Принцесса пепла и золы

6

Моей фее входить нельзя, и я на мгновение ловлю себя на мысли, что мне это не нравится. Я чувствую себя так, словно перенеслась в прошлое: десять лет прошло с тех пор, как мой отец высадил меня у тех же ворот, чтобы я смогла присутствовать на восьмом дне рождения наследного принца. Мне было семь, и вместе со мной были приглашены еще двадцать детей.

Одно обстоятельство придает сегодня решающее отличие от тогдашнего события: в семь лет я была уверена в себе больше, чем сейчас. Не то чтобы у меня беда с самооценкой, но я отлично понимала, что королевские служащие станут смотреть на меня свысока. Раньше такого не наблюдалось. Я принадлежала этому месту, была дочерью торговца, который поставлял специи для королевской кухни, табак для Его Величества, экзотические драгоценные камни для придворного ювелира, красное дерево для поставщиков замковой мебели, и даже – однажды – ручную обезьянку для королевы. Считалось, что я умею пользоваться ножом и вилкой и правильно делать реверансы.

Сегодня я здесь, потому что принадлежу к числу беднейших из беднейших, которые, предположительно, никогда не учились ничему подобному. И вот, пока лакей, одетый в белоснежную рубашку и темно-синий пиджак с позолоченным воротником, на котором нет ни единой пылинки, ведет меня и двух запуганных фермерских горничных по бесконечным коридорам дворца: я чувствую себя такой убогой, что начинаю жалеть об этой поездке. Зачем я только все это делаю?

Когда оставляю на кухне несколько крошек хлеба для мышей и вижу, как они принимаются с благодарностью уплетать угощение, или наблюдаю, как голуби, хвастливо воркуя, рассказывают о том, что пережили во время своего последнего путешествия в Кинипетскую Империю, я нахожусь в привычном окружении. Я ни на секунду не сомневаюсь в себе. Но здесь и сейчас чувствую себя ходячим пятном грязи в чистом месте, которому я вовсе не принадлежу и куда совсем не вписываюсь.

Мое сожаление вмиг улетучивается, когда лакей приводит нас в большой зал, в котором, вероятно, находятся до восьми десятков девушек, ожидающих посвящения в обычаи придворной жизни. Все они настолько взволнованы и полны надежд, что мои опасения насчет них просто исчезают. Некоторые девушки накрасились и приоделись по случаю, однако большинство приглашенных довольствуются вымытыми лицами и воскресными платьями, многократно залатанными, в точности, как и мое.

Значит, я все же среди своих и смогу затеряться в этой толпе. Большинство девушек мне симпатичны, и это чувство резко контрастирует с ощущениями, которые вызывает огромная фигура на картине, занимающей всю стену огромного зала. Кто этот молодой человек с выразительным носом на лоснящемся горячем черном скакуне, я знаю, – даже не читая подписи под портретом, – но, раз уж я здесь, так и быть, произнесу полное имя нашего кронпринца:

«Эргон Алабаст Ибус Хаттила Випольд Верный, принц Нетленной Твердыни, Хранитель Мира и Справедливости по ту и эту сторону Большой воды, засвидетельствованный и благословленный Великими и Мудрыми, помазанниками и посланниками рыцарей Круглого стола Кинипетской Империи, согласно договору и честному слову, данному в заверение оного, до и после смерти, и стало быть, навсегда и навеки Хранитель нашего Королевства» – или пока императору Кинипетской Империи не придет в голову выслать войско, чтобы прибрать этот клочок земли на крайнем западе континента к своим рукам.

Того, что касается императора, в надписи под картиной, конечно же, нет, однако всем известно, что наша монархия вот уже несколько десятилетий висит на волоске и куда менее нетленна, чем это хочет представить напыщенный титул наследного принца.

Несмотря на крупный нос королевского сына, картина кронпринцу льстит. Его рыжеватые волосы мягкими локонами спускаются на плечи, взгляд смел и бесстрашен, осанка гордая и прямая. Ну да, холст все стерпит.

В последний раз мне случилось видеть принца на расстоянии нескольких метров, потому что он медленно ехал верхом по главной улице в компании своих друзей-охотников. Собравшаяся толпа зевак заблокировала все улицы, по которым спешила я, стараясь успеть выполнить все мачехины поручения до обеда. Так вот, тогда кронпринцу еще приходилось бороться с высыпаниями на коже, и держался он и вполовину не так прямо, как эта его приукрашенная версия, выписанная маслом на холсте, а голос его был, на мой вкус, чересчур высоким и пронзительным.

Что ж, прошло три года. В течение этого времени принц посещал превосходную военную академию в Кинипетской Империи и там, якобы, многому научился. Кроме того, он должен перерасти свой ломкий голос и повзрослеть – духовно и физически. Надеюсь. В конце концов, однажды этому рыжему малышу придется возглавить и править нашим королевством. Не хочу повторяться, но после фиаско с тортом на его дне рождения я смотрю на это довольно пессимистично.

Тогда как две другие стороны зала состоят из одних лишь гигантских окон с остроконечными арками, всю четвертую стену занимает расписная карта мира. Вряд ли это решение можно назвать мудрым, если предполагалось, что картина произведет впечатление на гостей, которые ступают в этот зал. Потому что карта изображает в основном Кинипетскую Империю, которая охватывает почти всю территорию нашего мира: три континента и группу островов, тогда как все другие государства – с прошлого года их всего восемнадцать – выделяются из гнетущей массы Империи, подобно маленьким цветным всплескам. Приличную часть карты мира занимает только страна Фортинбрак, которая охватывает четвертый континент на Северном полюсе и большую часть года скрыта под снегом и льдом.

Наше маленькое скромное королевство Амберлинг образует на этой карте крошечную зеленую точку на западном побережье, рядом с Центральной областью Кинипетской Империи. Держу пари, они смухлевали с пропорциями. Очертания нашей империи примерно размером с кулак, но при правильном соотношении к карте целого мира она, вероятно, была бы величиной всего лишь с большой палец. Но ничто не меняет того факта, что это зеленое пятно – моя родина, и я люблю ее, страну, которая для меня достаточно велика.

– Клэри! – раздаются почти в унисон два звонких голоса. Я оборачиваюсь и вижу лица Хелены и Помпи.

Хелена – сирота, которая, сколько я себя помню, работает на рынке. А Помпи – дочь известного в городе трактирщика. Его кабак называется «Хвост Аллигатора», и об этом месте ходят плохие, очень плохие слухи. Но Помпи все равно разрешено ходить в школу, несмотря на то, что в этом учебном году она осталась на второй год.

Помпи сделала это специально, потому что после следующего успешно завершенного учебного года ей придется бросить школу, а она не хочет. Отец девушки настаивает, чтобы она научилась обращаться с цифрами и вела его книги или мастерски укладывала волосы. Все это Помпи рассказала мне в один ненастный день, когда половина города была залита водой, а мы застряли на крыше небольшого рыночного зала.

Свадьба с принцем, спору нет, стала бы долгожданным выходом из этой дилеммы, и когда я рассматриваю Помпи – ее цветущее лицо, пухлые губы, темно-каштановые кудри и женственные изгибы, – думаю, что принц определенно должен быть повержен. Меня бы вполне устроило, если бы правление возглавляла такая разумная душа, как Помпи (пусть даже в качестве жены правителя), но, боюсь, королевская семья, при всей своей терпимости, не захочет пригласить во дворец отца невесты, которого во всей стране называют не иначе как «Пивной отросток».

Встретив Хелену и Помпи, я чувствую себя свободнее. Мы вместе принимаемся сплетничать, пересказывая последние новости о таинственном лесном чудище и его жертвах (одному из крестьян становится лучше, но, говорят, время от времени его якобы посещают странные пятиминутные видения, когда он считает себя порабощенным погонщиком верблюдов из Горгинстера, что, по мнению доктора, является последствием лихорадки), и обсуждаем художественную ценность полотна, на котором изображен кронпринц (а именно: насколько художник поспособствовал тому, чтобы принц выглядел достаточно презентабельно).

– Он хорошо поработал над собой! – утверждает Хелена. – Все так говорят. А еще он, должно быть, очень дружелюбный. И совсем не высокомерный!

– Хотелось бы знать, подрос он или нет, – говорит Помпи. – Когда мне было тринадцать, я была на голову выше его.

– Конечно, он вырос! – отзывается Хелена. – С парнями так и бывает: им просто требуется чуть больше времени, а потом они просто выстреливают в высоту!

– Помпи тоже стала выше, – говорю я. – Ты выросла с тех пор, как мы встречались в последний раз?

– Это все туфли, – объясняет та, приподнимая юбку.

Мы с Хеленой дружно ахаем. Вот это каблуки!

– Как ты только на них ходишь?

– Легко, – уверяет нас Помпи. – Никаких проблем: главное – не попасть в зазор между булыжниками на мостовой.

Внезапный громкий стук прерывает наш разговор. Старик с длинной развевающейся бородой, одетый в элегантную униформу, стоит у входа в зал, снова и снова ударяя церемониальным посохом о мраморный пол, пока в зале не становится тихо.

– Не соблаговолят ли дамы последовать за мной?

Мы следуем. Начинается она – суровая проза жизни, и вскоре все это бесконечно надоедает. После получаса упражнений в реверансах, танцах и словесных оборотах я незаметно ускользаю, неуклюже заворачивая во время танца за угол и одним прыжком спасаюсь в маленьком, пустом зале, где стоит удивительная тишина. Одной простой девушкой из народа больше, одной меньше – никто и не заметит. Побуду здесь, пока весь этот кошмар не закончится.

Итак, я сажусь на лаймово-зеленое канапе[1], что возвышается на трех ножках посреди комнаты, и жду, пока музыка в соседней комнате стихнет и усердные королевские наставники двинутся со своими ягнятами дальше. Но музыка все играет и играет: кажется, это продолжается бесконечно, как вдруг, буквально рядом с собой я слышу голос девяностолетнего танцора, который был приставлен ко мне:

– А где моя маленькая Клэри? Разве она не была здесь еще минуту назад?

После чего я спонтанно решаю затеряться в замке. Я выбегаю из зала через соседнюю дверь, пересекаю еще четыре комнаты подобного рода (интересно, для чего они все нужны?) и наконец попадаю на лестницу, по которой поднимаюсь на два этажа вверх, пока не оказываюсь в тихом солнечном коридоре, который, как мне кажется, идеально подходит для моих целей.

Я была бы не я, если бы довольствовалась тем, что села на подоконник и принялась смотреть вниз, на город. Меня хватает минут на пять, но потом любопытство пересиливает. Комнаты, выходящие в коридор, более уединенные, чем залы внизу. Предположительно – комнаты для гостей королевы, где останавливаются, когда приезжают в гости, ее родственники.

Я провожу пальцами по полированной благородной древесине маленьких секретеров и комодов, пробую на мягкость каждое кресло, открываю ящики, изучаю их содержимое и яростно сопротивляюсь искушению опустить пресс-папье в виде двух играющих медвежат в карман своего платья.

Рыская по третьей комнате, обнаруживаю книжный шкаф, заставленный огромными фолиантами с цветными картинками, на которых изображены джунгли Хорнфолла. Отец часто рассказывал мне о тропических лесах, о диковинных, разноцветных птицах и рептилиях, которые там обитают. Я достаю с полки один из огромных томов, кладу его на пол и начинаю листать. И настолько погружаюсь в красочные, а порой и очень причудливые изображения, что даже не замечаю, что за мной наблюдают.

– Вау, новое платье!

Я до смерти пугаюсь, когда слышу этот голос, и резко оборачиваюсь. Вот он, этот якобы камердинер, стоит в дверном проеме и смотрит на меня сверху вниз, со смесью снисходительности и веселья во взгляде.

– Это не… новое платье.

Зачем я вообще это говорю? Он и сам это видит. Я снова гадаю, какого цвета его черные глаза – карие или синие. Сегодня, в свете солнечного дня, его бесконечные веснушки, покрывающие лицо и руки, кажутся более невинными. Даже шрамы почти не выделяются. Волосы тоже выглядят более светлыми и заплетены в короткую косичку. Он улыбается, благожелательно, если не сказать покровительственно.

– Денег не хватило?

– Тебе нечем заняться? – отвечаю вопросом на вопрос. – Вы, камердинеры, небось, можете бездельничать целыми днями? Хотела бы я такую работу.

– В смысле? Я заметил незваного злоумышленника и как раз собираюсь разобраться с этим. Прежде чем вызывать стражу, я решил еще немного понаблюдать, как ты тут шныряешь, а заодно выяснить, сколько в тебе кроется преступной энергии. Нелегко было вернуть на место пресс-папье с медвежатами, не так ли?

Я краснею. Конечно, краснею! Неужели он так долго тайком наблюдал за мной? Все это время? Как ему это удалось! Я должна была заметить!

– Я просто рассматривала его и все!

– Ты ведь понимаешь, что натворила? – спрашивает он. – Если это раскроется, тебя не пустят на бал.

– О боже, тогда моя жизнь потеряет всякий смысл, – бесстрастно произношу я и переворачиваю следующую страницу своего фолианта. – Черный пятнистый тавиан, – вслух читаю я. – Выглядит впечатляюще. Какая грудь! А что за холка…