где бывал мой братец.
Это же просто отвратительно.
Но посмотреть на ее красивое личико было бы приятно. И чего уж, на ее задницу тоже.
– Она начала встречаться с одним парнем, вот с ним сейчас и гуляет. Тристан или Престон, как его там… на фирму-производителя женских блузок похоже, – он наливает виски и себе и ворчит: – Бесполезный ублюдок этот Престон.
– Это можно сказать обо всех нас, правда же?
Макалистер ухмыляется.
– Вот и жена мне любит так говорить. Мол, я был совершенно безнадежен, пока она мной не занялась.
Я поднимаю бокал.
– Ну, за хороших женщин. Пусть они никогда не перестанут видеть нас такими, какими мы могли бы быть. И не одобрять нас такими, какие мы есть.
– Аминь.
Мы чокаемся и осушаем бокалы.
– Я, пожалуй, за это тоже с радостью выпью.
Этот комментарий дает миниатюрная брюнетка, которая садится на барный стул рядом со мной.
Я почти физически чувствую, как Джеймс, мой доблестный светловолосый безопасник, следующий за мной повсюду, точно тень, наблюдает за нами со своего места у двери. Я привычен к наряду охраны, ничего нового, но за последний год охрану усилили, и стало тяжелее – как петлю затянули.
– Что вам налить, мисс? – спрашивает Макалистер.
– То же, что и принцу Генри, – с улыбкой отвечает она, выкладывая на барную стойку достаточно купюр, чтобы оплатить за нас обоих.
Женщины мне нравятся. Нет, не так – я их просто обожаю. Люблю, как они двигаются, как они думают. Люблю их голоса, запах их кожи, их тепло и мягкость. Но в этой женщине нет ничего мягкого. Она вся как будто состоит из сплошных углов – четкие скулы, острые локти и колени, узкий подбородок, темные, коротко стриженные волосы. Нет, не то что она не привлекательна – просто тонкая и острая, как стрела. У нее американский акцент. Выглядит моей ровесницей, но буквально излучает некоторую агрессию, с которой я сталкивался только у женщин среднего возраста. Пантеры[7]. Пантер я просто обожаю – опытных женщин, знающих, чего они хотят, достаточно уверенных в себе, чтобы сказать об этом вслух.
Я заинтригован. И возбужден. Черт возьми, хорошего, качественного секса у меня не было… со свадьбы Николаса. Господи, целых несколько месяцев! Неудивительно, что мне так хреново.
Макалистер наполняет кружку «Гиннессом» и выставляет перед ней стакан виски, а потом наполняет мой и отходит по каким-то своим делам на другой конец бара.
Я поворачиваюсь к ней на стуле и поднимаю стакан.
– Ваше здоровье.
Глаза у нее льдистые, голубые.
– До дна.
Подмигиваю ей:
– Я вообще все предпочитаю доводить до конца.
Она фыркает и осушает свой бокал залпом, как настоящий профессионал. Облизнув губы, она смотрит на мое левое предплечье.
– Классная татуировка.
По сути, это две татуировки – от запястья идет королевский герб, а под ним – военный герб Весско. Первую я набил, когда мне было шестнадцать – ускользнул от службы безопасности после комендантского часа в пансионе и отправился в город с парочкой друзей. Я надеялся, что спрячу ее под длинными рукавами и бабушка никогда не узнает. Я заблуждался ровно один день – вот сколько времени потребовалось, чтобы мои фотографии в тату-салоне разлетелись по всем газетам. Вторую татуировку я добавил спустя несколько лет – сразу как прошел базовую подготовку. У ребят, моих сослуживцев, такие же.
– Спасибо.
Женщина протягивает мне руку.
– Я – Ванесса Стил.
Точно американка. Будь она из Весско, поклонилась бы. Пожимаю ее ладонь, сухую и гладкую.
– Генри. Но вы, похоже, и так это знаете.
– Да, знаю. С вами не так легко связаться.
Потягиваю свое пиво.
– Ну, как вам такой план – сейчас я допью, и можете связываться со мной как вашей душе угодно, красавица.
Она смеется, и ее глаза сияют.
– Вы даже остроумнее, чем я представляла, – она постукивает пальцами по барной стойке. – У меня есть для вас предложение.
– Ух ты, обожаю, когда мне делают предложения. К тебе или ко мне? – вспомнив, прищелкиваю пальцами. – Но нужно будет заскочить во дворец. Тебе придется подписать соглашение о неразглашении – ну так, формальность. А потом можем перейти к сладкому.
Ванесса облокачивается на барную стойку.
– Не такого рода предложение. Я не хочу спать с тобой, Генри.
– А кто говорил о сне? Я говорю о сексе. О хорошем сексе. Много, бурно.
Ее красивое лицо краснеет, и она смеется.
– Я не хочу заниматься с тобой сексом.
Поглаживаю ее по руке.
– Ну, глупости какие. Игра в кошки-мышки может раздразнивать, но она совсем необязательна, – я перехожу на шепот. – Со мной прокатывает и без этого.
Улыбка у нее лукавая, уверенная.
– Да, наслышана. Но речь о деловых перспективах, а я никогда не смешиваю бизнес и удовольствия.
Я тут же теряю интерес. Слова «бизнес» и «дела» действуют на меня лучше, чем ледяной душ.
– Очень жаль.
– О, но, может, не так все плохо. Я – телепродюсер. Слышали о передаче «Подберем пару»?
Я прищуриваюсь, припоминая.
– А, одно из тех реалити-шоу знакомств? Типа «Выжившего», только с женскими драками и стрингами.
– Точно.
Краем глаза замечаю, как Макалистер подал знак одному из своих вышибал – крепкому парню с толстой шеей. Ванесса, должно быть, тоже заметила, потому что заговорила быстрее.
– Я готовлю специальную серию выпусков – королевскую – и хочу, чтобы вы стали звездой этого шоу. Мы обо всем позаботимся, все устроим. Двадцать белокурых красавиц голубых кровей в одном замке, и все, что от вас потребуется – это позволить им из кожи вон лезть, чтобы вам понравиться. Непрекращающаяся вечеринка длиной в месяц. И к тому же, таким образом вы сможете выполнить самый важный пункт в своем списке королевских обязанностей: выбрать себе королеву.
Что касается подачи – ей это удается неплохо. Некая дремлющая часть меня, нужды которой я так долго откладывал, просыпается и потягивается, вспоминая о прежних беззаботных деньках. Такое чувство возникает долгими зимними ночами, когда понимаешь вдруг, что очень соскучился по летнему солнцу.
Вышибала уже стоит у нее за спиной.
– Вам пора, мисс.
Ванесса поднимается.
– Представь, что я – женская версия Билли Кида, – она подмигивает мне. – Я сделаю тебя знаменитым.
– Я уже и так знаменит.
– Но тебе ведь это уже не по нутру, да, Генри? Я могу сделать для тебя кое-что такое, чего не может никто другой. Чтобы слава снова была в удовольствие, – она кладет на барную стойку визитку и подвигает ко мне. – Просто подумай, а потом позвони мне.
Смотрю ей вслед, пока она идет по бару и выходит на улицу. Я не собираюсь принимать ее интересное предложение и все-таки прячу визитку в бумажник. Чисто на всякий случай.
С точки зрения музыкальной композиции восьмидесятые чертовски недооценены. Я пытаюсь использовать свое положение, чтобы привлечь внимание к этой исторической несправедливости, и распеваю баллады восьмидесятых при любой возможности. Вот прямо сейчас я пою What About Me Moving Pictures[8] на сцене караоке. Это был их единственный хит, одноразовое чудо, трогательное выражение жалости к себе. Мои глаза закрыты, когда я пропеваю слова и качаюсь за микрофонной стойкой.
Не попадаю в такт – я так накидался, что хорошо хоть вообще на ногах стою.
Обычно еще и на гитаре играю, но мелкая моторика отказала мне еще пару часов назад. Вообще, я потрясающий музыкант, правда не то чтоб это кто-то замечал. Мой талант теряется в тени титулов, как всегда бывает, например, в семье двух успешных звезд, где таланты их детей обесцениваются весом всех их предыдущих достижений.
Любовь к музыке мне привила мать – она играла на нескольких инструментах. У меня были учителя сначала по фортепиано, потом – по скрипке, но покорила меня гитара. Сцена караоке в Horny Goat стала мне вторым домом, и в последние несколько часов я всерьез подумывал, не перебраться ли мне под нее окончательно.
Гарри Поттер был Мальчиком-из-Каморки-под-Лестницей, а я мог бы стать Принцем-из-под-Сцены. Почему бы и нет, черт побери?
Когда я повторяю припев, то на периферии восприятия улавливаю чьи-то шепотки. Я их слышу, но суть не особо улавливаю.
– Господи, и давно он такой?
Этот голос мне нравится. Успокаивает. Глубокий, утешающий. Напоминает мне о брате, но это не брат, ведь Николас сейчас в далекой-далекой стране.
– Ему все тяжеловато дается.
А вот этот голос похож на Саймона, лучшего друга моего брата. Время от времени он меня навещает, проверяет, как я там, потому что он – хороший.
– Последние несколько месяцев были особенно трудными, – говорит Саймон[9], – не путать с электронной игрой.
– Месяцев? – человек с мягким голосом поперхнулся.
– Мы не хотели тебя беспокоить, пока и в самом деле не было причин.
Этот голос прекрасен. Похоже на потрясающе и пугающе прямолинейную жену Саймона, Франни. Интересно, у Франни есть сестра-близнец? Если есть – вот уж за кем бы я приударил!
– Джеймс связался со мной, когда он отказался ехать домой. За последние пару дней у него ситуация от просто плохой…
– …пробила дно, – говорит Франни, заканчивая фразу Саймона. Они такие милые, понимают друг друга с полуслова. Хештег «идеальные отношения».
– Вау. У вас, ребят голубых кровей, ничего не делается вполсилы, да? – вмешивается приятный голос с отчетливым американским акцентом. – Даже нервные срывы с размахом, чтоб сразу исторического значения.
Песня заканчивается, и в следующий миг я открываю глаза.
Одинокий посетитель за столиком аплодирует. Пепел с его сигары, зажатой между пальцами, падает на пол.
А потом я поднимаю взгляд… и мне открывается поистине великолепное зрелище.
Николас, мой старший брат, стоит у барной стойки, и на его лице отчетливо отражается беспокойство. Может, просто нафантазировал себе, но я не против – согласен и на фантазию.
Улыбаясь, я шагаю вперед, но забываю о сцене… о том, что стоял на ней. В общем, один шаг – и все катится к чертям, потому что в следующий миг перед глазами все темнеет.
Когда открываю глаза в следующий раз – оказывается, я лежу на полу, на спине, уставившись в заляпанный пятнами потолок Horny Goat. И… Кажется, тут налипла жвачка. Что за придурок лепит жвачку на потолок? Он наверняка опасен для окружающих.
Брат склоняется надо мной – его лицо загораживает все остальное. Меня буквально захлестывает сладостным чувством облегчения.
– Николас? Это правда ты? Здесь?
– Да, Генри, – мягко отвечает он. – Это я, и я правда здесь, – его широкая ладонь касается моего лба. – Да уж, здорово ты упал. Ты в порядке?
В порядке? Да я, блин, летать готов от радости.
– Мне снился такой нелепый сон, – я тыкаю пальцем в брата. – Там был ты, – указываю на Саймона рядом с ним. – И ты, – потом на Франни – все они столпились вокруг. – И ты тоже. Ты… отрекся от престола, Николас. И все захотели сделать королем меня, – я понял, что ржу, как сумасшедший… а потом мой взгляд падает на эту женщину – темно-синие глаза, мягкие губы, черные вьющиеся волосы.
Я визжу как девчонка: «А-а-а-а-а!»
Это Оливия, жена брата. Та самая американочка, реальнее некуда.
– Так это был не сон, да?
– Да, Генри.
Я откидываюсь обратно на пол.
– Бли-и-и-и-ин… – мне становится несколько стыдно. – Извини, Оливка. Ты же знаешь, я считаю тебя суперклассной.
Она ласково улыбается.
– Не волнуйся, Генри. Мне очень жаль, что тебе так тяжело.
Тру лицо ладонями, пытаясь мыслить ясно.
– Так, все хорошо. У меня есть новый план… отличный план, да. Теперь мне не придется жить под сценой.
– Ты собирался жить под сценой? – переспрашивает Николас.
Я машу рукой.
– Забей. Это была глупая идея Поттера. Мальчик, Который Выжил, чтоб его.
А вот теперь брат выглядит обеспокоенным всерьез. Я указываю на него:
– Но вы ведь приехали. Вы могли бы забрать меня с собой, в Штаты.
– Генри…
– Где там ваш усталый, бедный угнетенный народ, жаждущий свободы… Вот это прямо про меня! Я усталый и угнетенный, Николас!
Он чуть сжимает мои руки, и его слегка трясет.
– Генри. Ты не можешь переехать в Америку.
Я хватаюсь за его рубашку, а мой голос приобретает те же нотки, как у ребенка, сознающего, что он видит мертвых.
– Но она такая плохая, Николас. Она. Такая. Плохая.
Брат похлопывает меня по спине.
– Знаю.
Николас и Саймон помогают мне встать на ноги.
– Мы со всем разберемся, – говорит брат. – Все будет хорошо.
Качаю головой.
– Ты всегда так говоришь. Но сдается мне, ты ни черта не представляешь, о чем говоришь.