Пришельцы ниоткуда

Клод Шейнисс ДОЛГОЖДАННАЯ ВСТРЕЧА Перевод Ф. Мендельсона

Откинувшись в кресле, Чернович вкушал блаженство ничегонеделания. На балках старинного потолка отсветы пламени рисовали причудливые картины. В огромном камине добродушно потрескивали, оседая от собственной тяжести, три толстых полена, и комната становилась еще уютнее от гудения огня. Лампа у камина освещала только четко ограниченный круг, а дальше темнота постепенно заполняла комнату, размывая контуры отдельных предметов. Со своего места Чернович с трудом различал полки с книгами; рядом, на стойке, успокаивающе поблескивали три карабина. Только повернутое к камину кресло попадало в освещенный круг. На полу ожидали внимания Черновича бутылка водки, стакан и книги. Ночью в такую собачью погоду на исходе зимы в этом суровом краю ему было особенно приятно ощущать тепло и уют домашнего очага. Снаружи ветер мог сколько угодно стонать, визжать, гнуть болотные камыши и бушевать на голой равнине, протянувшейся до самого Загреба, он мог свистать, улюлюкать и разбиваться о белые камни дома — все равно он не в силах был разрушить интимный мир человека, защищенный любимыми книгами и оружием, огнем очага и стенами жилища. Чернович не замечал ветра или почти не замечал.

Скорее почти не замечал.

Ибо среди этого уюта и тепла странным и чужеродным элементом оставалось окно, сквозь которое был виден большой квадрат угрюмой равнины, такой враждебной и холодной при лунном свете. Чернович сожалел, что не задернул бархатные шторы, прежде чем погрузиться в кресло для одинокого вечернего бдения. А теперь самая мысль о том, что надо встать и сделать над собой какоето усилие, казалась ему невыносимой. Пусть уж это окно за спинкой кресла остается незадернутым, решил он не без некоторого стеснения после недолгой борьбы между разнеживающей ленью и желанием получше изолироваться от внешнего мира.

Вскоре он совсем перестал об этом думать, глотнул водки, раскрыл книгу и погрузился в чтение — одно из тех удовольствий, которое он мог редко себе позволить, ибо занятия его были многочисленны и работа его вконец изнуряла.

И вдруг…

Окно позади кресла внезапно распахнулось, словно от удара снаружи. Холод равнины, вой ветра и зловещий свет луны ворвались в комнату. Черновича охватила дрожь. Он хотел обернуться — и не осмеливался… Наконец он все же собрался с силами, хотя его все еще трясло, но тут Голос, исходивший ниоткуда и отовсюду, Голос неизвестно чей — и, уж конечно, не его собственный, в чем он убедился позднее, прослушав свою запись на магнитофоне, — странный Голос зазвучал в его голове.

— Только не оборачивайтесь! — взмолился Голос. — Не оборачивайтесь и не смотрите на меня. Мой облик может свести вас с ума.

— Я вас ожидал, — проговорил Чернович. — По правде говоря, я жду вас вот уже много лет. Неужели ваш облик действительно так ужасен?

— Для моих соотечественников — нет, — ответил Голос. — Наоборот, у нас меня считают довольно привлекательным человеком. Во всяком случае, привлекательным созданием. Разумеется, для вас понятие «человек» — это… это то, что есть вы сами?

— Совершенно верно. И для вас мой облик так же ужасен?

— Боюсь, что да. Я тоже не стал на вас смотреть. Ведь это первый контакт, первая встреча нашей расы с другой мыслящей расой. Тысячи лет исследований, сотни миров, где кипит жизнь, но… по-видимому, возникновение разума действительно явление случайное и очень редкое. Или нам просто до сих пор не везло. Не везло до этого дня. Нам понадобится немало терпения, но если мы как следует подготовимся, чтобы взглянуть друг на друга без ненависти и отвращения, и если нас не охватит смертоносное безумие, наша встреча станет самым знаменательным событием в истории двух миров.

Немного подождав, Чернович спросил:

— А вы уверены, что мы не выдержим, если посмотрим друг на друга без такой подготовки?

— Мы ни в чем не можем быть уверены, — ответил Голос, и Черновичу показалось, что он уловил в нем нотку скрытой печали. — Однако наши специалисты считают, что риск очень велик. Даже облик животных иного мира настолько страшен и неожидан, что испытываешь немалое потрясение. Но еще страшнее, когда встречаешь разум в теле чудовища… простите, но это самое точное определение, которое я могу подобрать.

Только теперь Чернович заметил, что иногда он говорит вслух, а иногда отвечает про себя.

— У нас с вами непосредственный контакт? — спросил он тихонько. — От мозга к мозгу, прямой обмен мыслями?

Получив безмолвное подтверждение, он смущенно хохотнул и, указывая на свою библиотеку, пояснил:

— Я написал три книги, в которых отвергаю самую возможность подобного рода общения…

Ответный безмолвный смех наполнил его радостью: хорошо, что Пришелец тоже обладает чувством юмора!

— Однако я с вами не согласен, — продолжал Чернович. — Как бы ни был ужасен, необычен и угрожающ облик одного из нас для другого, мы с вами сумеем сохранить спокойствие именно потому, что подготовлены к самому худшему. Вам не пришло в голову, какой это было бы катастрофой, если бы вы для начала встретились не со мной, а с каким-нибудь другим человеком… прошу прощения, я хотел сказать — с подобным мне существом, но не подготовленным к контакту, с каким-нибудь неотесанным болваном?

Но Голос возразил:

— Боюсь, что реакция была бы примерно такая же. Не считайте, что вам совершенно чуждо стадное чувство, что вы исключение среди особей вашей породы. Если вы увидите меня, а я увижу вас, перед лицом Неведомого, перед лицом Невероятного мы оба можем превратиться в кровожадных дикарей и броситься друг на друга. Нет, нет, риск слишком велик!

Какие вопросы можно задать небесному Пришельцу? Позднее, когда Чернович узнал, что действительно в ту ночь над равниной пронесся странный летающий предмет, заливая окрестности неземным зеленоватым сиянием, когда он посетил психиатра и тот его заверил, что он в здравом уме и твердой памяти, Чернович горько пожалел, что не спросил Пришельца, из каких он миров и каким способом добрался до Земли. Потом ему на ум пришли тысячи вопросов… но было уже поздно…

А пока беседа принимала все более интимный и дружеский характер: два разумных существа, которые не должны были смотреть друг на друга, чувствовали себя, словно два приятеля-заговорщика. Чернович потом вспомнил, как объяснял Пришельцу древний миф об Орфее и Эвридике, который с незначительными вариациями встречается почти у всех цивилизованных народов Земли, и как он шутливо спросил, не является ли этот миф о влюбленных, расставшихся навеки из-за одного взгляда, отголоском легенды о предыдущей встрече человека с инопланетянином. На что Голос ответил:

— Наши архивы утверждают категорически: это первая встреча. Даже через тысячи лет в них сохранились бы сведения о столь значительном событии. Если только… — Голос словно заколебался, — если только мы сами… если какой-нибудь слишком обескураженный исследователь не предпочел умолчать о своей неудаче… или…

Пауза затянулась.

— Или если исследователь не пережил столкновения лицом к лицу, не вынес первого взгляда…

Снова наступило гнетущее молчание.

— Ибо, конечно, бывает и так, что исследователи-разведчики вообще не возвращаются. Наша миссия весьма почетна, но опасна.

— Кого же вы ищете? — спросил Чернович.

И Голос ответил:

— Вас. Других мыслящих и разумных.

Горячая волна дружеского участия и признательности захлестнула Черновича. Из бездны времен всплыли древние слова: «Не пристало Человеку жить одному…» — и наполнились новым смыслом. Чернович подумал, что никакое самое чудовищное уродство, никакая самая омерзительная деталь не может оттолкнуть его от существа, которое преодолело бесконечность космоса, чтобы предложить ему свою дружбу. Он встал, закрыв глаза, обернулся и воскликнул:

— Я уверен, что меня не испугает ваш облик, каким бы уродливым он мне ни показался! Я открываю глаза! Я смотрю на вас!! Смотрите и вы!!!

Но еще до того, как он обернулся, отчаянный вопль прозвучал в его сознании:

— Нет! Не сразу!

А когда он договорил последнюю фразу: «Смотрите и вы», до него донесся полный неизъяснимого ужаса стон:

— Уже посмотрел!..

Голос внезапно умолк. Чернович открыл глаза. Комната была пуста. Ветер с равнины со свистом врывался в нее сквозь распахнутое окно. На мгновение ему показалось, будто клочья тумана тают в темноте и оттуда еще доносится чуть слышный, замирающий вдалеке голос:

— Больше никогда, ни-ког-да…

Вдали огненная черта прорезала тьму; но это мог быть и отсвет фар запоздалой машины на дороге в Загреб.

Чернович тщательно затворил окно, задернул тяжелые бархатные шторы, пробормотал что-то вроде: «Задвижка ни к черту… Ветер… Чушь собачья…», помянул заодно «дрянную водку» и снова уселся в покойное кресло.