Приют ветеранов

Глава вторая

Разговоры по делу заняли не более часа, после чего Урбс пригласил гостя поужинать.

– Да, с удовольствием. Но прежде скажите… Перед тем, как войти в дом, я видел встречавших нас людей. Кто они?

– Это персонал.

– Все?

– Разумеется. Хотя… Ах да, там, кажется, был и один из наших постояльцев. Сейчас их вообще лишь двое: он и женщина. Они живут в одном номере, прибыли в один день. По-моему, просто любовная история, типичная для людей этого возраста. Он заинтересовал вас?

– В определенной степени. Скажите, – Берфитт округло повел рукой, указывая на экраны; более десятка их помещалось у одной из стен, – вы просматриваете только служебные помещения?

Урбс чуть заметно улыбнулся.

– Не только. В случае необходимости…

– Считайте, что она возникла.

– Вас интересуют эти люди?

– Вот именно.

– Что же, посмотрим…

Урбс переключил один из экранов. И тут же, усмехнувшись, выключил подглядывающее устройство, поскольку двое в постели в этот миг вели себя непринужденно. Звуковой канал, правда, продолжал действовать, и можно было сидеть и слушать все, что доносил до них микрофон из восьмого номера.

– Ты так и не рассказал мне: как ты добрался?

– Без приключений. Ну, а ты как доехала? Все спокойно?

– Очень приятная поездка – если не считать…

– Понимаю, о чем ты: видел твою машину. Был только один выстрел?

– По-моему, да. Собственно, я и этого не слышала. Увидела вдруг дырку в стекле. Немного испугалась. А больше ничего такого. Как ты думаешь, кому понадобилось стрелять в меня?

– Наверное, ты тут не при чем. Кто-то позарился, может быть, на «ровер», или на имущество путника, или на все вместе.

– Здесь это возможно?

– Тут не самые спокойные места в мире. Не так давно шла драка… да и сейчас, по слухам, продолжается. Местами. Не зря ведь существует этот Приют. Сюда не возят ветеранов из Европы или Америки. Хватает своих.

– Но мне помнится, что он принадлежит не местным властям…

– Какая-то благотворительная организация или фонд, не знаю точно. Из Европы. И персонал их. Своего рода миссия.

– Может быть, «Врачи без границ?»

– Нет, не они; я бы запомнил. Какое-то неизвестное название. Да какая разница: как зовут того, кто делает доброе дело?

– Никакой, конечно. Спасибо им за то, что приютили нас. Какая здесь стоит приятная тишина, правда?

– Боюсь, что сейчас мы ее снова несколько нарушим.

– Попозже, Дан, хорошо? Мне надо отдохнуть, привести себя в порядок. У нас еще немало времени.

– Не так-то уж и много. Боюсь даже, что нам придется ввести в нашу программу какие-то коррективы.

– Я прекрасно помню, что мы собирались делать. Через Майруби добраться до Нонбасы, сесть на корабль и насладиться плаванием до Бомбея. И уже там разделиться. Какие у тебя могут быть возражения?

– Из Кисангани мне удалось позвонить в Нонбасу и выяснить расписание. Рейс на Бомбей будет, хорошо если через две недели. А это значит, что времени у нас остается больше, чем мы рассчитывали.

– Но это же прекрасно!

– А я и не говорю, что плохо. Но именно поэтому мы можем изменить наши планы – в смысле расширить. Мы собирались катить в Нонбасу прямым путем, через Майруби. Но столиц мы и так с тобой навидались, мне кажется, достаточно, и они были наверняка получше этой.

– До сих пор я с тобой согласна. А что ты предлагаешь конкретно?

– Многое. Отсюда недалеко до озера Киву – тут же, в Раинде. Там можно как следует купаться – в этом благословенном водоеме не водятся крокодилы, мне это представляется большим достоинством.

– Кто нам помешает?

– Оттуда спуститься южнее, нанять лодку и сплавиться по озеру Танганьика – по всей его длине. Представляешь, какой кайф будет?

– М-мм… Звучит прекрасно. А что же станет с машиной?

– Возьмем с собой, только и всего. Высадимся в Мпулунгу. Там начинается шоссе. Доедем до Наконде, оттуда дорога идет на восток и дальше на север. Не доезжая Аруша, кладем руль на ост и спокойно доезжаем до Нонбасы, где нас уже будет ждать пароход.

– Если только достанем билеты.

– За кого ты меня принимаешь? Я был уверен, что ты со мной согласишься, и заказал билеты по телефону.

– Я всегда знала, что ты молодец. И я не зря полюбила тебя.

– Кроме всего прочего, мы объезжаем Майруби по большому крюку. А там, как-никак – наше посольство, вежливость потребовала бы от меня явиться туда, а наше чиновничество, поверь на слово, ничуть не лучше африканского. Зато в Нонбасе нет даже нашего консульства. Ну, уговорил я тебя? Или еще надо доказывать?

Милов смотрел на Еву в упор, выражением глаз досказывая то, чего не хотел произносить вслух. И она поняла; она достаточно давно уже привыкла понимать его; как и он ее, впрочем.

– Ну, хорошо. Три недели, до Александрии, мы провели вовсе не так плохо, и если предстоящие две будут хотя бы не хуже…

– Они будут еще лучше, ставлю двадцать против одного!

– Принимаю. Мало того, считаю – просто чудесно. Спасибо тебе за этот замысел. Мне никогда бы не пришло в голову что-то подобное.

Последовала небольшая пауза.

– Знаешь, мне кажется, я уже отдохнула…

Снова пауза. Протяжно скрипнула деревянная кровать: это Милов опустился на нее всем своим весом.

– Пожалуй, я погашу свет, – проговорил он перед тем.

– О, конечно же!

В дверь деликатно постучали. Берфитт поднял брови. Урбс протянул руку и выключил звук.

– Войдите!

В дверях показалась женщина – молодая и далеко не уродливая. На ней был медицинский халат.

– Шеф, извините за беспокойство. Я только хотела сказать…

– Минутку. Мисс Кальдер – мистер Берфитт. Мисс Кальдер из нашей медицинской команды. Заслуживает всяческих похвал.

Берфитт улыбнулся:

– Видимо, я оказался здесь не вовремя?

– Ничуть, сэр, – ответила женщина сухо. – Я хотела лишь сообщить, что охотники вернулись, но без дичи.

– Вот как, – проговорил Урбс недовольно. – Хорошо, благодарю вас. Вы можете идти, мисс Кальдер.

Она кивнула и вышла.

– Приятная девушка, – проговорил Берфитт, все так же улыбаясь. – Вы тут, похоже, не скучаете?

– Разумеется. Но она, к сожалению, не имеет к этому никакого касательства. Так что вы скажете относительно услышанного?

– Да, это он, – сказал Берфитт. – И не очень, надо сказать, сдал за эти годы. Паренек хоть куда. И дама его тоже весьма мила… на слух. Можно только позавидовать. Он неплохо прикрылся. Правдоподобно. Но никто на свете не заставит меня поверить, что эта старая ищейка оказалась тут просто так, по стечению обстоятельств. Урбс, вы уверены, что нигде нет никаких проколов? Только откровенно. Вы знаете, к чему приводит неискренность, не так ли?

– Насколько я понимаю, наш постоялец не из ваших друзей? – уточнил Урбс. – И не добрый знакомый?

– Добрым я бы его не назвал… Самое смешное, что лет десять тому назад я встретился с ним именно здесь. Когда еще не существовало Приюта, а место это называлось просто Фермой.

– Ищейка?

– В те времена он котировался достаточно высоко. Был хорошо натаскан.

– Но, судя по тому, что я о вас знаю, он не добился успеха. Не то в вашей биографии возникли бы серьезные пробелы.

– Разумеется, он ничего не нашел. И не мог, кстати. Здесь ничего не было. Но все же несколько позже им удалось перегородить тропу; правда, в другом месте.

– Гм, – сказал Урбс. – Он все еще на службе?

– Его имя мне уже некоторое время не встречалось среди активных деятелей.

– Может быть, его упрятали за ширму? Раз уж вы полагаете, что он оказался тут не случайно.

– Я еще не пришел к выводу. Но так или иначе, если он даже не на службе, надо обращаться с ним, как с активным сыщиком. Он, насколько мне известно, из таких же, что и я: подобные люди не уходят в отставку, их выносят в гробу. Таким характерам, дорогой Урбс, можно только завидовать.

– Черта с два, – сказал Урбс, хмуро усмехнувшись. – Завидовать ему, если он приехал сюда, чтобы что-то вынюхать, может только последний дурак. Или тот, кому хочется поскорее умереть без особых хлопот. Что касается отношения к нему, то мы чисты перед любым законом, как новорожденные младенцы. Конечно, бывают накладки, даже в самой лучшей системе. Но у меня все благополучно, а если говорить о проколах, то их, по сути, в мое время не было. Правда, как-то раз хотел уйти один из сотрудников. Но это, по сути, не прокол: он ушел недалеко.

– Понимаю. У вас по-прежнему твердый характер.

– Иначе здесь нельзя.

– Пожалуй. Ну, а этот, сегодняшний? Я имею в виду пациента, о бегстве которого вам доложили сразу после приземления. О, я услышал этот доклад чисто случайно – свойство моего слуха. Вам не кажется подозрительным это совпадение: пациент бежит, а через несколько часов тут появляется наш старый знакомец, да еще с дамой? Вы верите в такие случайности, Урбс?

– Я вообще ни во что не верю. Кроме того, что вижу собственными глазами. Может быть, это совпадение. Может быть – нет. Но полагаю, что если наши гости вас волнуют, то мы можем разобраться с ними без хлопот.

– Не стану возражать. Но мне было бы куда спокойнее, если бы мы расстались с ним по-хорошему.

– Как прикажете вас понимать? Хотите отпустить его?

– Маршрут их нам теперь известен. Было бы неплохо какое-то время повести парочку на поводке, а потом, достаточно далеко от нас, устроить им внезапное и пристойное расставание с жизнью – например, поставить им в машину часы с «кукушкой»… До утра у нас уйма времени. Они, я полагаю, еще долго будут заняты друг другом.

– Неплохо было бы проверить.

– Вот и проверьте – кто вам мешает?

Урбс включил звук. Несколько секунд оба настороженно прислушивались. Они не услышали ни единого слова. Разве что какие-то обрывки их. И стоны. И скрип кровати.

– Видите, – сказал Урбс, выключая. – недвусмысленные звуковые эффекты. Итак, они заняты. Оборудуем машину?

– Мне все-таки не совсем понятно… – медленно проговорил Берфитт. – На что он рассчитывал, снова появляясь здесь? Что у нас короткая память? Что сменился персонал? Конечно, он вряд ли ожидал увидеть тут меня… Очень хорошо, если он не связан с моими делами. Но на сей раз они раскидывают сети очень широко.

– Вы уже второй раз, если не третий, говорите о вашей миссии. Меня терзает любопытство. Видимо, речь идет не о нашем обычном товаре? Если так, то у меня возникают сомнения, могу ли я подвергать нашу систему какому-то дополнительному риску. Уровень моей ответственности…

– Пока я здесь, забудьте о ваших уровнях, Урбс. У меня все полномочия. И вам если и придется отвечать за что-то, то лишь за точное и скрупулезное выполнение моих приказаний. А волнения и тревоги оставьте на мою долю.

Урбс усмехнулся.

– Охотно. В таком случае, буду ждать указаний. Что же касается нашего постояльца: вы полагаете, он узнал вас так же, как вы его?

– У полицейских тоже хорошая память.

– Да, расчет, мне кажется, был неплохим. Если, конечно, это и на самом деле расчет. Ведь, не окажись вы сегодня здесь, никто бы не опознал его. Я-то никогда с ним не встречался.

– Это верно. Вот вам еще одно совпадение – или случайность, если угодно. Ну, что же, на этот раз ему крупно не повезло.

– Значит, готовим машину?

– Обе, для верности.

– Будь по-вашему. Я вызываю Вернера. Это мой помощник по технике.

– Да. Пусть делает. А у нас еще есть, о чем поговорить.

В дверь негромко постучали.

– Открыто!..

Человек вошел.

– Вы прямо-таки читаете мысли, Вернер, – сказал Урбс. – Я только что хотел пригласить вас. Впрочем… Что с вами приключилось? Живот схватило? Примите таблетку…

– Шеф, – сказал называвшийся Вернером. – Группа вернулась.

– Уже знаю. Под ручку с черным, я надеюсь?

– В том-то и дело, что нет. Они не нашли его.

– Не понимаю. С собаками – и не найти сбежавшего негра? Будь он птицей или хотя бы летучей мышью, я бы еще понял. Но он ведь передвигается по земле, как все мы, грешные, машины, насколько известно, ему никто не предоставлял, мой вертолет на приколе… Объясните мне, Вернер, если все было так хорошо организовано, как беглецу удалось ускользнуть?

– Темно. Новолуние. Он оказался отменным бегуном. Первым добрался до воды. Собаки сбились.

– А вы все стояли, разинув рты, и смотрели вдогонку?

– Меня там не было, шеф, вы это знаете. Наши видели и, по словам Костера, обстреляли его, когда он был еще на этом берегу. Наверняка ранили. Удалось найти следы крови. Но он ушел – рана, видимо, легкая.

– Да уж наверное – если человек мчится, как лошадь на «Гран-при»… Как далеко он может уйти до утра?

– Разве что в глубину парка. Дороги мы контролируем – обе. Люди с собаками.

– Да. Вы меня огорчили, Вернер, очень огорчили. А у меня сложилось о вас такое хорошее мнение… Теперь слушайте. Со светом надо отыскать его и взять. Если получится – живым, но не обязательно. Теперь слушайте очень внимательно. Я вам объясню, что вы должны сделать немедленно. Возьмите двое часов с «кукушкой». И оборудуйте обе машины, что стоят за забором. Наших постояльцев. Установите… ну, скажем, на два часа после включения мотора. С обычной дозой. Надеюсь, у вас есть все необходимое?

– Слушаюсь, шеф. О да, у нас имеется все нужное.

– Скажите доктору Курье – пусть зайдет ко мне немедля.

– Будет исполнено. Чертов негр! Хотя если даже он и удерет, что он, собственно, может сказать? Лесной дикарь…

– Он кто – тутси?

– Какая разница? Будь он хоть ватусси…

– Никакой, если он действительно лесной негр или даже рыбак. Но согласитесь, Вернер, в его поведении – в этом самом побеге – есть что-то не от лесного негра. В том, как он вырубил охранника, чувствуется определенный стиль, вам не кажется? Стиль тренированного работника.

– Гм… Наверное, шеф, вы как всегда правы. Теперь и мне начинает казаться… Недаром же он додумался прихватить с собой мешок с отходами. Зачем они понадобились бы человеку, стремящемуся просто унести ноги?

– Об этом вы не сказали, Вернер! Какие отходы? Те, что…

– Те самые, шеф.

– Может, он каннибал?

– Вряд ли. Боюсь, что нам его подсунули.

– Заготовщики?

– У них, конечно, не было такого намерения. Но он умело подставился им – они и схватили. Теперь, после всех совпадений – я не исключаю. Вы тоже подозреваете его?

Вместо Урбса ответил Берфитт; на сей раз его голос не был мягок.

– И очень сильно. Он бежит, да еще не с пустыми руками – и тут же появляется опытный полицейский, используя вместо фигового листочка даму, которая, кстати, вполне может быть из той же команды.

– Мне тоже так кажется, сэр, – кивнул Урбс. – Теперь дело выглядит так: если мы дадим уехать этим двоим, что сейчас нежатся рядом с нами, то они смогут перехватить его где-нибудь неподалеку, еще до того, как наши машинки сработают. А после этой встречи – как знать, может быть, они вообще бросят машины и исчезнут неизвестно, куда. Ведь не я один располагаю вертолетом – их развелось великое множество.

– Пожалуй, в ваших словах есть резон… – медленно проговорил Берфитт, все так же привычно улыбаясь. – Ну, хорошо; пусть они натешатся и крепко уснут, тогда вы их нейтрализуете. А потом на их же машинах отвезете подальше, и там пусть «кукушки» сработают. Мы же должны остаться совершенно в стороне.

– Вернер, вы все поняли?

– Без сомнения, шеф. Я так и сделаю.

Вернер осторожно затворил за собой дверь.

– Вернемся к делу, сэр… – Урбс невольно понизил голос. – Эта ваша миссия, – не связана ли она с похищением того вещества…

– Тсс! Ни слова об этом.

– Здесь можно говорить совершенно спокойно.

– И все же – ни полслова!

– Тем не менее… Я ведь понимаю, что вы оказались здесь не только из желания повидаться со мною. Вам нужны мои услуги – настолько-то я вас знаю. Но всякая услуга стоит денег, в зависимости от ее важности. Поэтому я хочу знать, в чем суть дела.

– Раньше вы не были таким любопытным.

– Меняются времена и с ними характеры, не так ли? Одним словом, мне нужна откровенность, Берфитт.

– Лишь до известного предела, друг мой. Ради вашего же спокойствия. В конце концов, в данном случае ваше учреждение – не более, чем транспортная контора. Мне нужно перевезти некий груз. У вас же есть необходимые для этого средства. А именно – контейнеры. Я нанимаю их. Арендую, если угодно. Вот и все, что вам следует знать. А вашим людям – и того меньше.

– Собственно, о каких контейнерах идет речь? – На маловыразительном лице Урбса на сей раз легко читалось полное непонимание.

– Вы что, все еще нуждаетесь в объяснении?

– Вам придется сделать это со всеми подробностями. Иначе мы не договоримся.

– А вы стали упрямым, Урбс.

– Иначе не проживешь. Итак?

– Не сейчас. И не здесь.

– Я уже сказал вам: тут совершенно безопасно.

– Не уверен. Если этот ваш постоялец оказался тут действительно не случайно, от него можно ожидать всяческих сюрпризов. Я объясню вам, в чем дело, но только тогда и там, когда и где сочту возможным.

– Только не откладывайте в долгий ящик.

– Да вы еще и нетерпеливы!

– Не люблю терять времени зря.

– Слышала бы ты, в чем они тебя подозревают, – едва уловимо проговорил Милов.

– Знаешь, – откликнулась Ева, – мне уже осточертело скрипеть кроватью и сладострастно стонать без всякого на то основания. Это и в самом деле так необходимо?

– Ты даже представить себе не можешь, до какой степени. Ну, соберись с силами: еще совсем немного… Там идет очень интересный разговор.

Он сидел на стуле, у самой стены, куда не доставал взгляд объектива, вмонтированного в качающуюся головку вентилятора. На голове Милова были наушники, провод от которых тянулся к маленькой черной коробочке, лежавшей на столе и в свою очередь соединенной тонким проводом с тем же вентилятором.

– Странное совпадение, да, – пробормотал он снова. – Поистине, вовремя появился здесь мой старый знакомец, весьма авторитетный человек… Что?

В вечернем полумраке, царившем в комнате, он все же заметил, как Ева приложила палец к губам. Милов сорвал наушники.

– Дверь… – Одновременно она указала и рукой. – Кто-то подходил…

– Лежи. Продолжай…

Он подкрался к двери. Резко распахнул. За нею не оказалось никого. Только спланировал на пол листок бумаги, сложенный пополам. Милов поднял его. Развернул. Там было несколько слов по-английски. Он прочел. Покачал головой, посмотрел на Еву. Снова на бумажку. Прочел еще раз, для верности включив ночник. Усмехнулся:

– Интересно. Выходит, что… Но это потом.

– Что это? Надеюсь, не счет?

– Нет, конечно. Это всего лишь… повод для размышлений. А также подтверждение того, что я успел услышать.

– Что-нибудь интересное?

– Самое интересное тут то, что нам надо немедленно уносить отсюда ноги. Мы им очень не понравились. И в первую очередь я. И эту свою неприязнь они намерены выразить в действиях…

Он умолк и, поднявшись со стула, принялся бесшумно отсоединять свою аппаратуру.

– Теперь наша задача – мгновенно собраться.

– Дан!..

– Ну, что поделать, счастье мое, что ты связалась с таким человеком… Оставаться тут нельзя: нас просто убьют. А кроме того… мне померещилась одна мыслишка, и мы незамедлительно попробуем ее подтвердить или, напротив, опровергнуть… Ты одеваешься?

– Зажги, пожалуйста, свет.

– Ни в коем случае! Мы уснули, изможденные любовью, и до утра нас никто не в состоянии будет разбудить. Вот, я нащупал… тут что-то твое. Собирайся, собирайся. В темпе. Впереди не так много темного времени, а до рассвета мы должны успеть…

– Я очень хотела бы успеть выспаться.

– Имею в виду такую перспективу. Но, к сожалению, выполнение этого полезного дела придется отложить на неопределенное время. Ты готова?

– Сейчас…

– Тебе давно не приходилось вылезать из окон?

– Разве что в детстве.

– Значит, недавно. Тем лучше.

– Льстец!

– Ничего подобного, всего лишь воздаю должное.

– Я готова.

– Прекрасно.

Милов заботливо уложил в сумку свое оборудование. Он понимал, что прослушивание, быть может, следовало бы продолжить – мало ли какие интересные вещи он смог бы еще услышать. Но, в конце концов, сейчас самым разумным было поскорее уносить ноги.

Он стал медленно, по миллиметру, поднимать оконную раму. Осторожно высунул голову. И тут же втянул ее обратно.

– Ах, sheet…

– Что такое?

– Всего лишь сторож – у выхода из патио. А ведь днем он сидел в этой будке, верно? Да, они явно встревожены. Ну что же, придется действовать в соответствии с обстоятельствами. Аккуратно собери сумку. Не забудь время от времени стонать сквозь сон. Я сейчас вернусь.

– Куда же ты?..

Но Милов уже исчез за окном.

– Доктор, хочу выразить вам мое удовольствие: я видел ваших милых ветеранов, и полагаю, что они находятся в прекрасном состоянии.

– Очень рад вашей похвале.

– Однако весьма скоро вам придется начать беспокоить их. Я хочу, чтобы вы приготовились к торакальным операциям на каждом пациенте. А то, чем вы занимались до сих пор – ампутации, резекции – более не актуально, и этим вы заниматься более не будете.

Хирург пожал плечами:

– Мне это представляется бессмысленным. Какие торакальные операции вы имеете в виду? И зачем они? И в чем будут заключаться?

– Вы будете удалять две доли легкого у каждого пациента.

– Но зачем?

– Это я вам объясню по ходу действия. Да вы сами поймете. Одного-двух прооперирую я сам, вы будете ассистировать.

– Ну, если шеф разрешит…

– Я разрешу, – сказал Урбс. – Стимуляторы уже вшиты?

– Естественно.

– Хорошо. Тогда идите и готовьтесь. Это действительно очень важно.

Доктор Курье вздохнул:

– Понимаю, шеф.

– Вот и прекрасно. Иного я не ожидал. Идите.

Берфитт несколько секунд смотрел на закрывшуюся за врачом дверь.

– Может быть, может быть… – пробормотал он негромко.

– О чем это вы?

– Возможно, это и он. А может быть, нет.

– Он – это он, естественно.

Берфитт мотнул головой.

– Я имею в виду: он или кто-то другой помог тому негру сбежать? Я достаточно хорошо разбираюсь в этой технологии, чтобы понять: если тот был обработан по всем правилам, он уже не смог бы даже на горшок сходить без команды. Значит, его не обработали? Пощадили? Кто же? Вы, Урбс, не задумывались об этом?

– Разумеется. Но если он действительно был агентом, то мог быть соответственным образом предохранен от таких воздействий. Поэтому на него и не подействовало.

– М-да. Безусловно, мог сработать и такой вариант. Ну, что же, тем лучше.

Доктор вышел, сильно озадаченный; быть может, именно поэтому он, пересекая дворик, отделявший гостиничку от собственно Приюта, не заметил, что в этом пространстве находилось на одного человека больше, чем полагалось бы по правилам внутреннего распорядка после заступления на пост ночного охранника.

Прильнув к сухой земле под окном, из которого только что выскользнул, Милов глядел вслед удалявшемуся врачу, обдумывая наилучшее продолжение комбинации. Идти сейчас по двору прямо к сторожу было бы не самым лучшим выходом: двор был освещен, хотя и не бог весть как ярко, тремя лампами, ватт по сто каждая. Одна была над дверью, что вела в гостиничку, другая – над входом, к которому сейчас направлялся врач; за ней, видимо, помещались ветераны со всем их хозяйством. Третья же лампа, как и две предыдущие, в стеклянном колпаке, забранном частой проволочной сеткой, горела над выходом. Она хорошо освещала постового и он был ясно виден, различалось каждое его движение, ему же самому оттуда, из светлого пятна, наверняка происходящее во мраке виделось хуже. И тем не менее, приближаясь к нему, Милов попал бы на достаточно ярко освещенное место, едва успев обогнуть вертолет, то есть, намного раньше, чем приблизился бы на нужную ему (по нынешней его кондиции) дистанцию для атаки. Будь он хотя бы лет на десять помоложе… Однако же – не был, и с этим приходилось считаться.

Эти конкретные мысли заставили Милова, не разгибаясь, на четвереньках, двинуться вдоль стены того строения, из которого он только что вышел. Целью его было добраться до второй двери, за которой секунду назад скрылся врач, двери Приюта; когда доктор входил в нее, в мгновение, пока дверь оставалась отворенной, Милов наполовину увидел, наполовину угадал какие-то фигуры за ней – две, самое малое. Может быть, это были отдыхающие ветераны. (Кстати: откуда все-таки взялись эти ветераны, где и против кого воевали и за что удостоились такого внимания каких-то международных альтруистов – это следовало непременно выяснить, но не сейчас, разумеется.) Однако Милов был почему-то совершенно уверен, что то были не пациенты Приюта, но внутренняя охрана; быть может, полицейский нюх подсказал ему это. Тем правильнее, выходит, было его решение.

Но к той двери, огибая строение по внутреннему его периметру, Милов приближался вовсе не за тем, чтобы прокрасться или ворваться туда. Расчет его был иным: сторож у выхода наверняка своевременно заметит любого приближающегося человека; но опознает далеко не сразу, поскольку человек этот долгое время будет находиться в полумраке. Однако если человек этот будет двигаться со стороны Приюта, где никого постороннего не могло быть по определению, и если пойдет он нормальным, этаким безмятежным шагом, то не удостоится такого пристального внимания, какому подвергся бы человек из первого корпуса: оттуда жди начальства или кого-то из постояльцев – и те, и другие требовали повышенной настороженности, хотя и не совсем одинаковой.

Поэтому Милов рассчитывал возникнуть во весь рост около той, второй двери, когда сторож будет смотреть в другую сторону, и потому не сможет сразу сообразить: отворялась ли та дверь перед тем, как во дворе показался некто, или нет. И скорее всего решит, что отворялась; такой вывод будет самым естественным. Однако прежде всего для выполнения такого маневра следовало достичь крыльца и, собравшись в комок, терпеливо выжидать. Терпение сейчас становилось самым сильным его оружием.

Он был уже где-то шагах в десяти от крыльца, когда до него донеслись приглушенные голоса из-за той самой двери, к которой он приближался. Милов мгновенно растянулся на земле. Дверь распахнулась, дополнительный свет упал на крыльцо, и в этом свете было видно, как человек вышел, спустился по ступенькам и решительно зашагал к выходу. В руке он нес сумку, похоже, не очень тяжелую, хотя нес он ее весьма осторожно, не размахивая, а держа даже чуть перед собой, не позволяя свободно повиснуть на перекинутом через плечо ремне: похоже, сумка эта содержала что-то хрупкое. Еще когда человек спускался по четырем ступеням, Милов предположил, что это должен был быть Вернер, и что направлялся он к машинам Евы и Милова, что так и остались на ночь на внешнем дворе. Это следовало из подслушанного им разговора, и подтверждалось полученной им неизвестно от кого запиской – писал ее явно профессионал. Если так, то легко было и понять, что этот самый тип нес с собой с такой береженостью. Через минуту предположение перешло в уверенность: сторож окликнул приближавшегося, тот ответил что-то, Милову почудились слова «приказ шефа», но сейчас важнее слова был голос, и Милов опознал его: то был действительно Вернер. И шел он для того, чтобы заложить в машины взрывчатку – этак по килограмму в каждую – и установить таймеры, те самые «часы с кукушкой», что включатся в мгновение, когда будет запущен мотор, и сработают через два часа. Машины и их седоки будут, по предположению здешних хозяев, находиться уже достаточно далеко, чтобы катастрофу кому-нибудь пришло в голову связать с Приютом Ветеранов. Разумеется, в доме к тому времени не останется никаких следов пребывания постояльцев, и даже следы шин будут тщательно заметены.

Задача Вернера казалась достаточно простой; однако Милову было известно, что справиться с нею тому будет не так-то и легко. Потому что если машина, одолженная Евой, представляла собой и на самом деле лишь обычный «ровер», то джип Милова был устройством совсем иного рода. Он вовсе не был взят на прокатной станции в Порт-Саиде, как значилось в документах; на самом деле то была одна из немногих специально оборудованных полицейских машин, что одолжили ему старые дружки в Хайфе, не только чтобы облегчить его путешествие, но и в расчете на то, что такой старый волк, как Милов, сумеет устроить тележке серьезный экзамен в условиях, какие они у себя дома полностью воспроизвести не могли, а проэкзаменовав, даст полный и нелицеприятный отзыв об ее качествах. Что же касается Порт-Саида, то там были только – опять-таки через людей МОССАДа – оформлены бумаги и номерные знаки. И потому Вернер, безусловно, будет сейчас несколько озадачен: во-первых, столкнувшись с полной невозможностью вскрыть капот и проникнуть в моторный отсек; во-вторых, убедившись, что точно так же нельзя – без применения лома или хотя бы дрели – попасть и в багажный отсек, потому что он просто не найдет скважины, куда можно вставить ключ; в-третьих, исчерпав все возможности электронного открывания какого угодно замка; и в-четвертых, вызвав такую оглушительную какофонию охранного устройства, какая заставит повскакать на ноги всякое живое существо, обитающее в этих постройках с достаточно тонкими стенами.

Джип этот был рассчитан на невскрываемость, даже стекла были броневыми, а уж угнать его было и вовсе невозможно, потому что настроен он был только на одного водителя – именно на Милова, а как перенастроить анализатор машины, опять-таки кроме Милова никто не знал. Конечно, и эту машину можно было взорвать или, скажем, расстрелять в упор хотя бы противотанковой гранатой. Но установить в ней соответствующее устройство было невозможно: разве что прилепить пластик к днищу и вставить запал для управляемого взрыва. Однако все внешние поверхности автомобиля были обработаны такой физикой и химией, что самая хваткая взрывчатка отвалилась бы после первого же деликатного толчка. А на наличие радиозапала джип отреагировал бы мгновенно, как и на любое другое электронное устройство, оказавшееся ближе пятидесяти сантиметров к кузову. Такие машины были сконструированы и строились для борьбы не с контрабандой, но с террористами; однако чем дальше, тем больше два эти рода деятельности срастались воедино.

Так что за машину Милов мог вроде бы и не бояться, и в то же время именно она сейчас стала внушать ему наибольшие опасения. И не потому даже, что, столкнувшись с неожиданным техническим уровнем заурядного транспортного средства, обитатели Приюта заподозрят Милова. Это они и так сделали, хотя опознал его человек, чьи пути некогда пересекались с его орбитой, по чистой случайности. Худо было другое: машина и на самом деле взвоет, поднимет всех на ноги, начнется суета, хватятся его и Евы – и найдут, естественно, потому что именно этот аврал помешает им ускользнуть незамеченными. Потом такой возможности, скорее всего, больше не представится: разом, как всегда в экваториальных областях, взлетит солнце – и пиши пропало.

Что остается делать в ситуации, в которой начинает действовать обстоятельство, тобою неконтролируемое и тебе мешающее? Прежде всего попытаться устранить его; в случае неудачи постараться использовать в своих интересах: перевербовать, так сказать, чтобы оно стало работать на тебя, фактически сохраняя свою прежнюю, неизменную сущность.

Обстоятельством этим сейчас был звуковой сигнал сторожа на его же, Милова, машине. Неизбежно включившись при посторонней попытке воздействовать на джип, сигнал помешал бы Милову в выполнении плана бегства. Значит, следовало устранить его.

Способ такой был, и средство было, и находилось оно не где-нибудь, а в кармане у Милова и являлось электронным ключом к машине, настроенным тоже на его собственные параметры. Им можно было отключить любую из функций автомобиля; но сделать это можно было лишь находясь не далее пятнадцати метров от него, при условии, что человека и машину не разделял никакой экран. Ключ этот внешне не был похож на обычную маленькую коробочку, скорее он напоминал дистанционный пульт управления телевизором с шестью десятками каналов. Однако чтобы пустить его в ход, надо было перебраться из внутреннего патио на внешний двор и приблизиться к машине на нужное расстояние. В конце концов, именно это Милов и собирался сделать; однако теперь обстоятельства заставили его спешить и действовать более рискованно.

Тренированный рассудок Милова проделал все эти умозаключения и выдал нужный ответ не более, чем за две минуты. Вернер, по его расчетам, должен был начать с ближайшей; ближайшим был, как Милову помнилось, «ровер». Там не будет никаких сложностей: Вернер вскроет машину, установит аппаратуру и подсоединит провода, ну, минут, скажем, за пять. Идти до машины – минута. Значит, изначально Милов располагал шестью минутами. Из которых истекает уже третья. Ждать больше нельзя.

Он глядел на сторожа. Тот, не снимая рук с автомата (наш, АК десантный, – определил Милов еще издалека), работал головой, как локатором: полуоборот влево – полуоборот вправо, и снова, и опять. Две-три секунды вглядывается в один угол патио, потом пробегает взглядом по окнам, из которых в гостиничной постройке светится лишь одно; надо полагать, помещение, в котором находятся двое, выходит окном именно на внутренний двор; это и хорошо, и плохо, но скорее все-таки хорошо: они не смогут из окна увидеть возню у машин. Две-три секунды сторож глядит в другой угол – и все сначала.

Так; а между прочим, дверь Приюта скрипела, когда ее отворяли. Едва слышно, но скрипнула, а в этой тишине звук разносится хорошо. Милов, у тебя со звукоподражанием вроде бы успешно? Вот и давай, воспользуйся данным свыше талантом…

Он сделал все одновременно, когда часовой устремил взгляд в противоположную сторону: встал во весь рост, поднялся на вторую ступеньку крыльца, издал звук, который даже знаток принял бы за скрип плохо смазанной дверной петли, и зашагал, не скрываясь, свободно размахивая руками, прямо к охраннику.

Тот и услышал, и увидел, шевельнул было автоматом, но тут же вернул его в первоначальное положение: похоже, появление Милова в первое мгновение не вызвало никаких подозрений.

Приближаясь, Милов вытащил из кармана листок бумаги; он сам не помнил, что это за листок и как он к нему попал, да сейчас это и не было важно. Он помахал листком, словно белым флагом, и вытянул руку, словно стремясь поскорее передать послание адресату. Им мог быть как сторож, так и вышедший из периметра Вернер, что было еще вероятнее. Так или иначе, клочок бумаги был как бы пропуском и оправданием. Страж у ворот так, вероятно, его и воспринял и потому позволил Милову приблизиться на расстояние примерно трех метров, когда стало уже различимо лицо в свете наддверной лампады. Лицо, надо полагать, показалось часовому незнакомым, и брови его непроизвольно поползли вверх, к густой щетке светлых коротких волос, а ствол автомата дрогнул и словно бы нерешительно стал поворачиваться в сторону подходящего.

Так-то оно так, но флажок предохранителя ясно показал Милову, что автомат к мгновенной стрельбе не готов. А три метра были уже вполне преодолимым расстоянием. А кроме того, стрелять мало – надо еще и попасть. Впрочем, Милов никак не хотел озвучить немые кадры происходящего.

Когда трехметровая дистанция была преодолена и сторож готовился уже громко окликнуть подошедшего, Милову не повезло. Глядя часовому в глаза, он не обращал внимания на неровный грунт, по которому шагал. И то ли виною была какая-то неровность почвы, то ли просто он споткнулся, как говорится, на ровном месте – так или иначе, он упал и, видимо, болезненно, судя по тому, что сквозь зубы у него вырвался короткий стон. Однако он тут же повернулся набок, приподнялся, опираясь на левую руку, а правой по-прежнему протягивал на мгновение растерявшемуся сторожу все ту же бумагу. Совершенно естественным движением тот шагнул вперед и склонился, тоже протягивая руку – левую, естественно, – чтобы перехватить послание, а может быть даже помочь упавшему подняться: в лежащем человеке редко видят серьезного противника.

В следующее мгновение рука Милова, выпустив бумажонку, мертвой хваткой стиснула кисть сторожа и рванула на себя. Одновременно нога ударила склонившегося под колено, и тот рухнул туда, где еще мгновение назад лежал Милов. Еще удар – на этот раз по голове – и охранник лишился сознания, надо полагать, надолго. Впрочем, для верности Милов тут же обеззвучил его, применив для кляпа носовой платок, свой собственный, лишенный, однако, каких-либо характерных признаков.

Следующим его движением было сорвать с выведенного из строя противника автомат – чтобы обезоружить его и вооружиться самому. Дело сделалось. Теперь нельзя было терять ни секунды.

Он проскользнул в зеркальный тамбур, оттуда осторожно выглянул через внешнюю дверь. Вернер действовал медленнее, чем думалось Милову: он все еще копался в открытом моторном отсеке «ровера». Это давало беглецу возможность изменить намеченный было план. Вместо того, чтобы сразу выйти во внешний двор, он вернулся в тамбур, оттуда выскользнул в патио. Огляделся. Все было спокойно, окно номера Евы, через которое он вылез, оставалось отворенным. На этот раз Милов пересек двор напрямик, длинными скачками. Грудью лег на подоконник.

– Ева?

Она отозвалась через секунду-другую:

– Дан, это ты?

– Собственной персоной. Где ты?

– Я… я спряталась.

– Вылезай. Быстрее! Давай сумки. Мою, потом твою…

Он принял и ту, и другую, бережно опустил на землю.

– Теперь сама!

Ева не заставила себя упрашивать: видно, с возвращением Милова страх ее испарился. Ногами вперед она выскользнула из окна. Риска не было никакого: подоконник отстоял от земли примерно на метр двадцать, у гостинички не было крыльца, как у Приюта. Но на всякий случай Милов все же подхватил ее. Обнял, прижал – и тут же выпустил.

– Держись за мной. Не отставай. У нас еще пара минут в запасе…

Так же, по прямой, они, теперь уже вдвоем, пересекли двор. Охранник лежал все в той же позе.

– Помоги, Ева. Надо занести его в тамбур, чтобы не бросился в глаза, если кто-нибудь выглянет из окна…

Они перенесли пострадавшего не без труда: охранник был тяжеловат. И в тамбуре еле разместился. Но то были уже его проблемы.

– Пока оставайся здесь, – сказал Милов, когда они вошли во внешнее помещение с конторкой для регистрации. – Выйдешь, когда позову.

– А если кто-нибудь войдет?

– Снаружи вряд ли, об этом уж я позабочусь.

– А если со двора, оттуда?

– У тебя же есть пистолет?

– Он такой маленький…

– В такой тесноте не промахнешься и из маленького.

– Но, Дан… Нужно ли это?

– Всего лишь самооборона, подружка. Если нас схватят, мы не доживем и до света. Хотя до него осталось не так уж много. Иду. Будь внимательна.

Он не видел в темноте, но знал, что она кивнула.

Наружная дверь, к счастью, не скрипела; Милов, приотворив ее, протиснулся, остановился, прижавшись к стене. Здесь было темнее: это пространство не освещалось. Небо было чистым и черным, и звезды, наверное, отражались бы в полировке машин, не будь обе они так запыленными. Секунд десять Милов постоял, привыкая. Похоже, что Вернер закончил наконец снаряжать «ровер» и только что перешел к джипу. Милов почти бегом подкрался поближе. Вытянул руку с заранее подготовленным электронным ключом. Палец лежал на нужной кнопке. Он нажал. В машине коротко, тонко щелкнуло. Милов облегченно вздохнул: звуковой сигнал сторожа отключился. Но звук был услышан и Вернером; тот застыл. Прошло не менее минуты, прежде чем он решился продолжить свое дело.

Милов совсем освоился с мраком, и теперь видел, как Вернер возился около левой дверцы, все стараясь куда-нибудь воткнуть ключ, шаря и не понимая, почему так и не находит замочной скважины. Милов улыбнулся. Ему пришла в голову мысль немного порезвиться; к тому же, отделаться от Вернера все равно было надо. Милов снова прицелился ключом, нажал кнопку – на этот раз другую. Коротко – не дольше секунды – пел стартер, потом мотор заработал на малых оборотах; отрегулирован он был прекрасно, недаром Милову еще в Хайфе говорили, что ему если и придется поднимать крышку капота, то разве что по требованию таможенников, а мотор этот той породы, что может прекрасно обойтись и без людей.

Когда мотор заработал, Вернер мгновенно отпрыгнул метра на два с лишним – испугался. И естественно: всякий, или почти всякий струхнет, когда в пустой машине вдруг сам по себе срабатывает стартер и заводится движок. Вернер и Милов ждали дальнейшего. С машиной более ничего угрожающего не происходило, и Вернер, наконец, решился. Он вновь приблизился к джипу. Постоял перед ним. Влез на передний бампер, решив, по-видимому, начать с моторного отсека. Милов только того и ждал. Одна кнопка. Другая. Сначала включилась коробка, потом акселератор. Машина двинулась вперед. Не удержавший равновесия Вернер распластался на крышке капота. Милов плавно жал клавишу: «Десять миль скорость; пока хватит. Еще, еще дальше. Что он там – поворачивается на бок? Газанем… На сколько уже они отъехали – метров на пятьдесят? Прекрасно…»

Вернер все же справился со страхом и стоял теперь на коленях, руками придерживаясь за трубки верхнего багажника. Вот он распрямился. «Ну-ка, напугаем его еще разок…» Из двух рулевых клавиш Милов нажал левую, и машина резко рыскнула, входя в крутой поворот. Не ожидавший этого Вернер не устоял; ноги его сорвались, секунду он, не разжимая пальцев, проволочился рядом с машиной, потом, догадавшись, отпустил багажник, совсем отделяясь от взбесившегося транспортного средства. Перекатился. Вскочил и, не раздумывая, бросился бежать к Приюту. «Нет, побегай еще», – процедил Милов. Повинуясь его командам, джип сделал правый поворот и стал догонять Вернера. Оглянувшись на звук мотора, тот понял. Свернул. Машина отсекла ему кратчайший путь ко входу. Он бросился вправо: возможно, где-то был еще один вход во внутренний двор. Почему-то Вернер не кричал, не звал на помощь – быть может, не позволяла гордость или же рассчитывал выпутаться из неприятности сам.

Вернер бежал зигзагами, как корабль, уклоняющийся от атаки подводной лодки. «Выпустить его? – Милов непроизвольно покачал головой. – Лучше временно обезвредить». Он быстро рассчитал. Теперь джип перекрывал бегущему все пути отступления, кроме одного единственного направления, и оно вело к Милову, все еще стоявшему прижавшись к стене – только рука с пультом двигалась. Вернер его не видел. Поравнялся. Милов нажал последнюю клавишу – тормозную – уже левой рукой, правой же, с шагом вперед, нанес удар сбоку, по шее. Не такой, чтобы убить: лишние смерти ни к чему. Тем не менее, Вернер рухнул. Милов наклонился к нему, его же ремнем связал ноги, обшарил карманы – в одном нашел наручники, целых два комплекта; видимо, они тут нужны были при общении с ветеранами? «Ладно, потом разберемся…» пару наручников Милов сунул себе в карман: как знать, могут и пригодиться, выбросить-то можно всегда… Подошел к «роверу». Сумка Вернера, раскрытая, стояла рядом, вторую адскую машину он так и не успел вынуть, первая же, надо полагать, уже была при деле. На секунду Милов решил было оставить все, как есть, но тут же раздумал: машина чужая, не стоит наносить кому-то убыток, тем более Евиной подруге. Осторожно открыл капот, нашел лишние провода – подкапотная лампочка светила, – отсоединил, потом отыскал и «кукушку», и размазанную по лонжерону взрывчатку, все это вернул в сумку, из которой устройство появилось, и сумку, подумав, тоже решил прихватить.

Джип стоял на холостом ходу. Командуя, Милов подогнал его поближе – к самой двери. И только теперь, отворив дверь, позвал Еву и сам вошел, чтобы вытащить сумки.

– Садимся – каждый в свою. Хорошо бы побыстрее. Ну, поехали.

– Вот прямо так, в темноте?

Он усмехнулся.

– При свете нас быстрее поймают. Держись за мной аккуратно, дальнего света не включай.

Где-то через километр Ева остановила его короткими, как бы сдавленными гудками клаксона. Подбежала.

– Ну, что стряслось, маленькая?

– Боюсь, ты ошибся в темноте. Это не та дорога.

– Не волнуйся. Та самая.

– Мы же говорили: поедем на юг, чтобы объехать Майруби, и потом до Нонбасы. А ты рулишь на север.

– Все правильно. Они внимательно выслушали все, что касалось нашего маршрута. Если нас попытаются перехватить, то вернее всего на южной дороге. А мы поедем по северной.

– Но тогда нам не удастся миновать Майруби!

– Конечно. Как раз туда мы и поедем.

– Однако в Нонбасе…

– В Нонбасе они смогут ждать нас до второго пришествия. Мы туда так и не доедем.

– Где же мы окажемся?

– В аэропорту Майруби. Там и закончится наша встреча. Ты сядешь на свой самолет, я тоже буду заканчивать свои дела…

– Это очень печально, Дан.

– Погоди, единственная моя. Не грусти раньше времени. Мы еще не в Майруби, и ехать туда достаточно далеко, да к тому же по дороге нам, вероятнее всего, придется задержаться тут, неподалеку.

– Зачем?

– Да так, есть некоторые соображения…

– Мне послышалось, может быть… – проговорил Урбс. – Там, снаружи…

– В самом деле? Надеюсь, ваши гости мирно спят. Включите…

С минуту они напряженно вслушивались.

– Не слышно никакого дыхания…

– Похоже на то… Урбс, возьмите пару охранников и проверьте. Если они заперлись изнутри – взломайте. Нельзя рисковать…

Урбс вернулся через пять минут.

– Так и есть. Они бежали.

– Надеюсь, Вернер успел оборудовать их машины. Найдите его и выясните. И в любом случае возьмите след и организуйте погоню. Такую, чтобы они не ушли. Никуда, кроме того света.

– Да, несомненно, ничего другого нам не остается.

Отъехав километров на десять, Милов остановил джип. Ева послушно затормозила, едва не уткнувшись в задний бампер лидера.

– Ты ехала по этой дороге, верно?

– Да, по этой самой. Да и тут нет другой.

– Понятно. А не можешь припомнить – приблизительно, конечно, – в каком месте по тебе стреляли?

Ева медленно окинула взглядом дорогу.

– О, это не здесь. Помню: вскоре после того лес отступил от дороги, а здесь он видишь, как далеко. Надо проехать еще вперед.

– Объезжай меня и поезжай первой. Как только тебе покажется, что узнала место, остановись.

– Ты что, рассчитываешь найти тех, кто стрелял?

– В чудеса я не верю. Но что-нибудь, если повезет, все-таки можем отыскать.

Ева пожала плечами:

– Будь по-твоему.

Вернулась к машине и первой тронулась с места.

Стоп-сигналы ее «ровера» часто замигали еще через шесть километров. Машина съехала на обочину и остановилась.

– Где-то здесь, – сказала она.

Милов вылез. Осмотрелся. Увидеть что-либо в лесу было бы затруднительно. Но он и не смотрел на лес. Глаза его были обращены к небу. Он даже влез на крышу своей машины – возможно, для того, чтобы оказаться поближе к небосводу.

– Ты что, думаешь, у них есть вертолет?

– Нет. Хотя и не удивился бы. Я ищу… Ищу… Ага, кажется… Ева, у меня в сумке бинокль… Не сочти за труд…

Она подала ему требуемый прибор не сразу.

– Дан, чего только нет в твоей сумке! И зачем ты таскаешь с собой всю эту механику? В отпуск?

– Да так, знаешь, привычка, без таких безделушек я чувствую себя как-то неуютно – словно вышел на улицу без брюк.

– Ну, знаешь ли, это, по-моему, далеко не одно и то же…

– Могу предложить другое сравнение, – Милов говорил как-то рассеянно, высоко задрав прижатый к глазам бинокль и плавно, водя полукругами, опуская его все ниже. – Хотя бы… вообрази себя в операционной в пальто и уличных сапогах… Ага! Вот они. Так и думал…

– Все-таки вертолет?

– Нет, к счастью.

– Что еще можно увидеть в небе?

– Грифов, моя нежная. Стервятников.

– Зачем они тебе? Такая гадость…

– Всякая гадость на что-нибудь, да годится. Твой компас далеко?

– Вот он.

– Давай сюда. Надо взять азимут.

Так он и сделал. И сразу же спрыгнул с машины.

– Черти бы взяли…

– Что случилось? Ты увидел что-то опасное?

– Да нет… Просто в моем возрасте надо не прыгать с крыши, а осторожно, спокойно слезать. Вечно забываю об этом. Ну, садись. Поедем. Я – первым.

– Дальше по дороге, я надеюсь?

– Увы, придется тебя огорчить. Будем пробираться лесом. По азимуту.

– Дан! Здесь и на мотоцикле не пробраться!

– Это я и сам знаю. Но вон до тех деревьев добраться сможем, думаю.

– Ну, а потом?

– Там придется оставить машины. По возможности замаскировать. И уничтожить следы. А дальше – пешком.

Ева вздохнула.

– И далеко?

– Думаю, не более восьми-десяти километров.

– На это уйдет полдня. И в конце концов мы попадем в болото. Ты же помнишь карту: там, восточнее – сплошные болота.

– На них-то я и рассчитываю. Только там он мог укрыться. Если повезет, мы его найдем.

– Кого?

– Я еще и сам не знаю…

– Вот здесь они свернули, инженер!

– Вижу. Поворачивайте за ними, – скомандовал Вернер.

Две машины Приюта проехали еще несколько десятков метров.

– Они могут устроить засаду.

– Вдвоем? Нет, им не до того. Однако шеф был прав: у них было назначено свидание с нашим беглецом.

– Инженер, там, впереди… В кустарнике. Там что-то…

– Да. Похоже, машины. Пусть три человека осмотрят.

Посланные вскоре вернулись.

– Машины пусты и заперты.

– Ясно. Следы людей?

– Тут такая почва, инженер…

– Понятно. Что ж, разыскать их в лесу нам вряд ли удастся. Будем ждать здесь. Машинами перегородим дорогу. Всем залечь. Но не слишком близко от машин: быть может, они не нашли и не обезвредили… Тогда в скором будущем здесь будет большой фейерверк. Если они к рассвету не появятся, будем искать следы. По лесу они никуда не уйдут – им некуда деваться. Возьмем всех троих!

Они нашли его через шесть часов, и то каким-то чудом. Помогли, в конечном итоге, те же стервятники – они опускались все ниже и в конце концов стали садиться на деревья, образуя не очень широкое кольцо. В середине этого кольца Милов с Евой и отыскали чернокожего беглеца – еще живого, но, как сказала с грустью Ева, закончив осмотр, живого ненадолго.

– Он потерял столько крови… Удивляюсь, что он еще жив.

– Куда его?

– Две огнестрельных раны. Обе сквозных. Правое плечо и правое легкое.

– Он может еще прийти в сознание?

– Если бы мы находились в клинике… Но у нас же ничего нет. Я просто не в состоянии сделать хоть что-нибудь…

И Ева неожиданно заплакала.

– Ну, доктор, доктор!..

– Да, я врач, но не судебно-медицинский эксперт!

– Я понимаю. Ничего не поделаешь, приходится видеть и такое. Ты осмотрела его внимательно?

– Насколько это тут возможно…

– Кроме ран, что-нибудь еще?..

– Небольшой шов на груди. Очень профессиональный. Такие… такие накладывают, если проникали в грудную клетку – вернее, только под кожу, чтобы вшить, ну, скажем, сердечный стимулятор.

– Он похож на сердечника?

– Сейчас этого сказать уже нельзя. Но по общему впечатлению, вряд ли. Здоровый парень. Да и кто бы поставил ему стимулятор здесь, в этих дебрях? Хотя в Приюте, может быть, есть соответствующее оборудование. Ты ведь говорил, что врач там был. Ну да, я хорошо помню: мне еще захотелось встретиться с ним, поболтать на профессиональные темы…

– Скажи спасибо, что не встретилась. Стимулятор? Интересно… Да, действительно, очень интересно. Погоди-ка, дай я осмотрю его сам.

– Не знала, что ты еще и врач… Подай, пожалуйста, мою сумку – подложим ему под голову. Он задыхается.

– Не приходит в сознание?

– Нет.

– Подвинься, пожалуйста… Или лучше посмотри пока, что в том мешке. – Милов кивком головы указал на лежавший рядом с раненым синий полиэтиленовый мешок. – А я попробую…

Из своей пресловутой сумки он вытащил очередной приборчик. И начал водить им над телом раненого – от макушки до пяток, затем снизу вверх и опять сверху вниз…

– Ага!

– Что там? – тут же откликнулась Ева.

– Потом, потом… О черт! А это что?

– Да объясни ты! О! Дан! Смотри!

– Что с тобой?

Ева медленно пятилась от развязанного мешка.

– Посмотри – там… Конечности… Кисти, стопы… А вот это – доли легкого… Да, именно так.

– Дьявол!

– Дан, может быть, он – людоед?

– Не думаю. Осмотри-ка эти… останки внимательно. Что можно сказать о них?

Через несколько минут Ева медленно проговорила:

– Пока могу сказать лишь одно: все это удалено профессионально. Не отрублено, не отрезано кое-как. Резецировано по всем правилам.

– Давно?

– Если бы давно, останки бы уже крепко пахли в этом климате. Похоже, их не замораживали… Зачем он унес их? Чтобы похоронить? Придется нам сделать это вместо него.

– Ни в коем случае. Наоборот. Их необходимо доставить в полицию. В Майруби хотя бы. Великолепно было бы, конечно, отвезти и этого раненого в клинику, но я не представляю себе, как мы его потащим по лесу. Боюсь, он не выдержит – умрет.

– Не бойся, – сказала Ева негромко.

– Думаешь – выдержит?

– Теперь он выдержит все, что угодно.

– Умер?

– Да.

– Жаль.

– Надеюсь, хоть его мы предадим земле?

– Черт, была бы лопата… Придется ножом.

– И руками.

– Ладно. Давай. Но побыстрее.

– Мы спешим на самолет?

– Нет, пожалуй. Но привычки грифов известны не только нам. И человека этого ищут и другие. И его, и этот мешок. Мне очень не хотелось бы встречаться с ними.

– Не забудь, все это сохранится считанные часы; потом появятся черви.

– В джипе есть холодильник. Ну, за работу. Боюсь, что у нас уже не осталось времени. Но уж очень не хочется доставлять удовольствие милым птичкам… И эти… преследователи пусть найдут его не сразу. Каждый лишний час – наш выигрыш. Копай, копай…

– Я и так копаю. Постой. А ты что там делаешь?

– Выступаю в несвойственной мне роли дантиста.

– Дан! Ты и в самом деле хочешь вырвать зуб? Да что ты в этом понимаешь! Это похоже на надругательство…

– Ровно настолько, насколько понимаю, я его и вырву. А ты лучше не гляди. Это очень непрофессионально.

– Может быть… может быть, все-таки лучше я?

– Нет. Продолжай рыть могилу.

– А что я делаю? Но может быть, пока мы роем, ты объяснишь – что такого ты обнаружил в его рту, чего не заметила я? И что заставило тебя кромсать его челюсть?

– Вот этот вот зуб. Ты видишь, он искусственный. Кстати, такой же есть и у меня. Посмотри внимательно. Хотя бы потому, что это не просто зуб.

– Не может быть. Покажи-ка… М-да, и в самом деле, похоже, но не то… А ты знаешь, что это?

– Знаю. А теперь, пожалуйста, со всем твоим докторским умением извлеки мне этот самый сердечный стимулятор.

– Да зачем он тебе? Дома я достану тебе десяток, если у вас в России их не хватает.

– Мне нужен именно этот.

Ева, бросив копать, тщательно вытерла руки платком.

– Слушай, но у меня же нет инструмента.

– Вот тебе нож. Не бойся, ему не будет больно.

Ева принялась за дело.

– Слушай… Но он совсем не так установлен: проводки идут не к сердцу, а…

– Ты права, не к сердцу. Если это стимулятор, то не сердечной деятельности.

– Ты можешь объяснить все это?

– Об этом позволь мне пока умолчать.

– Ну, если это такой уж секрет, что даже мне нельзя…

– Не обижайся, родная. Это служба. Служебная тайна. Ее так же нельзя разглашать, как и врачебную. Не дуйся.

– Надулась бы, но я слишком устала даже для этого… Так или иначе, я больше не стану задавать тебе вопросов.

– Молодец. В награду – знаешь, что?

– Интересно будет услышать.

– Скорее всего, ты попадешь к себе домой раньше, чем я – к себе.

– Думаешь?

– Так вот, возьми эту штуку, стимулятор, с собой. Покажи там людям, смыслящим в электронике. И попроси их объяснить тебе, что это такое на самом деле.

– И что мне предпринять, когда они объяснят?

– Ждать моего звонка. И если он состоится, подробно передать мне все, что они скажут.

– Хорошо. А зуб?

Милов покачал головой:

– Не нужно. В этом я уже разобрался.

– Больше никаких вопросов.

Но она все же задала еще один вопрос – через пять часов примерно.

– Дан… Ты о’кей?

Несколько секунд слышалось лишь тяжелое дыхание. Потом возникли слова:

– Ничего… легкая царапина.

Ева поползла на голос. Подниматься было нельзя: наверняка срезали бы. Здесь их настигли никак не любители. Опрокинутый взрывом «ровер» Евы валялся вверх колесами метрах в тридцати. Он догорал. Ева мельком подумала, что подруга обидится. Но сейчас это показалось ей совершенно неважным. Джип, как ни странно, уцелел: наверное, потому, что его прикрывал толстый ствол дерева, за которым они замаскировали – думали, что замаскировали – машины. Оттуда Милов редкими, короткими очередями позаимствованного в Приюте автомата прижимал нападавших к земле. Их, похоже, было не очень много, на операцию по окружению не хватало; собака была одна, она сейчас лежала на полпути между дорогой и деревом – бесформенный серый комок…

– Сейчас буду рядом. Куда тебя?

– Не имеет значения. Я готов. Слушай… Подползешь ко мне, хватай мешок, ползи к машине и постарайся залезть в нее, как можно меньше подставляясь. Как только залезешь, крикни, я – за тобой, и попытаемся вырваться. Дверцу я уже отпер отсюда.

– А может быть…

– Ничего не может быть. У меня кончаются патроны. И они, в общем, понимают, что припасов у меня – не вагон. Единственный шанс – пробиться с помощью машины.

– Но они перегородили дорогу…

– Ну, эта их колымага нас не удержит, надеюсь. Да все равно, иного не дано. Давай. И не бойся. Стреляют они, честно говоря, не по-снайперски. Иначе…

– Хорошо. Ты уверен, что тебя не надо перевязать?

– Потом. Когда оторвемся. Ползи.

– Ползу.

Было одно мгновение, когда Милов по-настоящему испугался: когда он на скорости сталкивал загородивший дорогу старый «шевроле» со своего пути, и джип вдруг встал на правые колеса. Милов не знал, как ведет себя в таких случаях высоко сидящая машина, и ему почудилось, что в следующий миг последует кувырок, и тогда их возьмут голыми руками – если они останутся живы, конечно. Возможно, если бы машину вел один только Милов, так и получилось бы, но сработал компьютер, и машина прокатила метров пятьдесят велосипедным способом. Оставшиеся в живых преследователи (по прикидке Милова – двое) не ожидали, видимо, такого фортеля, и спохватились стрелять тогда, когда в этом большого смысла уже не было.

Еще через полчаса они остановились, перевязали царапину Милова – для очистки совести, потому что кровь уже не шла, на нем все кровоподтеки, царапины и порезы заживали очень быстро как бы сами собой – такой состав крови был, видимо. Ева чудом оказалась невредимой, только ободрала коленки, когда ползла, зато устала донельзя; что ни говори, была она не самой первой молодости, да и профессия не требовала от нее постоянной заботы о своей спортивной форме. Конечно, она и на корт ходила, и плавала, и бегала, но это так, для тонуса, а не для повседневной готовности к схватке. Милов же и сейчас, в отставке, содержал себя строго, потому что отлично знал: стоит ослабить вожжи – и сразу в дверь постучится старость, не календарная, возрастная, а настоящая, необратимая, которая и есть самая смертельная болезнь. Коленки Евы пришлось протереть чистым виски, ничего другого не было, йод из аптечки весь ушел на миловскую отметину – Ева настояла. Когда все это закончили, Милов сказал:

– Теперь изволь как-нибудь устроиться на заднем сиденье – отдыхай.

– Может быть, найдем местечко поукромнее, и оба…

– От нас только этого и ждут. И укромных мест для нас тут нет.

– Ты думаешь, дорога дальше свободна?

– Не верится. Теперь они знают, что мы на северной дороге, но куда двинем дальше, скорее всего, сомневаются: вчерашний наш разговор, я надеюсь, они и сейчас держат за чистую монету. Могут предположить, что мы оказались на севере, чтобы найти того парня, а потом двинемся по намеченному маршруту – в Нонбасу. Но, конечно, и эту дорогу подстрахуют.

– Что же нам останется делать?

– То, что мы сейчас и начнем выполнять. Ты – отдыхать. А я поведу джип. Но не на север. И не на юг.

– Не понимаю. Куда же?

– На восток.

– Такой дороги нет.

– Значит, придется обойтись без нее. Сейчас дождей нет, грунт держит. В Кибунго попытаемся заправиться. Если там бензина нет, машину придется оставить – не под открытым небом, разумеется. Потом ее заберет полиция – вместе с холодильником и этими… образчиками. А уж из полиции настоящие владельцы ее выцарапают. Тем более, что забраться в нее никто чужой не сможет.

– А мы?

– Мы при таком раскладе постараемся форсировать озеро Виктория – думаю, нанять рыбака сможем, – доплывем до Маколдерс-Майн. Оттуда до Майруби большой дороги нет, но какие-нибудь наверняка есть. Доберемся.

– Отпуск… – вздохнула Ева.

– А чем тебе не отпуск? Столько приключений – хватит воспоминаний до конца жизни. Внукам будешь рассказывать.

– Если ты будешь вести себя со мной так, как в эти дни, – сухо проговорила Ева, – то внуков ждать мне будет не от кого. Откровенно говоря, я ожидала несколько иного.

– Да и я тоже, ты прекрасно знаешь. Ладно. Доберемся до Майруби – заляжем дня на три в каком-нибудь отеле.

– До Майруби еще надо добраться, – возразила Ева. – А здесь такие прелестные зеленые места… И сухая погода… И, в конце концов, у нас пока еще есть эта машина. Не «Шератон», конечно, но при известных навыках…

– Ты несколько изменила свои взгляды на жизнь, – улыбнулся он.

– Из-за этих самых приключений. Я вдруг поняла, что ожидаемого будущего у меня может и не быть. И то, что хочешь сделать, не надо откладывать на потом.

– Только отъедем подальше от дороги, – сказал Милов. – Хотя это и Африка, но приличия соблюдать все же следует.

– Не знала, – сказала Ева, – что ты такой педант и формалист!