Призрак шимпанзе

Глава 4

Перед палаткой с «живыми картинами» собралась толпа. Рита вместе с четырьмя другими девушками стояла на эстраде рядом с зазывалой. Все девушки были одеты в купальные халаты.

Зазывала орал в микрофон. Это был Чарли Вилер. Он принадлежал к старой гвардии конферансье, непривычных к усилителям звука. У него не укладывалось в голове, что, имея в руках микрофон, не было никакой надобности надрывать глотку.

Рита была накрашена чрезмерно, впрочем, как и остальные девушки. Она была самой молодой и красивой. Я попытался привлечь ее внимание, но она меня не заметила. Наконец Чарли кончил вопить. Он сделал знак девушкам, и те прошли в балаган. Зазвучала музыка. Чарли знал свое дело — многие из зевак поспешили вслед за девушками.

А я так и остался стоять у входа, горя желанием войти. Одновременно я был рад, что не могу этого сделать. Еще раньше, когда я только начинал работать на ярмарке, дядя Эм рассказал мне о здешних порядках. Это может показаться странным, но, если поразмыслить хорошенько, понимаешь, почему существует запрет. Я хочу сказать, что сами циркачи никогда не ходят на представления «живых картин». Девушкам наплевать, когда они позируют обнаженными перед всякими болванами с улицы. На них они не обращают внимания: это посторонние, их и за людей-то не считают. Все представление как бы обезличено.

Однако знакомым девушек неприлично рассматривать их на сцене. Это считается проявлением нездорового любопытства — чем-то вроде заглядывания в окна фургона или в замочную скважину. Можете считать это полным идиотством, но, если подумать хорошенько — так и должно быть.

Я помыкался какое-то время у входа, соображая, куда можно повезти Риту после представления. У меня, черт возьми, не было машины. Я подумал, что если бы Хоги еще разок одолжил мне свою, то это было бы замечательно. Я не хотел просить — но, может быть, он предложил бы сам.

В фургоне Хоги горел свет. Если я постучу, надо будет войти. Однако что-то меня удерживало. Не могу объяснить почему, но у меня было чувство, что входить не следует.

Но тут я сказал себе, что все эти предчувствия не стоят выеденного яйца, и толкнул дверь. Хоги прокричал, что я могу войти. Со времени моего первого посещения Мардж успела навести порядок в фургоне: Хоги сравнивал ее хозяйственную деятельность со шквалом. Но самого Хоги этот шквал не коснулся. Он сидел на прежнем месте, втиснувшись между столиком и стеной. На сей раз перед ним стоял не кофе, а пустая на три четверти бутылка виски. Я в жизни не видел его таким пьяным. То есть он еще владел собой, но по глазам и обмякшему телу было видно, что он порядочно набрался. Он сказал:

— Присядь, Эд. Пойди возьми стакан и выпей со мной.

Он выражался четко, однако чувствовалось, что он прилагает усилия, чтобы выговаривать слова. Мне не хотелось пить с ним, но все же я пошел за стаканом.

— Совсем немножко, — сказал я, когда он начал наливать мне виски. — Не больше наперстка.

Наперсток по понятиям Хоги вмещал больше, чем фляга. Он наполнил мой стакан почти доверху.

Я сказал: «За здоровье Сьюзи!» — и отпил глоток. Присоединившись к тосту, Хоги выпил вместе со мной. Потом он откинулся назад и стал меня разглядывать помутневшими глазами. Думаю, что, если бы я не знал его так хорошо, я бы испугался его взгляда. А может, я и вправду испугался. До этого вечера я не знал, что он пьет в одиночку. Помолчав немного, я набрался храбрости, отхлебнул немного из стакана и спросил:

— Так как она поживает, Хоги? Я имею в виду Сьюзи?

— Боюсь, что она помирает, Эд. Видит бог, я сделал для нее все, что мог.

— Действительно, тебе не везет.

— Я переживаю не из-за денег, нет. Мне наплевать, что я потеряю сто пятьдесят долларов. Когда я ее покупал, я знал, на что иду. Я понимал, почему ее продают дешево. Но, господи боже мой, я к ней так привязался!

Я приподнялся с места, мне хотелось посмотреть на Сьюзи. Но Хоги меня остановил:

— Не беспокой ее, Эд. Я дал ей успокоительное, оно начало действовать.

— Да, конечно, — сказал я и снова сел.

Я не знал, как приступить к разговору о машине. Я взял свой стакан виски и на сей раз осушил его залпом. В горле у меня жгло, во рту был омерзительный вкус, но я был слишком самолюбив, чтобы побежать за водой.

Обретя вновь дар речи, я спросил:

— Рита вернется сюда вечером после представления?

— У нее свидание.

— Что?

Он посмотрел на меня и усмехнулся. Потом взял бутылку и, не ожидая моего согласия, налил мне еще стакан.

— Ты никогда не слышал, как я рассказываю анекдоты, Эд? Если полиция не запретит мой номер в Саут-Бенд на следующей неделе, приходи послушать, ты поймешь, что с тобой происходит… Черт возьми, мне очень жаль, Эд. Вообще-то это меня не касается. Смотри на все проще. У Риты шашни с одним типом. Он банкир из Эвансвилля.

Я вспомнил, что Рита посещала банк, когда мы были с ней в городе. А я-то думал, что у нее там дела! Глаза Хоги вновь подернулись дымкой.

— Для тебя будет лучше, если ты оставишь всякие мысли насчет Риты. Эта девочка далеко пойдет! Она умеет отличить доллар от клочка бумаги! Только пойми меня правильно, Эд: она хорошая девка! Я ее знал, когда она еще бегала с косичками. Это, кстати, было не так давно. Ей сейчас примерно лет восемнадцать-девятнадцать. Но она довольно быстро выправилась после той скотской жизни, которую вела в детстве.

— Вот как! — сказал я в надежде, что он продолжит. Не знаю почему, но мне хотелось, чтобы он говорил дальше.

— Ее мать умерла, когда ей было двенадцать лет. Это случилось лет шесть-семь назад. Ее папаша, Говард Вейман, был одним из моих старых приятелей. Хороший мужик, пока не пьян, а набирался он частенько. Рита терпела до пятнадцати лет, а потом ушла из дому — если можно назвать домом тот хлев, где она жила со своим стариком.

— А что она делала все это время? — спросил я.

— Стучалась в разные двери. Работала в разных заведениях. Какое-то время была танцовщицей, пока не заметили, что она несовершеннолетняя — в шестнадцать лет она казалась двадцатилетней. Но потом она заболела. Несколько недель назад, еще в больнице, она прочитала обо мне в «Билборде» и написала мне. Вот так она сюда прибилась.

— О господи! — воскликнул я.

— Но она здесь долго не задержится. Она слишком привлекательна, чтобы оставаться девушкой с ярмарки. Кроме того, она честолюбива. Вот увидишь, она еще сорвет крупный выигрыш!

— Банкир из Эвансвилля еще не крупный выигрыш.

— Он всего лишь этап на ее пути. Во всяком случае, Эд…

— Хорошо, — сказал я. — Повторять не надо. Я могу понять намек, особенно когда намекают так прозрачно.

— Хочешь еще стаканчик?

На этот раз я не стал упорствовать и предупреждать, что не буду пить много. Он мне налил сразу целый стакан.

— Не мое это дело, Эд, но ты хороший парень, и мне не хотелось бы, чтобы у тебя были неприятности.

— Давай оставим эту тему, Хоги. Послушай, я вовсе не влюблен в Риту и влюбляться не намерен. Она шикарная девушка и очень мне нравится. И давай не будем об этом больше говорить.

Я взял свой стакан, и мы выпили еще. Я хлебнул сразу так много, что пришлось побежать за водой. Хоги расхохотался.

— Эд, я и забыл, что ты еще не привык к выпивке. Давай лучше остановимся, а то Эм задаст мне перцу.

Я глотал воду, пока он говорил эти слова. Потом я сделал глубокий вдох и вознес господу молитву, чтобы виски осталось там, куда я его послал, и чтобы меня не разорвало изнутри. Улыбнувшись Хоги, я пробормотал:

— Пожалуй, будет лучше, если я не стану допивать этот стакан. Спасибо тебе, но я воздержусь.

Выпив еще немного воды, я поставил стакан на место.

— Ну, я пошел, Хоги! До завтра!

Когда я вышел, он прокричал мне вслед:

— Держись подальше от деревьев и столбов!

Я направился к центральной аллее самым коротким путем и все же ухитрился растянуть ноту в щиколотке, споткнувшись о колышек. Но, думаю, в этом была виновата темнота, а не виски. Однако выпитое давало о себе знать. Хоги заставил меня глотнуть в шесть-семь раз больше, чем я обычно себе позволял. Я изо всех сил старался держаться прямо, однако меня так и кидало из стороны в сторону.

Собрав волю в кулак, я еще мог контролировать себя физически. Но морально я был совершенно подавлен. Казалось, тот факт, что Рита гуляла с кем-то на стороне, не должен был меня удивлять. Она была со мной достаточно откровенна в ту ночь, когда мы познакомились.

Я побрел к фургону Ли Кэри, который находился за балаганом с уродами. Фургон не был освещен. Я постоял там какое-то время, размышляя, нужно ли мне заходить. Кэри не раз говорил мне, что, если я захочу послушать музыку, его проигрыватель всегда к моим услугам.

И тут сзади раздался его голос:

— Привет, Эд! Господи, какой вечер! Заходи!

Он, видимо, вылез из-под бокового полотнища балагана, пока я стоял перед фургоном. Затем он вошел к себе, и я последовал за ним.

— Много было народу? — спросил я.

— Жуткая толпа!

Он вытер рукой лоб, на котором блестели капли пота.

— Скитс прямо обалдел. Ему хочется пропустить их как можно скорее, чтобы могли войти следующие. Он дает представление каждые десять минут. Мне осталось всего восемь минут на отдых. Хорошо бы пропустить стаканчик!

Он направился в крохотную кухню в глубине фургона.

— Если хочешь, поставь музыку, Эд. Мне надо прийти в себя.

— Хорошо. Но что тебе поставить?

— Что-нибудь пободрее.

Я выбрал «Болотные огни» из альбома Джимми Дорсея. Когда заиграла музыка и Ли услышал, что я поставил, он прокричал:

— Браво, парень!

Кэри вернулся с двумя стаканами в руках. Мне совсем не хотелось пить, но я не мог ему отказать. Мне следовало подумать об этом раньше. В стакане была такая же порция, как у Хоги.

Я поблагодарил и поставил стакан на маленький столик возле проигрывателя.

— Ярмарке приходит конец, Кэри. Все пьют из стаканов, а не из горла. Даже Хоги.

— Ну, я могу позволить себе лишний стаканчик: я сегодня неплохо подзаработал, приятель. Ты знаешь, сколько карточных трюков я проделал сегодня вечером? Почти две дюжины, да еще по пятьдесят центов каждый вместо двадцати пяти.

— Потрясно, — восхитился я.

Он проглотил содержимое своего стакана, не обратив внимания на то, что я не притронулся к выпивке.

— Ну, как дела, Эд? Все в порядке?

— Конечно!

— У тебя какие-то странные глаза. Но может, это мне только кажется.

Кэри посмотрел на часы:

— Еще четыре минуты. Можно еще посидеть.

И он рухнул на стул.

«Болотные огни» кончились, и я поставил другой диск. Потом взял свой стакан и отхлебнул чуточку виски. Когда я ставил стакан обратно на стол, то чуть не опрокинул его, потому что поставил на какой-то маленький предмет, лежавший в тени проигрывателя. Я отодвинул стакан и взял в руки этот предмет.

Это был непарный кубик для игры в кости, сделанный из прозрачного красного пластика. Я начал искать второй кубик, но не нашел.

Кэри видел, как я его взял.

— Я их купил вместе со стаканчиком, но второй потерялся. Оставь его себе, если хочешь, или выброси.

Я и сам не знал, на что мне сдался этот кубик, но поблагодарил и положил его в карман куртки. Пластинка кончилась. Кэри встал и потянулся.

— Я возвращаюсь обратно. Можешь остаться и послушать пластинку. Возможно, я буду заскакивать время от времени между представлениями. Налей себе еще стаканчик!

— Хорошо. Передай мои наилучшие пожелания Скитсу Гири.

Он вышел; я порылся в дюжине альбомов рядом с проигрывателем и выбрал альбом Гарри Джеймса, раннего Гарри Джеймса: «Мемфис-блюз», «Спящая девушка» и прочее. Я прослушал всего несколько мелодий, когда обнаружил, что стакан мой пуст. Первым моим побуждением было пойти на кухню и наполнить его, но я решил этого не делать — если хочу вернуться домой, твердо держась на ногах.

Я прослушал еще несколько дисков и почувствовал, что нахожусь в совершенной отключке. Только теперь я понял, что значит быть по-настоящему пьяным. Мне и раньше случалось прилично принимать, но я никогда не доходил до последней черты. И теперь я спрашивал себя, следует ли ее переступать.

Я вынул из кармана маленький красный кубик. Сейчас подброшу его, решил я. Если выпадет маленькое число — двойка или тройка, — больше пить не стану. Но если выпадет пятерка или шестерка — навьюсь мертвецки пьяным. Я потряс кубик в кулаке, но слабо сжал пальцы — маленькая красная штучка выпала из рук. Кубик описал кривую и упал на линолеум. Я услышал, как он стукнулся, но не разглядел, куда именно он покатился.

Чертыхаясь, я выключил проигрыватель. Опустившись на колени, я стал заглядывать под мебель и наконец обнаружил кубик под столом. Мне пришлось лечь на живот, чтобы добраться до него. И только положив его обратно в карман, я вспомнил, что забыл посмотреть, какая выпала цифра.

Ну и черт с ним, подумал я. Я взял свой стакан в кухню и налил вторую порцию виски — на сей раз поменьше. И поскольку рядом никого не было, заранее приготовил стакан воды.

Поставив очередную пластинку, я не спеша выпил второй стакан и — удивительное дело — даже слегка протрезвел. Я с гордостью подумал, что, возможно, смогу пить как джентльмен — выпивая помногу и никогда не пьянея.

Мне хотелось, чтобы Кэри вернулся, но он не появлялся. Меня распирало от желания поболтать. Теперь я знаю, что это было следствием выпивки, но тогда мне показалось, что я имею сказать нечто чрезвычайно важное. И конечно, по поводу женщин. Но Кэри так и не пришел. Тогда я пропустил еще стаканчик, закрыл фургон и вернулся на центральную аллею.

Я заметил, что обстановка изменилась. Толпа потихоньку редела. И только у эстрады на входе в маленькое шапито еще толпился народ. Зазывала исчез — в нем не было надобности. Они и так с трудом могли пропустить всех желающих. Однако ажиотаж спадал. Через час можно было закрывать балаган на ночь.

Туман еще сгустился. Каждый из балаганчиков как бы окружал светящийся ореол. Все в этот вечер казалось странным и одновременно чудесным. Деревянные лошадки на маленьких каруселях замерли неподвижно: вокруг уже не толпилась малышня. Карусели первыми закрылись в этот вечер. Я прислонился к будочке кассира и стал размышлять о том, что со мной произошло. Разумеется, я думал о Рите.

Мне хотелось ее увидеть. «А почему бы и нет?» — подумал я. Она такая же шлюха, как и остальные. Она откровенно призналась, что гонится за деньгами, но это еще ничего не значит. И если она встречается с каким-то типом, то почему бы мне не взглянуть, как она полуголая кривляется перед мужчинами? Ведь это меняет дело, не так ли?

Свернув с центральной аллеи, я пошел окольным путем, чтобы не попасться на глаза дяде Эму. Балаган с «живыми картинами» зазывал публику на последнее вечернее представление. Рита стояла на эстраде вместе с остальными девушками, одетая в купальный халат. Из-под купального халата виднелись ее белые стройные ноги.

Она не заметила меня в толпе. Чарли Вилер сделал девушкам знак, чтобы они проходили в палатку, и объявил о «последнем в этот вечер представлении». Представление действительно было последним, потому что он отключил микрофон, пролаяв напоследок несколько прощальных приветствий.

Я подождал, пока он уйдет, и пристроился в хвост очереди в кассу. Я не знал кассира и надеялся, что он тоже меня не знает. Отдав пятьдесят центов, я купил входной билет.

Внутри балагана царил полумрак. Там не было сидячих мест, публика стояла за веревкой, протянутой в двух метрах от сцены. Тряпка, закрывающая сцену, изображала занавес из черного бархата. За кулисами заиграл проигрыватель, подключенный к усилителям. Раздалась томная чувственная музыка, сопровождающая показ «живых картин». Она должна была создавать соответствующее настроение. Через несколько минут занавес поднялся. На сцене появилась первая «живая картина». В ней участвовали две девушки, Риты не было.

«Живая картина» что-то изображала — я уже забыл, что именно. Так или иначе, публику, стоявшую за веревкой, мало заботил ее смысл. На девушках были трусики, усыпанные блестками, и лифчики из прозрачного газа. Закон запрещал им появляться полностью обнаженными. У девушек были прекрасные фигуры.

Они покрутились на сцене секунд пятнадцать, а затем черный занавес упал. Проигрыватель заиграл песенку «Мой ангел», и занавес поднялся, открывая вторую «живую картину». На этот раз на сцене была одна только Рита.

Предполагалось, что она изображала ангела. Она стояла, раскинув руки. Сверкающие крылья, прикрепленные к запястьям и тонкому пояску трусиков, подчеркивали красоту белого прекрасного тела.

Она была так хороша, что у меня перехватило дыхание. Вместо лифчика на ней была пелеринка из белого прозрачного газа, едва прикрывавшая грудь. Пелеринка не только не скрывала, а еще более подчеркивала безупречную красоту двух округлостей. Такое совершенство форм можно увидеть только в музеях у классических статуй. Ее голова была откинута назад, но на какое-то мгновение мне показалось, что она смотрит прямо мне в глаза. Потом я сообразил, что она не может разглядеть меня в полумраке, отделявшем публику от слепящего света рампы.

Занавес упал. Немного оправившись от волнения, я заметил, что сильно сжимаю кулаки. Когда я разжал руки, то увидел, что ногти оставили на ладонях красные полукружья.

Растолкав группу мужчин позади себя, я быстро выбрался из балагана. Некоторое время я ошалело бродил по центральной аллее, а потом вернулся в фургон Кэри. Всю дорогу я довольно твердо держался на ногах.

Присев на ступеньки фургона, я дожидался возвращения Кэри. Голова у меня не кружилась, но я был явно не в себе. Я понял, что совершенно пьян, потому что мне хотелось плакать. И еще подраться.

Но вдруг мне пришло на ум, что Хоги мог мне соврать. Я не знал, зачем это могло ему понадобиться, но тем не менее он вполне мог меня обмануть. А если у Риты не было свидания с тем типом сегодня вечером? Вообще никакого свидания? Почему я должен верить Хоги на слово?

Я просидел на ступеньках около десяти минут. Несмотря на хмель, я сообразил, что Рита, вероятно, уже переоделась после представления и собирается домой. Я поднялся и быстро пошел по центральной аллее обратно к балагану.

Когда я подошел к входу в артистическую уборную, девушки были еще там. Они весело переговаривались. Среди их голосов был явственно различим голос Риты. Я решил остановиться у входа и подождать.

Первой вышла Дарлена, а за ней еще какая-то незнакомая девушка. Через некоторое время появилась Рита. Я бросился ей навстречу и начал что-то бормотать. Но едва я успел произнести ее имя, как она звонко хлестнула меня по щеке. Это была не просто пощечина, а настоящая затрещина. Я пошатнулся от удара, и в ушах у меня зазвенело.

Пока я приходил в себя от удивления и боли, она скрылась между палатками.

Тем временем другая девушка вышла из балагана и позвала меня:

— Привет, Эд!

Я узнал Эстеллу, девушку, которую уже встречал, но был едва с ней знаком. Она проработала с нами почти весь сезон. Это была маленькая брюнетка с матовой кожей и хорошенькой миниатюрной фигуркой. Нечто вроде карманной женщины. Девушка была недурна собой и довольно приветлива. Она была старше меня на один-два года.

— Привет, Стелла, — сказал я в ответ.

Она рассмеялась:

— Что это, Эдди? Кажется, я слышала звук пощечины?

Увидев мою реакцию, она закатилась хохотом. Но смех ее звучал дружелюбно. В нем сквозила легкая насмешка, но не злость. Ста подошла ко мне ближе.

— Ты что, собираешься держать свечку? У нее сегодня свидание с одним типом. Он самый что ни на есть настоящий банкир.

«Итак, Хоги не соврал», — отметил я. А я так надеялся, что это неправда! Эстелла снова сказала:

— А вот я не слишком важничаю. Может, ты пригласишь меня выпить стаканчик, Эдди?

«А почему бы и нет», — подумал я. У меня было при себе тридцать пять долларов. И я решил заняться Эстеллой.

— Куда пойдем, детка? — спросил я.

Потом взял Эстеллу под руку, и мы пошли к центральному входу. Народ двигался в том же направлении; ярмарка уже закрывалась. Проходя мимо нашего балагана, я увидел, что Эм уже закончил работу. Теперь мне казалось, что я окончательно протрезвел. Только в ушах у меня слегка шумело, и этот шум приглушал другие звуки.

Выйдя с ярмарки, мы потоптались какое-то время на тротуаре. Я оглядывался в поисках такси, но машин не было. И тут Эстелла предложила:

— Всего в квартале отсюда есть неплохой бар. Посидим там немного, а потом вызовем такси по телефону, когда толпа схлынет. Ты согласен?

— Великолепно, — сказал я.

В баре мы сели рядышком и заказали виски с содовой. Говорила в основном Эстелла: она взяла на себя труд поддерживать беседу. После всего выпитого в этот вечер лишний стаканчик виски не имел значения. Потом я пошел звонить, чтобы вызвать такси. Возвращаясь, я бросил монетку в игральный автомат. Нужно было подождать, и, чтобы занять время, я спросил Эстеллу, не хочет ли она еще выпить. Она покачала головой.

— Давай подождем, Эдди. В моем отеле есть неплохой бар, там мы и выпьем.

Она не добавила «для начала», но плотнее прижалась ко мне. «Симпатичная девчонка, — подумал я. — Мне с ней будет хорошо». Медленно потягивая виски с содовой, я, к своему удивлению, быстро трезвел. Наконец в дверях появился шофёр такси, и мы пошли к выходу. На улице еще больше сгустился туман. Эстелла собиралась сесть в такси, но я взял ее за руку и прошептал:

— Послушай, Эстелла, будет лучше, если я тебя отправлю одну. Сегодня вечером я слишком много выпил с Хоги и Кэри, а этот последний стакан виски меня доконал. Я боюсь заболеть. Мне очень жаль, но…

В ответ она сказала:

— Ладно уж, Эдди, не надо врать своей мамочке! Ты просто втюрился в эту блондинку. — Тут она усмехнулась: — Может, мне следовало бы обидеться и дать тебе по физиономии, но, наверное, будет лучше, если я оставлю тебя в покое.

— Мне действительно очень не по себе. Я знаю, что веду себя как последний дурак.

— Это уж точно, — рассмеялась она. — Спасибо за угощение, но я не настолько сердита, чтобы самой платить за такси. Ты его вызывал, тебе и расплачиваться.

Я улыбнулся и подтолкнул ее к дверце машины. Расплатившись с шофером, я еще долго стоял на тротуаре и смотрел вслед задним фонарям, пока они не скрылись в тумане.

Трудно найти второго такого идиота, как я. Сначала мне захотелось вернуться в бар и выпить еще. Но тогда я напился бы до скотского состояния. Одна капля — и я действительно мог бы свалиться. Только этого еще не хватало, чтобы завершить этот поистине чудесный вечер!

Когда я вернулся, в палатке дяди Эма не было. Наверное, он пошел перекинуться в картишки. Я был этому рад. Раздевшись, я скользнул под одеяло. Я не спал, когда он вернулся, но притворился спящим. Впервые в жизни мне не хотелось с ним разговаривать.