Принцесса разыскивает горошину

Глава 1 РАБА ПЛИТЫ

Трудно жить на свете, когда твой муж — Маоист, лучшая подружка — гинеколог, свекровь — зануда и ханжа, почти взрослая дочь уже вовсю строит глазки мальчикам, в кармане — вошь на аркане, а впереди никаких перспектив, кроме климакса.

И главное, как я этого раньше не осознавала? Порхала по жизни, как мотылек, с авоськами. От рынка к магазину. От магазина к химчистке. От химчистки к сберкассе. Попутно пялилась в подготовленный загодя поминальник, чтобы, не дай бог, чего не забыть.

И вдруг до меня дошло, буквально в одночасье и при самом непосредственном участии Лили, ну той самой подружки-гинеколога, о которой я уже упоминала во первых строках своего эпического повествования.

Как сейчас помню, сидели мы на кухне, чаи гоняли. С вишневым ликером из очередного подношения Лили. То ли за двойню, то ли и вовсе за тройню. Ей эту выпивку после каждых родов чуть ли не ящиками таскают, а духи — графинами. Я уже молчу про цветы, те вообще охапками волокут, как примадонне заезжей. Можно подумать, это она рожает, а не ее вопящие в три горла дурехи-пациентки. А Лили им ни граммулечки не сочувствует, только твердит свое «тужься — не тужься», и очень даже не прочь при случае позлословить:

— Ну, орала у меня одна сегодня! Пристрелите меня, чтоб не мучиться! Морфию мне вколите! А я ей: будешь в другой раз предохраняться!

Честно признаться, такие откровения меня немного коробят. Хотя бы потому, что и я когда-то орала как резаная, и даже через пятнадцать лет очень хорошо это помню. В отличие от Лили, предпочитающей наблюдать, как корячатся другие. То есть, разумеется, она не просто наблюдает, но и помогает, встречает, так сказать, человечество на входе (или выходе?), вносит свой посильный вклад и прочее, прочее… Тем не менее сама пока что она никого не произвела… Короче, сапожник без сапог.

Да что это я все про Лили да про Лили? Еще примете меня за сплетницу. Мол, перемывает втихаря косточки лучшей подружке. А у меня просто нет от вас тайн. Потому что какие тайны у домохозяйки? Сколько ложек соли на литр маринада? Ну это уж, конечно, стратегическая оборонная инициатива, агенты ЦРУ так прямо в очередь и выстраиваются!

В тот вечер, на кухне, мы болтали о сущих пустяках. Я рутинно жаловалась на домашних, ни в грош не ставящих мой самоотверженный труд на их же благо, а Лили с увлечением рассказывала мне про инфекции, передающиеся половым путем. Ну совсем запугала своим хламидиозом. Честное слово, я его уже больше СПИДа боюсь.

В этот момент дверь со скрипом отворилась, и через кухню в лоджию проследовала моя пятнадцатилетняя дочь Нэлка, босая и в одной футболке, слегка прикрывающей то место, из которого растут ее длинные модельные ноги. Кстати, еще совсем недавно, по моим наблюдениям, она из них только и состояла, пока буквально в одночасье и невесть откуда бурно, как вулканический прыщ, не выскочило все остальное. Включая то самое вышеупомянутое место.

— Привет, теть Лиль, — буркнула Нэлка на ходу и, перегнувшись через перила, вперила томный взор в туманную даль.

— Привет-привет, — проводила ее взглядом Лили и обрушила на меня свежую порцию профессионального цинизма: — Надеюсь, ты с ней об этом уже говорила?

— О чем об этом? — заалела я маковым цветом, хотя и прикинулась непонимающей.

— Ну, о том самом, — Лили откинулась на спинку стула. — Хотя бы как предохраняться… А чего ты такие глаза делаешь! К нам, чтоб ты знала, на днях двенадцатилетнюю привезли. На двадцать третьей неделе!

— Да тише ты, тише! — зашикала я на Лили, а Нэлка фыркнула с лоджии, не поворачивая головы:

— Я уже не маленькая и без вас знаю, откуда дети берутся.

— Ну вот, внуки тебе обеспечены, — заржала Лили, — будет чем заняться на старости лет.

Хотите верьте, хотите нет, но в то мгновение мной овладел страх. Нет, не от того, что Нэлка вдруг станет матерью, а от того, что я СТАНУ БАБКОЙ! А ведь это когда-нибудь да случится. Хорошо, если поздно, а если рано? Но я не готова, видит бог, не готова!

Да сами посудите: у меня же все, буквально все впереди! Хотя бы по той простой причине, что ничего, ну ничегошеньки еще и не было! Если не считать детства-отрочества-юности, скоропалительного замужества, Нэлкиного рождения, пеленок и кастрюль! И все, уже пора с ярмарки? Когда я до нее и доехать-то еще не успела? И праздничных огней-фейерверков толком не разглядела? А мне, значит, вежливо предлагают поворачивать оглобли? Ну нет, режьте меня, стреляйте, жгите каленым железом, а я не согласна! Не согласная я, и все тут!

Именно с того-то памятного чаепития на кухне я и возненавидела все, что прежде составляло смысл моей жизни. Причем люто возненавидела. Ну, за исключением Нэлки разве что. Впала в депрессию и запустила хозяйство.

То, что со мной творится неладное, Нэлка и Маоист заметили, когда грязная посуда перестала помещаться в раковине, а белье — в стиральной машине.

— Ты что, заболела? — поинтересовался Маоист, недовольно обнюхивая носки, которые ему, бедному, пришлось носить аж целых три дня кряду.

— Не-а, — безразлично отозвалась я с дивана.

— Тогда в чем дело? — зашуршал он галстуками в шкафу.

— А ни в чем! — отрезала я. — Просто мне все осточертело!

— Понятно, — ехидно хмыкнул из шкафа Маоист, и это мне дико не понравилось.

— А что тебя не устраивает? — оторвала я голову от подушки. — Что, мне уже и расслабиться нельзя? Я что, должна тут скрести-мести за вами, не разгибаясь? По методу коммунистического субботника: сегодня убрали, завтра — нас… ли?

— Да ничего ты не должна. Лежи себе, если хочется, я не против, — попытался замять скандал Маоист, но было уже поздно.

— Ах, он не против! — Я спустила ноги с дивана и подбоченилась. — Это ж надо, какое великодушие! Хозяин дал служанке выходной! Благодарю вас, сэр! Ваша милость не знает границ!

— Ну завелась, — прогнусавил из шкафа Маоист.

— Да, завелась! — подхватила я с азартом, как дрессированная собака брошенную палку. — А ты думал, что я до гробовой доски буду тебя обстирывать-обштопывать и ни о чем ином не помышлять? Как же, всю жизнь мечтала! — Я немного помолчала, дожидаясь реакции из шкафа, которой, впрочем, не последовало, и с воодушевлением продолжила свой обличительный монолог: — Ах да, чуть не забыла, ты же у нас известный бизнесмен. А я так, сенная девка Палашка, прими, подай, пошла вон! Мне слова не давали! А то, что я из-за тебя институт бросила, — это не считается!

— Я тебя не заставлял… — тут же донеслось невнятное бормотание из шкафа.

Ну да, с формальной точки зрения в этом вопросе к Маоисту не придерешься. Он и правда не заставлял меня бросать институт, но сильно способствовал моему моральному разложению. Сами знаете, как это бывает: любовь-морковь и все такое прочее. А в такие периоды желание посещать лекции и коллоквиумы напрочь испаряется. Потом и вовсе Нэлка появилась, а ребенок — это стопроцентное алиби для домашних ленивиц вроде меня. Хотя одна из моих бывших сокурсниц, Софа Степанищева, наклепала аж троих, что, однако, не помешало ей стать классным нотариусом. И теперь, по слухам, она содержит собственную частную контору, да не где-нибудь, а в столице нашей Родины городе-герое Москве.

Как вы, наверное, догадались, воспоминание о плодовитой во всех смыслах Софе Степанищевой желанного успокоения мне не принесло, и я снова ощерилась на Маоиста:

— Ты не заставлял! Но ты, ты!.. Ты пальцем о палец не ударил, чтобы оторвать меня от плиты! А все потому, что тебя это вполне устраивало! И сейчас устраивает! Чтобы я сидела в четырех стенах и носа не высовывала!

— Не хочешь сидеть, иди работать, разве я против! — В зеркале платяного шкафа на короткое мгновение возникла перекошенная физиономия Маоиста и его далеко не атлетичный голый торс с болтающимся на шее галстуком.

— Куда? Беляшами торговать? У меня же образования нет! — выкрикнула я и залилась горючими слезами.

— Да что ты в самом деле, а? — отважился наконец высунуться из-за шкафа Маоист. — Чего у тебя, критические дни, что ли?

— Нет, у меня перхоть! — взревела я и запустила в него диванной подушкой, но промахнулась.

— Ну хватит, хватит реветь. — Маоист подсел ко мне на диван и предпринял вялую попытку приласкать меня. — Было бы из-за чего убиваться! Все нормально, все живы-здоровы, слава тебе господи!..

— Тогда… Тогда возьми меня к себе… — Я всхлипнула и уткнулась носом в костлявое Маоистово плечо.

— Это куда? — поежился Маоист.

— Ну, в представительство…

— То есть… В качестве кого?.. — Маоистово плечо стало холодным и скользким, как кровельное железо.

— Ну… кого-нибудь… Менеджера, консультанта… Да мало ли… В твоей конторе до фига должностей!

Маоист натужно закашлялся, осторожно отстранился и наконец выжал из себя:

— Но ты же знаешь, что на нашей фирме работают только высококвалифицированные специалисты…

— Ах ты!.. Ах ты!.. — У меня руки чесались растерзать его, и хоть это было очень даже нелегко, я не дала им воли, зато дала волю языку. Высказала все, что накипело. И про то, что нормальные начальники первым делом трудоустраивают у себя родственников вплоть до седьмого колена, а «высококвалифицированными специалистами» со стороны укомплектовывают оставшиеся должности курьеров и уборщиц. Да еще и офисы в собственных квартирах оборудуют, чтобы денежки за аренду в свой же карман капали. Впрочем, это когда квартира не одна. И не хрущевка из двух смежных комнат, без евроремонта и с видом на помойку: В которую постороннего человека стыдно запустить. А нам еще Нэлкину французскую подружку по переписке принимать, уже после того, как сама Нэлка на летних каникулах погостит у нее в каком-то труднопроизносимом парижском предместье.

Маоист, конечно, не был бы Маоистом, если бы тут же не завел свою волынку. Видите ли, он не ворюга, а честный бизнесмен. И сидит он не на газовой трубе, а на пищевке, то бишь на пищевом оборудовании, а на нем бешеных миллионов не слупишь, поскольку наша голь уж так хитра да горазда, что двадцать раз удавится, а копейки на модернизацию производства от сердца не оторвет. Ну, а в конце выступления он, как это у него заведено, попытался вселить в меня умеренный оптимизм. Дескать, будет тебе белка, будет и свисток, только чуток опосля. Еще немного покорчимся в страшных судорогах — и сразу на Канары.

— Ага, слышали, опора на собственные силы называется, — криво усмехнулась я сквозь слезы. — Маоист несчастный!

— Ну вот, опять Маоист! Сто раз тебе объяснял, что опора на собственные силы — это идеи чучхе. — Маоист постарался увести наш предельно конкретный разговор в область беспредметных философских дискуссий.

— Да какая разница, чьи это идеи, когда жизнь прахом пошла! — резонно заметила я и снова рухнула на диван. С твердым намерением никогда уже с него не слезать. До самого Судного дня. Однако не удержалась, слезла. Чтобы сбегать в газетный киоск на углу. За «городской брехушей». Так у нас в народе называют местную прессу.

Смоталась — одна нога здесь, другая там — и снова на диван. Штудировать рубрику «Работа для вас». Правда, хватило меня ненадолго. Дошла до объявления: «Автобусному парку № 3 требуются бубнильщики» и впала в коматозное состояние. В коем и пребывала месяца два, вплоть до Нэлкиного отъезда в труднопроизносимое парижское предместье.

Ну, не то чтобы я все это время так и провалялась на диване, нет, я периодически с него вставала. Куда-то ходила, что-то такое делала, паковала Нэлкины манатки, попутно читая ей пространные нотации на тему, как воспитанной русской девочке вести себя в приличном французском обществе, только в голове у меня завелся Бубнильщик, видимо, один из тех, что настоятельно требовались автобусному парку № 3, и зудел, не переставая:

— Все, амба. Твоя песенка спета… Бабуля!

Я так привыкла к нему, что порой мне казалось, что я не только слышу Бубнильщика, но и вижу его.

Уж не знаю, чем бы все кончилось, если б не… Другими словами, это, как вы уже, наверное, догадались, еще не история, а предыстория. Печка, от которой я буду перед вами выплясывать, пока не надоем. Фон, так сказать. Для разворачивания последующих событий. А они развернутся, уж будьте спокойненькие. Мало не покажется.

Глава 2 НЕПОРОЧНОЕ ЗАЧАТИЕ КАТЬКИ ПЯТКИНОЙ

Ничто, ничто не предвещало… Все было рутинно, как всегда. Нет, еще рутиннее. Потому что Нэлка уехала в парижское предместье, Маоист в командировку, а Лили в отпуск, понежиться на морском песочке. Одна я прозябала в родном Чугуновске. В компании Бубнильщика, при каждом удобном случае напоминающего мне о неумолимо приближающемся климаксе. Еще и погодка была соответственная: что ни день, то дождичек. Короче, бери веревку и вешайся.

Только от смертной тоски я и потащилась на наш садовый участок. Ну, на те самые заветные шесть соток с покосившимся сарайчиком, которые в среде нищих интеллигентов в первом колене принято гордо именовать дачей. Благо Маоистова колымага по случаю его отъезда в московский «головной офис» находилась в полном моем распоряжении.

Само собой, ничего принципиально нового, а тем более интересного, кроме бурьяна, я там не увидела. Если не считать соседки — старой бабки Матвеевны и ее внучки Катьки, куда-то на время запропавшей, а теперь вдруг вновь объявившейся в родных пенатах с огромным, не оставляющим никаких сомнений по части его происхождения животом.

— Во, видала? — поделилась через забор последней информацией Матвеевна и кивнула на Катьку, расхаживающую по двору с томной коровьей грацией. — Планетяне обрюхатили.

— Так уж и инопланетяне? — усомнилась я, ибо по моим многолетним наблюдениям Катька была очень даже земной девицей, если не сказать приземленной.

— А я тебе точно говорю, не человеческое это отродье, — убежденно заявила Матвеевна. Что самое удивительное, без тени иронии.

— А какое же тогда? — Я присмотрелась к Матвеевне повнимательнее. Что и говорить, старуха она с тараканами, но не то чтобы очень большими, а такими, знаете ли, средненькими.

— Тю ты… — обиделась Матвеевна. — Талдычу тут ей, талдычу… Да опыт на ей поставили, на Катьке-то. Хотят, видать, посмотреть, что получится.

— Что еще за опыты, Матвеевна? — Хоть я и старалась казаться серьезной, губы мои самопроизвольно складывались в скабрезную ухмылочку. Знаем мы эти опыты, от которых животы вырастают.

— А ты ее спроси, — посоветовала мне бабка и позвала: — Кать, а Кать, поди сюда.

— А че? — отозвалась Катька, проплыла по двору каравеллой от слова корова и нехотя пришвартовалась к забору.

— Вот расскажи Надюхе, как было-то, — велела ей Матвеевна. — Она умная, на юристку училась…

«Да так и не выучилась», — добавила я мысленно, а вслух сказала:

— И чего там у тебя стряслось? Любовь несчастная, что ли?

— Любовь… — хмыкнула Катька. — Еще не хватало. — После чего я буквально клещами вытащила из нее совершенно неправдоподобную историю, в которой чуть ли не через слово фигурировала некая Инесса. Особа, возникшая в Катькиной жизни около года назад и сильно повлиявшая на ход дальнейших событий.

Если Катька не врет — что вряд ли, все-таки для этого хоть мало-мальская фантазия, а нужна, — то их знакомство с Инессой состоялось при весьма неординарных обстоятельствах. А именно при Катькиной попытке загнать одну из своих почек. Все равно какую, левую или правую. Заняться этим бизнесом Катька додумалась опять-таки не сама, а с подачи Томки, соседки по общежитию камвольно-суконной фабрики, имевшей кое-какие познания в анатомии и рассуждавшей следующим образом: сердце в одном экземпляре и печенка тоже, а почек, слава те господи, две, одну сторгуешь — не убудет.

Движимые стремлением разбогатеть на собственных внутренностях, Катька с Томкой развесили в людных местах объявления следующего содержания: «Продаю почку. Женскую. Без посредников». И указали телефон проходной общежития. Через два дня на горизонте нарисовалась вышеупомянутая Инесса. Предложила для начала обследоваться в клинике.

Предприимчивые подружки с ходу согласились, а через неделю Томка отсеялась — не прошла по конкурсу. Как выяснилось, здоровье у нее было подорвано разными нехорошими излишествами. Зато Катька оказалась годной по всем статьям, хоть сейчас в космос запускай. Однако почку у нее вырезать не стали, сказали, что им другой орган требуется. Матка. Катька стала судорожно соображать, есть ли у нее вообще такое, а ей популярно объяснили, что это самое все равно при ней останется.

Уверена, что людям в белых халатах пришлось сильно напрячь мозги, дабы доступным Катьке языком изложить, чего они от нее добиваются, хотя бы в общих чертах. Чтобы до нее в конце концов дошло, в чем же заключается суть обоюдовыгодной сделки. И — надо признать — кое-что им все же удалось. Катька с грехом пополам, но уяснила, что она на девять месяцев предоставляет свой живот, а ее за это поселяют в отдельную квартиру, кормят, холят и лелеют, а по истечении означенного срока компенсируют причиненные неудобства крупным денежным вознаграждением.

Еще бы Катьке такая идея не понравилась. Заполучить себе райскую жизнь без всякого кровопролития! Опять же и почка при ней. На черный день пригодится. Ведь неизвестно, как она, жизнь, повернется.

Дальше дело пошло, как Катьке и обещали. Еще неделю она провела в клинике, после чего ее и впрямь поселили в отдельной квартире, однокомнатной, зато с джакузи (!!!), воспоминание о котором (или которой?) грело Катькину душу по сей день. Инесса ее навещала, снабжала деньгами, интересовалась здоровьем и возила по врачам, бдительно наблюдающим за увеличением Катькиного живота, а он, надо отдать ему должное, рос как на дрожжах. Неудивительно, что семь месяцев такой вольготной жизни пролетели как одно счастливое мгновение, ничем не омраченное. Тем ужаснее было все потерять. А случилось это буднично. Раньше срока возникла Инесса и малопочтительно выставила Катьку за дверь, приговаривая, что ей же самой будет лучше, если она уберется подобру-поздорову. На том, собственно, и закончилась стремительная Катькина карьера суррогатной мамаши.

— Выходит, это у тебя непорочное зачатие? В смысле искусственное оплодотворение? — покосилась я на Катькин живот до носа. И это были первые мои слова после того, как невероятные подробности Катькиной эпопеи с грехом пополам улеглись у меня в голове.

— Я ж говорю, опыт на ей поставили, навроде лягушки, — заохала Матвеевна.

— Ну и дела, — поскребла я затылок, пытаясь припомнить, чего такого я знаю про младенцев из пробирки.

Выяснилось, что кое-какими сведениями, почерпнутыми большей частию из желтой прессы, я все-таки располагаю. Про женщин, которых состоятельные, но бездетные пары нанимают выполнить функцию инкубатора. Само собой за очень хорошие денежки. Чин-чинарем составляют договор, заверяют его у нотариуса, а через девять месяцев — получите, распишитесь. Одни — готового ребеночка, другие, вернее, другая — материальное вознаграждение. После чего граждане довольные расходятся по домам.

Хотя, если верить все той же желтой прессе, случаются и издержки. Кажется, в Америке одна суррогатная мамаша отказалась отдать дитятю биологической (боже, ну и термины), и суд вроде бы встал на ее сторону. Но про то, чтобы от подобных услуг отказались наниматели, да еще чуть ли не в самый последний момент, в первый раз слышу. Получается, что им собственный младенец не нужен!

— А ты того… Ничего не путаешь? — С Катькой я за все ее нежные девятнадцать лет, дай бог, парой фраз перекинулась, зато хорошо была посвящена в фамильные дрязги клана Пяткиных. По-соседски, так сказать. И Катькину маман Зинку, бросившую дочку на бабку Матвеевну, знавала. Так вот опыт общения с этим благородным семейством подсказывал мне, что «тараканы» у них в голове — наследственные.

— Да ничего я не путаю, — уныло прогундосила Катька. — И зачем бы мне тогда этот геморрой, давно бы аборт сделала…

Что ж, похоже, Катька не врет. Тогда что ж получается? Эти-то, ну состоятельные заказчики младенца, передумали, а Катька осталась с носом. И с пузом. Ладно бы нагуляла, хоть не так обидно. А то удовольствия — нуль, а геморрой, как Катька заметила, по полной программе. Причем не только в переносном смысле, но и в самом что ни на есть прямом!

— Постой-постой, а договор? Вы составляли договор?

Катька захлопала бесцветными ресницами.

— Н-ну… Бумагу ты какую-нибудь подписывала?..

Катька наморщила лоб, как роденовский мыслитель:

— Кажется… Инесса приходила с какой-то теткой…

— И где это? То, что ты подписала?

— Так у Инессы осталось…

Ну и дубина, господи твоя воля! Доверить такой документ какой-то проходимке! Так мало этого, выяснилось, что и настоящих родителей младенца Катька ни разу в глаза не видела. Даже фамилию не удосужилась узнать, тетеря! Помнила только, где находится клиника и квартира с джакузи, в которую ее временно поселили. Даже об Инессе ничего толком не знала, за исключением того, что появлялась та, дескать, всякий раз ниоткуда и исчезала в никуда.

— Я ж говорю: планетяне!.. — перекрестилась Матвеевна. — Может, Надюха, написать куда, а?

— И куда ж это, интересно? — фыркнула я. — В «Очевидное — невероятное», что ли?

— Ты грамотная, тебе виднее. Как-никак на юристку училась, — в очередной раз напомнила она.

Шутки-шутками, а по-хорошему им бы в милицию надо топать. Да толку-то что? У нас, поди, и статьи-то подходящей под такие дела нету. И состав преступления какой-то, я бы сказала, неотчетливый, а главная улика — Катькин живот. Как пить дать, чугуновским сыщикам эта головоломка не по зубам. Вот если бы в Катькиной родне нашелся бы кто-нибудь без тараканов, то разыскал бы в Москве Инессу, поговорил с ней по душам, глядишь, чего бы и выгорело. Да где ж его взять, такого-то?

Короче говоря, довела я до них эту точку зрения. Бабка, конечно, завыла от перспективы воспитывать неизвестно чьего правнука, а Катька тупо уставилась на свой живот.

— А может, ты, Надюха, ту змеюку потрясешь? — Матвеевна перестала заходиться в причитаниях.

— Да вы че? — опешила я. — С какой стати-то? А бабка опять давай заливаться: бедные-де они, разнесчастные, всеми брошенные, а тут еще один рот намечается. Ну и так далее.

Не знаю, что на меня наехало. Может, и правда возрастные гормональные отклонения начались, но я вдруг подумала: а чего бы мне и в самом деле в Москву не смотаться? Свалиться на голову Маоисту. Сказать соскучилась и все такое, и пусть только, гад, попробует разозлиться. А что, имею право! И вообще, может быть, меня уже давно тоска по гречневым просторам одолела. Сижу в этом Чугуновске, как привязанная, и носа не высовываю. А там, глядишь, и перемена обстановки подействует, и мы с Маоистом воспылаем друг к другу прежними чувствами. На свете и не такие чудеса случаются. Что до Катькиных проблем, то ими можно будет заняться при случае. Выгорит — хорошо, не выгорит — извините-подвиньтесь.

Так я и сказала Катьке, а еще для хохмы заявила:

— Если что — мне десять процентов от прибыли. Катька сосредоточенно помолчала, пожевала губами и наконец свела дебет с кредитом:

— Заметано…

Я чуть от смеха не удавилась, а растроганная Матвеевна пообещала мне в случае успеха предприятия еще и помочь с прополкой. Это обстоятельство больше всех прочих вдохновило меня на подвиги. До такой степени, что я экстренно покинула грядки и убыла домой готовиться к завтрашнему отъезду.

В самый разгар сборов позвонил Маоист, дежурно поинтересовался, как дела. Я исподволь попыталась у него выведать название гостиницы, в которой он остановился.

— Еще не устроился никуда, сегодня займусь… — маловнятно пробурчал он. — Вчера некогда было. Целый день в офисе проторчал, пришлось у одного сотрудника ночевать.

Я пожелала ему не сгореть на работе до головешек и рассказала о дачных бурьянах, а о намеченном на завтра визите умолчала. Чтобы не испортить сюрприз. Решила, что приеду прямо в головную контору, раз уж он там днюет и ночует. Может, так оно и к лучшему. По крайней мере, при посторонних он не посмеет спустить на меня полкана, постесняется вышестоящего начальства. А там, не исключено, и растрогается, и дело естественным образом повернется к идиллическому вечеру при свечах.

Я завела будильник на пять утра и заснула в несколько приподнятом расположении духа, еще не ведая о том, что это последняя спокойная ночь в жизни скромной домохозяйки из Чугуновска Надюхи Куприяновой.

Глава 3 КАКОГО РОДА ДЖАКУЗИ, ИЛИ МОИ ПЕРВЫЕ У.Е

А теперь, дабы придать моему рассказу недостающего динамизма, предлагаю вам без долгих рассуждений перенестись на колдобистое шоссе, связывающее наш славный город Чугуновск с остальным, как принято говорить, цивилизованным миром. А вынужденно образовавшиеся в повествовании пустоты и бреши я обязуюсь заполнять по ходу действия и по мере необходимости.

Итак. Вот вам мизансцена. Я пылю по трассе на задрипанной Маоистовой «Ниве», которой он скрепя сердце разрешает мне управлять по доверенности, динамики разрываются от истошно голосящей попсы, а вдоль дороги, нет, не мертвые с косами, а чугуновские коробейники с продукцией чугунолитейного производства. Казанами и сковородками, которыми на заре всеобщего акционирования концерн «Российский чугун» расплачивался с тружениками местного оборонного завода, по конверсии перепрофилированного на ширпотреб. Такие запасы образовались, что до сих пор распродать не могут. Стоят по обочинам и злобными взорами провожают пролетающие мимо автомобили. Уж не знаю, правда или нет, но в народе поговаривают, будто какой-то труженик с досады запустил сковородкой в «Мерседес» с московскими номерами и вроде бы даже попал.

У меня, конечно, не «Мерседес», но педаль газа я на всякий случай выжала почти до упора, а затем еще несколько минут пребывала в состоянии повышенной боевой готовности. И только когда чугуны и сковородки остались далеко позади, я позволила себе немного расслабиться и пощелкать кнопками магнитолы в поисках чего-нибудь услаждающего слух.

Почти сразу же я нарвалась на новости, оставила, чтобы полюбопытствовать, какая будет погода, но прежде чего только не наслушалась! И про котировки, которые резко (!) куда-то там поползли (!!!), и про овеянный легендами баррель нефти, и про латанный белыми нитками бюджет. Вся эта бизнес-лабуда быстро мне надоела, и я переключилась на первую же попавшуюся станцию в диапазоне «FM» — благо там разного добра хватает — и тут же нарвалась на маниакально бодрый баритон ди-джея:

— …Это эксклюзивная запись последней композиции Власты, сделанная буквально за два дня до ее самоубийства. Друзья и знакомые певицы, а также вся поп-тусовка гадают, что ее толкнуло на этот отчаянный шаг, и не могут понять. А ее директор Игорь Кочкин со вчерашнего дня в шоке и наотрез отказывается от интервью. Что ж, его можно понять. Как-никак, он приложил немало усилий к тому, чтобы Власта взошла на музыкальный Олимп, и она на него взошла, да еще как стремительно. Сегодня трудно предположить, узнаем ли мы когда-нибудь о причине самоубийства певицы, но уверен, нам всем будет не хватать ее глубокого чувственного голоса. А сейчас, как я и обещал, ее последняя композиция…

Ладно, послушаем «композицию», раз уж она последняя.

А песня, будто нарочно, была жалостная-прежалостная. Про несчастную любовь. Слова, разумеется, немудреные, но за душу берут. Что-то типа: «Колесом своего «Мерседеса» ты раздавил мое бедное сердце». Конечно, за бедное сердце обидно, но если бы оно, не приведи боже, пострадало не от «Мерседеса», а, к примеру, от «Запорожца», был бы вообще кошмар. Но, по счастью, «Запорожец» с сердцем рифмуется еще меньше, чем «Мерседес».

Кстати, а вдруг эта самая Власта из-за того и руки на себя наложила, от безответного-то чувства? Вспомнить бы, какая она из себя. Наверняка ведь видела по ящику. Кажется, такая черненькая, с татуировкой на плече. А может, все-таки та блондинка с пышным бюстом и юрким взглядом клептоманки? Интересно, Власта это ее настоящее имя? Нет, скорее всего сценический псевдоним. А на самом деле она какая-нибудь Маша или Таня. Или Света. И кроме приятной наружности, не имела ни слуха, ни голоса. Пока не попала в оборот ко всяким там продюсерам, которые на скорую руку соорудили из нее супер-пупер-звезду. Но, видать, не знали про ее склонность к суициду, на чем и погорели. Теперь вон в шоке пребывают. По поводу безвозвратно утерянных капиталовложений. А бедную Власту им нисколечко не жалко.

И так мне грустно стало, прямо невмоготу. Буквально до слез. И сомнения навалились. В основном насчет поездки. Весьма живо представилась недовольная физиономия Маоиста, а перспектива идиллического вечера при свечах стала затуманиваться, как стекло на морозе. То же и с Катькиными передрягами. Вряд ли мне удастся их как-нибудь уладить после пятнадцати-то лет, проведенных у плиты. Но что же мне прикажете и дальше кастрюлями любоваться да климакса дожидаться? Ну уж извините-подвиньтесь, а под этим я не подписывалась. Короче говоря, согласна на любую авантюру, лишь бы не прокисать среди маринадов!

Мой внутренний спор зашел так далеко, что я в запале пролетела на красный свет (и откуда только взялся на трассе этот светофор?), буквально в миллиметре разошлась с испуганно мигающим фарами джипом и под возмущенный рев клаксонов, как заяц, запетляла из ряда в ряд. Насыщенная адреналином кровь стучала в моих ушах, а в груди стало горячо, точно я хватанула двести грамм коньяку. Причем натощак и без закуски.

А еще через минуту меня охватило радостное возбуждение. Я врубила приемник на полную катушку, обогнала парочку-другую иномарок и пришла к такому мнению, что море мне если и не по колено, то по, по… Ну, скажем, чуть пониже пупка. Неплохо бы еще лозунг подходящий придумать. «Ударим автопробегом, ударим автопробегом…» — тут же завертелось у меня в голове. Нет, не так! Как там было-то? — «Бегом от инфаркта»? Немножко перефразируем и получим: «Бегом от климакса». А что, свежо и оригинально.

Теперь, надеюсь, вам понятно, в каком настроении я подрулила к Московской кольцевой. Хоть сейчас в бой. Планов — громадье, а в бардачке, на мятой бумажке, — адрес московской квартиры с джакузи, в которой Катька проживала до тех пор, пока таинственная «инопланетянка» Инесса не выставила ее за дверь.

— Не дрейфь, все получится, — подбодрила я себя и в сто двадцать первый раз изучила карту Москвы на предмет кратчайшего проезда на улицу Шверника.

За дверью квартиры с джакузи не было слышно ни шороха, и на мои призывные звонки никто со всех ног не бросался. Что, согласитесь, сильно усложняло стоящую передо мной задачу. Тем более что на ее разрешение я отвела себе полдня, не более, мне ведь еще головной офис нужно отыскать, а в нем — Маоиста. С нежной всепрощающей улыбкой выслушать его бесконечные нотации, чтобы потом, потом… Ну вот, опять, как только дохожу до этого места, так моя фантазия иссякает. Что же потом-то?

Нет, в теории все идеально. Перемена обстановки должна повлиять на нас с Маоистом самым благотворным образом. Мы взглянем друг на дружку другими глазами, не зашоренными этим поганым бытом, о который не то что лодка, авианосец разобьется. В наших сердцах всколыхнется прежнее чувство, мы сольемся в экстазе и будем ворковать до утра, как голубки на карнизе. И… И… А дальше-то что? Ну не знаю, не знаю. Только все будет хорошо, уж поверьте мне на слово.

А пока что у нас в повестке дня Катькин вопрос, который, как я и предполагала, с кондачка и не решишь. Хотя бы потому, что и поскандалить-то не с кем, поскольку в квартире с джакузи — ни души. Можно, конечно, разыскать местную жилконтору и выяснить, кому принадлежит сие уютное гнездышко. Но это будет совсем не бесплатно, а у меня в кармане всего лишь сто условных единиц из тех, что жадюга Маоист ежемесячно выдает мне на хозяйственные нужды. И тратить их на Катьку не в моих интересах.

Есть еще, правда, и другой вариант — намного дешевле — деликатно расспросить соседей. Мол, родственница из деревни приехала, а дома никого. Не знаете, дескать, когда будут. Хорошо бы еще чемодан при себе иметь, желательно фибровый, и банку варенья в авоське. А впрочем, и так сойдет.

Тщательно отрепетировав про себя роль бедной деревенской родственницы, я обзвонила все квартиры на лестничной площадке, но и в них — надо же такое совпадение — то ли никого не оказалось, то ли никто не пожелал выйти. Тогда я поднялась этажом выше и только там, причем в третьей по счету квартире, мне открыли. Одна пожилая, но сильно молодящаяся особа. Я бы даже сказала, уж очень сильно, сверх всякой меры.

Она высунулась из-за двери и молча уставилась на меня.

— Э-э… Вы не знаете, в восемьдесят седьмой квартире… Э-э… Они когда дома бывают? — вежливо поинтересовалась я.

— А вы кто будете? — коротко и предельно конкретно, как вахтерша на проходной, осведомилась молодящаяся московская старуха.

— А я их родственница, — на раз выдала я свою «домашнюю» заготовку.

— Родственница? — Шестидесятилетняя «молодайка» приподняла нарисованные карандашом брови. — И из каких же краев?

— Из города Чугуновска, — удовлетворила я ее любопытство.

— Из Чугуновска? — переспросила она как-то уж очень озабоченно и нахмурилась. — Не знаю. Я в этой квартире вообще никого не знаю.

На том бы все, наверное, и кончилось, если бы мимо очень вовремя не прошмыгнула девчушка с пудельком. И учтиво, как и подобает воспитанной девочке, не поприветствовала пожилую соседку:

— Добрый день, Инесса Михайловна!

— Здравствуй, Ирочка, — глухо отозвалась молодящаяся старушенция и потянула на себя дверь, но я ее опередила, повисла на ручке с обратной стороны и выпалила в щель:

— А еще вам привет от Катьки.

— От какой еще Катьки? Не знаю никакой Катьки!.. — заскворчала она из полумрака прихожей, но мне все уже было яснее ясного. И в частности то, как она умудрялась «приходить ниоткуда и уходить в никуда». Растяпа Катька ее в окно выглядывала, а она всего лишь подымалась этажом выше. Просто и гениально, а главное — «объект» день и ночь под неусыпным контролем. Вот, значит, какая она — инопланетянка Инесса. Ушлая московская пенсионерка, смахивающая на тех теток, которых обожают показывать по ящику в рекламе чудодейственных средств для чистки унитаза.

Ну поупиралась она, поупиралась для видимости, а потом, пробормотав сквозь зубы что-то типа «черт с тобой», приняла мудрое решение запустить меня в квартиру. И действительно, зачем привлекать к себе лишнее внимание?

— Ну и что вам нужно? — сразу коршуном накинулась она на меня.

Я же предпочла для начала немного оглядеться, отметила про себя, что прихожая «инопланетянки» Инессы чуть не до потолка загромождена какими-то картонными коробками, после чего объявила бескомпромиссным тоном налогового инспектора:

— А я, что б вы знали, адвокат небезызвестной вам Екатерины Пяткиной.

А почему бы и нет? Ведь училась же я когда-то на юристку, по меткому выражению Катькиной бабки Матвеевны!

— Адвокат? Катькин? — Мой экспромт произвел на Инессу сильное впечатление. — Надо же… А с виду такая фефела была. Прямо два и два не сложит!

Терпеть не могу теток вроде Инессы, но вынуждена отдать ей должное — в Катькиной характеристике она была точна, как комиссия мер и весов. Два и два той, к сожалению, не по зубам, и с этим, как и с прогрессом, не поспоришь.

— Да, представьте себе! — ринулась я развивать преимущество, добытое фактором неожиданности. — Я здесь, чтоб защищать интересы бедной девушки, с которой вы обошлись очень нехорошо. Завлекли в свои сети, склонили к суррогатному материнству, а потом вышвырнули, как надоевшего котенка. А она, между прочим, скоро окажется с ребенком на руках. Причем чужим.

— Что вы такое рассказываете? Прямо ужасы, честное слово, — Инесса собрала тонкие губы в куриную гузку. — Ну сдавала я квартиру некой Кате, потом она съехала. Что касается ребенка, то я не в курсе. Но с девушками вроде вашей Кати такое часто случается…

М-да, а эта Инесса — стерва со стажем, голыми руками ее не возьмешь, только в хирургических перчатках. Бона какую тактику избрала: очевидного не отрицать, а прочее выдавать за невероятное.

— Значит, вы так, уважаемая? — уточнила я мрачно.

— Именно, — беззаботно кивнула Инесса и извлекла откуда-то тонкую, как зубочистка, сигаретку. Чиркнула зажигалкой, с заправским видом затянулась и поделилась со мной сомнениями на мой же счет: — Ох, не верю я, что вы адвокат. Да ни один юрист за такое дохлое дело не возьмется. Ну что вы, скажите пожалуйста, можете предъявить, кроме Катькиных заявлений?

— А вот это уже, между прочим, косвенное признание вины! — Я даже на фальцет сорвалась от беспримерной Инессиной наглости.

— Ой-ой, как страшно! — ухмыльнулась Инесса. — А дальше-то что? В милицию, что ль, побежите? Да скатертью дорожка!

Ну не ведьма? Ведь знает, что в милиции хоть меня, хоть Катьку насмех поднимут. Это в лучшем случае. А в худшем — выпишут путевку в желтый дом. Сами прикиньте, какой, прости господи, опер, особенно в здравом уме, захочет вешать на себя дельце, в котором фигурирует сомнительный младенец из пробирки?

— В милицию? А что, можно и в милицию. — Я разозлилась, хотя изначально в мои планы ничего подобного не входило. Я же в основном к Маоисту приехала, с целью пробуждения в нем нежных чувств, а по Катькиным делам всего лишь так, между прочим. — Но лучше, лучше… Уж лучше я найму частного детектива… Он будет ходить за вами по пятам, высматривать, вынюхивать, пока всю шайку на чистую воду не выведет!

— Какую еще шайку? — Инесса побледнела и нервно дернулась, так что пепел с «зубочистки» просыпался в рукав ее шелкового халата-кимоно.

— Ну не банную же! — едко заметила я, тихо радуясь тому обстоятельству, что неприятель таки дрогнул под моим напором и, кажется, близок к тому, чтобы, сминая ряды, спасаться бегством.

— Всегда предчувствовала, что эта соплячка чего-нибудь да выкинет в таком духе, — пробормотала себе под нос Инесса, — тихони, они, как собаки, никогда не знаешь, что у них на уме. Вся такая бедная, несчастная была… Сиротка… Твердила, что из родни у нее только бабка в этом вашем… Чугуновске!

— И вас это очень даже устроило, — с удовольствием прокомментировала я. — Такую-то овцу любой вокруг пальца обведет!

— Овца! — фыркнула Инесса и выдернула из пачки вторую «зубочистку». — Да она мне все джакузи загваздала, не отмоешь! Сидела в ней с утра до вечера! — Заметьте, она сказала «все джакузи». Да, но тут же прибавила «сидела в ней». Так какого же оно, черт подери, рода?

— А чего вы хотите от бедной деревенской девочки! — Я грудью встала на Катькину защиту. — От несчастной сироты? Да она это ваше… заграничное корыто в первый раз в глаза видела. У бабки-то из удобств только деревянный сортир во дворе.

— А-ах, бабка все-таки имеется! Это радует, — не преминула отметить Инесса, задумчивым взором проводила колечко дыма от своей «зубочистки» и выпалила: — Короче, две — это все, что я могу дать!

— Это в каком смысле? — Я слегка опешила.

— Две тысячи, — поводила она «зубочисткой» перед моим носом. — У.е. Соглашайтесь, это хорошие деньги.

Глава 4 А ВОТ И САСПЕНС

Я как завороженная следила за траекторией движения Инессиной «зубочистки», прикидывая про себя, на что потратить двести долларов, которые мне вроде как причитаются за труды. На шубу однозначно не хватит. Если только на полушубок из цигейки. Что касается Катьки с бабкой, то для них две тысячи у.е. сумма просто офигительная. Бабка от радости напьется, Катька накупит всякой лабуды в ближайшем коммерческом киоске, а что будет с младенцем — неизвестно.

Я так и спросила Инессу, без всяких там обиняков:

— А с ребенком что делать?

— С ребенком? А что с ребенком? — преспокойно отозвалась Инесса. — Хочет — пусть воспитывает. А нет — так в роддоме оставит. Государство о нем позаботится.

— А его биологические родители? Им что, все равно? — удивилась я Инессиным речам. — Кстати, не с его ли мамочкой я имею дело?

— Да боже упаси! — Инесса разразилась вымученным хохотком. — Зачем мне это нужно? Я что, похожа на идиотку?

Что верно, то верно, на идиотку Инесса не походила, зато на аферистку — как две капли воды. Но я-то ей не Катька, так что пусть не очень-то хорохорится.

Инесса же, видимо решив, что дельце без пяти минут слажено, усиленно продолжала обрабатывать меня:

— Берите деньги, берите, не раздумывайте. Я и так вам навстречу иду, не считаю, сколько она у меня тут бесплатно жила, да еще и на полном моем обеспечении. Это если посчитать, мало не покажется. В Москве — не в вашей деревне — потребительская корзина — ого-го, а у меня за душой — только пенсия по инвалидности. Да если на то пошло, то я на эту жилплощадь могла квартирантов пустить и приличный доход с них иметь.

— А чего ж не пустила? — Меня раззадорила нахальная Инессина уверенность, что по дремучести я не уступаю Катьке. Она считала, видать, что у нас в Чугуновске все такие. В результате воздействия неблагоприятной экологической обстановки. — Могу сказать, почему. Потому что с Катьки прибыль больше оказалась.

— Та-ак, вы берете деньги или нет? Последний раз предлагаю, — Инесса перешла к откровенному шантажу. — А то ведь оставите клиентку ни с чем, она вас за это не похвалит.

— Почему же? Я не против денег. Только у меня есть одно деловое предложение: чтобы все было по договору. Кстати, я желаю на него взглянуть. Ведь он у вас, насколько мне известно.

Мое «деловое предложение» Инессе не понравилось, и она перешла от шантажа к уговорам.

— Вы не понимаете, вы не понимаете, что я вам добра желаю, — заговорила она проникновенно, чуть ли не со слезой в голосе. — Вам же так будет лучше, поверьте мне. Я даже прибавлю вам пятьсот, но это все, что я могу. Мой вам совет, возьмите эти деньги и поскорее обо всем забудьте.

— А теперь послушайте меня, — сурово сказала я Инессе. — Либо вы вручаете мне договор, либо я сейчас же еду в клинику и все выясняю на месте.

— Не делайте этого, — удрученно покачала головой Инесса. — Не делайте — пожалеете! Вот увидите — ничего вы этим не добьетесь, только неприятности наживете.

— Договор! — сказала я тихо, но твердо и шагнула к двери.

— Берите деньги, — взволнованно задышала мне в спину Инесса. — Берите — так будет лучше всем.

Мне бы согласиться и взять. Но ведь, как известно, быстрый успех кружит голову, особливо когда на него не очень-то и рассчитываешь. И до чего же долго я потом жалела, что не послушалась Инессиного совета, не слишком дружеского, но вполне разумного. Пока не поняла, что это судьба меня вела. И руководствовалась она при этом самыми лучшими побуждениями. Как это ни странно.

Мой боевой настрой заметно поугас при виде высоченной каменной стены, окружающей клинику, в которой Катьку обрюхатили из пробирки, и очень даже неслабой охраны у ворот. Я, конечно, попыталась просочиться за ограду вместе с небольшой группой медперсонала, думала, может, в толпе не заметят, однако бдительные секьюрити быстро меня расшифровали и вежливо, но решительно отсекли:

— Извините, посторонним нельзя.

— А если мне навестить больного… — проблеяла я просительно.

Тут же последовали неутешительные разъяснения:

— Во-первых, сейчас не время посещений, а во-вторых, у вас должен быть специальный пропуск.

— А где его взять? — Я изо всех сил старалась вызвать у охранника расположение. Чтобы он расчувствовался и хоть самую малость пренебрег своими служебными обязанностями. Ну взял бы и отвернулся на минутку, да хоть бы и на полминутки, мне бы хватило.

— А это в администрации. Пациенты пишут специальную бумагу, в которой указывают данные своих родственников и знакомых, там оформляют пропуска, и все дела, — вполне дружелюбно отозвался страж. — Так что пусть ваш больной заполнит на вас заявку, и я вас с милой душой пропущу. Но в положенные часы.

— Уж и строгости тут у вас, прямо секретный объект какой-то. — Я все еще надеялась наладить с охранником неформальный контакт. — Только как же я попрошу больного оформить на меня пропуск, если я тут, а он там. Разрешите, я быстренько сбегаю, одна нога здесь, а? А в другой раз уже с пропуском приду, это железно.

Сухое до заскорузлости «не положено» — это все, чего я добилась в ответ. Надо же, а на вид нормальный мужик, можно даже сказать, производит впечатление рубахи-парня. Воистину, «собака бывает кусачей только от жизни собачьей…»

Так, а это что за тетка уверенной походкой направляется к проходной? Наверняка из персонала. Вон, у нее из-под плаща белый халат виднеется, а в руках здоровенная сумка. Все понятно, бегала в магазин за продуктами. В рабочее-то время, ай-ай, как не стыдно!

— Извините, — притиснулась я к ней, бросая косые взгляды в сторону ворот, — можно вас буквально на одну минуточку?

— Только на одну. — Тетка поставила свою громоздкую сумку на бетонное основание ограды. По тому, как легко и естественно она согласилась уделить мне свое драгоценное внимание, нетрудно было догадаться, что ее частенько останавливают у проходной и донимают всякими просьбами. И вероятнее всего, неплохо оплачиваемыми.

— Вы здесь работаете? — кивнула я на ограду.

— Работаю. — Тетка поджала губы. Между прочим, если вы заметили, она не прибавила традиционное в таких случаях «а что?», а это, уж поверьте моему опыту, добрый знак.

— А мне туда нельзя? С вами? — Я продолжала беззастенчиво эксплуатировать свое амплуа деревенской дурочки.

— Это исключено, — коротко бросила тетка и схватилась за свою сумку, потом, уже на ходу, сжалилась: — Но если что-то надо передать, это я могу.

— Передавать не надо, надо кое-что узнать, — процедила я сквозь зубы с самым заговорщицким видом.

Тетка сурово насупилась, и я поспешно произнесла волшебное слово «заплачу».

Волшебное слово подействовало, и сердитые морщины на теткином лице слегка разгладились.

— А вы не с телевидения? — поинтересовалась она почему-то.

— Да нет, я сама по себе. О пропавшей сестре справки навожу. Знаю, она тут у вас лежала примерно семь месяцев назад. Мне бы на ее карту взглянуть, или как ее, историю болезни… — изложила я с небольшими запинками свою незатейливую легенду.

— Семь месяцев назад. — Тетка задрала голову и задумчиво посмотрела на низко нависшие дождевые тучи. — Значит, ее история уже давно в архиве. Найти будет нелегко…

— Триста! — выпалила я на одном дыхании второе за наш короткий разговор волшебное слово.

Но алчной тетке так не показалось, и она молча отрицательно покачала головой.

— Пятьсот, — накинула я, при том что в кармане у меня, как вам известно, была только сотня, чуть ли не с мясом выдранная из семейного бюджета. Ну не дура ли я, скажите на милость? Чего, спрашивается, не взяла у Инессы ее знаменитые у.е., сейчас бы очень даже кстати пришлись.

А эта хапуга в белом халате все торговалась и торговалась, как на базаре, и в конце концов догнала свой гонорар до тысячи, причем половину потребовала сразу, в качестве задатка.

— Ага, это называется «утром — деньги, вечером — стулья», — прошипела я, ужасно злая на всю московскую медицину. — А где гарантии, что вы не возьмете мои баксы и аля-улю?

— А у нас здесь не гарантийная мастерская, а медицинское учреждение, — нахально ответила тетка. — А сведения, которые вы хотите получить, сугубо конфиденциальные. Вы деньгами рискуете, а я — работой.

Пришлось выворачивать карманы и демонстрировать свою разнесчастную сотню:

— В данный момент это все, что у меня есть. Когда скажете, привезу остальные.

Тетка недовольно поморщилась, как будто на зеленой бумажке, которую я ей предлагала, изображался не убеленный сединами старец, а похабная картинка, но купюру все-таки взяла. Как бы сделала одолжение, освободив меня от излишков наличности.

— Ладно, через три часа, на этом же месте, — процедила она напоследок и быстро удалилась.

А я потопала к своей отдыхающей на стоянке «Ниве». Карман мой был пуст, а голова полна горестных размышлений на тему, куда мы катимся и чем все это кончится. Мало того, что все продается, так еще и расценочки — ого-го! А пожаловаться некому, потому что общества защиты прав взяткодателей в природе не существует.

На обратном пути я попала в крайне неблагоприятную «красную волну» и то и дело торчала на очередном светофоре, которых в Москве понатыкали буквально на каждом углу. Зато было время обдумать создавшиеся расклады. И прежде всего тактику поведения при новой встрече с Инессой. Нет, напрасно я все-таки не взяла у нее деньги сразу, а теперь она наверняка начнет кобениться. Чай не дура, поймет, что козырей-то у меня и нетути. А посему запросто может урезать обещанную пайку или того хуже — вовсе не пустить меня на порог.

А вот этот номер у нее не пройдет, заявляю вам вполне официально. Хотя бы потому, что я уже вложила в сомнительное Катькино предприятие свои кровные сто баксов. За которые Маоист изведет меня своими проповедями. А уж если известие о моем преступлении перед человечеством дойдет до свекрови, то можно сразу на Колыму… О нет, лучше об этом и не думать. Во избежание трагических последствий в виде столкновения с какой-нибудь крутой иномаркой.

И тем не менее одного только воспоминания о дорогой свекрови хватило, чтобы бесповоротно нарушить ход моей мысли. В результате к Инессиному дому я подкатила, так и не придумав, какой же тактики мне держаться. Ладно, скажу, что в клинику и не собиралась, просто связывалась с Катькой. В конце концов я же за ее интересы сражаюсь, значит, ее слово не последнее. И как будто бы Катька дала мне свое «добро». А что, вполне логично. Разве нет?

Увлеченная размышлениями, я незаметно для себя самой начала тихо озвучивать наш умозрительный диалог с Инессой, что я ей скажу и что она мне ответит, может быть, даже жестикулировать. Чем и привлекла внимание выходящего из лифта молодого человека приятной артистической наружности. Ну, знаете, такой: волнистые светлые волосы до плеч, глаза «с волокитой», как сказала бы Лили. Я, бедная провинциальная домохозяйка, даже стушевалась под его взглядом и мышкой прошмыгнула в кабину, попутно уловив запах хорошего парфюма. Да уж, Москва это вам не Чугуновск. Здесь в самом заплеванном подъезде перворазрядные красавцы водятся, буквально Алены Делоны, а на моей исторической родине — одни жлобы со сковородками.

Сначала я на всякий случай позвонила в дверь квартиры с джакузи, предположив, что напуганная моим визитом Инесса может спешно заметать в ней следы Катькиного пребывания. Потом поднялась этажом выше. Но и там на мои призывные звонки никто не отреагировал. Неужели ушла? Или нарочно прячется? Вот мерзавка! Ну ничего, от меня так просто не отделаешься, сяду под дверью и буду караулить. Когда-нибудь же она выйдет! Да, но через три, вернее, уже через два часа двадцать минут хапуга в белом халате будет ждать меня у ворот клиники с Катькиной историей болезни. По крайней мере так она обещала. И я ей под это дело сотню «зеленых» отстегнула, если кто забыл.

Я позвонила еще раз. Выжала из кнопки один длинный и два коротких. Потом исполнила по памяти грустную мелодию новопреставленной певички Власты про несчастную любовь и раздавленное «Мерседесом» сердце (вот привязалась!). Инессу и это не проняло. Тогда я стала колотить в дверь и монотонно зудеть в замочную скважину:

— Откройте, милиция… Милиция… Откройте…

Раз саданула по двери, второй, а на третий она возьми и распахнись! Неужто замок сломала? Ну и дела! Да нет, скорее всего просто незаперто было, а я ломлюсь, как идиотка.

Я шагнула в прихожую, заставленную коробками и сильно напоминающую склад промтоварного магазина, и позвала: хозяйка, хозяйка… Почему-то шепотом. В ответ — ни звука. Интересное кино, что же она ушла, а дверь не закрыла? Ой, чего-то я сомневаюсь. Поискать ее, что ли, или не стоит? И как будто бы кто-то твердит прямо в ухо:

— Не стоит… Не стоит…

А ощущение такое, такое… Ну просто затрудняюсь с формулировкой. Предчувствие, что ли… Нет, даже не предчувствие. Триллеры смотрели? А, можно и не спрашивать. Что еще по ящику увидишь-то? С утра до вечера одни только героические будни мафии и кажут. Так вот, знаете, как бывает в этих самых криминальных авантюрах: еще ничего не случилось, а музычка за кадром такая, что до печенок пробирает, сейчас, сей-ча-ас прольется чья-то кровь!.. О, вспомнила: саспенс! Это называется саспенс. Просто и незамысловато.

Так вот саспенс этот из меня так прямо и попер. Ноги не идут, как будто прилипли к полу, лицо в жар бросило, перед глазами все плывет. Э, нет, говорю я себе и начинаю медленно пятиться назад. И надо ж такому случиться, что ровно в это мгновение в поле моего зрения попадает маленький коридорчик, ведущий в кухню, и сама кухня. Не целиком, правда, но и этого мне хватило, чтобы разглядеть Инессу, навзничь лежащую на полу. Все в том же аристократическом прикиде и с запекшейся черной дыркой в переносице.

Я уже открыла рот, чтобы заорать, и, наверное, заорала б, не вмешайся в это дело мой внутренний вездесущий Бубнильщик.

— Дура! — прошипел он. — Заткнись! И быстро шуруй отсюда, пока тебя не застукали.

Я сердечно поблагодарила его за мудрый совет и торпедой вылетела из Инессиной квартиры.

Глава 5 ТЕ ЖЕ И ГУМАНОИДЫ

Осознать, на каком я свете, мне удалось только на пятьдесят втором от Москвы километре. Помню, как я съехала на обочину и грустно уставилась на большую трещину в лобовом стекле, за которую Маоист меня время от времени пилит с позапрошлого лета, когда, возвращаясь с так называемой дачи, я «словила» вылетевший из-под колес самосвала маленький булыжничек.

— Ну что, допрыгалась? — тут же завелся внутренний Бубнильщик.

— Да пошел ты… — пожелала я ему и врубила радио на всю катушку. А оттуда, как нарочно, снова Власта, и ну душу надрывать. На полюбовника жаловаться. Дескать, поматросил и бросил. Я на другую станцию — то же самое, здрасьте, приехали. Я на средние волны, а она и там убивается. Прямо маньячка какая-то! Не зря он ее бросил, честное слово! Да кто же такую зануду вытерпит!

Помянув усопшую недобрым словом, я вырубила магнитолу, снова оставшись один на один с Бубнильщиком. Точнее, одна на один. Уж тут-то он дал себе волю. Не преминул воспользоваться удобным моментом. Причем не хуже самого Маоиста.

И чего я только, бедная, не наслушалась! И неча тебе было с печки слезать! Торчала бы ты дома у своих маринадов и не высовывалась! И баксы просадила, и бензину нажгла немерено… И затеи твои все провальные, недоучка несчастная. Сидишь у мужа на шее, а он у тебя еще и Маоист. И…

Я не выдержала и снова включила радио. На этот раз мне повезло, передавали новости с мировых фондовых рынков, которые, судя по взволнованному голосу диктора, сильно лихорадило. А эта самая лихорадка предвещала человечеству если не Армагеддон, то по крайней мере резкое падение курса доллара, что, впрочем, практически одно и то же. Хотите верьте, хотите нет, но апокалиптическое предсказание меня немного утешило. Раз уж все и так летит в тартарары, то стоит ли убиваться из-за какой-то несчастной сотни баксов?

И вообще, деньги — это мелочь в сравнении с тем, что я увидела в Инессиной квартире. Интересно, кому помешала эта сильно молодящаяся старуха Шапокляк. Мысль о том, что Инессино убийство связано с Катькиными дрязгами, я неимоверным усилием воли гнала прочь. Нет, тут что-то другое, другое… Хотя бы потому, что в противном случае неприятности грозят не только Катьке, но и мне.

— Вот именно, — тут же прогнусавил Бубнильщик. — А не будешь встревать в чужие дела. У нее семья, дочь, а она, понимаешь, в частные сыщицы подалась. На старости-то лет!

— Да заткнись ты, — прошипела я, хотя он и говорил мне чистую правду. Действительно, и чего мне дома не сиделось? Там ведь так хорошо и уютно даже без евроремонта. Даже с выгоревшими обоями и пожелтевшими потолками. Сидишь себе на кухне, смотришь телик и в то же время что-нибудь строгаешь. Морковку там для поджарки или лучок. Или суп помешиваешь. Вон клубника, смородина, скоро варенье варить. А за ней — вишня. Туда-сюда, глядишь, и капусту рубить пора. Ну чем жизнь-то плоха?

Лили из отпуска прикатит посвежевшая, будем с ней чаи-ликеры гонять и на все корки распекать бестолковых рожениц. Не могут, видите ли, разродиться без ора! А там и Нэлкины каникулы кончатся в труднопроизносимом французском предместье. Да и с Маоистом у нас не такие уж плохие отношения. Он меня любит. По-своему. И я его по-своему. Но с другой стороны, нам ведь не восемнадцать. Хотя опять же и не восемьдесят.

Ой, кажется, последнее уже не из той оперы. Лучше начать заново. Итак, нам ведь не восемнадцать. Мы друг к другу привыкли, притерлись. Ага, привыкли, как два валенка, и притерлись, как два ржавых болта. Ну ты ж посмотри, опять меня понесло не в ту степь! А еще хотела Маоисту сюрприз сделать, нагрянуть в Москву без приглашения! Теперь все, амба, прочь из Москвы, сюда я больше не ездок. Буду полоть грядки и поливать цветочки Лили. Хватит с меня приключений.

Поклявшись себе никогда более не покидать пределов родного Чугуновска, я вывела «Ниву» из кювета и почухала себе дальше. Чинно, степенно, без всяких там обгонов и исключительно по правой полосе. Понятно, что в таком темпе я добралась домой уже затемно, зато целая и невредимая. Ввалилась в квартиру и ничком рухнула на диван, уже пятнадцать лет исполняющий для нас с Маоистом обязанности супружеского ложа. Порядком полинявшего и изрядно продавленного. Я уже тысячу раз предлагала Маоисту его заменить — диван, а не Маоиста, хотя по большому счету давно следовало обновить и то и другое — и столько же раз слышала в ответ:

— Как будто новый будет лучше. Такой же, только обивка другая. Сейчас знаешь как мебель клепают! А у этого пружины крепкие и боковины из дерева, а не какие-нибудь прессованные опилки. И вообще запомни: качество из моды не выходит.

Ну, в общем, упала я на этого не выходящего из моды динозавра и только-только забылась тревожным сном зайца в разгар охотничьего сезона, как на тумбочке зазвонил телефон. Не открывая глаз, я нашарила трубку и пробурчала в мембрану:

— Слушаю…

— Ты где была? — рявкнула на меня трубка желчным голосом дорогой свекрови. — Целый день тебе звоню!

— А, это вы, Нелли Альбертовна! — отозвалась я с фальшивой сердечностью, одновременно неимоверным усилием воли сдерживая зевок. — А я на даче была. Только приехала. А что… Что случилось?

— На даче? До такой темноты? — недоверчиво уточнила Маоистова мамаша. Кстати, а вдруг она сегодня тоже там была, ну на нашем садовом участке, громко именуемом дачей? Тогда я влипла, можете меня поздравить.

— Ну… Пока грядки прополола, — обреченно прогнусавила я в трубку, — пока собралась…

— А что, сорняков много? — осведомилась свекровь.

Фу, слава богу, у меня отлегло от сердца:

— Да есть, как же без них… Смородина уже спеть начинает…

— Поспевает? — оживилась свекровь. — Надо бы заехать. — И, скупо попрощавшись, повесила трубку. Дорогая Нелли Альбертовна, в честь которой Маоист назвал дочку Нэлкой. Я сдуру согласилась, молодая была, глупая…

И чего она, спрашивается, звонила? То ли вынюхивала, то ли проверяла. Недаром у меня буквально с нашей с Маоистом свадьбы такое чувство, будто она меня в чем-то подозревает. И потому в разговоре с ней я невольно принимаю оправдывающийся тон, даже если ни в чем не виновата. Ну разве только в том, что увела ее драгоценного сыночка. Хотя и за это я уже понесла суровое наказание. Целых пятнадцать лет — да столько теперь за двойное убийство не дают!

Это была сущая пытка — продирать глаза после Такого дня и Такой ночи. Если бы не радужная перспектива визита на дачу Маоистовой мамаши, проспала бы еще тысячу лет как минимум. Ох уж эта мне семейная жизнь — максимум обязательств и минимум удовольствий.

Я соорудила на скорую руку омлет, кое-как затолкала его в себя. Настроение, естественно, было хуже некуда, а убиенная Инесса с дыркой в переносице так и стояла перед глазами. А тут еще Матвеевна, завидев меня на грядках, наверняка прискачет интересоваться, чего я добилась от Катькиных обидчиков. Скажу, что никуда не ездила. И вообще, мне недосуг. Женщина я занятая, семейная, своих проблем хватает. Короче, отвали, Матвеевна. А прореху в семейном бюджете размером в сто баксов я как-нибудь залатаю. Исхитрюсь, не впервой.

Часов в восемь я уже зевала в обнимку с тяпкой, время от времени бросая косые взгляды в сторону соседской избушки. Матвеевна мелькала во дворе то с ведрами, то без оных, а Катька нигде не наблюдалась. Дрыхла, наверное, без задних ног с неизвестно чьим младенцем в животе. Что она будет с ним делать? Нет, лучше об этом не думать, особенно после того, чего я вчера насмотрелась. Хватит мне саспенсу-то. Причем на всю оставшуюся жизнь.

Как нарочно, и сельхозработы у меня как-то не заладились. И земля была твердая, хоть киркой долби, и в боку покалывало — в левом, нет, в правом — и затылок припекало. Я то и дело присаживалась отдыхать под кустом смородины и тоскливо тянула лимонад из пластиковой бутылки.

Наконец из-за забора высунулась управившаяся по хозяйству Матвеевна, козырьком приложила ладонь ко лбу и пожевала синими старческими губами:

— Гамбалишь, Надюха?

— Угу, — кивнула я, не разгибаясь.

А Матвеевна минуту-другую понаблюдала, как я изображаю из себя труженицу полей, и сообщила самым что ни на есть будничным тоном:

— Слышь, Надюха, а Катьку-то планетяне забрали. Ночью…

— Че-во? — Я чуть носом грядку не вскопала.

— Я ж те грю: планетяне, — стояла на своем Катькина бабка. — Катька как раз в уборную пошла, и все нету ее да нету. Я глядь, а они аккурат за твоими бурьянами расположилися. Огни кругом, огни… Ну пока я с кровати слезла, пока галоши насунула, они Катьку в свою Альфа-Кентавру затолкали и тю-тю.

— Да ты что, Матвеевна! — Я даже руку к сердцу приложила, чтобы унять сердцебиение. — Ты… Ты хоть в милицию-то заявила?

— На кого? На планетян? — Матвеевна покрутила пальцем у виска. — А то они мне поверят! Скажут: это у тебя, бабка, белая горячка. И выпишут путевку в Березанку!

А что, трудно не согласиться с Матвеевной при всех ее тараканах. Пожалуй, что и скажут, а то и выпишут. Кстати, для непосвященных: Березанка — сокращенное название Чугуновской психбольницы № 6.

— А как же Катька? — развела я руками.

— А чего теперь? — смахнула слезу бабуся. — Пропала Катька, и вся недолга. Если б не укатила в Москву энту, ниче б и не случилося. А то удрала, не спросясь. Ну точно как Зинка, ейная мамаша. Такая же шалава, прости господи! Смылась на свои Севера, только ее и видели. Грит: денег заработаю и назад. Ага, как же, заработала. А девка ее шалапутная — у меня на горбе!..

И я в сто десятый раз выслушала историю легендарного Зинкиного похода за длинным северным рублем, из которого она не вернулась и по сей день. А вот про мои достижения на поприще расследования Катькиных злоключений в Москве Матвеевна так и не спросила. То ли явление инопланетян напрочь отшибло у нее память, то ли после таинственного Катькиного исчезновения она сочла их не стоящими внимания. А может, просто не пожелала полоть мои грядки, о чем мы вроде бы условились, в случае моего успешного вояжа в Москву.

Но как бы там ни было, мне это только на руку, решила я. По крайней мере врать лишний раз не придется. Что касается Катьки… Так вот, что касается Катьки, то я дала себе слово не вспоминать о ней, чтобы на душе муторно не делалось. Ведь в отличие от Матвеевны я прекрасно понимала: ни к Катькиному животу, ни к загадочному похищению бедные гуманоиды не имели ровным счетом никакого отношения. Хотя кое-кому наверняка было бы очень даже на руку свалить все на них. Дескать, налетели зеленые человечки, сделали пиф-паф и улетучились в неизвестном направлении, а мы тут ни при чем. А отдельные не очень добросовестные сыщики, будь на то их воля, с большим удовольствием позакрыли бы уголовные дела под тем предлогом, что подозреваемые находятся вне пределов околоземной орбиты.

Глава 6 НОМЕР С ПЕРЕОДЕВАНИЕМ

Вопрос, куда вдруг посреди ночи девалась Катька, занимал меня весь вечер. И весь следующий день, вернее полдня, аккурат до того момента, когда я отправилась в гастроном за продуктами. В ближайший, через дорогу. Где и произошло нечто такое, что заставило меня надолго позабыть о Катьке. Одна случайная встреча. По крайней мере я сильно на это надеялась. Потому что в противном случае сами собой напрашивались выводы. И очень даже неутешительные.

Теперь по порядку. Я только что расплатилась за покупки и неторопливо упаковывала сумку. И вдруг мой праздно брошенный в окно взгляд механически зафиксировал высокого, ладно скроенного парня, вылезающего из припаркованной у магазина видавшей виды фиолетовой «шестерки». Сначала я подумала, что такому красавцу совсем не к лицу его старый драндулет, что ему пошел бы черный «мерс» или красный «Ягуар», и только потом сообразила: да я же его видела! Это же тот самый неотразимый мачо, с которым я нос к носу столкнулась в Инессином подъезде у лифта. Только на этот раз его роскошные кудри были стянуты резинкой на затылке, а глаза «с волокитой» упрятаны за черными очками в модной оправе.

При том что, разумеется, я могла и обознаться. Мало ли на свете похожих друг на друга людей. Есть даже шоу двойников, ездят себе по необъятным просторам и зарабатывают на хлеб с маслом тем, что кого-то напоминают. Аллу Пугачеву, к примеру. Или международного террориста Усаму. У нас в Чугуновске они весной гастролировали, так публика осталась весьма довольна. А все потому, что живая Пугачева раз этак в двадцать дороже, а любоваться на Усаму в подлиннике вообще желающих мало.

Рассудив таким образом, я несколько успокоилась, однако предпочла ретироваться из магазина не через ту дверь, в которую степенно входил красавец, сильно смахивающий на того, московского. Я даже не поленилась с безопасного расстояния изучить номера его колымаги. Выяснилось, что они местные, и на душе у меня как-то потеплело. Подхватив авоськи, я пыхтя пошкандыбала домой. Проходя мимо осиротевшей в отсутствие хозяйки квартиры Лили, вспомнила, что она строго-настрого велела мне поливать ее цветочки, и, быстро выгрузив закупленные харчи в холодильник, снова выскочила на лестничную площадку. Прямо в домашних тапках.

Без Лили квартира выглядела пустой и заброшенной. А главное — необжитой, как гостиничный номер средней руки. Ну знаете такие: кровать под казенным покрывалом, на тумбочке — лампа с инвентарным номером, а на стене — тусклый пейзажик: две сизые елки в тумане. Чтобы командированные долго не заживались.

У Лили-то, конечно же, все по-другому. Дорогая мягкая мебель, чертова уйма всякой бытовой техники. Да одна только выставка французских духов на туалетном столике чего стоит, выбор получше, чем в парфюмерном магазине средней руки. А еще повсюду фотографии хозяйки, в рамочках и без оных. Лили во всех видах: строгая, в очках и белом колпаке — на работе, в легком сарафанчике, разомлевшая — на природе и торжественная — в свадебной фате, под ручку с юным женихом, а ныне бывшим мужем. Но без Лили все это великолепие буквально как ГУМ без фонтана. Нет, подымай выше: как Париж без Эйфелевой башни.

Эх, да что говорить о квартире! Лучше спросите, чем была без нее моя жизнь? Пресным диетическим супом моей свекрови, вот чем! Ни тебе холестерина, ни тебе адреналина. А сколько нового я узнала от Лили, не считая хламидиоза! Медицинскую энциклопедию читать не надо. Уж на что Маоист поначалу ее невзлюбил, мол, шума от нее много, и тот в конце концов смирился. Просто смывается в гараж, когда она приходит, а мы с Лили ничего против не имеем.

Мне и глаза закрывать не надо, чтобы представить Лили восседающей в своем любимом кресле у окна. В роскошном шелковом халате — красные розы на вечернем небе — с чалмой из полотенца на голове, а в тонких пальцах — пилка для ногтей, как смычок от скрипки. Загадочно улыбается уголками рта, дескать, знаю-знаю, а чего знает, поди разберись.

Да, жалко, что ее нет, было бы по крайней мере с кем обсудить мои московские приключения. А впрочем, может, это и к лучшему, потому что для меня же полезнее все забыть. А вот не было ничего, и баста. Никуда я не ездила, полола грядки и стерегла квартиру Лили. А Москва… Какая Москва? Вы меня там видели? Вот и помалкивайте! Вместе с Бубнильщиком.

Ладно, пора заняться и цветочками. А прежде подушиться чем-нибудь экзотическим из коллекции Лили. Паломой Пикассо хотя бы. Лили, кстати, утверждает, что это мой запах. А что, сгодится. А вот эти, в синей коробочке, не разберу, как называются, тоже ничего. И в красной. Перенюхав все духи, я взялась за косметику. Сильно подвела глаза и пририсовала стрелки чуть не до ушей, как это делает Лили. Постояла перед зеркалом, полюбовалась и щедро накрасила губы, обвела темным карандашом контур и ахнула. Прямо хоть сейчас в шоу двойников. Раззадорилась и сбегала в ванную. За знаменитым халатом и полотенцем. Результаты превзошли все ожидания. Войди сейчас в комнату Лили, наверняка решила бы, что видит собственное отражение.

Но Лили, конечно, не вошла, поскольку находилась за полторы тысячи километров, нежилась под теплым солнцем Кавказа и плотоядными взглядами его гордых сынов, зато в дверь кто-то позвонил. Я, как была в халате и полотенце, прошлепала в прихожую и приложилась к «глазку». В сумраке лестничной площадки проступил нечеткий мужской силуэт. Очень интересно. Может, это тайный воздыхатель Лили, о котором я ничего не знаю. Ну хорошо, сейчас рассмотрим этого несчастного…

И я осторожно высунулась из-за двери, не забыв предусмотрительно взять ее на цепочку. Уж не знаю, с чего на меня нашла такая осторожность, учитывая, что собственную дверь я открываю нараспашку, не удосужившись даже поинтересоваться, кто там. И что же я увидела? Вернее, кого же? Неотразимого московского красавца, вот кого! Да, лопни моя селезенка, это снова был он, хотя к черным очкам и прибавилась бейсболка.

— Извините, — улыбнулась эта белозубая мечта одиноких весталок, — вы случайно не знаете, где ваши соседи? Из квартиры напротив.

— Из… Из какой квартиры? — открыла я рот от изумления.

— Из этой. — И он показал на мою же собственную дверь! — Ведь тут живет Надежда Куприянова?

Я бы, наверное, рухнула, если б не так крепко держалась за дверную ручку:

— А… Они… Их никого нет. Все уехали.

— Уехали? — опечалился красавец. — Очень жаль. А куда, не знаете?

— Не имею понятия, — выпалила я и поскорее захлопнула дверь.

Может, конечно, и найдется какой-нибудь суперпсихолог, который будет с пеной у рта доказывать, что у меня недопустимо низкий уровень самооценки, буквально не выше щиколотки, но я все равно не поверю, будто длинноволосый московский красавец пожаловал в наш задрипанный Чугуновск из-за моих красивых глазок. Зато легко допускаю, что по мою душу. Скажу вам больше, я в этом уверена на девяносто девять целых девятьсот девяносто девять тысячных. Он приехал меня угрохать, как ненужную свидетельницу чего-то, связанного с Катькиным младенцем из пробирки. За то же пострадала и Инесса, но она-то по крайней мере знала, на что шла, и наверняка рисковала за-ради хорошего куша. А я? Я влипла в эту историю по своей доброте тире глупости и ничего не заработала. Наоборот, профукала собственные сто баксов, которые, однако, не идут ни в какое сравнение с тем, что я могу потерять в ближайшее время!

— А Минздрав, между прочим, предупреждал!.. — подлил масла в огонь Бубнильщик. Еще бы он не воспользовался моментом.

— Да заткнись ты! — рявкнула я на него и заметалась по комнате, сбрасывая с себя халат Лили и полотенце.

Потом подлетела к окну и увидела, как красавец вышел из подъезда. Остановился и посмотрел наверх — я так и отпрянула, — а потом преспокойненько устроился все в той же консервной банке, которую он оставлял у гастронома. Кусая губы, я ждала, когда он наконец уедет, пока не поняла: он будет ждать! Ждать меня! Чтобы всадить мне пулю в переносицу, как Инессе. Или в глаз, как белке. Недрогнувшей рукой. А с другой стороны, с чего бы ей дрожать, если у него профессия такая — киллер.

Хотя лично я этих киллеров несколько иначе себе представляла. И в кино они обычно все, как на подбор, лысые, с челюстями-жерновами и маленькими близко посаженными глазками. Прирожденные убийцы, будто из пособия по системе Ламброзо выпрыгнули. А этот с его романтической внешностью скорее уж тянул на плейбоя из клипа, в первом кадре обнимающего одну роскошную блондинку, а во втором уже другую, в то время как предыдущая под безутешные завывания некой суперстар вроде незабвенной Власты вскрывает себе вены или глотает снотворные таблетки.

А ладно, все это чушь. Много важнее, как он меня нашел? Да еще так быстро! Неужто выведал про меня у Инессы, пока целился ей в переносицу? Но я же не называла ей ни имени, ни фамилии, ни адреса.

— Зато представилась Катькиной адвокатессой, — тут же ввернул свое бойкое словечко Бубнильщик.

Верно, так оно и было. А подробности Катькиной жизни для Инессы секрета не представляли. Она знала и про Чугуновск, и про бабку… Я похолодела, вспомнив о Матвеевне: а вдруг киллер уже и ее успел навестить? Бедная старуха. А Катька? Вдруг этот Плейбой как раз и есть тот зеленый человечек, что умыкнул ее позапрошлой ночью? Бабка видела огни? Видела. Так, может, это были фары фиолетовой «шестерки», которая все еще стоит у подъезда.

— А в ней — твоя смерть! — с пафосом объявил Бубнильщик. Как будто я без него не знаю. Лучше бы подсказал, что делать!

Тут же последовала рекомендация:

— Чего-чего, ноги уносить!

И совершенно дурацкая прибауточка:

— Крути педали, пока не дали!

Да, нужно убираться. Как можно скорее и как можно дальше. А по пути желательно заскочить в околоток.

— Ой-ой-ой! — схватился за животик Бубнильщик. — Вот тебя там ждали. Да что ты там скажешь?

— Что надо, то и скажу! — сурово отрезала я и еще раз убедилась, что заезжий киллер по-прежнему дожидается меня у подъезда. Да еще разглядывает какой-то белый листок. А вдруг это моя фотография, противно заныло у меня под ложечкой. По крайней мере во всех фильмах про мафию, которые мне довелось смотреть (а уж как всякая домохозяйка я их перевидала немерено), киллеры именно так и поступают: тщательно сверяют фотографию с оригиналом, чтобы по ошибке кого другого не замочить. Тем более что за лишнюю работу заказчик им не заплатит.

Совершенно убитая этим открытием, я покинула опустевшую обитель Лили, так и не полив ее цветочки. Затем, задержав дыхание, как перед прыжком в воду, влетела в собственную квартиру. Не могла же я подаваться в бега без денег и документов!

— Да быстрее шевелись, кляча! — понукал меня Бубнильщик, пока я носилась из угла в угол, бросая в сумку все, что подвернется под руку.

И только у двери я с ужасом подумала о том, как мне выйти из дома. Ведь черного хода у нас нет, как и в любой порядочной «хрущобе», только заплеванный хулиганами и записанный кошками парадный. Все что мне остается — спуститься на простынях с балкона.

— С четвертого этажа! — присвистнул Бубнильщик. Только это он и может.

Я все же сбегала на балкон примериться. Полюбовалась видом ближайшей помойки и пришла к неутешительному выводу, что спуск на простынях мне не под силу. Я стопроцентно сверну себе шею, а красавец-киллер получит причитающийся ему гонорар, не ударив пальцем о палец. Что, как вы понимаете, вдвойне обидно.

— Нужно придумать что-то другое, — голосом робота распорядился Бубнильщик. Боже, как же он мне надоел!

А может, прямо так? Ведь не узнал же он меня, когда я высунулась из квартиры Лили, несмотря на наличие фотографии. Значит, не такой уж он супер-пупер профессионал. Но, во-первых, я была намазана так, что и сама себя не узнавала, а во-вторых, читай первую строчку абзаца. Он просто не сомневался, что разговаривает с соседкой из квартиры напротив. Та-ак, а «соседка» сказала, что интересующее его семейство пребывает в отъезде. А значит, теперь он почти наверняка будет уделять свое внимание не выходящим из дома, а входящим в него. И по преимуществу женщинам!

Гениально! Кто это сказал: я или Бубнильщик? Впрочем, без разницы. Действовать, действовать!

Я бросилась к шкафу и выгребла из нее Маоистовы шмотки. В темпе подобрала подходящий костюмчик. Пиджак мне, правда, был широковат в плечах, а штаны длинноваты и узки в бедрах, но я легко устранила этот недостаток, несколько раз завернув их в поясе. С галстуком мой маскарад выглядел достаточно убедительно, только лицо и волосы подводили. Ну все портили. Жаль, что сейчас мужики не носят шляп, было бы очень кстати. Придется надеть Маоистову кепку, ничего другого не остается.

С кепкой получился форменный колхоз, но когда речь заходит о жизни и смерти, ей-богу, не до шику. Хотя оно, конечно, и в гробу хотелось бы выглядеть посимпатичней.

Бросив на свое отражение в зеркале последний придирчивый взгляд, я платком оттерла остатки косметики и, подхватив сумку, ринулась навстречу судьбе, сильно сожалея о том, что мне не удастся воспользоваться стоящей во дворе Маоистовой «Нивой». Плейбой скорее всего следит и за ней тоже.

Глава 7 КРЕПКИЙ КОРПОРАТИВНЫЙ ДУХ

Расчет мой оказался верным. Красавец-киллер даже и не взглянул в мою сторону. А я, легкой походкой заворачивая за угол дома, вдруг с тихим ужасом осознала: костюм-то у меня мужской и кепка тоже, а на ногах — женские босоножки на каблуке! Еще и цокают несносимыми металлическими набойками. Просто чудо, что мой палач этого не заметил. А может, он просто решил, что перед ним местный приверженец нетрадиционной сексуальной ориентации? А что, чем мы хуже Европы? И до таких клопиных углов, как наш Чугуновск, прогресс доходит рано или поздно.

Но к какому бы мнению он в конце концов ни пришел, повода для сильного ликования у меня все равно не было. Зато был повод уносить ноги, не оглядываясь, хоть дворами, хоть огородами. Главное — подальше. И по возможности в направлении ближайшего отделения милиции. Что я и сделала. Промчалась бодрой рысью чуть не через полгорода и буквально на последнем издыхании вскарабкалась на высокое крыльцо районного околотка.

Очень даже вероятно, что этим марш-броском при полной выкладке я и побила какой-нибудь мировой рекорд, но вы же понимаете, что цель у меня была совсем другая. Теперь бы еще умудриться сказать что-либо связное, но увы…

— А-а… Э-э-э… — К сожалению, это все, что я смогла из себя выжать, жалобно глядя сквозь стеклянное окошко с надписью «Дежурная часть» на упитанного лейтенанта, неторопливо перекусывающего хот-догами. А его самого так захватила трапеза на рабочем месте, что он меня даже и не заметил, несмотря на мой экзотический вид.

Пришлось сесть на скамейку в коридоре и подождать, когда ко мне вернется дар речи, а это, между прочим, произошло не так скоро, как я рассчитывала. И даже немного потренироваться, прежде чем открыть рот в следующий раз. Во избежание очередного фиаско.

— Э-э… Я хотела бы сделать заявление… — Мне наконец удалось кое-как справиться с паровозным дыханием. — Дело в том, что я в опасности… В смысле меня хотят убить.

— Вам что, угрожают? — Упитанный лейтенант дожевал хот-дог и тщательно отряхнул с кителя крошки.

— Ну нет, не то чтобы… Просто мне кажется, что один человек хочет меня убить. — Я стащила с головы Маоистову кепку и спрятала ее за спину.

— Кажется — это не аргумент, — назидательно заметил дежурный и покосился на дымящуюся посреди стола чашку чаю. — А вы вообще по какому адресу проживаете?

— На Касимовской… Дом шестнадцать, квартира сорок один, а что? — выпалила я, нервно теребя Маоистову кепку.

— Значит, участковый ваш — Лупастый Сергей Геннадьевич, — изрек упитанный лейтенант. — Он сейчас на выезде… Вы это… Лучше завтра с утра приходите. Прямо в девять. Тогда точно его застанете. Напишете заявление, какие вам поступают угрозы, от кого, зарегистрируете в секретариате и в месячный срок получите ответ о принятых мерах.

— В месячный срок? — повторила я за ним, как попугай, не очень-то понимая, о чем, собственно, речь.

— Ну да, сроки у нас такие. На жалобу населения — месяц отводится. — В тоне дежурного появились первые позывные раздражения. У человека чай остывает, а тут какие-то дебилки с дурацкими вопросами. — А что вы хотите, работы много, людей не хватает… Так что приходите завтра с утра, ваш участковый во всем разберется.

— Завтра? С утра? — Я чуть не разревелась.

— А хотите — ждите, ваше дело, — не стал настаивать дежурный. Дал понять, что у них в околотке полная демократия. — Может, Лупастый и появится, но я вам этого не гарантирую. — И, преисполненный уверенности в том, что честно и до конца выполнил свой служебный долг, выложил на стол пачку печенья. К чаю.

А я, мысленно пожелав ему подавиться, еще немного потопталась у стеклянного окошка, раздираемая самыми противоречивыми чувствами, и снова вернулась на скамейку в коридоре, на которой осталась моя сумка. Не знаю, сколько я там просидела в горестных раздумьях, время от времени вскакивая и в страшном волнении заламывая руки, а также пару раз порываясь потребовать аудиенции у «самого главного начальника». Пока на горизонте не появился еще один бравый страж правопорядка.

— Вы случайно не Лупастый? — поинтересовалась я у него.

— С чего вы взяли? — ответил он почти игриво и скрылся в конце коридора.

— Я ж вам говорю, завтра приходите, — пробурчал из своей стеклянной будки дежурный, и в околотке снова стало тихо, как в детском саду во время тихого часа.

И я ушла, чтобы не действовать ему на нервы. Сначала недалеко. Поторчала у крыльца, тупо разглядывая кривые рожи фотороботов на стенде «Их разыскивает милиция». Никого похожего на «моего киллера» среди них не наблюдалось.

А может, все-таки к начальству рвануть, вертелась у меня в голове заезженная пластинка. Изложить все по порядку: и про Катькиного младенца, и про убитую в Москве Инессу, и про киллера у моего подъезда… И тут, как на грех, снова прорезался Бубнильщик.

— Давай-давай! — заржал он злорадно. — Только имей в виду, что Катька вместе со своим животом исчезла в неизвестном направлении, а ее бабке инопланетяне мерещатся! Теперь насчет Инессы… О ней вообще молчала бы в тряпочку. Потому что как законопослушная гражданка ты еще в Москве была обязана сообщить о ее убийстве куда следует. А ты что сделала? Ты скрылась с места преступления.

— Ну и плевать! — вступила я с ним в спор. — Зато сейчас они возьмут киллера и все выяснят!

— Ха! — возразил мне Бубнильщик в своей неизменной наглой манере. — Если еще возьмут. Это во-первых. А во-вторых, где гарантия, что при нем отыщется пистолет или другая какая улика? Подумаешь, сидит человек в машине у подъезда. Это, между прочим, законом не преследуется.

— Но он же спрашивал у меня про меня же! И потом, у него есть моя фотография! — выкрикнула я в запале и с разбегу напоролась на многозначительный взгляд прошмыгнувшего мимо пацаненка в шортах и футболке. А тот еще возьми да и покрути пальцем у виска, предварительно отбежав на безопасное расстояние.

— Во, видала! — загоготал Бубнильщик. — От тебя уже люди шарахаются. Заговариваться стала, мать, а это явные признаки раздвоения личности. Да и прикид у тебя, старуха, просто закачаешься.

Я решила, что спорить с этим козлом себе дороже, к тому же вредный чугуновский мальчишка подозрительно пялился на меня издалека. Наверное, ожидал, какое я еще коленце выкину. Я показала ему язык, а он мне… Нет, ну что за молодежь пошла, а? Куда, как говорится, мы катимся?

А, ладно, пусть с этим юным извращенцем родители разбираются. Тем более что мне недосуг. А тут еще этот злыдня Бубнильщик только тем и занимается, что сеет в моей душе семена сомнений. А если при Плейбое и впрямь не обнаружится ничего такого, что доказывало бы его киллерскую сущность? Ну, кем я буду выглядеть? Полной идиоткой. Это как минимум. А как максимум — чугуновские пинкертоны решат, что как раз я прикончила Инессу по причине явных неполадок с головой.

Значит, милиция отпадает. По крайней мере чугуновская. В таком случае куда мне податься? К свекрови? О нет, тогда уж лучше под пули. Тем более что Плейбой, как пить дать, уже изучил мою родословную до седьмого колена. Остается только радоваться, что Катька под Парижем, а Маоист — в московском головном офисе. Эх, связаться бы с ним сейчас, все-таки какой-никакой, а муж, да мобильного-то у меня нет. Сколько просила, купи, купи… А у него одна пластинка: зачем тратить бешеные деньги, если ты все равно сидишь дома? Маоист, он и есть Маоист.

А с другой стороны, разве мне от звонка полегчает? Ехать мне надо, в Москву, тем более что и найти меня там будет не в пример тяжелее. А пока Плейбой прочешет Чугуновск, я разыщу в Москве знаменитый головной офис, о котором Маоист рассказывает чуть ли не с благоговением. Само собой, когда Маоист узнает, куда я вляпалась, визгу будет порядочно, но в конце концов он что-нибудь да придумает. А иначе бы он не был руководителем Чугуновского филиала. На такую-то должность, чай, дурака не назначат.

— Добрый день! — с профессиональным радушием ощерился мне «белый воротничок» в безупречном костюме, но с синей косынкой на голове (?!), едва я переступила порог знаменитого головного офиса. — Вы к нам по какому-то вопросу?

— Я… А я… Сотрудница… Из Чугуновского филиала. — У меня хватило ума не называться Маоистовой женой. Чтобы не портить ему деловую репутацию своим непрезентабельным видом. Еще уволят, не дай бог, а в Чугуновске нормальной работы ни в жизнь не найти, а так он все-таки хоть маломальский да начальник.

— Очень приятно! — несказанно обрадовался «белый воротничок» в синей косынке, потом, как Дэвид Копперфилд, непонятно откуда извлек точно такую же и повязал ее мне на голову, сопровождая эту в высшей степени странную манипуляцию непонятной, но прочувствованной речью. — Добро пожаловать в нашу семью, сплоченную духом согласия, эффективности и корпоративных интересов!

Я тихо заволновалась, стараясь при этом сохранить видимость спокойствия, и на всякий случай поинтересовалась:

— А-а… Это вообще головной офис? Я случаем не ошиблась?

— Головной, головной, — приветливо закивал этот идиот в платочке. — А вы у нас, как я вижу, в первый раз?

— Ну да, в первый, — опасливо заозиралась я по сторонам.

— Тогда все понятно. — Этого блаженного просто распирало от приторного показного воодушевления. — Так вот, в нашей компании для поднятия тонуса среди сотрудников принято устраивать небольшие праздники прямо на рабочем месте. Сегодня, например, у нас день банданы. Надевая этот головной убор, мы зримо демонстрируем наше единство в борьбе за повышение производительности труда, — заученно отбубнил он и вопросительно уставился на меня, готовый, если понадобится, завести свою пластинку с самого начала, буквально со слов «Добро пожаловать в нашу семью…», ну и так далее.

Я сделала вид, что все поняла, и осведомилась в самом что ни на есть корпоративном духе:

— А где мне найти наших чугуновских друзей по разуму, прибывших в вашу сплоченную семью в командировку?

— Спросите в двадцать третьем кабинете, — посоветовал мне «белый воротничок» и, фанатично сверкая очами, ринулся наперерез очередному клиенту, робко ступающему под своды головного офиса. Не поверите, но я еще и на полметра отойти не успела, а он уже и этого беднягу «обанданил» в строгом соответствии с корпоративными интересами.

А уж когда в поисках двадцать третьего кабинета я двинулась по длинному коридору, у меня буквально в глазах зарябило. Клерки и секретарши носились с бумагами чуть ли не наперегонки, и все, представьте себе все, поголовно — в банданах! Я даже остановилась утереть со лба холодный пот. Как-никак не каждый день такое увидишь, а уж после бегства от киллера, бесконечной тряски в электричках и бессонной ночи на вокзале… Ну, не знаю, какие у вас мысли по поводу вышеописанного, а лично я уже ничему не удивляюсь. Ни тому, что доллар рушится, ни тому, что основные биржевые показатели катастрофически ползут вниз, а весь финансовый мир отчаянно лихорадит. Чего еще ждать-то от таких вот придурков в банданах?

То же было и в двадцать третьем кабинете, из полуоткрытой двери которого сильно разило кофием, докрасна раскаленной оргтехникой и крепким корпоративным духом.

— Вам кого? — спросила молодая мымра в бандане с надписью «эффективность».

— Куприянова из Чугуновского филиала, — молвила я, тихо холодея от предчувствия скорой встречи с Маоистом в корпоративной бандане.

— А вы кто? — строго взглянула она на меня.

— А я его сотрудница, из Чугуновска, — решила я придерживаться прежней легенды, тем более что еще неизвестно, распространяется ли корпоративный дух на жен и любовниц.

— Стас! — крикнула молодая мымра в смежную комнату. — Не знаешь, Куприянов еще не появлялся, а то его сотрудники разыскивают. Из Чугуновска, — подчеркнула она многозначительно, продолжая разглядывать меня так, словно я кусок вырезки на прилавке. Причем не очень свежий.

— Нет, он сегодня после обеда будет, — отозвался невидимый Стас. — Пусть ему на сотовый позвонят.

— Позвоните ему на сотовый, — повторила офисная мымра, как будто я глухая.

— А можно от вас? — Я сделала робкую попытку приблизиться к телефону.

— Пожалуйста, — разрешила мымра и поджала губы.

Я скромно устроилась на краешке стула, а сумку с захваченными в страшной спешке пожитками оставила у двери. Наверное, ходоки у Ленина вольготнее себя чувствовали, чем я в этом помпезном головном офисе. И это несмотря на наличие банданы на моей голове.

Однако я преодолела внутреннюю скованность и решительным движением пододвинула к себе телефон. Набрала номер Маоистова мобильника, но услышал совсем не то, что ожидала.

— Абонент не отвечает или временно недоступен. Попробуйте позвонить еще раз, — прощебетал мармеладный ангельский голосок.

Я «попробовала» еще раз десять, не меньше, но с тем же результатом. Маоист упорно не выходил на связь. Причем поди разберись, по какой причине. То ли отключил свою трубку и дрыхнет в гостинице, то ли телефон забыл зарядить, то ли… То ли он уже под дулом Плейбоя, которому надоело поджидать меня у подъезда. И пока я на электричках да автостопом добиралась до Первопрестольной, он даже на самой ржавой колымаге мог сделать то же самое уже раза три как минимум.

— Не отвечает… — Я поискала сочувствия у офисной мымры. У меня даже слезы на глаза навернулись от жалости к Маоисту. Потому что каким бы он ни был занудой, киллерской пули он не заслужил.

— Ну я не знаю… — развела руками офисная мымра и снова кликнула невидимого Стаса, на этот раз изволившего самолично материализоваться. В бандане с лозунгом «корпоративные интересы».

— Это вы из Чугуновского филиала? — поинтересовался он с непроницаемой политкорректностью.

— Да-а… — промычала я, давясь зарождающимися в груди рыданиями.

— А чего вы так расстраиваетесь? — почесал он затылок. — Что там у вас в Чугуновске стряслось?

— Просто он мне очень нужен, ну буквально позарез. — Я преданно посмотрела в глаза политкорректному Стасу. Нет, все-таки надо было сразу сказать, что Маоист мой муж, а теперь как-то и неудобно. Еще не поверят.

— Ну так позвоните ему домой, — предложил Стас и вроде бы даже без тени улыбки.

— Куда? — промычала я. — В Чугуновск?

— Зачем в Чугуновск? На московскую квартиру, — невозмутимо отозвался Стас. — Сейчас я вам телефон продиктую, он у меня в записной книжке. Одну минуточку. — И шмыг в смежную комнату.

Пока он туда-сюда оборачивался, я сделала несколько безуспешных попыток закрыть рот. Было ясно как день, что тут не обошлось без закравшейся путаницы. Одно из трех: либо у них в штате два Куприянова, либо два Чугуновских филиала, либо у этого Стаса не все в порядке с головой, что вполне вероятно при такой-то рабочей обстановочке. Шутки-шутками, а вдруг и на Маоисте весь этот корпоративный дух когда-нибудь отразится?

— Вот, звоните. — Стас брякнул передо мной толстенную, как «Война и мир» в одном томе, записную книжищу и провел пальцем по нужной строчке. Хотите верьте, хотите нет, а там все совпадало: и фамилия, и имя, и отчество, только номер телефона был московский и совершенно мне неизвестный.

Честно говоря, я позвонила только для того, чтобы не обижать Стаса, все-таки человек старался мне помочь, а на том конце провода сразу взяли трубку. Какой-то мужчина, но стопроцентно не Маоист, уж я его голос изучила за пятнадцать-то лет.

— А можно Ма… То есть Куприянова Олега Витальевича? — спросила я для совершеннейшей проформы.

— А хозяев нет. Они отъехали ненадолго. Что-нибудь передать?

Я положила трубку, стянула с головы бандану и призадумалась.

Глава 8 МАДАМ БРОШКИНА

Дом, в котором проживал таинственный тезка Маоиста, издалека сверкал стеклопакетами. И вообще производил впечатление, как принято выражаться у риелторов элитного жилья. Дескать, мы вам не какие-нибудь там квадратные метры продаем, а счастливый билет в общество избранных. Так что не жмитесь, господа, а извольте как следует пошарить под перинкой. Кстати, о перинке. Судя по тому, что я увидела, у странного субъекта, присвоившего себе Маоистово имя, с ней все было в полном ажуре. Чего не скажешь о самом Маоисте. Вернее, чего бы я о нем не сказала до сегодняшнего дня. А сегодня… А сегодня я вообще буду молчать, пока во всем не разберусь.

Та-ак, какая там была квартира, ну, в записной книжке Стаса? Кажется, семьдесят вторая. Отлично, сейчас проверим. Ага, проверим, если удастся войти. Тут небось такой цербер на входе, или того хуже — домофон. А что, интересно, я спрошу у этого Куприянова? Не могли бы вы выглянуть в окошко, чтобы я убедилась, не мой ли вы, часом, муж? Или опять деревенской родственницей прикинуться?

Однако на мое счастье никаких особенных ухищрений с моей стороны не потребовалось. Поскольку дом еще находился в процессе заселения, а также всяческих доделок и переделок, моя чужеродная персона не привлекла к себе ни малейшего внимания. Лифт, правда, тоже пока не работал, а потому мне пришлось тащиться пешедралом аж до седьмого этажа. К концу восхождения я немного запыхалась и постояла в уютном холле у окна, полюбовалась видом на аккуратную и, вне всякого сомнения, экологически чистую рощицу, прилагавшуюся к элитному жилью в качестве дополнения. И надо полагать, небесплатно, потому что задаром у нас только помойки.

А когда, отдышавшись, я нажала на кнопку звонка и дверь семьдесят второй квартиры отворилась, от сердца у меня сразу отлегло. Ибо тип, которого я увидела на пороге, хотя и обладал внешностью не менее заурядной, чем у Маоиста, Маоистом все-таки не являлся. Все, что мне оставалось, задать ему один-единственный и чисто риторический вопрос:

— Э… Вы господин Куприянов?

— Нет, — замотал головой заурядный тип. — Я не Куприянов. А он должен подъехать с минуту на минуту. Они с женой поехали мебель смотреть.

— Смотреть мебель? С женой? — уточнила я слегка осипшим голосом. Хотя почему бы этому Куприянову и в самом деле не разориться на новую мебель, если уж у него под перинкой на целую новую квартиру завалялось? А что касается жены, то разве он не имеет права на личную жизнь? Она у нас даже Конституцией гарантирована. Правда, если честно, то я ее — Конституцию — ни разу в жизни не читала, но, думаю, чего попало в ней не напишут.

— Простите, а вы кто ему будете? — вдруг осенило меня. Я прикинула, что если он ответит, скажем, сын или отец, то все сразу встанет на свои места. Потому что для Маоистова отца этот тип слишком моложавый, а для сына несколько староват.

— Да я здесь… Короче, мы джакузи устанавливаем, — не оправдал моих надежд заурядный тип.

— Спасибо, вы очень любезны, — пробормотала я и потрюхала вниз, не зная, что и думать. И только вывалившись из дома, наконец решила для себя: буду ждать этого Куприянова, кем бы он в конце концов ни оказался. Хоть чертом лысым. Вот только как же я его узнаю, если он не Маоист? Пожалуй, придется снова карабкаться наверх и стеречь его возле квартиры. По крайней мере, там я его точно ни с кем не перепутаю.

И вот представьте себе, только-только я попятилась назад, к подъезду стало быть, как к дому подкатил «Мерседес», да не какой-нибудь там в меру подержанный, а новехонький, с круглыми фарами и лакированными боками, а оттуда… Оттуда вдруг вытряхнулась Лили с большущей железной бадьей наперевес, которую она прижимала к себе бережнее, чем новорожденного!

В первый момент я, конечно, ей обрадовалась. Чуть на шею с лобызаниями не бросилась. Надо же, думаю, это господь мне ее послал в трудный момент. Вместо службы спасения. А Лили, которая по всем законам природы должна была пролеживать бока на морском песочке, скользнула по моей жалкой фигуре рассеянным взглядом и, заметно накренившись под тяжестью бадьи, уверенной походочкой направилась прямехонько к дому.

— Надюха, ты? — узрела она меня наконец, когда нас разделяли всего-то три ступеньки, и от удивления чуть не выронила свою бадью.

Я только собралась спросить, каким ветром ее сюда задуло, но тут из того же «Мерседеса» показалась смутно знакомая мне задница, а за ней и все прочие составляющие Маоиста, с пыхтением извлекающего из салона картонную коробку с надписью «Панасоник».

— А вот и я! — весело промурлыкал Маоист, поворачиваясь к дому передом, а к «Мерседесу» задом, остолбенел и с перекошенной физиономией грохнул телевизор оземь.

— Ну вот, я так и знала, — сказала Лили и поставила бадью на ступеньки. — Это должно было случиться.

Скажите, пожалуйста, что именно она имела в виду? Нашу неожиданную встречу или разбитый Маоистом с перепугу телевизор?

— Это называется воронье гнездышко по евростандарту, — высоко оценила я Маоистовы апартаменты, в которые мы поднялись по настоянию Лили, «чтобы обсудить все, как цивилизованные люди».

Маоист только втянул голову в плечи и покосился на Лили, видимо делегируя ей свои полномочия. Лили же, как выяснилось, и не думала каяться.

— Мы как раз собирались тебе все рассказать. По приезде, — объявила она, любовно оглядывая московские хоромы. — Но раз уж все и так выяснилось… Извини, но ты же знаешь, такое случается сплошь и рядом. Не ты первая, не ты последняя.

— Сплошь и рядом… Случается… — медленно проговорила я, пребывая в каком-то странно-заторможенном состоянии. Новая реальность, в которой изученный мной до дыр на носках Маоист представал вдруг в качестве подпольного миллионера, а также любовника Лили, упорно не желала укладываться у меня в голове. — Но не всегда при этом законных мужей отбивают лучшие подруги!

— Да брось ты, — ничуть не смутилась Лили. — Как раз лучшие подруги и отбивают. В девяноста процентов случаев. Остальные десять приходятся на секретарш.

Ну спасибо, утешила, подруженька подколодная. Ее послушать, так я еще и радоваться должна, что Маоист не позарился на свою секретаршу Веру Мартыновну, у которой внуки старше Нэлки. Хотя опять же и Лили не нимфетка, мы с ней, слава те господи, ровесницы.

— Значит, он предпочел тебя секретарше. Оказал, так сказать, честь, — фыркнула я. — Или у вас с Верой Мартыновной состоялась схватка титанов, из которой ты вышла победительницей?

— Да ладно тебе, Надюха. Дело-то житейское, — с демонстративной незлобивостью отозвалась Лили и заботливо пододвинула мне стул.

Я села и посмотрела на Маоиста, с самым безучастным видом застывшего у окна. Вот, подумала я, человек, с которым я прожила пятнадцать лет, а что я о нем знаю, кроме размера его воротника? И что обычно делают в таких случаях обманутые жены? Кому, в частности, они начищают морду: мужу или любовнице? Или и тому и другой по очереди? Тогда с кого начинать, вот в чем вопрос. У Лили, что ли, спросить? Ага, пусть приведет статистику по этому вопросу.

— А ты что молчишь? — спросила я Маоиста. На всякий случай. Может, скажет, что полагается при сложившихся обстоятельствах. Ну типа: прости, я так больше не буду. И мы заживем себе дальше, как два голубка на карнизе.

— А что я? — пожал он плечами. Так, словно он тут совершенно ни при чем. И вообще, какие к нему могут быть претензии, когда его, бедного, можно сказать, поставили перед выбором: либо Лили, либо Вера Мартыновна, а третье хоть и дано, но безумно осточертело.

Нет, ну это уже слишком, вы не находите? Ему, оказывается, и сказать родной жене нечего. А родная жена чувствует себя идиоткой, потому что не имеет понятия, как себя вести. Может, истерику закатить или в обморок грохнуться? Точно, в голодный, тем паче что у меня со вчерашнего дня во рту маковой росинки не было. Впрочем, нет, обморок не годится, не хочу, чтобы принужденная клятвой Гиппократа Лили откачивала меня. Да, но что-то ведь я должна предпринять, чай не каждый день у меня законного мужа отбивают!

То-то и оно, что не каждый, а потому и опыта никакого. В другой раз уж я не растеряюсь, будьте спокойны. Кстати, а не кокнуть ли мне пару-другую стеклопакетов? Кажется, в каком-то старом фильме одна рассерженная жена расколотила окна мужниной зазнобе. Жизненное кино, жаль, не помню названия. И для этой в высшей степени благородной цели мне бы здорово сгодилась та железная дура, которую Лили приперла на себе. Вон она в уголке, отсвечивает никелированными боками. А ведь такая, пожалуй, и стенку снесет, если хорошо постараться.

Нет, ну что у меня на уме, а? В такой-то ответственный момент! Надо срочно устроить скандал с потасовкой, иначе история мне этого не простит.

— Та-ак? И давно у вас шуры-муры, если не секрет, конечно? — стала я подготавливать почву для небольшой семейной разборки с участием лучшей подруги тире разлучницы.

— Господи, да какая разница? — Лили запрокинула голову и придирчиво оглядела навесные потолки. — Вы же все равно не любили друг друга.

— А у вас, значит, любовь. Большая и чистая. Из нержавейки, — подытожила я.

— У нас больше чем любовь, — парировала Лили. — У нас общность интересов.

— Ну-ну, — кивнула я, примериваясь взглядом к слегка растрепавшимся локонам Лили и с непостижимой ясностью осознавая, что время для судьбоносной трепки безнадежно упущено. Раньше надо было, еще на улице, ну или на худой конец на лестнице. А то как в бразильском сериале получается, в котором, чего бы ни стряслось, первым делом душ принимают.

— А у нас, между прочим, общий ребенок! — напомнила я не столько Лили, сколько Маоисту.

— Ну и что? — Лили нисколечки не расчувствовалась. — Нэлка уже почти взрослая, все поймет. — Провела пальцем по свежевыкрашенному подоконнику, потом чуть отступила в сторону и склонила голову набок. — Нет, не нравится мне, как они откосы сделали. Надо будет сказать им. Слышишь, Олег?

— Угу, — безропотно отозвался Маоист, а я поразилась, до чего же быстро Лили его «построила». В отличие от меня. А ведь я убила на это дело целых пятнадцать лет жизни. Да еще каких! Не удивлюсь, если и Нелли Альбертовна будет у нее из натурального шелка.

И все-таки обидно. Честное слово, обидно! Ну что это такое? Вот так вот сразу все взяло и навалилось. Нет, чтобы как-нибудь постепенно. А то тут тебе и киллеры, тут тебе и муж в зигзаге. Про старинную подколодную подружку я уже молчу. И главное, как они только снюхались, учитывая тот факт, что Маоист не очень-то жаловал Лили и предпочитал отсиживаться в гараже, пока мы задушевно беседовали за рюмочкой чаю. Значит, маскировался, гад. А я-то, балда, хламидиоза боялась!

— А-а-а… — Неожиданно, откуда-то из моих сокровенных глубин родился первобытный гортанный вопль, а уже вслед за ним дернулось и сорвалось с места и мое бренное тело и понеслось вперед, как пехотинец на вражеские штыки.

— Ты что, очумела? — Лили замахала руками, будто на нее напал рой ос, а я застыла, с удивлением разглядывая невесть откуда взявшийся в моей руке клок рыжих волос. Сильно запоздавшее возмездие все-таки свершилось.

Однако торжество справедливости продлилось недолго.

— Ах, ты так! — покрылась багровыми пятнами Лили. — Я ее жалею, а она драться! — И, схватив меня за шиворот, поволокла к выходу. — Пошла вон отсюда!

— Еще чего! — Я приземлилась на коврике у двери и уперлась ногами в стенку. Для надежности. — Никуда я не уйду. Муж мой — значит и квартира моя. Вместе с этой вашей… джакузи!

— А вот это видела?! — Не то чтобы слишком большой, но весьма убедительный кукиш оказался в непосредственной близости от моего носа. — Здесь все, чтоб ты знала, на меня оформлено! Все! — С этими словами Лили раскинула руки, широко и царственно, как народная артистка, без устали воспевающая бескрайние березовые дали.

— Врешь! — выпалила я. Вот уж во что не поверю. Да этот сквалыга Маоист за пятнадцать лет наших совместных мучений на меня и собачьей будки не записал!

— Ха-ха! — ощерилась Лили, и вместо кукиша перед моим носом самым таинственным образом возникла какая-то бумажка. — Пожалуйста, полюбуйся! — велела она мне, после чего бумажка не менее таинственным образом исчезла. Но этого короткого мгновения хватило, чтобы я успела прочитать: «гр. Худобеднова Лилия Карловна».

— Ты что, правда все ей подписал? — воззрилась я на Маоиста с немым ужасом во взоре.

Маоист отделался гробовым молчанием, а из глубины квартиры донесся зычный призыв работяг, устанавливающих джакузи в этом логове разврата:

— Хозяин, принимай работу!

— Ну, что стоишь, слышал? — зашипела Лили на моего неверного благоверного, и, что бы вы думали, он тут же усвистал в сторону санузла, оставив меня наедине с этой мегерой, так долго и искусно притворявшейся моей лучшей подружкой.

Зверская расправа не заставила себя долго ждать.

— А ну вытряхивайся! — запыхтела Лили, выталкивая меня за дверь. — И попробуй только еще раз сюда сунуться, сразу милицию вызову! — пригрозила она.

Как я ни отбивалась, все преимущества были на стороне Лили, хотя бы потому, что она на полголовы выше меня и раза в полтора шире.

Оказавшись на лестничной площадке, я, разгоряченная неравной борьбой, еще долго колошматила ногой в запертую дверь и выкрикивала с надрывом:

— И ни какая ты не Лили, а самая обыкновенная Лилька!

На что Лили отозвалась один лишь только раз и то советом:

— Головой… Головой постучи!

Маоист и вовсе не издал ни звука, как будто его в канализацию смыло.

Всплакнув от обиды, я тихо побрела прочь, горестно размышляя на тему, где бы мне преклонить свою изрядно потрепанную в схватке с Лили голову. Неплохо было бы также и оскорбленному чувству подходящий уголок подыскать. А вариантов — негусто. Точнее, даже один. Софа Степанищева — моя бывшая институтская однокашница. Когда-то, в мою счастливую домаоистову эру, мы учились с ней на одном курсе и спали в общежитии на соседних кроватях. С тех, правда, пор я превратилась в мадам Брошкину из Чугуновска, а она, если верить сплетням, в весьма и весьма успешную бизнес-леди.

Глава 9 ХОЧУ ФОНДЮ

— Надюха, ты? Сто лет не видела! — Моя бывшая однокашница Софа Степанищева долго душила меня в своих объятиях и несколько раз просила поворотиться.

— Ну так уж и сто, — слабо возразила я. — Всего лишь пятнадцать.

— Правда, пятнадцать?! — ужаснулась Софа. — Не может быть!

— Сама посчитай, — предложила я.

Софа посчитала. Сосредоточенно загибая пальцы, а также время от времени поднося их ко рту и нервно покусывая.

— Точно пятнадцать, — наконец подбила она баланс. — Во время-то летит, а? Буквально свистит. Как пули у виска.

— Ага, как пули, — уныло подтвердила я, втайне завидуя Софе, для которой эти самые пули всего лишь расхожая метафора. Или гипербола? А, какая разница, главное, что для меня они — самая настоящая суровая реальность.

— Ну и каким ты ветром в наших краях? — продолжала излучать оптимизм Софа.

— Ураганным, — буркнула я и предприняла последнюю отчаянную попытку не разрыдаться на Софином плече, так и не увенчавшуюся успехом. — Меня… Только что… Муж… Бросил…

— …Да, эта твоя Лили — штучка, ничего не скажешь, — задумчиво произнесла Софа, выслушав мою сбивчивую исповедь, уже после того, как я всласть наревелась. — Ловко все обтяпала. Мужика увела и хрен бы с ним, а вот недвижимость в Москве — это намного серьезнее. Можно, конечно, нанять хорошего адвоката, но то, что он выиграет процесс, вовсе даже не факт.

Этот разговор происходил уже на кухне, которая, как выяснилось впоследствии, была чуть ли не основным местом Софиного обитания в ее громадной пятикомнатной квартире. Вот уж поистине времена меняются, традиции остаются. Несмотря на всякие там джакузи и прочие прибамбасы, даже у самых «новых русских» основная жизнь по-прежнему концентрируется на кухне.

— Одного не понимаю: где твои глаза-то были? Они ведь, поди, уж давно шуры-муры водили, а ты — ни сном ни духом? — недоумевала Софа.

Я лишь ограничилась горестным вздохом.

— Хотя, с другой стороны, у этой Лили такая профессия… — поскребла подбородок Софа. — Честно тебе скажу: никогда не доверяла гинекологам. Это такой народ… Короче, через это самое место они нас насквозь видят. Ну, буквально в душу заглядывают. Я тебе точно говорю!

Я пожала плечами. При том, что под Софиным монологом в целом я бы подписываться не стала, кое в чем была просто вынуждена с ней согласиться. Хотя бы в части использования Лили своих профессиональных навыков в корыстных целях. А как иначе расценить факт систематического запугивания меня хламидиозом? Ведь пока я тряслась от страха перед этой чумой XXI века, она нагло и безнаказанно соблазняла моего законного Маоиста!

— М-да… — Софа удрученно покачала головой. — На твоем горьком опыте лишний раз убеждаюсь — подруг нужно безжалостно выводить, как тараканов!

— Ну, спасибо тебе, Софа, ты меня поддержала в трудный момент, — невольно заерзала я на стуле после таких речей.

— О присутствующих я не говорила, — слегка порозовела моя бывшая однокашница и поспешила перевести разговор. — А… У тебя же, кажется, дочь? Она сейчас где? В этом… В Чугуновске, да?..

— Нэлка? Она сейчас под Парижем, не выговорю, как называется… По школьному обмену…

— Ей ведь уже лет пятнадцать, если я не ошибаюсь? — уточнила Софа. — А моему старшему, Кирюхе, четырнадцать. Он у меня в Канаде учится. А младшие на даче, с нянькой. Так много работы, что до них руки не доходят. У меня ведь своя контора, масса постоянных клиентов… Просто разрываюсь на части!

— Счастливая. — Я повесила голову на грудь. — Если бы я тогда не бросила институт из-за этого козла, может быть, тоже горя не знала.

— Ну-ну, про горе больше ни слова, — погрозила мне Софа пальчиком. — Никаких упаднических настроений! Запрещаю! Жизнь продолжается, ясно тебе? И вообще, какие наши годы? Да ты еще такого наворотишь! Помнишь Любку Носкову из параллельной группы, ну, такую всю в веснушках? Уж сколько раз она все теряла, до последнего рубля. То дефолт, то реформа… И ничего, возрождалась, как Афродита из пены. И чем она только не занималась, спроси? То дизайном портянок, то продажей валенок в Южную Африку… А недавно до чего додумалась: размещать рекламу в кабинках общественных туалетов. А что, идея хоть куда, там ведь и так все матерными словами измалевано, а тут все будет чинно-благородно. И клиент опять же, пока сидит на унитазе, хочет не хочет, а с выгодными деловыми предложениями ознакомится. Она, Любка, сейчас эту свою идею в мэрии пробивает.

Я честно наморщила лоб, пытаясь представить предприимчивую Любку из параллельной группы, развившую столь бурную деятельность на ниве отправления естественных надобностей, но так и не смогла. Похоже, свинцовый туман пятнадцатилетнего чугуновского забвения безвозвратно стер из моей памяти ее светлый жизнеутверждающий образ.

— А знаешь что? — Софа азартно потерла руки. — Оставайся у меня. Мне нужны люди, на которых я смогу положиться.

— То есть? — Меня даже в жар бросило.

— Ну, будешь работать на меня. На должности помощницы. Выполнять некоторые поручения конфиденциального характера. Документы клиентам отвозить и прочее. Поживешь тоже пока у меня. Потом, когда найдем тебе подходящую квартиру, и дочку заберешь. Что вам прокисать в этом Чугуновске? Кстати, — Софа окинула меня оценивающим взглядом. — У вас что, все там в таком виде ходят?

— Да нет. — Я покраснела. На мне ведь все еще был Маоистов костюм, надетый, как вы помните, для маскировки. — Просто я очень торопилась…

Конечно, я могла бы рассказать Софе и про Катьку с ее пробирочным младенцем, и про Инессу, и про киллера с внешностью плейбоя, но у меня уже просто язык от усталости не ворочался.

— Ба! Да ты уже спишь! — Софа наконец заметила, в каком я состоянии, и отвела меня в комнату, описать которую я даже не берусь, потому что успела разглядеть только кровать.

Что происходило в течение последних пятнадцати лет с самой Софой, я узнала на следующий день, за завтраком. Свою историю Софа излагала телеграфным стилем, без особых подробностей. То ли потому что спешила в контору, то ли просто не очень-то хотела распространяться на эту тему.

В общем, так, у нее было три мужа, от каждого из которых на память ей осталось по ребенку. Один мальчик, тот, что учится в Канаде, и две девочки, те, что на даче с нянькой. В момент нашей исторической встречи Софа пребывала не столько в одиночестве, сколько в творческом поиске, при том что ни один из трех мужей ее не бросил. Это Софа от них избавилась. От всех. По очереди. «Когда они стали занимать слишком много места».

Я слушала ее, с удовольствием прихлебывая вкуснейший кофе и с любопытством оглядывая начиненную невиданными достижениями науки и техники Софину кухню. Как раз о такой я пятнадцать лет мечтала долгими зимними вечерами, и как раз такая скоро будет у Лили. Кстати, среди чудесных прибамбасов этого святилища обнаружилась и здоровая бадья, ну точь-в-точь такая, какую Лили тащила на собственном горбу аж до шестого этажа, нежно прижимая ее к груди.

— Это что за казан такой? — как бы между прочим поинтересовалась я у Софы.

— А, это фондюшница, — отмахнулась она.

— Что-что?

— Фондюшница. Блюдо есть такое. Фондю называется.

— Вкусное? — затаила я дыхание, не стесняясь признаться в своем дремучем чугуновском невежестве.

— А хрен его знает, — пожала плечами Софа. — Его как-то там из сыра делают… Я пару раз пробовала — ни фига не получается. Зря только эту бандуру перла, аж из самого Парижа.

— Из Парижа? — ахнула я.

— Ну да. Тогда их еще к нам не завозили, а в Москве на них был настоящий бум. Все прямо с ума посходили: фондю, фондю… А сейчас это уже не модно, вчерашний день. Теперь вот стоит, пылится, а выбросить жалко.

Надо же, оказывается, бадья, заботливо приобретенная Лили для их с Маоистом любовного гнездышка, уже вышла из моды. Ха-ха-ха, так ей и надо! Отраден также и тот факт, что в моем хозяйстве таковой безделушки никогда не было, а то бы сейчас еще расстроилась, не дай бог, а мало ли у меня печалей.

— А ты, подруга, особо не засиживайся, — поторопила меня Софа и деловито посмотрела на свои наручные золотые часики. — У меня все буквально по минутам расписано. С утра небольшое совещание, потом бизнес-ланч, потом фитнес, потом встреча с клиентом, потом косметический салон и визажист… Ой, всего не упомнишь. Нужно в записной книжке посмотреть, как бы чего не пропустить… А ты… поедешь со мной в контору. Пора тебе вливаться в нашу столичную жизнь.

А что, разве я против того, чтобы вливаться? Я еще как за. Буквально двумя руками. Я тоже хочу и бизнес-ланч, и фитнес, и визажиста. Посмотреть бы только, с чем его едят. Да я, может, и фондюшницу эту треклятую хочу. Почему, собственно, у всех, включая злодейку Лили, она есть, а у меня нет?

— Так-так. — Софа вся была в заботах. — Сейчас подберем тебе что-нибудь из моей одежды, а то, уж ты извини, но в таком виде… Это твой козел тебя так наряжал, что ли? Ну в таком случае ему вообще не будет прощения ни на том свете, ни на этом. До какого состояния довел бедную женщину! Нет, этого так оставлять нельзя. Не грусти, подруга, мы его все-таки засудим. Без штанов гада оставим! — заверила меня Софа с оптимизмом, попутно перебирая свой необъятный гардероб. — И лахудру его тоже… М-да, но что же тебе надеть-то?.. Вот попробуй-ка этот сиреневый костюмчик… Мне он чуть-чуть тесноват, а тебе должен быть впору.

С этими словами Софа вручила мне чудесный брючный костюм из чего-то нежного и невесомого, как фимиам, и в процессе его примерки я чуть не задохнулась от избытка чувств.

— Нравится? — Софа отреагировала на мои восторги спокойно, как на что-то само собой разумеющееся. — Вот в этом и поедешь. — И тут же гаркнула в растрезвонившийся мобильник: — Да иду я уже, иду!

Уже? Я быстро прошлась расческой по волосам. Хорошо все-таки, что они у меня вьются с рождения и не требуют титанических усилий со стороны стилистов-визажистов. По крайней мере, мне так всегда казалось. — Ой, знаешь, я только… Я еще кое-что должна тебе рассказать…

— Кроме того, что ты мадам Брошкина? — Софа прищурилась перед зеркалом, придирчиво проверяя тщательность макияжа.

— Ну да, это еще не все, — скромно потупилась я, — к тому же не самое страшное.

— Надеюсь, ты не СПИД имеешь в виду? — Софа слегка подмазала губы и скосила на меня вопросительный взгляд.

— И даже не хламидиоз! — хмыкнула я.

— Тогда все вопросы в рабочем порядке. — Софа все еще сворачивала шею перед зеркалом, пытаясь рассмотреть, не морщит ли у нее юбка на заднице. И только внизу, у Софиного «Мерседеса», приходящегося как минимум кузеном Маоистову, я поняла, к чему такие ухищрения.

Уже после того, как она отрекомендовала мне антрацитового брюнета с боксерской челюстью и весьма перспективным взглядом:

— Это Аслан. Мой водитель и телохранитель.

— Надя. Надежда, — потупила я глазки, а водитель-телохранитель только кивнул мне в ответ с достоинством князя Монако. Ох, сдается мне, что своей начальницей он заправляет не хуже, чем тачкой, и, вполне возможно, имеет неограниченный доступ к объекту, который по долгу службы обязан охранять, то бишь Софиному телу.

— Ну, рассказывай, что там у тебя еще такого ужасного, — проворковала Софа уже в машине, с вожделением уставившись в антрацитовый затылок.

— Это сугубо конфиденциальный разговор. — Асланово присутствие не располагало меня к доверительным беседам. Пусть он хоть трижды телохранитель, зачем ему знать, что за мной гоняется киллер?

— Тогда в другой раз. — Софа откинулась на спинку кожаного сиденья и расслабилась, как в джакузи какой-нибудь (или каком-нибудь, будь он неладен), закатила глазки и томно попросила: — Асланчик, сделай музыку погромче.

Асланчик прибавил громкость магнитолы, и салон наполнился жалобными стенаниями усопшей Власты.

— Слышала? — Софа повернулась ко мне. — Эта Власта с шестнадцатого этажа выбросилась. Чего ей не хватало? Продюсеры раскручивали ее вовсю, бабок вбухали немерено, теперь будут в убытках…

— Не будут, — первый раз подал голос антрацитовый Аслан, не отрывая взгляда от дороги. — Смерть — самая лучшая реклама.

Смотри-ка, а у хранителя Софиного тела есть кое-что не только в штанах, но и в голове. И я с ним полностью согласна: с мертвой Власты продюсеры поимеют гораздо больше, чем с живой. Ну что бы с ней стало, не сигани она с шестнадцатого этажа? Да то же, что со всеми. Через полгода вышла бы в тираж. А теперь, когда ее имя окутано таинственным флером смерти, поклонники таланта скупят все кассеты на корню.

Глава 10 ЖЕРТВА ИЩЕТ КИЛЛЕРА

Следующая возможность поговорить с Софой по душам представилась мне только поздней ночью, граничащей с ранним утром. Когда мы с Софой без задних ног притащились домой после бизнес-ланча, фитнеса, косметического салона и еще черт знает чего, Софа была сильно подшофе, и, видимо, исключительно поэтому антрацитовый бодигард транспортировал ее до самой спальни и охранял ее там до обеда.

Так вот, еще ночью я попыталась переброситься с Софой парой фраз в ее спальне, пока Аслан на кухне орудовал кофеваркой. Но Софа была не расположена к беседам. Вместо того чтобы внимать и сочувствовать, она мурлыкала песенки легкомысленного содержания и заливалась беспричинным смехом.

— К черту, к черту работу! — заявила она в конце концов, хотя я ни о чем таком и не говорила. — Завтра же едем на барбекю!

— Куда едем? — уточнила я на всякий случай.

— На бар-бе-кю, деревня! — заржала, как лошадь, Софа, ничком рухнула на кровать и мгновенно отрубилась. Так что кофе, доставленный Асланом на подносе, ей уже не понадобился.

— Ладно, спокойной ночи, — пожелала я и вежливо удалилась. А Аслан остался, до обеда, как я уже сообщала выше.

Назавтра он был как огурец. Сидел в гостиной и невозмутимо подпиливал себе ногти. Чего не скажешь о Софе. Она слонялась по квартире бледнее бледной спирохеты и поминутно зевала. И судя по всему, не планировала никаких особых подвигов вроде бизнес-ланчей и прочих фитнесов.

— А что такое барбекю? — поинтересовалась у нее я. Из чистой любознательности.

— Что-что… — Софа поежилась. — Барбекю — это шашлык. А тебе зачем?

— Так просто, — пожала я плечами, — для расширения кругозора.

Ха, шашлык! Всего-то делов! Вот, значит, что это такое. А я-то думала… Тоже мне: барбекю-барбекю… Тьфу ты, язык сломаешь!

Софа еще немного послонялась и отправилась в ванную, Аслан продолжал торчать в прихожей и односложно отвечать на телефонные звонки:

— Але? Она не может подойти. Что передать?

И только минут через сорок-пятьдесят произошли некоторые перемены. На кухню, где я от нечего делать листала найденные на подоконнике журналы, ввалилась Софа с чалмой из полотенца на голове. Софу по-прежнему слегка пошатывало, однако взгляд ее стал более-менее осмысленным.

— У меня к тебе дело, — сказала она шепотом, осторожно прикрыла дверь и приложила палец к губам.

— Да, слушаю. — Я невольно по ее примеру перешла на заговорщицкий тон.

— Ты вообще машину водишь?

— В принципе, да, — кивнула я, не слишком хорошо соображая, к чему вдруг такая секретность.

— Отлично. — Софа присела за стол рядом со мной. — А если я тебя попрошу кое-куда съездить и кое-что отвезти?

— А Аслан что, не может? — удивилась я, и по выражению Софиного лица догадалась, что сморозила глупость.

— Может, не может, — проворчала Софа, — если я тебя прошу, значит, так нужно, неужели непонятно?

— Ну извини, — развела я руками и попыталась отшутиться: — Ты же знаешь, что я из Чугуновска.

Софа моей тонкой самоиронии не оценила:

— Думаешь, я просто так тут лясы точу? Один клиент ждет бумаги, ясно тебе?

— Да разве я против? Ты начальница — вот и приказывай, а я слушаюсь и повинуюсь, — изощрялась я в верноподданнических чувствах, а сама думала: не дай бог такую начальницу, может, уж лучше все-таки в бубнильщицы податься?

Софа оценила мое служебное рвение и заметно подобрела:

— Да ладно тебе: начальница, начальница… Мы же с тобой в первую очередь подруги. Вот я тебя по-дружески и прошу.

— А я по-дружески буду рада тебе услужить, — подбавила я фальшивого елея.

— Тогда это тебе. — Софа достала из кармана своего махрового банного халатика ключи. — Джип стоит за домом, нажмешь на брелок — отзовется.

— А документы? Вдруг меня гаишник остановит.

— Ты с кем имеешь дело? — Софа постучала пальчиком по моему лбу. — Забыла, да? У тебя будет доверенность. Усекла? Так… Теперь куда ехать. Это не так далеко. Семнадцатый километр Калужского шоссе. От Кольцевой, само собой. Ты по Москве как, сориентируешься?

— Да уж как-нибудь. В конце концов по карте посмотрю. — Я твердо решила не ударить в грязь лицом перед Софой. Продемонстрировать, так сказать, свои лучшие деловые и организационные качества.

— 3-замечательно, — одобрила мой принципиально новый стиль поведения Софа и, придвинувшись ко мне вплотную, зашептала прямо в ухо: — Увидишь, там будет поселок новых особняков. Тебе нужно будет в четвертый с левой стороны. Скажешь, что от меня, охрана тебя пропустит. Вот это, — Софа сунула мне конверт, уж не знаю, откуда она его извлекла, — отдашь Сигизмунду Потапычу. Запомнила?

Еще бы. Попробуй тут забыть. Сигизмунд Потапыч — бывает же такое!

— И все?

— И все, — подтвердила Софа. — А дальше ты свободна. Вот еще, — поверх конверта легла пачка бренных бумажек приятной пухлости, — можешь потом прошвырнуться по магазинам и что-нибудь себе купить. А я так и скажу Аслану, что ты решила шопингом заняться. — И прибавила многозначительно: — Учти, он ничего не должен знать.

— Как скажешь, — отрапортовала я, прикидывая, кем еще приходится Софе антрацитовый Аслан, если не считать его обязанностей водителя, телохранителя и любовника? Не находите, что у моей бывшей однокурсницы Софы Степанищевой все как-то уж очень запутано? Почище, чем в бразильском сериале. Впрочем, у меня, может так статься, не меньше. Один киллер с внешностью плейбоя чего стоит!

— Ну все, собирайся, — скомандовала Софа и задумчиво погрызла ноготь на указательном пальце. — Телефон тебе, что ли, дать, чтобы позвонила?.. Нет, лучше не надо. Я сама с ними свяжусь. Выберу подходящий момент и позвоню. Ну, с богом, — напутствовала меня Софа шепотом, после чего конспиративно проворковала, распахивая дверь. — Конечно, Надюха, тебе нужно что-нибудь купить. Из одежды и из обуви. Прошвырнись, чего сидеть-то? Я бы тебе компанию составила, да голова трещит после вчерашнего. — И хотя обращалась она исключительно ко мне, весь этот спич предназначался персонально Аслану.

Я широко улыбнулась, выражая понятную любой нормальной женщине радость по поводу скорой встречи с прекрасным (ассортиментом), и двинулась переодеваться. Аслан даже не посмотрел в мою сторону, но я не больно-то и расстроилась.

С секретным Софиным поручением я справилась «на раз». А чего сложного, сидишь себе и крутишь баранку. Особенно когда тачка у тебя такая, что перед ней все уважительно расступаются. Ну если даже и не все, то многие. А некоторые, особо задрипанные, вообще испуганно шарахаются. Потому что кумекают: такую заденешь, правнуки не расплатятся. У нее же один подфарник стоит, сколько вся моя чугуновская квартира вместе с мебелью и видом на помойку.

Теперь насчет Сигизмунда Потапыча, при ближайшем рассмотрении оказавшегося маленьким желчным старикашкой. В общем, нашла я его без особого труда. Вручила конверт, а на словах передала, что Софа обязательно перезвонит ему в течение дня.

— Надеюсь, здесь все? — недовольно проворчал он, причмокивая на каждом слоге, как вурдалак. Точно так же причмокивала моя экс-свекровь Нелли Альбертовна, когда ее съемная челюсть пришла в негодность. Поскольку она стала плохо держаться и даже время от времени соскакивать, Маоистовой мамаше приходилось придерживать ее языком. На словах я ей, конечно, сочувствовала, но в глубине души тихо радовалась. Нет, не тому, что она голодает, боже меня упаси, а тому, что молчит, страшась потерять протез.

— Так здесь все? — уточнил въедливый Сигизмунд, ощупывая доставленный мной конверт.

— Наверное, — пожала я плечами. — Даже наверняка. — Между прочим, мог бы заказать себе челюсть и получше. Судя по особнячку, живет-то он не на пенсию, как Маоистова мамаша. Кстати, о Маоисте. Интересно, раскошелится он на новый протез для любимой мамани или будет и дальше прикидываться бедным голоштанником?

Без сожалений расставшись с Сигизмундом Потапычем, я взяла курс на Москву. Настроение у меня было приподнятое, в голове роились мечты и приятные предчувствия. «А что, — думала я, — чем я хуже Любки Носковой, продвигающей в жизнь идею размещения рекламы на дверях общественных сортиров? Да ничем! А значит, точно так же могу что-нибудь такое предпринять. Опять же и Софа мне поможет, направит, так сказать, на путь истинный. Вон она какая деловая!»

Гм-гм, а неплохо бы все же и с Маоиста поиметь чего-нибудь. С этого гада, втихаря скопившего себе капиталец, пока я солила да мариновала. Нет, ну вы только прикиньте: если бы я случайно не узнала, что они с Лили уже вовсю вьют свое воронье гнездышко, то сидела бы в Чугуновске у окошка, как верная жена, и выглядывала, когда же усталый Маоист вырулит из-за помойки. Ой, счастье-то какое, любимый муж из командировки пожаловал! Ах, все, что есть в печи, все на стол мечи!

И ведь метала бы, до самой той минуты, пока бы он не решил, что настал подходящий момент для явки с повинной. Небось заливался бы крокодиловыми слезами, лупил бы себя кулаком по грудной клетке и скрежетал зубами, исполняя партию про то, что «не может больше обманывать». А Лили с видом впавшей в грех добродетели вторила бы ему в унисон. Конечно, сомнительно, чтобы я сильно растрогалась от такого слаженного дуэта, зато пребывала бы в полном и счастливом — для Лили и Маоиста — неведении относительно их комфортабельного московского блудодейства. А Маоист, поди, еще и судиться со мной вздумал бы, делить совместное хозяйство, нажитое непосильным трудом.

Ага, а кто сказал, что эта светлая перспектива передо мною больше не маячит? Поскольку московские хоромы записаны на Лили, Маоист автоматически гол как сокол. Так что фирма ничего не гарантирует. Софа в запале обещала его без штанов оставить, а их, штанов в смысле, вроде как юридически и не существует. А как можно отнять то, чего нет? Зато есть квартира в Чугуновске, ухудшенной планировки и с видом на помойку, в которой Маоист чин-чинарем прописан. Вот и делайте выводы, господа уважаемые, что отсюда следует.

Нет, Софа мне поможет. Вот увидите. И я еще восстану из пепла, как эта Любка Носкова из параллельной группы! У меня еще ВСЕ-ВСЕ будет, вплоть до фондюшницы. Попомните мое слово.

И только я так подумала, как на душе у меня опять потеплело. Ну прямо ласточка с весною в сени залетела, а потом — бац — и снова тучи. Это красавец-киллер пришел мне на ум.

А уж он, независимо от его местонахождения в данную минуту, наверняка вынашивал страшные планы насчет того, как лучше и быстрее извести меня. И я бы дорого дала, чтобы знать, в Чугуновске он еще или уже в Москве, рыщет по моим следам. Ой, боюсь, что в Москве. Уже небось разнюхал про Маоиста, вполне вероятно, что и в головном офисе побывал. Кстати, не помню, знает ли Маоист что-нибудь про Софу? А неважно, потому что так или иначе, а Плейбой все равно меня найдет. Это всего лишь вопрос времени. И мне остается только радоваться, что Нэлка сейчас далеко, в парижском предместье, а будь она дома, я бы, наверное, сама пошла этому киллеру сдаваться.

Впрочем, все еще впереди, потому что однажды каникулы кончатся, и Нэлка вернется в Чугуновск. И если к тому моменту киллер до меня еще не доберется… Нет, нужно срочно что-то делать. Срочно! Но что? Я ведь даже не знаю, где он сейчас. Прямо хоть бери и объявление в газету давай (ага, под заголовком «Жертва ищет киллера») и назначай ему встречу в ГУМе у фонтана. Жалко, что до сих пор не удалось с Софой поговорить. То у нее дела, то посторонние уши… Уж она бы мне точно что-нибудь дельное присоветовала. Надо все-таки изловчиться и выбрать момент, причем сегодня же, потому что откладывать больше нельзя. Приеду вот и сразу все выложу…

Наперед скажу, все произошло как я и задумывала. Вечером мне наконец удалось обсудить с Софой дела свои скорбные, только разговор ввиду вновь открывшихся обстоятельств получился очень нервный. А теперь как раз об этих самых обстоятельствах. Короче, все вышло спонтанно. Только, значит, я с Кольцевой вырулила, как меня осенило: да ведь клиника, в которой Катьку обрюхатили из пробирки, совсем рядом. Буквально в ближайший переулок завернуть, и вот она!

Вот я и завернула. Какого рожна мне там было нужно, и сейчас не скажу. В старых романах про такие штуки обычно писали типа того, что «его (ее) вело провидение». Подъехала, припарковалась на стоянке, как раз супротив ворот. Сижу, глазею зачем-то. Признала даже охранника, который в прошлый раз не пропустил меня на территорию этого стратегического объекта. Он и нынче зверствовал, посетителей буквально через одного назад заворачивал. Некоторые пытались пререкаться, но большинство безропотно удалялись в тень пыльных кленов у неприступной бетонной ограды.

Не знаю, сколько б я там проторчала и чего бы высидела. Может, изловила бы ту взяточницу в белом халате, что прикарманила мои сто баксов, и стребовала бы их обратно. Ну по меньшей мере сделала бы такую попытку, потому что она почти наверняка выкатила бы честнейшие глаза и заявила, что видит меня в первый раз. Но тут случилось то, на что я меньше всего рассчитывала. Прямо из ворот, из этой запретной сверхохранямой зоны, вышел МОЙ КИЛЛЕР с внешностью плейбоя и преспокойно потрюхал в МОЮ СТОРОНУ.

Вот уж действительно жертва ищет киллера. И, представьте себе, находит.

Глава 11 МАНЬЯК-ОБАЯШКА

Я зачем-то зажмурилась и рухнула под сиденье. Через пару минут, радостно осознав, что все еще жива, я набралась мужества чуть-чуть высунуться из-за баранки: мой киллер спокойно усаживался в «Фольксваген Пассат», стоящий в каких-то десяти метрах от моего, то бишь Софиного джипа! Затем, не закрывая дверцы, недолго поболтал по мобильнику, завел двигатель и погнал в сторону центра. А я за ним, как намагниченная. Причем поначалу без какой бы то ни было стратегической цели, это уже потом до меня дошло, что самый лучший способ уберечься от киллера — держать его в поле зрения. Но так, чтобы он об этом не догадывался, разумеется.

А последнее, должна вам признаться, задача не из легких, особенно на московских дорогах. Просто не передать, что я пережила, пока ползла за ним в пробке, буквально бампер к бамперу. Я даже хотела выскочить из зажатого в потоке Софиного джипа и податься в бега, когда мне вдруг показалось, что Плейбой зловеще улыбнулся мне, глядя в зеркало заднего вида. А сколько раз я его теряла и с трудом находила, с серьезным риском для Софиного джипа перестраиваясь из ряда в ряд.

Мои мучения кончились примерно через полчаса. Плейбой свернул в какую-то тихую улочку и припарковался на обочине. Выбрался из «Фольксвагена» и уверенной поступью направился к старому дому дореволюционного вида, зияющему пустыми оконными проемами и терпеливо поджидавшему то ли реконструкции, то ли сноса. Постоял на тротуаре, задрав голову, и нырнул в подворотню, оставив меня с головной болью что делать дальше.

Решив, что разумнее всего дожидаться, когда Плейбой вернется к своей тачке, я подала Софии джип чуть назад, так чтобы его не было видно из дореволюционного дома, полуоткинула спинку сиденья и слегка расслабилась. Само собой, не теряя бдительности. А этот гад, словно испытывать меня вздумал, буквально застрял в подворотне. Час прошел — его нет. Второй прошел — как сквозь землю провалился. У меня уже руки-ноги затекли, а хуже всего, что в сон начало клонить. Прямо на боевом посту.

Я взволновалась. Обидно стало, что так бездарно упустила его. С другой стороны, машина-то его — вот она, стоит, никуда не делась. Хотя эти бандюки такие непредсказуемые, никогда не знаешь, что у них на уме. Может, он уже на другую тачку пересел и усвистал в неизвестном направлении. К примеру, выполнять очередной заказ. Обслуживать, так сказать, клиента. И неизвестно, когда вернется, если вернется вообще. Кстати, где-то я читала, что у их брата, у киллера, принято после «дела» бросать оружие и машины. Как засвеченные.

А не попробовать ли мне его поискать? По крайней мере убедиться, что он действительно смылся, чтобы не торчать тут зазря. Ага, а он меня там только и дожидался! Вдруг он мне специально такую ловушку подстроил! Хотя это как-то не по-научному, что ли. На кой ляд ему полдня в засаде торчать, свое драгоценное киллерское время терять, когда он меня и так бы уже сто раз, как куропатку, подстрелил, если бы только знал, что я здесь, в двух шагах от него.

Я вздохнула и вылезла из джипа. Внимательно огляделась по сторонам. Не заметив ничего угрожающего, робко ступила под облупившиеся своды той самой подворотни, что двумя часами раньше поглотила Плейбоя. Озираясь, вышла на свет и обнаружила во внутреннем дворе еще один дом, тоже довольно-таки ветхий, но вполне обитаемый. Об этом свидетельствовали занавески на окнах и стираное белье на балконах.

А что как Плейбой живет здесь, мелькнуло у меня, тихо и мирно, в маленькой квартирке с балкончиком? А почему бы, собственно, и нет? Киллеры тоже ведь должны где-то жить. Вполне вероятно, что и жена у него любящая имеется, а то и детишки мал мала меньше. И заботливый папочка-добытчик обеспечивает им молочишко, вышибая кому-то мозги. В стране-то безработица как-никак. Представляю, как детишки виснут на нем в прихожей: «Папа, папочка вернулся!» И любящая женушка тут же, льнет и приговаривает: «Подождите, Маня-Ваня, папа устал». А еще бы ему не притомиться!

Ну разве не идиллическая картинка получается? А как по-вашему? Ага, и это значит, что он вполне может задержаться здесь еще на пару часов. Или вообще до утра. А что, имеет право. На собственной-то жилплощади. Так-то оно так, но лично я околачиваться тут до петухов не подписывалась. Однако, если он всего лишь к приятелю наведался, наши дорожки могут разойтись надолго, и я опять не буду знать, с какой стороны ожидать нападения.

Что ж, придется еще немного подежурить. Только загорать посреди тихого дворика мне не с руки. Возвращаться в машину тоже не резон, потому что так я никогда и не узнаю, откуда он вышел. И тут у меня возникла идея: из дореволюционной развалюхи, пожалуй, нетрудно будет разглядеть даже дверь квартиры, в которой Плейбой в данный момент отсиживается. Если, конечно, он в доме напротив, а не пробавляется пивком в соседнем дворе. В таком случае с верхнего этажа наверняка неплохо просматриваются и прилегающие окрестности.

Я так и сделала. Тихо вошла в заброшенный особняк, в котором каждый шорох казался камнепадом, поднялась по обшарпанной лестнице сначала на третий этаж, а с него уже на чердак и, прижавшись спиной к стенке, устроилась у небольшого оконца. Вид оттуда открывался лучше не придумаешь. И маленький домик с балкончиками, как на ладони, и заставленный гаражами-ракушками пустырь, и модерновая высотка сразу за ним. Короче, все под контролем, буквально муха не пролетит. А немного отступишь назад, и через противоположное оконце увидишь тихую улочку с прижатым к обочине киллерским «Пассатом». Да и Софии джип, кстати, тоже можно рассмотреть, если голову в проем высунуть.

Собственно, так я и бегала от окна к окну, чтобы, не дай бог, не пропустить чего интересного, пока за моей спиной под чьими-то ногами не скрипнули старые, изъеденные грибком половицы, и чей-то голос самым что ни на есть панибратским тоном не произнес:

— Привет, подруга!

Вместо ответа я брякнулась в обморок, больно треснувшись своей шальной башкой о стенку. И поделом ей, в другой раз будет хоть немного думать, прежде чем толкать меня на очередные подвиги. При условии, что цела останется. В чем я очень сильно сомневаюсь.

— Ты что, припадочная? — На меня смотрела на редкость приветливая физиономия. Парень. Молодой. Незнакомый. В майке с непонятной иностранной надписью, в приличной заношенности джинсах и кроссовках. И совершенно точно — не Плейбой.

— Да вроде бы нет… — Я приподняла голову и огляделась. На чердаке больше никого не было. Выходит, это он сказал: «Привет, подруга!»

— А чего же скопытилась? — почти по-дружески осведомился младой незнакомец.

— Просто… От неожиданности… — Я осторожно ощупала голову.

— Ну тогда вставай. — Он протянул мне руку. Чуть помешкав, я не без опаски коснулась его ладони, которая показалась мне раскаленной, как только что вынутый из духовки противень:

— Спасибо, вы очень любезны…

— Пожалуйста. — Он помог мне отряхнуться. Еще и сумку с полу поднял.

Я же все это время была начеку и очень даже близка к тому, чтобы заорать: «Караул, убивают!» Единственное, что меня сдерживало, — то обстоятельство, что где-то рядом находился Плейбой. Не звать же мне на подмогу собственного киллера! Что касается этого парня… На первый взгляд внешность у него вполне безобидная и даже располагающая. Точь-в-точь такая, какая и должна быть у настоящего маньяка из голливудского ужастика. Потому что на такого не подумают. Разве только в самую последнюю очередь. Все будут бояться какого-нибудь угрюмого квазимоду, не подозревая, что Джек-потрошитель — улыбчивый симпатяга с голубыми глазами. А правда выяснится лишь в самом конце, когда он достанет ма-аленький ножичек…

— А это твоя тачка? — Парень с беспроигрышными данными маньяка высунулся в чердачное оконце. Ткнул пальцем в сторону Софиного джипа, который я оставила у забора в самом начале тихой улочки.

— Моя… То есть подруги моей. Я по доверенности езжу…

— Крутая, — с видом знатока отметил парень и неожиданно спросил: — А как зовут?

— К-кого? По-подругу? — Меня трясло, как в падучей.

— Нет, тебя…

— Н-Надя, а что?

— Надюха, значит, — резюмировал парень. — А меня — Димыч. Поняла?

— Ага, — клацнула я зубами, на девяносто девять процентов уверенная, что это наше знакомство всего лишь прелюдия к чему-то ужасному. И имя мое ему только затем и понадобилось, чтобы, взрезая меня ножичком, сердобольно интересоваться: «Что, Надюха, так больно? А вот так? Да что ты говоришь, я же вроде потихонечку».

— А чего дрожишь? Замерзла, что ли? — снова осведомился он самым невинным образом.

— Страшно… — честно призналась я.

— А чего ж тогда по чердакам бегаешь, если такая пугливая?

— Да так, случайно забрела… — я сделала умоляющие глаза. — А можно… Я пойду?..

— Иди. Кто ж тебя держит? — Маньяк Димыч даже вежливо посторонился, как бы уступая мне дорогу.

— Так я пойду?..

— Так иди…

Я втянула голову в плечи и быстро, пока он не передумал, рванула к спасительному дверному проему. И ведь как предчувствовала, тут же последовал окрик:

— Стой! Да стой ты, провожу…

Ага, сейчас! Я, не оборачиваясь и не разбирая дороги, понеслась вниз, цокая каблуками по ветхим ступенькам.

— Сорвешься! — предупредил меня сверху замаскированный под симпатичного парня маньяк Димыч. И накаркал: я действительно споткнулась и наверняка свернула бы шею, если бы буквально в последний момент не ухватилась за бренные останки чугунных перил. Потом, движимая непреодолимой силой инерции, проехала полпролета на пятой точке и в конце концов приземлилась на усыпанной строительным мусором лестничной площадке. Хорошо еще, шмякнулась обо что-то мягкое и вроде бы даже теплое.

Охая и потирая ушибленные места, распрямилась… И заорала! С пола, прямо с кучи осыпавшейся штукатурки на меня с улыбкой смотрел Плейбой. Только взгляд у него был какой-то застывший, а шея неестественно вывернута… И сидел он в какой-то странной позе… Короче, по всем приметам тянул на мертвеца!

— А-а-а! — завопила я, как будто с меня скальп снимали, и, не разбирая дороги, рванула к выходу.

— Эй ты чего там? Ты где? — донеслось до меня уже издалека. — Да подожди ты!

Ишь, размечтался! Прямо сейчас все брошу и буду его дожидаться. Пока он кишки мне выпустит. Одного не пойму, как это Плейбой позволил себя замочить? А еще киллер называется. Видать, фактор внезапности сработал. А может, профессионализма не хватило.

Глава 12 СУРОВЫЕ ДОГМАТЫ РЕСПЕКТАБЕЛЬНОСТИ

— Наконец-то! — зашипела на меня Софа. — Где ты так долго пропадала?

Вот интересно, сама же сказала, чтобы я по магазинам прошвырнулась!

— Конверт отдала?

— Отдала, отдала. А ты что, еще этому Потапычу не звонила?

— Да позвонишь тут, как же. — Софа внимательно осмотрела перед зеркалом свою шею. — Аслана только что спровадила. Машину мыть.

— Слушай, что-то я не пойму, кто из вас начальник? — позволила я себе небольшое замечание.

— Это временное явление, — отмахнулась Софа, давая мне понять, что разговор исчерпан.

— А что я? Я ничего, — пожала я плечами. На самом деле, как вы, вероятно, догадываетесь, меня занимали другие проблемы. Собственные. Я ломала голову, стоит ли мне посвящать в свои злоключения Софу. Особливо теперь, когда Плейбой уже просто физически не способен мне угрожать.

С другой стороны, он же не искусства ради решил меня укокошить, а выполнял чей-то заказ. Не совсем понятно, с какого припеку тут маньяк с чердака по имени Димыч, но раз он прикончил Плейбоя, то и до меня может добраться. Нет, ну до чего же я стала горазда во всякие истории влипать, сама себе удивляюсь. Трудно даже представить, что до этого я целых пятнадцать лет просидела в Чугуновске и хоть бы что.

— Софа, а Софа, — все-таки решилась я, тем паче и момент удобный выпал в отсутствие хранителя Софиного тела. — Я тут хотела с тобой посоветоваться…

— Валяй, выкладывай! — милостиво разрешила Софа, в томной неге раскинувшись на диване.

Я открыла рот, но ничего сколько-нибудь членораздельного произнести не успела, как всегда, помешал Аслан. Явился — не запылился.

Софа оборотила ко мне вопросительное лицо, мол, что же ты, я вся внимание, ухитряясь одновременно обстреливать глазками своего антрацитового водителя-телохранителя.

— Это не к спеху, — пробормотала я, направляясь в отведенную мне Софой комнату. — В другой раз…

— Как знаешь, — промурлыкала мне вслед Софа. — И учти: завтра с утра — на барбекю.

И чего оно ей далось это, прости господи, барбекю? Или дался? О нет, я так долго не выдержу.

Остаток дня я провела в тиши и одиночестве. Лежала на кровати поверх атласного покрывала и тщетно пыталась свести концы с концами, прикидывая, как без ощутимых потерь выбраться из передряги, в которую я угодила по милости беременной из пробирки Катьки. Получалась форменная нескладуха, а все потому, что кругом были сплошные белые пятна. Или черные дыры, если хотите.

Что Плейбой делал в клинике — вопрос? Еще какой. А за каким дьяволом он проехал пол-Москвы, чтобы очутиться в старой развалюхе на задворках? Ответа опять-таки нет. Но есть очень правдоподобные версии. Например, у него там была назначена встреча. С этим симпатягой-маньяком, который его в конечном итоге и пришиб.

А может, не стоит ломать голову, особенно с такой шишкой на затылке. От недавнего удара о стенку. Даст бог, все как-нибудь само по себе рассосется. Да уж, хотелось бы верить, но что-то не очень получается. Опять саспенс какой-то в воздухе, хотите верьте, хотите нет.

Одно только и утешает, что за всеми этими злоключениями моя семейная трагикомедия ушла на второй, а то и на третий план. Ау, мой некогда возлюбленный Маоист! Ау, моя некогда верная подружка, наперсница тайн всех моих маринадов! Уютно ли в вашем вороньем гнездышке с джакузи и фондюшницей? Не скрипит ли под ногами ламинат? Не дует ли из стеклопакетов?

Под эту-то мутотень я незаметно для себя и заснула. Нет, не безмятежным сном умаявшейся над плитой домохозяйки, а тревожным — брошенной жены. За которой к тому же еще и свора киллеров с маньяками крадется.

А наутро было полное барбекю. То есть не совсем наутро, а часам к двенадцати, когда Софа выползла из спальни, потягиваясь и протяжно зевая, ну точно как накануне. И Аслан точно так же висел в гостиной на телефоне. Вы как хотите, а мне лично невдомек, когда это Софа умудряется заколачивать такие капиталы, чтобы их хватило на квартиру, дачу, няньку для дочек и Канаду для сына. Не говоря уже о всяких там излишествах типа шейпингов и фитнесов. Чужие деньги, говорят, считать нехорошо, а если своих нет?

В общем, все шло к тому, чтобы Софа отослала меня из дому с каким-либо новым поручением, если бы не вмешательство внешних сил. В лице громогласной тетки с манерами подгулявшей челночницы. Тетка ввалилась в Софину квартиру около часа дня и стала душить мою заспанную однокашницу в крепких объятиях, возмущенно приговаривая:

— Что за кислая рожа? Софа, мы же договаривались!

Скоро выяснилось, что договаривались они об этом самом барбекю, будь оно неладно. Загодя. И теперь у тетки-челночницы в каком-то подмосковном лесу все давно дымилось и скворчало на шампурах. Кинза увядала, водка выдыхалась, приглашенная публика изнемогала от нетерпения. Буквально одной только Софы и не хватало.

Софа, которая уже два дня талдычила мне про то же самое, изобразила жуткое удивление, шлепнула себя ладонью по лбу и сослалась на забывчивость. После чего начались лихорадочные сборы под чутким руководством тетки-челночницы, не устающей покрикивать:

— Быстрее! Быстрее! Время — деньги. Минута — доллар.

Ну в таком случае я самая богатая из присутствующих, несмотря на очевидную голоштанность. Ибо мой поминутный тариф не просто низкий, а очень низкий. До такой степени, что я могу транжирить свое время направо и налево, в том числе на всякие сомнительные барбекю.

Барбекю, как я и подозревала, оказалось жестким, как подметка. Зато подмосковный лес меня не разочаровал. Чудная опушка, чистая речушка, короче, сплошная поэзия. К сожалению, сильно подпорченная непотребными воплями измученной ожиданием публики, состоящей из неприлично юного мужа тетки-челночницы, двух ее соратниц по бизнесу, одной с бородавкой на носу, другой — с бородавкой на подбородке, и долговязого типа, важно вышагивающего по речному мелководью в рубашке с галстуком, пиджаке и закатанных до колена штанах.

— Вздрогнем! — скомандовала тетка-челночница, и вся честная компания без промедления опрокинула по рюмахе. Включая нас с Софой. Антрацитовый Аслан в этом празднике жизни участия не принимал. Сидел в «Мерседесе» поодаль. То ли из соображений конспирации, то ли патриотично предпочитал барбекю шашлыки.

После того как мы организованно «вздрогнули» раз этак в четвертый-пятый, тетку-челночницу потянуло на лирику. Приобняв за шею своего неприлично юного мужа, она закатила заплывшие жиром глазки:

— Вот на этом самом месте будет моя дача.

Софа и бородавчатые теткины коллеги по бизнесу радостно заохали, а я почему-то вспомнила про большой стенд, встретившийся нам по дороге совсем недалеко от опушки с речушкой и сообщавший о том, что мы въезжаем на территорию заповедника.

— Дорого встало? — поинтересовалась коллега по бизнесу с бородавкой на подбородке.

Тетка-челночница загадочно улыбнулась и покосилась на Софу:

— Порядочно. Но зато какая красотища, бабоньки! Пришлось, конечно, отстегнуть кое-кому, потому что зона здесь запретная. Но зато теперь все по закону. Землеотвод и прочее…

А, теперь понятно, чего это она на Софу косяки бросала. Софа ей все это дело с захватом заповедной опушки и оформила. А также нотариально заверила. Причем стопроцентно внакладе не осталась.

— А это — архитектор, — Софа кивнула на долговязого типа в костюме, который все еще бродил по мелководью, не забывая присоединяться к застолью в самые кульминационные моменты. — Кучу бабок стоит, зараза. Прямо лопатой гребет. Зато знаменитый. Самому Дроботу дачу строил, ну тому, что «Российский чугун»!

— А, это тому самому, которого похитили, а потом убили? — уточнила бизнес-леди с бородавкой на носу. — Вроде еще выкуп потребовали. Жена заплатила, а его все равно грохнули?

— Ему, — подтвердила тетка-челночница и предложила выпить за тех, кого нет с нами.

И мы помянули безвременно покинувшего нас олигарха Дробота, которому долговязый архитектор строил дачу. Причем я — с особенным чувством. Из солидарности с земляками, чугуновскими сковородочниками.

Потом уже, когда всем окончательно захорошело, Бородавка на подбородке полезла к тетке-челночнице с советами:

— Мань, а построй ты здесь такое… Ну, как в «Санта-Барбаре».

— Нет, лучше как в «Диком ангеле», — перебила товарку Бородавка на носу.

— Не боитесь, девки, все будет охренительно. Тут арка, тут башенка, тут бассейн с фонтаном, а вон там — Маня толстым пальцем указала на младую поросль застенчивых березок — сауна. Будете приезжать ко мне париться. Вона сколько веников можно наломать.

— А разве в сауне веники нужны? — робко поинтересовалась я.

Но Маня вопрос мой проигнорировала, а Софа осторожно тронула меня за локоть и предложила прогуляться к речке.

— Не обращай ты на нее внимания, — порекомендовала она мне, когда мы уединились в достаточной степени. — Маня — дура непролазная.

Подумаешь, открыла Америку. Да это у нее на лбу написано, каллиграфическим почерком. Маня — большая дура с большими деньгами. По крайней мере, на ползаповедника хватило. И сможет смело претендовать на звание заповедной дуры, когда на месте березовой рощи отгрохает себе трехэтажный сарай с башенками.

— Ты же понимаешь, положение обязывает. Существуют законы респектабельности, которые приходится свято чтить. Буквально как Уголовный кодекс. — Непринужденные Софины разглагольствования неопровержимо свидетельствовали о том, что она пребывает под нужным градусом. Это когда в мыслях уже легкость необыкновенная, а язык еще поворачивается. — Не поверишь, я как в путах! Прямо обстоятельства непреодолимой силы! Вот тебе пример, если не понимаешь. Фигуральный. Допустим, кто-то может носить кеды, а я нет. Спроси, почему?

— Почему? — тупо повторила я за ней, краем глаза следя за Асланом.

— А потому что в кругах, в которых я вращаюсь, кеды носить не принято! — торжественно открыла мне Америку Софа. — НЕ ПРИ-НЯ-ТО!

— А тебе что, очень хочется? — уточнила я. Есть у меня такая вредная привычка: во всем доходить до сути. Даже если ее, этой сути, и нету.

— Чего? — усиленно заморгала Софа.

— Ну чего-чего, в кедах ходить? — напомнила я забывчивой Софе.

— Да нет, в принципе, — пожала она плечами, — это вообще не мой стиль. И потом, при моей комплекции без каблуков… Да я как тумбочка буду!

— Та-ак… — Я почесала шишку на затылке. — А Маня-то здесь при чем? Какая связь между ней и кедами?

— Связь? Какая связь? — Софа наморщила лоб. — И вообще, что ты меня путаешь? Это же все в переносном смысле. Для примера. Я хотела сказать… Кстати, а что я хотела сказать?..

— Ты хотела сказать, что не можешь носить кеды, потому что в твоих кругах это не принято, — пришла я ей на помощь. — Одного только и не пойму, из-за чего тут убиваться, если у тебя и желания к ним особого-то нет?

А Софа возьми и разозлись, да еще как!

— Ты дура или прикидываешься? Я же тебе законы респектабельности втолковывала! С иллюстрациями! — спустила она на меня собак. — Кеды я носить не могу, а с Маней общаться обязана. Будь она хоть трижды тупая, как печная заслонка!

— Все, все, дошло наконец, уж прости ты меня, глупую чугуновскую корову, — преданно завиляла я перед Софой хвостом, при том что по большому историческому счету она сама же меня и запутала своими ненаучными силлогизмами. Ну зачем, спрашивается, она эти кеды дурацкие приплела? Чтобы я ее пожалела, так надо понимать? Дескать, бедная она, несчастная, под гнетом респектабельности не может уже и по-простому, рабоче-крестьянскому, в кедах по майдану прошвырнуться?

А впрочем, хрен с ними, с кедами. И с Маней тоже хрен. Мне о себе подумать надо. И поделиться с Софой наболевшим, пока неотступный Аслан не приковылял. И пока сама Софа относительно трезвая.

— Слушай, Софа, сейчас я скажу тебе что-то очень важное, — выпалила я на одном дыхании, краем глаза наблюдая за происходящим на опушке, а оттуда уже вовсю неслись задушевные песни про Владимирский централ. — Ты только меня не перебивай, ладно? — И я спешным порядком выложила ей свою историю про Катьку с ее младенцем из пробирки, про Инессу, про Плейбоя, ну, про все. Сначала конспективно. Не без оснований опасаясь внезапного появления Аслана. А потом уже самую малость разнообразила сухое повествование кое-какими цветистыми подробностями.

Софа слегка изменилась в лице и посмотрела на меня так, как будто увидела в первый раз.

— Ну, — поторопила я ее, — как ты считаешь, что мне делать?

— Мне нужно подумать, — объявила Софа, задумчиво покусывая сорванную на пока еще заповедных лугах травинку, и пошла навстречу бдительному Аслану, уже топающему в нашу сторону. Как же, как же, оставил любимое тело без присмотра! На полпути, правда, она притормозила. — Как, ты говоришь, фамилия этой Катьки? Пяткина?

— Пяткина, Пяткина, — закивала я ей вслед, как фарфоровый китайский болванчик на серванте.

Я проводила ее взглядом, но возвращаться на опушку помедлила. Прошлась по берегу за дорогостоящим архитектором, который, похоже, не просто так красотами любовался, а прикидывал, сколько содрать с челночницы Мани за хоромы из мыльной оперы. Потом завернула в рощицу, прогуляться среди березок, ни сном ни духом не помышляющих об участи банных веников. Взобралась на небольшой пригорок и огляделась.

Такое благолепие мне открылось, словом не передать. Куда ни глянь, родные просторы. И что особенно отрадно, незагаженные. И непролазная Маня очень скоро сможет созерцать их из окна, сколько ей заблагорассудится. А все потому, что кусочек экологически чистой Родины не каждому по карману. А что вы хотите, зря, что ли, за торжество рыночных отношений кровь проливали? Не нравится вид на помойку? Душа просит эстетического удовольствия? Изволь уплатить по таксе и наслаждайся, пока глаза не повылазят.

С пригорка я спустилась в живописную долину, примыкающую к роще. За неимением крыльев расправила легкие и чуть не задохнулась от первосортнейшего кислорода. Нет, вы не подумайте, у нас в Чугуновске природа тоже имеется, но мне все было как-то недосуг. Мы с Маоистом даже на барбекю, тьфу ты черт, шашлыки, всего-то раза два выбирались. За пятнадцать-то лет! А теперь он с Лили…

Довести свою мысль до логического конца мне так и не удалось, потому что в двух шагах от меня, как гриб-боровик из-под земли, вырос маньяк Димыч. Обрадовался мне, как родной, и по-свойски сообщил:

— А я тебя ищу, Надюха.

Не поверите, но заповедные красоты после этого в моих глазах сильно поблекли.

Глава 13 ТЕПЛЫЙ ДРУЖЕСКИЙ ПОДЗАТЫЛЬНИК

Я попятилась к пригорку, с которого опушка была видна как на ладони. А на ней Софа, Аслан, Маня и прочие, а потому вряд ли этот изувер-обаяшка решится потрошить меня при таком стечении нежелательных свидетелей.

И тут он меня за руку — хвать:

— Нет, погоди, поговорить надо. Зря я, что ли, в такую даль тащился?

А кто б тебя заставлял!

— Да о чем, о чем нам говорить? — Я попыталась выдернуть руку из его клешней, но у меня ничего не получилось.

— Да вот хотел спросить, случайно не ты Маратика замочила?

— Че-во? — Мне не пришлось особенно усердствовать, изображая искреннее недоумение, само собой получилось. — Да я вообще никакого Маратика не знаю…

— Ну, того красавца, на лестнице, помнишь?

Это он про Плейбоя, что ли?

— А что… Это разве не вы? То есть не ты? — поправилась я, хоть мне было и боязно так уж фамильярничать с ним. С другой стороны, он сам мне «тыкал», а кроме того, мы ведь, кажется, успели познакомиться, хотя лично я не слишком к этому стремилась.

— Нормально! — хмыкнул маньяк Димыч и задумчиво почесал вихрастую макушку. — Если не я и не ты, то кто тогда?

— Понятия не имею, — пожала я плечами.

— Ладно, присядем, — сказал этот странный парень и выпустил наконец мою руку.

Я без особого желания приземлилась на поросшую травой кочку. Димыч устроился рядом.

— Хорошо, давай анализировать, — предложил он.

— Давай, — нехотя согласилась я. Ага, попробовала бы я отказаться.

— Ты как тогда на чердак поднималась. Со двора?

— Со двора, — вздохнула я.

— А когда удирала, сразу на улице очутилась, так?

— Вроде бы… — Мне пришлось поднапрячься, чтобы восстановить события вчерашнего вечера. Только не подумайте, что по причине обильных возлияний на опушке, тем паче что добрая половина из причитавшейся мне водки в прямом смысле ушла в песок. Я ее незаметно выливала, чтобы не скопытиться раньше времени. Хотя, может, и зря. Глядишь, давно бы уже валялась мордой в барбекю, а не шлялась по заповедным просторам, нарываясь на очередные приключения в лице этого подозрительного паренька.

— Что, не врубаешься? — уточнил Димыч. — Тогда поясняю. Это значит, что поднималась ты по одной лестнице, а спускалась — по другой. Дом-то старинный, с двумя входами: парадным и черным.

— Допустим, — тупо кивнула я. Вынуждена признать, что я действительно неважно соображаю, когда мне страшно.

— Короче, Маратик не дошел. А я, как дурак, ждал его наверху, — стукнул себя по коленке Димыч.

— Ждал? — переспросила я и чуть язык себе не откусила. Ну зачем, спрашивается, я углубляюсь в эти подробности? И без того бессонница одолела, по полночи ворочаюсь.

— Ну да, — как ни в чем не бывало подтвердил Димыч. — Это же я ему встречу назначил. Хотел его на понт взять.

— На что, на что?

— На понт. — Димыч посмотрел на меня, как на последнюю идиотку. — Ну сблефовать хотел.

Конечно, не такая уж я отсталая, чтобы, как всякий интеллигентный человек, мало-мальски не «ботать по фене», просто не очень себе представляла практическое воплощение наивной Димычевой идеи. Да прежде чем он взял бы Плейбоя на понт, тот бы без долгих разговоров взял бы его на мушку.

— Да, но кто-то меня опередил. — Димыч выглядел серьезно расстроенным. — Сначала я думал, что это ты. Теперь вижу, что нет.

— Конечно, не я, — поспешила я утвердить его в этом мнении.

— А тогда что ты там делала? — снова загнал меня в тупик Димыч.

Вот привязался! Такая я дура, возьму и выложу, что следила за Плейбоем. Нет, уж фигушки! Однако же и уютным местечком для уединенных прогулок чердак старинной развалюхи тоже не назовешь. Уж очень подозрительно это будет выглядеть.

— За мужем следила. Он мне рога наставляет с моей же подружкой, — сбацала я экспромт на скорую руку. Причем, как вам, конечно, известно, не так уж много фантазии мне для этого и потребовалось, поскольку в основе моей невинной выдумки лежали самые что ни на есть реальные события.

— И где, прямо на чердаке? — заинтересовался Димыч.

— Что на «чердаке»?

— Ну, рога наставляет?

— Да нет, напротив. Ну, в доме напротив. — Я напустила на чело немного вселенской скорби.

— Это в каком? В большом или маленьком? — продолжал допытываться Димыч. Прямо какой-то допрос третьей степени!

— В маленьком, — буркнула я наобум. Да и какая, собственно, мне разница?

— Тогда понятно, — удовлетворился моим незамысловатым полувраньем Димыч и добавил: — Бывает. У моей сеструхи такая же история.

Вот уж кому действительно стоит от души посочувствовать — этой сеструхе. Мало что муж — кобель, так еще и братец какой-то с дубу рухнувший.

Я искоса посмотрела на Димыча: ну что он там еще задумал? Отпустит он меня наконец или все-таки стоит попытаться удрать? Честно говоря, не хотелось бы. Еще решит, что я чего-нибудь не договариваю, а то и темню. Но и сидеть на кочке как-то не очень удобно, особенно в такой компании…

— Так тебе больше ничего не надо? — закинула я пробный шар. — А то меня там ждут, на опушке-то. Еще волноваться начнут. — Это я нарочно его припугнула. На понт взяла, если выражаться по-научному.

— Пока все. — Димыч поднялся первым. — Да ты не волнуйся, я тебя в случае чего найду.

Не успела я как следует обрадоваться радужной перспективе нашей новой встречи, а он уже сделал новое заявление. Еще похлеще предыдущего:

— А хочешь, я с твоим мужем разберусь?

Вот только этого мне и не хватало! Какой защитник униженных и оскорбленных выискался!

— Нет, спасибо, — замотала я головой. — Ты уж лучше это… со своим деверем разберись.

— И то верно, — не стал спорить Димыч и протянул мне руку, — ну, бывай…

— Бывай, — отрывисто бросила я и засверкала пятками в сторону опушки. На полпути не выдержала, оглянулась, но мой странный приятель уже успел основательно затеряться в складках местности.

А теплая компания на опушке уже вовсю наслаждалась заунывными завываниями самоубийцы Власты. Маня и две ее коллеги по бизнесу дурными голосами подпевали магнитофону. Неприлично юный Манин муж безмятежно спал в траве в позе эмбриона, архитектор с брезгливым выражением ковырялся в пожухлых закусках, а Софа лежала на животе, упершись локтями в землю и сосредоточенно уставившись в какую-то точку на горизонте.

— Со-фа! — окликнула я ее.

Софа попыталась было обернуться на мой зов, но тут же рухнула ниц и больше уже не подымалась.

Я поискала взглядом хранителя ее тела, развалившегося в «Мерседесе» с самым безучастным видом и почему-то не спешащего зависать над Софой заботливым голубком. Что само по себе удивительно. Разве не он цокал копытами всякий раз, как Софа отдалялась от него на расстояние вытянутой руки?

Пришлось мне самой напомнить ему о его священных обязанностях. Тем более что Манина компания мне сильно надоела.

Антрацитовый Аслан выслушал меня с совершенно непроницаемой миной, но из машины все-таки вылез и подступил к Софе. Обошел вокруг, как бы примериваясь, взялся за кожаный ремень на ее брюках, рывком оторвал недвижимую Софу от земли и перебросил через плечо будто мешок с отрубями. Из чего можно было сделать вывод, что с Софиным телом он обращается не так чтобы уж очень уважительно. А она, поди, об этом и не догадывается, бедняжка. Надо бы ее просветить, когда очухается, а то в следующий раз он ее вообще в багажник засунет.

Дорогой Софа все время валилась на меня, и я, пока окончательно не выбилась из сил, старательно пыталась придать ее бесчувственному телу сидячее положение. Потом плюнула и устроила ее голову у себя на коленях, хотя твердой уверенности в том, что ее не потянет блевать, у меня не было. Прислушиваясь к равномерному Софиному похрапыванию, я исподволь наблюдала за реакцией Аслана, который держался с бесстрастностью и выдержкой Штирлица в застенках гестапо. Но один раз я таки перехватила в зеркале заднего вида его короткий презрительно-насмешливый взгляд. Левое ухо на отсечение даю — такое Софино состояние его более чем устраивало. Как там говаривал один всенародно любимый телеперсонаж: «Она любит выпить. Этим надо воспользоваться».

Аслан и в квартиру Софу затаскивал тем же порядком. Как колоду. Впрочем, на самом деле она мало чем от колоды и отличалась. Даже похрапывать перестала. Один только раз признаки жизни и подала. В лифте. Открыла левый глаз, посмотрела на меня и страшно удивилась:

— Ты?..

И замолчала до утра, до той самой минуты, когда я обнаружила ее сидящей на кухне в жалком растрепанном виде. Аслана, как это ни странно, поблизости не наблюдалось.

— Доброе утро, — поприветствовала я ее с участливой улыбкой. Хотела поинтересоваться, как она себя чувствует, но передумала. Вдруг она глубоко переживает за вчерашнее.

— Привет, — глухо отозвалась Софа и пустыми глазами воззрилась на бесполезную бадью благородного французского происхождения.

Я села напротив Софы и изготовилась с максимальным терпением ждать каких-либо действий с ее стороны. А они, надо сказать, последовали не скоро.

— Чаю хочешь? — спросила она минут через двадцать, не отрывая глаз от злополучной фондюшницы. — Или кофе?

— Неплохо бы начать с чего-нибудь посущественнее, — скромно заметила я.

— Поищи в холодильнике, что найдешь — твое, — равнодушно молвила Софа, как Марья-искусница из сказки. Ну та, которой что воля, что неволя — все одно.

Я поискала. Нашла отличный кусок копченой свиной грудинки, масло, сыр, клубничный джем, горошек, маслины и банку черной икры. А кроме того, упаковку йогуртов и с полкило помидоров. Да с таким набором не то что завтрак, приличный банкет сварганить можно.

— А ты? — поинтересовалась я у Софы, бодро строгая бутерброды.

На Софином лице отразилась первая за все утро эмоция — священный ужас.

— Н-ни за что! — клацнула она зубами.

— Тогда тебе нужно похмелиться! — прозрела я.

— Уже, — горестно вздохнула Софа.

— И что, не помогло? — ахнула я. Шутки-шутками, а у Софы дела серьезные, процесс-то, похоже, того, слишком далеко зашел. При том, что женский алкоголизм — это еще похлеще хламидиоза.

— Не в этом дело, — отмахнулась Софа и снова прикипела взглядом к фондюшнице. Буквально насмерть.

— Как знаешь, — я вонзилась зубами в бутерброд с грудинкой, украшенный сверху колесиком из помидора. После вчерашнего барбекю аппетит у меня был просто зверский. Как бы вместе с грудинкой собственный язык не откусить. Я на совесть поработала челюстями, после чего решила слегка вправить Софе мозги на предмет ее водителя-телохранителя. — Слушай… Этот твой Аслан… Ты вообще не слишком ли на него надеешься?..

— Ах, не в этом дело, — повторилась Софа и нервно закурила.

— А в чем? — Я щедро намазала булку клубничным джемом.

— А в том… — Софа заерзала на стуле. — Понимаешь… Дело в том, что ты здесь больше не можешь оставаться.

— То есть? — От растерянности я утратила бдительность, и клубничный джем медленно и неотвратимо потек мне в рукав.

— Я не могу тебе всего объяснить, но, поверь, это слишком серьезно, — пробормотала Софа, а я внезапно поняла, почему это она так загляделась на свою парижскую бадью, лишь бы только не смотреть мне в глаза. — Ты должна отсюда уйти, сейчас же. Я дам тебе денег. Много не обещаю, но на первое время тебе хватит. Сними себе квартиру или комнату… Потом, когда все уляжется, я помогу тебе разобраться с мужем, а пока лучше тебе держаться подальше.

— От кого? От тебя? — Я облизала липкие от джема пальцы. — Или от твоего Аслана?

— Дура! — неожиданно оскалилась Софа. — Какая же ты дура!

— А ты корова! — огрызнулась я чисто механически. А кому понравится, когда тебя обзывают дурой два раза подряд, да еще и на трезвую голову?

— Я?! — удивилась Софа, и ее опухшее с перепою лицо приятно порозовело. — Ах ты!.. Ах ты!.. Ах ты!.. Коза ты ощипанная!.. Из Чугуновска!

— А ты — софа! — сделала я ударение на втором слоге и добавила, по достоинству оценив Софины габариты: — Двуспальная!

— А ну, шуруй отсюда! — Софа нависла надо мной, как Гибралтарская скала.

— Да с большим удовольствием! — отвесила я ей низкий поклон, швырнула на стол недоеденный бутерброд и демонстративно вытерла руки о крахмальную Софину скатерть. — Арриведерчи, моя дорогая! Привет хранителю тела, а также его пользователю!

А Софа изловчилась и на прощание несильно, но обидно заехала мне по уху. Ну что ж: один — один. С учетом вырванного у Лили клока волос.

Глава 14 РОДНЯ ПО ГОРШКУ

Нет, без Аслана здесь не обошлось. Это уж точно. Как пить дать, он настроил Софу против меня. Еще бы, зачем ему соглядатай, который может в любой момент открыть Софины глаза на то, как он к ней относится на самом деле? Как к чурке деревянной. Даже Лили свою гнусную фондюшницу бережнее тащила, чем он Софу после барбекю. Можно сказать, последние мозги вытряс. В противном случае она бы никогда так со мной не поступила. Это ж надо, выгнать человека из дома, зная, что ему некуда податься! Что муж у меня — кобель, что лучшая подружка — стерва, а на пятки киллер наступает! А может, в том и причина, а? А вовсе не в Аслане. Или… стоп, стоп… стоп!

Я и впрямь остановилась посреди улицы. Вернее, остолбенела, как лошадь на краю пропасти. Только что не заржала. И в ту же секунду рядом завизжали тормоза. Морально подготовившись к неминучей проповеди этажей этак в семь-девять, я медленно повернула голову в том направлении, из которого проповедь, по моим прикидкам, и должна была последовать, и чуть не заработала апоплексический удар. Из ржавого «Форда», последние лет двадцать провалявшегося на автомобильной свалке, на меня приветливо смотрел парень с чердака по имени Димыч и, приоткрыв переднюю дверцу, ласково манил к себе рукой.

Я сделала вид, что вижу его в первый раз и, вообще, как порядочная девушка, на улице не знакомлюсь, резвым полугалопом пересекла проезжую часть на красный свет светофора и рванула в противоположную сторону. Димыч хоть и покачал укоризненно головой, преследовать меня не посмел, поскольку движение на этом участке дороги было на мое счастье односторонним.

Затем, не теряя даром ни минуты, я свернула в первый же попавшийся двор, потом в другой и, проплутав таким макаром добрые полчаса, наконец позволила себе немного расслабиться. Уселась на скамейку возле какой-то площадки для выгула собак, поставила рядом сумку, вытянула перед собой ноги и попробовала сосредоточиться на недавнем Софином демарше, природа которого волновала меня все больше и больше. Но, увы, мне и в этот раз не суждено было добраться до сути. Хотите знать, почему? Да потому что передо мной опять материализовался Димыч! То ли на парашюте спустился, то ли перевоплотился из какой-нибудь мирно гуляющей дворняжки.

Я потеряла дар речи, а он вытащил из кармана пачку чипсов и протянул мне:

— Хочешь?

Я только замотала головой и отодвинулась.

— Ну и зря, — заметил Димыч и сунул себе в рот целую пригоршню хрустящей картошки.

— Нет, ну что ты привязался, а? Что я тебе сделала? — поинтересовалась я у него с тихой предсмертной тоской, пока он жевал.

— Да так, дело есть, — ответил он без всякого пафоса.

— Какое еще дело? Если насчет того парня, то я же уже сказала, что не убивала его! Могу дочкой поклясться, если хочешь…

— А у тебя дочка есть? — расслышала я сквозь картофельный хруст. — Большая?

— Пятнадцать лет, — буркнула я и мысленно покрыла себя проклятиями за то, что помянула всуе Нэлкино имя. Зачем этому придурку про нее знать, спрашивается?

— Странно, — Димыч дожевал свои чипсы. — Муж есть, дочка есть, а ты какая-то неприкаянная. По подружкам скитаешься. А сейчас она что, тебя выставила? — кивнул он на мою сумку со скромными чугуновскими пожитками.

— Вроде того, — сорвалось у меня с языка против моей воли. Наверное, обида на Софу сказалась.

— И идти тебе некуда? — уточнил Димыч.

— В Москве — некуда. — Я окончательно махнула рукой на всяческую конспирацию. Не потому что этот парень стал вызывать у меня особое доверие, просто, если разбираться по существу вопроса, то, кроме него, в столице нашей Родины мне и словечком-то перекинуться не с кем. Поскольку остальные, включая Маоиста, Лили и Софу, дали понять, что не желают иметь со мной дел. Причем в очень доходчивой форме.

— Тогда можешь у меня перекантоваться, — спокойно, как нечто само собой разумеющееся предложил Димыч.

— С какой еще радости? — дернула я плечом.

— Но не на вокзале же тебе спать. — Надо признать, что логика у этого парня была простая, но убедительная.

Действительно, хотя до ночи и далеко, подумать о ночлеге было не грех. Где, спрашивается, я преклоню свою разудалую головушку часов этак через девять-десять? В Чугуновск, что ли, вернуться? Там ведь у меня какая-никакая, а жилплощадь, хоть и с видом на помойку. Плейбой-то мне теперь не угрожает. Но на душе, знаете ли, спокойствия нет, потому что одно дело, если он был сам по себе, а если не сам, совсем другое. А то обстоятельство, что он зачем-то околачивался в клинике, что, прежде чем взяться за меня, порешил молодящуюся старушку Инессу, упорно склоняло меня ко второй версии.

Эх, жалко, что я сама так ничего и не разведала о своем несостоявшемся киллере. Кроме имени Марат, которое все тот же Димыч обронил во время нашего предыдущего романтического свидания на барбекю. Хоп! А ведь тот же Димыч наверняка еще хоть что-нибудь про него да знает. Он же сам, если не врет, конечно, назначил Плейбою встречу на чердаке. Да-а, неплохо бы его порасспросить, только как? С ходу-то не подъедешь. К тому же ему небось мое любопытство подозрительным покажется, особенно на фоне клятвенных уверений в том, что я не только не убивала Плейбоя, но и никогда с ним прежде не пересекалась.

— Ну что, поехали? — привстал со скамейки Димыч, когда переменившийся ветерок донес до нас с площадки ядреный дух свежих собачьих экскрементов.

— А, поехали, — кинулась я в прорубь головой, совсем как тогда, когда позволила себе влезть в Катькины дрязги.

После чего мы загрузились в припаркованный за собачьей площадкой Димычев «Форд». В эту скрипящую ржавую рухлядь на колесах, у которой имелся только один бампер — передний, да и тот прикрученный проволокой. Ни за что бы не поверила, что она вообще может ездить, если бы не видела этого собственными глазами.

— Ну и керогаз, — выдохнула я, загружаясь на заднее сиденье.

— Отличная машина! — уверил меня Димыч и резко нажал на газ.

«Форд» судорожно задергался, задребезжал и нехотя сдвинулся с места, как пригревшийся на завалинке старикан.

Это была настоящая трущоба. Такой же ветхий особнячок, как и тот, в котором мы с Димычем и познакомились при весьма небанальных обстоятельствах всего лишь позавчера, только в другом конце Москвы. Домишко, на удивление, оказался вполне обжитый. По крайней мере на лестнице нам встретился маленький лысый дедок, если и бомжеватый, то самую малость, и вполне себе по-соседски расшаркался с моим спутником.

— Здорово, Юрик, — Димыч с чувством пожал ему руку.

— А не староват ли он для Юрика? — проводила я взглядом жалкую кургузую фигурку.

— Не Юрик, а Йорик, — поправил меня Димыч и пинком распахнул ближайшую дверь. — Вот здесь я живу. А Йорик — напротив. А вообще у нас коммунизм, двери не закрываются. — И продемонстрировал дыру, оставшуюся на месте вырванного с мясом замка.

Я подумала, что, может, так оно и к лучшему. По крайней мере, вселяет некоторую уверенность, что он не маньяк, которым, насколько я могу судить по тем же американским триллерам, свойственно стремление к уединению. Как и поэтам, между прочим. И прочим творческим натурам. Кстати, а вы не находите такое совпадение несколько подозрительным?

— Так… Здесь спальня, здесь гостиная, здесь кабинет. — Димыч на правах гостеприимного хозяина устроил мне бесплатную экскурсию по своим апартаментам. — Здесь кухня, здесь ванная… Но воды все равно нет, отключили. Зато есть свет. А за водой можно ходить на автомойку, во дворе. Если надо, скажешь Йорику, он мигом слетает. Он мужик безотказный.

— Просторно, — заметила я, окидывая взором высоченные потолки с неплохо сохранившейся лепниной, голые стены и мебеля, состоящие из старой тахты, массивного двухтумбового стола и трех табуреток.

— Бывшая профессорская квартира, — похвастался Димыч.

— Но бедно, — добавила я язвительно, — фондюшницы и той нет.

— А на кой она мне? — спокойно отозвался Димыч, оказавшийся на редкость подкованным малым. — Хватит того, что она есть у моей сеструхи.

После таких откровений я не смогла скрыть своего изумления:

— Выходит, сестра у тебя женщина просвещенная, а ты — заурядный бомж?

— Какой же я бомж? — возразил Димыч, с размаху шлепнувшись на тахту. — Вон у меня какая кубатура?

— Да, кубатура хоть куда! — согласилась я, мысленно прикинув, что, если бывшие профессорские площади как следует отделать, Лили с Маоистом в своем элитном гадюшнике удавятся от зависти. — Только дом ведь идет под снос, насколько я понимаю?

— Не под снос, а под реконструкцию, — назидательно покачал указательным пальцем Димыч. — Одна богатая сволочь отселила жильцов в Южное Бутово. Ну, с намерением забацать в данном особнячке полный европейский ремонт. Да неувязочка получилась. Домик-то, того, государством охраняется, как городская усадьба конца восемнадцатого тире начала девятнадцатого века. Его даже французы не сожгли, хотя и намеревались. Буквально в последнюю минуту передумали.

— И что? Теперь европейского ремонта не будет? — Я прониклась участием к пыльной лепнине под потолком.

— Да все будет, — отмахнулся Димыч, — только не сразу, а постепенно. Просто взяток больше давать придется. Но ничего, не обеднеет. А пока суд да дело, здесь можно очень даже нехило проживать. — Димыч широко улыбнулся, закинул ногу на ногу и осведомился у меня: — Ну так что, нравится?

— Во всяком случае получше, чем на Курском вокзале, — признала я. Причем со знанием дела, потому что, если вы еще не забыли, то первую свою московскую ночь я именно там и провела.

— Какое сравнение! — фыркнул Димыч, но не обиделся.

— Хорошо. — Я прошлась к окну, на котором красовался еще один из немногочисленных атрибутов оседлой жизни — стереомагнитола — и обратно. — А спать-то я где буду? На полу, что ли?

— Зачем на полу? Здесь. — Димыч шлепнул ладонью по тахте, на которой вольготно полулежал.

— С тобой? — ужаснулась я. — Нет, так мы не договаривались. Уж лучше на вокзал.

— Размечталась! — хмыкнул Димыч. — Я притащу от Йорика раскладушку. Он у меня ее брал на время. К нему недавно гости из деревни приезжали.

Да, неплохо они здесь устроились, ничего не скажешь. Даже гостей принимают. Просто размеренная жизнь мирных квартиронанимателей, тех, что заплатили налоги и спят спокойно.

— Есть хочешь? — поинтересовался меж тем Димыч.

— Спасибо, я завтракала, — вежливо поблагодарила я.

— Ну и хорошо, — одобрил Димыч, — а то у меня ничего нет. Я здесь вообще-то не ем. В городе питаюсь. Иногда в «Макдоналдсе», иногда в пельменной, тут, за углом. А сейчас, если ты не против, немного покемарю, а то что-то не выспался. — И тут же отрубился, успев предварительно сказать мне, чтобы я располагалась как дома.

Я расположилась. На одном из трех табуретов. А сумку с захваченными из Чугуновска пожитками расположила у себя на коленях. Посидела в таком положении минут пятнадцать, после чего расположила ее на соседнем табурете.

В этот момент в кармане у Димыча зазвонил мобильник. Если я ничего не путаю, то его позывные сильно напоминали похоронный марш Шопена, но по большому счету меня даже поразило не это, а сам факт наличия сотового телефона у фактического бомжа. Телефона, которого нет и никогда не было у меня, несмотря на наличие собственной квартиры с видом на помойку и мужа — подпольного миллионера.

— Да, — не открывая глаз, он приложил трубку к уху. — Точно? Ага. Сейчас буду. — Открыл глаза и посмотрел на меня. — Ну как, устроилась?

— И очень комфортабельно, — успокоила я его.

— Тогда я отъеду. Ненадолго, — сообщил он, — если что, обращайся к Йорику, — и был таков.

Оставшись в одиночестве, я еще раз обошла бывшую профессорскую квартиру. Выглянула в окно, выходящее во двор, и увидела Йорика, топающего к дому с пластмассовой канистрой. Наверное, разжился водой на автомойке. Йорик тоже меня заметил и застенчиво улыбнулся. Я решила, что он на редкость приветливый туземец. А еще, что прозвище Йорик ему здорово подходит, поскольку его маленькая лысая голова и впрямь смахивает на череп. Только не страшный, а добродушный.

Потом, не зная, чем себя занять до возвращения Димыча, я от нечего делать оглядела двухтумбовый стол, наверняка брошенный выселенным в Южное Бутово профессором. Стол был массивный, из натуральной древесины и, наверное, простоял в квартире добрую сотню лет, прежде чем перешел в наследство Димычу. Я даже ящики по очереди выдвинула, кроме одного, запертого, но они оказались абсолютно пустыми.

Еще немного покружив по квартире, я вспомнила о стереомагнитоле, стоящей в «гостиной» на окне. Послушала сводку погоды, а потом, заметив внутри кассету, включила магнитофон. И тут же напоролась на заунывную песнь Власты. Про сердце, безжалостно раздавленное колесом «Мерседеса».

— Вижу, не скучаешь?

Это Димыч вернулся. И действительно быстро, как обещал.

— А тебе что, нравится такая музыка? — Я кивнула на магнитофон.

— Вообще-то нет, — почесал затылок Димыч. — Но это вроде как память. Она мне сама ее подарила. Ну, кассету.

— Кто подарил?

— Ну она, Власта.

— Шутишь? — Я не знала, верить ему или нет. — Она же того, наложила на себя руки…

— Так она еще до того подарила, — вздохнул Димыч и выключил магнитофон.

— А зачем? — спросила я, не очень-то понимая, что общего может быть между модной певичкой и этим парнем, который словно только для того и возник в моей жизни, чтобы все время удивлять.

— По-дружески, — ответил Димыч. — Мы же сто лет друг друга знали, считай, как родня. Жили рядом, в детском саду на одном горшке сидели, только по очереди. И в одну школу ходили. Сначала. А потом меня перевели в другую.

Нет, скажите, пожалуйста, до чего же мал этот шарик. Не успеет какая-нибудь тусклая звездочка вспыхнуть хоть на минутку, и нате вам — обязательно найдется тот, кто сидел с ней на одном горшке.

Глава 15 КОГО УКУСИЛА МУХА ЦЕЦЕ. И ЗА КАКОЕ МЕСТО

— А как ее звали на самом деле? — решила я проверить свою интуицию, на девяносто процентов уверенная, что он скажет Маша или Таня, а на оставшиеся десять, что Оля.

— Да так и звали Власта. А что?

— У них же принято придумывать псевдонимы, для звучности. Хотя, конечно, если собственное имя не слишком широко распространено, тоже сгодится.

— А она у нас одна на всю школу была Власта, — разоткровенничался Димыч, — и вообще, кроме нее, у меня больше ни одной знакомой Власты вроде и нет. Это мать ее так назвала, специально, чтобы она от всех отличалась. Наряжала ее всегда, как куклу. И вообще она уже с младшей группы красавицей считалась. Да ты ж ее тоже небось по ящику видела? Согласись, там было на что посмотреть.

— В принципе… — протянула я неопределенно, поскольку все еще терялась в догадках относительно Властиного внешнего облика. Кто она все-таки: роковая брюнетка-вилиса или блондинка со взглядом клептоманки?

— В принципе! — усмехнулся Димыч. — Много ты понимаешь. Она была красотка хоть куда. И без всякого там целлюлита… То есть этого… Ну, как его, силикона. Короче, все свое, натуральное. Пела, правда, так себе, но у них ведь, в шоу-бизнесе, не это главное. А главное: ба-бу-леч-ки! — выговорил он по слогам. — Мани-мани. Так что Власта в основном отиралась на подпевках, пока не надыбала себе одного упакованного папика.

— В смысле — любовника? — произвела я нехитрый дословный перевод.

— Его самого, — кивнул Димыч, — какого-то старого козла в проплешинах. Да ты сама знаешь, что у вашей сестры бартер в моде. Типа: я тебе свою красоту и молодость, а ты мне — шубу, «мерс» и бриллианты.

— А у вашего брата? — я тут же выставила встречный иск. А что, разве не имела право? Хотя бы потому что мои красота и молодость ушли по дешевке, можно сказать, задарма.

— Да ладно, не обижайся, — примирительно сказал Димыч, — я это так, к слову. Может, ты и не такая. А хоть бы и такая, я не осуждаю. Власту я тоже не осуждал.

— Но ревновал, — вставила я.

— А ты думаешь, что я… Не-а, — замотал головой Димыч. — У нас с ней ничего такого не было. То есть было, конечно, пару раз, давным-давно, а вообще-то мы просто дружили. Перезванивались время от времени, ну там, как дела и прочее. Иногда виделись. В последнее время очень редко. Некогда ей все было. Из-за карьеры. А больше, наверное, из-за папика своего.

Не могу сказать, что нехитрая история Власты произвела на меня такое уж неизгладимое впечатление. А кого сейчас удивишь азбучной истиной, что поп-звезды как раз таки попами и прокладывают себе дорогу к славе? Правда, не все они сводят счеты с жизнью, едва добившись вожделенной цели. Собственно, об этом я Димыча и спросила. Зачем, дескать, подружка его золотого детства, а также соседка по горшку на себя руки наложила? Не от счастья ли умом тронулась?

А он мне в ответ возьми и ляпни:

— А с чего ты взяла, что это самоубийство?

— Но ведь все так говорят, — развела я руками.

— А я говорю, что ее убили, — отрезал Димыч. — Убили, поняла?

— Ну убили так убили, тебе видней, — пожала я плечами. На самом деле, какая мне разница? Жалко, конечно, все-таки молодая была, но в свете моих собственных проблем судьба не очень-то голосистой Власты, как вы сами понимаете, первостепенного значения не имела. Мне гораздо важнее было узнать, кто мне подослал Плейбоя, ну или Маратика, как его называет Димыч. Кстати, надо бы Димыча на эту тему вдохновить. Ну, вроде слово за слово…

— Э-э… послушай… — уже начала было я, но тут, как на грех, в Димычевом кармане снова завелся Шопен.

И снова разговор по мобильнику получился у Димыча коротким и предельно конкретным. Буквально два слова, не считая предлогов. Сначала он спросил: «Во сколько?» А потом посмотрел на часы и сказал: «Буду». Вот и все.

— Уезжаешь? — вырвался у меня вздох разочарования.

— Если хочешь, можешь составить мне компанию, — бросил он на ходу, — только без раздумий, а то я тороплюсь.

Я составила ему компанию. И без раздумий. А зря. Что он выделывал со своим ржавым драндулетом, вы и представить себе не можете.

— А потише нельзя? — взмолилась я. — Куда ты несешься? На пожар, что ли?

— Не-а… В морг, — невозмутимо отозвался Димыч, не отрывая ногу от педали акселератора.

— Ну сейчас мы там будем, — свистящим шепотом заверила я саму себя, а Димыч вдруг неожиданно сбросил газ и подрулил к неприметному серому зданию барачного типа.

— Сиди здесь, — велел мне он и вприпрыжку ускакал за угол серого барака.

Я осталась его дожидаться. Причем сильно раздосадованная. Разве не с таким же точно успехом я могла бы торчать в профессорской квартире? Там хоть по крайней мере не так воняет бензином. А то растряс мне дорогой все печенки и бросил протухать в своей консервной банке.

Димыч отсутствовал минут двадцать или около того. В любом случае я измаялась. Несколько раз вылезала из «Форда» и ходила возле него кругами, заглянула даже в бардачок, только чтобы чем-то себя занять. Нашла там карту Москвы, пластиковый стаканчик и пачку презервативов. Короче, нехитрый джентльменский набор.

Наконец заявился Димыч. С озабоченным челом и полуторалитровой бутылкой пепси-колы под мышкой. Спросил:

— Будешь?

Я кивнула.

Он протянул мне бутылку и показал на бардачок:

— Можешь взять там стакан.

— Да ладно, я так, — вежливо отказалась я, вспомнив про презервативы.

Димыч не стал настаивать. Вывел свой драндулет с обочины, развернул и снова затормозил.

— Нет, ты мне скажи, — уперся он лбом в баранку, — семь месяцев — это ведь большой живот должен быть?

Я поперхнулась пепси-колой.

— А может, я не так посчитал? — задумчиво спросил себя Димыч и начал старательно загибать пальцы. — Да нет, все вроде сходится…

Я смотрела на него во все глаза. Странный он все-таки тип, и это еще мягко сказано.

— Если ребенок должен родиться в августе, то на каком месяце сейчас его мать? — снова огорошил он меня.

— Примерно на седьмом, — ответила я без долгих размышлений.

— Я ж и говорю, что сходится! — хлопнул он ладонью о ладонь. — А они говорят, что никакого ребенка не было!

— Кто они?

— Ну кто-кто, врачи. Сейчас заключение экспертизы вскрытия читал! — выпалил Димыч.

— Вскрытия? — повторила я и с тоской посмотрела на серый барак, из которого недавно вышел Димыч. Причем с бутылкой пепси-колы, а я из нее только что пила. — Так это правда морг?

Димыча мои рефлексии не тронули. И вообще он предпочитал разговаривать сам с собой:

— Но она же сама мне сказала! Сама! А теперь выясняется, что она вовсе и не была беременная. Выходит, она наврала, только зачем? Какая ей с того выгода? А может, эта бумажка, которую они мне там, в морге подсунули, фальшивая? Кинули меня, гады, за мои же баксы!

Я в этот горячий монолог не вмешивалась, поскольку тревожно прислушивалась к собственному организму, сильно обеспокоенному непонятным происхождением злополучной бутылки. Вроде бы спазмы какие-то подозрительные в желудке появились. И колики тоже.

— А пепси-кола откуда? — выдавила я, покрываясь липким потом.

— Из магазина, а что? — уставился на меня Димыч.

— Ах, из магазина… — Мне сразу полегчало. Спазмы и колики как рукой сняло.

Чего не скажешь о Димыче, которого так прямо и корежило. Распалился весь, рукой воздух рубит:

— Да точно они там все подделали! Чтобы никто не сомневался в официальной версии. Самоубийство, оно и есть самоубийство. Напилась до чертиков и сиганула с балкона. Или вообще наширялась. А что, поп-звезды они такие!

— Ты про Власту свою, что ли? — с большим трудом дошло до меня.

— Про нее, — шмыгнул носом Димыч. — Про кого же еще. Ты понимаешь, не верю я, что она сама это сделала. Ну, свела счеты с жизнью. Во-первых, она вообще не такая была, ну, в смысле всяких там депрессий. А во-вторых, она мне сказала, что ждет ребенка.

— От тебя, так надо полагать? — покосилась я на Димыча. Надо же, какой шустрый!

— Какое там от меня! — поморщился он. — От этого своего козла старого, ну, от папика богатого. Я еще, помню, поинтересовался, когда же свершится это радостное событие. А она мне: в августе. И спросила: не хочешь быть крестным? Я согласился… — Димыч растерянно захлопал ресницами.

Нет, вы слышали? Просто бразильский сериал на русском материале. Если парнишка не заливает, конечно. У него ведь с фантазией заметно лучше, чем у Катьки Пяткиной. Я уже молчу про кругозор, простирающийся аж до самой фондюшницы, о которой я сама еще позавчера позорно не имела ни малейшего понятия.

Да уж, что и говорить, любой гламурный журнал такую историю с руками и ногами оторвет. Как сейчас вижу аршинные заголовки: «Власта ждала ребенка. Кто отец?» А действительно: кто? Димыч-то клянется-божится, что он тут ни при чем. Утверждает, что это некий «папик». Но «папик» ведь не фамилия.

— Постой-ка, — озарила меня здравая мысль. — А ты-то чего так разволновался? Пусть этот папик во всем разбирается, ему же, наверное, виднее, ждала она ребенка или нет. Он-то где?

— Да если б я знал, давно бы душу из него вытряс! — сурово молвил Димыч. — Потому что не будь этого козла, с Властой ничего бы и не случилось. И в шоу-бизнес бы она не вляпалась по самые уши. Ну попрыгала бы еще немного на подпевках, потом плюнула и вышла бы замуж за какого-нибудь нормального парня. А то ведь он зарядил свои бабки, у девки крыша и поехала. Ах, я такая талантливая, ах, я звезда. Ага, талантливая… Ротик под «фанеру» разевать!

— Да ведь не она первая, не она последняя, — поразилась я его допотопному юношескому максимализму. И чего, спрашивается, он так горячится, когда каждая чугуновская дворняга знает, как становятся поп-звездой. — Так было и так будет.

— А мне до других дела нет, — цыкнул на меня Димыч, как будто это я его подружку по детсадовскому горшку укокошила. — Я знаю, что Власта была классной девчонкой. И я в доску разобьюсь, но докопаюсь до того гада, который ее на тот свет спровадил. Ясно тебе?

— Да уж куда яснее, — проронила я вполне политкорректно, хотя у меня чесался язык со всей ответственностью заявить, что мне и личных проблем хватает. А потому это страшное свинство с его стороны грузить меня еще и чужими.

— Кстати, если бы не эти дела, я бы сейчас далеко был, — мечтательно заметил Димыч уже менее непримиримым тоном. — На Мадагаскаре. В последний момент билет сдал.

— И чего ты там забыл? — спросила я больше из вежливости. Ясно же, что заливает. Это вариант номер один. А вариант номер два: с головой у него не все в порядке. Какого-то винтика не хватает. Или резьбу сорвало. Но, если вы помните, я с самого начала это подозревала, теперь же обрела практически стопроцентную уверенность.

— Да вот, хотел попасть на международный конгресс защитников мухи цеце, — поведал мне Димыч в самой доверительной манере.

— Зачем? — Как вы понимаете, этот мой вопрос был сугубо риторическим.

Как, впрочем, и ответ:

— А просто так.

Действительно, чего тут такого особенного. Захотелось человеку на Мадагаскар, подумаешь, с кем не бывает! Опять же судьба мухи цеце сегодня волнует все прогрессивное человечество. За исключением разве что меня, эгоистично сосредоточенной на своей мелочной борьбе за собственное выживание.

Пока я все это переваривала, Димыч выкатил «Форд» на дорогу.

— И куда мы теперь? — поинтересовалась я с опаской.

— На базу, — коротко бросил он.

Я сделала вид, что возвращение в бывшую профессорскую квартиру меня вполне устраивает, твердо решив про себя слинять оттуда при первой же возможности. Нет уж, лучше под забором, чем в таком-то обществе. Недаром я его там, на чердаке, за маньяка приняла. А вдруг он и вовсе того, обдолбанный, в смысле наркоман? Откуда мне знать? Или из психушки сбежал? Да хоть бы безобидный городской сумасшедший, все равно от таких лучше подальше держаться. Досадно, конечно, что мне так и не удалось выведать у него про Плейбоя. Но с другой стороны, много ли стоят сведения, добытые у идиота?

Да он меня, собственно, и не держал. По крайней мере в прямом смысле слова. При желании я могла бы улизнуть, едва мы затормозили у дворянской усадьбы, доживающей последние счастливые денечки накануне грядущего европейского ремонта. Да и потом, когда Димыч стал подниматься по лестнице первым, а я слегка поотстала. Но пожалела свои чугуновские манатки, опрометчиво оставленные в бывшей профессорской квартире. Не бог весть какие ценности, однако ж других-то нет.

В общем, я топала за Димычем на некотором удалении. Смотрела ему в затылок и думала, что парень он, хотя и укушенный мухой цеце, на вид вполне себе нормальный. По крайней мере пока рот не откроет. И вдруг что-то звонко щелкнуло о стену, оставив аккуратную дырку в старой, но вполне еще крепкой штукатурке. Как будто отверстие для дюбеля просверлили. Причем в каких-то двух шагах от меня.

Глава 16 БЕДНЫЙ ЙОРИК

— Ложись! — заорал Димыч.

Я послушно грохнулась за шаткие леса, загромоздившие узкую площадку между лестничными пролетами. А рядом снова что-то просвистело — пиу-пиу, — после чего в старом доме установилась почти кладбищенская тишина. Я лежала в пылюке, не поднимая головы, и из последних сил изображала из себя бездыханный труп. Хотя, как человек современный, и отдавала себе отчет в том, что надежды на успех этой незамысловатой инсценировки практически нулевые. А контрольный выстрел, спрашивается, на что? У них же, у киллеров, технология отработанная и доведенная до автоматизма.

А может, все-таки попробовать куда-нибудь отползти? Или ветошью прикинуться? Мало ли в этой развалюхе разного хламу? Э нет, вряд ли, потому что невидимый стрелок уж точно не по площадям лупил, а по мне персонально. Не исключено также, он вовсе даже и не один, учитывая, что Плейбой с поставленной перед ним задачей не справился. И теперь они обложили меня со всех сторон и тихо-тихо крадутся… Ай, мамочки, страшно-то как! И ведь что особенно обидно, никто и не узнает, где могилка моя. Закопают неопознанный труп, без имени, без отчества и без выбивающей слезу эпитафии: «Она никогда не имела фондюшницы».

И куда этот Димыч пропал, интересно? Хоть бы их как-нибудь отвлек, что ли? Про муху цеце, например, рассказал бы. Или он уже?.. Да наверняка они его ухлопали, этого бедного придурка. Причем ни за что ни про что. Так, заодно. Да, не повезло парню. А не встреться он со мной, еще пожил бы. Впрочем, чего это я по нему убиваюсь, когда собственная жизнь на волоске?

И вдруг нате вам, снова все засвистело, защелкало, даже не пойму, откуда. То ли слева, то ли справа, то ли и вовсе сверху. Кажется, я насчитала девять выстрелов, хотя, конечно, могла и сбиться в такой-то нервной обстановке, прежде чем внизу кто-то с грохотом пробежал, матернулся и громко хлопнул дверью. Я терялась в догадках, что бы это значило, продолжая старательно исполнять роль покойницы. До тех пор, пока над моей головой не послышался шорох, а вслед за ним не очень внятное бормотание:

— Черт… Готовая, что ли?

Я продолжала лежать, не шевелясь, потому что меня буквально парализовало от страха.

— Эй, ты живая или нет? — Неизвестный присел рядом со мной на корточки, и я узнала его голос!

Это был Димыч. Целый и невредимый. Со свежей царапиной на щеке и с пистолетом в руке!

— А я уж думал, пропала Надюха, — бесхитростно улыбнулся он.

— Я т-тоже т-так д-думала, — выдавила я из себя, не отрывая взгляда от его пушки. — От-отку-да у т-тебя это?

— Одолжил у одного знакомого. — Димыч сунул пистолет за пояс, а сверху, для маскировки, напустил рубаху.

— А кто… кто это стрелял?

— Он мне не представился, — хмыкнул Димыч и поторопил меня: — А ты вставай, вставай! Чего зря лежать на цементе, раз живая. И вообще отсюда сваливать надо. Эх, жалко, такая отличная квартира была! — посетовал он.

— А вещи? — Я посмотрела наверх. — Там мои вещи остались…

— Ладно, вещи заберем. Сиди здесь, а я быстро: туда и обратно, — распорядился он.

— Н-нет, — замотала я головой. — Я с тобой.

— Ну хорошо, пошли, — разрешил он.

Мы, крадучись, преодолели оставшийся пролет, постояли у двери, прислушиваясь. При этом я даже не заметила, как пистолет снова очутился у Димыча в руке. Его дулом он и открыл дверь, совсем как в каком-нибудь криминальном блокбастере, ткнул — она и отъехала. Но не до конца, — мешали чьи-то ноги. Я и сообразить-то толком ничего не успела, а Димыч уже проскользнул в сумрачную, как склеп, прихожую, наклонился над лежащим и вздохнул:

— Бедный Йорик!

Я вскрикнула и тут же зажала себе рот, только потерянно прошептала:

— На его месте должна была быть я…

— Еще успеешь, — отозвался Димыч уже из глубины бывшей профессорской квартиры, а спустя мгновение снова возник передо мной с моей сумкой и своей стереомагнитолой. — Все, рвем когти, — объявил он и потащил меня вниз с такой стремительностью, что у меня закружилась голова. Кинул барахло на заднее сиденье «Форда», распахнул передо мной переднюю дверцу, скрипучую, как дачная калитка, и сообщил, резко выкручивая баранку:

— Придется перебазироваться на фазенду.

Да хоть на тростниковые плантации! Хоть в тундру к белым медведям! Хоть… Хоть… Хоть на урановые рудники, в конце концов!

— А теперь выкладывай, — потребовал Димыч, когда мы съехали с Кольцевой. Всю предыдущую дорогу он сосредоточенно молчал, крутил баранку и поглядывал в боковое зеркало. Наверное, проверял, нет ли у нас кого на хвосте.

— Что-что? — Я сделала вид, что не расслышала.

— Выкладывай, говорю.

— Это ты про что? — У меня не было ни малейшего желания посвящать его в подробности заварухи, в которую я попала не столько из-за желания помочь Катьке Пяткиной, сколько от скуки и глупости. Вот рассказала я все Софе, и что из этого получилось?

— Хватит уж овечкой прикидываться, — стоял на своем Димыч. — Я ведь сразу понял, что ты неспроста на чердаке объявилась, когда я Маратика поджидал. Так что про мужа-изменника можешь мне больше не рассказывать. Я так думаю, что у тебя его и нет.

— Это почему же? — Я даже немного обиделась. — Муж у меня есть. Или по крайней мере был. Маоист.

— Китаец, что ли? — Димыч удивился, а «Форд» вильнул.

— Да какой там китаец, — вздохнула я. — Это я ему прозвище такое придумала. За то, что никогда в долг не брал. Короче, на собственные силы опирался. Он, правда, утверждал, что я все перепутала, что это идеи, ах, как их там, чучхе. А на самом-то деле какая разница, если он все равно меня бросил и теперь живет в Москве с моей бывшей лучшей подружкой.

— О как! — Кажется, Димыч все еще сомневался в достоверности сведений о моем семейном положении. — Говоришь, муж в Москве пристроился, а ты тогда откуда?

— Откуда-откуда… — буркнула я. — Из Чугуновска!

— Это где ж такое? — присвистнул Димыч.

— Сначала налево, потом направо, а после все прямо и прямо, пока не упрешься…

— Чувствуется, отличное местечко! — пришел в неописуемый восторг Димыч. — Надо будет непременно посетить при первой же возможности.

— Ага, сразу по приезде с международного конгресса в защиту мухи цеце, — поддакнула я.

— Допустим, насчет мужа с подружкой я поверил, — внезапно посерьезнел Димыч. — Но не будешь же ты утверждать, что это они тебя заказали?

— Заказали? — Я сделала вид, что меня крайне заинтересовал вид чахлых березок вдоль дороги. — А с чего это ты взял?

— Да есть у меня кое-какие подозрения, — задумчиво промолвил Димыч. — По крайней мере на мое имя до сегодняшнего дня никаких предупреждений не поступало.

— А чего ж ты тогда с пушкой? — законно поинтересовалась я.

— Я же сказал, что одолжил. Припугнуть одного красавца. Но его кто-то раньше меня припугнул.

Сдается мне, это он про Плейбоя! Вот как раз и случай выведать, что конкретно он про него знает. Нужно этим срочно воспользоваться, а то когда еще получится.

— Это ты о том мужике, да? Ты еще почему-то решил, что это я его убила? А ведь у меня пистолета нет, а у тебя есть.

— О нем, — подтвердил Димыч. — О Маратике. Хотел его кое о чем порасспросить. Он ведь был у Власты телохранителем.

— Что-о?!! — Дура я дура, сама себя выдала!

— Ну все, мне надоело! — сказал Димыч и съехал на обочину. — Сама расскажешь или простимулировать?

— Сейчас, сейчас, — пообещала я. — Дай только с мыслями собраться. — А попробуй тут собраться, когда такие невероятные факты открываются. «Мой киллер» имеет отношение к певичке, которая покончила жизнь самоубийством и которая то ли была беременная, а то ли и не была…

— Так, парень, — я пытливо посмотрела на Димыча. — Ты когда-нибудь слышал про младенцев из пробирки?

— Естественно, — кивнул он, еще не понимая, в какую степь я клоню. — Не такой уж я деревенский, как может показаться на первый взгляд.

— А про суррогатных мамаш?

— Это те, что вроде инкубатора? — Димыч оказался сведущ и в этом вопросе.

— Именно! — Я тихо торжествовала.

— А дальше-то что? — недоумевал Димыч.

— А то, что это связующее звено, понял ты? — У меня руки чесались щелкнуть его по носу. — Этот Плейбой, или Маратик — он связующее звено между твоей Властой и нашей чугуновской Катькой!

— Какой еще Катькой?

— Пяткиной! Катькой Пяткиной. Есть у нас в Чугуновске такая высокоинтеллектуальная особа. Вернее, была, пока ее инопланетяне не похитили.

— Приехали! — так среагировал на инопланетян Димыч, тот самый, который еще недавно с упоением вешал мне лапшу про международный симпозиум в защиту мухи цеце. — С инопланетянами — это не ко мне.

— А вот и к тебе, милок, — упивалась я собственной прозорливостью. — Потому что Катька как раз и есть та самая суррогатная мамаша. Кто родители младенца, она без понятия, но на свет он, насколько я разбираюсь в таких вопросах, должен явиться в августе. Как и твой загадочный крестник.

Глазки у Димыча заблестели, а дыхание участилось, из чего я сделала вывод, что мои аргументы произвели на него впечатление. Правда, он еще сомневался, для порядку:

— А это не того… Не совпадение?

— Гарантия — девяносто девять процентов, — заявила я самым безапелляционным тоном. — И вот что… Некая Инесса в окружении твоей Власты, часом, не наблюдалась?

Димыч уставился на меня, как новообращенный на живого Мессию:

— Без понятия… А кто это такая?

— Одна старушенция, — слегка приоткрыла я завесу секретности, — которую тот, кого ты ласково называешь Маратиком, третьего дня порешил.

— А ее-то за что? — затаил дыхание Димыч.

— Могу только догадываться, — я целенаправленно набивала себе цену, однако же в конце концов поделилась с Димычем своими догадками совершенно безвозмездно.

— Ну и дела, — покачал он головой и завел машину.

Остаток пути до фазенды мы провели в размышлениях. Причем каждый — в своих. А остановились только однажды, у небольшого придорожного магазинчика. Димыч купил там килограмма два сосисок, бутылку кетчупа и пачку чая.

— Это на ужин, — пояснил он рассеянно.

А уже через четверть часа мы были на месте. В каком-то дачном поселке на отшибе. Причем довольно-таки задрипанном. С домиками-скворечниками и похилившимися заборчиками. Точь-в-точь, как у нас под Чугуновском. В тех краях, где судьба в недобрый час свела меня с Катькой Пяткиной.

— Вот здесь и поселимся, — Димыч показал на неказистую халупу о трех окошках, но с верандой. — Это мое наследство от прабабушки.

— Ну ты — Рокфеллер, — хихикнула я, потягиваясь. — Неужели это все твое?

— Не, на двоих с сеструхой, — уточнил Димыч и, не обращая ни малейшего внимания на мои едкие замечания, достал из-под крыльца ключ и отпер висящий на некрашеной двери амбарный замок.

— Заходи, — обронил он на ходу и тут же начал распоряжаться. — Так, ты будешь спать вон на том топчане. А я на веранде, на матрасе… Теперь насчет ужина. Газа здесь, как ты понимаешь, нет, разожжем во дворе костер и устроим небольшой пикничок…

— Ага, барбекю, — ввернула я, брезгливо принюхиваясь к затхлым тряпкам на топчане. — Слушай, а твоя прабабушка… Вы ее хотя бы похоронить не забыли?

Но Димыч меня уже не слушал, потому что деловито орудовал во дворе. Сооружал костер из подручных средств. А совсем скоро я заметила в его руках шампур, на который он нанизал купленные по дороге сосиски и тут же возложил их над огнем. Запахло не то чтобы очень аппетитно, но вполне съедобно. Я подумала-подумала и присоединилась к Димычу, тем паче что у костра не так кусали комары.

Уже потом, когда я с пятой или шестой по счету сосиской расправлялась, Димыч неожиданно спросил:

— А тебе-то эта Катька кем приходится?

— Никем, — пожала я плечами.

— А зачем же тогда ты в это ввязалась?

— Да так… Решила сбежать от климакса. — По всей видимости, из-за того, что я облопалась сосисок, кровь отлила у меня от головы к желудку, а иначе разве бы я призналась?

— И куда?

— Что куда?

— Ну, куда сбежать?

— Наверное, к маразму, куда же еще? — вздохнула я горестно, примериваясь то ли к шестой, то ли к седьмой сосиске. — Другой-то дороги пока не проложили.

Глава 17 БЕЗУМСТВУ ХРАБРЫХ ПОЕМ МЫ ПЕСНЮ

— Да-а, впечатляет! — глубокомысленно изрек Димыч, когда мы поравнялись с покривившейся стелой, символизирующей въезд в славный град Чугуновск, и даже притормозил у обочины. Видимо, от избытка чувств.

— Еще бы! — фыркнула я.

Что и говорить, там было на что посмотреть. Особливо свежим глазом. Один герб, состоящий из изображения белки, чей-то зловещей волей помещенной в шестеренку, дорогого стоил. Под гербом хотя и с трудом, но все еще читалась витиеватая старославянская вязь «Добро пожаловать в город Чугуновск», а также корявая самодеятельная приписка неизвестного хохмача «город-герой». Дальше шел указатель, содержащий сведения, в каком направлении и в скольких километрах располагаются ближайшие к Чугуновску культурные центры, поперек которого чья-то неутомимая рука начертала ура-патриотическое «Чугуновск — столица мира».

Правда, я все это видела в тысячу первый раз, а потому остроты ощущений не испытывала. В отличие от Димыча, который так прямо и ухохатывался. И вообще это его идея была — проведать Катькину бабку с целью выяснения Катькиной же дальнейшей судьбы. Что касается меня, так я в Чугуновск не рвалась и тоской по родине не страдала, а потому вся эта тупая наскальная живопись приступов умиления во мне не вызывала.

А впрочем, уже через какие-то двести метров и я заметила нечто принципиально новенькое. Свежую надпись на тянущемся вдоль железной дороги заборе. «Риелтор Харламов — жулик» извещал прогрессивную общественность очередной чугуновский правдолюбец. Согласитесь, а ведь не каждый день такое на заборе-то прочтешь. Обычно-то все больше матерная лирика да предвыборная агитация, а тут, чувствуется, — наболело у человека. Вот и выплеснул, тем паче что никаким судом, хоть даже и Страсбургским, риелтора Харламова не ужучишь, только зазря денежки потратишь. А тут всего лишь баллончик краски — и попранная справедливость восторжествовала.

Не поверите, но на меня вдруг такое странное мечтание нашло. Отчего бы, думаю, и мне какое-никакое изречение не запечатлеть? Типа: «Мой муж — кобель, а подружка — стерва». Ага, а заодно указать фамилию, телефон и домашний адрес. А еще лучше — запустить большу-ущий воздушный шар и написать на нем все, что я думаю об этой собачьей жизни. Чтобы он парил себе под облаками, не зная преград, и каждый, кому не лень, мог запросто запрокинуть голову, почитать и подивиться: «Во дает Надюха Куприянова! Ничегошеньки не боится, акромя хламидиозу!»

И так я увлеклась этой идеей, что чуть было не поплатилась из-за этого. А вместе со мной и ничего не подозревающий Димыч, буквально в последний момент вернувший меня с небес на землю ехидным вопросом:

— О! А это что за манифестация? Неужто антиглобалисты?

— Хуже! — встрепенулась я, лихорадочно соображая, что у нас хоть и ржавая, но иномарка. — Это сковородочники! Жми на газ со всей дури и не оборачивайся!

— Не понял, — пробормотал Димыч, однако выжал из своей развалюхи целых восемьдесят кэмэ.

— Когда поймешь, поздно будет, — резонно заметила я и совершила специально для этого молокососа небольшой экскурс в новейшую историю Чугуновска. Другими словами, рассказала про то, как на местном оборонном заводе, по конверсии переориентированном на ширпотреб, зарплату несколько лет выдавали продукцией. Ну этими самыми сковородками и казанами. Концерн «Российский чугун», как водится, незлым тихим словом помянула.

— И что? — Димыч внимательно посмотрел в зеркало заднего вида.

— А то, — теперь, когда мы миновали опасный участок, я позволила себе перевести дух и слегка расслабиться, — что наши, чугуновские, эту продукцию не покупают, потому что у них либо денег нет, либо у самих все чуланы точно таким же железом забиты. А московские предпочитают «тефаль», поскольку это красивше. Вот сковородочники и вымещают свое классовое чувство на проезжающих, особенно на иномарках с московскими номерами. Знаешь, как могут запулить, мало не покажется!

Реакция Димыча на все выше мною изложенное оказалась в высшей степени неординарной.

— Ха! — изумился он. — Да этот ваш Чугуновск — просто райские кущи. Будь это мой родной город, ни за что не променял бы его на какую-то паршивую Москву!

— Так это и есть твоя родина, — покрутила я пальцем у виска, — только духовная.

— Точно! — радостно заржал этот раздолбай и сбросил скорость у первого чугуновского перекрестка. — А теперь куда?

— Прямо, в центр, — скомандовала я, и мы бодро потрюхали по главному чугуновскому проспекту. Мимо бывшей оборонной «звездочки», ныне именуемой в народе «сковородкой», мимо гастронома, в котором я чуть ли не каждый день отоваривалась, мимо моего родного дома с видом на помойку… Самой не верится, но что-то такое ностальгическое на дне моей души все-таки шевельнулось. Разок. — А теперь бери налево и шпарь до переезда, — не забывала я наставлять Димыча по праву чугуновской аборигенки. — За переездом — еще семь километров грунтовки — и можешь считать, что мы у цели.

— Ориентируйся на те бурьяны, — посоветовала я Димычу, едва мы въехали в поселок, имея в виду заросший дачный участок, на котором я некогда горбатилась, не разгибаясь, как рабыня Изаура. Кстати, за последний не то чтобы очень продолжительный период моих новых московских приключений сорняки, не теряя времени даром, вымахали до совсем уж гигантских размеров, что в длину, что в ширину. По крайней мере выходить на них с тяпкой я бы не решилась. Если только с топором, а то и с бензопилой «Дружба». А как вольготно заколосились, паразиты, так что избушку тетки Матвеевны с дороги не разглядеть, сколько не пыжься.

— Здесь, что ли? — Димыч затормозил у некрашеной калитки.

— Ну да, — кивнула я и тревожно насупилась. Матвеевны нигде не было видно. Собака и та не тявкала.

— Пошли, чего сидишь? — Димыч первым выбрался из своего иноземного рыдвана.

— Что-то не нравится мне эта тишина, — призналась я, не трогаясь с места. — Может, не стоит?

— И за каким тогда хреном мы сюда тащились? — уперся Димыч. — На природу любоваться?

— Ладно, — пробурчала я и нехотя вылезла из провонявшего бензином нутра Димычевой консервной банки. — Только ты идешь первым.

И мы медленно двинулись к домику. Уж не знаю, что было на душе у Димыча, а меня одолевали скверные предчувствия, которые язык не повернется назвать необоснованными. Ведь Плейбой до своей скоропостижной гибели в старом московском особнячке успел нанести визит в Чугуновск. До меня он, к счастью, так и не добрался, а насколько повезло Матвеевне, еще под вопросом. Причем под большим.

Короче говоря, мы с Димычем топали по тропинке к крыльцу и как раз обогнули курятник, когда сверху прямо мне на голову свалилась какая-та дрянь. Я и разобрать-то не успела толком, что это такое, но на всякий случай заверещала дурным голосом.

— Чего орешь, это всего лишь сеть… К тому же дырявая… — забрюзжал рядом Димыч.

— А ты бы чего хотел? Шелковый саван? — огрызнулась я и заверещала еще громче. Так что не сразу и с большим трудом расслышала знакомое старческое покряхтывание:

— Надюха, ты, что ль, али нет?

— Матвеевна! — обалдела я от счастья. — Матвеевна, дорогая, любимая!..

— Ну вот-те, здрасьте, — всплеснула руками показавшаяся из-за курятника Катькина бабка. — Надюха, она и есть Надюха! Вот, значит, какой у меня седни улов!

— Так это ты на нас невод закинула? — ахнула я, продолжая отчаянно сражаться с сетью. Дырявая она, может, и дырявая, но еще какая крепкая, зараза!

— А вы че ж крадетесь, как супостаты? — попеняла нам эта старая карга. — Я уж думаю, опять планетяне, язви их в душу. Повадились шляндрать незвано, непрошено. А вдруг и меня заберут, как Катьку? А у меня хозяйство: восемь курочек и три индоутки, а картошку колорады объели, почитай, подчистую. А тут еще ты, Надюха, свой огород запустила, и твои бурьяны нахальные ко мне так и прутся, не хуже тех планетян…

— Постой-постой, — мне все-таки удалось выбраться из сети с помощью Димыча. — А Катька что ж, с тех пор так и не появлялась?

— Пропала Катька, — жалостливо запричитывала Матвеевна, — совсем сгинула, кровиночка моя. Никакой весточки не подавала с той ночи, как планетяне умыкнули ее на свою Альфа-Кентавру.

— Слыхал? — обернулась я к Димычу.

— А это кто ж будет? — тут же полюбопытствовала Матвеевна. — Вроде не наш, не чугуновский?

— Не ваш я, бабушка, не ваш, — подтвердил Димыч, — хотя и не прочь тут у вас обосноваться. Места уж больно хорошие.

— Да уж какие ноне места! — отмахнулась Катькина бабка. — Были да все вышли. Всю экологию загадили. Вон уже планетяне шастают, как к себе домой, радиацию распространяют…

— Так сразу и радиацию? — очень натурально ужаснулся Димыч.

— А то! — раззадорилась Матвеевна. — Подкинули мне специально такую адскую машинку, чтоб облучать меня. Видать, извести наш род под корень задумали. Катьки им одной мало, обезьянам зеленым!

— Почему зеленым? Ты их видела, что ли, Матвеевна? — Мне стало как-то даже не по себе.

— Да не, они так сразу не показываются, в своем натуральном-то виде, — со знанием дела пояснила старуха. — А уж как покажутся, то, считай, все, место тебе на Альфа-Кентавре забронированное.

Ну, Матвеевна, во шпарит-то. Прямо не бабка, а «Очевидное — невероятное»! Не дай бог, наедет сюда ненароком какой-нибудь, прости господи, уфолог, наслушается, и пойдет дым коромыслом. «Нашествие инопланетян!», «Чугуновск облюбовали зеленые человечки!». А с другой стороны, чего бы им его и не облюбовать, если он самая что ни на есть «столица мира»?

Матвеевна между тем и не думала успокаиваться.

— Точно это они! — тараторила она. — Эти, зелененькие. Хотя тот, что приходил опосля Катькиной пропажи, под земного маскировался. Только уж больно хорош, бери да картину малюй. А еще прикинулся, будто не знает, куды Катька подевалась. Расспрашивал, и где это, мол, ваш внучка. А я ему прямо так в глаза правду-матку: ваши-де забрали, с Альфа-Кентавры…

— А он? — Я схватилась за сердце, догадавшись, что речь идет о Плейбое.

— А че он? — подбоченилась Матвеевна. — Криво так оскалился и пошел со двора. Смекешил, что я его раскусила. И с машинкой ихней с адским огнем я тоже в два счета разобралась.

— Подожди-ка, бабуль, — вмешался в нашу задушевную беседу Димыч. — Ты про какую машинку-то все рассказываешь?

— Да про ту, про самую. — Катькина бабка многозначительно поджала губы и сложила руки на животе. — Которую они мне подбросили, чтобы меня облучать, посля того, как Катьку забрали. Я ее в бурьянах нашла, возле забора. Гляжу, чего это такое блестючее? Присмотрелась — явно неземного происхождения. А еще, если на кнопку нажать, из нее пламя, как из ракеты!

— Ну и где же эта адская машина? — Мы с Димычем переглянулись.

— В уборной утопила, — сообщила Матвеевна.

— Ну ты молодец, — крякнул Димыч. — А в уборной, по-твоему, радиации не будет, так, что ли?

— Так я ж ее не просто так швырнула, а прежде в старый чугунок засунула, как в эту самую, саркофагу, — выдала свои тайны Матвеевна.

— Ну ты даешь! — обреченно вздохнул Димыч и попросил: — Ладно, бабуся, показывай свой Чернобыль. И вилы, какие-нибудь дай, что ли. Освобожу я тебя от радиации, хотя и с риском для своей молодой цветущей жизни, заметь.

— Смотри, сынок, дело твое, — посуровела челом Матвеевна и указала Димычу дорогу к деревянному сортиру в конце огорода.

— А вдруг это взрывное устройство? — шепнула я ему на ухо.

— Тогда хана вашему Чугуновску, — осклабился этот раздолбай. — Заминированное дерьмо сметет его с лица земли.

— Как знаешь, — фыркнула я, однако же удалилась на некоторое расстояние. Под благовидным предлогом осмотра собственного дачного участка. Послонялась там среди бурьянов, пока Димыч не возник посреди бабкиного двора с кривой физиономией и с насаженным на вилы чугунком, распространяющим амбре по всей округе.

— Безумству храбрых поем мы песню! — прокомментировала я это судьбоносное событие, зажала нос пальцами и подошла чуть ближе.

Из чугунка и в самом деле вывалилась какая-то странная металлическая хреновина, в которой после многократного окунания в кадушку с дождевой водой всезнающий Димыч признал ни много ни мало зажигалку для сигар.

— Ты уверен? — засомневалась я, не столько приглядываясь, сколько принюхиваясь к странной находке.

В ответ на это Димыч пообещал мне свой зуб, а также устроил настоящий ликбез:

— Я тебе говорю — зажигалка. Причем очень дорогая и редкая. Штучной работы. Если на эту кнопочку нажать, выскочит нож для обрезания сигары, а на эту — зажжется пламя. И если я не ошибаюсь, на ней еще и гравировочка имеется. Ну-ка, ну-ка…

— «Моему верному другу и спасителю. 17.12.2000», — продекламировали мы с Димычем не очень стройным хором, переглянулись и трогательно распрощались с Катькиной бабкой, пожелав ей мужества в неравной борьбе с зелеными пришельцами. Подванивающий, несмотря на омовение в кадушке, вещдок Димыч после непродолжительных препирательств с моей стороны все-таки засунул в багажник, и мы покатили обратно, тем же маршрутом. А посему путь наш, понятное дело, пролегал через пребывавший в вечерней неге Чугуновск. Мимо бывшей «звездочки», а ныне «сковородки», мимо гастронома, мимо дома с видом на…

— Тормози! — вцепилась я в плечо Димычу. Колымага пошла юзом и чуть не врезалась в ту самую помойку, на которую выходили окна моей квартиры, а в них ярко и нахально горело электричество!

Глава 18 ПО ЗАКОНАМ ВОЕННОГО ВРЕМЕНИ

— Там мужик, — сообщил вернувшийся с разведки Димыч. — Какой из себя? — Он задумчиво поскреб пятерней подбородок. — Да никакой!

— Тогда это Маоист! — пришла я к заключению после непродолжительного размышления. — Все приметы сходятся.

— В смысле твой муж? — оживился Димыч. — Тот самый, что с твоей подружкой?..

— Тот самый, какой же еще. А другого у меня не было. К сожалению… — процедила я сквозь зубы. — Кстати, он там один?

— Не знаю. Он же меня в квартиру не пустил. Высунулся из-за двери, буркнул, что тебя нет дома. Да, он еще, кажется, что-то жевал…

— Жевал? — не поверила я своим ушам.

— Ну да, жевал, а что такого? — шмыгнул носом Димыч. — Между прочим, я бы тоже не отказался.

Что такого? Что такого? Эта сволочь, мой бывший, сначала устроил себе элитную жизнь на стороне, а теперь явился трескать мои стратегические запасы! Мои маринады и соленья! Мои джемы и конфитюры! Так не бывать же этому! Во всяком случае, пока я еще жива.

— Дай пистолет! — потребовала я у Димыча. — Пристрелю этого гада!

— Ты че, очумела? — крякнул Димыч и слегка отступил.

— А тебе его жаль, конечно! — Моя благородная ярость была очень близка к закипанию. — Мужская солидарность проснулась, да?

— Да не фига мне его не жалко, — начал торговаться Димыч. — Только сама рассуди. Гульнул мужик, с кем не бывает, а ты его сразу к высшей мере?

— А как еще поступают с предателями в условиях военного времени? — парировала я со знанием дела. На тот случай, если бы Димычу вздумалось настаивать, что время сейчас вовсе даже мирное, я уже заготовила ответ следующего содержания: — А чего ж тогда нам киллеры на пятки наступают?

Димыч, однако, не стал спорить по существу, зато принялся цепляться за частности:

— Но и на войне бывает суд. Военный трибунал. Сначала дают слово подсудимому, потом оглашают приговор…

— Еще скажи, что разрешают последнюю сигарету перед смертью выкурить, — хмыкнула я.

— Ну и это тоже, — подтвердил Димыч, оказавшийся ко всему прочему еще и крупным специалистом по военно-полевым судам.

— Маоист не курит, — поспешила я разочаровать его. — Здоровье бережет.

— А это неважно.

— Ну и что ты предлагаешь? Оставить все как есть? Пусть он там лопает мои припасы, так, по-твоему? — У меня даже слезы из глаз брызнули.

— Нет, не так, — замотал головой Димыч. — Я предлагаю подняться в квартиру, выслушать твоего… Ну, короче, предателя. И только после этого вынести ему приговор по всей строгости закона. Заодно и пожрем. Как тебе мой план?

— Ну просто стратегический, — пробормотала я, слегка поостыв. — Ладно уж, пойдем. Только официально предупреждаю: не вздумай его защищать!

— Да чтобы я защищал такого гада! — Димыч в горячке даже кулаком себя в грудь стукнул. — Провалиться мне на этом самом месте!

— Ну хорошо, ловлю на слове, — устало вздохнула я и побрела к подъезду, порог которого я еще недавно переступала по нескольку раз на дню. С тяжелыми авоськами, но легким сердцем. Стоит ли уточнять, что теперь все было в точности наоборот.

Дверь я открыла своим ключом, завалявшимся в кармане. Чертыхнулась, споткнувшись о Маоистовы башмаки, разбросанные по всей прихожей. Димыч за моей спиной тоже ругнулся, только немного покрепче, потому что в темноте стукнулся затылком о притолоку. Ничего, в другой раз повнимательнее будет, а то привык, понимаешь, к профессорским апартаментам.

На шум из кухни выбежал Маоист. В трусах, майке и шлепанцах на босу ногу. Поправил очки на переносице и радостно изумился:

— Надя, это ты? Ну наконец-то! А то я так волновался!

Он волновался! Надо же! Прямо с лица спал!

— Куда ты запропала? — засуетился он вокруг меня. Даже тапки подал, чего за ним сроду не водилось. — А это кто? — наконец заметил он Димыча.

— Мой боевой товарищ, — отрекомендовала я Димыча Маоисту. — А это… мой бывший муж.

— Очень приятно, — раскланялся Димыч, все еще потирая шишку на затылке.

После чего Маоист на меня этак смущенно зашикал:

— Почему же бывший-то? Что ты такое говоришь, Наденька? Молодой человек, не слушайте вы ее…

— Да ладно тебе, — отмахнулась я от него, — скажи лучше, меня кто-нибудь спрашивал?

— Да нет, никто, — Маоист почесал проплешину на темени и недовольно покосился на Димыча, — только этот вот… Твой боевой товарищ…

— Понятно, — пробормотала я себе под нос, бегло обследовала комнаты на предмет обнаружения маскирующейся под домашнюю утварь Лили, и поскольку таковой нигде не оказалось, решительно проследовала на кухню.

Картина, которую я там застала, вдребезги разбила мое бедное сердце. Кругом свинство неописуемое, а посреди стола — трехлитровая банка с клубничным вареньем из ягод свежего урожая, на треть початая и с похабно торчащей наружу столовой ложкой.

— Ну… Ты видел? — поискала я поддержки у Димыча. — Это же мародерство чистой воды.

Преданный нашему общему делу Димыч пошел еще дальше моего.

— Акт вандализма, — с готовностью засвидетельствовал он. — Больше скажу: форменное осквернение святынь.

Маоист растерянно посмотрел сначала на Димыча, потом на меня и растянул свой вымазанный в клубничном варенье рот в на редкость идиотскую ухмылку:

— Надь, ты чего, а?..

— Сейчас узнаешь, — пообещала я Маоисту и снова обратилась к Димычу: — А скажи-ка мне, Димыч, что по законам военного времени полагается за следующие тяжкие деяния. Предательство. — Я загнула мизинец левой руки. — И мародерство. — Компанию моему левому мизинцу составил мой же безымянный палец.

— По законам военного времени? — уточнил Димыч, деловито примериваясь к оскверненной Маоистом банке с клубничным вареньем. — Думаю, что высшая мера. Хотя при наличии смягчающих обстоятельств… Эй, мужик, а хлеб у тебя есть? — поинтересовался он у Маоиста.

— Что?.. Ах, хлеб, — не сразу очнулся Маоист. — Да, где-то был. — Беспомощно огляделся по сторонам и притащил с подоконника полузасохший батон. Не исключено еще мной купленный в последний день моей мирной жизни. Ибо за те пятнадцать лет, пока он задарма имел мою красоту и молодость, Маоист напрочь позабыл дорогу в булочную.

— Вот и отлично, — одобрил его поведение Димыч, не без усилий отпилил ножом от батона приличный ломоть, щедро намазал его вареньем, откусил и, заметно изменившись в лице, продолжил свою речь: — Прошу суд учесть, что, как показали последние события, подсудимый осознал свою вину и встал на путь исправления, а потому может рассчитывать на снисхождение.

— Да что он там осознал? — Подлая соглашательская позиция Димыча разозлила меня пуще прежнего.

— Осознал, Надюха, все осознал! — поспешил воспользоваться удачным для него раскладом Маоист, даже за руку меня схватил, наглец. — Честное слово, осознал! Ты даже представить не можешь, до какой степени! Ну прости ты меня, ей-богу, а? Клянусь, я так больше не буду!

Надо же, мелькнуло у меня, а ведь это те самые слова, которых мне с лихвой хватило бы в прошлый раз, когда мы с Лили делили Маоиста на новой московской квартире. Но тогда он их так и не сказал. А посему хотелось бы все-таки знать, что же теперь сподвигло его на раскаяние.

— Любопытно, любопытно… — Я решительно сбросила Маоистову руку со своего плеча. — А как же Лили? И ваша с ней общность интересов? С джакузи и стеклопакетами?

— Да эта твоя Лили… — Маоист покрылся нервическими пятнами. — Эта твоя Лили… Она меня обобрала, эта стерва! До нитки обобрала!

Вы не можете представить, что со мной сделалось после таких Маоистовых откровений. Это был даже не триумф, а что-то совершенно неподдающееся описанию. Даже Димыч, осознав судьбоносность момента, перестал жевать и сделал многозначительную мину.

— Я так и знала! — наконец произнесла я. — Я так и знала!

— А если знала, зачем ее привадила! — вдруг окрысился на меня Маоист. — Это же ты с ней первая водиться стала! Да она у нас с кухни целыми днями не вылазила! — поискал он поддержки у Димыча.

У меня даже дыхание перехватило от такой наглости.

— Так это я, оказывается, виновата? Нет, ты слышал, что он несет? — Я тоже адресовала свое справедливое негодование Димычу.

— Слышал-слышал, — прочавкал тот, давясь хлебом с вареньем.

А Маоист, который еще минуту назад чуть ли не в ногах у меня валялся, решил, видно, не упускать инициативы. Встал посреди кухни в третью позицию, подбоченился и заявил тоном оскорбленной добродетели:

— А позволь-ка, кстати, поинтересоваться, кого это ты опять в нашу квартиру приволокла? Боевые товарищи какие-то… Я требую объяснений, кто этот сопляк и по какому праву он ест наше варенье?

Бедняга Димыч, не ожидавший такого поворота событий, когда обвиняемый самовольно присвоил себе лавры обвинителя, подавился и громко закашлялся. Мне даже пришлось постучать по его спине.

— Во дает! — искренне изумился он.

— А ты бы его больше защищал, — мстительно напомнила я.

Тут и до Маоиста дошло, что перегнул палку, и он молниеносно сменил тактику. Снова прикинулся заблудшим барашком:

— Ты уж меня прости, Надюха, я не в себе сегодня… Столько всего навалилось… И главное — чувство вины гложет. Думаешь, я бесчувственный, не понимаю, как тебя обидел? Но я это… искуплю… Честное слово, искуплю!

— Он искупит! — воздела я руки к облупившемуся потолку. — Он, который пятнадцать лет держал меня в черном теле! Цепями к плите приковал! Да у меня, у меня… — дала я волю нахлынувшим эмоциям — у меня даже фондюшницы не было!

— Ужас! Кошмар! — вскричал из-за банки с вареньем Димыч. — Просто не могу в это поверить!

— Да куплю я тебе эту фондюшницу, — принялся сулить мне златые горы Маоист. — Подумаешь, фондюшница какая-то! Да все у тебя будет, чего ни пожелаешь. Подожди немного, вот снова наво… Заработаю, и заживем, как белые люди. Все еще нам завидовать будут! Ты, главное, не забывай, что у нас дочка есть. — И тут же повторил специально для Димыча: — У нас, между прочим, дочка имеется. Пятнадцати лет. Нелей зовут. Недавно звонила из Парижа.

— Звонила? — встрепенулась я. — Что… Что там у нее?

— Да все в порядке. Очень довольна. Сказала, что уже была на Эйфелевой башне. Спрашивала про тебя, — доложил Маоист.

Я покосилась на Димыча, а тот с непонятной полуулыбкой отодвинул от себя банку с вареньем и встал из-за стола:

— Спасибо за угощение. Пойду-ка я, пожалуй, не буду нарушать вашу семейную идиллию.

— Иди-иди, парень, — напутствовал его Маоист, чуть не взашей выталкивая из кухни, а меня вдруг объяла неведомая доселе ватная пустота, которую — я знала это наверняка и заранее — никакими фондюшницами не заполнить.

Да, согласна, сто тысяч раз согласна, что в эту историю с киллерами и младенцами из пробирки я влипла по глупости, как и ее главная героиня Катька Пяткина, но, окажись я умней и прозорливей, где бы я сейчас была? Ага, угадайте с трех раз. Долго думаете: все у той же плиты, прикованная к ней, как Прометей, цепями. Ибо где гарантия, что я когда-нибудь узнала бы про шуры-муры Лили и Маоиста, если б не потащилась в Москву по Катькиным делам? А обобранный до нитки Маоист не вернулся бы в Чугуновск с видом усталого отца семейства, а потом всю оставшуюся жизнь не мордовал бы меня за каждую копейку?

— Стоять! — заорала я нечеловеческим голосом и в два прыжка нагнала их в прихожей. Подскочила к Димычу, выхватила у него из-за пояса спрятанный под рубашкой пистолет и навела его на Маоиста.

Маоист сначала громко икнул от неожиданности, а потом театрально разорвал на своей впалой груди майку и отважно замычал:

— На! Убивай, если ты такая!

Ага, такая я дура, убивать его! Мало мне, что я на него живого пятнадцать лет потратила, чтобы еще столько же париться на нарах — за мертвого.

— Ладно уж, живи, — разрешила я ему. — И жри мое варенье. — Но для острастки еще с полминуты на мушке подержала. Пока рука не устала. Я ведь уже сказала, что стрелять совершенно не собиралась и вроде бы даже ни на что не нажимала, и вдруг — чпок — трехлитровая банка, та, что стояла на кухонном столе, — взорвалась и разлетелась на кусочки, разукрасив стены клубничным вареньем.

— Мама… — прошептал Маоист и тихо осел на пол.

Ноги у меня подломились, я выронила Димычеву пушку и с ревом кинулась проверять у Маоиста пульс. Затем ощупала его с головы до тапок, но ранений не обнаружила, только в варенье перемазалась.

— Ну ты лихая баба, Надюха, — восхитился Димыч, поднимая пистолет, — прямо освобожденная женщина Востока какая-то! Я уж думал, ты его и правда порешишь.

— Да запросто, — покосилась я на пребывающего в глубоком обмороке Маоиста и зарыдала белугой, — мне б автомат, я бы пол-Чугуновска уложила, начиная с собственной свекрови и кончая риелтором Харламовым.

Тут и Маоист на полу закопошился. Открыл глаза и поинтересовался у Димыча:

— Я живой?

— Живой ты, мужик, еще какой живой, — заверил его Димыч. — Можешь не сомневаться.

— Серьезно? — уточнил Маоист и с опаской поглядел на меня.

— Ты извини, — покаялась я, продолжая реветь. — Честное слово, не хотела. Случайно получилось.

— Да я так и понял. — Маоист был само смирение. — Ты бы меня, Надюха, все-таки того… Простила… А то я сковородку найти не могу. Даже яичницу пожарить не на чем, а от варенья у меня уже все слиплось…

— Сковородка — в духовке, гладильная доска за гардеробом, а рубашки лучше стирать в экономном режиме при сорока градусах, так машинка жрет не больше двух киловатт, — отрапортовала я, как «Отче наш» отчитала. — Если будет звонить Нэлка, скажи, что я в гостях у подруги детства и что скоро ей напишу. — И с чувством честно исполненного долга направилась к двери.

— Не пущу! — заголосил ни с того ни с сего Маоист и даже предпринял попытку преградить мне путь своим хилым телом.

— С дороги! — потребовала я не очень громко, но решительно.

Маоист сник и покорно размазался по стенке, а я гордо прошествовала мимо. На волю! В пампасы! Туда, где бродят дикие бизоны и рыщут кровожадные киллеры! Да к черту на рога, лишь бы только подальше от газовой плиты и стиральной машины!