Притчи и басни

Где-то средь скал, на окраине света,

Бьется волна о причал.

Эту историю мне по секрету,

Северный бриз нашептал.

Сказ о любви, о страданьях и горе,

Людям хочу рассказать.

Юный рыбак жил в лачуге у моря,

С ним его старая мать.

К морю ходила она каждый вечер,

Сына с уловом встречать.

К ней он спешил, никогда не перечил,

Так он любил свою мать.

В утлом судёнышке море взирая,

Невод бросал в глубину.

Раз ненароком Русалка младая,

В сети попала к нему.

Очи бездонные молча взирали,

Волосы сбились в комок,

Было в них столько тоски и печали,

Не полюбить он не смог.

С этой поры, каждой ночью безлунной,

Молча, он брёл на причал,

Жаждал дыханье красавицы юной,

Песню её ожидал.

Песню, услышав, в пучину бросался,

К ней он спешил со всех ног.

Нежного тела невольно касался

И оторваться не мог.

Мать вместе с сыном невольно страдала,

Плакала каждую ночь.

Сердце сжималось её, но не знала,

Чем бы сыночку помочь.

Как же ему на Русалке жениться,

Парень мечтал вновь и вновь,

Сделать Ундину обычной девицей

Может большая любовь.

А за скалой, среди жёлтого плёса

Старая ведьма жила.

К ней, со своим нерешенным вопросом

Доля его привела.

— Нет без Русалки ни жизни, ни счастья,

Как мне себя превозмочь.

И, преклоняясь пред силою страсти,

Взялась колдунья помочь.

— Знаю я зелье — старуха сказала,

Взяв свой волшебный горшок,

— Листьев и трав мне для этого мало,

Нужен любви порошок.

Сделать из сердца его только можно,

Нет, того сердца теплей,

Только достать мне его невозможно,

Матери сердце твоей.

Сердце ты должен мне теплым доставить,

Что б получить порошок,

В вареве нужно скорее расплавить.

Только бы ты это смог.

Знаю, не каждому это под силу,

Слаб и смешон человек.

Сердце доставишь — с Русалкой любимой,

Сможешь остаться навек.

Долго страдал, наш рыбак, колебался,

Выбор всегда тяготит.

Огненный шар в голове разорвался,

Сердце от муки горит.

Всё, позабыв, перестав быть собою,

К матери робко идет,

Сердце хватает дрожащей рукою

И из груди достает.

Вот он бежит по лесам и болотам,

С сердцем горячим в руках,

Слёзы мешаются с кровью и потом,

С пульса биеньем в висках.

Совесть, как будто его не пускает,

Резко поплыл небосвод,

Сила какая-то ноги хватает,

Тело несётся вперед.

Падает он среди леса немого,

Ноги цепляет пенек.

Слышится шёпот из сердца родного:

— Ты не ушибся, сынок?

Встав, он несётся дорогой лесною.

Вот уже зелье кипит.

Действуют чары, Русалка весною,

К парню в объятья бежит.

Свадебный стол, мёд, вино из бокалов,

Пенистой льется рекой.

Голову милой фата накрывала,

Только нарушен покой.

Сбылись мечты, но у горя во власти,

Грустен рыбак поутру,

Радость не может быть полным и счастье,

Матери нет на пиру.

Слёзы с росою осенней сверкали,

Каплей на жёлтом листе.

Грудью припал он в тоске и печали

К серой могильной плите.

Счастье искал он, а что получилось?

Только страдания мрак.

Сердце холодное сильно забилось,

Молит прощенье рыбак.

Матери нам все обиды простили,

Кто на детей их таит,

Пусть и жестоко мы с ней поступили,

Мама поймёт и простит.

Ласковым словом детишек согреет.

Что этой ласки теплей?

Ведь на земле ничего посильнее,

Нет, чем любовь матерей.

Сын уже вырос, опеки не надо,

Только заботясь, любя,

Мать защищать будет милое чадо

Даже в могилу сойдя.

Мать отделить невозможно от сына,

Помнить мы это должны,

Режут при родах всегда пуповину,

Только с одной стороны.

— Знал Людоед бессмертия секрет,

На зависть властелинам иностранным,

И правил восемьсот пятнадцать лет

На горе обездоленным крестьянам.

Их пот ложился в землю много лет,

Давая неплохие урожаи,

Но труд их ненасытный Людоед

Присваивал казну обогащая.

Алмазами набиты чертога,

Он каждый день их проверяет лично.

Уже в обузу стали жемчуга,

Но алчность Людоеда безгранична.

И радости его предела нет,

Когда берёт рубины и сапфиры,

А музыкальный звон златых монет

Приятнее ушам, чем звуки лиры.

Скрывался среди злата Людоед

Пока страной министр первый правил.

И только раз в пятнадцать — двадцать лет

Он делал исключение из правил.

Он людям волю оглашал свою,

Что сильному и смелому герою

Готовому сразиться с ним в бою,

Он тайну сокровенную откроет.

Почтенье ожидает храбреца,

Но кто повержен будет Людоедом,

Уже не сможет выйти из дворца.

Несчастный съеден будет за обедом.

Один кузнец по имени Рустам

Сиротский горький хлеб, с лихвой отведав,

Расправив плечи и могучий стан,

Решил перчатку бросить Людоеду.

— В бою он Людоеда победит

И свергнет ненавистного урода.

Он всех людей навек освободит,

И золото раздаст всему народу.

Отправится с любимой под венец,

И будут все свободны и счастливы,

— Так думал, отправляясь во дворец,

Рустам в седле своей гнедой кобылы.

Его любезно встретил Людоед,

Чего не ждал от злого Людоеда

И предложил с ним разделить обед,

Ему свою историю поведав:

— Когда-то он был тоже молодым.

Жил с матерью в лачуге под горою.

Он был влюблён, и горячо любим,

Силён в руках, и стать решил героем.

Он смело в бой с властителем вступил,

И победил, но позабыл о людях.

Ведь Солнца свет становится не мил

Тому, кто кушал на волшебном блюде.

Коль победишь меня — вели подать

Тебе на нём свою еду и вина

И сможешь тайну главную понять

То, что обычно для людей незримо.

Потом был бой, победа и триумф.

Булатный меч на шее Людоеда.

Не помня прежних благородных дум,

Рустам решил отпраздновать победу.

Для этого вошёл в зеркальный зал.

Он обходил роскошные палаты,

Сокровища в руках перебирал,

На завтра отложив раздачу злата.

Знал Людоед бессмертия секрет,

На зависть властелинам иностранным,

И правил восемьсот шестнадцать лет

На горе обездоленным крестьянам.

Кузнец работал, сильные ладони

Удерживали молот на весу,

Когда вошла старуха в балахоне,

И попросила наточить косу.

Вы в россказни досужие не верьте,

О доблести безмерной храбреца.

Он также как и все боится смерти.

Поджилки затряслись у кузнеца.

Но он ответил ей, собравшись с духом:

— Пусть с плеч слетит на землю голова,

Но я не стану помогать старухе,

Которой мы как сорная трава.

В ответ она сказала со слезами,

Прошамкав монолог беззубым ртом:

— Друг друга убиваете вы сами.

Я к этому злодейству ни при чём.

Царит над вами, культ булатной стали.

В таких мученьях родила вас мать.

Забыв про это, вы изобретали

Веками то, что может убивать.

Убийц вы размножаете незримо —

Смертельный вирус, ядовитый газ.

И вырастили гриб над Хиросимой,

Чтоб стони тысяч погубить за раз.

Я виновата в злодеянье этом?

Про это ты, кузнец, подумай сам.

Ведь мой удел в слезах ходить по свету,

И собирать убитых по полям.

Я никого косой не убиваю.

Она нужна для мирного труда.

Травою заросла дорога к раю.

Безгрешным душам не попасть туда.

Я рассказать хочу балладу,

Не о сокровищах Рескатора,

Не про Афину и Элладу,

А про судьбу аккумулятора.

Он молод был, и жизнь кипела,

Энергия на клеймах пела.

Трамблёр с ним кланялся с почтеньем,

А свечи с трепетным волненьем,

И генератор, друг мой милый,

О нем заботился всегда,

Ему на долгие года,

Давал энергию и силу.

Он мог пятнадцать раз, на спор,

Крутить любимый свой стартёр.

Но вот прошли ампер-часы,

Ничто не вечно под луной,

Качнулись сил его весы,

Проситься стал он на покой.

Электролитные кручины,

Слоиться начали пластины,

И в банках, чья же тут вина,

Легла сульфита седина.

И все забыли об убогом,

Друзья, поклонники, враги,

Все прощены ему долги,

Готов предстать он перед богом.

Весь стар и немощен на вид,

На куче мусора лежит.

Монета хвастала зерну:

— Шагаю я не даром.

Не то, что ты — сидишь в плену

Холодного амбара.

Ты, видно, хочешь стать мукой,

На ниве колоситься,

Но твой удел найти покой

В желудке глупой птицы.

А я пройду сквозь толщу лет

И блеска не утрачу.

Поверь, зерно, что звон монет

Всегда несёт удачу.

Все путешествуют со мной,

Храня меня в карманах.

Я обогнула шар земной

С купцами в караванах.

Я над землёй парю, как рок.

Все у меня во власти.

Я для людей и царь, и Бог,

И даже мера счастья.

В ответ промолвило зерно:

— Моя судьба мне мила.

Кормить людей мне суждено,

Даря им жизнь и силу.

Весною лягу в чернозём,

А летом, прорастая,

Питаясь солнцем и дождём,

Я стану урожаем.

Войду я хлебом в каждый дом,

Бродя по разным странам.

Лепёшкой стану, калачом,

И даже круассаном.

А коль тебя, никчемный грош,

Ногой затопчут в плавни,

Ты над землёю не взойдёшь

И кончишь жизнь бесславно.

Забудь про славу и почёт.

Медяшке не быть златом.

Ты сгинешь, если повезёт,

В плену у нумизмата.

Седой мудрец учил своих детей,

Их, подведя к огромному кувшину,

Его наполнил доверху камней:

— Наполнен ли кувшин? — спросил он сына.

— Конечно, полон, тут сомненья нет,

Я сам сложил и уплотнил неплохо, —

Нахмурился старик ему в ответ,

В кувшин, насыпав пол мешка гороха.

— Теперь он полон, — средний сын сказал.

Отец лукаво улыбнулся сыну,

И всыпал пуд отборного песка,

Заполнив весь кувшин по горловину.

Тут младший сын вступил в тот в разговор.

Наполненным кувшин считали трое.

Отец сказал: — Забудьте этот вздор, —

Налив ведро воды, потом второе, —

Так камни — это главное для нас —

Семья и дети, все дары природы.

Горох — как хлеб насущный, он подчас,

На первый план по важности выходит.

Но есть веселье — праздности песок.

Кто ими весь кувшин свой наполняет,

Тот не узнает жизненный урок,

Ведь места для камней не оставляет.

Он мудрость не постигнет никогда,

Не сможет отличить, где зло, где благо.

Спросили сыновья: — А что вода?

— Вода она и есть всего лишь влага.

Совесть всегда освещает нам путь

В тёмную ночь до зари.

Но не дает нам спокойно уснуть,

Точит как червь изнутри.

В этом любовь ей бывает под стать.

Горьким становится мёд.

Сердце способна она разорвать

И превратить его в лёд.

То, что попали мы дьяволу в пасть

Это не наша вина.

В ангельской маске приходит украсть

Душу у нас Сатана.

Словно три камня нас тянут на дно —

Совесть, любовь и душа.

Только без них наша жизнь все равно

Стоит не больше гроша.