Глава II ЛЕДЯНАЯ ПЛАНЕТА

Лень думать самому – изобрети себе думалку.

Митрофан

3 февраля 2455 года

1

С утра я сидел за столом, уныло смотрел на накопившуюся кучу файлов с домашним заданием, которые выводил на монитор упрямый Лелик, и от скуки переругивался с думалкой, предлагавшей переброситься в картишки... Хм, раз я уж упомянул думалку, придется о ней рассказать.

Мое главное увлечение – конструирование. Не так давно я выпросил у Лелика один из его неисправных процессоров и, разобрав его на схемы, попытался соорудить из них электронную думалку, которая делала бы вместо меня домашние задания. Я воображал, как она будет щелкать математические примеры и переписывать упражнения по русскому, а когда кто-нибудь постучит в наш отсек, будет вопить моим голосом, записанным на лазерную дорожку: «Не входите! Мешаете заниматься!»

Я провозился с думалкой недели две, но работа, честно говоря, продвигалась с трудом. С корпусом думалки проблем не было: он представлял собой небольшой прямоугольный ящик с единственным оптическим элементом – глазом и единственной тонкой длинной рукой, которую я открутил от старого игрового автомата.

Припаяв последний контакт, я присоединил думалку через дополнительный порт к компьютеру и велел ей самопрограммироваться. Десять дней я выжидал, воображая, как думалка умнеет не по дням, а по часам, но когда включил ее, меня ожидало разочарование.

За десять дней напряженной учебы думалка только и сумела, что мастерски обучиться ругаться, а на мой вопрос: «Сколько будет пять плюс два?» – ответила: «Восемь!» Когда же я поправил ее, думалка разозлилась и сказала: «Врешь, собака! Мне лучше знать!» Обруганный собственной думалкой, я вышел из себя и пригрозил немедленно разобрать ее на части. «Ну чего ты пристал? Отдохнуть мне, бедной, не даешь, долбаешь меня дурацкими вопросами из высшей математики!» – плаксиво ответил мне механизм.

Поняв, что я соорудил уже вполне сложившуюся хроническую идиотку, от которой ничего толкового не добьешься, я оставил ее в покое и только выучил играть в подкидного дурака. Как оказалось, сделал я это на свою голову. Обучая ее играть в карты, я надеялся выигрывать, но в картах думалка так преуспела, что из ста сыгранных нами партий выиграла девяносто восемь. Я уже решил, что моя думалка – гений картежной игры, но потом обнаружил, что она ловко ворует карты из отбоя.

Переругиваясь с думалкой, я искоса поглядывал на Пельменя и получал искреннее удовольствие, наблюдая, как он мучается. Минут пять назад братец уронил на пол микродиск с игровыми программами, и тот откатился на мою половину отсека. Теперь Пельмень переминался с ноги на ногу у черты, размышляя, как ему достать диск, не нарушив при этом границы. Наконец он сделал из проволоки щуп с изгибом на конце и этим щупом осторожно придвигал к себе диск. Но когда диск был уже в десяти сантиметрах от черты, я встал и, схватив его со щупа, помахал им у брата перед носом.

– Стоп, Пельмень! Забыл правило? Что ко мне упало, то для тебя пропало!

Теперь мы с Пельменем были в расчете за то, что весь вчерашний день он держал меня в напряжении, подкарауливая у черты моего кролика и угрожая, что разберет его на части, если Лопоух пересечет границу.

Убедившись, что я не собираюсь возвращать ему диск, Пельмень стал громко возмущаться, но, видя, что это не действует, придумал иной вид мести. Он подошел к «охоте на мамонтов», выставил ее на полную громкость и, выпустив из иллюзографа трех мамонтов и пещерного медведя, стал с ними сражаться игровым пластмассовым топориком. Охотился Пельмень крайне бестолково, а я от досады, что не могу принять участие в охоте, метался вдоль черты. В конце концов Пельменю все же удалось взять верх, но только потому, что он с самого начала, смухлевав, поставил себе в настройках игры «бесконечную» жизнь.

На втором уровне Пельмень выбрал трех саблезубых тигров и вышел против них с одним джойстиком в руке. Это было уже явным издевательством над всяким правдоподобием, потому что, окажись Пельмень в настоящем каменном веке, хватило бы самого хилого тигра и одного вида бивней мамонта, чтобы мой братец уже улепетывал со всех ног.

В этот момент включился звуковой динамик, и мы услышали голос Лелика:

– Кхе-кхе... Не сочтите меня назойливым, может, кое-кто кое-что и забыл, но кое-кому сейчас дежурить в навигаторской!

Я засмеялся, считая, что сейчас дежурство Пельменя, но он тоже засмеялся, и по этому противненькому смеху я вспомнил, что его очередь была вчера, а сегодня моя. Поразмыслив, я пришел к выводу, что дежурство – это даже хорошо. Во всяком случае, можно будет не делать уроки, сославшись на то, что я устал, пока дежурил.

Когда я выходил из отсека, Пельмень продолжал хохотать надо мной, не замечая, что к нему, готовясь для прыжка, ползут саблезубые тигры. Вблизи их голограммы выглядели натурально, от них даже пахло по-особенному – большими хищниками, не брезгавшими падалью.

– Тебе бы только позлорадствовать! Мелкий ты человечишка! – презрительно бросил я ему на прощание.

Люк уже закрывался, когда я услышал тигриное рычание и дикий вопль. Очевидно, Пельмень на время забыл про игру и нападение тигров застало его врасплох.

Я довольно хмыкнул и с отличным настроением отправился в навигаторскую.

2

В навигаторской я внимательно осмотрел кресло и даже ощупал его. В прошлое мое дежурство Дискетка настоящее кресло отодвинула в угол, а на его место поставила иллюзорное, настолько похожее на настоящее, что я догадался о подмене, лишь оказавшись на полу.

Но на этот раз все было как будто в порядке – во всяком случае, кресло было вполне материальным. Я опустился в него и, подняв внутренние шторы, включил полное затемнение.

Управление звездолетом – это прямая обязанность главного компьютера, с которой он успешно справляется, дежурному же остается лишь подстраховать Лелика на случай сбоя или отказа одного из его блоков. Вероятность такой неисправности – один к десяти миллионам, так что все дежурство я надеялся совершенно спокойно любоваться созвездиями сквозь прозрачные стены отсека.

Если бы вы только знали, как прекрасны созвездия, когда смотришь на них из навигационной рубки! Все освещение в отсеке потушено, горит лишь зеленоватая подсветка приборов и серебрятся обтекаемые поверхности резервных блоков.

Вокруг «Кашалота», похожие на золотой песок, рассыпаны созвездия Млечного Пути: Жертвенник, Центавр, Южный Крест – три ярких звезды первой величины, а немного выше – Фальшивый Крест, образованный звездами, принадлежащими разным созвездиям – Парус и Киль.

Мой взгляд привычно скользит по созвездиям. За свою жизнь я видел их столько раз, что мне не нужно задумываться, чтобы определить, где Чайник, Хвост Змеи, Орел, Лира, Центавр и Волк, а где Возничий, Близнецы, Корма и Большой Пес.

Еще севернее между Орлом и Лебедем находится очень маленькое созвездие Стрела и чуть более крупное созвездие Лисичка. Восточнее расположена довольно заметная небольшая группа звезд созвездия Дельфин.

Я перевожу взгляд на «туловище» Скорпиона с красным Антаресом и цепочкой ярких звезд «хвоста», вонзенного в Млечный Путь, и мне не верится, что наш корабль летит со скоростью, почти равной световой. В глубине души я уверен, что приборы обманывают и на самом деле мы стоим на одном месте. Разве может такое быть, чтобы мы летели, а звезды оставались бы все такими же маленькими, далекими и недоступными?

В такие минуты мне невольно приходят на ум страшные мысли, что, быть может, всю мою жизнь мне придется провести в замкнутом пространстве «Кашалота». Мне будет уже почти шестнадцать, когда мы наконец доберемся до созвездия Щит со скоплением звезд Дикий Герцог и исследуем все планеты Веника.

Если хоть одна из планет подойдет для жизни, мы дадим на Землю лазерограмму, извещая об этом, а сами останемся на огромной планете, где наверняка будет намного интереснее, чем в тесном брюхе нашего «Кашалота». Если же планеты непригодны для жизни, тогда нам придется возвращаться на Землю за новым заданием, а это означает провести в космосе еще восемнадцать лет. Но об этом я предпочитал не думать...

Я мирно любовался звездами, забыв, что дежурю, как вдруг внезапно сработал сигнал тревоги, и я подскочил на кресле, как ужаленный.

– Что? Где? – воскликнул я.

– Не «что» и не «где», а справа по курсу в ста миллионах километров от «Кашалота» локаторы обнаружили неизвестный астероид. Если мы не изменим курс, возможно столкновение, – ворчливо сообщил Лелик.

Это известие заставило меня встряхнуться. Прощай, дрема!

– Чего ты меня грузишь? Оповести капитана! – приказал я.

Нашим капитаном считается папа Морж. Изредка он любит поважничать и даже надевает капитанскую фуражку, хотя ни в чем больше его власть не выражается. Еще бы, ведь командовать членами семьи совсем не так просто, как посторонними.

– Думаешь, я без тебя не догадаюсь? Капитан уже давно оповещен! – фыркнул Лелик.

– Тогда зачем ты ко мне прицепился? И сирену незачем было включать! – рассердился я.

– Должны же и у меня быть маленькие радости? Видел бы ты, с каким глупым видом ты вскочил и заорал: «Что? Где?», – заявил Лелик, и я еще раз выругал конструкторов, заложивших в компьютер искусственную личность, обладающую кучей недостатков.

Постепенно в навигаторской собралась вся наша семья. Заметив в отполированной панели компьютера, что появился Пельмень, я наклонился над микрофоном Лелика и, делая вид, что отдаю приказы, стал громко произносить совершенную чушь:

– Изменить тангенс курса в соответствии с синусом тупого угла! Совместить рули с векторными координатами в двойной прогрессии! Просчитать возможное отклонение по формуле Шпунцера – Грюнера! Увеличить накал реактора на семь целых и две десятые градуса!

Пельмень, соображавший в управлении «Кашалотом» еще меньше, чем я, смотрел на меня, вытаращив глаза.

– Ты что, спятил? Что за ахинею ты несешь? – шепнул мне Лелик. Вслух же, поддерживая мою игру, компьютер громко произнес: – Слушаюсь, командир! Все будет сделано! Про формулу Шпунцера – Грюнера я бы сам не догадался... потому что ее не существует, – добавил он снова шепотом.

Грохоча по покрытию пола громадными ступнями, в рубку ввалилась Репка. В своих ручищах она держала вязанье и, быстро работая спицами, вязала гигантский носок по меньшей мере девяносто пятого размера. Вязание было ее страстью, хотя и лишенной всякого практического смысла, потому что в ракете поддерживалась постоянная температура, вдобавок носки такого размера смог бы носить лишь великан.

Увидев в руках у боевого робота носок, Пельмень было заржал, но Репке стоило лишь повернуть в его сторону свою грозную голову с мерцавшими красными объективами, чтобы он сразу заткнулся.

– Чего ты хохочешь? – спросила Репка.

– Я-то? – замялся Пельмень. – Э-э... Я тут вспомнил один дурацкий анекдот...

– Какой анекдот? – спросила Репка.

– Неважно, я его уже снова забыл, – сказал Пельмень.

Последним в отсеке появился папа Морж. Как я и ожидал, по такому важному случаю он нацепил капитанскую фуражку с козырьком и серебряной эмблемой космического флота России.

– Ну, что тут у вас стряслось? – спросил Морж.

– Не «у вас», а у нас у всех! Прямо по курсу астероид. До сближения с ним осталось чуть больше двух часов. Так что если у нашего уважаемого капитана есть какие-нибудь мысли, то теперь пришла пора ими поделиться, – сказала Репка.

Упрямая нянька отчего-то недолюбливала папу, относясь к нему примерно так, как теща относится к зятю, и любила при случае поставить его на место.

Морж хотел одернуть робота и даже повернулся к Репке, но, вспомнив, что она теперь ходячий военный арсенал, осекся.

– Хм... Да... Вот так штука! Действительно, нужно принимать решение... Слушай, Лелик, а нам нельзя куда-нибудь свернуть? – растерянно спросил он.

– Ха! Ха и еще раз ха! И это называется капитан! – как бы про себя сказала Репка и втрое быстрее заработала спицами.

– А что представляет собой этот астероид? – выручая Моржа, спросил я у Лелика.

– Вообще-то он больше похож на планету, покрытую толстым слоем льда. Внутри подо льдом, очевидно, твердая поверхность со вкраплениями гранита. Протяженность планеты по экватору примерно тридцать тысяч километров, – сообщил Лелик.

– Ого, как здолово! Плосто как Земля! – воскликнула Дискетка, вертевшаяся под ногами у взрослых.

– Чуть меньше Земли. У Земли экватор сорок две тысячи километров! – снисходительно заявил Пельмень, выдав это с таким важным видом, будто он сам ползал на четвереньках вокруг Земли, измеряя ее линейкой.

Компьютер вывел на главный монитор увеличенное в несколько сотен раз изображение планеты. В наших дальних телескопах она выглядела как льдина с неровной потрескавшейся поверхностью со множеством горных хребтов. Первое, что бросалось в глаза и врезалось в память, – небывалая, ослепляющая белизна астероида.

– Давайте осмотрим его! Все равно он по пути, и это не займет у нас много времени, – внезапно вдохновленный этой идеей, предложил я.

– Как бы не так. Мы потеряем недели две: они уйдут на последующий разгон, – заупрямился было Морж, но в его голосе не чувствовалось уверенности.

За долгие годы безвылазного нахождения на звездолете он и сам засиделся и устал от бездействия. Только тренажеры помогали ему сохранить форму.

– Пап, ну пожалуйста! Неужели тебе самому не хочется хотя бы на несколько часов покинуть «Кашалот»? Когда еще представится такая возможность! К тому же мы сможем осмотреть астероид и составить его карту! – неожиданно поддержал меня Пельмень.

Впервые в жизни я почувствовал к Пельменю какое-то подобие братской нежности, мне даже захотелось хлопнуть его по плечу, и только страх, что он станет издеваться, остановил меня. Упомянув о карте, мой хитрый брат намеренно задел одну из слабых струн Моржа: кроме игры в шахматы, наш папочка обожал составлять всяческие графики, атласы и карты.

– Составить карту... Гм! В этом что-то есть... – засомневался Морж.

– Мы сможем дать планете наши имена. Представь себе, например, Моржовую Долину! – сказал я, продолжая ковать железо, пока горячо.

– Или Равнину Великих Моржей... – льстиво добавил Пельмень.

По тому, как папа вдруг хмыкнул и дернул себя за ус, я понял, что он жадно глотает нашу лесть и, следовательно, лед тронулся. Теперь оставалось лишь убедить остальных.

– Ладно, так и быть, я – за. Я считаю, что детям необходимо немного попутешествовать и расширить таким образом свой... кхм... кругозор! Надеюсь, все со мной согласны? – важно сказал Морж, поправляя на голове капитанскую фуражку.

Мы с Пельменем понимающе переглянулись. Ишь ты, как хитро он все повернул, будто дело действительно в нашем кругозоре, а карты здесь и рядом не валялись.

– Я за! – прогрохотал Коробок. Он, как робот-исследователь, разумеется, не мог быть против.

– Я тозе за! Обеими луками! – запрыгала на месте Дискетка, хотя ее мнением, увы, никто не интересовался.

– А вот я – против! Не хочу, чтобы мои дети провалились в какую-нибудь пропасть или трещину! – опасливо сказала Яичница.

– А ты, Лелик, что думаешь? – рассеянно спросил Морж.

– Я воздерживаюсь! – заявил компьютер.

– Почему воздерживаешься? – удивились мы.

– Я дипломатичный и никого не хочу обижать! И потом, воздерживаться всегда выгоднее. Если окажется, что высаживаться на астероиде было нужно, я скажу, что внутренне был за, а если, высаживаясь, мы совершим ошибку, тогда я скажу, что в глубине души я всегда был против!

Теперь уже все высказали свое мнение, кроме Репки. Она, казалось, вообще не слышала нашего спора. Она выдвинула из плечей оба энергометателя и преспокойно наматывала на них спутавшуюся шерсть. Возможно, на других кораблях мнением роботов и пренебрегали, но у нас к нему прислушивались.

Наконец наступил момент, когда все повернулись к ней, ожидая, что она скажет.

– Ладно, так и быть, я тоже за. Но при условии, что дети не отойдут от меня ни на шаг! – выдержав вескую паузу, произнесла наконец Репка.

3

Пш-ш! Раскаленный нос «Кашалота» вонзился в снег и, провалившись в него на несколько метров, остановился. Сила столкновения бросила нас всех вперед, и если бы не антигравитационные кресла, к которым мы были пристегнуты, нас сплющило бы в лепешку. А теперь все было нормально, если не считать, что все мы висели в креслах вниз головой.

– Слегка не рассчитали! Ладно, могло быть и хуже! – пробормотал Морж, пытаясь выпутаться из ремней и встать на потолок, который теперь стал полом.

Лелик сделал необходимые анализы и сообщил, что температура снаружи минус восемнадцать, а вредные газы, испарения и опасные химические соединения им не выявлены.

– Во всяком случае, на первый взгляд! – добавил он со своей обычной осторожностью.

Надев скафандры, мы поочередно открыли оба шлюзовых люка и выбрались из звездолета, оказавшись глубоко зарытыми под снегом. Нам пришлось немало потрудиться, прежде чем мы смогли откопаться сами и откопать глубоко провалившийся «Кашалот». Мы стояли на широкой ледовой равнине, раскинувшейся между снежных хребтов. Атмосфера у астероида была, но довольно разреженная, и мы почти ее не замечали.



Главное неудобство передвижения по астероиду состояло в том, что мы то и дело проваливались под снег, который лишь сверху покрывала тонкая ледяная корочка. Наконец Коробок вспомнил, что видел в мастерской снегоступы, но Морж, которому не терпелось поскорее сделать карту астероида, от снегоступов отказался и выкатил из шлюза гравинант. Гравинант – для тех, кто не знает, – это плоская магнитная платформа с несложным управлением, которая позволяет быстро лететь над поверхностью планеты. Когда-то Репка от нечего делать обвязала наш гравинант бахромой, намеренно усилив его сходство с ковром-самолетом.

Сев на гравинант, Морж поджал под себя ноги и умчался куда-то, окутанный снежным облаком. Мы же надели снегоступы и пошли на своих двоих. Наша процессия вытянулась в цепочку. Впереди всех ехал Коробок, несмотря на немалый вес, не проваливавшийся благодаря большой площади своих гусениц; за ним шли Яичница, потом я с Пельменем и Дискетка, и замыкала шествие Репка. На всякий случай, хотя на нас никто и не думал нападать, Репка выдвинула из корпуса все свое вооружение.

Ледовая планета выглядела необитаемой. Сила тяжести на ней равнялась всего 0,5 G – то есть половине того, что было у нас на «Кашалоте», поэтому мы ощущали непривычную легкость. Казалось, если подпрыгнешь, то унесешься вверх на несколько метров.

Плохо только, что в снегоступах передвигаться по астероиду было непривычно. Местами снег был необыкновенно пористым и невесомым, а местами смерзся в плотные ледовые глыбы. Ступать по таким глыбам было более надежно, хотя и довольно скользко. Прямо над горными кряжами нависло звездное небо с россыпью Млечного Пути. Где-то неподалеку, должно быть, не больше чем в нескольких сотнях тысяч километров отсюда, пролетал небольшой метеоритный поток, который из-за своей близости казался горсткой падающих звезд.

– Загадывайте желания! На всех хватит! – весело сказал Коробок.

Я так засмотрелся на метеоритный поток и на дальние ледяные горы, что не заметил брошенного Пельменем снежка, который врезался мне в стекло скафандра.

– Ты стоял с таким очумелым видом, что я не удержался, – заявил Пельмень.

– Ну ты сам напросился! – крикнул я и, протерев стекло скафандра, забросал Пельменя градом снежков.

Дискетка приняла мою сторону и с криком: «Блат, мутузь зе его!» – повисла на шее у Пельменя, мешая ему бросать снежки. Вдвоем с Дискеткой мы опрокинули этого «переходняка» в сугроб и закатали его в большой снежный ком так, что он не мог даже пошевелиться.

– Вот так-то! Как снеговик ты гораздо симпатичнее! – заверил я его.

В этот момент над нами завис гравинант, на котором подпрыгивал от возбуждения папа Морж.

– Смотрите сюда! Я хочу вам кое-что показать! – закричал он, отважно спрыгивая с платформы на снег.

Разбаловавшись на надежном гравинанте, Морж не знал еще о снеге того, что мы познали на своем горьком опыте. Он угодил на особенно непрочный участок и с воплем провалился вниз метра на два. Пришлось спускать в провал веревку, чтобы вытащить его на поверхность.

– Ну как карта? Составил? – насмешливо поинтересовалась Яичница.

– Пока только черновик! – Просияв, Морж протянул нам плоский кристаллический экран. На экране была заснятая с воздуха карта астероида с наспех проставленными названиями. – Я их сам придумал. Так, взял первое, что пришло в голову, – скромно сказал он.

Через мамино плечо я взглянул на карту. Разумеется, я успел запомнить далеко не все, но и того, что я увидел, было достаточно. На карте были и горная гряда Моржа, и море Моржа, и Моржовый пик, и даже Папина долина. Впрочем, говоря по справедливости, увековечен там был не один Морж. Маминым именем был назван кратер вулкана, а именами Пельменя и Коробка – многокилометровые снежные кряжи. Мне же перепал довольно симпатичный вытянутый остров посреди ледового океана. Остров Митрофана! Правда, звучит неплохо?

– А моим именем что-нибудь названо? – скромно поинтересовалась Репка.

– Разумеется. Разве я мог забыть няньку моих детишек? – Папа Морж язвительно ткнул пальцем в самый дальний угол карты, где самыми мелкими буквами было написано: «Маленькая сопочка им. Репки».

Репка досадливо лязгнула. Ей было смертельно обидно, что для нее не нашлось ничего лучше, чем «маленькая сопочка».

– Это несправедливо! – решительно заявил Коробок. – Если так, то я отдаю ей свой кряж. Хотя вообще-то у меня есть идея получше. У самого астероида ведь еще нет названия? Почему бы нам не назвать его в таком случае астероидом Репки, или еще лучше просто Репкой?

Папа только крякнул, вероятно, раздосадованный, что сам до этого не додумался, хотя это было так очевидно. Он уже предчувствовал, что у нашей бронированной няньки появится в космосе тезка, и эта мысль его не вдохновляла.

4

Едва мы вернулись на «Кашалот», как Лелик поспешил выложить нам последние новости.

– Я запустил локационный спутник и только что получил с него данные. Они очень странные. В северной части астероида на глубине около двадцати метров в лед вмерзло неопознанное неоднородное тело, содержащее в своей структуре металлы, – взволнованно сказал он.

– Ну и что? – легкомысленно сказала Яичница. – Скорее всего, это обломок скалы или застывшая еще до обледенения лава.

– Это не лава и не обломок скалы! Слишком сложный состав. К тому же других металлов на планете нет, а это означает, что обнаруженное тело родом не отсюда, – упрямо заявил компьютер.

– Тогда это метеорит! Мало ли в космосе болтается метеоритов? Вечно они падают куда попало, – хмыкнул Пельмень.

– Как бы не так! А на это не хотите посмотреть? – заявил Лелик.

И он вывел на монитор результаты сканирования обнаруженного подо льдом объекта. По форме тот представлял собой две идеальные соприкасавшиеся окружности, на каждой из которых имелось по два узких нароста.

– Странный метеоритик. Может, назовем его «метеорит имени Моржа»? – насмешливо предложила Яичница.

Папа Морж, не уловивший иронии, довольно заулыбался.

– Разве у метеоритов бывает такая правильная форма? А если... если это космический корабль пришельцев? – услышал вдруг я свой голос.

Вопреки моему ожиданию никто не расхохотался. В отсеке повисла полнейшая тишина, среди которой громко разнеслось восхищенное «ух ты!» Дискетки. Мое предположение было очевидно, и в то же время оно было так невероятно, что в первую минуту мы все оцепенели.

Загрузка...