Обыск в подвале показал, что он служил только складом оружия: взрывчатка, гранаты, ящики с патронами были сложены у стены. Но ни один из трех друзей не нашел никакой двери, ведущей в соседний дом.
Фабиани с тревогой посмотрел на часы.
— Поднимемся, — настойчиво потребовал он. — Время идет.
Коплан отказался от осмотра стен. Хасан подтащил неподвижное тело своего мощного противника к двум другим типам, лежавшим без сознания.
Выйдя из подвала, он закрыл железную дверь, заблокировал доской, уперев ее под задвижку, а другой конец поставив наискось в углубление в полу.
Они поднялись на первый этаж, потом — на второй и третий. Там комнаты были расположены точно так же. Хасан наугад открыл одну дверь с такой непринужденностью, как будто был у себя дома.
Заглянув внутрь, он увидел пустую столовую. Она сообщалась с другой комнатой, откуда долетал шум разговора.
Турок вошел в нее.
Три араба, элегантно одетые по-европейски, удивленно и холодно посмотрели на него. Сидя вокруг заваленного бумагами стола с двумя телефонами, они слегка вздрогнули, заметив за спиной незваного гостя Коплана и Фабиани.
Не дав им времени на раздумье, Хасан уверенно начал свой монолог.
Один из людей, с благородной внешностью, тонкими черными усиками над верхней губой, осведомился немного презрительным тоном:
— О чем идет речь? И кто вы такие?
— Упомянутые пленные — французские граждане, двое мужчин и женщина. Эти господа — сотрудники посольства Франции. А я — личный друг генерала Абдула Мухтара. Мы приехали из Мосула. Кстати, вот записка, данная мне генералом для полковника Зелли, к несчастью, неуловимого.
Он извлек бумагу, протянул ее своему собеседнику.
Пока тот читал текст, Коплан и Фабиани чувствовали, как у них пробежали по коже мурашки. Не сыграл ли с ними Мухтар злую шутку? Сейчас они это узнают.
Двое других обитателей таинственной комнаты не переставали бросать враждебные взгляды. Они ужасно злились, что их отрывают от работы в решающий момент.
Человек с усиками вернул записку Хасану.
— В данный момент я не могу заниматься этим делом, — презрительно заявил он. — Более важные вещи поглощают все мое внимание. Приходите завтра, когда положение укрепится.
Раздосадованный Хасан перевел эти слова Коплану. Тот произнес:
— Спросите его, живы ли они. Хасан задал вопрос.
Араб показался оскорбленным.
— Никого из наших пленных не казнят без приказа.
Его губы так и остались приоткрытыми, потому что посреди стола отчаянно замигала красная лампочка. Его помощники, увидев сигнал, изменились в лице.
Хасан, Коплан и Фабиани моментально поняли, что дело оборачивается плохо. С ошеломляющей быстротой они выхватили свои пистолеты.
— Не двигаться, — произнес Хасан, делая шаг назад. — Где эти французы?
Арабы с отвращением подняли руки, уставившись на направленные на них пистолеты, но ни один из них не ответил.
— Повторите вопрос, Хасан, — сказал Коплан. — Если никто не ответит, я стреляю.
Турок повторил, добавив угрозу.
Дверь напротив распахнулась от удара ногой. Стоя сбоку, тип, частично скрытый притолокой, наставил ствол автомата, приказывая своим соотечественникам пригнуться.
Пули выбили куски дерева и по меньшей мере одна настигла цель, потому что человек согнулся пополам, выронив оружие. Другая пуля ударила его уже в падении.
Усатый араб бросился в ноги Хасану. Ему удалось лишить турка равновесия и свалить его на пол. Коплан ударил носком ботинка по ребрам этого шутника, чтобы перебить ему дыхание. Два выстрела раздались почти одновременно. Один из сидевших за столом вытащил револьвер и выстрелил, целясь в Коплана, но Фабиани влепил ему пулю прямо в грудь.
— Спасибо, — торопливо произнес Коплан, почувствовавший, что пуля прошла возле уха.
Одновременно он бросился к напавшему на Хасана, схватил его за лодыжку, чтобы вывернуть ступню. Хасан, пытаясь подняться, сумел ударить своего противника в лицо. Сталь пистолета разбила арабу физиономию, и он страшно закричал от боли.
Третий бандит, находившийся под прицелом Фабиани, не шевелился. На его лбу выступили крупные капли пота.
Хасан вскочил на ноги: то, что Франсис захватил ноги нападавшего, совершенно парализовало того; он был прижат к полу так же надежно, как грузом в двести кило.
— Заставьте его говорить, — процедил Коплан сквозь зубы, обращаясь к турку.
Пока Хасан продолжил допрос человека, ногти которого царапали пол, Коплан усилил давление, грозя сломать ногу и совершенно изуродовать ее, если он будет продолжать молчать.
— В мансарде… в соседнем доме, — выговорил смертельно бледный араб.
После этих слов Коплан освободил его, поднял, как мешок, и поставил на ноги.
— Проводи нас, — рявкнул он, толкая его вперед так красноречиво, что переводчик не потребовался.
Фабиани приказал самому робкому из банды подняться и тоже пойти с ними. Но как только мужчина встал перед ним, он безжалостно оглушил его.
— Мертвый груз нам не нужен, — проворчал он, перешагивая через тело.
Группа прошла помещение подпольной радиостанции. На столе стоял передатчик японского производства, лампы горели, микрофон был включен.
Коплан, выругавшись, бросился к блоку питания, выключил контакт.
Хасан, не растерявшись, разбил микрофон рукояткой пистолета, вырвал из передатчика провод, соединявшийся с антенной, затем, схватив аппарат обеими руками, с силой швырнул его на пол.
Коплан пинком поторопил пленника. Тот неохотно подошел к шкафу. На самом деле это был проход в соседний дом.
Четверо мужчин ступили на лестницу, по которой араб начал подниматься, несмотря на боль в лодыжке. Пистолет, приставленный к спине, убеждал его не канителиться и не пытаться ускользнуть.
Хасан замыкал шествие, глядя назад, готовый стрелять в первую же голову, которая появится.
На последней площадке араб остановился и указал пальцем на закрытую дверь. Фабиани распахнул ее. Охранник с револьвером в руке смотрел прямо ему в глаза. Француз выстрелил, отправив его на пол без пустых разглагольствований.
Затем, войдя в комнату, он отодвинул огромный засов, потянул дверь на себя, она открылась.
Д'Эпенуа, Марта Ланже и Макс Фельдман смотрели на него выпученными глазами. Бледные, похудевшие, возбужденные, они были очень испуганы, ведь из них только д'Эпенуа знал руководителя организации в лицо.
Фабиани произнес:
— Целоваться будем после. Пора сматываться. Вы идете или остаетесь здесь?
Ошеломленные узники потратили еще секунду, чтобы возвратить своим мускулам способность двигаться. Потом они поспешили к открытой двери.
У Коплана округлились глаза, когда молодая женщина прошла мимо, не обратив на него внимания.
— Клодин? — проговорил он, изумленный.
Она обернулась, вдруг узнала его, поднесла руку ко рту.
— Ты? — выдохнула она и упала ему на руки, почти потеряв сознание.
— Ну, шевелитесь! — закричал Фабиани, чьи нервы были сжаты в комок. — Надо быстро уйти из этого дома!
Коплан отстранил Клодин и осторожно повел ее к лестнице.
Хасан взял на себя заботу об арабе, заставляя его спускаться первым.
— Даю тебе совет, — шепнул он ему. — Выбирай самую надежную дорогу, а если нам придется прокладывать путь револьверами, я пристрелю тебя первым.
Подойдя к месту, где два дома соединялись, пленник на мгновение заколебался. Рисковать своей шкурой в данных обстоятельствах он не собирался и искренне спрашивал себя, какой из двух путей более надежен. Думая о торговце, который подал сигнал тревоги, и его помощниках, возможно невредимых в подвале, он выбрал дом, в котором находился, и продолжил спускаться по той же лестнице.
Никто не помешал им.
Перед дверью, ведущей на улицу, Хасан прямым ударом, настолько же сильным, насколько и неожиданным, отправил араба в нокаут, и он, взмахнув руками тяжело упал на плиты пола.
Коплан остановил Фабиани, уже готового выйти.
— Подожди. Мы не знаем, что делается на улицах.
Он вынул из кармана пистолет, взятый у охранника, убитого Фабиани, отдал его Фельдману. Затем протянул д'Эпенуа свой собственный пистолет калибра семь шестьдесят пять. Наконец, он вытащил из кармана гранату величиной с мяч для гольфа и подкинул ее на ладони.
— Все мы сядем в мой «мерседес», он стоит в тридцати метрах отсюда. Действовать надо быстро. Любой, кто попытается преградить нам путь, должен быть ликвидирован: о переговорах не может быть и речи.
По общему одобрению своих товарищей он открыл дверь, бросил взгляд в одну сторону, в другую.
Толпа на противоположной стороне тротуара наблюдала за фасадом радиомагазина. Зеваки смотрели главным образом на окна третьего этажа, откуда несколько минут назад донеслись выстрелы.
Коплан сообщил друзьям:
— Любопытные толпятся на той стороне улицы. Будет лучше уходить двумя группами. Хасан, Клодин и Фабиани первыми, потом Фельдман, Эктор и я, с интервалом в две минуты. Идите спокойно, как будто ничего не слышали. Подразумевается, что мы не знаем, что это революция…
Турок, молодая женщина и Фабиани вышли на улицу, неторопливо направились к машине, делая вид, что разговаривают.
В приоткрытую дверь Коплан наблюдал за собравшимися иракцами.
На ладони у него была граната, мизинец просунут в запальное кольцо. Два или три пешехода скользнули равнодушным взглядом по удаляющемуся трио, потом опять стали глазеть по сторонам.
Инцидент, заинтересовавший их, не был единичным. Взрывы, короткие перестрелки вспыхивали в городе в течение получаса, и многие люди еще не понимали, что происходит.
Нигде не было ни одного полицейского, не было никаких манифестаций.
Подмигнув, Коплан дал понять д'Эпенуа и Фельдману, что пришла их очередь. Они вышли, держа руки в карманах, жестко контролируя себя, чтобы не идти слишком быстро.
Они дошли до «мерседеса», с трудом уместились в нем: Клодин между Франсисом и Хасаном на переднем сиденье, трое остальных сзади. Лимузин тронулся с места.
Коплан, опасавшийся ехать по центру, поднялся на умеренной скорости по Гази-стрит к Северному вокзалу.
Было семь часов десять минут. Прохожих становилось все больше.
Было видно, как они спорят, собираясь группами на углах улиц.
Словно по волшебству на стенах появились гневные надписи; земля была устлана листовками.
Им навстречу попалась машина, в которой молодые офицеры стоя размахивали фуражками, распевали во все горло. Чуть дальше шла группа разъяренных людей. Когда они заметили в «мерседесе» европейцев, они стали выкрикивать ругательства, размахивая кулаками.
В двухстах метрах от вокзала оратор, взобравшийся на крышу грузовика, что-то проповедовал сотне людей; неистово вопя, он потрясал обеими руками, чтобы победить апатию слушателей.
Коплану пришлось притормозить, чтобы проехать через толпу. Послышались ругательства, люди с искаженными от ярости лицами окружили «мерседес» и начали его преследовать. Хасан через открытое окно проорал им приказ очистить дорогу и поднял свой пистолет. Иракцы быстро расступились, думая, что имеют дело с членом революционного комитета.
Возле вокзала горело какое-то здание. На пожар глазела многочисленная толпа, состоящая в основном из молодых проходимцев.
Но солдаты обеспечивали порядок, и автомобиль проехал без трудностей.
Далее дорога была спокойной. Коплан свернул направо, чтобы выехать на Казимейнское шоссе.
Испытывая облегчение, он нажал на акселератор.
В подвале виллы «Шахерезада» беглецы и их спасатели начали с того, что проглотили добрую порцию виски.
Им надо было слишком много рассказать, они еще находились под влиянием событий, чтобы начинать серьезный разговор.
Коплан подошел к Клодин, не сводившей с него глаз.
— Я не знал, что Марта Ланже — это ты, — сказал он ей. — Если бы знал, я бы так не лез из кожи.
Он довольно улыбался.
Она была поражена и расстроена. Но он тут же добавил:
— Я бы тебе сказал, что ты способна выкрутиться сама. Ты нисколько не потеряла своего шарма.
Она грустно улыбнулась, тряхнула светлыми локонами:
— С фанатиками шарм не проходит. Все эти парни были наглыми до предела. Для них я была не женщина, а фишка, винтик… Козырь.
Он подошел к ней:
— С тобой плохо обращались?
— Нет… Бесконечные допросы. Самое маленькое полдюжины за четыре или пять дней.
— Как они тебя похитили?
— Классический прием. Двое мужчин, назвавшихся инспекторами полиции, встретили меня у выхода из конторы, попросили следовать за ними. Я не чувствовала себя белой как снег, ты же понимаешь… Я села в их машину без возражений.
Оставив Хасана, д'Эпенуа и Фельдмана, Фабиани нарушил их тет-а-тет.
— Может, мне позвонить в посольство, узнать, не сломали ли у них чего? — предложил он.
Д'Эпенуа, услышавший вопрос, отставил стакан и сказал в тишине:
— Думаю, в этом нет необходимости, Фабиани.