Осыпанный снегом двор прибавляет радости. Чувство волшебства подкрадывается под кожу и я как маленький ребенок жду Новый год. В деревне зима красивее, чем в городе. Кто бы, чтобы не говорил. Потому что здесь живет настоящая сказка.
— Мама! — говорит Женя, крепко пожимая руку, — я буду ждать тебя внизу! Ловить елку!
— Ловить? — я смеюсь не по годам умной Женечке.
— Ты ее кинешь оттуда, — указывает на крышу, — я буду ловить!
— Боюсь убить тебя елкой! — смеюсь, — давай сначала я поднимусь и посмотрю, что там и как, хорошо?
— Ладно, — отвечает и хлопает в ладошки, когда смотрит как я залажу по лестнице на крышу.
Включаю фонарик на телефоне и открываю дверцу в крыше.
Господи! Чего тут только нету. Старый сундук стоит по середине. Вокруг стоят многочисленные ящики. Под крышей висят несколько мешков и пакетов,
неизвестно с чем. Мне очень интересно и любопытно, что в них, но времени нет.
Мы с Женей, под чутким руководством бабы Лизы, шучу, украшаем елку и развешиваем гирлянды по дому, цепляя за занавески, к удивлению, гирлянды еще работают.
Злата с бабой Нюрой возвращаются к обеду. Мы распаковываем покупки и начинаем резать салаты. Баба Нюра маринует утку и часов к девяти ставит ее в духовку. Словом в начале девятого у нас уже накрыт шикарный праздничный стол!
Я и Злата принимаем душ, после всех готовок. Одеваем свои праздничные наряды, красимся и ждем. Баба Нюра еще днем купала Женю, бабу Лизу и купалась сама. Так что мы уже готовы к встрече с Новым годом!
Женя еле сидит и упорно не хочет спать, ждет дед мороза. И мы тут со Златой понимаем, что в этом году к Жене дед мороз не придет и она сильно огорчится.
— Скажем, что в деревню не ходят дед морозы, — подсказывает баба Лиза, — очень далеко от города живем.
Мы со Златой разочарованно вздыхаем и грустим, ну поделать ничего не можем. Нужно было заранее обдумать и вызвать сюда дед мороза, уверена в деревнях тоже ходят.
Женя в предвкушении ждет чуда, которого не будет. Так я думаю, пока у наших деревянных ворот не останавливается машина. Свет фар слепит и я из окна не вижу, кто и чья машина. Злата накидывает куртку и выходит открывать. Мы же с Женей и бабушками наблюдаем из окна.
Женя радостно вскрикивает, когда в воротах появляется дед мороз с большим подарочным мешком. Она бежит во двор, баба Нюра следом. А я стою наблюдаю, как дед мороз обнимает Злату.
Наверное Демид? Он же просился в гости!
Дед мороз грубым, не своим голосом просит Женю прочитать стих или спеть песню, стоя в прихожей.
— Сначала песня или стих, потом подарок! — очень знакомый голос дед мороза, заставляет меня смеяться, когда он поднимает мешок с подарками высоко, чтобы прыгающая и веселая Женя не дотянулись, пока не прочитает стих.
Дед Мороз хороший
Хлопает в ладоши,
В валенках шагает,
Ёлку зажигает!
Громко и четко рассказывает Женя стих, который накануне учила ее Злата, и с восторгом принимает подарок от дед мороза. Визжит и радуется, показывая огромный домик барби и мешок сладких подарков.
Потом дед мороз уходит и минут через десять появляется Петр Михайлович. От радости у меня выступают слезы. Я обнимаю и благодарю за все. Знакомим его с бабушками, которые, слава Богу, принимают нашего папу без вопросов.
— Все поместимся! — говорит тут же баба Лиза.
Злата ни на минуту не отходит от своего отца.
— Мне столько всего нужно тебе рассказать! — говорит и обнимает отца.
— Мне тоже!
Мы выпиваем по чашечке чая. Женя с бабушками засыпают под телевизор и мы решаем не трогать их. Пусть спят, разбудим в половине двенадцатого.
Второй раз мы огорчаемся, когда понимаем, что не купили фейерверков. Но Петр Михайлович удивляет нас во снова, доставая их из багажника, а также мангал и угли и маринованное мясо.
— Боже! Папа! Ты, как всегда, в своём репертуаре! — Злата словно маленький ребенок прыгает от счастья.
Вообще мы все вышли на улицу, по просьбе Петра МИхайловича, помочь донести гостинцы.
— Вы же не думали, что я приехал с пустыми руками?
Петр Михайлович остается во дворе, разжигать угли, а мы со Златой заносим домой пакеты с покупками. Пока я распаковываю продукты, Злата набирает Демиду и строго настрого запрещает ему приезжать к нам в деревню.
— Я потом все объясню. При встрече! — она желает ему счастливого нового года и отключает, — я не могу пригласить его, когда с нами папа! — оправдывается, когда видит мой растерянный взгляд, — не смотри так! Я его сама толком не знаю! Не хочу шокировать папу! Да и нехорошо так, не зная человека, приглашать в гости, не к себе заметь!
— Ладно, ладно! — улыбаюсь, права ведь, — успокойся. Успеете еще!
Новый год встречаем как никогда отлично!
Бабули и Женя просыпаются к началу двенадцатого и празднуют с нами почти до двух.
Застолье, шампанское, выступление президента, много фейерверков и шашлык! Близкие и родные рядом, не хватает лишь его. Но и тут я соглашусь со Златой, я его тоже толком не знаю. Надеюсь, хочу верить, что он мой человек и мы еще не один раз встретим новый год вместе.
Баба Лиза дарит нам со Златой пуховые платки.
— Они настоящие, не верите? — говорит баба Лиза, вручая платки. — можете проверить!
— А как их проверяют? — спрашивает Злата, — нет я вам верю, чтобы вы не подумали… просто хочу знать, как.
— Отдай колечко, — просит баба Лиза, и пропускает через кольцо пуховый платок, — а если они не настоящие — они не проходят через кольцо!
— Спасибо, — восторженно кричит Злата, обнимая бабушку.
Мы дарим друг другу подарки.
— Петр Михайлович, — начинаю я, потом меня поддерживают все, кто за столом, — так как мы не знали, что вы приедете, не были готовы. Поэтому кроме конфет и мандаринов ничего не можем подарить! — смеемся и веселимся.
— Мне ничего и не надо! Главное — вы рядом! Я больше никогда не хочу оставаться без вас!
Мы веселимся, пьем шампанское и кушаем горячий шашлык.
Ближе к трем укладываемся спать. Петр Михайлович в зале, на диване. Злата ему перестилает постель, а все мы в комнатах. Места, как говорила баба Лиза всем хватило.
В город мы возвращаемся третьего января. Со слезами на глазах провожает бабушка Лиза, у которой уже не болит нога. Но лечение продолжает. Уколы теперь будет колоть соседка. Я ее сама лично просила.
Петр Михайлович подбрасывает меня до компании, где меня ждут на собеседование.
— Ооо, дочка! Тебе крупно повезет, если начнешь работать в этой компании. Хозяин этой компании мой давний друг, но сейчас уже не работает. Работает его сын. Они олигархи нашего города! — говорит Петр Михайлович, высаживая меня у большого стеклянного здания. Сами же они отправляются не к нам в квартиру, а домой. Петр Михайлович забрал своих детей к себе домой, и меня просил после собеседования присоединиться к ним. Я машу Жене, в след удаляющейся машины и шагаю в сторону здания. Поднимаю глаза высоко, рассматриваю огромное здание. Оно такое большое и сверкающее, что я бы подумала, что президент сидит именно здесь. Но уже знаю, какой-то олигарх. И я теперь еще больше волнуюсь.
— Главное понравиться и угодить их требованиям, — думаю про себя, шагая вперед и прихожу в ступор, когда вижу, как мужчина дерется, почти, с девушкой.
Совсем обнаглели, средь белого дня! Бьет девушку, а тупые охранники лишь стоят и наблюдают. Злость и давняя боль, когда я не смогла справится с мужчиной, берет вверх и я не разбирая ничего, бегу и бью мужчину рюкзаком. Слава Богу девушке удается сбежать. И я тоже сбегаю, боюсь разъяренного мужчину, который может вернуться и поступить со мной так же, как и с этой девушкой.
Бегу, куда глаза глядят. Останавливаюсь только тогда, когда понимаю, что за мной никто не гониться. Возвращаюсь назад и захожу в здание с заднего входа. Боюсь встретить его там, у главного входа. Охрана проверяет мои документы, спрашивает куда, и пропускает, когда проверяет, что меня действительно ждут.
Женщина, Антонина Вячеславовна, усаживает меня на кресло, дает воды и просит успокоиться и отдышаться.
— Извините, я чуть не опоздала.
— Все в порядке, я сейчас схожу проверю, если арабов еще нет, возможно он вас примет сейчас.
Антонина Вячеславовна зовет меня через пару минут, я спешу и забываю снять верхнюю одежду.
Ужас сковывает мое тело, когда на столе я вижу ту злосчастную сумку, с которой сбежала та девушка. А когда поднимаю глаза и вовсе, чуть не падаю в обморок.
Я смотрю и чуть не тону в омуте до боли знакомых глаз.
Это он. Он сидел в том кресле, в той комнате и смотрел на меня этими глазами!
Я узнала его сразу. И в доказательство всему знакомые часы на руках, и перстень, который мне безумно нравился.
Но…
Это и есть тот, которого я била, не разбирая ничего. Потому как на него не смотрела, но отчетливо понимаю, что он. Его я била внизу, его!
Сомнения пропадают напрочь, когда он кричит на весь кабинет:
— Пошла нахуй, Майя!
Боже!
Как я могла подумать, что это он?
Как такое могло прийти мне в голову?
Я от своей влюбленности, совсем потеряла голову.
Что ему делать здесь?
Зачем бить девушку? Нет, это явно не он, не мой… это просто я потеряла голову.
Чтобы не задохнутся от обиды, я разворачиваюсь и бегу. Второй раз за день я бегу, и чтобы он явно не догнал, бегу вверх по лестнице.
Не жду лифта и не спускаюсь вниз. А поднимаюсь вверх, когда слышу его громкое:
— Это она! Это она, точно она! — кричит на весь коридор, — держите ее!
Только я не спускаюсь вниз, где наверняка меня все ждут, а поднимаюсь вверх, где меня точно никто не ждет.
Пуховый платок давно сполз и летит по ветру, создаваемым мною. Мне жарко и душно.
Я поднимаюсь на последний этаж, присаживаюсь. Пытаюсь отдышаться. Благо здесь, в коридоре стоят лавочки. Для посетителей наверное и кулер с водой. Я набираю пару стаканов и осушаю. Потом снимаю куртку, прячу платок в рукав, распускаю волосы, скрываю лицо. И на свой страх спускаюсь вниз. Только уже на лифте. Выхожу на втором этаже и иду к ступенькам. Спускаюсь по ступенькам, прислушиваюсь, чтобы наверняка не наткнуться ни на кого. Первый этаж полон журналистов, я краем глаза заглядываю и прихожу в шок. Журналисты стоят с камерами и профессиональными фотоаппаратами и громко обсуждают, какую-то важную встречу, которую нельзя не запечатлеть и нельзя не показать по телевизору.
— Народ должен знать, о достижениях своего города, — выкрикивает кто-то из толпы.
Я пячусь назад и выхожу так же, через задний вход, пока меня никто не заметил.
Мороз и ветер сковывают потное тело. Я наспех надеваю куртку и накидываю на голову платок. Я не помню, когда в последний раз бегала столько, сколько сегодня. И я опять бегу. Только через задний двор, и не знаю куда. Бегу и не оглядываюсь, пока не оказываюсь на улице с жилыми домами и многоэтажками. Захожу в первый попавшийся магазин. Прислоняюсь спиной к стене, и закрываю глаза.
Слезы льются градом.
Вот и прошла собеседование…
Что за невезение?
— Девушка, — смотрю на девушку-продавца, — вам плохо?
— Сейчас, — я не могу говорить, руки трясутся, ноги еще сильнее, я сползаю по стенке вниз. Все-таки бег не для меня, да еще в такой мороз. Сердце колотится так сильно, что я слышу его стук. Дышать… я учащенно дышу, в глазах темнеет. Мне подносят стакан воды, — спасибо… большое.
— Убегали от кого-то? — я киваю и прикладываю ко рту стакан.
Пока мое дыхание не восстанавливается, девушка не отпускает меня. Настоятельно рекомендует съесть шоколадку и выпить кофе, который она мне делает. Да, в простом обычном продуктовом магазине, работают такие люди, с большим душой и сердцем. Только когда восстанавливается дыхание и работа сердца, девушка меня отпускает.
Я выхожу на улицу и не понимаю, в какой стороне города нахожусь. Так бежала, что не смотрела по сторонам.
Теперь ж просто иду, не в ту сторону, откуда бежала. В другую. Мысли путаются в голове. Я иду, ничего не соображая. Меня колотит мороз, когда вспоминаю колючий взгляд Марка… как там его звали. Его глаза… они так похожи на его.
Наверное, это просто обычное совпадение, так бывает в жизни.
Я перехожу дорогу, заворачиваю за угол и оказываюсь в районе больницы. Этот район мы называем “больной”, не знаю почему его так называют. Может потому что тут на одном участке расположены несколько зданий: роддом, приемный покой, онкология, инфекционная, детское и… морг. Это не наш район. Другой и я понимаю, что бежала очень много. Иду на остановку, чтобы уехать домой, к Петру Михайловичу.
— Асият? — вздрагиваю, когда слышу до боли родный голос. Тело покрывается мурашками, каждый волосок на моем теле поднимается. Мне становится страшно, я боюсь повернутся, очень боюсь. Но поворачиваюсь, когда слышу, — Асият? Это ты? Асият?