Признаки жизни

4

У Станислава Лямура были дома во всех уголках галактики, и в том числе на Беллерофонте – в северо-западной части самого крупного из трех континентов планеты, посреди пятидесяти акров идеально благоустроенной земли стоял двухэтажный особняк, и, как оказалось, сейчас Лямур жил именно в нем.

Уош посадил «Серенити» на площадку в полумиле от дома. Рядом уже ждала автоматизированная транспортная капсула на магнитной подвеске, и как только Мэл залез в нее, она, жужжа, поехала по извилистой трассе, проложенной по лесистому участку.

При других обстоятельствах эта поездка доставила бы ему удовольствие. Деревья стояли в своих осенних нарядах; их красные, желтые и коричневые листья еще цеплялись за ветки, не желая падать на землю. Легкий ветерок заставлял ветки лениво раскачиваться. Мэл обожал осень, ее цвета и особую приятную грусть, которую она вызывала в нем.

Но не сегодня. Сегодня он не видел перед собой ничего, кроме медленного и неотвратимого угасания.

Вскоре капсула остановилась у дверей особняка. Дворецкий с важным видом проводил Мэла в огромный вестибюль, где уже ждал Лямур.

– Мэл. – Лямур протянул ему руку. – Рад вас видеть. Жаль, что мы встретились при таких обстоятельствах.

Его руку Мэл не пожал.

– Где она?

Лямур понимающе кивнул.

– Наверху, в комнате для гостей. Ее лечат лучшие онкологи, а сиделки ухаживают за ней круглые сутки. Я делаю все, чтобы сделать как можно более комфортными ее последние…

– Отведите меня к ней.

– Конечно, конечно. Сюда.

Они поднялись по большой лестнице, прошли по галерее, в комнаты, более просторные, чем большинство городских квартир. Бархатные портьеры и натертый до блеска паркет резко контрастировали с новой, суперсовременной медицинской койкой, отчего она выглядела еще более неуместной.

Койка, парившая в воздухе в полуметре от пола, ощетинилась мониторами и приборами. Со стоек, прикрепленных к ее раме, свисали мешки для капельниц, наполненные прозрачными жидкостями. Койка была немного наклонена – так, чтобы лежащий на ней человек мог смотреть в панорамное окно на стоящие посреди лужайки статуи, озеро и сад с искусно подстриженными деревьями.

Над кроватью склонилась сиделка, ухаживающая за пациентом. Увидев Мэла и Лямура, она отошла в сторону.

Мэл подошел к кровати. Теперь он уже не спешил. Он хотел увидеть Инару. Он не хотел увидеть Инару.

Она была одета в шелковое кимоно, на котором вручную были нарисованы цветы вишни. Ее лицо осунулось и приобрело землистый оттенок; губы пересохли и потрескались. Ее волосы утратили блеск и теперь стали тусклыми и ломкими, словно перекати-поле.

Но она все равно была прекрасна.

Инара повернула голову на подушке и с трудом сфокусировала взгляд.

– Мэл? – хрипло, еле слышно произнесла она.

Мэл не мог говорить.

– Ты пришел, – сказала она и, собрав все силы, улыбнулась.

Мэл по-прежнему не мог вымолвить ни слова. У него в горле застрял комок.

– Я рада тебя видеть, – сказала Инара.

– Почему ты мне не сказала? – спросил Мэл, к которому наконец вернулся дар речи.

Он хотел, чтобы это прозвучало жалобно, но это было больше похоже на обвинение.

– Я пыталась, несколько раз, но не могла себя заставить.

– Но ты знала – с самого начала, когда впервые пришла на «Серенити», ты уже знала. Лямур мне сказал.

Мэл посмотрел по сторонам, разыскивая Лямура, но миллиардер и сиделка вышли из комнаты, чтобы не мешать Мэлу и Инаре.

– И Саймон говорит, что ты намекнула ему об этом, – продолжил Мэл. – Когда на «Серенити» взорвалась компрессионная спираль и у нас заканчивался воздух, он сказал что-то вроде «не хочу умереть на этом корабле», а ты ответила, что вообще не хочешь умирать. В то время он не обратил на это особого внимания, но теперь, когда он знает, что ты больна…

– Он понял, что я намекала на свою неизлечимую болезнь.

– Да. Но это был единственный раз, когда ты пыталась с кем-то об этом поговорить.

– Как там Саймон, кстати? – спросила Инара. – Он с Кейли наконец… ну, ты понимаешь.

– Нет, они не вместе.

Инара закатила глаза.

– Тьен сяо дэ! Ох уж эти двое. Они вообще не видят дальше своего носа. А остальные? Как дела у Зои, Уоша, Ривер… Я скучала по ним, даже по Джейну.

– Я здесь не для того, чтобы говорить о них.

Голос Мэла звучал все более сердито. Возможно, он действительно был рассержен.

– Если хочешь узнать, как у них дела, сама у них спроси. Только ты ведь их не пригласила. Сказала, что встретишься только со мной.

– Мэл… – Инара накрыла его ладонь своей – легкой словно воробушек. – Пожалуйста, выдохни, успокойся. Я не пригласила остальных, потому что не хочу, чтобы они видели меня такой. Пусть запомнят меня здоровой. И тебе я тоже не хотела показываться в таком состоянии, но Станислав убедил меня в том, что это нужно сделать. Но я смотрю на тебя и уже не знаю, прав ли он.

– Ладно, ладно…

Мэл попытался успокоиться. Его чувства сейчас не важны. Сейчас главное – состояние Инары.

– Просто я… Если бы я знал, это, возможно, что-нибудь изменило.

– Каким образом?

– Прежде всего я бы попросил тебя остаться на «Серенити». Я настоял бы на этом.

– Вот почему я ничего не сказала. Это было бы неправильно.

– Мы бы за тобой ухаживали, сделали бы все, что в наших силах. Это неправильно?

– Да, ты бы мне сочувствовал. И еще ты бы меня жалел, а жалости к себе я не потерплю ни от кого, а от тебя – тем более.

– Поэтому ты солгала – сказала, что возвращаешься на Синон, в дом Мадрасса. Ты заставила нас поверить в то, что мы недостаточно хороши для тебя, что ты стыдишься нас.

– Ты хочешь сказать «меня», а не «нас», да? Я почти уверена, что все остальные так не считали. И кроме того, я не солгала: я действительно вернулась в дом Мадрасса, хотя и ненадолго. Дело в том, что симптомы моего заболевания – миеломы Кила – можно сдерживать, по крайней мере поначалу. Есть лекарство, коктейль из ингибиторов протеасом и иммуномодуляторов, которое замедляет развитие болезни. Пока я была на «Серенити», я регулярно делала себе инъекции, и какое-то время этот метод работал.

– Я никогда не видел, как ты это делала.

– Думаешь, я стала бы тебе это показывать? Шприц я прятала и использовала его, только когда никого не было рядом. Но я знала, что вечно так продолжаться не может. Лекарства становились все менее эффективными, у меня болела голова, возникало головокружение, перед глазами все расплывалось. Такие приступы проходили, но постепенно они участились. Я знала, что скоро у меня начнутся обмороки. Именно так обычно протекает миелома Кила. Мои почки начнут забиваться, начнутся инфекции… и я уже не смогу скрывать свою болезнь, особенно от Саймона. Больше всего я боялась его – и его наметанного глаза. Однажды я чуть ему не проболталась, и была еще куча случаев, когда я успела вовремя прикусить язык. Возможно, мне было полезно поговорить об этом хоть с кем-нибудь из экипажа, и я знала, что Саймон будет соблюдать врачебную тайну.

– Ты могла бы довериться мне. Я бы сохранил твою тайну.

– Если бы я рассказала тебе, Мэл, об этом узнали бы все.

– Я бы ни единой живой душе не проболтался.

– Ты бы мог ничего не говорить – за тебя бы все сказало твое поведение. Ты бы по-другому со мной общался, ты был бы бережным, хмурым, печальным, чрезмерно заботливым – и остальные бы это заметили. Нет, я не хочу тебя обидеть. Ты бы просто не смог вести себя иначе.

Мэл подумал, что Инара права. Но это не значит, что она поступила правильно.

– Я должна была уйти, и все. Остаться на «Серенити» я не могла, ведь на корабле я стала бы обузой для всех. Я жалею только о том, что мы с тобой не расстались по-доброму, и о том, что не была честна с тобой. Но я не могла тебе об этом рассказать. Мне казалось, что так будет лучше. Если я причинила тебе боль, то от всего сердца прошу у тебя прощения.

– Ты думаешь… ты думаешь, что покинуть корабль без объяснения причин – это лучше всего? Чтобы я думал, что сам во всем виноват?

Внезапно Инара зашипела от боли. По ее телу прошла судорога, заставив Инару выгнуться дугой. Несколько приборов, встроенных в кровать, начали негромко попискивать.

– Инара? Инара!

– Все… все нормально, – ответила она, стиснув зубы. – Просто подожди… немного. Кровать… реагирует. Вот так. – Инара расслабилась и упала обратно на матрас. – Уже лучше. – Она подняла руку и показала ему трубку, по которой через канюлю в вену текла жидкость. – Анальгетик уже срабатывает. Жень цы дэ фо цзу, как хорошо. Обычно боль не очень сильная, но иногда бывают эти приступы…

– Инара…

– Мэл, пожалуйста, не надо этих больших печальных глаз. У меня все в порядке, честно.

– Нет, не все в порядке. Ты умираешь!

Гнев вернулся, он усилился, и ничто не могло потушить его пламя. Мэл был в ярости – не на Инару, а на себя, на судьбу, на проклятую болезнь, которая постепенно пожирала Инару.

– И это нормально, – ответила она. – Все умирают. Сейчас просто пришло мое время.

– Нет, нет. К черту этот буддийский лэ сэ.

Глаза Инары вспыхнули, и на миг она стала похожа на себя прежнюю.

– Не смей называть мою религию «мусором», Мэл. Не смей.

Он покаянно склонил голову.

– Да. Прости, – пробурчал он.

Инара смягчилась.

– Иногда нужно просто принять тот факт, что ты ничего не можешь сделать, что мир такой, какой он есть. Злиться на него, воевать с ним – бессмысленно.

– Злиться и воевать – это моя тема. Я всегда так делаю.

– Знаю, Мэл, и прошу тебя на этот раз действовать иначе – ради меня и ради тебя.