Sebastyan Lora_Princessa pepla1_2

ТЕЛО

Небо уже начинает светлеть, а свет луны — мерк-нуть, когда маскентанц наконец подходит к кон-цу; остаток вечера я провела, прячась по углам в на-дежде, что больше не попадусь на глаза кайзеру. Не знаю, то ли на меня подействовала атмосфера празд-ника, то ли нависшая надо мной угроза кайзера, но сна у меня нет ни в одном глазу, хотя руки-ноги на-лились тяжестью и совсем нет сил. Когда последние гости направляются к главному входу, я машинально иду за ними, готовясь провести оставшиеся до утра несколько часов, ворочаясь в кровати без сна, однако, подойдя к двери, я вижу Крессентию, в руках у нее две дымящиеся чашки с приправленным специями кофе.

При виде подруги на меня накатывает облегчение, но оно быстро тает, стоит мне вспомнить о спря-танном в моей комнате яде и о том, кого им нужно отравить. В голове проносится последний разговор с Блейзом, но я стараюсь об этом не думать.

— Ночь только начинается, — говорит Кресс, ши-роко улыбается и протягивает мне чашку.

Я благодарю ее и делаю глоточек. В Астрее было принято добавлять в кофе мед, корицу и молоко —

слишком сладкое сочетание для большинства кейло-ваксианцев, но Крессентия неизменно приказыва-ет подавать именно такой кофе. Уже не в первый раз я задумываюсь, поступает ли она так из-за пристра-стия к сладкому или потому, что понимает, как для меня важно это маленькое проявление внимания.

Вкус кофе напоминает мне дыхание мамы, когда она целовала меня по утрам, от этого воспоминания хочется плакать, и сердце болезненно сжимается.

Крессентия берет меня под руку и ведет не к глав-ному входу, где толпятся желающие покинуть зал придворные, а к маленькой двери в углу. Доброта подруги действует на меня словно удар ножом в сер-дце, меня гложет чувство вины, которое никак не за-глушить.

— Лучше бы мне лечь спать, Кресс, — говорю я. — Сейчас засну на ходу.

— Именно поэтому я и принесла кофе, — весе-ло щебечет Крессентия, сжимая мою руку. — За всю ночь нам так и не удалось поболтать, Тора.

— Знаю. Ты проявила себя отменной хозяйкой, и мне не хотелось лишать гостей твоего внимания. Но мы поговорим завтра, обещаю.

Крессентия искоса глядит на меня, но не отпуска-ет мою руку.

— Ты на меня сердишься? — помолчав, спрашива-ет она. Голос у нее такой жалобный, что у меня ека-ет сердце.

— Нет, — отвечаю я со смехом. — Разумеется, нет.

— В последнее время ты меня избегала, — наста-ивает подруга. — Целую неделю. И сегодня вечером тоже.

— Говорю же, я плохо себя чувствовала. — Прозву-чало это неубедительно.

— Удели мне всего час, Тора, прошу тебя.

Голос у нее такой грустный, что у меня сжимается сердце, и мне очень хочется согласиться. А почему бы мне, собственно, и не согласиться? Что ждет меня в моей комнате? Очередной спор с Блейзом и Арте-мизией? Цапля, пытающийся выступать в роли при-мирителя? Блейз непременно захочет поговорить о кайзере, о том, что он видел, а я не могу это обсу-ждать. Меня бросает в дрожь от омерзения при одной мысли о том, как тот гладил меня по бедру.

Если Блейз меня об этом спросит, я просто рассы-плюсь на части и потеряю ту малую толику уважения, которую они еще питают ко мне.

Общаться с Крессентией легче, потому что рядом с ней я должна быть Торой, а Тора не слишком-то задумывается о происходящем с ней. Прямо сейчас быть Торой для меня благословение.

— Хорошо. Пободрствую еще немного. — Сказав это, я какое-то мгновение колеблюсь, а потом при-знаюсь: — Я скучала по тебе, Кресс.

Подруга ослепительно улыбается, она прямо-та-ки светится в полумраке коридора, по которому мы идем.

— Я тоже по тебе скучала, — говорит она, а потом толкает плечом дверь.

Едва в лицо мне ударяет морозный утренний воз-дух, я понимаю, куда подруга меня привела. Серый сад. Под неусыпной заботой моей матери он был во сто крат прекраснее, и всё же даже сейчас в нем есть какое-то зловещее очарование. Он словно призрак былого места, полный своих собственных призра-ков. Пальцы-скелеты голых деревьев тянутся к небу, отбрасывая дымчатые тени на каменную почву в ту-склом свете занимающегося утра.

Кресс с отвращением морщит носик, оглядывая сад. Подобное место не по ней, она предпочитает яр-

кие цвета и музыку, суету и жизнь, и всё же, когда ее взгляд встречается с моим, она улыбается. Она дела-ет это ради меня, потому что знает, как много значит для меня этот сад, потому что понимает, как тяжела утрата матери и как важны скудные обрывки воспо-минаний о любимом человеке.

Меня с новой силой охватывает чувство вины.

— Всё из-за того обеда, да? — спрашивает подру-га. — Я заставила тебя надеть то ужасное платье, а по-том вела себя с тобой как ревнивая дура, когда ты раз-говаривала с принцем. Мне не следовало так себя ве-сти, это было... недостойно. Прости.

Слышать извинение из уст подруги так непривыч-но, что я на миг теряю дар речи от удивления. Я еще никогда не слышала, чтобы Крессентия перед кем-то извинялась, во всяком случае, искренне. Да, она мо-гла попросить прощения, чтобы что-то получить, но сейчас в ее голосе звучит неподдельное сожаление. Я улыбаюсь и качаю головой.

— Ты не можешь сделать ничего недостойного, Кресс. Честное слово, я на тебя не сержусь. — Судя по ее лицу, мне не удалось ее убедить, поэтому я беру Кресс за руку, пожимаю и, глядя ей прямо в глаза, вру, надеясь, что моя ложь сойдет за правду: — Принц ме-ня не интересует, даю тебе слово.

Крессентия закусывает губу и вперяет взгляд в свою чашку кофе.

— Может, и так, но ты ему нравишься.

Я смеюсь, словно подобное предположение совер-шенно смехотворно.

— Как друг, — заверяю я Крессентию, удивляясь, как легко с языка срываются лживые слова. Я по-чти верю в собственную ложь, хотя память о наших с Сёреном поцелуях еще свежа. — Естественно, что

молодой человек, желающий жениться на девушке, стремится заручиться поддержкой ее подруги. Все на-ши с ним разговоры были в основном о тебе.

Подруга слегка улыбается, расслабленно опускает плечи.

— Я действительно хочу быть принцессой, — при-знается она.

— И из тебя получится отличная принцесса, — за-являю я совершенно искренне. На память приходят слова кайзерины Анке: принцессе достаточно быть красивой.

Несколько секунд Кресс молчит, потом подходит к стоящей под самым большим деревом каменной скамье, садится и жестом предлагает мне к ней при-соединиться. Когда я присаживаюсь рядом, подруга набирает в грудь побольше воздуха.

— Тора, когда я стану кайзериной, тебе больше ни-когда не придется носить эту ужасную корону, — ти-хо говорит она, глядя на озаренный первыми лучами восходящего солнца серый сад.

Это обещание застает меня врасплох. После того случая с «боевой раскраской» Крессентия больше ни разу не упоминала пепельную корону и не смотрела на нее. Мне казалось, она просто привыкла к этому «украшению», перестала обращать на него внимание. И снова я недооценила подругу.

— Кресс... — начинаю было я, но она не дает мне закончить, резко поворачивается ко мне, хватает ме-ня за руки и улыбается.

— Когда я стану кайзериной, я всё изменю, То-ра, — заявляет она твердо. — С тобой обращаются несправедливо. Уверена, принц тоже так считает. Ты знаешь, такое положение вещей разбивает мне сер-дце. — Она так грустно мне улыбается, что на миг

я забываю, что это она жалеет меня, а не наоборот. — Я выйду замуж за принца, и тогда я о тебе позабо-чусь. Найду для тебя красивого мужа, и мы вместе будем растить наших детей, как мы всегда мечтали. Они будут лучшими друзьями, я знаю. Совсем как мы. Сердечные сестры.

У меня в горле встает ком. Я знаю, что, если дове-рю свою жизнь Крессентии, она превратит ее в нечто милое, простое и легкое, но еще я знаю, что это про-сто детская мечта балованного ребенка, у ног кото-рого лежит весь мир. До Вторжения мать постоянно вдалбливала мне, как трудна стезя правителя, внуша-ла, что жизнь королевы ей не принадлежит, что для нее на первом месте должен быть ее народ. А мой на-род голодает, страдает и ждет освобождения.

— Сердечные сестры, — повторяю я, чувствуя вес этой клятвы. Подобные вещи нельзя обещать легко-мысленно, быть чьей-то сердечной сестрой — зна-чит не только любить другого человека, но и дове-рять ему. Я думала, что не верю никому, что я боль-ше не способна на доверие, но я верю Кресс, всегда верила, и за десять лет нашей дружбы она ни разу не заставила меня об этом пожалеть. Ведь она моя сер-дечная сестра.

Знаю, мои Тени наблюдают: я различаю их силуэ-ты в окнах второго этажа дворца. Они нас видят, но услышать наш разговор не смогут.

— Кресс... — говорю я.

Вероятно, подруга слышит неуверенность в моем голосе — она оборачивается ко мне, вскидывает бро-ви и недоуменно улыбается. Мое сердце отчаянно бь-ется в груди. Слова прорываются наружу неудержи-мым потоком, хотя в глубине души я знаю, что про-износить их не следует... но ведь Кресс еще никогда не была со мной настолько откровенна. Мы сердеч-

ные сестры, она сама это сказала. Она любит меня и должна понять.

— Мы могли бы всё изменить. Не только мое по-ложение, но и жизнь всех остальных.

Крессентия хмурится и глядит на меня озадаченно.

— Кого «остальных»? — спрашивает она и неу-веренно улыбается, словно я рассказываю ей шутку, смысл которой она еще не поняла.

Я хочу отыграть назад, забрать свои слова обрат-но и сделать вид, что никогда их не произносила, но уже слишком поздно. Да, Кресс — дочь Тейна и по-сему является идеальной мишенью, но это же обсто-ятельство может сделать ее нашим бесценным союз-ником. Можно ли ее вовлекать? Смогла же я пере-убедить своих Теней относительно Вектурианских островов, значит, смогу уговорить их прибегнуть к помощи Кресс. Я могу ее спасти.

— Астрейцев, — медленно произношу я, наблюдая за ее реакцией. — Рабов.

Улыбка медленно сползает с лица Крессентии.

— Это мы менять не будем, — говорит она низ-ким тоном.

Это предупреждение, но я не обращаю на него вни-мания и беру подругу за руку. Она не противится, но не пожимает мою ладонь в ответ.

— Но мы могли бы это сделать, — восклицаю я, чувствуя, как в груди растет отчаяние. — Кайзер — жестокий человек, ты это знаешь.

— Он кайзер, и может позволить себе любую же-стокость, — отвечает Крессентия. Глаза ее обшари-вают сад, точно проверяя, не подслушивает ли кто-то наш разговор. Потом она снова смотрит мне в глаза, причем таким взглядом, будто я для нее незнакомка, которую следует опасаться. За все годы нашей друж-бы она никогда не глядела на меня вот так.

Краем сознания я понимаю, что слишком сильно сжимаю ее ладонь, но она и бровью не ведет и не пы-тается отстраниться.

— Если бы ты стала принцессой... Если бы выш-ла замуж за Сёрена... Ты могла бы всё изменить. Лю-ди полюбили бы тебя, они сплотились бы вокруг те-бя, и с их поддержкой ты легко смогла бы отобрать у кайзера власть.

— Это измена, — шипит Крессентия. — Замолчи, Тора.

Я открываю было рот, чтобы спорить, чтобы ска-зать: меня зовут вовсе не Тора, однако прежде, чем я успеваю произнести хоть слово, мое внимание при-влекает какое-то движение в одном из верхних окон дворца с западной стороны. Я вижу бледную фигуру в сером платье, вижу светлые волосы, развевающие-ся, словно хвост летящей кометы. Я слышу отчаян-ный крик, от которого всё внутри переворачивается, а потом тошнотворный удар о землю футах в ста от того места, где мы находимся.

Мы обе роняем чашки, и они разбиваются о кам-ни, после чего срываемся с места и бежим к месту па-дения, хотя уже понятно, что ничем помочь мы не сможем. Невозможно выжить после такого падения.

Прежде всего я вижу кровь, стремительно расте-кающуюся вокруг тела огромной лужей. Это един-ственное яркое пятно на фоне серого платья, серых камней и желтоватой, как старый пергамент, кожи. Руки и ноги упавшей женщины изогнуты под нее-стественными углами, как у марионетки с перерезан-ными ниточками.

В глубине души я знаю, кто лежит перед нами на камнях, и всё же стоит мне посмотреть на ее лицо, меня словно парализует. Я как завороженная рассма-триваю знакомые черты и почти не слышу перепу-

ганных криков Крессентии, почти не чувствую, как подруга вцепилась мне в руку, совершенно позабыв о нашем разговоре — как будто я могу защитить ее от изломанного тела кайзерины Анке.

Я вырываюсь из цепкой хватки Кресс и подхожу ближе к телу, стараясь не наступить в лужу крови, потом присаживаюсь на корточки и прижимаю ру-ку к щеке кайзерины. Даже при жизни ее кожа бы-ла холодна, но теперь стала еще холоднее. Мертвые глаза глядят прямо перед собой невидящим взглядом, и я опускаю веки женщины, хоть и знаю, что этот взгляд отныне будет преследовать меня в кошмарах.

Больше всего меня пугает рот умершей: ее губы до сих пор испачканы пеплом, вдобавок они растянуты в широкой, счастливой улыбке. Улыбка у нее такая же, как у Сёрена.

— Тора! — Крессентия трясет меня за плечо. — Погляди наверх.

В окне, из которого выпала кайзерина, темнеет массивная фигура — человек смотрит на нас. Еще слишком темно, и я не могу разглядеть его лицо, но в неверном свете занимающегося утра золотая коро-на у него на голове отчетливо поблескивает.