Принцесса в академии. Суженый

Глава 8

Ночью я почти не сомкнула глаз, прислушиваясь к прерывистому дыханию, наполненному свистом и клокотанием. Каждый вдох давался Озриэлю с трудом. Мы договорились дежурить при нем по очереди, но я все равно не могла спать, пока он так страдал. Заступившая рано утром на вахту Эмилия уговорила меня немного вздремнуть.

– Правда, Ливи, изводя себя, ты никак ему не поможешь. При малейшем изменении я тотчас тебя разбужу.

Мне казалось, я всего лишь моргнула, но, когда открыла глаза, в окошко над головой пробивались яркие лучи солнца.

– Который час? – прохрипела я спросонья, растирая глаза и вглядываясь в камеру напротив.

– Очевидно, время завтрака. – Мадам кивнула в сторону лестницы.

Только тогда я сообразила, что разбудило меня громыхание ключей стражника.

– Как Озриэль?

– Мне… лучше.

Голос был лишь чуть громче шепота. Я вскочила на ноги, попутно расправляя мятый подол и вынимая солому из волос, и, как только стражник показался в пределах видимости, произнесла:

– Требую немедленной встречи с первым советником! Передайте, что, если она откажется принять меня, я разболтаю всем и каждому, что…

– Вас просят наверх, – прервал тот и открыл клетку.

Все еще плохо соображая спросонья, я несколько раз моргнула, переступила порог камеры и обернулась на гору одеял:

– Скоро вернусь, держись, Озриэль. Я буду не я, если сегодня же не вытрясу из нее твою оболочку.

Стражник привел меня к кабинету мадам Лилит и постучал, но сам заходить не стал. Первое, что бросилось в глаза внутри, – сундуки. Они заполонили все свободное пространство, превратив его в несвободное: выстроились вдоль стен, громоздились на ковре в центре комнаты, на подоконнике, стульях, шкафу и даже на рабочем столе поверх бумаг. Я едва не подпрыгнула, когда из-за ближайшего сундука вышла мадам Лилит. Лицо первого советника осунулось, и я не без удовольствия отметила, что напряжение последних дней и на ней сказалось не лучшим образом.

– Оливия, ты пришла.

– Так обычно и поступают заключенные, за которыми являются стражники.

Она даже не поморщилась на колкость и отвернулась к зеркалу у стены, из него доносилась возня. Секунду спустя оттуда вышел Орест и плюхнул на ковер два внушительных сундука, в которые без труда уместились бы мы обе.

– Вот, последние.

Он постоял так какое-то время, потирая спину, и выпрямился. Я поперхнулась от изумления.

– Вы?!

– Ты, – утвердительно произнесла бабушка Остиопатра.

– Вижу представлять вас не нужно, – кисло заметила первый советник. – Признайся, Ливи, ты это подстроила. Я тебя все-таки недооценила, – задумчиво пробормотала она.

– Подстроила что? – не поняла я.

– Первый советник хочет сказать, что не ожидала увидеть здесь меня вместо внука.

– Я тоже сперва приняла вас за Ореста.

– На это и было рассчитано, – кивнула пожилая ифритка и потянулась к поясу, на котором висела резная трубка из ясеня.

– Только не здесь, – поморщилась мадам Лилит.

Не обращая на нее ни малейшего внимания, госпожа Остриопатра сунула мундштук в рот и блаженно затянулась.

– Самоприкуривающаяся, – пояснила она, поймав мой взгляд, и деловито вернула трубку на пояс. Потом повернулась к мадам Лилит:

– Итак, здесь все, о чем договаривались, можешь проверить.

Первый советник вновь поморщилась – на этот раз от фамильярности.

– Непременно. – Она приблизилась к двум последним сундукам и откинула крышки. Внутри на красной бархатной подкладке поблескивали ряды полупрозрачных чешуек – гляделок. Мадам Лилит легко пробежала по ним кончиками пальцев и удовлетворенно кивнула. – Ровно одиннадцать тысяч восемьсот семнадцать пар.

– Представь себе, некоторые умеют играть по правилам.

– Вы о тех «некоторых», что вылезают из зеркал вместо своих внуков? – уточнила мадам Лилит, поднимаясь.

– Я о тех, кто сотрут амбициозных нахалок до состояния эктоплазмы, если моему внуку не будет тотчас передана оболочка.

Две женщины (вернее, одна пожилая ифритка, выдавшая себя за внука, и расчетливая интриганка с личиком и телом двенадцатилетней девочки) остановились друг напротив друга и обменялись оценивающими взглядами. Первой разомкнула губы мадам Лилит.

– Не нужно угроз. Я не монстр, что бы вы там себе ни воображали.

Она сделала небрежно-дозволяющий жест в мою сторону.

Бабушка Остиопатра подошла ко мне и протянула перевязанный бечевкой сверток. Когда она повернулась спиной к первому советнику, вся напускная бравада исчезла, ифритка вмиг постарела до своих ста пятнадцати лет.

– Как мой мальчик, Оливия? – с тревогой спросила она. – Как Оззи?

Я прижала сверток к груди и сглотнула:

– Вы появились очень вовремя. Здесь то, что я думаю?

– Новая оболочка. А еще, – она вынула из-за пояса и протянула мне каплевидный флакон синего стекла, – пусть выпьет это, так ожоги быстрее затянутся.

Пристроив его поверх свертка, я заставила себя посмотреть бабушке Озриэля прямо в глаза.

– Госпожа Остиопатра, я должна принести свои извинения – вам и всей вашей семье. Если бы не я, жизнь Озриэля не оказалась бы в опасности.

Все это я выпалила на одном дыхании и не опустила глаза, хотя казалось, что к каждой реснице привязали по гирьке.

Ифритка ответила после паузы.

– Ты права, если бы не ты, ничего этого не случилось бы, и Оззи сейчас был бы рядом, с разбитым сердцем, зато живой и здоровый.

– Могу лишь повторить, что мне очень-очень…

Она жестом остановила меня.

– Но еще могу сказать: если бы мой внук не сделал того, что сделал, – не постарался всеми силами помочь любимой девушке – я бы его стыдилась. Он рискнул жизнью ради тебя, Оливия, а жизнь чего-то да стоит, и если жертвовать ею, то только во имя любви. Теперь я вижу, что он действительно тебя любит, девочка: искренне, глубоко и самоотверженно. И если кто-то и должен просить прощения, так это я – за слепоту. Как видишь, можно прожить сотню лет – неважно, на земле, под нею, в воздухе или в воде – и совершать те же ошибки, что и в восемнадцать.

– Вы еще долго? – каркнула мадам Лилит, не поднимая головы от бумаг, которые якобы перебирала, но я чувствовала, что все ее внимание сосредоточено на нас, а эта расслабленность – лишь для вида.

На лице ифритки промелькнуло раздражение, но тотчас изгладилось, когда она продолжила:

– Я считала тебя неподходящей партией для Озриэля, еще когда принимала за простую цветочницу, и не слишком изменила мнение, узнав, что ты дочь Бессердечного Короля, поэтому не стану притворяться, что одобряю выбор внука, – она накрыла мою руку своей, испещренной веревками вен, – но я его принимаю. Придется смириться с тем, что не увижу рядом с ним простую скромную ифритку королевских кровей. Похоже, в тебе действительно что-то есть, раз Оззи так рисковал. В мире нет ничего более твердого и вместе с тем более хрупкого, чем сердце. Свое он вручил тебе, береги его, Оливия. – Она напоследок сжала мои пальцы и подмигнула. – Кстати, в свертке есть кое-что и для тебя.

В этот момент терпение мадам Лилит иссякло, о чем она не преминула сообщить. Ифритка отвернулась, подошла к столу и уперлась в него кулаками, буквально нависая над первым советником.

– Предупреждаю: плохая память – не лучший союзник. Не советую забывать про вторую часть уговора.

Мадам Лилит холодно посмотрела на нее.

– Я никогда не забываю про заключенные сделки…

Правильно, вы их просто нарушаете.

– …но раз вы затронули эту тему, тоже воспользуюсь случаем и напомню: если, начиная с завтрашнего дня, хоть один ифрит появится на территории Затерянного королевства…

– Не появится, – перебила госпожа Остиопатра, – я ручаюсь и лично за этим прослежу, как и за переводом моего внука в другую Академию.

Первый советник иронически улыбнулась и вернулась к бумагам, не посчитав нужным даже попрощаться.

Через минуту только гора сундуков и пергаментный сверток указывали на то, что давешняя сцена мне не привиделась. Когда звук шагов в зеркале стих, мадам Лилит перестала притворяться, что изучает документы, резким взмахом запечатала зеркало и пробормотала сквозь зубы что-то про «скользких экономных ифритов». Потом откинулась на спинку кресла и одарила меня не слишком приветливым взглядом.

– Ну что, довольна?

– Счастлива, – подтвердила я, – но вы не имеете к этому никакого отношения. Если бы не госпожа Остиопатра, вы бы без малейшего зазрения совести обрекли Озриэля на мучительную смерть.

– Осторожнее, Ливи, – вкрадчиво сказала она, подаваясь вперед, – я все еще могу это сделать.

Я хотела возразить, что ее угроза мало согласуется с обещанием, данным ифритке, и вряд ли мадам Лилит захочет навлечь на себя ее гнев, но рассудила, что не стоит испытывать судьбу, и промолчала. Спасти Озриэля намного важнее сиюминутного желания щелкнуть первого советника по носу. Поэтому я просто спросила:

– Вы сегодня отпустите его?

– Такого уговора не было, – отрезала она. – Бабулю я сразу предупредила: пусть бушует, сколько влезет, но он получит свободу не раньше, чем закончится праздник. Мне не нужны сюрпризы от кучки студентов, которые могут поставить под угрозу дело моей жизни. Еще в свой первый день в Академии, снимая гигантского слизняка с люстры в обеденном зале, я усвоила раз и навсегда: никогда не знаешь, что взбредет вам в голову.

По челу первого советника скользнула тень неудовольствия, к которой было примешано что-то еще. В этом «чем-то еще» я не без труда узнала неуверенность – эмоцию, столь редко посещающую ее, а потому со скрежетом поддающуюся опознанию. Я поняла, что госпожа Остиопатра одна из тех немногих, кто заставляет мадам Лилит чувствовать себя неуютно, и это ей чертовски не нравится.

– Значит, после праздника, когда все ваши аппетиты будут удовлетворены, Озриэля отпустят?

– Да, – нехотя признала мадам Лилит, но упоминание о грядущем повышении из первого советника в королевы явно улучшило ее настроение. – Правда о твоем освобождении речи не шло, – сладко добавила она, поерзала в кресле и сложила ручки под грудью. Заметив, как я нервно покосилась на песочные часы, великодушно махнула рукой. – Можешь идти. Будет печально, если ифрит рассыплется, так и не дождавшись запасной шкуры.

Я не стала задерживаться, чтобы придумать колкость в ответ, и поспешила к двери.

– Ах да, Ливи, чуть не забыла за всеми этими хлопотами. Оно пришло сегодня утром. – Первый советник зашарила по столу в притворном смятении, приговаривая: – Где-то здесь… я точно помню, что положила сюда. Нет, должно быть все-таки автоматически переложила к остальной корреспонденции. Ах, да вот же оно!

Естественно, нужный конверт лежал на самом виду.

– Мне очень жаль, – сказала мадам Лилит, протягивая его и даже не пытаясь скрыть злорадство.

Я взяла распечатанное письмо, пробежала его глазами и спокойно вернула:

– Мне тоже.

Даже мелькнувшее в ее глазах разочарование не послужило утешением, но я не доставлю ей такого удовольствия, не выдам своего отчаяния.

Покрепче прижав сверток к груди, я вышла за дверь. Обратно возвращалась почти бегом, подгоняя стражника – отчасти, чтобы Озриэлю не пришлось мучиться ни одной лишней секунды, отчасти, чтобы не думать о содержимом письма. В нем господин Мартинчик сообщал, что, к его глубочайшему сожалению, их опередили. Последний экземпляр магических щипцов был днем ранее выкуплен коллекционером, пожелавшим остаться неизвестным, поэтому он ничем не может помочь.