Присутственный день в уголовной палате

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ.

Да, бестии, и мне оброка не платят! надо будет приняться за них построже!

ЖОМОВ.

Что Вы, что Вы, Алексей Александрыч, построже! Бог с Вами! Как раз под суд угодите, ха, ха, ха!

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ.

Пожалуй, чего доброго! ха, ха, ха!

ЖОМОВ.

(после некоторого молчания).

Что, Вы нынче будете в клубе, Александр Матвеич?

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ.

Хотелось бы!.. Разве эдак попозднее?.. А какова игра-то вчера была!

ЖОМОВ.

Удивительная! Отпотчивали Вы меня порядком! Ведь эдак везло, эдак везло!.. Да уж я нынче реванш возьму, как хотите, возьму!

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ.

Хе, хе! Ну, как опять проиграете?..

ЖОМОВ.

А, может, и не проиграю!.. Не всегда же Вам такое счастье!.. Приезжайте, Александр Матвеич, право, приезжайте! Что Вам над бумагами-то корпеть? Полюбились что ли они Вам больно? хе, хе, хе! Нечего сказать, лакомый кус!.. Да мне кажется, хоть золотые горы сули, а в службу не заманишь, ей богу... Ведь вот, как я кругом-то посмотрю, бумаг-то что, господи, бумаг-то!.. И Вы так здесь каждый день?..

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ.

Каждый!.. Да еще как, Илья Андреич, иной раз часов по 6 сидишь, да натощак; и есть-то хочется, и курить хочется, а нечего делать, служба!

ЖОМОВ.

(пожимая плечами).

Ну уж, признаться! Ведь вот сказал бы, да боюсь: лестью назовете! А что богоугодно, так богоугодно, воля ваша!

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ.

(вздыхая).

Не все так рассуждают, как Вы, Илья Андреич.

ЖОМОВ.

(смотря на часы).

Ой, ой, как я у вас засиделся. А мне к Рыбакову пора, вишь его, злодея, куда черт занес! Экая даль!..

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ.

Рыбаков-то? Совсем за городом. Ну, да у Вас конь лихой, мигом довезет.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ.

Да! славная лошадь... своя?

ЖОМОВ.

Своя, своя, я за нее 500 рублей дал.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ.

И своего завода?

ЖОМОВ.

Нет, зятя моего... и то ведь так, по знакомству, никому не продает... А Вы до лошадей охотник?

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ.

Как же! Страсть моя... да здесь порядочных лошадей достать трудно... воейковские и орловские слишком дороги.

ЖОМОВ.

Да позвольте мне Вам услужить? У моего зятя не хуже воейковского завод, он мне уступит охотно. Сколько Вам? одну или пару?

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ.

Одну... но как же это?.. Нет, нет, помилуйте!.. Что же Вам беспокоиться, я и сам...

ЖОМОВ.

Что Вы сам? Ничего Вы сами не сделаете... ха, ха, ха! Алексей-то Александрович думает, что я ему взятку хочу дать... ха, ха, ха! (все смеются) экой бессребренник, право, хе, хе, хе! Нет, батюшка, будьте покойны, не будет Вам взятки, не будет! Денежки-то мне за лошадь все-таки подайте! хе, хе, хе! Нет, без шуток, Алексей Александрович, я Вам к рождеству лошадь-то пришлю, ну, а деньги, как случится, хоть после... хоть вексель дайте, коли не верите... ха, ха! (встает, за ним все встают). Ну-с, Александр Матвеич, позвольте мне Вас поблагодарить за Ваше истинно отеческое расположение... И вас, господа, также... Просто на душе веселее стало... Вы меня извините... я ведь что думаю, то и говорю! Мое почтение-с.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ.

(пожимая руку ему).

Прощайте, прощайте, Илья Андреевич, до свидания!

ЖОМОВ.

(Семену Ивановичу).

Прощайте, батюшка Семен Иванович, надеюсь еще иметь удовольствие видеться... (к Алексею Александровичу) Au revoir[41] monsieur Жабин!

СЕМЕН ИВАНОВИЧ.

Прощайте, Илья Андреич.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ.

Bonjour,[42] monsieur Жомов! (раскланиваются, жмут друг другу руку, Жомов уходит).

(Те же без Жомова).

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ.

Славный человек! славный. Оправдать его, непременно оправдать!

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ.

Ну, вот, я так и говорил... ну, как его обвинишь? Никак нельзя!

СЕМЕН ИВАНОВИЧ.

Он, может быть, по делу-то и не очень чист, ну, да ходок, знаете... Что делать!.. Кто богу не грешен. А человек — ничего, молодец!

ВАХРАМЕЕВ.

(тихо, к Семену Иванычу).

Греховодник, должно быть! Слушать-то срамота такая...

СЕМЕН ИВАНОВИЧ.

Полно Вам, Иван Фомич, ведь читали, чай, в писании: «не суди, да не осужден...»[43]

ВАХРАМЕЕВ.

Это точно-с; это верно-с. А все-таки срамно...

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ.

Ха, ха, ха! вот она, патриархальность-то нравов!.. А знаете, господа, я думаю, дело-то и вправду пустое. Да и гувернантка-то должна быть в самом деле распутная!.. Однако ж не пора ли нам, Александр Матвеич, у Варвары Петровны, чай, рано собираются?

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ.

Пора-то пора! да вот с арестантами покончим.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ.

Ах, да!... еще эти арестанты!

СЕКРЕТАРЬ.

(высунув голову в канцелярию, кричит)

Арестантов!

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ.

Уж Вы, Петр Ильич, насчет Жомова-то напишите... вот, как мы говорили, понимаете?..

СЕКРЕТАРЬ.

(слегка пожимая плечами).

Слушаю-с.

Вахмистр растворяет обе половины дверей в канцелярию настежь. Раздаются тяжелые шаги и шум цепей; входят, в сопровождении солдат с ружьями, два арестанта в ножных кандалах, одна пожилая арестантка и одна молодая с грудным ребенком. Последняя тихонько плачет, по временам утираясь концом головного платка; арестанты, предварительно помолясь на икону, становятся в дверях. Писец Галкин выходит вперед с бумагою в руках, несколько в стороне от него становится Швейкин, также с приговором в руке, и во все время чтения Галкина перемигивается и пересмеивается потихоньку с канцеляристами, густо столпившимися сзади арестантов.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ.

Читайте!

ГАЛКИН.

Гм! Гм!.. (читает несколько сиплым голосом). «Приказали: из дела видно: Морозовской волости, деревни Подушкиной, крестьяне Анисим Прохоров и Дормидонт Кондратьев обвиняются в том, что, желая изловить крестьянина казенной деревни Аксютиной Дементья Прокофьева, который, по общему слуху, уже два года упражняется в воровстве-краже и в воровстве-мошенничестве в окрестных деревнях и который, по их мнению и по общей народной молве, увел будто бы незадолго перед тем у вышереченных крестьян трех лошадей, подстерегли в ночь с 3 на 4 мая того Дементья Прокофьева в то время, как он пробирался ночью в амбар односеленца их крестьянина Терентьева, поймали и нанесли ему побои и тяжкие раны посредством ударов топорами в голову, отчего Дементий Прокофьев тут же на месте и умер. После того означенные крестьяне с помощью крестьянской жены Ирины Семеновой отвезли труп убитого в лес, где и зарыли его; однако ж месяца через два, по распространившимся о том слухам, оподозренные становым приставом, крестьяне Прохоров и Кондратьев были им взяты и с первого же запроса учинили во всем добровольное признание. Хотя крестьяне Прохоров и Кондратьев и приводят в свое оправдание, во 1-х, что они выведены были из терпения бездействием будто бы земской полиции и грозящим им разорением, если воровства будут продолжаться; во 2-х, что они не имели никакого намерения убить Прокофьева, но смерть ему произошла в драке, при сопротивлении его и при покушении к побегу, однако ж сии оправдания во внимание приняты быть не могут, ибо о том, что Прокофьев точно занимался воровством, положительных доказательств нет, да и жалоб на Прокофьева со стороны обворованных будто бы им 20 человек крестьян никаких в делах станового пристава не оказалось. Употребление же при поимке такого оружия как топоры противоречит второму оправданию крестьян... А потому преступление их, по мнению палаты, совершенно подходит под 1926 ст<атью> Уложения, по которой учинивший убийство, хотя и без обдуманного заранее умысла в запальчивости или раздражении, но однако ж не случайно, а зная, что посягает на жизнь другого, приговаривается к наказанию по 4-й степени 21 ст<атьи> Уложения. По одобренному их поведению и по другим обстоятельствам, смягчающим вину (пункт 1 и 5 — 140 ст<атьи>), наказание должно быть им назначено в низшей мере той степени. Крестьянка же Ирина Семенова 22 лет обвиняется в том, что содействовала к сокрытию следов преступления, укрыв у себя в сарае первоначально тело убитого и потом отдав свои сани для перевозки оного. Хотя же Семенова и показывает, что за отсутствием ее мужа означенные крестьяне сами, без ее спросу, принесли к ней труп Прокофьева на двор как ближайший к месту преступления и сами распорядились санями, чему и крестьяне не противоречат, однако ж эти ее слова не могут служить ей оправданием, во 1-х, потому, что она самовольному будто бы распоряжению означенных крестьян не противодействовала и не обратилась за помощию к соседям; во 2-х, потому, что она, во всяком случае, знав о преступлении, не донесла об оном, а, напротив того, на всех допросах упорно от всего отпиралась и только на последней очной ставке с убийцами учинила сознание, извиняя свое прежнее запирательство страхом. А потому и следует по 15 ст<атье> Уложения признать Семенову укрывательницею преступления. Укрыватели по 130 ст<атье> наказываются одною степенью ниже против пособников, коих участие не было необходимо для совершения преступления; пособники же этого рода по 125 ст<атье> наказываются одною степенью ниже против участников, а участники по 123 ст<атье> присуждаются к наказанию одною или двумя степенями ниже против главных виновных. Принимая в соображение, что Семенова до самого преступления вовсе не знала о предприятии Прохорова и Кондратьева, палата полагает возможным назначить ей наказание 4-мя степенями ниже против наказания означенных крестьян. А так как сии последние приговорены по 4 степени 21 ст<атьи>, которая имеет всего 7 степеней, то и необходимо перейти затем к 1-й степени следующего рода наказания, определенного 22 статьею. Хотя по 4 и 5 пунктам 140 ст<атьи>, с одной стороны, представляются два обстоятельства, смягчающие вину, именно ее легкомыслие и повод к укрывательству, но, с другой стороны, по 10 п<ункту> 135 ст<атьи> ее запирательство, увеличивающее вину, а потому и наказание не может быть ей назначено в низшей мере 1 степени 22 ст<атьи>. Что же касается до крестьянки деревни Аксютиной Прасковьи Парамоновой (50 лет), обвиняемой по народному слуху и вышереченными крестьянами в соучастии воровства с убитым Прокофьевым, то Парамонова в сем не созналась, и хотя по сделанному у нее обыску и найдены у нее шубка и портище, опознанные крестьянкою села Морозова Власьевою за свои, однако ж по 10 п<ункту> 1205 ст<атьи> 15 т<ома> поличное само по себе не составляет полного доказательства, а только часть оного, тем более, что владелица шубки и портища в свое время о краже оных нигде официально не заявила, а Парамонова отозвалась, что купила оные на базаре от неизвестного ей человека. Хотя прочем поведение ее на повальном обыске большинством двух третей голосов спрошенных окрестных жителей значительно опорочено; но по 15-му тому повальный обыск вовсе не составляет доказательства, а служит только подкреплением прочих доказательств, если таковые имеются. На основании всех сих соображений и вышеприведенных статей уголовная палата определяет: крестьян деревни Подушкиной Анисима Прохорова и Дормидонта Кондратьева 30 лет (при сих словах между арестантами некоторое движение: они вслушиваются внимательно), лишив всех прав состояния, наказать через палачей плетьми 60-ю ударами с наложением клейм и сослать в каторжную работу в крепостях на 10 лет; крестьянскую женку той же деревни Ирину Семенову (22 лет), лишив всех прав состояния, наказать плетьми через палачей 22-мя ударами и сослать на поселение в отдаленнейшие места Сибири, отсрочив, впрочем, исполнение над нею приговора до окончания срока, назначенного 1393 ст<атьей> XV т<ома> для выкормления ее ребенка грудью; ребенка же, по отсылке матери, оставить в приказе общественного призрения».

СЕМЕНОВА.

(всхлипывая).

Может, умру до того!

ГАЛКИН.

(продолжая).

«Крестьянку же деревни Аксютиной Прасковью Парамонову (50 лет) по занятию воровством оставить в сильном подозрении и возвратить в место жительства с отдачею на поруки одобрившим ее поведение людям».

СЕКРЕТАРЬ.

Ступайте! (Семенова всхлипывая уходит, ребенок ее начинает кричать; арестанты, один за другим, молча крестятся на иконы, потом кланяются низко во все три стороны и уходят с конвойными солдатами. Вахрамеев встает и незаметно уходит вслед за ними).

ПАРАМОНОВА.

(обращаясь к секретарю).

А мне, батюшка, куда прикажете?

СЕКРЕТАРЬ.

Покуда ступай с ними, а потом тебя отпустят домой, с тебя надо взять подписку, довольна ли ты решением?

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ.

Ну да, тебя оставляют только в сильном подозрении... что ж, ты довольна?

ПАРАМОНОВА.

(кланяясь в ноги).

Довольна, родной мой, довольна, век не забуду Вашей милости...

СЕКРЕТАРЬ.

Ну ступай, подписку мы за безграмотностью твоей сами сделаем.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ.

Ну, проваливай, милая, проваливай. (Прасковья уходит). Вот баба-то без амбиции, хе, хе, хе!

СЕМЕН ИВАНОВИЧ.

Да что ей в подозрении-то! Она и с ним проживет... А вот другую-то бабенку жаль!

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ.

Жаль-то жаль, да что делать, закон!

СЕМЕН ИВАНОВИЧ.

Знаю, батюшка, что закон! Не она первая, не она последняя... я так это, по человечеству говорю...

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ.

А ведь Иван-то Фомич недаром улизнул!., хе, хе, хе! Верно, пошел калачи закупать, хе, хе, хе!

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ.

Да уж эти купцы всегда так! Наш брат солдат, на карауле зябнет, голодает — им ничего. А мошенников-то, арестантов кормить — наше дело! Прямая купеческая добродетель! Запретил бы! Жертвуй на полезное! Однако ж не пора ли нам, Александр Матвеич?

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ.

(кричит).

Ну, что ж арестантов!.. Давай их сюда.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ.

Ведут, ведут!

Шум шагов и цепей. Солдаты вводят арестанта, лет 28, высокого роста, с цепями на ногах. Швейкин выступает вперед и читает приговор бойким, звонким голосом, скоро, не останавливаясь нигде на знаках препинания.

ШВЕЙКИН.

(читает).

«Приказали: из дела видно: крестьянин села Шишкина Андрей Пахомов обвиняется: во 1-х, в том, что он был главным зачинщиком неповиновения, оказанного крестьянами того села помещику их коллежскому советнику фон Диквальдгаузену под предлогом, что право его на наследство незаконно и что они должны получить увольнение из крепостного состояния, так что правительство вынуждено было прибегнуть к необыкновенным мерам усмирения посредством экзекуции. За это 286 статьею Уложения полагается наказание по 7 степени 21 статьи Уложения; во 2-х, в неоднократной подаче незаконных просьб государю императору, за что 1165 статьей определено наказание по 5 степени 35 статьи; в 3-х, в произнесении ругательных слов исправнику и членам земской полиции, что засвидетельствовано протоколом временного отделения и что подвергает виновного согласно 309 статьи наказанию, изъясненному в 22-й статье по степени 2-й. Во всем этом Пахомов положительно обвиняется как собственным сознанием, документами, так и всеми обстоятельствами дела. Имея в виду, что дело о прочих крестьянах уже обсуждено, а дело о Пахомове было отделено, для соединения с прочими возникшими о нем делами, что на основании 156 статьи о совокупности преступлений он должен подлежать тягчайшему из исчисленных наказаний и в высшей оного мере, уголовная палата определяет: крестьянина помещика фон Диквальдгаузена Андрея Пахомова 28 лет, лишив всех прав состояния, наказать плетьми через палачей 40 ударами с наложением клейм и сослать в каторжную работу на заводах на 6 лет».

АРЕСТАНТ.

(громко, во весь голос, выступая вперед).

Я недоволен!.. (все вскакивают, шум, общее смятение, солдаты окружают арестанта).

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ.

Что ...о ...о?

СЕМЕН ИВАНОВИЧ.

Каков!

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ.

Каково?

СЕКРЕТАРЬ.

Ступай, ступай, ступай!

АРЕСТАНТ.

(из-за солдат).

Да как же это, господи!.. я жаловаться хочу!..

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ.

(топая ногой).

Вон его! Вон!

ОДИН СОЛДАТ.

(арестанту).

Ну, не разговаривай, пошел!

АРЕСТАНТ.

(уходя).

Господи! Господи! (уходит с солдатами, Швейкин, за ними, двери канцелярии затворяются).

Те же без арестанта, солдат и Швейкина.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ.

(обращаясь к членам и ударяя себя по швам).

Каков-с?

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ.

Да, не робок, нечего сказать; недоволен, прошу покорно! У нас в военной службе за это его бы, знаете, фухтелями-то!..[44] Однако ж... (смотрит на свои часы и уходит в архивную комнату).

СЕМЕН ИВАНОВИЧ.

Да эдакого помещику и сослать не жаль, хе, хе, хе!

СЕКРЕТАРЬ.

Да-с, он, видно, не знал, что ему можно жаловаться только после наказания, уж из каторги...

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ.

(вбегая во фраке, со шляпою в руке).

Ну-с, Александр Матвеич, я готов, пора, пора, пора!

СЕМЕН ИВАНОВИЧ.

Пойти уж и мне (уходит в архив).

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ.

Пора и то! Эй, вахмистр! (вахмистр бежит из канцелярии., чрез всю комнату присутствия, прямо в архивную, куда уходит председатель, и оттуда выходит Семен Иванович в старом пальто).

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ.

(все это время оправляющийся перед зеркалом, напевая).

Тпра, тпра, тпра, трра, трра!.. (отходя от зеркала). Как бы Варвара Петровна не была на нас в претензии за то, что мы так медлим?

СЕМЕН ИВАНОВИЧ.

(ходя по комнате).

Да что Вы, еще рано!

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ.

(выходя из архива также во фраке, останавливается, покуда вахмистр чистит его щеткою сзади).

Так недоволен! ха, ха! (подходит к зеркалу и приглаживает волосы). Эй, шляпу! (вахмистр подает шляпу).

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ.

(между тем тормошит Семена Ивановича).

Так-то, Семен Иванович!., так-то!.. Что Вы к Варваре Петровне не едете? а? Отчего не едете? а?

СЕМЕН ИВАНОВИЧ.

(шутливо отбиваясь).

Да полно Вам, полно! замучили совсем, ха, ха! Вишь как разрядился!

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ.

А сколько там будет хорошеньких!.. У!..

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ.

Петр Ильич! Коли там просители есть или еще придут с просьбами, так Вы скажите, чтоб они завтра…

СЕКРЕТАРЬ.

Слушаю-с.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ.

Ну, что ж, Алексей Александрович, едем?

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ.

(нараспев).

Едем-с, едем-c, едем, едем!

СЕМЕН ИВАНОВИЧ.

Желаю Вам веселиться, Александр Матвеич, Вас там, чай, много будет?

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ.

Да, с дамами человек 50—60 наберется. Варвара-то Петровна охотница угощать! (идет впереди всех к дверям канцелярии, которые вахмистр растворяет настежь. За ним Алексей Александрович и Семен Иванович вместе).

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ.

Молодец Варвара Петровна!.. (нараспев, идя за председателем). Да здравствует Варвара Петровна и ножка и ручка ея!..[45] ха, ха!

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ И СЕМЕН ИВАНОВИЧ.

(вместе).

Хе, хе, хе, хе, хе, хе! Едем!

Все трое уходят, секретарь провожает их, канцелярия с шумом поднимается с мест.