Принцесса Иза

IV

Начались мои странствования по Старому и Новому Свету; через год с целой массой фотографических снимков я был в Египте, но — увы! — среди них желаемого не было. С грустью разошлись мы опять с Изой, решив, что я вернусь через полгода, так как разлука в течение целого года была слишком тяжела для нас обоих. В этот раз я побывал в Америке, где нашел достаточное количество мумий. На этот раз поездка увенчалась полным успехом: в одном из снимков Иза признала свою мумию, и я отправился вновь в Америку уже с определенной целью добыть драгоценные останки Изы.

Приехав на место, я свел знакомство со сторожами музея, где хранилась мумия, и постепенно стал подготовлять почву. Золото явилось, конечно, главным фактором, и через три месяца мы вполне сговорились. Условия были довольно тяжелые: я должен был обеспечить пятерых сторожей капиталом, который приносил бы доход, равный получаемому ими содержанию, если же бы они были приговорены к заключению, то капитал этот удваивался. Половина капитала выдавалась вперед, вторая по вручении мне мумии, удвоенный же капитал — в первый день после обвинительного приговора суда. Одним словом, эта операция обошлась мне в сорок тысяч франков.

Уплатив половину денег, я ждал результатов, уверенный, что сторожа исполнят свои обязательства. Прошло что-то около двух недель, я начал уже волноваться, как вдруг вечером, просматривая местную вечернюю газету, мне бросается в глаза крупный заголовок:

«Дерзкая кража. Сегодня утром в музее древностей обнаружена кража одной из египетских мумий: похищена женская мумия, одна из древнейших и великолепно сохранившаяся. Похищение произведено через разобранную стеклянную крышу музея. Кража обнаружена утром, при обходе музее хранителем. Ключи от всех помещений хранятся у хранителя, сторожа же охраняют входы. Сторожа в течение ночи ничего подозрительного не заметили; все они служат при музее много лет. При обыске найдена пуговица морского образца; не послужит ли она путеводной нитью в розыске дерзких грабителей?»

Итак, свершилось; меня било, как в лихорадке. В этот и следующий день я не выходил из комнаты, сказавшись больным: я боялся как-нибудь себя выдать.

Утренняя газета принесла довольно мало: были произведены обыски у нескольких лиц, обыскали также квартиры всех служителей, причем газета добавляла, что последнее было сделано дли успокоения совести, что никаких подозрений на них не падает и, что, в воздаяние за обыск, им были даже выданы награды.

Все, по-видимому, обстояло благополучно, но каким образом удастся мне получить эту мумию — это вопрос, который меня страшно волновал, однако приходилось терпеливо ожидать дальнейших событий.

Власти очень усердствовали, перерыли чуть ли не весь город, обыскали все суда на рейде, но ничего не нашли и затем понемногу начали успокаиваться; прошел месяц, о мумии перестали говорить, открыли и музей, закрытый после катастрофы, и я сейчас же отправился туда. Сторожа не обращали на меня никакого внимания, точно видели меня в первый раз. Я недоумевал.

Когда я выходил из музея, меня догнал один из сторожей и со словами: «Сударь, вы выронили», протянул мне письмо. Я, конечно, понял, в чем дело, поблагодарил его и поспешил домой, где прочел следующее: «Известная вам особа проживает в Карлсдорфе у Генриха Шмидта, на городской площади № 72. Назовитесь Иоганном Миллером и скажите, что покупаете сигары».

Карлсдорф был в нескольких верстах, и я отправился туда пешком. Скоро я нашел самого Генриха Шмидта, у которого в погребе хранилась в большом ящике мумия Изы. Теперь являлся вопрос, как вывезти ее из Америки? Мы долго обсуждали это с Шмидтом, которому тоже пришлось заплатить за участие в похищении, и наконец решили упаковать ее вместе с частями большой паровой машины, спрятав ее в топку: Шмидт брался это устроить. Прошло еще дней десять. Был серый, пасмурный день, у пристани грузился большой океанский пароход, отходивший в порты Средиземного моря. Я приехал на него очень рано и с палубы наблюдал за нагрузкой. Гремела цепь подъемного крана, спуская в гигантскую утробу парохода тысячи пудов груза; вот в воздухе мелькнула моя паровая машина с заключенной в ней мумией и с грохотом опустилась в трюм.

Второе дело было сделано, осталось только уйти из американских вод и благополучно миновать Александрийскую таможню. Я продолжал стоять на палубе и смотрел, не появится ли полиция, но нет — вот уже третий гудок, трап убран, и пароход медленно отходит от пристани. Я мысленно благодарю Изиду и Гатор за успешное окончание трех четвертей моего предприятия, в Александрии же я надеялся на помощь Изы.

Медленно потянулись однообразные дни. Наконец появился хорошо мне знакомый Александрийский маяк; я приближался к стране, которая должна была стать отныне моим отечеством, где меня ожидало блаженство, ожидала моя Иза.

Связав ручной багаж, я сошел на набережную. Только что я сделал несколько шагов, как ко мне подошел молодой человек и молча подал письмо. Я взглянул на конверт, на нем было несколько древнеегипетских знаков, и прочел имя принца Рамы. Я с удивлением поднял голову, но молодого человека уже не было, он точно в землю провалился. Я распечатал письмо и с удивлением прочел: «Ожидаю тебя в Каире, — следовал подробный адрес и описание дома, — постучи три раза в дверь и отворившему покажи свой талисман. Иза».

По данному адресу я легко нашел жилище Изы и не успел войти в дом, как попал в объятия моей возлюбленной жены. Когда мы немного успокоились, я спросил, что значит ее переселение в Каир, на что она ответила, что ей разрешено прожить со мною целый год, что она купила этот дом для меня, устроила его в древнеегипетском вкусе, и что здесь же будут происходить и наши последующие свидания, кроме тех, конечно, случаев, когда я сам буду являться среди древних обитателей подземного Египта. Иза горячо благодарила меня за привоз ее мумии; теперь о ее судьбе она не беспокоилась: раз мумия в Египте, то друзья Изы сумеют получить ее.

Действительно, мумию извлекли из недр машины раньше, чем был произведен таможенный досмотр, и мы оба присутствовали на торжественных похоронах мумии на большой глубине под сфинксом.

Тихо и безмятежно прошел этот счастливейший в моей жизни год. Иза постепенно вводила меня в этот мир чудес, в котором сама жила четыре тысячи лет, и в котором предстояло жить и мне после окончания моей земной жизни. Она научила меня полюбить этот древний Египет, полюбить его богов.

Этот год, который мы прожили вместе, мы были окружены слугами Изы, которые являются с нею каждый раз, своих же я на эти дни отпускаю. Хотя Иза и может быть видима простыми смертными, но после общения с ними она должна совершать особый обряд очищения, почему и избегает показываться кому-либо. В течение этого года, конечно, ей пришлось войти в сношение с людьми и завести знакомства, чтобы не вызвать толков, так как я все же еще принадлежу этому миру, но тот раз она как бы совершенно воплотилась и приняла человеческую оболочку, и очищение было произведено после окончания всего года. Тогда же она позволила написать свой портрет. Если желаешь, то я попрошу Изу показаться и тебе.

— Конечно, желаю; во-первых, мне бы хотелось познакомиться с женщиной, которая сделала тебя счастливейшим из смертных, а во-вторых, согласись, что все, что ты рассказал, до того необычно с нашей человеческой точки зрения, что вполне естественно желать и доказательств.

— Хорошо, я постараюсь упросить Изу, но поклянись, что все, что ты слышал от меня, и все, что увидишь, ты сохранишь в тайне до моей смерти.

— В этом ты можешь быть вполне уверен, и я охотно даю тебе требуемую клятву.

Приближались дни, когда должна была явиться на два дня Иза. Иволгин попросил меня переехать в гостиницу, что я с удовольствием и исполнил, надеясь, что и мне удастся проникнуть в дом Иволгина в течение этих двух дней его свидания с женой. В ожидании разрешения Изы, Иволгин посоветовал мне приготовиться к свиданию: взять ароматическую ванну и ничего, кроме молока и меда, в этот день не есть, — что я, конечно, и исполнил. Но все приготовления на этот раз были напрасны: Иза не хотела меня видеть, а назначила свидание через десять дней, желая произвести воплощение в моем присутствии, причем она сказала Иволгину, что пробудет с нами два часа.

Я переселился к Иволгину. Наступил наконец назначенный день, накануне вечером и в этот день утром мы приняли ароматические ванны и соблюдали нужную диету.

Около восьми часов вечера мы перешли в кабинет Изы. Иволгин, бывший теперь в образе принца Рамы, так как на нем был костюм древнего египтянина, распростерся перед статуей богини, шепча молитвы, затем зажег несколько светильников и совершил возлияние ароматическим маслом, от чего весь жертвенник и вся фигура богини были вскоре окутаны легким облаком. Я не спускал с жертвенника глаз, не желая упустить момент появления Изы. Продолжалось это всего несколько минут. Мне показалось, что среди облаков дыма появилась фигура; в это время поднялся Иволгин и протянул руки, и я увидел, что на них легли две другие маленькие ручки, и через мгновение Иволгин и Иза подошли ко мне; я еле успел вскочить и поклониться Изе. Все произошло так быстро, что я не мог ничего сообразить; поразила меня и красота Изы, так гармонировавшая с ее великолепным древнеегипетским одеянием. Она подошла ко мне и с улыбкой протянула руку, сказав: «Я рада видеть у себя друга моего мужа и счастлива, что могу удовлетворить ваше желание меня видеть» (Иволгин служил переводчиком).

Эти два часа промелькнули очень быстро среди общего разговора. Иза расспрашивала меня о России, о впечатлении, произведенном на меня Египтом, но ни одним словом не обмолвилась о том таинственном мире, в котором жила сама, только перед своим уходом спросила, долго ли я проживу у них и не желаю ли я присутствовать на богослужении у сфинкса. Я, конечно, ответил, что был бы чрезвычайно счастлив видеть это; тогда она дала мне маленький амулет, сказав, что он явится пропуском и даст мне возможность все видеть, так как для обыкновенных смертных остается все невидимым, хотя бы они и стояли в самой толпе действующих лиц. После этого она протянула мне руку и, крепко пожав ее, пожелала не соскучиться в Каире, затем, взявшись за руки с Иволгиным, они простерлись перед жертвенником, после чего она, положив руки на плечи мужа, поцеловала его и исчезла, оставив после себя легкий аромат незнакомого для меня запаха.

Все было так просто и вместе с тем так таинственно, что я долго не мог прийти в себя, с удивлением глядя на полученный амулет, этот вещественный знак невещественного знакомства с представительницей другого мира. Правда, после церемонии у сфинкса мне пришлось возвратить амулет, но он пролежал у меня в кошельке больше месяца, и я сделал с него фотографический снимок, который цел у меня до сих пор. После этого прошло уже много лет, однако я отчетливо представляю себе все подробности свидания с Изой и не колеблясь могу сказать, что она действительно была среди нас, и что это не был неосязаемый призрак.

Через месяц мы с Иволгиным отправились к сфинксу, я устроился между его гигантскими лапами и под защитой амулета наблюдал красивую картину церемонии, совершенно такую же, как описывал ее мне Иволгин. Сам же Иволгин присоединился к ее участникам, и я видел его вместе с Изой среди толпы знатных египтян, стоявших вблизи главного жреца.

Я больше не видел Изу, хотя она постоянно передавала мне через Иволгина привет. Вскоре после богослужения у сфинкса я уехал. Провожая меня, Иволгин, по поручению Изы, передал фотографический снимок с ее портрета и маленького золотого жучка, за которым числилось несколько тысяч лет. Оба эти предмета свято хранятся у меня, как воспоминание о чудесах страны пирамид.

Иволгин прожил несколько лет, и я поддерживал с ним деятельную переписку; он по-прежнему был счастлив и с верой в будущую жизнь ожидал кончины. Так продолжалось около пяти лет, затем письма от него прекратились, и я, беспокоясь о нем, поехал опять в Каир. Там я узнал, что мой друг скончался и погребен на каирском христианском кладбище, куда я и отправился. Могилу отыскать было нетрудно, так как памятник на ней привлекал общее внимание: это была усеченная пирамида из черного мрамора, с одной стороны которой, в глубокой нише, стояла статуя богини Изиды из белого мрамора.

Вся обстановка дома, представлявшая археологическую ценность, была завещана музею с тем, чтобы там было устроено особое отделение, носившее имя принца Рамы и принцессы Изы.