Призрак самого Отчаяния

Часть первая. Желание

Звонков в нашем университете не дают. Только по времени можно догадаться, что началась пара. И я на ходу, доедая уже капающее мороженое, лечу по коридору на второй этаж. Можно было бы воспользоваться лифтом, но второй этаж — это не двадцатый, и не сороковой, можно и пешком. Где-то препротивно пахнет краской — летний ремонт. Почему при всем прогрессе не изобрести краску без запаха? И мороженое отчего-то доедать не хочется. И привычным движением я роняю его на пол у урны. Урночка абсолютно беззвучно наехала на него и так же беззвучно втянула в себя, убрав даже белесые потеки искусственного молока. Часы тревожно пикают, отмеряя последние секунды перемены, телефон сообщает о разрядившейся батарейке, сердце бешено колотиться, волосы неприятно липнут к лицу. Уфф, сейчас представляю лица своих одногруппников, когда я, взлохмаченная и злая открою дверь, а профессор геополитики, глядя сквозь свои неизменные очки, скажет: присаживайтесь, пара уже началась. Вот и заветная стеклянная дверь, я нервно дергаю ее, и… повезло, профессора еще нет. Датчик над входом тревожно мелькнул красным — значит, все-таки опоздала. Плакали пара баллов на студенческом. Приземлившись на первую парту, я бросила папку на сидение рядом. Можно не волноваться, что кто-то будет претендовать на это место — на семинарах успехом пользуется только галерка.

Вытянув из кармана свою сиреневую «Ультру», я направилась к подоконнику. Там, как на пляже, под прямыми солнечными лучами расположились еще два таких же телефона, причем оба красные (как хозяева их различают?) и какой-то зеленый, с подсветкой.

— Чей можно сдвинуть?

— А тебе места мало? — спросил ленивый голос с задней парты.

— Мало!

— А какой зарядился? — спросил кто-то из девчонок, разглядывающих на мини проекторе образцы косметики.

— Левый «Ультра».

— Ну, сдвинь его в тень, — не отрываясь от процесса, великодушно разрешила хозяйка.

Я положила свой на окно, заработал индикатор зарядки и я села на место. Достав из кармана свой студенческий, я вызвала электронное меню. Мда, два балла были не лишними, но я еще отделалась легким испугом. Итого — 492 балла. Еще восемь — и я закрываю модуль, «а потом будет лето… Турум — турум — тум!» — прицепилась глупая песенка.

Пора прекращать возню, я уже вижу фигуру преподавателя за стеклянной дверью.

Профессор вошел, проекторы исчезли с парт, сзади раздался характерный шум, усаживающихся на место студентов. Старик, по привычке откашлялся, и, поправив очки, достал журнал. Я когда-то читала, что раньше оценки выставляли в большую тетрадь. У нас журнал — небольшое устройство, похожее на телефон, начисляющее баллы и проверяющее отсутствующих. Балл «за посещение» — теперь на каждом студенческом.

— А мне не пробило... — прогнусавил кто-то с галерки, под мелкое хихиканье. Но шутка была старая и уже не смешная, потому, что журнал — не ошибается, как и студенческий. Да и обмануть их вряд ли удастся. Во избежание обмана, студенческий неразрывно связан с хозяином. Он активируется во время пары в пяти метрах от хозяина, и подает тревожный сигнал, а после самоблокируется. А разблокировать — только в деканате. Можно заблокировать его по болезни, при отъезде и в конце года — опять таки через деканат.

Одно время ходила легенда о студенте, который умудрился взломать «студак», при помощи ноутбука и смартфона. Но известные мне подобные попытки приводили к блокировке и большим проблемам. А все-таки здорово было бы начислить себе пару десятков баллов просто так.

Мой телефон уже, наверное, зарядился. Долго он, однако. Думаю прикупить себе более мощную модель, заряжающуюся от тепла рук. Экзотично, но практично! А так все солнце да солнце. Нет ни одного приспособления, независимого от солнца, автомобили, телевизоры, компьютеры — все питается солнечной энергией. Просто это дешево, удобно и вечно. Вечно — потому что оно светит непрерывно много лет, не переставая ни на минуту, и под одним сплошным днем проходят миллионы жизней.

Из задумчивости меня вывел голос профессора:

— На прошлой паре мы обсуждали историю геополитики. У кого-то есть доклады по теме?

Вот он — мой шанс! Я поднимаю руку:

— Есть.

— Студенческий на стол. — он повертел его в морщинистых руках, и сказал: — студент 6369, можете начинать.

Взяв с подоконника телефон. Включив проектор на полную мощность. Я начала свой доклад.

— В 2016 году геополитическая карта изменилась навсегда. В результате японского проекта «Терра», который, как планировалось, позволит изучить земные недра, а так же строение земного шара более детально, было осуществлено бурение на рекордную глубину, повлекшее за собой подземный взрыв небывалой мощности. В результате этого взрыва планета Земля незначительно сбилась с орбиты, и перестала вращаться вокруг своей оси. В результате — на одной ее стороне царит вечный день, на другой вечная ночь. Как это получилось с точки зрения физики, никому объяснить не удалось. Возможно, вращение вокруг Солнца осуществляется по инерции, и это будет продолжаться еще некоторое время, а потом…

— Ближе к сути. — поправил профессор.

— Так вот, часть человечества осталась на темной стороне, часть — на светлой. Чтобы избежать перенаселения светлой стороны и борьбы за выживание, временное правительство пошло на крайние меры: лимитировать количество беженцев. На закате и на рассвете была срочно воздвигнута стена, в местах соприкосновения с сушей, все порты были перекрыты, береговые линии оцеплены. Из беженцев стали выбирать максимально полезных. А потом ворота захлопнулись раз и навсегда. Кто-то называл это убийством, кто-то считал, что геноцид оправдан. Так или иначе, на светлой стороне было сформировано единое государство. Вот, перед вами карта мира до катастрофы, а вот после. — ловя ключевые слова, проектор выбрасывал проекции одна за другой. Подождав, когда все рассмотрят, я продолжила:

— Конечно, очертания материков сильно поменялись — землетрясения и цунами сделали свое дело. На момент катастрофы было восемь самых развитых стран и четыре альянса. Теперь — одна страна. Доклад окончен.

Проектор свернулся, и я замерла в напряжении. Сейчас будут вопросы. А они точно будут.

Профессор долго смотрел куда-то в окно, а потом спросил:

— Ну что ж, в лимит времени вы уложились. У меня вопрос: на момент катастрофы, какую державу можно было по всем изученным параметрам назвать сверхдержавой?

Я призадумалась. Кто-то подсказывал: «СССР». Профессор зыркнул на подсказчика и сказал:

— Не правильно, вы путаете даты. СССР распался в каком году?

— В 2002? — робкий голос сбоку.

— В 1992, — ответил профессор.

— Блин, чуть-чуть не угадал.

— Так, я обращаюсь к докладчику, на момент катастрофы, какую державу можно было по всем изученным параметрам назвать сверхдержавой?

Ну, читала я об этом, читала…

— Америка? — тихонько промямлила я.

— Громче! — настаивал профессор.

— Америка, — выпалила я.

— Да, только ударение на второй слог. Спасибо за доклад. Садитесь. Подойдете ко мне на перемене, — и пара продолжилась.

На студенческом было ровно 500 баллов. Ура, каникулы! — тихо радуясь, я спрятала его в карман.

На перемене было многолюдно. Профессор стоял у подоконника и протирал по старой привычке очки, хотя смысла в этом не было — все стекла были грязе-и водоотталкивающими. Он долго задумчиво смотрел в окно, на ветвистое дерево, засыхающее из года в год. Некоторые растения так и не смогли приспособиться к жаре. Но в корпусе было прохладно — работал кондиционер, а рядом с деревом периодически включался автополив.

— Так вот, — рассеяно начал профессор, — Вас как зовут?

— Наора, Наора Герус.

— У вас литовские корни?

— Я не понимаю о чем вы.

— У вас фамилия литовская. Ну да ладно…

Он посмотрел в мои монгольские глаза с голубыми линзами, на выкрашенные в платиновый цвет, и модно и коротко подстриженные волосы, на желтую футболку и желтые бриджи со множеством карманов, на сетчатые кроссовки. И я почувствовала себя неловко.

— Наора, вы не хотите в этом году пройти практику по моему предмету? — не дожидаясь ответа, он продолжил: — Появилась возможность слетать на темную сторону. Предложили мне, но я не смогу, я приболел. Поэтому, в качестве практики, предлагаю вам отправиться вместо меня. На два дня. Они засчитываются, как полная двухнедельная практика.

Ну, ничего себе — что-то кричало в моей голове: два дня, как две недели. Значит я смогу поехать с Милкой, Сашкой, Джейсоном и Ли на море.

— Я понимаю, вы можете не согласиться, я не стану настаивать. — продолжал профессор.

— Я согласна! — он был слегка изумлен легкостью моего ответа.

— Тогда в среду я перешлю все документы по электронке. Ваш адрес? — он достал карманный компьютер и надиктовал ему, тот послушно все записал, и проинформировал о сохранении.

Ура, я еду на море. А теперь пора в деканат заблокировать студенческий и строить планы на лето!

Студенческий заблокирован до следующего учебного года. И я иду из университета под навесом к ближайшей остановке экспресса. Рядом со мной проплыл на воздушной подушке авто полив, оставляя за собой запах дождя. Жизнь удалась! На телефоне сообщение. Открываю почту: да, вот пакет вопросов, а вот условия поездки. Открываю вопросы: «Мисс Герус, здесь перечень вопросов, на которые нужно дать как можно более подробный ответы. Пусть вас не смущает их несоответствие предмету, но я пишу работу, и буду вам признателен, если вы мне поможете. Надеюсь, вы сможете снять ваше путешествие на камеру? С уважением, профессор К. В. Менгер».

Вопросы крайне простые. Справимся.

Заиграл вызов. Я включила мини наушник в ухе:

— Наора, ты поедешь с нами на Закат? — на экране появилось улыбающееся лицо Ли, за ней, пыталась поместиться перед экраном Сашка:

— Там море — супер! У меня родители там в прошлом году отдыхали! Ты подстриглась?

— Нет, а что?

— Мне показалось. Так поедешь? — Сашка оперлась для удобства на плечо Ли, и та поморщилась.

— Конечно. С практикой все Ок! Через неделю — готова!

— Саша, имей же совесть, на плечо не дави! — Ли, попыталась вывернуться, — Ну все Нао, мы отключаемся, звони, до встречи. А, кстати, Милка и Джес, отказались. Но мы кого-нибудь найдем! Пока!

Я счастливая дошла до остановки и села в экспресс. Там играло радио. Глядя, как скользят по кромке стекла многоэтажки и небоскребы, как пролетают деревья и кары, я слушала странную песню, причем не сначала. Куплет — так себе, а припев — неплохой: «My world will change tomorrow, my soul will change today…». Нужно скачать. Через минуту, я слушала ее у себя в наушниках целиком и полностью.

Завтра у меня первый день практики.

Сегодня я должна приехать в исследовательский центр, но я даже не представляю, где это находиться. Поглощая суперлегкий завтрак, я активировала навигатор на телефоне: нашла — в трех квадратах от университета. Можно на экспрессе до университета, а потом пешком. Я долго думала, как нужно одеться, но что-то в голову ничего дельного не приходит. Я мысленно перерыла весь каталог своих вещей, и решила надеть белую юбку и сиреневую футболку без одного рукава. Сгребая в сумку свою аппаратуру, я чуть не забыла прихватить немного косметики. Хотя, для кого там краситься? Все равно в потемках меня никто не увидит. Но что-то внутри меня воспротивилось такому подходу к собственной внешности. Придется брать пудру. блеск для губ. Брасматик и карандаш мне давно не нужен. Предпоследняя стипендия стала перманентным макияжем. Главное, что даже в экстремальных условиях он не размажется. Кстати об условиях, особенно экстремальных. Нужно по дороге купить попить.

Позвонила родителям — они живут далеко отсюда, в другой части страны. Рассказала об окончании учебного года, промолчала по поводу практики, пусть не волнуются, они хотели мне выслать еще денег, но я сказала, что те еще не кончились.

Вылетела из квартиры, защелкнув автозамок. Ту вспомнила, что не взяла очки от солнца, и пришлось вернуться. Сашка говорит, что возвращаться нельзя, ей так родители говорили, что это дурной знак, но я в это не верю. Cхватив с тумбочки очки, я закрыла (надеюсь уже окончательно) дверь и села в лифт. Время поджимало и пришлось вызвать такси. Сидя на заднем сидении кара, я вошла в Интернет, чтобы узнать необходимую информацию.

В целом ничего интересного и сенсационного не было.

Оказывается, что темную сторону почти невозможно просмотреть со спутника — снимки получаются размытыми до невозможности и ничего на них не видно. А вот ссылка на книги о темной стороне: профессор К.В. Менгер «Темная сторона. Теории и гипотезы вращения Земли», пара каких-то неизвестных мне писателей, «Dark side of us» — наверное, попало по ошибке, а тут пошли фантастические жанры: «Война за свет» и что-то в этом роде. Готовиться к выходу книга «Возможна ли жизнь на темной стороне. Теория переселения», я клацнула на ссылку «подробнее»: «В своей книги профессор Менгер собирается ответить на вопрос — возможно ли существование человечества на темной стороне, за счет обеспечения ее энергией с помощью светлой. «Я не ставлю перед собой цель доказать, что жизнь там возможна. Я ставлю цель — объяснить, почему это необходимо. Наши ресурсы истощаются, и нам следует подумать об освоении новых» — говорит сам автор… На это исследование выделены деньги из нескольких научных фондов». Занятно.

Тут же ссылки на последние новости: «Размытое пятно похоже человека с тремя руками. Новое фото по ту сторону», «Конец близиться. Последний виток Земли». Бред.

Приехали. Здание было гораздо больше нашего университета, но какое-то неприметное. Поднимаясь по ступеням, читаю горящее табло «Центр Естествознания» Чуть ниже бегущая строка: «Посторонним вход воспрещен, при входе предъявлять пропуск».

Двери автоматически разъехались, и я вошла в светлое помещение. Там стоял кремовый диван, за ним другая дверь с пультом управления. Подойдя к ней, я нажала кнопку вызова диспетчера. Женский голос ответил, что мне следует подождать и что за мной придут.

Я села на диван, и тут же провалилась в его мягкие недра, бросив сумку по привычке рядом. Там, в углу, стоял автомат с водой. Они стоят в каждом учреждении, чуть дальше — несколько стендов с сенсорными экранами. «Нынешние проблемы биологии». «Способы избежания изменения климата»…

С трудом вырвавшись из мягких объятий дивана, я решила почитать. Но не успела я шагнуть к стенду, как за мной пришли. Невысокая, полная, темнокожая женщина в очках в накинутом на брючный костюм белом халате спросила: «Наора Герус?»

— Да. — я ощутила легкое волнение.

— Ваш персональный код? — равнодушно бросила женщина, подходя к пульту.

— 95835FPOG678, — показала я.

Она ввела его и подождала подтверждения.

— Идите за мной.

И мы неспешно двинулись в открытые двери, затем по коридору налево к лифту. Неощутимо поднялись на 32 этаж, и она завела меня в один из кабинетов.

— Здесь вы пройдете инструктаж. Прочитайте и подпишите эти бумаги, она сунула мне прозрачную папку, присаживайтесь, — и она указала на такой же кремовый диван, напротив кремового кресла.

«У них, наверное, вся мебель кремовая». — пронеслось у меня в голове, когда я распаковывала первый документ. Это была страховка, которая в случае непредвиденных обстоятельств покроет все расходы на лечение, похороны. Слово «похороны» мне не нравилось, и я почувствовала слабость, и руки покрылись гусиной кожей.

Глядя на мою реакцию, женщина недовольно заметила:

— Неужели вы никогда не летали? При каждом перелете оформляется такой документ, но обычно это входит в стоимость билета, и вы его не подписываете.

— Ладно, — сказала я и подписала его ручкой, которая лежала тут же.

В следующем документе было сказано, что все образцы, пленки и записи принадлежат Центру Естествознания, и право пользования ими предоставляется только с разрешения владельца. Так же там указывалось, что я не имею права брать оттуда что-то в качестве сувенира или оставлять там что-то свое.

Я мысленно представила вертолет, нетерпеливые возгласы сопровождающих, и я тащу мешок трофеев.

Они: Что это?

Я (восторженно): Сувениры! Я же не могу улететь, не набрав подарков родным и друзьям!

Улыбнулась, очевидно, я не мысленно, потому что взгляд моего консультанта стал выражать крайнее возмущение.

— Девушка, — это все очень серьезно. — У вас мало времени, подписывайте и перейдем к следующему этапу.

Нарисовав свою роспись, я отдала их этой мадам.

— А теперь слушайте внимательно: после того, как вы попадете на борт вертолета, слушайте команды старших. Не уходите никуда ни на шаг, не вздумайте перечить и соблюдайте осторожность. С вами будут еще два наших сотрудника и подразделение неправительственной военной организации. Я передам профессору Менгеру, что вы уже отправляетесь. А теперь переоденьтесь и снимите все украшения и линзы. Она взяла со стеклянной тумбочки зеркальный пакет.

— Здесь лежит ваша новая одежда. Если великовато — скажите, поменяем. Сюда же положите свою старую одежду и все ненужные вещи. Она остается здесь до вашего возвращения на хранении. Я покину вас ненадолго. Если понадобиться уборная — вторая дверь справа, — и она вышла.

Насчет туалета она попала в точку. Но перед тем как сходить туда я вытряхнула на диван содержимое пакета. Темная футболка, темные штаны застежками внизу, темная куртка, достаточно теплая и внушительного вида ботинки. Я долго думала, снять лифчик или не стоит и, в конце концов, оставила. Застегнув ремень на немного великоватых штанах, решила куртку пока не набрасывать, а сходить в туалет. Сложив не очень аккуратно свои вещи, я затолкала их в пакет. Из украшений на мне были только серьги, четыре камешка в левом — два в правом — не думаю, что с ними возникнут проблемы. Я взяла из своей сумки специальный раствор и коробочку для линз и пошла в уборную.

В коридоре было пусто, словно все вымерли. Найдя заветную дверь, я толкнула ее и очутилась в большом белоснежном помещении. У окна стояла вытяжка для курящих и пепельница с самоочистителем. Сделав по-быстрому все дела, я вымыла руки. Тщательно высушив их, я достала одну за другой линзы и положила в раствор. Карие глаза — это конечно красиво, но голубые или сиреневые лучше. Спецовка сидела ужасно. Я умылась, привела в порядок волосы, поправила макияж.

Через несколько минут, я нетерпеливо сидела на кремовом диване.

За дверью послышались шаги, и на пороге появилась мадам:

— Пакет можете оставить здесь. Вы готовы? Идите за мной.

Пройдя по этажу, мы опять сели в лифт и поднялись еще выше — до пятидесятого этажа. Там меня встретили, обыскали на предмет чего-то запрещенного, выдали специальный рюкзак. Я тут же полезла изучать его содержимое. Больше всего мне понравился фонарик. Одним нажатием кнопочки он загорался, точно так же тух. Повесив его за браслет на руку, я положила телефон в один из многочисленных карманов куртки.

— В рюкзаке паек и вода. Оружие Вам не полагается. Фонарик на батарейках. Запасные в левом кармане рюкзака. — сказала моя провожатая, — а потом почему-то тихо добавила: — Удачи…

А потом был взлет, с крыши на двухпропеллерном грузовом вагоне. Он так страшно накренился при взлете вперед, что у меня перехватило дыхание. Мы сидели и смотрели друг на друга — нас было восемь человек, я — девятая. Двое сотрудников и эскорт. Вертолет выровнялся и с небольшими рывками и толчками полетел. Мы летели долго и монотонно и меня начало укачивать. Чтобы хоть как-то избавиться от противного ощущения, я играла с фонариком и отхлебывала из фляги. Мною абсолютно никто не интересовался, и не было никого, кто бы мог сделать мне замечание по поводу моего некорректного поведения. Маленькие смотровые щели вверху показывали, что мы еще не вылетели из зоны света. Были моменты, когда мне хотелось заговорить с соседями, но факт того, что все летели молча, убивал во мне это желание. Постепенно я начала понимать, что становиться все темнее и темнее. Немного розоватый свет пробивался сквозь иллюминаторы, перерастая в пурпурный. Наверное, на Закате море и впрямь великолепное.

Говорят, что из-за того, что на нашей стороне солнце светит непрерывно, оно вызвало перегрев и спровоцировало таяние ледников, поэтому море поглотило часть суши. Казалось столько лет прошло с того момента, как это случилось, но прогресс шагнул вперед так незначительно. Мы пользуемся почти всеми теми вещами, что и сотню лет назад, разве только чуть улучшив. Кто-то в прошлом писал, что в 2123 году человечество полетит в космос, заселит ближайшие планеты, изобретет лекарства от всех болезней. Зачем нам чужие планеты, если мы со своей разобраться не можем? Мы очень много потеряли драгоценного времени на восстановление мира из руин, мы были слишком заняты выживанием, чтобы заметить, как исчезли многие виды животных и растений, не выдержав перемены климата. Мы не смогли спасти никого, кроме себя.

Мне было горько и тоскливо, словно во всем виновата была я одна, а сумерки все сгущали и сгущались, как будто кто-то занавешивает окна. Некоторые до сих пор так делают. У многих даже семейная традиция. А я не могу, темнота меня пугает, она для меня чужая…

Стало совсем темно, сработало освещение. Тусклая палка лампы временно спасала нас от неизбежности — тьма все равно не отступит и не отпустит.

Мы сели в целом благополучно. Был небольшой удар, вполне терпимый. Несколько человек пошли разведать территорию, пока мы сидели внутри. Через четверть часа они вернулись, и мы по команде стали выгружаться из вагона. Я шла последней. Мне даже не помогли спуститься! После тусклого света салона, я не увидела ничего, как будто я не просто закрыла глаза, а прижала их ладонями. Воздух был чистый и прохладный, застегнув куртку, действуя почти наощуп, я включила фонарик. В желтом кружочке земля была сухой и темной. Какие-то серые корни, и мелкие камни и пластиковая бутылка.

Нам дали приказ: «не расходиться». Один из разведчиков сказал, что в двухстах метрах от нас находиться город. Отметив на карте этот квадрат, командир дал приказ выдвигаться, и мы пошли. Я и, очевидно, сотрудники шли второй тройкой. В первой тройке шел командир с разведчиками, и замыкали наше шествие трое охранников.

Мои глаза стали постепенно привыкать к темноте. Я уже видела очертания зданий на горизонте, груды какого-то мусора, искореженный кар. Кары стали попадаться все чаще и чаще — мы вошли в город. Было почти тихо, только ветер, тихонько шелестел в руинах, задувая в темные дыры. Мне было не по себе. В наряженном мозгу скользнула мысль о том, что, наверное, страшно идти первым или страшно идти последним, не слыша за собой и перед собой шагов товарища. Дома были не высокими — не более пяти этажей. Кое-где я насчитала восемь. Многие частично рухнули, а некоторые, почти целые, смотрели зияющими пустотами на непрошеных гостей, чьи шаги отдавались эхом в пустых переулках. Мы шли по широкой улице, а по краю дороги торчали высокие столбы.

— Это фонари, — шепотом объяснил мне один из сотрудников, — когда день сменялся ночью, они освещали улицы. Я про них писал научную работу.

— Ух-ты… — прошептала я, и собственный голос показался мне невероятно громким.

Фонари мне понравились, и я решила поснимать. На ходу настраивая камеру, я чуть не выронила фонарик. Тогда я пристегнула его к правой руке, и сразу стало гораздо сподручнее.

Снимать в темноте все-равно было неудобно. Периодически объектив выхватывал лучики фонарей моих спутников, шаривших по стенам домов.

Сердце стучало в невероятном темпе, рука немного дрожала, я краем глаза поглядывала вниз, чтобы не зацепиться за мусор и не упасть.

Вы не поверите, но в мертвом городе мне чудились монстры. Казалось, что они смотрят на нас изо всех щелей, ждут, когда мы отвернемся, чтобы напасть сзади. В каждой расселине виделись чьи-то глаза, но когда направляешь фонарь — они исчезают. Я чувствовала, что от страха каждый шаг дается все сложнее и сложнее, словно я постепенно каменела. Мы прошли достаточно долго в гнетущей тишине мертвого города, только однажды я была близка к тому, чтобы заорать и броситься, куда глаза глядят — мы увидели странный силуэт скрюченного дерева. Под ногами все время что-то пугающе хрустело, а опустив фонарик я увидела большой, почти идеально круглый камень, за ним еще один и еще… Пройдя чуть вперед меня осенила страшная догадка: то, что хрустит под ногами, и те камни, которые мы обходим, те темные тряпки, которые цепляются за ботинки — это то, что осталось от жителей. Очевидно, здесь случилось что-то, что заставило их выбежать на улицу и умереть. Пошатываясь от брезгливости, я старалась не думать о том, что мы сейчас оскверняем чей-то прах. Темные тучи на небе рассеялись, и в просветах между ними было нечто великолепное: маленькие сияющие, как драгоценные камни. Я долго не могла вспомнить их название, а потом, меня осенило — это звезды! Я много раз видела их на картинках, но на картинках они напоминают белые точки, и их не сравнить с тем, что я вижу сейчас. Господи, все умрут от зависти, когда я расскажу! И покажу — промелькнуло в голове, и я подняла камеру телефона, чтобы снять это. Я замирала от восторга, представляя, как буду демонстрировать эти файлы своим друзьям, а они с недоверчивостью будут говорить — не монтаж ли это?

И тут из расселины в небе показалась почти полная луна. Ее диск, на котором совсем чуть-чуть не хватало для полнолуния, немного осветил нам улицу. Это было страшное, и в то же время, настолько завораживающее зрелище, что у меня по спине пробежали мурашки.

— The school is there. Keep in silence. Let’s move! — сказал один из разведчиков, что шли впереди. Командир отряда развернулся и по-русски сказал:

— Мы пришли к школе. Мы войдем внутрь. Идем, прижимаясь к стенам, так как все может обвалиться к чертовой матери, смотрим под ноги, там могут быть дыры в полу. — Это все адресовалось, очевидно, нам, «туристам».

— Вам хватит получаса? — спросил командир, включая подсветку на часах.

— Да, — кивнули ученые.

— Пошли! — он махнул рукой и, толкнув дверь, мы очутились почти в кромешной темноте. На улице было еще кое-как светло, а здесь можно было передвигаться разве что на ощупь. Командир дал приказ надеть приборы ночного видения, и, нашарив в рюкзаке нечто на очки похожее, я в числе других натянула это на глаза, нажав кнопку активации. И теперь, судя по всему, смахивала на робота из фильма о далеком будущем. Видно было плохо, сквозь какие-то помехи, но в целом очертания вырисовывались. В гулком вестибюле, скрипя ботинками и щелкая оружием, которое почему-то было наготове, мы двинулись мимо белых дверей аудиторий. Мы вошли во второй вестибюль, плотно прикрыв толстые двери, защелкнув их на автоматический замок, открывающийся нажатием ручки вниз.

Мы прошли черную кадку, в которой, словно гигантский паук распростерлось сухое черное растение. Поднявшись по лестнице, мы дошли до одной из дверей, и ученые сделали знак остановиться. У меня возникло подозрение, что они когда-то здесь уже были. Мы вошли в аудиторию. Часть ее было разрушена так, что было видно небо. На одной стене висела чудом уцелевшая доска, а по центру стояли наспех сдвинутые парты.

— А теперь сюда! — негромко скомандовал один из ученых другому, и они почему-то полезли в угол под доской. — Смотрите, коллега, вот это я хотел показать вам! Что вы на это скажете! — страстно шептал один ученый, присаживаясь на корточки у стены. Второй низко-низко склонился и молчал.

— Вы видите??? Это простейший организм, почти плесень, но это своеобразное растение, гриб. Он живет здесь без фотосинтеза. Он может жить здесь без света! — ученый что-то сковыривал со стенки.

— Господи! Я Вам не верил... Поздравляю, вы сделали открытие даже не в своей области. Это очень серьезно. — медленно проговорил второй, глядя на темное пятно на стене, как зачарованный.

— Я нашел его случайно, когда искал некоторые артефакты для музея. Я до сих пор не могу в это поверить! — они сняли очки и стали замерять его.

На меня это открытие никакого впечатления не произвело. На военных очевидно тоже. Они молча наблюдали за возней ученых. И у меня даже возникла идея присесть на пыльную парту, как вдруг военные напряглись. Странная тень мелькнула на крыше на фоне почти чистого неба. Сердце ухнуло вниз от неожиданности. Но потом воцарилось все то же настороженное спокойствие. Командир что-то шепнул ближайшему охраннику, и все как по команде подняли винтовки. Только мои зубы выдавали нервную чечетку, а тело отказывалось повиноваться.

— Поторапливайтесь! — сказал он бесцеремонно ученым. — Мне здесь не нравиться. Я не хочу рисковать. БЫСТРО СОБРАЛИСЬ и ПОШЛИ!

Мы вышли во второй коридор, и очень быстро двинулись к выходу в первый. У меня было такое ощущение, что я вижу себя со стороны. Не доходя до кадки, мы на секунду остановились. Дверь, захлопнутая нами на пути сюда, была открыта настежь. Это было видно даже в темноте невооруженным глазом. И тут в мы услышали звук, едва слышный звук крадущегося зверя. В очках коридор просматривался хорошо, но никого видно не было. Звук был где-то рядом…

— Мы его не видим, сэр. — сказал один из солдат, держа оружие наизготове.

— А ты очки сними… — негромко растягивая слова, произнес один из ученых.

И сдернув с лица очки, швырнув их на пол, мы увидели то, чего я никогда не забуду, даже если захочу, то, что будет еще долго приходить ко мне во сне — серую тощую, с блеклыми глазами фигуру человека, припадавшую на передние лапы. Один из солдат открыл огонь, и она молниеносно и почти бесшумно метнулась на потолок. Началась беспорядочная пальба. Я чувствовала, как рядом со мной в штукатурку вонзаются пули. Мои ноги подкосились, и я сползла по стене вниз. Битва в темноте продолжалась.

— У нас есть раненый! — кто-то кричал над ухом.

— Прекратить!!! STOP! — орал командир, глядя, как пули впиваются в своих. — Уходим, быстро! Let’s move out!

Они побежали, а я так и не смогла подняться, чтобы последовать за ними. Я сидела и чувствовала, что ноги меня не слушаются, в горле стоял ком, а от страха не могла даже вздохнуть. Я зажмурила глаза и услышала шорох. Дуновение ветерка чужого движения, словно проскользнул призрак и скрип двери. В холле послышались выстрелы, душераздирающие крики боли и, наконец, все стихло. Что-то громко хлопнуло наружной дверью.

Собрав свои силы в кулак, я, с трудом опираясь на стенку, вышла в холл. Глаза уже привыкли к темноте, и видела, куда нужно идти. Сделав несколько шагов, я споткнулась и упала руками вперед. Когда я поняла обо что споткнулась, я подлетела, как ошпаренная — это было тело одного из наших сопровождающих с разорванным горлом и окровавленным лицом. А то, что липкое и теплое стекало у меня по рукам — это раньше текло по его венам… Где-то в углу я слышала тихий стон, но подойти побоялась. Я толкнула дверь и на крыльце увидела еще одного «нашего», сидевшего, облокачиваясь на школьные перила, а серая тварь, перепачканная в крови, и с уже неимоверно раздутым брюхом, отгрызая от него приличный кусок ноги, оттаскивала его в черную щель фундамента. Меня вырвало, прямо на плиты школьного двора, страшная дрожь пробежала по телу, я вытерла тыльной стороной окровавленной руки, лицо и помимо неприятной горечи во рту почувствовала привкус металла на губах.

Я боялась пошевелиться. Нужно идти, идти к вертолету — там, вероятно, кто-то остался. Они, наверняка, отступали по той дороге, по которой мы пришли. Я осмотрелась по сторонами и побежала.

Первые шаги давались мне с огромным трудом, такое иногда бывает во сне: когда хочешь убежать, а не получается. Ноги, словно чужие. Я несколько раз упала, но не почувствовала боли, и снова поднималась и бежала. В боку что-то страшно кололо, и я сдавливала это место рукой. Только так я могла двигаться. Сзади всей тяжестью наваливался на меня рюкзак, и, задержав дыхание, я отстегнула поочередно бретельки. Он со стуком упал вниз. Мне казалось, что сзади я слышу погоню, и это придавало мне силы. Я почти прибежала, рухнув на землю почти перед первым каром, который мы обнаружили. Отдышавшись, я не услышала и не увидела погони — город был мертв так же, как и тот момент, когда мы в него зашли впервые. Сердце колотилось о грудную клетку, а на лбу проступила испарина. Я поднялась, и уже неспешно, шатаясь, пошла по пустырю. У вертолета меня встретила тишина — самое страшное, что могло меня там встретить. Подойдя поближе, я увидела мертвого пилота, прислонившегося к окровавленному стеклу и никого. Значит... значит…

Я рухнула на колени и у меня предательств задрожали губы. Это сон…Сон…Я закрою глаза и проснусь... Проснусь... Я зажмурила глаза, подождала и открыла, по корпусу вертолета побежали зеленоватые с синим пятна и тут же растворились — значит это правда… Я протерла глаза… Если бы у меня был пистолет, но за оружием нужно возвращаться в школу. У пилота! У пилота должно было быть оружие! И я повисла на двери кабины, она открылась, и тело всей тяжестью упало на меня. Я выползла из-под него и стала шарить по карманам. Пистолета нигде не было. И тут я заметила, что он все еще сжимает его в руке. Разогнув холодные окостенелые пальцы, я взяла дрожащей рукой пистолет. Он был неожиданно тяжелым. Мертвец лежал в неестественной позе, глядя мутными глазами на меня. Меня осенила ненужная догадка: его могли убить задолго до нападения на нас…

Если бы я знала, сколько патронов осталось в обойме? Я попыталась подковырнуть ногтем и вытащить ее, но безуспешно, а потом я поняла, что где-то должно быть приспособление, чтобы это сделать. Найдя в потемках заветную кнопку, я с ужасом поняла, что осталось всего два патрона… Я завыла от отчаяния. Двух патронов мало, чтобы защищаться, но есть то, для чего и одного хватит. Сама мысль об этом обожгла меня изнутри… Я села на корточки и с трудом сглотнула. А потом я вспомнила вещи, ради которых стоило жить: родители, солнце и мороженое. Пусть последнее было крайне глупым, но мне вдруг, как перед смертью, захотелось мороженого… И я подняла пистолет и со злостью выстрелила в обшивку вертолета, два раза… Я бросила пистолет на землю, испугавшись отдачи и шума, и гул продолжал стоять у меня в ушах…

— Зря я это сделала… Теперь все ближайшие твари знают, что я здесь… — горько усмехнулась я вслух.

— Других поблизости нет. А та еще не скоро выйдет на охоту. Такой пир не каждый день бывает… — произнес тихий, спокойный голос. Я от страха, вскочила на ноги почти моментально и развернулась, но почему-то никого не увидела.

— Покажись, — плаксиво попросила я, мне начинало чудиться, что я схожу с ума.

И от дальней части вертолета отделился темный высокий силуэт. Он становился все четче и четче. И я вдруг вспомнила о фонарике. Включив его, я скользнула в его сторону.

— Убери свет. — коротко и угрожающе произнес голос.

— Ты... ты не наш… Ты был здесь все это время? Наблюдал за мной? И это ты убил пилота?. — внезапная догадка осенила меня, и я медленно стала отступать. — Здесь больше никого не было... Это ты…Кто ты?

Силуэт вышел из тени вертолета, и я смогла его рассмотреть.

На нем была темная рубашка с закатанным по локоть рукавом, из-под рубашки были видны рукава еще какой-то обтягивающей черной кофты. Внизу рубашка была порвана, но владельца, казалось, это не беспокоило. Снизу были темные, местами сильно грязные штаны и странные не менее грязные ботинки. На боку к ремню у него был прикреплена какая-то темная палка.

Его лицо было очень бледным, худым, треугольным, с тонкими чертами. Глаза были темные, волосы тоже. Абсолютно прямые они были неровно подстрижены чуть ниже ушей с одной, причем с другой стороны они недостриженным куском доставали почти до плеча. Он был совсем не так противен, как показалось на первый взгляд, но в лице его было что-то злое.

— Ты меня тоже убьешь? — почему-то тихо, но без страха спросила я. Раз он умеет говорить, значит с ним можно договориться…

— Не знаю, посмотрим… — задумчиво протянул он.

— На ЧТО посмотрим?? — меня охватила ярость. Мне так хотелось ее на ком-то выместить… — И что мне теперь делать? На что ты собираешься смотреть?!!! После того, как ты убил мою последнюю надежду???

— Иди, куда шла… — бросил он равнодушно. — Мне даже интересно, сколько ты еще протянешь. Хотя, нет... Лучше я сам убью тебя…

Он сделал шаг по направлению ко мне, взял в руку конец палки и дернул вверх. Она блеснула металлом, и поняла, что это такое… Я видела в фильме нечто подобное. Отступив назад, я резко включила фонарь, направив свет ему в лицо, и рванула в сторону, противоположную от той, откуда пришла. Я бежала долго. Мне было страшно, но уже не так как в школе. Я бежала по какой-то аллее, деревья высились черными ровными рядами, я решила свернуть с нее и побежала сквозь колючие кусты. Они рвали одежду и впивались в кожу, оставляя жгучие царапины, но я продолжала бежать, не оглядываясь. Добежав до какого-то высокого бетонного забора, я обессиленно опустилась, ломая высокую черную траву под ним. Просидев пару минут, я услышала негромкий треск, как будто кто-то крался по моим следам. Судя по его словам, твари в этих местах было две — одна уже сытая, а вторая с железкой, поэтому вариантов, кто бы это мог быть, не возникало.

— Ну ладно, хватит… — устало сказала я, — может, не надо меня убивать. Мне и так не повезло... Я… — и тут же осеклась. В кустах горели два блеклых глаза. Я покрепче сжала фонарь и направила его на тварь, не включая. Пока. Он ошибся… Их здесь больше...

Тварь припала на передние лапы и прыгнула на меня, я дернулась в сторону и отползла, все было почему-то как в замедленной съемке. Она промахнулась, мягко соприкоснувшись с забором. Тварь была серая, костлявая, кожа висела на ней мешком, абсолютно лысая и голая. Она была крупнее, гораздо крупнее той, первой… Ее морда была похожа на человеческую, только носа почему-то не было, и зубы были внушительней. Я осознала — бежать некуда, и нажала кнопку фонаря. Свет ударил ей морду, и она отступила. Я видела, как она отпрыгнула в пределы досягаемости света и затаилась. Как только я поняла, что она боится света, у меня блеснула надежда. Я хотела встать, но запуталась в какой-то проволоке. Нужно как-то освободиться, не опуская фонарь. Я отстегнула его от браслета и, стараясь не дергать, засунула в рот. Он был грязным и на нем чувствовался привкус чужой крови, но я старалась побороть рвотный рефлекс и побыстрее распутать ногу. Это получилось, но не с первой попытки.

Аккуратно отступая, чтобы снова не запутаться и не упасть, я перехватила фонарь в руку. Тварь тихо кралась за мной, но свет заставлял ее соблюдать дистанцию. Несколько раз она пыталась, прыгнуть, но я успевала направить свет ей в морду. Я поняла: лишь в двух метрах от меня свет достаточно сильный, чтобы испугать ее, дальше он рассеивается и… Мы шли вдоль забора, я пятилась, а она наступала. Я так много пережила за эти три часа, что на смену парализующему страху пришла сковывающая сонная усталость и злость.

Один раз тварь решила меня обмануть и попыталась напасть сбоку, но я вовремя перехватила ее лучом. Она просто ждала, тупо смотрела на меня и ждала неизбежного. Секунды, сливались в минуты, которые казались вечностью. Я не знала, на сколько хватит фонарика.

Странные мысли стали закрадываться мне в голову: почувствую ли я боль перед смертью? Мне почему-то это стало казаться очень важным. Забор никак не кончался, и я остановилась. Я позавидовала самой страшной завистью тем, кто навсегда остался в школе… Тем, кому не суждено провести свою короткую жизнь в страшном, долгом ожидании, ожидании смерти. Если мне чудом удастся спастись от этой, то будут другие, и когда-нибудь на моей шее все равно сомкнуться чьи-то мощные челюсти, и мою оторванную ногу потащат под фундамент, чтобы глодать ее до белой косточки… И тут я вспомнила о телефоне. Он должен был лежать в кармане куртки. Я, стараясь не дергаться, опустила свободную руку в почему-то легкий и расстегнутый карман. В эту секунду мне не хотелось жить, как никогда…

— Господи… Я у тебя никогда ничего не просила… Пожалуйста... Пожалуйста… — у меня по щекам потекли слезы, — Я хочу домой… Я хочу увидеть солнышко… Пожалуйста… умоляю... — Я громко шмыгнула носом, и утерла его рукавом.

Я сразу не поняла, что произошло. Свет фонаря вдруг стал слабеть, становиться из белого, каким-то насыщенно желтым, световая граница стала ползти к моим ногам. Фонарик тух, отмеряя последние секунды моей жизни. Тварь, нужно отдать ей должное за терпение, резко рванула на меня, я упала и больно ушибла левую руку. Зажмурив глаза, я почувствовала ее вонючее, опаляющее дыхание на своем лице, и судорожно поймав последний вздох, я почувствовала на себе всю ее тяжесть.

А потом вдруг появилась странная легкость... Спасибо, Господи... мне было не больно…Только почему после смерти так болит рука, и ноют царапины? Я выдохнула и поняла: я ошиблась — я жива. Мне не хотелось открывать глаза, мне почему-то казалось, что это был сон, что сейчас я проснусь под любимый будильник и пойду в душ... Я резко дернулась, чтобы сесть и все-таки открыла. Я почувствовала дикую слабость и головокружение. И тут я увидела остекленевшие глаза мертвой твари, лежащей рядом. И чье-то чуть сбившееся дыхание за спиной. Я, даже не пытаясь встать, развернулась, ломая сухую траву.

Он стоял и вытирал меч от крови пучком соломы. Единственное, чего я не испытывала к этому человеку — чувства элементарной благодарности. Он молча закончил дело, а потом произнес:

— Ты не просто дура. Ты везучая дура.

— И в чем мое везение? Избежать смерти от когтей одной бессловесной твари, чтобы меня прикончила другая, говорящая? — съязвила я. У меня начиналась истерика.

Я так и не поняла, что произошло, мою щеку обожгло, из глаз брызнули слезы. Схватившись за звенящую щеку, я с ужасом поняла, что это было. Меня никто, никогда не бил, тем более по лицу. Чувство самой горькой обиды переполняло меня, мне хотелось растерзать его, мне безумно хотелось сделать ему больно…

— Пошли. — приказал он, и не дожидаясь моей реакции развернулся и беззвучно пошел вдоль забора.

Я сидела, все еще сжимая щеку, размазывая слезы, и растирая глаза. Я поняла: у меня есть выбор: или плюну на гордость, тем самым проживу чуть дольше, или я умру гордой, несломленной и очень быстро.

Я еще долго не могла простить себе того, что выбрала первое.

Я встала и пошла. И каждый шаг давался с трудом. Где-то в кисти невозможно ныла левая рука. На правой телепался угасший навсегда фонарик. Я догнала, его. А он даже ни разу не оглянулся. Я шла чуть сзади, но он отчетливо слышал шум моих шагов. Не доходя до одного дома, он резко остановился. И прохрипел:

— Нам нужно остановиться на ночлег. Место подходящее. Ищи решетки на окнах. Первый этаж и последний — не подходит.

Я пробежала по окнам взглядом и на трех окнах второго этажа увидела их, черные, резные.

— Там, — и указала на второй этаж. — И вон еще на третьем два окна.

— Вижу. Жди здесь. — приказал он исчез в черном проеме подъезда.

— А если... — начала я.

Ожидание длилось не долго. Он вернулся и сказал:

— Второй подходит. На третий не пройдешь.

И мы шагнули в подъезд. Воздух был затхлым и спертым. Поднявшись на второй этаж, я обнаружила закрытую дверь. Изнутри. Он посмотрел на нее и молча вышел из подъезда, бросив на ходу уже надоевшее мне:

— Жди!

— Зачем ходить туда-сюда два раза? — мои слова ударились о стену молчания. Похоже, его не заботило чужое мнение.

Через три минуты, внутри что-то щелкнуло, и железная дверь со скрипом открылась. Я вошла и увидела, нечто тронувшее меня до глубины души. На полу аккуратно лежал половичок, тут же была вешалка для одежды, и на ней висело чье-то пальто. В прихожей висело зеркало, и стоял пыльный шкаф, на полу стояли ботинки, туфли и валялась какая-то тряпка. Я прошла дальше. Было три комнаты и кухня. Все было таким странным. У меня было впечатление, что я заглянула в чужую жизнь. Все было в пыли.

— А где хозяин? Почему дверь была заперта изнутри? — спросила я.

Мой спутник, толкнув ногой одну из внутренних дверей, указал на огромную плиту, упавшую с потолка и стоящую под наклоном к полу. Их под нее было видна засохшая черная лужа, и торчала стоптаная подошва. Я пожалела, что спросила. По иронии судьбы остальные комнаты были целыми. В одной комнате я нашла диван, покрытый упавшими кусками штукатурки и пылью, большой стол с прозрачной вазой, книжный шкаф и смятое кресло. Я подошла поближе к шкафу и попыталась отодвинуть стекло. Глухо. Я открыла одну створку и обнаружила там кучу книг в прекрасном состоянии. Я взяла первую попавшуюся и открыла: Это была даже не книга. Это был альбом с фотографиями, причем почему-то сначала черно-белыми. Некоторые были прикреплены к ячейкам, некоторые просто лежали стопкой между страницами. Я подошла к зарешеченному окну, чтобы лучше разглядеть их. Я просмотрела их почти все: какие-то люди, дети, кто-то улыбается, кто-то, напротив, очень серьезен, какой-то город, цветущие улицы. Девушка в легком сарафане причудливого покроя, с букетом каких-то странных, но очень красивых цветов. Она улыбается, и ее распущенные волосы ложатся на букет. Эти цветы, я когда-то уже видела. Точно так же на картинке или фотографии. Но чтобы увидеть их живыми — никогда! Я бережно сложила фотографии в альбом и положила его на место. Это их память.

На столе лежала какая-то бумага. Неинтересно. Я посмотрела на вазу. В ней стояли почти точно такие же цветы, как на фото. Они засохли и свесили головки. Они были темные, свернутые в небольшие бутоны, и между безжизненно повисших листьев я увидела множество колючек. Я аккуратно отломала головку цветка. Она лежала у меня на ладони. Почему у нас нет таких красивых цветов? Как они называются? Я не помню, что было написано тогда на картинке. Я снова достала альбом и нашла ту фотографию. Сзади я с трудом разобрала: «На долгую память… Алина». И ничего о цветах. Я снова затолкала альбом в шкаф. В комнате было достаточно светло. Луна заглядывала в окно и освещала комнату. Мне так хотелось оставить хоть что-то на память, и я решила взять цветок. Но он был очень хрупкий и нежный, я и думала, куда мне его положить, чтобы не сломать? Придумала! Я раскрутила фонарик, вытащила толстые батарейки и аккуратно засунула в этот чехол свою находку. После так же аккуратно завинтила.

В другой комнате я слышала тихие шорохи, и звон, а потом скрип двери. Я прошла туда и обнаружила кухню. Огромный белый шкаф, стоящий у одной стены и несколько маленьких шкафов висевших по другим стенам. Стол, накрытый серой клеенкой и три небольших стула. Я подошла к клеенке и дотронулась пальцем. Под слоем пыли скрывался какой-то узор, и я нарисовала рожицу. А потом сердечко. Я хотела еще что-то написать, но потом передумала. Мой спутник открыл большой белый шкаф, и я почувствовала невыносимую вонь. Он с деловым видом выгреб содержимое на пол и стал перебирать. Пока он занимался, я посмотрела — другие шкафы были тоже вытряхнуты. Я не стала мешать ему, и шагнула в коридор. Там было еще три двери. Одна вела в туалет, где стоял большой, желтый от времени, треснувший, смешной унитаз. Действует он или нет, но он мне очень пригодился. В соседней комнате был душ. Я обрадовалась, но потом сообразила, что он уже сотню лет как не работает. Огромная белая ванна, маленькая раковина и проржавевший кран, и безжизненно свисающий шланг.

Я вернулась на кухню. Все, что не пригодилось моему спутнику, было небрежно сдвинуто в сторону, а на столе, прямо на моем произведении лежало несколько железных банок. На одной из них не было этикетки, на четырех остальных она была настолько пыльная, что прочитать было невозможно. Мой спутник сидел на стуле, и ножом открывал одну за другой. Первую он забраковал сразу, едва понюхав, во второй была белая жидкость, в третьей что-то темное и вкусно пахнущее, в четвертой была какая-то каша, а пятая полетела в кучу мусора. Он поставил их передо мной и сказал:

— Приступай.

Я заметила, он был не особо разговорчив, и беседы его очевидно раздражали. Я провела глазами по столу и обнаружила то, что искала: в каком-то лотке лежали пыльные ложки и вилки. Я взяла одну из них, тщательно обдула, вытерла о куртку и воткнула в кашу, потом недоверчиво понюхала и положила в рот. Каша была очень вкусная. Мы ковыряли ее кто чем: я вилкой, а он ел с ножа. Приступив к «вкусно пахнущему», я с удивлением обнаружила, что это что-то мясное и, проглотив один кусок, я прожевала без особого энтузиазма, и отодвинула. Он смерил меня недовольным взглядом и сам оприходовал банку. В следующей было нечто великолепное. Оно было тягучим со вкусом молока. Прочитав на этикетке название «Сгущенное молоко», я подумала, почему у нас такое не продают? Я не заметила, как съела полбанки, и мне очень захотелось пить. С водой была проблема. То, что мы нашли в бутылках, обладало невыносимым запахом чего-то прелого. Мы нашли еще две бутылки, но уже стеклянные. Интересно, зачем выпускать продукцию в такой неэкономичной упаковке? Одна из них была мутная, с какими то черными плавающими кусками непонятно чего. Другую открыть мне оказалось не по силам — он же продавил пробку внутрь, и она упала в темную, приятно пахнущую жидкость. Я понюхала и поняла — вино! Оно было не крепким, и немного утолило жажду. Мы пили его из горлышка по очереди. Я осмелела и решилась спросить у него:

— Как тебя зовут? — конечно, начало знакомства было неудачным.

— Элис, — сказал он с ударением на второй слог.

— А меня — Наора. Очень приятно. — я почувствовала, как на меня навалилась усталость невероятно тяжело прожитого дня. Но имя у него все-таки странное, какое-то женское. Ну, черт с ним!

Он, по своему обыкновению, молчал. Я поняла — с ним будет очень непросто. И все-таки, кто он и как он здесь очутился? Спросить или нет? Мне кажется, он просто не ответит. Но ведь разговаривать он умеет, причем неплохо. Что ж лучше такая компания, чем одиночество. И все-таки, я никогда его не прощу, за то, что он меня ударил... Никогда… Голова немного кружилась, и жутко хотелось спать. Я громко зевнула и сказала:

— Я хочу спать.

— Там есть кровать. — сказал он, и направился в сторону одной из дверей.

— Там есть диван, — сказала я, указывая на комнату с цветами.

Мысль о том, чтобы спать с ним на одной кровати вызвала во мне целую гамму чувств. И я гордо пошла по направлению к «своей» комнате. Встряхнув покрывало, я забралась под него. Да… Я бы не отказалась от подушки, так как валик был очень высоким и жестким. Я закрыла глаза и попыталась заснуть, но потом поняла, что здесь небезопасно. Лучше чем-то забаррикадировать дверь. И я подставила кресло. Мне этого показалось мало, и я стала искать, чем бы еще ее подпереть. Больше ничего подходящего я не нашла. Забравшись под покрывало, я снова закрыла глаза. Перед глазами стояла картина — он спит, развалившись, на мягких подушках, под покрывалом на огромной кровати, а я жмусь на узком диване, подкладывая под щеку руку. Я вздохнула и открыла глаза. Очевидно, луну скрыли тучи, и комната стала наполняться мраком. Он стал красться и растекаться по всем углам, подступая к моему убежищу. Я вспомнила книгу о призраках. Наверняка здесь есть призраки, призраки тех, кто жил здесь когда-то. А за решетчатым окном рыщут голодные людоеды. В горле пересохло, я поджала ноги, по коже бегали мурашки. Я старалась думать о чем-то хорошем, добром и светлом. Даже вспомнила какую-то детскую песенку и попыталась мысленно ее напеть. Но уснуть не получалось… Тьма давила на меня со всех сторон, казалось, что стены сжимаются. Мне чудилось, что что-то скребется в темноте, мне грезились блеклые глаза за окном. Я смотрела в окно, и на миг мне померещилась чья-то зловещая тень и призрачные шорохи по углам. Я в ужасе резко встала, скинула покрывало, отшвырнула кресло, и побежала по коридору, юркнула в спальню и отдышалась. Сердце стучало, как барабан, отбивая ритм ужаса. Он не спал. Он лежал и смотрел на меня. Мне даже показалось, что он издевался.

— А теперь, возьми палку и засунь ее в ручку, чтобы дверь нельзя было открыть с той стороны. — мрачно сказал он, кивнув на дверь. Палка стояла рядом, прислоненная к стене.

Я взяла эту палку и поняла — это оторванный карниз для штор, и аккуратно продела его сквозь ручку. Неловко переминаясь, я не знала, как себя вести.

Он молча отодвинул кровать от окна в темный угол и лег, освобождая мне место. Вот она, моя подушечка! Он лежал между мной и окном. Меч — я, наконец, вспомнила название этой штуковины — лежал рядом с ним, и что-то он держал под подушкой. Я сняла ботинки и юркнула под одеяло, он лежал поверх второго, не разуваясь. Свернувшись калачиком, поджав ноги под себя, я стала дремать. Мне было немного противно, что здесь когда-то спал тот покойник, но почему-то мне было очень уютно.

— А как-ты попал в квартиру, если везде есть решетки? — все-таки решила спросить я, подавляя очередной зевок.

— На окне, где покойник решеток нет. — спокойно ответил он, не глядя.

— А-а, понятно. А то, что мы спим в чужой кровати...

— Думаю, хозяин не обидится, — мне показалось, что Элис улыбнулся.

— А они смогут сломать решетки? — я решила воспользоваться его разговорчивостью.

— Кто они?

— Твари… Эти людоеды... — мне даже было неприятно вспоминать.

— Злыдни? Вполне возможно. — ответил Элис.

Интересное название — «злыдни». Вполне подходящее. Надо запомнить. Я зевнула и решила попытать счастья еще раз.

— А как ты здесь очутился?

Он посмотрел на меня и почти нежно сказал:

— Спи.

Ну, не хочешь, как хочешь. Тоже мне тайна. Наверняка один из моих товарищей по несчастью, оказавшийся в плохое время в плохом месте. Но зачем тогда убивать моего пилота? И пытаться убить меня? Он наверняка сумасшедший. Я бы тоже спятила от одиночества. Но он убил ту тварь или злыдню, которая пыталась мною закусить. Интересно, а злыдни — это новый биологический вид? А мне рассказывали, что человек — тупиковая ветвь эволюции. Наверное, ученым злыдня понравилась бы. Я прямо так и вижу ее в затемненной клетке, в какой-нибудь лаборатории, а в соседней клетке сидит тот, кто сейчас лежит рядом со мной. Мне стало почему-то смешно, но я спрятала улыбку в подушке. Немного поворочалась, громко зевнула и… вот, почти уснула.

Я спала наверно долго и без сновидений, а потом резко проснулась. Голова болела страшно, но не это разбудило меня: — за стеной кто-то скребся, ходил, фыркал… Я испуганно посмотрела на зарешеченное окно, а потом на Элиса. Я хотела вскрикнуть от неожиданности, когда что-то несильно толкнуло дверь, но он молниеносно зажал мне рот рукой. Элис лежал почти вплотную ко мне, и я чувствовала ветерок его дыхания. В горле стоял ком, по телу бежали мурашки. Следующий удар в дверь был сильнее — багет пока не поддавался. Меня охватила паника… Нужно бежать, нужно прятаться... Я попыталась освободиться, но он всем телом навалился на меня, не давая пошевелиться. Я видела его лицо почти впритык — он был моложе, чем он мне показался — ему было от двадцати пяти до тридцати пяти. На шее, там, где был не обстриженный клок волос, красовался уродливый шрам, а на бледном лице горели два желтых глаза с поперечным зрачком. При виде его глаз я почувствовала, что теряю сознание. Последнее, что я помню, как Элис ослабил хватку, а в его глазах был испуг, он что-то шептал, потом провел рукой по моему лицу. Последний удар в дверь и темнота...

Когда я пришла в себя, все тело ломило, голова была такой, будто всю ночь снились кошмары. Я с трудом разлепила глаза и поняла, что лежу сразу на нескольких подушках.

— Она ушла? — хрипло спросила я.

— Да, она всегда уходит… — Элис сидел на кровати рядом. Его подушка была подложена под мою спину.

— Как она нас нашла? — я все еще не думала подниматься.

— По запаху и шуму. У нее хороший нюх, слух, но зрение никудышное. Она в темноте видит неплохо, но только движущиеся предметы. — сказал он глядя на меня. — Ты как?

— Терпимо. — зевнула я, скидывая покрывало. Вставать все равно не хотелось.

Я стала припоминать все, что было до забытья. Голова явно не хотела это делать, но для меня почему-то это было важно. Я постаралась поймать его взгляд — да, я не ошиблась, у него были необычные глаза. Интересно, он не воспользовался моей беспомощностью? Да вроде нет. Наверное, я такая страшная, что он не захотел со мной связываться. Но я вижу, тут от конкуренток отбоя просто нет. Все в очередь строятся.

Господи, какие глупости в голову лезут.

— Нам пора. — Элис откинул волосы движением головы.

— Подожди. Успеем. Давай поиграем в одну игру. Я задам тебе вопрос — ты на него ответишь, а потом ты задашь мне любой вопрос — и я на него отвечу. Только честно. Лады? — я вытащила из-под себя подушку и положила рядом.

— А если я не захочу отвечать? — Элис заметно напрягся.

— Никто тебя не заставляет. Только тогда в моем случае — все будет точно так же. — я почувствовала, что почти победила.

— Давай, попробуем. — соизволил он.

— Хорошо, кто ты и как ты здесь очутился? И что вообще тут происходит?

— По-моему здесь три вопроса. На какой из них отвечать? — я заметила, что он не любит смотреть в глаза, он смотрит куда угодно, но не на тебя.

— На любой, на выбор. — я почувствовала азарт.

Он помолчал и стал, словно читать наизусть:

— В ночную пору, дрогнула твердь под ногами, и превратила города в руины. И дрогнула твердь в первый раз, погребя миллиарды людей, под руинами городов. И дрогнула твердь второй раз, и вода затопила все побережье. И собрались выжившие близ кровель своих, и разгребали руины, чтобы спасти родных из заточения, но не сумели. И стоны слышались еще долго из-под бетонных плит. И ждали люди утро. Но утро не настало. И бросились люди к собратьям своим за помощью, к тем, кто нес свет. Но померк свет в глазах, ибо дверь закрыли пред ними братья. И отчаяние поглотило людей. И ели они все — и остатки припасов, и разной твари, и гадов ползучих и себе подобных. И не дрогнули небеса, когда мать ела своего младенца, и не дрогнули небеса, когда убивали из-за еды, и не дрогнули небеса, глядя на тысячи голодных смертей. И проклял Бога род человеческий. И впал в отчаяние. И тогда, явилась ОНА. Она приказала всем и каждому явиться в назначенный срок, в назначенное место. И пришли люди, и спросила ОНА: «Люди-звери, люди-хищники и люди-жертвы, что вы хотите для себя?» И ответили люди-хищники: «Острые когти, острый нюх, острый слух, ночное зрение и ловкость дабы убивать». И ответили люди-жертвы: «Дай нам острое зрение, острый слух, ловкость, но сбереги разум, дабы выживать». И сказал тогда ОНА: «Да будет так!» И в руках у нее появилась чаша. И молвила она: «Выпившему из этой чаши, да пребудет желаемое». И взяли люди хищники, и испили ее до дна, и стали они страшными тварями: ловкими, но утратили навек человеческую способность мыслить и говорить. Люди-жертвы испили чашу не полностью, и не утратили облик человеческий. И спросили они ее: «Кто ты?». И ответила ОНА: «У меня пока нет имени иного, как тьма». И спросили они: «как почитать тебя?». Засмеялась она в ответ: «не нужны мне ваши почести». И исчезла. — Элис криво улыбнулся.

— Ты хочешь сказать, что за сто лет эволюция сделала то, чего не сделала за тысячи? Хочешь сказать, что ты — местный житель? Ты знаешь, что легенда конечно, красивая, но вериться в нее с трудом. — я была крайне разочарована.

— Это твое дело верить или нет. Я ответил на твой вопрос. Но свой я задам позже. — сказал он.

— Я тоже придумаю что-нибудь оригинальное! — я попыталась съязвить.

— Придумаешь по дороге. Пошли. — он встал, прислушался, а потом, пока я обувалась, вытащил погнутый багет. Но дверь не открывалась. Наверное, что-то упало и забаррикадировало ее снаружи. Он пнул ее, но безрезультатно. Я сидела на кровати и думала, как мы выберемся, если на окнах решетки, а дверь не открывается. Но почему-то мне было спокойно — сейчас он что-нибудь придумает.

Элис подошел к окну, вытащил маленький нож и подковырнул решетку. Она хоть и ржавая, но не поддалась. И тогда он взял стул, скинув с него какие-то пыльные тряпки — и мощным ударом выбил раму. Решетка не поддалась. И тогда Элис, выломав ножку стула, использовал ее на манер рычага. С одной стороны рамы решетка хрустнула и выломалась ее небольшая часть вверху, гулко упав вниз, освободив небольшую дырку, размером с форточку.

— Да, это нам очень поможет… — скептически заметила я, оглядывая отверстие, — Ты туда обязательно пролезешь, если превратишься в муху и научишься ходить по потолку. Только учти, я туда не полезу!

Подоконник был очень узким, а дырка высоко, поэтому идея встать на него и как-то перегнуться, была явно неудачной.

Он молча, не обращая внимания на мои реплики, очистил остатки рамы от стекла, отстегнул меч, бросил на кровать, взял с собой только маленький нож. Он подошел к стене, и одним махом забрался по ней, как по лестнице под самый потолок, а оттуда по потолку, словно муха, юркнул в отверстие, черной тенью. Куда-то вверх.

У меня был ступор. При всем желании, никто из живущих на светлой стороне его подвиг не повторил бы. Я подошла к стене, и провела по ней рукой. Она была абсолютно гладкая, тут даже зацепиться было не за что. Я села, а потом взяла в руки меч, завернутый в черный чехол. Он был тяжелым до чертиков. Я вытащила его почти до половины, как за стеной раздался шорох, глухой удар и скрип двери. Он стоял на пороге.

— Я не разрешал тебе его трогать. — он выхватил его из моих рук и пристегнул к поясу. — Путь свободен.

И тут я поняла… Поняла самое страшное… Я где-то уже видела эту тень. И страшная догадка вдруг подкралась вместе с комком страха к горлу. Если я сейчас спрошу, ответит ли он? Что изменится в этом случае? Там в школе… Дверь была закрыта. Злыдня не смогла открыть ее, так как дверь была автоматической разве что случайно, и то, для этого нужен ряд попыток. А они бы сопровождались характерным шумом. Нет, дверь была открыта беззвучно. И тень, мелькнувшая над нами. Злыдня не таится, когда нападает, потому что никого не боится. Если бы она была разумной то, боялась, но с интеллектом у нее дела плохи. Тот, кто открыл дверь, тот, кто был там, чье присутствие я невольно уловила — был явно разумный и действовал целенаправленно.

— Чего притихла? — Элис был удивлен моим длительным молчанием.

— Ничего. — буркнула я себе под нос, пока мы пробирались разрушенной улицей.

Если я сейчас предъявлю ему обвинения, он не ответит. Он промолчит или убьет меня.

— Почему ты не убил меня тогда, у вертолета? — спросила я, не выдавая дрожи в голосе.

— Не знаю. Наверное, пожалел. Ты так боролась за свою никчемную жизнь…

— А в школе? — вырвалось у меня, и я задержала дыхание. Сейчас все решится.

— Потому что ты вела себя тихо и не задавала лишних вопросов. — он почти вспылил.

И думай, как хочешь. С одной стороны он попал в точку, а с другой стороны — это могла быть неудачная шутка. Подумать только — он еще и с чувством юмора.

Мы вышли из города. Мы шли уже изрядно долго. Снова заболела левая рука, и я старалась лишний раз ею не двигать. Боль была тупая и ноющая, такая, что хотелось плакать от отчаяния. Мы шли вдоль побережья, из воды торчали какие-то железяки. А на заднем фоне, на фоне синего неба, виднелись огромные глыбы затопленных, полуразрушенных зданий. За столетие на побережье было намыто столько песка, что он простирался на десятки метров от моря. «Вот и съездила на море!» — со злостью думала я, ковыляя следом. Песок засасывал ботинки и попадал в складки штанов. Я старательно обходила, все торчащее из песка, однажды я чуть не наступила на металлический ржавый, толстый шип. При мысли, как он пробивает подошву ботинка и впивается в мою ногу, я поежилась. Нужно быть внимательнее. Но от голода сосало под ложечкой, а от усталости я становилась рассеянной.

— Куда мы идем? — я остановилась. — скажи, или я дальше не пойду! Я устала…

Он молча продолжал путь, словно я для него перестала существовать. Я видела лишь следы, следы на песке, оставленные, растворяющимся во тьме силуэтом.

— Стой! Стой же, черт возьми! — заорала я не своим голосом. Он даже не обернулся. «Вот как все просто, — подумала я, — умереть у моря». Я села на бетонную плиту, лежащую плашмя неподалеку. Справа металлический столб замысловатой конструкции, с верху которого свисали черные веревки. Точно такой же чуть поодаль, в море, и еще один, уходящий в пучину. В глазах появились слезы, сквозь них блестели звезды на ночном небе. Они накопились и одним взмахом ресниц стекли теплыми дорожками вниз, по левой щеке, чуть быстрее, чем по правой. Он понял, что я узнала его. Но не смог убить. Он просто оставил меня на произвол судьбы. Он оставил меня тварям. Ну, и зачем ждать, тянуть резину. Пусть знают, что я здесь. Нет смысла таиться. Я встала, зачерпнула морской воды и умылась. Жаль, нет зеркала, или хотя бы мобильника. Хоть посмотрела бы, во что я превратилась. Интересно, а отсюда сигнал бы пошел? Я потеряла его где-то в школе или у вертолета, или по дороге, а черт, неважно! Я смотрела на неровную цепочку его следов. И думала, о том, быстрее бы их смыла черная волна, подальше от соблазна пойти по ним и продлить себе жизнь еще на день.

Элис... Почему-то мне неприятно называть его по имени. Убийца его не заслуживает. В порыве злобы я сжала кулаки, Даже боль в руке была не такой сильной, как мой гнев.

— Пропади ты пропадом! Убийца! — крикнула я в пустоту, — я уже однажды поборола свою гордость, я пошла за тобой… несмотря на то, что ненавижу… Ненавижу... — слезы опять потекли по лицу, я всхлипнула и села уже на песок.

— А я поборол гордость, чтоб вернуться. Отдохнула? Вставай, пошли! Осталось совсем немного, — он стоял у меня за спиной, беззвучно наблюдая за моими страданиями.

Мне было ужасно неловко, но я встала, отряхнулась и поплелась за ним. Всю дорогу мы молчали. Мы прошли по побережью еще пол километра, а потом повернули и пошли прочь от моря. Пейзаж не изменился, а потом пошли маленькие одноэтажные дома, осторожно минуя их, мы дошли до забора, почти такого же, как тот, где меня чуть не съели. А потом была аллея с черными сухими деревьями, мощеная плиткой. И где-то в чаще этих деревьев стояла башня. Самая настоящая башня. Высотой примерно с трехэтажный дом. Она была из странного кирпича, и во тьме казалось, что она имеет ржавый цвет. В башне было три зарешеченных окна и тяжелая дверь из железа. Элис подошел к двери и несколько раз постучал. Я стояла рядом и, затаив дыхание, ждала, что будет. Прошло минут пятнадцать, и дверь щелкнула и открылась. На пороге стояла старуха с седыми, сосульками волос. Одета она была в какое-то драное серое платье, поверх была накинута темная бесформенная хламида. При виде меня старуха ахнула. У меня пронеслась мысль, что она даже говорить не умеет. Она была мне до ужаса неприятна, к тому же от нее плохо пахло. Мне представилось, что поживи я здесь еще неделю — буду благоухать как она. Эта мысль меня доконала окончательно.

— Проходите. — сказала старуха, дрожащим от волнения голосом. И мы шагнули внутрь. Старуха чем-то чиркнула и зажгла свечу, осветив винтовую лестницу. Там под лестницей стояло ведро. Пахло не от старухи. Пахло от ведра. Туалет был незамысловатый, но я как представила, что по нужде нужно каждый раз бегать на улицу, так сразу поняла всю рациональность изобретения. Мы стали подниматься по железной винтовой лестнице вверх. Я шла следом за старухой, Элис шел сзади. Мы поднялись на очень большую площадку, заваленную всяким хламом, чуть выше была вторая. Мы остановились здесь. Запах стал менее ощутимым. Потому, что на этом уровне было окно. При тусклом сете свечи я разглядела какое-то кресло, стол, стоящий у окна, несколько валиков, отломанных, очевидно, от дивана, и куча коробок и коробочек, на которых в свою очередь было свалено различное барахло, кипы книг, одежды и прочей ерунды.

Элис достал откуда-то из кармана две свечи — одна была длинная, другая была короткая и уже весьма прогоревшая, и положил на стол.

— Это все. Еды не было.

— Да у меня еще хватит запасов. — старуха открыла одну из коробок и я увидела баночки, аккуратно сложенные в несколько рядов.

А потом, достав несколько из них, все той же левой рукой, правую она почему-то прятала, она ловко продавила ножиком крышку и протянула мне. Это было мясо. А потом она подала мне вилку. Я взяла, но есть, несмотря на голод не могла.

— Она мясное не ест, — неожиданно сказал Элис, — дай ей что-нибудь сладкое.

Так я стала счастливой обладательницей целой банки того молока с сахаром, которое уже пробовала здесь. Облизывая ложку, я смотрела, как Элис ловко расправляется с консервой ножом.

— Как тебя зовут? — спросила старуха с нетерпением.

— Наора. — в это раз я съела всю банку, и теперь при мысли о еде мне становилось плохо.

— Как ты сюда попала? — старуха, бесцеремонно рассматривала меня, садясь в кресло.

— На вертолете. Мы прилетели сюда за образцами, — я и двое ученых, а так же эскорт. Все нас было девять.

Мда, мысленно подумала я, для нее столько новых слов, нужно было сказать как-то попроще.

— Ты прилетела сюда за образцами, или вы что-то исследовали? Ты ученый? — старуха начинала меня удивлять…

— Нет, студентка. На практику. А вы, кто? И откуда вы столько знаете? — теперь любопытно было мне.

— Я ученый. По крайней мере я им была. Может вы слышали мое имя Ирина Эбри. Нет? Ну да ладно… Я прилетела сюда, около семи лет назад. С нами тоже были военные, и нашей целью было собрать необходимую информацию о некоторых химических веществах. Но это не суть важно. Мы успели выйти из вертолета, но дойти до пункта назначения не успели. Появилась злыдня (так вот откуда пошло название!), и мы в панике бросились бежать. Отряд почему-то разделился. И часть хотели вернуться к вертолету. Часть — продолжить задание, речь шла уже не о сборе артефактов, а о великом научном открытии. Тех, кто решил вернуться, мы больше не видели. До вертолета они так и не дошли. Это я узнала потом. Но мы были молоды и самонадеянны. Нас было пятеро. И тут… голос ее дрогнул… Мы увидели людей. Живых людей, явно не принадлежащих к нашей экспедиции. Мы были так глупы и так доверчивы, что решили подойти к ним близко. Вместо гостеприимного завтрака с аборигенами, мы сами стали завтраком, обедом и ужином. Они были людоедами. Они почти сохранили человеческие черты, и даже умение разговаривать, но, тем не менее, это не помешало им, съесть всех тех, кого я знала… Нас приковали за руки, чтобы мы не смогли сбежать. Хотя, если бы не оковы, шансов было много. В стене были вполне приемлемые для этого отверстия. Это продолжалось три дня. Три дня они забирали кого-то из нас. И вот однажды я поняла — нужно действовать. Нас осталось двое — я и Хелена. И тогда, я сняла с шеи украшение на нервущейся тесьме, туго перевязала руку, чуть повыше ржавого браслета. Я врач, я знала, что нужно делать. Я немного подождала, пока рука потеряет чувствительность, а потом взяла самый большой из обломков стены, валявшихся рядом с нами… — старуха сглотнула.

Меня чуть не вырвало, и по коленкам побежала дрожь.

— Хелена отказалась. Она плакала и говорила, что лучше умрет так, чем на всю жизнь калекой, а потом попросила меня убить ее. Чтобы не мучиться. А я… Я не смогла. Я была в состоянии такого шока от боли, что не смогла. Иногда, я просыпаюсь по ночам и слышу, как она кричит, я вижу ее лицо…

Я вспомнила стоны в темноте школьного коридора, и мне стало гадко-гадко.

— Вот, я бежала, истекая кровью, к вертолету, там не было никого живого. Но там было оружие и кое-какие припасы. Я не знаю, как я смогла бежать после такого, но иногда в человеке просыпаются скрытые резервы, и очевидно инстинкт самосохранения позволил мне выжить и найти эту башню. Я почти привыкла. Я потеряла счет времени. Я почти забыла. Но иногда я вижу во сне солнце и просыпаюсь среди ночи. А тут у меня есть картинки и фотографии, если хочешь, можешь посмотреть. — старуха тоскливо смотрела куда-то в окно.

— Спасибо, когда-нибудь потом. А как вы познакомились? — спросила я, глядя на Элиса.

Почему-то мне казалось, что ответит именно он, но я ошиблась. Ответила старуха.

— Давным-давно, я не помню, когда именно, но помню, это была зима, я вышла во двор и увидела следы крови. Я испугалась, так как кровь может привлечь внимание к моему убежищу. Я пошла по кровавый следам, и нашла его. На шее у него была огромная открытая рана. Я не знаю, как я смогла затащить его в башню и зашить одной рукой эту рану, но у меня получилось. Не очень красиво, но получилось. У меня был анальгетик из аптечки вертолета, но я помню, что он долго не мог подействовать. Он очнулся почти посреди «операции» и посмотрел на меня, а потом снова отключился. Он пришел в себя спустя четыре дня, но что-то в нем изменилось во внешности, я так и не смогла понять что. Так он стал периодически приходить, приносить еду, а потом привел тебя.

Старуху было жалко, но чувство симпатии к ней во мне так и не проснулось.

— А у вас есть, что попить. — жалобно попросила я, так как эта вкусная консистенция имела в качестве последствия неуемную жажду.

— Там есть дождевая вода, а в бутылке — из родника. Пей. — старуха задумчиво сидела, по привычке пряча в складки драного платья искалеченную культю.

Я взяла бутыль, и, не смотря на то, что меня учили не пить не фильтрованную воду, пила до тех пор, пока в животе не начало булькать. А из бака с желобком, выходящим на улицу, я, наконец, смогла полноценно умыться и даже помыть голову. Когда я вытирала короткие, взъерошенные волосы темной тряпкой, я чувствовала себя почти счастливой. Господи, неужели так мало надо человеку для счастья. А потом, я смотрела картинки и читала при зажженной свече старинные книги, некоторые из них я уже видела, некоторые даже читала, но некоторые были совсем незнакомы. Это все напоминало музей, где были собраны всякие, красивые и не очень, полезные и не очень предметы старины. Иногда я поднимала глаза, и мне почему-то хотелось поймать взгляд Элиса. Это удалось, только когда одна стопка, частично съехала на пол.

Они сидели молча. Каждый думал о своем. Я поднимала книгу за книгой, и пыталась поставить в первозданный столбик. Но книги становиться в первозданную стопку не хотели, и подозрительно кренилась. Я придерживала их, но что-то не давало им стоять ровно.

— Ты не видишь, что медицинский справочник меньше других, какого черта ты его кладешь его вниз? — не выдержал Элис. — Ты хоть что-то нормально сделать можешь?

— Я не знала, что ты еще и читать умеешь. — съязвила я, вытаскивая пресловутый справочник, и водружая его на самый верх. Хм, а он прав — держится.

— Ты прямо удивишься, но писать я тоже умею. Ты — взрослая девушка, а ведешь себя, как маленький ребенок! — судя по виду, он терпеть не мог, когда его подкалывали.

— Да неужели? По-моему тебе без разницы кого бить по лицу! — судя по всему, я попала в точку.

Он молча встал и вышел, не глядя на меня. Так ему и надо! Нужно было еще сказочку ту вспомнить, ну да ладно. Я была крайне недовольной. Хотелось как лучше, а получилось...

День прошел странно. Элис так и не вернулся. Мы со старухой долго говорили о той стороне. Ее очень интересовало положение дел в медицине, но я так и не смогла толком ответить. Поэтому она быстро потеряла ко мне интерес, и мы стали укладываться спать. Я спала здесь, а старуха ушла на верхний ярус. Я собрала все валики, накинула пару покрывал, и получилась не совсем удобная, но кровать. Я долго ворочалась, но в конце концов заснула. Впервые здесь мне снился сон. Мне снился университет, я бегу пустыми коридорами, за мной гонится злыдня, прямо при свете дня, а потом, я открываю дверь в свою аудиторию, а там пустота, я закрываю дверь и сползаю вниз. А потом я слышу странный разговор. Вроде в классе никого нет, а я слышу разговор двух людей. Поначалу слова было трудно разобрать, но потом, кто-то из них произнес мое имя и я… проснулась. Я лежала и смотрела на винтовую лестницу вверх, но было ужасно темно. Я закрыла глаза и попыталась уснуть. Но тут, уже не во сне я услышала тихий, едва слышный разговор.

— Спасибо, что привел ее сюда… Мне было так тоскливо и одиноко.

— Я ее хотел прикончить по дороге. Был момент, когда она спала. Я даже нож достал. Но потом подумал, что тебе будет с ней веселее.

— Спасибо, что не убил. Она мне скрасит старость.

— Она мало кому чего скрасит. Но это твое дело.

— А вдруг она не спит?

— Спит, я проверял.

Интересно как он проверял сплю я ее или не сплю?

— Жалко девочку. Ей здесь придется прожить всю жизнь.

Молчание.

— Я понимаю — тебе все равно, но с одной стороны ты прав, может, гуманнее было убить ее сразу?

Молчание.

— Значит, у нее такая судьба.

— Я не хочу больше о ней разговаривать. Никогда.

Мне стало очень горько, будто я слышала то, что не стоило слышать. Я тихо заплакала. Я сжалась калачиком и плакала от обиды. Я никогда не увижу родной дом, солнышко, я сгнию здесь заживо, и он не хочет даже говорить обо мне... Я сдерживала рыдания. И слезы текли почти беззвучно. Такое чувство, будто мне плюнули в лицо…

Я уснула со слезами на глазах, а когда проснулась, почувствовала, как под глазами появилось раздражение, которое невыносимо щипало от воды. Я проснулась, и долго не могла вспомнить, почему плакала, а потом вспомнила. Я помню, что плакала из-за дома, из-за того, что не увижу родных, друзей, не поеду на море, не приму ванну, не посмотрю телевизор. Только из-за этого? Поверьте, только из-за этого. Да, вспомнила — у меня еще болела рука.

Старуха потащила меня после завтрака, куда-то вниз по улице. В одном доме, она ловко открыла калитку и прошла к двери, достала из-под подоконника ключ и открыла.

— Я хочу тебе что-то показать. — она провела меня по коридору, толкнула дверь и я увидело множество игрушек, а рядом стояла маленькая кроватка. Старуха зажгла свечу и я смогла разглядеть, пыльных кукол, мишек, больших и маленьких, какие-то непонятные игрушки, и большой мяч. Пока я разглядывала, старуха произнесла:

— Я сюда прихожу редко, но очень люблю здесь бывать. Иногда я представляю, что это мой дом, что муж где-то на работе, а маленькая дочка гуляет в саду или спит в кроватке. Я так хотела иметь ребенка, но выбрала карьеру, я должна была защитить очередную научную степень, собрать материал, в качестве доказательства, но... И вот теперь, ты стоишь передо мной. Я не такой представляла свою дочь, но все равно ты немного похожа. Я подошла и открыла дверь шкафа, я так и не смогла рассмотреть, что там лежало, я услышала вскрик. Сначала, мне показалось, что нас нашла злыдня, но глядя на лицо старухи, в застывшей гримасе боли, я проследила ее взгляд и увидела на створке открытого мною шкафа большое зеркало. При тусклом свете свечи оно отражало два лица: морщинистое, изнеможденное лицо старухи, и бледное, заострившееся, с запавшими глазами, мое собственное, украшенное беспорядком на голове. Я была о себе лучшего мнения. Но старуха… Она медленно подошла к зеркалу, сунула мне в руки свечу, и, щурясь, разглядывала свое лицо, седые космы, морщины, грязное дырявое платье. Она села на пол и заплакала.

— Господи… мне только сорок три… За что... Господи... за что?... Я уродище…я развалина... Мне сорок три, а я… старуха...

Я держала свечу, слушая всхлипывания и бормотания самой несчастной женщины на Земле. Мне впервые хотелось ее пожалеть… Но я не знала, как поступить. Очевидно, раньше она не лазила в шкаф, или не заметила, а тут такой шок. Я представила, какой я буду через семь лет. Буду ли еще жива? Я постаралась утешить старуху.

— Когда вернетесь домой, у вас будет возможность стать такой, какой вы были раньше. Обратитесь к косметологу… Он вам поможет... Нас будут искать, поверьте, они надут нас, и мы вместе вернемся домой.

Я и сама не сильно верила в то, что говорила, но на старуху это подействовало и она, утерев слезы, позволила помочь ей дойти до башни.

Мы сидели и беседовали о том, в какой цвет ей лучше покраситься, когда вернемся, что сейчас носят. Очевидно, на нее такие разговоры действовали успокаивающее. Я решила спросить, о том, что не давало мне покоя с самого утра:

— А Элис когда вернется?

— Может сегодня, может завтра, может через месяц, а может и никогда.

Неприятное чувство заполонило меня, и я оставила ее наедине со своими мыслями и села читать какую-то книгу, при свечке. А потом мы легли спать. Я лежала и представляла себя на ее месте, но потом поняла, что тут и представлять не надо, скоро я сама все увижу. И что это я думая о плохо перед сном? Я решила подумать о чем-то хорошем, и пока выбирала — уснула.

С утра, я первым дело умылась, а потом поднялась к старухе, наверх. Она сидела задумчивая и взволнованная, перебирая уцелевшей рукой жиденькие пряди седых волос.

— Что-то случилось? — я решила спросить просто так, из вежливости.

— Мне приснился странный сон. Я долго лежала и ворочалась, мне не хотелось жить. Я была в отчаянии… И мне приснилась странная женщина. Она спросила, чего я хочу? И я ответила — я хочу, чтобы прилетел вертолет… И она улыбнулась и сказала: «да исполниться желаемое» и показала место, куда он прилетит и произнесла: «сегодня». Глупый сон. Это явление как-то называется в психологии, но я уже не помню как.

— А вдруг это правда? — я была в растерянности. — А вдруг ваш сон — вещий?

— Я знаю это место, оно тут, не далеко. Но я просто знаю, что это напрасно. Но если ты хочешь, я смогу тебе его показать.

Так, ввязалась. Лучше бы я молчала. А так я еще и виноватой буду, за то, что разрушила иллюзии. Но мне и самой почему-то хотелось поверить в то, что это не просто сон.

Мы неспешно позавтракали и пошли по темной улице в сторону, противоположную морю. Старуха попросила отдохнуть и сказала, что давно тут не ходила. Я спросила насколько тут опасно, она ответила, что не знает, и что нужно идти очень внимательно.

Где-то в голове у меня крутилась мысль о том, что мы, две безоружные женщины станем легкой добычей, и что лучше вернуть домой. Я аккуратно поделилась своими соображениями, но старуха, кажется, и сама поверила сну, поэтому мы шли, частенько останавливаясь. И тут на одном из привалов, старуха насторожилась. Она пристально смотрела в сторону погнутого забора.

— Сиди и не шевелись. — сказала старуха, — вытаскивая невесть откуда пистолет. Я не видела, что происходит у меня за спиной, но слушалась беспрекословно.

— Ничего. Показалось. Но все-таки будь настороже. Мы почти пришли.

Мы прошли еще приблизительно четверть проделанного нами пути, и пришли к небольшой площади. Тут были разбитые витрины магазинов, памятник кому-то, с оторванной рукой, дальше были искореженные кары, когтисто — ветвистые деревья, и тишина.

— О Господи, — завопила старуха.

Там, посреди площади стоял огромный боевой вертолет. Рядом с ним можно было увидеть людей, что — то разгружающих или наоборот.

Мы стояли, за углом почти целого здания, и прекрасно видели всю эту картину. Старуха как-то по-детски взвизгнула и повисла у меня на куртке, повторяя, как сумасшедшая:

— Господи, это правда… они прилетели… спустя столько лет…

Она отпустила меня и бросилась бежать, я попыталась поймать ее за руку, чтобы остановить, но она вырвалась, поцарапав мне ладонь когтями и метнулась мимо памятника напрямик, на ходу спотыкаясь и крича. Люди у вертолета подняли головы. Она кричала, чтобы они не улетали без нее… Я стояла как истукан, не в силах пошевелиться. Наверное, нужно бежать с ней, бежать к спасению… И тут я услышала выстрелы, и черная фигура, почти добежавшая до вертолета замерла, сделала несколько шагов вперед и упала, как подкошенная. Я не поняла, что произошло, я метнулась к ней, но что-то схватило меня в охапку и закрыло рот.

Я обмякла и даже не сопротивлялась. Я не могла проронить ни слова.

— Это была твоя идея притащить ее сюда? — шипел злобный голос над ухом, убирая ладонь от лица.

— Отпусти… — тихо попросила я, — отпусти… Это какая-то ошибка... Так не должно было быть… он прилетел за нами... Так не должно было случиться... Почему?... . пппо-че-му? — мои ноги подкосились, но он не дал мне упасть, — Ты знал? Ты знал. Ты все об этом знал... Ты не сказал нам... Ты скрывал правду все это время... Рассказывая сказочки о... Твоя сказочка привела нас сюда... Ей приснилось… мы пришли... Лучше бы ты убил меня тогда… Лучше бы ты убил меня во сне, как хотел... Убей меня, или я пойду туда сама. И пусть они выпустят в меня всю обойму, как они сделали с ней… Я хочу умереть… Я хочу умереть... Но перед смертью я хочу узнать правду.

— Правда состоит в том, что задолго до ваших вылазок здесь идет масштабная работа по зачистке и масштабные исследования. Территория поделена на квадраты. Это — мой квадрат, я работаю на них и прилетели они ко мне. — он сжал мою левую руку со все силы, я тихо вскрикнула:

— Отпусти... Мне больно…

И он отпустил. Я стояла, прислоняясь к стене, а он навис надо мной.

— Значит, я был права... Я видела тебя в школе… Ты убил всех. Не тварь. — прошептала я равнодушно, почему — то не глядя ему в глаза.

— Не совсем правда. Я шел за ней следом, добивая выживших. Потому, что вернуться не должен был никто. Вы слишком много видели. А для общественности — вертолет потерпел крушение — выживших — нет. Все просто. — спокойно ответил он.

— Все просто, — эхом отозвалась я, — а я — маленькое осложнение, я небольшая проблема, которую можно устранить в любой момент. Ты прошел мимо, не заметил, посчитал убитой. Так давай, закончи то, что начал! Давай, убей меня, тварь! Ты ведь тварь, ты не человек... — мне не хватило воздуха…

— Ты права — я тварь. Прости, что тогда тебя ударил за правду. Я, как ты заметила, не сильно отличаюсь от тех тварей, который бродят в округе. Но у меня, в отличие от них, у меня есть имя. — ответил он, глядя прямо мне в глаза.

— Элис? — со злостью выпалила я, готовая в любой момент сказать, что я думаю об его имени.

— Нет, это просто фамилия. Меня зовут Франсуа. — он почему-то грустно улыбнулся. — Возможно, с этого стоило когда-то и начинать. Он был таким красивым, когда улыбался. Я представила мир без него — лекции, контрольные, прогулки, вечеринки… И пустота в душе, такая невыносимая пустота. И у этой пустоты есть имя… — Знаешь… — мне было совсем неловко, — Я не побежала вместе с ней, потому что думала, что ты придешь… Я не хотела улетать не попрощавшись... Я, — громко всхлипнула, и выдохнула, — наверное, люблю тебя… Я понимаю… это неуместно…но…

Господи, что я говорю...

Мне стало невыносимо больно. Секунды его молчания отмеряли частые и глухие удары моего сердца.

— Глупая... — он тихо вздохнул. — Ты многого не понимаешь… Он нежно провел вниз по моей щеке полусогнутыми пальцами. Я задрожала.

— Помнишь, вопрос, который я должен был задать. — он коснулся пальцами моих губ.

Я нерешительно кивнула, боясь пошевелиться.

— Так вот, если бы ты могла выбирать, чтобы ты выбрала: остаться здесь, со мной или попасть домой… — он приблизил лицо почти вплотную. Его глаза казались совсем темными на белом лице, в ореоле черных растрепанных волос. Я прикрыла глаза и ответила. И горячие предательские слезы по лицу. Но я не пыталась их спрятать или утереть. Пусть бегут, пусть текут болью по щекам, выжигая все чувства. Сердце готово было выпрыгнуть. Но я ответила. И мне стало страшно...

— Значит, ты так решила... — его голос бы тихим и печальным.

Мое сердце сжалось и дрогнуло.

— Я не могу по-другому… — мой голос мне изменил, но он понял, что я имела в виду…

Элис медленно-медленно наклонился. Я закрыла глаза, чтобы смахнуть слезы, и почувствовала, как его губы коснулись моих, как его дыхание стало моим, как его острые зубы оставили сладкие и болезненные царапины на моих губах, как нежно его волосы касались моих влажных щек, а сам поцелуй проникал в самое сердце. Я чувствовала, как мне не хватает дыхания, как мои руки сами ложатся на его плечи, и как страшная боль пронзает меня. Я попыталась закричать, но мой крик утонул в предательском поцелуе убийцы… Под курткой стало тепло-тепло и эта теплота устремилась вниз, и упала крупными каплями на сухую землю, растеклась по моим рукам, голова закружилась и запах металла распространился в воздухе. Я стала оседать вниз, теряя сознание. Запрокинув голову, я потеряла его губы. Последним усилием я попыталась открыть глаза, чтобы увидеть его лицо. Он подхватил меня… Наверное — это и есть смерть. Его слова скользят где-то в призрачном мир снов. Я их слышу, но не понимаю…

Я открыла глаза, и солнечный свет, пронзавший белое жалюзи на миг ослепил меня. Я не поверила, я терла глаза и не верила. Я попыталась встать, но не смогла. У меня было забинтовано плечо и рука. Но боль была почти неощутимой. Я хотела повернуться, но не смогла, так и оставшись лежать в зафиксированном положении. Все было как во сне. Я нажала кнопку вызова. Дверь медленно приоткрылась. И в комнату вошла медсестра. При виде меня она улыбнулась и спросила о самочувствии. Я ответила. Я спросила, что со мной было.

— А ты совсем ничего не помнишь? — искренне удивилась она.

— Нет. — честно созналась я.

— Вы летели на темную сторону с научно исследовательским центром, вертолет по пути потерпел крушение. Все погибли. Ты спаслась чудом. Тебя пригвоздило, как бабочку, но повреждения не серьезные. Чудо, что ни одного важного органа не задето. Ты потеряла много крови… Но ты очень везучая. Тебя нашли почти сразу и доставили сюда. — она дала мне воды и удалилась, напоследок сказав, что если будет больно — позовете.

Я лежала и смотрела в потолок. Я очень везучая. Я очень везучая… — вертелось у меня в голове. И я вспомнила. Вспомнила удар по лицу, монстров, темноту башню, старуху и его. Я вспомнила вертолет, выстрелы и поцелуй и заплакала. Как же так получилось? Мой выбор. Почему все именно так. Это не справедливо ставить такие вопросы? Почему я должна выбирать... почему я всегда должна выбирать??? Я повернулась на бок и попыталась заснуть. Внутри меня была пустота, непомерная и необъятная пустота. Я хотела бы хоть чем-то заполнить ее, но каждый раз видела его лицо. Я закрывала глаза и видела, но не могла точно представить его. Я — самая последняя дура… И слезы текли по лицу на подбородок и в подушку. В носу щипало, а в горле стоял ком. Мы больше никогда не встретимся… Я больше никогда его не увижу… Он будет призраком в ночи, а я окончу университет, получу работу, выйду замуж. И иногда в чертах лица прохожих я буду искать его черты... А найдя, подолгу стоять и смотреть им в след, проклиная их, за сходство… Господи, лучше бы мы никогда не встретились… никогда… Теперь я знаю, что такое отчаяние… Я стала засыпать. Очевидно, в воду был примешан транквилизатор. И закрывая глаза, я молилась о том, чтобы не проснуться никогда.

Я проснулась. И был день. И я проклинала вечное солнце, его желтый глаз, светящий в мое окно, я проклинала белоснежную палату, и мир, в котором нет его. И снова плакала.

В дверь постучали, и вошла невысокая миловидная девушка. Она улыбнулась и села на стул. От улыбки на щеках у нее заиграли ямочки.

— Меня зовут Эппл Хармони, я психолог. Вы плакали? — ее лицо выражало неподдельное волнение.

— Да, так ничего… — смутилась я.

— А в чем причина ваших слез? — она смотрела на меня пристально.

— У меня будет уродливый шрам. — солгала я.

— Ах, пустяки. Несколько косметологических процедур и он исчезнет навсегда. — она звонко рассмеялась.

— Спасибо. Не сегодня… Извините, но мне сильно хочется спать. — выстрадано улыбнулась я.

И я отвернулась от нее, насильно закрыла глаза.

— Ну, хорошо, я приду попозже. — и выпорхнула из палаты.

У меня на тумбочке лежало обезболивающее. И протянула руку, взяла его и сделала вид, что пью. Но на самом деле спрятала. А потом позвала медсестру и попросила еще. Теперь я точно знала, что нужно делать. Если когда-то, сжимая холодный пистолет, колебалась, то теперь — была уверена. Отвернувшись от навязчивых камер, которые наверняка установлены в палате, я проглотила все таблетки разом, скомкав упаковку. Я не знаю, было ли это достаточным для задуманного, но я ничуть не колебалась. Маленький шарик бумаги был зажат пальцами до боли. У меня дрожали руки, но я была полна решимости. Я закрыла глаза, и отчаяние, самое страшное из всех чувств нахлынуло на меня и поглотило. А вдруг не подействует? И тяжесть опустилась на веки... Только бы забыться…

Я не видела ничего, кроме тьмы. А потом она заговорила, соткавшись в высокую женскую фигуру. Она была страшная, но я не боялась ее. «Ты кто?» — хотела спросить я, но не смогла разжать губ. «Я та, кто приходит к избранным, и отчаяние — мой предвестник». И что-то властное было в тонкой ее тонком стане. «Я знаю, кто ты.» — сказалa я беззвучно. «Тот, кто рассказал тебе обо мне — тоже был в отчаянии, когда я пришла к нему. Он попросил — и я сделала» — сказала она. Я вспомнила его глаза и все поняла. Только теперь. «Ты можешь загадать любое желание, но перед этим, я хочу, чтобы ты увидела». И я увидела. Я увидела реки крови, пролитой им. Я увидела десятки смертей, при операции по зачистке. Я почувствовала тот удар по лицу, когда обозвала его тварью и натиск стали в плече: «Она провалялась у вертолета с железкой в спине, истекая кровью. Это будет не просто доброе деяние — это будет возможность показать, что те «случайные» катастрофы и исчезновения без возврата не имеют к нашей деятельности никакого отношения». Все просто, только расчет. Я должна была выжить, дабы отбелить имя какой-то правительственной организации с трудным названием. Я всего лишь флаг, которым можно размахивать перед камерами, я буду сотни раз рассказывать выдуманную историю о падении, и сотни раз подтверждать смелость и оперативность их действий по спасению. Они будут спрашивать, а я должна молчать, они будут настаивать, но я должна рассказывать то, что нужно, они будут лгать и выпытывать, но я должна постоянно твердить одну и ту же сказочку, дабы остаться в живых. И он обрек меня на это. Именно ради этого он сохранил мне жизнь, а я плакала из-за него. Я плакала из-за убийцы. Глупая… Глупая… Глупая…Что-то настойчиво повторяло это внутри меня. Я смотрела на нее, и мне трудно было что-то произнести, а она не торопила. Я вспомнила его лицо, когда он спросил меня, и его лицо, когда я ответила и тихий шепот, когда оседала вниз: «Прости, но так будет лучше. Ты должна выжить. Для меня». То, что я здесь — это не мой выбор. Я выбрала другое. Тогда я выбрала его. И в этот раз, я была уверена… Я загадала самое лучшее желание на свете. «Да исполнится желаемое», — произнесла она с улыбкой. Я не помню, как она выглядит, я не знаю точно, кем была та, что явилась ко мне в пору отчаяния, но она улыбалась. «А как я пойму, что это был не сон?». Она продолжала улыбаться и произнесла: «Поймешь. Только никому не рассказывай о том, что видела ТАМ. Пусть это останется секретом. Придет время и для него».

И я проснулась. Все было по-прежнему. Стерильность палаты, в окно которой светило ненавистное мне солнце. Палата была пуста. Я долго лежала и обдумывала странный сон, а в постели спрятался комочек бумаги — упаковка от таблеток. Они не подействовали. А должны были? Плечо под повязкой молчало, рука тоже. Я хотелa нажать кнопку вызова дежурной медсестры, но дверь открылась сама и на пороге появилась психолог. Она сказала, и что у нее есть кое-что для меня и положила на стол мой фонарик и телефон(!). Я не показывала виду, о том, что взволнована и о том, что не ожидала его увидеть. Мы мило беседовали. И я уверенно твердила о том, как падал вертолет, и как мне было больно, а она что-то писала. Она пыталась выяснить помню ли я еще что-то. Я ответила: «Закат был очень красивый». Она попрощалась и вышла.

А я посмотрела на мобильник и подумала, что, наверное, выронила его у вертолета. Я полазила по своим папкам, но ничего не нашла, ни следа от видеозаписей — все стерто. Я положила его рядом с собой. А потом меня осенило. И я стала перебирать адресную книгу. Но никаких новых добавлений в ней не было. Ничего не изменилось и в сообщениях. Я почти поверила, я почти обрадовалась… Я бросила его на кровать снова, и взгляд мой упал на фонарик. Ловко раскрутила его и на мою ладонь выпал сухой цветок… Бутон производил жалкое впечатление какого-то черного сморщенного насекомого. Я бережно положила его на стол, долго смотрела, а потом задремала.

Когда я проснулась, в палате царил полумрак. Ну наконец-то догадались! Я подняла глаза и увидела темные лепестки цветка, унизанные тонким, давно забытым людьми, ароматом. Я, наверное, первая среди живущих, кто, спустя столько лет, снова вдыхает его сладковатые ноты нежности...

— Какая красота, — шептала я, касаясь пальцами шелковых лепестков. — Жаль, что я не знаю, как тебя назвать…

И тьма мне ответила:

— Роза.