Призрачный воин

ГЛАВА 30 КОЛОДЕЦ МЕРТВЫХ

Иврайна улыбнулась, увидев наконец могилу — три яруса лишенных окон стен, окруженных колоннадной площадью, которую, в свою очередь, опоясывали широкие ступени. В гладкой нижней стене располагалась квадратная, ничем не украшенная дверь, а на перемычке над ней была выведена надпись на языке настолько древнем, что никто из присутствующих не мог ее прочесть.

Мысль о том, что она так близко к цели, заставляла сердце Дщери Теней биться чаще. Иврайна ощущала внутри нечто могущественное, скрытую за гладким камнем силу вне естественных границ. Песок под ногами разошелся, явив мощеную дорогу, ведущую от монолитного портала к лестничному пролету всего в трехстах шагах от иннари.

Горизонт изменился тоже. Из бескрайней пустыни местность стала темной скалистой равниной, разделенной многочисленными расселинами, из которых исходил мерцающий свет пламени. Из смоляных ям, подогреваемых беснующейся под ними землей, поднимался дым, а громадные горы с озаренными огнем вершинами извергали сернистые клубы тьмы. Яркие лавовые реки, стекающие по их склонам, складывались в боевые стихи на древнем руническом письме альдари, каждый поток — ода завоеванию, сонет любви к смертоубийству.

Иврайна едва заметила трансформацию, полностью поглощенная своей целью. Она пошла вперед, зовя последователей за собой, но спустя несколько шагов ощутила нерешительность и удивленно обернулась.

Иннари словно оцепенели: одни застыли с гримасами экстаза и ужаса, другие онемело смотрели на невероятно древний мавзолей, что восстал из песков. Черты некоторых из них исказились в дикой ярости, с оскаленных зубов свисали нити слюны. Многие тряслись, как будто борясь с чем-то внутри себя. На их лицах читались самые разные состояния, от голода до страха. С губ срывались вздохи и стоны.

Не-мертвые, изумленные не меньше самой Иврайны, поворачивались туда-сюда, взирая на непонятные припадки живых соратников. Келмон размашистым шагом прошествовал барханами вдоль дороги, окруженный вереницей горящих рун.

— Что-то пробуждается. Разве вы не чувствуете горячего ветра присутствия Кхаина? — странным натянутым голосом спросил Альтениан, как будто выдавливая слова между сжатых зубов.

— Чувствуем что? — Иврайна не имела ни малейшего понятия, о чем он говорил. О том, что что-то неладно, свидетельствовали только действия иннари. Дщерь Теней служила посланницей Иннеада, и, пребывая под защитой Шепчущего бога, она единственная из всех живых не слышала песни сирены, раздающейся в головах у остальных.

Визарх стоял рядом с ней. Его лицо скрывал шлем, но поза свидетельствовала о напряжении. Рука Визарха лежала на рукояти Азу-вара, однако не сжимала ее, и только едва заметная дрожь пальцев выдавала гораздо более сильную внутреннюю борьбу воина.

Жажда убивать была почти непреодолимой.

Сквозь застилавшую глаза кровавую пелену Лаариан увидел, как Иврайна подошла к нему, в тревоге и смятении склонив голову.

«Убийца родни».

Слова эхом разнеслись в его голове и прокатились по нервам, погружаясь в само естество.

«Убийца родни».

Это было не обвинение — пусть и справедливое, — но титул. Заслуженное звание. Поздравление. Одобрение.

«Убийца родни».

Это была мольба. Требование. Команда. Стремление...

Пальцы Визарха дотронулись до вычурной рукояти меча Беззвучных Криков, и в миг касания в его крови заструилась песня. Старушечий меч хорошо знал мелодию, которая его возносила, заставляла вынуть клинок из ножен. В стремлении постичь тайну собственной крови Морай-Хег отдала Кхаину свою руку, и тот отсек ее по запястье. Пять пальцев богини судьбы перековали в Ключи Мертвых, старушечьи мечи, которые при объединении и орошении кровью откроют Седьмой Путь и возвестят пробуждение Иннеада.

Шепчущий бог все еще спал, и грезы его не могли сравниться с раскаленной добела яростью Кхаина, что волнами захлестывала Визарха.

«Убийца родни».

Слова ударили подобно грому и сотрясли землю, и спустя мгновение Лаариан понял, что они раздались не в его голове, а отразились от мощеной дороги, вырвавшись из отворившихся огромных ворот в погребальное святилище. Во тьме что-то тускло замерцало, будто пламя за дымчатым стеклом.

«УБИЙЦА РОДНИ!»

Лаариан извлек меч, и кромку оружия объяло пламя, подобное огню в его сердце. Он увидел текущую внутри Иврайны кровь, пульсирующую, струящуюся, дающую жизнь. Такую простую, столь легко проливаемую, так быстро заканчивающуюся.

Визарх сопротивлялся. Визарх, чемпион Иврайны, страж Иннеада, боролся с кричащим в его голове голосом Каэла Менша Кхаина.

Во мгле за могильными вратами вспыхнула искра. Головня, стремительно разгораясь, превратилась в клинок чистого огня и приковала к себе взгляды всех иннари, включая Дщерь Теней, которая увидела в колеблющемся пламени конец миров и гасящую звезды силу. От одной только мысли о подобной мощи у нее пошла кругом голова, а тело затряслось от желания завладеть этим оружием и высвободить невообразимое разрушение.

Словно коснувшийся затылка холодный ветер, морозное дыхание Иннеада погасило огонь, остудив жгучую жажду кровопролития, которую воспламенило вышедшее из места упокоения Эльданеша создание.

Как и аватары Кхаина, заключенные в сердцах искусственных миров, существо имело плоть из магмы и кожу из ржавого железа. Лицо его было маской застывшей ярости, глаза — провалами в пламенные глубины неукротимого гнева. Изо лба росла пара завитых рогов, между которыми горела руна Кроваворукого, а за ним, подобно рыцарскому плащу, клубился густой дым.

Вулканическое создание носило полированную броню, изваянную и сращенную из ребер и черепов, хребтов и ключиц, тазовых костей и грудных клеток. На желтоватых пластинах была выцарапана тысяча рун, каждая из которых чуть отличалась от знака Кроваворукого — Тысяча имен ненависти, под которыми Он стал известен во время Войны в небесах.

Он поднял черный, покрытый кровью кулак — то самое проклятие Кровавой Руки, которое Азуриан наложил на Кхаина за убийство Эльданеша. И рука его была не пустой, внутри нее билось сердце основателя первых доминионов альдари. Пальцы из тени сжали трепещущее сердце, и застывшие перед инфернальным зверем иннари закричали от боли и шока, как будто мощная хватка сокрушила их собственные тела.

Высившаяся перед ними темная частица Кхаина звалась Осколком Войны, и ее не притянуло в миры-корабли альдари. Самая жестокая, преисполненная ненависти половина бога войны улетела к месту своего самого известного убийства. Одного взгляда на монстра хватало, дабы понять, что он являлся ближайшим подобием Кхаина, самим смертоубийством, воплощенным в бессмертной плоти.

Он воздел клинок, и из глоток всех, кто его видел, вырвались вопли ужаса. Осколок Войны, как самая злобная частица Кроваворукого, нес Его самое грозное оружие — Анарис, он же меч Ваула, Раскалыватель Солнц, Вдоводел и Злость Убиенных. Тот самый клинок, что оборвал жизнь Эльданеша, чья кровь до сих пор шипела на его нематериальной кромке.

От Осколка Войны разошлась волна страха, которая видимым ветром гнева закружила песок и прокатилась по рядам иннари. И в скорби они попадали на колени или воздели к небу руки, роняя оружие из оцепеневших пальцев. К бурлящим облакам устремились стоны, а на выжженную землю закапали слезы отчаяния.

Аз-ашир, отвечая на безмолвный клич Анариса, извивался и шипел в руках у Мелиниэля так, словно воин держал змею за хвост. Автарх стоял твердо и безмолвно, пока остальные лежали на земле и дергались, хныкали и орали. В ушах гремел рев Кхаина, тело опалял жар, однако биельтанец оставался безмятежным, хоть и сам ощущал жажду крови.

— Возьмите себя в руки. — Мелиниэль не кричал, а через вещательные волны спокойно донес свой голос до соратников. — Верьте в себя, в силу Иннеада.

— Автарх, — отозвался Келмон, — мы должны атаковать.

По команде покойного боевого провидца воинство не-мертвых пришло в движение, строясь вокруг своих лордов и леди отрядами и ротами. Засверкали деформирующие косы, и тяжелые орудия обратились на Осколка Войны.

«НЕ ВЫЖИВЕТ НИКТО!»

Слова темной души Кхаина прогремели подобно удару десяти тысяч клинков, подобно звону мечей о броню, подобно грохоту кладбищенских врат. Их приветствовали новые извержения цепочки вулканов вокруг святилища, сопровождаемые раскатами грома и сполохами молний в затянувших небо багряных облаках.

«ВАМ МЕНЯ НЕ ОДОЛЕТЬ. Я — РЕЗНЯ, Я — БОЙНЯ. Я — ВОЙНА!»

Осколок Войны указал на иннари Анарисом, и из огня вырвался импульс багрового света. Там, куда упали его отблески, взбурлил дух Кроваворукого, воспламеняя сердца пораженных альдари. Небо разорвали утробные рыки, и затронутые Кхаином воины застучали кулаками оземь и в грудь.

«ПУСТЬ ТЕЧЕТ КРОВЬ!»

Заслышав приказ, те, на кого упал жуткий свет пламени Вдоводела, обратили оружие против товарищей. Воздух задрожал от шепота осколковых винтовок и тихих вздохов сюрикенных катапульт, что открыли огонь по неживым соратникам. Жажда боя распространялась сродни хвори от одного к другому. Она походила на раковую опухоль, в равной мере поражающую и комморритов, и жителей искусственных миров.

Аспектные воины, которые так давно служили Кхаину, безумно рычали, хохотали и рявкали, отдавшись прежде подавляемой кровожадности. Экзархи ревели хвалу Кроваворукому, устремляясь к своим жертвам. Ведьмы и бичеватели, инкубы и стражники — все обратились друг против друга во внезапной оргии насилия, совершенно не задумываясь о безопасности и выживании.

Воины-призраки оборонялись от живых нападающих. Деформирующие и призрачные пушки проделывали между измерениями оранжевые воронки, через которые жертв засасывало в горящий центр космоса. Огненные пики шипели, трещали пусковые установки Жнецов, вспыхивали де-косы, на голые скалы брызгала кровь и падали отрубленные конечности, разбитые обломки бронированных психокостных конструкций и блестящие камни душ.

Мелиниэль несся сквозь разразившуюся катастрофическую битву, петляя среди рукопашных схваток и перестрелок с одной лишь целью — добраться до чудовищной аватары, стоявшей на пороге могилы.