Глава 7

Сай позвонил ей вечером после обеда в палаццо, чтобы убедиться в том, что переезд прошел гладко. Его тетя была в гостях. Антония поужинала одна и была уже в постели.

— Я надеюсь, что не разбудил тебя, — волнуясь сказал Сай. — Переезд не вымотал тебя?

— Утомил, и я собираюсь лечь спать пораньше, — сказала она, и продолжила радостным тоном, что уже распаковала свои чемоданы, разложила вещи и удобно устроилась в своем новом доме. Но все время пока говорила, Антония старалась придумать, как сообщить ему, о чем она действительно думает, но поднимать этот вопрос по телефону казалось невозможным. Девушка жалела, что он так далеко. Она хотела многое сказать ему, глядя в глаза, но не стало бы это еще труднее? О, ей не хотелось бы быть такой трусихой.

Должно быть, голос выдал ее, потому что, когда она прекратила свой рассказ, последовало короткое молчание, затем Сай спросил:

— Что-нибудь не так, Тони?

Она вздохнула почти с облегчением.

— О, ты такой проницательный! Я не знаю, как ты догадался. Но ты прав, Сай, я думаю… гадаю. О, извини, меня, Сай, я не знаю, как выразить это словами, я слишком смущена всем.

— Ты пытаешься высказать мне, что у тебя есть сомнения по поводу нашей помолвки, Тони? — спокойно перервал он ее.

— Да, Сай, извини. Я не хочу губить твою жизнь, а я боюсь, что погублю, если мы поженимся, потому что я не готова к замужеству. Мне следовало никогда не говорить тебе «да». Я не подумала как следует, когда согласилась на твое предложение.

Голос Сая был осторожным, нежным.

— Мы можем отложить свадьбу на любой угодный тебе срок, ты знаешь. Спешки нет, тебе нет нужды чувствовать панику.

Она подумала, что не может сказать ему всей правды. О, почему она такая трусиха? Она боялась признаться Патрику, что любит его, боялась сказать Саю, что в этом была настоящая причина отказа выходить за него замуж.

Когда она замолчала, Сай со вздохом сказал:

— Конечно, я чувствую в тебе какое-то изменение с тех пор, как я вернулся в Штаты, мне не следовало оставлять тебя одну. Но я думал, что тебе будет легче примириться с мыслью о замужестве, если мы проведем какое-то время порознь, но вижу, что был не прав. Это моя ошибка.

— Нет, ты был прав, — возразила она. — Мне нужно было время, чтобы подумать.

— Ты имеешь в виду, что провела одна слишком много времени, — заметил Сай, — терзаясь тем, что произошло с тобой в Бордиджьере и связывая это с будущим. Я знаю, как трудно это было для тебя, но прошлое осталось позади, а жизнь продолжается.

— Я знаю, — прошептала Антония. — Я поняла это.

— Я только жалею, что не могу вылететь в Венецию сегодня же, чтобы поговорить с тобой, — сказал Сай нетерпеливо. — Беда в том, что у меня полно работы на этой неделе. Я не мог бы выкроить время. Но ничего, я постараюсь выбраться в Венецию как можно раньше. А сейчас перестань волноваться, Антония. Не проводи слишком много времени одна, постарайся больше выходить и забудь о предстоящем замужестве на минуту. Я не хочу давить на тебя. Сними свое кольцо, если это поможет, только запри его в сейфе в палаццо. Не потеряй его, договорились?

— Конечно, нет, — быстро ответила Антония.

— Хорошая девочка.

Он всегда разговаривал с ней, как с ребенком. Почему она не замечала этого раньше? Ну, между ними была действительно большая разница в возрасте, подумала она, впервые сообразив, насколько он старше ее. Фактически он был ненамного моложе ее отца.

Почему же тогда она чувствовала себя с ним в такой безопасности? Но почему Сай хотел жениться на ком-то, кого он считал ребенком?

Он сказал снисходительно:

— Мы обсудим это, дорогая. А теперь спи, утром ты будешь чувствовать себя намного лучше.

Повесив трубку, Антония долго лежала в постели, глядя в потолок и прислушиваясь к мягкому плеску воды о деревянные столбы, поддерживавшие фундамент палаццо, к звуку гондол, проплывавших по Большому каналу. На душе у нее было тяжело. Сай не воспринимал ее всерьез. Нет, подумала она. Я не была достаточно честной с ним. Теперь он думает, что у меня нервный приступ по поводу предстоящего замужества из-за того, что случилось два года назад. Но это не так. Он не знает, что я снова встретила Патрика.

Она с трудом повернулась, чувствуя беспокойство, смущение. Ей следовало сказать Саго правду, сказать, что она влюблена в Патрика и никогда не сможет теперь выйти за него замуж. Она была уверена, что не разобьет сердце Сая, поскольку он не любил ее. Он никогда не давал ей повода думать иначе. Его поцелуи были мягкими, добрыми, нежными, совсем непохожими на поцелуи Патрика.

Девушка закрыла глаза, ее кожа горела. Она не будет об этом теперь думать, а то не заснет до утра.

На следующий день Антония в последний раз вернулась в розовый домик, идя по солнечному, пыльному, сонному скверу по Дорсодуро. Аликс и Сьюзен-Джейн упаковали свои пожитки и следили за их погрузкой в фургон, где они пробудут на хранении несколько дней, пока их владельцы не вернутся назад в свой дом в Монте-Карло.

Вечером Холгнеры устраивали празднество в честь последнего дня пребывания в Венеции, и Антония большую часть дня помогала им приготовить дом для вечеринки. Она чистила, полировала, передвигала мебель, чтобы освободить комнаты для приема большого числа гостей, готовила различные закуски, которые можно было легко подогреть, — паэллу, пиццу, квише и поджаренных цыплят.

Перед тем как принять ванну и одеться, они буквально рухнули все на стулья и выпили немного белого вина.

— Это безумие устраивать вечеринку перед самым отъездом, — проворчала Сьюзен-Джейн. — Мы будем чувствовать себя завтра мертвецки усталыми, а впереди у нас длинная дорога.

— Но нам не надо будет здесь убираться, потому что я заказал уборку в доме в местном сервисе, — сказал Аликс. — И мы не должны ехать до Монте-Карло без остановки. Мы можем остановиться по дороге и отдохнуть в отеле. Расслабься, дорогая, нет проблем, которых мы не могли бы разрешить.

— Ты просто любишь устраивать вечеринки! — обвиняющим тоном сказала жена и улыбнулась.

— Виноват! — великодушно признал он. — Люблю, как и ты!

— Однако нам бы следовало устроить ее неделю назад!

— О, это на нас бы плохо подействовало, поскольку мы бы знали, что у нас есть еще целая неделя до отъезда. А теперь встаем и пошли!

Сьюзен-Джейн допила вино и посмотрела на часы.

— Сначала ванну приму я.

Она встала и побежала по ступенькам, и Аликс устремился за ней, но она опередила его и скрылась наверху смеясь.

Аликс ухмыляясь вернулся назад и сел рядом с Антонией.

— Она всегда первой принимает ванну! Тогда у нее остается больше времени, чтобы одеться для вечеринки. Она тысячу раз меняет мнение о том, какое платье надеть, какой макияж выбрать, как причесаться и тому подобное. Можно подумать, что она решает судьбу целых наций, пока одевается.

— Однако конечный результат стоит этого, — тепло сказала Антония. — Она всегда выглядит великолепно.

— Это так, — улыбнулся ей Аликс. — Но к тебе это тоже относится. А что ты собираешься надеть сегодня вечером? Что-либо дико сексуальное или элегантное и искушенное в житейских делах?

Она искоса взглянула на него, зная, что ни одно из описаний ей не подходит. Ни в коем случае она не хотела выглядеть ни дикой, ни сексуальной. Она предпочитала не привлекать мужского внимания, таким образом, это было слишком рискованно. Что касается элегантности и искушенности в житейских делах, хотя она и восхищалась этими качествами в других женщинах, она никогда не обманывала себя тем, что не обладала ими.

— Я принесла с собой мое карнавальное платье, — сказала она, и лицо Аликса Холтнера осветилось.

— То самое! Я о нем забыл — ты почти никогда не надеваешь его, но сегодня вечером должна. Оно — чудесное! Никто не будет в состоянии оторвать от тебя глаз.

— От моего костюма, ты имеешь в виду! — сухо заметила она, зная об эффекте, всегда производимом, когда она надевала это платье.

Аликс купил его здесь в Венеции. Оно продавалось за полцены, потому что было предназначено для венецианского карнавала, который прошел в феврале. Тогда дикая карнавальная вспышка осветила на неделю холодные улицы, приведя в город туристов и тысячу студентов, изучающих искусство, со всей Италии и из Европы, которые приехали отдохнуть и заработать деньги, рисуя на улицах. По всей Венеции на этой неделе носили самые экстраординарные костюмы. Молодые люди ходили в разрисованных от руки масках, носили как вторую кожу костюмы с дикими цветными зигзагами: оранжевыми, золотыми, черными и алыми, что заставляло их выглядеть какими-то диковинными существами.

Аликс Холтнер, его жена и Антония пропустили карнавал, прибыв парой недель позже, но карнавальные костюмы и маски еще продавались во всех магазинах, и Антония остановилась около одного из них, недалеко от рынка в Риальто, когда увидела черное с серебром платье, занимавшее всю витрину.

Оно было великолепным, но слишком дорогим для нее, и она прошла бы мимо, если бы Аликс и Сьюзен-Джейн не заметили восторга на ее лице. Обменявшись взглядами, Сьюзен-Джейн попросила ее:

— Зайди и примерь!

Она запротестовала, смеясь и качая головой, но Сьюзен-Джейн твердо ввела ее в магазин и попросила снять платье с витрины. Владелица оценивающе оглядела Антонию.

— Да, я думаю, оно ей подойдет, — сказала она и помогла Антонии переодеться. То, что девушка увидела в зеркале, поразило ее. Она вышла к Аликсу и Сьюзен-Джейн, которые с восхищением поглядели на нее.

— Но я и в самом деле не могу себе позволить такую покупку, — сказала она им печально, страстно желая обладать этой прелестной вещью.

— Однако мы можем, это наш тебе подарок, — сказала Сьюзен-Джейн улыбаясь, и Аликс в подтверждение кивнул головой. — Ты выглядишь в нем очаровательно. Оно сделано для тебя.

Антония была вне себя от радости. Это был действительно щедрый жест с их стороны. Они были самыми добросердечными и лучшими людьми в мире. Их любовь еще больше подчеркивала безразличие, которое выказывали ей всю жизнь ее родители.

Девушка надела это платье только один раз, но оно произвело фурор на бале, который она посетила вскоре с Аликсом и Сьюзен-Джейн: люди аплодировали ей, раскрыв рты. Платье действительно было необычным, и она выглядела в нем восхитительно.

Она улыбнулась дяде, ее глаза были влажными.

— О, я так буду скучать без вас! Венеция опустеет после вашего отъезда.

— Мы будем всего в нескольких часах езды от тебя, — сказал он нежно. — Позвони нам, если мы будем нужны тебе, в любое время. Ты знаешь, мы приедем. Но тебе понравится жить в палаццо, и ты любишь Пэтси Девон, не правда ли? Когда вернется Сай?

Она готова была уже сказать ему, что не собирается выходить замуж за Сая, как Сьюзен-Джейн позвала сверху.

— Аликс! Аликс, иди и потри мне спину!

Он засмеялся, вставая.

— Иду, дорогая! — воскликнул Аликс и легко взбежал по ступеням.

Антония принимала ванну и одевалась последней, зная, что вечеринка не начнется раньше девяти часов, и у них уже все готово.

Она делала педикюр, когда услышала, как Сьюзен-Джейн крикнула через дверь:

— Мы выскочим, чтобы купить еще напитков. Аликс считает, что у нас их недостаточно. Нам только что позвонил Пьетро и предупредил, что привезет с собой полдюжины музыкантов, которые устроят импровизированный концерт в саду, а ты знаешь, каковы музыканты!

— Хорошо, — сказала Антония, любуясь своей работой.

Она собиралась надеть изящные серебряные сандалии с тонкими ремешками, и теперь ее серебряный педикюр будет им под стать. Она занялась маникюром.

— Вернемся через полчаса или около того! — сказала Сьюзен-Джейн, и Антония услышала скрип ступеней.

Антония взяла маску, лежавшую на постели, и примерила ее перед зеркалом. Она закрывала только верхнюю часть лица, оставляя рог и щеки свободными. Это было изысканное изделие из серебряных перьев с миндалевидными вырезами для глаз, которые таинственно поблескивали между перьями.

Надеть маску как следует было нелегко, и она боролась с завязками несколько минут, запутав их в своих коротких светлых волосах. Вдруг ей послышались шаги на лестнице. Вероятно, Сьюзен-Джейн еще не ушла.

— Перед тем как ты уйдешь, не могла бы ты мне помочь, Сьюзен-Джейн? — позвала она, и ручка двери повернулась.

Она смотрела с улыбкой, ожидая реакции Сьюзен-Джейн на маску, о которой та мечтала с тех пор, как Антонии купили костюм. Но в дверях стояла не ее тетя. Это был Патрик. Он не отрывал от нее глаз, и она услышала, как молодой человек судорожно вздохнул. Она напряглась, и сердце ее начало безумно биться.

— Выйдите из моей комнаты, — взорвалась она.

— Вы пригласили меня!

Его голос был низким, и его голубые глаза приняли незнакомый, дымчато-голубой оттенок, когда он исследовал ее отражение в зеркале.

Она не успела надеть платье, на ней было только черное шелковое кружевное белье, которое, подобно тени, лежало на ее бледно-золотой коже, оставляя большую часть тела обнаженной.

— Я думала, что это Сьюзен-Джейн, я звала ее. Кто вам дал право зайти ко мне в спальню? — сердито спросила Антония. — Может, вы выйдите или я должна звать на помощь?

— Внизу никого нет, иначе я бы не помешал вам, — сказал он, подходя к ней с подчеркнуто безразличным видом, который заставил ее прийти в еще большее раздражение. На нем был черный вечерний костюм, белая шелковая рубашка и черный галстук. В этой одежде он выглядел потрясающе. Стройный с широкими плечами, узкой талией, великолепными длинными ногами… Лучи заката как бы ласкали его волевое лицо, подсвечивали голубизну глаз, гладкую загорелую кожу, волосы, выгоревшие на солнце.

Антония в отчаянии огляделась в поисках платья, но она оставила его на стуле и, чтобы взять его, ей надо было пройти сзади Патрика.

Он спокойно спросил:

— Где Аликс и его жена? Я думал, что вечеринка начинается в восемь, а сейчас уже девятый час.

— Они вернутся с минуты на минуту, пошли купить кое-что, — призналась она, затем почти с отчаянием сказала: — Вы выйдете отсюда?

— Имеете ли вы хоть малейшее представление о том, как сексуально вы выглядите? — прошептал Патрик. — В вас всегда было что-то не от мира сего — это расстояние, которое вы старались держать между собой и любым мужчиной, который мог бы попытаться подойти к вам слишком близко. Но сегодня вечером вы как сверкающее мифическое создание из сказки: полуптица, полуженщина.

Она застыла, не узнавая его голоса, который стал похож на мурлыканье леопарда.

Он медленно поднял руку, чуть отодвинув мягкие, пушистые серебряно-белые перья.

— Чьи это перья? Голубя? Какой-то странный оттенок для голубя: не белые, а серебряные.

— Нам сказали, что они от серебряного фазана, — пробормотала она.

— Прекрасно, — сказал Патрик, кончики его пальцев пробежали по перьям до филигранного серебряного края маски над ее скулами. Она вздрогнула, когда почувствовала, как его пальцы коснулись ее теплой кожи, скользнули вниз ко рту, нежно проследовали по его изгибу, вызывая дрожь возбуждения во всем теле.

Она была загипнотизирована, наблюдая за ним через маску, в то время как желание заставляло ее дрожать, а страх напоминал прошлые события.

— Если вы птица, я хотел бы поймать вас и посадить в клетку, — еле слышно сказал Патрик. — Если вы женщина, то я хотел бы запереться здесь с вами, чтобы целыми днями заниматься любовью.

Его улыбка была лукавой, но глаза горели так страстно, что мурашки побежали по телу девушки.

Она попыталась перевести все в шутку, заставив себя издать короткий дрожащий смешок.

— У вас странное чувство юмора, я не думаю, что это забавно.

— Мне не забавно. — Он внезапно схватил ее за руки и снова развернул лицом к зеркалу. Патрик стоял сзади нее, его подбородок лежал на плече Антонии, его руки скользнули вокруг талии и схватили ее груди в чашечках лифчика.

— Вы женщина или нет? Не время ли вам решить этот вопрос?

— Нет! — простонала она, стараясь вырваться, но на этот раз его рука сжала талию, потянув ее «назад. Его тело прижалось к ней, заставив осознать, насколько он возбужден.

— Перестань сопротивляться, Антония, — тихо сказал он, его рот прижался к ее шее, и зубы нежно покусывали кожу. — Только расслабься и почувствуй это.

Как будто она не чувствовала этого!

Она беспокойно задвигалась, настолько сильно ощущая его тело, вдавившееся в нее, что она содрогнулась от чувства боли и удовольствия.

— Я не могу вынести этого! Пожалуйста… не надо, Патрик, я не могу, — бормотала она, закрыв глаза.

— Не закрывай глаза! — в неистовстве воскликнул Патрик. — Посмотри в зеркало Антония! Успокойся и честно взгляни на то, чего ты так боишься и от чего ты убегаешь!

Она покачала головой, боясь открыть глаза, ее сердце неистово билось.

— Если ты будешь продолжать закрывать глаза и притворяться, что этого не происходит, ты никогда не сможешь, не дрогнув, встретить это!

Его голос снова стал резким, она почувствовала охвативший его гнев и вздрогнула.

— Не сердись на меня, — умоляла она. — Тот мужчина был сердитым… я ненавижу, когда ты в гневе, это напоминает мне о нем.

— Все во мне напоминает его, не так ли? Как ты думаешь, что я чувствую по этому поводу? Иногда ты смотришь на меня, твои глаза затуманиваются, и я вижу, как ты вздрагиваешь, и знаю, что ты думаешь об этом, я хочу найти того ублюдка и убить его!

Его слова были столь неожиданны для нее, что она непроизвольно подняла глаза и посмотрела на него в зеркало.

Патрик поймал ее взгляд.

— Антония, ты хочешь, чтобы с тобой всю жизнь обращались, как с калекой? Раньше или позже тебе придется признать, что ты женщина, что ты нуждаешься в любви и что нет ничего плохого или постыдного в этом.

Он обнял ее, потом нежно прижался к ней щекой.

— Мне это тоже необходимо, как, впрочем, и всем. Человеческие существа нуждаются в любви, как растения в дожде. Твой опыт был горьким, но если ты никогда полностью, по-настоящему не станешь женщиной, то ты запрячешь все это в себе и будешь бояться любить.

Антония смотрела, как интимно они обнялись, как тесно прижаты друг к другу, ее тело будто вдавилось в тело Патрика. Ее тонкая полупрозрачная черная комбинация скрывала очень мало, и большая часть тела была хорошо видна ему. Она хотела снова закрыть глаза, но взгляд Патрика загипнотизировал ее, и она не смогла отвести от него глаз.

Патрик, не отрывая от нее взгляда, начал исследовать ее тело. Его губы слегка касались ее шеи, ключицы, плеча, легкие, как крылья бабочки, поцелуи заставляли ее трепетать от удовольствия. Тем временем руки его тоже были заняты, он отодвинул тесемки ее комбинации и лифчика, обнажил ее грудь, нежно лаская упругую бледную кожу с затвердевшими розовыми сосками. Она беспомощно наблюдала за ним, дрожа и хрипло дыша, и Патрик следил за ее лицом, пока его руки ласкали ее тело.

— В этом нет ничего ужасного, не правда ли? — прошептал он, мягко покусывая мочки ее ушей. — Это не пугает тебя, я не обижу тебя. Тебе это нравится. Не притворяйся, что нет. Ты хочешь, чтобы я касался тебя.

У нее не было сил отрицать это, даже если она и хотела бы, она задыхалась.

— Ты хочешь, чтобы я касался тебя, — повторил он хрипло. — Вот так…

И его руки нежно пошли вниз по женственным изгибам ее тела, проследовали по ее бедрам, тепло его ладоней, проникавшее через тонкий шелк, доставляло ей сильное наслаждение.

— И вот так… — пробормотал он, когда его рука нашла край ее комбинации, подняла кружево вверх и скользнула под трусики, гладя ее теплые, гладкие бедра изнутри.

Он зашел слишком далеко. Она напряглась.

— Нет! Не надо, не надо…

— Не паникуй, Антония, не начинай снова сопротивляться. Все хорошо, ты разрешаешь то, что тебе хочется, — сказал он мягко.

Девушка была такой горячей, что буквально горела. Она сильно дрожала, но было слишком поздно, чтобы останавливать его. Он знал теперь, что она хочет его, он открыл ей секрет, обнаружил влагу и жар, которые выдали ее, и мягко продолжал возбуждать ее кончиком своего пальца, ритмично и мучительно.

— О нет, — застонала она, закрыв глаза, пораженная и пристыженная.

Он поцеловал ее шею.

— Да, — прошептал он, в то время как его руки продолжали мучить ее, заставляя испытывать удовольствие, сводящее ее с ума. Ее сердце учащенно билось, она была едва в состоянии дышать, желая его так сильно, что более, кажется, и вынести не могла, и в то же самое время боялась тени третьего, которая всегда незримо присутствовала.

— Я не могу! — закричала она, и Патрик повернул ее лицом к себе.

— Ты все еще путаешь меня с ним? Чем я могу тебе доказать, что никогда не обижал женщину подобным образом? Я никогда в моей жизни не принуждал женщину дать мне то, что я хотел.

Антония с болью вздохнула, и он перестал говорить и посмотрел на нее.

— Ты ревнуешь, Антония? — спросил он.

Она не могла встретиться с ним взглядом. Он откинул ее голову назад, держа палец под ее подбородком, заставляя взглянуть на себя. Его губы искривились в триумфальной улыбке.

— Тебе нет нужды ревновать, я никогда не спутаю тебя ни с кем, дорогая, — прошептал он.

Никто не называл ее до этого «дорогая». Слово заставило ее растаять. Патрик наклонился, чтобы поцеловать ее, и она инстинктивно двинулась навстречу ему, ее губы раздвинулись. В диком порыве страсти она обвила его руками и притянула ближе, ее руки ласкали его затылок, плечи, спину.

Патрик застонал, оторвал ее от пола, и она внезапно почувствовала, что падает, смущенная, невесомая. Он бережно отнес ее на кровать и накрыл собою. Ее тело напряглось и стало выгибаться, чтобы противостоять ему, крик ужаса застрял в ее горле.

— Не пугайся, дорогая, — сказал он быстро. — Не напрягайся снова, бояться нечего. Это я… Посмотри на меня…

Она неуверенно взглянула не него, и у нее вырвался продолжительный вздох.

— Патрик…

— Да, это Патрик, тебе не надо больше бояться. Тебя не обидят, ты знаешь, что можешь доверять мне. — Он улыбнулся и поцеловал ее. Его губы были теплыми, нежными.

Антония поцеловала в ответ, начав находить удовольствие в тяжести его тела, его близости. Она обвила Патрика руками и беспокойно задвигалась, ее сердце учащенно билось.

Патрик сбросил туфли, продолжая обнимать девушку, начал срывать с себя одежду. Она лихорадочно помогала ему, расстегивая его пиджак, затем рубашку, стаскивая их с него, ее дыхание было хриплым и затрудненным.

Она не боялась его больше. Ею руководили другие чувства. Она, наконец, прикоснулась к нему так, как всегда хотела, начиная с первой минуты, как увидела. Желание вспыхнуло тогда в ней настолько сильно, что то, что случилось позднее, было похоже на суровый мороз, коснувшийся розовых бутонов, заставивший их почернеть от холода. Девушка думала, что чувства ее умерли. Ей никогда не верилось, что она снова сможет что-то испытывать, но сейчас для нее началась новая весна. Ее тело раскрывалось, как цветок, когда он ласкал ее.

Лежа обнаженным поверх нее, Патрик бормотал:

— Я не обижу тебя, дорогая.

Но Антония не слышала, что он говорит. Она была охвачена желанием гладить его загорелую кожу, прикасаться к его сильным и широким плечам, груди. Его мужская сила очаровывала ее. С необыкновенной страстью она поцеловала его.

Только когда Патрик раздвинул ее бедра и двинулся между ними, она пробудилась от неистовства своего желания и, замерев, бросила на него дрожащий, беспокойный взгляд.

Ее снова охватила паника, и девушка сопротивляясь выгнулась. Она не узнавала его лица. Он выглядел настолько другим, его щеки алели, черты лица были напряженными и безжалостными. Незнакомец из темноты вернулся, и Антония начала бороться с ним, задыхаясь от страха.

Но было слишком поздно, чтобы остановить его. Она почувствовала, как его тело с силой входит в нее, и боролась, инстинктивно использовав единственное оружие, которое имела. Антония вонзила ногти в его спину, ее тело извивалось, сопротивлялось.

— Прекрати, Антония, я думал, что мы уже позади всего этого, — резко сказал Патрик, подняв свое тело и схватив ее за плечи.

Она не могла говорить, но теперь, когда он неподвижно и тяжело лежал поверх нее, перестала бороться и хрипло дышала, ее глаза были закрыты, слезы текли по лицу.

— Я… ты…

— Я сделал тебе больно?

Она покачала головой.

— Так что тогда вызвало этот взрыв?

— Извини меня, — прошептала она, ее руки двигались по его спине. Она нащупала сделанные ею царапины и прикусила себе губу.

— Я сделала тебе больно, — заплакала она. — У тебя кровь на спине.

— Это не имеет значения, — нетерпеливо прервал Патрик.

— Имеет. Я не хотела этого, извини, — сказала она. Его спина была такой гладкой, и ей хотелось снова погладить ее, перемещаясь от позвоночника вниз к твердым ягодицам, но сейчас она все испортила.

— Перестань плакать, Антония! Я не могу вынести, когда ты так плачешь. Как будто маленькая печальная девочка. Извини, мне не следовало продолжать, но я думал, что ты готова, я был так уверен в том, что ты меня также хочешь.

Он попытался встать, и она знала, что он оставляет ее, этого она не могла вынести. Антония вцепилась в него обеими руками и почувствовала, как напряглось его тело, как глубоко он дышит.

— Решай, Антония. О, что ты делаешь со мной? Я не могу играть в эти игры без того, чтобы раньше или позже не потерять контроль над собой.

Он поднял голову и посмотрел на ее покрытое слезами, покрасневшее лицо.

— Все зависит от тебя и всегда зависело. Тебе только надо сказать. Ты хочешь меня или нет?

— Да, — сказала она тихо, ее ноги обвились вокруг него, она беспокойно, приглашающе двигалась под ним, и дыхание Патрика стало затрудненным.

— Ну, только не передумай снова, я не смогу отвечать за себя, если ты передумаешь.

Он наклонился и поцеловал ее глаза, словно пытаясь осушить их.

— Однако не надо больше слез.

Девушка вздохнула.

— Если бы только я могла забыть о случившемся той ночью.

Патрик помолчал секунду, потом предложил:

— Притворись, что ничего не было, если это поможет, скажи себе, что той ночью тебе приснился кошмар. Значение имеет только то, что происходит сегодня.

И она как эхо повторила про себя: значение имеет только то, что происходит сегодня. Это была правда, потому Антония чувствовала, что единственная вещь на свете, имеющая для нее теперь значение, — его тело, мучительно медленно двигающееся на ней, внутри нее, и она начала подстраиваться к ритму его движений. Потом взволнованная после испытанной боли, выгибаясь, она двинулась ему навстречу с ощущением удовольствия, граничащего с экстазом.

— О, Патрик… Патрик… — воскликнула Антония.

Она была невесомой, такой слабой, что растворилась в нем, покоряясь его твердой, обнаженной плоти, которая стала частью ее.

И когда они уже двинулись к кульминации своею наслаждения, неожиданно голос снизу позвал:

— Тони? Где ты? Ты еще не оделась? Тебе помочь?

Покраснев и дико дыша, оба замерли, их тела еще вибрировали.

— Аликс? — шепнула Антония, обезумев.

Патрик издал хриплый, расстроенный стон.

— Я даже не запер дверь! — процедил он сквозь зубы.

Секундой позже он был уже на ногах рядом с постелью. Дрожа, Антония смотрела, как он молча двинулся к двери, запер ее, а потом с неистовой быстротой начал одеваться. Антония выбралась из постели в тот момент, когда по ступенькам зазвучали шаги. Минутой позже Аликс тронул дверь, постучал в нее, затем крикнул:

— Тони? Ты готова? У нас сюрприз для тебя!

Стараясь, чтобы голос у нее был твердым, она сказала:

— Извини, после ванны я немного вздремнула и еще не успела одеться. Буквально через десять минут я спущусь вниз.

— Тебе помочь? Позвать Сьюзен-Джейн?

— Нет, я справлюсь сама.

— О'кей. Но поторопись, не забывай, что тебя ждет сюрприз! — Аликс засмеялся и бегом спустился вниз по ступенькам.

Патрик был уже полностью одет, он как раз завязывал перед зеркалом галстук.

— Как, черт возьми, мне выбраться отсюда, чтобы они не узнали, что я был с тобой? — спросил он.

— Я не знаю, и Бог знает, что они подумают. Все это так неожиданно, — пробормотала она, густо покраснев и чувствуя головокружение. — Аликс будет шокирован, мне не следовало никогда…

Она прервала себя и побежала в ванную, чтобы принять душ. Спустя несколько минут она вышла и обнаружила, что комната пуста.

Дверь была все еще заперта, но окно открыто. Она подошла к нему и увидела, как Патрик спрыгивает на верхнюю часть стены. Очевидно, он перебрался с ее балкона на следующий, добрался до его края и спрыгнул с него. От увиденного у нее сердце ушло в пятки. Это был глупый, безрассудный поступок. Слава Богу, он безопасно приземлился.

Антония посмотрела, как он прыгает с другой стороны стены, и вернулась к себе в комнату. Ее лихорадило, и горячая боль разочарования не давала успокоиться. Почему Аликс и Сьюзен-Джейн вернулись в такой момент? Если бы они пришли на десять минут… на пять минут позже.

Она не должна думать об этом. Зардевшись, она начала одеваться и приблизительно через четверть часа была готова. Девушка снова сделала макияж и причесалась. Помедлив, она посмотрела на себя в зеркало. На нее глядела незнакомая фигура, таинственное, как будто с гравюры, создание из другого мира, как сказал Патрик. Антония не узнала свое отражение, и это заставило ее чувствовать себя более уверенно и свободно, когда она спускалась вниз. Маска надежно скрывала ее чувства.

Вечеринка уже началась, во всех комнатах первого этажа были гости. При появлении Антонии все повернулись к ней, наступило молчание, затем раздался гул одобрения. Люди приветствовали ее, выражая свое восхищение.

— Прекрасно, дорогая…

Одна из подруг Сьюзен-Джейн сердито заметила:

— Никто не сказал мне, что вечеринка костюмированная, иначе я бы также надела свой костюм!

Какой-то мужчина спросил свою жену:

— Что значит этот костюм? Кого она изображает?

— Она — птица, глупый! — резко ответила жена. — Я думаю, это Антония. Это вы, Антония? Вы выглядите чудесно.

Она улыбнулась, поблагодарив, и сказала женщине, что она также выглядит великолепно.

— Это карнавальный костюм? — спросил кто-то еще, и Антония кивнула.

— Он, должно быть, легкий, как перо, — пошутил один из гостей, а другой простонал:

— Какая ужасная шутка!

Среди гостей Антония старалась разыскать Аликса, гадая, с ним ли Патрик. В конце концов, она нашла их в саду со стаканами шампанского в руках, у фонтана, брызги которого сверкали в воздухе.

Патрик стоял лицом к ней, Аликс сидел на краю фонтана. Они разговаривали с мужчиной в черном костюме, стоявшим к ней спиной.

Пока она медленно шла к ним и ее длинные юбки с перьями плыли вокруг нее, Аликс заметил ее и помахал рукой, его лицо осветилось улыбкой.

— Вот, наконец, и ты, Антония! Ты выглядишь шикарно!

Она улыбнулась ему, довольная тем, что в маске, и чувствуя на себе мрачный взгляд Патрика. Почему он так смотрит на нее?

Вдруг мужчина в темном костюме обернулся и протянул к ней руки.

— Привет, дорогая! Сюрприз, сюрприз!

Это был Сай.

Загрузка...