Принцесса и королева, или Черные и Зеленые (ЛП)

Каждый день на рассвете Караксес и Овцекрад вылетали из Девичьего Пруда, поднимались высоко в небо и описывали над Речными Землями все расширяющиеся круги, надеясь заметить внизу Вхагар… но лишь дабы воротиться ни с чем на закате. Лорд Мутон настолько осмелел, что предложил драконьим всадникам разделиться, дабы при поисках покрывать вдвое более пространства. Принц Деймон ответил отказом. Он напомнил лорду, что Вхагар – последняя из трех драконов, что привели в Вестерос Эйгон Завоеватель и его сестры. Хотя она и стала медлительнее, нежели столетие назад, но выросла почти до размеров Черного Ужаса тех давних времен. Ее пламя ныне было столь жарким, что плавило камень, и ни Караксес, ни Овцекрад не сравнились бы со старой драконицей в свирепости. Только оба дракона вместе могли надеяться выстоять против нее. И принц продолжал держать девицу Крапиву при себе и днем и ночью, как в небесах, так и в замке.

Тем временем на юге назревала битва за Тамблтон, процветающий торговый город на берегах Мандера. Над городом возвышался крепкий замок, хотя и невеликий, с гарнизоном не более сорока человек. Однако еще тысячи пришли с низовий Мандера: из Горького Моста, Длинного Стола, и еще более дальнего юга. Крупные силы речных лордов еще более увеличили войско и укрепили решимость людей. Говорили, что под знаменами королевы Рейниры в Тамблтоне собралось около девяти тысяч человек. Силы королевы числом значительно превышали те, что имелись у лорда Хайтауэра. Без сомнения, защитники Тамблтона горячо приветствовали и появление драконов Вермитора и Среброкрылой вместе с их всадниками. Они и помыслить не могли об ужасах, что их ожидали.

О том, при каких обстоятельствах и по каким причинам произошло событие, получившее известность как Тамблтонская Измена, до сей поры продолжаются серьезные споры. Правды обо всем случившемся, вероятно, никогда уже не узнать. Представляется, что иные из людей, что нахлынули в город, спасаясь от войска лорда Хайтауэра, в действительности были частью сего воинства, посланной вперед намеренно, дабы оказаться в рядах защитников. Однако их предательство мало что значило бы, не надумай сир Ульф Белый и сир Хью Молот также сменить сторону именно в данный час.

Поскольку ни один из Изменников (как поименовала их история) не ведал ни чтения, ни письма, мы никогда не узнаем, что сподвигло их на содеянное. Однако о битве при Тамблтоне нам известно предостаточно. Шесть тысяч воинов королевы построились, дабы встретить лорда Хайтауэра в поле, и какое-то время сражались храбро. Но смертоносный дождь стрел лучников лорда Ормунда проредил их ряды, а сокрушительный удар тяжелой конницы разбил полностью, так что уцелевшим пришлось бежать к городским стенам. Когда большинство выживших оказались в безопасности за стенами, Родди Разоритель и его Зимние Волки устроили вылазку через задние ворота и с устрашающими северными боевыми кличами обошли левое крыло наступавших. В создавшемся хаосе северяне пробились сквозь вдесятеро превосходившего их числом неприятеля к лорду Ормунду Хайтауэру, восседавшему на боевом коне под золотым драконом короля Эйгона и знаменами Староместа и Высокой башни. Если верить певцам, лорд Родерик был в крови с головы до пят, его щит был выщерблен, а шлем расколот, но он был столь опьянен боем, что казалось, не ощущал своих ран. Сир Бриндон Хайтауэр, родич лорда Ормунда, встал между северянином и своим сюзереном. Одним ужасным взмахом секиры он по плечо отрубил руку Разорителя вместе со щитом...однако свирепый лорд Барроутона продолжал бой. Он убил и сира Бриндона, и лорда Ормунда, прежде чем пал сам. Знамена лорда Хайтауэра рухнули, и горожане радостно закричали, думая, что ход битвы переменился. Даже появление Тессарион на другом краю поля не встревожило людей, ибо они знали, что и на их стороне есть два дракона... но когда Вермитор и Среброкрылая взмыли в небо и извергнули пламя на Тамблтон, ликующие крики сменились воплями ужаса.

Тамблтон вспыхнул – лавки, дома, септы, люди, все и вся. Пылающие люди падали с надвратных укреплений и зубчатых стен или с криками ковыляли по улицам ровно множество живых факелов. Два Изменника исхлестали город огненными плетьми от края до края. Далее последовало разорение города – наибезжалостнейшее за всю историю Вестероса. Тамблтон, богатый торговый город, превратился в пепел и угли и никогда уже не отстроился вновь Тысячи человек сгорели и столько же потонули, пытаясь уплыть по реке. Кое-кто потом утверждал, что таким людям повезло, ибо выжившим не было пощады. Воины лорда Футли сложили мечи и сдались, но их связали и обезглавили. Над горожанками, что выжили в пожарах, многократно надругались, включая девочек десяти или даже восьми лет. Предавали мечу и стариков, и младенцев, в то время как драконы пожирали изуродованные, дымящиеся тела своих жертв.

Примерно в те же дни потрепанный торговый когг «Нессария»причалил в гавани Драконьего Камня для починки и закупки провизии. Матросы говорили, что корабль возвращался из Пентоса в Старый Волантис, когда шторм сбил его с пути... но к знакомой песне об опасностях моря волантийцы добавили странную ноту. Когда «Нессарию» уносило на запад, и пред ними возникла Драконья гора, огромная на фоне заходящего солнца... моряки заметили двух сцепившихся в бою драконов, чей рев отдавался от черных отвесных утесов восточных склонов курящейся горы. На побережье во всех тавернах, постоялых дворах и борделях рассказывали, пересказывали и приукрашивали сию историю, пока о ней не узнали все жители Драконьего Камня.

Для жителей Старого Волантиса драконы являлись чудом; сражение двух таких созданий стало для матросов «Нессарии» незабываемым зрелищем. Те же, кто был рожден на Драконьем Камне, выросли рядом с подобными зверями... тем не менее, история моряков вызвала любопытство. На следующее утро местные рыбаки проплыли мимо Драконьей горы и вернулись, рассказав, что углядели обугленные и истерзанные останки дракона у подножия горы. Судя по цвету крыльев и чешуи, разодранная пополам и частично съеденная туша принадлежала Серому Призраку.

Отбывая в Королевскую Гавань, Рейнира назначила кастеляном Драконьего Камня сира Роберта Квинса, рыцаря добродушного и отменно дородного. Сир Роберт, услышав вести о схватке драконов, не мешкая, объявил убийцей Каннибала. Большинство с ним соглашалось, ибо все знали, что Каннибал в прошлом нападал на маленьких драконов, хотя и редко с такой свирепостью. Кое-кто из рыбаков опасался, что станет следующей жертвой убийцы, и посему убеждал Квинса послать рыцарей к логову зверя, дабы покончить с ним. Но кастелян отказался:

– Если мы не станем тревожить Каннибала, то и он не потревожит нас, – объявил сир Роберт. И для уверенности он запретил ловить рыбу у восточного склона Драконьей горы, где лежали гниющие останки дракона.

Между тем, на западном берегу Черноводного залива слухи о битве и предательстве в Тамблтоне достигли Королевской Гавани. Говорят, вдовствующая королева Aлисента рассмеялась, когда услышала весть.

– Все, что они посеяли, то они и пожнут, – так пообещала она.

На Железном троне королева Рейнира побледнела и ослабла. Она повелела закрыть городские ворота – отныне никому не дозволялось ни покидать Королевскую Гавань, ни въезжать в нее.

– В моем городе не будет перевертышей, что откроют ворота бунтовщикам, – так провозгласила государыня.

Войско лорда Ормунда можно было ожидать у стен столицы завтра же или через день, а драконорожденные Изменники могли появиться и того раньше.

Новость взволновала принца Джоффри.

– Пусть приходят, – заявил мальчик. – Я встречу их на Тираксесе!

Такие речи сильно встревожили его матушку.

– Нет, – объявила она. – Ты еще слишком молод для битвы.

Тем не менее, королева позволила мальчику присутствовать на Черном совете, где обсуждались возможности борьбы с приближающимся противником.

В Королевской Гавани оставалось шесть драконов. Но только Сиракс, собственная драконица королевы, находилась в стенах Красного замка. Для нее освободили конюшни внешнего двора. На земле Сиракс удерживали тяжелые цепи – достаточно длинные, дабы она свободно передвигалась по двору, но не позволявшие ей улететь без всадника. К цепям драконица привыкла давным-давно; ее прекрасно кормили и уже много лет она не охотилась.

Прочих держали в огромном Драконьем Логове, что построили как раз для таких нужд по велению короля Мейгора Жестокого. Под большим куполом укрылось кольцо из сорока огромных подземелий, вырубленных в недрах холма Рейнис. Толстые железные двери закрывали рукотворные пещеры с обеих сторон: внутренние вели на песок ямы, наружные выходили прямо на склоны холма. Здесь устраивали свои логовища Караксес, Вермитор, Среброкрылая и Овцекрад, прежде чем отправиться на войну. Ныне драконов осталось пятеро: Тираксес принца Джоффри, серый Морской Дым Аддама Велариона, юные драконы Шрикос и Моргул, связанные с принцессой Джейхейрой (бежала) и ее братом-близнецом Джейхейрисом (погиб)... и Пламенная Мечта, принадлежащая королеве Хелейне. Согласно давней традиции, по крайней мере, одному драконьему всаднику полагалось проживать в Логове, дабы встать на защиту города в час нужды. Сей долг выпал Аддаму Велариону, поскольку сыновей королева Рейнира желала держать при себе.

Но ныне на Черном совете некоторые усомнились в преданности Аддама. Отпрыски драконов Ульф Белый и Хью Молот перешли на сторону врага... но были ли они единственными переметчиками? Что насчет Аддама из Халла и девушки Крапивы? Они ведь тоже родились бастардами. Возможно ли им доверять?

Лорд Бартимос Селтигар счел, что нет.

– Бастарды вероломны по своей натуре – заявил он. – Предательство дается бастарду столь же легко, сколь преданность законнорожденному. Оно у них в крови.

Лорд призвал ее милость немедленно схватить двоих незаконнорожденных драконьих всадников,прежде чем те смогли бы перейти к неприятелю вместе с драконами. И прочие поддержали Селтигара: и сир Лютор Ларджент – начальствующий над городской стражей, и сир Лорент Марбранд – лорд-командующий Королевской гвардии. Даже двое мужей из Белой Гавани, грозный рыцарь сир Медрик Мандерли и его тучный и рассудительный брат сир Торрхен, призывали королеву к недоверию.

– Лучше не рисковать. Если противник получит еще двух драконов, мы пропадем, – сказал сир Торрхен.

Только лорд Корлис высказался в защиту отпрысков дракона, заявив, что сир Аддам и его брат Алин «истинные Веларионы» и достойные наследники Дрифтмарка. Что же касается девушки, то пусть будет и грязной, и невзрачной, однако она храбро сражалась в Глотке.

– Так же, как и Два Изменника, – возразил лорд Селтигар.

И страстные протесты десницы оказались напрасными. Государыню захватили страхи и подозрения. Ее предавали столь многие и столь часто, что она была готова поверить наихудшему о ком угодно. Изменой королеву уже было не удивить. Рейнира стала ожидать ее даже от тех,кого любила более всего.

Королева повелела сиру Лютору Лардженту взять в Драконье Логово двадцать золотых плащей, дабы заключить под стражу Аддама Велариона. И такое предательство породило королеве на погибель предательство еще большее. Едва сир Лютор Ларджент и его люди с указом королевы въехали на вершину холма Рейнис, как двери Драконьего Логова распахнулись, и Морской Дым взлетел, взмахнув светло-серыми крылами и исторгая из ноздрей дым. Сира Аддама Велариона предупредили как раз вовремя, дабы он успел совершить побег. Не исполнивший свой долг сир Лютор в гневе немедленно вернулся в Красный замок и ворвался в Башню десницы. Он схватил пожилого лорда Корлиса и обвинил его в измене. Старик сего не отрицал. Даже будучи связанным и избитым, он не сказал ни слова. Его бросили в темницу, в каменный мешок – в ожидании суда и казни.

А по городу тем временем разносились слухи о бойне в Тамблтоне… и вместе с ними расползался страх. Люди шептали друг другу, что теперь настал черед Королевской Гавани. Дракон будет биться с драконом, и на сей раз город уж точно заполыхает. Страшась наступающего врага, горожане сотнями стремились покинуть столицу, но золотые плащи отгоняли их от ворот. Кое-кто из жителей, запертых в кольце городских стен, сооружал себе укрытия в погребах, дабы пересидеть там грядущий огненный шторм; другие обратились к молитвам, вину и тем удовольствиям, что можно найти промеж бедер женщин. К сумеркам городские таверны, бордели и септы полнились людьми, что искали утешения или спасения и делились друг с другом страшными слухами.

Совсем иного рода хаос царил в Тамблтоне, шестьюдесятью лигами к юго-западу. В то время как Королевская Гавань трепетала в ужасе перед неприятелем, что вот-вот надвинется на город, сторонники короля Эйгона остались без вождя, и их терзали разногласия, споры и сомнения. Ормунд Хайтауэр погиб, как и его родич сир Бриндон, первейший рыцарь Староместа. Его сыновья остались в Высокой башне в тысяче лиг позади, да и были они зелеными мальчишками. Мальчишкой был и Дейрон Таргариен – хотя лорд Ормунд и прозвал принца «Дейроном Отважным», и хвалил его отвагу в битве. Самый младший из сыновей короля Эйгона[4] вырос в тени своих старших братьев и привык скорее подчиняться распоряжениям, нежели отдавать их. Старшим из Хайтауэров, что остались при войске, оказался сир Хоберт, еще один родич лорда Ормунда, которому доселе доверяли лишь возглавлять обоз. Человек «столь же дородный, сколь и тугой на ум», Хоберт Хайтауэр прожил на свете шестьдесят лет, ничем себя не отличив. Теперь же он располагал принять на себя руководство войском по праву своего родства с королевой Алисентой.

Немного найдется городов в истории Семи Королевств, которые подверглись бы столь долгому, жестокому и бесчеловечному разграблению, как Тамблтон после Измены. Принц Дейрон преисполнился отвращением после всего, что узрел, и повелел сиру Хоберту Хайтауэру прекратить погромы, но от всех усилий Хайтауэра было не более проку, чем от него самого.

Наихудшие преступления лежали на совести Двух Изменников – незаконнорожденных драконьих всадников Хью Молота и Ульфа Белого. Сир Ульф всецело предался пьянству, утопив себя в вине и женских ласках, а тех, кто не мог его удовлетворить, скармливал своему дракону. Рыцарское звание, которым одарила его королева Рейнира, Ульфа не устраивало; мало ему было и того, что принц Деймон нарек его лордом Горького Моста. У Белого была на уме награда посолиднее: он желал себе не более и не менее чем Хайгарден, заявив, что Тиреллы устранились от Танца, а посему должно лишить их прав как изменников.

Но честолюбие сира Ульфа блекло по сравнению с притязаниями его дружка-переметчика – Хью Молота. Молот, сын простого кузнеца, был человеком огромного роста, со столь сильными руками, что он, как говорили, мог вязать ожерелья из стальных прутьев. Хотя Молот никогда не учился искусству боя, рост и сила делали его грозным противником. А на поле боя сир Хью раздавал сокрушительные и смертоносные удары боевым молотом, своим излюбленным оружием. В сражение Молот отправлялся на Вермиторе, что некогда носил на себе самого Старого короля; изо всех драконов Вестероса только Вхагар была старее и крупнее. В силу всех означенных причин лорд Молот, как ныне он себя величал, начал грезить о короне. Он говорил людям, что стали собираться вокруг него:

– Зачем быть лордом, когда можно стать королем?

Ни один из Двух Изменников не спешил помочь принцу Дейрону начать наступление на Королевскую Гавань. У них имелось мощное войско и к тому же три дракона. Но и у королевы было три дракона (насколько они знали), а с возвращением принца Деймона и Крапивы стало бы пять. Лорд Пик предлагал отложить всякое наступление до того времени, пока к ним от Штормового Предела не подтянется лорд Баратеон со своим войском. Хоберт Хайтауэр и вовсе желал отступить назад в Простор, дабы пополнить быстро тающие припасы. Никого, казалось, не заботило, что само войско тает с каждым днем, испаряется, как утренняя роса – все более и более солдат исчезало, возвращаясь к родным очагам и несобранному урожаю со всей добычей, что могли унести с собой.

Во многих лигах к северу от них, в замке, выходящем на Крабий залив, еще один лорд нежданно для себя оказался скользящим по острию меча. Из Королевской Гавани прибыл ворон с посланием королевы к Манфриду Мутону, лорду Девичьего Пруда: ему было велено доставить королеве голову Крапивы, девицы-бастарда, которая, как говорили, стала возлюбленной принца Деймона, и которую королева по сей причине обвинила в государственной измене. «Не чините никакого зла моему лорду-супругу, принцу Деймону из дома Таргариенов, – повелевала ее милость. – Когда дело будет содеяно, отошлите принца обратно к нам, ибо мы крайне нуждаемся в нем».

Мейстер Норрен, составитель «Хроник Девичьего Пруда», повествует, что после прочтения письма государыни его лорд испытал такое потрясение, что потерял дар речи – и не обрел его снова, пока не испил три чаши вина. Затем лорд Мутон послал за капитаном стражи, за своим братом и за сиром Флорианом Грейстилом, своим первым бойцом. Мейстеру он тоже повелел остаться. Когда все собрались, лорд зачитал письмо и испросил их совета.

– Такое содеять легко, – сказал капитан стражи. – Принц спит рядом с ней, но он уже стар. Вздумай он вмешаться – троих вполне хватит удержать его. Хотя я бы взял шестерых, для уверенности. Желает ли милорд совершить дело сегодня?

– Шестерых или шестьдесят – но он все еще Деймон Таргариен, – возразил брат лорда Мутона. – Мудрее будет подлить ему в вечернее вино сонного зелья. Пусть найдет ее мертвой, когда проснется.

– Девица еще почти ребенок, сколь мерзки бы ни были ее грехи, – молвил сир Флориан, постаревший, седой, суровый рыцарь. – Старый король никогда не попросил бы о таком ни одного человека чести.

– Мы живем в мерзкие времена, – сказал лорд Мутон, – и мерзкий выбор предлагает мне сия королева. Девушка – гость у моего очага. Если я повинуюсь, Девичий Пруд будет проклят вовеки. А если откажусь, наш род будет обесчещен и уничтожен.

На что его брат ответил:

– Возможно, нас уничтожат, какой бы выбор мы ни свершили. Принц души не чает в смуглой малышке, и дракон его неподалеку. Мудрее было бы сгубить их обоих, иначе принц во гневе сожжет Девичий Пруд.

– Королева запретила чинить ему зло, – напомнил лорд Мутон. – И убийство двух гостей в их постелях вдвойне подлее убийства одного. И я буду проклят дважды, – и тогда он вздохнул и сказал. – Хотел бы я никогда не читать такое письмо.

И тогда заговорил мейстер Норрен, заявив:

– А возможно, вы его и не читали.

Что было сказано после сего – неизвестно. Мы знаем лишь то, что мейстер, молодой человек двадцати двух лет, нашел тем вечером принца Деймона и девицу Крапиву за ужином и показал им письмо королевы. Прочитав послание, принц Деймон сказал:

– Слово королевы, дело шлюхи, – и он обнажил свой меч и спросил, ждут ли люди лорда Мутона за дверью, дабы схватить их. Узнав, что мейстер пришел один и втайне, принц опустил меч в ножны, сказав:

– Плохой вы мейстер, но хороший человек.

И повелел ему уйти, наказав «не говорить до самого утра ни слова ни лорду, ни возлюбленной».

Нигде не записано, как принц и его девица-бастард провели последнюю ночь под крышей дома лорда Мутона. Но на заре они вместе появились во дворе, и принц в последний раз помог Крапиве оседлать Овцекрада. Обычно Крапива кормила его каждый день перед полетом, ибо драконы гораздо терпимей к всадникам, когда сыты. В то утро девица скормила Овцекраду черного барана, самого большого в Девичьем Пруду, самолично перерезав скотине горло. Мейстер Норрен пишет, что, когда она забралась на дракона,ее кожаные одежды наездника были обагрены кровью, а «щеки ее заливали слезы». Ни слова прощания не прозвучало между мужчиной и девицей. Но когда Овцекрад забил бурыми крылами и воспарил в светлеющее небо, Караксес поднял голову и издал такой вскрик, что раскололись все окна в башне Джонкиль. Высоко над городом Крапива повернула дракона на Крабий залив и исчезла в утреннем тумане, дабы более никогда не вернуться.

Деймон Таргариен воротился в замок лишь дабы разделить завтрак с лордом Мутоном.

– Мы видимся в последний раз, – сказал он лорду. – Благодарю за ваше гостеприимство. Дайте знать всем в ваших землях, что я лечу в Харренхолл. И если мой племянник Эймонд осмелится на встречу, то найдет меня там. Одного.

И принц Деймон навсегда покинул Девичий Пруд. Когда он уехал, мейстер Норрен пришел к лорду, дабы сказать:

– Снимите цепь с моей шеи и свяжите ей мои руки. Вам надлежит отправить меня к королеве. Предупредив изменницу и дав ей сбежать, я сам совершил предательство.

Но лорд Мутон отказался:

– Оставь себе свою цепь, – произнес лорд. – Мы все здесь изменники.

И в ту же ночь реющие над вратами Девичьего Пруда расчетверенные флаги королевы Рейниры опустились, а вместо них вознеслись золотые драконы короля Эйгона II.

Когда принц Деймон спустился с неба, дабы в одиночку захватить Харренхолл, над обуглившимися башнями и разрушенными стенами замка не реяло ни одного знамени. Лишь несколько бродяг нашли убежище в подвалах и подземельях замка, но шум крыльев Караксеса прогнал их прочь. И когда последний из них покинул замок, принц Деймон остался один в похожих на пещеры залах Твердыни Харрена, в обществе одного лишь дракона. Каждый вечер на закате принц оставлял зарубку на сердце-древе богорощи, дабы обозначить еще один прошедший день. Тринадцать отметин все еще можно узреть на том чардреве. Раны стары, глубоки и темны, но всякий лорд, что правил Харренхоллом со времен Деймона, утверждал, что каждую весну они кровоточат вновь.

На четырнадцатый день бдения принца над замком пронеслась тень, что была чернее любой мимолетной тучи. В богороще поднялись в воздух растревоженные птицы, а горячий ветер погнал через двор упавшие листья. Вхагар наконец явилась, и на спине ее сидел одноглазый принц Эймонд Таргариен в полночно-черной броне, выложенной золотом.

Убийца Родичей оказался не один. С ним прилетела Алис Риверс, с развевающимися длинными черными волосами и округлившимся животом. Принц Эймонд описал два круга над башнями Харренхолла и опустился во внешнем дворе, в сотне ярдов от Караксеса. Драконы со злобой глянули друг на друга, и Караксес с шипением расправил крылья, а пламя заплясало между его зубов.

Принц помог своей женщине спуститься со спины Вхагар и повернулся к Деймону.

– Я слышал, что ты искал нас, дядюшка.

– Только тебя, – отозвался Деймон. – Кто подсказал, где найти меня?

– Моя леди, – ответил Эймонд. – Она видела тебя в грозовой туче, в горном пруду на закате, в огне, который мы разожгли, дабы приготовить ужин. Она много чего провидит, моя Алис. Ты глупец, раз пришел один.

– Не будь я один, не пришел бы ты, – молвил Деймон.

– Но ты один, и вот я здесь. Ты, дядюшка, слишком долго прожил.

– Единственное, с чем я соглашусь, – отвечал Деймон. Старый принц велел Караксесу склонить шею и неуклюже взобрался на его спину, тогда как Эймонд поцеловал свою женщину и легко вскочил на спину Вхагар, не забыв застегнуть четыре короткие цепи, что соединяли пояс и седло. Деймон же оставил свои цепи свободными. Караксес зашипел вновь, наполнив воздух пламенем, Вхагар ответила рыком. В едином порыве драконы ринулись в небо.

Принц Деймон стремительно гнал Караксеса ввысь, подбадривая дракона кнутом со стальным наконечником, пока оба не скрылись среди облаков. Вхагар, будучи старее и крупнее, по сей причине была и медлительнее. Собственная величина сделала ее неповоротливой, и потому она поднималась более плавно, расширяющимися кругами вознося своего всадника над водами Божьего Ока. Час был поздний, и солнце клонилось к закату, в его лучах спокойная гладь озера мерцала, ровно лист чеканной меди. Все выше и выше поднималась Вхагар в поисках Караксеса, а Алис Риверс следила за ней с вершины харренхолльской башни Королевский Костер.

Нападение удалось внезапным, как гром среди ясного неба. Караксес ринулся на Вхагар с пронзительнейшим криком, что слышали за дюжину миль от места схватки. Скрытый сиянием заходящего солнца, он напал со стороны слепого глаза Эймонда. Со страшной силой Кровавый Змий врезался в старейшего дракона. Отзвуки их рева раскатывались над Божьим Оком, драконы схватились и рвали друг друга, чернея на фоне кроваво-красного неба. Их пламя пылало столь ярко, что рыбаки внизу опасались, как бы не загорелись сами облака. Сцепившиеся драконы падали к озеру. Челюсти Кровавого Змия сомкнулись на шее Вхагар, его черные зубы погружались все глубже в плоть громадной драконицы. Даже когда когти Вхагар стали раздирать его брюхо, а зубы оторвали крыло, Караксес лишь вгрызался сильнее, терзая ее рану – а озеро с ужасающей скоростью неслось им навстречу.

И в тот самый миг, как повествуют нам сказания, принц Деймон Таргариен перекинул ногу через седло и перепрыгнул на другого дракона. Он держал в руке Темную Сестру, меч королевы Висеньи. Эймонд Одноглазый в ужасе взирал на противника, возясь с цепями, что удерживали его в седле. Деймон сорвал с племянника шлем и вонзил меч в его пустую глазницу с такой силой, что острие пробило горло молодого принца насквозь и вышло сзади. Через пол-удара сердца драконы рухнули в озеро, подняв столь огромную волну, что рассказывают, будто она была выше башни Королевский Костер.

Ни человек, ни дракон не могли пережить подобный удар, как свидетельствуют рыбаки, видевшие бой. И ни человек, ни дракон не выжили. Караксес сумел протянуть достаточно долго, чтобы выползти на сушу. Выпотрошенный, лишившийся одного крыла, окутанный клубами испаряющейся от его жара воды, Кровавый Змий нашел в себе силы выбраться на берег озера и скончался под стенами Харренхолла. Туша Вхагар опустилась на дно озера, и горячая кровь из отверстой раны на ее шее превратила воду на месте упокоения в кипяток. Несколькими годами позже, по завершению Танца Драконов, останки нашли. Скелет принца Эймонда в латах так и остался прикованным к седлу, а Темная Сестра – по рукоять вонзенной в его глазницу.

Невозможно сомневаться и в гибели принца Деймона. Его кости так и не отыскали, но в том озере много весьма прихотливых течений и предостаточно голодной рыбы. Певцы повествуют, что старый принц пережил падение, а после вернулся к девице Крапиве, дабы провести остаток дней с ней. Такие истории хороши для трогательных песен, но плохи для хроник.

Драконы сгинули в танце над Божьим Оком в двадцать второй день пятой луны 130 года В.Э. Деймону Таргариену было сорок девять лет в день смерти, принцу же Эймонду едва исполнилось двадцать. Возраст Вхагар, наивеличайшей из таргариеновских драконов после Балериона Черного Ужаса, исчислялся сто восемьдесят одним годом. Так испустило дух последнее живое существо, заставшее те самые дни Завоевания Эйгона, когда сумерки и тьма поглотили проклятую твердыню Харрена Черного. Однако столь немногие стали тому свидетелями, что весть о последней битве принца Деймона стала широко известна лишь какое-то время спустя.

В Королевской Гавани государыня Рейнира становилась все более одинокой с каждым новым предательством. Заподозренный в измене Аддам Веларион сбежал, прежде чем его успели подвергнуть пытке. Повелев взять под стражу Аддама Велариона, королева потеряла не только дракона и наездника, но и своего десницу... Между тем большая часть воинства, что отплыло с Драконьего Камня, дабы захватить Железный трон, состояла из людей, присягнувших дому Веларионов. Как только стало известно, что лорд Корлис томится в темнице под Красным замком, они принялись покидать королеву сотнями. Некоторые уходили на площадь Сапожника, примыкая к собиравшимся там толпам, иные же выбирались через боковые ворота или даже через стены, желая отправиться обратно в Дрифтмарк. Но и тем, кто оставался, нельзя было доверять.

В тот же день, вскоре после заката, двор государыни постигло еще одно несчастье. Хелейна Таргариен, сестра, жена и королева Эйгона II, мать его детей, выбросилась из окна крепости Мейгора и погибла, упав на железные пики, что унизывали сухой ров под стеной. Ей был всего двадцать один год.

К ночи на улицах и в переулочках Королевской Гавани, в тавернах, борделях и кабаках, даже в священных септах пересказывали более темные слухи. Королеву Хелейну убили, слышались шепотки, как ранее – ее сыновей. Принц Дейрон и его драконы скоро будут у ворот, и вместе с ними придет конец владычеству Рейниры. А старая королева предрешила, что молодой единокровной сестре не должно жить и упиваться ее падением – и послала к ней сира Лютора Ларджента. Он схватил Хелейну огромными грубыми ручищами и выбросил в окно на пики внизу.

Вскорости слухи об «убийстве» королевы Хелейны были на устах половины Королевской Гавани. То, как скоро в такое поверили, показывает, как быстро город обернулся против своей некогда возлюбленной королевы. Рейниру ненавидели; Хелейну любили. Обитатели столицы не забыли и жестокого убийства принца Джейхейриса, что содеяли Кровь и Сыр. Конец Хелейны был милосердно быстрым: одна из пик пронзила горло, и женщина умерла, не издав и звука. А на другом конце города, на холме Рейнис, в миг гибели Хелейны ее драконица Пламенная Мечта вскинулась и издала рев, сотрясший Драконье Логово. И две цепи из тех, что удерживали зверя, разорвались. Королева Алисанта, узнав о кончине дочери, разодрала одежды и призвала ужасные проклятья на голову своей соперницы.

В ту ночь Королевская Гавань разродилась кровавым бунтом.

Волнения начались в закоулках Блошиного Конца, куда люди стекались сотнями из кабаков, винных погребков и крысиных ям – злые, пьяные, перепуганные. Отсюда бунтовщики разбежались по всему городу, взывая о справедливости для погибших принцев и их убитой матери. Они переворачивали телеги и повозки, громили лавки, грабили и поджигали дома. Золотых плащей, пытавшихся остановить беспорядки, жестоко избивали. Не щадили никого: ни людей высокого происхождения, ни низкого. Лордов забрасывали нечистотами, рыцарей стаскивали с седла. Брата леди Дарлы Деддингс, Давоса, прямо при ней закололи ударом в глаз, когда он хотел защитить сестру от трех пьяных конюхов, пытавшихся над ней надругаться. Моряки, что не могли воротиться на свои корабли, напали на Речные ворота и вступили в яростную схватку с городской стражей. Чтобы рассеять их, понадобились сир Лютор Ларджент и четыреста копий. К тому времени ворота уже наполовину разнесли, а сто человек были мертвы или умирали; четверть из таковых составляли золотые плащи.

На площади Сапожника шум бунта был слышен со всех сторон. Городская стража явилась во всей своей силе: пятьсот человек в черных кольчугах, стальных шлемах и золотых плащах, вооруженные короткими мечами, копьями и шипастыми дубинками. Они построились в южной части площади, за стеной из щитов и копий. Во главе их на одоспешенном боевом коне ехал сир Лютор Ларджент с длинным мечом в руке. Одного лишь вида его хватило, чтобы сотни бросились врассыпную по улочкам, переулкам и тупикам. Еще сотни побежали, когда сир Лютор повелел стражникам двигаться вперед.

Но десятки тысяч оставались. Толпа стояла столь плотно, что даже те, кто бежали бы с радостью, оказались неспособны сдвинуться с места, сдавленные, сжатые, стиснутые со всех сторон. Когда под медленный бой барабана на них начали надвигаться копья, некоторые рванулись вперед, взявшись за руки, и принялись кричать и сыпать проклятьями.

– Прочь отсюда, проклятое дурачье! – взревел сир Лютор. – Расходитесь по домам! Вам не причинят зла! По домам!

Кое-кто говорит, что первым погибшим был пекарь, удивленно крякнувший, когда острие копья пронзило его плоть и он узрел, как его собственный фартук окрашивается в красный цвет. Другие утверждают, что то была маленькая девочка, которую сир Лютор растоптал своим боевым конем. В ответ из толпы полетел камень, рассекший одному из копейщиков бровь. Раздались выкрики и проклятия, палки, камни и ночные горшки дождем обрушились с крыш, а на другом конце площади лучник начал пускать стрелы. В одного из стражников ткнули факелом, и его золотой плащ сразу охватило пламя.

В золотых плащах состояли здоровые, молодые, сильные мужи, обученные,хорошо вооруженные и в надежных доспехах. Двадцать ярдов, или немногим более, стена их щитов держалась, и они прорубили кровавый путь сквозь толпу, оставляя вокруг себя мертвых и умирающих. Но их было лишь пять сотен, а бунтовщиков – десятки тысяч. Упал один стражник, затем – другой. И вдруг чернь стала просачиваться сквозь бреши в строю, нанося удары ножами и камнями и даже вцепляясь зубами. Толпа подобно рою окружила стражников – на них нападали с боков и сзади, в них швыряли черепицу с крыш и балконов.

И стычка обернулась бунтом, а бунт перешел в резню. Окруженных со всех сторон золотых плащей обступили столь тесно, что они не могли использовать оружие в давке. Многие пали, пронзенные своими же мечами. Прочих рвали на куски, забивали до смерти ногами, затаптывали, рубили мотыгами и мясницкими ножами. Даже грозный сир Лютор Ларджент не смог уцелеть в такой бойне. Меч вырвали из его руки, Ларджента стащили с седла, ударили ножом в живот, и забили до смерти булыжником. Его шлем и голову так раздробили, что только по величине и удалось опознать его тело, когда на следующий день прибыли телеги, собиравшие мертвецов.

В ту долгую ночь над одной половиной города властвовал хаос, а из-за другой перегрызлись никому не ведомые лорды и короли беспорядка. Межевой рыцарь с имечком сир Перкин Блоха короновал собственного оруженосца Тристана,юношу шестнадцати лет, который объявил, что приходится побочным сыном покойному королю Визерису. Любой рыцарь может посвятить другого в рыцари. Когда сир Перкин принялся давать рыцарское звание всякому наемнику, вору или подручному мясника, кто вставал под рваное знамя Тристана,сотни мужей и юнцов явились, дабы присягнуть ему.

Любой рыцарь может дать посвящение кому угодно. И когда сир Перкин принялся наделять рыцарским званием всех наемников, воров или подручных мясника, стекавшихся под рваное знамя Тристана, сотни мужей и юнцов явились ему присягнуть.

К рассвету пожары полыхали по всему городу. Площадь Сапожника усеяли тела погибших. Полчища разбойников бродили по Блошиному Концу, вламывались в лавки и жилища и избивали каждого попавшегося им честного человека. Выжившие золотые плащи отступили в казармы, а на улицах господствовали трущобные рыцари, скоморошьи короли и безумные пророки. Подобно тараканам, с которыми они имели сходство, худшие из них разбежались перед рассветом, вернувшись в убежища и подвалы, дабы проспаться после попоек, поделить награбленное и смыть кровь с рук. Золотые плащи Старых и Драконьих ворот выступили под началом сира Бейлона Берча и сира Гарта Заячьей Губы и к полудню сумели восстановить некое подобие порядка на улицах к северу и востоку от холма Висеньи. Сир Медрик Мандерли, возглавив сотню воинов из Белой Гавани, проделал то же самое к северо-востоку от Высокого холма Эйгона, вплоть до Железных ворот.

Оставшаяся часть Королевской Гавани по-прежнему пребывала в хаосе. Когда сир Торрхен Мандерли повел своих северян вниз по Крюку, они обнаружили, что Рыбный рынок и Речной Ряд кишат трущобными рыцарями сира Перкина. У Речных ворот над зубчатыми стенами реяло рваное знамя «короля» Тристана, а на самих воротах висели тела капитана стражи и трех его сержантов. Остатки гарнизона «грязнолапых»перешли к сиру Перкину. Сир Торрхен потерял четверть своих людей, пробиваясь обратно к Красному замку… и легко отделался по сравнению с сиром Лорентом Марбрандом, который повел сотню рыцарей и латников в Блошиный Конец. Вернулось шестнадцать. Сира Лорента, лорда-командующего Королевской гвардии Рейниры, среди них не было.

К закату Рейнира Таргариен осознала, что напасти сыплются на нее со всех сторон, и все ее правление обернулось крахом. Королева пришла в ярость, когда поняла, что Девичий Пруд перешел к противнику, девушка по прозванию Крапива бежала, а возлюбленный супруг предал ее. Дрожь охватила государыню, когда леди Мисария предупредила ее с наступлением темноты, что грядущая ночь будет еще страшнее прошедшей. На рассвете в тронном зале было около сотни человек, но они ускользали прочь один за другим.

Королева металась между гневом и отчаянием и столь неистово хваталась за Железный трон, что к закату обе ее руки оказались в крови. Она вручила начальствование над золотыми плащами сиру Бейлону Берчу, капитану стражи Железных ворот[5]; послала воронов с просьбами о помощи в Винтерфелл и Орлиное Гнездо; повелела подготовить указ об объявлении вне закона и лишении всех прав дома Мутонов из Девичьего Пруда; объявила юного сира Глендона Гуда лордом-командующим ее Королевской гвардии(хотя ему было лишь двадцать и он стал одним из Белых Мечей не более луны назад, ранее в тот день Гуд отличился во время схватки в Блошином Конце. Именно он вернул тело сира Лорента, не дав мятежникам возможности над ним поглумиться).

Эйгон Младший постоянно находился возле матери, но редко говорил что-либо. Тринадцатилетний принц Джоффри надел доспехи оруженосца и умолял королеву разрешить ему добраться на коне до Драконьего Логова и оседлать Тираксеса.

– Матушка, я хочу сражаться за тебя, подобно моим братьям. Позволь мне доказать, что я так же храбр, как они.

Однако его слова лишь укрепили решимость Рейниры.

– Они оба были храбры, а теперь оба мертвы. Мальчики мои... Милые...

И государыня в очередной раз запретила принцу покидать замок.

С заходом солнца весь сброд Королевской Гавани опять вылез из своих убежищ, подвалов и крысиных ям. И было их намного более, нежели прошедшей ночью.

У Речных ворот сир Перкин устроил пир из награбленной провизии для своих трущобных рыцарей. А затем повел их к набережной, дабы обирать причалы, склады и все корабли, не сумевшие выйти в море. Хотя Королевская Гавань и славилась толстыми стенами и крепкими башнями, но их создавали для защиты от нападения извне, а не изнутри города. Особливо слабым был гарнизон Божьих ворот, ибо его капитан и треть людей погибли с сиром Лютором Ларджентом на площади Сапожника. Оставшихся, среди которых имелось много израненных, орды сира Перкина легко одолели.

Не прошло и часа, как распахнулись еще и Королевские ворота, и Львиные. От первых золотые плащи бежали, а у вторых «львы» смешались с толпой. Трое из семи ворот Королевской Гавани оказались открытыми перед врагами Рейниры.

Однако наиужаснейшая угроза для власти королевы таилась внутри города. С приходом сумерек на площади Сапожника собралась новая толпа, вдвое более и втрое перепуганнее вчерашней. Подобно столь презираемой ими королеве, чернь с трепетом вглядывались в небо, страшась, как бы до конца ночи не появились драконы короля Эйгона, а следом за ними и войско. Люди не верили более, что государыня возможет защитить их.

И когда безумный однорукий пророк, прозываемый Пастырем, возвысил голос против драконов – не только тех, чьего нападения они ожидали, но против всех живущих драконов, – толпа, сама уже полубезумная, вняла его словам.

– Когда явятся драконы, – вопил пророк, – ваша плоть загорится, запузырится и изойдет пеплом! Жены ваши запляшут в огненных платьях, и будут визжать, пока горят, нагие и непристойные в пламени! И узрите вы, как малые дети ваши будут плакать и плакать, пока глаза их не расплавятся и студнем не потекут по лицам! Пока их розовая плоть не почернеет и не захрустит на костях! Неведомый грядет, грядет он, грядет, карать нас за грехи наши! И мольбами его гнева не остановить, как не потушить слезами пламя драконов! Только кровь на сие способна! Твоя кровь, моя кровь, их кровь!

Затем он воздел обрубок своей правой руки и указал на холм Рейнис за спиной, где под звездами чернело Драконье Логово.

– Вон она, демонова обитель, вон она! Город сей принадлежит им! Ежели хотите его себе, поначалу должно вам истребить их! Ежели очищенья от греха ищете, сперва в кровь драконью окунитесь! Ибо адово пламя потушит лишь кровь!

И десять тысяч глоток исторгли вопль: «Убить их! Убить их!». И, ровно огромный зверь с десятком тысяч лап, агнцы Пастыря пришли в движение. Они пихались и толкались, махали факелами, потрясали мечами, ножами и более грубым оружием, брели и бежали по улицам и переулкам к Драконьему Логову. Кое-кто передумал и незаметно улизнул домой, но вместо каждого ушедшего явилось трое, дабы пристать к драконоборцам. И когда толпа достигла холма Рейнис, ее численность удвоилась.

На другом конце города, на вершине Высокого холма Эйгона, королева, ее сыновья и придворные наблюдали за нападением с крыши крепости Мейгора. Ночь была черна и пасмурна, а факелы столь многочисленны, что, казалось, все звезды спустились с небес, дабы штурмовать Драконье Логово. Как только пришла весть о движении разъяренной толпы, Рейнира послала всадников к сиру Бейлону на Старые ворота и к сиру Гарту на Драконьи, повелев им разогнать чернь и защитить королевских драконов… но при царившей в городе сумятице не было никакой уверенности, что всадники пробились. А если и пробились, верных золотых плащей осталось слишком мало, чтобы иметь хоть какую-то надежду на успех. Когда принц Джоффри стал умолять мать разрешить ему выехать с придворными рыцарями и воинами Белой Гавани, королева отказала.

– Раз они захватили тот холм, то наш будет следующим, – сказала она. – Нам понадобится каждый меч, дабы защитить замок

– Они убьют драконов, – страдальчески произнес принц Джоффри.

– Или драконы убьют их, – непреклонно ответила его мать. – Пусть сгорают Излишне жалеть о них королевство не будет.

– Матушка, а если они убьют Тираксеса? – спросил принц.

В такое королева не верила.

– То подонки. Пьянь, дурачье и трущобные крысы. Раз отведают драконьего пламени и сбегут.

– Может, и пьянь, но упившиеся люди не знают страха. Дурачье, о да, но дурак может убить короля! Крысы, что тоже верно, но тысяча крыс свалит и медведя! Я видал такое разок, там, в Блошином Конце... – изрек придворный шут Грибок. Ее милость вернулась к ограде крыши.

Лишь когда послышался рев Сиракс, собравшиеся наверху обнаружили, что принц незаметным и зловещим образом исчез.

– Нет, – раздался голос королевы, – я запрещаю, запрещаю...

Но в тот самый миг, когда звучали ее слова, ее драконица вознеслась со двора. На каких-то пол-удара сердца Сиракс опустилась на зубцы замковой стены – и исчезла в ночи. Сын королевы с мечом в руке прижимался к ее спине.

– За ним! – восклицала Рейнира. – Всем воинам, всем юношам – на коней! На коней, за ним! Верните его, верните! Он же не знает! Сынок, мой милый... Сыночка!

Но уже было слишком поздно.

Мы не отваживаемся притязать на понимание связи между драконом и всадником; сию тайну столетиями разгадывали мудрецы. Нам известно, однако, что драконы – не лошади, на которых может ездить любой,кто набросит седло им на спину. Сиракс принадлежала королеве и никогда не знала иного всадника. Вид и запах принца были ей известны, и присутствие кого-то знакомого, неуклюже возящегося с ее цепями, не тревожило ее. Однако носить Джоффри на себе могучая желтая драконица совсем не хотела. Торопясь улететь прежде чем его остановят, принц запрыгнул на Сиракс без седла и кнута. Надобно полагать, что мальчик намеревался либо лететь на Сиракс в бой, либо, что вероятнее, пересечь город, дабы добраться до Драконьего Логова и своего Тираксеса. Возможно, он собирался также выпустить из Логова и остальных драконов.

До холма Рейнис Джоффри так и не добрался. В воздухе Сиракс изгибалась под мальчиком, пытаясь освободиться от непривычного всадника. А еще более разъярили дракона летевшие снизу камни, копья и стрелы, что метали в него бунтовщики. Над Блошиным Концом принц Джоффри сорвался со спины Сиракс и упал наземь с высоты в две сотни футов.

Принц разбился близ места, где сходятся пять переулков. Он ударился об остроконечную крышу, прежде чем скатиться еще на сорок футов вниз. Его сопровождал дождь из сорванной черепицы. Говорили, что при падении мальчик сломал спину, что обломки кровли сыпались на него, ровно ножи. Что его собственный меч, вылетев из руки, вонзился принцу в живот. В Блошином Конце по сей день утверждают, что дочь свечника по имени Робин убаюкивала изломанного принца в своих объятьях, дабы дать умирающему утешение. Но в такой повести более вымысла, нежели правды. Якобы с последним вздохом Джоффри сказал: "Матушка, прости"... Впрочем, люди до сих пор спорят о том, обращался ли принц к своей матери-королеве, или же молился Небесной Матери.

Так погиб Джоффри Веларион, принц Драконьего Камня и наследник Железного трона, последний сын королевы Рейниры от Лейнора Велариона... или последний из ее бастардов от сира Харвина Стронга, в зависимости от того, во что каждый предпочитает верить.

В то самое время, как кровь текла по переулкам Блошиного Конца, на вершине холма Рейнис, вокруг Драконьего Логова, разгоралась другая битва.

Грибок не ошибся: полчища изголодавшихся крыс, когда они в достаточном числе, в самом деле валят и быков, и медведей, и львов. Не важно, сколько возможет убить бык или медведь – крыс всегда больше. Они кусают громадного зверя за ноги,впиваются зубами в брюхо, карабкаются на спину. Той ночью так и вышло. У крыс в людском обличье были копья, длинные топоры, шипастые дубины и с полусотню других видов оружия, среди которых и длинные луки, и арбалеты.

Послушные велению королевы, золотые плащи Драконьих ворот выдвинулись из казарм на защиту холма, однако не смогли пробиться сквозь толпу и вернулись обратно. Гонец, отправленный к Старым воротам, туда не добрался. Драконье Логово также охраняли стражники, но число их было невелико. Когда толпа выбила двери (огромные главные врата, окованные бронзой и железом, выдержали бы нападение, но в здании было еще несколько малых входов) и полезла сквозь окна, стражу быстро смяли и перебили.

Возможно,нападавшие надеялись застать драконов спящими, но грохот штурма сделал подобное невозможным. Те, кто выжил, дабы позже поведать о случившемся, говорили о воплях, криках, о витавшем в воздухе запахе крови, о дверях из дуба и железа, разбиваемых в щепки грубыми молотами, и об ударах бесчисленных топоров.

Великий мейстер Манкан позже писал: «Редко когда сразу столько людей с таким рвением восходило на свой погребальный костер! Но их обуяло безумие». В Драконьем Логове обитало четыре дракона. И в тот миг, когда первые из нападавших ворвались и хлынули на песок, все четверо были разбужены, взбудоражены и разъярены.

Нет согласия между хронистами в том, сколько мужчин и женщин сгинуло в ту ночь под огромным куполом Драконьего Логова: две сотни или все-таки две тысячи. На каждого погибшего приходилось по десятку обгоревших, но выживших. Драконы в Логове оказались в западне – сдерживаемые стенами и куполом, скованные тяжелыми цепями,они не могли ни улететь прочь,ни использовать крылья, дабы уклониться от нападения или устремиться с высоты на своих противников. Вместо сего им приходилось сражаться за жизнь рогами, когтями и зубами, бросаясь то туда, то сюда, подобно быкам в крысиных ямах Блошиного Конца... но здесь быки были огнедышащими. Драконье Логово превратилось в огненный ад,где в дыму, шатаясь, бродили с воплями горящие люди. С их чернеющих костей отваливалась плоть, но место каждого погибшего занимал десяток других, истошно вопивших, что драконам должно умереть. И они умирали – один за другим.

Первой пала Шрикос. Ее убил лесоруб, известный как Хобб Дровосек. Взобравшись на драконью шею, он обхватил ее ногами и с размаху вонзил топор в череп зверя, пока Шрикос изгибалась и ревела, пытаясь сбросить человека. Хобб нанес семь ударов, и каждый раз, опуская топор, возглашал имя одного из Семерых. Седьмой удар, удар Неведомого, прошел сквозь чешую и кости в мозг драконицы и убил ее.

Моргул, как пишут, был убит Пылающим Рыцарем, огромным грубым детиной в тяжелой броне, который с копьем в руке безрассудно кинулся прямо в драконье пламя. Раз за разом наконечник копья пронзал глаз зверя, даже когда огонь расплавил стальную пластину, защищавшую тело человека, и стал пожирать его плоть.

Тираксес, дракон принца Джоффри, как нам рассказывают, отступил в свое логовище. Он изжарил столь многих самопризванных драконоборцев, бросившихся следом, что из-за груды тел пройти за ним стало невозможно. Но надобно припомнить, что в каждой из сих рукотворных пещер имелось два выхода: один вел на песок ямы, второй – на склон холма. И вскоре бунтовщики вломились через «черный ход»,с воем пробираясь сквозь дым с мечами, копьями и топорами. Когда Тираксес развернулся, его цепи перепутались. Дракон оказался оплетен стальной паутиной, которая роковым образом ограничила его движения. Полдюжины мужчин (и одна женщина) позже будут утверждать,что именно они нанесли зверю смертельный удар.

Последний из четырех драконов Логова погиб не столь легко. Согласно сказаниям, Пламенная Мечта освободилась от двух своих цепей по смерти королевы Хелейны. Ходит легенда, что Пламенная Мечта освободилась от двух цепей по смерти королевы Хелейны. Теперь же, когда толпа надвинулась на нее, драконица оторвала столбы от стен, разбив оставшиеся оковы. После сего Пламенная Мечта вгрызлась в толпу зубами и когтями, отрывая людям руки и ноги и раздирая в клочья, и вместе с тем извергая свой ужасный огонь. Когда же прочие сомкнулись вокруг нее, драконица взлетела и начала описывать круги вдоль пещер Драконьего Логова, то и дело внезапно снижаясь, дабы напасть на людей внизу. Тираксес, Шрикос и Моргул умертвили многих, в том нет ни малейшего сомнения, но Пламенная Мечта погубила более народа, нежели остальные трое, вместе взятые.

Сотни бежали в ужасе от ее огня... но ещё сотни рвались в бой, то ли пьяные, то ли обезумевшие, то ли одержимые отвагой самого Воина. Даже под самой вершиной купола Пламенная Мечта оставалась легко досягаемой для лучников и арбалетчиков – куда бы она ни повернула, стрелы с болтами летели в нее, со столь близкого расстояния, что кое-какие даже пробивали ее чешую. Где бы драконица ни пыталась опуститься, люди скопом нападали на нее и гнали обратно в воздух. Дважды она подлетала к большим бронзовым вратам Драконьего Логова, но лишь дабы обнаружить, что они затворены, заперты и охраняемы рядами копейщиков.

Не имея возможности скрыться, Пламенная Мечта разила вновь, не щадя своих мучителей. Песок ямы усеяли обугленные тела, а воздух густо пропитался дымом и смрадом горящей плоти. Но копья и стрелы продолжали лететь. Конец наступил, когда арбалетный болт попал драконице в глаз. Полуослепшая и обезумевшая от дюжины менее тяжких ран, Пламенная Мечта расправила крылья и взмыла прямо к огромному куполу в последней отчаянной попытке пробиться в вольные небеса. Уже ослабленный струями драконьего огня, купол треснул от мощи удара. И миг спустя половина его обвалилась, похоронив под тоннами каменных обломков и дракона, и драконоборцев.

Штурм Драконьего Логова завершился. Четыре дракона Таргариенов были повержены, хотя и чудовищной ценой. Но собственный дракон королевы еще оставался живым и свободным... и когда обожженные и окровавленные люди, уцелевшие после бойни в Логове, спотыкаясь, покидали задымленные руины, Сиракс обрушилась на них сверху.

Через весь город прокатилось эхо тысячи воплей и криков, смешанных с драконьим ревом. На вершине холма Рейнис желтый огонь короной увенчал Драконье Логово, пылавшее столь ярко, что казалось – восходит солнце. Даже королева трепетала от увиденного, и на щеках ее блестели слезы. Многие из свиты Рейниры, кто был с ней на крыше, бежали, опасаясь, что огонь скоро охватит весь город, даже Красный замок на вершине Высокого холма Эйгона. Другие же бросились в септу замка, дабы молиться о спасении. А сама Рейнира крепко обняла, прижав к груди, своего последнего живого сына, Эйгона Младшего. Она не отпускала его... до того ужасного мига, когда пала Сиракс.

Свободная от цепей и всадника, Сиракс легко могла спастись от сего безумия. Ведь ей принадлежало небо. Она могла воротиться в Красный замок или вообще покинуть город, улетев на Драконий Камень. Что привлекло ее на холм Рейнис? Шум и огонь, рев и стоны умирающих драконов, запах горящей плоти? Мы не можем знать наверняка, как не можем знать и того, почему Сиракс предпочла наброситься на толпу, разрывая людей зубами и когтями и истребляя дюжинами – хотя могла столь же легко испепелять их огнем сверху, ведь в небесах ни один человек не причинил бы ей зла. Мы можем передать только то, что произошло.

Истории о гибели дракона королевы крайне противоречивы. Некоторые верят, что сие свершили Хобб Дровосек и его топор, хотя почти наверняка ошибочно. Разве мог бы на самом деле один и тот же человек убить двух драконов в одну и ту же ночь одним и тем же способом? Кое-кто говорит о безымянном копейщике, «залитом кровью великане», который спрыгнул с треснувшего купола Драконьего Логова прямо на спину дракона. Также повествуют, как рыцарь, именуемый сиром Уорриком Уитоном,отрубил крыло Сиракс мечом из валирийской стали. Арбалетчик по имени Бин впоследствии приписывал убийство себе, хвастаясь им во многих тавернах и погребках, пока некий сторонник королевы, которому надоел длинный язык болтуна, не отрезал его. Истину никто никогда не узнает – кроме того, что Сиракс в ту ночь нашла смерть.

Рейнира Таргариен, лишившись и дракона, и сына, сделалась мертвенно-бледной и безутешной. Она удалилась в свои покои, в то время как ее сподвижники держали совет. Королевская Гавань потеряна – соглашались все; город придется оставить. Не без труда удалось убедить государыню выехать на рассвете наступающего дня. Грязные ворота пребывали в руках ее врагов, а все корабли на реке сгорели либо затонули. Рейнира с небольшой свитой бежала через Драконьи ворота, вознамерившись держать путь вдоль побережья к Сумеречному Долу. Королеву сопровождали братья Мандерли, четверо уцелевших королевских гвардейцев, сир Бейлон Берч с двадцатью золотыми плащами, четыре фрейлины и ее последний оставшийся в живых сын, Эйгон Младший.

Многое множество событий происходило также в Тамблтоне, и на сие место теперь надлежит нам обратить свой взор. Когда весть о беспорядках в Королевской Гавани достигла лагеря принца Дейрона, немало молодых лордов воспылало желанием без промедления наступать на город. Главными среди них были сир Джон Рокстон, сир Роджер Корн и лорд Анвин Пик... но сир Хоберт Хайтауэр советовал поостеречься. А Два Изменника отказались принимать участие в наступлении, пока их требования не будут удовлетворены. Ульф Белый, как можно припомнить, хотел получить великий замок Хайгарден со всеми его землями и доходами. Ну а Здоровяк Хью Молот желал никак не менее, чем корону для самого себя.

Сей разлад достиг своего пика, когда в Тамблтоне с опозданием узнали о гибели Эймонда Таргариена в Харренхолле. Короля Эйгона II не было ни видно, ни слышно со времени перехода Королевской Гавани к его единокровной сестре Рейнире. Многие опасались, что королева втайне предала государя смерти и сокрыла тело, дабы ее не осудили как убийцу родичей. Теперь же, после кончины его брата Эймонда, зеленые оказались и без короля, и без вождя. Следующим в порядке наследования шел принц Дейрон. Лорд Пик заявил, что мальчика должно немедля провозгласить принцем Драконьего Камня; другие, полагая, что Эйгон II мертв, хотели сразу провести коронацию.

Два Изменника также ощущали потребность в государе... но Дейрон Таргариен не был тем королем, которого им желалось.

– Дабы возглавить нас, надобен сильный человек, а не мальчишка! – объявил Здоровяк Хью Молот. – Трон будет моим!

Когда Храбрый Джон Рокстон потребовал обосновать, по какому праву тот осмелился именовать себя королем, лорд Молот ответил:

– По тому же праву, что и Завоеватель. Дракон!

И в самом деле, после гибели Вхагар наистарейшим и наивеличайшим из живущих драконов всего Вестероса оставался Вермитор – в прошлом дракон Старого короля, ныне – Здоровяка Хью Молота, бастарда. По величине Вермитор втрое превосходил Тессарион, драконицу Дейрона. Ни один человек, хотя бы мельком видевший их вместе, не усомнился бы в том, что Вермитор являл собой зверя гораздо более устрашающего.

Хотя честолюбивые устремления Молота не пристали человеку столь низкого рождения, в сем бастарде несомненно наличествовала толика крови Таргариенов. Он показал себя свирепым в бою и щедрым с теми, кто шел за ним, являя великодушие того рода, которое притягивает к вождю людей так, как труп притягивает мух. То были худшие из худших: наемники, разбойные рыцари и им подобный сброд. Люди порченых кровей и неясного происхождения, они любили битву ради нее самой, и жили насилием и грабежом.

Тем не менее, дерзость притязаний Изменника оскорбила лордов и рыцарей Староместа и Простора, а более всего – самого принца Дейрона Таргариена. Он так разгневался, что швырнул чашу с вином в лицо Здоровяку Хью. Лорд Белый узрел в сем не более, чем пустую трату хорошего вина, а лорд Молот произнес:

– Малышам надо быть повежливее, когда говорят мужчины. Похоже, отец тебя порол не часто – гляди, как бы я сего не восполнил.

Два Изменника ушли с совета вместе и принялись замышлять коронование Молота. Уже на следующий день Здоровяк Хью носил корону из черного железа – к ярости принца Дейрона и его высокородных лордов и рыцарей.

Один из них, сир Роджер Корн, даже осмелился сбить корону с головы Молота.

– Корона не делает человека королем, – заявил он. – Тебе, кузнец, подобает надеть на голову конскую подкову.

Глупым был сей поступок, и лорда Хью он не позабавил. По велению Молота его люди повалили сира Роджера на землю, и бастард кузнеца прибил гвоздями к черепу рыцаря не одну, а целых три подковы. Когда друзья Корна попытались вмешаться, в ход пошли кинжалы и мечи, в итоге трое пали мертвыми, а дюжина была ранена.

Верные принцу Дейрону лорды подобного стерпеть уже не могли. Лорд Анвин Пик и Хоберт Хайтауэр (последний – без особой охоты) созвали одиннадцать других лордов и ленных рыцарей на тайный совет в погребе одной из гостиниц Тамблтона, дабы обсудить, как поубавить дерзости незаконнорожденным драконьим всадникам. Заговорщики согласились, что от Белого будет проще избавиться, ибо последнее время он чаще бывал пьян, нежели трезв, и никогда не выказывал особой воинской доблести. Молот был куда как опаснее, ибо его день и ночь окружали прихлебатели, лагерные шлюхи и наемники, жаждавшие заслужить его милость. Лорд Пик указал, что от убийства Белого будет мало пользы, если Молот останется в живых. Здоровяку Хью долженствовало пасть первым. Спор в гостинице под вывеской «Кровавые шипы» был долгим и шумным, ибо лорды обговаривали, как лучше всего совершить сие.

– Убить можно любого, – заметил сир Хоберт Хайтауэр, – но что делать с драконами?

Сир Тайлер Норкросс сказал, что и одной Тессарион должно хватить им, дабы завоевать Железный трон – ибо Королевская Гавань охвачена смутой. Лорд Пик отвечал, что с Вермитором и Среброкрылой победа будет более верной. Марк Амброз предлагал вначале захватить город, а избавиться от Белого и Молота уже позже, когда победа будет добыта, но Ричард Родден назвал подобное деяние бесчестным.

– Нельзя просить людей проливать свою кровь вместе с нами, а затем убивать их, – рассудил Храбрый Джон Рокстон. – Мы убьем бастардов теперь же. После чего наиотважнейшие из нас заберут себе их драконов и полетят на них в бой, – и никто в погребе не сомневался, что Рокстон говорит о себе.

Хотя принц Дейрон не присутствовал на совете, Шипы (заговорщики стали известны под таким прозванием) не захотели действовать без его согласия и благословения. Под покровом ночи лорд Сидрхолла, Оуэн Фоссовей, отправился к принцу, дабы разбудить его и провести в погреб. Там заговорщики посвятили Дейрона в свои замыслы. Некогда кроткий принц не стал колебаться, когда лорд Анвин Пик подал ему указы о казни Здоровяка Хью Молота и Ульфа Белого, но охотно приложил к ним свою печать.

Люди могут иметь замыслы, строить заговоры, плести интриги, но вернее было бы им ко всему прочему еще и молиться, ибо никогда ни один замысел человека не мог противостоять прихотям богов небесных. Два дня спустя, именно тогда, когда Шипы рассчитывали нанести удар, Тамблтон посреди ночи пробудили крики и вопли. За стенами города полыхали станы; колонны рыцарей в доспехах надвигались с севера и запада, сея смерть и разорение. С небес дождем сыпались стрелы, а над городом витал дракон, ужасный и беспощадный.

Так началась Вторая битва при Тамблтоне.

Прилетевшим драконом был Морской Дым, а всадником его – сир Аддам Веларион, полный решимости доказать, что не все бастарды – перевертыши. Можно ли было исполнить сие наилучшим образом, нежели отбив Тамблтон у Двух Изменников, чье предательство запятнало и его самого? Певцы уверяют, что сир Аддам полетел из Королевской Гавани к Божьему Оку, где опустился на священном Острове Ликов и просил совета у Детей Леса. Ученым, однако, должно придерживаться достоверных фактов. Нам доподлинно известно лишь то, что сир Аддам летал далеко и скоро, навещая большие и малые замки, чьи лорды сохранили верность королеве, дабы собрать воинство.

В землях, омываемых Трезубцем, прошло уже немало битв и мелких стычек, и редкая крепость или деревня не уплатила кровавую пошлину… но Аддам Веларион был непреклонен, решителен и красноречив, а речные лорды уже понаслышались об ужасах, что обрушились на Тамблтон. К тому времени, как сир Аддам изготовился нанести удар по городу, за ним стояло почти четыре тысячи человек.

Огромное войско, разбившее лагерь у стен Тамблтона, числом превосходило нападавших, но оно слишком долго пребывало на одном месте. Порядка среди ратников поубавилось, их поражали болезни. Гибель лорда Ормунда Хайтауэра оставила войско без вождя, а лорды, желавшие занять его место, не ладили друг с другом. Они были столь поглощены собственными распрями и соперничеством, что позабыли о своих истинных противниках. Ночное нападение сира Аддама застало их врасплох. Воины принца Дейрона еще только выбирались из палаток, седлали лошадей, пытались облачиться в доспехи и пристегнуть перевязи с мечами, не успев понять, что вокруг идет бой… А враг уже был среди них и рубил всех подряд.

Более всего разрушений принес дракон. Морской Дым вновь и вновь устремлялся вниз, выдыхая пламя. Скоро пылала уже сотня палаток, в том числе и роскошные шелковые шатры сира Хобарта Хайтауэра, лорда Анвина Пика и самого принца Дейрона. Не пощадили и город Тамблтон – те лавки, дома и септы, что уцелели в первый раз, поглотил драконий огонь.

Когда свершилось нападение, Дейрон Таргариен почивал в своей палатке. Ульф Белый в Тамблтоне отсыпался после ночной попойки в захваченной им гостинице, именуемой «Беспутный барсук». Здоровяк Хью Молот тоже находился в городе – в постели с вдовой некоего рыцаря, сгинувшего в первой битве за Тамблтон. А все три дракона находились вне городских стен, в полях за лагерем.

Хотя Ульфа Белого пытались пробудить от пьяного сна, но сие оказалось невозможным. Он бесславно закатился под стол, где и прохрапел всю битву. Здоровяк Хью Молот оказался более поворотлив: он, полуодетый, сбежал по лестнице во двор, требуя себе молот, доспехи и коня, дабы выехать за стену и сесть на Вермитора. Его люди поспешили повиноваться – Морской Дым как раз подпалил конюшни. Но во дворе уже появился лорд Джон Рокстон.

Заметив Здоровяка Хью, Рокстон понял, что его час настал, и молвил:

– Лорд Молот, мои соболезнования.

– С чего? – хмуро повернулся к нему Молот.

– Вы пали в битве, – ответил Храбрый Джон, выхватил Делателя Сирот и пронзил им живот Молота, а потом рассек бастарда от чресел до горла.

Дюжина людей Здоровяка Хью подоспела как раз вовремя, дабы узреть его кончину. Даже валирийский меч, каким был Делатель Сирот – невеликое преимущество для человека, что сражается один против десятка. Храбрый Джон Рокстон зарубил троих, прежде чем погиб сам. Говорят, он был убит, когда поскользнулся на внутренностях Хью Молота, но сия деталь, пожалуй, излишне иронична,дабы являться истиной.

Имеются три противоречивых описания смерти принца Дейрона. Наиболее известное из них гласит, что принц, спотыкаясь, выскочил из своего шатра в горящей ночной рубашке, лишь дабы пасть от удара шипастой булавы мирийского наемника Черного Тромбо, размозжившего принцу лицо. Сию историю предпочитал рассказывать повсюду сам Черный Тромбо. Другая история мало чем отличается от первой – в ней принца сразил меч, а не булава, и убийца его – не Черный Тромбо, а некий безвестный латник, который, скорее всего, даже не понял, кого зарубил. В третьем изложении храбрый юноша, прозванный Дейроном Отважным, и вовсе не выбирался наружу, а погиб, когда на него рухнул горящий шатер.

В небесах над Тамблтоном Аддам Веларион видел, как битва внизу превращается в побоище. Двое из троих вражеских драконьих всадников уже сгинули, но у Аддама не было возможности узнать сие. Однако он, без сомнения, видел драконов неприятеля – освобожденные от цепей, те содержались вне городских стен и были вольны летать и охотиться, как им вздумается. Среброкрылая и Вермитор часто сплетались друг с другом в полях к югу от Тамблтона, тогда как Тессарион спала и ела в лагере принца Дейрона к западу от города, едва ли в сотне ярдов от его шатра.

Драконы – создания из огня и крови, и все трое были взбудоражены битвой, кипящей вокруг них. Говорят, какой-то арбалетчик послал болт в Среброкрылую, а сорок конных рыцарей приблизились к Вермитору с мечами, копьями и топорами, надеясь разделаться со зверем, пока он еще не проснулся толком и находится на земле. Они поплатились жизнями за свое безрассудство. Откуда-то с поля, рыча и извергая пламя, в воздух взметнулась Тессарион, и Аддам Веларион повернул Морского Дыма ей навстречу.

Драконья чешуя значительно (хотя и не полностью) невосприимчива к огню. Она защищает более уязвимую плоть и мускулы. По мере старения дракона его чешуя утолщается и твердеет, делая защиту все крепче. Пламя же дракона с возрастом жжет все горячее и яростнее (если огонь детеныша может поджечь солому, то пламя Балериона или Вхагар на пике их мощи было способно расплавить (и плавило) сталь и камень). Посему два дракона, сходясь в смертельном бою, полагались на иное оружие. На когти, черные, как железо, длинные, как мечи, и острые, как бритвы. На челюсти, столь сильные, что могли прогрызать даже рыцарский стальной доспех. На хвосты, подобные кнутам, чьи

хлещущие удары разносили телеги в щепки, ломали хребты крепких боевых коней и подбрасывали людей в воздух на пятьдесят футов.

Схватка Тессарион и Морского Дыма была иной.

История называет борьбу между королем Эйгоном II и его сестрой Рейнирой Танцем Драконов, но лишь в Тамблтоне драконы воистину танцевали. Тессарион и Морской Дым были молодыми драконами, более проворными в полете, нежели их старшие собратья. Снова и снова они устремлялись один на другого – но лишь дабы в последнее мгновение кто-то из них увернулся. Они парили, как орлы, падали камнем вниз, ровно ястребы,кружили, огрызаясь, рыча и выдыхая огонь – но так ни разу и не сошлись. Однажды Синяя Королева исчезла в гряде облаков, но лишь дабы, появившись миг спустя, наскочить на Морского Дыма сзади и опалить его хвост сполохом кобальтового огня. Меж тем Морской Дым вертелся, изворачивался и петлял. Только что он был под своей противницей – и внезапно развернулся в воздухе и оказался позади нее. Все выше и выше поднимались драконы, а сотни очевидцев взирали на них с тамблтонских крыш. Один из них сказал после, что полет Тессарион и Морского Дыма более походил на брачный танец, нежели на бой.

Возможно, так оно и было.

Танец прервался, когда в небеса с ревом вознесся Вермитор.

Почти столетний и столь же огромный, как оба его молодых сородича, вместе взятые, бронзовый дракон с широкими бурыми крылами был в ярости, когда поднялся в воздух. В дюжине его ран дымилась кровь. Оставшись без всадника, он не отличал друга от врага, и потому обращал свой гнев на всех, изрыгая пламя налево и направо, свирепо набрасываясь на каждого, кто отважился бросить в него копье. Один из рыцарей пробовал спастись бегством, но Вермитор ухватил его челюстями, сдернув прямо со скачущего галопом коня. Невдалеке на невысоком холме находились лорды Пайпер и Деддингс вместе со своими оруженосцами, слугами и охранителями – все сгорели, когда их случайно заметил Бронзовый Гнев. А мигом позже на него самого налетел Морской Дым.

Изо всех четверых драконов, бывших на поле боя в тот день, лишь у Морского Дыма имелся всадник. Сир Аддам Веларион явился, дабы доказать свою преданность сокрушением Двух Изменников и их драконов. И вот внизу один из сих зверей нападал на людей, что пришли сражаться вместе с Веларионом. Вероятно, юноша счел себя обязанным защитить их, хотя в глубине души наверняка сознавал, что его Морскому Дыму не совладать с более древним драконом.

То был не танец, но смертный бой. Морской Дым сверху обрушился на Вермитора, летевшего не более чем в двадцати футах над битвой, и отбросил его, рычащего, в грязь. Июнцы, и мужи либо в ужасе бежали, либо пали, раздавленные двумя драконами, что катались по земле и терзали друг друга. В воздухе хлопали крылья и щелкали хвосты, но звери так переплелись, что ни один не мог освободиться. Ту схватку видел Бенджикот Блэквуд, будучи верхом на коне в пятидесяти ярдах от нее. Много лет спустя лорд Блэквуд говорил, что Вермитор был излишне велик и тяжел для Морского Дыма – и неизбежно разодрал бы серебристо-серого дракона на куски... если бы в тот самый миг Тессарион не рухнула с неба, дабы вступить в бой.

Кто может знать сердце дракона? Простая ли жажда крови сподвигла Синюю Королеву напасть? Явилась ли она на помощь одному из бойцов? Если да, то которому? Некоторые утверждают, будто связь меж драконом и его всадником столь глубока, что зверь разделяет любовь и ненависть своего владетеля. Но кто там был союзником, а кто – противником? Различает ли дракон без наездника друзей и врагов?

На подобные вопросы мы не получим ответы никогда. Все, что говорит нам история – три дракона сражались посреди грязи, крови и дыма Второго Тамблтона. Морской Дым погиб первым: Вермитор вонзил зубы в его шею и оторвал ему голову. После бронзовый дракон попытался взлететь, не выпуская свою добычу из пасти, но разодранные крылья не смогли поднять его вес. Через мгновение он пал наземь и испустил дух. Тессарион, Синяя Королева, дожила до заката. Трижды пыталась она подняться в небо, и трижды не возмогла. К исходу дня Тессарион, похоже, изнемогала от боли, посему лорд Блэквуд призвал своего лучшего стрелка – лучника, известного как Билли Берли. Тот пристроился в сотне ярдов (вне досягаемости огня умирающей драконицы) и пустил в глаз беспомощно лежавшей на земле Тессарион три стрелы.

К закату сражение завершилось. И хотя речные лорды потеряли менее сотни людей, предав мечу более тысячи человек из Староместа и Простора, но взять город им не удалось. Посему нападавшие не могли считать Второй Тамблтон истинной победой. Стены города все еще были невредимы, люди короля отступили за них и закрыли ворота. Проломить их, не имея ни осадных орудий, ни драконов, войска королевы не могли. Но все же они учинили великое побоище своим растерявшимся и смятенным врагам, сожгли их палатки, уничтожили или захватили все их повозки с фуражом и провизией, истребили три четверти их боевых скакунов, умертвили их принца и прикончили двух драконов короля.

Наутро после битвы захватчики Тамблтона, взглянув с городских стен, обнаружили, что их враги ушли. Повсюду вокруг города лежали мертвые, и среди них распластались тела трех драконов. Уцелела одна Среброкрылая, в прежние времена бывшая драконицей Доброй королевы Алисанны. Когда началась резня, она взлетела в небо и часами кружила над полем брани, паря в горячих ветрах, что поднимались от пожаров на земле. Лишь после наступления темноты она опустилась возле своих убитых родичей. Позже певцы будут повествовать, как Среброкрылая трижды приподнимала носом крыло Вермитора, словно пытаясь помочь ему взлететь, но сие скорее сказка. Восход солнца застал драконицу в поле – она безучастно перелетала с места на место, поедая обгоревшие останки коней, людей и быков.

Пали восемь из тринадцати Шипов, и среди них лорд Оуэн Фоссовей, Марк Амброз и Храбрый Джон Рокстон. Ричард Родден получил стрелу в шею и скончался день спустя. Выжило всего четыре заговорщика, в их числе сир Хоберт Хайтауэр и лорд Анвин Пик. И хотя Здоровяк Хью Молот погиб, а с ним – его мечты о короне, оставался и второй Изменник. Ульф Белый очнулся от пьяного сна и обнаружил, что является последним наездником на последнем драконе.

– Молот мертв, и ваш мальчишка тоже, – как утверждают, заявил он лорду Пику. – Я – все, что у вас есть.

И когда лорд Пик поинтересовался его намерениями, Белый ответил:

– Мы пойдем маршем, как вы и хотели. Вы возьмете город, а я беру проклятый трон. Что скажете?

Следующим утром сира Хоберта Хайтауэра призвали к Ульфу Белому, дабы подробно обсудить захват Королевской Гавани. Он принес с собой подарок: два бочонка вина, один с дорнийским красным, второй с арборским золотым. И хотя Ульф-Пропойца никогда не пробовал вина, которое ему бы не понравилось, он слыл любителем винца послаще. Несомненно, сир Хоберт надеялся потягивать кислое красное, пока лорд Ульф наливался бы арборским золотым, но что-то в его поведении вызвало подозрения Белого. (Оруженосец, что им прислуживал, позднее показал, что Хайтауэр потел, заикался и был излишне любезен.) Насторожившись, Пропойца велел убрать до поры дорнийское красное и настоял, дабы сир Хоберт разделил с ним арборское золотое.

Мало хорошего ведает история о сире Хоберте Хайтауэре, но никто не может усомниться в том, что он умер достойно. Вместо того, чтобы предать своих собратьев-Шипов, он позволил оруженосцу наполнить его чашу, отпил изрядно и попросил еще. Узрев, что Хайтауэр пьет, Ульф- Пропойца оправдал свое прозвание, осушив три кубка, прежде чем начал зевать. Яд, подсыпанный в вино, был мягок. И когда лорд Ульф уснул, дабы не проснуться более, сир Хоберт вскочил и попытался вызвать у себя рвоту – но слишком поздно. Не прошло и часа, как его сердце остановилось.

После сего лорд Анвин Пик пообещал тысячу золотых драконов любому рыцарю благородного происхождения, который сумеет покорить Среброкрылую. Вызвались трое. Когда первый остался с оторванной рукой, а второй сгорел заживо, третий передумал. К тому времени воинство Пика, остатки великой рати, что принц Дейрон и лорд Ормунд Хайтауэр вели от самого Староместа, разваливалось на части. Воины десятками покидали Тамблтон со всей добычей, что могли унести. Смирившись с поражением, лорд Анвин собрал своих лордов и сержантов и велел отступать. Обвиненный в предательстве Аддам Веларион, урожденный Аддам из Халла, спас Королевскую Гавань от врагов королевы... ценой собственной жизни.

Однако королева ничего не знала о его мужестве. Побег Рейниры из Королевской Гавани сопровождало многое множество тягот. В Росби при ее приближении ворота замка закрылись. Кастелян юного лорда Стокворта оказал королеве гостеприимство, но только на одну ночь. Половина золотых плащей в дороге исчезла, а однажды ночью на ее лагерь напали разбойники. И хотя рыцари одолели напавших, но сира Бейлона Берча сразила стрела. А сир Лионель Бентли, молодой рыцарь Королевской гвардии, получил удар по голове, от которого раскололся его шлем, и на следующий день скончался в бреду. Королева поспешила к Сумеречному Долу.

Дом Дарклинов принадлежал к числу наиболее рьяных сторонников Рейниры, но такая верность дорого им обошлась. Только вмешательство сира Гаррольда Дарка убедило леди Мередит Дарклин хотя бы допустить королеву в свой замок (Дарки были дальними родичами Дарклинов, и сир Гаррольд некогда служил оруженосцем у покойного сира Стеффона). Но и то лишь при условии, что Рейнира долго здесь не задержится.

У королевы не осталось ни золота, ни кораблей. Отправив лорда Корлиса в темницу, Рейнира потеряла свой флот. Бежав из Королевской Гавани в страхе за свою жизнь, она ни монеты с собой не взяла. Отчаявшаяся и испуганная, ее милость побледнела и осунулась. Она не могла ни спать, ни есть, и отказывалась расставаться с принцем Эйгоном, единственным сыном, который у нее остался – мальчик находился при ней денно и нощно, «ровно маленькая бледная тень».

Рейнире пришлось продать свою корону, дабы изыскать деньги и заплатить за место на «Виоланде», браавосском купеческом судне. Сир Гаррольд Дарк настоятельно советовал ей искать убежища у леди Аррен в Долине, тогда как сир Медрик Мандерли пытался убедить королеву отправиться вместе с ним и его братом сиром Торрхеном в Белую Гавань, но государыня отказала им обоим. Она незыблемо стояла за возвращение на Драконий Камень. Там найдутся яйца драконов – так говорила Рейнира своим сторонникам; ей необходимо обзавестись другим драконом, или все потеряно.

Сильные ветра пригнали «Виоланду» ближе к берегам Дрифтмарка, нежели хотелось бы королеве. Трижды судно проходило на расстоянии голоса от военных кораблей Морского Змея, но Рейнира позаботилась, дабы ее не заметили. Наконец, на закате дня браавосец вошел в гавань под Драконьей горой. Королева выслала вперед ворона, дабы известить о своем приближении; и, спускаясь с корабля вместе с сыном Эйгоном, своими фрейлинами и тремя рыцарями Королевской Гвардии – все, что осталось от ее свиты, –она заметила ожидавший их эскорт.

Когда королева и ее спутники сошли на берег, шел дождь, и в окрестностях гавани не было почти ни души. Даже портовые бордели казались темными и заброшенными, но ее милость сего не замечала. Сломленная предательством, немощная телом и духом, Рейнира Таргариен желала только одного – вернуться в свой замок. Ей представлялось, что там они с сыном будут в безопасности. Королева не знала, что последняя и самая ужасная измена ожидает ее впереди.

Над ее эскортом в сорок человек начальствовал сир Альфред Брум, один из тех, кого Рейнира оставила на острове, выступая на Королевскую Гавань. Брум являлся наистарейшим из рыцарей на Драконьем Камне, начавшим службу в гарнизоне еще в правление Старого короля. Учитывая сие, он ожидал, что Рейнира, отправляясь завоевывать Железный трон, назначит его кастеляном... но угрюмый нрав сира Альфреда и его желчность не внушали ни расположения, ни доверия, посему королева предпочла ему более обходительного сира Роберта Квинса.

Когда Рейнира поинтересовалась, почему сир Роберт сам не явился, дабы встретить ее, сир Альфред ответил, что королева увидится с «нашим толстым другом» в замке. Так и случилось... однако, когда они наткнулись на обугленное, обгоревшее до неузнаваемости тело Квинса, оно свисало с зубчатой стены над воротами – рядом с телами стюарда, мастера над оружием и капитана стражи Драконьего Камня.

Она и увидела…правда, тело Квинса, когда на него наткнулись, оказалось обугленным и обгоревшим до неузнаваемости. Оно свисало с зубчатой стены над воротами – рядом с телами стюарда, мастера над оружием и капитана стражи Драконьего Камня. Рейнира и ее спутники признали сира Роберта только по величине, ибо он был неописуемо тучен.

Говорили, что кровь отлила от лица королевы, когда она узрела мертвых, но юный принц Эйгон первым понял, что сие значит.

– Матушка, бегите! – закричал он, но было уже поздно. Люди сира Альфреда напали на защитников королевы. Топор раскроил голову сиру Гаррольду Дарку, прежде чем его меч успел покинуть ножны, а сиру Адриану Редфорту вонзили копье в спину. Лишь сир Лорет Лансдейл оказался достаточно проворен, дабы оборонять королеву. Он зарубил первых двух нападавших, прежде чем был убит сам – и вместе с ним умерла Королевская гвардия Рейниры. Когда Эйгон подхватил меч сира Гаррольда, сир Альфред с презрением выбил оружие из рук принца.

Мальчик, королева и ее фрейлины, подталкиваемые в спину копьями, прошли через ворота Драконьего Камня во двор замка. И оказались лицом к лицу с мертвым человеком и умирающим драконом.

Чешуя Солнечного Огня все еще горела при свете дня чеканным золотом. Однако,судя по тому, как он распластался на оплавленном черном валирийском камне двора, очевидно было, что Солнечный Огонь – наипрекраснейший из драконов, когда-либо поднимавшихся в небеса Вестероса – уже ни к чему не пригоден. Крыло, почти оторванное Мелеис, было неловко вывернуто, а на спине при каждом движении еще дымились и кровоточили свежие рубцы. Когда королева и ее свитав первые узрели Солнечного Огня, тот лежал, свернувшись клубком. Как только он пошевелился и поднял голову, стали заметны глубокие раны на его шее, откуда другой дракон вырвал большие куски плоти. Кое-где на его брюхе место чешуи заместили струпья, а там, где надлежало быть правому глазу, зияла лишь пустая глазница, затянутая черной кровяной коркой.

Надлежит спросить, как наверняка и поступила Рейнира, как такое произошло.

Теперь нам известно многое, чего не знала Рейнира. Как только драконы королевы впервые появились в небесах над Королевской Гаванью, лорд Ларис Стронг Косолапый скрытно вывел короля и его детей из города. Дабы не идти через городские ворота, где их могли увидеть и запомнить, лорд Ларис провел беглецов за стены одним из потайных ходов Мейгора Жестокого, о котором знал только сам Косолапый.

Именно лорд Ларис также посоветовал изгнанникам разделиться, дабы при захвате кого-то одного прочие могли сохранить свободу. Сир Рикард Торн получил указание сопроводить двухлетнего принца Мейлора к лорду Хайтауэру. Принцессу Джейхейру, милую и скромную девочку шести лет, поручили заботам сира Уиллиса Фелла, который поклялся доставить ее в целости и сохранности в Штормовой Предел. Ни один из двоих не ведал, куда направился другой, и потому не смог бы выдать его, даже будучи схваченным.

И только Ларису было ведомо, что король, избавившись от своих пышных одежд и закутавшись в просоленный плащ рыбака, скрывался среди груза трески на борту рыбачьего ялика, порученный заботам рыцаря-бастарда, имевшего родню на Драконьем Камне. Косолапый рассудил, что Рейнира непременно пошлет людей охотиться за государем, как только поймет, что он исчез... но лодка не оставляет следов на воде, да и мало кто из охотников додумался бы искать Эйгона на собственном острове его сестры, под самой сенью ее твердыни.

Здесь скрывающийся, не представляющий угрозы Эйгон мог бы и оставаться,притупляя свою боль вином и пряча шрамы от ожогов под плотным плащом… если бы Солнечный Огонь не добрался до Драконьего Камня. Мы можем можем долго задаваться вопросом, что же толкнуло зверя вернуться к Драконьей горе. Быть может, некий древний инстинкт вел раненого дракона с недолеченным крылом к дымящейся горе – месту, где он появился на свет из яйца? Или же Солнечный Огонь, через множество лиг, через штормовые моря, как-то ощутил присутствие короля Эйгона на острове, и прилетел туда, дабы воссоединиться со своим всадником? Некоторые доходят до того, что полагают, будто Солнечный Огонь почувствовал, сколь отчаянно положение Эйгона. Но кто возможет счесть, что познал сердце дракона?

Злополучное нападение лорда Валиса Мутона изгнало Солнечного Огня с устланного пеплом и костями поля близ Грачиного Приюта. Затем история более чем на полгода теряет дракона из виду. (Байки, сказываемые в замках Крэббов и Брюнов, наводят на мысль, что в то время Солнечный Огонь мог найти убежище в темных сосновых лесах и пещерах на мысе Раздвоенного Когтя.) Хотя его разорванное крыло зажило достаточно, дабы позволить подняться в воздух, но оно срослось неправильно, под уродливым углом, и оставалось слабым. Солнечный Огонь более не мог ни парить, ни подолгу оставаться в воздухе, и ему приходилось прилагать усилия даже для коротких перелетов. И все же Солнечный Огонь как-то пересек воды Черноводного залива... потому что именно его нападение на Серого Призрака видели моряки с «Нессарии». Сир Роберт обвинил Каннибала... но заика Том Путаный Язык, который слышал более, нежели говорил, усердно потчевал волантийцев элем, и отметил, что они все время упоминали золотую чешую нападавшего дракона. Каннибал же, как отлично знал Путаный Язык, был черным ровно уголь. И Два Тома вместе со своими «родичами» (что правда лишь отчасти, потому как одной с ними крови был только сир Марстон, бастард сестры Тома Путаной Бороды от рыцаря, забравшего ее девичество) подняли парус на своей маленькой лодке, дабы разыскать убийцу Серого Призрака.

Обожженный король и изувеченный дракон обрели друг в друге новый смысл своей жизни. Эйгон ежерассветно отваживался покидать укромное логово на безлюдных восточных склонах Драконьей горы и вновь подниматься в небо – впервые после Грачиного Приюта. В то же время Два Тома и их родич Марстон Уотерс вернулись на другую оконечность острова, дабы найти людей, готовых помочь им взять замок. Даже на Драконьем Камне, столь долго бывшим владением Рейниры и ее оплотом, они отыскали многих, кто недолюбливал королеву, как заслуженно, так и безосновательно. Одни скорбели по братьям, сыновьям и отцам, сгинувшим во время Укрощения Драконов или битвы в Глотке. Другие надеялись поживиться либо продвинуться по службе. Иные же верили, что сыну и впрямь должно наследовать прежде дочери, и сие дает Эйгону более прав на трон.

Своих лучших людей королева взяла с собой в Королевскую Гавань. Замок Драконий Камень, стоявший на острове, под защитой кораблей Морского Змея и высоких стен валирийской постройки, казался неприступным. Посему ее милость оставила для обороны невеликий гарнизон, большей частью состоявший из людей, что считались мало пригодными для иного дела. То были седобородые старики и зеленые мальчишки; хромцы, увальни и калеки; воины, оправляющиеся от ран, люди сомнительной верности, люди, заподозренные в трусости. Над ними Рейнира поставила сира Роберта Квинса, человека способного, но постаревшего и растолстевшего.

Все сходятся в том, что Квинс являлся непоколебимым сторонником королевы. Однако иные из подначальных ему людей были не столь преданны; они затаили некое недовольство и злобу из-за старых обид, истинных или надуманных. Среди них выделялся сир Альфред Брум. Брум выказал ярое желание предать свою королеву в обмен на титул лорда, земли и золото, что ему посулили в случае если Эйгон вновь займет трон. Долгая служба в гарнизоне позволила ему сообщить людям короля обо всех сильных и слабых местах Драконьего Камня. Он знал, кого из стражников можно подкупить или склонить на свою сторону, а кого надобно убить или бросить за решетку.

Захват Драконьего Камня занял менее часа. В час призраков обманутые Брумом воины открыли задние ворота, что позволило сиру Марстону Уотерсу, Тому Путаному Языку и их людям незаметно проскользнуть в замок. Часть людей прибрала к рукам оружейную, другие же пленили верных стражников и мастеров над оружием Драконьего Камня. А сир Марстон схватил мейстера Ханнимора в воронятнике, дабы некому было отослать с вороном весть о нападении. Сир Альфред лично вел людей, что ворвались в покои кастеляна, застав врасплох сира Роберта Квинса. Пока Квинс пытался встать с постели, Брум пронзил копьем его огромный бледный живот с такой силой, что оружие пробило насквозь тело кастеляна, перину, соломенный матрас и пол внизу.

Замысел не удался в одной-единственной части. Пока Том Путаный Язык и его разбойники ломали дверь в спальню леди Бейлы, дабы пленить ее, девочка выскользнула в окно и, карабкаясь по крышам и стенам, спустилась вниз во двор. Люди короля позаботились поставить охрану у стойл, где содержались драконы крепости, но Бейла выросла на Драконьем Камне и знала там все ходы и выходы, неизвестные захватчикам. Когда преследователи настигли ее, Бейла уже сняла цепи с Лунной Плясуньи и надела на нее седло.

Король Эйгон II пролетел на Солнечном Огне над дымящейся вершиной Драконовой Горы и уже собрался опускаться. Он ожидал победоносного сошествия в замок, что находился в руках верных ему людей, пленивших или убивших сторонников королевы. Но навстречу государю вылетела Бейла Таргариен, дочь принца Деймона от леди Лейны, столь же бесстрашная, как и ее отец.

Юная бледно-зеленая драконица с жемчужными рогами, гребнем и костями крыльев – такова была Лунная Плясунья. Величиной не крупнее боевого коня (если не считать крыльев), а весом и того менее. Однако она была весьма и весьма быстра, а Солнечный Огонь, хоть и много крупнее, все еще испытывал трудности с покалеченным крылом. И к тому же еще не зажили его свежие раны, недавно полученные от Серого Призрака.

Драконы встретились посреди тьмы, что приходит перед рассветом: тени в небесах, своим пламенем освещавшие ночь. Лунная Плясунья уклонилась от челюстей и пламенного дыхания Солнечного Огня, поднырнула под его цепкие когтистые лапы, затем взлетела вверх и полоснула большого дракона, открыв у него на спине длинную дымящуюся рану и расцарапав покалеченное крыло. Наблюдавшие за поединком снизу говорили, что Солнечный Огонь закачался как пьяница, стараясь удержаться в воздухе. Лунная Плясунья развернулась и вновь налетела на большого дракона, изрыгая пламя. Солнечный Огонь ответил золотым извержением, столь ярким, что оно осветило двор замка, как второе солнце. Пламя попало Лунной Плясунье прямо в глаза. Скорее всего, юная драконица мгновенно ослепла, но сие не остановило ее. Она врезалась в Солнечного Огня, создав путаницу когтей и крыльев. Пока драконы падали, Лунная Плясунья не раз вгрызалась в шею Солнечного Огня, вырывая куски плоти, а старший дракон вонзал когти ей в живот. Облаченная в пламя и дым, слепая и истекающая кровью, Лунная Плясунья отчаянно била крылами, пытаясь вырваться, но смогла только замедлить падение.

Видевшие бой разбежались по укрытиям, когда драконы, все еще сражаясь, обрушились на твердый камень двора. На земле изворотливость Лунной Плясуньи оказалась бесполезной против величины и веса Солнечного Огня. Вскоре зеленая драконица замерла. Золотой дракон издал победный крик и попытался взлететь снова, но тут же рухнул на землю, истекая горячей кровью из ран.

Король Эйгон спрыгнул с седла, когда драконы были еще в двадцати футах от земли, сломав обе ноги. Леди Бейла не покинула Лунную Плясунью до самого конца. Обожженная и помятая, девочка все-таки нашла в себе силы отстегнуть седельные цепи и отползти, пока ее дракон извивался в предсмертных судорогах. Когда Альфред Брум вытащил меч, дабы добить Бейлу, Марстон Уотерс вырвал клинок у него из руки. Том Путаный Язык отнес девочку к мейстеру.

Так король Эйгон II завоевал родовой замок дома Таргариен, но цена, оплатившая сие, оказалась великой. Солнечный Огонь более не мог летать. Он оставался во дворе, где упал, питаясь останками Лунной Плясуньи, а позднее овцами, забитыми для него гарнизоном. А Эйгон II прожил остаток дней своих в ужасных мучениях... хотя, к его чести, на сей раз государь отказался от макового молока.

– Более по такой дороге я не пойду, – заявил он.

Вскоре после сих событий, когда король с ногами, заключенными в лубки, лежал в большом зале Каменного Барабана, из Сумеречного Дола прибыл первый из воронов Рейниры. Как только Эйгон узнал, что его единокровная сестра будет возвращаться домой на «Виоланде», он повелел сиру Альфреду Бруму подготовить для нее «подобающий прием».

Сейчас нам все события известны. Но ничего не было известно королеве, когда она ступила на берег в ловушку брата.

Рейнира расхохоталась при виде полуживых останков Солнечного Огня.

– Кто сотворил сие? – сказала она. – Кого нам должно благодарить?

– Сестра! – позвал король с балкона наверху. Лишенного возможности ходить и даже стоять короля перевозили в кресле. Бедро, раздробленное в Грачином Приюте, содеяло Эйгона согбенным и трясущимся, его некогда симпатичные черты расплылись от макового молока, а рубцы от ожогов покрывали половину тела. Однако Рейнира тотчас узнала его:

– Дорогой братец! А я надеялась, что ты сгинул!

– Только после тебя, – вымолвил Эйгон. – Ты ведь старше.

– Приятно слышать, что ты о том еще помнишь, – парировала Рейнира. – Похоже, мы твои пленники... но не думай, что тебе долго нас удерживать. Верные лорды найдут меня.

– Возможно, если будут искать в седьмом пекле, – ответил король, пока его воины вырывали Рейниру из объятий ее сына. Одни повествуют, что королеву схватил сир Альфред Брум, другие же называют двух Томов: Путаную Бороду – отца, и Путаного Языка – сына. Свидетелем тому также был сир Марстон Уотерс, облаченный в белый плащ – за доблесть король Эйгон произвел его в королевские гвардейцы.

Ни Уотерс, ни кто-либо еще из находящихся там рыцарей не произнес ни слова протеста, когда король Эйгон II отдал свою единокровную сестру дракону. Солнечный Огонь, как говорят, поначалу не проявлял никакого интереса к приношению, пока Брум не уколол грудь королевы кинжалом. Запах крови возбудил дракона, который принюхался к ее милости, и вдруг окутал королеву своим огнем. Сие случилось столь быстро, что у отбегавшего сира Альфреда воспламенился плащ. Подняв лицо к небесам, Рейнира Таргариен успела призвать последнее проклятие на голову единокровного брата, перед тем как челюсти Солнечного Огня сомкнулись, отрывая руку вместе с плечом.

Золотой дракон за шесть глотков пожрал королеву, оставив лишь ее левую ногу ниже колена «для Неведомого». На смерть своей матушки взирал занемевший в ужасе маленький принц. Рейнира Таргариен, Отрада Королевства и Королева-на-полгода, покинула эту юдоль слез в двадцать второй день десятой луны 130 года после Восшествия Эйгона. Ей исполнилось тридцать три года.

Сир Альфред Брум настаивал также на убиении десятилетнего принца Эйгона, однако король запретил. Он заявил, что мальчик может пригодиться как заложник. Единокровная сестра мертва, но у нее остались воюющие сторонники, с которыми придется разбираться перед тем, как его милость возможет вновь воссесть на Железный трон. Принцу Эйгону наложили цепи на шею, запястья и лодыжки и отправили в темницы под Драконьим Камнем. Фрейлинам же покойной королевы, в силу их благородного происхождения, предоставили покои в башне Морского Дракона, где им надлежало дожидаться выкупа.

– Довольно нам прятаться, – объявил король Эйгон II. – Отправьте воронов, пусть Семь королевств узнают, что узурпаторша мертва, и законный государь направляется домой, дабы занять престол своего отца.

Однако и для законных государей бывают вещи, которые проще провозгласить, нежели совершить.

Во дни, последовавшие за смертью Рейниры, король еще лелеял надежду, что Солнечный Огонь восстановит силы и возможет летать. Однако дракон слабел, и вскоре раны на его шее начали источать смрад. Даже испускаемый дым отдавал гнилью, а перед концом дракон перестал есть. На девятый день двенадцатой луны 130 года после В.Э. великолепный золотой дракон, слава короля Эйгона, испустил дух во дворе замка на Драконьем Камне, на месте своего падения. Государь плакал.

Когда печаль утихла, Эйгон II собрал сторонников и изложил замысел по возвращению в Королевскую Гавань, дабы вновь заявить права на Железный трон и воссоединиться с матерью, вдовствующей королевой. Алисента в конце концов одержала верх над своей соперницей, хотя лишь в том, что пережила ее. «Рейнира никогда не была королевой», – так провозгласил король, настояв впоследствии, чтобы во всех хрониках и дворцовых записях, его единокровная сестра именовалась только «принцессой». Титул же королевы был оставлен только для его матери Алисенты и покойной жены и сестры Хелейны – «истинных королев», как говорилось в сопутствующем указе.

Но торжество Эйгона оказалось столь же недолговечным, сколь и горьким. Рейниру казнили, но дело ее не сгинуло вместе с ней, и новые рати черных шли в поход, даже когда король вернулся в Красный замок. Эйгон II еще посидит на Железном троне, но никогда не исцелится от ран, не будет знать ни радости, ни мира. Его владычество продержится всего полгода.

Впрочем, повесть о том, как пал Второй Эйгон, и как ему наследовал Третий – уже другая история, которую мы отложим на следующий раз. Война за трон продолжится, но соперничество, что началось в тот день, когда на придворном балу принцесса оделась в черное, а королева – в зеленое, подошло к своей кровавой развязке. Ей и завершается сия глава нашей истории.