В доме стоит абсолютная тишина.
Страшно, будто произошло что-то непоправимое.
Я вздрагиваю. Волосы становятся дыбом, тишина давит и нагоняет озноб.
— Асият, — слышу радостный голос отца и оборачиваюсь.
— Папа, здравствуй! — он обнимает и долго не отпускает.
— Прости меня дочка, — голос дрожит и срывается, — я в тот день… — он отстраняется и опускает глаза, — впервые в жизни не знал, что сказать. Как себя вести!? Я ничего не знаю, — он обреченно разводит руками.
— Я знаю, — слышу позади себя голос Самира, — Асият, — он обнимает и целует в щеки, а когда-то нервничал и психовал, когда я его целовала, вытирал рукавом место моего поцелуя.
— Где мама?
— Асият, — глаза Самира увлажняются, — ты уехала вчера, мы не договорили! Я хочу знать кто он, — Самир повышает голос, заметно трясется, на чуть покрытой щетиной лице крепко сжимаются сжилки. Он так похож на отца, такие же кудри, непослушно лежащие на лбу, такого же цвета глаза и губы, такие же тонкие, как у отца, — Асият, почему ты не хочешь говорить, кто он? Я его найду и убью!
— Самир, тише, маму разбудишь! — отец хватает его за руку и тянет в сторону гостиной, но он стоит, как пригвожденный к полу не отрывает взгляда с меня.
Я знала, что так и будет. Я знала, что этот дом полон воспоминаний. Не хороших воспоминаний для меня, поэтому не хотела приезжать сюда. Только из-за мамы. Один Бог знает, сколько ей отведено и я хотела бы хоть чуточку провести с ней свое время.
Да, она сделала непоправимое, непростительное. Но она моя мать. Сердце сжимается и отдает болью в грудь, душит, когда вспоминаю наши отношения, до тех злосчастных событий. Ведь мы были с ней не только мать с дочкой, мы были подругами. И все разбилось, наши отношения, моя любовь к ней, как хрустальная ваза.
Я ее люблю, но не прощу. Попытаюсь спрятать от нее всю свою боль, как смогу, постараюсь. Но смотря на нее, хоть и болезнь очень изменила ее внешне, я не могу забыть содеянное ею.
— Папа, — Самир повышает тон, но не кричит, — разве ты не хочешь узнать, кто обесчестил твою дочь? Ты не хочешь наказать? Мы столько лет не знали, где Асият?! МЫ не знали что с ней случилось и куда она подевалась, а ты просишь меня помолчать?
— Видишь же, как ей тяжело?
Слезы молча льются с глаз. Я часто и громко дышу, от волнения руки заледенели, я стою, не в силах что-либо говорить.
— Асият, пожалуйста, — Самир подходит берет мою руку в свою, и только сейчас я замечаю в его глаза слезы, они срываются с его глаз, — скажи мне имя того, кто обесчестил тебя, умоляю скажи! Он должен понести наказание за каждую твою слезинку, за сломанную душу, за неродившегося ребенка. За нашу боль, за наше расставание, он должен валятся в твоих ногах, просить прощение! Если выживет, — Самир внезапно отпускает мою руку и смотрит в сторону входа.
— Здравствуйте, дверь была открыта… — Марк замолкает, он сжимает руки в кулак, смотрит потемневшими от злости глазами, сжимает челюсти и чуть ли не скрипит зубами.
Злату с Демидом мы оставили дома. В нашей со Златой квартире, когда заезжали, чтобы я переоделась. С трудом уговорила подругу не ехать со мной. Она только после разрешения Петра Михайловича расслабилась и позволила своим чувствам к Демиду проявится. Я не могла так жестоко поступить с ней. Вместо того, чтобы ехать со мной в село, я дала ей возможность провести время с Демидом, пока Женя у дедушки.
Будешь ли ты меня любить и желать, после того как узнаешь правду?
Будешь ли ты смотреть на меня влюбленными глазами?
И говорить, что любишь? Что хочешь?
Я молча смотрю в глаза Марку и задаю эти вопросы.
Сердце еще больше сжимается, стуча громко и шумно, грозясь выпрыгнуть из груди.
Счастье длилось недолго, понимаю, когда сталкиваюсь с разъяренным взглядом Марка.
Как хорошо, что я вчера отпустила все и успела побыть счастливой. Успела почувствовать любовь Марка. Успела насладится им, хоть и ненадолго, но успела.
— Асият? — удивленно спрашивает Марк, — тебя зовут Асият?
— Да, она моя дочь. А в чем собственно дело? — вступает за меня папа, шагает ко мне, преграждая меня от Марка, — кто вы и что делаете в моем доме?
Самир становится рядом с отцом, вытирает рукавом лицо от слез, как когда-то в детстве вытирал лицо от моих поцелуев.
— Поэтому Халанский ничего не нашел на тебя? — Марк все еще стоит на своем месте.
— Ты наводил справки обо мне? — спрашиваю дрожащим голосом. Значит он не верил мне.
Боже!
Какая я дура, когда думала, что он может полюбить такую, как я. Танцовщицу из клуба. Я поверила, что он искал меня, потому что не безразличен. А на деле получается, что ради секса?
Господи прости меня за распущенность. Прости, что отдалась ему не давая отчета в своих действиях. Я ведь по настоящему его полюбила. Не зная человека — я полюбила его. Дура. А он искал меня и наводил справки обо мне. Не верил, не доверял.
— Не я. Это Халанский. Ничего не нашел. Только последние три года из твоей жизни. ДО — ни слова нигде!
— Вы кто, и что вам нужно? — Самир перебивает его, — Асият, кто он?
— Я — Марк, — он с трудом отрывает от меня взгляд, смотрит на отца, потом на Самира.
— Он… — дрожу и трясусь, не способная и слова выговорить.
Он теперь никто. После того, как узнает правду бросит и уйдет. Никто не захочет иметь дело с такой, как я.
— Майя, — Марк запинается и опять смотрит на меня, — Асият, моя девушка, моя женщина, моя любимая и моя будущая жена, — я прикрываю рот ладонью и захожусь в громком плаче. Как ни стараюсь замолчать, не получается, а поэтому сбегаю на кухню и даю волю чувствам.
МАРК
Вся кровь, какая есть в моем организме приливается в голову, к лицу. Я зверею на глазах, когда слышу…
— Асият пожалуйста, скажи мне имя того, кто обесчестил тебя, умоляю скажи! Он должен понести наказание, за каждую твою слезинку, за сломанную душу, за неродившегося ребенка! За нашу боль, за наше расставание, он должен валятся в твоих ногах, просить прощение! Если выживет!
Что это значит мать твою?
Кто, какая тварь посмела прикоснуться к моей женщине, да еще и принуждать к сексу?
Я же правильно понял?
Когда смотрел в глаза Майи, я видел всю ее боль, чувствовал, как разрывает душу любимого человека. Видя ее растерянность и разочарование, когда услышала про Халанского.
Он как раз звонил, когда Майя прошла в дом. Попросила зайти, как только поговорю, поэтому я и зашел. Без стука. И как выяснилось зря. Они бы не стали выяснять что-то при мне.
Проклятие.
Сказать, что я не хотел узнать о ней все, ничего не сказать.
Я хотел узнать о ней все, узнать ее. Думал постепенно мы узнаем друг о друге все. Вот теперь я сомневаюсь, что она стала бы рассказывать мне такие подробности о себе. Или стала бы? Я же не знаю ее, совсем ничего!
Но просить Халанского искать о ней информацию и в мыслях не было. Думал сама расскажет, что посчитает нужным. И был чертовски удивлен, когда он сказал, что вся информация о ней это ее последние три года. Больше ничего.
— Будто она три года назад появилась на свет! — кричал Халанский мне в трубку, пока я был во дворе, — что за хуйня? — возмущался, — так не бывает! Черт побери, за столько лет своей жизни я впервые с таким сталкиваюсь! Тут что-то не так! Кто-то тщательно скрыл информацию об этой девочке! Или… я не знаю как еще объяснить!
Я бегу вслед за Майей на кухню. Моя хрупкая маленькая девочка плачет в голос.
Обнимаю, дрожащую, как осенний лист девочку, прижимаю к себе, убирая непослушные волосы с лица.
— Я тебя люблю, слышишь? — поднимаю ее лицо за подбородок, заглядываю в заплаканные красные глаза, потом отвожу к мойке, похуй, что на кухне, открываю кран и умываю холодной водой, заставляя успокоится. Наливаю воду в первый попавшийся стакан, подношу к ее губам.
— Я думала ты меня… ты меня…
— Тшшш, — прикладываю палец к ее губам, — я тебя люблю, очень.
— Асият? — неуверенным голосом спрашивает Самир, — все в порядке?
— Асият нет, — она смотрит на брата, как я понял, — Асият умерла, три года назад.
— Не говори так, — прижимаю к себе.
— Называйте меня Майей.
— Понял, — отвечает застывший на проходе брат.
— Хорошо дочка, — следом отец.
— А теперь смотри мне в глаза, — требую и смотрю свирепым взглядом, — назови мне его имя.
— Он… — она дрожит. Я понимаю, что сейчас не время.
То есть я ни хуя не понимаю, мне хочется, сука, его найти и убить!
— Самир, сынок, — слышу тихий слабый голос женщины, Майя тут же срывается на голос, убегает.
— Я сама…
— Я — Марк, — протягиваю руку, пожимаю по очереди ее отцу и брату.
— Я Самир брат Аси… Майи.
— Я — Иса, отец Майи.
— Я извиняюсь, не таким себе представлял знакомство с родителями любимой женщины. Я ее очень люблю и впредь… ни один волосок не упадет с ее головы!
Глаза у седовласого мужчины увлажняются, его заметно трясет.
— Я только вчера узнал о случившемся… — говорит дрожащим голосом, — Асият, Майя моя единственная дочь, я ее очень люблю, но никогда в жизни не думал, что с ней могло такое случится.
— Отец… — Самир становится рядом с отцом, — мы найдем и накажем его. Клянусь, — он ложит руку на сердце, — я его сам, лично, — протягивает руки вперед, — вот этими руками убью!
— Не надо, — перебиваю совсем молодого парня, — не надо самодеятельности.
— Мы потеряли Асият, — голос мужчины все еще дрожит, причиняя мне боль в груди. Сотни иголок воткнулись мне в грудь, причиняют невыносимую боль, я не знаю как бороться с этой болью, да и не хочу, как в данной ситуации узнать все, найти его… клянусь, убью тварь!
Моя девочка, столько боли в глазах, никогда бы не подумал, что таит в себе грусть ее глаз, если бы не узнал.
Мразота, только конченный ублюдок мог так поступить. Убить душу моей чистейшей девочки.
Впервые в жизни я в замешательстве. Не знаю за что взяться в первую очередь.
— Папа, не говори так!
— Мы ее потеряли, тогда, три года назад. Твоя сестра права, когда говорит, что умерла тогда. Я тоже умер, — он стучит себе по груди, — как я могу жить, после всего того, что с ней сделали? Как она выкарабкалась? Как смогла справится с такой потерей? Самир! Мы жили себе спокойно, обвиняя ее во всех грехах и близко даже не могли представить себе, что она переживает! О Аллах! — мужчина поднимает руки высоко, — спасибо, что дал ей справится, не сломаться, жить дальше!
— Самир… — обращаюсь к нему, потому как отца трясет, — расскажи мне…
— Мне тогда было четырнадцать лет. Я многого не понимал! Мы отправили ее учится, — он тяжело вздыхает, старается скрыть боль в голосе, — и больше мы ее не видели! Три года… Я случайно встретил ее… позавчера…
— Когда это с ней произошло? Вы говорили о ребенке…
— Ее обесчестили… здесь, не в городе, перед самим отъездом!
— Продолжай… не останавливайся…
— Она… она… — он смотрит на отца, дрожит и не может выговорить слова.
— Моя дочь забеременела… но не родила ребенка… Залина не дала… моя жена, Залина…
От звучащего ответа тело покрывается словно льдом.
Как так?
Для каждой девушки, женщины самое важное в жизни — это рождение ребенка!
Как можно было убить это маленькое ни в чем не повинное существо?
О Боже! Что ей пришлось пережить, один ты знаешь!
— Проводи меня к Майе, — прошу Самира и шагаю следом, хочу посомтреть этой жестокой женщине в глаза. Хочу увидеть ту, что причинила столько боли своему ребенку, своему родному человечку, которого сама воспроизвела на свет. Хочу посмотреть этой женщине в глаза и спросить, как она не побоялась Бога, как она смогла убить собственного внука?
Но ожидаемое и услышанное мною в комнате пугает.
Майя сидит на краю постели матери и смотрит куда-то в сторону. Женщина, бледно-желтого цвета, совсем худая, словно истощенная смотрит печальными глазами на дочь.
Вызывает у меня жалость, вместо злости.
— Когда я умру, — говорит тот же голос, который звал Самира, — я найду его там. Твоего ребенка и буду заботиться о нем.
— Не смей… мама… — просит дрожащим голосом, — не смей говорить такие вещи. Не смей упоминать о моем ребенке.
— Здравствуйте, — я шагаю вперед, Майя тут же встает рядом, опуская глаза, мелко трясется, — Майя, — почти шепчу, — выйди на минутку со мной.
— Майя… дочка, — с трудом выговаривает мужчина, — мне нужно еще привыкнуть к твоему имени… вы уезжаете?
— Хотелось бы… — отвечаю за нас обоих и легонько толкаю Майю в спину. Желание оставаться здесь напрочь пропадает, хочу скорей забрать свою женщину, защищать, не отпускать больше никогда в своей жизни, но смотря на отца Майи, жалость пробирает до дрожи.
— Мы не виделись столько лет… хочу поговорить, побольше узнать о тебе…
— Я… — Майя смотрит в мои глаза, — я после… тогда поменяла свое имя и фамилию, благодаря Петру Михайловичу. Хотела исчезнуть, спрятаться, чтобы не вспоминать…
— Не надо, успокойся.
— Поэтому твой Халанский ничего не нашел на меня.
— Можно она останется с нами? — просит отец Майи.
— Что с мамой? — спрашиваю не у Майи, потому понимаю, что она наврядли что-то знает, так как не было ее с ними, — что с вашей женой?
— У нее онкология, — отвечает Самир.
— Если бы не ее болезнь… — говорит с горечью отец, — я не знаю, что бы я сделал с ней… да простит ее Аллах! Я не прощу!
— Папа, иди поспи. Ты после ночной смены, — сдержанным тоном просит Самир, — а Майя потом еще приедет. Правда, Майя? — он смотрит на сестру обреченными глазами.
— Что значит он после ночной смены? Папа, где ты работаешь?
— Мы оба работаем на складе, у дяди Миши, в ночную смену.
— Ты тоже работаешь? — Самир кивает, — а как же школа? Тебе осталось пару месяцев до ее окончания! — голос Майи дрожит, она берет его за руку, — ты же мечтал поступить. уехать из этого села, что теперь? Если ты не учишься?
— Я все наверстываю, когда бываю дома.
— Это же сложно. Папа, как ты мог допустить такое?
— Майя, все в порядке! Правда. Сейчас главное мама… — Самир тоже опускает глаза, видимо стыдно за поступок мамы.
— Марк, я останусь. Я здесь нужна, пожалуйста…
Я крепко хватаю ее за руку, смотрю не мигая в любимые глаза.
Хочу забрать ее отсюда. Хочу защищать, чтобы ее никто не обижал… но понимаю, что нужна.
— Самир, дружище… принеси мне все документы матери, с ее обследованиями и диагнозом. Все, что есть, принеси.
Я не оставлю мою Майю здесь. Ни за что на свете, ни на минуту не оставлю. А потому пока моя пчелка трудиться на кухне, готовит убирает и разговаривает с отцом и братом, я совершаю пару звонков.
Вечером мама Майи лежит уже в клинике, под присмотром лучших врачей.
Вердикт не самый утешительный для этой суровой женщины, но я не мог допустить чтобы моя любимая страдала, смотря на мучения матери. Потому она лежит в дорогой клинике под капельницами, ее периодически обезболивают и она тихо мирно спит.
— Эту ночь я останусь с ней, — благодарит отец Майи, Самир остался дома по просьбе сестры, чтобы выспаться и с завтрашнего дня ходить в школу. Наверстать упущенное.
А я..
— Я забираю ее, — крепко сжимаю руку Майи, — завтра приедем.
***
— Мама, папа? — я кричу, как только мы с Майей оказываемся за массивными дверьми моего дома, — вы дома?
— И чего ты тут раскричался? — слышу радостный голос матери.
Мы все еще стоим в прихожей, Майя боится, ее немного трясет, она стоит не отпуская моей руки. Я помогаю ей раздеться, снять теплую куртку и платок, вешаю на вешалку.
— Мама, это — Майя, — она тепло приветствует мою девочку, предлагает проходить в дом, — береги ее и не отпускай! Я должен ехать.
— Но Марк… — Майя шепчет неуверенным голосом.
— Мама, — в последний раз смотрю на Майю, — она мое — все!
— Поняла, буду беречь и не отпускать! Проходи дочка, — мама берет за руку Майю прежде, чем я выхожу.
Я должен найти того ублюдка, который посмел тронуть невинную девушку.