Призрак шимпанзе

Глава 1 Грандиозная вспышка

Первая попытка запустить ракету на Луну состоялась в 1954 году и закончилась неудачей. Тогда, из-за явных просчетов в конструкции, она шлепнулась обратно на Землю, прибив насмерть с дюжину человек. При запуске особенно старались отладить систему визуального контроля за попаданием в цель, поэтому ракету снабдили не обычной боеголовкой со взрывчаткой, а потенциометром Бартона. Тот должен был, как предполагалось, на всем следовании носителя до спутника Земли накопить такой колоссальный заряд электроэнергии, который при касании ракетой Луны разрядился бы в виде грандиозной вспышки, во многие тысячи раз превышающей по яркости и разрушительной силе молнию.

По счастью, ракета угодила в малонаселенный район Кэтскилла, в поместье крупного газетного магната. Последний вместе с женой, парой приглашенных гостей и восемью лицами из обслуживающего персонала погибли сразу же. Взрыв полностью уничтожил саму резиденцию и повалил все деревья в округе на полкилометра. Спасатели, однако, обнаружили всего одиннадцать трупов. Было высказано предположение, что один из гостей, журналист по профессии, оказался настолько близко к эпицентру мощнейшего электрического разряда, что его тело просто испарилось.

Попасть в Луну удалось лишь со второй попытки, предпринятой позже, в 1955 году.

К концу сета Кейт Уинтон изрядно вымотался, хотя изо всех сил старался не показывать этого. Сказывалось отсутствие практики в течение ряда последних лет. К тому же, как он смог самолично убедиться, теннис — все же игра для молодых. Не то чтобы он уже проходил по разряду людей пожилых — ему стукнуло всего тридцать один, — но без регулярных тренировок к этому возрасту — увы! — неизбежно теряешь дыхалку. И он сполна испытал это, едва вытянув сет ценой большого напряжения.

В последнем сверхусилии он молодецки перемахнул через разделительную стойку и подошел к молодой женщине, над которой одержал столь нелегкую спортивную победу. С трудом подавляя одышку, он сумел-таки расплыться в милой улыбке.

— Ну что, еще партию? Как время, позволяет?

Бетти Хэдли тряхнула копной светлых волос.

— Боюсь, что нет, Кейт. Иначе опоздаю. Я вообще не смогла бы задержаться здесь так надолго, если бы мистер Борден любезно не пообещал выделить своего водителя, чтобы вовремя доставить меня в аэропорт на нью-йоркский рейс. Здорово все же — работать на такого великодушно, человека, вы не находите?

— О да, конечно, — заверил ее Кейт, вовсе и не думая в этот момент о мистере Бордене. — Неужели вам так уж необходимо вернуться в Нью-Йорк именно сегодня вечером?

— Непременно. Надо успеть на слет выпускниц, на котором, ко всему прочему, надлежит еще и выступать: буду объяснять, как делается журнал для женщин.

— А не поехать ли и мне с вами, — пошутил Кейт, — и рассказать этой публике о том, как выпускают журнал фантастики? Или, если предпочитаете, побеседовать на криминальные темы. Ведь до того как Борден поручил мне заняться «Необыкновенными приключениями», я обеспечивал выпуск «Жутких историй». Ну и кошмары мучили меня тогда по ночам! Не исключено, что это заинтересует ваших приятельниц, как ваше мнение?

— Возможно, — расхохоталась Бетти Хэдли. — Но предстоит сугубо женская вечеринка, Кейт. Да ладно вам, незачем напускать столь унылый вид. Встретимся завтра утром в офисе. Не конец же света наступает, в самом деле.

— Ясное дело, нет, — поспешил согласиться Кейт. В этом он серьезно ошибался, хотя не мог даже подозревать о подобной возможности.

Он проводил Бетти по аллее, которая вела от теннисного корта до внушительного здания — собственности мистера Бордена, директора целой сети печатных изданий.

— А все же неплохо бы вам остаться, чтобы полюбоваться обещанным фейерверком, — еще раз попытался он отговорить Бетти уезжать.

— О чем вы? Ах да, имеется в виду эта ракета, что заслали на Луну. А разве там будет на что смотреть?

— Во всяком случае, надеются. Вы разве не читали газет?

— Не то чтобы очень. Но знаю, что при соприкосновении с лунной поверхностью — естественно, если ракета долетит туда, — сверкнет нечто, подобное молнии при грозе. Полагают, что вспышку можно будет увидеть невооруженным глазом, и поэтому все в этот момент уставятся на Луну. Кажется, в десять пятнадцать, не так ли?

— Если быть совсем уж точным, то в двадцать один час шестнадцать минут. Уж я — то в это время наверняка буду таращиться вовсю. Советую, если у вас выдастся свободная минутка, тоже взглянуть — прямо в центр диска, между рожками полумесяца. Сейчас новолуние, а ракета попадет в ту часть, что в тени. Без приборов это будет выглядеть так, будто кто-то в ста метрах от вас чиркнул спичкой. Так что — повнимательней.

— Говорят, на ракете нет взрывчатки, Кейт. Тогда чем же будет вызвана вспышка?

— То будет электрический разряд в невиданном до сих пор масштабе. На носителе установлен специальный прибор, изобретенный профессором Бартоном, использующий энергию ускорения для накопления громадного потенциала статического электричества. Сама ракета в некотором роде послужит гигантской лейденской банкой. Поскольку она окажется в вакууме, то до момента касания никакой утечки электричества не должно быть. Ну а затем, при контакте с Луной, получится грандиозное короткое замыкание.

— А еще проще было бы все же использовать обыкновенную взрывчатку.

— Естественно, но при равном весе это устройство сверкнет, пожалуй, поярче, чем если бы ракету снабдили даже атомной боеголовкой. Ученых, кстати, интересует не эффект разрушения, а сама вспышка как таковая. Хотя, понятное дело, пейзаж все равно подпортят — может, и не настолько, как получилось бы атомной бомбой, но значительно сильнее, чем, например, в случае применения динамита. Многого ждут и в смысле изучения состава поверхности нашего спутника в результате анализа спектрограмм, так что соответствующие приборы на ночной стороне Земли как один будут в этот момент нацелены на Луну. Да и…

Но они уже добрались до двери дома, и Бетти Хэдли мягко дотронулась до его руки.

— Жаль прерывать вас, Кейт, но мне действительно надо поспешить. А то, чего доброго, опоздаю на самолет. Так что до скорого.

Она протянула руку, но Кейт, вместо того чтобы пожать ее, неожиданно обхватил девушку за плечи и прижал к себе. Он впился в ее губы и на какое-то мгновение почувствовал их мягкую податливость. Она высвободилась.

Глаза Бетти сияли.

— До свидания, Кейт. Увидимся в Нью-Йорке.

— Скажем, завтра вечером?

Она согласно кивнула и взбежала по ступенькам в дом. Кейт с улыбкой на устах остановился на пороге и оперся об оконную раму.

Вот и опять он влюбился, но на сей раз все было иначе.

По правде говоря, до этого расчудесного уик-энда он и видел-то Бетти Хэдли всего один раз, три дня тому назад. Она пришла в офис в четверг, чтобы приступить к новым служебным обязанностям. Журнал «Он и Она», которым Бетти руководила, только что прибрал к рукам Борден. Магнат оказался достаточно сообразительным, чтобы прихватить вместе с еженедельником и его директрису. Та уже три года вела дела своего издания просто блестяще, и единственной причиной, побудившей владельцев журнала Уэли продать его, было их намерение целиком сосредоточиться на дайджестах, а «Он и Она» в этом смысле не вписывался в общую картину.

Хотя Кейт только в четверг познакомился с Бетти Хэдли, ему уже представлялось, что этот день будет знаменательным в его жизни.

В пятницу ему пришлось съездить в Филадельфию для встречи с одним из своих авторов — молодым, но весьма одаренным человеком, которому выдали приличную сумму в качестве аванса под книгу, которую тот, похоже, пока и не думал начинать писать. Кейт пытался наставить его на путь истинный и, как ему представлялось, преуспел в этом. Но из-за этой поездки он разминулся с Джо Доппельбергом, одним из самых горячих поклонников его журнала. Тот собирался выбраться в Нью-Йорк как раз в пятницу и намеревался в этой связи посетить издательство Бордена. Судя по тону писем Джо, Кейт дешево отделался.

А вчера, то есть в субботу, Борден пригласил его к себе в имение. Такое случилось уже в третий раз, и то, что сначала представлялось ему самым банальным уик-эндом у босса, внезапно превратилось в сказку наяву, стоило ему узнать, что второй гость — Бетти Хэдли.

Она была стройной, высокого роста женщиной с отливавшими золотом белокурыми волосами и мягким искусственным загаром. Лицо и фигура Бетти скорее заслуживали того, чтобы появляться на телевизионном экране, чем на фоне маловыразительных стен редакционных помещений.

Кейт вздохнул и вошел в дом.

В просторной гостиной с обшитыми ореховым деревом стенами Л. А. Борден и Уолтер Кэллаган, его эксперт-бухгалтер, играли в кункен2.

Борден вскинул на него глаза.

— Привет, Кейт. Не замените ли меня после этой партии? Мы сейчас ее закончим. А то надо еще подготовить несколько писем, а Уолтеру, полагаю, в высшей степени безразлично, у кого выигрывать — у вас или у меня.

Кейт отрицательно мотнул головой.

— К сожалению, не смогу: у самого полно работы, мистер Борден. Выпуск третьего номера задерживается только из-за отсутствия моих ответов на письма читателей. Поэтому я привез с собой пишущую машинку вместе с еще необработанной корреспонденцией.

— Да ладно вам! Не работать же я вас пригласил сюда. Неужто не сумеете справиться с этим завтра утром в офисе?

— Я с радостью так бы и поступил, мистер Борден, — заупрямился Кейт. — Но по глупости я подзадержался, а все должно быть уже на талере3 самое позднее завтра в десять утра. Журнал начинают печатать в полдень, поэтому времени в обрез. Но вообще-то работы там самое большее на пару часов, и я предпочитаю отделаться от нее сейчас, чтобы чувствовать себя вечером ничем не обремененным.

Он пересек гостиную и поднялся по лестнице. Войдя в отведенную ему комнату, он извлек из чехла пишущую машинку и поставил ее на стол. Из портфеля достал досье с корреспонденцией, адресованной «Почте астронавтов» или, как писали наиболее бойкие, «Дежурному астронавту».

На верху стопки лежало письмо Джо Доппельберга. Он специально положил его на видное место, ибо тот сообщал, что, возможно, явится в офис лично, и Кейт хотел, чтобы оно было у него под рукой.

Вставив в машинку лист бумаги, Кейт настучал заголовок «Письмо ко всем читателям» и застрекотал:

Кейт критическим оком перечитал написанное и, недовольный, выдернул лист из каретки, заменив его на новый. Он решил, что получилось чересчур лирично, размазня какая-то. Закурил и начал по новой; на сей раз вышло получше… во всяком случае, он постарался себя в этом убедить.

Перечитывая текст, он непроизвольно уловил стук открывшейся, а затем захлопнувшейся двери и цоканье дамских каблучков по ступеням лестницы. Должно быть, уезжала Бетти. Он вскочил, чтобы броситься к выходу, но остановился. Нет, это было бы тактически неверным ходом — снова прощаться с ней в салоне в присутствии Бордена и Кэллагана. Лучше остановиться на чудном мгновении беглого, трепетного поцелуя и обещании увидеться завтра вечером.

Вздохнув, он взял первое письмо из лежавшей перед ним стопки — от Джо Доппельберга. Перечитал его:

Кейт Уинтон вновь тяжко вздохнул и вооружился голубым карандашом. Он решительно вычеркнул фразы, относившиеся к поездке Джо в Нью-Йорк, — это не представляло никакого интереса для читателей, да и ни к чему было наталкивать на мысль забредать к нему в офис, иначе от них отбою не будет.

Вымарав еще несколько строчек, он взялся за приложенную фотографию.

Джо Доппельберг ничуть не походил на автора столь задиристого письма. Перед ним предстал довольно приятной наружности парень лет шестнадцати-семнадцати, совсем неглупый с виду. Милая улыбка. Не вызывало сомнений, что в жизни он был настолько же стеснителен и робок, насколько бесшабашен и дерзок в своем послании.

А почему бы не опубликовать его снимок? Следовало бы послать клишировать его пораньше, но времени еще хватало. Он подготовил копир для верстки с окном для фото на полколонки, надписав на обороте: «Доппельберг 1/2 к.»

Заправив в каретку вторую страницу письма Джо, он на минуту задумался, а затем отбарабанил ответ:

Вытащив из машинки лист, Кейт принялся сочинять ответ на другое письмо.

Он закончил трудиться над читательской корреспонденцией к шести вечера, так что до обеда был еще целый час. Быстренько приняв душ, он оделся. Оставалось минут тридцать. Спустившись по лестнице, он через дверь веранды вышел в сад.

Начало смеркаться. В еще светлом небе уже проступил нарождающийся серп месяца. Отличная будет видимость, подумалось Кейту. Кстати, на это следовало крепко надеяться, чтобы суметь невооруженным глазом увидеть пресловутую вспышку на Луне, а то как бы не пришлось менять вводную часть своего письма. Осталось лишь дождаться 21 часа 16 минут.

Кейт присел на ротанговую5 скамейку, стоявшую в конце широкой аллеи, и полной грудью вдохнул насыщенный тысячами запахов свежий сельский воздух.

Его мысли невольно унеслись к Бетти Хэдли, и было бы неуместно расшифровывать здесь их содержание.

В любом случае его размышления вызвали у него приподнятое настроение — видимо, точнее следовало бы сказать, что они помогали ему не слишком унывать; на какой-то миг он задумался, приступил ли к работе его злополучный автор из Филадельфии или все еще предпочитает пропивать денежки Бордена.

Но о чем бы Кейт ни думал, Бетти неизменно возвращалась в центр его внимания, и ему вдруг страстно захотелось враз постареть на сутки, чтобы оказаться в данный момент вместе с ней в Нью-Йорке, а не торчать этим белесым вечером в Кэтскилле.

Бросив взгляд на часы, он убедился, что вот-вот позвонят к ужину. То была приятная перспектива, поскольку независимо от того, был он влюблен или нет, есть все равно хотелось.

Без всякой видимой связи это легкое чувство голода почему-то заставило его вспомнить Клода Хупера, оформителя большинства обложек «Необыкновенных приключений». Кейт вдруг засомневался, стоит ли и впредь поручать ему это дело. Хороший он парень, спору нет, да и девиц рисовал так здорово, что слюнки текли, но у него совсем не получались монстры. Они не выглядели настолько безобразными, чтобы заставлять этих красавиц удирать от них со всех ног. Не исключено, что он просто не ведал, что такое ночные кошмары, или же был чересчур счастлив в жизни. Большинство читателей высказывали свое недовольство именно «нежуткостью» облика чудовищ. Как Джо Доппельберг. А что это он…

Ракета, не пожелавшая проследовать к Луне, а вернувшаяся на Землю, мчалась со сверхзвуковой скоростью, и Кейт, естественно, ее не видел и не слышал, хотя она и врезалась всего в двух метрах от него.

Но вспышка получилась великолепная.

Глава 2 Алый монстр

Кейт не испытал чувства перехода, перемены, какого-то перемещения в пространстве или во времени. Просто создалось впечатление, что в момент ослепительной вспышки кто-то взял и выдернул из-под него скамейку. И он, чертыхнувшись, опрокинулся на спину и вытянулся во всю длину. Естественно, с устремленными в небо глазами.

Последнее-то и поразило его больше всего: было исключено, что скамейка под ним куда-то вдруг разом рухнула или испарилась, поскольку он сидел на ней под деревом, а теперь никакая крона не мешала ему лицезреть темно-синие небеса.

Для начала он приподнял голову, затем сел, пока еще не в силах — не физически, а по душевному своему состоянию — встать на ноги. Прежде чем им довериться, следовало хоть немного оглядеться.

Выяснилось, что сидит он на траве отлично подстриженного газона, в самой гуще какого-то сада. Повернув назад голову, Кейт приметил дом. Самый что ни на есть обычный, намного меньше по размерам и совсем неказистый по сравнению с хоромами мистера Бордена. Да и вид у него был какой-то нежилой. Во всяком случае, никаких признаков жизни, ни единого огонька в окнах.

Несколько секунд он разглядывал то, что должно было быть резиденцией мистера Бордена, но таковой не являлось. Затем Кейт взглянул в другом направлении. Метрах в тридцати газон, на котором он все еще восседал, обрамляла живая изгородь, за ней двумя стройными рядами высились деревья, как это обычно бывает по краям дорог. То были рослые тополя. И никаких тебе кленов — а ведь он только что сидел у подножия одного из них. И хоть бы кусочек какой-то от скамейки валялся…

Фыркнув, он дернул головой и стал с величайшими предосторожностями приподниматься. Было ощущение, что его слегка оглушило, но в целом он был жив и невредим. Ни единой царапины. Подождав, пока пройдет головокружение, он направился к изгороди.

Посмотрел на часы. Они показывали без трех минут семь, что, сообразил он, было несуразностью. Без трех минут семь он сидел на скамейке в саду у мистера Бордена. И где бы он сейчас ни находился, он все равно не мог переместиться сюда мгновенно.

Кейт поднес часы к уху — тикали. Но это еще ничего не доказывало: они вполне могли остановиться и вновь пойти в тот момент, когда он встал.

Подняв глаза вверх, чтобы попытаться оценить, как много могло пройти времени, он не отметил каких-то существенных изменений в картине ночного неба. Только что были сумерки — они и сейчас продолжались. Серебристый полумесяц висел на том же расстоянии от зенита. Но мог ли он так уж быть уверен в этом, если не знал, где находится?

Живая изгородь вывела его к деревянной калитке, выходившей на шоссе. На нем — ни единой машины.

Толкнув дверцу, Кейт в последний раз бросил взгляд на дом и заметил нечто такое, что поначалу не привлекло его внимания: объявление, пришпиленное к стойке крытого входа. Объявление гласило следующее:

Так, значит, он где-то неподалеку от имения Бордена, поскольку Гринтаун был ближайшим к нему городом. Впрочем, он и не мог оказаться от него далеко. Достаточно необычным было уже и то, что он вообще очутился вне места, где сидел всего несколько минут назад.

Кейт потряс головой, чтобы обрести ясность мышления, но в этом не было необходимости, потому что чувствовал он себя превосходно.

А может, у него внезапный приступ потери памяти? Не забрел ли он сюда, не отдавая себе в том отчета? Нет, абсурд какой-то, сделать это, тем более в течение нескольких минут, невозможно.

Полный нерешительности, он потоптался некоторое время на месте, не зная, куда направить свои стопы. Шоссе было прямым, но видимость в обе стороны не превышала пятисот метров из-за перепада местности. И главное — никаких признаков человека. А ведь где-то совсем неподалеку должна была находиться ферма, поскольку за рядами стройных тополей простиралось обработанное поле. Наверняка до нее рукой подать, спряталась, видно, за этими деревьями. Если пройти до ограды поля, то, возможно, он и натолкнется на сам дом.

Выйдя на середину дороги, Кейт заслышал шум приближавшейся машины, но пока не видел ее из-за крутого спуска. Это должно было быть что-то чрезмерно грохочущее и лязгающее, раз звук разносился так далеко. Он пересек шоссе и оглянулся. Так и есть — автомашина. Полегчало: водитель сейчас покажет, где тут ближайшая ферма, а еще лучше будет, если доставит его прямо к Бордену — если он случайно едет в том же направлении.

На Кейта наползал допотопный «форд». «Отличное предзнаменование», — подумал он. В студенческие годы он нередко пользовался автостопом и прекрасно знал, что шансы на то, что его подберут, прямо пропорциональны возрасту и степени дряхлости машины.

А уж найти драндулет в более плачевном состоянии, чем приближавшийся к нему, представлялось делом исключительно трудным. «Форд», казалось, с превеликим трудом преодолел подъем и теперь натужно кашлял и чихал при переключении скорости.

Подождав, пока колымага подойдет поближе, Кейт выступил на дорогу и помахал рукой. «Форд» затормозил и остановился, поравнявшись с ним. Сидевший за рулем человек наклонился вбок и покрутил ручку дверного стекла со стороны Кейта. «Зачем?» — поразился тот, поскольку никакого стекла там не было и в помине.

— Могу ли я куда-то подбросить вас, милейший? — спросил водитель.

«На вид — чистейшей воды фермер», — подумал Кейт. Незнакомец жевал соломинку, отлично гармонировавшую по цвету с его волосами, а выцветшие джинсы были под стать цвету глаз.

Кейт ступил на подножку авто и засунул голову внутрь — иначе его не услышали бы из-за продолжавшихся, несмотря на остановку, рыданий и стенаний мотора, а также лязга каких-то железок.

— Похоже, что я заплутал, — начал объяснять Кейт. — Вы не знаете, где тут находится имение Л.А. Бордена?

Фермер перекинул огрызок соломинки из одного угла рта в другой. Он напряженно — даже жилы вздулись на лбу! — размышлял.

— Честно говоря, нет, — наконец признался он. — Никогда и не слыхивал подобного имени. Но заверяю вас, что такой фермы вдоль этой дороги нет. Может быть, за холмом? Я вообще-то не знаю всех хозяйств в районе.

— Это не ферма, — уточнил Кейт. — Просто громадный сельский дом. А хозяин его — газетный магнат. Куда ведет это шоссе? В Гринтаун?

— Точно. Все время прямо, примерно километров пятнадцать, как раз в том направлении, куда я еду. А в другую сторону — попадете на автостраду Олбани у холмов Картере. Хотите, подброшу вас до Гринтауна? Думаю, там вы сможете отыскать адрес вашего Бордена.

— Было бы здорово, спасибо, — поспешил согласиться Кейт и сел в машину.

Фермер степенно перегнулся через его колени и прикрутил ручку, поднимавшую несуществующее дверное стекло.

— Если этого не сделать, — пояснил он, — будет страшно громыхать.

Он выжал сцепление, и машина, жалобно скуля, нехотя сдвинулась с места. Кузов, если по отношению к нему было еще позволительно употреблять это слово, гремел так, словно по оцинкованной крыше колотил град. Вскоре авто достигло максимальной для себя скорости, и Кейт прикинул, что если оно по пути не развалится окончательно, то предстоящие пятнадцать километров они проделают где-то за полчаса.

По прибытии в Гринтаун будет, конечно, уже поздно возвращаться к ужину, так что, видно, он лучше позвонит Бордену, чтобы успокоить его, затем перекусит где-нибудь в городе, после чего на такси вернется в имение. К девяти часам шестнадцати минутам он вполне мог успеть. Что угодно, но только не пропустить предстоящее событие.

Да, но как объяснить мистеру Бордену свое приключение? Он мог, в сущности, лишь попытаться убедить того, что пошел прогуляться, затем каким-то образом заблудился и был вынужден добираться до Гринтауна на попутке, чтобы, танцуя оттуда, как-то определиться со своим местоположением. Конечно, он будет выглядеть в глазах босса не лучшим образом, но это объяснение все же лучше, чем рассказывать то, что случилось на самом деле. Ему вовсе не хотелось, чтобы Борден заподозрил его в предрасположенности к приступам безумия или амнезии.

Старая развалина, постанывая и погромыхивая, все же каким-то чудом тащилась по дороге. Счастливый обладатель раритета, казалось, ничуть не был расположен к болтовне, и Кейт был только рад этому. По меньшей мере сие избавляло его от необходимости надрывать голосовые связки, чтобы быть услышанным. Да и пораскинуть мозгами требовалось, чтобы понять, что же с ним произошло.

Имение Бордена было настолько крупным, что о нем должны были знать в округе все. Если, как утверждает водитель этой механической клячи, ему известны все, кто проживает вдоль этого шоссе, то он непременно должен был хотя бы слышать о резиденции Бордена, которая находилась отсюда самое большее километрах в тридцати. Борден — и это он помнил точно — жил в пятнадцати километрах от Гринтауна, только вот в какую от него сторону? Но его-то подобрали как раз на таком расстоянии от Гринтауна! Даже если он очутился в противоположной стороже, все равно от Бордена его не могло отделять более тридцати километров — и эта цифра уже сама по себе была абсурдна, учитывая, как мало времени прошло с момента его падения со скамейки.

Вот наконец-то и пригороды Гринтауна. Кейт снова взглянул на часы: семь тридцать пять. Он пробежался взглядом по зданиям, мимо которых они проползали, и в витрине одного из магазинов заметил настенный хронометр. Нет, его часы не останавливались и показывали правильное время.

Спустя несколько минут они выкатили на главную улицу Гринтауна. Водитель припарковался у обочины.

— Ну вот, мы почти что в центре этого городка, — бросил он. — Надеюсь, вы отыщете нужный вам адрес в телефонной книге Гринтауна. Как раз напротив — стоянка такси. Дерут прилично, но зато доставят куда угодно.

— Большущее спасибо, — отозвался Кейт. — Может, пропустим по стаканчику, прежде чем я начну поиски номера телефона?

— Нет, спасибо. Надо побыстрее возвращаться. Знаете, кобыла рожает, и я приехал за братом — он у нас тут ветеринар.

Кейт, поблагодарив еще раз, вошел в драгстор, что притулился на углу улицы. Подошел к телефонной кабине и, взяв ежегодный справочник абонентов района, прикрепленный цепочкой к аппарату, начал листать на букву «Б».

Никакого Бордена в нем не значилось.

Кейт насупился. Но ведь номер телефона босса — это он знал точно — относился к сети Гринтауна. По делам ему не раз приходилось звонить сюда из Нью-Йорка. И каждый раз он набирал номер… через код Гринтауна.

В конце концов, вполне возможно, что Борден не пожелал вносить его в общий справочник. Так не может ли он, Кейт, поднатужившись, его вспомнить? Естественно, это ему по силам, там еще, кажется, шли подряд три одинаковые цифры… единицы! Вот именно: сто одиннадцать в Гринтауне. В свое время он еще подумал, а не злоупотребил ли Борден влиянием в местной телефонной компании, чтобы заполучить так легко запоминающийся номер.

Закрыв дверцу кабины, он поискал в кармане мелочь. Однако аппарат был неизвестной ему марки, без щели для ввода туда жетона или монетки. Он огляделся и в конечном счете решил, что в подобного рода провинциальных городках, вероятно, не было автоматической связи и платить, наверное, надо непосредственно хозяину заведения.

Сняв трубку, он дождался голоса телефонистки и продиктовал ей:

— Сто одиннадцать.

Последовала краткая пауза, после чего оператор заявила:

— Такого номера не существует.

На долю секунды Кейт усомнился, в здравом ли он уме. Он никак не мог поверить, что мог ошибиться. Сто одиннадцать в Гринтауне — такой номер нелегко забыть, как и невозможно спутать с каким-то другим.

Тогда он попросил:

— Может, вы подскажете мне номер телефона мистера Бордена? Я думал, что это — сто одиннадцать. В справочнике его действительно нет, но я твердо знаю, что телефон у него имеется. Звонил ему сам, и неоднократно.

— Минуточку, мистер… Нет, сожалею, но абонент с такой фамилией у нас не числится.

Кейту оставалось только пробормотать слова благодарности и повесить трубку.

Он все еще не мог в это поверить. Он вышел из кабины, вытянув на всю длину цепочки справочник, чтобы рассмотреть его при лучшем освещении. Снова поискал на букву «Б» — безрезультатно. Вспомнил, что имение называлось «Три дуба», и посмотрел на «Т», но ничего подобного там также не обнаружил.

Кейт в сердцах захлопнул ежегодник и взглянул на титульный лист. На нем четко значилось: Гринтаун, Нью-Йорк. В голове мелькнула мысль, а не оказался ли он в каком-нибудь другом Гринтауне, но он тут же отбросил это предположение. В штате Нью-Йорк не могло быть двух Гринтаунов. Другое зародившееся было сомнение рассеялось тут же, как только он взглянул на год издания: тысяча девятьсот пятьдесят четвертый.

И все же поверить в то, что фамилия Л.А. Бордена отсутствовала в справочнике, было просто невозможно. Он еле удержался, чтобы в поисках ее не начать листать гроссбух постранично в надежде, что из-за опечатки ее поместили не в алфавитном порядке, а просто тиснули куда-то в другое место.

Наконец Кейт сдался и, подойдя к бару, уселся на высокий табурет перед стойкой. За ней стоял и протирал бокалы и рюмки хозяин драгстора, седовласый коротышка с толстыми линзами очков. Он поднял на него глаза и вопрошающе произнес:

— Мистер?

— Коку с лимоном, пожалуйста, — ответил Кейт. Его так и подмывало забросать того вопросами, но он пока что плохо себе представлял, с чего лучше начать. Он рассеянно следил, как человечек приготовил ему напиток, а затем поставил на стойку перед ним.

— Хороший вечерок! — обронил хозяин.

Кейт согласился с ним. И тут же вспомнил, что обязан проконтролировать сегодняшнюю грандиозную вспышку на Луне независимо от того, в каком месте он в этот момент окажется. Посмотрел на часы. Почти восемь. У него оставался час с четвертью, чтобы выбраться на какую-то открытую местность, откуда хорошо бы наблюдалась Луна. Судя по тому, как развивались события, до Бордена ему к этому времени уже не добраться.

Он почти залпом осушил бокал. Напиток был в меру охлажден и приятен на вкус, но тут же напомнило о себе чувство голода. А что в этом удивительного, если было уже восемь вечера? У Бордена к этому часу, наверное, уже отужинали. А он за весь день удовольствовался всего лишь легким завтраком, а потом значительную часть времени пробавлялся теннисом!

Он осмотрелся в поисках сандвичей или каких-либо выпечек. Но этого добра в драгсторе, видимо, не держали.

Кейт выудил из кармана монетку в двадцать пять центов и положил ее на мраморную стойку.

Она слегка звякнула, и хозяин выронил очередной стакан, который протирал в этот момент. За линзами его очков выкатились из орбит разом обезумевшие глаза. Он застыл на месте, одновременно рыская взглядом во все стороны. Похоже, он даже и не заметил, как что-то с грохотом разбил. Да и полотенце тут же вывалилось у него из рук.

Затем он протянул дрожащую длань к монетке. При этом еще раз затравленно обежал глазами магазин, чтобы убедиться, что никого, кроме них, в нем не было.

Тогда, и только тогда, он осмелился взглянуть на денежку. Бережно держа ее в горсти, он зачарованно смотрел на нее, медленно поднося к очкам. Затем, перевернув, внимательно изучил тыльную часть. И только после этого его ошалелый и одновременно полный экстаза взор обратился к Кейту.

— Великолепна! — выдохнул он. — И в обращении-то была самую малость. Тысяча девятьсот двадцать восьмой год! Но, — он понизил голос, — кто вас послал ко мне?

Кейт зажмурился, затем вновь распахнул глаза. Ясно, кто-то из них двоих — он или хозяин драгстора — спятил. Он был бы склонен думать, что последний, если бы с ним всего за час не приключилось столько странного, от чего он до сих пор еще и не оправился.

— Так кто же вас направил сюда? — допытывался хозяин.

— Никто, — огрызнулся Кейт.

Коротышка медленно расплылся в улыбке.

— Понятно, не хотите раскрывать этого человека. Должно быть, это К. Но, в сущности, это не имеет никакого значения. Я все же, пожалуй, рискну. Даю тысячу кредиток.

Кейт смолчал.

— Полторы, — упорствовал человечек.

«У него взгляд, как у спаниеля, — подумал Кейт, — голодного и узревшего кость, но не уверенного, что ему удастся ее схватить».

Хозяин драгстора набрал полную грудь воздуха.

— Так и быть, две тысячи, — выпалил он. — Знаю, что монета стоит дороже, но это все, что я могу вам предложить. Если бы жена…

— Согласен, — прервал его Кейт.

Рука с денежкой исчезла в кармане со скоростью зайца, удирающего, чтобы спрятаться в нору. Не обращая внимания на хруст под ногами от разбитого бокала, хозяин мигом переместился к концу стойки, где стоял кассовый аппарат, и нажал клавишу. В стеклянном окошечке выскочила надпись: «Не для продажи». Коротышка уже мчался обратно, безжалостно топча осколки стекла, слишком занятый пересчетом банкнот в руках, чтобы как-то реагировать на эти звуки. Он положил стопку кредиток перед Кейтом.

— Ровно две тысячи, — прошептал он. — Для меня это равносильно отказу от части вакансов в этом году, но, думаю, сделка того стоит. Видно, я все же немного того, чокнутый.

Кейт взял горку ассигнаций и взглянул на лежавшую сверху. В центре красовалось столь знакомое изображение Джорджа Вашингтона. В уголках просматривались цифры «100», но под овалом с портретом было выведено: «Сто кредиток».

«Так-так, — лихорадочно размышлял Кейт, — портрет Вашингтона фигурировал только на бумажках в один доллар… разве что здесь все по-другому».

То есть как это — здесь? Он же находился в Гринтауне, штат Нью-Йорк, в Соединенных Штатах, в тысяча девятьсот пятьдесят четвертом году. Телефонный справочник это подтвердил. Как и изображение Джорджа Вашингтона.

Он еще раз пробежал глазами по банкноте, прочитав надпись: «Соединенные Штаты Америки. Федеральный банк».

И бумажка была не новенькой. Вид у нее — самый что ни на есть настоящий, и было видно, что прошла она уже через многие руки. И водяные знаки на обычном месте. Номер серии, как ему и полагается, нарисован синим. Справа от портрета — свидетельство: «Эмиссия 1935 г.», и стоит подпись: «Фред М. Винсон», а под ней название его должности: «Секретарь казначейства».

Кейт неспешно свернул пачку кредиток и сунул ее в карман куртки. Он поднял взгляд на хозяина, уловив его обеспокоенные глаза за толстыми окулярами.

— Ну как… пойдет? — раздался его не менее встревоженный голос. — Вы ведь не полицейский, правда? Я хочу сказать… что если что не так, то понимаю, что вы меня застукали с поличным в правонарушении, состоящем в коллекционировании. Так что лучше арестовывайте сразу, и покончим с этим. Понимаете, я пошел на риск и проиграл, не стоит меня шантажировать и далее, верно?

— Да нет, — протянул Кейт, — успокойтесь. Все в порядке. Дайте мне, пожалуйста, еще одну порцию кока-колы с лимоном.

На сей раз хозяин от желания услужить даже чуть не расплескал жидкость. Он, извиняясь, улыбнулся Кейту, наконец-то уловив хруст под ногами. Быстро прошел в угол драгстора, взял веник и принялся заметать осколки за стойку.

Кейт на сей раз потягивал напиток мелкими глотками и думал, думал… если можно обозначить этим словом тот вихрь мыслей, что проносился в его голове. У него скорее было ощущение, что в данный момент он находится не в драгсторе, а сидит в люльке мчащейся с бешеной скоростью карусели.

Он выждал, пока хозяин не кончил прибираться.

— Послушайте, — обратился к нему Кейт, — я задам вам сейчас несколько вопросов, которые могут вам показаться… попросту идиотскими. Но у меня свои причины поступать так. Ответите ли вы на них, даже если воспримете их как полностью абсурдные?

Хозяин настороженно и недоверчиво осмотрел его.

— Что еще за вопросы? — прорезался наконец его голос.

— Для начала… какое сегодня число?

— Десятое июня тысяча девятьсот пятьдесят четвертого года.

— После Рождества Христова?

Коротышка изумленно вытаращил глаза, но стойко ответил:

— Ясное дело, после оного.

— И мы находимся в Гринтауне, штат Нью-Йорк?

— Конечно. Вы хотите сказать, что не знали…

— Вопросы задаю я, — оборвал его Кейт. — И в штате, конечно, нет никакого другого Гринтауна, правда?

— Нет, насколько мне известно.

— Знаком ли вам — или хотя бы его имя — мистер Борден, владелец крупного имения поблизости? Он же — директор ряда изданий?

— Нет. Но я не могу сказать, что знаю абсолютно всех, проживающих в этом районе.

— А слышали ли вы что-нибудь о тех газетах и журналах, владельцем которых он является?

— Думаю, да. Мы же их продаем. Как раз поступили самые свежие номера. Июньские находятся вон там.

— А как насчет ракеты на Луну… Ведь она ожидается именно сегодня вечером?

Человек в полном недоумении наморщил лоб.

— Не понимаю, о чем вы говорите. При чем тут сегодняшнее число? Да она же ежевечерне прибывает, и как раз к этому часу. Так что с минуты на минуту тут появятся клиенты. Они всегда заглядывают сюда, прежде чем идти устраиваться в отель.

До последнего ответа все шло более или менее нормально. Но эта фраза… Кейт опять зажмурился, на сей раз подольше, на несколько секунд. Открыв глаза, он узрел все того же недомерка, который рассматривал его с явно возраставшим беспокойством.

— Что-то не так? — участливо осведомился он. — Вы плохо себя чувствуете?

— Нет, нет, все в порядке, — поспешил успокоить его Кейт, очень надеясь, что так оно и есть.

У него вертелась на языке еще куча всяких вопросов, но он поостерегся их задавать. Ему для успокоения нужен был сейчас какой-нибудь пустячок, но близкий и знакомый.

Кейт слез с табурета и подошел к стеллажу с прессой. Его глаза сначала выхватили в пестрой мозаике номер журнала «Он и Она», и он взял его в руки. Обложку украшала девушка, напоминавшая директрису этого издания Бетти Хэдли, но далеко не столь же симпатичная, как та. Интересно, подумалось ему, в скольких журналах директрисы красивее всех тех манекенщиц, что позируют для обложек? Наверняка только в одном.

Но момент не располагал к мечтаниям о Бетти, и, решительно выбросив ее образ из головы, он поискал «Необыкновенные приключения», тот самый журнал, которым руководил сам. Заметив его, он прихватил последний номер.

Наметанный глаз тут же узнал июньскую обложку. Та же…

Ой ли? Действительно, изображенная на ней сцена соответствовала той, что была на утвержденном им макете, но в ее подаче читателю… было нечто сверх уже виденного. Лучше и намного выразительней. Неоспоримо, то был почерк Хупера, но, как вполне можно было бы сказать, заметно подучившегося.

Девушка в своем прозрачном космическом комбинезоне выглядела намного привлекательней — и, понятное дело, соблазнительней, — чем на представленных ему эскизах. А уж преследующий ее монстр…

Кейт даже вздрогнул.

На первый взгляд то же чудище, что и в предложенном ему варианте, и в то же время между ними было какое-то трудноуловимое, но ужасное различие, которое он был даже не в состоянии выразить словами… да, насколько он понимал, вовсе и не желал бы этого делать.

В то же время подпись Хупера была на своем обычном месте — он сразу же заметил ее, как только сумел оторвать взгляд от монстра. Этакое вилообразное «X» стопроцентно напоминало его закорючку. А потом внизу, справа, он увидел цену. Совсем не «20 ц.», обозначающее двадцать центов.

А «2 кр.».

Что это: две кредитки?

А что же еще?

Он, как в замедленной съемке, сложил оба журнала, невероятных и невозможных для него к существованию — поскольку на том, что делала Хэдли, также стояло «2 кр.», — и сунул их в карман.

Его охватило желание где-нибудь уединиться, спрятаться от всего этого люда и внимательно просмотреть оба издания, прочитать их, тщательно усваивая каждое слово.

Но сначала надо было расплатиться. Итак, две кредитки за каждый журнал, то есть всего четыре. Но что они реально обозначали? Хозяин только что вручил ему за двадцать пять центов две тысячи кредиток, но при этом дал понять, что они не вполне соответствовали реальной стоимости монеты. Она — по причинам, которые ему еще предстояло выяснить, — являлась для покупателя редким и ценным предметом.

Очевидно, в смысле определения эквивалента скорее подходили печатные издания. Если их цены в долларах и кредитках примерно соответствовали друг другу, то тогда две кредитки почти точно равнялись двадцати центам. Если это так, то хозяин драгстора за двадцатипятицентовую монету дал ему… посчитаем… ага, двести долларов. Но с какой стати?

Он вернулся к стойке, позвякивая монетами в кармане. Пошарив, он нащупал среди них полдоллара. Интересно, как прореагирует на них этот коротышка?

Конечно, по-хорошему ему надо было бы проявить больше осторожности. Но после шока, испытанного при виде обложки июньского номера собственного журнала, так похожего и одновременно отличающегося от утвержденного им макета, Кейт находился в каком-то расхристанном состоянии. Поэтому он небрежно швырнул полдоллара на мраморное покрытие со словами:

— Это — за два журнала плюс две коки с лимоном.

Хозяин протянул к монете руку. Она так тряслась, что он никак не мог ухватить злополучный металлический кружочек.

Кейт вдруг устыдился. Ему стало неловко за свой поступок. Тем более что это грозило втянуть его в нудный разговор, что помешало бы ему поскорее отбыть с журналами, которые не терпелось полистать.

— Сдачи не надо, — сухо бросил он. — Можете оставить себе обе монеты: полдоллара и двадцать пять центов… в счет полученной от вас суммы.

Он развернулся и направился к выходу. Но, сделав всего лишь пару шагов, застыл на месте. В этот момент в открытую дверь драгстора вломилось «нечто». При этом явно не принадлежавшее к роду человеческому, хотя бы даже отдаленно.

Это «нечто» возвышалось на два метра десять сантиметров — ему даже пришлось пригнуться, чтобы, переступая порог, не стукнуться о притолоку, — и сплошь волосатилось ярко-красным мехом, кроме ступней и лица. Те, кстати, алели тоже, но были покрыты чешуей. Глаза выглядели как два белых диска без зрачков. У этой штуки отсутствовал нос, но зато зубов было — и не пересчитать!

В тот же момент кто-то вцепился Кейту в руку. Хозяин заведения заверещал вдруг сразу ставшим противно-пронзительным голосом:

— Это же монета сорок третьего года! Он дал мне ее лично! Шпион, арктурианин! Хватайте его, селенит! Немедленно уничтожьте!

Алое чудовище застыло у входа, издав звук настолько высокой частоты, что тот находился на грани слышимости. Оно раздвинуло лапы — метра этак на два с половиной — и угрожающе, словно кошмарное видение, двинулось на Кейта. Пурпурные губы приоткрылись, обнажив пятисантиметровые клыки, а рот разверзся подобно зияющей зеленой пещере.

Недомерок визжал не переставая:

— Убейте же его, убейте, селенит! — Он с отчаянной решимостью набросился сзади на Кейта, сжав его мертвой хваткой в попытке задушить.

Но Кейт даже не заметил этого, ошарашенный той опасностью, что наступала на него со стороны двери. Он крутанулся на месте и побежал в противоположном направлении — в глубину помещения, — стряхнув с себя по пути незадачливого хозяина. Кейт понятия не имел, есть ли там служебный выход, но сильно надеялся на это. Лучше бы он все-таки был.

Глава 3 «Стреляйте с ходу и на поражение»

Все было на месте.

Проскакивая через порог, Кейт почувствовал, как что-то вцепилось ему в спину. Он рванулся, услышав треск раздираемой ткани и стук захлопнувшейся двери. Кто-то истошно взвыл от боли — явно не человек. Кейт даже не обернулся, чтобы извиниться. Он бежал сломя голову.

Отреагировал Кейт лишь метров через сто, почувствовав после хлесткого, как удар бича, выстрела сзади острую боль в верхней части руки.

Ему достаточно было доли секунды, чтобы оценить положение. Алый монстр упорно преследовал его, но находился он где-то на полпути от Кейта до служебного входа в драгстор. Несмотря на длинные ноги, он, судя по всему, бегал медленно и неуклюже. Кейт решил, что уж кого-кого, а эту нечисть он обставит в два счета.

К тому же красная тварь не была вооружена. Как он мгновенно понял, ранившую его пулю выпустил из тупорылого крупного пистолета тот самый недомерок из драгстора, который, стоя в дверях своего заведения, готовился пальнуть по нему снова.

И действительно Кейт услышал грохот второго выстрела в тот самый момент, когда нырнул в улочку, разделявшую два соседних дома. На этот раз агрессор неоспоримо промазал, так как Кейт ничего не почувствовал.

Итак, он оказался зажатым между двумя зданиями. На какой-то неописуемо жуткий миг подумалось, а не попал ли он в тупик? Улочка и впрямь заканчивалась каменной стеной, слишком высокой, чтобы с ходу перемахнуть ее. К счастью, подбежав вплотную, он обнаружил в соседних домах двери, одна из которых была приоткрыта. Он устремился внутрь дома, тут же захлопнув за собой дверь.

Переводя дыхание в полутьме холла, он огляделся. Прямо от входа на верхние этажи вела лестница. В другой стороне просматривался второй выход, выводивший куда-то за дом.

В парадную дверь уже начали неистово колотить кулаками и пинать ногами; слышался гвалт перевозбужденных голосов.

Кейт, не раздумывая более, бросился к запасному выходу и выскочил на тихую улочку. Быстро перебежав ее, он замедлил шаг, ступив на тротуар.

По этому переулку он вновь вышел бы на ту же самую оживленную улицу, куда доставил его драндулет фермера. Поэтому Кейт в нерешительности остановился. Уж слишком много народу кишело там в многочисленных магазинах. Опасным ли это было делом — выходить сейчас на люди или же, наоборот, спасительным — раствориться в толпе? Вжавшись в тень дерева в нескольких метрах от угла, он взвешивал «за» и «против».

На первый взгляд ничего особенного: типичная оживленная улочка в центре провинциального городишка. Но вдруг он отчетливо увидел, как по ней степенно, рука об руку, прошествовали два пурпурных монстра. Оба, пожалуй, покрупнее того, что набросился на него в драгсторе.

Необычен был уже сам факт прогуливавшихся страшилищ. Но еще более странным ему показалось то, что никто на улице вроде бы и не замечал этого. Чем или кем бы они ни являлись, их воспринимали… как совершенно естественное явление. И здесь они не казались чем-то из ряда вон выходящим.

Здесь?

Но где тогда, позвольте узнать, находится это здесь?

И что это за безумный мир, где принято самым натуральным образом общаться с представителями какой-то космической расы, на вид более безобразной и отталкивающей, чем все те поделки, которыми пестрели журналы фантастики?

Что это за свихнувшаяся вселенная, где вам за жалкую монету в двадцать пять центов с радостью вручают двести долларов, а когда вы щедро даете чаевые в полдоллара, вас немедленно стараются укокошить? И в то же самое время на этих кредитках — банковских билетах — чин-чинарем красуется портрет Джорджа Вашингтона и проставлены нормальные даты. И в дополнение ко всему тут спокойно продаются журналы, которые лишь в самых незначительных деталях отличаются от милых его сердцу «Необыкновенных приключений», не говоря уж об «Он и Она»?

Что это, черт подери, за мир, где сталкиваешься со стареньким «фордом» из фильмов Гарольда Ллойда6 и… с межпланетными путешествиями?

Поскольку они-то здесь уж точно в чести. Эти пурпурные создания отнюдь не земного происхождения… если, конечно, допускать, что в данный момент он все еще пребывает на Земле. Достаточно вспомнить, как он спросил у этого коротышки из драгстора, сегодня ли вечером ожидается лунная ракета, а тот недоуменно бросил в ответ: «Но она прибывает по графику каждый вечер».

А потом… что это хозяйчик заведения кричал монстру, устремившемуся к нему? «Шпион! Арктурианин!» Но это же полный бред. Арктур — звезда, отстоящая от Земли на многие световые годы пути. Можно еще как-то смириться с тем, что цивилизация, использующая столь ветхие «форды», каким-то чудом достигла Луны, но уж Арктура — нет, извините. Может, он просто плохо расслышал?

Да, ведь этот недомерок еще назвал это чудовище «селенитом». Это что: имя собственное этой космической гориллы или так называют всех жителей Луны?

«Она прибывает ежевечерне, как раз в это время, — утверждал типчик из драгстора. — И посетители появятся здесь с минуты на минуту».

Ничего, что клиенты — огненно-красные, да еще под два метра десять?

Кейт внезапно почувствовал, как ноет раненое плечо, а что-то теплое и липкое стекает у него по руке. Опустив глаза, он с ужасом увидел, что рукав его спортивной куртки набух от крови, которая в тени выглядела скорее черной патокой, нежели красной струйкой. А пуля проделала в одежде весьма шикарную дыру.

Он срочно нуждался в перевязке, требовалось немедленно остановить кровь.

Почему бы не податься на поиски местного полицейского сержанта (впрочем, водятся ли они здесь?) И должен ли он сдаться, рассказать всю правду о том, что с ним приключилось?

Но в чем заключалась правда?

Разве мог он взять и заявить им всем: «Послушайте, вы ошибаетесь. Мы находимся в Соединенных Штатах, на Земле, в моем родном Гринтауне, штат Нью-Йорк, а на дворе сейчас июнь тысяча девятьсот пятьдесят четвертого года. Никаких межпланетных путешествий не существует, за исключением разве того, что пытаются предпринять сегодня вечером, запустив ракету на Луну. А денежная единица — доллар, а вовсе не какая-то там кредитка, пусть даже подписанная Фредом М. Винсоном и украшенная портретом Вашингтона. А эти прошвыривающиеся по улицам красные уроды просто не могут существовать. И вообще-то есть один тип по фамилии Л.А. Борден — вам, вероятно, сподручнее разыскать его, чем мне, — и уж он-то вполне определенно может разъяснить вам, кем я являюсь на самом деле. Во всяком случае, я на это надеюсь».

Ясное дело, что так поступить он не мог. Судя по всему, что ему довелось увидеть и услышать, здесь лишь одно лицо поверило бы в его историю. И этого человека звали бы Кейт Уинтон, однако сразу же после изложения подобной байки его упрятали бы в ближайшее заведение для умалишенных.

Нет, он никак не мог обратиться к властям с пересказом своих злоключений: все это покажется им просто горячечным бредом. Во всяком случае, в данный момент это исключено. До того, как он хотя бы немного сориентируется в обстановке и составит себе более четкое представление о том необычном мире, куда забросила его судьба.

Тем временем вдалеке завыли сирены. Их улюлюканье неуклонно приближалось. Если эти сирены здесь означали то же самое, что и в родной его вселенной, то из всего этого следовало, что полицейские машины сели ему на хвост.

Одного расплывшегося на рукаве кровавого пятна казалось вполне достаточно, чтобы не вылезать сейчас в места большого скопления людей. Поэтому Кейт решительно пересек улочку, быстро повернул в другую и, все время придерживаясь тени, стал удаляться от центра.

На перекресток выполз, громогласно завывая сиреной, полицейский кар. Кейт буквально вдавился в подвернувшийся крытый вход, погруженный в полутень.

Полицейский автомобиль проскочил мимо.

Не его ли они искали? Откуда ему было знать? Уж лучше не рисковать. Итак, главная в этот момент задача — найти где-нибудь убежище, ибо он не мог продолжать таскаться по улицам в окровавленной одежде, да к тому же еще разорванной на спине, там, где его ухватил монстр.

Его взгляд упал на вывеску «Сдаются комнаты».

Не опасно ли это? Но с локтя продолжала, сочась, стекать кровь, что и подтолкнуло его к принятию решения.

Кругом — ни души! Он быстро пересек улицу. Объявление висело на здании, где явно размещались третьеразрядные меблирашки. Построено оно было из красного кирпича, вход — непосредственно с улицы. Кейт вгляделся в сумеречный холл за стеклянными дверьми.

В этом крошечном зальчике никого сейчас не было. На стойке стояли колокольчик и небольшая карточка с надписью: «Просьба ко вновь прибывшим звонить».

Кейт, затаив дыхание, приоткрыл дверь в вестибюль и так же осторожно притворил ее за собой. Затем на цыпочках он подобрался к стойке и вгляделся в висячую доску с ячейками, в которые были рассованы почтовые поступления, а в некоторых лежали ключи.

Кейт еще раз огляделся, перегнулся через барьер и вытащил ключ из ближайшего отделения; на нем был выгравирован номер комнаты — 201.

Кажется, ему удалось остаться незамеченным.

Он, по-прежнему ступая на цыпочках, стал подниматься по лестнице. Ее ступеньки были покрыты ковром и, к счастью, не скрипели. Удачным оказался и выбор номера, поскольку двести первый находился как раз напротив лестничной площадки.

Войдя в комнату, он тут же запер дверь на ключ и зажег свет. Если постоялец этого двести первого не вернется в течение ближайшего получаса, то его шансы выпутаться из этой передряги существенно возрастут.

Он снял куртку и рубашку, осмотрел рану. На первый взгляд ничего страшного, лишь бы не загноилась. Пуля оставила довольно глубокий след, но кровотечение, кажется, заметно уменьшилось.

Кейт быстро просмотрел ящики комода, убедившись, что у постояльца 201-го имелись запасные рубашки. Ему повезло, что они не совпадали с его размером всего на полномера. Кейт разорвал на полосы свою испачканную сорочку и, используя ее в качестве перевязочного материала, потуже затянул раненую руку, чтобы приостановить кровотечение.

Затем он позаимствовал у своего неведомого благодетеля рубашку голубого цвета — его прежняя была белой, — а также галстук.

В платяном шкафу висели три костюма. Для контраста со своей бежевой, да еще разорванной и вымазанной в крови курткой он отобрал темно-серый костюм. Взгляд упал на валявшуюся там же панаму. Поначалу он счел, что та чересчур велика, но, натолкав туда по внутреннему ободку немного бумаги, Кейту удалось довольно плотно напялить ее на голову. Таким образом он полностью сменил внешний облик, обрел шляпу, которой до этого у него вообще не было. Отныне даже этот недомерок из драгстора не признает Кейта, встреть он его случайно на улице, а полиция вообще нацелена на поиски человека в бежевой разорванной куртке. Этот гаденыш из драгстора, конечно, не преминул доложить, что им удалось порвать его одежду.

Кейт быстренько прикинул, сколько могут стоить позаимствованные им вещи, и оставил на письменном столе билет в пятьсот кредиток. Пятидесяти долларов, рассудил он, более чем достаточно, поскольку основной изъятый им предмет — костюм — был далеко не новенький, да и сшит не из лучшего материала.

Скатав свое бывшее одеяние, Кейт для верности завернул его в одну из газет, найденных в шкафу. Его так и подмывало хотя бы одним глазком пробежать прессу, сколь бы устаревшей она ни оказалась, но он удержался от этого шага, поскольку прекрасно понимал, что наипервейшее для него сейчас дело — выскочить отсюда и где-нибудь укрыться, не дай бог, постоялец вернется с минуты на минуту!

Приоткрыв дверь, он прислушался. Внизу все будто вымерло. Кейт так же осторожно, как до этого поднимался, спустился теперь вниз.

В холле он заколебался, а не стоит ли ему позвонить сейчас в колокольчик, вызвать портье и преспокойно зарезервировать себе в отеле номер. Но в конце концов он решил не делать этого: ведь служащий сразу же обратит внимание на его темно-серый костюм, панаму и пакет под мышкой, а если позже вернувшийся постоялец обнаружит пропажу и заявит о ней, то он, возможно, вспомнит об этом.

Кейт вышел на улицу. Теперь — освободиться от пакета, и тогда на какое-то время он будет чувствовать себя в относительной безопасности. Во всяком случае, до тех пор, пока с кем-нибудь не заговорит. Ему крайне необходимо получше разобраться в обстановке, иначе слишком велика возможность совершить большую глупость, допустить ошибку. Если уж факт попытки дать чаевые в виде полудоллара тысяча девятьсот сорок третьего года выпуска оказался достаточным, чтобы его чуть не пристрелили как шпиона — да не простого, а, как выразился хозяин драгстора, арктурианского! — то в какого рода ловушки мог завести его самый что ни на есть банальный разговор? О, как рад был сейчас Кейт тому простому обстоятельству, что не проронил ни слова в адрес водителя, доставившего его в стареньком «форде» в Гринтаун; в противном случае он наверняка в тот или иной момент сморозил бы что-нибудь несусветное в глазах фермера.

Кейт неспешно направился в сторону главной улицы, стараясь держаться солидно и уверенно, хотя ни того ни другого далеко не испытывал. Где-то на перекрестке ему удалось избавиться от пакета, засунув его в удачно подвернувшуюся по пути урну.

Так, а теперь куда бы залечь на ночь? Чтобы это убежище стало не только его берлогой, но и местом, где он смог бы в свое удовольствие изучить те два журнала, что торчали у него сейчас из кармана. При внимательном осмотре он, возможно, смог бы найти там достаточно ценные для себя сведения.

Выйдя на центральную улицу, Кейт поспешил повернуться спиной к злополучному драгстору, посещение которого едва не стоило ему жизни. Он прошел мимо магазина, торговавшего рубашками, затем — спортивными принадлежностями, проскочил мимо кинотеатра, где шел фильм, виденный им в Нью-Йорке пару месяцев тому назад. Все было спокойно, выглядело вполне естественно.

Он даже в какое-то мгновение расслабился, подумав, что, может, и в самом деле все кругом нормально и только ему всюду видятся несуразности? Зачем с ходу отвергать возможность того, что владелец драгстора был просто-напросто свихнувшимся типом и что, вероятно, существуют какие-то вполне разумные объяснения всему тому, что он наблюдал, включая и алых мохнатых монстров?

В разгар этих охвативших его умиротворяющих мыслей Кейт нечаянно взглянул на киоск с вывешенными там газетами Гринтауна и Нью-Йорка. Все выглядело вроде бы вполне знакомо, если бы не бросившийся в глаза заголовок:

Он подошел поближе, чтобы посмотреть на дату. Да, это был сегодняшний номер «Нью-Йорк таймс», типографские особенности которого ему были так же хорошо знакомы, как и линии собственной руки.

Кейт взял экземпляр, лежавший сверху в стопке, протянув торговцу билет в сто кредиток; тот сдал ему сдачу в девяносто девять банкнот, служивших разменной монетой и идентичных тем, что были у него, чуть ли не до номера включительно. Сунув газету в карман, он крупными шагами отошел от киоска.

Миновав несколько зданий, Кейт набрел на отель. Войдя в гостиницу, он заполнил карточку на свое подлинное имя с указанием адреса. Правда, сделал он это после нескольких секунд колебаний, когда изображал, что что-то стряхивает с пера.

Посыльного на этаже не полагалось, служащий за конторкой просто протянул ему ключ, объяснив, что его комната находится в конце коридора на втором этаже.

Спустя пару минут он уже запер за собой дверь и с глубоким вздохом облегчения плюхнулся на кровать. Наконец-то — впервые после досадной стычки в драгсторе — он чувствовал себя действительно в безопасности.

Кейт извлек из карманов журналы, а следом и газету и разложил их перед собой. Но сначала он поднялся и аккуратно повесил на вешалку панаму и костюм. В этот момент он и заметил рядом со шкафом две ручки и затянутое материей отверстие сантиметров пятнадцати в диаметре — несомненно, динамик радиоточки, вмонтированной в стену.

Естественно, Кейт первым делом повернул ручку, служившую, судя по виду, реостатом. Тотчас же из динамика донеслось нечто вроде бормотания. Продолжая настройку, он в конце концов добился достаточно отчетливого звучания станции и отрегулировал громкость. Передавали отличный джаз — чуть ли не Бенни Гудмена7, хотя мелодия Кейту была незнакома.

Вернувшись к кровати, он снял ботинки, подложил под спину подушки и устроился в удобной для чтения позе. Для начала он решил разобраться со своим журналом «Необыкновенные приключения». Он вновь, и со все возраставшим удивлением всматривался в эту обложку, столь похожую на ту, что он утвердил, и одновременно так разительно от нее отличавшуюся.

Он некоторое время задумчиво изучал ее, потом, движимый неожиданным порывом, открыл журнал на странице, где помещалось оглавление. Он поискал глазами блок, набранный мелкими буквами в самом низу: «Напечатано в издательстве Бордена. Генеральный управляющий: Л.А. Борден. Главный редактор: Кейт Уинтон…»

Он облегченно вздохнул. Значит, у него было свое место в этом мире, независимо от того, что тот из себя представлял. Он занимал в этой вселенной вполне определенное положение. И мистер Борден был тут как тут, хотя оставался открытым вопрос о том, что сталось с его загородным поместьем, буквально испарившимся на глазах незадолго до семи часов вечера?

Тут же возникла и другая мысль, и он судорожно схватил дамский журнал и начал в спешке листать его, чуть не порвав, стараясь побыстрее добраться до оглавления. Уф, и там старшим редактором числилась Бетти Хэдли. Но Кейт отметил одну любопытную деталь: журнал публиковался под эгидой издательства Бордена. На самом же деле этот, июньский, номер должен был выйти еще у Уэли, поскольку Борден наложил лапу на «Он и Она» всего несколько дней тому назад, когда очередной номер уже был сверстан и сдан в печать. Более того, и июльский журнал выйдет на тех же условиях. Но это, в конце концов, была слишком незначительная деталь, чтобы чересчур долго размышлять над ней.

Каким бы безумным ни был тот мир, в котором Кейт так неожиданно очутился, главным для него сейчас было узнать, что Бетти Хэдли также существует в этом мире.

Он еще раз вздохнул, не скрывая своего облегчения. Раз Бетти Хэдли здесь, то все это не так уж и ужасно, пусть даже и шастают тут эти алые монстры, заявившиеся прямиком с Луны. А раз Кейт Уинтон и тут значился главным редактором своего фантастического журнала «Необыкновенные приключения», то, значит, он занимал вполне определенное положение в обществе, имел солидный заработок, а уж чем его выплачивали — кредитками вместо долларов! — ему, Кейту, было в высшей степени наплевать.

По радио внезапно прекратили транслировать музыку. Раздался суровый голос:

У Кейта перехватило дыхание. Он напряженно вслушивался:

Кейт несколько успокоился: пока еще никто не обнаружил, что он сменил одежду. Не говорили и о ране. Следовательно, этот плут из драгстора не знал, что одна из его пуль попала в цель.

В принципе переданные приметы довольно точно характеризовали его, но это было не так уж и опасно, до тех пор пока им не удастся выяснить, что он изменил внешний вид и что у него перевязана раненая рука. Опасность, понятно, возрастет в тот же миг, как только постоялец, которого он обчистил, вернется к себе, обнаружит пропажу и передаст властям описание костюма из серой фланели и панамы. И никакие пятьсот кредиток, что он ему оставил, не помогут, если тот слышал объявление по радио. Ох, как сожалел теперь Кейт об этих деньгах: ведь обычный вор привлекает к себе меньше внимания, чем грабитель-джентльмен, который великодушно компенсирует жертве понесенные ею убытки. Он клял себя за то, что, наоборот, не симулировал полный кавардак в номере, не разбросал там все по углам и не утащил с собой еще какие-нибудь вещи. Например, он мог бы спокойно запихнуть в чемодан, находившийся в шкафу, все три костюма. Вот тогда полиция поломала бы голову, решая, в каком из них он сейчас прохаживается.

А теперь, отталкиваясь от этой нелепой кражи, власти мигом состряпают новый, на сей раз вполне точный его портрет.

И в какое все же осиное гнездо он угодил? Надо же: стреляйте на поражение и с ходу! А он-то еще хотел пойти сдаваться полиции!

Эта установка палить по нему при малейшем подозрении означала, что отныне исключался всякий контакт Кейта с властями. Он оказался в таком опасном положении, что просто не успел дать никаких разъяснений… если даже предположить, что он знал, каким образом изложить всю свою историю. И все же, несмотря на все выставленные на дорогах и вокзалах посты перехвата, ему требовалось как можно быстрее добраться до Нью-Йорка. Но что стало с этим городом? Будет ли это тот Нью-Йорк, который он оставил позавчера, или же нечто ни на что не похожее?

Он стал задыхаться в своем номере. Подошел к окну, распахнул его, рассеянно взглянул на городское движение. Вполне нормальная улица, по которой прогуливаются обыкновенные люди вполне безобидного вида. Но вдруг в поле зрения попали три алых монстра, выходивших — опять под ручку — из кинотеатра, что располагался напротив его гостиницы. И, главное, никому до них никакого не было дела.

Он вдруг в панике отшатнулся от окна, поскольку одно из этих пурпурных созданий вполне могло оказаться тем, кто видел его в драгсторе. Разве он мог поручиться в обратном? Для него все они были на одно лицо, но, если они уже имели опыт взаимоотношений с людьми — а похоже, так оно и было, — тот, кто его заметил раз, несомненно тут же признает снова.

При виде этих монстров его поразила дрожь и молнией проскочила мысль: а не поехала ли у него крыша? Тогда это была бы самая необыкновенная из когда-либо существовавших форма сумасшествия, а ведь он в свое время прослушал в университете специальный курс по психопатологии.

Ну а если он рехнулся, то что тогда иллюзия: тот мир, в котором он пребывал сейчас, или тот, который остался у него в воспоминаниях?

Неужели его разум оказался в состоянии создать целый комплекс ложных воспоминаний о вселенной, где никаких межпланетных путешествий не существовало, где отродясь не слышали ни о каких огненно-красных страшилах, явившихся на Землю с Луны, где обращались Доллары, а не кредитки, куда не казали носа шпионы-арктуриане, а о колониях землян на Марсе никто и не помышлял?

Могло ли такое быть… что мир, в котором он прожил всю свою жизнь, который был ему близок и понятен, все его воспоминания — не что иное, как порождение его разума?

Хорошо, но тогда, если реален этот мир, а все, что он знал до семи вечера, — ложные воспоминания, где же его место в этой системе? Может, он и взаправду шпион-арктурианин? Это было ничуть не более невероятно, чем любое другое допущение.

Неожиданно в коридоре раздались шаги нескольких человек. Тяжело топая, люди остановились прямо под его дверью. Резко и повелительно постучали:

— Откройте! Полиция!

Глава 4 Обезумевший Манхэттен

Кейт задержал дыхание, мысли беспорядочно заметались. По радио только что передали, что полиция проводит повальные обыски по домам, так что ее визит в отель объяснялся чрезвычайно просто. А поскольку он, скорее всего, был в числе последних, кто снял номер, начали с него. Иными словами, основанием для их подозрений послужил лишь поздний час его прибытия в гостиницу, не более того.

Но нет ли при нем самом чего-либо такого, что выдаст его в случае обыска? Ну конечно же, деньги! Не те кредитки, что всучил ему хозяин драгстора, а монеты и доллары.

Он поспешно выгреб из кармана всю мелочь — один двадцатипятицентовик, две монеты по десять центов и несколько по пять. Из бумажника извлек банкноты — три по десять долларов и несколько однодолларовых бумажек.

В дверь постучали вновь, на сей раз с большей настойчивостью.

Кейт поспешно завернул монеты в банковские билеты, сложил все это тугим пакетиком и спрятал подальше от глаз за бортиком оконного карниза.

Затем пошел открывать.

На пороге выросли три молодца, двое в полицейской форме. Последние настороженно держали его на прицеле словно прилипших к рукам пистолетов. Третий, одетый в дорогой серый костюм, произнес:

— Извините, мистер. Это всего-навсего проверка. Вы, надеюсь, слышали переданные по радио сообщения?

— Естественно, — откликнулся Кейт. — Входите.

Впрочем, его приглашение явно запоздало. Все трое уже были в номере, готовые к любым неожиданностям. Стволы пистолетов тупо глядели, не отклоняясь ни на миллиметр, прямо ему в грудь. Холодный, недоверчивый взгляд человека в сером не отрывался от лица Кейта. Но разговаривал он намеренно учтиво.

— Ваша фамилия, пожалуйста?

— Кейт Уинтон.

— Профессия?

— Я журналист. Главный редактор «Необыкновенных приключений». — И Кейт указал на валявшийся на постели журнал.

Дуло одного из наставленных на него пистолетов несколько опустилось. Лицо державшего его полицейского расплылось в широкой улыбке.

— Вот это да! — воскликнул он. — Так вы, наверное, тот самый, кто занимается отделом «Почта астронавтов»? Вы и есть «Дежурный астронавт»?

Кейт утвердительно кивнул.

— В таком случае, — продолжал полицейский, — вы, должно быть, помните мою фамилию — Джон Гэретт. Я четыре раза писал вам, а два моих письма были напечатаны.

Он быстро перекинул пистолет в другую руку — не снимая Кейта с мушки — и протянул правую для приветствия. Кейт пожал его пятерню.

— Ну как же, как же, — поспешил он, — это ведь вы постоянно требуете от нас включать цветные иллюстрации на разворотах, даже если для этого потребуется повысить розничную цену номера на один… — он вовремя поправился, — на одну кредитку.

Улыбка полицейского, казалось, стала еще шире, и он опустил оружие.

— Ясное дело, это я. Ведь я один из самых горячих почитателей вашего журнала с…

— Эй, сержант, не забывайте о пистолете! — жестко бросил человек в сером. — Будьте осторожнее.

Оружие тотчас же опять взметнулось на уровень груди Кейта, но улыбки у сержанта от этого не убавилось.

— Этот тип говорит правду, босс, — авторитетно заверил он. — Иначе откуда бы ему знать о содержании моих писем?

— Они ведь были опубликованы? — ехидно заметил инспектор.

— Хм… да, но…

— У арктуриан превосходная память. Если он готовился выступить на Земле в роли журналиста, то уж, поверьте, тщательно изучил все появившиеся номера журнала, за руководителя которого собирался себя выдавать.

Сержант побагровел.

— И то верно, — пробормотал он, — может, оно и впрямь так, но… — Он сдвинул фуражку на затылок и почесал лоб.

Инспектор тем временем прикрыл дверь, плотно вжался в нее, а его глазки так и бегали с Кейта на сержанта.

— Но в принципе идея неплоха, — продолжал он. — Поэтому можно проверить мистера Уинтона, поговорив с ним о вашем письме, которое еще не было опубликовано. Это возможно?

Служивый, похоже, подрастерялся, но Кейт подхватил:

— Сержант, а вы помните ваше самое последнее письмо? Вы его отправили, думаю, с месяц назад.

— Вроде бы. Вы имеете в виду то самое, где…

— Минуточку, — прервал его Кейт. — Позвольте уж мне напомнить его содержание. Вы тогда писали, что ведь как-то умудряются успешно продавать альбомы цветных комиксов дешевле журналов по фантастике, и вы не понимаете в таком случае, почему бы и нам не пойти по этому пути, не увеличивая продажной цены.

И опять ствол пистолета опустился.

— Босс, это все так! Именно об этом я и писал, причем это нигде не было напечатано. Значит, он не врет, иначе откуда бы ему все это знать? Разве что… — Он покосился в сторону лежавшего на кровати номера. — Может, оно напечатано в последнем номере? Он только сегодня появился в продаже, и я его еще не видел.

— Верно, — ничуть не смутился Кейт. — Но вашего опуса там нет. Можете убедиться сами.

Сержант вопросительно взглянул на начальника, который скупо кивнул в знак согласия. Пройдя за спиной Кейта, Гэретт взял журнал и пролистал его до рубрики «Почта астронавтов», которую пробежал глазами, ухитряясь в то же время не упускать Кейта из виду.

Человек в сером усмехнулся, вложил в кобуру тупорылый пистолет и бросил ему:

— Ладно, сержант, положите свое оружие, Берт и я понаблюдаем за ним.

— Спасибо, шеф, — гаркнул сержант Гэретт. Двумя освободившимися руками он справлялся с журналом явно проворнее. Просматривая нужный раздел, он комментировал:

— Вы знаете, мистер Уинтон, я по-прежнему выступаю за цветные иллюстрации внутри. Вы только выиграете от этого.

— Мне бы очень хотелось позволить редакции эту роскошь, сержант. Но нам и так достаточно дорого обходятся наши художники.

— Они у вас чертовски талантливы, — продолжал сержант. — Рисунок на обложке — это ведь одна из этих тварей с третьей планеты Арктура?

— Если я достаточно хорошо помню рассказ, — непроизвольно вырвалось у Кейта, — то это — житель Венеры.

Сержант густо расхохотался, как если бы Кейт отмочил отменную шутку. Кейт недоумевал, какую именно, но уверенно улыбнулся. Гэретт продолжал пробегать глазами почту читателей.

Минуту спустя он отвлекся от своего занятия.

— Эй, мистер Уинтон, тут мне попалось письмо одного типа из Провэнстауна, который не жалует писания Бергмана. Не стоит обращать внимания на таких глупых как пробка любителей. Ясно, что Бергман — ваш лучший автор, за исключением, возможно…

— Сержант! — оборвал его инспектор холодно. — Мы ведь здесь не ради того, чтобы выслушивать ваше мнение о тех или иных авторах. Извольте просто взглянуть на подписи под каждым из писем, чтобы убедиться, что вашего там нет. И не тяните резину на целый вечер.

Сержант опять побагровел и зашелестел страницами.

— Нет, — наконец выдавил он. — Его и впрямь не опубликовали.

Человек в сером кисло улыбнулся Кейту:

— Ну что же, вы выдержали испытание, мистер Уинтон. И все же для очистки совести соблаговолите показать ваши документы.

Кейт с готовностью потянулся было за бумажником, но инспектор упредил его:

— Подождите. С вашего позволения…

Не ожидая, пока Кейт достанет документы, он зашел сзади и быстро прощупал его карманы. Не нашел там ничего для себя интересного, кроме портмоне. Его он взять не преминул, быстро ознакомился с содержимым, затем вернул Кейту.

— Отлично, мистер Уинтон, — протянул он. — Кажется, все в порядке, но…

Он шагнул к шкафу, открыл его и заглянул внутрь. Затем выдвинул ящики комода, не забыл бросить взгляд под кровать и в разные укромные уголки номера.

В его голосе вновь проскользнула нотка недоверчивости:

— А что это у вас нет багажа, мистер Уинтон? Неужели даже зубную щетку не прихватили с собой?

— Представьте себе, — нашелся Кейт. — Я просто не думал, что придется задержаться на ночь в Гринтауне. Но дела задержали меня здесь дольше, чем я предполагал.

Человек в сером, похоже, исчерпал свои возможности все вынюхивать.

— Ну что ж, — промямлил он, — извините за беспокойство, мистер. Но мы обязаны проявлять величайшую бдительность, нельзя допускать ни малейшего риска, а вы ведь только-только прибыли в отель. Вам повезло, что с нами сержант Гэретт, который смог удостоверить вашу личность, в противном случае пришлось бы все перепроверить и, уверяю вас, на это нам понадобилось бы времени куда больше. Но раз все ясно…

Он сделал знак второму полицейскому, который также спрятал в кобуру оружие.

— Это пустяки, господин инспектор, — откликнулся Кейт. — Я отлично понимаю, что вы не могли позволить себе ни малейшего риска.

— Именно. Особенно когда где-то поблизости обретается шпион-арктурианин. Но ему все равно не вырваться из кольца Гринтауна. Мы установили вокруг города плотнейший полицейский заслон, через который и комару не проскочить. И будем сохранять его до тех пор, пока не накроем этого арка.

— Вы полагаете, что у меня возникнут трудности с возвращением в Нью-Йорк? — забеспокоился Кейт.

— Очевидно… на всех вокзалах установлен строжайший режим проверки. Думаю, однако, что вам удастся убедить их пропустить вас. — Он усмехнулся. — Особенно если в оцеплении опять попадется кто-нибудь из читателей вашего журнала.

— Ну, теперь это уж маловероятно, инспектор. Знаете, я рассчитывал выехать завтра утром, но сложившееся положение грозит задержать мое возвращение настолько, что я, пожалуй, изменю свое решение и выеду сегодня вечером. Решив здесь заночевать, я исходил из того, что сильно притомился, но сейчас чувствую себя снова в форме. Вы не скажете, каким бы примерно поездом я мог вернуться в Нью-Йорк уже сегодня?

— Лучше всего вам подошел бы экспресс в девять часов тридцать минут, — ответил полицейский, взглянув на часы. — Успеть-то к нему вы успеете, но вот с контролем на установление личности едва ли попадете на него. Так что, без сомнения, опоздаете, а следующий поезд будет только в шесть утра.

Кейт принял озабоченный вид.

— И все же мне желательно уехать в девять тридцать. Послушайте, инспектор, а вы не могли бы оказать услугу, позвонив коллеге, ответственному за фильтрацию пассажиров на вокзале, поручившись за меня? В этом случае они не станут чересчур долго меня мытарить, и я, вполне возможно, успею покинуть город. Или же это чрезмерные с моей стороны претензии, граничащие с наглостью?

— Да нет, что вы, мистер Уинтон. Знаете что, давайте-ка — я позвоню прямо отсюда.

Через десять минут такси уже мчало Кейта на вокзал, а полчаса спустя он комфортабельно устроился в почти пустом поезде, следовавшем до Нью-Йорка.

И только тогда он облегченно вздохнул — пока что, кажется, пронесло. А что в гигантском Нью-Йорке он окажется в полной безопасности, не было сомнений. Ведь главное было — прорвать здешний полицейский кордон. Он осмелел настолько, что — естественно, после ухода проверявшей бригады — достал с подоконника спрятанный там ранее комочек с деньгами. Ведь теперь, после соответствующего звонка блюстителя порядка, он мог с полным основанием предполагать, что на вокзале ограничатся простым установлением его личности и подвергать новому обыску не станут. А расставаться с этими банкнотами и монетами, так и не узнав, в чем тут дело, ему просто претило. Понятно, что в принципе сама затея носить эти деньги при себе была небезопасна, но раз хозяин драгстора отвалил ему за двадцатипятицентовик кредиток на сумму, эквивалентную двумстам долларам, то вовсе не исключалось, что остальные дензнаки стоили на местном рынке и того больше. Разве этот недомерок сам не признал, что монетка в двадцать пять центов котируется гораздо выше, чем та цена, которую он смог ему предложить?

Да, но что за история приключилась с полудолларом… «Хватит! — одернул себя Кейт. — Зачем ломать голову? Не лучше ли подождать, пока не прояснится общая обстановка, а затем уж принять самые жесткие меры безопасности?»

После оплаты счета в гостинице и железнодорожного билета у него оставалась в наличии еще кругленькая сумма в кредитках, равноценная ста сорока долларам. Это позволит ему какое-то время продержаться на плаву. И даже достаточно долго, если он не будет транжирить. А пока что небольшой пакетик из завернутых в доллары монет покоился в пиджачном кармане, где он обычно держал зажигалку. Он все уложил очень тщательно, чтобы, не дай бог, металл не звякнул или по рассеянности он не вынул бы не ту валюту.

Конечно, безопаснее было бы вообще освободиться от этих превратившихся вдруг в смертельную угрозу денег. Но у Кейта пересилило соображение более весомое, чем просто их рыночная стоимость. Ведь они, по существу, стали для него единственной тонкой ниточкой, на которой еще держалась надежда, что он не спятил окончательно и бесповоротно. Если допустить, что его воспоминания — не что иное, как плод его воображения, то они-то, эти монетки и банкноты, были чем-то сугубо материальным, их можно было пощупать. Они в определенной мере служили доказательством того, что хотя бы частично его воспоминания отнюдь не являлись пустым вымыслом. И в этом смысле плотный комочек в пиджачном кармане как-то успокаивал.

По мере того как поезд углублялся в сельскую местность, огни Гринтауна стали понемногу исчезать.

Ну что же, пока ему удалось все же спастись. И у него в распоряжении оказались добрых два часа, чтобы без гонки, основательно просмотреть оба журнала и газету.

Начал он с последней, сразу же обратив внимание на броский заголовок: «Арктуриане дерзко атакуют Марс и полностью уничтожают Капи».

Это была главная новость дня. Кейт внимательно прочитал статью. Судя по всему, Капи была четвертой из семи освоенных землянами колоний на Марсе. Основанная в тысяча девятьсот тридцать девятом году, она была самой малочисленной из всех — что-то около восьмисот сорока жителей. Полагали, что все они погибли вместе с примерно ста пятьюдесятью рабочими-марсианами.

Так, сразу же подумалось Кейту, значит, существуют еще и марсиане, отличающиеся от эмигрантов с Земли. Интересно, как они выглядят, эти туземцы? Статья, лаконичная, словно коммюнике военного командования, ясное дело, ничего на этот счет не сообщала. В таком случае не исключено, что возглас «Селенит!», обращенный к алому чудовищу, был именем собственным, а сами пурпурные монстры — марсианами, а не жителями Луны?

Как-то сразу возникло множество куда более срочных и важных проблем, требующих осмысления. Он продолжал изучать газету.

Какому-то арктурианскому звездолету-одиночке удалось, неведомо как, просочиться сквозь межпланетную оборонительную систему и выпустить свою смертоносную торпеду до того, как истребители Допелля обнаружили его. Они, естественно, тотчас атаковали наглеца, и, хотя арктурианин все же сумел взять курс на ближайшую галактику, земляне «достали» его и доблестно ликвидировали.

«Нью-Йорк таймс» сообщала, что начались лихорадочные приготовления к ответным репрессиям. Но военные, понятное дело, хранили упорное молчание в отношении деталей предполагавшегося рейда.

Читая газету, Кейт натолкнулся на множество фамилий и мелких деталей, которые абсолютно ничего ему не говорили. Но еще более странным оказалось то, что иногда в совершенно необычном контексте всплывала вроде бы знакомая ему фамилия, например, в качестве командующего венерианским театром военных действий упоминался генерал Дуайт Д. Эйзенхауэр.

В конце статьи делался недвусмысленный намек на необходимость существенного усиления мер обороны в наиболее уязвимых городах, но Кейту Уинтону все это показалось сплошной тарабарщиной. Так, в частности, говорилось о важности «тотального отуманивания» и довольно часто зловеще упоминались «ренегаты» и «ночевики».

Кейт проштудировал номер буквально от первой до последней строчки, вплоть до имени заведующего редакцией. Он с пристрастием изучил все заголовки, все, что показалось ему достойным внимания или необходимым на всякий случай. У него создалось впечатление, что в бытовых мелочах и практически во всем образе жизни людей расхождений с его миром по существу не было.

В хронике светской жизни попадалось немало знакомых, вызывавших какие-то ассоциации, имен, и он, очевидно, разобрался бы в этой тематике поглубже, если бы раньше почаще заглядывал в эту рубрику. В чемпионате по бейсболу в южной подгруппе лидировал Сент-Луис, а в северной — Нью-Йорк. Так было и в родной ему вселенной, хотя Кейт и не мог точно вспомнить, с таким же счетом заканчивались там матчи или нет. Реклама назойливо предлагала те же марки товаров с той лишь разницей, что цены последних указывались не в долларах, а в кредитках. Правда, появились дифирамбы в адрес достоинств звездолетов и воспевались игровые наборы для детей под названием «Просветимся в атомных делах».

Большое внимание Кейт уделил мелким объявлениям. Положение на рынке жилья, похоже, было получше, чем в его мире, и объяснение этому, видимо, следовало искать в том, что кое-какие комнаты и дома сдавались по причине отлета на Марс. В разделе «Продажа собак» фигурировали «колли с Венеры» и «лунная такса»…

Чуть за полночь поезд медленно подкатил к перронам Центрального вокзала. Кейт свернул газету, дав себе слово еще раз вернуться к ее детальному изучению. Чтение «Нью-Йорк таймс» увлекло его до такой степени, что ознакомиться с журналами у него просто не хватило времени.

По мере того как поезд неспешно полз к перрону, Кейта стало охватывать чувство чего-то необычного, отличающегося от обыденности. Понять, в чем дело, ему никак не удавалось, хотя весь воздух был буквально пропитан ощущением странности. Речь явно не шла о каком-то затемнении — наоборот, света вроде бы было даже больше, чем обычно.

Бросилось в глаза и то, что поезд был заполнен пассажирами самое большее на четверть. Выходя из вагона, Кейт обратил внимание также и на то, что других прибывающих или отбывающих поездов не было, а окинув взглядом перрон, нигде не заметил ни одного из служащих железнодорожной компании.

Впереди Кейта, всего в нескольких шагах, мучился с тремя чемоданами какой-то не очень крупный с виду человек: держа в руках по одному, он пытался, но безуспешно, одновременно тащить под мышкой третий.

— Может, вам помочь? — участливо спросил Кейт.

— О! Большое спасибо, — живо откликнулся тот полным признательности голосом. Он охотно отдал Кейту один из своих здоровенных чемоданов, и они зашагали бок о бок по перрону.

— Что-то немного сегодня вечером народу, верно? — осмелел Кейт.

— Кажется, это — последний поезд. Вообще-то не следовало бы разрешать движение в столь поздний час. Какой смысл в том, чтобы прибыть к месту назначения, но не иметь возможности добраться домой? Конечно, есть и то преимущество, что вы можете отправиться куда вам нужно спозаранку, но по существу, какой от этого прок, если все равно сейчас двигаться нельзя?

— И в самом деле, — поддакнул Кейт, недоумевая, о чем идет речь.

— Восемьдесят семь убитых за последнюю ночь! — патетически воскликнул низкорослый. — Во всяком случае, столько обнаружено трупов, но никто ведь не знает, сколько человек еще сгинуло в реке!

— Ужас какой-то! — согласился Кейт.

— И учтите — это только за одну самую что ни на есть обычную ночь. Всего погибло, вероятно, человек сто. И одному богу известно, скольких еще забили до смерти где-нибудь в темных переулках, где они тихо подохли. — Он горестно вздохнул. — Эх, а я ведь еще помню то время, когда никто ничего не боялся, даже на Бродвее. — Он внезапно остановился, отдуваясь, и поставил чемоданы на землю. — Пора перевести дыхание. Если это вас задерживает, можете оставить чемодан и идти дальше.

Кейт с большим облегчением воспользовался представившейся возможностью освободиться на время от ноши, поскольку рана в левом плече не давала ему перебросить чемодан в другую руку. Он стал сжимать и разжимать затекшие пальцы, державшие ручку.

— Ничего, — бросил он своему спутнику. — Мне не к спеху. Чего торопиться-то?

Человечек так и залился хохотом, как если бы Кейт сказал что-то ужасно смешное. Тот улыбнулся, напустив на себя вид все понимающего человека.

— Да, соленая получилась шутка, — все еще веселился его компаньон. — Это надо же: «Мне не к спеху, чего торопиться-то?» — От удовольствия он даже хлопал себя по ляжкам.

— Послушайте, — прервал его Кейт. — Я давненько не слушал радио. Есть что-нибудь новенькое?

— Еще бы, конечно! — Коротышка вдруг помрачнел, сделавшись как-то сразу серьезным. — В окрестностях объявился шпион-арк. Хотя вы, должно быть, слышали об этом… передавали как раз в вечернем обзоре событий. — Его даже передернуло.

— Знаете, не пришлось, — отозвался Кейт. — Сообщали какие-нибудь подробности?

— Это случилось где-то в Гринтауне, в том самом городишке, что мы проезжали. Неужели не помните? Они же наглухо позакрывали все двери вагонов, а на перрон допускались только люди, прошедшие предварительный строгий контроль полиции. Вокзал так и кишел копами.

— Должно быть, я спал, — стал оправдываться Кейт, — и как раз в тот момент, когда мы проезжали этот… как вы сказали… Гринтаун?

— Да, да, Гринтаун. Я был так доволен, что запретили выходить из поезда. Ну теперь они в этом городишке все перевернут вверх дном.

— А как этого арка обнаружили? — полюбопытствовал Кейт с невинным видом.

— Он пытался сбыть монету, изъятую из обращения. Она была явной подделкой арков… Знаете, не та дата.

— Ах! — крякнул Кейт.

Значит, виновата все же монета. Он так и думал. В таком случае, наверное, лучше всего избавиться от остальных денег, сколько бы они, возможно, ни стоили в пересчете на местную валюту. Забросить их при первой же возможности, например, в канализацию или же в сточную канаву. А может, вообще следовало бы их оставить спокойно лежать на подоконнике в гостинице Гринтауна?

Нет, вот это-то никуда не годилось, поскольку в случае их обнаружения тотчас же стало бы ясно, что деньги принадлежат ему. А в отеле он записывался под своей настоящей фамилией и — ах, как тогда повезло! — сообщил ее также и допрашивавшим его полицейским. Представим, что монеты находят на окне. Естественно, первым же делом обращаются к Кейту Уинтону из Нью-Йорка с разлюбезной просьбой разъяснить, каким образом он оказался их обладателем. Когда он их изымал из импровизированного тайника, то об этой стороне вопроса как-то не подумал. Более того, он даже слегка упрекал тогда себя, что опасно расхаживать с таким компроматом. Но сейчас он внутренне возликовал, что прихватил их с собой.

— Однако, если этот шпион так грубо прокололся на монетах, почему его тут же не арестовали? — недоумевающе спросил Кейт.

— Арестовали?! — поразился, весь дрожа от возбуждения, низкорослый пассажир. — Но, дорогой мой мистер, ведь арктуриан не арестовывают — их уничтожают тут же и немедленно как бешеных псов. Что и пытались сделать местные жители — я говорю о хозяине драгстора и о селените, которого он позвал на помощь. Но каким-то чудом арк исхитрился ускользнуть.

— Ах, так! — проронил Кейт.

— С тех пор в Гринтауне по ошибке уже пристрелили человек двадцать — тридцать, — мрачно изрек человечек. Он потер ладошки и ухватился за чемоданы. — Если не возражаете, думаю, можно трогаться в путь.

Кейт согласно кивнул, и они дружно затопали по направлению к залу ожидания вокзала.

— Надеюсь, не все кушетки еще заняты, — забеспокоился спутник.

Кейт уже открыл рот, чтобы выяснить, что именно тот имел в виду, но вовремя спохватился, лишь лязгнув зубами. Сейчас любой заданный вопрос мог оказаться нелепым в силу незнания им какой-нибудь общеизвестной детали, что выдало бы его с головой.

— Вероятно, их не хватит, — угрюмо изрек он, но с оттенком иронии, так, чтобы если в его ответе содержалась какая-то глупость, то ее можно было бы счесть за проявление остроумия.

Но его собеседник лишь печально покачал головой. Они подошли ко входу в зал ожидания, откуда выдвинулся навстречу служащий в красного цвета фуражке.

— Нуждаетесь в кушетках, джентльмены? — спросил он. — Осталось всего несколько штук.

— Ага, тем лучше! Нам потребуется пара, — обрадовался человечек. Спохватившись, он обернулся к Кейту: — Извините, я даже не поинтересовался вашим мнением. Некоторые предпочитают провести это время сидя.

У Кейта было такое впечатление, что он в кромешной темноте пробирается по туго натянутому канату. Что это еще за штука — лежать на кушетках или просто сидеть? Ему лично не улыбалось ни то ни другое.

— Я, пожалуй, немного прогуляюсь, — небрежно, чуть нерешительно, бросил он.

Но, войдя в вокзальный зал ожидания, тут же остановился словно пораженный молнией: все свободное пространство в нем было заставлено длинными кушетками военного образца; свободными от них были только специально оставленные для прохода места. На большинстве раскладушек лежали посапывающие во сне люди.

Неужели в этом мире жилищный кризис достиг столь отчаянных масштабов? Нет, это никак невозможно, судя по числу объявлений о сдаче внаем свободных квартир, которые попались ему на страницах «Нью-Йорк таймс». Однако…

Его обделенный ростом спутник дотянулся рукой до его плеча — ткнув прямо в рану! — и Кейт вздрогнул. Но тот даже не заметил этого.

— Минуточку! — отрывисто бросил он шедшему впереди них служащему железной дороги и доверительно наклонился к Кейту: — Хм… если у вас несколько туговато с кредитками, дорогой мой мистер, я бы мог… хм… одолжить вам нужную сумму.

— Спасибо, — откликнулся Кейт. — Мне все же лучше смотаться.

— Надеюсь, ваши слова не означают, что вы хотите уйти отсюда?

На его лице отчетливо проступило выражение ужаса, смешанного с неподдельным удивлением.

Кейт лишний раз убедился, что ляпнул что-то из ряда вон выходящее, но что именно, не догадывался. Впрочем, он не мог взять в толк и другое: почему зал полон раскладушек и с какой стати придается такое значение вопросу, останется он здесь или нет. Но одно было неоспоримо: следовало немедленно избавиться от этого невзрачного человечка, пока у того не зародились подозрения, если, кстати, они уже и не появились.

— Конечно, нет, — как можно небрежнее кинул он. — Не до такой же степени я лишился рассудка. Но здесь я должен был кое с кем встретиться, почему и собрался отыскать его. Попозже, возможно, придется взять кушетку, хотя сильно сомневаюсь, что в состоянии сейчас заснуть. Так что не беспокойтесь на мой счет. Спасибо за проявленную любезность, но у меня есть все необходимое.

Кейт, опасаясь, как бы незнакомец не разродился другими вопросами, поспешил покинуть его. Освещение в просторном станционном зале ожидания было приглушенным, очевидно, чтобы не мешать пассажирам спать. Кейт пробирался сквозь ряды лежанок практически в полутьме, стараясь делать это как можно осторожнее, чтобы ненароком не разбудить прикорнувших людей. Он целеустремленно двигался к выходу на Сорок вторую улицу.

Подойдя почти вплотную, он обнаружил, что по бокам двери возвышаются два дюжих копа.

Но теперь Кейт уже не мог остановиться. Они видели, что он шел к ним, и уже наблюдали за его продвижением. Поэтому ему ничего не оставалось, как шагать к охраняемому ими выходу — изменить маршрут, не привлекая к себе еще большего внимания, он оказался уже не в состоянии. Лихорадочно соображая на ходу, Кейт решил, что, если в конечном счете по абсолютно неведомой причине полицейские не выпустят его наружу, он притворится, что подошел к двери с единственной целью — посмотреть в окно.

Итак, он беспечной походкой продолжал свое продвижение вперед, машинально отметив, что стеклянная дверь была густо закрашена черным. Полицейский, что был покрепче с виду, обратился к нему, но с изысканной вежливостью:

— Вы вооружены, мистер?

— Нет.

— Тогда, знаете ли, это опасно. Разумеется, мы не имеем права воспрепятствовать вам в этом, можем лишь высказать свой совет остаться в зале.

Первое, что испытал Кейт, — это чувство громадного облегчения. Значит, вопреки его опасениям, никто не собирался силой удерживать его здесь. А проводить ночь на вокзале он вовсе не собирался.

Но что кроется за словами копа? Опасно? О какой неведомой ему опасности шла речь, что за угроза могла удерживать эти тысячи людей в станционном зале? Что все-таки стряслось с самим Нью-Йорком?

Отступать теперь было уже поздно. Да к тому же, подумал Кейт, опасность грозит ему отовсюду до тех пор, пока он не разберется в обстановке.

Поэтому максимально небрежным тоном он заметил:

— Я живу совсем рядом. Никакого риска.

— Как хотите, — ответил блюститель порядка.

— Надеемся, что вы выпутаетесь из этой истории целым и невредимым, — добавил его напарник и открыл дверь.

Кейт чуть не попятился назад. Стеклянную дверь никто и не думал мазать черной, как деготь, краской. То, что он видел, глядя сквозь стекло, было… чернотой в чистом виде. Такого мрака он еще в жизни не видел. Ни одного огонька. Освещение вокзала, похоже, никак не влияло на эту абсолютную темень. Кейт опустил глаза: дальше чем на полметра от двери тротуара уже не было видно.

И то ли у него разыгралось воображение, то ли на самом деле какая-то толика тьмы проскользнула сквозь приоткрытую дверь в вокзальное помещение, как если бы это была не просто безликая темнота ночи, а какой-то вполне реальный сгусток мрака, который можно было пощупать, нечто вроде газообразного облака. В общем, то было не просто отсутствие света, а и еще что-то.

Но что бы ни представлял собой этот феномен, теперь Кейт уже не мог повернуть назад, заскулив, что не знал, что его ожидало. Волей-неволей он был обязан переступить порог и нырнуть бог знает во что.

Лишь только Кейт сдвинулся с места, как дверь тут же захлопнулась за ним. Было такое впечатление, что он вошел в черную комнату. Затемнение было идеальным и превосходило все, что ему довелось видеть в этом роде. Наверное, это и было то — он вспомнил фразу из «Нью-Йорк таймс», — что называлось «тотальным отуманиванием».

Он взглянул вверх — ни единой звездочки, ни лучика Луны, хотя в Гринтауне она просматривалась на небе во всем своем блеске.

Кейт сделал пару неуверенных шагов и оглянулся на дверь. Ее и след простыл. А между тем она ведь была стеклянной. И каким бы слабым ни было освещение в зале ожидания, оно хоть как-то, но все же должно было пронизывать эту темень. Если, конечно, дверь и в самом деле не затушевали черной-пречерной краской снаружи. Кейт сделал несколько шагов назад буквально по собственным следам и увидел крайне слабые световые очертания прямоугольника на расстоянии вытянутой руки: это и была предельная дистанция, на которую еще как-то пробивалось освещение изнутри вокзала.

Кейт сделал еще шаг — и блеклый прямоугольник стеклянной двери пропал. Достав из кармана коробок, Кейт зажег спичку. Огонек воспринимался как слабая световая точка, стоило отодвинуть его на длину руки. Он хорошо различал его только в пятидесяти сантиметрах от себя, не далее.

Пламя куснуло Кейта за пальцы, и он выронил спичку. Он не был в состоянии сказать, продолжала ли она еще гореть, когда коснулась земли.

Да, теперь он искренне сожалел, что не занял раскладушку в здании вокзала, но обратного хода уже не было. Он и так уж привлек к себе внимание копов, когда выходил. И почему он не послушался совета своего малахольного спутника? Отныне он понял, что самый разумный для него способ поведения — имитировать поведение других людей.

Одной рукой он уперся в стену дома, а вторую вытянул перед собой, нащупывая дорогу. Так и направился он в сторону Лексингтон-авеню. Он старательно таращил глаза, стремясь хоть что-то рассмотреть в темноте, но с таким же успехом мог бы вообще их не открывать — эффект был один и тот же. Теперь Кейт знал, какое ощущение бывает у слепого. Сейчас он с удовольствием воспользовался бы тросточкой, чтобы простукивать ею невидимо стелившийся под ногами тротуар. Собака в этой ситуации была бы совершенно бесполезной. Он сомневался, что даже кошка увидела бы хоть что-то в этом чернильном тумане дальше чем на тридцать сантиметров.

Неожиданно его рука, скользившая по стене здания, куда-то провалилась. Вероятно, он дошел до угла дома. Кейт постоял мгновение, вопрошая себя, а стоит ли вообще продолжать всю эту затею? Понятно, что обратная дорога на вокзал была ему заказана, но почему бы не сесть вот прямо сейчас на тротуар, прислонившись спиной к дому, и дождаться утра… в надежде, что солнышко разгонит этот чертов туман.

Разумеется, и речи не могло быть о том, чтобы добраться до своего пристанища в Гринич Виллидж. Такси, конечно, не могли ездить, когда ни зги не видно. Как, впрочем, явно не работал и любой другой вид транспорта. В таких условиях только психи или такие вот несведущие люди, как он, — кстати, в последней категории наверняка кроме него, больше никого и не было — могли отважиться высунуть нос наружу.

Немного поразмышляв, Кейт, однако, отказался от удобной мысли усесться прямо тут на тротуаре. Ведь по улицам могли бродить полицейские патрули, которые начнут допытываться у него, чем это он занимается так близко от надежного укрытия на вокзале. Нет, даже если ему и придется где-нибудь присесть в ожидании утра, то уж явно не в двух шагах от места старта. Если тогда его и подберут, то он всегда сможет сказать, что пытался добраться домой.

Руководствуясь исключительно шарканьем собственных ног, он отошел от дома на тротуар, пытаясь выйти на середину улицы. А вдруг все же какое-то движение по ночам существует?.. Нет, это было исключено, разве что прибегали к помощи радара. Эта мысль неожиданно поразила его, когда он переходил улицу: как мог бы он удостовериться, что они им не пользуются?

Тем временем он споткнулся о бортик тротуара на противоположной стороне улицы. Приподнявшись, он с трудом двинулся дальше, придерживаясь середины пешеходной части до тех пор, пока его правая рука наконец-то не коснулась стены дома на Сорок второй улице, в двух шагах от угла Таймс-сквер и Бродвея, но положение, в котором он очутился, было сравнимо с тем, как если бы он шагал по… нет, только не по Луне, где в компанию ему сразу набились бы какие-нибудь алые монстры. Но в сущности, разве здесь их не было?

Он сделал усилие, чтобы напрочь отогнать от себя подобные мысли.

Напрасно Кейт напрягал слух — он различал только приглушенный звук собственных шагов. Он вдруг понял, что совершенно неосознанно пошел на цыпочках, чтобы, не дай бог, не нарушить цепенящую тишину улиц.

Дойдя до Таймс-сквер, он стал на ощупь отыскивать Пятую авеню.

Куда податься? К Таймс-сквер? Почему бы и нет? Его дом был слишком далеко, чтобы он мог реально надеяться добраться до него этим шагом улитки. И тем не менее куда-то все же надо было идти! Тогда почему бы не в самый центр города? Если на весь Нью-Йорк в это время открыт один-единственный бар, то это могло быть только там.

Итак, идти куда угодно, лишь бы выйти из положения, когда темно так, что хоть глаз выколи!

По пути он неоднократно пытался поворачивать попадавшиеся ему ручки дверей домов. Но все двери были наглухо заперты. Это напомнило ему, что у него в кармане лежит ключ от офиса издательства Бордена, а он сейчас находился как раз в этом районе. Да, но на двери здания ведь был еще и засов, а в этот час тот наверняка задвинут так, что как-то сдвинуть его с места не представлялось возможным.

Он пересек Пятую авеню. На тротуаре напротив, слева, должна была находиться муниципальная библиотека. На какое-то мгновение возникло искушение пойти и растянуться на ступеньках тамошней лестницы, чтобы скоротать остаток ночи. Но в конце концов он выбросил эту мысль из головы. Уж лучше продолжать продвигаться до Таймс-сквер, раз уж он поставил это себе в качестве цели. Там он найдет какое-нибудь укромное местечко, на худой конец, хотя бы станцию метро.

Дойдя до угла Шестой авеню, он и тут перепробовал двери всех домов. Впустую.

Тогда он пересек улицу.

Потряс еще одну дверь — так же наглухо задраена, как и все остальные. Но на короткий миг, когда его ноги перестали устало волочиться по тротуару и он снова занялся обследованием ручек, Кейт явственно услышал какой-то посторонний шум. И это был первый не его звук, который он различил с тех пор, как оставил Центральный вокзал.

То был шум шагов, столь же приглушенный и осторожный, как и его собственный. Кейт остро почувствовал, что надвигается опасность, лютая и беспощадная.

Глава 5 «Ночевики»

Кейт застыл на месте. Шаги приближались. Кто бы или что бы это ни было, избежать его можно было, лишь повернув вспять. У Кейта внезапно возникло ощущение, что он очутился в одномерном пространстве: двигаться можно было либо вперед, либо назад, придерживаясь стены дома; другого дано не было. Он и незнакомец сейчас напоминали двух муравьев, ползущих вдоль проволоки, к неотвратимой встрече.

Прежде чем он, путаясь в мыслях, решился развернуться, все решилось само. Чья-то рука нашарила его в темноте, а жалобный голос прогнусавил:

— Сжальтесь, ради бога, не бейте меня! Все равно у меня нет ни единой кредитки!

На душе у Кейта полегчало.

— Ладно, — важно бросил он. — Стою и не двигаюсь. А вы проходите передо мной.

— Спасибо, сэр!

Руки незнакомца бегло скользнули по нему. Кейта обдало сивушным запахом, в то время как встречный на ощупь брел мимо. В темноте слышалось брюзжание.

— Я всего-навсего старый загулявший космоволк. И всего пару часов тому назад меня уже изрядно поколотили. Денег не осталось ни шиша! Послушайте, могу сообщить вам кое-что полезное. «Ночевики» вышли на охоту. Всей бандой, со стороны Таймс-сквер. Поверьте: вам туда лучше не соваться. Предупреждаю.

Человек уже миновал Кейта, но для устойчивости все еще цеплялся за его рукав.

— Это они вас обчистили? — посочувствовал Кейт.

— Они? Да нет же, старина, сами видите — я живой! А разве, спрашивается, сумел бы я спасти жизнь, попав в руки «ночевиков»?

— И то верно, — поспешил поддакнуть Кейт. — Совсем запамятовал. И впрямь, видно, не стоит идти туда. Эй… подскажите: а метро работает?

— Метро?! Чего это вы лезете на рожон? Подраться захотелось, что ли?

— И все же: куда деться, чтобы почувствовать себя в безопасности?

— Чего? В безопасности? Давненько не слыхивал я этого словечка. А что оно обозначает? — Он заквохтал пьяным смехом. — Так вот, запомните, выражаясь фигурально, перед вами один из самых первых космопилотов на линии Марс-Юп, пионер еще тех времен, когда, закрывая за нами герметические двери, заранее давали отпущение всех грехов. И должен доложить вам, что очутись я сейчас опять на прежнем месте, то чувствовал бы себя намного лучше, чем плутая в этом тумане и играя в прятки с «ночевиками».

— А откуда вам известно, что я не из их числа? — выпалил Кейт.

— Шутить изволите? С чего бы это я принял вас за «ночевика», когда всем известно, что они охотятся, вышагивая строем, рука об руку, и в ночи слышится только постукивание их палочек, которыми они ощупывают путь? Оказаться сейчас вне дома — чистейшее безумие. И вы столь же безрассудны, сколь и я. Эх, если бы я не был так мертвецки пьян… Послушайте, а не найдется ли у вас спичек?

— Разумеется, целый коробок. Возьмите. Вы сможете?..

— Руки, черт, дрожат. Это все венерианская лихорадка, пропади она пропадом. Вам не трудно зажечь спичку? Покуривая, я, пожалуй, смогу шепнуть вам, где бы мы с вами могли укрыться на эту ночку.

Кейт чиркнул по коробку. Пламя сразу выхватило в окружавшем их мраке полусерую зону, всего около полуметра в диаметре.

Кейту бросились в глаза сведенная в зверском оскале физиономия… и занесенная над его головой, готовая вот-вот опуститься дубинка. Она стремительно заскользила вниз как раз в тот момент, когда затрепетало пламя спички.

Слишком поздно, чтобы избежать страшного удара. Но инстинкт все же не подвел Кейта. Он рванулся вперед, одновременно словно выстрелив зажженной спичкой прямо в эту кошмарную рожу. Поэтому на голову Кейта обрушилась не дубинка, а предплечье незнакомца. От нелепого удара дубинка вывалилась у того из рук и с глухим шумом покатилась по мостовой.

Они возились в полной темноте. Крепкие ручищи бандита яростно засуетились в поисках горла Кейта. Его вновь обдало зловонным дыханием. Незнакомец сдавленно матерился. Но Кейту удалось выскользнуть из жадных лап насильника, он отступил на шаг и врезал правой прямо перед собой, вложив в удар всю накопившуюся злость. Его кулак наткнулся в ночи на что-то твердое.

Кейт услышал, как его противник мешком рухнул на тротуар, хотя до нокаута дело не дошло, поскольку тот продолжал браниться на чем свет стоит. Кейт, воспользовавшись паузой, быстро отступил назад на три шажка, затем замер где-то посередине тротуара, стараясь не производить ни малейшего шума.

Он слышал, как бандюга, тяжело дыша, поднялся на ноги. Примерно с минуту его прерывистое дыхание было единственным звуком в стеснившей их со всех сторон тишине.

Но внезапно до слуха Кейта донесся какой-то иной шум, совсем другого характера. То было цоканье где-то вдали о мостовую сотен тросточек, которыми пользуются во время своих прогулок слепые. Было такое впечатление, что в ночной поход выступила целая армия слепцов, нащупывая посохами свой путь. Звук доносился со стороны Таймс-сквер, то есть как раз оттуда, куда намеревался направить свои стопы Кейт.

Его противник, как-то сразу успокоившись, резко выдохнул:

— «Ночевики»! — И тут же стал стремительно удаляться прочь. Донесся лишь его потерявший всякую агрессивность голос: — Руки в ноги, старина! Удирай! Это же «ночевики»!

Шорох его шагов быстро затерялся в ночи. Перестукивание палок, наоборот, становилось все более отчетливым. Оно приближалось к Кейту с невероятной быстротой.

Кем были эти «ночевики»? Людьми? Кейт мучительно попытался вспомнить все то немногое, что ему пришлось услышать или прочитать на их счет. Что это сказал о них тот наглец, что пытался его оглушить? «Они идут строем, рука об руку, всей бандой, перегородив улицу, и лишь слышно, как постукивают тросточками по мостовой». Человеческие это существа или нет, но ясно было одно: они должны быть организованы в группу убийц, прочесывающих в черном тумане улицы города сплошной, перегораживающей их во всю ширину цепью, взявшись за руки и нащупывая дорогу палками.

Служили ли им эти последние только тросточками или также и оружием?

Между тем цоканье неумолимо надвигалось, причем со скоростью, похоже, превышавшей даже бег человека в темноте, и до него оставалось всего несколько метров. Видно, у «ночевиков» была разработана своя система, позволявшая им перемещаться в этих специфических условиях крайне быстро.

Кейт прекратил рассуждать и, развернувшись, бросился по диагонали к шеренге домов, пока его рука не дотронулась до стены одного из них. И тогда он пустился бежать что было сил параллельно строениям, невзирая на возможность неожиданно споткнуться о невидимое препятствие. Грозившая ему сейчас опасность, видимо, намного превышала риск растянуться или налететь на что-то при таком сумасшедшем спринте вслепую в сплошном мраке. Страх, который излучал его недавний противник, оказался заразительным. Как бы отвратителен он ни был сам по себе, но трусом этого человека назвать было нельзя. А уж он-то знал, кто такие эти неумолимые «ночевики», и был перепуган буквально насмерть. Сам убийца, он при цоканье этих тросточек повел себя, как шакал, заслышавший приближение львов.

Так Кейт пробежал шагов сорок, затем остановился и прислушался. Шум позади него несколько стих: было очевидно, что «ночевики» не подвигались столь быстро, как это решился сделать он, бросившись бежать сломя голову. Внезапно с того конца улицы, куда он направлялся, в воздух взвинтился жуткий вопль. Он готов был поклясться, что узнал голос недавнего своего врага. Крик дикой боли постепенно перерос в хрип агонии, потом разом опустилась тишина, по-прежнему нарушаемая лишь постукиванием тросточек.

В какое же страшное осиное гнездо угодил этот несчастный? И что стало причиной столь чудовищной смерти, поскольку Кейт ни на секунду не сомневался, что человек погиб. Это напоминало ситуацию шакала, который, спасаясь от львов, прямехонько влетел в сжимавшиеся со страшной силой кольца удава. Именно так и примерно столько времени должен был бы кричать человек, если бы его кости перемалывались неслыханным давлением охвативших его колец гигантской рептилии…

У Кейта волосы встали дыбом. Он позволил бы сейчас отсечь себе правую руку, только бы хлынул поток света. И ему было неважно, что бы он при этом мог увидеть. Он понял теперь, что такое страх, его привкус горчил во рту.

Между тем цоканье посохов позади него не смолкало ни на секунду. Да, он отвоевал себе немного форы — «ночевики» были теперь не в десяти, а где-то метрах в двадцати от него. И ему следовало снова припустить, чтобы это расстояние сохранилось. Но куда бежать?

Его недавний противник помчался вдоль фасадов зданий, значит, именно там его и подловили. Кейт сошел с тротуара по диагонали на проезжую часть улицы. Затем стремглав бросился вперед, пытаясь придерживаться параллельного бортику курса и оторваться как можно дальше от пробиравшейся ощупью банды «ночевиков». Пробежав таким образом тридцать — сорок шагов, он снова остановился и вслушался в темноту. На сей раз стук тросточек позади вроде бы стал потише.

Но что это, не ошибся ли он? В какое-то мгновение ему почудилось, что он непроизвольно развернулся назад в этой непроглядной темноте. Неожиданно он понял всю жуткую в своей реальности правду: цоканье доносилось как сзади, так и спереди, то есть в том направлении, куда он так упорно стремился!

Ясно: они двигались двумя шайками с обеих сторон, а он очутился между ними, в загоне. Это и был их метод охоты, способ выкуривать из нор всю дичь на своем пути. А он-то ломал голову, каким образом им удавалось не упускать добычу, полагая, что перестукивание палочек, обшаривающих дорогу, должно было обязательно ее спугивать. Теперь все стало на свои места.

Он сник. Сердце бешено рвалось из груди. «Ночевики» — кем бы они ни были — поймали его в ловушку. Выхода не было.

Так он и стоял столбом какое-то время, не зная, что предпринять, пока перестук тросточек не приблизился настолько, что он буквально одернул себя: надо что-то делать. Иначе его накроют через несколько мгновений. Если бежать — все равно в какую сторону — рискуешь, что прихватят еще раньше.

Он еще раз свернул под прямым углом и устремился к тротуару напротив, в сторону, противоположную той, где только что так зверски расправились с человеком. Он не стал даже тратить время на то, чтобы нащупывать ногой бортик, в результате чего растянулся во весь рост на асфальте, но тут же упругим мячиком вскочил и рванулся в подъезд ближайшего дома. Задержался всего на долю секунды, чтобы вслушаться и оценить обстановку. В данный момент он находился где-то посередине между накатывавшимися с двух сторон валами «ночевиков».

Кейт принялся лихорадочно ощупывать стены, стараясь отыскать дверь. Нашел ручку. Он вовсе не надеялся, что она поддастся, а сделал это для того, чтобы знать ее точное местонахождение при исполнении задуманного. Резким тычком на ее уровне он двинул кулаком по стеклянной двери.

Счастье, видимо, решило наконец-то улыбнуться Кейту. Он рисковал сильно порезаться, но на деле все получилось крайне удачно: внутрь помещения вывалился лишь довольно ровный по краям и небольшой кусок. Остальная часть двери осталась целой.

Блеснула узкая полоска света из-за колыхнувшейся при ударе портьеры, закрывавшей вход. Кейт воспользовался этим, быстро просунул руку в образовавшееся отверстие и повернул дверную ручку с обратной стороны. Шатаясь, он ввалился в здание.

Лавина обрушившегося на него светового потока буквально ошеломила его, ослепила. Сзади с сухим щелчком захлопнулась дверь.

Чей-то голос сдавленно произнес:

— Ни с места! Иначе — стреляю!

Кейт и не думал двигаться. Послушно поднял руки на уровень плеч. Его глаза наконец-то привыкли к освещению, и он огляделся: оказалось, что он проник в вестибюль неказистого отеля. Менее чем в четырех метрах от него за стойкой администратора стоял белый как мел и до смерти напуганный служащий. В руках у него ходило ружье, дуло которого показалось Кейту сравнимым по сочившейся из него угрозе с пушкой. Портье дышал не менее прерывисто, чем Кейт, но довольно устойчиво направлял оружие в грудь последнего.

— Не подходите, — несколько дребезжащим голоском взвизгнул он. — Прочь отсюда, и немедленно. Не хотел бы оказаться вынужденным пристрелить вас, но…

Кейт, сохраняя полнейшую неподвижность и не опуская рук, проронил:

— Увы, не могу. На улице «ночевики». Стоит мне открыть дверь, и они ворвутся сюда.

Служащий побледнел еще больше. На какую-то долю секунды его настолько захлестнула паника, что он лишился слов. В наступившей тишине оба отчетливо услышали перестукивание тросточек.

— Прижмитесь спиной к двери, — выдохнул еле слышно визави Кейта. — Придерживайте портьеру, чтобы свет не проникал наружу.

Кейт, отступив на шаг, прислонился к двери.

Оба молчали. Кейт обливался потом. А вдруг «ночевики» увидят — или определят на ощупь — дыру в стекле двери? И не вонзятся ли ему сейчас в спину через это отверстие жало кинжала или умело направленная пуля? Кожа пошла пупырышками. Секунды казались часами.

Но ничего не произошло.

Был момент, когда цоканье тростей заметно усилилось, послышались приглушенные голоса. Вроде бы человеческие, но утверждать этого Кейт не стал бы. Потом воцарилась тишина.

В течение еще по крайней мере трех минут ни Кейт, ни служащий отеля не шевельнули даже пальцем, не перебросились ни единым словом. Наконец портье прошипел:

— Ушли. Теперь убирайтесь вы.

— Но они же совсем рядом, — как можно тише сказал Кейт. — Стоит мне выйти, и они меня загребут. Я не вор и не вооружен. Но у меня есть деньги. Разбитое стекло я охотно бы оплатил… а если у вас есть свободная комната, то я снял бы ее. Если таковой нет, то хорошо заплачу за то, чтобы провести ночь в холле гостиницы.

Служащий умерил его взглядом с ног до головы, продолжая держать под прицелом ружья.

Потом полюбопытствовал:

— И чего это вас понесло ночью в город?

— Я только что прибыл последним поездом из Гринтауна, — начал поспешно объяснять Кейт. — Мне сообщили, что серьезно заболел брат. Поэтому я рискнул и попытался поскорее проскочить к себе… живу-то я совсем рядом с вокзалом. Я и не знал, что это настолько ужасно — оказаться ночью снаружи. Вот и убедился сам… так что предпочитаю дождаться утра, чтобы вернуться домой.

Все это время портье не спускал с него глаз. В конце концов выдавил из себя:

— Рук не опускать! — С этими словами он положил ружье на стойку, продолжая держать, однако, палец на спусковом крючке. Другой рукой он дотянулся до пистолета, лежавшего в ящике стола за стойкой.

— Повернитесь спиной ко мне, — скомандовал он. — Я должен удостовериться, что вы безоружны.

Кейт повиновался и терпеливо стоял, пока тот ощупывал его карманы, уткнув ему дуло пистолета в поясницу.

— Все в порядке, — констатировал служащий. — Ладно, так и быть, рискну. Не хотелось бы выбрасывать вас наружу, в ту жуть, что там происходит.

У Кейта полегчало на сердце, и он обернулся. Портье уже зашел за стойку и больше не угрожал ему пистолетом.

— Сколько с меня за стекло? — осведомился он. — А заодно и за комнату, если найдется свободная?

— Разумеется, есть. С вас за все причитается сто кредиток. Но сначала помогите мне. Давайте пододвинем этот стеллаж с книгами и журналами к двери. Он достаточно высок, чтобы скрыть то место, где разбито стекло. Одновременно помешает колыхаться портьере, так что свет не просочится на улицу.

— Отличная мысль, — согласился Кейт. Он взялся за один конец стеллажа, портье — за другой, и объединенными усилиями они передвинули его ко входу.

Внимание Кейта привлекли заголовки некоторых книг на полках стеллажа. Особенно одной, карманного формата и озаглавленной ««За» или «против» отуманивания?» Взглянул на цену: две с половиной кредитки. Это подтвердило его предыдущие прикидки насчет того, что одна кредитка в этом мире равноценна десяти центам в его.

Сто бумажек, то есть шесть долларов, за выбитое стекло и комнату — цена вполне приемлемая, подумал Кейт. В сущности, ему здорово повезло. Видит бог, он с радостью отдал бы всю наличность — свыше тысячи кредиток, — только бы не очутиться вновь этой ночью в черном облаке на Сорок второй улице.

Это размышление навело его на другую, пока неясную мысль. Он был совершенно уверен, что на Сорок второй улице, между Шестой авеню и Бродвеем, не существовало никакого отеля. Особенно такого задрипанного, как этот. Но это — в том мире, откуда он заявился сюда…

Прервав бесполезные сейчас размышления, он проследовал за служащим, который заставил его заполнить карточку. Кейт извлек из портмоне банкноту в сто кредиток и положил ее поверх пятидесятикредитной ассигнации.

— Пожалуй, я заберу с собой пару — тройку книжонок для чтива, — пояснил он. — Сдачи не надо. — Таким образом, чаевые портье составили четыре доллара.

— К вашим услугам, мистер Уинтон. И большое спасибо. Книги можете выбрать сами, — залебезил тот. — А вот и ваш ключ — номер триста семь, это на четвертом этаже. К сожалению, проводить вас не смогу. Понимаете, мы закрываемся сразу же с заходом солнца, и посыльного с этого момента не держим. А мне надлежит все время нести вахту здесь, внизу.

Кейт понимающе кивнул головой и взял ключ. Затем вернулся к стеллажу с книгами.

В первую очередь он взял ту, что привлекла его внимание. Не было сомнений, что прочитать ее крайне необходимо. Кейт обежал взглядом названия других изданий. Некоторые из них были ему знакомы, другие — нет.

Он решил взять еще «Очерк всеобщей истории» Х. Дж. Уэллса. Наверняка там окажется немало ценных для него сведений. Что выбрать еще? На полках стояло множество романов, но требовалось что-нибудь посерьезнее. Ему ведь нужна была информация, а не беллетристика. Бросилось в глаза, что по меньшей мере с полдюжины книг были посвящены некоему Допеллю. Где же он видел это имя? Ах да, в «Нью-Йорк таймс» — так звали главкома космического флота Земли.

«Подлинный облик Допелля», «Жизнь Допелля», «Допелль — герой космоса» — и так далее и тому подобное.

Если в разделе, отведенном отнюдь не под художественную литературу, рассудил Кейт, столь часто попадается это имя, значит, эта персона заслуживает внимания. И он снял с полки «Жизнь Допелля».

Показав служащему, сколько книг он взял, Кейт поспешил к лестнице, чтобы побороть искушение прихватить еще несколько. Ведь у него оставались еще и те два журнала, что он купил в Гринтауне, но до сих пор успел только взглянуть на обложки и познакомиться с оглавлением. Да и не сумеет он все это осилить до утра, даже если уделит сну самую малость времени и будет все просто пролистывать.

А выспаться между тем было совершенно необходимо, несмотря на весь интерес, который представляла добытая им литература. Поднимаясь по лестнице, Кейт понял, насколько же он выдохся за последние часы. К тому же разболелось раненое плечо. Болезненно ныли суставы запястья правой руки: если, разбив стекло, он и отделался мелкими порезами, то все равно сгибать сейчас фаланги пальцев было мучительно больно.

При слабом коридорном освещении он разыскал свой номер и, войдя, зажег верхний свет. Комната выглядела довольно приятно, а кровать просто звала немедленно раздеться и растянуться на ней. Но Кейт все же решил не ложиться спать до тех пор, пока по меньшей мере не разберется, что полезного он сможет извлечь из купленных книг. Не исключено, что ему удастся выудить там кое-какие полезные сведения, которые помогут ему завтра избежать грубых ошибок типа допущенного сегодня вечером ухода из надежного вокзала в жуть ночного Нью-Йорка. По правде говоря, он спасся только благодаря невероятно счастливой случайности.

Сняв пиджак и шляпу, он специально устроился в самом неудобном из двух кресел, стоявших в номере, чтобы не тянуло ко сну при чтении. Он отчетливо понимал, что если приляжет на кровать, то через полчаса уснет непременно.

Начал Кейт с книги ««За» или «против» отуманивания?». При этом он рассчитывал только полистать ее, ограничившись самыми общими сведениями о том, что представляет из себя этот феномен.

К счастью, вся история с отуманиванием была довольно удачно изложена в сжатом виде в первой же главе. Кейт выяснил, что изобрел его один немецкий профессор в 1934 году вскоре после уничтожения звездолетами с Арктура городов Чикаго и Рима. Первый подвергся нападению арков в начале 1933 года, и при атаке погибло свыше миллиона человек. Вскоре та же участь постигла и Рим.

Интересно, что после разрушения Чикаго во всех крупных городах мира были приняты самые жесткие меры по полному их затемнению. Но это не спасло итальянскую столицу от гибели. Рим, несмотря на полное укрытие всех источников света, был атакован беспощадно и прицельно. К счастью, Допеллю удалось захватить в плен наносивший штурмовой удар космолет арктуриан, а вместе с ним и нескольких оставшихся в живых членов экипажа.

С помощью кого-то или чего-то, что носило имя Мекки (автор книги исходил из того, что все его читатели прекрасно осведомлены об этом персонаже, и каких-либо пояснений на сей счет, естественно, не давал), у уцелевших арктуриан удалось выяснить, что они располагают детекторами излучения в диапазоне не только видимого света, но и неизвестных землянам лучей, еще более мощных и порождаемых самим фактом наличия электрического тока. Поэтому они легко выявляли крупный город даже в том случае, когда все источники света в зданиях тщательно маскировались, ибо эти так называемые эпсилон-лучи так же легко пронизывали стены строений, как, к примеру, радиоволны.

Дело чуть не дошло до того, что уже собирались снова перевести все города Земли на освещение газом или свечами. Электричество при этом вполне можно было продолжать использовать днем, поскольку эти таинственные эпсилон-лучи нейтрализовывались солнечным светом и не выходили за пределы земной атмосферы.

Именно тогда Допелль уединился в своей лаборатории, чтобы подразобраться с этой проблемой. Именно он постиг природу эпсилон-лучей и каждодневно публиковал сообщения в адрес ученых всего мира, работавших под его началом над изобретением способа, как столь же легко уничтожать такие лучи ночью, как это делало днем солнце.

И однажды одному немецкому профессору удалось найти наиболее эффективное решение — получить эпсилон-газ, выполнявший требуемую функцию. Тогда-то Всемирный Совет и принял решение о неукоснительном отуманивании этим газом всех городов Земли с населением свыше ста тысяч человек.

Диковинную, однако, субстанцию открыл этот герр профессор Курт Эббинг. Газ не имел запаха, не был токсичен ни для одной из форм животной или растительной жизни и был совершенно непроницаем для света и эпсилон-лучей. Добывали его почти даром из гудрона. Одной установки вполне хватало, чтобы каждый вечер производить его в количестве, достаточном для того, чтобы покрыть целый город непроницаемой пеленой. С восходом солнца он самоликвидировался в течение десяти-пятнадцати минут.

Уже после открытия отуманивания некоторым звездолетам арктуриан удавалось несколько раз преодолевать заградительный барьер, но ни один крупный город Земли нападению больше не подвергся. Газ доказал, что является надежным средством обороны.

С тех пор с лица Земли были стерты около дюжины городов меньшего значения. Если исходить из того, что космолеты арков всегда выбирали в качестве объекта атаки самые крупные из засеченных их радарами городов, то можно было считать, что тем самым человечество сумело уберечь от них двенадцать очень крупных населенных пунктов. Другими словами, если сравнить число жертв в результате уничтожения этих сравнительно мелких городов с теми, которые понесли бы крупнейшие, то получалось, что отуманивание спасло жизнь как минимум десяти миллионам человек. А если бы к числу этих потенциально уничтоженных (без отуманивания) городов отнести Лондон и Нью-Йорк, то этот десятимиллионный показатель следовало бы увеличить в два-три раза.

В то же время отуманивание повлекло за собой и некоторые отрицательные последствия. В большинстве крупных городов силы правопорядка оказались неспособными справиться с разразившейся в этой связи волной преступности. Отуманенные улицы почти всех густонаселенных пунктов стали прибежищем для отребья всех видов. Только в одном Нью-Йорке, прежде чем полицейские — или то, что от них осталось, — наотрез отказались от ночного патрулирования, от рук бандитов погибло около тысячи копов.

Попытка ввести институт ночных сторожей завершилась не лучшим образом, и от нее в конце концов также отказались.

Ситуацию усугубила и проявившаяся к тому времени среди ветеранов космической службы тенденция после отставки перетекать в криминальные структуры. Примерно треть бывших космобоевиков не смогла устоять против этого психоза.

Поэтому в большинстве крупнейших городов мира — в Париже, Нью-Йорке, Берлине — в конце концов полностью отказались от каких-либо попыток наводить там ночью порядок. Сразу же после заката солнца в них начинали править бал всевозможные банды и вообще криминальный элемент. Законопослушные граждане смирно сидели по домам. Общественный транспорт благополучно простаивал.

Вскрылось одно любопытное обстоятельство. Большинство преступников предпочитали промышлять на открытом воздухе. Число квартирных краж отнюдь не возросло. И добропорядочный гражданин, укрывшийся у себя в гнездышке за прочными дверями и ставнями, не подвергался теперь большей опасности, чем раньше. Так называемый «психоз отуманивания» повелительно требовал от тех, кто страдал им, совершать преступные деяния обязательно под покровом этой сгустившейся тьмы.

Встречались как убийцы-одиночки, так и целые банды. Последние представляли наибольшую опасность. Некоторые из них, такие как «Ночевики» из Нью-Йорка, «Кровопуски» из Лондона или «Красные орды» из Москвы, разработали каждая свою хитроумную тактику действий и, похоже, были прекрасно организованы.

Каждую ночь в крупных городах погибали сотни жителей. И ситуация была бы намного острее, если бы зачастую бандиты не предпочитали грызться между собой и взаимно истреблять друг друга, чем нападать на честных граждан, которые, как правило, и не отваживались высовываться ночью на улицу.

Автор книги признавал, что отуманивание ради спасения крупных городов от агрессии арков в целом обходилось человечеству недешево. Несомненно, не менее миллиона человек уже расстались с жизнью в условиях непроглядного мрака отуманивания. Но оно же одновременно спасло не менее десяти миллионов землян от атак коварных арков. Благодаря отуманиванию после разрушения Чикаго и Рима пострадали лишь городишки, не имевшие большого значения. «За» или «против» отуманивания? — ставил в конечном счете вопрос ребром автор книги. И твердо выступал «за», приводя в качестве решающего аргумента итоговый результат операции спасения миллионов человеческих существ.

Кейт отложил этот труд в сторону, ощущая легкий озноб. Да, если бы он купил его в Гринтауне и успел прочитать в поезде, то ни за что бы не решился покинуть здание вокзала. Он наверняка бы снял кушетку, а если бы к тому моменту все они оказались разобранными, все равно предпочел бы переспать эту ночь прямо на полу зала ожидания.

Стало очевидным, что ночная жизнь на Бродвее в этом мире никак более не походила на ту, что знал он.

Он подошел к окну и посмотрел… не наружу, а в ту невообразимую темень, что начиналась сразу же по ту сторону стекол. Окна не были зашторены, поскольку для четвертого этажа это уже не имело ровно никакого значения.

Никто на улице на расстоянии в несколько метров не мог увидеть освещенного окна. То была ночь бесподобной, ни с чем не сравнимой черноты. Чтобы поверить в это, надо было самому побывать в ней.

Интересно, а что сейчас происходит во мраке Четвертой улицы, в двух шагах от Таймс-сквер, в самом бурно пульсировавшем сердце Нью-Йорка? Подумать страшно: Сорок вторая улица полностью находится в руках преступников! Какие-то пурпурные монстры с Луны спокойно вышагивают по центральной улице Гринтауна! А генерал Эйзенхауэр командует армией землян на венерианском ТВД против арктуриан!

Что за безумная, немыслимая вселенная!

Глава 6 Полет швейных машинок

Но каков бы он ни был, этот мир, Кейт в нем очутился и, похоже, крепко застрял. Более того, всюду и все время его подстерегают неведомые опасности. И так будет продолжаться до тех пор, пока он не научится достаточно свободно ориентироваться в этой вселенной, чтобы не подвергаться постоянному риску совершить фатальную ошибку всякий раз, стоит ему раскрыть рот или отважиться на какой-то поступок.

То была непозволительная роскошь — допускать ляпы в мире, где вас могли без излишнего шума прихлопнуть как шпиона или прикончить только за то, что вы ополоумели настолько, что захотели с наступлением ночи прошвырнуться от Центрального вокзала до Таймс-сквер.

Кейт решил повременить со сном, а пока еще поднабраться информации. Он решительно раскрыл «Очерк всеобщей истории» Х. Дж. Уэллса. Правда, сидя в неудобном кресле, он совсем изнемог и поэтому не устоял перед искушением прилечь на кровать, внутренне, однако, поклявшись самому себе, что если невзначай уснет за чтением, то наверстает это утром, и уж тогда будет просвещаться столь долго, сколь это окажется возможным, прежде чем выйти на улицы Нью-Йорка. И каким бы ни оказался этот город днем, все равно ничего уже не могло быть хуже того, каким он был ночью.

Подложив под голову обе подушки, Кейт открыл Уэллса. Первые главы он просто пробежал, выхватывая там и сям по фразе, и… тут же вспомнил, что читал ее несколько месяцев тому назад. И этот экземпляр полностью соответствовал прежнему… во всяком случае, до определенного места. Даже иллюстрации были те же самые.

Динозавры, Вавилон, египтяне, греки, Римская империя, Карл Великий, средневековье, эпоха Ренессанса, Христофор Колумб и открытие Америки, война за независимость, промышленная революция…

Этот заголовок попался ему на глаза, когда он пролистал уже девять десятых книги. Стоп! С этого места он стал вчитываться в текст более внимательно.

В 1903 году американский профессор Гарвардского университета Джордж Ярлей открыл способ перемещения в пространстве.

Причем совершенно случайно!

В тот день ученый муж пытался починить для собственных нужд принадлежавшую его жене старенькую швейную машинку, давно поломавшуюся и заброшенную за ненадобностью на чердак. Ярлей хотел наладить ее таким образом, чтобы, нажимая на педаль, приводить в действие миниатюрный генератор собственного изготовления, предназначавшийся для получения тока высокой частоты и малого вольтажа, что когда-то потребовалось ученому для некоторых задуманных им опытов по физике.

Окончив монтаж, — к счастью, он сумел потом вспомнить, в какой момент допустил ошибку, — профессор нажал на педаль, и после нескольких движений нога совершенно неожиданно для него уперлась в пол.

Швейная машинка вместе с педалью и генератором попросту исчезли.

Уэллс замечает далее не без юмора, что ученый проделывал всю эту операцию в абсолютно трезвом состоянии и вообще натощак, но после случившегося поспешил исправить положение. Протрезвев после выпитого в этой связи виски, профессор притащил новую швейную машинку жены и быстренько соорудил другой генератор, идентичный пропавшему. Именно тогда он и обнаружил допущенную им при сборке ошибку и сознательно повторил ее.

После этого Ярлей нажал на педаль… и новехонькая швейная машинка испарилась.

Профессор не знал, что за открытие он совершил, но чувствовал, что оно имеет большое значение. Поэтому, ничтоже сумняшеся, он снял деньги со своего счета в банке и купил еще пару швейных машинок. Одну он любезно возвратил для бытовых нужд жене. А вторую смонтировал точно так же, как и в первые два раза.

Но теперь он привел на демонстрацию опыта свидетелей, в том числе декана и ректора университета. При этом он не стал говорить им о том, что их ожидает, — просто попросил внимательно наблюдать за швейной машинкой.

Те уставились на нее и однозначно убедились, что она растворилась в воздухе.

Ярлею не без труда удалось убедить их, что не может быть и речи о каком-то ловком фокусе, но когда он преуспел в этом — правда, ценой отправки «в никуда» новенькой швейной машинки жены декана прямо из комнаты, в которой эта машинка находилась, — все дружно признали, что в этом и в самом деле что-то есть.

Ярлея освободили от лекционного курса и выделили необходимые материальные средства для продолжения опытов. Так сгинули еще с полдюжины швейных машинок, после чего он решил свести свою экспериментальную базу до строжайшего минимума. Так он открыл, что может испытывать мотор с часовым механизмом — правда, подключенный особым образом — для включения генератора. Педаль оказалась необязательным атрибутом, но вот если для запуска генератора использовался электромотор, то что-то там получалось не так и феномен не соизволял себя проявлять. Ученый отметил, наконец, и тот немаловажный факт, что можно обойтись без шпулек и без маховика, но уж никак не без челнока из цветного металла.

Была установлена возможность использования для запуска генератора любой силы, кроме электричества. Так, помимо механической тяги от педали и часового механизма, он перепробовал гидравлическое колесо и небольшой паровой двигатель, которым играл его сын (что вынудило профессора купить ему потом новый).

Кончилось все это тем, что ученому удалось так упростить аппарат, что его стало возможно монтировать в простом ящике — они, естественно, обходились намного дешевле швейных машинок, — причем энергию давал скромный моторчик на пружинах, из тех, что используют в детских игрушках. Устройство теперь стоило менее пяти долларов, а чтобы собрать его, достаточно было нескольких часов.

Профессору теперь оставалось лишь ставить на нужное место моторчик, включать рычажок… и аппарат куда-то проваливался. А вот куда он девался и почему это происходило, Ярлей так и не мог установить. Но упорно продолжал проводить опыты.

Наступил наконец день, когда сообщили, что какой-то предмет — сначала грешили на метеорит — врезался в стену внушительного здания в Чикаго. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что это — деревянный ящик, в который беспорядочно напихано что-то, напоминавшее часовой механизм и электрические приборы. Первым же поездом в Чикаго прибыл Ярлей и тотчас же признал в остатках злополучного предмета творение своих рук.

Тогда-то он и сообразил, что его устройство как-то переместилось в пространстве, и стал с удвоенной энергией продолжать эксперименты. Никто не мог хронометрически, с точностью до секунды, установить тот момент, когда аппарат пошел на таран стены дома, но по ряду косвенных свидетельств Ярлей пришел к выводу, что путь от Кембриджа до Чикаго тот проделал практически мгновенно.

Университет выделил ему помощников, и ученый без конца множил количество своих опытов, присваивая номер каждому новому детищу, которое уходило неизвестно куда, тщательно фиксируя детали относительно, например, числа заводов пружины, направления, в котором был повернут аппарат, времени его исчезновения с точностью до долей секунды. Кроме того, он развил бурную деятельность по оповещению граждан о своих опытах, обращаясь ко всем людям на всех континентах с просьбой разыскивать пропадавшие из его лаборатории устройства.

Из тысяч засланных им таким образом в неизвестность предметов выявили всего два. Но когда сопоставили условия, при которых с ними ставился опыт, то пришли к некоторым выводам фундаментального порядка.

Первое. Устройство всегда устремлялось в направлении точно по оси генератора.

Второе. Существовала строгая зависимость между количеством оборотов при заводе пружины прибора и преодоленным расстоянием.

Вот теперь-то можно было приниматься и за настоящую работу. В 1904 году он сделал открытие, что путь, пройденный машиной, прямо пропорционален кубу числа оборотов и их долей, проделанных генератором, и что продолжительность перемещения действительно равна нулю.

Доведя размер генераторов до величины наперстка, удалось заслать аппарат на сравнительно небольшое расстояние — в несколько километров — и заставить его приземлиться в поле в пригородной полосе.

Все это могло бы принципиально революционизировать методы земного транспорта, но беда заключалась в том, что все объекты опытов оказывались серьезно поврежденными, когда их обнаруживали в пункте прибытия. Чаще всего от них оставалось ровно столько, чтобы можно было только идентифицировать аппараты как таковые, да и то не всегда.

Не стоило рассчитывать и на то, что открытие возможно будет использовать в качестве нового убойного средства: так, посланные подобным образом взрывчатые вещества ни разу до цели не дошли. Видимо, взорвались где-то по пути.

И все же после трех лет всевозможных экспериментов ученые вывели очень красивую математическую формулу феномена, подобрались к пониманию самого его принципа и даже к прогнозированию результатов.

Они совершенно однозначно установили, что причина поломки засылаемых объектов состояла в том, что они на финише материализовывались в воздушной среде. А воздух, как известно, — субстанция довольно плотная. Поэтому невозможно переслать какое-то его количество за нулевое время без того, чтобы тело, вызвавшее это перемещение, не пострадало, и не только по своей внешней форме, но и вплоть до молекулярного уровня.

Тем самым стало очевидным, что единственная область, в которую можно было бы мгновенно переместить любой предмет без риска значительно его повредить, было космическое пространство, межпланетный вакуум. А поскольку расстояние посыла прямо зависело от куба числа оборотов генератора, то не требовалось создавать что-то громоздкое, чтобы достигнуть Луны или любой другой планеты Солнечной системы. Даже межзвездные перелеты не требовали сооружения каких-то гигантских механизмов, потому что их можно было разбить на отдельные «прыжки», каждый из которых длился не более того времени, которое требовалось пилоту, чтобы нажать на соответствующую кнопку.

Таким образом, раз фактор времени перестал играть какую-либо роль, то и прокладывать трассы оказалось делом просто ненужным. Достаточно было хорошенько прицелиться в нужное место, просчитать расстояние, нажать на кнопку — и ты материализовывался на желаемом расстоянии от планеты и мог начинать подготовку к посадке на нее.

Естественно, первой целью избрали Луну.

Тем не менее потребовалось несколько лет, чтобы отработать систему «прилунения». В то время наука аэродинамика делала лишь свои первые шаги, хотя за несколько лет до этого братья Райт в Соединенных Штатах уже сумели поднять ввысь аппарат тяжелее воздуха (кстати, это произошло в том же году, когда профессор Ярлей лишился своей первой старенькой швейной машинки). К тому же вначале полагали, что на Луне воздуха вроде бы быть никак не должно.

В конце концов проблему все же удалось разрешить: в 1910 году на Луне высадился первый человек, благополучно вернувшийся живым и невредимым на Землю.

В течение следующего года люди побывали на остальных планетах Солнечной системы.

Следующая глава книги называлась «Межпланетная война», но Кейт почувствовал, что осилить ее ему уже не удастся. Было уже половина четвертого утра, а день, помнится, был весьма богат на всякого рода приключения. Глаза Кейта слипались.

Он протянул руку, чтобы выключить свет, после чего его голова еще не успела упасть на подушку, как он уже погрузился в глубокий сон.

Кейт проснулся только к полудню. Какое-то время он лежал, не размыкая век и раздумывая о приснившемся ему абсурдном сне, в котором он якобы очутился в особом мире, где швейные машинки открыли дорогу к межпланетным путешествиям, где свирепствовала беспощадная война землян с арктурианами, а Нью-Йорк окутывала по ночам непроницаемая тьма.

Он машинально повернулся на бок и от пронзившей его в плече острой боли открыл глаза. Над ним нависал совершенно незнакомый ему потолок. Болевой шок окончательно вывел его из состояния заторможенности. Кейт приподнялся на кровати, сел и посмотрел на часы. Ого! Уже одиннадцать сорок пять! Здорово же он опоздал сегодня на работу.

Впрочем, а опоздал ли он на самом деле?

Кейт почувствовал, что дезориентирован, его охватило чувство полной потерянности. Он поспешно вскочил на ноги — кстати, и кровать какая-то чужая! — и рванулся к окну. Все верно, он находился на четвертом этаже какого-то здания на Сорок второй улице, и ее общий вид в целом казался ему вполне родным и знакомым. Нормально двигался транспорт, тротуары, как обычно, заполнены вечно куда-то спешащей публикой, причем одежда людей, да и все их поведение выглядят привычным образом. Да, это был тот самый Нью-Йорк, который он хорошо знал.

Значит, ему и впрямь привиделся какой-то кошмарный сон. Но с какой все же стати он очутился на Сорок второй улице?

Это поразило его так, что он застыл у окна, пытаясь найти какое-нибудь разумное объяснение своему здесь присутствию. Последнее, что он отчетливо помнил, — это безмятежное сидение на лавочке в саду мистера Бордена. Потом…

Могло ли все произойти так, что он вернулся в Нью-Йорк каким-то иным, чем сейчас ему помнилось, способом и что какой-то кошмар подменил неизвестно как его подлинные впечатления от поездки? Если это так, то надо немедленно пойти на консультацию к психиатру.

Не сошел ли он с ума? Вполне вероятно. Но в то же время с ним явно что-то случилось. Если не принимать неприемлемое, то он никак не мог вспомнить, каким способом он сумел добраться из поместья мистера Бордена сюда, в Нью-Йорк, как, впрочем, и причину своего пребывания в данный момент в отеле, а не у себя дома в Гринич Виллидж.

Да и плечо ноет совсем по-настоящему. Он потрогал его и под рубашкой отчетливо нащупал повязку. Ясно, что он был ранен, но совершенно исключено, что это произошло в тех фантастических обстоятельствах, которые он вообразил в своем бредовом сне. В любом случае отсюда надо было уходить, возвратиться к себе и… А вот что делать дальше, он, право, пока даже не мог себе представить. «Ладно, — решил он, — ограничусь на данный момент тем, что вернусь домой, а там — посмотрим».

Кейт развернулся и подошел к креслу, на котором разложил часть своей одежды. Что-то лежавшее около кровати привлекло его внимание. Это была книга карманного формата «Очерки всеобщей истории» Х. Дж. Уэллса.

Чуть задрожавшей рукой он поднял ее и открыл оглавление. Просмотрел названия трех последних глав. Они шли в таком порядке: «Освоение космоса», «Межпланетная война», «Битва с арктурианами».

Книга вывалилась из его рук. Нагнувшись за ней, Кейт заметил еще одну, почему-то очутившуюся под кроватью. Она называлась: ««За» или «против» отуманивания?».

Кейт рухнул в кресло и несколько минут пытался сосредоточиться, привыкая к мысли о том, что все случившееся — вовсе никакой не кошмар, а самая что ни на есть реальность.

Или что-то такое, что весьма на нее походит.

Если только он не буйнопомешанный, на которого надо спешно надевать смирительную рубашку, то все это происходит на самом деле. За ним всерьез гнался монстр пурпурного цвета. Он действительно попадал в безобразно черный туман, в котором торжествовал закон джунглей.

Он поискал портмоне в кармане брюк. Банкноты были кредитками, а не долларами. Всего чуть более тысячи.

Одевался Кейт неспешно. Затем опять подошел к окну. Да, это была все та же Сорок вторая улица, и вид у нее был достаточно ординарный и привычный ему, но теперь он не мог уже так грубо ошибаться, как это было вначале. При воспоминании о том, что происходило на этом месте в час ночи, его пронзила легкая дрожь. Да и вглядевшись повнимательней, он подметил на улице некоторые не замеченные им на первых порах детали. Так, он узнавал большинство магазинов, но выявил и ряд таких, о которых не имел никакого понятия и был уверен, что ни разу в жизни до сего дня их не видел.

И — венец всему! — в толпе спешивших горожан он различил алое пятно. Это и в самом деле был алый монстр, который входил в магазин новинок на противоположном от него тротуаре.

И никто не обращал на него внимания больше, чем на любое человеческое существо из числа шмыгавших по улице.

Кейт глубоко и горестно вздохнул и стал собираться в дорогу. Багажа у него было кот наплакал, — всего-то рассовать по разным карманам «Очерки» Уэллса, «Жизнь Допелля» да два журнала. Поскольку он уже извлек все полезное для себя из знаменательного труда, посвященного отуманиванию, то решил оставить книгу в номере. Как и вчерашний выпуск «Нью-Йорк таймс».

Спустившись по лестнице, Кейт пересек вестибюль. Теперь за стойкой стоял другой клерк, который даже не удостоил его взглядом. Кейт на секунду задержался у входной двери, поскольку, как ему сначала показалось, стекло было абсолютно целым. Но почти сразу же заметил следы свежей замазки по краям.

Окончательно придя в себя, Кейт почувствовал, что голоден. Поесть стало самым важным делом, поскольку у него ни крошки во рту не было со вчерашнего обеда. Кейт вошел в привлекательный по внешнему виду ресторанчик напротив муниципальной библиотеки.

Усевшись за небольшой столик, он принялся изучать меню. Из дюжины названий блюд лишь три оказались совершенно ему незнакомыми. Все они были вынесены вниз и в сторону от основного перечня. Это были «Зот с Марса по-тулузски», «Роти Крайль с соусом Капи», а также «Лунная галлина».

Последнее, если только его не подводил испанский, означало «лунную курочку». Он пообещал себе, что как-нибудь обязательно отведает ее, а также «зота» с Марса и «роти Крайль». Но сегодня ему слишком хотелось есть, чтобы пускаться в сомнительные эксперименты. Посему он заказал гуляш.

То было блюдо, которое не требовало повышенного к себе внимания, и Кейт, жуя мясо, пролистал две последние главы «Всеобщей истории».

О межпланетной войне Уэллс писал с горечью. Он расценивал ее как захватническую, в которой Земля выступала агрессором. Жители Луны и Венеры оказались существами дружелюбными, и начать их эксплуатировать не составило землянам никакого труда, чем они с успехом и воспользовались. По своему умственному развитию эти колоссы с Луны не ушли дальше диких африканских племен, но селениты отличались более мягким и благодушным характером. Из них получались превосходные рабочие и особенно замечательные механики (в тех случаях, когда им толково объясняли таинства машин). Наиболее искусным и ловким из них удавалось сэкономить на зарплате ради путешествия на Землю. Но долго на ней задерживаться им было нельзя: после двух-трех недель пребывания у них начинало заметно ухудшаться здоровье. По этой же причине оказалось невозможным использовать их в качестве рабочей силы в земных условиях. Последнее, впрочем, было официально запрещено законом с тех пор, как тысячи селенитов прекратили свое существование спустя несколько месяцев после прибытия на Землю. Продолжительность жизни селенита на Луне равнялась примерно двадцати годам. Но на других небесных телах — Венере или Земле, Марсе или Каллисто — она никогда не превышала и шести месяцев.

Венериане по своему умственному развитию практически стояли вровень с землянами, но по складу характера кардинально от них отличались. Их интересовали только философия, искусство и высшая математика, и они очень радушно встретили землян, искренне надеясь на плодотворный обмен в области культуры и интеллектуальной деятельности. Их цивилизация не носила материального характера — ни домов, ни городов они не строили, вещами себя не обременяли, как, впрочем, машинами и оружием.

В сущности это были немногочисленные бродячие племена, которые, за исключением интеллектуальных занятий, вели образ жизни, примитивность которого мало чем отличалась от жизни животных. Они не только не препятствовали, но и всячески содействовали — правда, никогда не выступая в качестве рабочей силы, — колонизации и эксплуатации богатств Венеры пришельцами. Земля быстро основала там четыре колонии, население которых вскоре достигло миллионной отметки.

На Марсе, однако, события развивались совсем по-другому.

Его обитателей почему-то воодушевляла смехотворная идея не дать себя колонизировать. Их общество в своем развитии практически достигло того же уровня, что и земное, за исключением того, что они не додумались еще до межпланетных путешествий, что, возможно, объяснялось отсутствием привычки носить одежду, а значит, полным их неведением в отношении швейных машинок.

Марсиане встретили первых землян вежливо, солидно и строго (они вообще все делали чрезвычайно серьезно, совершенно не обладая чувством юмора). После торжественного приема они посоветовали гостям вернуться восвояси и больше у них не появляться. Членов второй, а затем и третьей экспедиций они попросту уничтожили.

Захватив астролеты, на которых прилетели земляне, они даже не соблаговолили ими воспользоваться или скопировать как образцы для создания собственного космического флота. Просто они не испытывали никакого желания куда-то улетать с родной планеты. Уэллс в этой связи резонно замечал, что еще никогда ни один марсианин не покидал свою планету живым, даже во время разгоревшейся вскоре межпланетной войны. Те же несколько аборигенов, которых удалось взять в плен и водворить на борт корабля с намерением отправить их на Землю и тщательно там изучить, покончили с собой еще до того, как тот поднялся в разреженную атмосферу Марса.

Это неприятие возможности или даже неспособность прожить хотя бы несколько минут вне родимого планетарного дома касались также растений и животных Марса. Поэтому ни в одном зоопарке и ни в одном ботаническом саду Земли до сих пор не было ни единого образца фауны и флоры марсианского мира.

По указанным причинам так называемая межпланетная война развернулась исключительно на поверхности Марса. Она вылилась в беспощадную бойню, в ходе которой марсиан неоднократно выкашивали в неслыханном количестве. Все же им удалось капитулировать до того, как их истребили всех на корню, и они дали согласие на колонизацию землянами Марса.

Итак, во всей Солнечной системе, как выяснилось, разумные существа обитали только на четырех планетах и их спутниках — Земле, Луне, Венере и Марсе. На Сатурне развилась какая-то странного рода флора, а на некоторых лунах Юпитера можно было встретить растительную жизнь и немногочисленные виды диких животных.

Человек натолкнулся на соперника — то есть на агрессивных мыслящих существ с колонизаторскими замашками — только за пределами Солнечной системы. Ко времени выхода землян в космос арктуриане бороздили его уже в течение многих веков. Лишь по чистой случайности — ведь наша Галактика чрезвычайно обширна — они до сих пор не заскакивали в Солнечную систему. Но обнаружив наше существование в результате нечаянной встречи где-то в окрестностях Проксимы Центавра, они немедленно решили выправить столь ненормальное положение вещей.

Со стороны землян война с арктурианами сразу же приобрела оборонительный характер, хотя включала в себя все, что мы могли бы расценить как наступательную тактику. До настоящего момента эта межгалактическая битва не очень-то продвинулась вперед, поскольку у каждого из противников оказались достаточно мощные оборонительные системы, чтобы воспрепятствовать любым сколь-нибудь длительным наступательным операциям. Дело свелось к тому, что время от времени одному из звездолетов одной из сторон удавалось проникнуть сквозь защитные кордоны и посвирепствовать в тылу врага.

К счастью для землян, они сумели достаточно быстро захватить несколько кораблей арктуриан, и это позволило им в сжатые сроки преодолеть многовековое техническое отставание, при котором они втянулись в военные действия.

Более того, благодаря гениальности Допелля Земля даже вырвалась несколько вперед и все время успешно сохраняла это преимущество, хотя в сущности вся эта межзвездная схватка явно развивалась в русле взаимного выматывания сил до тех пор, пока один из участников не сломается от постоянного напряжения.

Допелль! Опять это имя. Кейт отложил книгу Х. Дж. Уэллса и уже собрался было вытащить из кармана другую — «Жизнь Допелля», — как вдруг заметил, что давно покончил с трапезой и, собственно говоря, в ресторане ему засиживаться долее никакого резона не было.

Уплатив по счету, он вышел на улицу. Ступеньки лестницы, ведущей к расположенной напротив ресторана муниципальной библиотеке, так и манили присесть на них и почитать еще немного, чтобы продолжить накопление знаний об этом мире.

Но следовало подумать и о том, чем же он здесь профессионально занимается.

Прежде всего следовало выяснить, работает ли он — в этой вселенной! — в издательстве Бордена или нет? Если да, то не выйти на работу с утра в понедельник — это не бог весть какое непростительное преступление, но отсутствовать целый день — это, извините, было бы уже нечто другое!

А время между тем уже перевалило за час пополудни.

Может, стоило сначала позвонить и попытаться собрать все возможные сведения, прежде чем самолично заявляться в контору? Такое решение представлялось ему логичным и разумным.

Кейт вошел в табачный магазинчик. Перед телефонной кабинкой выстроилась очередь в несколько человек. С одной стороны, было досадно терять время на ожидание, но с другой — это позволяло ему понять, как работает общественный телефон в стране, где отсутствуют металлические деньги. Кейт стал наблюдать. Покинув кабину, каждый клиент проходил к кассе и платил банкнотами ту сумму, которая выскакивала на счетчике, соединенном с аппаратом. Получив соответствующую сумму, служащий нажимал на кнопку, и счетчик возвращался в исходное состояние.

Так же — теперь это было очевидным — действовал и телефон в Гринтауне, но Кейт этого механизма оплаты попросту не заметил. А поскольку там ему и не удалось соединиться с абонентом, то счетчик, видимо, так и остался на нуле.

Кейту повезло, что никто из стоявших перед ним лиц не затягивал разговора, и ему понадобилось всего несколько минут, чтобы оказаться в кабине.

Набирая номер издательства Бордена, он все время укорял себя за то, что, пока ожидал в очереди, не заглянул в справочник, поскольку здешний номер места его работы вполне мог оказаться другим.

Но его мысли тут же прервал очень смахивавший на Мэрион Блейк голос телефонистки:

— Издательство «Борден».

— Мистер Уинтон на месте? — поинтересовался он. — Я имею в виду Кейта Уинтона.

— Нет, мистер, его нет. Кто спрашивает?

— О! Это не имеет никакого значения. Я перезвоню завтра.

Кейт поспешил повесить трубку, дабы Мэрион не успела забросать его какими-нибудь другими вопросами. Он очень надеялся, что та не узнала его голоса. Скорее всего, так и было.

Отдавая пол кредитки в кассу, Кейт с неудовольствием подумал, что плохо распорядился этой суммой. Надо было бы полюбопытствовать, вышел ли Кейт Уинтон пообедать, был ли он вообще в Нью-Йорке и знали ли, где он сейчас обретается. Но было уже поздно корить себя. А если начинать все сначала, то пришлось бы снова выстоять очередь.

Ему страшно не терпелось поскорее побывать в своем офисе и — пусть это будут даже самые нелицеприятные известия — выяснить истинное положение дел в этом вопросе.

Кейт спешно направился к зданию, в котором издательство Бордена занимало весь третий этаж.

Поднявшись на лифте, он сделал глубокий вдох, прежде чем выйти на лестничную площадку.

Глава 7 Родные пенаты

Кейт приостановился перед выполненной в сугубо модерновом стиле дверью, которую так хорошо знал, поскольку давно уже ею любовался. Она была из числа тех, что выглядят стеклянным монолитом с хромированной ручкой в футуристическом исполнении. При этом, естественно, не было видно никаких петель. Вывеска «Издание Борден АО» находилась на уровне глаз и была искусно и неброско вплавлена хромированными буквами в стеклянную толщу.

Кейт, как всегда, осторожно дотронулся до ручки, чтобы не оставить пятен на этой чудесной прозрачной поверхности, открыл дверь и вошел.

Все выглядело, как прежде: та же стойка из красного дерева, точно такие же картины на стенах — гравюры, изображавшие охотничьи сцены. И, конечно, неизменная Мэрион Блейк, пухленькая куколка с ярко-красными надутыми губками, высокой прической из темных волос, сидевшая за тем же приемным столом в отгороженном стойкой углу. Для Кейта она была первым известным ему человеком, встреченным с тех пор, как… Боже, неужели все это случилось за такой короткий промежуток времени, — с семи часов вчерашнего вечера? Ему-то казалось, что с тех пор миновало несколько недель. На мгновение у него закружилась голова и безумно захотелось перемахнуть через низенький барьерчик и от души расцеловать Мэрион Блейк.

Пока что ему довелось видеть знакомые предметы, места, но сейчас перед ним было первое в этом мире знакомое лицо. Когда он просматривал содержание журнала «Необыкновенных приключений», то узнал, что издательство «Борден» размещалось по тому же, что и раньше, адресу, что оно по-прежнему функционировало, но только сейчас до него дошло, что, в сущности, он не очень-то в это верил, пока вот теперь не увидел Мэрион Блейк, восседавшую на своем рабочем месте.

Более того, на какой-то миг это столь близкое ему лицо, да и тот факт, что в приемной ничего не изменилось, даже подтолкнули его к мысли, а не бред ли — все эти его воспоминания за последние восемнадцать часов?

Это было просто чем-то невозможным, невероятным…

Но вот Мэрион повернула голову, взглянула на него, и ничегошеньки в выражении ее личика не выказывало, что она узнала Кейта.

— Что вам угодно? — довольно нетерпеливо осведомилась она.

Кейт прокашлялся. Что это, шутка? Разве она не видит, что это он, Уинтон, главный редактор одного из журналов издательства? Не разыгрывает ли она его?

Он еще раз натужно прочистил горло.

— У себя Кейт Уинтон? Мне хотелось бы переговорить с ним.

Это могло бы сойти за ответную шутку с его стороны, если бы она сейчас вдруг расплылась в улыбке. Тогда и его губы растянулись бы до ушей.

Но секретарша деловито бросила:

— Мистер Уинтон вышел.

— Хм… а мистер Борден? Он на месте?

— Нет, мистер.

— А Бет… мисс Хэдли?

— Ее тоже нет. Почти весь персонал ушел в час. На этот месяц именно это время установлено для закрытия офисов.

— Установ… О! — Он вовремя сдержался, чтобы опять не ляпнуть очевидную глупость. — Извините, я как-то позабыл об этом, — промямлил он, скрывая свое замешательство. Про себя же Кейт мучительно раздумывал, что это такое «установленное время для закрытия» и почему, в частности, оно декретировано для этого месяца.

— Ладно, приду завтра, — подвел он неутешительные для себя итоги. — Скажите, пожалуйста, в какое время больше всего шансов застать мистера Уинтона на месте?

— Около семи.

— Семи… — Кейт как бы эхом вторил ей, на деле изумляясь все больше и больше. Так что же она хотела сказать: семь утра или семь вечера? Хотя ясно, конечно, утра, поскольку второй вариант означал почти что начало отуманивания города.

Внезапно разгадка сама собой пришла ему в голову. Он понял смысл ответа и лишь пенял на себя, что о такой простой вещи не смог додуматься раньше и сам.

Само собой разумеется, рабочие часы и должны были быть иными в мире, где господствовало отуманивание, где с наступлением ночи люди рисковали головой на каждом углу улицы и где стала невозможной какая-либо ночная жизнь. Ну ясно же, что рабочий день в этих условиях должен был строиться так, чтобы позволить людям иметь хотя бы минимум личной свободы.

Понятно, что пришлось менять весь распорядок жизни, если каждому необходимо вернуться домой до наступления темноты и даже задолго до нее для пущей безопасности. Рабочий день в таких обстоятельствах должен был начинаться где-то в шесть — семь утра — через час после того, как лучи восходящего солнца растворят черный туман, — и длиться до часу или двух пополудни. Тем самым на личные дела оставалось послеобеденное время, которое, видимо, заменяло прежние, отведенные под развлечения вечера.

Да, это неоспоримо так и должно было быть. Кейт упрекнул себя, как же он не подумал об этом, читая книгу об отуманивании.

В любом случае эта новость как-то взбадривала. Она означала, что Бродвей отнюдь не обязательно обезлюдел и потерял былую оживленность, как он это представлял себе вначале. Вероятно, по-прежнему идут спектакли, дают концерты, устраивают ревю — только все это теперь происходит не вечером, а после обеда. А утренние зрелища организуют пораньше. Вместо ночных клубов и баров, видимо, появились послеполуденные.

И все прыгали в кровать уже к семи — восьми вечера, чтобы проснуться в четыре — пять утра и подготовиться к заре.

А поскольку восходы и заходы солнца в разное время года происходили не в одно и то же время, то, естественно, менялись и часы рабочего дня. Поэтому-то для текущего месяца установили тринадцать часов как срок обязательного закрытия офисов. Наверняка решением местных властей, поскольку Мэрион явно недоумевала, чего это он все еще торчит здесь, в издательстве.

— Ваша фамилия, случаем, не Блейк? — осведомился он. — Мэрион Блейк?

— Да, но я не… — Ее глаза округлились.

— Мне так все время и казалось, что я вас узнаю, но полной уверенности не было, — импровизировал Кейт.

Он лихорадочно размышлял, стараясь восстановить в памяти все, что когда-то Мэрион выбалтывала ему о себе, о своих подружках, о том, где живет, чем занимается в свободное время.

— На одном из балов некая Эстелла — забыл ее фамилию — представила нас друг другу… кажется, это было в Квинсе? — рассыпался он мелким смехом. — Да, в тот раз я был именно с ней. Смешно и досадно, что никак не могу вспомнить ее фамилию, хотя цепко удержал в памяти вашу, а ведь и танцевал-то с вами один-единственный раз.

— Правильно! — расцвела Мэрион. — Хотя, хоть убей меня, не припоминаю этого эпизода. Действительно, живу я в Квинсе и частенько хожу там на танцы. И подружка у меня есть по имени Эстелла, а по фамилии Рейнбоу. И уж всего этого вы никоим образом выдумать просто так не могли.

— Ничего нет удивительного в том, что вы не припоминаете меня, — подхватил Кейт. — Сколько уже месяцев прошло с тех пор! Меня зовут Карл Уинстон. Ясно одно, тогда вы произвели на меня сильное впечатление. Я даже запомнил ваши слова о том, что вы работаете в одном из издательств. Только в каком именно — это как-то забылось. Вот почему я никак не ожидал вас увидеть здесь. Кажется, постойте, вспомнил… вы ведь пишете стихи, правда?

— Ну, назвать это стихами трудно, мистер Уинстон, — всего лишь рифмоплетствую.

— Зовите меня просто Карл, — напористо продолжал Кейт, — поскольку, как выяснилось, мы с вами давние друзья, пусть вы и не припоминаете меня. Вы уже кончили работу?

— Да. Уже закрывались, а тут пара писем осталась нераспечатанной. Мистер Борден сказал, что если я отвечу на них сегодня, то он разрешает мне прийти завтра утром на полчасика попозже.

Она метнула взгляд на настенные часы и с несколько натянутой улыбкой произнесла:

— Кажется, я проиграла в этой сделке, поскольку письма оказались длинными и у меня ушел на них почти час времени.

— Зато я выиграл, — радостно возвестил Кейт, — поскольку разыскал вас. Может, забежим вместе в бар?

Она заколебалась.

— Ну разве что пропустим по стаканчику. Дело в том, что в два тридцать мне надо обязательно быть в Квинсе. У меня там назначена встреча.

— Ну и отлично, — возликовал Кейт. Он и в самом деле был рад, что Мэрион была занята, поскольку за коктейлем он вполне мог выведать у нее все, что ему требовалось, а вот вешать ее себе на шею на все послеобеденное время ему не улыбалось.

Они спустились на лифте, и Кейт оставил за Мэрион право выбрать, куда им пойти. Она предпочла уютный маленький бар на углу Мэдисон-сквер, где ему никогда до того не приходилось бывать.

Им подали два коктейля «Каллисто» (Кейт в вопросе заказа благоразумно последовал примеру Мэрион, которая попросила принести именно этот напиток). Потягивая слишком приторное, хотя и вполне терпимое на его вкус питье, Кейт обронил:

— Помнится мне, что в тот раз во время танца я проболтался вам, что немного пописываю… пока это были скорее журнальные репортажи, но теперь я созрел для чего-то более серьезного. Впрочем, честно признаться, я уже настрочил несколько рассказов.

— О! Так, значит, это и было целью вашего визита к нам.

— Так оно и есть, — скромно потупился Кейт. — Я хотел бы переговорить с Уинтоном или с мистером Борденом, если не с мисс Хэдли, чтобы узнать, какого рода новеллы им сейчас нужны, а также выяснить желательный для них объем.

— Так в этом вопросе и я могу быть вам кое в чем полезной! Сейчас у них более чем достаточно ковбойских историй, а также детективов. Правда, мисс Хэдли нужны для ее женского журнала рассказы покороче, а для приключенческого журнала требуются произведения самых различных форм.

— А как насчет фантастики? Чувствую, что она мне удается наилучшим образом.

Мэрион Блейк удивленно взглянула на него:

— О! Так вы, значит, уже прослышали об этом?

— О чем конкретно?

— О журнале фантастики, который Борден намерен вскоре начать выпускать.

Кейт открыл было рот, но тут же спохватился, чтобы не сказать чудовищную глупость. Он не должен подавать вида, что чему-то удивляется. Проглотив глоток коктейля, он задумался.

Так, давай-ка разберемся, почему это Мэрион заявила, что Борден только собирается начать выпускать журнал фантастики? Ведь Борден уже выпустил журнал «Необыкновенные приключения», экземпляр которого лежал у него в кармане, причем, как он это лично констатировал, изданный именно им. Почему же Мэрион не сказала тогда, что Борден вот-вот выбросит на рынок второй журнал такого рода?

Не найдя ответа на сей вопрос, он осторожно ответил:

— Да, я кое-что слышал об этом. Так это не досужие домыслы?

— Нет, нет! Уже подготовлен макет первого номера, осталось лишь отдать его в печать. Журнал будет ежеквартальным, и этот номер приурочен к возвращению читателей с каникул. Решили сначала посмотреть, хорошо ли он будет расходиться, и если все пойдет на славу, то из него сделают ежемесячное издание. А для этого они сейчас остро нуждаются в материале; после подготовленного номера у них в портфеле всего лишь один эпизод романа с продолжением и один — два рассказа.

Кейт кивнул головой и позволил себе еще глоток «Каллисто».

— А вы сами-то что думаете о фантастической литературе? Есть ли у нее рынок?

— Лично я считаю, что такой журнал давно пора начать выпускать, — авторитетно заявила она. — По сути, это единственный вид литературы, который издательство не охватывает.

Кейт выудил из кармана номер «Необыкновенных приключений», что купил еще в Гринтауне и до сих пор не удосужился прочитать.

Он небрежно положил его на стол в надежде на комментарии со стороны секретарши, поскольку та только что безапелляционно заявила, что издательство Бордена фантастикой до сих пор не занималось.

Кейт сделал вид, что внимательно его изучает, а Мэрион тем временем стрельнула глазами на обложку.

— О! — воскликнула она. — Вижу, что вы знакомы с нашим основным журналом приключений.

Ну вот, подумал Кейт, все оказалось на удивление просто. Как же он сразу об этом не подумал? Ведь то была сама очевидность. В мире, где межпланетные путешествия — банальная реальность, где вовсю идет звездная война, а разгуливающие по улицам пурпурные монстры-селениты стали самым обыденным явлением, истории, повествующие о подобных делах, и не могут быть ничем иным, как приключенческими, а не фантастическими произведениями.

Но если все это простые обиходные приключения, то — боже мой! — какая же тут должна быть фантастика предвидения? Кейт внутренне поклялся при первой же возможности купить какой-нибудь журнальчик этого жанра. Видно, полезное будет чтение.

Его взгляд вновь упал на «Необыкновенные приключения».

— Хорошая штука этот журнал, — бросил он. — Я бы охотно в нем сотрудничал.

— Мне кажется, что мистеру Уинтону как раз сейчас нужны материалы. И он с удовольствием примет вас, если вы зайдете завтра утром. У вас есть уже что-нибудь написанное?

— Нет еще. Но кое-какие идеи наполовину уже проработаны. Я подумал, что лучше, пожалуй, сначала обговорить их с ним. Чтобы яснее представлять, что ему точно надо.

— Вы знакомы с мистером Уинтоном, мистер Уинстон? Смотри-ка, ваши фамилии почти совпадают, вы не находите? Кейт Уинтон и Карл Уинстон. Могут возникнуть затруднения.

Он ответил сначала на первый вопрос:

— Нет, мне никогда не доводилось встречаться с мистером Уинтоном. Но вы правы, фамилии у нас и впрямь весьма схожи, да и инициалы одни и те же. Но в чем могут выразиться эти затруднения?

— Просто могут подумать, что это его литературный псевдоним. Понимаете, если в журнале Кейта Уинтона появятся рассказы, подписанные Карлом Уинстоном, то многие придут к этому выводу. И, вероятно, он не будет слишком доволен этим.

— И то верно, — согласился Кейт. — Но это не имеет никакого значения, потому что я в любом случае буду подписывать свои произведения вымышленным именем. Репортажи я строчу от собственного лица, но что касается рассказов, тут предпочитаю укрыться под псевдонимом.

Он вновь пригубил «Каллисто», зарекшись когда-либо в жизни заказывать его еще хоть раз.

— Кстати, а не можете ли вы мне немного рассказать об этом Кейте Уинтоне?

— Зачем… и что бы вам хотелось узнать?

— О! — вяло махнул Кейт рукой. — Даже и не знаю сам. Ну, например, как он выглядит. Что предпочитает есть за завтраком, умеет ли расслабляться.

— Знаете… — замялась Мэрион Блейк, насупившись с задумчивым видом. — Он довольно высокого роста, повыше вас, строен. Брюнет. Носит очки в черепаховой оправе, примерно лет тридцати. На вид — серьезный, солидный мужчина. — Она подавила смешок. — Думаю, что с некоторых пор он стал еще серьезнее, чем обычно, но сердиться на него за это ни в коем случае не следует.

— Это почему же?

Она ответила с хитрецой:

— Он влюбился… ну, в общем, так мне кажется.

— В вас? — Кейт вымученно улыбнулся.

— Что? В меня? Да он на такую, как я, и внимания не обращает. Нет, он втрескался по уши в нашу новую директрису женского журнала, красавицу мисс Бетти Хэдли. Но, разумеется, толку от этого никакого.

Кейту хотелось бы разузнать подробности на этот счет, но словечко «разумеется» его насторожило. Когда люди его употребляют, само собой подразумевается, что вы должны быть в курсе дела. Но почему, раз он признался ей, что в жизни не видел Кейта Уинтона, и не сказал, знаком ли с Бетти Хэдли, почему от него ожидали, что он осведомлен о том, что быть влюбленным в Бетти — безнадежное для Кейта дело?

Может быть, решил он, удастся как-то разговорить Мэрион, и в конце концов выяснить, в чем тут суть.

— Да, в прескверную он попал ситуацию, не правда ли? — начал он осторожно.

— Да уж, — согласилась, вздыхая, Мэрион. — Конечно, не приходится сомневаться, что в мире не найдется такой женщины, которая не отдала бы все, только бы оказаться на месте Бетти Хэдли.

Спросить в лоб, почему это так, он, понятное дело, не мог. Пришлось продолжать раскручивать тему исподволь.

— И даже вы? — игриво бросил он.

— Я? Да вы шутите, наверное, мистер Уинстон? Быть помолвленной с самым выдающимся человеком на Земле? К тому же умным, обаятельным красавцем-мужчиной, самым бесстрашным и мужественным, самым романтически настроенным, самым… ах! Да я дважды пошла бы на все ради этого!

— О! — протянул ошарашенный Кейт, не сумев, однако, оказаться на высоте энтузиазма, который должен был бы выражать его возглас.

Он залпом допил остатки коктейля, чуть не задохнувшись. Поманив официантку, он спросил у Мэрион:

— Еще один?

— Боюсь, что времени у меня в обрез. — Она взглянула на часики. — Нет, я и первый коктейль еще не кончила. Но вы вольны заказать себе еще, если хотите.

Кейт поднял глаза на официантку:

— Будьте добры, один «Манхэттен».

— Извините, мистер, но я никогда не слышала о таком напитке. Это что-то новенькое?

— А мартини у вас есть?

— Конечно. Вам голубого или розового?

Кейта передернуло.

— А как с виски?

— Пожалуйста. Какую предпочитаете марку?

Он покачал головой, не пытаясь более искушать судьбу. Осталась только надежда, что виски не окажется ни розовым, ни голубым.

Он повернулся к Мэрион, мучаясь над тем, как бы заставить ее развить тему невообразимой любви Бетти Хэдли и вырвать у нее имя ее избранника. Было слишком очевидно, что он в силу логики этого мира обязан был его знать. Может, это и в самом деле ему известно? Его поразила ужасная догадка.

Мэрион подтвердила его самые худшие подозрения, причем ему не пришлось для этого даже прилагать дополнительных усилий. Ее взгляд блуждал в каком-то туманном забытьи.

— Вы только сами подумайте, — прошелестел ее голос. — Допелль! — Она произнесла это имя, словно читала молитву.

Глава 8 Мекки

«Ну вот, — подумал Кейт, — теперь мне стало известно самое худшее». Но она ведь только помолвлена, а не замужем. Может быть, у него еще и остался какой-нибудь, пусть самый ничтожный, шанс?

Мэрион между тем опять вздохнула.

— На мой взгляд, она сделала большую глупость, — ее понесло дальше. — Согласиться вот так ждать, пока не окончится эта война! Кто знает, как долго она может продлиться? Да к тому же еще и настаивать на том, чтобы продолжать работать, в то время как у Допелля денег куры не клюют… В конечном счете, она, возможно, просто боится тронуться, если будет дожидаться суженого, маясь без дела. Видит бог, я бы на ее месте не смогла проявить такую выдержку в ожидании Допелля, даже продолжая заниматься своим делом.

— Но этого-то у вас как раз хватает.

— Верно, но не хватает Допелля. — Мэрион пригубила бокал и вздохнула с таким стоном, что Кейт забеспокоился, как бы она не привлекла к ним внимание посторонних.

Наконец принесли заказанное Кейтом виски, которое, как ему и полагалось, играло золотистым, а не розовым и не голубым цветом. Первый же глоток убедил Кейта в том, что у того не только внешний вид, но и вкус соответствовал характеристикам этого благородного напитка. Он залпом выпил всю порцию, пока Мэрион дотягивала свой коктейль. Теперь ему стало лучше. Но не так чтоб уж очень.

Мэрион встала.

— Мне пора идти, — заявила она. — Большое вам спасибо, мистер Уинстон. Итак, договорились: завтра утром вы непременно являетесь в офис?

— Завтра или послезавтра, — уточнил Кейт. Про себя он решил, что встречаться с Уинтоном следует, уже имея в кармане готовый рассказ. А еще лучше два или три, если он сумеет достаточно быстро их написать… и он не без оснований полагал, что может справиться с этой обязанностью достаточно быстро.

Кейт проводил Мэрион до метро, а сам направился в библиотеку.

По правде говоря, сейчас ему хотелось идти вовсе не туда. Куда лучше было бы вернуться в тот же бар или же заглянуть в другой и тянуть там одно виски за другим. Но здравый смысл подсказывал ему, что это было бы губительной ошибкой. И так набежало уже столько неприятностей, пока он был абсолютно трезв, что…

Жизнь только что нанесла ему ряд суровых ударов. Во-первых, выяснилось, что в этом мире он не занимает никакого профессионального положения: Кейт Уинтон, что работал у Бордена, даже физически не был похож на него. Разве что возраст у них был примерно один и тот же, и все. Далее Бетти Хэдли оказалась помолвленной, да еще с таким персонажем, который настолько походил на героя, сошедшего со страниц романа, что… это попросту не лезло ни в какие ворота.

Он поднялся на второй этаж библиотеки, вошел в читальный зал и устроился за столиком. Никаких требований он выписывать не стал, поскольку имел при себе столько материала для чтения, что для его усвоения не хватило бы и всего послеобеденного времени. Наконец, ему надлежало выработать какой-то план действий на ближайший период.

Кейт вынул из кармана три брошюры, которые до сих пор так и не успел прочитать: номера журналов «Необыкновенные приключения», «Он и Она», а также «Жизнь Допелля».

Без особого воодушевления Кейт начал с последней книги. То немногое, что ему довелось прочитать и услышать о Допелле за двадцать часов, проведенных в этом взбесившемся мире, убедительно свидетельствовало о том, что у этого типа фактически вся Солнечная система была в кармане. У него имелось все… и Бетти Хэдли в придачу.

Кейт отложил книгу. Если он сейчас начнет ее читать, то ему захочется сразу добить ее до конца, а на это уйдет гораздо больше времени, чем он может себе позволить в послеполуденные часы.

В этой вселенной он никакой не главный редактор многотиражного журнала, а значит, требовалось найти способ как-то зарабатывать на жизнь, причем заняться этим немедленно, поскольку на оставшиеся у него после Гринтауна денежки долго не протянешь. А возможность устроиться с работой зависела сейчас в числе прочих обстоятельств от внимательного изучения лежащих перед ним двух журналов.

Начал он с «Необыкновенных приключений». Он тщательно ознакомился с оглавлением, сравнив его по памяти с тем июньским номером, что он направил в типографию. Многие авторы имели те же фамилии, но появились и неизвестные ему имена. Прежде чем углубиться в чтение, он пролистнул журнал, бросая по ходу взгляд на иллюстрации. И в каждой из них он отметил те же, что и на обложке, весьма тонкие отличия от его издания. Художники вроде бы были те же самые — во всяком случае подписи под иллюстрациями не поменялись, как, впрочем, и общий стиль графики, — но рисунки были намного более выразительными. Девушки были не менее прекрасны, а монстры производили гораздо более жуткое впечатление.

Начал Кейт с одного из самых коротких рассказов, читал очень внимательно, скрупулезно анализируя содержание. Завязка и ход действия, насколько ему помнилось, были те же самые, но вот обстоятельства и общие рамки повествования заметно изменились. Дойдя до последней строчки, он почувствовал, что несколько растерян, хотя стала смутно просматриваться какая-то общая идея.

Он спокойно посидел, размышляя некоторое время, и эта мысль стала уточняться. Тогда он удовольствовался лишь беглым просмотром остальных новелл, не очень-то занимаясь разбором интриг и персонажей, а концентрируя свое внимание на деталях обстановки и условиях действия.

Да, он не ошибся. Разница между этими историями и теми, о которых он помнил, состояла в том, что ни общий фон, ни детали никогда не менялись: все авторы совершенно одинаково описывали марсиан, все венериане выглядели похожими друг на друга. Все звездолеты летали на основе одного и того же принципа, а именно того, о котором упоминалось в книге Х. Дж. Уэллса. Все эпизоды войны в космосе, как на подбор, касались либо конфликта между Землей и Марсом и первых дней колонизации этой планеты, либо схватки между землянами и арктурианами, что происходила в настоящее время.

Мэрион Блейк была, несомненно, права, относя «Необыкновенные приключения» к журналам чисто приключенческого характера, а не к фантастике. Рамки, в которых они развертывались, — а это была та самая безумная вселенная, в которой он изволил сейчас пребывать, — отражали подлинную реальность. Все ситуации и общий антураж были настоящими и подчинялись определенной логике.

Сомнений не было: это были просто-напросто обыкновенные приключенческие похождения.

Кейт шумно швырнул журнал на стол перед собой, заслужив осуждающий взгляд библиотекаря.

И все же, мелькнула у него мысль, должны же были и в этом мире существовать журналы, посвященные фантастике предвидения. Иначе старая лиса Борден ни за что не отважился бы на то, чтобы заняться выпуском такого издания. Но если прочитанное им — не фантастика, что же тогда является ею в этом мире? Нет, надо обязательно купить соответствующее издание и составить себе об этом четкое представление.

Он снова взял в руки книгу о Допелле и с горечью оглядел ее. Допелль! Да совсем не мил он был его сердцу! И все же Кейт обязан ознакомиться с этим треклятым произведением. Но подходящий ли был для этого сейчас момент? Взглянув на настенные часы библиотеки, Кейт пришел к выводу, что нет, и решительно отложил ее чтение на потом. В настоящее время были вещи поважнее, причем исполнить задуманное требовалось до наступления вечера и начала отуманивания.

Главное сейчас — найти пристанище и работу, чтобы обеспечить жизнь в новых для него условиях. Он не решался тратить всю оставшуюся у него сумму до того, как он найдет способ пополнить ее.

Кейт пересчитал, сколько из полученных им от хозяина драгстора в Гринтауне двух тысяч кредиток — эквивалент двух сотен — осталось у него в бумажнике. Примерно половина.

Этой суммы ему могло хватить на неделю, если он будет вести себя поприжимистей. Впрочем, наверняка этот срок надо уменьшить, поскольку ему понадобится кое в чем начинать с нуля: купить одежду, белье, туалетные принадлежности и бог знает что еще.

А может, он все же имел в этой вселенной свой гардероб и комод, полный белья, в очаровательной квартирке на Грэхем-стрит в Гринич Виллидж?

Он посмаковал эту вероятность, рассмотрел ее со всех сторон и отклонил как чересчур маловероятную. Ведь здешний Кейт Уинтон, занимавший его былое положение, без всякого сомнения, унаследовал и его жилье. Теперь он был твердо убежден, что в этой вселенной никто заранее не приготовил для него тепленького местечка. Ему надлежало самому и в одиночку добиваться места под солнцем. И это не представлялось ему столь уж простым и легким делом.

Но все же, где он находится в настоящее время? Как он сюда попал? Почему?

Кейт разом отмел все эти мысли. Должно существовать какое-то решение его проблемы и даже способ вернуться обратно в родной ему мир, он в этом был уверен!

Но сначала необходимо было выжить в этом, для чего требовалась ясно мыслящая голова, способная составить план действий, предпочтительно толковый. Какой метод может оказаться здесь наилучшим, чтобы в ближайшем будущем заработать в кредитках эквивалент ста долларам?

Он начал усиленно размышлять над этой проблемой и через некоторое время подошел к заведующему библиотекой с просьбой одолжить ему карандаш и бумагу. Вернувшись за стол, он стал набрасывать на листке список всего того, что ему могло понадобиться. Длина получившегося перечня его обескуражила.

Но когда он прикинул цену каждого предмета и подсчитал сумму, ситуация не показалась ему такой уж безысходной. Получалось, что он мог бы обойтись четырьмястами кредитками, тогда на жизнь ему останется шестьсот. Если он подыщет дешевенький отель и будет питаться в ресторанах с умеренными ценами, то сможет протянуть дней десять, если не все две недели.

Выйдя из библиотеки, Кейт направился к табачной лавочке, откуда он уже звонил до обеда.

Надо устранить самую невероятную гипотезу, приказал он себе. И стал рыться в справочнике в поисках адреса и номера телефона Кейта Уинтона. Ни тот, ни другой не изменились.

Войдя в кабину — очереди на сей раз не было, — Кейт набрал нужные цифры.

Тотчас же ответил голос:

— Кейт Уинтон у телефона.

Ему ничего не оставалось, как повесить трубку, не произнеся ни слова. Теперь все прояснилось окончательно.

Затем Кейт отправился в ближайший супермаркет и принялся за покупки. При этом он не мог позволить себе большие запросы, чтобы не выскочить за рамки строго рассчитанных средств. В первую очередь он приобрел небольшой фибровый чемоданчик, самую дешевую модель за двадцать девять с половиной кредиток. Затем шел прямо по списку: носки, платки, бритва, зубная щетка…

А также бинт для перевязки раненого плеча и антисептик, карандаш, резинку, один блок белой и один желтой писчей бумаги… Списку, казалось, конца не будет. А когда он добавил еще и несколько рубашек, купленных в магазинчике тридцать шестого разряда, то его чемоданчик заполнился почти полностью.

Какое-то время он потерял в химчистке, куда отдал привести в порядок и выгладить костюм, заодно наказав до блеска надраить ботинки. Все было исполнено, пока он ожидал прямо здесь, в заведении.

Последним его приобретением, несколько «распечатавшим» отложенные на жизнь шестьсот кредиток, была дюжина всякого рода журналов, которые он отобрал в книжном магазине с большой тщательностью.

Пока он занимался этим делом, снаружи стал со всех сторон сбегаться народ. Выйдя из лавки, он обнаружил, что люди сгрудились вдоль тротуара в шесть рядов, а чуть дальше по мостовой раздавались восторженные приветственные возгласы.

Кейт, немного поколебавшись, решил, что лучше не высовываться, и вернулся в магазин. Ему, однако, не терпелось выяснить, что за событие надвигается. При этом он мудро рассудил, что его положение внутри помещения помогало лучше решить эту проблему. И действительно, получилось так, что теперь он мог наблюдать улицу сквозь витрину поверх голов столпившегося люда, что явно было предпочтительней пребывания снаружи. Тогда ему пришлось бы с чемоданом и кипой журналов под мышкой протискиваться через толпу в первые ряды, чтобы хоть как-то и что-то разглядеть.

Было очевидно, что нечто или некто приближалось к месту, где он находился. — Народное ликование удвоилось. Кейт отчетливо увидел, что на мостовой прекращено всякое движение транспорта, а людей оттеснили на обочину. Наконец показались двое полицейских-мотоциклистов впереди автомашины, за рулем которой важно восседал водитель в униформе. На заднем сиденье лимузина никого не было, зато над ним метрах в трех с той же скоростью плыло в воздухе нечто.

То была гладкая, круглая сфера из металла, размером чуть больше баскетбольного мяча.

Восторженные крики и аплодисменты разгорелись с новой силой, а из-за автомобилистов, принявшихся колотить по клаксонам, шум стоял невообразимый. Среди восторженного рева толпы Кейту удалось ухватить несколько слов:

— Мекки! Ура, Мекки! Мекки!

Кто-то, стоявший совсем рядом, истошно завопил:

— Мекки! Разнеси ради нас этих арков в пух и прах!

В этот момент произошел абсолютно невероятный феномен.

В окружавшем его со всех сторон гвалте и шуме Кейт вдруг различил выдержанный, нормального звукового уровня голос. Тот звучал спокойно, вполне отчетливо и, казалось, исходил одновременно отовсюду и ниоткуда.

«Весьма любопытная сложилась ситуация, Кейт Уинтон, — проронил голос. — Приходите ко мне на днях, и мы ее обсудим».

Кейт резко дернулся и панически огляделся вокруг. Но никто из близстоящих людей не обращал на него никакого внимания. В то же время его неожиданный порыв не остался незамеченным соседом.

— Вы слышали? — обратился к нему Кейт.

— Что именно?

— Какие-то слова в адрес некоего Кейта Уинтона?

— Псих какой-то! — удивился тот. Тотчас же позабыв обо всем, он снова сосредоточил все свое внимание на том, что происходило на улице, заорав что было мочи: — Мекки! Ура тебе, Мекки!

Кейт выскочил из книжного магазина, устремившись через образовавшийся в плотной людской стене просвет сразу за машиной и той штукой величиной с мяч, что зависла над ней. У него сложилось странное впечатление, что это она обратилась к нему.

Если это так, то штука четко назвала его по имени, и никто вокруг не услышал адресованного только ему послания. Раздумывая на ходу, Кейт пришел к выводу, что голос явился ему не в виде внешнего звука, а возник непосредственно в его сознании. К тому же он был каким-то обезличенным, механическим. В нем не было ничего от человека.

А не сходит ли он, Кейт, потихоньку с ума?

А почему бы не допустить, что у него уже давно произошел сдвиг по фазе?

Но независимо от ответа на этот вопрос или объяснения случившегося слепой инстинкт подсказывал ему, что не стоило терять из виду… этот шарик. Точнее, эту штуку, которая обратилась к нему по имени. А вдруг она в курсе, по какой такой причине он очутился в этой вселенной и что случилось с родным ему миром? Тем самым, в котором пробушевали две мировых войны, но не было никаких межпланетных стычек, где он, Кейт Уинтон, возглавлял журнал фантастики предвидения, а не приключений, как здесь, хотя и тут на его посту был человек с такой же фамилией, но ничуть внешне на него не похожий.

Между тем толпа неистовствовала:

— Мекки! Мекки!

Видно, так называли эту сферу, решил Кейт. И она, возможно, могла дать рациональное объяснение случившемуся. Ведь Мекки четко сказал: «Приходите на днях, поговорим!»

Еще чего — ждать несколько дней! Нет уж, дудки, он хотел получить объяснения немедленно.

Кейт ужом проскальзывал в толпе, не обращая внимания на больно колотивший по ногам чемодан. Его испепеляли гневными взглядами, награждали еще более обидными бранными словами. Но он и ухом не повел — бежал и бежал. И хотя пробиться к двигавшейся машине ему так и не удалось, Кейт тем не менее не терял ее из виду.

И вдруг в его мозгу вновь зазвучал тот же голос: «Кейт Уинтон! Остановитесь. Не следуйте за мной. Иначе пожалеете».

И тогда Кейт в отчаянии завопил, стараясь пересилить многочисленные толпы:

— Но почему? Кто…

Он внезапно осознал, что снующие рядом люди слышат его пронзительный крик, который в самом деле выделялся в общем гвалте, и что на него начинают обращать внимание.

«Старайтесь не привлекать к себе внимания, — продолжал между тем нашептывать безликий голос. — Верно, я способен читать ваши мысли. Да, это я, Мекки. Делайте то, что задумали, а побеседовать со мной приходите через три месяца».

«Но почему, почему? — отчаянно стрельнул он в сторону сферы мысленным посылом. — И чего это я должен маяться здесь еще целых три месяца?»

«Война вступила в критическую фазу, — ответствовал Мекки. — Судьба человечества висит на волоске. Арктуриане вполне могут стать победителями. А сейчас у меня просто нет времени для встречи с вами».

«Но что же мне делать?»

«То, что решили. И будьте бдительны и даже осторожнее, чем до сего времени. Вы ежесекундно подвергаетесь опасности».

Кейт пытался ментально сформулировать вопрос, который дал бы нужный ему ответ, но безуспешно.

«Что же все-таки произошло? Где я очутился?»

«Отвечу позже, — бесстрастно откликнулся голос. — И тогда же попытаюсь разрешить вашу проблему. Пока у меня нет готового ответа на то, что — и это я непосредственно считываю с вашего мозга — так мучит вас».

«Я что, сошел с ума?»

«Нет. И не допустите ошибки, которая может оказаться для вас фатальной. Мир, в котором вы находитесь, вполне реален и не является продуктом вашего воображения. Вы подвергаетесь не мнимой, а существующей на самом деле опасности. Если вас лишат жизни в этой вселенной, то это будет всамделишная смерть».

Последовала короткая пауза, после чего голос добавил:

«Я не могу уделить вам больше времени. И прошу: не надо меня преследовать».

И сразу же, еще до того, как Кейт успел задать еще хотя бы один вопрос или осознать шум и гам, поднятый толпой и усугубляемый звонкими гудками автомобилей, в его мозгу воцарилась тишина. То, что только что заполняло его разум, мгновенно исчезло. Он понимал это, не в силах объяснить, откуда ему это известно. Он знал, что нет смысла пытаться снова что-то спрашивать — все равно ответа не будет.

И тогда Кейт, повинуясь совету Мекки, остановился. Причем настолько резко, что в него врезался какой-то следовавший за ним следом субъект, тут же обложивший его нехорошими словами.

Восстановив равновесие, он как-то душевно успокоился и печально проводил взглядом плывшую над бушевавшей уличной толпой сферу. Что это за создание? Как ему удается так ловко и непринужденно перемещаться по воздуху? Был ли Мекки живым существом? И каким образом сфера сумела прочитать его мысли?

Но как бы то ни было, эта штука, похоже, знала, кто он и в каком нелепом положении оказался… и даже ободрила его, сказав, что попытается вызволить его отсюда.

Однако так просто отпустить Мекки ему все же не хотелось. Неужели придется томиться еще три месяца? Нет, такое немыслимо, если существовал хотя бы самый ничтожный шанс тут же найти выход из сложившейся ситуации!

Но сфера уже удалилась метров на сто. Двигаться за ней с чемоданом и кучей журналов в руках было невозможно. Он затравленно огляделся вокруг, и его взгляд нечаянно уперся в табачную лавку.

Он мигом заскочил в нее и швырнул у входа чемодан вместе с купленной литературой, на ходу бросив остолбеневшему владельцу заведения:

— Вернусь через пару секунд. Спасибо за то, что посторожите! — И он пулей вылетел обратно на улицу, не дав тому опомниться и начать протестовать против подобной бесцеремонности. Он понимал, что рисковал тем самым потерять все, что приобрел на свои жалкие гроши, но наиважнейшим для него сейчас представлялось — проследить, куда направилась сфера.

Теперь-то он уже не церемонился в толпе, энергично расталкивая всех локтями направо и налево. Ему удалось не только вернуться на прежнее место в сотне метров от Мекки и его эскорта, но даже слегка подсократить расстояние.

Тем временем кортеж свернул на Третью авеню, а затем на Тридцать седьмую улицу. На углу столпилось немыслимое число зевак. Мотоциклы и лимузин остановились как раз перед ними.

Но не сфера. Та продолжала подниматься вверх над зашедшейся в экстазе толпой праздношатающихся любителей поглазеть. И вскоре достигла открытого окна на четвертом этаже.

Из него высовывалась женщина. И не кто-нибудь, а лично Бетти Хэдли.

Кейт протиснулся до последних рядов, решив, что далее пробиваться нет смысла: вся картина просматривалась отсюда лучше, чем если бы он стоял у самого дома.

Последовал новый взрыв аплодисментов. Теперь уже в адрес сразу троих — Мекки, а также Бетти Хэдли и Допелля. Мелькнула мысль, а не здесь ли и сам Допелль, но впереди не просматривался никто, кто мог бы походить на героя из героев этого мира. Все взоры были устремлены либо на Мекки, либо на Бетти Хэдли, выглядывавшую из окна с улыбкой на лице. Она выглядела как никогда прекрасной и желанной.

С того места, где он стоял, Кейту показалось, что Бетти была одета в костюм, типичный для героинь обложек журналов фантастики: малинового цвета лифчик, великолепно подчеркивавший совершенную форму двух чудных полусфер, обнаженные плечи, руки (естественно, вне всякой конкуренции!), а также талию, а ниже… наверное, подумал он, там что-то и было, но утверждать это с достоверностью не мог, поскольку для этого она недостаточно сильно высовывалась из окна.

Достигнув уровня Бетти Хэдли, сфера замерла в нескольких сантиметрах от ее белеющего плеча. Из-за отсутствия у Мекки видимых отличительных черт лица Кейт так и не мог понять, глядела ли сфера на Бетти или на бесновавшуюся внизу толпу.

Затем Мекки заговорил. Кейт сразу же понял, что теперь сфера обращалась непосредственно ко всем присутствовавшим на этой торжественной встрече лицам, а не персонально к нему. Приветственные крики не прекратились, но они никому не мешали внимать тому, о чем она вещала, поскольку люди воспринимали ее речь не слухом, а напрямую — разумом.

«Друзья, — промолвил Мекки, — а теперь я вынужден покинуть вас, поскольку мне поручено передать мисс Хэдли послание от моего создателя и хозяина Допелля. Разумеется, речь идет о сугубо личном деле. Благодарю вас за оказанный мне теплый прием. Мой повелитель наказал сообщить вам следующее: ситуация все еще остается критической, и все мы должны сейчас выложиться полностью. Но ни в коем случае нельзя отчаиваться. Надежды на победу есть. Мы обязаны одержать верх, и непременно добьемся этого».

— Мекки! — взревела толпа. — Допелль! Бетти! Победа! Долой арктуриан! Мекки! Мекки! Мекки!

Кейт буквально пожирал глазами Бетти Хэдли. Он отметил, что, по-прежнему мило улыбаясь собравшейся внизу толпе, она тем не менее порозовела от смущения перед подобным близким к апофеозу преклонением перед ней. Она еще раз поприветствовала своих обожателей, затем ее голова и бюст исчезли внутри апартаментов. Сфера влетела в окно следом за ней.

Толпа зевак стала понемногу рассеиваться.

Кейт застонал от бессилия. Он все время пытался войти в мысленный контакт с Мекки, но понял, что опоздал. Сфере было сейчас явно не до него, даже если она и улавливала его отчаянные призывы.

Впрочем, Мекки ведь его предупредил. Он прекрасно разобрался в чувствах Кейта по отношению к Бетти Хэдли и посоветовал ему не идти следом. Он отлично представлял, каково будет Кейту, когда он увидит Бетти при таких обстоятельствах. И пытался оградить его от горечи и отчаяния, которые навалились на него в эту минуту.

Он припомнил, что, когда Мэрион Блейк сообщила ему о помолвке Бетти, это не произвело на него большого впечатления. Тогда он еще сказал сам себе, что до тех пор, пока она не выйдет замуж, для него еще не все потеряно. Он даже надеялся, что сумеет заставить ее выкинуть из головы какого-то там Допелля.

Но теперь он отчетливо уразумел, что не имеет ни малейшего шанса в этом соперничестве! Бурная демонстрация обожания этого легендарного героя, развернувшаяся у него на глазах, намного лучше, чем все ранее прочитанное и услышанное, показала ему, что за человек должен был быть этот Допелль. Как выразилась эта великолепная сфера Мекки, «мой создатель и хозяин». И весь Нью-Йорк пел ему осанну, хотя тот при этом даже не присутствовал!

И как мог надеяться он, Кейт Уинтон, представлявший в этом мире менее, чем ничто, абсолютное ничтожество, увести невесту у подобного молодца!

Глава 9 Допелль

В крайне подавленном и мрачном настроении Кейт поплелся обратно в табачную лавку, где оставил свой чемодан и кипу журналов. Все оказалось в целости и сохранности. Он извинился перед владельцем магазинчика и в порядке компенсации купил у него пачку сигарет.

Тем временем улицы начали постепенно пустеть. Он понял, что, должно быть, приближаются сумерки и следует позаботиться об убежище на ночь.

Кейт начал поиски и вскоре на Восьмой авеню, почти на углу с Сороковой улицей, нашел то, что нужно: недорогая гостиница, где, оставив в залог всего сто двадцать кредиток, ор снял комнату на неделю. Оставив чемодан и чтиво в номере, Кейт спустился пообедать в маленький ресторанчик, а затем вернулся к себе, решив посвятить весь вечер чтению и размышлению.

Он взял в руки один из журналов. Теперь ему предстояло практически обеспечить реализацию своего плана. А нужно ли это было делать вообще? Вероятно, какие-то шансы на успех у него были, раз Мекки, эта блестящая сфера, настойчиво советовал ему осуществить задуманное.

Какое-то достаточно длительное время он никак не мог сосредоточиться. У него более, чем когда-либо, не выходило из головы соблазнительное личико Бетти Хэдли в ореоле белокурых волос, с нежной и гладкой кожей и с алыми губками, так и напрашивающимися на поцелуй. Не говоря уж об этом очаровательном теле, замеченном им в окне и сокрытом, насколько он мог судить, всего лишь плотно облегающим грудь лифчиком.

И чего он не послушался мудрых советов Мекки не идти за сферой? Тогда не впал бы он сейчас в это настроение полной прострации как раз в тот момент, когда ему требовалось мобилизовать всю силу своего интеллекта.

Долго еще образ Бетти Хэдли мешал ему приступить к изучению купленных книг и журналов, а мысль о бесполезности любых усилий с его стороны в этой отчаянной ситуации настойчиво сверлила мозг. Но мало-помалу, вопреки этому удручающему настроению, Кейт все же втянулся в чтение. И начал приходить к мысли, что кое-какие возможности у него наверняка имеются.

Ясно, он должен начать зарабатывать на жизнь сочинительством для этих или других журналов. Пяток лет назад, до того как поступить на работу к Бордену, он очень активно занимался литературной деятельностью. Тогда он продал немало рассказов, но были такие, которые по тем или иным причинам так и остались нереализованными.

Соотношение первых со вторыми было примерно один к двум, что было не так уж плохо для не очень плодовитого автора, не обладающего притом особо буйной фантазией. Но это непрерывное творческое напряжение ему давалось с трудом, и, когда возникло предложение занять постоянное место в издательстве, он принял его немедленно.

К настоящему времени он приобрел солидный пятилетний опыт работы старшим редактором и считал, что уж теперь-то ему будет гораздо легче, чем раньше, быстренько и качественно настрочить какой-нибудь рассказик. Сегодня он ясно видел свои прежние недостатки, и среди них почетное место занимала обыкновенная лень. Но она — зло отнюдь не неизлечимое.

Ко всему прочему на сей раз у него уже были вполне готовые сюжеты из числа не проданных им рассказов, вспомнить которые большого труда не составило. Кейт был убежден, что сейчас он напишет их куда лучше, чем пять лет назад.

Он быстро один за другим пролистал журналы, пробегая напечатанные там материалы, останавливаясь лишь на некоторых. Снаружи стемнело, и черная вуаль отуманивания уже закрыла окно его номера. Кейт продолжал читать.

По мере чтения в нем все настойчивее крепло убеждение, что он не сможет вписать свои произведения в рамки окружающей, еще так мало знакомой ему действительности. Он наверняка наделает ошибок, возможно, и не столь уж крупных, но таких, что выдадут его с головой. Вывод: писать на современную тему ему противопоказано.

К счастью, оставались и две другие возможности. Согласно тому, что он почерпнул в «Очерках всеобщей истории» Уэллса, все в этом мире начало меняться с 1903 года, когда стали пропадать в неизвестном направлении швейные машинки. Значит, он ничем не рисковал, живописуя в рассказах исторического характера события, предшествовавшие этой дате. Удачей для него можно было считать то, что в колледже он всегда примерно изучал историю и был довольно неплохо подкован по XVIII и XIX векам, особенно в отношении событий, происходивших тогда в Америке.

Он не без удовлетворения отметил, что все дешевые журналы охотно публиковали в довольно большом количестве исторические зарисовки, в этом смысле выгодно для него отличаясь от того, что было принято в его мире. Не исключено, что это объяснялось большей в этой вселенной разницей в стиле жизни между современной эпохой и периодом войны за независимость. «Необычайные приключения» составляли исключение из этого правила и, судя по всему, полностью специализировались на современных космических похождениях. Но издательство Бордена в качестве противовеса им выпускало и другой журнал — «Романтические истории», который основное внимание уделял рассказам периода борьбы за независимость и гражданской войны. Причем им тоже руководил Кейт Уинтон.

С удовольствием он отметил, что даже журналы сентиментального характера весьма значительное место уделяли историческим новеллам. О таком поле деятельности он даже и не задумывался, то есть для него тем самым открывалась и третья возможность.

Конечно, оставалась еще литература предвидения, фантастика. Он подверг тщательному критическому анализу три купленных им журнала этого жанра и понял, что в этой области он совершенно ничем не рисковал. Там описывались приключения в дальних галактиках, отнесенные в очень далекое будущее или, наоборот, в дремучее прошлое. Не было недостатка и в историях с перемещениями во времени, а также о необычных проявлениях человеческого разума. Встречались даже и чисто фантастические произведения типа обрамленных в исторический контекст баек об оборотнях. Получалось, что и здесь он мог смело пробовать свои силы.

Изучение журналов он завершил к десяти часам и до полуночи просидел за столиком с карандашом в руке перед листком бумаги. Нет, он еще не начал сочинять — для этого ему была нужна пишущая машинка; он просто составлял по памяти перечень тех новелл, которые написал в свое время, но продать так и не сумел.

За два часа набралось что-то около двадцати сюжетов. Попозже, он был уверен, придут на ум и другие. Из двадцатки шесть имели историческую тематику, в том числе четыре были довольно короткими, так что написать их ему труда не составит. Набрал он и еще шесть историй, которые, как ему представлялось, написать будет легко, развернув их действие либо в историческом, либо в фантастическом плане.

Итак, для начала уже набралось с дюжину новелл, которые он мог бы практически сразу положить на бумагу, как только заимеет машинку. Если он быстро продаст одну-две из них, это будет здорово. Конечно, он не сможет до бесконечности черпать темы из своих прошлых набросков, и рано или поздно ему придется начать выдумывать новые. Но с приобретенным за годы редакторства опытом, посчитал Кейт, с этой задачей он, пожалуй, вполне мог справиться. В любом случае запас не реализованных в свое время рассказов поможет ему встать на ноги.

Так, но если не удастся продать ни одного произведения до того, как иссякнут все его средства к существованию? Ну что же… тогда придется изучить возможность раздобыть деньжат, используя лежавшие у него в кармане монеты из его мира. В Гринтауне одна из них — в двадцать пять центов — принесла ему две тысячи кредиток, но и навлекла на него крупные неприятности. Кейт решил, что теперь он будет действовать намного осторожнее и пойдет на риск, только если его принудят к этому обстоятельства, да и в этом случае предварительно тщательно изучит этот вопрос с целью выявления возможных ловушек.

Когда наступила полночь, ему уже так хотелось спать, что, как он ни силился, никаких других сюжетов вспомнить больше не сумел. Однако он еще не все завершил из того, что наметил сделать за этот день. Он взял книгу «Жизнь Допелля» и углубился в нее.

Этот персонаж начинал интересовать его все больше и больше.

Через час он констатировал, что соперник у него был грознее некуда. Любое состязание с ним представлялось абсолютно безнадежным делом.

Допелль (кажется, имени у этого типа просто не было) предстал перед ним как совершенно необыкновенное существо. Похоже, в одном-единственном лице собрались все достоинства — и без единого недостатка! — таких выдающихся личностей, как Наполеон, Эйнштейн, Александр Великий, Эдисон, Дон Жуан и рыцарь Ланселот. И все это — в двадцать семь лет!

История его жизни за первые семнадцать лет была изложена лаконично. Блестящий ученик, он получил множество дипломов и стал выпускником Гарварда в семнадцать лет с оценкой «отлично», показав себя лучшим в выпуске и став уже тогда, несмотря на столь юный возраст, весьма популярной личностью.

Обычно вундеркиндов не очень-то любят, но Допелль был явным исключением из правила. Он не был зубрилой. Всеми своими успехами Допелль был обязан потрясающей памяти: все, что он читал и слышал, его мозг усваивал мгновенно и без малейших усилий.

Хотя он был сверхзагружен (посещал почти все курсы в Гарварде), Допелль как-то еще ухитрялся и возглавлять команду регби, не знавшую ни единого поражения. После окончания университета он добился материального достатка, написав в свободное от иных трудов время с полдюжины приключенческих романов, имевших потрясающий коммерческий успех и сразу же признанных классикой в этом жанре литературы.

Вырученные за книги гонорары (все его произведения, само собой разумеется, были экранизированы) позволили Допеллю приобрести личный звездолет и собственную лабораторию, работая в которой, он за последние два года внес существенные улучшения в технику космических путешествий и в боевое оснащение землян в их галактическом противостоянии арктурианам.

Вот таким был Допелль в семнадцать лет. В сущности, если сравнить с тем, кем он стал позже, обычным юношей. Но именно тогда и начался его подлинный жизненный взлет.

После Гарварда он поступил в школу, готовившую кадры звездолетчиков, и закончил ее в чине лейтенанта. Затем в течение года он скакал по армейским ступенькам от звания к званию. В двадцать один год он уже возглавлял всю контрразведывательную службу и был единственным землянином, кто лично отправился с разведзаданием в звездную систему арктуриан и вернулся оттуда целым и невредимым. Почти все знания об арках базировались на тех сведениях, которые он добыл во время этой операции.

Допелль был выдающимся космопилотом и потрясающим космовоителем. Под его командованием эскадрилья многократно отражала все наскоки арктуриан. Генеральный штаб, ссылаясь на его поразительные научные познания, умолял Допелля больше беречь себя и не участвовать в звездных сражениях лично. Но к этому времени он уже, несомненно, вышел из-под всякого контроля, поскольку каждый раз, как только представлялась возможность, он очертя голову бросался в драчку. Причем казалось, что он находится под каким-то совершенно удивительным покровительством. Враг даже ни разу не сумел поразить никаким видом оружия ярко-красный звездолет Допелля, называвшийся «Мститель».

В двадцать три года он встал во главе всех вооруженных сил Солнечной системы, но создавалось впечатление, что верховным командованием он занимался менее всего. За исключением критических периодов, Допелль предпочитал делегировать другим эти свои права, а сам проводил время, либо пускаясь в головоломные разведывательные и контрразведывательные операции, либо просиживая втайне от всех в своей лаборатории, размещенной на Луне. Только благодаря его научно-техническим находкам Земля удерживалась на одном уровне с арками и даже шла несколько впереди.

Список того, что он понаоткрывал в своей лаборатории, был просто невероятен.

Но главным его достижением, видимо, все же был Мекки — искусственный интеллект. Создав его, Допелль наделил сферу такими ментальными качествами, которые намного превосходили возможности человеческих созданий. Мекки далеко шагнул за их пределы.

Он мог читать мысли и напрямую телепатически общаться с людьми — одновременно с большим количеством или индивидуально с любым человеком. На небольших расстояниях Мекки был даже способен считывать мысли арктуриан. Это пытались сделать и те из людей, кто обладал телепатическим даром, но они не смогли сообщить о результатах своих усилий, так как все посходили с ума сразу же по вступлении в контакт.

Мекки мог также — словно обычный компьютер — решать любую проблему, когда в его распоряжение предоставляли все необходимые для этого данные.

Более того, Мекки был наделен способностью к телепортации — мгновенному перемещению из одной точки пространства в другую, не прибегая к помощи звездолета. Это делало из него идеального посланца, которого Допелль, где бы он ни находился, мог в любой момент направить для связи с кораблями галактического флота и с различными правительствами на Земле.

В конце книги, буквально в нескольких коротких, но взволнованных абзацах, излагалась история романтической любви Допелля и Бетти Хэдли. Утверждалось, что они были помолвлены, нежно любили друг друга, но со свадьбой дружно решили подождать до конца войны.

Мисс Хэдли уже возглавляла самый популярный женский журнал к тому времени, когда познакомилась с Допеллем, прибывшим с тайной разведывательной миссией в Нью-Йорк. Простой люд был в умилении от их любви, благословлял ее и с нетерпением ожидал конца войны и дня их бракосочетания.

Кейт Уинтон, изрыгая проклятия, отложил книгу в сторону. Есть ли в мире что-то более безнадежное, чем его любовь к Бетти Хэдли?

И все же в глубине души, даже находясь в таком глубочайшем отчаянии, он не сдавался. Ну не может же такого быть, чтобы буквально все выстраивалось против него! Непременно должен существовать какой-то способ преодолеть эту безысходность.

Только к часу ночи он наконец разделся, намереваясь отойти ко сну. Но предварительно позвонил портье, наказав разбудить его в шесть утра. Завтра ему предстояло изрядно потрудиться.

Забылся он быстро и привиделась ему, естественно, Бетти. В том самом более или менее одетом состоянии, какой он увидел ее в окне резиденции на Тридцать седьмой улице. Но теперь на фоне причудливого пейзажа какого-то иноземья за ней хищно гнался невероятный пятнадцатиметрового роста монстр с выпуклыми глазищами, с девятью — с каждой стороны туловища — лапами, наделенный в придачу зелеными щупальцами метровой толщины.

Но незадача была в том — согласно абсурдной логике снов такого рода, — что этим зеленым чудовищем был не кто иной, как он сам, Кейт, а в тот самый момент, когда он вот-вот должен был сцапать Бетти, откуда-то вынырнул молодой и прекрасный романтический герой со стальными: мускулами, и был это, вероятно, Допелль, хотя и странно смахивавший на Эррола Флинна. И этот доблестный Допелль, ухватив зеленого монстра, под видом которого выступал Кейт Уинтон, грозно повелел: «А ну, возвращайся на свой Арктур, мерзкий ыйтион!» — после чего вышвырнул его в космос. И Кейт закружился, беспорядочно суча своими восемнадцатью лапами и добавочными щупальцами, где-то в вакууме сначала между планетами, а затем и между различными светилами. И мчался он с такой стремительностью, что звенело в ушах. Причем все сильнее и сильнее, пока не очнулся, сбросив обличье арктурианина, и не осознал, что это надрывается телефон.

Сорвав с аппарата трубку, он услышал:

— Шесть часов, мистер.

Кейт не решился вновь откинуться на подушку из-за боязни снова заснуть. Он немного посидел в кровати, размышляя о своем сне, который, по правде сказать, был не более бессмысленным, чем все, что случилось с ним до настоящего времени.

Интересно, а на кого на самом деле похож Допелль? Неужели на Эррола Флинна, как это ему привиделось? Почему бы и нет? Может, Допелль и был самим Эрролом Флинном. Надо бы проверить, существовал ли Флинн в этом мире?

Он бы весьма удивился, если бы это оказалось не так.

А не влип ли он в какую-нибудь квазиреальность, порожденную фильмом или книгой? Что тут невозможного? Допелль, убеждал он себя, был персонажем слишком совершенным, чересчур фантастическим, чтобы существовать в действительности. Он не подходил даже на роль супермена для дешевенького журнальчика. Ни один директор издания, если он в здравом уме, не принял бы рукописи со столь неправдоподобным героем.

Но если та Вселенная, в которой он очутился, оказывается слишком абсурдной даже для фантастического произведения, то какого черта ему велят поверить в ее реальность!

А ведь Мекки с его искусственным мозгом предвидел такую реакцию, когда проронил в ходе их краткого общения: «Не допустите ошибки, которая может оказаться для вас фатальной. Мир, в котором вы находитесь, вполне реален и не является продуктом вашего воображения. Вы подвергаетесь не мнимой, а существующей на самом деле опасности».

Мекки — а то, что он существовал, было неоспоримым фактом, — предусмотрел, что у Кейта появятся подобные мысли. И он был прав. Тот мир и беда, в которую он попал, не были чем-то придуманным и эфемерным, и если у него на этот счет оставались еще какие-то сомнения, то наилучшим доказательством их необоснованности было внезапно возникшее желание перекусить.

Так что Кейт поспешил одеться и вышел из номера.

В шесть тридцать утра на улицах Нью-Йорка было так же оживленно, как в его мире часов в десять или одиннадцать. Сокращение дневного времени из-за отуманивания настоятельно потребовало от всех начинать активную жизнь спозаранку.

Купив свежий номер газеты, он пробежал его за завтраком.

Разумеется, новостью номер один был визит Мекки в Нью-Йорк и оказанный ему населением прием. Добрую четверть страницы занял снимок сферы, остановившейся у открытого окна, откуда, высунувшись наружу, Бетти Хэдли приветствовала толпу зевак.

Крупными буквами в рамочке воспроизводились слова Мекки, телепатически обращенные к собравшемуся народу: «Друзья, а теперь я вынужден покинуть вас, поскольку мне поручено передать мисс Хэдли послание от моего создателя и хозяина Допелля…»

Слово в слово. То было, вне всякого сомнения, единственное официальное заявление, сделанное искусственным мозгом. Час спустя он уже отбыл «куда-то в космос», как выразилась газета.

Кейт быстренько пролистал остальные страницы. Нигде не упоминалось о том неминуемом кризисе, о котором Мекки говорил только ему лично.

Если для землян ситуация и впрямь ухудшилась, то широкие массы об этом не информировали. Если Мекки и доверил ему военную тайну, то, очевидно, потому, что, быстро прозондировав его мысли перед вступлением в контакт («Весьма любопытная сложилась ситуация, Кейт Уинтон…»), он сделал однозначный вывод о том, что у Кейта даже при всем желании — появись оно! — не было ни малейшего шанса разгласить этот секрет.

Его внимание привлекла небольшая заметка в верхней части на одной из страниц: некто, прочитал он, был подвергнут штрафу в пять тысяч кредиток за то, что у него обнаружили монету. Но в статье не говорилось, почему обладание таковой рассматривается как незаконное деяние. Он отметил про себя, что надо будет обязательно прояснить этот вопрос в библиотеке. Но сегодня для этого времени у него не было.

Первым делом ему следовало взять напрокат пишущую машинку.

Посему, прежде чем покинуть ресторан, он заглянул в справочник и узнал адрес ближайшего магазина канцелярских принадлежностей.

Он пошел на риск и пустил в ход все еще лежавшие у него в портмоне документы на имя Кейта Уинтона, сумев в результате достать портативную машинку даже без залога. Кейт поспешил вернуться с ней в отель.

А затем наступил самый напряженный в его жизни трудовой день.

К семи вечера он смертельно устал, но зато натюкал семь тысяч слов. Получились два рассказа, соответственно на три и на четыре тысячи.

Конечно, они заметно отличались от тех, что он когда-то давно сочинил, но были скроены гораздо лучше. В одном действие происходило во время гражданской войны. Вторая новелла носила скорее сентиментальный характер и описывала события эпохи освоения Канзаса.

Он рухнул на кровать, даже не в силах поднять трубку телефона и попросить дежурного разбудить его завтра утром. Он знал, что больше двенадцати часов не проспит, то есть если встанет в семь, то вполне успеет сделать все, что наметил.

Но пробудился он где-то сразу после пяти и наблюдал через окно, как солнечные лучи разгоняли черную пелену тумана. Спектакль был захватывающий, и он любовался им все время, пока одевался.

В шесть часов он позавтракал, а затем вновь вернулся в номер и перечитал оба рассказа. Остался ими весьма доволен. То что надо. В свое время — теперь он это прекрасно видел — он не смог их продать не потому, что слабоват был сюжет, нет, а из-за недостаточной динамичности в развитии действия и не очень умелой подачи материала. Да, недаром провел он пять лет во главе журнала, многого там нахватался.

Ясно, что в качестве писателя он вполне в состоянии зарабатывать себе на жизнь — теперь он в этом уверился. Безусловно, выдавать по паре новелл каждый день он не сможет, исключая, пожалуй, еще разок, когда по памяти он намеревался восстановить другую сработанную им когда-то вещицу. Но у него и не будет надобности работать в таком бешеном ритме. Создав из старых запасов с десяток историй, он получит аванс. А после этого вполне будет достаточно сочинять в неделю самое большее две короткие и одну нормального размера новеллы, даже в том случае, если, как и в былые времена, ему будет удаваться сбывать из них только каждую вторую. Но у него не было и тени сомнения в том, что его мастерство как писателя сегодня намного выше, чем было раньше, поскольку то, что лежало сейчас перед ним, было куда качественней его прежних писаний.

Надо сделать еще одну, решил он, а затем попытаться их пристроить. И начнет он, естественно, с издательства Бордена. Не только потому, что он отлично знал фирму, но и по другой, весьма прозаической причине: там платили в сжатые сроки. Нередко, желая поддержать и поощрить материально нуждающегося автора, он сам давал распоряжения выслать тому чек через день, сразу же по прочтении рукописи и принятии ее к изданию.

Темой третьего произведения он избрал фантастику, использовав одну из идей, когда-то удачно положенных в основу рассказа в две тысячи слов. Он прекрасно помнил сюжет и знал, что справится с задачей за пару часов. По словам Мэрион Блейк, Борден как раз нуждался сейчас в фантастических рассказах для планируемого нового журнала, так что шансы сразу же реализовать его были достаточно высоки.

На сей раз не пришлось даже вносить сколь-нибудь значительных изменений. Речь шла о путешествии во времени: человек XX века оказывался в доисторической эпохе, и повествование велось от лица пещерного человека, встретившего этого любителя прогулок во времени. Никаких элементов сегодняшнего дня, то есть никакого риска для Кейта попасть впросак.

Он уселся за машинку, и к девяти часам все уже было закончено, хотя он разошелся и несколько удлинил рассказ. Но новая версия получилась намного лучше прежней, и он остался ею вполне удовлетворен.

Через полчаса он уже мило улыбался Мэрион Блейк в приемной издательства Бордена.

Та тоже не осталась в долгу:

— Чем могу быть вам полезна, мистер Уинстон?

— Я принес три рассказика, — гордо возвестил он. — Один хотел бы передать мисс Хэдли для ее женского журнала. А другой… Кто, вы сказали, занимается этим новым журналом фантастики?

— Кейт Уинтон. Во всяком случае, пока. Как только новое издание наберет силу, его, возможно, передадут кому-то другому.

— Превосходно. Тогда это по его ведомству. А кто занимается «Романтическими приключениями»?

— Также мистер Уинтон. Как, впрочем, и «Необыкновенными приключениями». Полагаю, что сейчас у него как раз никого нет, и я выясню, сможет ли он вас принять. К сожалению, в данный момент мисс Хэдли занята, но, не исключено, освободится к тому времени, когда вы закончите беседу с мистером Уинтоном, мистер Уинстон. Кстати, вы выбрали псевдоним?

Он досадливо щелкнул пальцами.

— Ах! Совсем упустил из виду! Ладно, послушаем, что по этому поводу думает сам мистер Уинтон. Я все ему объясню, а именно что подписывался настоящим именем только под репортажами и что, если он пожелает, я готов взять любой псевдоним. Так что этот вопрос никакого значения не имеет.

Мэрион тем временем уже соединялась по телефону с боссом. Она что-то сказала ему — Кейт не расслышал.

Закончив разговор, она вновь одарила его улыбкой:

— Он готов вас принять… Я… хм… сказала ему, что вы — один из моих друзей.

Кейт вполне искренне рассыпался в благодарностях.

— Большущее вам спасибо, Мэрион.

Кейт по собственному опыту знал о важности таких мелких деталей. Этого было недостаточно, чтобы всучить заведомо непроходную вещь, но прочтут ее сразу, а если примут, то быстро оплатят.

Автоматически направляясь в офис Кейта Уинтона, он вдруг сообразил, что в принципе не должен был бы знать его местонахождение, поскольку Мэрион ему об этом не говорила ни слова, но отступать было уже поздно.

Спустя мгновение Кейт Уинтон уже сидел напротив Кейта Уинтона и пожимал ему руку поверх стола со словами:

— Мистер Уинтон, мое имя — Карл Уинстон. Я написал пару рассказов для вашего журнала. Конечно, я мог бы послать их почтой, но предпочел воспользоваться поездкой в Нью-Йорк и встретиться с вами лично.

Глава 10 Слэд из МБР

Кейт изучающе вглядывался в другого Уинтона. Ничего, решил он, тот был не так уж и плох. Возраст почти тот же, чуть повыше и на несколько килограммов легче. Более ярко выраженный брюнет, и волосы завивались несколько сильнее. Но лицом совсем несхожи. К тому же его лицо украшали очки в черепаховой оправе с довольно толстыми стеклами. Кейт же никогда в жизни таковых не носил, отличаясь превосходным зрением.

— Так вы, значит, живете не в Нью-Йорке? — поинтересовался Уинтон.

— И да и нет, — отозвался Кейт. — То есть я хочу сказать, что действительно до сего времени в Нью-Йорке не жил, но не исключено, что теперь останусь здесь. А может, все же вернусь в Бостон. Там я работал в одной газетенке и немало пописывал на сторону. — Он заранее заготовил свою «легенду» и сейчас выкладывал ее без запинки. — Сейчас я в отпуске и если смогу тут устроиться, зарабатывая статьями, то возвращаться в Бостон, скорее всего, и не придется. Я принес пару рассказов, написанных на пробу, — один для «Романтических приключений» и второй для нового журнала фантастики, о котором мне рассказала Мэрион.

Он взял две из трех новелл и протянул их Уинтону.

— Знаю, что это выглядит как злоупотребление с моей стороны, — продолжал он, — но я был бы крайне признателен, если бы вы ознакомились с ними как можно скорее. Потому что я хотел бы побыстрее набросать новые — сюжет и компоновка уже продуманы. Но не хотелось бы класть их на бумагу до того, как я узнаю вашу реакцию и услышу от вас, на правильном ли я пути.

— Хорошо, я их положу поверх стопки рукописей, отложенных для прочтения, — улыбнулся Уинтон. Он бегло взглянул на первые страницы обоих рассказов. — Три и четыре тысячи слов. Объем подходящий, к тому же нам и в самом деле нужны произведения малых форм для двух журналов.

— Превосходно, — воскликнул Кейт. Он решил, что стоит рискнуть чуть подтолкнуть удачный ход событий. — У меня назначена как раз в этом доме встреча на пятницу, то есть на послезавтра. Вы не возражаете — раз уж я буду тут околачиваться, — если я загляну, чтобы узнать, нашлось ли у вас время для прочтения моих опусов?

Уинтон слегка сдвинул брови.

— Обещать ничего не могу, но постараюсь сделать это до пятницы. Конечно, забегите, раз у вас тут поблизости дела.

— Договорились, большое спасибо, — облегченно вздохнул Кейт.

Несмотря на то что его визави воздержался от твердых обещаний, было вполне вероятно, что он прочитает его новеллы до названного срока. И если одна — а глядишь, и обе — будут приняты, то у него возникнут основания тут же поставить вопрос о возможном авансе под свой труд. К тому времени он придумает какую-нибудь историю, чтобы оправдать потребность в деньгах.

— О! — спохватился он. — Хорошо, что вспомнил насчет подписи… — И он обратил внимание Уинтона на совпадение их инициалов, заверив, что, если того это как-то стесняет, он готов взять себе псевдоним.

Уинтон мягко улыбнулся.

— Это не имеет ровно никакого значения, — успокоил он его. — Если Карл Уинстон — ваше настоящее имя, то вы имеете полное право пользоваться им. Впрочем, сам я ни рассказов, ни статей не пишу… а кто обращает внимание на фамилию главного редактора журнала?

— А как насчет коллег? — съехидничал Кейт.

— Если у вас наладится дело, вы начнете рассылать свои рукописи и в другие журналы. Так что они живо узнают, что Карл Уинстон — это не мой псевдоним. И беспокоиться вам на сей счет не следует, но, если настаиваете, можете подписаться любым именем на выбор.

— О нет! — поспешил с ответом Кейт. — Сначала посмотрим, удастся ли мне продать свои опусы. — Он поднялся. — Большое вам спасибо за участие. Я непременно снова загляну примерно в это же время в пятницу. До свидания, господин Уинтон.

Кейт вернулся в приемную к Мэрион Блейк.

— Мисс Хэдли как раз освободилась. Так что, думаю, вы можете зайти и к ней. — Но вместо того, чтобы предварительно соединиться по внутренней связи с ней, секретарша с любопытством оглядела Кейта: — Интересно, однако, каким это образом вы узнали, где размещается кабинет господина Уинтона?

— Я немного подрабатываю волшебником, — попытался он обратить все в шутку.

— Неужто? Это меня просто заинтриговало.

— Все очень просто: когда мы в разговоре с вами впервые упомянули имя господина Уинтона, вы непроизвольно бросили взгляд на эту дверь. Может, этот мелкий штрих вам и не запомнился, но я — то его подметил. Вот я и подумал, что скорее всего это — вход в его кабинет и что если я вдруг рассудил неправильно, вы меня все равно поправите.

Она рассмеялась, глядя на него. Он ловко выпутался из щекотливого положения. «Но, — подумалось ему, — надо постоянно быть начеку. Такие мелкие сбои могут испортить всю картину».

Тем временем Мэрион Блейк вставила в гнездо штеккер и стала что-то неразборчиво щебетать в трубку. Наконец она обратилась к Кейту:

— Мисс Хэдли готова принять вас.

На этот раз Кейт поостерегся и выждал, пока она не укажет, куда ему надлежало пройти.

Когда он шел за Мэрион, его ноги буквально подгибались в коленях. В голове молоточком неотступно стучало: «Не стоило этого делать, видно, я созрел для посещения психиатра. Лучше было бы оставить рассказ для передачи ей или послать по почте, а еще надежнее отнести в другой журнал».

Набрав в грудь побольше воздуха, он толкнул дверь.

И тут же понял, что ему и в самом деле ни в коем случае не следовало идти на этот шаг.

Увидев ее за столом с приветливой улыбкой на лице, он подумал, что вот-вот грохнется на пол.

Невероятно, но на ней был все тот же самый костюм, в котором она выглядывала из окна своей квартиры при встрече Мекки. Точнее, разница состояла лишь в том, что теперь лифчик был зеленого цвета. Остальное скрывал письменный стол.

Вблизи она выглядела вдвойне прекраснее, чем он мог вспомнить. Ну не идиотством ли с его стороны было заявиться сюда…

Впрочем, как сказать. Ведь он находился в мире, полном отличий от его собственного, где Кейт Уинтон был абсолютно на него непохож. Почему же и Бетти Хэдли не оказаться в этих краях чуточку другой, не той, что он знал в родной вселенной? Еще несколько дней назад он был бы попросту не в состоянии вообразить себе вариант Бетти, превосходящий по красоте оригинал. А та, что так спокойно взирала сейчас на него, была самой совершенной из возможных ее ипостасей. Ее одежда лишь добавляла шарма, не более, вся прелесть, конечно, была в ней самой.

И уж в эту Бетти он теперь был влюблен в несколько раз сильнее, чем в прежнюю.

Он, не отдавая себе в этом отчета, буквально пожирал ее глазами, пытаясь определить, в чем же состояла разница между двумя его возлюбленными.

Лицом она вроде бы ничем не отличалась от прежней Бетти. Конечно, большую роль играло ее необыкновенное одеяние, но дело было не только в этом.

Несовпадение было почти неуловимым, исключительно тонким, аналогичным тому, что он уже отмечал между изображением девиц на обложках изданий в его мире и в этой вселенной. Здесь у них было больше… ну да сами понимаете…

Точно так же было и с Бетти: вроде бы та же самая, но во много раз прекраснее и желаннее, а он соответственно во столько же раз влюбленнее.

Полегоньку приветливая улыбка на ее лице стала сходить на нет, и она недоуменно обратилась к нему:

— Так в чем дело, мистер?

Кейт понял, что стоит и глазеет на нее, раскрыв от изумления рот. Он спохватился и начал бормотать что-то маловразумительное:

— Меня зовут Кей… То есть Карл Уинстон, мисс Хэдли. Я… я…

Заметив, что он совсем запутался в словах, она пришла к нему на помощь:

— Мисс Блейк сказала мне, что вы — один из ее друзей и занимаетесь сочинительством. Может, вы присядете, господин Уинстон?

— Спасибо, — перевел он дух, ухватившись за стоявший напротив бюро стул. — Да, да, я принес тут одну свою новеллку, которая… — Благополучно взяв на сей раз старт, он довольно связно изложил ей почти ту же историю, что только что рассказывал Кейту Уинтону.

Но все, что он говорил, проходило мимо его сознания.

Так что очнулся Кейт совершенно неожиданно для себя лишь тогда, когда выходил из кабинета, стараясь не споткнуться на ковре, и вновь оказавшись в коридоре.

Он поклялся, что больше подобной пытки — так близко лицезреть это совершенство — никогда не допустит. Конечно, он рискнул бы повторить испытание, но только имея хотя бы один-единственный шанс из миллиона… Однако его не существовало, положение Кейта в этом смысле было абсолютно безнадежным.

Он был настолько удручен случившимся, что чуть не прошел мимо секретарши, даже не замечая ее, но та сама окликнула его:

— О! Мистер Уинстон!

— Большущее вам спасибо, мисс Блейк, без ваших рекомендаций я бы…

— Да ладно, забудем об этом. Эка невидаль. У меня к вам совсем другой вопрос: мистер Уинтон просил вам кое-что передать.

— Что? Но я же разговаривал с ним всего минут пять назад!

— Знаю. Он как раз только что вышел — спешил на очень важную для него встречу. Но перед этим сказал, что хотел бы вас кое о чем попросить и что вернется в офис к половине первого. Он вас просил позвонить в это время, но не позже часа, поскольку после этого мы закрываем контору.

— Я непременно это сделаю. И еще тысячу раз спасибо за содействие.

Он знал, что по-хорошему должен был бы пригласить ее сейчас в бар или предложить сходить в кино или на танцы. Он, впрочем, так и намеревался поступить, если продаст хотя бы одну из своих новелл. Пока же его каждодневно уменьшавшийся капитал не позволял ему достойно отблагодарить ее.

Кейт быстро зашагал к выходу, раздумывая, чего это Уинтону приспичило пытаться так быстро связаться с ним. Ведь в кабинете Бетти он не пробыл и четверти часа, и Уинтон за это время никак не успел бы прочитать хотя бы одну из его новелл.

Впрочем, зачем все время терзаться всякого рода вопросами? Позвонит в назначенное время и узнает, в чем дело.

Он подходил к лифтам в холле, когда дверь одного из них раздвинулась и оттуда выплыла чета Борденов.

Застигнутый врасплох Кейт автоматически поздоровался с ними. Они кивнули в ответ, а мистер Борден промычал что-то маловразумительное, как это бывает в тех случаях, когда к вам начинает приставать совершенно незнакомое лицо.

Пройдя мимо, Бордены скрылись в офисе, который он только что покинул.

Кейт, погруженный в задумчивость, поджидал лифт. Все понятно: они его не знали, и он зря поприветствовал их. То была ошибка с его стороны, хотя и не столь уж крупная. И все же ему следовало избегать даже столь незначительных промахов.

Он уже чуть не влип основательно, когда в кабинете Бетти Хэдли начал было представляться как Кейт Уинтон, а не Карл Уинстон. Вспоминая этот эпизод, он только сейчас обратил внимание на одну деталь: едва он начал произносить «Кейт…», как Бетти бросила на него какой-то странный взгляд, потом быстро взяла себя в руки. Как если бы… но это было просто глупо.

И все же почему Бетти Хэдли носила такой костюм, скорее, вообще была почти не одета, даже на работе у себя в кабинете? Другие женщины в таком виде ему не попадались — они непременно бросились бы ему в глаза. Это была одна из самых непостижимых для него загадок в этом новом мире. Он мучительно раздумывал над тем, как бы, не задавая вопросов, получить на нее ответ.

Надо же: такие громадные различия при столь поразительном сходстве! Входя в лифт, он еще раз напомнил себе, что для него эти черты сходства двух вселенных представляли собой гораздо большую опасность, чем несовпадения. То, что ему казалось вполне знакомым и естественным, запросто могло привести к нежелательным реакциям с его стороны, например, когда он столь неосторожно обратился с приветствием к Борденам.

Последняя, конечно, не имела уж столь большого значения. Но следовало учитывать, что он легко мог допустить ляпсусы, чреватые для него серьезными неприятностями! Кейта неотвязно преследовала мысль о возможности совершить такую роковую ошибку.

Он на секунду задержался на выходе из здания, решая, куда направиться. Возвращаться в отель и снова садиться за машинку ему совсем не хотелось. Во всяком случае, надо было сделать какую-то паузу. Для работы у него будет вдоволь времени в конце дня и вечером, когда из-за отуманивания придется сидеть дома. Трех рассказов — пусть даже их повторных вариантов — на два дня работы предостаточно. И он прекрасно знал, что технически они сделаны безукоризненно: для него теперь вообще важнее было поддерживать определенный уровень качества, чем печь один за другим тексты, лишенные каких-либо достоинств. Так и быть, он снова засядет за работу только вечером, а сегодняшнее послеобеденное время посвятит отдыху.

Он решил, что если сумеет написать один рассказ вечером, а второй — утром, то у него на руках будут две новые рукописи, которые он и принесет Уинтону на назначенную встречу. Вообще-то он испытывал сейчас странные чувства, находясь по ту сторону барьера — обивая пороги издательств, вместо того чтобы, как это было раньше, принимать всякого рода литагентов и авторов, преподносивших ему самому тексты на блюдечке. Может, стоило обзавестись литагентом? Нет, рано, целесообразнее сначала продать самому одну — две рукописи и застолбить себе участок на ниве сочинительства. Пока что он и сам прекрасно справится со своими трудностями.

Кейт неспешно пофланировал по Бродвею, дошел до Таймс-сквер. Он долго всматривался в небоскреб «Таймса», не в силах сразу постигнуть, что в нем было непривычного. И лишь некоторое время спустя понял, что не полыхает светящаяся реклама. В чем дело?

Хотя чему тут удивляться: днем Нью-Йорк стремился тратить электроэнергии как можно меньше. Ведь вполне ясно было, что излучение, исходящее от источников света, в отличие от эффекта отуманивая ночью не полностью поглощалось солнечным светом, а значит, могло быть обнаружено арктурианскими кораблями.

Это, кстати, объясняло и сравнительно слабую освещенность днем, отмеченную им в ресторанах, офисах и магазинах. Он живо припомнил, что и впрямь не встречал днем ни одного достаточно ярко освещенного помещения.

Это была одна из тех «мелочей», о которых следовало постоянно помнить, если он не хотел обнаружить себя. В номере отеля он большую часть времени работал при электрическом освещении. К счастью, никто пока не сделал ему на этот счет замечания. Но отныне, подумал Кейт, лучше будет придвигать стол и стул к окну, а свет зажигать только с наступлением отуманивания.

Проходя мимо журнального киоска, он прочитал заголовок, набранный крупными буквами:

Казалось бы, радуйся этим новостям, но Кейту было наплевать на них. К арктурианам он не питал абсолютно никакой ненависти. Он не имел даже понятия, как они выглядят. Вполне вероятно, что война с ними действительно была самой настоящей, но лично он никак еще в это поверить не мог. Все это представлялось ему каким-то сном, беспросветным кошмаром, от которого он вот-вот должен был проснуться. Это ощущение так и не покидало его, хотя с тех пор, как он очутился здесь, ему приходилось просыпаться уже четырежды, а мир с арктурианами из-за этого обстоятельства не приблизился ни на йоту.

Он, сам толком не зная почему, остановился перед уличной выставкой галстуков ручной работы. Что-то коснулось его плеча, и он обернулся. Боже! Он отскочил назад, едва не угодив в витрину. То был один из этих великорослых селенитов — пурпурных и волосатых.

Монстр обратился к нему своим резким тоном:

— Простите, мистер, у вас не найдется огонька прикурить?

Кейт чуть не зашелся нервным смехом, но рука его, протягивавшая селениту коробок спичек, заметно дрожала. Тот, воспользовавшись ими, тут же вернул коробок обратно.

— Большое вам спасибо, — поблагодарил он и удалился.

Кейт задумчиво смотрел ему вслед. Несмотря на мощную мускулатуру, тот шел как человек, погруженный по пояс в воду. «Должно быть, проявление большей силы тяжести», — подумал Кейт. На Луне селенит мог, пожалуй, справиться с любым великаном. Но на Земле он имел измученный вид — гравитация, многократно превышавшая ту, к которой он привык, буквально пригибала его к поверхности. Рост селенита не превышал сейчас двух с половиной метров.

Но ведь на Луне, насколько он знал, не должно быть атмосферы. По-видимому, то было ошибочное мнение, во всяком случае, в этом мире. А о том, что селениты дышали, наглядно свидетельствовала просьба монстра насчет спичек.

И тут как-то впервые Кейту Уинтону пришла в голову мысль о том, что, в сущности, при желании он вполне мог бы слетать на Луну. На Марс! На Венеру! Почему бы и нет? Раз уж его забросило во вселенную, где межпланетные путешествия — обыденная реальность, с его стороны было бы ошибкой не воспользоваться этой возможностью. Кейт почувствовал, как волна приятного возбуждения прошлась вдоль позвоночника.

Конечно, он не мог позволить себе этого сразу же, немедленно, так как потребуются деньги, и наверняка немалые. Придется ему основательно покорпеть. Ну а почему бы, собственно говоря, ради такого дела не постараться?

Более того, как только он пообвыкнет в этом странном мире, не исключено, что сумеет пустить в ход и свои столь здесь ценимые монеты.

Понятно, что без черного рынка и здесь не обходятся. Но пока едва ли стоило рисковать — сначала требовалось основательно подразобраться в местных порядках.

Так он прошагал до Сорок шестой улицы, где по настенным часам определил, что было уже почти полпервого. Посему он вошел в ближайшее кафе, чтобы позвонить Кейту Уинтону в издательство Бордена.

Вскоре раздался голос Уинтона:

— О, это вы, господин Уинстон. Я тут подумал кое о чем другом, в чем вы могли бы оказаться полезным для нас. Вы ведь сказали, что немало работали с репортажами, — я вас правильно понял?

— Верно.

— Тут как раз подвернулся один, и я мог бы поручить вам сделать его. Так что, если это вас интересует, я готов переговорить на эту тему. Но вопрос в том, что дело срочное: мне он нужен через день, максимум через два. Как вы на это смотрите? И не слишком ли жесткими для вас будут сроки?

— Если это по моей части, — насторожился Кейт, — то я смогу провернуть его очень быстро. Но не знаю… О чем этот репортаж?

— По телефону несколько сложновато объяснить. Вы не заняты, случаем, сегодня после обеда?

— Да нет, свободен.

— Я скоро отсюда уйду, так что в офис вы уже не успеете подойти. Не сочтете ли за труд посетить меня на дому, в Виллидже? Можно было бы спокойно обо всем поговорить за рюмкой.

— Отлично, — согласился Кейт. — Где и когда именно?

— В четыре часа вас устроит? Адрес: 631, Грэхем-стрит в Гринич Виллидж. Лучше всего приехать на такси, если эти места вам не очень хорошо знакомы.

Кейт усмехнулся, но от комментариев воздержался.

— Как-нибудь выпутаюсь, — буркнул он.

Ведь он проживал там в течение четырех лет.

Повесив трубку, он снова вышел на Бродвей, но на этот раз двинулся в противоположном направлении. Остановился перед витриной туристического агентства, вчитываясь в рекламную афишу:

Это всего-то за пять сотен долларов, тут же перевел Кейт сумму в привычные для себя категории. Совсем недорого. Как только он начнет прилично зарабатывать, сразу примется откладывать деньги на эту поездку и непременно слетает по указанному маршруту. Глядишь, за свежими впечатлениями потускнеет и образ Бетти.

Его внезапно обуяло желание немедленно сесть за машинку. Быстрыми шагами он добрался до отеля. В его распоряжении — до встречи с Кейтом Уинтоном — было еще целых три часа.

Он живо заправил копирку и принялся выстукивать свой четвертый рассказ. Работал он упоенно, до самой последней минуты, когда уже потребовалось срочно выскакивать из отеля, чтобы на метро успеть на встречу.

Он так и сяк вертел в голове мысль насчет того, что за репортаж намеревался поручить ему провести Кейт Уинтон. Он очень надеялся, что это окажется ему по силам, поскольку означало быструю оплату. Необходимо было, однако, помнить о том немаловажном моменте, что если вдруг речь зайдет о чем-то ему абсолютно неизвестном — скажем, о тренировках корпуса космических курсантов или об обстановке на Луне, — то ему непременно следует тут же выдать Кейту Уинтону вполне обоснованный отказ от подобного задания. Но, конечно, он и не подумает уклоняться в том случае, если сочтет, что сумеет выпутаться, проторчав при необходимости все утро в библиотеке.

Тем не менее все то время, что заняла поездка на метро, Кейт обдумывал различные варианты мотивировки своего отказа от поручения на тот случай, если все же судьба подсунет ему репортаж, заняться которым он не решится.

Дом, как и табличку с надписью: «Кейт Уинтон» на почтовом ящике, он признал сразу. Нажав кнопку, он терпеливо выждал, пока откроют дверь.

На пороге стоял Кейт Уинтон, другой, из этого мира.

— Заходите, заходите, Уинстон, — приветливо пригласил тот. Он отодвинулся, освободив всю ширину дверного проема. Кейт вошел… и застыл.

Перед библиотекой возвышался седой верзила с холодными серыми глазами. В руке у него поблескивал «кольт» сорок пятого калибра, который был нацелен точно на среднюю пуговицу пиджака Кейта.

Тому ничего не оставалось, как медленно поднять руки вверх.

— Лучше его обыскать, мистер Уинтон. Сделайте это сзади. Ни в коем случае не вставайте перед ним. И будьте предельно внимательны.

Кейт почувствовал, как ловкие пальцы ощупали все его карманы.

— Могу ли я поинтересоваться, что все это значит? — наконец произнес он голосом, которому изо всех сил старался придать непреклонную твердость.

— Оружия нет, — констатировал Уинтон. Он прошел в ту часть помещения, где Кейт мог его видеть, старательно избегая при этом проходить между ним и пистолетом в руке внушительного незнакомца.

Он смерил Кейта долгим взглядом с ног до головы, словно раздумывая, стоит ли с ним вообще разговаривать.

— Пожалуй, вам и впрямь надо кое-что пояснить, — решился он. — Так вот, Карл Уинстон — если только это ваше настоящее имя, — позвольте представить вам мистера Джералда Слэда из МБР.

— Рад с вами познакомиться, мистер Слэд, — отозвался Кейт. Он лихорадочно обдумывал, что бы такое могла обозначать аббревиатура «МБР». Уж не Мировое ли бюро расследований? Очень даже может быть. Его взгляд скользнул к хозяину дома. — И что же за объяснение вы собираетесь мне скормить?

И как это его угодило, в отчаянии думал он, попасть в такую передрягу?

Уинтон вопросительно взглянул на Слэда, затем его глаза остановились на Кейте.

— Я… хм… считаю, что пусть лучше мистер Слэд поприсутствует при нашем разговоре, в ходе которого я намерен задать вам некоторые вопросы. Сегодня утром вы вручили мне в издательстве Бордена две рукописи. Где вы их достали?

— Что значит «достал»? Я сам их написал. А история с репортажем, о чем вы так убедительно толковали мне по телефону, это, значит, ловушка?

— Конечно, — без обиняков признал Уинтон. — Мне показалось, что это — наилучший способ, не вызывая подозрений, заставить вас заглянуть ко мне. План предложил мистер Слэд, как только я позвонил ему и рассказал о том, что вы натворили.

— И что же такого я сделал?

Уинтон долго рассматривал его в упор.

— Единственное обвинение, которое можно сейчас выдвинуть в ваш адрес, — это плагиат… но совершенный в таких условиях, когда мне представилось полезным всполошить МБР, чтобы выяснить причины, побудившие вас сделать этот шаг.

Кейт, не скрывая крайнего удивления, воззрился на хозяина дома.

— Плагиат? — не веря своим ушам, повторил он.

— Вот именно. Те две новеллы, которые вы мне передали, я написал сам, тому лет пять или шесть. Согласен, вы представили вариант, отработанный гораздо лучше. И они сейчас выглядят посильнее оригиналов. Но возникает законный вопрос: как вы могли поверить, что сумеете продать мне рассказы, автором которых являюсь я сам? Такой глупости я в своей жизни еще не встречал!

Кейт открыл было рот, но тут же поспешил замкнуть уста. Он почувствовал, как у него мигом пересохло в горле, понял, что, попытайся он сейчас что-нибудь произнести, раздастся лишь какое-нибудь невнятное карканье. Да и что он мог сказать?

Теперь, подумав об этом, он пришел в ужас от очевидности совершенного им грубейшего промаха. Почему бы Кейту Уинтону, жившему в этом мире, занимавшему в нем его прежнее положение и даже проживавшему в той же квартире, не написать в свое время те же новеллы, что и он?

Какой же он идиот, раз не предусмотрел такой возможности!

Молчание явно затянулось. Кейт провел языком по пересохшим губам. Надо было что-то говорить, иначе его бессловесность расценят как признание вины.

Глава 11 На волосок от…

Кейт Уинтон еще раз лизнул потрескавшиеся губы и как-то неубедительно и вяло промямлил:

— Да их не счесть — новелл, накрученных вокруг одной и той же темы. Часто бывает так, что…

Уинтон прервал его:

— Речь идет не только о схожести сюжета. В конце концов, я мог бы и согласиться с тем, что подобное вполне возможно. Но уж слишком много идентичных мелких деталей. Так, в одном из ваших рассказов имена обоих главных героев совпадают с теми, что придумал я сам. В другом — тот же самый заголовок. И во всех произведениях полно фактов, порожденных моим воображением, а не вашим. Нет, о совпадениях, Уинстон, и речи быть не может. Это очевидный и безусловный плагиат. — Он показал на классификатор, стоявший рядом с библиотекой. — В моих архивах хранятся оригиналы, которые легко докажут мою правоту.

Он метнул довольно враждебный взгляд в сторону Кейта.

— Еще не закончив читать первую страницу вашего текста, я начал что-то подозревать. А уж когда прочитал обе рукописи, то все сомнения развеялись… хотя, не скрою, одновременно окрепло и мое недоумение. Ничего не понимаю. Откуда у плагиатора такая неслыханная наглость пытаться продать краденые произведения тому человеку, который их написал? Понятия не имею, когда и каким образом вы их выкрали, — меня, признаюсь, это просто заинтриговало! — но ведь вы должны же были подумать о том, что я их тут же узнаю! И еще… действительно ли вас зовут Уинстон?

— Разумеется.

— Вот это-то и странно. Человек по имени Карл Уинстон пытается всучить как свои новеллы их подлинному автору — некоему Кейту Уинтону. Не могу постигнуть одного: если это — не ваше настоящее имя, то почему вы не выбрали любое другое, менее похожее и не совпадающее с моим по инициалам?

Кейт и сам был бы не прочь разобраться в этом. Единственное более или менее стоящее объяснение заключалось в том, что он действовал спонтанно в неожиданной для него ситуации, когда потребовалось с ходу выдать Мэрион Блейк какое-то имя. И все же он просто обязан был подумать о том, что рано или поздно подобное сходство сыграет с ним злую шутку.

Вмешался человек при пистолете.

— У вас есть документы, удостоверяющие личность?

Кейт медленно покачал головой. Ему позарез, любым способом, надо было сейчас выиграть время, пока в голову не придет какая-нибудь стоящая мысль… если из этого положения вообще был хотя бы какой-то выход.

— Нет, — протянул он, — я имею в виду — при себе. Но доказать вам, кто я, могу. Если вы позвоните в отель «Уотсония», где я остановился…

— …то они мне ответят, — сухо оборвал его Слэд, — что у них действительно зарегистрирован клиент по имени Карл Уинстон. Кстати, я уже проделал это, поскольку, вручая рукописи мистеру Уинтону, вы указали ваш адрес. Это ничего не доказывает. Кроме того, что в течение двух дней вы находитесь в отеле под именем Карла Уинстона. — Взгляд его посуровел. — Не люблю хладнокровно убивать людей, но…

Кейт машинально отпрянул.

— Не понимаю! — запротестовал он. — С каких это пор плагиат — даже если допустить, что в данном случае он имел место, — карается смертной казнью?

— Плевать нам на эту историю с плагиатом, — цинично рыкнул верзила. — У нас есть инструкция, предписывающая, не раздумывая, стрелять по любому в случае малейшего подозрения на возможность шпионажа с его стороны в пользу арков. А сейчас как раз один из их лазутчиков разгуливает на свободе. Последний раз его засекли в Гринтауне. К сожалению, описание его внешности довольно расплывчатое, но в принципе вы под него вполне подпадаете. И если вы окажетесь не в состоянии несколько более убедительно, чем только что, доказать, кем являетесь на самом деле…

— Минуточку, минуточку, — затараторил в отчаянии Кейт. — Наверняка есть какой-то способ достаточно убедительно объяснить случившееся. Он просто обязан быть! Послушайте меня: если бы я действительно был вражеским соглядатаем, неужели вы думаете, что мне взбрело бы в голову попытаться сбыть главному редактору рассказы, которые он сам же и написал?

— В том, что он заявляет, есть толика правды, Слэд, — задумчиво произнес Уинтон. — Именно это меня больше всего и озадачивает. Мне не хотелось бы, чтобы его пристрелили до полного подтверждения подозрений. Позвольте задать ему еще несколько вопросов…

Он повернулся к Кейту.

— Послушайте, Уинстон, вы прекрасно понимаете, что сейчас не тот момент, когда стоит стараться перехитрить друг друга. Вы от этого ничего не приобретете — разве что несколько пуль в живот. Естественно, если вы и в самом деле арк, то одному богу известно, зачем вы притаранили мне эти тексты. Не исключено, что вы рассчитывали на какую-то иную реакцию с моей стороны, не думали, что я в ответ вызову инспектора МБР. Но если вы не арк, то должно же существовать какое-то объяснение тому, что произошло. В этом случае в ваших интересах как можно скорее изложить его нам.

Кейт в третий раз нервно провел языком по шершавым, как пергамент, губам. Мелькнула одна мыслишка, но его тут же вновь охватило глубокое отчаяние, поскольку, несмотря на отчаянные попытки, он не мог вспомнить, куда пять лет назад он пытался пристроить эти рассказы. Но неожиданно все стало на место.

— Кажется, есть возможность все объяснить… Отдавали ли вы свои произведения в издательство Гебхарта в Гарден-сити?

— Хм… вроде бы да. Но надо уточнить по моим архивам.

— И это происходило примерно лет пять тому назад?

— Да, что-то вроде этого.

Кейт весь подобрался, глубоко вздохнув.

— Именно тогда я работал у Гебхарта в роли человека, обязанного прочитывать все поступившие туда рукописи и давать свое заключение. Тогда-то, вероятно, мне попались на глаза и ваши. Должно быть, они произвели на меня благоприятное впечатление, и я написал положительный отзыв, но конечной инстанцией, решавшей вопрос о публикации материалов, то есть главным редактором, он был отклонен. Скорее всего, в моем подсознании этот эпизод отложился очень глубоко… до мельчайших деталей, раз вы говорите, что я сумел воспроизвести ваши рассказы на удивление полно, — он покачал головой, напустив на себя вид человека, который никак не может поверить, что такое могло иметь место. — Если все было именно так, то мне лучше расстаться с надеждами стать писателем. Во всяком случае, перестать сочинять рассказы. Ведь кладя их совсем недавно на бумагу, я искренне полагал, что они — плод моего воображения. А если дело оказалось в подсознательных воспоминаниях о давно прочитанных мною историях…

Краем глаза Кейт не без удовольствия подметил, что Слэд несколько ослабил хватку на рукоятке своего пистолета.

— А не могло ли быть так, что тогда при чтении произведений мистера Уинтона вы сделали кое-какие заметки с намерением воспользоваться ими позже?

Кейт отрицательно мотнул головой.

— Если бы это было сознательным плагиатом, то, посудите сами, разве бы я тогда, как минимум, не изменил фамилий действующих лиц?

— Кажется, сходится, Слэд, — проронил Уинтон. — Подсознание может выкинуть с нами те еще штучки. Я склоняюсь к тому, чтобы поверить этому парню. Он правильно подчеркивает, что, действуй он сознательно, то уж имена-то наверняка взял бы другие. И ни в коем случае не сохранил бы для одного из рассказов тот же самый заголовок. Явно внес бы побольше изменений в содержание.

Кейт перевел дух. Самое трудное, казалось, осталось позади, раз он мог теперь цепляться за эту историю.

— Знаете что, мистер Уинтон, лучше порвите-ка и выбросьте всю эту мою писанину. А я уничтожу черновики. Если меня так подводит память, то придется в дальнейшем ограничить свою литературную деятельность рамками журналистских репортажей.

Хозяин квартиры с любопытством взирал на своего гостя.

— Знаете, что самое забавное в этом деле, Уинстон? Написанные вами рассказы просто превосходны. Поскольку тема и сюжет в них мои, а подача материала ваша, то, в сущности, меня так и подмывает согласиться принять их к публикации как совместные произведения. Другими словами, нам с вами выступить соавторами. Придется, конечно, объясняться с Борденом, но…

— Секундочку, — вмешался Слэд. — Пока вы еще не перешли к деловому обсуждению, должен вас предупредить: меня эти россказни не убедили. Точнее, я воспринял их как правду не более чем на девяносто процентов, а этого недостаточно для закрытия дела. По действующему положению, да будет вам известно, при десятипроцентном сомнении я обязан нажать на спусковой крючок.

— Слэд, мы в состоянии проверить его версию событий, — резонно отреагировал Уинтон. — В любом случае, хотя бы частично.

— Именно это я и имел в виду. И не вложу свой пистолет обратно в кобуру, пока мы все хорошенько не проверим. Сначала, будьте добры, позвоните в Гарден-сити, чтобы удостовериться… хотя нет, они там давно уже позакрывали конторы. Зря они не пошли на отуманивание — ведь их район расположен в том же часовом поясе, что и Нью-Йорк.

— У меня родилась идея, — вдруг оживился Уинтон. — Ощупывая пять минут назад его карманы, я искал только оружие. Его я не обнаружил, но портмоне было на месте.

Взгляд Слэда вновь посуровел. Его пальцы судорожно вцепились в рукоять пистолета.

— Что? — воскликнул он. — Бумажник? И чтобы в нем не было никаких документов?

«О, конечно же, они на месте, — мелькнула озорная мысль у Кейта, — чего-чего, а их-то у меня хватает… беда лишь в том, что выправлены они не на имя Карла Уинстона. Интересно, будет ли Слэд колебаться с выстрелом хотя бы секунду, когда обнаружится, что, судя по этим документам, я якобы хотел выдать себя за Кейта Уинтона?»

Да, эти бумаги спасли ему жизнь в Гринтауне, но будут ему стоить ее в Нью-Йорке. Эх, следовало бы немедленно освободиться от них с той самой минуты, когда он отказался от намерения носить в этом мире имя Кейта Уинтона. Теперь он четко и ясно представил себе всю цепочку тех глупостей и ошибок, которые допустил с того момента, как переступил порог издательства Бордена.

И было уже слишком поздно, чтобы наверстывать упущенное. Неоспоримо: жить ему осталось всего несколько секунд.

Человек из МБР, не сводя с Кейта пристального взгляда, предложил Уинтону:

— Зайдите сзади и возьмите его бумажник. И вообще посмотрите, что у него там понапихано в карманы. Даю ему последний шанс… я и так уж перебарщиваю в своем добром к нему отношении.

Второй, здешний Кейт Уинтон, стал обходить его, чтобы оказаться за спиной.

Кейт напрягся. На этот раз он погряз по уши. Не говоря уж о документах в портмоне, при нем находились также монеты! И те и другие неоспоримо изобличали его как вражеского шпиона в глазах его собеседников. Он не решался оставлять деньги из старого, родного ему мира, в номере отеля, и сейчас они топорщились небольшим пакетиком в заднем кармане брюк.

Да что там монеты! Одного содержимого бумажника будет достаточно, чтобы тут же пристрелить его на месте.

Вот так! Выбор был невелик: либо умереть от пули через какое-то мгновение, либо… попытаться завладеть этим пистолетом. Ведь героям прочитанных им книг — разумеется, в той вселенной, которая отличалась здравомыслием и где он являлся главным редактором, а не арктурианским шпионом, — всегда удавалось, когда это становилось необходимым, повернуть ситуацию в свою пользу.

Но был ли у него хотя бы один шанс из тысячи на то, чтобы преуспеть в столь дерзком поступке?

Уинтон уже дышал ему в затылок. Кейт стоял, не смея шевельнуть пальцем, учитывая, что тупорылый пистолет уткнулся ему без малого прямо в живот. Он лихорадочно перебирал в уме все вероятные варианты своих действий, но не находил среди них таких, которые могли бы уберечь его от смерти в ближайшие минуты. Стоит им лишь извлечь бумажник и обнаружить его личные документы…

Кейт сконцентрировал все свое внимание на пистолете. Насколько ему было известно, пули, выпущенные из оружия такого калибра со столь малого расстояния, прошивают человека насквозь. Иначе говоря, если Слэд выстрелит именно сейчас, то он, вероятно, прикончит одновременно обоих Кейтов Уинтонов.

Ну и что? Разве после этого он очнется в более нормальном мире, где-нибудь на территории имения Бордена? Нет, Мекки, искусственный мозг, выразился на этот счет ясно и недвусмысленно: «Этот мир абсолютно реален… Как и опасность, которой вы подвергаетесь. Если вас в этом мире убьют…»

И пусть сам Мекки казался Кейту чем-то совершенно невероятным, все равно он был прав. Должны были существовать два параллельных мира и два Кейта Уинтона, и эта вселенная была столь же объективна, как и та, где он родился и вырос. И Кейт Уинтон был не менее реален, чем он сам.

А задержит ли хоть на мгновение фатальный спазм пальца Слэда на спусковом крючке «кольта» тот факт, что он одним выстрелом прихлопнет их обоих? Может, да, а может быть, и нет.

Рука Уинтона скользнула в задний карман Кейта и вытащила портмоне. Кейт затаил дыхание. Но Уинтон предпочел пока не раскрывать его, а, продолжая обыск, осторожно полез ему за пазуху.

Все! Хватит размышлять — пора действовать!

Кейт перехватил запястье Уинтона и резким рывком на себя выдернул того из-за спины, закрывшись им от Слэда. Через плечо Уинтона ему было видно, как человек из МБР по-кошачьи мягко заходит со стороны, пытаясь выйти на линию прямого выстрела. Но Кейт мгновенно переместил Уинтона, по-прежнему используя его в качестве щита.

Краешком глаза он уловил, что Уинтон ухитрился развернуться и пытается нанести ему удар в лицо. Кейт, сделав нырок, избежал его, пропустив кулак над плечом. Затем, нагнувшись пониже, сильно боднул головой Уинтона в грудь, швырнув его на Слэда.

Человек из МБР отлетел назад, врезавшись в дверь библиотеки. Раздался звон разбитых стекол. Пистолет, выпав из руки Слэда, грохнул, словно в помещении взорвалась шашка динамита.

Кейт, ухватив Уинтона за лацканы, ногой попытался достать пистолет, пнув тянувшуюся к тому руку Слэда.

Оружие покатилось по ковру. Кейт повторил прием, с силой толкнув Уинтона на Слэда, и припечатал обоих к двери библиотеки, а сам рванулся к пистолету. Ему удалось подхватить его.

Кейт тут же отпрянул на несколько шагов, направив оружие в сторону своих недругов. Перехватило дыхание, и теперь, когда самое страшное осталось позади, рука Кейта заметно задрожала.

Его план блестяще удался: как и герои в тех книгах, что он покупал в свое время, Кейт сумел круто изменить ситуацию в свою пользу. Видно, это удается, когда другого выхода просто не остается.

Постучали в дверь.

Кейт многозначительно с угрожающим видом повел пистолетом в сторону Уинтона и Слэда. Те разом окаменели.

Из-за двери раздался женский голос:

— У вас что-то случилось, мистер Уинтон?

Кейт узнал голос миссис Фландерс, проживавшей в соседней квартире.

Он попытался в максимальном приближении сымитировать голос Кейта Уинтона, рассчитывая, что закрытая дверь послужит хорошим объяснением некоторой непохожести и глуховатости тона.

— Да нет, все в порядке, миссис Фландерс. Просто чистил пистолет, а он нечаянно выстрелил. От неожиданной отдачи я сверзился.

Он замер сам, понимая, что соседка недоумевает, почему он не открывает. Но ему было не до этого. Кейт не сводил глаз со своих противников, опасаясь с их стороны какого-нибудь подвоха.

Ему бросился в глаза озадаченный вид Уинтона. Тот, должно быть, ломал сейчас голову над необъяснимой для него загадкой: откуда Кейту было известно имя миссис Фландерс и как он узнал ее голос.

Несколько секунд стояла мертвая тишина, затем прорезался голос соседки:

— Ах, вот в чем дело, мистер Уинтон, а то я уж начала…

Мелькнула мысль объяснить ей, что он не одет, а посему не может открыть дверь, но он тут же от нее отказался. Не исключено, что на этот раз она будет более внимательно прислушиваться к его голосу и заподозрит, что он принадлежит не тому Кейту Уинтону, которого она знала. К тому же ситуация будет выглядеть как-то нелепо: чистил-де оружие, будучи в неглиже.

Пусть уж лучше недоумевает. Он слышал, как она прошла в свою комнату. Судя по тому, что миссис Фландерс проделывала это медленно, было ясно, что ее терзали сомнения: почему все-таки он не впустил ее и как ему удалось вызвать подобный грохот при обыкновенном падении?

Кейт полагал, что она обратится в полицию не сразу, а какое-то время будет раздумывать, задавая себе вопрос за вопросом. Однако было вполне вероятно, что кто-нибудь из других жильцов дома уже звонит в участок, спеша сообщить, что слышал выстрел. Поэтому следовало как можно быстрее придумать, что делать с Уинтоном и человеком из МБР, чтобы улизнуть до того, как нагрянет полиция.

Проблема не из легких. Не мог же он, в самом деле, взять да и пристрелить их на месте… С другой стороны, нельзя было и бросить все как есть и рвануть куда глаза глядят, предоставив им реальную возможность тут же поднять на ноги блюстителей порядка и организовать облаву на него. А потом: куда, собственно говоря, бежать? Хватит всуе ломать голову над проблемой в целом. Сейчас думать более чем на несколько минут вперед было для него непозволительной роскошью!

— А ну повернитесь спиной! — приказал он, стараясь говорить столь же зловещим тоном, какой только что демонстрировал Слэд.

Когда те повиновались, он, подойдя вплотную, ткнул стволом пистолета в плечо человека из МБР, которого, естественно, опасался больше, чем Уинтона.

Левой рукой ощупал карманы полицейского. Как он и ожидал, в них оказалась пара наручников. Вытащив их, Кейт снова отступил.

— Так, — произнес он, — а теперь подойдите к этой колонне. Вы, Уинтон, заведите руку назад. Правильно, а теперь зашлепните наручники друг друга. А вы, Слэд, живо ключи!

Он не сводил с них настороженного взгляда, пока не услышал двойного щелчка наручников.

Затем Кейт отступил до двери, поставил пистолет на предохранитель и засунул его в карман, продолжая, однако, держать его в руке. Прежде чем открыть дверь, он в последний раз взглянул на пленников, на какое-то мгновение подумав, а не приказать ли им не раскрывать рта, как только он уйдет. Но потом решил не делать этого: что-что, а уж орать они примутся непременно и тут же.

Они и в самом деле заголосили, едва он прикрыл дверь с обратной стороны. Когда он шел по коридору, соседи стали выглядывать из своих квартир. Кейт шел быстро, но не бежал. Он упорно твердил себе, что никто из них ни за что не решится встать у него на пути, но не сомневался, что в данный момент телефоны в полиции захлебывались от вызовов.

Выйдя наружу, он продолжал идти спорым шагом. Через несколько сот метров услышал завывание сирен. Кейт тотчас же замедлил шаг вместо того, чтобы ускорять его, и завернул за ближайший угол Грэхем-стрит.

Мимо него по направлению к дому промчалась на большой скорости полицейская машина. Появление полиции пока никак его не взволновало. Другое дело — через пять — десять минут: тогда она будет уже располагать описанием его внешности. Но к тому времени он успеет выскочить на Пятую авеню, оставив позади Вашингтон-сквер, и даже если они появятся с той стороны, то он сумеет затеряться в толпе. А еще лучше будет, если ему удастся поймать такси…

Как раз в этот момент мимо проезжала свободная машина, и он совсем было собрался сделать жест, чтобы остановить ее, но вдруг поспешно отдернул руку вниз и вскочил обратно на тротуар до того, как водитель успел заметить его действия. Он тихо выругался, вспомнив, что впопыхах забыл забрать обратно у Уинтона свой бумажник.

Итак, он остался без гроша в кармане! Теперь ему была недоступна даже поездка в метро!

Он ругнулся в сердцах еще раз, да покрепче, поскольку подумал о том, что ничто не мешало ему прихватить портмоне Уинтона, да и Слэда также, не говоря уж о своем. Тут уж не до игры в порядочность и честность, когда за вами охотятся люди, которые начнут стрелять, стоит лишь попасться им на глаза!

Эх, если бы он сделал это, то с денежками Уинтона плюс Слэда чувствовал бы себя куда увереннее и спокойней. В то же время даже решение денежной проблемы, в сущности, не улучшило бы его положения. Ведь он сейчас не мог даже вернуться в отель, чтобы забрать свой скудный скарб.

Кейт продолжал вышагивать, держа курс на север, и, когда пересек Четырнадцатую улицу, почувствовал себя спокойнее и уверенней. Он все время внимательно поглядывал за движением на Пятой авеню.

На тротуарах сейчас толпилось столько людей, сколько он никогда до этого не видел. Возможно, это объяснялось тем, что он все ближе подбирался к центру города, но ему вдруг подумалось, что причина вовсе не в этом.

Ему бросилось в глаза, что в походке людей произошли какие-то изменения. Исчезли праздношатающиеся. Создавалось впечатление, что все куда-то торопятся. Он тоже машинально прибавил шагу, чтобы подстроиться под ритм толпы.

Внезапно до него дошло, в чем дело. Неумолимо надвигались сумерки, и все спешили до наступления ночи добраться домой.

До начала отуманивания.

Глава 12 Космическая девушка

Все эти люди спешили вернуться домой, в свои гнездышки, задвинуть все засовы и позакрывать замки, оставив улицу во власти криминальных элементов.

Впервые после своего стремительного бегства из дома Уинтона Кейт остановился, серьезно задумавшись, а куда, собственно говоря, он направлялся? Скажем так: куда он вообще мог в этих условиях устремиться?

Эх, если бы у него хватило ума не проставлять на рукописи свой точный адрес, то сейчас они не поджидали бы его в отеле. Была и вторая, хотя и не столь серьезная, причина для расстройства: он ведь оплатил проживание за целую неделю вперед.

Пожалуй, единственный оставшийся выход — воспользоваться монетами, запрятанными в кармане. Если бы не было уже так поздно, он мог бы сейчас пойти в библиотеку, внимательно разобраться, что все-таки за история приключилась в этом мире с деньгами его эпохи и как обернуть дело в свою пользу. И почему эта светлая мысль не пришла ему в голову, когда он торчал сегодня утром в читальном зале? Да и вообще, почему до сих пор он не сделал столь многого, нужного для себя?

Итак, других вариантов, кроме обмена монет на кредитки, Кейт не видел. Эх, если бы встретиться сейчас с Мекки! Тот прочитал его мысли. Он мог бы выступить гарантом его лояльности и порядочности, во всяком случае, разъяснить службам правопорядка, что никакой он не арктурианский шпион.

Если бы ему удалось каким-то образом направить Мекки сообщение о своем отчаянном положении, тот в самую последнюю минуту не отказался бы прийти ему на выручку.

Ну вот, цель и появилась. Кейт ускорил шаг.

Уже надвигалась ночь, когда он остановился перед зданием на Тридцать седьмой улице. Те несколько прохожих, что еще задержались на улице, перешли почти на бег, боясь быть застигнутыми отуманиванием.

Швейцар уже собирался запирать дверь дома, когда увидел входившего Кейта. Его рука сразу же скользнула в задний карман брюк, но на свет не появилось ни оружия, ни дубинки.

— Что вам угодно? — не скрывая недоверчивости, угрюмо спросил он.

— Я пришел к мисс Хэдли, — поспешил успокоить его Кейт. — Это не займет много времени.

— Ладно. — Швейцар отодвинулся в сторону, давая ему возможность пройти.

Кейт направился было к лифту, но привратник зычно крикнул:

— Эй, идите-ка пешочком. Ток уже отключили. Да поспешите, если хотите, чтобы я рискнул открыть вам дверь на выход.

Кейт молча кивнул и зашагал по лестнице. Он поднимался столь быстро, что на площадке четвертого этажа вынужден был остановиться, чтобы перевести дыхание.

Минуту спустя он уже звонил в дверь. Сначала послышались шаги, затем раздался голос Бетти Хэдли:

— Кто там?

— Это Карл Уинстон, мисс Хэдли. Мне очень досадно, что приходится вас беспокоить, но вопрос действительно чрезвычайно серьезный. Речь идет о жизни и смерти.

Дверь приоткрылась, и в проеме показалось лицо Бетти, похоже, слегка испуганное.

— Понимаю, что уже до неприличия поздно, мисс Хэдли, но мне крайне необходимо связаться — и немедленно — с Мекки. Это суперважно. Насколько это реально?

Дверь плавно закрылась, и на какой-то миг Кейт подумал, что она оставит его прозябать на лестничной клетке. Но затем он услышал, как звякнула цепочка, и понял, что она просто снимала ее.

После негромкого щелчка дверь распахнулась.

— Входите, — приветливо обратилась к нему Бетти, — входите К… Кейт Уинтон.

До его сознания не сразу дошло, что она назвала его подлинным именем. Бетти была все еще в том же наряде, что и сегодня утром во время их встречи в офисе издательства Бордена. Зелененькое трико и изумрудного цвета бюстгальтер. Скорее даже мини-панталончики, плотно обтягивавшие тело. Бутылочного цвета кожаные сапожки до колен изящных и стройных ножек. А между этими предметами туалета — нежная, ничем не прикрытая плоть: гладкие чашечки коленок и отсвечивающие золотистым цветом круглые бедра.

Она посторонилась, и Кейт, затаив дыхание, прошел в комнату. Закрыв дверь, он уставился на Бетти, не веря своим глазам.

Ставни уже позакрывали, так что в помещении стоял полумрак. Свет исходил лишь от двух свечей в канделябрах, стоявших на столе позади Бетти. Поэтому лица ее не было видно, но мягкий нимб светился вокруг белокурых волос, а благородные очертания ее тела были окружены ореолом. Ни один художник не сумел бы придумать более очаровательной позы.

— Видно, у вас неприятности, Кейт Уинтон? — начала она. — Они, верно, узнали правду… о вас?

Он удивился, что ответил ей голосом с хрипотцой.

— А как… как вы узнали мое имя?

— Мекки сказал.

— О! И что именно он вам поведал?

Вместо ответа она спросила:

— Вы никому, кроме меня, о Мекки не рассказывали? Кто-нибудь в курсе того, что вы у меня?

— Нет.

Она кивнула и повернулась. Только тогда Кейт обнаружил, что на пороге двери в другую комнату в глубине помещения стояла горничная из цветных.

— Все в порядке, Делла, — бросила ей Бетти. — Можете вернуться к себе.

— Но, мисс… — обеспокоенно отозвалась та.

— Ничего, все нормально, Делла.

Служанка исчезла за дверью, а Бетти вновь повернулась лицом к Кейту.

Он шагнул к ней, но, сделав невероятное усилие над собой, сдержался, спросив:

— Послушайте, разве вы не помните… ничего не понимаю. Какая же вы из двух Бетти Хэдли? Даже если вам сообщил обо мне Мекки… как вы могли узнать…

Он и в самом деле был совсем сбит с толку.

— Присядьте, мистер Уинтон, — спокойно и любезно проговорила она. — Давайте я буду вас величать так, чтобы не было путаницы с хорошо мне знакомым Кейтом Уинтоном. Так что стряслось? Кейт разоблачил вас?

Он печально кивнул.

— Увы, оказалось, что те две новеллы, что я вручил ему, написал когда-то он сам. Я даже не пытался как-то разъяснить ему, что и я тоже был их автором. Он все равно ничего бы не понял. Я сам окончательно запутался, хотя и знаю, что это правда. К тому же меня прихлопнули бы еще до того, как я сумел бы изложить хоть половину того, что со мной произошло.

— А вам ясно, что именно случилось?

— Нет. А вам? Мекки вам ничего не говорил на мой счет?

— Он тоже в недоумении. А что это за история с рассказами? Что значат ваши слова о том, что вы оба в равной мере являетесь их авторами?

— Получилось вот что. В той вселенной, откуда я прибыл, я… точнее сказать, был… Кейт Уинтон. Но здесь он — Кейт Уинтон. Наши жизни развивались более или менее параллельно до последнего воскресенья, семи часов вечера. Впрочем, вернемся к этим новеллам… прошу вас, умоляю, порвите ту, что я оставил вам сегодня утром. Технически это — плагиат. И скажите мне… как бы я мог установить контакт с Мекки? Мне это абсолютно необходимо. Существует ли такая возможность?

Она отрицательно покачала головой.

— Вам до него не добраться. Он сейчас вместе с флотом. Арки намереваются… — она спохватилась и замолчала.

— Ясно, — не смутился Кейт. — Арки намерены атаковать. Мекки сообщил мне, что в войне наступает переломный момент. И не исключено, что арки одержат верх, — он рассыпался мелким горьким смешком. — Но мне так и не удается пробудить в себе интерес к этой войне. Как-то не верится в нее. Да и вообще не получается воспринимать здесь хоть что-нибудь всерьез, как настоящее и реальное, за исключением… Нет, даже вас… в этом костюме. Что это за форма? Вы что, всегда так одеты?

— Разумеется.

— Но почему? Ведь другие местные женщины…

Она ошарашенно взглянула на него.

— Ну понятно же, что это не их удел. Нас, таких, всего несколько человек. Мы — космические курсанты.

— Это еще что такое?

— Это те женщины, что служат или служили на борту корабля. Или же их женихи являются пилотами космолетов. Я, например, имела бы право на эту форму уже потому, что помолвлена с Допеллем, даже если бы и не участвовала до этого в нескольких звездных экспедициях во время вакансов.

— Но почему эта форма именно такая? — он начал мямлить. — Э… знаете… хочу сказать, неужели в космолетах так жарко, что необходимо одеваться столь… легко? Или же существует какая-то другая причина?

— Я не понимаю, что вы хотите сказать. Ясное дело, внутри звездолетов вовсе не так уж и жарко. Большую часть времени космонавты носят прозрачные комбинезоны из пластика.

— Комбинезоны из пластика?

— Ну конечно же. Послушайте, господин Уинтон, к чему это вы клоните?

Он нервно провел рукой по шевелюре.

— Хотел бы я знать. Эти костюмы. Прозрачные комбинезоны из пластика… Это же все как на обложках журнала «Необыкновенные приключения»?

— Ну а как же иначе? Спрашивается, откуда бы взялись тогда эти рисунки на обложках «Необыкновенных приключений», если бы мы в самом деле не носили такую одежду?

Кейт хотел что-то возразить, но не смог.

Впрочем, по времени он имел возможность пробыть здесь всего несколько минут, чтобы раздобыть сведения исключительной для него важности. От них будет зависеть его судьба в ближайшие часы.

Поэтому он решительно вперил свой взгляд в костюм Бетти Хэдли, избегая отвлекаться на различные части ее тела, которые тот так щедро оставлял открытыми. Это должно было облегчить разговор. Хотя бы чуть-чуть.

— Что вам сообщил Мекки в отношении меня? — начал он свое наступление. Вопрос вроде бы носил невинный характер, к тому же следовало определиться, какой линии поведения целесообразно было придерживаться.

— Он, похоже, сам до конца еще не разобрался, — охотно откликнулась она. — Мекки не скрывал, что у него просто не было достаточно времени глубоко прозондировать ваш мозг. Но одно он уяснил однозначно: вы и в самом деле… человек из других мировых координат. Ему неизвестно ни откуда вы прибыли, ни как вам это удалось, ни вообще что, в сущности, произошло. Он заявил мне, что, если вы попытаетесь кому-нибудь объяснить случившееся с вами, вас сочтут за свихнувшегося, хотя таковым вы не являетесь. В этом он уверен. Еще ему известно, что в вашем мире вас звали Кейт Уинтон и вы там занимались журналистикой… хотя вы ничуть не похожи на Кейта Уинтона, встреченного вами здесь. Наконец, он сказал, что вы правильно сделали, взяв себе другое имя здесь.

— Все это прекрасно, — удрученно заметил Кейт, — но лучше бы я назвался как-нибудь совсем иначе. И уж никак не пытался бы продать Кейту Уинтону его собственные рассказы. Но, извините, я прервал вас…

— Так вот, он понимает, что вы очутились в крайне незавидном положении в нашем мире, поскольку, не зная его, не можете не совершать ошибок. По его словам, если вы не будете осторожны, вас расстреляют как шпиона. Мекки сообщил мне, что предупредил вас об этом.

Кейт подался вперед.

— Но кто или что такое Мекки? Только ли это машина, робот? Или же… Допелль и впрямь снабдил эту сферу разумом?

— Это все же машина… Не настоящий мозг в том смысле, как вы это понимаете. Но одновременно это также и нечто большее, чем машина. Даже Допелль не понимает всего, когда речь идет о Мекки: например, для него остается загадкой, как тот может испытывать эмоции. Более того, Мекки не чужд в известном смысле и юмора.

Кейт отметил про себя, каким полным глубокого уважения тоном она произнесла слово «Допелль» и как, говоря о нем, Бетти словно выдохнула его имя с большой буквы.

«Черт побери, — подумал он, — да она просто обожествляет его!»

Кейт от огорчения даже закрыл на секунду глаза, а открыв их, решительно отвел взгляд в сторону. Однако не видеть Бетти физически означало лишь распалять свое воображение. Ее образ так навязчиво маячил перед ним, что Кейт даже отвлекся от разговора, врубившись снова лишь после вопроса Бетти:

— И что я могу сделать? Мекки предупредил меня, что, когда вам станет совсем худо, вы, возможно, обратитесь ко мне, — это он вычитал в вашем мозгу. И он порекомендовал оказать вам содействие, дать совет, но при условии не подвергать себя риску.

— О! Этого я бы и сам не допустил, — живо откликнулся Кейт. — Случись за мной слежка — ноги бы моей здесь не было. Я бы не пришел, даже если бы кто-нибудь лишь только заподозрил меня в таком намерении. Единственное, к чему я стремился, — это найти способ связаться с Мекки. Все мои планы рухнули, и я не в состоянии дать сколько-нибудь вразумительные объяснения полиции… даже если допустить, что она будет тратить время на вопросы. Я надеялся, что Мекки что-нибудь придумает.

— Но добраться до Мекки можно, лишь оказавшись в расположении космического флота.

— А где он сейчас?

Она несколько запнулась, прежде чем ответить.

— Думаю, что могу вам это сообщить. Не то что об этом знает всяк и каждый, но все же немало людей в курсе. Армада в данный момент находится в районе Сатурна. Но вам ни за что не удастся добраться туда, придется дожидаться возвращения Мекки. Деньги у вас есть?

— Нет, но я не… Послушайте, есть нечто такое, что вы, несомненно, можете мне объяснить. По меньшей мере, я надеюсь на это. Конечно, я мог бы узнать это завтра утром, наведавшись в библиотеку, но если можно сделать это уже сейчас, то я выиграю время. Скажите, что случилось с деньгами… я имею в виду монеты?

— С металлической мелочью? Ее перестали чеканить после тысяча девятьсот тридцать пятого года. Изъяли из обращения, одновременно заменив доллары и центы на кредитки.

— Но почему?

— Почему кредитки вместо долларов? Чтобы ввести общепланетарную денежную единицу. Все страны провели эту операцию одновременно, так что военные усилия…

— Да нет, не то я хочу знать. Почему перестали ходить металлические деньги? — прервал ее Кейт.

— Их ловко подделывали арки… и чуть не загубили этим всю нашу экономическую систему. Имитировали они и банкноты. Обнаружив, что на всей Земле господствует капиталистическая система…

— Как так на всей Земле? А как же Россия?

— Повторяю: повсюду. А почему вы исключаете Россию?

— Да так, — буркнул Кейт. — Продолжайте.

— Так вот, арки наловчились столь искусно подделывать денежные знаки, что даже эксперты не могли отличить фальшивки от подлинников. В результате раскрутилась спираль инфляции, едва не взорвавшая мировую экономику. В этих условиях Высший Совет наций обратился к ученым, и те создали новые купюры, которые арки не сумели фальсифицировать. Секрет их изготовления мне неизвестен, да и никто его не знает, за исключением горстки высокопоставленных лиц в различных эмиссионных учреждениях.

— И все же, почему их нельзя подделать? — допытывался Кейт.

— Все дело в бумаге. Там что-то такое наворочено… скорее это секрет технологии изготовления, чем конечного продукта, который арки могли бы запросто подвергнуть тщательному анализу. В итоге нынешние кредитки слегка желтовато светятся в темноте. Любой человек запросто может лично убедиться в подлинности купюры, убрав освещение. И ни один фальшивомонетчик, включая арков, до сих пор так и не смог изготовить подобную светящуюся бумагу.

Кейт кивнул головой в знак понимания.

— Вот тогда-то доллары и заменили кредитками?

— Именно так, причем во всех странах и одновременно, предварительно, разумеется, накопив необходимое количество новой денежной массы. Каждая страна имеет собственную национальную валюту, но она полностью конвертируется в кредитки, имеющие одинаковый курс во всем мире, что делает ненужными обменные операции.

— А все старые деньги изъяли из обращения, объявив незаконными как их хранение у себя, так и накопления?

— Верно. Владельцы таковых подвергаются огромному штрафу — в некоторых странах дело доходит и до тюремного заключения. Но племя коллекционеров — а их немало! — настолько закабалено страстью собирательства, что готово идти на любой риск. Поскольку монеты продаются только на черном рынке, они выкладывают за них бешеные деньги. Собирать коллекцию монет опасно и незаконно, но многие люди не рассматривают это как преступление.

— Вроде любителей выпить во время сухого закона?

— Во время чего? — не поняла Бетти.

— Да это я так, — не стал пускаться в разъяснения Кейт.

Вместо этого он достал из кармана пакетик завернутых в банкноты монет, развернул его и разложил — купюры в одну сторону, металлические деньги в другую.

— Так, — продолжил он, — тут у меня пять монет и два банкнота выпуска до тысяча девятьсот тридцать пятого года. Вы имеете представление, сколько это могло бы стоить в кредитках?

Он протянул их Бетти, которая, чтобы получше рассмотреть, пододвинула свечу.

— Я не сильна насчет нынешнего курса, — призналась она. — Все зависит от года выпуска и состояния монет. Но в самом первом приближении за это любители должны раскошелиться примерно на десять тысяч кредиток, то есть на тысячу долларов, если выразить это в денежных знаках прошлого.

— Всего-то? — удивился Кейт. — Хозяин драгстора в Гринтауне отвалил мне две тысячи кредиток за одну монетку, заявив при этом, что реально она стоит намного дороже.

— Несомненно, то был какой-то настоящий раритет, — она вернула ему доллары и центы. — Разумеется, раритеты могут оказаться и в числе этих. Я назвала лишь примерную сумму. Но если среди них есть какая-нибудь редкость, то только она одна может потянуть на десять тысяч кредиток. А что за дензнаки вы отложили в сторону?

— Они из числа тех, которые навлекли на меня все напасти. Все они выпущены после тридцать пятого года.

— Тогда это должны быть фальшивки арков. Советую поскорее освободиться от них, не дай бог, найдут при вас.

— Вот этого-то я никак и не могу взять в толк, — огорченно признался Кейт. — Перед вами — настоящие деньги, а не подделки арков. А вопрос вот в чем: зачем арки продолжали чеканить эти монеты после того, как все правительства Земли решили иметь дело только с купюрами?

— Хотя они и дьявольски умны, но не застрахованы и от глупостей. Когда из-за денежной реформы рухнули все их махинации с финансами, арки направили на Землю своих агентов с заданием добыть денег, продавая монеты коллекционерам. Однако допустили грубую ошибку, продолжая выпускать купюры и чеканить монеты прежнего образца, проставляя при этом послереформенные даты выпуска. Около двадцати агентов погорело при попытках сбыть дензнаки такого рода. Кстати, не далее как в прошлое воскресенье какой-то их шпион опять… — она запнулась, рассматривая Кейта. — О! Да это, верно, были вы, не так ли?

— Да, это был я, — признался Кейт. — Разница лишь в том, что я не служу аркам, а монета была подлинной…

— Но если она не была фальшивкой, то как же на ней могла быть проставлена дата после тридцать пятого года?

— Эх, знать бы это — и сразу бы нашелся ответ на массу терзающих меня вопросов, — вздохнул Кейт. — Впрочем, чего там, по выходе отсюда я, конечно, выброшу в первую же канализационную канаву все эти не подлежащие сбыту купюры и монеты. Но скажите… вот вы упоминали арков-шпионов. Получается, что арки имеют человеческий облик? Неужели они настолько схожи с нами, что их могут запросто принять за людей?

— О нет, они ужас как отличаются от нас, — вздрогнула девушка. — Просто монстры. Похожие на насекомых, естественно, более крупные и столь же разумные, как и мы. И до чего злобные твари! На первом этапе войны им удалось взять в плен несколько человек. И выяснилось, что они обладают способностью… вселяться в людей, вводя свой интеллект в человеческие тела и используя их в целях шпионажа и саботажа. Теперь их осталось не так много. Большинство поубивали. Они все равно рано или поздно обнаруживают себя, поскольку их менталитет принципиально отличается от нашего и они не в состоянии понять все тонкости нашей цивилизации. Они неизбежно совершают демаскирующие их ошибки.

— Как мне все это понятно, — печально произнес Кейт.

— В любом случае это — та опасность, которая начинает исчезать. К настоящему времени нам удалось возвести достаточно надежные оборонительные системы, вот уже много лет не позволяющие аркам захватить ни одного человека живым. Время от времени они совершают нападения, убивают землян, но не могут полонить их. А из первой партии их осталось совсем немного.

— И все же, — не сдавался Кейт, — что за нелепая установка: стрелять на поражение при малейшем подозрении? Почему бы их не арестовать? Если, как вы говорите, их менталитет совершенно чужд нашему, то любой психиатр мог бы с уверенностью определить, кто перед ним — арк или человек. Не погибли ли от этого приказа совершенно невинные люди?

— Было дело, конечно. На каждого их шпиона — примерно сотня людей, не имеющих никакого отношения к аркам. Но… Ох! Они настолько опасны, способны на столь омерзительные действия, чреватые гибелью миллионов, что, поверьте, лучше не искушать судьбу. Дело стоило бы того даже в пропорции тысяча людей на одного арка. Понимаете, удайся им сейчас завладеть хотя бы некоторыми из наших научных секретов, арки, соединив их со своими знаниями, вероятно, сумели бы резко изменить нынешнее положение, отличающееся довольно неустойчивым равновесием. Говоря яснее, до сего времени был определенный паритет, но Мекки не скрывал от меня, что дело идет к кризису. А проигрыш в этой войне означает уничтожение человеческой расы. Они даже не стремятся установить над нами свое господство, а жаждут уничтожить нас на корню и захватить Солнечную систему.

— Не очень-то любезно с их стороны, — вставил Кейт.

— Извольте не шутить такими вещами, — вскипела вдруг Бетти. Кровь прихлынула к ее лицу. — Неужели вы полагаете, что гибель человечества может служить предметом для зубоскальства?

— Прошу извинить меня, — стушевался удрученный Кейт. — Просто я… впрочем, ладно, не будем больше говорить на эту тему. Думаю, что вполне осознаю, насколько опасным может оказаться любой шпион. Но по-прежнему так и не вижу, что вы теряете, если, прежде чем палить в сомнительную личность, удостоверитесь, что речь идет без тени сомнений о враждебном лазутчике. Ведь если вы будете держать его под прицелом пистолета, он не сможет никуда скрыться.

— О! Сможет, да еще как — за долю секунды. Слишком часто мы обжигались на том, что после ареста они успевали исчезнуть прежде, чем их посадят за решетку, да и из самой тюрьмы успешно ускользали. Они обладают удивительными физическими и духовными качествами. Нет, этого совершенно недостаточно — взять шпиона на мушку.

— Например, они могли бы легко отобрать пистолет у инспектора МБР, направленный на них, — с горькой улыбкой отозвался Кейт. — Ну что же, если у них до сегодняшнего полудня и были какие-то сомнения в отношении меня, то отныне все они развеялись.

Кейт поднялся. Он долго смотрел на Бетти. Неверный огонек свечи причудливо окутывал сиянием ее белокурые волосы, золотистую кожу и нежно подсвечивал редкой красоты лицо, поразительно гармонично сложенное тело. Он глядел на нее так, как если бы не надеялся когда-нибудь еще раз получить возможность полюбоваться ею… что, в сущности, было очень и очень даже вероятно.

Он хотел бы унести с собой самое светлое и радостное впечатление о ней на всю оставшуюся ему жизнь, неважно, сколь долго она продлится — сорок минут или сорок лет. Скорее всего, первое.

Кейт отвернулся и взглянул в окно, то самое, в котором Бетти являлась народу в день посещения Нью-Йорка Мекки. За стеклом чернел густой мрак.

Все, отуманивание уже началось.

— Благодарю вас, мисс Хэдли, — печально откланялся Кейт. — Прощайте.

— Но куда же вы пойдете в этот час? — она стремительно вскочила, встревоженно глядя в окно. — Даже со всеми предосторожностями больше сотни метров вам не пройти…

— Не беспокойтесь обо мне. Я вооружен.

— Но, послушайте, вам же просто некуда идти! Понятно, что здесь вам остаться невозможно — ведь в квартире, кроме меня и Деллы, никого больше нет… Знаете что? Под нами пустует помещение. Я могу переговорить с портье, если…

— Нет, — он отрезал так властно и категорично, что она даже смутилась от такой дерзости.

— Завтра, — все же продолжала настаивать Бетти, — я смогу переговорить с МБР, объясню им ситуацию в духе того, о чем говорил Мекки, и передам, что он ручается за вас. Пока Мекки не вернется — а это произойдет через несколько месяцев, — вас крайне небезопасно отпускать свободно разгуливать по городу… Правда, после моего вмешательства они вполне могут подвергнуть вас домашнему аресту в ожидании прибытия Мекки.

Конечно, это был выход, и наверняка колебания Кейта читались на его лице. Но его совсем не радовала перспектива просидеть несколько месяцев под стражей. Хотя, с другой стороны, не будет же это длиться вечно, и уж явно лучше остаться в живых, чем сгинуть ни за понюшку табаку.

Бетти подметила, что близка к тому, чтобы убедить его. Поэтому усилила давление.

— Я почти уверена, что они поверят мне, по крайней мере, в такой степени, чтобы признать за мной право обосновать сомнение. Как невеста Допелля…

— Нет, — решительно вскинулся Кейт. Она, разумеется, не могла об этом догадываться, но ее последние слова были самыми неудачными из всех, которыми она могла бы оперировать в своей попытке урезонить его. Он отрицательно мотнул головой.

— Не могу здесь оставаться, — заявил он. — Не в состоянии объяснить вам причину… Но это исключено. — Он вновь жадно охватил ее ненасытным взглядом, вбирая в себя все то — он был уверен в этом, — что видел в последний раз. — Прощайте.

— Ну что же, в таком случае всего вам доброго. — Бетти Хэдли протянула ему руку, но Кейт сделал вид, что не заметил этого. Он не был уверен, что совладает с собой, стоит ему коснуться ее.

Он стремительно покинул помещение.

Спускаясь по лестнице, он постепенно начал отдавать себе отчет в собственном безумии, но одновременно радовался, что поступил так отчаянно. Кейт был искренне доволен, что не принял никакой помощи со стороны Бетти Хэдли. Советы — дело другое. Как и ответы на вопросы, которые он не мог задать никому другому, кроме нее и Мекки. Теперь у него сложилось более адекватное и четкое представление об этом мире, особенно после того, как его просветили насчет всей этой ситуации с монетами.

Но был ряд моментов, которые он, как ни силился, был все равно не в состоянии уразуметь. Например, костюм, который она носила. Представляла ли Бетти себе, что при виде ее в таком одеянии мужчины должны были просто-напросто терять разум? Однако, судя по всему, она не находила в этом ничего особенного, а то, что он был поражен этим, ее явно удивило.

Ну да ладно, с этим он как-нибудь разберется потом. Может быть, Мекки мог бы объяснить ему все эти накопившиеся в неимоверном количестве вопросы при условии, что ему удастся добраться до него, а тот в свою очередь соблаговолит проявить к нему какое-то внимание.

Во всяком случае, он был безмерно счастлив, что оказался не робкого десятка и у него хватило духу отклонить предложение Бетти помочь ему.

Не исключено, что отказываться было глупо, но он был сыт по горло, даже более, ему до чертиков надоело болтаться в этой идиотской вселенной с арктурианами, смахивавшими на ряженых, и с порхающими швейными машинками.

Получалось, что чем сильнее он осторожничал, тем больше допускал ляпов. А теперь он просто рассвирепел. К тому же его карман оттягивал тяжеленный «кольт», которым можно было обезвредить даже этих двух с половиной метровых селенитов.

А он был сейчас в таком настроении, что, не колеблясь, пустил бы в ход оружие. Все, кто в этом тумане будет искать с ним ссоры, быстро о том пожалеют. И даже если он нарвется на «ночевиков», то прежде чем отдать концы самому, укокошит не одного из этих бандюг.

Все, он сыт по горло постоянной заботой о своей безопасности, надоело. Да и что ему было терять в этом мире?

Швейцар все еще бдел в холле. Он не поверил своим глазам, увидев уверенно спускавшегося по лестнице Кейта.

— Вы что, хотите выйти наружу? — ошарашенно спросил он.

— Само собой разумеется, — благодушно улыбнулся в ответ Кейт. — Мне надо тут кое-кого повидать по поводу сферы.

— Вы хотите сказать — Мекки? И имеете в виду — встретиться с Допеллем? — благоговейным тоном произнес портье. Он с пистолетом в руке направился к двери. — Ну что ж, раз вы знакомы с ним — а мне следовало бы догадаться об этом, поскольку вы прошли к мисс Хэдли, — то явно знаете, что делаете. Вернее, надеюсь, что это так.

— Как и я, — откликнулся Кейт.

Он окунулся в непроглядную темень, услышав, как торопливо захлопнули за ним дверь, спешно ставя на прежнее место засовы.

Кейт не двигался с места, чутко вслушиваясь. Все спокойно. Окружавшая его тишина была не менее вязкой и густой, чем непроглядная ночь.

Но стоять вот так, до утра, каким-то скульптурным изваянием он, понятное дело, не мог. Предпочтительней было двигаться. Но на сей раз он был намерен перемещаться в этом мраке более рационально. И поумнее, чем в тот воскресный вечер, когда прибыл в Нью-Йорк поездом из Гринтауна.

Осторожно добравшись до обочины тротуара, он присел и разулся. Шнурки ботинок связал, повесив обувь на шею. Теперь, надеялся Кейт, он практически не будет производить шума при ходьбе.

Поднявшись, он, к своему удивлению, обнаружил, что было легко и даже приятно следовать вдоль бортика, ступая одной ногой на тротуар, а другой — на мостовую.

Он наступил на канализационную решетку, что напомнило ему о необходимости освободиться от ни на что не годных банкнот и монет. Кейт заблаговременно положил их в другой карман брюк, чтобы не зажигать спичек для опознания, и сейчас ловко спустил всю эту никчемную массу в щели крышки стока.

Он продолжал свой путь, настороженный и предельно внимательный. Пистолет он переместил в правый карман пиджака, цепко ухватившись за рукоятку и держа большой палец на спуске предохранителя.

В отличие от прошлой ночи ему было совсем не страшно. Видно, в чем-то тут помогало наличие у него оружия, но только этим разница и исчерпывалась.

Как, впрочем, и тем, что теперь он знал причину и пользу отуманивания, и оно уже не являлось для него какой-то неожиданной загадкой.

Все обстояло гораздо проще: тогда он выступал дичью, жертвой, а теперь — охотником. Играл не пассивную, а активную роль, туман из врага превратился в союзника.

Разумеется, планы его были довольно неопределенными, и требовалось их конкретизировать сообразно обстоятельствам, но первый этап ему был предельно ясен. Прежде всего надлежало раздобыть денег путем продажи монет ценой в несколько долларов за десяток тысяч кредиток. А все, кого он наверняка вот-вот повстречает в глухой ночи, будут из криминальных кругов, поскольку только такого пошиба люди осмеливаются бродить в этой темнотище. Значит, он сможет убедить их, понятно, не без помощи «кольта», свести его со скупщиком запрещенных товаров, которому он и сбудет эти изъятые из обращения дензнаки.

Да, все же приятно было осознавать себя охотником, а не жертвой, действовать, а не просиживать штаны за столом. Кстати, ему всегда претила писанина.

Куда лучше быть загонщиком. Особенно в такого рода охоте. Ведь впервые в своей жизни он вел охоту на человека.

Глава 13 Джо

Кейт свернул на Пятую авеню. На какое-то время ему показалось что, что он внезапно оказался среди развалин заброшенного города ацтеков или в Уре, древнем халдейском городе. И тут он неожиданно услышал шорох — признак близости жертвы.

Но это не был звук шагов. Тот, другой, либо замер, вжавшись в стену дома, либо, как и Кейт, шел, сняв ботинки. А уловил он чью-то едва различимую одышку.

Кейт застыл, затаив дыхание, подстерегая малейший звук со стороны притаившегося человека. Он сообразил, что его дичь двигалась в том же направлении, что и он.

Кейт ускорил шаг, перейдя практически на бег, и остановился только тогда, когда появилась уверенность, что он обогнал жертву. Перейдя по диагонали на другую сторону, он, вытянув руки, дошел до стены здания. Развернувшись, Кейт с пистолетом в руке двинулся навстречу преследуемому.

Он наткнулся на него внезапно, упершись дулом в грудь. Сделав молниеносный выпад левой рукой, Кейт ухватил неизвестного за лацкан пиджака, не давая удрать.

— Не двигаться! — сухо бросил он. — Теперь повернись спиной, но не резко.

Ответа не последовало — слышалось лишь учащенное и сбивчивое дыхание. Человек повиновался, и Кейт сумел удержать его. Он обыскал незнакомца со спины, обнаружив в правом кармане брюк пистолет. Оружие мгновенно перекочевало к нему в пиджак, и Кейт тут же опять вцепился в плечо неизвестного.

— По-прежнему не двигаться, — с угрозой в голосе предупредил он. — Поговорим. Ты кто?

На него пахнуло перегаром.

— Какого дьявола тебе до меня? Все, чем располагаю, — тридцать кредиток, да была вот пушка. Ты отнял ее, забирай бабки и отпусти меня.

— Плевать я хотел на твои тридцать кредиток, — брезгливо цыкнул Кейт. — Мне выяснить обстановку надо, понял? Выложишь все без туфты, может, и игрушку отдам. Места знаешь?

— Как это?

— Я сам из Сент-Луиса. Со здешним обществом не знаком. Затарен, и нужно определиться. Причем сегодня же.

Последовало молчание, затем раздался голос, заметно менее напряженный, чем ранее:

— Что у тебя? Висячки, что ли?

— Монеты. И несколько бумажек. Доллары до тридцать пятого года. Кто мог бы принять их?

— А мне что отколешь?

— Для начала жизнь, — резонно уточнил Кейт. — Может, потом и пушку верну. А не наколешь — сотняга твоя. И даже две, если твой кадр даст хорошую цену.

— Договоримся на пятистах, а?

Кейт расхохотался.

— Смотри-ка, распетушился! В твоем-то положении? Ладно, двести тридцать. Можешь считать, что я тебя обчистил, а потом подарил обратно тридцатник.

— Твоя взяла, старик, — рассмеялся и незнакомец. — Пойдем к Россу. Окрутит не больше, чем другой. Потопали.

— Эй, постой! — поспешил Кейт. — Сначала повернись и дай огонек. Хочу срисовать твое мурло, чтобы достать потом, если подлянку устроишь.

— Не возражаю, — отозвался человек. Голос теперь звучал расслабленно, чуть ли не радостно.

Чиркнула спичка, породив трепетный язычок пламени.

Кейт наконец-то увидел, кого выловила его сеть: худощавого, лет сорока мужчину, неплохо одетого, но с ярко выраженной щетиной на лице и с красными прожилками в глазах. Тот натянул на лицо несколько вынужденную улыбку.

— Ну вот, теперь ты легко меня установишь при надобности. Пожалуй, не лишне будет и имя сообщить — Джо.

— Пусть будет Джо. Далеко ли живет отсюда твой Росс?

— Да всего пару улиц отсюда. Должно быть, режется в покер. Эй, Сент-Луис! На сколько потянет твой товар, хотя бы навскидку?

— Меня заверили, тысяч на десять.

— Тогда, скорее всего, получишь пять. Росс — человек деловой и на хвост наступать не будет. Но на рога лезть не стоит — со стволом или без. А лучше всего взял бы ты меня в союзники. Там, куда идем, ребята тертые, того и гляди, припухнуть можно, если будем петь на разные голоса.

Кейт быстро прикинул.

— Пожалуй, ты прав. Твои — десять процентов, то есть пятьсот, если получу пять тысяч. Законно?

— Вполне.

Кейт, собственно говоря, колебался не более секунды. Ему и впрямь до зарезу была нужна чья-то поддержка, а что-то в голосе подсказывало ему, что с этим типом можно было и рискнуть. Впрочем, весь его план был настолько бедовый, что терять уже было просто нечего.

Он поискал в кармане пистолет, на ощупь нашел руку Джо и вложил в нее оружие.

Тот ничуть не удивился. Только спокойным голосом обмолвился:

— Спасибочко. Следуй за мной — клади руку на плечо.

Так и шли они вдоль зданий, а при переходе улицы брались за руки.

— А теперь держи ушки на макушке. Входим во двор между двумя зданиями. Ухватись покрепче, а то потеряешься.

Где-то в глубине двора Джо отыскал дверь и постучал: три раза, пауза, потом еще два.

Свет, вырвавшийся из внезапно разверзшегося входа в помещение, ослепил Кейта. Постепенно глаза привыкли, и он обнаружил, что стоит лицом к лицу с человеком на пороге, у которого обрез под мышкой.

— Привет, Джо! Это еще что за хмырь?

— Свой из Сент-Луиса. Дело есть к Россу. Он небось банкует?

Человек с обрезом кивнул, лаконично бросив:

— Входите!

Кейт и его новый знакомый попали в длинный коридор. Чуть подальше они наткнулись на еще одного охранника, сидевшего верхом на стуле и, как оказалось, державшего их под прицелом автомата.

— Здорово, Джо, — приветствовал он, занимая нормальное положение. — Привел какого-нибудь туза попытать счастья?

— Нет. Деловой. А как тут обстановочка?

— Россу сегодня крупно везет. Смотри не вздумай играть, разве что тебе чертовски подфартит.

— И не собираюсь. Но я рад за Росса, возможно, он под настроение раскошелится.

Джо открыл дверь, которую сторожил человек с автоматом, и вступил в утопавшую в сизом дыму комнату. Кейт неотступно следовал за ним.

За покерным столиком сидело пятеро игроков. Джо подошел к одному из них, крупному мужчине с нацепленными на переносье очками с сильными диоптриями и лысому как биллиардным шар. Он показал пальцем на Кейта.

— Росс, это один из моих приятелей из Сент-Луиса, — весомо произнес он. — Он хочет толкнуть товар — железо и цвет. Я обещал ему, что ты дашь хорошую цену.

Толстенные стекла очков уставились на Кейта, который слегка поклонился. Достав из кармана монеты и банкноты, он выложил их на зеленое сукно перед большим человеком.

Росс бегло взглянул на кучку денег и отрывисто бросил:

— Четыре куска.

— Пять, и дело в шляпе, — отреагировал Кейт. — Товар тянет на все десять.

Росс покачал головой и взял розданные карты.

— Объявляю двадцать, — переключился он на игру.

Кейт почувствовал, как кто-то тронул его за рукав. Джо отвел его чуть в сторону.

— Эй, надо было тебя предупредить. Росс никогда не торгуется. Говорит четыре, значит, не даст ни на кредитку больше. Он такой: бери или отваливай. Не стоит канючить.

— А если откажусь? — отважился Кейт.

— Знаю еще два — три причала, — пожал Джо плечами. — Но до них надо еще добраться в этой чертовой мути. Может, и сумеем, но не исключено, что кончим где-нибудь в канаве. Да и дадут там не больше, чем Росс. Пустышка выйдет. Тот, кто говорил тебе о десяти кусках, понимал толк в деле?

— Нет, — признал Кейт. — Ладно, согласен. Но выложит ли он бабки сразу на бочку? Они при нем?

— Росс-то? — насмешливо ухмыльнулся Джо. — Готов слопать арка, если у него сейчас их меньше сотняги. Не дрейфь. Для него четыре куска — это мелочевка.

Кейт вернулся к столу и, чинно дождавшись окончания партии, обратился к Россу:

— Согласен. Беру четыре.

Крупняк вытащил пухлый бумажник и молча отсчитал три банкноты по тысяче кредиток и десять по сотне. Затем тщательно завернул монеты Кейта в купюры и сунул в карман.

— Хочешь сыграть? — предложил он.

— Нет, спасибо, — поспешил ответить Кейт. — Очень спешу.

Пересчитав деньги, Кейт бросил вопросительный взгляд на Джо. Тот незаметно качнул головой, давая понять, что не хотел бы рассчитываться здесь.

Выйдя из зала, они вновь миновали охранника с автоматом, затем сторожа с обрезом у входа, который и задвинул за ними засов, выпустив наружу.

Очутившись снова в непроницаемой темноте, оба прошли несколько вперед, чтобы их не услышали за дверью, и Джо прошептал:

— Значит, десять процентов составят четыреста кредиток. Огонь нужен, чтобы сосчитать?

— Давай, — согласился Кейт. — Хотя… не знаешь ли ты, где бы можно было спокойно потрепаться за стаканчиком? Вдруг и еще кое-что для тебя наклюнется.

— А почему бы и нет? — развеселился Джо. — В любом случае с четырьмя сотнями в кармане я вполне могу позволить себе расслабиться. Хватит на весь завтрашний день, а вечером мне должно еще перепасть. Вовремя же ты подвернулся — со своей тридцаткой я уже плотно сидел на мели.

— Так куда двинем, Джо?

— Держись крепче за плечо. Теперь-то я тебя ни за что не упущу… хотя бы пока не заплатишь, — он тяжело вздохнул. — Эх, старина, с каким бы удовольствием я глотнул сейчас «луно»!

— А я нет, что ли? — резво отозвался Кейт, мысленно вопрошая себя, такая же ли это дрянь, как коктейль «Каллисто», или еще хуже.

— Так пошли, в чем дело? — оживился Джо.

Кейт нащупал плечо нового друга. Они выскользнули из двора и свернули налево. Метров через пятьдесят — и переходить улицу не пришлось — Джо остановился.

— Должно быть здесь. Обожди минутку. — Он дважды постучал, выждал пару секунд, а затем выдал еще три удара. Дверь распахнулась, приглашая в слабо освещенный коридор. Ни ствола на первый взгляд.

— Эй, Релло, это я с приятелем, — громко крикнул Джо. Он прошел вперед. Кейт двигался следом. — Релло — это проксик, — пояснил Джо наступавшему ему на пятки Кейту. — Сидит на полке над дверью. Бросается на любого незнакомого ему типа, едва тот вломится сюда.

Кейт стремительно обернулся и тут же пожалел об этом. Он не очень ясно различил существо, притаившееся над входом, но общее представление все же получил. Оно смахивало на громадную черепаху с щупальцами-присосками типа пиявок и с пылавшими красным огнем глазами, напоминавшими лампочки, скрытые за увеличительным стеклом электрического фонаря. Эта тварь на вид была безоружна, но Кейт инстинктивно почувствовал, что оружие ей было абсолютно и не нужно.

Не означало ли короткое «проксик», что существо было родом с Проксимы Центавра? Надо будет разузнать у Джо, решил он, но позже, за рюмкой, когда он постарается незаметно навести разговор на эту тему, не показывая собственного невежества.

У Кейта пробежал холодок вдоль спины, и он поспешил за Джо, который по коридору вышел к еще одной двери, снабженной глазком. «Ну совсем как во времена сухого закона!» — восхитился про себя Кейт и даже чуть не ляпнул это вслух, но вовремя вспомнил, что на эти слова Бетти в их разговоре никак не отреагировала. Он смолчал.

Джо еще раз постучал условным стуком, и кто-то их внимательно изучил в глазок. Спутник Кейта показал на него и произнес:

— Хэнк, он со мной. Будь спок!

Дверь открылась, и они вошли с черного хода в таверну. При тусклом голубовато-зеленом свете неоновых ламп Кейт заметил в глубине бар. Помещение было заставлено столиками. На трех из них дулись в карты.

Джо приветствовал некоторых посетителей, поднимавших глаза, когда они проходили мимо, а затем кивнул Кейту:

— Где сядем, там? Или предпочитаешь пройти в бар? По мне, там будет поспокойнее, раз ты хотел поговорить о делах.

— Верно, бар — именно то, что надо, — согласился Кейт.

Они, миновав дверь, прошли в бар, залитый голубовато-зеленым мертвящим сиянием. Три женщины на высоких табуретах, как на насестах, да бармен — больше никого. Все девицы дружно взмахнули ресницами. Кейт обратил внимание, что одна из них была, как и Бетти, в сугубо номинальной одежде — лифчик, коротенькие штанишки из голубого шелка и такого же цвета сапожки до половины икр, вот и все, пожалуй. Но на этом сходство заканчивалось, поскольку эта, будучи старше Бетти по меньшей мере лет на двадцать, вся расплылась и, находясь к тому же слегка в подпитии, даже тяжело отдувалась. Не стоило и уточнять, что ядовитое зелено-голубое освещение явно не красило девицу.

— Приветик, Бесси, — бросил ей на ходу Джо и поспешил занять самую дальнюю нишу.

Кейт разместился рядом.

Он тут же извлек бумажник, чтобы отдать Джо его четыре сотни кредиток, но коротышка поспешно предупредил:

— Не спеши, дружище. Пережди девочек.

Они и впрямь были уже на подходе, но только две. Та, что была в форме космического курсанта, не тронулась с места. Молодые женщины, несмотря на жуткое освещение, выглядели довольно привлекательно.

— Девочки, милые, — к счастью, вмешался Джо, — мы тут пока потолкуем о делах. А вас, если еще будете свободны, позовем позже. А чтобы вам не было скучно, скажите Спеку, что я угощаю на ваш вкус. Как и Бесси.

— Ладно, Джо, — отозвалась одна из девиц, и они вернулись на боевое дежурство у стойки.

Кейт тем временем все же успел до прихода бармена вытащить бумажник и сунул Джо четыре банкноты по сотне кредиток. Тот оставил одну бумажку на виду на столе.

— Два «луно», — заказал Джо. — И малышкам подай. Как справляется сегодня Релло?

— Совсем недурно, Джо, — осклабился бармен. — Уже дважды пришлось очищать коридор, а ведь еще совсем рано.

Кейт воспользовался случаем и, как только бармен отошел, полюбопытствовал:

— Меня интересует Релло. Расскажи о нем, Джо. — Вопрос был поставлен в достаточно неопределенной форме, так, чтобы не вызывать подозрений.

— Релло из числа коллабо, — начал Джо, — и чуть ли не самый свирепый в их банде. В Нью-Йорке уж точно один из самых отчаянных и жестоких. Он один из тех проксиков, кто переметнулся на нашу сторону во время стычки в районе Центавра. Хочешь, представлю тебя?

— О, не стоит, — поспешил отказаться Кейт. — Просто он меня заинтриговал, и все.

Про себя же подумал, что «коллабо», наверное, означает «коллаборационист». Раз он был жителем Проксимы Центавра и в ходе боевых действий примкнул к землянам, то этот термин вполне подходил к нему.

— Понимаю тебя, — кивнул Джо. — Но если ты хочешь время от времени бросать здесь якорь, советую все же свести с ним знакомство. Ему ничего не стоит шлепнуть тебя одним глазом с двадцати метров, а уж если жахнет двумя сразу… поверь, ту труху, что от тебя останется, и заметать-то особенно не придется. Пожалуй, дам я тебе один совет.

— Какой?

— Потолкуй с ним, когда будем возвращаться. Но не стремись подходить близко, чтобы он тебя рассмотрел, может оказаться уже поздно. Думаю, именно так и происходит со всеми этими болванами, за которыми потом приходится подчищать коридор. Я сообщаю тебе это, — Джо сдвинул на затылок шляпу, — поскольку на вид ты вроде бы свойский парень… так мне кажется. Надеюсь, мы еще кое-что провернем с тобой.

— Кстати…

— Подожди, — прервал его Джо. — Сначала пропустим по «луно». Да и вообще у меня появились сомнения, стоит ли продолжать раскручиваться с тобой далее. Ты слишком доверчив — гляди, подзалетишь ненароком.

— Ты сделал такой вывод из того, что я вернул тебе игрушку?

Джо кивнул.

— Хорошо. Что было бы, если бы я не сделал этого?

Джо задумчиво провел ладонью по многодневной щетине, после чего его лицо неожиданно засветилось улыбкой.

— Слушай, а ты ведь прав, Сент-Луис. В этом случае я бы все равно вернул пистолет. Достаточно было мигнуть, пока ты ковырялся там с Россом. Но я не сделал этого, потому что ты доверился мне, отдав назад пушку. Впрочем, даже здесь, стоит мне захотеть — и ты долго не протянешь…

Он замолчал, глядя на бармена, приближавшегося с двумя большими бокалами, до краев наполненными какой-то молочного цвета жидкостью. Взяв сто кредиток Джо, тот положил на стол сдачу.

— Смерть аркам! — провозгласил Джо и, подняв свой кубок, отпил глоток.

— Чем ужаснее, тем лучше! — подхватил Кейт. Он внимательно наблюдал за Джо, отметив, как тот лишь пригубил напиток. Так же поступил и он. И очень правильно сделал: во рту запылало так, как если бы он хватанул кружку джина. Небо драло как после перца «пири-пири», хотя одновременно ощущалась и какая-то приятная свежесть. Густой, как сироп, «луно» в то же время не был сладковатым и оставлял во рту легкий привкус ментола.

— Самый смак, — прокомментировал Джо. — Завезли явно недавно. В твоих краях встречается «луно»?

— Иногда, — осторожно ответил Кейт. — Но не столь добротный.

— Как у вас там дела, в Сент-Луисе?

— Сойдет, — уклонился от подробностей Кейт. Ему, конечно, хотелось бы показать себя более болтливым, но отвечать иначе, чем осторожными репликами, было небезопасно. Он взглянул на напиток, гадая, что там намешано и как он на него отреагирует. Пока что, после первого глотка, какого-то особого эффекта он не почувствовал.

— Где устроился? — продолжал раскручивать его Джо.

— Пока нигде, — отбивался Кейт. — Только что заявился. Понятно, в незнакомых краях надо было бы первым делом подыскать какую-нибудь конуру еще до отуманивания, да подзастрял я. Зашел сорвать банк, а спустил всю наличность… Вот и пришлось сдать все свои шайбы. А я — то рассчитывал сначала оглядеться, а потом толкнуть их за хорошую цену какому-нибудь фанату-коллекционеру.

«Это объяснит Джо, — подумал он, — почему я очутился один в этой кромешной тьме без гроша в кармане при настоятельной необходимости немедленно загнать монеты».

Кажется, он не ошибся, ибо тот с пониманием покачал головой.

— Ну, раз тебе нужна крыша над головой, могу устроить. Только комнату или с сопровождением?

Кейт на секунду задумался, что бы могло это значить — «с сопровождением»?

— Вернемся к этому позже, — нашелся он. — Вечер-то еще не оперился. — Он и сам удивился, насколько оказался прав, ведь с начала отуманивания прошло не более полутора часов.

— «Не оперился»! — восхитился Джо. — Здорово сказал. Не слышал такого, но мне по нутру. Знаешь, ты мне все больше и больше нравишься. Ну как, поехали?

— Куда? — не сразу сообразил Кейт. Но на всякий случай с энтузиазмом поддержал: — Ясное дело!

Джо поднял свой бокал со словами:

— Так в путь! До скорого!

— Попутного ветра! — поддакнул Кейт, повторяя его действия.

— А вот это просто блеск! — покатился со смеху Джо. — Надо же: «попутного ветра»! Ты что, рожаешь эти перлы каждую минуту, что ли? Ну ладно, за твое.

И он залпом осушил бокал. Тот так и остался, словно примерз, у его губ, а сам Джо окаменел. Его широко распахнутые глаза остекленели. Кейт сымитировал его жест, но пить не стал — вид Джо отбил всякую охоту делать это. Тот явно даже не видел его, он уже не принадлежал этому миру, уйдя куда-то в неведомые дали.

Кейт быстро зыркнул по сторонам, отметив, что ни бармен, ни девицы не обращают на них никакого внимания. Он быстро выплеснул содержимое под стол. Затем поднес, как и Джо, бокал к губам.

Вовремя он успел это проделать. Джо как раз в этот момент моргнул и вдруг столь же неожиданно, как впал, так и вышел из своего каталептического состояния. Вздыхая, он поставил кубок на стол.

— Черт побери! — воскликнул он. — Опять забросило на Венеру. В одно из этих мерзких болот. И все же кайф словил бесподобный. А девка со мной была… — и он мечтательно покачал головой.

Кейт наблюдал за ним с любопытством. Напиток, похоже, действовал сравнительно недолго. Джо парализовало всего на десять — двадцать секунд, не более, и сейчас он был в абсолютно нормальном состоянии, как будто и не отключался.

Вытащив из кармана сигареты, он предложил закурить Кейту.

— Ну что, еще по одному? А потом перейдем к делам, если пожелаешь.

— Теперь мой черед. — Кейт сделал знак бармену.

Он положил на стол ассигнацию. Почувствовал, как в нем нарастает возбуждение по мере того как он начинал осознавать, что на сей раз решится заглотить молочнообразное пойло. Кейт только что видел, как оно подействовало на Джо. Длилось это всего ничего, тот быстро восстановился, а если так, то почему бы и ему не попытаться? К тому же не стоило грешить избытком мер предосторожности.

Бармен подал два «луно», сдав ему семьдесят кредиток.

Джо подхватил сосуд и пригубил его. То же самое проделал и Кейт. Наверняка существовал определенный принятый тут порядок поглощения этой гремучей смеси: сначала следовало чуть отпить из бокала и обменяться парой слов. Опрокидывать разом, видимо, считалось признаком дурного тона.

Второй глоток показался Кейту приятнее: жгло уже не так сильно, да и послевкусие теперь было явственнее — не ментол, а что-то такое, что было невозможно определить словами.

Воспользовавшись минутной паузой, он решил приоткрыть напарнику свои планы. Перегнувшись через стол, он тихо спросил:

— Джо, ты случайно не знаешь, где можно откопать пилота звездолета, желающего слегка подзаработать?

— Ты что, шутишь? — Джо сначала прыснул со смеху, но затем его лицо налилось кровью.

Должно быть, Кейт опять сморозил что-то несусветное, и он понятия не имел, что именно. Но делать было нечего. Оставалось лишь продолжать, даже если он допустил грубую ошибку.

На всякий случай Кейт небрежно сунул руку в карман, где покоился пистолет. Он мучительно раздумывал, есть ли у него шансы успеть вырваться отсюда… и не через ту дверь, что сторожил Релло. Шансов явно было до смешного мало, если Джо даст сигнал дружкам наброситься на него. Но, чем черт не шутит, может быть, есть еще возможность как-то исправить положение.

Он в упор, судорожно сжимая рукоятку оружия, уставился на Джо.

— С чего бы это мне шутить? — отчаянно бросил он ему.

Глава 14 Вперед, в космос!

К великому облегчению Кейта, Джо снова заулыбался. Большим пальцем он ткнул в лацкан своего пиджака. Кейт разглядел на нем какой-то приколотый значок, смутно напоминавший утку.

— Ты ослеп, что ли, Сент-Луис? — проворчал Джо.

Кейт вынул руку из кармана. Значит, не так уж серьезно он прокололся.

— Извини, Джо, не заметил, — повинился он. — Действительно, где были мои глаза? Но мы так долго шатались в этой черной мрази, а здесь свет столь убогий… Давно демобилизовался?

— Да уж пять лет стукнуло. Большую часть службы провел в Капи, на Марсе. Чертовски повезло, что меня там уже не было несколько дней тому назад, — он медленно покачал головой. — Теперь от Капи и следа не осталось.

— Мы припомним им это, — сообразил вставить Кейт.

— Может, и так.

— Ты что-то настроен пессимистически, а? — попытался встряхнуть его Кейт.

Джо прикурил новую сигарету от прежнего окурка и глубоко затянулся.

— Готовится нечто грандиозное, Сент-Луис. Можешь мне верить. О! Я, конечно, не в курсе каких-то конкретных планов, иначе так бы не говорил. Просто умею читать между строк. А когда сам побываешь, то чуешь сразу, чем пахнет. Драчка будет та еще. Думается, что первыми полезут арки. Хватит ждать-выжидать, уверен, что войне скоро придет конец — так или иначе. Но я опасаюсь…

— Чего? — не выдержал Кейт.

— …не появилось ли у них чего-нибудь новенького в смысле оружия. Сейчас достигнуто настолько полное равновесие сил, что любой новый вид вооружения… Ну, ты понимаешь, что я хочу сказать.

Кейт важно кивнул. Он отдавал себе отчет в том, что в его интересах как можно меньше отвлекаться от затронутой им темы. Он еще не был в состоянии компетентно вести дискуссию по военным проблемам, а посему лучше было вернуть Джо в ту область, где он, Кейт, чувствовал себя уверенней. Его сейчас больше волновал вопрос, мог ли Джо пилотировать космические корабли или же он просто отслужил в армии в качестве артиллериста или навигатора.

— А на Луне бывал давно? — спросил он.

— С год тому назад, — ответил Джо. — В те времена я еще не переступил черту: был достаточным простофилей, чтобы верить в возможность зарабатывать на жизнь честным путем. Короче, возвращаясь к лунным делам, тогда я отвез туда одного богатея в его собственном космолете. Эх, и история же приключилась!

— Что, неприятности?

— Да нет! Их было шестеро пассажиров, пьяных в стельку. Этот «Эрлинг» мог бы повести даже пятилетний ребенок, но ни у кого из той банды башка в тот момент не варила настолько, чтобы суметь с этим справиться. Возьмись они за рычаги — мигом очутились бы где-нибудь в Плеядах. Я тогда был таксистом, подобрал их как-то после обеда близ Таймс-сквер и доставил в частное владение в Нью-Джерси. Хозяин космолета, увидев значок бывшего пилота, предложил мне прокатить их туда-сюда за тысячу кредиток. К тому времени я уже два года отсиживался на Земле и, естественно, горел желанием поразмяться… хотя бы на такой игрушке, как «Эрлинг». Так что, недолго думая, я повел такси на Джерси, что стоило мне рабочего места, водительских прав и по возвращении выбросило меня за черту закона. Но зато я свозил их на Луну. Ну и поездочка, скажу тебе, была! Добрались даже до Гротов Удовольствия.

— Хотел бы и я как-нибудь побывать там, — вставил Кейт.

— О! Насколько это шикарнее, чем Каллисто. Но не вздумай отправиться в эти Гроты, если у тебя мошна не пухнет от кредиток. Мы проторчали там пару недель, — с видимым удовольствием улыбнулся он, — а моя тысяча улетучилась всего за день, и то ее хватило на этот срок лишь потому, что платили они. Таскали повсюду за собой и расплачивались за всю компанию.

Кейт попытался вернуть разговор в нужное ему русло.

— Эти «Эрлинги» здорово отличаются от кораблей-гигантов?

— Все равно что роликовые коньки от гоночного автомобиля. «Эрлинг» — штука визуальная, нацеливаешься на нужный тебе объект и нажимаешь на кнопку. Тем самым выскакиваешь за пределы атмосферы, а на месте уже развертываешь крылья и отдаешься полету. Там автоматическая компенсация и гироскопы, вообще все делается само собой. Не сложнее, чем выхлестать «луно». Кстати, ты готов?

— Давай! — Кейт поднял бокал. — Смерть аркам!

— В путь. И попутного ветра!

В этот раз Кейт опрокинул порцию целиком. Рот совсем не обожгло, вероятно, потому, что зараз он хватанул этой взрывчатки слишком много. Просто его словно двинуло отбойным молотком в челюсть, в горле застрял ком, и он устремился сквозь пелену черного тумана к холодной синеве неба, а затем все дальше и дальше, откуда черная дымка, скрывавшая город, показалась ему маленьким черным диском.

Потом узел в горле развязался, но он все равно продолжал, кружась, мчаться в неведомые просторы. Он попеременно видел то Землю, то звезды, то громадный полумесяц Луны. Земля непрерывно съеживалась и вскоре превратилась в чудовищный черный шар, продолжавший уменьшаться в размерах по мере того как приближалась Луна. А некоторые звезды засверкали так ярко, что стали выглядеть как кружочки, маленькие огненные монетки.

А надвигавшаяся на него Луна тоже предстала шаром. Не столь громадным, как Земля, но все равно выглядела такой большой, какой он ни разу в жизни ее не видывал. Он знал, что пребывает сейчас за пределами земной атмосферы, но вовсе не чувствовал того леденящего холода вакуума, о котором вдоволь наслышался. Напротив, было так тепло и приятно, и все его кувыркания сопровождались чудесной музыкой… а может, это он крутился-вертелся в ритме дивной мелодии — этого он теперь уж не мог определить. Впрочем, для него сейчас вообще все потеряло какое-либо значение и смысл, кроме этого удивительного ощущения полета, такой свободы и легкости, каких он никогда до сих пор не знал.

Затем, обернувшись, он уперся взглядом в нечто, заслонявшее Луну и похожее на сигарету. Ничем иным, кроме как космическим кораблем, этот объект быть не мог. И действительно, вскоре он уже различал полоску освещенных иллюминаторов и сложенные вдоль корпуса крылья.

Кейт неминуемо вот-вот должен был врезаться в космолет.

Что и случилось в конечном счете, хотя он при этом не испытал никакой боли. Он просто проник сквозь оболочку корабля и уселся целым и невредимым на полу, покрытом густым ковром, в каком-то подобии пышно отделанного будуара. И все это на борту космолета? В глубине алькова вырисовывалась кровать с простынями из черного шелка, которые, казалось, только и ждали, чтобы кто-то растянулся на них.

Он рывком вскочил. И это не стоило ему никакого физического усилия: ему казалось, что теперь он весил вполовину того, что раньше, одновременно став вдвое сильнее. Он чувствовал себя таким могучим, что готов был свернуть горы, энергия так и била из него неистощимым источником. То, несомненно, было следствием уменьшенной силы тяжести.

А потом все мысли мигом улетучились у него из головы, поскольку открылась дверь, пропуская Бетти Хэдли.

Она все еще была одета в тот самый костюм, правом ношения которого, по ее словам, обладали только космические курсанты. Но сейчас он весь был из белого шелка. Совершенно крохотный лифчик, но сладостно полных очертаний. Мини-трико из того же материала настолько плотно облегало бедра, что они казались нарисованными кистью мэтра. И блестящие белые сапожки из кожи, доходившие до середины божественного изгиба икр.

А все остальное была сама Бетти Хэдли с ее золотистой кожей и белокурой шевелюрой, громадными голубыми очами, нежными алыми губками, ярко выделявшимися на ангельском личике.

У Кейта перехватило дыхание — настолько она была невероятно прекрасна и желанна.

Бетти, похоже, войдя, не заметила сначала его присутствия, но неожиданно взгляд упал на Кейта, и ее лицо озарилось радостью. Она подняла навстречу ему свои белые длани и воскликнула: «Дорогой… о, милый мой!..»

Бетти порывисто устремилась к нему, сжала в своих объятиях, прильнула. На какой-то миг зарылась лицом в плечо, но потом с подернутыми вуалью страсти глазами потянулась к нему своими бесподобными губами…

— Ну-ну, — услышал Кейт голос Джо. — Ты ловил кайф целых сорок пять секунд. Ты что, никогда до этого не пил «луно», Сент-Луис?

Бокал все еще был приклеен к губам, рот, горло, желудок пылали неистовым огнем. Глаза Кейта стали постепенно различать мерзкую рожу Джо. Понемногу вернулось понимание того, что он сидит на скамейке за столом, на который оперся локтями. Вернулось ощущение нормального веса и сил.

И свет опять стал мертвящим голубовато-зеленым потоком лучей неоновых ламп.

— Так я прав, ты впервые его отведал? — допытывался Джо.

Кейту показалось, что прошла целая минута, прежде чем он сообразил, о чем это талдычит ему Джо, потом еще одна, пока он решал, кивнуть головой или нет, и, наконец, третья, когда он проделал это движение.

— Странная это штука, «луно», — скалился во весь рот Джо. — Чем чаще пьешь, тем быстрее он действует, но все меньше и меньше остаешься в отключке. Я, например, пью его уже много лет, каждый раз, когда есть деньжата, но вырубаюсь теперь всего на пять — десять секунд. Чудно и непонятно, как это после первого бокала ты вернулся на Землю так скоро. Хотя, впрочем, бывали случаи, что поначалу «луно» вообще никак на человека не действовал — просто тот погружался, черноту, и все. Наверное, и с тобой случилось такое?

Кейт согласно кивнул.

— Ну а во второй раз? До Луны добрался?

— Застрял на полдороге, — Кейт в конце концов обрел голос.

— Неплохо. И что же с тобой происходило? Хотя, впрочем, это не мое дело. — Он вгляделся в Кейта и расхохотался. — Ага, вижу. Даже когда только начинаешь его пить, все равно тебе кажется, что возвращаешься слишком рано. Ах, как прекрасно я все это помню! Послушай, старик, — наклонился он к Кейту, — на сегодня хватит. Если в первый раз хлебнешь больше одного — двух, не выдержишь.

— Мне вообще больше не хочется повторять этот «луно», — печально откликнулся Кейт.

— В следующий раз ты, возможно, задержишься там подольше.

— Именно поэтому и не хочу больше к нему притрагиваться. Мне нужно настоящее, Джо, а не мечтания и эрзац.

Джо пожал плечами.

— Да, встречаются субъекты, думающие таким вот образом. Когда-то и я считал так же. Но в принципе это — твое личное дело. Давай лучше поговорим о деле, ты ведь еще не раскрыл, что тебе надо. Возьмем по виски, прополоснем горло, и ты мне все выложишь.

Он повернулся к бармену и сделал заказ. Тот подал им двойные порции, но Кейт проглотил свою, словно стакан родниковой воды.

После «луно» это было как раз то, что требовалось. Джо опорожнил свой бокал с той же, что и он, легкостью. Затем принял серьезный вид.

— Ну вот. А теперь валяй.

— Мне нужно на Луну, — заявил Кейт.

— Ну, так в чем дело? — Джо пожал плечами. — Туда из Айдлуайлда в течение всего дня каждый час стартуют регулярные рейсы. Все удовольствие — триста кредиток в оба конца. Плюс двенадцать за визу.

Кейт наклонился к нему.

— Это не для меня, Джо. Я крепко погорел. У меня на хвосте вся полиция Сент-Луиса, и у них есть все мои приметы, включая отпечатки пальцев.

— Они знают, что ты слинял в Нью-Йорк?

— Если подсуетятся немного, то скоро узнают и об этом.

— Не есть здорово, — протянул Джо. — Наверняка все астропорты под наблюдением. Насчет визы я бы мог тебе помочь. Но в принципе ты прав: астропортов надо избегать как чумы.

— И это еще не все, — продолжал Кейт. — У меня есть друзья… те еще люди, если ты схватываешь, что я имею в виду… они сейчас там, на Луне. У них есть возможность наблюдать за астропортами, контролируя мое прибытие.

— Ясно, — буркнул Джо.

— Так вот, как ты понимаешь, мне лучше бы объявиться там неожиданно, минуя все официальные каналы, скажем, на одном из этих малышей «Эрлингов». Тогда я мог бы, войдя через заднюю дверь, застать врасплох этих, поджидающих меня у главного входа. Понял?

— Лучше некуда, — бросил реплику Джо.

— Послушай, а каков радиус действия этих «Эрлингов»?

— А зачем тебе это? Ты же на Луну собрался.

— Да просто может все так обернуться, что там мне станет жарковато.

— «Эрлинг» может доставить тебя в любое место Солнечной системы. Чтобы добраться до одной из крупных планет, тебе понадобится, вероятно, с десяток пространственных прыжков, но по времени это все пустяки! Только не надо рисковать вылезать на «Эрлинге» за пределы нашего родного Солнца, разве что ты хорошо разбираешься в навигации, в чем я сильно сомневаюсь. Может, ты и доберешься до нужного тебе места, но обратно не вернешься, это уж точно, — сгинешь.

— Не беспокойся, — поспешил добавить Кейт. — Я не собираюсь покидать нашу систему. Скорее всего, я и не буду рыпаться куда-то дальше Луны, но просто интересно знать, куда в случае срочной необходимости можно было бы сигануть на «Эрлинге».

— Понял. Ну и чего ты хочешь от меня?

— Чтобы ты достал мне «Эрлинг».

Джо даже присвистнул.

— Другими словами, добыть тебе фальшивые документы, чтобы ты смог купить его, или же попросту увести у кого-нибудь эту тачку, так, что ли?

— Но ты же знаешь, что «Эрлинг» есть в Нью-Джерси. Есть ли шанс добыть его?

— И ты хочешь, чтобы я доставил тебя на Луну? — задумчиво произнес Джо, разглядывая Кейта.

— Нет, если ты сможешь показать мне инструменты на борту и объяснишь, как ими пользоваться.

— На это понадобится не более десяти минут. Но стибрить космолет, старина, это непросто. Попадешься — и десять лет на Венере, в гнилостных болотах, обеспечено. Конечно, если протянешь там этот срок.

Кейт громко рассмеялся.

— Ну и ну, ты шатаешься в этой мгле, и ничего, а на столь ничтожный риск не можешь решиться? Ставить жизнь на кон ради того, чтобы облегчить карманы какого-нибудь прохожего на несколько кредиток, а когда понадобилось увести «Эрлинг», чуть в штаны не наложил?

— Сколько? — перебил его Джо.

У Кейта было три с половиной тысячи без учета сдачи за выпивку. Он не колебался ни секунды:

— Две или три тысячи кредиток.

— Что значит две или три? Это что, новый способ считать деньги?

— Очень просто: три, если «Эрлинг» будет в моем распоряжении сегодня ночью, — пошел ва-банк Кейт, — и две, если это произойдет завтра. Вот что я имел в виду.

— Именно этого я и опасался, Сент-Луис, — глубоко вздохнул Джо. — В любом случае не так уж это и трудно. К тому же три всегда лучше двух, так что давай договариваться на сегодняшнюю ночь. Опять же, продвигаться по городу в условиях отуманивания почти столь же опасно, как и выкрасть космический корабль. Наконец, это означает, что придется угнать еще и машину.

— А это разве реально?

— Еще бы! Конечно, передвигаться будем не быстрее, чем пешком. Отуманивание покрывает дорогу на Нью-Джерси километров на пять — шесть. Так что понадобится добрых часа три, чтобы добраться туда.

— Вполне подходяще, — согласился Кейт.

— Не многие смогли бы справиться с подобным делом, — со скромным видом заметил Джо. — Тебе чертовски повезло, что ты попал на меня, Сент-Луис. Я покажу тебе сейчас фокус, о котором мало кто знает: как на глазок водить машину в условиях полного отуманивания. По компасу! Сколько сейчас времени?

— Что-то около пол-одиннадцатого, — ответил Кейт, взглянув на часы.

— Так, полчаса на то, чтобы раздобыть авто, — будет одиннадцать. Три часа на дорогу сквозь эту чернильную жуть; если это удастся, будет уже два часа ночи. Далее: полчаса на машине до места расположения «Эрлинга», еще тридцать минут на то, чтобы пробраться в него и обучить тебя пилотажу, — итого три часа. Полет до Луны — мгновение. Набросим десяток минут на посадку. В итоге ты будешь на Луне к десяти минутам четвертого.

Кейт с трудом верил тому, что слышал.

— А самолет? Я хотел сказать, космолет? — спохватился он. — А вдруг его владелец как раз сейчас и пользуется им, так что на месте его и не окажется?

— Исключено. Я сегодня в газете видел его фотографию. Его как раз слушают в одной из комиссий конгресса, то есть он сейчас в Вашингтоне. Ты и сам должен был читать об этом. Он занимается рэджиксами.

— Ах, этот! — небрежно процедил Кейт, как если бы это объясняло все. Может, так оно и было. По крайней мере Джо придерживался именно такого мнения.

— Еще по виски — и в путь, идет?

— Ладно, — согласился Кейт. — Но мне одну порцию. Когда их обслужили, он пожалел, что не заказал двойную. Поскольку его опять начал мучить страх.

Вот сейчас он прохлаждается на Земле, в районе Манхэттена, и Сатурн — что для него равнозначно космофлоту и Мекки — кажется отсюда невероятно далеким. До сего времени Кейту везло, причем просто невероятно. Но будет ли и впредь удача сопутствовать ему?

Во всяком случае, ее хватило еще и на то, чтобы не проходить, покидая таверну, мимо Релло. Человек, вооруженный охотничьим ружьем, проводил их до другой двери, через которую они попали во двор, погруженный в непроглядную тьму.

Кейт снова цепко ухватился за плечо Джо и неотступно следовал за ним. Добредя до Пятой авеню, они повернули налево. На углу Джо приостановился.

— Подожди-ка меня лучше здесь, — шепнул он. — Одному мне будет легче угнать машину. Сдается мне, что я знаю, где тут неподалеку стоит шикарная тачка. Стой, не шевелись, пока не услышишь, как я возвращаюсь.

— И как ты сможешь весты авто в этом гороховом пюре?

— Сам увидишь, — усмехнулся Джо. — Знаешь, все-таки тебе лучше дожидаться меня не здесь, прижимаясь к зданию. Вон там, на углу, стоит осветительный столб. Уцепись за него и замри — все меньше шансов, что тебя кокнет какой-нибудь прохожий.

И он растворился в ночи, ступая так тихо, что до Кейта доносился лишь приглушенный шорох, по которому он в начале вечера сумел все же вычислить Джо. Встреча с ним была самой счастливой случайностью для Кейта с воскресного вечера. Воистину того послало ему провидение.

Кейт на ощупь добрался до столба и оперся о него. Он пытался приструнить расшалившиеся нервы, не терзаться, думая о призрачной надежде попасть в район Сатурна, поскольку именно эта планета была его целью, а отнюдь не Луна. Разговор о Луне был нужен, чтобы прикрыть его намерение и не вызвать у Джо каких-либо подозрений. Он пытался также отвлечься от постоянно назойливо вползавшей в голову мысли о том, что его, вполне вероятно, может расстрелять в космосе первый же встреченный им корабль космофлота, в расположение которого он намеревался столь беспардонно вторгнуться.

А вообще-то на него навалилось сейчас столько безрадостных дум, что, стараясь отделаться от какой-то одной из них, он тут же наталкивался на другую, ничуть не лучше прежней. Тем не менее это помогало как-то убить время в ожидании возвращения Джо.

Так прошло едва ли с полчаса, когда ему показалось, что где-то урчит машина, стукающаяся о бортики тротуаров, слегка притираясь к ним шинами.

Авто, судя по доносившимся до Кейта звукам, остановилось на углу, метрах в трех — четырех от него. Оттолкнувшись от столба, он зашагал — одна нога на тротуаре, другая — на проезжей части — по направлению к нему, пока довольно сильно не ушибся, налетев на бампер.

— Джо? — тихо позвал он.

— Собственной персоной, Сент-Луис. Машина господину подана. Быстро влезай, и сматываемся отсюда поскорее. Пришлось искать ее дольше, чем рассчитывал, а я хочу добраться до стартовой площадки «Эрлинга» затемно.

Кейт нащупал ручку, открыл дверцу и плюхнулся на сиденье.

— Сотню в час мы, конечно, не выжмем, держась все время кромки тротуара, — съязвил Джо, — но вдвоем помчимся быстрее, чем если бы я сидел за рулем один. Сейчас расскажу о твоих обязанностях. Возьми-ка вот это.

Кейт ухватился за электрический фонарик, которым Джо бесцеремонно ткнул его в бок. Он тут же нажал кнопку и менее чем в метре от себя увидел Джо, за ним ветровое стекло… ну а далее невозможно было различить даже крышку радиатора.

— Да не так, бестолочь, — вскипел Джо. — Опусти луч вниз. А теперь возьми кусок мела и проведи линию строго параллельно оси шасси. Как можно прямее.

Кейт был вынужден низко пригнуться, чтобы разглядеть пол, но начертить прямую труда ему не составило: он просто-напросто шел вдоль бороздки резинового коврика.

Джо склонился, чтобы оценить его труды.

— Хорошо, — похвалил он, — а я — то эти рубчики не заметил. Будет легче вести эту телегу, зная, что наша линия выдержана абсолютно прямо. А вот компас. Положи его точно посередине линии.

— Ну и что? — все еще не мог сообразить Кейт, послушно выполняя указание.

— Пока ничего. Я сейчас доеду до угла и поверну на запад. Сколько шагов ты сделал, отойдя от столба?

— Двенадцать или пятнадцать.

— Ладно, думаю, это удастся мне без проблем, а значит, и курс возьму точно на запад. Уверен, что до Шестой авеню доберусь с закрытыми глазами. А там и пустимся прямо на юг.

Джо нажал на стартер и медленно отъехал, нарочно прижимаясь к тротуару. Вскоре шорох трущихся о него шин прекратился. Тогда он свернул вправо и тащился на первой скорости до тех пор, пока колесо, на этот раз с другой стороны, не тюкнулось в бортик противоположной стороны улицы.

— Отлично, вот мы и выехали! — радостно сообщил он и чуть поддал газу, несколько отъехав перед этим к центру мостовой.

Так они проехали, по представлениям Кейта, несколько сотен метров. Джо остановился.

— Теперь мы где-то совсем рядом с Шестой авеню, — произнес он. — Пойди взгляни на номер дома.

Кейт вышел из машины и высветил его фонарем на двери здания. Он вовремя вспомнил, что ему по легенде не полагалось знать Нью-Йорк достаточно хорошо, поэтому, вернувшись, он ограничился тем, что назвал Джо цифру без каких-либо комментариев.

— Понятно, проскочили на пару зданий. Сейчас я чуть сдам назад и поверну вправо. Тем самым мы выберемся на Шестую авеню и рванем к югу.

Он сманеврировал, потом, проехав несколько метров, снова встал.

— А ну посмотри, на каком мы расстоянии от тротуара с твоей стороны, — обратился он к Кейту.

Тот снова вышел и сообщил, что от тротуара их отделяло примерно два метра.

— Отлично, — удовлетворенно крякнул Джо. — А теперь за работу. С помощью фонарика и компаса мы сможем развить скорость по меньшей мере до пятнадцати кэмэ в час. Ты ясно видишь эту линию, проведенную строго по осевой машины? Так вот, Шестая авеню идет примерно на юг — юго-восток: все прямые авеню проложены именно в этом направлении. На площади Минетта она несколько поворачивает к востоку и далее тянется прямо на Спринг-стрит. А там свернем в туннель. Твоя задача — бдительно следить за компасом, заставляя меня ехать все время прямо. У меня второй фонарик, с помощью которого я буду контролировать каждые сто метров на счетчике, чтобы постоянно подсчитывать, куда мы примерно уже добрались. Время от времени тебе придется выскакивать и сверяться с номерами домов. Но довольно редко.

— А если врежемся во что-либо?

— На скорости пятнадцать в час не убьемся. Самое худшее, что может случиться, — это необходимость обойти другую машину. Будем вилять из стороны в сторону по мостовой, но если сумеешь внимательно следить за компасом, то часто наскакивать на тротуар не придется. К тому же шины-то не наши, верно ведь?

Они тронулись в путь. Чувствовалось, что Джо первоклассный водитель, и, как бывший шофер такси, он знал назубок все улицы. Два — три раза они стукнулись о тротуар на Спринг-стрит. Кейту пришлось выходить всего дважды для определения номеров зданий. При этом во второй раз выяснилось, что они были всего в нескольких домах от того места, где следовало сворачивать в Голландский туннель.

В нем они не раз тыкались в тротуар, а однажды в самом центре услышали, как навстречу движется другая машина. К счастью, они разминулись, даже не задев друг друга бамперами.

Джо прекрасно знал и Нью-Джерси. Он проехал по прямой целый ряд улиц, полагаясь на компас. Через три километра он зажег фары, и Кейт отметил, что свет от них пробивался в черноту уже метра на три-четыре.

— Все о’кей, старина, — жизнерадостно сообщил Джо. — Туман здесь начинает рассеиваться. Можешь вернуть мне компас.

Кейт наконец смог выпрямиться и так потянулся, что затрещали суставы. Едва он разогнал застоявшуюся кровь, как они уже полностью выскочили из завесы черного тумана.

Вскоре машина уже катила по сельской местности, простиравшейся между городскими поселениями. Кейт отчетливо видел в окно Луну и точечки звезд на черном бархате неба.

«Это какой-то сон, — невольно подумалось ему, — никак не могу поверить, что я вот-вот отправлюсь туда».

Но что-то внутри одернуло его: «Если ты туда действительно попадешь!»

И внезапно эта единственная оставшаяся у него перспектива напугала его и взволновала даже больше, чем все эти пурпурные монстры-селениты, «ночевики», арктуриане и эмбеэровцы, вместе взятые.

Но отступать было уже поздно. Жребий брошен. Была не была, но в космос он все равно рванет.

Глава 15 Полет на Луну

В два часа сорок минут по часам Кейта Джо остановился на краю шоссе и потушил фары.

— Мы на месте, старик, — возвестил он. — Всем — на выход!

Он отобрал у Кейта электрический фонарик.

— Стартовая площадка всего в пятистах метрах отсюда, в открытом поле. Местечко в стороне, весьма изолированное от окружающего мира. Не стоит даже особенно беспокоиться в смысле безопасности. Надеюсь, что за это время никто не уведет у меня самого автомашину.

Они перелезли через изгородь. Джо шел впереди, освещая дорогу фонариком, пока они пробирались сквозь частокол деревьев, тянувшихся сразу же за оградой. А затем, выбравшись в чистое поле, шагали уже при лунном свете.

— А как же ты поедешь назад в Нью-Йорк один? — забеспокоился Кейт. — Ты сможешь одновременно машину вести и за компасом следить?

— Скорее всего, да, если поеду потихоньку. Но думаю, что возвращаться мне в Нью-Йорк этой ночью не следует. Доберусь-ка я лучше до Трентона или до его окрестностей, где и проведу остаток ночи. И уж, ясное дело, нельзя появляться в городе сегодня утром на ворованной машине. О ее пропаже, возможно, сообщат уже в ранние часы. Так что лучше ее бросить в Трентоне.

Они перелезли еще через одну ограду, и Джо заметил:

— «Эрлинг» вон там, за теми деревьями.

Ступив под сень рощицы, он снова зажег фонарик, тщательно следя, чтобы сноп света падал лишь на землю. Но как только они покинули эту сумрачную зону, Джо погасил его и сунул в карман.

Прямо перед ними посверкивал ангар, напоминавший большую оранжерею; сквозь стекла отчетливо виднелись два космолета. На взгляд Кейта, они изрядно смахивали на самолеты — никакого сравнения с сигарообразными кораблями из его видений после порции «луно». Более крупный из них был размером с транспортный самолет, маленький — не больше авиетки. Крылья вроде бы не убирались, уходя полностью в корпус. Впрочем, подумал Кейт, а почему это он решил, что они должны быть именно такими, а не иной конструкции.

— Подожди-ка здесь, — прервал его размышления Джо. — Я осмотрю окрестности. Надо увериться, что путь свободен.

Он вернулся довольно скоро и сделал Кейту знак следовать за ним. Они подошли к дверце, ведущей внутрь стеклянного ангара.

— Подержи, пока открою, — Джо протянул Кейту фонарик.

Выудив из кармана крючок-отмычку, он за пару минут справился с замком. Они вошли в помещение, и Джо тщательно прикрыл дверь.

Кейт, подняв глаза к потолку, с удивлением отметил, что в крыше не просматривалось никакого отверстия. Но в торце ангара виднелась большущая дверь с двумя створками. Через нее-то наверняка и вводились сюда космолеты. Кейт с недоумением подумал, почему Джо не предпочел взломать ее замок, раз уж им все равно предстоит вытягивать наружу один из кораблей.

И вдруг Кейта озарило. Он понял, что ничем подобным им заниматься не придется. Корабль совершенно спокойно проскочит сквозь крышу. Поэтому-то ангар и был стеклянным. Как это когда-то происходило с летающими швейными машинками профессора, космолеты дезинтегрируются, просачиваются в таком виде через крышу или стену, а прибыв к месту назначения, вновь обретают материальную форму. А прозрачность ангара объяснялась тем, что корабль требовалось нацелить на точку финиша прямо с места стоянки, не выводя его в поле.

Кейт хотел было спросить Джо, к чему тогда эта большая дверь, как неожиданно догадался, что операция полета не имела двустороннего характера. При возвращении на Землю корабль вынужден был материализоваться за пределами атмосферы, а затем в планирующем режиме спускаться на посадочную площадку и заруливать в ангар.

— Перед тобой два «Эрлинга», — начал объяснять Джо. — «Скаймастер» — на десять пассажиров и двухместный «Старовер». Какой тебе по душе?

— Наверное, тот, что поменьше. А как ты считаешь?

— Старина, большой стоит отнюдь не дороже, — пожал плечами Джо. — Понятно, что ты все равно не сможешь их продать — они зарегистрированы. Независимо от того, какой ты выберешь, все равно его придется бросить, когда минет надобность.

— Управление обоими «Эрлингами» одинаковое? И трудности в том и в другом варианте не составит?

— Абсолютно. Малыш, пожалуй, чуть поманевренней, и ему не требуется большой посадочной площадки.

— Тогда беру его, — решился Кейт.

Осмотрев «Старовер», он убедился, что тот не так уж и похож на самолет. Крылья были поменьше и покрепче на вид. Естественно, никакого пропеллера. Корпус был сделан не из особой ткани, как ему сначала показалось, а скорее из асбеста.

— Вот эта дверь герметична, — продолжал пояснять Джо. — Повернешь ручку. Точно такая же имеется и внутри. Но если по той или иной причине тебе придется пользоваться ею в космосе, предпочтительнее предварительно надеть комбинезон. Они лежат под каждым из кресел. При этом не забудь, что перед выходом в космос надо понемногу вот через этот клапан спустить весь воздух, иначе вылетишь выхлопом вместе с ним. И наоборот, после того как войдешь в корабль и закроешь эту дверь, надо выждать с четверть часа, чтобы аэрогенератор — сейчас я тебе покажу, где он находится, — восстановил атмосферу в кабине. А теперь входи, буду проводить инструктаж.

Кейт устроился в кресле пилота, Джо — рядом с ним. Из его рассказа следовало, что система управления кораблем состояла из штурвала и пары педалей, как в планере. Кейт в свое время налетал на такого типа аппаратах около сотни часов и поэтому без труда разобрался в технике пользования ими.

— Вот это — оптический прицел, — продолжал Джо. — Наводишь его на то место, куда собираешься попасть. А кнопки предназначены для регулировки дистанции. Большой «Эрлинг» перемещается единицами измерения по сто тысяч километров. Максимально возможный бросок за раз — пятьсот таких единиц, то есть пятьдесят миллионов километров. Поэтому, чтобы добраться, например, до крупных планет, тебе надо было бы сделать несколько прыжков, в чем и заключается неудобство этих малых «Эр-лингов» для подобных дальних путешествий. А вот эта кнопка — для прыжков в десять тысяч километров и менее, вплоть до пороговых ста метров. Для Луны… значит, так… ты ведь говорил, что хотел бы сесть на видимую ее сторону, не так ли?

— Верно.

— Тогда определи точно место, куда намерен сесть. Отрегулируй расстояние… подожди-ка минутку. — Джо открыл ящичек на панели управления и вынул оттуда толстый фолиант размером с хороший справочник для туристов. Взглянув на срок выпуска, он буркнул: — Отлично. А то я вдруг засомневался, имеет ли старина Эггерс свежее издание «Календаря звездоплавателя». Ведь он не пилотирует корабль сам. Но нет, все в порядке. Вот тут таблицы, в которых ты найдешь все нужные расстояния от любой точки Солнечной системы до другой на все часы месяца и поминутно.

Он открыл справочник.

— Вот таблица «Земля-Луна». Скажем, ты стартуешь в три пятнадцать. Соответственно находишь величину, расстояние, которое предстоит преодолеть, и устанавливаешь его на шкале. Ровно в три пятнадцать нажимаешь на кнопку. Усек?

— А если мои часы идут неправильно? Тогда что же, я могу проскочить дальше, чем мне нужно, и материализуюсь внутри Луны, а не над ее поверхностью?

— Ну и бестолковый же ты. При чем тут твои часы? — снисходительно обронил Джо. — Видишь вон те, что на пульте? Только ими и следует пользоваться при расчетах. Они идут с точностью до долей секунды, поскольку — родомагнитные.

— Как ты их назвал?

— Родомагнитные, — проявляя ангельское терпение, повторил Джо. — Но в любом случае тебе не грозит опасность врезаться в Луну, потому что на этот счет предусмотрено страховочное устройство — отталкиватель. Если захочешь материализоваться в пятнадцати километрах над Луной — а это в общем-то как раз и есть нужная дистанция, — то поставь отталкиватель на отметку пятнадцать, и зависнешь над своей целью ровно на этом расстоянии. Отталкиватель регулируешь в зависимости от плотности атмосферы в месте назначения. Для Луны — это пятнадцать, для Земли — сорок, для Марса — двадцать километров и так далее. Понял?

— Ясно: нажал кнопку — и ты на месте, — резюмировал Кейт. — Ну а что дальше?

— После материализации ты начинаешь падать, но гироскоп удерживает тебя в вертикальном положении. Ты клюешь носом и снижаешься до тех пор, пока крылья реально не почувствуют атмосферу. Как только под ними окажется достаточно воздуха, переходи на полет и посадку в режиме планера. Вот и все. Если увидишь, что не попадаешь в нужное место или посадка может оказаться не вполне удачной… тогда жми вот на эту кнопку. Отталкиватель снова выбросит тебя на высоту пятнадцать километров, и ты повторишь весь маневр. Проще не бывает. Дошло?

— Еще бы! — удовлетворенно кивнул Кейт. И действительно, все выглядело довольно несложно. А к двери, как он заметил, была прикреплена толстая книга с названием «Свод инструкций», где он, несомненно, сможет при надобности почерпнуть все те сведения, которых ему не будет хватать, или ту информацию, которую вдруг позабудет.

Он достал из бумажника три тысячи кредиток, обещанных Джо. У него, таким образом, остается всего пятьсот семьдесят, но ему деньги, видимо, теперь уже будут не нужны. Утром он либо отдаст концы, либо отыщет Мекки, а вместе с ним, как он надеялся, решит свою проблему.

— Знаешь что, сдай-ка ты мне и свой ствол, Сент-Луис. Не забывай, что телепортировать взрывчатые вещества нельзя. Они рванут по дороге… не очень-то приятно, когда это происходит в твоем кармане.

Кейт вспомнил, что он читал про это в книге Уэллса. Джо был прав.

— Спасибо, что напомнил, Джо, — согласился он. — Иначе забыл бы и распался на атомы.

Он протянул «кольт» Джо.

— Ну ладно, старина, — вздохнул тот… — И тебе спасибо… удачи! Попутного ветра.

Они торжественно обменялись рукопожатиями.

Сразу же после отъезда Джо Кейт погрузился в «Свод инструкций» и более получаса внимательно штудировал его.

Согласно пособию, вождение космолета выглядело даже еще проще, чем это разъяснил Джо. Это казалось до невероятности простым делом. Так, там указывалось, что совсем необязательно — разве что возникнет такое желание — прибегать к таблицам расстояний, приводимым в «Календаре звездоплавателя». Можно ограничиться установкой шкалы на максимальное расстояние, то есть на пятьдесят миллионов километров, включив отталкиватель на остановку корабля на желаемой дистанционной цели. Практически точно вымерять расстояние требовалось только при сближении в космосе с другим кораблем. Да и то, подумал Кейт, можно оставить инициативу в этом вопросе за пилотом второго космолета.

Посадить корабль не представлялось делом более трудным, чем, скажем, совершить такой же маневр на обыкновенном планере. Более того, имелось даже очевидное преимущество в том смысле, что при необходимости весь процесс можно было повторить с самого начала.

Кейт вскинул голову. Его взгляд проник сквозь прозрачную крышку кабины космолета и ангара, пронзил земную атмосферу, погрузился в пучину космоса и умчался дальше — к Луне и звездам.

Что делать: сразу же махнуть к Сатурну или сначала поупражняться, предварительно заскочив на Луну?

Последняя выглядела столь доступной, казалась совсем рядом. Воистину в двух шагах. Конечно, какого-то особого резона отправляться туда у него не было. Его истинной целью было добраться до земного космофлота, базировавшегося в районе Сатурна. Но он прекрасно понимал, что шансы выйти целым и невредимым на Мекки были довольно слабыми. Знал он и то, что если установит контакт с искусственным мозгом, то, вероятно, сумеет вернуться в тот мир, из которого его выкинуло сюда в прошлое воскресенье. Как в том, так и в другом случае ему, вероятно, больше никогда не представится возможность ступить ни на Луну, ни на какую-то иную, кроме Земли, планету. И, в сущности, полчаса больше, полчаса меньше — какую это играло роль!

Бог с ними, с крупными планетами, как-нибудь переживем, решил Кейт, но раз уж выпала такая возможность, хотелось бы взглянуть на какое-то иное небесное тело, нежели Земля. А Луна была вполне в поле досягаемости. Согласно только что пролистанному «Своду инструкций», плодородные места и соответственно все поселения находились на обратной стороне спутника Земли, где имелась вода, а атмосфера была более плотной. На видимой человеческому глазу половинке Луны простиралась лишь бесплодная пустыня и вздымались горные вершины.

Кейт глубоко вздохнул и застегнул пряжки ремней, привязывавших его к креслу пилота. Было почти полчетвертого ночи, и он, сверившись с «Календарем звездоплавателя» относительно расстояния до Луны в это время, вывел на шкалу нужные параметры. За несколько секунд до избранного момента он навел оптический прицел точно в центр Луны и, проследив за секундной стрелкой часов, называвшихся родомагнитными, нажал кнопку.

Ничего не произошло, не было абсолютно никаких особых ощущений. Он даже упрекнул себя, что, видимо, забыл повернуть какой-нибудь рычажок.

Но тут он сообразил, что при старте закрыл глаза и надо бы их уже открыть, чтобы посмотреть на пульт управления. Все выглядело более чем нормально.

Тогда Кейт взглянул в оптический прицел, проверяя, по-прежнему ли тот направлен на Луну. Ничего подобного. Ее не было, во всяком случае, он ее более не видел. Но над его головой висел громадный блестящий шар, в несколько раз превосходивший размерами Луну, да и непохожий вовсе на нее. То, что это не Луна, безмерно поразило его. Да ведь это Земля была там, наверху, в каких-то трехстах восьмидесяти четырех тысячах километрах от него! И небо все усеяно тысячами звездочек, блестевших так ярко, как ему еще никогда не приходилось видеть.

Тогда где же, черт побери, сама Луна?

Внезапно до него дошло, что он чувствует себя как-то необычно, необыкновенно легко, словно во время спуска на суперскоростном лифте.

Кейт вспомнил, что между педалями целый кусок пола был прозрачным. Он бросил туда взгляд и наконец-то увидел лунную поверхность, стремительно надвигавшуюся на него, заполнявшую всю площадь этого донного окна и, судя по всему, находившуюся всего в нескольких километрах от его космолета. Его малютка «Старовер», повинуясь гироскопическому стабилизатору, перевернулся, чтобы не оставаться верхушкой вниз по отношению к выбранной цели.

Мощными толчками забилось сердце. Кейт лихорадочно прошелся по приборам, на всякий случай отыскал глазами кнопку возврата в исходное, на пятнадцатикилометровую высоту, положение, затем вцепился в штурвал, упершись ногами в педали. Он вошел в пике, двинув рукоятку от себя. Видно, заработал стабилизатор, поскольку воздуха было пока недостаточно, чтобы сказывалось действие руля глубины.

Но вот крылья космолета оперлись на воздушную подушку, и корабль вошел в планирующий полет.

Все это произошло слишком быстро для Кейта, он не успел должным образом настроиться на посадку. И тогда он решительно ткнул в кнопку возврата.

И опять он ровным счетом ничего не почувствовал, разве что автоматически отметил про себя, что лунная поверхность несколько отдалилась от него.

Теперь Кейт спокойно дождался начала цикла парения в воздухе, держа тем не менее палец на кнопке отталкивателя. Ему едва удалось разминуться с кратером. Впереди по курсу показалась равнина, сесть на которую для него было уже просто детской забавой.

Он безукоризненно прилунился. Космолет замер.

Кейт медленно расстегнул ремни. Потянулся к рукоятке выходной двери, но его охватили сомнения, а есть ли и впрямь снаружи воздух? Какое-то время он пребывал в нерешительности. Наличие на Луне атмосферы противоречило всем постулатам, действовавшим в его вселенной, но, как он уже не раз убеждался, этот мир отличался от его по стольким позициям…

Потом Кейт просто рассмеялся. До чего же он, однако, глуп: ведь если бы здесь не было воздуха, он не сумел бы планировать при посадке!

Кейт решительно открыл дверцу и вышел из корабля. Да, атмосфера наличествовала. Но воздух был сильно разрежен и леденяще обжег легкие — совсем как где-нибудь на вершине земной горы. Но дышать было вполне возможно. Кейт огляделся, слегка подрагивая от возбуждения, но сначала его охватило определенное разочарование. С таким же успехом он мог считать, что находится в данный момент в каком-нибудь затерянном уголке Земли, окаймленном на горизонте горной цепью Абсолютно аналогичный пейзаж.

И все же довлело какое-то странное ощущение. Он чувствовал себя необычайно легко. Кейт слегка подпрыгнул, по земным меркам сантиметров на двадцать от поверхности, но взлетел метра на полтора. Спускался обратно он тоже гораздо медленнее, чем рассчитывал. Но от предпринятой попытки осталось какое-то тягостное ощущение в области солнечного сплетения, что отбивало всякую охоту повторять подобного рода упражнения.

Ну вот: он на Луне… и какое ужасное разочарование! Ничего необычного, совсем не то, что он ожидал.

Он посмотрел вверх. Земля находилась на прежнем месте, но на сей раз она уже не казалась такой блестящей и сверкающей, как тогда, при взгляде из космолета на высоте пятнадцати километров над поверхностью Луны. Объяснение очевидное: он видел ее теперь сквозь слой атмосферы.

Кейт задумался, а правы ли ученые его Вселенной, столь категорично утверждавшие, что на Луне нет никакой атмосферы? Или же все-таки это было одним из тех различий между двумя мирами, которых, по его наблюдениям, набралось уже предостаточно?

С того места, где он стоял, звезды выглядели ярче, чем с Земли, но разница не была настолько уж большой. Опять же все упиралось в наличие атмосферного слоя.

Холодный воздух зло пощипывал его лицо, напоминая, что недолго и замерзнуть, если он так и будет стоять на одном месте. Температура была явно на несколько градусов ниже нуля, а Кейт был одет так, как это принято летом в Нью-Йорке.

Его передернуло от холода. Он в последний раз окинул взглядом блеклый и малопривлекательный пейзаж. «Я на Луне, — повторил он про себя. — Ну и что из того?» Всего-навсего это?

Теперь Кейт знал, чего ему хотелось. Ему не терпелось вернуться туда, где люди еще не покорили Луну, в свой собственный мир. И если ему все же удастся это сделать, он поостережется заявлять ученым: перестаньте пытаться использовать ракету как транспортное средство, а скорее переключайтесь на швейные машинки.

Кейт поднялся в кабину, причем гораздо живее, чем он покидал ее, и прикрыл герметичную дверь. Внутри его кораблика тоже стало холодно и воздух несколько разредился. Но после того, как он задраит входной люк, аэрогенератор и климатизатор быстро восстановят нормальные условия жизнеобеспечения.

Застегивая снова ремни, Кейт подумал: «Ну что ж, я очень рад, что так сильно разочаровался».

Рад потому, что, если бы не отважился на этот шаг, он никогда бы не был полностью счастлив в своей вселенной — естественно, при условии, что он туда возвратится. Всю оставшуюся жизнь он бы корил себя за то, что побывал в мире, где межпланетные путешествия — банальная реальность, но не использовал эту возможность.

Теперь дело сделано, совесть чиста.

Может быть, подумалось Кейту, он уже слишком стар, чтобы адаптироваться к изменившимся условиям. Если бы это приключение выпало на его долю в восемнадцать лет, а не в тридцать с хвостиком, и если бы его не связывало с тем миром чувство любви к женщине, вполне вероятно, эта Вселенная пришлась бы ему по вкусу.

Но все обстояло иначе. Он хотел обязательно вернуться домой.

И существовал электронный интеллект, который, не исключено, был в состоянии помочь ему.

Он нацелился через видоискатель на Землю и установил на шкале расстояние в сто девяносто тысяч километров, где-то на полпути между Землей и Луной. Очутившись в космосе, он без труда в спокойной обстановке определит, где сейчас находится Сатурн.

Кейт нажал на кнопку.

Глава 16 Нечто с Арктура

Кейт уже свыкся с тем, что при полетах на космолете вроде бы ничего и не происходит. На сей раз, однако, было не так, и это его поразило. Понемногу его охватило довольно странное ощущение. Сначала все как будто бы проходило нормально, но затем, когда, оказавшись посередине между Луной и Землей, «Старовер», победив силу инерции, стал естественно «падать» на Землю, Кейт почувствовал, что совершенно перестал хоть сколько-нибудь весить.

Ощущение было прелюбопытное. Через иллюминатор в полу он отчетливо видел Землю, размером раза в два крупнее той, что он недавно наблюдал с поверхности Луны. А через прозрачную крышу космолета светила Луна, во столько же раз большая по размерам по сравнению с тем, какой ее видят с Земли.

Он понимал, что его кораблик сейчас движется под воздействием земного притяжения, но это его не очень-то волновало. Ведь нужно какое-то время, чтобы одолеть эти сто девяносто тысяч километров. А если он и не успеет до тех пор отыскать в звездном небе Сатурн, но зато слишком близко подлетит к Земле, то всегда может отпрыгнуть в исходное положение.

Конечно, окажись Сатурн в это время где-то по ту сторону Солнца, ему пришлось бы столкнуться с очень сложной проблемой, хотя Кейт ничуть не сомневался, что с помощью «Календаря звездоплавателя» он в конечном счете справился бы с ней. Но, понятное дело, сначала надо бы проверить, не виден ли Сатурн обыкновенным невооруженным глазом.

Кейт пытливо вглядывался в обступивший его со всех сторон беспредельный космос. Он почему-то полагал, что легко сможет различить планету по ее кольцам. В просторах Вселенной, где не существовало мешавшей глазу атмосферы, звезды выглядели чудовищно яркими. Марс и Венера казались уже не какими-то блестящими точками, а небольшими дисками. Он когда-то слышал, что отдельные люди, наделенные редким по остроте зрением, могли различать кольца Сатурна даже с Земли. А здесь, в космическом пространстве, казалось ему, должно хватить и обычного, чтобы добиться такого же результата.

Впрочем, даже не зная точного положения Сатурна в данный момент, Кейт совсем не нуждался в том, чтобы рыскать глазами повсюду. Он достаточно хорошо знал астрономию, чтобы суметь выделить плоскость эклиптики и место Сатурна в привязке к ней.

Понадобилась целая минута, чтобы сориентироваться, поскольку звезд на небе сейчас оказалось намного больше, чем он привык видеть. И они совсем не мерцали. Звезды напоминали рассыпанный на черном бархате жемчуг, и он был слишком очарован этим зрелищем, чтобы сразу же разобраться в созвездиях.

Тем не менее он все же в конечном счете определил положение Большой Медведицы, затем щит Ориона, а уж потом никакого труда не составило проследить созвездия Зодиака, через которые проходят траектории планет.

Кейт последовательно шел по зодиакальной полосе, основательно изучая небесные тела в районе воображаемой линии эклиптики. Так он наткнулся на красноватый диск Марса и, как ему показалось, отчетливо углядел смутную паутину трещин-каналов.

Продолжая поиск, он через тридцать градусов обнаружил Сатурн. Кольца просматривались крайне слабо, но в том, что это была нужная ему планета, сомнений не возникало.

Он взял «Календарь звездоплавателя» и ознакомился с таблицами «Земля-Сатурн». «Падал» на Землю он уже довольно долго, но все еще оставалось около ста пятидесяти тысяч километров, то есть за все это время он преодолел часть расстояния до нее, так что вполне можно было положиться на земные таблицы. На полпятого утра дистанция составляла 1.549.920.860 километров.

Это значило, что придется совершить около тридцати бросков максимальной дальности в пятьдесят миллионов километров.

Кейт установил на приборах нужное расстояние и нажал кнопку тридцать раз, с секундным интервалом между каждым своим действием, чтобы проверять, не сбился ли оптический прицел с Сатурна.

После последнего скачка он материализовался в сорока девяти миллионах километров от Сатурна, выглядевшего отсюда неописуемо красиво. Отрегулировав механизмы на последний рывок в сорок девять миллионов и включив отталкиватель на сто пятьдесят тысяч, чтобы обеспечить достаточно надежный порог безопасности, Кейт вновь ткнул пальцем в кнопку.

Надобности искать земной космофлот не было — тот засек его сам, и сразу же.

От внезапного окрика «Не двигаться!» — Кейт вздрогнул. Голос был слышен совершенно явственно, абсолютно не похожий на тот, который слышался только в его мозгу, как это происходило при контакте с Мекки. Значит, это был не он.

Голос зазвучал вновь:

— Вы арестованы. Туристского типа корабли не имеют права выходить за пределы орбиты Марса. Что вас привело сюда?

Теперь он определил, откуда доносился голос — из динамика, вмонтированного в панель управления. Он и раньше видел этот зарешеченный участок пульта, но не удосужился разобраться, что он из себя функционально представляет. Их было даже два. Второй, подумал он, видимо, скрывал микрофон канала связи. Как бы то ни было, но раз был задан вопрос, следовательно, наверняка существовало какое-то устройство, позволявшее услышать ответ тому, кто проявлял любопытство.

— Мне необходимо вступить в контакт с Мекки. Это важно, — ответил Кейт.

Произнося эти слова, он через иллюминатор уже увидел тех, кто его взял в полон: на очень близком расстоянии от «Старовера» виднелось с полдюжины продолговатых звездолетов, затемнявших значительную часть звездного неба. Определить их истинные размеры было невозможно, поскольку он не представлял себе, на каком реально расстоянии они находятся в этот момент. А без знания их величины было немыслимо выявить разделявшую их дистанцию.

Голос, звучавший весьма сурово, продолжал:

— Гражданским лицам, как и пассажирам невоенных кораблей, ни под каким предлогом не разрешается приближаться к флоту. Вас отправят обратно на Землю в сопровождении и передадут в руки властей, которые и решат, каким санкциям вас надлежит подвергнуть. Не пытайтесь даже дотрагиваться до системы управления, иначе ваш космолет будет немедленно уничтожен. В любом случае он сейчас зафиксирован неподвижно в пространстве, так что вы и не сможете никуда двинуться. Если вы коснетесь механизма управления, мы тут же узнаем об этом по показаниям наших приборов и будем расценивать это как попытку к бегству.

— Я не собираюсь от вас удирать, — возразил Кейт. — Я нарочно прибыл в расположение флота, чтобы попасть под арест. Мне нужно переговорить с Мекки. Это совершенно необходимо.

— Повторяю: вас сейчас сопроводят до Земли. Мы немедленно стыкуемся с вами, и один из наших пилотов займет ваше место. Вы одеты в комбинезон?

— Нет, — воскликнул Кейт в полном отчаянии. — Послушайте, это важно. Знает ли Мекки, что я здесь?

— Да, ему об этом известно. Он-то и отдал распоряжение окружить вас и арестовать. Иначе вас уничтожили бы долю секунды спустя после появления в нашей зоне. Итак, наши инструкции следующие: наденьте комбинезон для межпланетных перелетов, чтобы можно было открыть герметичную дверь. Наш человек войдет в кабину и возьмет управление на себя.

Кейт даже не расслышал последней фразы, поскольку совсем не собирался выполнять этот приказ. Быть отосланным обратно на Землю для него было равнозначно верной смерти. Так уж лучше умереть, развязав диалог.

Мекки знал о его появлении здесь. Это означало, что он был и, несомненно, оставался еще в ментальном контакте с ним.

Кейт воззвал непосредственно к Мекки. Зная, что для этого нет необходимости озвучивать свою мольбу, он тем не менее пошел на это, поскольку подобная манера вести разговор позволяла ему лучше сосредоточиться.

— Мекки! Не забыли ли вы об одном обстоятельстве? Моя смерть ничего не значит ни для вас, ни для вашей вселенной, и я не осуждаю вас за то, что вы не проявляете на этот счет никакой озабоченности. Но не запамятовали ли вы, что я прибыл… из другого мира? И что, если мы еще и не постигли звездоплавания, все равно не следует исключать возможность, что и у нас может быть кое-что, какой-нибудь вид оборонительного или наступательного оружия, который мог бы оказаться полезным и для вас… в той войне, о которой вы мне говорили? К примеру, я что-то не слышал, чтобы кто-то упоминал о радаре. Знаком ли он вам?

На этот раз ему ответили совершенно по-иному. Странно, но слова звучали одновременно и в его голове и в динамике.

— Кейт Уинтон, я советовал вам не пытаться пробраться сюда. Да, радар нам известен. Мы вообще располагаем такой системой обнаружения, которая людям вашего мира и не снилась.

— Но, Мекки, — упорствовал Кейт, — я был буквально вынужден пойти на этот шаг. Для меня вопрос стоит так: или сейчас, или никогда. Все планы — те, что вы прочитали у меня в голове, — лопнули. Даже вы оказались не всеведущим, в противном случае вы с самого начала знали бы, что они нереальны — ведь я вручил тексты произведений человеку, который когда-то сам их сочинил! Вывод: вы недостаточно глубоко прозондировали мой мозг, иначе сразу бы поняли это! Вы не можете быть на все сто процентов уверены, что мне не известно ничего такого, что могло бы оказаться полезным и для вас. Вы прочитали мои мысли сугубо поверхностно. В то же время вы сами в этот момент находитесь в трудном положении — опасаетесь предстоящего нападения арков. И как же в этой обстановке вы смеете пренебрегать шансом, пусть даже ничтожным, который, не исключено, может стать козырем в ваших руках?

— Ваша вселенная примитивна. У вас нет…

Кейт вспылил, прервав Мекки:

— На каком таком основании вы сделали этот вывод? Вы даже не представляете, каким образом я очутился в вашем мире. Что бы ни представлял из себя тот феномен, в результате которого меня забросило сюда, вы о нем не имеете ни малейшего понятия. Вы сами признались мне в этом.

Из динамика на панели пульта управления раздался спокойный голос, которого Кейту до сего момента слышать не приходилось.

— Может быть, в его словах есть доля правды, Мекки. Вспомни, рассказывая мне о нем, ты упомянул, что не знаешь, как и почему он появился в нашем измерении, ты был уверен только в одном: человек он — вполне искренний и душевно здоровый. В таком случае, почему бы не доставить его к нам? За десять минут ты полностью разберешься в его интеллекте, знаниях… ведь все наши научные разработки до сего времени не дали позитивных результатов.

Голос принадлежал человеку явно молодому и уверенному в себе. Он высказал всего лишь предположение, но по тому, как это было сделано, не вызывало сомнений, что по существу речь шла о приказе.

Кейт был уверен, что голос принадлежал Допеллю, самому великому Допеллю, в которого Бетти Хэдли, его Бетти Хэдли, была столь безумно влюблена. То был блистательный Допелль, фактический правитель этого мира… за исключением той его части, где засели арктуриане.

— Хорошо, — ответил Мекки. — Пусть его доставят на борт адмиральского флагмана.

В герметичную дверь глухо постучали. Кейт поспешно освободился от ремней, пристегивавших его к пилотскому креслу.

— Минуточку, — крикнул он. — Сейчас надену комбинезон.

Как и следовало ожидать, тот оказался под сиденьем. Для тесной кабины комбинезон был несколько громоздок, но Кейт достаточно быстро справился с ним. Все в этом скафандре застегивалось на молнии, самые что ни на есть ординарные на вид, но по тому, как стали глохнуть внешние звуки, Кейт понял, что космическая одежда обеспечивала полнейшую изоляцию от внешних условий.

Шлем автоматически соединился с воротничком. На груди виднелась коробочка — должно быть, респиратор. Кейт включил его, прежде чем закрыть прозрачное забрало каски.

Облачившись в комбинезон, он нажал на клапан постепенной разгерметизации кабины. Едва прекратился свист вытекавшего воздуха, он открыл дверь.

В его «Старовер» вплыл человек в более сложном и тяжелом, чем у него, скафандре. Не говоря ни слова, он сел в кресло пилота и начал колдовать над приборами. Несколько секунд спустя он показал Кейту на дверь. Тот кивнул в знак того, что понял, и открыл ее.

Его кораблик почти прижался к борту громадного звездолета. Настолько плотно, что Кейт даже приблизительно не смог бы определить размеров гиганта.

В корпусе флагмана открылся шлюз величиной с комнату. Кейт вошел внутрь, и дверь за ним тут же бесшумно задвинулась. В столь могучем корабле, понятно, и должен был существовать специальный входной шлюз — не то что в его малютке «Эрлинге», где проще было выпустить весь воздух из кабины.

Раздался свист нагнетаемой в шлюзовую камеру дыхательной смеси. Затем открылся вход во внутренние помещения корабля.

Недалеко от порога стоял, дружелюбно улыбаясь Кейту, высокий молодой человек, писаный красавец, с черными сверкающими очами и вьющимися волосами антрацитового цвета.

Никаких сомнений: то был Допелль.

Он не смахивал на Эррола Флинна, но выглядел куда более привлекательным, чем тот. Кейт напрасно пытался убедить себя, что ему следовало бы ненавидеть этого человека. Нет, скорее он сразу же почувствовал к нему симпатию.

Допелль двинулся навстречу Кейту и помог ему освободиться от шлема.

— Меня зовут Допелль, — произнес он. — А вы — Уинтон или Уинстон, о котором мне рассказывал Мекки. Снимайте ваш скафандр.

Непринужденный тон, которым все это было сказано, не мог скрыть проскальзывавших в нем ноток обеспокоенности.

— Наше нынешнее положение действительно незавидное. Надеюсь, вы правы, утверждая, что, возможно, располагаете какими-то знаниями, которые могли бы оказаться нам полезными. В противном случае…

Кейт освободился от комбинезона и зыркнул по сторонам. Он находился, вероятно, в главном зале этого исполинского звездолета. Помещение было не менее тридцати метров в длину при десяти-двенадцати в ширину. В нем теснилось довольно много народу, особенно в глубине, где, по всем признакам, размещалась лаборатория.

Взгляд Кейта вернулся к Допеллю, но тут же скакнул вверх, поскольку над головой героя парил Мекки — металлическая сфера, представлявшая собой электронный мозг. Он-то и заговорил:

«Не исключено, что вы попали в точку, Кейт Уинтон. Зондируя ваш мозг, вижу, что там хранятся сведения об одном приборе — в вашей вселенной его называют потенциометр. Его изобрел некий Бартон, и, похоже, он как-то был связан с ракетой, посланной на Луну. Прибором такого рода мы не располагаем. Известны ли вам детали его конструкции, монтажный план? Не надо говорить вслух. Просто думайте. Так будет быстрее, поскольку время нас поджимает… Постарайтесь вспомнить… Так, убеждаюсь, что вы видели его чертеж и формулу… уравнение. Вы даже не отдаете себе в этом отчета — все зафиксировало подсознание. Думаю, что эти сведения можно извлечь, подвергнув вас гипнозу. Вы согласны?»

— Само собой разумеется, — воскликнул Кейт. — А каково сейчас положение дел?

— Ситуация выглядит следующим образом, — вместо Мекки ответил Допелль. — Арки должны напасть в самом скором времени. Мы не знаем, когда точно, но это — вопрос часов. Известно, что у них появился новый вид оружия. Мы пока не в состоянии противостоять ему… кое-какие сведения о нем получены от взятого в плен арка, но он не знал многих важных деталей. Речь идет о каком-то уникальном звездолете в единственном экземпляре, над которым они работали несколько лет. С одной стороны, это не так уж и плохо: если мы сможем уничтожить этот корабль, нам не составит труда затем атаковать весь их флот и положить конец войне. Но…

— Но что? — настаивал Кейт. — Вы, получается, безоружны перед одним-единственным кораблем?

— Вопрос не в количестве и даже не в габаритах. — Допелль сделал досадливый жест, — хотя, надо признать, что этот звездолет поистине чудовищен по своим размерам. В длину — три тысячи метров, в десять раз крупнее самого большого корабля, который когда-либо пытались построить. Но дело не в этом… У него броня, с которой не может справиться ни одно известное нам оружие. Мы можем хоть целый день забрасывать его атомными бомбами — на нем даже царапины не появится…

Кейт покачал головой.

— У нас такое тоже случалось… в фантастических журналах. Я как раз один из них и издавал.

Лицо Допелля внезапно озарилось.

— В молодости я зачитывался ими, — признался он. — Просто обожал этот жанр литературы. Теперь, конечно…

Кейт вздрогнул.

Где-то он уже видел этого человека… и не так давно. Нет, то была не личная встреча, а фотография. Молодого парня, намного моложе и неизмеримо менее привлекательного, но очень похожего…

«Джо Доппельберг!» — вспыхнуло в мозгу Кейта. Пораженный этой мыслью, он даже рот раскрыл.

— Что? — на лице Допелля читалось недоумение. — Вы что-то хотите сказать?

Кейт закрыл рот. Он буквально впился взглядом в Допелля.

— Я вас знаю, — наконец выдавил он. — По крайней мере, начинаю понимать, что произошло. Появилась зацепка. Вы — Джо Доппельберг… скорее даже — доппельгангер8 Доппельберга.

— Кто он такой, этот Доппельберг?

— Любитель фантастики… там, откуда я прибыл, — пролепетал Кейт. — Вы похожи на него… и вы — тот человек, каким он хотел бы стать! Естественно, постарше, в тысячу раз привлекательнее, обворожительнее, умнее… Вы… Одним словом, он писал мне длиннющие письма в «Почту звездоплавателей», называя меня «Дежурным астронавтом» и заявляя, что не любит обложек наших журналов, потому что изображенные на них монстры недостаточно устрашают…

Он замолчал.

— Мекки! — Допелль нахмурился. — Этот человек — не более чем свихнувшийся тип. Никакой нам пользы от него не будет. Ему впору надевать смирительную рубашку.

— Нет, — ответил механический голос. — Он не из числа тех, кто тронулся. Он, разумеется, ошибается, но находится вполне в здравом уме. Я слежу за ходом его мыслей и понимаю, почему он считает правдой то, что только что изложил вам. Это не так уж и алогично, просто он впал в заблуждение. И я могу кое-что взять от него. Я почти уже вижу этот прибор, не хватает лишь плана монтажа и ключевой формулы. И этот аспект проблемы надо ставить превыше всего, иначе никому из нас не выжить.

Мекки подлетел поближе и застыл над головой Кейта Уинтона.

— Пойдемте, чужестранец из другой вселенной, — произнес он. — Следуйте за мной. Вас подвергнут на короткое время гипнозу, дабы я смог извлечь из самых потаенных уголков вашего подсознания ту информацию, в которой мы так нуждаемся. Потом, после того, как мы начнем работать над полученными от вас данными, я сообщу вам то, что вы так жаждете узнать.

— Вы скажете мне, каким образом я мог бы возвратиться в свой мир?

— Может быть. Я еще не уверен в этом. Но я уже вижу, что вы располагаете знаниями, которых пока нам недостает. Речь идет о потенциометре Бартона, вмонтированном в вашем мире в первую ракету, посланную на Луну. Вполне вероятно, что он спасет Землю от страшной угрозы со стороны Арктура. Еще раз заявляю вам, что вы ошибаетесь. Эта вселенная столь же реальна, как и та, откуда вы прибыли, и она — отнюдь не плод фантазии кого-то из живущих в вашем собственном мире. И если арки победят здесь, вы тоже погибнете и, следовательно, не сможете вернуться в родные места. Верите ли вы мне?

— Я… не знаю.

— Идемте. Я покажу вам сейчас то, от чего вы, вполне вероятно, спасете Землю. Хотели бы вы увидеть настоящего живого арктурианина?

— Но… конечно, почему бы и нет?

— Тогда в путь!

Сфера проплыла через комнату, а Кейт послушно потянулся за ней. Голос Мекки звучал в это время непосредственно в его мозгу.

«Вы сейчас увидите одного из наших врагов, взятого в плен на борту их разведывательного корабля во время рейда в район альфы Центавра. Уже давно нам не удавалось захватить их живыми… Я извлек из его разума — если можно таковым назвать его орган мышления — сведения о неминуемом нападении на нас этого чудовищного корабля, звездолета, способного уничтожить весь наш космофлот, если мы не найдем способа ликвидировать его первыми. Возможно, после того, как вы сами увидите…»

Перед ними распахнулась дверь, выводя их на вторую, забранную стальными решетками и явно служившую стеной темницы. Но при их появлении камера заключения пленного тут же осветилась.

«Ну вот, — прозвучал голос Мекки. — Перед вами арктурианин».

Кейт приблизился, чтобы посмотреть на инопланетянина через решетку. Но тут же — и сразу на несколько шагов — он отпрыгнул назад. Его мгновенно сильно затошнило. Закрыв глаза, Кейт пошатнулся. Ужас когтями впился в его сердце.

А ведь он успел на очень короткий срок увидеть лишь часть того, что находилось за решеткой. Потом он был даже не в состоянии четко сформулировать, что же представлял из себя арктурианин. Но твердо понимал, что совсем не желал этого знать. Одного взгляда на эту штуку, заключенную в клетку, низведенную до состояния беспомощности, было достаточно, чтобы нормальный человек впал в помешательство.

Это не походило ни на что, поддающееся какому-то воображению. Даже Джо Доппельберг при всей своей буйной фантазии не смог бы вообразить такое.

Стальная дверь задвинулась.

«Это, — прозвучал в его сознании голос Мекки, — и есть арктурианин в его естественном виде. Теперь, наверное, вам понятно, почему арктурианских лазутчиков — нечто ужасное, что вы видели, но принявшее человеческий облик, — убивают на месте при малейшем подозрении. В первые дни войны было решено специально доставить на Землю несколько арктуриан, чтобы закалить землян видом их врагов, морально подготовить их к длительной войне, которую неизбежно предстояло вести, если они хотели выжить как космическая раса. И люди убедились сами, что представляют из себя их недруги. Земляне отлично понимают, каким могуществом обладает арктурианин, захвативший тело человеческого существа. И поэтому они безропотно восприняли правило — стрелять при малейшем подозрении на возможность обнаружения арктурианского шпиона. Надеюсь, вы их понимаете теперь, когда увидели, что они из себя представляют».

У Кейта сдавило горло, губы стали до противного сухими. И он хрипло и натужно произнес:

— Да.

Его все еще переполняло чувство глубокой гадливости и неприятия, которое возникло даже при самом беглом знакомстве с монстром. Кейт был настолько потрясен, что едва осознавал, что ему говорил в этот момент Мекки.

«Именно это, — меланхолично вещал тот, — уничтожит человеческую расу и заселит Солнечную систему, если нам не удастся уничтожить звездолет, готовый вот-вот обрушиться на нас. Так что пройдемте, Кейт Уинтон».

Глава 17 Мир а-ля Доппельберг

Кейт Уинтон чувствовал себя несколько ошарашенным увиденным и услышанным. У него сейчас было состояние, сходное с тем, которое человек испытывает после грандиозной попойки. Это напоминало и то, как если бы его усыпили с помощью эфира, после чего он еще не полностью пришел в себя.

Но в сущности он испытывал нечто, не имевшее ничего общего с прежним опытом. И пусть физически он чувствовал себя действительно разбитым, но его мозг в этот момент работал четко и был предельно просветлен. Просто подали слишком тяжелое для него блюдо, усвоить которое, как оказалось, ему было достаточно трудно.

Сейчас он сидел на небольшом балконе со стальной балюстрадой, возвышавшемся над главным залом звездолета, и наблюдал, как Допелль и его помощники спешно сооружали что-то, смутно напоминавшее ему модифицированную версию заметно увеличившегося в размерах прибора, чертеж которого он как-то видел в одном из номеров журнала фантастики там, у себя, на своей Земле. Это был потенциометр Бартона. И он ознакомился с планом его монтажа в своем журнале, как и с формулой, объяснявшей принцип действия прибора.

Мекки барражировал над дружно трудившейся командой, зависая над плечом Допелля и находясь на расстоянии в пятнадцать метров от Кейта. Но он постоянно обращался к нему, к его разуму. Было очевидно, что для Мекки вопрос расстояния не играл никакой роли.

Впрочем, у Кейта создалось впечатление, что Мекки одновременно вел сразу несколько телепатических разговоров, поскольку, как показывали его наблюдения, тот руководил действиями Допелля и его ассистентов, ни на минуту не прерывая диалога с Кейтом.

«Конечно, вам будет трудно все это уяснить, — повествовал Мекки. — В сущности, познать по-настоящему бесконечность действительно невозможно. И тем не менее существование бесконечного числа вселенных неоспоримо».

«Но где же они все помещаются? — мысленно выразил свое недоумение Кейт. — В параллельных измерениях, что ли… или где-то еще?»

«Измерение — всего лишь атрибут вселенной, — продолжал Мекки, — и имеет смысл только в рамках конкретного мира. При взгляде извне Вселенная — хотя сама по себе и пространственно бесконечная — всего лишь точка, безразмерная точка. Имеется бесконечное множество точек на кончике иглы. Значит, на этом игольном острие столько же точек, сколько их в бесконечном универсуме… или же в бесконечности бесконечных вселенных. А бесконечность, даже возведенная в степень бесконечности, ею и останется. Вам понятно это?»

«Более или менее».

«Следовательно, налицо бесконечное множество сосуществующих вселенных. Оно включает как тот мир, где мы сейчас находимся, так и тот, откуда вы прибыли. И они все — в равной степени — настоящие и реальные. Но ясно ли вам, к чему ведет эта бесконечность универсумов, Кейт Уинтон?»

«Знаете, и да и нет».

«Это значит, что все мыслимые вселенные существуют. К примеру, есть вселенная, где наша с вами сцена повторяется с той лишь разницей, что вы — или ваш эквивалент — в данный момент носите обувь не черную, а коричневую. И таких вариантов — бесчисленное множество с самыми незначительными отклонениями. Вполне можно вообразить себе универсум, где вы слегка порезали себе палец или же увенчаны красными рогами…»

«Но все эти персонажи все равно ведь Я, верно?»

«Нет, — возразил Мекки. — Ни один из них не представляет вас… точно так же, как Кейт Уинтон из этой вселенной — далеко не вы. Каждый из них — неповторимая индивидуальность. Опять же проиллюстрируем это личностью Кейта Уинтона из этого мира; даже по внешнему виду разница между вашими двумя вариантами весьма значительна. В сущности, вы совершенно не походите друг на друга. Но вы и ваше соответствие в этом лице пережили почти одну и ту же историю. И, к вашему несчастью, вы смогли сами убедиться, что написали те же самые рассказы, что и он. Точно так же налицо какие-то сходные моменты между моим хозяином Допеллем и любителем фантастических произведений по имени Доппельберг из той же системы, что и вы. Но они не являются одним и тем же лицом…»

«Если существует бесконечное множество вселенных, — размышлял Кейт, — то должны возникнуть и все возможные комбинации. И где-то все должно быть реальностью. Я хочу сказать, что, к примеру, невозможно написать сказку, потому что, какой бы невероятной она ни казалась, все равно изображенные в ней лица и события должны где-то иметь место. Так?»

«Разумеется. Есть вселенная, в которой Мальчик-с-Пальчик является вполне жизненным персонажем, выделывающим все, что Перро о нем написал. Но существует и бесконечное множество миров, в которых Мальчик-с-Пальчик вытворяет все варианты действий, которые мог бы придумать в отношении него Перро».

Кейт Уинтон почувствовал, как его разум несколько пошатнулся.

«Получается, — настырничал он, — что есть бесконечное количество универсумов, в которых мы — или наши с вами эквиваленты — сооружают аппараты Бартона, чтобы отразить предстоящее нападение арктуриан, так? И в некоторых из этих миров мы одержим победу, а в других — они?»

«Именно. И уж конечно, наличествует бесконечное количество вселенных, в которых нас с вами просто не существует… выражаясь точнее, сходных с нами созданий попросту нет. Имеются и такие, где человеческая раса вообще не возникала. А также бесчисленное множество миров, в которых господствующей формой жизни являются, например, цветы, а в других — даже сама жизнь вообще не развивалась, да никогда и не появится. И наконец, не забывайте о бессчетном количестве вселенных, в которых присутствуют такие формы существования, в отношении которых у нас нет ни слов, ни концепций, чтобы их описать или вообразить».

Закрыв глаза, Кейт попытался представить миры, которые он не мог бы себе вообразить, поскольку они выходят за рамки возможностей его фантазии. Затем снова взглянул на окружавшую его действительность.

«В бесконечности, — продолжал вещать Мекки, — должны реализовываться все возможные варианты. Следовательно, есть и бесконечное множество миров, в которых вы в ближайший час погибнете, ибо будете пилотировать ракету, которая нанесет удар по гиганту-звездолету с Арктура. Ну совсем так, как вы это продемонстрируете нам сейчас».

— Что?! — воскликнул Кейт.

«Естественно. Причем по вашей личной просьбе. Потому что это выбросит вас в ваш универсум. А вы горите желанием вернуться туда, я это отчетливо прослеживаю в ваших мыслях. Ну а раз вы уж так стремитесь к этому, мы вам такой шанс предоставим. Но воздержитесь от вопроса, удастся ли вам справиться с поставленной задачей во вселенной, в которой мы сейчас живем. Читать будущее я не мастак».

Кейт мотнул головой, встряхиваясь. В его мозгу теснились тысячи мыслей. Но он начал с самого начала и вновь задал один из первых вопросов, сформулированных им сразу после пробуждения от гипнотического сна. Может, теперь он лучше поймет ответ на него.

«Мекки, не могли ли бы вы мне объяснить, каким образом я попал в ваш мир?»

«Та ракета, которую с вашей Земли запустили на Луну, должно быть, повернула обратно и врезалась в почву в непосредственной близости от вас. Наверняка всего в нескольких метрах. Прибор Бартона сработал при приземлении, вызвав нечто вроде взрыва, хотя скорее это было что-то другое, феномен с некоторыми эффектами, очень напоминавшими взрыв. Внимательное знакомство с прибором показало мне, что отдельные электрические проявления носят при этом весьма необычный характер. Если бы некто попал в эпицентр разряда — то есть ракета поразила бы прямо его, а не упала на каком-то расстоянии, — это лицо не погибло бы. Просто его вытолкнуло бы из собственной Вселенной в одну из бесконечного множества других».

«Но как же вы можете утверждать это с уверенностью, если у себя вы еще ни разу не испытывали последствий разряда потенциометра Бартона?»

«Частично путем дедукции из того, что случилось с вами. Частично путем анализа… намного более глубокого, чем тот, что смогли бы провести на вашей Земле в отношении формулы Бартона. Вообще-то и одних моих дедуктивных выводов должно было бы хватить, и необходимости в теоретических обоснованиях нет. Вы были там — и вы очутились здесь. Что и требовалось доказать. А в вашем рассудке я легко читаю, почему среди бесчисленного множества миров вы в конечном счете осели именно в этом».

«Вы хотите сказать, что это вовсе не игра случая?»

«Ничто не происходит просто так, невзначай. В тот момент, когда состоялся разряд потенциометра, вы как раз конкретно думали об этом мире. То есть вы вспоминали вашего любителя фантастических историй Джо Доппельберга и задумались, о каком, интересно, универсуме мечтал бы он, какой мир воистину пришелся бы ему по вкусу. Вот и все. Это ни в коей мере не означает, что наша вселенная менее реальна, чем ваша. Ни вы, ни Джо Доппельберг не придумывали этот мир. Он уже был и существовал до вас. Но так случилось, что в общем сонме бесчисленных вселенных в момент электрического разряда вы думали об этой. Вы задумались о мире, о котором, как вы полагали, мог бы мечтать Джо Доппельберг».

«Да, теперь я, кажется, понял, — протянул Кейт. — Это многое объясняет. Например, почему космические курсанты носят именно такую, а не другую униформу. Именно так ее должен был вообразить себе Джо — или, по крайней мере, я считал, что его мечты пойдут в этом русле. И…»

Столько мыслей нахлынуло на Кейта одновременно, что он растерялся, какую из них изложить первой.

Допелль был именно таким героем, каким мечтал увидеть себя Доппельберг.

Множество мелких деталей, ранее непонятных, сразу же получили логическое объяснение. Джо Доппельберг побывал в издательстве Бордена в отсутствие Кейта. Значит, он никогда того в глаза не видывал и не мог знать, как он физически выглядит. Но благодаря переписке он составил себе о нем определенное представление, и Кейт Уинтон из этого мира как раз и отвечал этому образу: он был выше ростом, стройнее, а очки придавали ему больше солидности как кабинетному работнику, короче, он более, чем реальный Кейт, походил на главного редактора журнала. Если бы Джо видел Кейта в жизни, тогда и его о нем представление более соответствовало бы реальности, и в этом мире появился бы близнец Кейта Уинтона. Или, говоря несколько иначе, Кейта перебросило бы во вселенную (во всем остальном, кроме этой детали, идентичную этой), где Кейт Уинтон был бы его двойником.

Джо Доппельберг, несомненно, видел в издательстве Бордена Бетти Хэдли. Он не знал, что она там работала всего несколько дней. Соответственно и в этом мире все было по-иному. Он понятия не имел о существовании загородной резиденции Бордена в Гринтауне, поэтому ее там в этом мире и не оказалось. А где-нибудь в другим универсуме она была.

Да, совпадало все, вплоть до удивительно искусно выполненных монстров на обложках журнала «Необыкновенные приключения», которые и приобрели здесь тот жутковатый вид, на отсутствие которого Доппельберг так упорно жаловался в своих письмах.

Да и во всем остальном, практически во всех своих аспектах, здешняя Вселенная была как раз тем миром, который вполне было по силам вообразить подростку, увлекавшемуся фантастической литературой. Старые развалюхи-драндулеты соседствовали с космолетами. «Ночевики». Атмосфера на Луне. «Кольты» сорок пятого калибра на Земле и одному только богу известно, какие потрясающие виды оружия в межгалактической войне. «Луно» в барах. МБР.

И Доппельберг в роли Допелля, неоспоримого властелина целого универсума, за исключением Арктура. Допелль — сверхученый, создатель Мекки, единственный из людей, побывавший на Арктуре и вернувшийся оттуда целым и невредимым.

Допелль — жених Бетти Хэдли. Очевидно, что юноша воспылал к ней нежной любовью, увидев впервые в жизни во время визита в издательство Бордена. И Кейту, по совести, не стоило на него за это гневаться.

Итак, целый мир а-ля Доппельберг!

Нет, мысленно поправился Кейт, Вселенная а-ля Доппельберг, но такая, какой сам Кейт представил ее себе глазами юноши. Лично Джо вообще не имел к этому никакого отношения. Это был просто-напросто универсум, о котором, по мнению Кейта, мог бы мечтать Доппельберг. До самых сокровенных деталей.

Например, Мекки блестяще вписывался в этот мир.

Между тем внизу в большом зале люди заканчивали монтаж: некую сложную конструкцию из проволок и пружин, которая весьма смутно напоминала тот чертеж потенциометра Бартона, репродукцию которого он однажды где-то видел. Было ясно, что, разобравшись в принципе работы прибора, Мекки тут же изобрел кое-что посолиднее и помощнее.

Мекки поднялся к балкону и застыл над плечом у Кейта.

«А теперь, — начал он объяснять, — его вмонтируют в головку реактивного снаряда. Я не в состоянии предугадать, какой эффект окажет телепортация на магнитное поле Бартона, поэтому рисковать строить что-нибудь еще более крупное мы не можем. И у нас к тому же совсем нет времени на проведение каких-либо испытаний. Кто-то — а именно вам принадлежит честь вызваться добровольцем — станет пилотом этой ракеты и покрутит ее достаточно долго в космосе, чтобы основательно подзарядить потенциометр Бартона. И это будет исключительно мощный заряд».

«Сколько времени уйдет на это?» — поинтересовался Кейт. Он уже знал, что будет добровольцем.

«Всего несколько минут, а точнее, четыре с четвертью. После этого заряд стабилизируется — не будет ни увеличиваться, ни уменьшаться. Ракета будет крутиться вблизи адмиральского флагмана, который, очевидно, явится первой целью гигантского звездолета арктуриан. И как только тот материализуется для атаки, ракета должна будет на полной скорости поразить его. Арктурианский исполин наверняка не обладает никакой силой инерции. Его создали, явно исходя из принципа, что против него бессилен любой наш корабль и любой вид оружия, находящийся в нашем распоряжении. Он призван сеять смерть и разрушение сначала в рядах космофлота, а затем совершить нападение на планеты, включая Землю. И это неизбежно, если только прибор Бартона — а он является новым словом в технике не только для нас, но и для арктуриан, — не сможет его уничтожить».

«На ваш взгляд, это достижимо?»

Кейту послышалось нечто вроде насмешки в металлическом голосе, звучавшем в его сознании:

«Полагаю, что да. Вы это узнаете, когда врежетесь в него всей массой ракеты. Знаю из ваших мыслей, что вы охотно и добровольно вызываетесь исполнить эту миссию. Для вас это — единственный шанс суметь добраться до вашей вселенной. А вообще это — великая привилегия. Если вы откажетесь, весь личный состав космофлота будет добиваться права пожертвовать собой».

«Но каким образом я смогу пилотировать ракету? Я не умею этого делать. Никогда и не видал даже такого рода техники. Ею труднее управлять, чем «Эрлингом?»

«Эта деталь не имеет никакого значения, — отрезал Мекки. — Еще до того как вы займете место в ракете, я введу в ваш мозг все необходимые для пилотажа знания. Ваши рефлексы будут носить сугубо автоматический характер — даже не нужно будет ни о чем думать. Это, впрочем, необходимое условие для вашего возвращения в собственную вселенную… вместо того, чтобы, выйдя из нашей, не попасть в одному богу вестимо какую новую. Ваш разум должен быть в этот момент полностью свободен».

«Почему?»

«Потому, что вы должны будете сконцентрировать вашу мысль на том мире, куда вы желаете проникнуть, вы обязаны непрерывно думать о нем, вызывая воспоминания. Вам потребуется воссоздать в памяти место, где вы находились в прошлое воскресенье в тот самый момент, когда лунная ракета приземлилась где-то совсем рядом с вами. Но учтите тот отрезок времени, который прошел с тех пор. Иначе вы рискуете вернуться туда в то самое мгновение, когда состоялся взрыв, и тогда вас вновь забросит неведомо куда. Вы можете попытаться объяснить ваше отсутствие в течение целой недели потерей памяти в результате шока, испытанного во время взрыва лунной ракеты. И из Гринтауна вы сможете вернуться в Нью-Йорк и снова встретиться с Бетти Хэдли, вашей Бетти Хэдли».

Кейт покраснел до корней волос. Да, были свои неудобства в том, чтобы позволять читать свои мысли, пусть даже электронному интеллекту.

Люди внизу стали подкатывать прибор.

«Долго его будут ставить на ракету?»

«Минут десять, самое большее. А теперь, Кейт…»

Промелькнула мысль, а не воздвигнут ли ему потомки памятник в том случае, если все пройдет так, как задумано? И не будет ли отмечаться в этой Вселенной день рождения Кейта Уинтона как национальный — да чего там, как международный! — праздник? Но насколько это было бы стеснительно и неудобно для другого Кейта Уинтона, который жил в этом универсуме и наверняка родился день в день с ним вместе. Придется, чтобы как-то их различать, ввести нумерацию — Кейт Уинтон I и Кейт Уинтон II.

Итак, бесконечное множество Кейтов Уинтонов в бесчисленном количестве вселенных плюс бесконечные миры вообще без Кейтов Уинтонов, еще универсум, а точнее, другое бесконечное число вселенных, где Кейт Уинтон существовал, но исчез после взрыва ракеты…

Но тот мир, в котором он сейчас находился, был объективной реальностью. Во всяком случае, пока.

И он, в полном одиночестве, заключен в маленьком сигарообразном снарядике десятиметровой длины на пару метров в диаметре и, возможно, сейчас совершит то, чего был неспособен добиться весь космический флот Земли.

Но ждет ли его успех? Мекки полагал, что все пройдет хорошо, и уж если кто-то или что-то в этом мире должны были разбираться в такого рода делах, то это был, конечно, Мекки. Нечего дергаться и попусту волноваться. Или все будет нормально, или совсем наоборот, и в последнем случае его здесь все равно не будет, чтобы заметить эту разницу.

Он дотронулся до пульта управления, заставив ракету описать круг менее ста пятидесяти километров в диаметре и безукоризненно возвратиться в точку старта. Это был не столь уж простой маневр, но он выполнил его без труда. Благодаря Мекки он стал первоклассным пилотом.

«Дежурный астронавт», — подумал он о себе, вспомнив, что именно этим именем подписывался под письмами, направлявшимися корреспондентам «Необыкновенных приключений». Эх, если бы только горячие поклонники из числа читателей могли увидеть его в эти мгновения! Он расплылся в улыбке.

Неожиданно в мозгу раздался суховатый голос Мекки:

«Он на подходе. Чувствую колебания подэфира. Подготовьтесь, Кейт Уинтон».

Он взглянул на экран. Прямо по центру затемнела точка. Кейт взялся за рычаги управления и проложил курс прямо на нее, вложив всю мощь ракеты в стремительный рывок.

Черная точка разбухала на глазах, сначала медленно, потом заполнив весь экран. Удивительно: до цели, к которой мчалась ракета, было еще так далеко, но весь его экран уже заполнился этим кораблем-великаном. Видимо, и в самом деле этот крейсер имел размеры поистине чудовищные!

Кейт заметил бортовые люки чужака. В его направлении вытянулись дула орудий, но они не успевали выплюнуть свой смертельный заряд, поскольку он был всего в секунде от мишени.

Затем — в каких-то долях секунды!

Он отчаянно пытался собрать все свои мысли воедино и думать только о Земле, о своей Земле, сконцентрироваться на садике близ Гринтауна. На Бетти Хэдли. Даже в основном на ней, на деньгах, выраженных в долларах и центах, на ночной жизни Бродвея без всяких там отуманиваний. На всем том, что смог вспомнить, что так любил в своей прежней жизни там.

В сознании прошла целая галерея образов, как, говорят, это случается у людей, идущих ко дну (но это неправда!). Он сказал себе: «Но, черт возьми, почему же я не подумал об этом раньше? Зачем, собственно говоря, мне возвращаться в точно тот же мир, который я покинул? Ведь я могу попасть в его улучшенный вариант! У меня же есть выбор в бесконечном множестве вселенных. Значит, стоит всего лишь решиться и вынырнуть в мире, в котором у меня, по меньшей мере, появятся основания для большего удовлетворения жизнью. Могу выбрать универсум почти идентичный тому, что знаю, но где мое положение… Бетти…»

Конечно, подобные мысли не выстраивались в голове так послушно, одна за другой, как по линеечке, за ту долю секунды, которая у него оставалась. Они не были связными, скорее какие-то проблески сознания… мысли и идеи насчет того, что он мог бы сделать, если бы у него было время немного подумать над этим.

А потом была великолепная вспышка — ракета столкнулась с гигантским звездолетом арктуриан. Яркость ее была поразительной, но отличной от той, что случилась в то воскресенье…

И на сей раз у него не создалось четкого представления насчет того, сколько прошло времени. И опять он лежал, растянувшись на земле, и наступала ночь. В небе уже поигрывали звездочки и лились мягкие струи лунного света. Спутник был сейчас в своей первой четверти, как подметил он, а не тем узким полумесяцем, что светил в начале всех его злоключений.

Кейт огляделся. Он находился в центре зоны, где выгорело все. Недалеко от него виднелся фундамент того, что когда-то было домом, и он узнал форму этого строения. Знакомым оказался и обуглившийся ствол дерева рядом с ним.

Было такое впечатление — кстати, это соответствовало рекомендациям Мекки, — что взрыв произошел на прошлой неделе.

«Ладно, — подумал он. — В общем я попал в место нужное и в час урочный».

Кейт поднялся и потянулся: у него затекло все тело после длительного пребывания в тесной кабине ракеты. Он вышел на дорогу, которую узнал сразу же — она шла вокруг имения Борденов.

И все же он чувствовал себя не в своей тарелке. Какого, однако, черта он пошел на этот риск и позволил своему рассудку в самый последний момент выделывать все эти пируэты? А что, если он допустил какую-нибудь ужасную ошибку? А если?..

По дороге шел грузовичок. Он проголосовал, и его подбросили до Гринтауна. Водитель был неразговорчив — за всю дорогу они так и не обменялись ни единым словом.

Поблагодарив, Кейт вышел на центральной площади города.

Он тут же устремился к газетному киоску, чтобы взглянуть на заголовки вечерней газеты. «Нью-Йорк одерживает победу над Чикаго в чемпионате по бейсболу», — прочитал он. Кейт облегченно вздохнул. Он понял, что только после этого газетного сообщения успокоился по-настоящему.

Вытерев вспотевший лоб, Кейт приступил к следующему испытанию.

— У вас есть «Необыкновенные приключения»? — обратился он к продавцу.

— Конечно, мистер.

Он взглянул на обложку, такую до боли знакомую, и с удовлетворением отметил, что и девушка и монстр были изображены именно такими, как следовало, и что цена равнялась двадцати центам, а не двум кредиткам.

И снова он вздохнул с облегчением, потом, поискав мелочь в кармане, вспомнил, что у него не было ни гроша. Имелись лишь кредитки — пятьсот семьдесят, если память его не подводила. Не было смысла вытаскивать их на свет божий.

Сконфузившись, Кейт протянул журнал обратно торговцу со словами:

— Извините, но я только сейчас заметил, что вышел из дому совсем без денег.

— О! Ну что вы, мистер Уинтон, — затараторил продавец газет, — это же не имеет никакого значения. Заплатите в другой раз. И… хм… раз уж вы оказались случайно совсем без денег, может, желаете, чтобы я вам одолжил? Вас устроят двадцать долларов?

— Разумеется, — поспешил согласиться Кейт. Этой суммы с лихвой хватало, чтобы добраться до Нью-Йорка. Интересно, однако, откуда хозяин небольшого газетного киоска в Гринтауне знает его? Сложив журнал, он сунул его в карман. Продавец протянул ему два казначейских билета.

— Большое спасибо, — искренне поблагодарил Кейт. — Но… послушайте, дайте мне лучше сдачу в девятнадцать долларов восемьдесят центов, так, чтобы я не остался вам должен за журнал.

— Договорились. Ах, какое это удовольствие для меня повстречаться с вами, мистер Уинтон. А то уж пошел слушок, что вы погибли при взрыве этой ракеты. Все газеты даже написали об этом.

— Боюсь, что они ошиблись, — кисло пошутил Кейт. Итак, все ясно, вот почему этот человек знает его. Газеты опубликовали фото лиц, находившихся в гостях у Бордена, предположительно погибших при падении ракеты.

— Я искренне рад, что пресса ошиблась, — не унимался продавец.

Кейт положил деньги в карман и удалился. Становилось совсем темно, точно так же, как происходило в это время в прошлое воскресенье. Итак, что же ему теперь предпринять? Бордену он позвонить не мог — тот погиб… или же его забросило в какой-то другой универсум. Но это еще как сказать: надо сначала выяснить, находились ли он и другие его приглашенные достаточно близко к центру взрыва. Кейт про себя выразил надежду, что так оно и было.

По пути попался драгстор, и он, безотчетно повинуясь неприятному воспоминанию, обогнул его. Прошли, казалось, уже годы с момента, как именно здесь он впервые увидел первого пурпурного монстра, а хозяин заведения открыл по нему огонь. Разумеется, на этот раз подобное не повторится, но, несмотря на уверенность в этом, он все же нашел другой драгстор, чуть подальше.

Кейт направился к телефонной кабине… уф, в аппарате была нормальная щелка для ввода монет. Не позвонить ли ему в Нью-Йорк, в издательство Бордена? Там люди зачастую работали по вечерам, задерживаясь допоздна. Может, наткнется он на чью-то бдящую душу, несмотря на столь поздний час? А если этого не случится, подумаешь, разговор не будет ему стоить ровным счетом ничего.

Он подошел к стойке, попросил жетончик и снова очутился в кабине.

Что надо делать, чтобы, звоня из этого городка, получить единицу оплачиваемого времени разговора? Он потянулся к адресной книге Гринтауна, висевшей рядом на цепочке, и небрежно пролистал до буквы «Б». В последний раз, когда Кейт предавался этому невинному занятию, помнится, он так и не обнаружил Л.А. Бордена в списке абонентов. Именно с того момента и начались все его неурядицы.

Поэтому сейчас, подспудно стремясь успокоить себя, он вновь пробежал глазами колонку «Б».

Имени Л.А. Бордена в телефонной книге не значилось.

На какое-то время он даже бессильно привалился спиной к двери кабины, закрыв глаза. Затем взглянул еще раз. То же самое. Никакого Л.А. Бордена не было.

Неужели в самый последний перед взрывом момент одна из этих шальных мыслей, промелькнувших невзначай в голове, все изменила, и теперь он оказался в мире, не совсем соответствовавшем прежнему? Тогда этот факт являлся бы первым тому подтверждением, если не считать того, что продавец газет назвал его по фамилии. То, однако, был легко объяснимый случай… Но… чтобы не было Бордена?

Кейт вытянул из кармана журнал и открыл его на последней странице. Его взгляд скользнул вниз по колонке напечатанного петитом перечня лиц, где значилось… «Главный редактор: Рей Уилер».

Нет, не Кейт Уинтон, а Рей Уилер. Это еще что за тип?

Он поспешил взглянуть на фамилию издателя, чтобы выяснить, нет ли и там перемен. Да, они были.

Надписи «Издательство Борден» не существовало.

Вместо нее красовалось: «Издательство Уинтон». Он прочитал это как-то машинально, и понадобилось добрых секунд пять, чтобы он вспомнил, где же слышал эту чертову фамилию Уинтон.

Осознав наконец, что речь идет о нем самом, Кейт начал лихорадочно листать справочник на букву «У». Ага, вот: Кейт Уинтон, Сидэрвург Роад, и столь знакомый ему телефон в Гринтауне: сто одиннадцать.

Чего же, спрашивается, тогда удивляться тому, что его узнал уличный продавец газет! Значит, ему все же удалось в ничтожное мгновение, отделявшее его от взрыва, несколько изменить ситуацию! В этой модифицированной вселенной Кейт Уинтон владел одним из самых крупных издательств в Соединенных Штатах точно так же, как был хозяином поместья в Гринтауне. Тогда он уж точно миллионер!

Его последние перед взрывом мысли касались не только его финансового положения, но и… Бетти.

Казалось, он сломает палец — так спешил Кейт ввести в щель телефона-автомата жетон. Он даже не стал смотреть, каким образом из Гринтауна выходят на междугороднюю, а просто набрал на диске «ноль» и стал ждать. И все.

— Соедините меня с Нью-Йорком, — распорядился он. — Узнайте, существует ли абонент по имени Бетти Хэдли и в положительном случае свяжите меня с ней. И быстро, очень быстро, прошу вас!

Через несколько минут ему сообщили, сколько монет необходимо вложить в аппарат, затем пробубнили:

— Нью-Йорк на линии. Говорите.

Раздался спокойный голос Бетти:

— Алло!

— Бетти! Говорит Кейт Уинтон. Я…

— Кейт! Но все же считали… Даже в газетах написали… Что случилось?

Согласно рекомендациям Мекки, он заранее, еще находясь в ракете, подготовил ответ, предвидя подобные недоуменные вопросы.

— Судя по всему, я оказался точно в том месте, куда угодила эта ракета. На самой границе опасной зоны меня, должно быть, крепко встряхнуло, но даже не ранило. Однако от испытанного шока наступила амнезия, и я пробродил все это время по полям и лесам, пока не вышел к имению. Я в Гринтауне.

— Кейт! Как это здорово! Это… я слов просто не нахожу! Вы сейчас же возвращаетесь в Нью-Йорк, да?

— Как можно скорее. Тут оборудована небольшая взлетно-посадочная полоса… насколько помнится, так что сажусь в такси и фрахтую самолет до Нью-Йорка. Буду там примерно через час. А вы направляйтесь в аэропорт Айдлуайлд, договорились?

— Еще бы! Дорогой… о, мой дорогой!

Мгновение спустя Кейт Уинтон с несколько ошарашенным видом покидал кабину телефона-автомата, отправляясь на поиски такси.

«Вот это, — подумал он. — Вселенная что надо!»

Глава 1

Кто бы мог подумать, что этот день станет прелюдией к убийству! Ближе к вечеру погода начала портиться, нависли сероватые сумерки, но было тепло. Ярмарочная площадь кишела народом, и нам удалось неплохо заработать. Помню, это был четверг, пятнадцатое августа, четвертый день ярмарочного гулянья в Эвансвилле, штат Индиана. Дождь пошел в половине седьмого, когда мы начинали готовиться к вечерней работе. Обычно это означает для ярмарки катастрофу, но на сей раз никто не огорчился. За несколько недель наших странствий по югу Огайо и Кентукки погода не дала нам ни дня передышки. Мы совершенно вымотались, но у нас наконец завелись денежки. Свободный вечер был весьма приятной перспективой для всех.

Едва мой дядя Эм успел поднять полотняную штору балаганчика, который мы держали с ним на паях, как в темноте забарабанили первые, еще редкие капли.

Эм сдвинул шляпу на затылок и устремил задумчивый взор к небесам; блестящие струйки потекли по его лицу. Тогда он опустил штору и сказал мне с довольной улыбкой:

— Ну что же, Эд, сегодня вечером мы отдыхаем.

— Может быть, это только ливень, — заметил я.

— Нет, зарядило на всю ночь. Да еще, того гляди, поднимется ветер. Надо бы укрепить веревки.

Мы убрали бейсбольные мячи, молочные бутылки и две полки с выигрышами и облачились в плащи, а я надел еще и шляпу. Мой дядя Эм расстается со своей разве что когда спит, она вечно торчит у него на макушке. Это черная шляпа с мягкими полями, вроде той, которую носит Шэдоу9, но на этом его сходство с Шэдоу заканчивается: он маленький и толстый, а его круглую физиономию украшают неухоженные темные усы.

Подтянув веревки, мы укрепили полотняные стенки нашего балаганчика. В этот момент дождь хлынул стеной. Вокруг центральной аллеи забегали циркачи, пытаясь снять вывески. А мы забрались в палатку позади балаганчика, служившую нам местом для ночлега.

Между тем дождь поутих, но дядя Эм сказал, что нечего и надеяться, что он совсем прекратится.

— Сегодня вечером нам не открыться. Пойду-ка я в игорную палатку. А ты мог бы сходить в город, в кино или еще куда-нибудь.

— Я посижу здесь в уголке, — ответил я. — Поиграю немного на тромбоне, а потом почитаю, у меня есть хороший детектив.

Он кивнул и вышел; оставшись один, я зажег свет и достал свой потрясный тромбон, который дядя подарил мне, когда после смерти моего отца мы начали «путешествовать» вместе. Я был без ума от этого тромбона. Некоторое время я сидел, прижав его к груди, чтобы еще раз почувствовать близость своего сокровища. У него была изумительная кулиса, которая скользила легко и бесшумно. Он был позолоченный, и я обожал наводить на него глянец. Держать и разглядывать его уже было для меня счастьем. Я начал с гамм, а потом сыграл несколько мелодий по памяти. Все шло замечательно, но тут на одной из верхних нот я сорвался. Раздался жуткий скрежещущий звук.

Послышался чей-то смех. Я оглянулся и увидел Хоги, который смеялся, просунув голову в прорезь палатки. Затем он вошел. На нем был желтый клеенчатый плащ, блестевший от дождевой воды. Хоги был такого высокого роста, что сразу занял целый угол палатки. Ему пришлось наклонить голову, иначе его шляпа уперлась бы в полотнище.

— Мне почудилось, что здесь кого-то убивают, Эд, — сказал он, — вот я и зашел посмотреть.

Я улыбнулся ему в ответ:

— Ты недавно вернулся, Хоги?

— Несколько минут назад. Все о’кей. На следующей неделе перебираемся в Саут-Бенд. Площадка там не хуже здешней.

С тех пор как агент, занимавшийся нашими делами, нас покинул, Хоги уезжал несколько раз в неделю, чтобы решать наши материальные проблемы. Но обычно его работасостояла в том, чтобы рассказывать сальные анекдоты в маленьких шапито. Число городов, в которых его номер был запрещен, было столь велико, что он решил не выступать до конца сезона.

— Как поживает шимпанзе? — спросил я.

Его лицо стало серьезным.

— Все еще болеет. Я заскочил в фургон посмотреть, как дела. Улучшений нет. А где Эм? Играет?

Я ответил утвердительно, и он ушел. Дождь припустил сильнее. Он дробно стучал по полотнищу над моей головой. Вдали послышался гром. Его глухой, но грозный рокот невольно внушал страх. Можно сколько угодно рассуждать про облака, которые сталкиваются между собой, — страха этим не уймешь. Гром похож на ворчание ужасного зверя; ты не можешь различить его по тому звуку, который он издает, но чувствуешь, что он огромен, как ночь, а его приближение таит смертельную опасность.

Я надел плащ и вышел на центральную аллею. Дождь барабанил по моей шляпе. Ярмарочная площадь раскисла. К счастью, опилки поглощали грязь. Больших луж тоже не было, потому что площадь располагалась на склоне, и вода успевала стекать.

Я пересек центральную аллею и направился к зеленому фургону, который стоял за балаганом с уродами. В фургоне горел свет. Когда я постучал, голос Ли Кэри ответил, что я могу войти. Он встретил меня с улыбкой:

— Можешь включить проигрыватель. А я на минутку выйду.

— У тебя есть новые диски?

— Альбом Джимми Дорсея. Приличная халтура.

Он натянул плащ и вышел. Я включил проигрыватель и поставил пластинку Джимми Дорсея. Это действительно была довольно приличная халтура, но я не мог сосредоточить внимание на музыке, потому что гром полностью ее заглушал. Послав все к черту, я вышел на улицу.

А там уже был настоящий потоп. Я ринулся к нашему балаганчику. Дядя Эм стоял у палатки. Он пытался укрыться от порывов ветра за тележкой продавца воздушной кукурузы. Я постоял рядом, пока дождь и ветер не начали стихать, а затем дядя Эм вернулся в игорную палатку.

Игорная палатка, если вы этого не знаете, это палатка, которую устанавливают на крупных ярмарках для того, чтобы циркачи могли поиграть там в карты между собой. Всякие пижоны, люди со стороны, не имеют туда доступа. Это чисто семейное дело. Я пошел вслед за дядей, некоторое время понаблюдал, как он играет, но сам играть не стал. Соскучившись, я вернулся в нашу палатку. Под плащом я местами промок, поэтому, раздевшись, начал растираться полотенцем, чтобы обсохнуть.

И тут свет внезапно погас. И не только в нашей палатке, но и на всей ярмарочной площади. Я выглянул наружу: вокруг было темно, как в погребе.

Тихонько поругиваясь, я начал ощупью искать спички. Наконец я их нашел и зажег керосиновую лампу, которую мы держим на всякий случай. Я натягивал сухие шорты, когда в прорези палатки показалась голова дяди Эма.

— Как дела, малыш? — спросил он.

— Да ничего. А что случилось?

— Молния попала в провода, генератор вышел из строя. Они не смогут починить его сегодня вечером, вся обмотка сгорела. Буря кончилась, но нам напоследок все-таки досталось.

После его ухода я принялся за чтение своего детектива, но меня все более и более клонило ко сну. Дождь постепенно утихал, а затем и вовсе прекратился. Сквозь его тихий шелест я различил вначале звон колокола, а потом далекий гудок поезда.

Керосиновая лампа слегка потрескивала, скучная история, которую я читал, не располагала к бодрствованию… и я сомлел.

Мне кажется, я не слышал выстрела. Если я его и слышал, то уже во сне, я точно не помню. Меня разбудил голос дяди Эма, вопившего у палатки:

— С тобой все в порядке, Эд?

Я привстал на кушетке:

— Разумеется. А что…

— Только что раздался выстрел. Мне показалось, что, может быть…

Он не закончил фразу; наверное, он подумал, что я баловался с револьвером тридцать второго калибра, который он хранил в сейфе, и нечаянно пальнул в воздух. Он вошел в палатку, а следом за ним появилась темная масса. Это был Хоги, скорчившийся в три погибели. Он словно боялся проткнуть головой крышу. Раздался его ворчливый голос:

— Кто-то сказал, что стреляли в маленьком шапито. Ты пойдешь посмотреть, Эм?

Понятное дело, дядя Эм туда пошел, потому что я остался в палатке один. Еще в полусне я сбросил ноги с кушетки и влез в сапоги. В этот момент снаружи раздались голоса и шаги, чавкающие по грязи. Дождя больше не было слышно. Я нащупал свой плащ и накинул его. На голом теле он был неприятно холодным и скользким. Я выскочил наружу, на ходу застегивая плащ, и пошел вдоль центральной аллеи.

Остальные двигались в том же направлении, кое-кто бегом. У большинства были при себе карманные фонари. Со сна я не сообразил захватить свой фонарь. Центральная аллея была погружена во мрак, но вслед за бегущими людьми я благополучно добрался до маленького шапито.

Для меня не составило труда найти барьер, ограждавший шапито, — я просто на него наткнулся. Оставалось перелезть через него и нащупать полотняную стенку. Приподняв снизу боковое полотнище, я очутился внутри палатки.

Там горел свет — пляшущий неверный свет примерно двадцати фонариков, которые слабо освещали внутренность балагана, но были четко направлены в одну точку.

Этот световой круг был образован толпой людей, стоявших кольцом в самом центре. Они смотрели вниз. Я подошел к ним сзади и, вытянув шею, через плечи и головы собравшихся попытался разглядеть то, что лежало на земле. Кто-то стоявший передо мной слегка отодвинулся в сторону, и я пожалел о своем любопытстве.

На траве лицом вниз лежал обнаженный мальчик. На вид ему было лет шесть — восемь. У него были белая кожа и темные коротко остриженные волосы. Рукоятка кинжала торчала из его спины. Это была очень массивная рукоятка. Она была похожа на рукоятки тех австралийских кинжалов, которые метатели ножей использовали в своем номере.

Я не знал этого мальчика, по крайней мере, не мог его узнать со спины. Народ вокруг меня возбужденно переговаривался. Стоявший напротив меня, по другую сторону круга, Поп Дженни опустился на колени и положил руку на плечо мальчика. Он тут же ее отдернул и сказал:

— Готов! Он уже начал холодеть.

Кто-то из присутствующих воскликнул: «Боже мой!» — и это прозвучало как ругательство. Раздались голоса: «Не двигайтесь! Не трогайте его!» Опять послышались ругательства и предложения послать за полицией.

Пробираясь сквозь толпу, я двинулся к выходу. Дядя Эм и Хоги стояли в другой группе, окружавшей фигуру, скорчившуюся у эстрады, где демонстрировали уродов. Я не знаю, кто это был, но с эстрады неслись такие отчаянные, захлебывающиеся рыдания, что сразу было ясно, что тут пахнет настоящей истерикой. И вдруг до меня дошло, что рыдала женщина. Перепуганная женщина.

Я и сам чувствовал себя неважно; я не был так напуган, как эта женщина, но меня немного мутило.

Выйдя из балагана, я прислонился к эстраде, на которой обычно орал зазывала. Мне было совершенно непонятно, какого черта кому-то понадобилось убивать кинжалом такого маленького мальчика. Я рылся в памяти, пытаясь вспомнить, кем мог быть этот малыш. Среди бродячих циркачей, работавших на ярмарке, было не так уж много детей; мне казалось, что я знаю их всех, если не по имени, то в лицо. Был один парнишка примерно того же возраста и роста — мой любимец; его звали Негро, и он бил чечетку в негритянском представлении. У этого мальчонки был просто бес в ногах. Но у убитого была белая кожа, а Негро был черен как вакса.

Однако, размышлял я, убитый был циркачом, а не ребенком из города. Ребенок из города вполне мог оказаться у маленького шапито, несмотря на поздний час — но не без одежды. Тогда как для маленького циркача это не так уж странно; я хочу сказать, что циркачи привыкли спать без ничего, когда жарко. И конечно же, их ребенок сделал бы то же самое.

Мало-помалу мучительная тошнота начала отступать. Я ощущал во рту противный вкус, но меня не вырвало. Я услышал голос дяди Эма, который звал меня, и закричал в ответ: «Иду!». Я было направился обратно к шапито, но увидел дядю Эма, Хоги и какую-то девушку, которые шли мне навстречу. Девушка еле тащилась, хотя дядя Эм и Хоги поддерживали ее под руки. На ней был длинный зеленый плащ, берет того же цвета и туфли на высоченных каблуках, сплошь покрытые грязью. Низ плаща и ноги тоже были забрызганы грязью. Она шла наклонившись вперед и все еще всхлипывала. Дядя Эм был само спокойствие. Он сказал:

— Рита, детка моя, ты знакома с моим племянником Эдом? Эд Хантер, та же фамилия, что и у меня. Хороший парень. Позволь ему покатать тебя в машине. Сделайте круг-другой по городу — и тебе полегчает. Нужно же как-то отвлечься!

Всхлипывания прекратились. Девушка отняла руки от лица. И тут я ее узнал — это была новенькая из представления со стриптизом. Она работала здесь всего неделю, ее наняли в Луисвилле. Я ее уже несколько раз видел. Очень красивая девушка, но сейчас этого никак нельзя было сказать, потому что ее лицо распухло от слез, а на щеках потеками засыхала грязь. Она обратилась ко мне со слабой улыбкой:

— П-привет, Эд!

Я забыл о тошноте и улыбнулся ей в ответ, а затем спросил, был ли убитый мальчик ее братом или кем-то вроде этого. Он не мог быть ее сыном — она была не старше меня. У нее не могло быть ребенка такого возраста. На вид ей было не больше восемнадцати лет.

Дядя Эм оставил ее с Хоги и отвел меня в сторону. Взяв меня под руку, он наклонился к моему уху и быстро зашептал, так, чтобы девушка не могла слышать:

— Это она нашла парня, Эд; она наткнулась на него в темноте, когда шла через шапито. Ей, видимо, кое-куда приспичило. Она чуть с ума не сошла. Значит, так. Бери ее, и…

— А кто этот парнишка, дядя Эм? — спросил я. — Ты его знаешь или, может быть, она его знает?

— Нет, забудь пока об этом. Послушай, я не хочу больше здесь оставаться. Хоги тоже. Он даст тебе ключи от машины. Прокати ее и постарайся, чтобы она успокоилась. — Он улыбнулся. В этот момент он был похож на веселого сатира. — Отвлеки ее! Пошевели мозгами и придумай что-нибудь!

— Да уж придумаю, — сказал я. — Но послушай, если это она нашла тело, то полиция вызверится, если ее не окажется на месте.

Он нетерпеливо махнул рукой:

— Это не твоя забота. Если они начнут допрашивать ее в таком состоянии и именно сейчас — не миновать истерики, она сломается. Пусть подождут. Скажу, в конце концов, что это я нашел тело. Если никто не слышал выстрела…

Я уже совершенно забыл об этом выстреле, дядя мне о нем напомнил.

— Но ведь мальчика закололи кинжалом. При чем тут выстрел?

— Стреляла Рита. У нее есть маленький револьвер. Она говорит, что испугалась, когда погасили свет, и положила его в карман; она еще не привыкла к ярмарке. Ей понадобилось сходить по нужде. Она держала руку в кармане и со страха пальнула, когда наткнулась в темноте на парня.

— Она не ранена?

— Даже не обожглась при выстреле. Пуля вошла в землю. В кармане плаща осталась дырка — вот и все. Кончай идиотские вопросы и пошевеливайся!

Я обернулся в сторону Хоги, и тот протянул мне ключи от машины.

— Ты готова, Рита? — спросил я.

— Д-да, Эдди, поехали, — ответила она дрожащим голосом, в котором, однако, было уже больше уверенности.

Сырой туман, пришедший на смену дождю, не располагал к приятной прогулке. Дворники не успевали очищать запотевшее ветровое стекло. Кроме полукруга на ветровом стекле, все остальные стекла машины казались заиндевевшими. Мы очутились внутри маленького замкнутого пространства, целиком принадлежавшего только нам двоим. Сырость и темнота за полукружьями ветрового стекла отсекли нас от всего мира.

Рядом со мной сидела красивая девушка, но в тот момент это меня не трогало, потому что я сосредоточился на полосе блестящей после дождя дороги, пугавшей меня неожиданными поворотами. Я думал только о том, чтобы удержать машину на скользкой асфальтовой ленте.

Но тут мне пришло в голову, что торопиться, собственно, некуда. Я притормозил, и машина покатила на неспешной прогулочной скорости.

Я улыбнулся девушке, сидящей рядом со мной, и она тоже ответила мне слабой улыбкой.

— Я все время спрашивала себя, куда вы так несетесь, — заметила она.

После этих слов она придвинулась ко мне поближе, и я, естественно, обнял ее одной рукой. Может быть, это было и не очень естественно, потому что произошло слишком скоро, но зато очень приятно.

Я съехал с шоссе и остановил машину на обочине. Дворники отключились, ветровое стекло полностью замутнело. Тесный салон машины стал единственным и осязаемым миром.

Только теперь мне удалось как следует рассмотреть Риту. Несмотря на то что ее лицо было измазано грязью и растекшейся косметикой, она была очень хороша. Особенно меня поразили ее светло-голубые с поволокой глаза. Она взглянула на меня и откровенно сказала:

— Давай не будем делать этого, Эдди.

— Хорошо, я буду вести себя прилично.

— Это потому, что ты мне очень нравишься, Эдди.

— Ничего себе объяснение, — засмеялся я.

— Мне хочется, чтобы ты мне не разонравился. Может быть, это глупо, но не надо так на меня смотреть. Пожалуйста! Мне это неприятно. Я сейчас такая грязная и противная…

— У меня другое мнение.

— Пусть так, но все равно, перестань меня разглядывать.

— Хорошо, — я наклонился и выключил свет. — Теперь я уж точно ничего не разгляжу. Ты довольна?

— Буду довольна, если ты не станешь ко мне приставать. Ты уж меня извини!

— А за что я, собственно, должен тебя извинить?

— Приходится все говорить напрямик. С тех пор как я приехала на ярмарку на прошлой неделе, я только и делаю, что отбиваюсь от мужчин. Все циркачи просто скоты.

— Не все. Например, мой дядя, Хоги и…

— Я не имела в виду Хоги. Он мне почти как родной. Он знал моих родителей, а Мардж была самой близкой подругой моей матери. Это он нашел мне работу на этой ярмарке. Кроме того, они с Мардж так влюблены друг в друга, что невозможно себе представить, чтобы он приударял за кем-то еще.

— Да, — сказал я, — мне Мардж тоже очень нравится.

— А твой дядя? Я никогда не встречала его до сегодняшнего вечера. Кто он такой, что делает?

— Эмброз Хантер, но зови его просто Эм, а то он тебя отшлепает. Он самый большой симпатяга в мире, это уж точно.

— Мне хотелось бы получше его узнать.

— Еще узнаешь. Есть и другие хорошие парни. Например, Ли Кэри, фокусник из маленького шапито. Ты любишь музыку в стиле свинг?

— Конечно.

— У Кэри есть шикарные диски. Как-нибудь послушаем. Он тебе понравится. И я тебе гарантирую, что он не станет к тебе липнуть.

— Почему?

— Ну, потому что…

— Ты хочешь сказать, что если бы он и начал к кому-то липнуть, то это был бы ты.

— Он не стал бы этого делать, — засмеялся я, — но, вообще-то говоря, ты почти права. Давай не будем об этом, ладно? Так или иначе, он неплохой парень.

— Хорошо, как-нибудь послушаем его диски. Но другие циркачи, которых я тут встретила…

— Мне кажется, ты неверно о них судишь, Рита. На ярмарке не такие нравы, как у святош из пресвитерианской церкви, но, если ты попадешь в беду, тебе отдадут последнюю рубашку. И в большинстве случаев не потому, что хотят получить что-то взамен.

— Может, ты и прав.

— Разумеется, я прав. Ты судишь предвзято. Взгляни на суть дела с их стороны — и ты с ними поладишь. Они, как бы это выразиться, умеют быть честными, делая бесчестные дела.

— То есть ты хочешь сказать, что не надо пытаться из дерьма делать конфетку?

— Не совсем так, но недалеко от истины.

— Послушай, Эдди, такая жизнь меня не устраивает. В один прекрасный день я найду себе простачка — богатого простачка. Я не хочу нищенствовать всю жизнь. С меня хватит и того, что я выросла на помойке.

Она говорила совершенно серьезно; в ее голосе послышались хищные нотки.

— Ты думаешь, я охочусь за деньгами? Так вот: я действительно за ними охочусь.

— Хорошо, хорошо, ты охотишься за деньгами! Только не надо так волноваться! Положи мне голову на плечо и успокойся.

Она засмеялась и положила мне голову на плечо.

— Какой ты забавный, Эдди. Ты мне нравишься. Хотелось бы, чтобы ты был богат, тогда я попыталась бы тебя подцепить. Но ведь ты не богат?

— У меня есть девятнадцать долларов и тромбон, — ответил я. — А еще у меня есть красивый костюм, но он, к сожалению, сейчас не на мне. У меня под плащом только шорты. Я спал, когда поднялась вся эта паника.

— Я тоже. То есть я заснула, а потом проснулась, потому что мне понадобилось пойти — как это называется у вас, циркачей?

— У нас это называется нужник, — ответил я. — Слушай, давай не будем говорить о том, что случилось сегодня вечером. Я здесь для того, чтобы ты об этом забыла.

— Сейчас мне хорошо, Эдди, не беспокойся. У меня тогда подгуляли нервы, но сейчас я могу говорить об этом спокойно.

— Ну ладно. Может быть, тебе даже станет легче, если ты выговоришься. Слушай, у тебя всегда в кармане револьвер, когда ты идешь в уборную?

— Конечно, нет, не будь дураком! Свет всюду погасили, а фонарика я не нашла. Я боюсь темноты, Эдди. Я хочу сказать, что боюсь оставаться одна в темноте; например, сейчас мне не страшно. Обычно я не ночую на ярмарке. У меня есть в городе номер в отеле. Но сегодня вечером Дарлена попросила остаться с ней.

— Дарлена? Это та, рыженькая?

— Да. Ее муж уехал на несколько дней, а она плохо себя чувствовала. Вот она и попросила меня остаться в их фургоне. Когда я проснулась примерно час назад, я не нашла фонарика, а мне не хотелось будить Дарлену. Я знаю, где Уолтер держит револьвер. Однажды, когда Дарлена открыла ящик, я его там увидела. Я и взяла на всякий случай.

Она вздохнула, потому что, видимо, опять мысленно пережила то, что произошло с ней с тех пор, когда она покинула фургон Уолтера.

— Не думай больше об этом, Рита!

— Да нет, Эдди, все в порядке, я же тебе сказала. Мне хорошо. У меня под плащом не больше, чем у тебя. Я прямо закоченела.

— Представляешь себе картину, если полиция нас задержит за остановку в неположенном месте? — спросил я. — Полиция наверняка сейчас уже на ярмарке. Если ты будешь отсутствовать слишком долго, для тебя это может плохо кончиться, так что давай вернемся.

— Согласна.

— А ты уверена, что выдержишь?

— Да, Эдди. Поцелуй меня, но только один раз. А потом поедем.

И я ее поцеловал только один раз. Это было потрясающе. Меня всего перевернуло. Я даже не ожидал, что смогу почувствовать такое.

Я прошептал:

— Ты уверена, что мы должны вернуться?

— Да, Эдди, пожалуйста!

— Хорошо. Но, может быть, когда-нибудь…

— Может быть, когда-нибудь.

Я повернул ключ, и машина тронулась с места. Дворники, сгонявшие воду со стекла, вновь закачались, как пьяные. Я тоже чувствовал себя опьяневшим. И снова мне пришлось напрячь все свое внимание, чтобы удержать машину на блестящей черной ленте дороги. За весь обратный путь мы не сказали друг другу ни слова.

Глава 2

На ярмарочной площади было теперь светлее. Генератор так и не починили, но народ где-то раздобыл масляные и керосиновые лампы, которые горели в наиболее важных местах. Впечатление было более чем странное: световые пятна делали атмосферу еще более пугающей.

В фургоне Хоги горел свет. Дядя Эм появился именно оттуда, пока я ставил машину на место. Он открыл дверцу машины и весело произнес:

— Привет, ребята! Ну, как луна?

— Светит ярко, — ответил я в том же тоне.

— Мне гораздо лучше, — сказала Рита. — Что нового, Эм?

— Все идет как по маслу. Приехала полиция и, я бы сказал, держит ситуацию в своих руках. Она расположилась в балагане с уродами. Тебе бы надо туда зайти. Несколько обычных вопросов.

— Мне пойти с ней, дядя Эм?

— Не впутывайся в это дело, Эд. Я им сказал, что Риту отправили покататься по городу, чтобы она успокоилась. Но не стал уточнять с кем. Так что можешь спокойно исчезнуть. Тебя ждет твоя кушетка.

Идея мне понравилась, потому что я совершенно закоченел. Мой плащ был таким же скользким и холодным внутри, как и снаружи.

Рита сказала:

— Большое спасибо, Эд. До завтра.

Она сжала мне руку, и я подтвердил:

— Конечно, до завтра.

Я провожал ее взглядом, пока она не вошла в балаган с уродами. Затем, стуча зубами от холода, я вернулся в нашу палатку. Мне снова пришлось растереться полотенцем, после чего я рухнул в постель, завернувшись в два одеяла.

Я было начал дремать, когда вернулся дядя Эм. Он тут же принялся раздеваться. Я буркнул ему: «Привет», чтобы он понял, что я еще не сплю.

— Тебе нравится Рита? — спросил он.

— Недурна.

— Что-то не слышно особого энтузиазма. Однако будь начеку. Она из тех, кто любит деньги.

— Она мне об этом уже доложила. Сказала, что, если бы я был богат, она бы мною занялась.

Дядя Эм медленно покачал головой.

— Это опасно, малыш. Когда они с нами откровенничают, это всего опаснее.

По тону, которым были произнесены эти слова, я не мог понять, шутит он или говорит серьезно.

— Значит, если они не честны, они менее опасны?

— Опасны, но не в такой степени. — Он поднялся и потушил керосиновую лампу. Кушетка заскрипела, когда он наконец улегся. И тут я спросил:

— Уже выяснили, кто был тот мальчик?

— Какой мальчик?

— Ну разумеется, тот, которого убили. Это ребенок кого-нибудь из наших?

— О господи! — воскликнул дядя Эм. — Я и забыл, что тебя тут не было. Это не мальчик, Эд, это карлик.

Я привстал. Карлик. Имя напрашивалось само собой, поскольку среди наших циркачей был всего один карлик.

— Так это был Великан Моут?

— Нет, никто его не знает. Этот карлик не циркач. Его здесь никто никогда не видел.

На какое-то мгновение мне даже показалось, что он меня разыгрывает. Это было полной бессмыслицей. В балагане с уродами найден голый карлик, которого зарезали ножом, причем этот карлик не имеет никакого отношения к ярмарке. И его никто здесь не знает. Немыслимо было в это поверить, однако я понимал, что дядя Эм не стал бы шутить подобными вещами.

— А где была его одежда? — спросил я. — Полиция нашла его одежду?

— Нет.

— Но как это возможно?

— Это не наше дело, Эд. Пусть полиция сама в этом разбирается.

— Ну ладно. — Я снова лег и через какую-то минуту заснул как мертвый.

На следующее утро я проснулся довольно рано. Сам не знаю, что меня подняло, но я проснулся и тут же начал обдумывать вчерашнюю историю. Дядя Эм всегда говорит, что много думать опасно, — это одно из его излюбленных суждений.

Думать, говорит он, так же вредно, как курить. И гораздо хуже, чем напиваться. На самом деле он уверен в обратном.

Я оделся, причем в свой самый лучший костюм. Почему — сам не знаю. Дядя Эм все еще спал.

Небо в тот день было тускло-серого цвета, но дождя не было. Несмотря на ранний час, было удушливо-жарко. Ни одно дуновение ветерка не колыхнуло слабо натянутые полотнища палаток. Они казались такими неподвижными, как будто сделаны из серого камня.

Я стоял на мокрой траве у входа в нашу палатку и спрашивал себя, какого черта я поднялся в такую рань. И решил, что сделал это, чтобы хорошенько подумать.

Завернув брюки, чтобы не испачкать их в грязи, я направился в сторону центральной аллеи. За каруселями какие-то люди кидали в грязь опилки целыми лопатами. Рядом с ними стояла тележка. Больше вокруг никого не было.

Я спустился вниз, к краю ярмарочной площади, где стоял фургон Хоги. Мардж обычно поднималась очень рано. Я честно признался самому себе, что хотел повидаться с ней только затем, чтобы навести разговор на Риту.

Но в фургоне Хоги никто не подавал признаков жизни, так же как и в фургоне Уолтера и Дарлены: правда, я и не надеялся, что Рита уже встала. Наверняка она легла спать гораздо позже, чем я.

Я вернулся к центральной аллее, и мне вдруг захотелось попрыгать через лужи. К счастью, я удержался. А затем от нечего делать поплелся к бассейну, где демонстрировали сальто-мортале. Я посмотрел на трамплин и, вздрогнув, представил себе, что нахожусь наверху и готовлюсь прыгнуть с этой страшной высоты в бассейн, имеющий всего полтора метра глубины. А ведь когда-то эта мысль казалась мне соблазнительной! Постояв у бассейна, я вновь побрел к центральной аллее. У балагана с уродами на маленькой эстраде, где обычно орал зазывала, сидел незнакомый человек и покуривал сигарету. Это был здоровенный мужик, который поглядывал вокруг с самым дурацким видом. Мне почему-то сразу пришло в голову, что он из полиции. Разглядев его ботинки, я в этом совершенно уверился. Переброситься парой слов с тупицей-полицейским было все-таки лучше, чем слоняться без толку вокруг балаганов. Я небрежно бросил ему: «Привет!» — и он ответил мне тоном, располагающим к дальнейшему знакомству. Он не проявил ко мне особого интереса, но был вполне вежлив. Я подошел поближе:

— Полицейский?

— Как видишь, это сразу бросается в глаза. Стараюсь войти в роль. Народу это нравится.

Он оказался гораздо симпатичнее, чем я предполагал. Я сел рядом на эстраду зазывалы и полюбопытствовал:

— Ну и как идут дела?

— Погано, — последовал ответ. — Эти чертовы циркачи совершенно отказываются помогать. Ты циркач?

— Да. Я слышал, что убили какого-то карлика. Как его звали?

— Неизвестно, — ответил он. — Никто его не знает, никто о нем ничего не слышал, никто его не видел. Хорошенькое дело! Находят уродца в костюме Адама в балагане, где демонстрируют уродов, — и никто ничего не знает! Пусть расскажут это кому-нибудь другому!

Он бросил сигарету в мокрую траву, вынул из кармана измятую пачку и сунул в рот вторую сигарету. Зажигалка вспыхнула, и он с удовольствием затянулся.

— Это, конечно, кажется полным идиотством, но я провел целый сезон на этой ярмарке и могу вас уверить, что у нас работает только один карлик, — сказал я.

Он с грустью покачал головой.

— Они все говорят то же самое. Где ты был во время этих радостных событий? Я что-то не помню, чтобы я видел тебя этой ночью. Так где же?

— Я спал. Вернулся довольно рано и сразу лег. Я даже не слышал выстрела, но мой дядя меня разбудил, чтобы…

— Подожди-ка, давай оформим это официально. Так мы сэкономим время.

Он достал из кармана записную книжку, карандаш и приготовился записывать.

— Имя?

— Эд Хантер. Девятнадцать лет — почти двадцать. Работаю на ярмарке около года. Живу со своим дядей Эмброзом Хантером. Он держит тут балаган с аттракционами.

— Помню, помню! Такой толстенький коротышка?

— Это он. Отличный мужик! — сказал я.

— Итак, вы ночуете оба в палатке позади вашего балагана?

— Да. — И я рассказал ему, как проснулся и, накинув на голое тело плащ, пошел за дядей Эмом в маленькое шапито, чтобы увидеть убитого. Но потом я слегка приврал: я помнил, что дядя Эм не сказал им о том, как я возил Риту по городу. Значит, и я должен был об этом помалкивать. Я сказал, что вернулся в палатку и снова заснул.

Он бросил на меня странный взгляд.

— Ты проспал весь остаток ночи?

— Конечно.

— А когда ты встал сегодня утром?

— Недавно. Четверть часа назад, может быть, двадцать минут.

— С кем ты разговаривал с тех пор, как поднялся?

— Ни с кем.

Он положил записную книжку обратно в карман, а затем посмотрел на меня так пристально и серьезно, что я внутренне съежился. Наконец он отвел глаза и бросил куда-то в пространство: «Ах ты, черт побери!» Мне показалось, что он обращался к самому себе.

— Вы, циркачи, не любите полицейских, не так ли?

Этот вопрос застал меня врасплох.

— Думаю, многие не любят полицию.

— А почему?

— Ну, потому что мы, циркачи, например, считаем, что закон против нас. Полиция запрещает наши лучшие спектакли в большинстве городов, где мы работаем, и…

— Разве мы запрещаем законные и приличные зрелища?

— Ну, это как сказать…

— Подумай сам: во что превратятся ярмарки, если закон будет смотреть на все сквозь пальцы? Ваши игры по маленькой, которые и так граничат с мошенничеством, — ведь это ловушка для простаков! Уж лучше приставить такому болвану револьвер к виску и отнять деньги — это все же честнее! А ваши «живые картины»10? Это ведь откровенный стриптиз! Да еще позади балагана — палаточки для клиентов, которым не терпится перейти к делу после…

— Кто вбил вам в голову, что наши девушки — шлюхи? Они не шлюхи.

— Потому что закон не позволяет им… — он осекся. — Послушай, не надо на меня так смотреть! Я не говорю конкретно о тех девушках, которые сейчас здесь работают, по крайней мере, не о всех. Я говорю лишь о том, что, если понадобится, на ярмарке найдутся и такие. А те, кто торгует у вас сейчас всякими пустяками, начнут торговать травкой. Ну ладно, давай больше не будем!

— Если циркачи и торгуют чем-то недозволенным, то это потому, что ваши порядочные хотят это купить. Эти ваши так называемые сограждане.

Он вздохнул:

— Эд, если большинство сограждан желает посещать притоны, то в городе они найдутся. Никто не стал бы искать их на ярмарочных гуляньях.

Он еще раз грустно взглянул на меня и произнес:

— Значит, ты не любишь полицейских и поэтому вешаешь им лапшу на уши?

— Что вы хотите этим сказать?

— Ты уже спал, когда мы приехали. Ведь это твои слова? И ты ни с кем не разговаривал сегодня утром. Но ты знал, что убили карлика, а не мальчика, хотя я тебе об этом ничего не говорил. Каким образом ты это узнал? Ведь пока мы не приехали и не перевернули его лицом вверх, все думали, что это ребенок. Что скажешь?

Господи! Ведь надо же было быть таким идиотом!

— Я проснулся на минутку, когда вернулся дядя Эм. Это он мне сказал, что убит карлик.

— Ах, вот как было дело! — вроде бы он мне поверил. — А ты знаешь этого убитого карлика?

— Нет, — сказал я и увидел, как он помрачнел. — Подождите, не сердитесь! Конечно, я не видел его лица, но знаю, что никогда с ним не встречался. За всю жизнь я знал только одного карлика — Великана Моута, а дядя Эм сказал, что это был не он.

Он покачал головой:

— Ну ладно, Эд. Надо, чтобы ты все-таки взглянул на фотографию, которую сделали вчера вечером.

И он вынул из кармана фотографию. Я взял ее и начал рассматривать. Это было малоприятное зрелище. С фотографии глядело сморщенное личико с широко открытыми глазами, которые, казалось, заранее предвидели свою судьбу. Фотография была сделана именно на том месте, где вчера был найден убитый. Его только перевернули лицом вверх. Под его головой виднелась истоптанная трава.

Я вернул фотографию.

— Нет, я его не знаю и никогда не видел.

— Еще один вопрос, Эд. Ты не заметил вчера вечером ничего необычного? Такого, что обратило бы внимание или казалось ненормальным?

— Вроде ничего такого не было. Правда, молния попала в генератор. Это случается не каждый день.

— Да, — ответил он. — Это мы знаем, спасибо, Эд.

Казалось, он отпускал меня на волю, но мне не хотелось уходить, да и идти-то было некуда. Я спросил:

— Вы так и просидели здесь всю ночь? Значит, вы совсем не спали?

— Что ж, иногда это необходимо. Но не напоминай мне, а то я начну зевать. Я пока не сделал ничего такого, что смогло бы гарантировать безопасность карликов. Когда у вас тут открывается палатка со съестным?

— Обычно около десяти.

Он достал из кармана массивные золотые часы на цепочке и со вздохом заметил:

— Мне кажется, я продержусь до открытия. А может, и еще поживу, если они не положат мне мышьяка в завтрак. Как ты думаешь, они могут это сделать?

— Ручаться не стану. Здешние повара — жуткий народ. Ну, я пошел.

И я направился к центральному входу. Разговор о завтраке напомнил мне, что я сам еще ничего не ел. Я не собирался ждать до десяти. Неподалеку от ярмарочной площади стоял рейсовый автобус. Я вошел в салон. Через несколько минут автобус отправился в город. По дороге я думал, какие остроумные ответы я мог бы дать на грязные намеки полицейского в отношении циркачей. Жаль только, что эти удачные ответы приходят на ум слишком поздно!

Но я прекрасно отдавал себе отчет в том, что, несмотря на свои суждения о нас, которые мне не всегда нравились, этот полицейский был далеко не глуп. Кроме того, мне вдруг начало казаться, что он вообще отличный парень.

Когда я вышел из автобуса, Эвансвилль показался мне гораздо более крупным городом, чем я предполагал. Конечно, он не шел ни в какое сравнение с Чикаго и был значительно меньше Луисвилля, однако не был занюханной дырой. Я позавтракал в кафетерий почистил ботинки у чистильщика и неспешно двинулся по центральной улице, поглядывая по сторонам.

Время только подходило к одиннадцати, и кинотеатры были еще закрыты.

Тогда я начал рассматривать витрины: торговца пластинками, галантерейного магазина и даже витрины, где демонстрировалось нижнее белье. Но ничто не могло отвлечь меня от моих мыслей. Даже выставленные напоказ кокетливые женские штучки не могли заставить меня выкинуть из головы то, что я хотел бы забыть — лицо мертвого карлика. Дошло до того, что я сам себе сказал: ладно уж, подумай об этом хорошенько — иначе тебе от этого не избавиться. Вообще-то это не твое дело, ты его даже не знал. Купи газету и прочти, что они там написали. Может, тебе станет легче. Ведь именно так ты намерен поступить, не так ли? И я купил газету. Вся история была уже расписана, а заголовок гласил:

Я зашел в холл какого-то отеля и сел, чтобы удобнее было читать.

В газете не было для меня ничего нового, кроме имен полицейских, которые вели расследование. Главу полицейского управления звали Гарри Стратфорд, а непосредственно делом занимался инспектор полиции капитан Армин Вейс. Это могло кое-кого заинтересовать. В газете поместили две фотографии, большую и маленькую, причем маленькая занимала один из углов большой. На маленькой был снят мертвый карлик, лежащий на траве, — его голова и плечи. Это была та фотография, которую показал мне полицейский. Большая фотография была сделана внутри балагана после того, как вынесли тело; крестом было отмечено местоположение трупа. Фотограф снимал со стороны входа. На ней отчетливо были видны пустая эстрада, трава, столбы — и ничего более, вернее, я хочу сказать, никого более. Либо полиция заставила народ выйти из балагана, либо присутствующие посторонились, когда фотограф готовился сделать снимок.

Я еще раз прочел крупный заголовок: «Убийство карлика в ярмарочном балагане». Это было так просто. То есть, рассуждая логически, в каком другом месте можно убить карлика, если не в балагане? Правда, по моему мнению, недоставало одного слова. Следовало бы читать так: «Убийство карлика в плохом ярмарочном балагане». Одно словечко, которое выделяло это дело из ряда обыкновенных и придавало ему странный характер.

Я попытался вообразить себе, что означало быть карликом. Карлик не воспринимает себя в этом качестве, подумал я. Это все остальные должны казаться ему гигантами, причем каждый гигант достаточно силен, чтобы поднять тебя с земли и переломить пополам. Или всадить нож в спину. Я опять припомнил выражение его лица: он знал, что нож его не минует.

Однако он не закричал, или никто не слышал его крика. Значит, какой-то великан, который вдвое больше его и вчетверо тяжелее, поймал его, зажал рот и…

Я устал об этом думать. Чтобы отвлечься, я прочел всю газету. В разделе происшествий был помещен отчет о налете на бензоколонку и сообщение о банальной квартирной краже. Ничего интересного. Однако следующее сообщение привлекло мое внимание. В ста шестидесяти километрах отсюда, в Луисвилле, был похищен ребенок семи лет. Сын Джеймса Р. Порли из «Порли косметик энд компани». Его похитили из кровати и оставили на подушке записку с требованием выкупа в пятьдесят тысяч долларов. «Вот еще одно преступление, которое возмущает душу, так же, как и убийство», — подумал я. И здесь, как и в случае с карликом, преступник покушался на маленького и слабого.

Потом пошла политика — мятеж в Калькутте. Далее речь шла о каком-то кандидате, провалившемся на выборах в штате Иллинойс. Он выдвигал обвинение в фальсификации результатов выборов и требовал расследования.

Я пробежал всю газету и наткнулся на юмористический отдел. С этого мне следовало начинать. И наконец, под занавес, я прочитал всю программу кинотеатров. Читать больше было нечего. Я поднялся с места и прошелся по холлу отеля. «Интересно, пойдет ли сегодня дождь?» — подумал я. Если нет, то я вполне мог бы остаться в городе и сбегать в кино. Если да — нужно было возвращаться на ярмарку и помочь дяде Эму.

Я подошел к окну и посмотрел, что творится на улице. Небо в просвете между двумя огромными зданиями напротив отеля было цвета расплавленного металла. Никаких облаков, только густая сероватая пелена. Дождь мог зарядить до конца месяца, если не на все лето. Мной овладела какая-то тревога; я порывался что-то предпринять, но не знал, что именно. Когда такое испытываешь, все кажется бессмысленным. Я хотел и не хотел возвращаться обратно на ярмарку.

Я отошел от окна и взглянул на часы, висевшие в холле: мне хотелось знать, который теперь час. Часы показывали без четверти двенадцать.

Перед стойкой портье стояла какая-то девушка; она только что вернула ему ключи от номера. Девушка стояла ко мне спиной, но даже со спины было видно, что такие создания не гуляют толпами по Эвансвиллю. Что-то сразу привлекло в ней внимание, например, подстриженные под пажа золотистые волосы, которые падали на плечи. На ней было шелковое сиреневое платье, облегающее фигуру, как те купальники, которые носят девушки на рекламных картинках. Она так же мало принадлежала к реальному миру, как импровизации Луи Армстронга.

Меня сразу перестало занимать то, что было за окном; я стал ждать, пока она обернется, чтобы удостовериться, что фасад соответствует всему остальному. Не подумайте, что я сразу разлетелся мыслями в отношении знакомства. На все про все у меня было в кармане восемнадцать долларов. Бедный дурачок с ярмарки не мог надеяться на то, что девушка такого класса обратит на него внимание. Сами понимаете, что я хочу сказать. Бели не понимаете, я объясню. До ее появления холл казался вполне пристойным, он был отлично меблирован и украшен. Но стоило появиться ей — и он приобрел вид жалкой ночлежки. То же самое она сделала со мной: пока ее не было, я казался себе прилично одетым малым недурной наружности. Но рядом с ней я выглядел замызганным юнцом, который имеет привычку спать не раздеваясь.

Вот такие мысли бродили у меня в голове, пока она не повернулась ко мне лицом. А когда повернулась — я остолбенел. Она не обманула моих ожиданий и была точно такой, как я себе ее представлял. И я ее знал: это была Рита. Мне кажется, я довольно долго простоял с разинутым ртом. Рита отошла от администратора и двинулась к выходу. Заметив меня, она подошла и, улыбаясь, сказала: «Привет, Эдди!» Ее голос в отличие от внешности не изменился со вчерашнего дня.

Я что-то промямлил в ответ.

— Как тебе удалось узнать, где я живу? — спросила она.

— А я и не знал. Я зашел сюда, чтобы укрыться от дождя, который так и не пошел. Послушай, может, выпьем чего-нибудь в баре?

На минуту она заколебалась.

— Я бы не прочь позавтракать. Ты уже ел?

— Нет.

Мы заказали кофе и пирожки в баре рядом с холлом. Сидя за столиком напротив девушки, я не переставал ее разглядывать. Перемена не укладывалась у меня в голове. Невозможно было поверить, что это та самая девушка, которая вчера рыдала под дождем, одетая в грязный плащ и стоптанные туфли.

— Они разузнали что-нибудь о карлике? — спросила она.

Я покачал головой.

— Судя по тому, что написано в газете, — нет. Они даже не знают его имени.

— Но ведь это довольно легко сделать. Карликов не так уж много.

Я знал, что сказать в ответ на ее замечание. Совсем недавно у меня зашел разговор об этом с Великаном Моутом.

— Их в Штатах около двух тысяч. То есть, я хочу сказать, настоящих лилипутов. И около пятидесяти тысяч других карликов.

— А в чем разница, Эдди? Лилипуты еще меньше карликов?

— Думаю, что да, но разница не в этом. Лилипут совершенно пропорционально сложен. А у карлика голова таких же размеров, как у нормального человека; у него длинное тело и короткие конечности.

— Значит, в цирке выступают только лилипуты?

— Обычно да. Ни один шапито не выставит карлика вместо лилипута. Но есть цирки, где выступают только карлики. А некоторые цирковые водевильные труппы лилипутов имеют в своем составе и карликов — для контраста с настоящими лилипутами. Из карликов иногда получаются отличные клоуны.

— Мне можно заказать еще одну чашку кофе, Эдди?

— Думаю, я могу себе это позволить. Я же говорил тебе вчера, что у меня было девятнадцать долларов. Сейчас у меня осталось восемнадцать.

— Эдди! Ты истратил этот доллар с другими женщинами?

— Пока до этого еще не дошло. Если мы будем обходиться только кофе, этих денег хватит надолго.

— Ну ладно уж, давай обходиться только кофе. Правда, время от времени хорошо бы съесть еще и пирожок. Я никак не могу прийти в себя, Эдди.

— От чего? От отсутствия пирожка?

— Нет, от того, как ты выглядишь, когда хорошо одет. Твой сегодняшний вид слишком разительно отличается от вчерашнего.

Тут меня разобрал смех. Я откинулся на спинку стула и громко захохотал. Я, конечно, должен был объяснить, отчего мне так смешно. Она поняла и тоже рассмеялась. И стала еще красивее. Раньше я не замечал, какой у нее изумительный голос.

— Ты провела остаток ночи с Дарленой? — спросил я.

— Да, но не в фургоне, а здесь, в отеле. Когда полиция закончила допрос, я вернулась к Дарлене. Она уже встала и оделась. Мы обе не захотели там оставаться. Поехали в город и переночевали в моем номере. Только Дарлена уже уехала обратно на ярмарку, потому что ждет сегодня мужа.

После второй чашки кофе Рита посмотрела на свои часы.

— Нам надо ехать на ярмарку, — сказала она. — Мне, по крайней мере, необходимо туда вернуться. Надо только забежать в банк. Это совсем рядом. Ты подождешь меня здесь? Если ты тоже намерен вернуться, то…

— Что мне тут делать? Конечно, я тебя подожду, поедем вместе.

Я уже не мог смотреть на кофе после двух чашек, которые выпил сейчас, и еще двух, выпитых часом раньше. Но надо было ждать, и я заказал еще одну чашку.

Потом мы сели в автобус, чтобы вернуться на ярмарку. Рита сказала, что я должен беречь свои восемнадцать долларов, и не позволила мне взять такси.

Глава 3

Когда я вернулся, дядя Эм был уже на ногах. Он где-то раздобыл опилки и был занят тем, что обильно посыпал ими землю перед нашим балаганом.

— Привет, малыш, ты из города?

— Да, я поднялся слишком рано и успел туда смотаться. Что ты думаешь насчет погоды?

— Может слегка подкачать. Но работа будет. Сюда повалит весь город, чтобы посмотреть на место, отмеченное крестом.

— Ты уже читал газету? — спросил я.

— Нет, но я все-таки учил алгебру в колледже. Крест — это «икс», координата. А полиция разыскивает некоего «игрек».

— И пока безрезультатно, — добавил я.

— Если ты был в городе, то почему не пошел в кино?

— Встретил Риту — случайно. Она возвращалась на ярмарку, вот я и поехал с ней.

Он воскликнул: «Вот как!», — а потом пристально на меня посмотрел.

— Будь осторожен, малыш!

— Вчера ты меня не предостерегал, когда попросил увезти ее на машине. Так или иначе, я ничем не рискую: в следующий раз она просто не обратит на меня внимания, — сказал я.

— И одного раза достаточно, если вчера она хорошенько тебя разглядела. Ты себя недооцениваешь, Эд. Может, ты и не очень красив, но у тебя чертовски романтичный вид. В скором времени ты будешь отбиваться от баб бейсбольной битой.

Это показалось мне сомнительным.

— Ну а кроме того, есть что-нибудь новенькое?

Он знал, что я имею в виду.

— Да ничего особенного. Недавно забегал Вейс.

— Вейс?

— Армин Вейс, инспектор или что-то вроде этого. Мне казалось, что ты уже разговаривал с ним сегодня утром.

Я утвердительно кивнул.

— Этот капитан — дотошный малый, — улыбнулся дядя Эм. — Он хотел узнать, проснулся ли ты, когда я вернулся в палатку. Я сказал, что да. Какую глупость ты сморозил? Признался в чем-то, чего не должен был знать?

— Вот именно. Я проговорился, что убитый был карликом, а прежде ему сказал, что уже спал, когда приехала полиция, и с утра ни с кем не виделся.

— Я так и думал, что он тебя на чем-нибудь подловит! Преступника из тебя не выйдет — тебя тут же поймают.

— Ладно, придется оставаться честным человеком. Кстати, Вейс думает, что мы все — банда уголовников.

Дядя Эм что-то проворчал в ответ и снова начал рассыпать опилки.

— Помочь тебе? — спросил я.

— Да, только пойди переоденься.

Я пошел в палатку, чтобы скинуть праздничный костюм. Когда я вернулся, Эм уже покончил с опилками. Теперь он сидел в балагане на прилавке и жонглировал тремя шариками, заставляя их описывать небольшую дугу.

Я попытался сделать то же самое, но тут же раскидал шары.

— Малыш, — сказал дядя Эм, когда я в десятый раз поднимал упавший шар, — ты не создан для того, чтобы быть жонглером, брось это дело.

— А для чего я создан?

— Не знаю. Может, для того, чтобы играть на тромбоне.

— Нет, — сказал я, — у меня нет таланта. Я могу научиться играть по нотам, если постараюсь. Но я не умею «думать» над тромбоном, как настоящий музыкант. Когда кто-то импровизирует, я могу подключиться, но не могу вести сам.

— Большинство музыкантов не умеют этого делать, однако они зарабатывают на жизнь.

— Я не хотел бы быть таким музыкантом. Я буду продолжать играть, но не для того, чтобы зарабатывать на жизнь. Только для своего удовольствия.

Он покачал головой, и я снова повторил свой вопрос: так для чего, по его мнению, я создан?

— Ты создан для того, чтобы быть Эдом Хантером. Ты никогда об этом не думал?

— Из этого денег не сделаешь, — ответил я.

Он перестал жонглировать шариками и изумленно уставился на меня.

— Так ты хочешь денег, Эд? Мы неплохо заработали. Я могу тебе дать. Сколько ты хочешь? Пятьдесят долларов? Сто?

— Нет, не надо, у меня еще остались деньги. Дядя Эм, если я тебе сейчас не очень нужен, я могу уйти?

— Иди!

Я направился кружным путем к центральному входу. Народ понемногу начал сходиться, но большой толпы еще не было. Небо грозило вот-вот разразиться дождем.

В мыслях я возвращался к утреннему разговору с Армином Вейсом и его намекам по поводу низости циркачей. Меня переполняла горечь.

Проходя мимо балаганов, я вдруг взглянул на товарищей другими глазами. А ведь он был прав в отношении большинства из них! Например, у Спуда Рейнолдса три выстрела в тире стоили двадцать пять центов — вроде совсем не много. Стреляли из длинноствольного карабина. За три удачно выбитых мишени, расположенных внутри красного ромба, полагался большой приз — любая вещь на выбор из той дряни, которая находилась на призовом стенде. Но никто никогда ничего не выигрывал. Мишени были расположены так, что это было теоретически возможно, но практически невыполнимо. Казалось, все было очень просто — в этом и состоял весь трюк, — однако самому удачливому болвану в стране понадобилась бы помощь господа бога, чтобы сделать три удачных выстрела подряд. Я должен был признать правоту Вейса. А все остальные? Чего стоила, например, игра, состоящая в том, чтобы бросить монетку так, чтобы она попала и удержалась на движущейся тарелке? Или попытаться сбить пачку сигарет из пробкового пистолета? Все это были мошеннические трюки, где подловленный простачок всегда проигрывал. Но наша игра была честной. Прежде всего, мы не предлагали простачку дорогих вещей в качестве приза. Примерно один человек из двадцати пяти мог опрокинуть три молочные бутылки тремя бейсбольными мячами и выиграть куклу Кьюпи11 ценой четырнадцать центов.

Но, в конце концов, этот простак платил десять центов за удовольствие испытать себя, за удовольствие удивить свою бабу или приятелей, за удовольствие бросить три бейсбольных мяча настолько ловко и метко, насколько он был способен. Эта дешевая кукла Кьюпи сама по себе не имела для него никакого значения, однако являлась символом его удачливости. Верно, что играли на деньги, но игра требовала известной ловкости, а не только везения.

Я прошел мимо палатки ясновидящего, мимо паноптикума, больших каруселей и негритянского балагана.

Когда я подошел к балагану с уродами, зазывала Гарри Шульц уже начал свой обычный ор. Вокруг него собралось всего несколько зевак, в основном дети, однако после каждой фразы он выбивал дробь на барабане, и люди понемногу начали стекаться к его палатке.

Я обошел это сборище с намерением удалиться от него как можно дальше. Но тут с эстрады зазывалы кто-то окликнул меня: «Привет, Эд!» Я оглянулся. Это опять был тот полицейский, Армин Вейс. И снова он сидел на краю эстрады. Я направился в его сторону.

— Вы что, никогда не спите? Он засмеялся.

— Уж сегодня вечером мне точно не придется спать. Я продержусь весь остаток дня, если время от времени выпивать чашечку кофе.

— Но что вы здесь делаете?

— Сижу себе, вот и все; мне кажется, я жду, пока в меня ударит молния. Как в тот генератор, который вчера сгорел, — если только это была молния.

— Вы что, хотите сказать, что молния в него не попадала?

— Этот вопрос занесен в мой список. Беседа с электриком, который его чинил. Я его задам, как только вернусь в город. Тебе нравится Эвансвилль?

— Хороший городишко.

— Мы постараемся, чтобы он таким и остался.

Он вынул пачку сигарет и предложил мне закурить.

— Эд, моя жена — самая лучшая стряпуха в радиусе шестидесяти километров. Ты любишь дамплинги12?

— Думаю, что да.

— Значит, ты никогда не ел настоящие дамплинги, иначе бы ты не «думал», а знал точно! Моя жена делает их такими легкими, что они едва держатся на тарелке. Да еще подает к ним такой соус, что пальчики оближешь. Держу пари, что те дамплинги, которые ты ел, были пережаренными!

— Именно так и было.

Он грустно покачал головой.

— Мир катится к гибели. Послушай, Эд, у нас сегодня пятница, а по пятницам моя жена готовит к ужину жаркое в кастрюле и дамплинги. Мы живем недалеко отсюда; можно дойти пешком. Давай поужинаем у нас?

— Мистер Вейс, я ничего не знаю ни о карлике, ни об убийстве. То, что вы сможете из меня выудить, не стоит даже соуса, не говоря уже о жарком и дамплингах. Честное слово.

Он широко улыбнулся:

— Я знаю, Эд. Или, по крайней мере, я на это надеюсь. Но можно взглянуть на вещи и с другой стороны. Во-первых, ты и Эм единственные люди на ярмарке, кто не смотрит на меня как на зачумленного. Эм сказал мне, что ты играешь на тромбоне. Я подумал, что было бы хорошо, если бы ты его захватил. Мы бы немножко пошумели. А у меня есть труба: когда-то в молодости я играл. Моя жена играет на пианино гораздо хуже, чем готовит, но все-таки она могла бы составить нам компанию.

— Чувствую, что начинаю сдаваться. Но у вас, конечно, есть какие-то скрытые причины, — сказал я.

— Разумеется, есть причины, сынок, но не скрытые. Ты знаешь большинство из здешней публики, а также расположение палаток на ярмарке. Ты можешь мне рассказать кто есть кто, помочь мне охватить общую картину событий, дать необходимые сведения. Короче, ты можешь оказать мне большую услугу.

— Ну хорошо.

— Мой адрес — Арлингтон 3216, всего в шести — семи кварталах отсюда по направлению к городу. Мы ужинаем в шесть часов. Жена рассердится, если ты опоздаешь. И не забудь захватить тромбон.

— Ладно, — сказал я. Он сошел с эстрады.

— Тогда до скорого свидания.

Я увидел, как он устало пошел к центральному входу. А я остался. И зачем я согласился, спрашивал я себя. К чему мне было вмешиваться? Какое это имело ко мне отношение?

И тут я затылком почувствовал чей-то взгляд. Я обернулся. Скитс Гири, владелец балагана с уродами, стоял у входа и пристально меня разглядывал. На его лице играла улыбка, не предвещавшая ничего хорошего. Выражение лица тоже было малоприятным. Насколько мне известно, Скитс никогда ничего не имел против меня. Я заложил руки в карманы и подошел к нему.

— Привет, Скитс, — сказал я. Его лицо исказила гримаса.

— Слушай, Эд, это в твоих же собственных интересах. Если ты будешь лизать задницу полицейским, то здесь тебе не место.

— Черт возьми, — воскликнул я, — а я — то думал, что это прибавит мне популярности!

Мимо нас проходили люди; зазывала продолжал молоть языком, подталкивая народ к входу в балаган. Ему все-таки удалось зазвать не только малышню, но и почти всех собравшихся взрослых. Я отошел от Скитса и последовал за входившей публикой.

И тут же я заметил, что внутри балагана кое-что изменилось. В основном народ толпился вокруг деревянного ограждения в одном из углов балагана.

Я подошел поближе. Внутри ограждения виднелся кусок газона, где вчерашней ночью лежал карлик. Тело уже убрали, но его местоположение было очерчено контуром, как это делает полиция, прежде чем убрать труп. Только на этот раз контур был обозначен не мелом, а тонкой бечевкой, потому что рисовать мелом на траве нельзя. А внутри контура лежал нож с засохшей кровью на лезвии — именно в том месте, где было сердце убитого. Разумеется, это не был тот самый нож убийцы — тот полиция унесла. Это был другой австралийский кинжал, очень похожий на орудие преступника. Уж не знаю, где Скитс взял кровь, но держу пари, что не у себя из пальца.

Какие-то люди пытались протолкнуться к заграждению, пихаясь локтями, и я отошел в сторону. Я был вне себя от гнева. Наверное, мое лицо было достаточно выразительно, когда я взглянул на Скитса. У меня не было ни малейшего желания с ним разговаривать. Вместо этого я двинул его кулаком в грудь, и он опрокинулся навзничь на одну из веревок, которые служат для крепежа палаток. Я постоял какое-то время над ним, пока он поднимался, тщетно надеясь, что он мне ответит. У меня прямо чесались кулаки.

Но вместо этого он медленно, не говоря ни слова, встал. Зато взгляд его колючих глазок пробуравил меня насквозь. Потом он повернулся ко мне спиной и пошел прочь.

И тут я понял, что мне не следовало этого делать. Я попал в глупое положение именно потому, что Скитс не захотел драться.

Когда я постучал в дверь фургона Хоги, голос изнутри прокричал, что я могу войти. Он и Мардж сидели в углу фургона, служившем кухней. Компания, производящая фургоны, не подумала о размерах Хоги, проектируя этот маленький отсек. Он занимал его почти полностью. Хоги улыбнулся мне.

— Привет, Эд. Бери стул и садись, но говори потише.

И он кивнул головой в сторону кушетки, на которой я увидел спящую Риту. Она сняла свое сиреневое платье, чтобы не измять. На ней была только кремовая комбинация. Формы, видневшиеся под комбинацией, были так совершенны, что у меня захватило дух.

— Хочешь кофе, Эд? — спросила Мардж.

Кофе мне не хотелось, но я ответил: «Конечно!» Я сам взял чашку и ложечку в шкафчике, а потом уселся на стуле посреди фургона. Так я не видел ни кушетки, ни кремовой комбинации. Я почувствовал себя несколько увереннее.

Мардж налила мне кофе. У нее были усталые глаза. Я впервые заметил серые пряди в ее черных волосах. Она была небрежно причесана и совсем не накрашена. Видимо, она прочла мои мысли.

— Не смотри на меня, Эд. Я знаю, что у меня ужасный вид.

— Вовсе нет! — поспешил сказать я. Она улыбнулась в ответ.

— Во всяком случае, не сравнивай меня с Ангельской Мордашкой.

— С Ангельской Мордашкой?

— С Ритой. Так ее прозвал мой муж. Но вообще-то я его к ней не ревную.

— Вот как! — сказал я.

Хоги рассмеялся:

— Хорошо иметь жену, которая тебе доверяет. На нее можно положиться, если надо скрыть, что ты преступник.

Он говорил не всерьез, но это было все-таки слегка неуместно. Я увидел, что Мардж бросила на него недовольный взгляд. Я даже подумал, что сейчас она начнет ругаться, и поспешил переменить тему.

— А когда откроются «живые картины»?

— Мори сказал, что откроется после трех, если только не начнется дождь. Риту надо разбудить в три часа. Бедняжка плохо спала в эту ночь. А ты сегодня выходил, Эд? Как ты думаешь, будет дождь?

Я пожал плечами.

— Не знаю, но дядя Эм считает, что дождя не будет. У него дар предвидения в отношении погоды. А как поживает Сьюзи?

Хоги удрученно покачал головой.

— Неважно. Мне кажется, я сделал неудачную покупку. Эта обезьяна сильно больна.

Тут вмешалась Мардж:

— За сто пятьдесят долларов я могла бы накупить кучу платьев. Да и сезон кончается…

Хоги развел руками:

— Конечно, она обошлась мне в сто пятьдесят долларов, да еще нужно платить за специальный корм и лекарства, но, если я ее вылечу, она окупит все расходы. Ты знаешь, сколько за нее можно будет получить, Эд?

— Сколько?

— Верных пятьсот долларов. Это выгодное дело, но у меня на уме другое. Всю зиму я буду ее дрессировать, и, если у меня получится, как я задумал, я не уступлю ее и за пятьсот. В будущем сезоне она будет выступать в большом шапито. На ней я заработаю немалые деньги.

— Я что-то не совсем понял: ты ее продашь или будешь с ней выступать?

— Мне не очень нравятся ярмарки. Но цирк — другое дело. Я задумал такой номер с обезьяной, что у них глаза на лоб полезут! Новый трюк! Шимпанзе его гораздо легче освоить, чем другим животным.

Я спросил:

— А ты показывал Сьюзи ветеринару?

Хоги рассмеялся, а Мардж сказала:

— Ты что, не знаешь, что Кларенс ветеринар, Эд?

Мне понадобилось довольно долгое время, чтобы сообразить, о ком шла речь; впервые при мне назвали Хоги по имени, а не по прозвищу.

— Кроме шуток?

— Всякий раз, когда тебе будет нездоровиться, можешь смело меня вызывать. У меня, между прочим, есть диплом. Хочешь посмотреть? Он валяется где-то в ящике. Только вместо того, чтобы заниматься практикой, я поступил в цирк; там я встретил Мардж. Именно в цирке я изучил все, что касается шимпанзе и собак. А вот с кошачьей породой я не в ладах.

— Ты хочешь сказать, что работал в цирке дрессировщиком и ветеринаром?

— И тем, и другим. Одно время я выступал с номером ученых собак.

Мардж заметила:

— Именно тогда он собрал коллекцию анекдотов, с которой теперь выступает в шапито. Только вместо женщин в его историях фигурируют суки.

— Ну, я бы этого не сказал! — хмыкнул Хоги.

Я поднялся и пошел в переднюю часть фургона, чтобы посмотреть на шимпанзе. Обезьянка лежала в клетке, которую смастерил сам Хоги, забрав досками часть помещения на метр от стены.

Сьюзи спала в середине клетки, свернувшись клубочком на охапке соломы. По крайней мере, я надеялся, что она спит; она лежала без движения, как мертвая. Но в полутьме клетки я все-таки разглядел, что она еще дышит.

— Не шуми, Эд, — сказал Хоги, — не надо ее будить.

Сзади меня заскрипела кушетка, я обернулся и увидел, что Рита уже сидит, зевая и потягиваясь. Она пробормотала сонным голосом: «Привет, Эдди! Отвернись, мне надо одеться».

Я снова отвернулся к деревянной клетке, но Сьюзи больше не занимала моих мыслей.

К трем часам показалось солнце. Я проводил Риту к палатке, где показывали «живые картины», а потом вернулся к нашему балагану посмотреть, не нужен ли я дяде Эму. У него дела шли настолько хорошо, насколько это можно ожидать при послеобеденном наплыве публики. Он был рад, что я вернулся; ему хотелось есть, а без меня нельзя было оставить палатку открытой. Я сменил его, и он отправился обедать.

Когда он вернулся, я сказал ему, что капитан Вейс пригласил меня поужинать и поиграть с ним дуэтом. Дядя Эм рассмеялся:

— Ах, он еще и музыкант! Он и вправду заинтересовался, когда я ему сказал, что ты играешь на тромбоне, но тогда я не понял почему. Конечно, Эд, ты свободен на весь еечер. Я возьму Мардж на подмогу. Немного эротики не повредит нашему делу, не так ли?

— Мардж?

— А почему бы и нет? Она всегда рада заработать несколько долларов. Думаю, Хоги закрутил ей гайки в отношении тряпок.

— Ну ладно, — согласился я.

Потом я ему рассказал, как излишне распетушился в маленьком шапито у Скитса Гири.

Сначала дядя Эм улыбался, а потом посерьезнел:

— Малыш, тебе надо обратить внимание на твой ирландский темперамент! Конечно, зарабатывать таким образом на убийстве — последнее дело. Но тебя никто не звал в судьи. Пока он не начал наступать тебе на пятки, это тебя не касается. Даже если тебе не нравится то, что он делает. Это еще не резон, чтобы его избивать!

— Это одна из тех штучек, которые на первый взгляд кажутся совершенно невинными. Всякий зарабатывает, как может. Но ты прав, я вел себя как дурак! — признал я.

— Вот именно! Но, черт возьми, мне хотелось бы посмотреть на это!

Тут он увидел, что к палатке подходит народ, и начал зазывать:

— Подходите, подходите, дамы и господа! Опрокиньте эти молочные бутылки, и вы выиграете великолепную куклу…

После его ухода я оставался в палатке до половины шестого. Потом оделся, взял свой тромбон и отправился по адресу, указанному Вейсом.

Вейс жил в хорошеньком маленьком коттедже, стоящем на лужайке, окруженной деревьями. Это было место, которое заставляет бродячего циркача задать себе вопрос, кто же настоящий дурак: тот, кто так живет, или он сам.

Вейс открыл дверь.

— Привет, Эд, заходи. Ма, это Эд Хантер.

Ма была одной из тех маленьких дамочек, которые похожи на птичек. Ей было около сорока, а Вейсу, пожалуй, уже за сорок. Она выпорхнула мне навстречу, а потом пошла на кухню.

Вейс не шутил в отношении трубы. Он тут же достал и разложил на пианино ноты с легкими дуэтами. Я расположился рядом со своим тромбоном, и мы заиграли. Это, конечно, нельзя было исполнять в Карнеги Холл, но мне понравилось. Музыка была не из модерновых, но, когда играешь сам, то это бывает даже забавно. Мы играли отрывок, написанный для исполнения на двух трубах, и это ставило меня в невыгодное положение: я должен был читать ноты в ключе соль вместо ключа фа и играть на октаву ниже, чтобы приспособить отрывок для тромбона. Но поскольку мы оба играли в бемоле, переложить было не так уж трудно.

Время от времени Ма подходила к двери и хвалила нас. Возможно, она это делала по простоте душевной. А потом она позвала нас на кухню ужинать. У них была великолепная большая кухня. Мне понравилось, что она не стала извиняться за то, что угощает нас на кухне, как это сделала бы любая другая хозяйка. Мне кажется, что всегда нужно есть только на кухне: тут пища кажется гораздо вкуснее. Во всяком случае, ужин, что она нам подала, был просто великолепен. Вейс не преувеличивал. Это была не просто еда — мясо, картошка, дамплинги, соус, — это было нечто божественное. Соус был такой, что с ним можно было съесть тарелку опилок. А на тарелках были далеко не опилки.

Я так объелся, что мне пришлось отказаться от пирога, поданного на десерт. Вейс сказал, что я клюю, как воробышек, — и взял себе два куска, хотя до этого ел больше меня. Миссис Вейс не позволила нам мыть и вытирать посуду. Капитан и я расположились с кофе и сигаретами в креслах и начали разговор о том о сем. Пока он не сделал ни единого намека на убийство, которое нас обоих интересовало.

Потом он спросил меня, не хочу ли я еще поиграть дуэтом, но я ему ответил, что слишком наелся, чтобы пытаться дунуть во что бы то ни было. А он в свою очередь признался, что тоже не горит желанием музицировать. Затем вынул две бутылки пива из холодильника и откупорил их, продолжая болтать о пустяках. Я не выдержал первым и спросил его, удалось ли опознать убитого карлика.

— Нет. И это самое скверное, Эд. Невозможно узнать ничего существенного, пока мы не установим его личность. Однако кое-что мы все-таки сделали.

— Что же?

— Публично об этом объявили. Если в Эвансвилле найден мертвый карлик, значит, где-то этот карлик обязательно исчез. Мы обратились в Ассошиэйтед Пресс и Юнайтед Пресс, чтобы информацию поместили во всех газетах страны. Скоро кто-нибудь сообразит сопоставить приметы где-то исчезнувшего карлика с приметами убитого. И тогда у нас будет хоть какая-то зацепка. Сейчас эта история опубликована во всех вечерних газетах страны, и я не удивлюсь, если нам позвонят с минуты на минуту.

— А «Варьете» и «Билборд» входят в этот список? Ведь циркачи редко читают обычные газеты.

— Разумеется, мы их тоже уведомили. Но «Варьете» и «Билборд» выходят не каждый день, поэтому нам придется подождать, когда придет результат с этой стороны. А тем временем ярмарка переедет на другое место. Поэтому я скорее надеюсь получить сведения из ежедневных газет. А когда мы узнаем, кто он такой, можно будет попытаться установить связь между убитым и кем-то из ваших циркачей.

— Или кем-то из Эвансвилля, — заметил я.

Он медленно покачал головой:

— Нет, это маловероятно, Эд. Я не хочу сказать, что в Эвансвилле нет потенциальных убийц. Но это дело спроворил кто-то из нездешних. Возьмем, к примеру, кинжал. Он принадлежал одному из ваших метателей ножей и обычно находился в сундуке под сценой маленького шапито — в двенадцати метрах от того места, где было совершено убийство. Кто-то из ваших знал, где он лежал, и достал его оттуда. Посторонний вряд ли мог завладеть им незаметно.

Я сказал:

— Представьте себе, что это был вор, который бродил вокруг палаток в поисках поживы. Он наткнулся на сундук и…

Спокойная усмешка Вейса прервала мои рассуждения:

— И тогда он достал из кармана совершенно голого карлика и проткнул его кинжалом. Черт побери, Эд, дело вплотную связано с ярмаркой, тут уж ничего не поделаешь.

Я спросил:

— А вы разговаривали с электриком, который чинил генератор?

— Кто из нас больше старается выудить сведения из другого, Эд? Конечно, я его видел. Это была молния. Убийца воспользовался темнотой, но не он ее спровоцировал. Ты знаешь, Эд, из тебя вышел бы неплохой детектив. Чувство любознательности у тебя развито отменно.

— Вы так думаете?

— А ты разве так не думаешь? Ты прекрасно знаешь, что тебе не менее интересно узнать, что произошло здесь вчера вечером, чем мне. Только мне за это платят, а тебе нет. Хочешь еще пивка?

Он поднялся и, не дожидаясь ответа, достал еще две бутылки пива.

— Эд, я вовсе не хотел вытягивать из тебя что-либо, когда пригласил тебя. Я обдумал это дело и решил, что без верной зацепки мы не тронемся с места. Пока я не узнаю, кто был этот карлик, я не смогу задать тебе ни одного вопроса. А ты не сможешь дать мне ответ. Может быть, позднее я захочу узнать от тебя кое-какие подробности. А сейчас я попрошу тебя совсем о другом: открой глаза и уши. Отмечай все, что покажется тебе необычным, все, что хотя бы отдаленно может иметь отношение к убийству. И держи меня в курсе. Согласен?

— Думаю, да.

— Мне хотелось бы, чтобы ты проявил побольше энтузиазма. Ведь ты же не одобряешь убийств? Или убийство тебе нравится?

— Кому может нравиться убийство?

— Убийцам, черт возьми! Вернее, не совсем так. Скажем, оно им нравится больше, чем другие неприятные ситуации, с которыми им приходится сталкиваться. Возьмем, к примеру, наемного убийцу, который берется убрать указанную жертву за пятьсот долларов. Если у него все в порядке с мозгами, то ему не доставит особого удовольствия нажать на курок. Но перспектива лишиться пятисот долларов понравилась бы ему еще меньше. Без этих денег ему, чего доброго, пришлось бы работать.

Он вылил в стакан остатки пива из бутылки и выпил его залпом.

— Преступление психопата может иметь другие мотивы, но в данном случае речь не идет о преступлении психопата, Эд.

— Откуда вы это знаете?

— Я не знаю откуда. Но я в этом уверен. Слишком уж изощренно для психа. Для них это не характерно.

Я с сомнением покачал головой: довод не выглядел очень логичным. Но почему-то мне казалось, что Вейс все-таки прав.

— Вы хотите, чтобы я шпионил в стане врага? Мне это не очень нравится.

— Ты прав, если представляешь себе дело в этом свете, — сказал он. — Если ты считаешь, что ярмарка — это стан врага. Если ты допускаешь, что она вредит закону и порядку до такой степени, что позволяет хладнокровно совершать убийства. Если ты чувствуешь, что стоишь на стороне убийцы только потому, что он циркач. Ты видишь вещи в таком свете, Эд?

Я ухмыльнулся:

— Вы выворачиваете меня, как перчатку.

— Что-то вроде этого, — ответил он. — Хорошенько подумай и дай мне ответ. Я не буду больше к тебе приставать. Однако действуй осторожно.

— Осторожно?

— Я хочу сказать, не задавай лишних вопросов. Это может оказаться опасным, я не шучу. Типы, совершившие преступление, не любят, когда им задают вопросы. Скажи-ка, кто-нибудь, кроме твоего дяди, знает, что ты пошел сегодня сюда?

— Нет, — ответил я. — Хорошо, я это обмозгую, капитан. И обязательно сделаю вид, что ничего не вижу и не слышу. — Я допил остатки пива и поднялся. — Думаю, сейчас мне лучше уйти. Хочу вернуться вовремя и помочь дяде Эму.

Вейс не стал меня задерживать. Он немного торжественно пожал мне руку, когда я прощался. Миссис Вейс вышла в комнату из кухни. Она вытерла руки о передник и тоже пожала мне руку. Сам не знаю почему, я почувствовал, что оказался в глупом положении. Потом она сказала:

— Не позволяйте ему вас уболтать, а то окажетесь замешанным в эту историю, Эд.

— Ну, меня не так-то легко провести, — сказал я.

Возвращаясь назад на ярмарку, я решил, что не буду лезть в это дело. То есть не буду высовываться. Заниматься своими делами — еще не значит принимать сторону убийцы.

В воздухе стоял легкий туман; огни ярмарочной площади слегка мерцали, образуя световой круг радиусом в два километра. Все вокруг в этот тихий вечер казалось нереальным.

Я остановился у центрального входа и впервые рассмотрел его как бы со стороны. Он казался широким, сверкающим и веселым, как врата рая, а всего в десятке шагов от него проходила улица. Я увидел центральную аллею и стоящие вдоль нее балаганы, услышал взвизги, несущиеся со стороны американских горок, грохот барабана зазывалы, старающегося привлечь внимание зевак. Все эти звуки сливались в единый голос — голос ярмарочной толпы. Мне казалось, что я впервые вижу ярмарочную площадь, впервые слышу этот гул. Вокруг меня спешили люди, к центральному входу устремлялась настоящая толпа — более многочисленная, чем в субботние или воскресные вечера, несмотря на туман и угрозу дождя. И эта толпа была прекрасна, у нее был щедро раскрытый карман. Между прекрасной толпой и просто большой толпой существует огромная разница. Но в этот вечер толпа была и прекрасной, и большой одновременно.

Я было направился к центральному входу, но потом передумал и решил пробраться к нашей палатке с задней стороны. Мне нужно было избавиться от тромбона. Я не хотел идти с ним по центральной аллее — тогда любой встречный мог спросить меня, где я на нем играл. Я подлез под боковую стенку нашего балагана, рискуя получить удар бейсбольным мячом прямо в глаз. Но все обошлось. Дядя Эм и Мардж Хогланд занимались делом. Дядя Эм обратился ко мне:

— Разве спектакль уже кончился, Эд?

Я сообразил, что он дает мне понять, как он объяснил Мардж причину моего отсутствия. Я принял игру.

— Я не стал ждать конца. Пьеса так себе.

Дядя Эм тихонько подтолкнул меня в угол балагана, где Мардж не могла нас услышать.

— Я не советовал бы тебе толочься здесь, Эд. Я пообещал Мардж часть выручки, а если ты останешься, она подумает, что я в ней не нуждаюсь и ей пора уходить. Так что двигай отсюда, ладно?

— Хорошо, но…

— Никаких «но». Послушай, Мардж нужны деньги. В последнее время дела у Хоги идут неважно. Кроме того, он проигрался. Сначала он просадил пятьдесят долларов в очко в начале недели, а потом еще шестьдесят долларов — в рамми13 вчера вечером и…

— И ты их у него выиграл?

— Шестьдесят долларов выиграл я. Вот я и пытаюсь теперь вернуть часть денег Мардж. Ей нужны деньги хотя бы на карманные расходы. Так что иди с богом!

— Хорошо, хорошо, — сказал я, — только не толкайся!

— Я тебя только подталкиваю. Вот тебе десять центов, пойди купи себе поесть.

И он засунул что-то в нагрудный карман моей куртки. Я не рассмотрел, сколько там было, но точно знал, что это не меньше чем пятидолларовая бумажка, а никак не десять центов.

— Спасибо, — сказал я. — Надеюсь, ты не будешь скучать, если я уйду?

Он улыбнулся и толкнул меня так сильно, что я чуть не перелетел через прилавок.

Выйдя из нашего балагана, я смешался с толпой, текущей по центральной аллее. Давка была страшная. Меня понесло вместе с потоком, и я очутился у входа в маленькое шапито. Я застрял, потому что никто в этой толпе не мог двинуться ни в ту, ни в другую сторону. Такое столпотворение мне показалось странным, потому что на эстраде не было зазывалы. Там сидел на стуле Скитс Гири, повернувшись спиной к публике и гордо сдвинув шляпу на затылок. В двух кассах направо от эстрады шла бойкая торговля входными билетами. Зазывала тут был явно не нужен. Кто-то толкнул меня локтем под ребро. Я обернулся и увидел тетку необъятных размеров. Она была моего роста, но весила втрое больше. Тетка шумно дышала.

— Извините, сэр! Господи, какая давка! Нас вытолкнуло к кассам.

Я спросил:

— Что здесь происходит? Я не вижу зазывалы. Почему здесь такая толпа?

Она посмотрела на меня как на сумасшедшего.

— Но здесь же убили карлика! Вы что, не читали газет?

— Конечно, но…

— Говорят, они подняли плату за вход в два раза. Вы не знаете, это правда? Даже если так, все равно стоит посмотреть. Моя сестра говорит, что они показывают нож с засохшей кровью, место, где нашли труп, и все такое. Можно даже получить фотографию трупа, но это за отдельную плату…

— О господи! — вырвалось у меня.

Я повернулся к ней спиной и, работая локтями, попытался выбраться на свободу. Подойдя к палатке с прохладительными напитками, я выпил стакан лимонаду, стараясь избавиться от противного вкуса во рту. Расплачиваясь, я достал купюру, которую дядя Эм вложил мне в карман. Мне хотелось разменять ее и переложить в портмоне, где лежали все мои деньги.

Прежде всего, там оказалась не одна купюра, а две десятидолларовые бумажки, то есть двадцать долларов. «У дядя Эма неплохо пошли дела», — подумал я.

На какой-то момент эти деньги вызвали у меня чувство омерзения. Но потом я одумался. Ведь дядя Эм не был виноват в том, что вчерашняя смерть помогла ему подзаработать несколько долларов сегодня вечером! У него не было причин закрывать балаган только потому, что клиентов было больше, чем обычно. Разве можно сравнивать его со Скитсом Гири, который слизывал пенки с этого события!

Потом я немного погулял по центральной аллее, стараясь не подходить близко к нашему балагану. Когда я переходил через рельсы одного из аттракционов, служитель громко меня окликнул, но, узнав, приветственно помахал рукой. На какой-то момент я задержался около зазывалы, скликавшего на представление негритянского балагана. Я с умилением смотрел, как Негро, маленький семилетний чудо-чечеточник, помогал ему, выделывая замысловатые па. Он был просто очарователен.

Когда Негро убежал в балаган, я ушел. На всех представлениях было полно народу. Самые убогие развлечения пользовались небывалым успехом. Все гребли деньги — даже я, если принять в расчет двадцать долларов, которые всучил мне дядя Эм. При таком стечении народа ярмарка могла работать до часу ночи, выручая тысячи долларов. И это в будний день, когда на дворе стояла сырая погода!

«Если убитый карлик был циркачом, — подумал я, — то его смерть пошла во благо его собратьям».

Глава 4

Перед палаткой с «живыми картинами» собралась толпа. Рита вместе с четырьмя другими девушками стояла на эстраде рядом с зазывалой. Все девушки были одеты в купальные халаты.

Зазывала орал в микрофон. Это был Чарли Вилер. Он принадлежал к старой гвардии конферансье, непривычных к усилителям звука. У него не укладывалось в голове, что, имея в руках микрофон, не было никакой надобности надрывать глотку.

Рита была накрашена чрезмерно, впрочем, как и остальные девушки. Она была самой молодой и красивой. Я попытался привлечь ее внимание, но она меня не заметила. Наконец Чарли кончил вопить; он сделал знак девушкам, и те прошли в балаган. Зазвучала музыка. Чарли знал свое дело — многие из зевак поспешили вслед за девушками.

А я так и остался стоять у входа, горя желанием войти. Одновременно я был рад, что не могу этого сделать. Еще раньше, когда я только начинал работать на ярмарке, дядя Эм рассказал мне о здешних порядках. Это может показаться странным, но, если поразмыслить хорошенько, понимаешь, почему существует запрет. Я хочу сказать, что сами циркачи никогда не ходят на представления «живых картин». Девушкам наплевать, когда они позируют обнаженными перед всякими болванами с улицы. На них они не обращают внимания: это посторонние, их и за людей-то не считают. Все представление как бы обезличено.

Однако знакомым девушек неприлично рассматривать их на сцене. Это считается проявлением нездорового любопытства — чем-то вроде заглядывания в окна фургона или в замочную скважину. Можете считать это полным идиотством, но, если подумать хорошенько — так и должно быть.

Я помыкался какое-то время у входа, соображая, куда можно повезти Риту после представления. У меня, черт возьми, не было машины. Я подумал, что если бы Хоги еще разок одолжил мне свою, то это было бы замечательно. Я не хотел просить — но, может быть, он предложил бы сам.

В фургоне Хоги горел свет. Если я постучу, надо будет войти. Однако что-то меня удерживало. Не могу объяснить почему, но у меня было чувство, что входить не следует.

Но тут я сказал себе, что все эти предчувствия не стоят выеденного яйца, и толкнул дверь; Хоги прокричал, что я могу войти. Со времени моего первого посещения Мардж успела навести порядок в фургоне: Хоги сравнивал ее хозяйственную деятельность со шквалом. Но самого Хоги этот шквал не коснулся. Он сидел на прежнем месте, втиснувшись между столиком и стеной. На сей раз перед ним стоял не кофе, а пустая на три четверти бутылка виски. Я в жизни не видел его таким пьяным. То есть он еще владел собой, но по глазам и обмякшему телу было видно, что он порядочно набрался. Он сказал:

— Присядь, Эд. Пойди возьми стакан и выпей со мной.

Он выражался четко, однако чувствовалось, что он прилагает усилия, чтобы выговаривать слова. Мне не хотелось пить с ним, но все же я пошел за стаканом.

— Совсем немножко, — сказал я, когда он начал наливать мне виски. — Не больше наперстка.

Наперсток по понятиям Хоги вмещал больше, чем фляга. Он наполнил мой стакан почти доверху.

Я сказал: «За здоровье Сьюзи!» — и отпил глоток. Присоединившись к тосту, Хоги выпил вместе со мной. Потом он откинулся назад и стал меня разглядывать помутневшими глазами. Думаю, что, если бы я не знал его так хорошо, я бы испугался его взгляда. А может, я и вправду испугался. До этого вечера я не знал, что он пьет в одиночку. Помолчав немного, я набрался храбрости, отхлебнул немного из стакана и спросил:

— Так как она поживает, Хоги? Я имею в виду Сьюзи?

— Боюсь, что она помирает, Эд. Видит бог, я сделал для нее все, что мог.

— Действительно, тебе не везет.

— Я переживаю не из-за денег, нет. Мне наплевать, что я потеряю сто пятьдесят долларов; когда я ее покупал, я знал, на что иду. Я понимал, почему ее продают дешево. Но, господи боже мой, я к ней так привязался!

Я приподнялся с места; мне хотелось посмотреть на Сьюзи. Но Хоги меня остановил:

— Не беспокой ее, Эд. Я дал ей успокоительное, оно начало действовать.

— Да, конечно, — сказал я и снова сел.

Я не знал, как приступить к разговору о машине. Я взял свой стакан виски и на сей раз осушил его залпом. В горле у меня жгло, во рту был омерзительный вкус, но я был слишком самолюбив, чтобы побежать за водой.

Обретя вновь дар речи, я спросил:

— Рита вернется сюда вечером после представления?

— У нее свидание.

— Что?

Он посмотрел на меня и усмехнулся. Потом взял бутылку и, не ожидая моего согласия, налил мне еще стакан.

— Ты никогда не слышал, как я рассказываю анекдоты, Эд? Если полиция не запретит мой номер в Саут-Бенд на следующей неделе, приходи послушать, ты поймешь, что с тобой происходит… Черт возьми, мне очень жаль, Эд. Вообще-то это меня не касается. Смотри на все проще. У Риты шашни с одним типом. Он банкир из Эвансвилля.

Я вспомнил, что Рита посещала банк, когда мы были с ней в городе. А я — то думал, что у нее там дела!

Глаза Хоги вновь подернулись дымкой.

— Для тебя будет лучше, если ты оставишь всякие мысли насчет Риты. Эта девочка далеко пойдет! Она умеет отличить доллар от клочка бумаги! Только пойми меня правильно, Эд: она хорошая девка! Я ее знал, когда она еще бегала с косичками. Это, кстати, было не так давно. Ей сейчас примерно лет восемнадцать-девятнадцать. Но она довольно быстро выправилась после той скотской жизни, которую вела в детстве.

— Вот как! — сказал я в надежде, что он продолжит. Не знаю почему, но мне хотелось, чтобы он говорил дальше.

— Ее мать умерла, когда ей было двенадцать лет. Это случилось лет шесть-семь назад. Ее папаша, Говард Вейман, был одним из моих старых приятелей. Хороший мужик, пока не пьян, а набирался он частенько. Рита терпела до пятнадцати лет, а потом ушла из дому — если можно назвать домом тот хлев, где она жила со своим стариком.

— А что она делала все это время? — спросил я.

— Стучалась в разные двери. Работала в разных заведениях. Какое-то время была танцовщицей, пока не заметили, что она несовершеннолетняя — в шестнадцать лет она казалась двадцатилетней. Но потом она заболела. Несколько недель назад, еще в больнице, она прочитала обо мне в «Билборде» и написала мне. Вот так она сюда прибилась.

— О господи! — воскликнул я.

— Но она здесь долго не задержится. Она слишком привлекательна, чтобы оставаться девушкой с ярмарки. Кроме того, она честолюбива. Вот увидишь, она еще сорвет крупный выигрыш!

— Банкир из Эвансвилля еще не крупный выигрыш.

— Он всего лишь этап на ее пути. Во всяком случае, Эд…

— Хорошо, — сказал я. — Повторять не надо. Я могу понять намек, особенно когда намекают так прозрачно.

— Хочешь еще стаканчик?

На этот раз я не стал упорствовать и предупреждать, что не буду пить много. Он мне налил сразу целый стакан.

— Не мое это дело, Эд, но ты хороший парень, и мне не хотелось бы, чтобы у тебя были неприятности.

— Давай оставим эту тему, Хоги. Послушай, я вовсе не влюблен в Риту и влюбляться не намерен. Она шикарная девушка и очень мне нравится. И давай не будем об этом больше говорить.

Я взял свой стакан, и мы выпили еще. Я хлебнул сразу так много, что пришлось побежать за водой. Хоги расхохотался.

— Эд, я и забыл, что ты еще не привык к выпивке. Давай лучше остановимся, а то Эм задаст мне перцу.

Я глотал воду, пока он говорил эти слова. Потом я сделал глубокий вдох и вознес господу молитву, чтобы виски осталось там, куда я его послал, и чтобы меня не разорвало изнутри. Улыбнувшись Хоги, я пробормотал:

— Пожалуй, будет лучше, если я не стану допивать этот стакан. Спасибо тебе, но я воздержусь.

Выпив еще немного воды, я поставил стакан на место.

— Ну, я пошел, Хоги! До завтра!

Когда я вышел, он прокричал мне вслед:

— Держись подальше от деревьев и столбов!

Я направился к центральной аллее самым коротким путем и все же ухитрился растянуть ногу в щиколотке, споткнувшись о колышек. Но, думаю, в этом была виновата темнота, а не виски. Однако выпитое давало о себе знать. Хоги заставил меня глотнуть в шесть — семь раз больше, чем я обычно себе позволял. Я изо всех сил старался держаться прямо, однако меня так и кидало из стороны в сторону.

Собрав волю в кулак, я еще мог контролировать себя физически. Но морально я был совершенно подавлен. Казалось, тот факт, что Рита гуляла с кем-то на стороне, не должен был меня удивлять; она была со мной достаточно откровенна в ту ночь, когда мы познакомились.

Я побрел к фургону Ли Кэри, который находился за балаганом с уродами. Фургон не был освещен. Я постоял там какое-то время, размышляя, нужно ли мне заходить. Кэри не раз говорил мне, что, если я захочу послушать музыку, его проигрыватель всегда к моим услугам.

И тут сзади раздался его голос:

— Привет, Эд! Господи, какой вечер! Заходи!

Он, видимо, вылез из-под бокового полотнища балагана, пока я стоял перед фургоном. Затем он вошел к себе, и я последовал за ним.

— Много было народу? — спросил я.

— Жуткая толпа!

Он вытер рукой лоб, на котором блестели капли пота.

— Скитс прямо обалдел. Ему хочется пропустить их как можно скорее, чтобы могли войти следующие. Он дает представление каждые десять минут. Мне осталось всего восемь минут на отдых. Хорошо бы пропустить стаканчик!

Он направился в крохотную кухню в глубине фургона.

— Если хочешь, поставь музыку, Эд. Мне надо прийти в себя.

— Хорошо. Но что тебе поставить?

— Что-нибудь пободрее.

Я выбрал «Болотные огни» из альбома Джимми Дорсея. Когда заиграла музыка и Ли услышал, что я поставил, он прокричал:

— Браво, парень!

Кэри вернулся с двумя стаканами в руках. Мне совсем не хотелось пить, но я не мог ему отказать. Мне следовало подумать об этом раньше. В стакане была такая же порция, как у Хоги.

Я поблагодарил и поставил стакан на маленький столик возле проигрывателя.

— Ярмарке приходит конец, Кэри. Все пьют из стаканов, а не из горла. Даже Хоги.

— Ну, я могу позволить себе лишний стаканчик: я сегодня неплохо подзаработал, приятель. Ты знаешь, сколько карточных трюков я проделал сегодня вечером? Почти две дюжины, да еще по пятьдесят центов каждый вместо двадцати пяти.

— Потрясно, — восхитился я.

Он проглотил содержимое своего стакана, не обратив внимания на то, что я не притронулся к выпивке.

— Ну, как дела, Эд? Все в порядке?

— Конечно!

— У тебя какие-то странные глаза. Но может, это мне только кажется.

Кэри посмотрел на часы:

— Еще четыре минуты. Можно еще посидеть.

И он рухнул на стул.

«Болотные огни» кончились, и я поставил другой диск. Потом взял свой стакан и отхлебнул чуточку виски. Когда я ставил стакан обратно на стол, то чуть не опрокинул его, потому что поставил на какой-то маленький предмет, лежавший в тени проигрывателя. Я отодвинул стакан и взял в руки этот предмет.

Это был непарный кубик для игры в кости, сделанный из прозрачного красного пластика. Я начал искать второй кубик, но не нашел.

Кэри видел, как я его взял.

— Я их купил вместе со стаканчиком, но второй потерялся. Оставь его себе, если хочешь, или выброси.

Я и сам не знал, на что мне сдался этот кубик, но поблагодарил и положил его в карман куртки.

Пластинка кончилась. Кэри встал и потянулся.

— Я возвращаюсь обратно. Можешь остаться и послушать пластинку. Возможно, я буду заскакивать время от времени между представлениями. Налей себе еще стаканчик!

— Хорошо. Передай мои наилучшие пожелания Скитсу Гири.

Он вышел; я порылся в дюжине альбомов рядом с проигрывателем и выбрал альбом Гарри Джеймса, раннего Гарри Джеймса: «Мемфис-блюз», «Спящая девушка» и прочее. Я прослушал всего несколько мелодий, когда обнаружил, что стакан мой пуст. Первым моим побуждением было пойти на кухню и наполнить его, но я решил этого не делать — если хочу вернуться домой, твердо держась на ногах.

Я прослушал еще несколько дисков и почувствовал, что нахожусь в совершенной отключке. Только теперь я понял, что значит быть по-настоящему пьяным. Мне и раньше случалось прилично принимать, но я никогда не доходил до последней черты. И теперь я спрашивал себя, следует ли ее переступать.

Я вынул из кармана маленький красный кубик. Сейчас подброшу его, решил я. Если выпадет маленькое число — двойка или тройка, — больше пить не стану. Но если выпадет пятерка или шестерка — напьюсь мертвецки пьяным. Я потряс кубик в кулаке, но слабо сжал пальцы — маленькая красная штучка выпала из рук. Кубик описал кривую и упал на линолеум. Я услышал, как он стукнулся, но не разглядел, куда именно он покатился.

Чертыхаясь, я выключил проигрыватель. Опустившись на колени, я стал заглядывать под мебель и наконец обнаружил кубик под столом. Мне пришлось лечь на живот, чтобы добраться до него. И только положив его обратно в карман, я вспомнил, что забыл посмотреть, какая выпала цифра.

Ну и черт с ним, подумал я. Я взял свой стакан в кухню и налил вторую порцию виски — на сей раз поменьше. И поскольку рядом никого не было, заранее приготовил стакан воды.

Поставив очередную пластинку, я не спеша выпил второй стакан и — удивительное дело — даже слегка протрезвел. Я с гордостью подумал, что, возможно, смогу пить как джентльмен — выпивая помногу и никогда не пьянея.

Мне хотелось, чтобы Кэри вернулся, но он не появлялся. Меня распирало от желания поболтать. Теперь я знаю, что это было следствием выпивки, но тогда мне показалось, что я имею сказать нечто чрезвычайно важное. И конечно, по поводу женщин. Но Кэри так и не пришел. Тогда я пропустил еще стаканчик, закрыл фургон и вернулся на центральную аллею.

Я заметил, что обстановка изменилась. Толпа потихоньку редела. И только у эстрады на входе в маленькое шапито еще толпился народ. Зазывала исчез — в нем не было надобности. Они и так с трудом могли пропустить всех желающих. Однако ажиотаж спадал. Через час можно было закрывать балаган на ночь.

Туман еще сгустился. Каждый из балаганчиков как бы окружал светящийся ореол. Все в этот вечер казалось странным и одновременно чудесным. Деревянные лошадки на маленьких каруселях замерли неподвижно: вокруг уже не толпилась малышня. Карусели первыми закрылись в этот вечер. Я прислонился к будочке кассира и стал размышлять о том, что со мной произошло. Разумеется, я думал о Рите.

Мне хотелось ее увидеть. «А почему бы и нет?» — подумал я. Она такая же шлюха, как и остальные. Она откровенно призналась, что гонится за деньгами, но это еще ничего не значит. И если она встречается с каким-то типом, то почему бы мне не взглянуть, как она полуголая кривляется перед мужчинами? Ведь это меняет дело, не так ли?

Свернув с центральной аллеи, я пошел окольным путем, чтобы не попасться на глаза дяде Эму. Балаган с «живыми картинами» зазывал публику на последнее вечернее представление. Рита стояла на эстраде вместе с остальными девушками, одетая в купальный халат. Из-под купального халата виднелись ее белые стройные ноги.

Она не заметила меня в толпе. Чарли Вилер сделал девушкам знак, чтобы они проходили в палатку, и объявил о «последнем в этот вечер представлении». Представление действительно было последним, потому что он отключил микрофон, пролаяв напоследок несколько прощальных приветствий.

Я подождал, пока он уйдет, и пристроился в хвост очереди в кассу. Я не знал кассира и надеялся, что он тоже меня не знает. Отдав пятьдесят центов, я купил входной билет.

Внутри балагана царил полумрак. Там не было сидячих мест; публика стояла за веревкой, протянутой в двух метрах от сцены. Тряпка, закрывающая сцену, изображала занавес из черного бархата. За кулисами заиграл проигрыватель, подключенный к усилителям. Раздалась томная чувственная музыка, сопровождающая показ «живых картин». Она должна была создавать соответствующее настроение. Через несколько минут занавес поднялся. На сцене появилась первая «живая картина». В ней участвовали две девушки, Риты не было.

«Живая картина» что-то изображала — я уже забыл, что именно. Так или иначе, публику, стоявшую за веревкой, мало заботил ее смысл. На девушках были трусики, усыпанные блестками, и лифчики из прозрачного газа. Закон запрещал им появляться полностью обнаженными. У девушек были прекрасные фигуры.

Они покрутились на сцене секунд пятнадцать, а затем черный занавес упал. Проигрыватель заиграл песенку «Мой ангел», и занавес поднялся, открывая вторую «живую картину». На этот раз на сцене была одна только Рита.

Предполагалось, что она изображала ангела. Она стояла, раскинув руки. Сверкающие крылья, прикрепленные к запястьям и тонкому пояску трусиков, подчеркивали красоту белого прекрасного тела.

Она была так хороша, что у меня перехватило дыхание. Вместо лифчика на ней была пелеринка из белого прозрачного газа, едва прикрывавшая грудь. Пелеринка не только не скрывала, а еще более подчеркивала безупречную красоту двух округлостей. Такое совершенство форм можно увидеть только в музеях у классических статуй. Ее голова была откинута назад, но на какое-то мгновение мне показалось, что она смотрит прямо мне в глаза. Потом я сообразил, что она не может разглядеть меня в полумраке, отделявшем публику от слепящего света лампы.

Занавес упал. Немного оправившись от волнения, я заметил, что сильно сжимаю кулаки. Когда я разжал руки, то увидел, что ногти оставили на ладонях красные полукружья.

Растолкав группу мужчин позади себя, я быстро выбрался из балагана. Некоторое время я ошалело бродил по центральной аллее, а потом вернулся в фургон Кэри. Всю дорогу я довольно твердо держался на ногах.

Присев на ступеньки фургона, я дожидался возвращения Кэри. Голова у меня не кружилась, но я был явно не в себе. Я понял, что совершенно пьян, потому что мне хотелось плакать. И еще подраться.

Но вдруг мне пришло на ум, что Хоги мог мне соврать. Я не знал, зачем это могло ему понадобиться, но тем не менее он вполне мог меня обмануть. А если у Риты не было свидания с тем типом сегодня вечером? Вообще никакого свидания? Почему я должен верить Хоги на слово?

Я просидел на ступеньках около десяти минут. Несмотря на хмель, я сообразил, что Рита, вероятно, уже переоделась после представления и собирается домой. Я поднялся и быстро пошел по центральной аллее обратно к балагану.

Когда я подошел к входу в артистическую уборную, девушки были еще там. Они весело переговаривались. Среди их голосов был явственно различим голос Риты. Я решил остановиться у входа и подождать.

Первой вышла Дарлена, а за ней еще какая-то незнакомая девушка. Через некоторое время появилась Рита. Я бросился ей навстречу и начал что-то бормотать. Но едва я успел произнести ее имя, как она звонко хлестнула меня по щеке. Это была не просто пощечина, а настоящая затрещина. Я пошатнулся от удара, и в ушах у меня зазвенело.

Пока я приходил в себя от удивления и боли, она скрылась между палатками.

Тем временем другая девушка вышла из балагана и позвала меня:

— Привет, Эд!

Я узнал Эстеллу, девушку, которую уже встречал, но был едва с ней знаком; она проработала с нами почти весь сезон. Это была маленькая брюнетка с матовой кожей и хорошенькой миниатюрной фигуркой. Нечто вроде карманной женщины. Девушка была недурна собой и довольно приветлива. Она была старше меня на один — два года.

— Привет, Стелла, — сказал я в ответ.

Она рассмеялась:

— Что это, Эдди? Кажется, я слышала звук пощечины?

Увидев мою реакцию, она закатилась хохотом. Но смех ее звучал дружелюбно. В нем сквозила легкая насмешка, но не злость. Она подошла ко мне ближе.

— Ты что, собираешься держать свечку? У нее сегодня свидание с одним типом. Он самый что ни на есть настоящий банкир.

«Итак, Хоги не соврал», — отметил я. А я так надеялся, что это неправда!

Эстелла снова сказала:

— А вот я не слишком важничаю. Может, ты пригласишь меня выпить стаканчик, Эдди?

«А почему бы и нет», — подумал я. У меня было при себе тридцать пять долларов. И я решил заняться Эстеллой.

— Куда пойдем, детка? — спросил я.

Потом взял Эстеллу под руку, и мы пошли к центральному входу. Народ двигался в том же направлении; ярмарка уже закрывалась. Проходя мимо нашего балагана, я увидел, что Эм уже закончил работу. Теперь мне казалось, что я окончательно протрезвел. Только в ушах у меня слегка шумело, и этот шум приглушал другие звуки.

Выйдя с ярмарки, мы потоптались какое-то время на тротуаре. Я оглядывался в поисках такси, но машин не было. И тут Эстелла предложила:

— Всего в квартале отсюда есть неплохой бар. Посидим там немного, а потом вызовем такси по телефону, когда толпа схлынет. Ты согласен?

— Великолепно, — сказал я.

В баре мы сели рядышком и заказали виски с содовой. Говорила в основном Эстелла: она взяла на себя труд поддерживать беседу. После всего выпитого в этот вечер лишний стаканчик виски не имел значения. Потом я пошел звонить, чтобы вызвать такси. Возвращаясь, я бросил монетку в игральный автомат. Нужно было подождать, и, чтобы занять время, я спросил Эстеллу, не хочет ли она еще выпить. Она покачала головой.

— Давай подождем, Эдди. В моем отеле есть неплохой бар; там мы и выпьем.

Она не добавила «для начала», но плотнее прижалась ко мне. «Симпатичная девчонка, — подумал я. — Мне с ней будет хорошо». Медленно потягивая виски с содовой, я, к своему удивлению, быстро трезвел. Наконец в дверях появился шофер такси, и мы пошли к выходу. На улице еще больше сгустился туман. Эстелла собиралась сесть в такси, но я взял ее за руку и прошептал:

— Послушай, Эстелла, будет лучше, если я тебя отправлю одну. Сегодня вечером я слишком много выпил с Хоги и Кэри, а этот последний стакан виски меня доконал. Я боюсь заболеть. Мне очень жаль, но…

В ответ она сказала:

— Ладно уж, Эдди, не надо врать своей мамочке! Ты просто втюрился в эту блондинку. — Тут она усмехнулась: — Может, мне следовало бы обидеться и дать тебе по физиономии, но, наверное, будет лучше, если я оставлю тебя в покое.

— Мне действительно очень не по себе. Я знаю, что веду себя как последний дурак.

— Это уж точно, — рассмеялась она. — Спасибо за угощение, но я не настолько сердита, чтобы самой платить за такси. Ты его вызывал, тебе и расплачиваться.

Я улыбнулся и подтолкнул ее к дверце машины. Расплатившись с шофером, я еще долго стоял на тротуаре и смотрел вслед задним фонарям, пока они не скрылись в тумане.

Трудно найти второго такого идиота, как я. Сначала мне захотелось вернуться в бар и выпить еще. Но тогда я напился бы до скотского состояния. Одна капля — и я действительно мог бы свалиться. Только этого еще не хватало, чтобы завершить этот поистине чудесный вечер!

Когда я вернулся, в палатке дяди Эма не было. Наверное, он пошел перекинуться в картишки. Я был этому рад. Раздевшись, я скользнул под одеяло. Я не спал, когда он вернулся, но притворился спящим. Впервые в жизни мне не хотелось с ним разговаривать.

Глава 5

На следующий день я проснулся почти в полдень. На улице снова шел дождь. Дядя Эм куда-то исчез. Во рту у меня был омерзительный вкус, и, чтобы прогнать его, я отпил несколько глотков воды из термоса. После этого мне несколько полегчало.

Дядя Эм вернулся, когда я начал одеваться. Он присел на край кушетки и заглянул мне в глаза:

— Как ты себя чувствуешь, малыш?

— Прекрасно.

— А что стало с тем парнем?

— Каким парнем? — удивился я.

— С тем, кто тебе врезал. У тебя опухла левая щека. Думаю, что против такой болезни прежде всего следует принять порцию бекона.

— Каким образом?

— Через рот — вместе с яичницей и картошкой. Ты сразу почувствуешь себя лучше, а после я смогу как следует намылить тебе шею. Ты готов?

Мы пошли перекусить, и я действительно почувствовал себя лучше. Я сидел, согнувшись, на стуле, ожидая, что дядя Эм начнет задавать вопросы. Но он молчал. Я не выдержал и спросил его первый:

— Как ты узнал? Кто тебе сказал — Хоги или Кэри?

— Я не видел ни того, ни другого. Но когда я вернулся вечером в палатку, мне показалось, что нахожусь на винном заводе. Однако по твоему лицу ничего не скажешь, Эд. У тебя, правда, раздулась щека, но это не очень заметно. Кто угощал тебя выпивкой?

— Я сам во всем виноват, — буркнул я. — Сначала меня угостил Хоги, а Кэри не знал, что я уже изрядно принял, и предложил мне выпить вместе с ним. А потом тип по имени Эд Хантер наклюкался в одиночку.

Я ждал, что дядя Эм начнет ругаться, но он, видимо, и не думал этого делать. Тогда я спросил:

— Есть что-нибудь новенькое?

— О чем ты?

— Ну… вообще обо всем.

— Что-то не очень понятно, — сказал дядя Эм. — Так вот, мы снимаемся сегодня вечером, а не завтра.

— В субботний вечер? Но у нас не хватит времени, чтобы добраться до Саут-Бенда! Мы не сможем открыться в воскресенье!

— Так или иначе, нам здесь больше делать нечего. Метеосводка обещает дождь по крайней мере на три дня. Мы ничего не потеряем, если уедем на день раньше. В Саут-Бенде сухо. А если сегодня вечером будет дождь, соберемся заранее и, может быть, сможем открыться после полудня.

— Но как же быть с этим убийством? Разве полиция позволит нам уехать раньше?

— Что значит один день? В конце концов, они не могут задерживать всю ярмарку. Кстати, сегодня утром я видел твоего приятеля, капитана Вейса. Он разговаривал с Мори по поводу отъезда. Он сказал, что пока нет ничего нового и личность карлика еще не установлена. По его мнению, ты хорошо играешь на тромбоне. Я понял, что ты имел у Вейсов успех.

— Он хороший мужик, — сказал я, — хотя и полицейский.

— Да. Теперь о другом. Мардж мне сказала, что Рита уехала в Индианаполис. Она вчера получила телеграмму как раз перед закрытием, — сказал дядя Эм. — Ее отца сбил грузовик, он в тяжелом состоянии, может, даже умирает. Он хотел ее видеть.

— О господи!

Как раз перед закрытием, подумал я; она обо всем уже знала, когда позировала на сцене, а я к ней приставал, как пьяный идиот. Значит, свидание с банкиром не состоялось; она его отменила. Не знаю почему, но меня это обрадовало. Но наши отношения испортились, и это произошло по моей вине. Не стоило радоваться, что она не пошла на свидание, в наших отношениях это ничего не меняло. Тем не менее я был счастлив.

На улице шел дождь. В ту субботу больше ничего не произошло.

Сразу после полудня, когда дождь уже лил как из ведра, мы снялись с места и начали готовиться к отъезду. В этот день никто не пришел посмотреть на место убийства и окровавленный кинжал. Путешествие до Саут-Бенда было довольно продолжительным, и мы решили ехать не в грузовике, а поездом. Дядя Эм заказал два билета в спальном вагоне. До вечера мы болтались в городе и даже успели сходить в кино. Потом, чтобы убить время, выпили пива и наконец отправились на вокзал.

В поезде мне не спалось: я все время думал о Рите и тосковал. То, что она не пошла на свидание, служило мне некоторым утешением. Я и сам понимал, что это глупо: если бы она искала денег, она нашла бы кучу возможностей и без этого банкира.

А вдруг она все-таки пошла на свидание? Что, если она выдумала телеграмму себе в оправдание? Может быть, она действительно провела воскресенье с этим типом? Кто видел эту телеграмму? Стук колес не давал мне заснуть. Я попытался утешить себя тем, что все это не имеет ко мне никакого отношения. Может быть, в эту минуту она находилась у постели умирающего отца, а может, развлекалась с этим подонком. Что это меняло? Если у меня и был шанс понравиться ей, то я его потерял: теперь она меня ненавидела.

Мне показалось, что я рассуждаю здраво и логично, но ни логика, ни здравый смысл так и не помогли мне заснуть.

Кажется, к утру я все-таки отключился. Когда я проснулся, поезд стоял. Я взглянул на часы: они показывали пять утра. До Саут-Бенда оставалось еще два часа пути. Меня разбирало любопытство, и я поглядел в окно, чтобы узнать, где мы находимся. Я увидел, что мы стоим на вокзале большого города. И тут до меня дошло, что это за город. Я совершенно забыл, что по дороге в Саут-Бенд, который находится на севере штата Огайо, мы должны проехать через Индианаполис. Так это был Индианаполис! И у меня в голове загорелась дикая мысль: схватить свои вещи и сойти с поезда. Потом я как-нибудь объяснил бы свою выходку дяде Эму. У меня было достаточно денег, я догнал бы его чуть позже. Я сорвал брюки с вешалки и начал их натягивать. Но тут поезд вздрогнул и тронулся. Это меня отрезвило. Я понял, что чуть было не совершил глупость. Но эта глупость совершенно прогнала мой сон. Нечего было и думать о том, что удастся опять заснуть. Я оделся и прошел в самый конец поезда на открытую заднюю платформу. Здесь я сел и стал смотреть на убегающие рельсы. Они разлучали настоящее с прошлым. Мы удалялись от Индианаполиса. Это означало, что, может быть, я больше никогда не увижу Риту.

В Саут-Бенде стояла хмурая погода, но дождя не было. Мы приехали на ярмарочную площадь до основного каравана. На сухой площадке уже было размечено местоположение палаток. Грузовики прибыли в десять часов. Мы сгрузили наши вещи и начали устанавливать балаганчик.

В самый разгар работы к нам подошел Мори и ввязался в разговор:

— Мы приехали на день раньше, но мне кажется, что после полудня и к вечеру здесь уже соберется народ. Я организовал рекламу по местному радио. А еще я позвонил в воскресную газету, чтобы они тиснули статейку по поводу нашего приезда. Так что публика будет о нас знать. Только и здесь попахивает дождем! Черт возьми, нам ужасно не везет!

Я спросил у него, не знает ли он что-нибудь о Рите. И сразу понял, что сделал глупость. Она не могла дать о себе знать так быстро.

— О ком ты спрашиваешь? Об этой платиновой блондинке? Нет, пока я ничего не знаю.

Я понял, что веду себя как круглый идиот, но все-таки не удержался от следующего вопроса:

— А та телеграмма, которую она получила, — ее вручил почтальон?

Он посмотрел на меня с усмешкой и ответил:

— Нет, они передали текст по телефону. Секретарша записала, и я сам ее отнес.

Когда Мори ушел, дядя Эм почесал в затылке и спросил, зачем мне понадобилось задавать такие вопросы.

В тот вечер было пасмурно, но мы все же открылись и неплохо заработали. В понедельник тоже. А во вторник полил дождь. Он начался в половине четвертого. Но с утра мы еще немного поработали. Когда же стало ясно, что дождь зарядил надолго, дядя Эм послал меня опустить штору. Пока я дергал за шнур, кто-то окликнул меня сзади:

— Привет, Эд!

Это был Армин Вейс, полицейский из Эвансвилля. Я ответил на его приветствие.

— Мне сейчас надо кое с кем повидаться. Вы еще побудете здесь? — спросил он.

— Конечно, — ответил за меня дядя Эм, который как раз вышел из балагана. — Мы будем у себя в палатке.

— Тогда мы скоро увидимся. Нам удалось установить личность карлика.

Мы окончательно закрыли балаган и прошли в нашу палатку.

Вейс вернулся через полчаса. Он присел на кушетку, но не торопился начать разговор. Тем временем я достал свой тромбон, почистил его, залил масла в кулису и уже собирался убрать, когда он вдруг сказал:

— Лон Стаффолд. Карлика звали Лон Стаффолд. Вы слышали это имя?

Мы переглянулись и отрицательно замотали головой. Вейс продолжал:

— Он жил в Цинциннати. Ему было тридцать шесть лет. Он занимал меблированные комнаты на Вайн-стрит и владел небольшим газетным киоском в городе. Утром он продавал «Инкуайерер», а вечером «Таймс-стар» и «Пост». Когда-то он был бродячим циркачом, но недолго. Это было шесть — семь лет назад. Он ездил в основном по западным штатам. И еще работал в водевильной труппе. Насколько я успел выяснить, он никогда не работал ни на Востоке, ни на Среднем Западе.

Дядя Эм спросил:

— А кто дал знать об его исчезновении?

— Его квартирная хозяйка. Это тоже бывшая цирковая артистка, работала в комических труппах. Во всяком случае, она постоянно читает «Билборд»; там она наткнулась на статью об убийстве. Хотя в газетах Цинциннати тоже было помещено сообщение, их она не читала. Вот почему она не откликнулась сразу: «Билборд» выходит раз в неделю. Она сообщила в полицию Цинциннати. Описание совпадает.

— Она имеет хоть какое-то представление о мотивах убийства или о том, кто мог это сделать? — спросил дядя Эм.

Вейс пожал плечами:

— Она ничего не сообщила местной полиции. Я еду в Цинциннати, чтобы встретиться с ней. Мне пришлось сделать крюк и заглянуть сюда, потому что надо было узнать вашу реакцию на имя Лон Стаффолд. Иначе мне не с чем будет появиться в Цинциннати. Пока я еще ничего не выяснил.

Он поднялся с кушетки и обернулся в мою сторону:

— А тебе удалось что-нибудь узнать, Эд?

Я отрицательно покачал головой.

— Странное дело! Стаффолд покинул Цинциннати десять дней назад. Найден мертвым на вашей ярмарке в четверг вечером, то есть пять дней назад. Что он делал остальные пять дней? Если мы это узнаем, у нас будет за что зацепиться.

— Как насчет стаканчика? — предложил дядя Эм.

— Пожалуй, я не прочь выпить. Это меня подбодрит. Отсюда чертовски далеко до Цинциннати.

Дядя Эм достал три кружки и бутылку. Мне он налил немного меньше, чем себе и Вейсу. После того как мы выпили, Вейс сказал:

— Он продал свой киоск и выручил за него двести долларов. Это значит, что после возвращения он не собирался опять торговать газетами, иначе он просто отдал бы его в аренду. У него не было намерения возвращаться к этой работе, это ясно. Но он оставил за собой комнату и даже заплатил за две недели вперед. Он дал понять хозяйке, что у него будут деньги, но происхождение этих денег окутано тайной.

— Полиция в Цинциннати хорошо на вас поработала, — заметил дядя Эм.

— Не они откопали эти сведения. Я разговаривал с хозяйкой вчера по телефону. Это некая миссис Червински, вдова. У нее по телефону приятный голос.

При этих словах дядя Эм широко улыбнулся, но тогда я не понял почему. Затем он сказал:

— Еще стаканчик, капитан?

— Нет, мне пора бежать. Послушай, Эд, я еду на машине. Вы все равно не будете работать в такой дождь. Может, поедешь со мной?

Но я отказался:

— Нет, спасибо, капитан. У меня другие дела.

— Ладно, Эд. Оставайся чистеньким. Но держи ухо востро.

— Хорошо, — сказал я.

После его ухода я все время спрашивал себя, почему я не согласился его сопровождать.

Вечером, когда я ужинал в кафе, я встретил Чарли, зазывалу из «живых картин». Я подсел к нему и небрежно спросил:

— Есть какие-нибудь новости о Рите?

Он покачал головой:

— А откуда им взяться? — Он откусил кусок сандвича, медленно прожевал его и сказал: — Господи, она и не собирается возвращаться.

— Откуда ты знаешь?

— Я не знаю, я предполагаю. Но я прав. Послушай меня, Эд!

— Я тебя слушаю.

— Забудь эту блондинку. Это в твоих же интересах. Ты хотел бы ее заполучить, но, уверяю тебя, не ты один сходишь по ней с ума. Только она ведь хочет денег. Здесь нет никого, кто был бы для нее достаточно богат. У меня есть для тебя идея: маленькое шапито собирается пригласить татуированную женщину. Ею стоит заняться. Во время бессонницы ты сможешь рассматривать картинки хоть всю ночь.

— Да, конечно, — сказал я. — Именно так я и сделаю.

На следующий день, в среду, опять шел дождь. Дядя Эм отправил меня в город, и я успел посмотреть три фильма. В четверг после полудня слегка просветлело, но дела шли плохо. А к вечеру опять посыпал мелкий дождь. Мы не стали открывать балаган. А те, кто открылся, ничего не заработали.

От скуки я попытался поупражняться на тромбоне, но вместо музыки у меня получался визг и скрежет.

— Ради всего святого, прекрати, Эд! — взмолился дядя Эм.

— Да, я знаю, что играю отвратительно. Сейчас я его уберу.

— Я говорю не о тромбоне. Речь идет о тебе, Эд. Что, в конце концов, произошло? Ты не хочешь говорить?

— Думаю, что нет.

Он прекрасно знал причину моего настроения. Врать было бесполезно, но у меня не хватало духу сказать ему всю правду.

— Малыш, я не могу видеть, как детеныши молча страдают, — сказал он. — Кубышка у нас полна. Надевай свой праздничный костюм. Ты в нем похож на юного киногероя. Выпроси у меня двадцать долларов, а потом можешь уйти куда-нибудь и напиться. Если ты вываляешь свой костюм в грязи, я не буду в претензии.

— Я не могу вываляться в грязи, — ответил я. — И не могу напиться пьяным, это мне не поможет.

Он вздохнул:

— Этого я и боялся. Я думал, что хватит двадцати долларов. Но вижу, что придется пожертвовать сто.

Он не шутил. Вытащив пачку денег, он начал отсчитывать бумажки, откладывая их на кушетку. Банкноты в пять, десять, даже двадцать долларов. Когда в кучке набралось сто долларов, он остановился.

— Этого хватит?

— А зачем мне столько?

Тут он взорвался:

— Ты сам знаешь зачем! Ты должен узнать, что произошло, и как-то выкарабкаться из этой истории. Но возьми себя в руки! Поезд отходит вечером, ты еще можешь успеть.

— Ты хочешь сказать, что я должен поехать в Индианаполис?

Он фыркнул:

— Можешь поехать хоть на Марс — с пересадкой в Патагонии.

Он поднялся и вышел, оставив деньги на кушетке.

Какое-то время я тупо разглядывал денежную кучу, а потом засунул их в портмоне. Вместе с теми, что у меня оставались, я располагал суммой в сто двадцать два доллара. Никогда в жизни у меня не было столько наличных денег. Я чувствовал себя просто богачом.

Я начал медленно одеваться. Но потом сообразил, что, не зная, когда отправляется поезд, могу опоздать, — и заспешил как сумасшедший. Я не знал также, сколько продлится мое путешествие и какая одежда может мне понадобиться. Поэтому я побросал в чемодан без разбора рубашки, носки и все, что попалось под руку.

Дядя Эм наверняка отправился в игорную палатку. Ему не понравилось бы, если бы я пошел туда прощаться на людях. Поэтому я черкнул ему несколько строк:

«Чертовски благодарен. Буду держать тебя в курсе». И приколол записку к его подушке.

Я ушел с ярмарки, ни с кем не попрощавшись. Мне так не терпелось поскорее попасть на вокзал, что я прыгнул в такси. Но когда я туда приехал, обнаружилось, что до отхода поезда оставалось еще целых два часа.

Благополучно сев на поезд, я начал размышлять над сложившейся ситуацией. Можно было действовать в трех направлениях: больницы, газеты, полиция. Если в прошлую пятницу действительно произошел несчастный случай, в результате которого пострадал некто по фамилии Вейман, я мог бы узнать о нем из одного из этих источников. Но обращение в полицию было крайней мерой: мне пришлось бы слишком много объяснять.

Было почти два часа ночи, когда я сошел с поезда. Вокзальный газетный киоск был открыт, но там не осталось старых номеров местных газет. Я разменял один доллар и направился к телефонной кабине. В телефонном справочнике Говард Вейман отсутствовал. Вообще-то я не очень надеялся его там найти. По описанию Хоги, Вейман был старым бедным вдовцом; вряд ли у него на квартире был телефон, зарегистрированный на его имя. Он был из тех, кто жил в меблированных комнатах или дешевых гостиничных номерах.

Количество больниц привело меня в отчаяние. Мне хотелось что-то предпринять, прежде чем я начну обходить их все по порядку. Я решил позвонить в госпиталь «Скорой помощи»: мне казалось, что там у меня было больше шансов найти того, кого я искал.

— Вейман у нас не значится, — ответил мне женский голос.

— Но может быть, он уже выписался. Его должны были доставить в прошлую пятницу после автомобильной катастрофы. Посмотрите, если вас не затруднит…

— Подождите минутку, пожалуйста!

Я довольно долго ждал у аппарата, но наконец голос ответил:

— Действительно, в прошлую пятницу к нам привозили некоего Говарда Веймана. Но в воскресенье его перевели в частную клинику «Пайнлоун-госпиталь».

— Спасибо. Я правильно понял, кто-то позаботился о его переводе в частную клинику?

— Вероятно, так оно и есть. Мы занимаемся исключительно срочными случаями. Как только пациент становится транспортабельным, мы рекомендуем госпитализацию в другую больницу, если это возможно.

Тогда я спросил:

— Этим переводом занималась его дочь?

Голос в трубке на какое-то мгновение заколебался. Тогда я поспешил добавить:

— Я ее друг, но я нездешний. Единственный способ связаться с нею — это найти ее отца.

Моя собеседница, видимо, решила, что ничем не рискует. Она сказала:

— Согласно картотеке, делами занималась некая Рита Вейман. Она не упоминала об их родственных связях и не оставила адреса. Возможно, ее адрес имеется в «Пайнлоун-госпиталь».

— Большое спасибо, — сказал я.

У меня оставалось девятнадцать монеток по пять центов. Затем их осталось восемнадцать, потому что я позвонил в «Пайнлоун-госпиталь». Состояние Говарда Веймана, ответили мне, было хорошим. Это была единственная справка, какую мне удалось получить, за исключением времени приема посетителей. Больных можно было посещать каждый день с двух до четырех часов. Адреса Риты они мне не сообщили. И тем не менее два телефонных звонка, которые я сделал среди ночи, дали мне гораздо больше, чем я ожидал.

Я решил дождаться дня и пойти напролом. Я мог встретиться с Ритой самое позднее во второй половине дня, в часы приема посетителей. Если она приехала в этот город только из-за отца, она ходит навещать его в больницу каждый день.

Я снял комнату в плохонькой гостинице напротив вокзала и лег спать, предварительно попросив, чтобы меня разбудили в десять часов.

На следующее утро после завтрака я отправился в редакцию местной газеты и добыл там воскресный утренний номер. Я подробно его просмотрел и наконец наткнулся на то, что искал. Это было простое сообщение в колонке местных новостей:

Я взял такси и направился по адресу 430 В, Эймори-стрит. Этот дом оказался трехэтажным кирпичным зданием, занятым дешевыми меблированными комнатами. На одном из окон первого этажа красовалось объявление: «Свободных мест нет».

Входная дверь не была закрыта; я вошел в коридор. По моим прикидкам он должен был привести меня в комнату, на окне которой помещено объявление. Женщина, облик которой вполне соответствовал окружающей обстановке, открыла мне дверь. Я снял шляпу и сказал:

— Мне стало известно, что мистер Вейман находится в больнице. Не могли бы вы мне сказать, как он себя чувствует?

— Насколько я знаю, довольно погано. Какое-то время он находился между жизнью и смертью, но, думаю, он выкарабкается. Им было сказано, что он вернется, но никто не может сказать когда.

— Кому это «им»? — спросил я.

— Ну, тем, с которыми он работает в строительной компании. Ведь вы же пришли от них?

— Нет, я один из его друзей.

Она не могла в это поверить и долго буравила меня злыми глазками.

— Сдается мне, что вы все врете, — сказала она.

Я улыбнулся.

— Точнее сказать, я друг его дочери Риты.

Тут она мне поверила и кивнула.

— Она здесь была. В прошлое воскресенье. Заплатила за комнату вперед и велела оставить ее за Вейманом. Хорошая девушка.

Холодок в наших отношениях с хозяйкой был преодолен. Я уже чувствовал себя почти членом семьи. Она открыла дверь и отошла в сторону.

— Можете войти!

Я вошел в тесную комнатенку и увидел неубранную постель, раковину, заполненную грязной посудой, и стол, покрытый простой клеенкой. Хозяйка проковыляла вслед за мной и села на стул около окна. Я взял стул, стоявший около двери. Шляпа мне мешала, и я уже было собрался бросить ее на кровать, но вовремя удержался. Пришлось положить ее на колени.

— Мне хотелось бы, чтобы вы мне дали здешний адрес Риты, — сказал я.

Она опять недоверчиво взглянула на меня:

— Вы же сказали, что вы один из ее друзей.

— Так оно и есть. Я приехал с ярмарки. Она вам сказала, что работает на ярмарке?

Хозяйка молчала. Тогда я добавил:

— Ее срочно вызвали сюда телеграммой, когда с Вейманом произошел несчастный случай. Она даже не знала, где ей придется остановиться. Я приехал в Индианаполис по делам. Мне нужно с ней повидаться, и я подумал, что смогу узнать ее адрес только через ее отца.

— Ничем не могу помочь. Она не сказала, где будет жить. Правда, она что-то говорила про гостиницу, значит, ищите там. Думаю, вы сможете встретиться с ней в «Пайнлоун-госпитале». Она отвезла своего старика туда.

— Великолепно. Большое спасибо.

Я почувствовал, что больше ничего здесь не добьюсь, и поспешил уйти.

Вернувшись в холл своего отеля, я просмотрел список всех городских гостиниц, зарегистрированных в телефонном справочнике. Их было изрядное количество, но тем не менее я начал методично их обзванивать. Время приближалось к полудню. Скоро можно сделать визит в госпиталь.

Я приехал туда без четверти два.

«Пайнлоун» оказался великолепной больницей. Однако было не совсем понятно, почему ей дали такое название14. На лужайке не было никаких елок, потому что и лужайки-то не было. Это было трехэтажное здание с окнами на улицу.

Прислонившись к дереву напротив больницы, я начал наблюдение. Я решил ждать Риту до трех часов.

«Если она не явится до этого времени, выдам себя за знакомого, интересующегося здоровьем Веймана, и попытаюсь добыть ее адрес в бюро госпиталя, — решил я. — Хватит звонить по телефону, надо действовать напролом».

Но мне не пришлось долго ждать. Часы показывали десять минут третьего, когда у входа остановилось такси. Это была Рита. Я перешел улицу, пока она расплачивалась с шофером.

— Привет, Рита, — сказал я, и она обернулась.

Она явно очень удивилась, но предпочла сделать вид, что ничего особенного не произошло.

— Привет, Эд, — ответила она таким непринужденным тоном, как будто у нас было назначено свидание.

— Как дела у твоего отца? — спросил я.

— Не очень хорошо, Эдди. У него внутренние повреждения и в придачу сотрясение мозга. Они не сразу это определили. Его прооперировали еще вчера. Они полагают, что операция прошла удачно, но полной уверенности пока нет. Не знаю, смогу ли я увидеть его сегодня. Ведь после операции прошло очень мало времени.

— Рита, я так огорчен…

— Пойдем, Эдди! Посмотрим, что там происходит.

Мы поднялись по ступенькам и вошли в холл. Я ждал, пока она разговаривала с медсестрой через окошко. Через некоторое время она вернулась ко мне.

— Ему лучше, но он сейчас спит. Доктор сказал, что следует отложить все посещения до завтра. Пойдем!

И она взяла меня за руку.

— Разумеется! Зачем торопиться? — сказал я.

— Такси стоит у входа. Я предупредила шофера, что, возможно, не смогу увидеть отца, он согласился подождать.

Действительно, такси стояло у входа. Когда машина двинулась к городу, я обнял Риту одной рукой. Она крепко прижалась ко мне и спросила:

— Зачем ты сюда приехал, Эдди?

— Ты сама знаешь зачем.

— Да, думаю, что знаю. Но тебе не следовало этого делать. Тем хуже для тебя, Эдди.

Я усмехнулся.

— Я не слышал от тебя более приятных слов, Рита. Ругай меня, мне это нравится.

Потом я обнял ее еще крепче и спросил:

— Ты любишь меня хоть немножко, Рита?

— Что такое любовь?

— То, что я сейчас чувствую.

Она отодвинулась и посмотрела мне в глаза:

— Мне кажется, ты просто чувствуешь зуд в одном месте.

— И это тоже. Но эти две вещи всегда идут рядом. И когда они обрушиваются на человека, он чувствует себя очень несчастным.

— Я тоже была несчастна, Эдди. Но мне нужна не любовь, а деньги. Целая куча денег. Мне нужен миллион долларов. У тебя его нет и никогда не будет. Ты для этого слишком хороший парень.

Я рассмеялся:

— А разве хороший парень не может добыть себе миллион?

Она приняла эти слова всерьез.

— Может, и найдется хороший парень, который в состоянии это сделать, но только не ты, Эдди. Скажи честно, ты можешь представить себя миллионером?

— Нет, — откровенно признался я. — Думаю, ты права, мне никогда этого не добиться. А ты-то что будешь делать с миллионом, если он у тебя появится?

— Что я буду делать? — Тут она расхохоталась. — У меня будет свой дом, шикарная одежда, драгоценности, меха…

— А в этом доме найдется местечко для меня?

— Моему мужу это не понравится. Но я смогу найти тебе квартирку на стороне и платить за нее. И тогда два — три раза в неделю…

— Восемь раз в неделю, — сказал я. — Каждый день и дважды в воскресенье.

— Если мой муж мне это позволит. Ведь ты же не думаешь, что я говорю серьезно, Эдди?

— Если ты говоришь серьезно, то лучше замолчи.

— Тогда заставь меня замолчать!

Именно это я и сделал: я заставил ее замолчать и прочувствовал этот поцелуй всеми клеточками своего тела. Раньше со мной ничего подобного не происходило. У меня кружилась голова, когда мы наконец оторвались друг от друга. В этот момент такси остановилось у подъезда отеля.

Мы пересекли холл и направились в гриль-бар. Когда мы сели за столик, Рита спросила:

— Ты голоден, Эдди?

— Да, но не в смысле еды!

— Замолчи, пожалуйста, официантка может услышать. А я хочу есть: сегодня я не успела даже позавтракать.

Она заказала себе жаркое с гарниром, а мне кофе и кусок пирога. Когда официантка отошла от нашего столика, Рита нахмурилась и спросила:

— Зачем ты приходил смотреть «живые картины»?

— Я знаю, что не должен был этого делать. Но я немного выпил и потерял контроль. Хоги сказал, что у тебя свидание с каким-то типом — я не мог этого допустить. Мне было наплевать на то, что обо мне подумают, — я должен был тебя увидеть! А теперь можешь оторвать мне голову — я вполне этого заслуживаю!

— Ладно, Эдди, забудем! Но никогда больше не делай этого, вернусь я туда или нет. — Тут она улыбнулась. — Особенно когда там находится Эстелла. Ты ей очень нравишься, Эдди. Она уже пыталась тебя подцепить?

— Нет.

— Ну так попытается.

— Ты вернешься на ярмарку, Рита?

— Я сама еще не знаю. Мне не очень-то нравятся эти «живые картины».

— Мне тоже. То есть я хочу сказать, что мне не нравится, что ты там работаешь. А ты не можешь заняться на ярмарке чем-нибудь другим?

— Чем? Демонстрировать танец живота?

— Черт возьми, ты же знаешь, что я имею в виду!

— Я знаю, что ты имеешь в виду. Но тебе придется к этому привыкнуть. Природа создала меня актрисой, танцовщицей или еще чем-то в этом роде. Прекрасное тело и мало мозгов.

— Сколько будет дважды два?

— Пять. Вот видишь, какая я, Эдди!

— Ну хорошо, я не буду больше об этом говорить.

Официантка вернулась с нашими заказами. Пока Рита ела, я пил кофе и рассматривал ее. Она была прекрасна, даже когда жевала. В тот момент я чувствовал себя самым везучим человеком на свете. Я только немного боялся спугнуть удачу, откровенно смакуя свое счастье. Я не промолвил ни слова, пока она не кончила есть. И тогда я спросил:

— А что теперь, Рита?

— А теперь мы едем на вокзал. Ты должен вернуться.

— Я должен вернуться? Но ведь я только что приехал! Я хотел бы остаться до тех пор, пока не выяснится, что твой отец пошел на поправку. Как только он будет вне опасности, мы вернемся вместе.

— Нет, Эдди. Нужно, чтобы ты уехал сегодня же. Немедленно. Мне самой хотелось бы, чтобы ты остался, но это невозможно. Может быть, папа сейчас умирает. Будет неприлично, если ты останешься.

— Но мы будем хорошо себя вести!

— Мы не сможем. Огонь и порох не могут вести себя хорошо, когда они вместе.

Я прекрасно знал, что она права, но продолжал протестовать. Она наклонилась через стол и приложила палец к моим губам.

— Будь умницей и уезжай, Эдди. Если ты так сделаешь, я обещаю тебе вернуться на ярмарку. Как только смогу. И тогда все будет хорошо.

Я снял палец с моих губ и поцеловал ее теплую ладонь.

— Согласен.

Мы поехали на вокзал. Поезд на Саут-Бенд отправлялся через несколько минут.

При выходе на перрон я ее поцеловал. Это был наш третий и лучший поцелуй. Ее руки лежали на моих плечах, когда она чуть отстранилась и сказала:

— Иди к черту, Эдди! Неужели ты действительно стоишь миллиона долларов?

— Я попытаюсь его добыть.

— Это было бы прекрасно. До свидания, Эдди…

От волнения я забыл стереть с губ ее попаду. Я заметил это, только когда увидел свое отражение в зеркале умывальной комнаты. Я туда направился, чтобы привести себя в порядок перед тем, как сойти с поезда в Саут-Бенде. На моем лице, измазанном помадой, играла глупая тщеславная улыбка. Наконец до меня дошло, в каком виде я ехал всю дорогу.

Глава 6

В воскресенье вечером, когда толпа схлынула, мы снялись с места.

В четыре часа утра мы уже были в дороге, а к началу дня прибыли в Форт Вэйн. Во время небольших перегонов мы с дядей Эмом предпочитали оставаться в фургоне.

Открытие ярмарки предполагалось ближе к вечеру, но мы заранее выгрузили свои вещи из фургона, надеясь немного поспать. Солнце уже стояло в зените, когда мы в полном изнеможении повалились на кушетки.

Вечером в понедельник дела шли превосходно. И тем не менее именно в этот вечер произошло второе убийство, если оно могло считаться таковым. Ведь речь шла не о человеческом существе. Жертвой была Сьюзи — шимпанзе Хоги.

Ярмарка закрывалась в полночь. А в два часа ночи в фургоне Ли Кэри собралась теплая компания. Там были мы с дядей Эмом, Ли Кэри, Эстелла Бэк и Великан Моут — наш карлик.

Мы веселились уже полчаса. Кэри и я захотели было включить проигрыватель и послушать музыку, но разговор стал таким шумным, что мы решили бросить эту затею. Кэри откупорил бутылку виски, и все успели выпить по стаканчику, но никто не был пьян. Я тоже не торопился напиваться и потихоньку потягивал первый стакан. Если бы мне предложили второй, я бы отказался.

Дядя Эм и Кэри начали обсуждать политику. Насколько я мог понять, Кэри был за политику, а дядя Эм против; разговор был совершенно идиотским. Толкуя о политике, Кэри упражнялся в игре в «спрятанную монетку»: сверкающая монетка то выглядывала из-под его пальцев, то опять исчезала, когда он поворачивал руку ладонью вверх и вниз. Мне кажется, что он делал это машинально.

Их болтовня меня забавляла, а Эстелле было скучно. Великан Моут молча сидел на краю кровати. Он был похож на большую брошенную куклу. Так мы проводили время, когда в фургон ворвалась Мардж Хогланд.

— Сьюзи пропала! — сказала она.

А Ли Кэри в свою очередь воскликнул:

— Господи! Так, значит, она сбежала?

Я понял Мардж иначе: сначала мне показалось, что Сьюзи умерла. Именно этого следовало ожидать: обезьяна была слишком больна и вряд ли могла передвигаться. Каждый раз, когда я ее видел, она едва шевелилась. Это был живой, едва дышащий комочек обезьяньей шерсти. Я никак не мог себе представить, каким образом она могла сбежать, даже если они оставили дверь клетки открытой. Но Мардж ответила на вопрос Кэри утвердительно.

— Когда Хоги вернулся в три часа из Милуоки, она лежала на месте. Мы с Хоги поехали в город поразвлечься. А когда вернулись несколько минут назад…

— А где Хоги? — спросил дядя Эм.

— Он ее ищет. Сейчас он обыскивает балаганы; мы увидели у вас свет и подумали, что…

— Конечно, мы вам поможем, — сказал Кэри. — Но сначала выпей стаканчик, Мардж!

— Я и так уже выпила в городе. Спасибо, Ли! — она повернулась и вышла.

Мы последовали за ней — все, кроме Великана Моута. Получилось так, что я взглянул на него, когда пошел к выходу вслед за дядей Эмом. Он все еще сидел на краю кровати. Но он весь сжался в комок, как будто хотел занять еще меньше места, чем прежде.

Он поднял на меня глаза, когда я уже был на пороге. И я понял, что он боится, просто умирает от страха. Я спросил:

— Что с вами, Моут? Вы не пойдете с нами?

Он посмотрел на меня пустым взглядом и ничего не ответил. Я задержался, потому что не знал, следует ли мне пойти со всеми или лучше остаться. Все-таки нужно было узнать, что так напугало карлика. Но дядя Эм крикнул:

— Ты идешь, Эд?

Я вышел и закрыл за собой дверь. Спускаясь по ступенькам, я услышал, как Моут подбежал к двери и закрыл задвижку. Он заперся. Дядя Эм обернулся и пристально посмотрел на запертую дверь. Он тоже услышал лязг задвижки.

— Что происходит с нашим малышом? — спросил он.

— Умирает со страху, — ответил я.

Кэри услышал мои слова и тоже оглянулся. Тогда я осведомился:

— Сколько он выпил, Ли?

— Два стакана, — ответил удивленный Кэри. — Только два.

И тогда я высказал предположение:

— Он слишком мал. Ему достаточно двух стаканов, чтобы напиться в стельку.

Кэри покачал головой;

— Нет, однажды я видел, как он выпил семь или восемь стаканов, и хоть бы что! — Он пожал плечами: — Пусть катится ко всем чертям! Давайте лучше искать шимпанзе!

Тем временем Эстелла и Мардж скользнули под боковое полотно балагана с уродами. Я увидел, что Хоги или кто-то еще уже зажег свет внутри балагана; полчаса назад, когда мы шли в фургон Кэри, все огни были погашены. Мы пролезли в балаган вслед за женщинами. Навстречу нам шел Хоги. За ним плелся униформист Поп Дженни. Он спал в балагане прямо на эстраде; сейчас он на ходу натягивал штаны.

Хоги держал в руке карманный фонарь.

— Ее здесь нет. Я посмотрел под эстрадой. Наверняка она забилась куда-нибудь в угол.

Дядя Эм спросил:

— А как же ей удалось выйти?

— Она сломала щеколду. Черт возьми, я не мог себе представить, что у нее хватит сил!

Тут вмешалась Мардж:

— А следовало бы об этом подумать! Ты ведь всегда говорил, что шимпанзе сильные обезьяны. И ты…

— Заткнись, Мардж! — перебил ее дядя Эм. — После будешь ругаться сколько хочешь, а сейчас надо искать обезьяну. Могла она уйти далеко, Хоги?

— Нет. Скорее всего, она куда-то заползла. Все больные животные так делают. Надо разбиться на группы и хорошенько поискать.

— Может быть, она убежала в лес? — сказала Мардж. — С той стороны ярмарочной площади почти целый гектар леса.

Дядя Эм решил взять дело в свои руки.

— Давайте рассуждать логически. Конечно, она могла уйти в лес, но в темноте мы ее там не найдем. В лесу она могла забраться на дерево или… Давайте-ка пока оставим лес в покое и попытаемся разобраться. Вполне возможно, она еще где-то на ярмарке. Скажи, Хоги, она очень больна?

— Я был в отъезде два дня, — ответил Хоги, — но когда я ее видел в последний раз, она не могла даже сидеть, а тем более ходить, черт побери! Я даже подумывал, не прекратить ли ее мучения. Достаточно было дать ей хлороформу, но Мардж запретила мне…

— Разве я была неправа? — воскликнула Мардж. — Сегодня она уже сидела и даже немного поела. Она съела два банана и высосала всю бутылочку, которую ты ей приготовил.

— Тогда можно предположить, что она ушла недалеко, — заключил дядя Эм. — Ставлю десять против одного, что она еще на ярмарке. Вот что нужно сделать…

И он предложил разбить ярмарочную площадь на семь участков — нас было семеро вместе с униформистом Дженни. Он уже оделся и присоединился к нам. Дядя Эм продолжал распоряжаться:

— Прежде всего, пойдите за фонарями! Потом прочешите каждый свой участок! Общий сбор у моей палатки через полчаса. Ищите в основном в углах, но посматривайте также наверх. Ей вполне могло прийти в голову забраться куда-нибудь повыше.

Мы уже собрались идти, когда он подозвал Хоги. Из любопытства я остался с ними.

— Хоги, тебе следует предупредить полицию.

— Полицию? — у Хоги был такой вид, словно он разговаривал с сумасшедшим.

— Вот именно, полицию. И не разыгрывай идиота, Хоги. Ты прикроешь и себя, и ярмарку. Да и обезьяна будет целее. Ведь ты же не хочешь, чтобы ее пристрелили, если она убежит с ярмарки? Подумай, что будет, если она попадется на глаза полиции!

— Конечно, ты прав. Если она настолько хорошо себя чувствует, что смогла сбежать…

— Тогда предупреди фараонов. Скажи им, что она ручная, да еще в придачу больна. И значит, не представляет никакой опасности. И если где-нибудь будет замечена беспризорная обезьяна, пусть дадут тебе знать. Иначе они могут открыть по ней пальбу. Прими также в соображение, что она может натворить бед.

— О господи, Эм! Она же совсем ручная! Все равно что маленький котенок!

— Пусть так. Но она может напроказничать или напугать кого-нибудь. Тебе же будет лучше, если ты немедленно заявишь об ее исчезновении.

Хоги тяжко вздохнул. Видно было, что эта идея была ему явно не по душе.

— Наверное, ты прав, Эм. Но Мори сейчас в отъезде. Я не могу взламывать служебный фургон, чтобы позвонить по телефону. Я хочу остаться на ярмарке. Надеюсь, что Сьюзи все-таки найдется, и тогда мне придется ею заняться. Может быть, ты позвонишь? — обратился он ко мне.

— Позвоню, конечно, — согласился я.

— Правда, Эд? Послушай, время сейчас позднее, тебе, наверное, придется долго искать телефон. Возьми мою машину. Вот ключи!

Я взял ключи от машины Хоги. Дядя Эм напомнил мне:

— Не забудь прочесать свою территорию! А я пойду в игорную палатку, позову, кого-нибудь на подмогу. Они там режутся в рамми.

Я сел в машину и поехал к центру. Мне повезло, и я довольно быстро дозвонился до полиции. Тип, который сидел на дежурстве, оказался полным идиотом. Сначала он пришел в ужас: мне кажется, он перепутал шимпанзе с гориллой и вообразил, что по беззащитному, ничего не подозревающему Форт Вэйну разгуливает кровожадный Кинг-Конг.

Но в конце концов мне удалось его успокоить. Он пообещал оповестить патрульных полицейских нашего сектора, когда они будут звонить в участок. Он даже собрался послать несколько патрульных машин на ярмарку, но я убедил его, что в этом нет необходимости.

Когда я вернулся на ярмарочную площадь, поиски были в самом разгаре. Кто-то зажег боковые фонари на центральной аллее. В большинстве палаток горел свет. Поисковые группы все увеличивались, потому что ищущие успели разбудить остальных.

Некоторое время я слонялся вокруг балаганов, пытаясь разыскать дядю Эма, но не помнил, какой именно участок он отвел для себя. Мне так и не удалось его найти.

Потом я заглянул под прилавок палатки, где торговали лимонадом. Мне вдруг показалось, что Сьюзи могла там спрятаться. Затем я уселся на прилавок и начал размышлять. Мне хотелось, чтобы меня посетила блестящая идея и чтобы все остальные дивились моему уму-разуму.

Такая идея уже забрезжила у меня в голове, когда мои мысли были прерваны появлением Эстеллы. Она помахала мне рукой и весело крикнула:

— Привет, Эд!

— Вы так ничего и не нашли? — спросил я.

— Моя территория — это балаган с «живыми картинами» и раздевалка. Никакой обезьяны там нет. Кстати, я очень этому рада, потому что я ее ужасно боюсь.

— Такая большая девочка боится такой маленькой обезьянки?

— С тобой я бы не боялась. А какого она размера? Ты ее когда-нибудь видел?

— Много раз. Мне только что пришло в голову, где еще можно ее поискать. Хочешь пойти со мной?

Я спрыгнул с прилавка, и мы направились к центральной аллее.

— Куда мы идем, Эдди? В чем состоит твоя идея? — спросила Эстелла.

— Мы идем туда, куда, кроме нас, никто не догадается заглянуть. В фургон Хоги.

— Зачем?

— Даю голову на отсечение, что, когда Хоги обнаружил пропажу обезьяны, он начал искать ее по всей ярмарке, но не заглянул ни под кровать, ни в шкафы. Может быть, она забилась в какую-нибудь дыру с другой стороны фургона.

— Подумать только! — воскликнула Эстелла. — Ко всему прочему у тебя есть еще и мозги!

Пробираясь между палатками, чтобы срезать путь, мы направились к фургону Хоги. Было совершенно темно. Я сжал руку Эстеллы, а она повисла на мне, дрожа от страха. Мы продвигались вперед медленно, натыкаясь на веревки и колышки от палаток. Когда мы были почти у цели, я вспомнил, что у Эстеллы есть фонарь. Эстелла зажгла его по моей просьбе, и мне почему-то показалось, что она усмехнулась.

Подойдя к фургону, я нащупал дверную ручку и слегка нажал на нее. Дверь бесшумно открылась. Это показалось мне странным: Хоги всегда ставил замок на собачку. Для того чтобы открыть дверь, нужно было повернуть ручку, а тут она открылась сама собой. Я взял у Эстеллы фонарь и начал рассматривать замок. Гвозди, закреплявшие его, были вырваны.

— Я ошибся, обезьяна действительно убежала из фургона, — сказал я Эстелле.

Я отметил, что замок вообще держался очень слабо. Не требовалось большой силы, чтобы взломать его. Если щеколда клетки, которую Хоги смастерил для своей питомицы, была столь же ненадежной, обезьяне ничего не стоило оттуда выйти.

Мы вошли в фургон и зажгли свет. Я прошел в отсек фургона, где содержалась обезьяна. Там было темно — Хоги прикрыл лампу с одной стороны, он боялся, что свет будет падать Сьюзи прямо в глаза. Я опять воспользовался карманным фонарем, чтобы обследовать щеколду.

Щеколда валялась около клетки с внешней стороны. Кстати, это была не обыкновенная щеколда, а скорее задвижка с навесным замком. Замок был совершенно цел; обезьяна вырвала крепежные винты. Задвижка держалась на трех винтах с каждой стороны. Замок был сорван справа; два винта валялись на полу клетки, а третий еще держался в дырочке металлической пластинки. Винты имели пятнадцатимиллиметровую длину, дерево клетки также выглядело весьма прочным. Не знаю, что это было за дерево, во всяком случае не ель.

Я сразу подумал, что надо было тянуть с недюжинной силой, чтобы сорвать металлическую пластинку. Человеку это не удалось бы, я был в этом уверен. У меня холодок побежал по спине, когда я осознал, насколько могучим животным была сбежавшая обезьяна. Пусть она была ручной, это мало что значило. Сейчас она разгуливала где-то на свободе.

Эстелла наклонилась вместе со мной, и я почувствовал, что она дышит мне в затылок. Она спросила:

— Ты что-нибудь нашел, Эдди?

Я покачал головой. Теперь я решил обследовать саму клетку. Открыв дверцу, я просунул голову внутрь. Хоги содержал ее в полной чистоте. На полу лежал пятисантиметровый слой соломы. В углу валялись шкурки от бананов, которые Мардж не успела убрать, — единственное, что нарушало безупречный порядок. То, что я назвал клеткой, не было ею в собственном смысле слова: это была перегородка из досок, прибитых гвоздями к полу и потолку. Между перегородкой и стеной оставалось пространство приблизительно в один метр. Площадь клетки составляла около двух квадратных метров. Там было тесновато для такого крупного животного, но Хоги говорил, что он не собирался долго держать Сьюзи взаперти. Она должна была там ночевать в тот период, когда он намеревался заниматься дрессировкой.

Изучив пространство за дверцей, я понял одну вещь, которая сняла у меня камень с души: не нужно было обладать нечеловеческой силой, чтобы сорвать замок. Дело значительно облегчалось именно потому, что расстояние между стеной и перегородкой составляло всего один метр. Если бы некто, находящийся в клетке, уперся плечами в стену, аногами в дверцу, то достаточно было сделать незначительное усилие, чтобы сорвать винты. Даже ребенок одного роста с Сьюзи был бы на это способен, если бы у него хватило ума действовать ногами. А для обезьяны столь же естественно действовать ногами, как и руками. Кто-то открыл дверь фургона, и я обернулся. На пороге стоял Хоги.

— Привет, ребята! Держу пари, что у вас возникла та же мысль, что и у меня. Вы искали ее здесь?

— Я было подумал, что она прячется где-то в фургоне, но она действительно сбежала. Замок на двери сломан.

— Именно поэтому я не стал здесь искать. Но потом подумал, что, может быть, она пришла обратно. Она могла побродить на воле, а потом испугаться и вернуться домой. Давайте посмотрим!

Мы помогли ему обшарить все шкафы, заглянули во все углы: шимпанзе в фургоне не было.

Затем Хоги предложил нам выпить, и Эстелла охотно согласилась. Согласился и я. Пока Хоги наполнял стаканы, я вышел с зажженным фонарем и посмотрел под фургон, вокруг него и даже слазил на крышу. Мне хотелось быть полностью уверенным, что Сьюзи здесь нет. Мы выпили по стаканчику, и я отдал Хоги ключи от его машины. А потом показал ему, как, по моим догадкам, Сьюзи ухитрилась открыть дверцу клетки. Он согласно кивал:

— Она меня провела. Я об этом даже не подумал. Когда я навешивал замок, то для верности попробовал сорвать его с внешней стороны. Но у меня ничего не вышло. — Он с досадой пожал плечами: — Ну, теперь поздно об этом рассуждать. Мне кажется, что полчаса давно прошли. Пойдем посмотрим, как там дела у остальных.

Когда мы пришли на общий сбор, то оказалось, что к нам присоединилась еще целая дюжина добровольных помощников. Но никто не нашел даже следа Сьюзи. Мы опять разошлись, чтобы сделать еще одну попытку, но и она окончилась провалом. Было уже больше трех часов ночи. Хоги сказал, что обезьяна наверняка убежала в лес. Поскольку до рассвета оставалось всего два часа, он решил не ложиться и продолжить поиски с рассветом. Мы с дядей Эмом предложили ему свою помощь, так же как и Кэри. Эстелла пожаловалась, что падает с ног от усталости. Хоги и Мардж пришлось отвезти ее в отель на машине. Потом дядя Эм, Кэри и я вернулись в фургон Кэри. Дверь все еще была закрыта изнутри. Кэри начал колотить в нее изо всех сил и громко звать Моута, но никто не отзывался. Однако в фургоне горел свет. Как мы ни старались, нам ничего не удалось разглядеть через замочную скважину. Тогда я обошел фургон и заглянул в окно. Карлик лежал на полу около кровати, широко раскинув маленькие ручки. Сначала я страшно испугался, но потом у меня отлегло от сердца: я увидел, что он слегка ворочает головой, словно пытаясь ее приподнять. Я вернулся и все рассказал Кэри.

— Чертов идиот! — выругался Кэри. — Что ж, видно, придется ломать!

Поскольку это была его дверь, мы предоставили ему возможность взломать ее самому.

Внутри атмосфера была как на винном заводе. Полупустая бутылка виски валялась рядом с карликом. Значительная часть ее содержимого разлилась по полу. Мы обошли лужу, дядя Эм склонился над Моутом, а Ли раскрыл все окна. Все задвижки были предусмотрительно заперты.

— Он смертельно пьян, и ничего больше, — констатировал дядя Эм. Потом он поднял карлика и переложил его на кровать.

— Он явно чего-то боялся, — заметил я.

Потом мы разлили по стаканам жалкие остатки виски, которые еще плескались в бутылке, и выпили каждый не более наперстка. Кэри вытащил колоду карт; по его словам, она еще не была крапленой, и мы, дожидаясь возвращения Хоги и Мардж, начали играть в рамми по пять центов за партию. Все равно Кэри выиграл у каждого из нас по доллару, хотя карты были честными. Я помню, что он отказывался сдавать:

— Нет уж! При ставке в пять центов я буду жульничать, как последний скот, хотя бы из спортивного интереса! Если бы мы играли по-крупному, тогда, пожалуй, я постарался бы вести честную игру!

Дядя Эм широко улыбнулся:

— А если бы с нами играл какой-нибудь дурень со стороны?

— В таком случае это уже не было бы игрой, — ответил Кэри.

Хоги и Мардж вернулись, когда забрезжил рассвет.

Мардж немного успокоилась и выглядела гораздо лучше, а у Хоги глаза были здорово красными. Я вспомнил, что он ездил в Милуоки — ему нужно было уладить некоторые формальности нашего пребывания на тамошней ярмарке. Вероятно, он не спал еще и всю предыдущую ночь, потому что ему обязательно нужно было вернуться. Скорее всего, он не спал двое суток, а именно с того момента, как ярмарка покинула Саут-Бенд.

Мы подождали, пока окончательно рассветет, и вчетвером прочесали несколько акров леса. Это заняло у нас два часа. Мы старались на совесть и в конце концов пришли к выводу, что Сьюзи в лесу нет.

Нам всем уже давно хотелось спать, да и голод давал о себе знать. Поскольку палатка, торговавшая съестным, еще не открылась, Хоги повел нас всех в ресторан, где мы и позавтракали.

Я опять позвонил в полицию и узнал, что пока никто не сообщал о беспризорной обезьяне. Потом мы вернулись на ярмарку. Там все было спокойно. Казалось, мы уже ничего не могли больше предпринять.

— Она ушла с ярмарочной площади, — сказал Хоги. — Но и в лесу ее нет. Может быть, она забилась в какой-нибудь гараж или еще куда-нибудь. Вполне вероятно, что ее уже нет в живых. Но ведь мы не можем обыскивать весь город! Остается только ждать новостей. Во всяком случае, я вам всем чертовски благодарен.

И тут дядя Эм предложил:

— Сейчас уже светло. Давайте прочешем еще раз ярмарочную площадь! Может быть, мы забыли куда-нибудь заглянуть.

— Нет уж, хватит! Надо же и поспать! — проворчал Хоги.

— Да нет ее здесь! — вмешался Кэри.

Он весьма и весьма ошибался, но это выяснилось только после полудня.

Мы расстались, и я побрел к нашей палатке. Дядя Эм подошел через несколько минут. Мы оба слишком вымотались, чтобы разговаривать.

Дядя Эм захрапел, как только донес голову до подушки. Мне тоже смертельно хотелось спать, но усталость мешала заснуть. Я ломал себе голову над тем, что могло случиться с Сьюзи. Мне пришла на ум одна старая байка про деревенского дурачка, который потерял лошадь. Он попытался вообразить себя на месте лошади, чтобы догадаться, где ее можно искать. Я мысленно сделал то же самое, но это ни к чему не привело. И все потому, что я никак не мог представить себя в обезьяньей шкуре.

Потом мне опять вспомнился Великан Моут и его ужас. Наверняка он что-то знал или подозревал. Без веских причин он не стал бы так паниковать. Моут был карликом. Другого карлика убили на ярмарке десять дней назад. Может быть, между ними существовала какая-то связь. А мы разбежались и оставили его одного; он валялся в фургоне в бессознательном состоянии, пока мы рыскали по лесу. А ведь все то время, пока мы утром искали шимпанзе и завтракали в ресторане, дверь фургона оставалась открытой!

Я успокоился на мысли о том, что Кэри все-таки нашел его в добром здравии, когда вернулся к себе. Если бы что-то случилось, он бы нам сообщил.

Так я размышлял еще некоторое время, пока не начал дремать. В полусне ко мне опять явилась Рита. Мне хотелось, чтобы она как можно скорее вернулась из Индианаполиса. Может быть, даже сегодня — какое это было бы счастье! И тут я уснул.

Проснувшись, я узнал сенсационную новость. Сьюзи нашлась — но нашли ее не мы, а какой-то посторонний болван, слонявшийся по ярмарке. Он обнаружил ее во второй половине дня, когда на ярмарке уже было полно народу. Она плавала мертвая в бассейне с водой. В этом бассейне Хило Петерсон, «Неустрашимый Обмани-Смерть», демонстрировал каждый вечер смертельные прыжки в воду. У зрителей дух захватывало, когда он бросался вниз с высоченного трамплина.

Обыкновенный посетитель заприметил Сьюзи, когда поднялся вверх на чертовом колесе; сначала он просто увидел, что на поверхности бассейна что-то плавает. Но с такого расстояния он не мог ясно разглядеть, что это за предмет. Когда колесо опустилось, он решил проверить и подошел к бассейну. Поднявшись по лесенке к краю борта, он заглянул внутрь. Вот таким образом он и обнаружил Сьюзи.

Новость быстро распространилась по ярмарке. Мы с дядей Эмом решили на время прикрыть наш балаганчик и побежали посмотреть. В тот момент, когда мы подошли к бассейну, Сьюзи уже вытащили из воды. Она лежала завернутая в кусок холста. Кто-то уже успел предупредить Хоги; он распорядился, чтобы тело обезьяны унесли. Вокруг бассейна стояла такая плотная толпа, что мы не стали пытаться пробраться поближе. Дядя Эм сказал, что, в конце концов, все это не имеет к нам никакого отношения, и мы вернулись к своей палатке.

Но во время обеденного перерыва мы опять закрылись и пошли посмотреть, что происходит около бассейна. Рабочие как раз сливали из него воду: Мори стоял рядом и давал ценные указания. У него был такой вид, словно его вот-вот стошнит.

— Пресвятая мадонна! — причитал он. — Петерсон говорит, что он ни за что не будет прыгать в воду, в которой целый день плавала мертвая обезьяна. Из-за него приходится сливать воду. Какой убыток!

— А как бы ты поступил на его месте, Мори? — усмехнулся дядя Эм.

— Я? У меня хватает здравого смысла вообще не прыгать с такой высоты в метровую глубину. А если бы я был идиотом, мне было бы все равно, плавала там дохлая обезьяна или нет!

Я поднялся к борту бассейна и заглянул вниз. Вполне можно было себе представить, как все это произошло. Глубина бассейна составляла один метр девяносто пять сантиметров, то есть его край находился выше уровня глаз даже очень высокого человека. Поэтому никто не заметил Сьюзи, пока этот тип не поднялся вверх на чертовом колесе. Официально бассейн был заполнен водой на один метр двадцать сантиметров; на самом же деле воды было на пятнадцать сантиметров больше, следовательно, расстояние между уровнем воды и бортом составляло шестьдесят сантиметров.

Я явственно представил себе, как было дело. Сьюзи убежала примерно в час ночи, когда эта часть центральной аллеи была погружена во мрак. Ей захотелось пить, она почуяла воду и вскарабкалась на борт бассейна. Потом она наклонилась, чтобы напиться, и плюхнулась в воду. Ослабленная и больная, она тут же захлебнулась. Когда я спустился вниз, Мори подозвал меня и сказал:

— Слушай, Эд, там тебе письмо.

А дядя Эм добавил:

— Пойди забери его, малыш. Встретимся у Хоги.

Глава 7

Я пошел за письмом. Оно было от Риты. Судя по штемпелю на бумаге, она отправила его из отеля в Индианаполисе. В нем было всего несколько слов:

Я пошел к фургону Хоги, но вместо того, чтобы войти, вызвал дядю Эма. Когда он вышел, я показал ему письмо:

— Мне хотелось бы ей позвонить. Может быть…

Он положил руку мне на плечо:

— Хорошо, малыш. Видимо, тебе понадобятся деньги, если ты решишь туда ехать?

— Я почти ничего не потратил из тех денег, которые ты мне дал в прошлый раз. У меня еще осталось около восьмидесяти долларов. Вполне достаточно, чтобы добраться.

— Мардж хочет, чтобы мы перекусили вместе с ними. У них там полно жратвы. Она приглашает нас обоих. Может, ты позвонишь немного позже?

— Нет, я должен позвонить немедленно. Мне нужно все выяснить. Думаю, они не обидятся, если я поем где-нибудь в другом месте. Скажи, как там дела у Хоги?

— Вроде неплохо. Он пережил всю эту историю легче, чем мы ожидали. Я увижу тебя в ближайшее время или нет?

Я сказал, что не уеду в Индианаполис, не предупредив его. Так или иначе, мне необходимо было забежать в нашу палатку, чтобы собраться.

Я отправился в город на автобусе и позвонил Рите в отель из уличной телефонной кабины. Ее не было в номере, и я пошел завтракать. Только со второй попытки мне удалось с ней связаться.

— Послушай, Рита, я могу к тебе приехать. Может, я смог бы тебе помочь?

Честно говоря, я слабо себе представлял, в чем конкретно могла состоять эта помощь.

— Нет, Эдди, пожалуйста, не приезжай! Я уже тебе объяснила почему. Ты ничего не сможешь сделать. Никто ничего не сможет сделать.

— Как он себя чувствует? — спросил я. — Что-нибудь изменилось с тех пор, как ты отправила письмо?

— Пока ничего нельзя сказать, Эдди. Нет еще полной уверенности… Доктор говорит, что настал критический момент. Через пару дней или начнется улучшение, или… И тогда я вернусь на ярмарку. Но не надо сюда приезжать, подожди меня там.

— Конечно, подожду. Но мне хотелось бы как-то помочь…

— Ты уже мне помогаешь. Но только нужно подождать. Я вернусь. Честное слово!

— Это будет замечательно! — сказал я.

— Раньше я ненавидела ярмарку, Эдди. Но теперь я вернусь, потому что ты там. У меня появились кое-какие мысли о нас обоих.

— У меня тоже.

— Да я не об этом говорю, дурачок! Хотя и об этом тоже. Это связано с деньгами. Честно заработанными деньгами.

— Хочу надеяться, что есть и такой способ зарабатывания денег. Так в чем же состоит твоя идея?

— Я тебе все расскажу, когда приеду. Сейчас не время. Ты меня любишь, Эдди?

— Самую чуточку.

— Вот и я тебя люблю самую чуточку. Только забудь про Эстеллу, а то я ей глаза выцарапаю!

— Я и близко к ней не подойду!

— Не болтай зря, Эдди! До скорого свидания!

— До встречи, Рита!

После нашего разговора у меня словно крылья выросли. Послав к черту автобус, я шикарно нанял такси и прибыл на нем на ярмарку.

Этой ночью, после закрытия балаганов, дядя Эм изменил своему обыкновению и не пошел играть в карты. Мы оказались наконец вдвоем в нашей палатке. Я присел на свою кушетку, а он — на свою.

Меня просто распирало от счастья: нечего было и думать о том, чтобы заняться чем-нибудь. Сначала мне захотелось музыки, но лень было вставать и браться за тромбон. В последнее время я часто ходил к Кэри, и мне было совестно опять его беспокоить, чтобы послушать пластинки.

— Что-то давно не слышно твоего тромбона, малыш, — сказал дядя Эм. — Ты совсем его забросил.

— Может быть, я опять начну упражняться, но, наверное, завтра.

— А что ты будешь делать сегодня?

— Не знаю. Скорее всего, ничего.

— Ты хочешь спать?

— Нет.

— Малыш, ты действительно так втюрился в эту блондинку? Совсем готов?

— Думаю, что да.

— А она тоже без ума от тебя?

— Ее прельстило мое невиданное богатство.

Дядя Эм улыбнулся. Потом он поинтересовался:

— А когда она вернется?

Я ему рассказал о нашем телефонном разговоре.

— Мне кажется, что вы оба помешались, — заметил он.

— А разве это плохо? — спросил я.

— Такова жизнь, малыш, — значительно промолвил дядя Эм. — Я не стану давать тебе какие бы то ни было советы. Никаких проповедей — это не в моих правилах.

— Чем бы я ни решил заняться?

— Эд, если бы ты решил заняться взломом квартир, я купил бы тебе фомку. Это твоя жизнь. Ну а как насчет сегодняшнего вечера? Ты уже проголодался?

— Похоже, что да.

— Тогда одевайся! Поедем в город! Давненько я не ужинал в хорошем ресторане с шоу. Хотелось бы поглядеть, так ли это забавно, как раньше. Ну так как?

— Конечно, поедем!

— О господи, малыш, что с тобой происходит? — воскликнул дядя Эм.

Вскоре мы уже сидели в ночном клубе, если можно было так назвать это заведение. Оно находилось как раз у въезда в Форт Вэйн. Там было совсем неплохо. Зал утопал в табачном дыму, а оркестр играл так громко, что заглушал даже мысли. Мы было попытались переговариваться в этом грохоте, но это оказалось почти невозможно.

— Ничего со мной не происходит, — орал я через стол. — Все в полном порядке!

— Расскажи кому-нибудь другому! — прокричал в ответ дядя Эм. — Столик в этом вертепе стоит три доллара, а у тебя такой вид, будто ты скучаешь за десять центов в час. Нас надули, это ясно!

Я бросил взгляд на маленькую переполненную танцплощадку и предложил дяде Эму:

— Может, потанцуем?

— Нет, танцевать мы не будем, — ответил он. — Сейчас начнется шоу. У них уже все готово. И хватит рыдать в стакан, там хорошее пиво!

— Пиво, может, и хорошее, но мне оно не нравится. Ты знаешь, какой у него вкус?

Он сказал, что ему это не интересно, но я все-таки сообщил, что у этого пива вкус помоев. Он ответил, что надо же чем-то прополоскать рот. И тогда я отхлебнул еще глоток, чтобы доставить ему удовольствие.

Тем временем началось шоу. Оно было именно таким, как я и ожидал. Конферансье был одет весьма экстравагантно. Только представители этой профессии могут позволить себе такие вычурные костюмы. Он рассказывал сальности, на которые публика, бог весть почему, отвечала бурными аплодисментами. То, что он говорил, было совсем не смешно. Потом выступила певица с песней в стиле блюз, потом фокусник, который был гораздо хуже Ли Кэри. А затем чечеточник и, наконец, номер стриптиза.

Я делал вид, что меня интересует представление, потому что мне не хотелось, чтобы дядя Эм волновался. Когда публика вернулась на танцплощадку после представления, он потребовал счет. Счет составил девять с половиной долларов: мы съели по сандвичу, я выпил один стакан пива, а дядя Эм — два.

Он увидел, что цифра меня весьма удивила, подмигнул и рассмеялся.

— А ты думал, малыш, что наша ярмарка — это воровской притон. Нам, простофилям, у них учиться нужно! Вот где сидят настоящие обиралы!

Он расплатился по счету, и мы вышли. Перед дверью клуба стояло такси. Мы влезли в машину, и дядя Эм спросил:

— Где-нибудь поблизости есть рулетка?

Шофер сдвинул кепку на затылок и недоверчиво на нас посмотрел.

— Не беспокойтесь, мы с ярмарки, — сказал дядя Эм.

— Ну, тогда я отвезу вас в клуб Сиксти. — И машина тронулась с места.

— Расслабься, Эд, — приговаривал дядя Эм, пока мы ехали в этот клуб. — Это наверняка где-то на другом конце города. Куда бы тебя ни вез шофер такси, это место всегда находится на другом конце города. Даже если поблизости есть игорный клуб, он все равно отвезет нас в клуб Сиксти.

— Ну и дела! — Я никак не мог отделаться от впечатлений, полученных от счета за ужин. — Интересно, где это люди берут столько денег, чтобы вот так швыряться ими.

Дядя Эм пожал плечами:

— Занимаются каждый своими делишками. Но что такое деньги? Бывают, правда, случаи, когда долларовая бумажка выглядит больше, чем ковер. Но если у человека завелись деньги и у него нет с ними проблем, то он может спокойно их швырять.

— Но ведь нужно копить на старость, — заметил я.

— Если ты уже сейчас об этом думаешь, то можешь не беспокоиться, тебе это не удастся. К старости ты будешь гол как сокол. Как тебе понравилась танцовщица стриптиза?

— Недурна. — Я не стал ему говорить, что все время думал о Рите, пока смотрел номер.

Он прыснул со смеху:

— Наконец-то ты проявил энтузиазм! Но скажи все-таки, какой камень лежит у тебя на душе?

В его голосе сквозила легкая насмешка, но я понимал, что он видит меня насквозь. Я вел себя как полный идиот. Зачем мне было изображать из себя разочарованного пижона? Только потому, что Рита еще не вернулась? Но ведь мне повезло в тысячу раз больше, чем я смел надеяться. Она вернется!

— Мне кажется, что я веду себя как дурак, — признался я.

Чтобы поддержать разговор, мне надо было нащупать интересную для нас обоих тему. И тогда я спросил:

— А что слышно о капитане Вейсе? Он еще не бросил свои поиски?

— Он скоро приедет сюда. Держу пари, что мы с ним увидимся уже завтра.

— А почему завтра?

— Из-за Сьюзи.

— А какое отношение имеет к убийству утонувшая обезьяна?

Дядя Эм пожал плечами:

— Может, и никакого. Но не думай, что полицейские из Форт Вэйна не приглядывают за ярмаркой. Наверняка они поддерживают тесную связь с парнями из Эвансвилля, то есть с капитаном Вейсом. И уж конечно, капитан успел собрать сведения об убитом карлике — вот только я забыл, как его звали?

— Лон Стаффолд.

— Теперь вспомнил. Хотел бы я иметь твою память на мелочи. Во всяком случае, совершенно ясно, что Вейс не раскопал еще ничего серьезного — иначе он давно бы снова сюда заявился под звуки фанфар. А ты-то открыл глаза и уши?

— Что-то я тебя не понимаю.

— Ведь Вейс просил тебя об этом. У тебя есть что ему сообщить?

— Нет.

Он посмотрел мне прямо в глаза:

— Почему у тебя такой кислый вид?

— Не нравится мне все это. Мне очень хотелось бы, чтобы он не ловил здесь блох. Все это начинает попахивать доносами и прочими полицейскими штучками.

Дядя Эм замолчал. Он не раскрывал рта всю дорогу, пока такси ехало вдоль ярко освещенных кварталов. Наконец он не выдержал:

— Малыш, ты глубоко ошибаешься. В этом есть и моя вина, я так тебя воспитал. Мы, циркачи, не очень-то любим полицию, но это касается только цензуры. Мы никак не можем покрывать убийство.

Ясное дело, он был прав. Но в этот момент во мне проснулся бес противоречия, мне захотелось поспорить во что бы то ни стало.

— А почему бы тебе не заняться их работой? — спросил я.

От отнесся к моей выходке вполне терпимо:

— Во-первых, это не мое дело. Пусть Вейс разбирается сам. Но я должен сообщить Вейсу все, что мне станет известно по этому поводу. Если бы я знал, кто всадил в карлика нож, я бы обязательно ему сказал. И не стал бы считать себя доносчиком. Разве не так?

— Конечно, так, — согласился я.

Такси доставило нас в заведение, которое снаружи выглядело как обыкновенный бар, но внутри было отделано с вызывающей роскошью.

В баре было совсем мало народу; это был фасад, призванный придать благопристойность тому, что происходило в задних комнатах. Лысый бармен не стал долго разговаривать с дядей Эмом и мотнул головой в сторону двери в игорный зал. За этой дверью стоял дым коромыслом. Все играющие были прекрасно одеты. Половину из них составляли женщины. Из них так и сыпались деньги. «Вот бы заманить парочку таких пижонов на ярмарку!» — подумал я. В зале были две рулетки. Вокруг одной из них стояли всего три человека, а вокруг второй толпилась целая дюжина. Был также полукруглый стол для игры в очко и круглый стол для покера, за которым сидели семь или восемь игроков.

— Ну, Эд, во что будем играть? — спросил дядя Эм.

Я ответил, что хочу пока погулять между столами и посмотреть на игроков. Дядя Эм направился к угловому столику, за которым сидел человек с козырьком на лбу, продающий жетоны. Вернулся он с раздутым карманом и целой стопкой жетонов. В стопке было три голубых жетона и около двадцати белых.

— Набрал на тридцать пять долларов, — сказал он. — Голубые идут по пять долларов, а белые — по одному. Пойди поиграй! Когда все просадишь, ищи меня. Я буду за покерным столом, если там еще найдется местечко.

Я постоял какое-то время перед играющими в занзи, но за столиком не было места, и я не стал делать ставку. Потом сыграл несколько партий в очко по одному белому жетону за партию. В первый раз я набрал двадцать очков и выиграл. Во второй раз — шестнадцать, и опять выиграл; потом я получил две девятки, удвоил ставку на каждый из них и снова выиграл. Таким образом, у меня появилось четыре выигранных жетона. И тогда я сделал то, что делают все болваны, — стал играть на эти четыре доллара. На следующей сдаче я получил короля и девятку. Счастье, казалось, плыло в руки. Но тут сдающий вытащил туза, а за ним даму — и я проиграл.

Все вернулось на круги своя — мои тридцать пять долларов остались при мне15. И тогда я осмелел до того, что рискнул сыграть в рулетку. Около одной из них еще оставались свободные места. Дядя Эм давно уже обосновался у покерного стола. Кроме обычного и двойного зеро, у этой рулетки было еще и тройное зеро — настоящая ловушка для простаков. Без особого волнения я бросил несколько жетонов на черное и красное. Играющая публика интересовала меня гораздо больше.

Толстяк в смокинге, стоявший рядом со мной, играл по-крупному; он пренебрегал белым цветом. Рядом с ним лежала стопка голубых и желтых пяти- и десятидолларовых жетонов. Он не ставил на отдельные номера, а бросал целые кучи голубых на «красное — черное», «чет — нечет» и «пас — манк». Его спутница придерживалась противоположной тактики. Это была ярко накрашенная девица, напоминающая танцовщицу из мюзик-холла. На ней было открытое платье с щедрым декольте, едва прикрывавшим грудь. Перед ней лежали исключительно белые жетоны, и в каждом туре она рассеивала их по полудюжине отдельных номеров.

Я проиграл игру, ставя попеременно на красное и черное. Через какое-то время я увеличил ставку до двух белых жетонов, потом до трех и, наконец, до пяти. Выигрывал я столь же часто, как и проигрывал, и вскоре мне стало скучно.

Видимо, я не родился игроком, ведь для настоящего игрока игра является излюбленным возбуждающим средством. Бросив рулетку, я пошел посмотреть на дядю Эма. Всегда интересно наблюдать за партией в покер, особенно когда болеешь за одного из игроков. Здесь можно положиться на собственную ловкость, а не доверяться слепому случаю или обманчивой рулетке.

Уверенность в том, что рулетка — это всегда обман, навела меня на размышления о трех зеро: ни один из них не выпал в течение длительного времени. Я опять вернулся к рулетке и, вместо того чтобы поставить на черное, поставил по жетону на каждый из трех номеров банка: зеро, двойное зеро, тройное зеро. Конечно, я ничего не выиграл, но вошел в азарт. Через три тура я уже лишился значительной части жетонов. Но, продолжая упорствовать, я опять поставил по два жетона на три зеро. Они ускользнули от меня так же, как и предыдущие. Тогда я увеличил ставку до трех жетонов. В следующей игре выпало двойное зеро. Крупье выложил рядом с моими тремя белыми стопку в двадцать один голубой жетон — сто пять долларов. Это был мой выигрыш. Я сгреб деньги и начал считать свое богатство. Таким образом я пропустил следующий тур. В наличии у меня оказалось сто тринадцать долларов. Я разделил их на две стопки в сто и тринадцать долларов. Прежде всего, я решил не рисковать и оставить сто долларов при себе. У маленького столика мне обменяли двадцать голубых жетонов на наличные деньги. А вот тринадцатью долларами стоило рискнуть.

Я поставил десять долларов на черное и три на «нечет». Рулетка остановилась на четном красном номере.

Вернувшись к покерному столику, я встал за спиной дяди Эма. Он почувствовал, что я подошел, повернулся ко мне и спросил:

— Ну, что? Проигрался в пух? Дать еще денег?

Но я его обрадовал:

— Наоборот, выиграл сто долларов.

— Браво! Понаблюдай-ка за покером! Здесь ставят только наличные.

И он вернулся к игре: человек, сидевший напротив него, начал сдавать карты. Это был пятикарточный студ-покер16. Перед дядей Эмом лежало двести долларов, но это еще ничего не значило, потому что я не знал, какова первоначальная ставка. Думаю, она была не меньше ста долларов.

Он накрыл свою закрытую карту ладонью, сгреб ее и приподнял так, чтобы только я один мог ее увидеть. Это был червонный валет. При следующей сдаче он прикупил червонного короля. Игрок, прикупивший туза, поставил следующие пять долларов, и дядя Эм его поддержал. Второй партнер, прикупивший семерку, удвоил ставку. Видимо, у него уже была одна семерка, и он реально рассчитывал на комбинацию. Третьей картой дядя Эм получил червонную девятку — тут уж попахивало «стритом» или «флешем»17.

На другом конце стола игрок, имеющий на руках две десятки, увеличил ставки до двадцати долларов. Дядя Эм поддержал, партнер с тузом на руках тоже, как и тот партнер, у которого предполагалось две семерки, однако на сей раз он не стал удваивать ставку. Четвертой картой дядя Эм прикупил червонную тройку. Он немедленно поднял ставку до пятидесяти долларов. Двое игроков сразу устранились; остались дядя Эм и тот партнер, у которого была пара десяток. Затем пара десяток вытащил какую-то карту, а дядя Эм — пикового валета. Валет разрушил его «флеш», зато оказался старшим в двойке. Он бил пару десяток, но оставалась еще одна неоткрытая карта. Игрок с парой десяток заявил:

— Я поднимаю до ста долларов! Хотите присоединиться? И бросил пять желтых жетонов на стол.

Дядя Эм только тяжело вздохнул и сосчитал свои жетоны.

— Ставлю восемьдесят, только чтобы посмотреть. У меня два валета.

Партнер перевернул закрытую карту, оказавшуюся тройкой. Последней картой он прикупил также тройку. Дядя Эм сокрушенно покачал головой:

— Оставьте за мной место. Пойду поищу подкрепление.

Я пошел за ним к кассиру. Дядя Эм опять набрал жетонов на двести долларов, что практически опустошило его кошелек.

— Не беспокойся, Эд! На ярмарке у меня осталась заначка. Без гроша мы не останемся.

— Да я и не беспокоюсь. Но может быть, тебе не везет из-за меня? Давай-ка я лучше уйду, и не стану смотреть, как ты играешь.

— В покере никто не может помешать, Эд. Все зависит от того, как ты сам оцениваешь комбинацию… и от карт.

Я присутствовал еще при двух партиях, в результате которых дядя Эм быстро спустил всю свою наличность. Он все-таки попытался отыграться в третьей партии: в открытую ему пришло два туза, он поставил на них и проиграл против трех шестерок. Он поднялся и сделал знак типу, который ждал, пока кто-нибудь не освободит место.

— Малыш, дальнейшая гульба — за твой счет, — и он печально улыбнулся. — Поднеси-ка мне стаканчик пива.

— Конечно, — сказал я и уже было полез в свой кошелек, чтобы отсчитать ему те сто долларов, которые я выиграл. Он понял, что я собираюсь делать, и отстранил мою руку. После долгих препирательств мне все-таки удалось всучить ему тридцать пять долларов, положивших начало моему выигрышу.

И мы пошли в бар, где заказали по стакану пива.

Я спрашивал себя, сколько он мог проиграть: во второй раз он купил жетонов на двести долларов. Если вначале он обменял сто долларов, то это уже составляло кругленькую сумму в триста долларов. Он догадался, о чем я думаю, и усмехнулся:

— Быстро выиграл, быстро спустил. Но ты не беспокойся. Ты не игрок. Ты всегда уходишь раньше, чем появляется возможность сорвать банк.

— Мне это не очень интересно.

— Может, это и хорошо. Но мне кажется, что я тоже не настоящий игрок, иначе я вернулся бы, чтобы проиграть твои тридцать пять долларов… или полностью отыграться.

— Так почему же ты не идешь?

— А что, надо пойти?

— Это твоя жизнь, — сказал я. — Я не стану давать тебе советы.

Он рассмеялся и вернулся в игорный зал. Через десять минут он оттуда вышел со смущенной улыбкой на лице.

— Бывают дни, когда в кармане невозможно удержать даже десять центов.

Я заказал ему еще порцию пива и сказал:

— А теперь выбрось все это из головы и давай вернемся к убийству. Я не понял, почему ты считаешь, что смерть Сьюзи заставит капитана опять приехать на ярмарку. Что ты имеешь в виду?

— Он все узнает от полиции Форт Вэйна. И вернется в том случае, если…

— Если что?

Дядя Эм вздохнул и поболтал пиво в стакане.

— Эд, я говорил тебе, что когда-то работал в сыскном агентстве?

— Да.

— Так вот! Там не часто расследовали убийства, и я не особенно разбираюсь в этих вопросах. Я знаю только, что существуют две категории убийств. Первая — это когда полиция хватает какого-нибудь парня с пистолетом в руке или какой-нибудь тип звонит в полицию и заявляет: «Я только что убил свою жену». Но есть и вторая категория.

— И что это за вторая категория?

— Это будет тебе стоить еще одной порции пива.

Разумеется, я заказал ему пиво.

— Вторая категория встречается реже, но все же встречается. Это то убийство, которое описывается в детективных романах. Калейдоскоп фактов, которые полиция должна собрать в единую картину.

— Каким образом?

— Приходится анализировать миллион деталей, которые, казалось бы, не имеют отношения к делу. А потом сопоставить те, которые взаимосвязаны, и свести их в схему, которая разрешит загадку.

— Ты хочешь сказать — убийство.

— Вот именно. Однако, с моей точки зрения, те факты, которые они пытаются сейчас включить в общий план, очень необычны. Именно это Вейс имел в виду, когда просил тебя открыть глаза и уши и отмечать все из ряда вон выходящее. Ведь он просил тебя об этом?

Я утвердительно кивнул.

— Вейс чертовски хитрый малый, — заметил дядя Эм. — А теперь скажи: есть что-то необычное в том, что обезьяна утонула в бассейне для прыжков? Сколько ты знаешь шимпанзе, которые погибли таким образом?

— Немного, — согласился я.

— Чтобы быть точным, только одну. Следовательно, это необычно.

— Но как это можно связать с убийством карлика?

Он поставил свой стакан на стойку и веско заявил:

— Кто завлек карлика на ярмарку? Почему он был убит? Кому это было выгодно и в связи с чем?

— Я не знаю, — ответил я.

— Вот видишь — ты не знаешь. Однако ты можешь себе представить, что между смертью карлика и смертью больной обезьяны существует какая-то связь. Какая именно? Имеется по крайней мере два совпадения. Прежде всего, эти события произошли на ярмарке. И затем, оба эти факта весьма необычны. Тогда напрашивается вопрос: а может быть, существуют и другие связующие звенья?

Я поразмыслил и сказал:

— Допускаю, что они существуют, но пока не вижу этих связующих звеньев.

— А их и невозможно увидеть с теми элементами, которые имеются в нашем распоряжении. Нужны другие факты. Только тогда начнет вырисовываться общая схема. Вейсу придется немало потрудиться, чтобы их откопать. И тем не менее у тебя есть что сказать Вейсу, если бы он стал тебя спрашивать.

Я зажег сигарету и несколько раз в раздумье затянулся.

— Только то, что Великан Моут почему-то был страшно напуган и заперся в фургоне.

— Молодец! А теперь скажи: почему это должно заинтересовать Вейса?

— Потому что, как и в случае с убийством, речь идет о карлике.

— Из тебя выйдет отличный детектив. Не хочешь попробовать?

— Пока не знаю.

Мой ответ прозвучал вполне серьезно.

— Давай вернемся к Моуту. Ты прекрасно понимаешь, что этому факту можно дать только одно простое объяснение — и это объяснение может оказаться совершенно неправильным.

Я подумал и сказал:

— Может, он просто боится обезьян. Ему сказали, что шимпанзе разгуливает на свободе — и он сдрейфил. Ведь шимпанзе для карлика все равно что горилла для нормального человека.

— Рассуждаешь вполне здраво. Но если ты действительно хочешь помочь Вейсу, разузнай завтра, продолжает ли Моут чего-то бояться. Ведь шимпанзе больше нет.

— Попробую, — сказал я без особого энтузиазма.

— А еще кто-нибудь боится? — спросил он.

— Рита очень испугалась в ту ночь, когда произошло убийство. Но это понятно — она наткнулась на труп. Любая женщина испугалась бы на ее месте.

— И это все?

— Насколько мне известно, это все. А почему ты спрашиваешь? Кто еще боится?

— Мардж Хогланд. Разве ты не заметил, что с того момента, как было совершено убийство, она сама не своя от страха?

Я покачал головой и сказал:

— Теперь-то я вижу, что в ее поведении есть что-то странное. А Хоги?

— Хоги не боится ни бога, ни черта.

— Он-то не боится. Но, может быть, Мардж боится Хоги. В последнее время он слишком много пьет.

— Но никогда не теряет головы. Он умеет пить. Проблема Мардж заключается не в этом: он никогда не был с ней жесток ни в пьяном, ни в трезвом виде. Кроме того…

— Что?

— Мардж не стала бы его бояться: она слишком в него влюблена. Она бросилась бы за него в огонь, если бы он попросил.

— А скажи-ка, кто-нибудь ходил с Кэри посмотреть на Моута, когда мы вернулись из леса? — спросил я.

— Я сам ходил туда вместе с Кэри. Мы посадили его в такси и отправили в отель. Он уже проснулся, но не успел протрезветь.

После его слов я успокоился. Значит, с карликом ничего страшного не случилось.

— Хочешь еще пивка? — предложил я. Конечно, он хотел. Но на этот раз я составил ему компанию. На этом, однако, мы решили остановиться. Нам обоим хотелось поскорее вернуться домой.

Глава 8

Дядя Эм оказался прав в своих предсказаниях: первым человеком, которого мы встретили, вернувшись утром на ярмарку, был Армин Вейс. Мы переодевались, когда кто-то прокричал:

— Черт побери, как можно постучать в дверь палатки?

Это был Вейс.

Он присел на один из складных стульев и стал подробно расспрашивать о том, что нам известно об истории с шимпанзе. Разумеется, мы ему все рассказали. Он уже успел переговорить с Хоги и с Мардж и знал факты, но ему хотелось их проверить — ведь мы могли кое-что добавить. Особенно его интересовало, как обезьяне удалось выйти из клетки. Теперь я поздравлял себя с тем, что успел осмотреть клетку, и выложил ему свои соображения.

Он сразу же заявил, что никто не видел, как он вошел в нашу палатку, поэтому он мог оставаться у нас сколько ему заблагорассудится. И действительно, он не торопился уходить. В Цинциннати дела у него зашли в тупик. Ему удалось выяснить довольно подробно, кем был убитый карлик Лон Стаффолд. Но он ничего не знал о том, кто завлек карлика в «Хобарт-шоу» — так назывался наш цирк. Он казался сбитым с толку и клял себя за бездарность. Правда, вскоре он нашел себе оправдание.

— Черт побери, ведь это переходит все границы! Если взять любое другое убийство, так там хотя бы обстановка неизменна. А тут убийство совершается в Эвансвилле, а потом весь этот базар переезжает в Саут-Бенд и Форт Вэйн. Значит, и вероятный преступник, и все замешанные лица тоже снимаются с места. Попробуй тут что-нибудь выяснить! Куда вы направляетесь после Форт Вэйна?

— В Милуоки.

Он выругался.

— Слава богу, мне хотя бы оплачивают расходы на бензин. Скажи, Эд, если отбросить этот случай с шимпанзе, больше не произошло ничего экстраординарного?

Тут я рассказал ему о паническом страхе Великана Моута и описал ночь, когда мы охотились за пропавшей обезьяной.

— Может быть, здесь и кроется какая-то тайна. Но вполне вероятно, что он просто испугался сбежавшей обезьяны. Однако я припоминаю, что, когда я его допрашивал после убийства, у него был подавленный вид. Это навело меня на кое-какие мысли. Так вот, да будет тебе известно, я узнал всю его подноготную вплоть до бабушек и дедушек. Я действовал методом сравнения — ведь убитый тоже был карликом. Выяснилось, что дороги Моута и Лона Стаффолда не пересекались, когда они оба работали в цирке. Но неизвестно, встречались ли они когда-нибудь раньше. Скорее всего, они даже не подозревали о существовании друг друга.

Он сдвинул шляпу на затылок и продолжил:

— Чертовски запутанное дело! Все равно что искать кошку в темной комнате.

Я предложил ему выпить стаканчик. Сначала он отказался, но потом передумал и выпил немного виски.

— Я пока побуду в городе, — сказал он. — Если понадоблюсь, ищите меня в отеле «Ардмор». Я не уеду раньше завтрашнего дня, хотя сам не знаю, что мне тут делать.

Потом выпил второй стаканчик, который дядя Эм предложил ему «на посошок», и исчез.

Была среда; после убийства прошло уже тринадцать дней. Я никогда не забуду вечера этой среды: в этот вечер произошло третье убийство, которое вызвало неистовый гнев у меня и у дяди Эма. И именно в тот вечер я впервые увидел призрак. Публика в тот день разошлась довольно рано. Особых причин для этого не было — просто так сложились обстоятельства. К одиннадцати часам центральная аллея уже почти опустела. Зазывалы еще пытались заманить последние группы зевак, а Мори дал сигнал к финальному одиннадцатичасовому представлению — смертельному прыжку.

Нам удалось подцепить напоследок нескольких клиентов, возвращавшихся с представления, но около полуночи балаган пришлось закрыть. Как обычно, дядя Эм спросил:

— Ну, что будем делать, малыш?

Думаю, ему хотелось, чтобы я опять попросил его пройтись по злачным местам, но я ему ответил, что собираюсь поиграть на тромбоне. Я действительно достал тромбон и попытался изобразить на нем несколько аранжировок мелодий Дорсея. Однако ничего путного из этого не вышло. Сыграв несколько гамм и арпеджио, я забросил инструмент. Тромбон был не в форме, или, если хотите, не в голосе. Когда дело оборачивается таким образом, продолжать не стоит.

Дядя Эм читал, лежа на кушетке. Когда я почистил тромбон и уложил его в футляр, он бросил книгу и взглянул на меня с удрученным видом. Он ничего не сказал, но я знал, что он прекрасно понимает мое состояние.

— Не могу сказать, что игра на тромбоне меня больше не интересует, но сегодня у меня все не ладится, — начал я оправдываться.

— Понятно. Все мы прошли через это, Эд. И некоторые из нас, представь себе, выжили. И даже дожили до почтенного возраста. — Он медленно покачал головой. — Я тебе когда-нибудь рассказывал о той рыженькой, с которой я познакомился в Каире?

— Ты же никогда не был в Египте, не пытайся меня провести!

Он оскорбился:

— Конечно, я никогда не был в Африке. Каир — это городок в штате Иллинойс. Но все-таки я ездил в Египет.

— Что?

— Да, черт побери, в Малый Египет18. Напомни мне как-нибудь, я расскажу тебе много интересного. Итак, мы остановились на том, что я был в Каире на Миссисипи. Когда, дай бог, памяти, это было?.. Вспомнил! Это было, когда случилась снежная буря. Только она случилась зимой, а я там был летом…

Я не стал слушать его болтовню. Прервав его на полуслове, я предложил:

— Давай сходим к Кэри.

Дядя Эм согласился и начал напяливать ботинки. Мы направились к фургону Кэри. Эстелла уже сидела там. Радио в фургоне орало во всю мощь: мы услышали его еще с центральной аллеи. Шла ночная программа популярной танцевальной музыки из Чикаго. Кэри и Эстелла танцевали.

Когда мы вошли, дядя Эм сразу приглушил радио.

— Вы что, глухие? — раздраженно спросил я.

Кэри и Эстелла оторвались друг от друга, и Кэри радостно воскликнул:

— А вот и Отважные Охотники19! Что будем пить? У нас есть виски.

Я заявил, что пока не хочу пить, а дядя Эм склонялся к тому, чтобы выпить каплю виски. Бутылка стояла на столе, и он налил себе полстакана.

— Эм, у меня есть идея по поводу нового номера — буду работать со специальной колодой. Мне нужно, чтобы ты помог мне сделать рекламу, — сказал Кэри.

Он заложил правую руку в карман, а левой выбросил колоду карт. Затем они сели с дядей Эмом за стол друг против друга, и Кэри начал объяснять, в чем состоял фокус. Кажется, речь шла о каком-то мексиканском шулерском приеме. Но мы с Эстеллой ничего не поняли.

По радио передавали недурную музыку. Играл маленький оркестр с чудным контрабасистом. Я немного увеличил звук и протянул руку Эстелле, приглашая ее потанцевать. Она замотала головой:

— Нет, Эдди, я больше не танцую.

Меня это не обескуражило; мне вовсе не хотелось танцевать. Я сел, а Эстелла взобралась ко мне на колени. «Опять началось», — подумал я. Но теперь мы были под прикрытием: присутствие дяди Эма и Кэри несколько оправдывало наше поведение. Я улыбнулся и сказал:

— Дядя Эм, ты бы последил за мной, а то я наделаю глупостей.

Эстелла расхохоталась. Дядя Эм глянул через плечо и пробурчал:

— Бог не оставит тебя своей милостью.

И он опять повернулся к Ли Кэри.

— Передай-ка мне бутылку! — попросила Эстелла.

Мы с ней налили себе немного виски и выпили. «А виски-то дрянь», — подумал я. Оно было слишком крепким и драло горло.

— Мне кажется, что я немного опьянела, — заявила Эстелла.

— Тебе это совсем не кажется. Однако с тебя хватит, а то мне придется отнести тебя домой.

— Отнести меня домой, Эдди? Сейчас?

— Нет, еще не сейчас, — сказал я.

— Какой ты романтичный, Эдди! Вот почему ты мне так нравишься. И еще потому, что ты такой красивый!

— Еще одна такая шутка, и я сброшу тебя на пол!

— А потом упадешь вместе со мной, Эдди?

— Ах ты маленькая… — у меня не нашлось слов, чтобы закончить фразу. Ни одно из грубых слов, которые я знал, не подходило к Эстелле. — Ты помешалась! — сказал я.

— Ты тоже. Но мне хотелось бы, чтобы ты помешался на мне. Скажи, это виски пить можно?

— Оно довольно поганое. Поэтому злоупотреблять не стоит.

— У меня так сильно бьется сердце! Послушай! — и она положила мою руку туда, где, по ее понятиям, находилось сердце.

Я быстро убрал руку. Во рту у меня пересохло; мне пришлось сглотнуть, прежде чем выговорить:

— Прекрати это, Стелла! Пожалуйста! Я сделан не из дерева, но все-таки я…

— Ответь мне на один вопрос, Эдди. Но только честно.

— Слушаю тебя.

Она слегка откинулась и посмотрела мне прямо в глаза.

— Ты что, действительно так влюблен в эту Риту?

— Думаю, что да, — сказал я, а потом прибавил: — Не думаю, а уверен.

Она слегка вздохнула и, к моему удивлению, улыбнулась.

— Ну хорошо, Эдди, твоя взяла. Я больше не буду тебе докучать. Но мы все же будем друзьями?

— Приятелями, — уточнил я.

— Хорошо, Эдди. С этого момента мы с тобой приятели. Но сначала поцелуй меня. Только один разок.

На меня нахлынули воспоминания — именно эти слова произнесла Рита, когда я поцеловал ее в первый раз. Это было ровно две недели назад, в вечер убийства, когда она наткнулась на труп карлика и я катал ее в машине Хоги, чтобы немного успокоить. Тогда она дала мне понять, что я не должен за ней ухаживать, а потом попросила поцеловать ее. Она тоже сказала: «Поцелуй меня, Эдди. Только один разок».

Эстелла наклонилась ко мне, и я ее обнял. Я закрыл глаза, когда наши губы слились в поцелуе, но все равно я не мог не думать о Рите и пытался себе представить, что я снова ее целую.

Эстелла отстранилась и опять взглянула на меня. Ее глаза были подернуты дымкой, но потом она пришла в себя и улыбнулась.

— Ты думаешь, ты меня поцеловал? Впрочем, я сама напросилась, ведь так?

Я попытался улыбнуться ей в ответ, но она неожиданно стала серьезной.

— Я тебе сказала чистую правду, Эдди. Я больше не буду к тебе приставать. Ты целиком принадлежишь Рите. Будем просто друзьями. Тебе не будет неприятно, если я посижу у тебя на коленях?

Я ответил, что ничего не имею против, но я солгал. Она опять потянулась за бутылкой.

— Выпей немного, Эдди!

Я налил себе в стакан капельку виски и передал ей бутылку. В тот момент, когда она пила из своего стакана, я поднял глаза к открытому окну. Возможно, меня привлек странный запах; я и сам теперь не помню, что меня заставило посмотреть через плечо Эстеллы. В окно с улицы смотрела обезьяна, шимпанзе. Это была не Сьюзи. Это был ее призрак.

Морда обезьяны находилась в нескольких сантиметрах от окна. Лампа, висевшая посередине фургона, слабо освещала его внутренность, но тем не менее я явственно различил потешную физиономию, строившую гримасы. Только это было далеко не смешно; я застыл от ужаса. Он призрака исходил запах разрытой земли, запах свежей могилы. На голове шимпанзе я заметил комья приставшей к шерсти влажной грязи.

Этот запах не был плодом моего воображения. Мне могло почудиться все, что угодно, но запах выдумать нельзя. В окно сквозило, и на какое-то мгновение это веяние могилы заглушило и запах виски, и духи Эстеллы.

Затем обезьянья морда в окне пропала; запах тоже исчез.

Эстелла протянула мне бутылку.

— Действительно, виски — жуткая дрянь. Но раз больше ничего нет, может, добьем эту бутылку… Что с тобой, Эдди? Тебе плохо?

Она соскочила с моих колен и стала пристально вглядываться мне в лицо. Ее изменившийся голос привлек внимание дяди Эма и Кэри. Дядя Эм обернулся в мою сторону и озабоченно спросил:

— Что с тобой, малыш? Ты побелел как полотно!

Но я не хотел сразу рассказывать, что мне привиделось в окне. На какое-то мгновение мне даже показалось, что я бредил. «Может быть, я слишком много выпил, — подумал я. — Но ведь с двух стаканов трудно заполучить белую горячку».

Я тряхнул головой, делая вид, что пытаюсь отрезветь. По их лицам было видно, что они обо мне думают.

— Все в порядке. Я как-то странно себя почувствовал. Надо выйти на воздух.

Я поднялся и пошел к двери фургона. Эстелла бросилась было за мной, но дядя Эм ее удержал. Он ей шепнул, что меня сейчас вырвет, а в таких случаях человеку лучше побыть без свидетелей. Закрывая за собой дверь, я услышал, как Эстелла распорядилась, чтобы Кэри заварил кофе покрепче.

В фургоне мне было страшно, но только выйдя наружу, я понял, что значит настоящий ужас. Я был один в темноте и знал, что собираюсь делать. Мне хотелось прогнать от себя все мысли. Усилием воли я заставил себя обойти фургон и посмотреть с обратной стороны на окно, в котором увидел призрак.

Разумеется, там не оказалось никакой обезьяны — ни мертвой, ни живой. Сноп света из окна падал на довольно значительное пространство. Но прямо под окном фургона валялся перевернутый деревянный ящик. Шимпанзе ничего не стоило залезть на этот ящик и заглянуть в окно.

Мой страх отчасти пропал. Сам не знаю, что я ожидал увидеть, но этот ящик меня несколько успокоил. Я подошел к нему и двинул ногой. Ящик был пуст, под ним тоже ничего не оказалось. Затем я отошел назад на дюжину шагов и встал так, чтобы можно было заглянуть под фургон. С той стороны фургона огни центральной аллеи освещали пространство под ним. Я нагнулся и внимательно посмотрел между колесами — там ничего не было. В раздумье я вернулся к фургону. Мне пришло в голову чиркнуть спичкой или сбегать за карманным фонарем, чтобы проверить, отпечатались ли под окном следы. Но потом, почувствовав под подошвами твердую почву, я понял, что никаких следов не осталось. Присев на ящик, я начал обдумывать положение. Вызвав в памяти увиденный кошмар, я еще больше себя запутал. Кроме Сьюзи шимпанзе на ярмарке не было — это несомненно. Смерть Сьюзи тоже была реальностью. Она была не только мертва, но и похоронена: один из служащих ярмарки сказал мне, что Хоги закопал ее в лесу к западу от ярмарочной площади, — именно в том лесу, где мы искали ее вчера утром.

Разве можно было представить себе хоть на секунду, что Сьюзи не умерла? Я не присутствовал при том, как ее нашли, но куча народу видела, как ее выловили из бассейна. Ведь Хоги не похоронил бы ее, если бы она была жива…

Вся эта история теперь казалась мне настолько немыслимой, что я спрашивал себя, действительно ли я видел обезьяну. Может быть, кто-нибудь из артистов негритянского цирка или чернокожий служащий заглянул в окно, а я спьяну вообразил бог весть что. Я уговаривал сам себя, но одновременно сам себе не верил. Обойдя еще раз фургон, я вернулся в компанию. Эстелла сидела около плитки, на которой кипел кофе.

— Ну, как дела, Эд? Тебе уже лучше? — спросил Кэри.

— Да, думаю, все обойдется. Брось возиться с кофейником, Эстелла.

— Ты все-таки выпьешь кофе, Эдди, а то я вылью его тебе за шиворот. Сейчас все будет готово.

Дядя Эм поддержал ее:

— Ты бледновато выглядишь, Эд. Чашечка кофе тебе не повредит.

Я присел за стол. Мне было неприятно думать, что они считали меня неспособным выпить без последствий пару стаканов (а я и их-то не выпил). Кэри пошел искать в шкафчике чашку, а Эстелла возилась с кофейником. Дядя Эм подошел ко мне и шепнул, чтобы они не слышали:

— Что случилось, Эд? Ведь виски здесь ни при чем, не так ли?

Заметив, что Кэри возвращается с чашкой, я пробормотал:

— После скажу.

Кэри взял бутылку виски, опустевшую на две трети.

— Мы произвели анализ, Эд. Результат — виски никуда не годится, но это все же виски. Сколько ты выпил?

— Только два стакана. Но дело не в виски. Я, должно быть, съел какую-то гадость.

Он поставил бутылку и заключил:

— Все ясно — пищевое отравление. Может, ты сводишь его к врачу, Эм?

— Да нет, не надо, все уже прошло, — сказал я.

— Он поправится, Ли, — засмеялся дядя Эм и подмигнул мне.

Эстелла принесла крепкий обжигающий кофе, и я был вынужден его выпить. В глубине души я предпочел бы выпить трижды охаянное виски. У меня тряслись руки: пережитый страх давал о себе знать. Но нечего было и думать о том, чтобы попросить стаканчик — Эстелла и Кэри считали именно выпивку причиной моего недомогания.

Дядя Эм и Кэри вернулись к прерванной беседе, а я мелкими глотками потягивал кофе, пока не выпил всю чашку. Эстелла тут же предложила мне вторую, но я отказался и заявил, что мне нужно выйти на свежий воздух и погулять.

— Я пойду с тобой, — сказала Эстелла. На этот раз ее компания меня устраивала. И мы побрели без определенной цели вдоль центральной аллеи.

— Может, зайдем в тот бар, где мы с тобой были в прошлый раз, — предложил я.

— Я согласна, Эдди, только… тебе не надо больше пить.

— То, что со мной произошло, не имеет никакого отношения к спиртному, Эстелла. Я прекрасно себя чувствую.

— Ты в этом уверен?

Мы пустились вниз по широкой улице и остановились у бара. Он еще был открыт. Сев за столик, мы заказали виски с содовой.

Свой первый стакан Эстелла выпила залпом и принялась за второй.

— Эдди, — спросила она после недолгого молчания, — что произошло между тобой и Скитсом Гири?

— Ничего особенного. А почему ты спрашиваешь?

— На твоем месте я бы поостереглась. Не знаю, что ты ему сделал, но он имеет на тебя зуб. А такой тип, как он, всегда мстит. Он будет выжидать месяц, год — а потом ударит из-за угла. Тебе будет казаться, что все уже забыто, но он никогда не простит.

— Он мерзкий поганец. Такое дерьмо, что не стоит даже о нем говорить.

— Тут ты прав. Но он хитрый. Он не станет рисковать и постарается сделать так, как будто он совсем ни при чем. Сам он и пальцем тебя не тронет, но…

— Все понятно. Если на меня упадет кирпич или я свалюсь в яму с дерьмом, я буду знать, что это проделки Гири. Но тогда я с ним поговорю с глазу на глаз, будь спокойна!

— Не надо его недооценивать, Эд. У него всегда водятся деньги: дела у маленького шапито в этом году идут прекрасно. Он здорово нажился на этом трюке с окровавленным ножом… И потом, он скряга и не швыряет деньги на ветер, как большинство из нас. Я думаю, что он самый богатый на ярмарке и может оплатить некоторые услуги.

Я ласково погладил ее руку, лежавшую на столе:

— Спасибо, Стелла. Я поостерегусь.

Она убрала свою руку и сказала:

— Не надо глупостей, Эд. Помни, что мы теперь только друзья.

— Действительно, я и забыл, — рассмеялся я.

— И каждый будет платить за себя. Теперь я угощаю. Ты и вправду уверен, что с тобой все в порядке?

— Вполне. Не беспокойся за меня.

Я пожалел, что попытался оправдать свое состояние выпитым виски. Теперь всякий раз, когда мне захочется выпить, нужно будет просить разрешения. Эстелла заказала еще две порции виски с содовой. После того пойла, которым нас угостил Кэри, это виски показалось мне райским напитком.

— Эдди…

— Что такое?

— Поскольку мы теперь друзья, я должна сознаться, что все наврала про Риту.

— Вот как!

— Она не шлюха. Она порядочная девушка, Эдди. Мы с ней работаем вместе не так уж давно, но сразу видно, что она не из таких. На этой ярмарке никто от нее ничего не добился. Только ты один.

Теперь настала моя очередь задавать вопросы:

— А тот пижон, о котором ты говорила, — банкир из Эвансвилля?

— Я ничего не могу сказать наверняка. У нее действительно было свидание с каким-то банкиром, но, по-моему, это было связано с денежными делами. Во всяком случае…

— После закрытия банка? В два часа ночи?

— Это действительно выглядит странно, но мне кажется, что любовью здесь и не пахнет.

Я недоверчиво хмыкнул. Эстелла перегнулась через столик и вполне серьезно сказала:

— Не будь дураком, Эдди. Рита хорошая девушка. Даже если допустить, что это было не деловое свидание, это еще не значит, что она с ним спала. Может, она познакомилась с ним, когда открывала счет в банке или выписывала чек. Он мог предложил ей посидеть где-нибудь в баре и выпить стаканчик после закрытия ярмарки. Что же в этом плохого?

— Да вроде ничего.

— Не все девушки с ярмарки ведут себя легкомысленно. Только некоторые — и то, когда сами этого захотят. Рита не из тех, кого зовут «Мэри-ляг-скорей-со-мной». Она не для банкиров из маленьких городков.

— Она только для банкиров из больших городов? — усмехнулся я.

Я подумал, что она рассердится, но она рассмеялась:

— А почему бы и нет?

Потом она опять перешла на серьезный тон:

— Ты сам прекрасно понимаешь, Эдди, что такой девушке нечего делать на ярмарке. Она может подцепить кого угодно, если захочет. Даже большую шишку. И она достаточно хитра, чтобы не лезть сразу в постель. Вот только где был ее ум, когда она в тебя влюбилась?

— За одно это ее надо послать к психиатру. Самое смешное, что я действительно так думал.

Я подозвал бармена и заказал еще две порции. Только сейчас опьянение дало о себе знать, но я наконец-то пришел в себя. Бармен принес два стакана и заявил, что это последние, потому что бар закрывается. Мы выпили, я купил еще бутылочку хорошего бурбона, засунул ее в карман, и мы отправились обратно на ярмарку.

В баре я почти забыл о кошмаре; спящая ярмарочная площадь живо мне его напомнила. У центрального входа я остановился. Мне необходимо было сделать одну вещь. Теперь я твердо знал, как мне следовало поступить, и я не хотел ждать. Видимо, я изменился в лице, потому что Эстелла спросила меня:

— Что с тобой опять, Эдди?

— Стелла, где и когда Хоги похоронил Сьюзи?

— А почему ты спрашиваешь?

— Мне нужно знать.

— Вчера, ближе к вечеру. Я видела, как Хоги и Поп Дженни тащили ее в лес. Хоги нес обезьяну, а Дженни — лопату. Это было почти сразу после того, как они ее нашли. А что случилось?

— А ты уверена, что они несли именно шимпанзе?

— Ты что, сошел с ума?

— Очень может быть. Повторяю, ты уверена, что они несли обезьяну?

— Она была завернута в холст. Но почему ты сомневаешься, что это была Сьюзи?

— А почему ты в этом так уверена? Ты ее видела?

— Я видела, как ее вылавливали из бассейна. Тогда как раз начиналось представление «живых картин», и я стояла на эстраде у входа. Мы растеряли публику: все кинулись смотреть, как ее вытаскивали из воды, и побежали к бассейну. Чарли даже перестал орать.

— А ты-то сама туда ходила?

— Нет. С эстрады лучше видно. Притом на мне был один пеньюар, а под ним только трусики. Не могла же я броситься в толпу мужиков в таком виде. Представляешь, какая началась бы свалка, если бы кто-нибудь из этих придурков начал ко мне приставать! Я не такая дура.

— Ты абсолютно уверена, что из бассейна вытащили именно Сьюзи?

— Ты что, совсем обалдел, Эдди? Я видела, как они вытащили из бассейна мертвую обезьяну. Если это была не Сьюзи, то кто? У нас тут нет других шимпанзе.

Я замолчал. Вся эта история представилась мне вдруг такой чудовищно абсурдной, что мне опять стало страшно. Эстелла взяла меня за руку и встряхнула.

— Эдди, скажи мне, что это значит? Ты что, совсем пьян?

— Я совсем не пьян. Видимо, придется тебе все рассказать.

И я рассказал ей, что видел в окне фургона Кэри.

После моего рассказа она долго на меня смотрела, а потом прошептала:

— Мне страшно, Эдди.

— Мне тоже, Стелла. Хочешь вернуться домой? Я посажу тебя в такси.

— Зачем? Что ты собираешься делать? Ведь ты же не будешь…

Я кивнул головой:

— Я это сделаю. Мне нужно узнать.

— Тогда я пойду с тобой.

Я было начал с ней спорить, но потом передумал. Мне совсем не улыбалось идти одному ночью в лес, чтобы вырыть труп, хотя это всего только труп шимпанзе.

Глава 9

Эстелла ждала меня около нашего балагана, пока я не вернулся с карманным фонарем и лопатой. Этой лопатой с короткой ручкой мы обычно рыли канавки после дождя. Я надел широкий плащ, чтобы под ним не было видно, что я несу.

Когда мы шли вдоль центральной аллеи, Эстелла вдруг сказала:

— Эдди, пока ты собирался, мне в голову пришла одна мысль. А что, если Хоги уже обзавелся другой обезьяной? Ведь это вполне вероятно.

— Он еще не сошел с ума!

— А почему бы и нет? Если он купил одну обезьяну, то почему бы ему не купить другую, если первая сдохла? Тем более если он знал, где ее можно раздобыть. Ты говорил с ним или с Мардж после всего, что случилось?

— Нет. Но, по-моему, это совершенно идиотское предположение.

— Послушай, мы все равно пойдем мимо их фургона. Если там горит свет, можно будет зайти.

В фургоне Хоги действительно горел свет. Они не спали.

— Только один шанс на миллион, что ты права, — сказал я. — Но если ты настаиваешь, давай проверим. Только не стоит входить вместе. Ты зайди одна, а я тебя подожду. Скажи, что ищешь Кэри, выдумай что-нибудь…

Я расположился у балагана с «живыми картинами» и стал ждать Эстеллу. Она вернулась через пять минут.

— Я ошиблась, Эдди. Нечего было и спрашивать. Хоги уже разобрал клетку. Никакой обезьяны у него нет — это ясно.

— Ну хорошо. А ты уверена, что хочешь пойти со мной?

— Да, Эдди. Только… почему ты не поговоришь с Хоги? Его сейчас нет дома. Там одна Мардж. Он, наверное, пошел в игорную палатку. Может быть, стоит вызвать его и спросить, уверен ли он сам, что это была Сьюзи?

— Нет, — сказал я. — Я ничего не буду спрашивать у Хоги, я вообще ничего ни у кого не буду спрашивать. Я должен выяснить все сам.

— Хорошо, Эдди. Пошли!

Мы сделали крюк, чтобы Мардж не увидела из фургона, куда мы направляемся, пересекли ярмарочную площадь и вошли в лес.

Я уже был в этом лесу вчера утром. При свете дня он выглядел маленьким и радостным. Но теперь, среди ночи, он показался мне огромным.

Я вспомнил, что вчера утром мы шли по дорожке, и подумал, что Хоги вырыл могилу где-нибудь невдалеке. Обшарив опушку леса с карманным фонарем, мы нашли тропинку и пошли в глубь леса.

Эстелла тряслась от страха. Она вцепилась в мою руку так сильно, что позже я обнаружил на руке синяки. Я все время шарил фонариком по сторонам тропинки, пытаясь найти бугорок или свежевзрытую землю. В первый раз мы прошли мимо. Дойдя до конца дорожки, мы повернули обратно, и только тогда я заметил небольшой бугорок размером примерно сто двадцать на шестьдесят сантиметров. На рыхлой земле четко отпечатались следы лопаты. Бугорок напоминал детскую могилку: тот, кто ее вырыл, работал очень аккуратно. Эстелла еще крепче прижалась ко мне и прошептала:

— Эдди, а ведь это действительно похоже на могилу.

— Так оно и есть. Только здесь похоронена обезьяна. По крайней мере, я на это надеюсь. Что же, давай проверим!

— Эдди, умоляю, не делай этого!

— Сначала я отведу тебя домой.

— Нет, если ты твердо решил, я останусь. Буду тебе светить.

— Спасибо. Ты храбрая девочка!

Я передал ей фонарь, и она стала немного в стороне. Я начал рыть землю. Земля была рыхлой, и работа продвигалась быстро. На глубине шестидесяти сантиметров лопата наткнулась на холст. Но я продолжал копать, пока не освободил его от земли по всей длине.

Взяв фонарь у Эстеллы, я сказал ей:

— Тебе лучше отвернуться. Зрелище будет не из приятных.

Я посветил ей, пока она не отошла к дорожке. Она не стала отворачиваться: с такого расстояния все равно ничего нельзя было разглядеть. Мне самому было жутко заглядывать внутрь холста, но я хотел быть полностью уверенным. Из-под холста кое-где выглядывали клочки шерсти. Собравшись с духом, я стал на колени, нагнулся и развернул холст.

— Ну как, Эдди? Что ты там нашел? — крикнула Эстелла.

— Это Сьюзи, — ответил я.

Она подошла поближе, и я вернул ей фонарь. Она светила мне, пока я засыпал маленькую яму и приминал рыхлую землю лопатой.

На обратном пути мы не сказали друг другу ни слова. Только когда мы вышли на опушку леса и увидели ярмарочную площадь с палатками, балаганами, чертовым колесом, у нас немного отлегло от сердца. В небе мирно светила луна, слабо мерцающие окна фургонов навевали спокойствие.

Эстелла взяла меня под руку.

— Давай немного подождем, Эдди. Мне кажется, я сейчас упаду в обморок. Я вся дрожу. У тебя с собой бутылка, которую ты купил в баре?

— О господи, я о ней совершенно забыл! А ведь она пригодилась бы мне, пока я там играл в гробокопателя. Да и сейчас глоточек виски мне не помешает.

Я направил свет на Эстеллу. Она не шутила: ее лицо было бледным как полотно, а тело тряслось, как в ознобе. Конечно, она испугалась еще больше меня. Однако она довольно быстро справилась с собой. Я понимал, что ей нужно время, чтобы окончательно успокоиться. Здесь, рядом с мирными огнями ярмарки, вдали от места нашего зловещего приключения, мы оба почувствовали себя лучше. Нам хотелось передохнуть.

— Давай присядем и выпьем немного, — предложил я.

Сняв плащ, я расстелил его на земле, положил фонарь и достал бутылку. Мы оба выпили по глотку: бурбон подействовал гораздо приятнее, чем виски Кэри. Я почувствовал, как теплая волна растеклась по моей груди. Я сделал еще глоток.

— Не жадничай, Эдди. Оставь и мне немножко, я совсем закоченела, — попросила Эстелла.

Я обнял ее одной рукой и передал бутылку. Она тесно прижалась ко мне и сказала:

— Ты такой милый и такой теплый, Эдди. Только помни, никаких глупостей!

— Помню.

Как хорошо было сидеть в тишине и темноте, смотреть на огни ярмарки и ни о чем не думать! И все-таки было бы гораздо лучше, если бы сейчас рядом сидела Рита. Я начал считать дни. Сколько же мы не виделись? Кажется, прошла уже целая вечность. Эстелла вновь передала мне бутылку. Мы не спеша ее высосали: торопиться было некуда.

— Теперь я чувствую себя гораздо лучше, — сказала Эстелла. — Все в порядке.

— Хочешь вернуться? — спросил я.

— Если ты сам этого хочешь.

— Я не хочу, — сказал я.

— Я тоже.

Лицо девушки белело в темноте рядом, я чувствовал тепло ее тела. «К черту дружбу», — подумал я и поцеловал Эстеллу. Мы долго не могли оторваться друг от друга.

— Почему ты не поцелуешь меня так, как поцеловал бы Риту? — прошептала она.

Она прочла мои мысли.

— Это было бы нечестно по отношению к тебе, Эстелла, — сказал я.

— А почему бы и нет, Эдди? Совсем не обязательно принимать это всерьез. Можно поцеловаться просто ради удовольствия.

Тут ее мысли совпадали с моими. Но я решил не поддаваться соблазну.

— Пойдем домой, Эстелла, уже поздно.

Когда я проснулся на следующее утро, дядя Эм сидел на своей кушетке и натягивал носки. У него был взволнованный и озабоченный вид. Хорошо выспавшиеся люди обычно выглядят иначе.

Я слегка привстал, пытаясь понять причину его беспокойства.

— Опять что-то произошло, Эд! Ты слышишь? Я чую что-то неладное.

Я открыл было рот, чтобы спросить, что он имеет в виду, но тут же закрыл и внимательно прислушался. Может, после слов дяди Эма воображение у меня разыгралось, но я чувствовал, что в воздухе носилась тревога. Нечто весьма неопределенное: подавленное возбуждение, смешанное со страхом, — такое испытываешь, ожидая раската грома после блеска молнии. Или когда кто-то приходит с плохой новостью, и ты читаешь ее на лице у пришедшего. Ты еще не знаешь, что он скажет, но предчувствуешь несчастье.

Потом я не раз спрашивал себя, откуда у меня взялось это предчувствие — что-то в вопросе дяди Эма и в том, как спешно он одевался, натолкнуло меня на эту мысль.

Еще одно убийство! Кто же на сей раз?

Догадаться было невозможно. Сбросив ноги с кушетки, я начал торопливо одеваться. Конечно, дядя Эм был готов раньше меня, но я попросил его подождать. Мы выскочили из палатки и ринулись к центральной аллее.

Сначала мне показалось, что там было полно полицейских, не менее дюжины. Но присмотревшись, я насчитал шесть полицейских, которые, разбившись на три группы, допрашивали свидетелей. Некоторые из них держали в руках открытые блокноты. Я чуть-чуть отошел и огляделся. По всем признакам центром внимания был негритянский балаган. Возле него стояла кучка негров, мулаток и несколько человек белых. Внутри балагана слышались рыдания какой-то женщины. Я направился к балагану, но кто-то меня окликнул:

— Постой!

Я остановился и оглянулся. Ко мне бежал полицейский. Он спросил меня:

— Мы уже записали твое имя?

— Нет, — ответил я. — А что произошло?

Дядя Эм подошел к нам с другим полицейским. Тот только что отпустил кого-то из наших. У первого полицейского в руках были блокнот и карандаш.

— Твое имя?

— Эд Хантер. А что здесь происходит?

— Ты работаешь здесь?

Я кивнул.

— А почему вы спрашиваете?

Он записал мое имя в блокнот, но ничего не ответил. Потом опять поднял на меня глаза и спросил:

— Чем ты занимаешься здесь?

В этот момент дядя Эм, стоявший рядом, слегка толкнул меня локтем, чтобы я помолчал.

— Он работает со мной, господин полицейский. Это мой племянник. У нас тут балаганчик с аттракционами. Мы готовы отвечать на ваши вопросы хоть до будущей недели. Но вполне естественно, что нам хотелось бы знать, что, собственно, произошло. Мы только-только проснулись. Если вы на минутку прервете ваши вопросы и соблаговолите объяснить нам причину переполоха, мы будем вам очень благодарны. Да и дело от этого только выиграет, потому что мы сможем ответить на ваши вопросы гораздо обстоятельнее.

Полицейский улыбнулся:

— Ладно, приятель, твоя взяла. Этой ночью убит негритянский мальчик, некий Брукер Т. Брент. А теперь скажи мне твое имя.

Дядя Эм назвал себя, полицейский сделал отметку в блокноте.

— Ну хорошо, я буду спрашивать вас обоих. Выходили ли вы сегодня ночью за пределы ярмарки?

Дядя Эм ответил отрицательно. Я собрался было соврать, но передумал.

— Я ходил в бар за несколько кварталов отсюда.

— К Фелтнеру?

Я ответил, что не знаю имени хозяина, но что бар находится в нескольких кварталах к северу от центрального входа. Он кивнул головой.

— А в котором часу?

— Я не обратил внимания, но, наверное, где-то после полуночи. Скажем, около часу ночи. Мы посидели там полчаса и вернулись на ярмарку.

Он хотел узнать, кто был со мной, и я назвал Эстеллу.

— Ты знаешь убитого малыша?

Я покачал головой, но тут вмешался дядя Эм:

— Конечно, он его знает, но только под другим именем. Это Негро.

— О господи! — вырвалось у меня.

Почему такое случилось именно с Негро? Он был такой забавник, так чудесно бил чечетку, был таким хорошим парнишкой. Невозможно себе представить, что он мертв!

Но полицейский подтвердил:

— Да, именно под этим именем он фигурировал на афишах: Негро. Когда вы его видели в последний раз?

Я подумал и ответил:

— Где-то ближе к вечеру. Я проголодался и пошел перекусить. В негритянском балагане как раз начиналось представление: зазывала уже стоял на эстраде. Негро был рядом и танцевал, когда я проходил мимо.

— Ты видел его после закрытия?

— Нет.

Дядя Эм сказал примерно то же, что и я: в последний раз он видел мальчика, когда тот танцевал на эстраде. Но он его видел чуть раньше, чем я, потому что мы ходили есть по очереди, чтобы не закрывать балаган.

— Хорошо, — сказал полицейский. — А где стоит ваш балаган?

Дядя Эм указал ему нашу палатку.

— Кто-нибудь еще работает с вами?

— Нет, нас только двое.

— Вы всегда ночуете на ярмарке?

— Да, в палатке позади балагана.

— Ну ладно, я записал ваши данные: Эмброз Хантер, Эд Хантер.

Когда он пошел вдоль центральной аллеи, к нему присоединился второй полицейский. Навстречу им попался Поп Дженни, и они немедленно взяли его в оборот. Блокнот снова был раскрыт.

Я собрался подойти к кучке людей, стоявших у негритянского балагана, но дядя Эм меня остановил:

— Подожди, Эд! Там мать и отец мальчика. Оставь их одних. Им сейчас совсем не нужна толпа.

— Но ведь надо же найти, кто это сделал!

— Конечно, надо. Но им уже ничем не поможешь.

— А с чего надо начинать поиски?

— С обычных полицейских процедур. Но совсем не обязательно трезвонить об этом деле на всех углах. Капитан Вейс еще в городе. Вчера он сказал, что останется в «Ардморе» на весь сегодняшний день. Так что еще не поздно. Ясно как божий день, что он уже в курсе событий. Скоро мы его здесь увидим.

— А ты считаешь, что он как-то свяжет оба эти убийства? — спросил я.

— Откуда мне знать? Ведь я не знаю, при каких обстоятельствах был убит мальчик. Давай позвоним. Но только не отсюда, а из бара.

— Ты прав, там точно есть телефон.

И мы пошли в бар. Дядя Эм заказал пиво, а я кока-колу. Пока бармен занимался нашим заказом, дядя Эм спустился вниз позвонить и вернулся через несколько минут.

— Вейс в центральном полицейском управлении. Он еще не выехал из «Ардмора». Он назначил нам встречу в отеле на три часа.

Я посмотрел на часы: был уже час дня.

— А зачем нужно ждать так долго?

Дядя Эм бросил косой взгляд на бармена, но тот, видимо, не обращал на нас никакого внимания. Дядя Эм понизил голос и прошептал:

— Эд, не нужно ничего от него утаивать. Я хочу, чтобы ты рассказал ему все, что рассказал мне. Я имею в виду то, что ты видел в окне фургона Кэри.

— Вернее, то, что мне померещилось. А что мы будем делать эти два часа?

— Сначала нужно повидаться с Эстеллой. Так или иначе, вы оба замешаны в этом деле. Нужно, чтобы ее версия совпадала с твоей. Если полиция начнет ее допрашивать, а она заявит, что никуда с тобой не выходила сегодня ночью, ты попадешь в передрягу.

Я отпил глоток кока-колы.

— Хорошо, допустим, я им скажу, что я увидел в окне. Но нужно ли говорить, что я ходил в лес откапывать обезьяну? Я уже дал показания, что отлучался на полчаса, чтобы посидеть в баре.

— Не беда! Если они загонят тебя в угол, ты дашь задний ход. Скажешь, например, что лес прилегает к ярмарке и практически является частью ярмарочной площади.

— Все это так, но они спросят, зачем мне понадобилось туда ходить.

— Не валяй дурака, Эд. Ты им скажешь, что видел в окне Сьюзи или какую-то другую обезьяну. Они не глупее тебя. Они сходят в лес и увидят, что могилу кто-то разрыл. Потом они найдут там нашу лопату. Ты ведь ее бросил где-то у могилы. Лучше во всем сразу признаться.

— А разве я не принес лопату обратно?

— Я ее не видел, когда ты вернулся.

Я стал припоминать: я оставил ее не на могиле Сьюзи, это точно. Мы останавливались на опушке леса, когда шли обратно. Скорее всего, она там.

— Думаю, что в тот момент голова у тебя была забита другими проблемами, — заметил дядя Эм. — Самое важное сейчас не в этом. Ты знаешь, где живет Эстелла? Мы должны срочно ее разыскать.

— Она живет в «Ардморе», как и Вейс. Сегодня ночью я велел шоферу такси отвезти ее туда.

— Тогда чего же ты ждешь? Позвони ей немедленно, пока она никуда не ушла. Договорись о встрече, но не в «Ардморе». Не надо рисковать встретиться с Вейсом раньше времени. В городе есть ресторан, который называется «Макси». Скажи ей, чтобы она туда подъехала к двум часам.

Я пошел к телефону и позвонил Эстелле. Она была у себя.

— Привет, Эдди, — ответила она сонным голосом. — Я еще не совсем проснулась.

— Так ты еще не знаешь, что произошло?

— Нет, ничего не знаю.

Я вкратце рассказал ей все, что знал сам, и попросил встретиться с нами, чтобы согласовать версии, на тот случай, если нас будет допрашивать полиция. И назначил ей встречу в два часа в «Макси».

— Эдди, откуда ты звонишь?

— Из кабины в баре.

— Что касается этой ночи, Эдди: я знаю, что между нами ничего не могло произойти, и не хочу портить твои отношения с Ритой. Ты ничего никому не говорил? Я имею в виду твоего дядю.

— Ты прелесть, Стелла. О нас с тобой я ничего ему не сказал. Но его невозможно обмануть. Он все читает по моему лицу. Не знаю, как ему это удается, но это так.

Она рассмеялась.

— Хорошо, Эдди! Итак, между нами ничего не было. Согласен?

— Согласен, — я почувствовал, как у меня с души свалился камень. — Ну, пока! Встретимся в два у «Макси».

Я вернулся в бар и сказал дяде Эму, что все в порядке.

— Тогда пошли! У нас еще есть время вернуться на ярмарку.

— Зачем?

— Нужно найти эту чертову лопату. Если ты оставил ее там, где рыл, это еще ничего: ты объяснишь, почему она там оказалась, раз уж решил признаться. Но если ее найдут на опушке леса, это будет трудно объяснить.

— Ты прав, — согласился я.

Мы вышли из таверны и направились к ярмарочной площади.

— Пока ты будешь искать лопату, я хотел бы поговорить кое с кем из маленького шапито. Не совсем понятно, почему так испугался Великан Моут, когда сбежала обезьяна. Ты ведь помнишь, как он себя вел? Что это было — страх перед обезьяной или что-то другое?

— Мы ведь говорили об этом с Вейсом. Может быть, он нашел причину?

— Наверняка он пытался. Но ему трудно докопаться до истины — если только Великан не расколется и не выложит все начистоту. А я в это не очень-то верю.

На центральной аллее нас опять остановила парочка полицейских, и нам пришлось объяснить, что с нас уже сняли показания. Мы описали им тех полицейских, которые нас опрашивали, и они отпустили нас с миром. Тут мы расстались, договорившись встретиться у Ли Кэри.

Я свернул с центральной аллеи на дорожку, ведущую к лесу. Найти лопату не составило никакого труда, но мне пришлось сделать здоровенный крюк на обратном пути, чтобы вернуться в нашу палатку. У меня еще оставалось немного времени, и я переоделся. Я облачился в свой лучший костюм и новые ботинки, поскольку нам предстояло обедать в городе. Утром я так торопился, что нацепил ту же одежду, в которой копался ночью в лесу. Одежда кое-где была запачкана засохшей грязью.

Дядя Эм уже ждал меня в фургоне Кэри. Когда я вошел, он даже присвистнул:

— Вот что значит быть весьма элегантным молодым человеком!

А Ли добавил:

— Ну прямо картинка из журнала мод!

— Мне что, следует вернуться и надеть спецовку? — рассердился я.

— Времени не хватит. Ли едет в город на машине, он нас подвезет. Успеем прямо к началу спектакля.

Он повернулся спиной к Кэри и подмигнул мне. У меня хватило ума не спрашивать его, на какой спектакль мы идем. Я понял, что он не хотел посвящать Ли в истинную цель нашей поездки в город.

Глава 10

Мы забрались в машину Кэри. Дядя Эм сел посередине, а я сбоку. Я впервые ехал с Кэри и сразу же отметил, что он водит с той же ловкостью и непринужденностью, с какой показывает фокусы с картами и монетами. Иногда он лихачил: втискивал машину в такое узкое пространство, что, казалось, там не проедет и велосипед. Когда мы подъехали к центру, дядя Эм спросил:

— Слушай, Ли, ты случайно не знаешь, в каком отеле живет Великан Моут?

Ли Кэри ответил, что не знает.

— Наш малыш все еще трусит. Он сегодня заезжал на ярмарку после полудня, но когда узнал, что стряслось, быстренько схватил такси и смылся.

— Ты ему сказал, что Негро убит?

— Да был ли он убит, вот в чем вопрос! Полиция не уверена… Ли, выкинь-ка нас здесь! Мне надо кое-куда забежать, прежде чем идти на спектакль.

Мы вышли из машины и направились к большому универмагу. Пройдя его насквозь, мы вышли на улицу с противоположной стороны.

— Отсюда всего два шага до «Макси», — сказал дядя Эм.

— А почему ты решил отделаться от Ли? — спросил я.

— Только так ведутся все серьезные дела. Прежде всего, не надо трезвонить встречному и поперечному. Если наши заподозрят, что мы общаемся с Вейсом, они никогда не будут с нами откровенны. А если мы скажем Ли, что идем обедать с Эстеллой, он увяжется с нами. Но нам нужно обсудить версии вчерашних событий. Кэри совсем необязательно все это знать.

— Послушай, а тебе не удалось выяснить, что случилось с Негро? Как он был убит?

— Кэри кое-что известно, но больше я ни с кем не говорил. А вот и «Макси». Пойди посмотри, там ли Эстелла. Я не буду рассказывать эту историю два раза подряд.

Эстелла заняла столик посреди зала, откуда прекрасно просматривалась дверь. Она нас сразу заметила и помахала рукой. Мы сели за столик. Эстелла тут же набросилась на нас с расспросами, но дядя Эм остановил ее: «Немного терпения!» К нам направлялась официантка. Мы сделали заказ и выждали, пока она отошла. И тогда дядя Эм начал рассказывать:

— Так вот, дети мои, мне удалось разузнать кое-что у Кэри. Негро обнаружили в четыре часа утра, как раз перед рассветом. Но не на ярмарке, а где-то на дороге. По первым признакам, его вроде бы сшибла машина. Тело отвезли в морг, как это делается при всех несчастных случаях. Мальчика опознали только после полудня, когда родители известили полицию о его исчезновении.

— Он не ночевал дома? — спросил я. — И они спохватились только к полудню?

— Вот именно. Они все ночуют на ярмарке. Парень обычно ночевал со своей матерью в четвертом фургоне, но она подумала, что он пошел на ночь куда-нибудь к друзьям, и не стала поднимать панику. Они там все бродят с места на место. А потом она забеспокоилась и спросила у Мори, не видел ли он мальчика. И тот вообразил, что парень просто сбежал — он уже сбегал один раз в начале сезона. Так он набивал себе цену: без него негритянский спектакль ничего не стоит. Тогда Мори позвал униформистов и приказал обшарить все места, где он мог спрятаться. И только когда мальчика нигде на нашли и выяснилось, что никто его не видел, начали звонить в полицию.

— Но все-таки полиция думает, что он был убит. Ведь есть же для этого какая-то причина? Если его просто сшибла машина, они не послали бы сюда такую кучу народу.

— Причина наверняка есть. Но я рассказал все, что знаю сам. Так вот, Эстелла…

— Слушаю вас, Эм.

Он сказал ей, что мы собираемся к Вейсу. При этом ему пришлось объяснить, кто такой Вейс и что он делает в Форт Вэйне. И прибавил, что я должен рассказать Вейсу, почему я откопал Сьюзи.

— Если ты не хочешь вмешиваться в это дело, можешь наврать, что Эд пошел туда один после того, как посадил тебя в такси, — сказал дядя Эм. Эстелла посмотрела на нас обоих и ответила:

— Нет никаких причин скрывать, что я там была и даже держала фонарь. Ведь они ни в чем не могут нас обвинить, не так ли?

— Разумеется, никакой вины тут нет, — подтвердил дядя Эм. — Конечно, существует закон, запрещающий вскрывать могилы людей без специального разрешения. Но могил животных он вряд ли касается…

— Хорошо, — сказала Эстелла и взглянула на меня. — Но все-таки не говори ему…

— Я скажу, что после того, как мы зарыли могилу, я посадил тебя в такси, потому что ты себя плохо почувствовала.

— Так оно и было на самом деле. На этих условиях можешь упомянуть меня, Эдди.

Официантка принесла наш заказ, и мы начали молча есть. Потом Эстелла сказала, что собирается вернуться на ярмарку, а мы сели в автобус и поехали в «Ардмор».

Администратор отеля заявил, что Вейс пока еще не появился, но он звонил и разрешил нам подняться в его номер. Администратор вручил нам ключ, мы поднялись на лифте и вошли в комнату Вейса. Дядя Эм сразу уселся в кресло, а я подошел к окну, в которое была видна только вентиляционная труба. Разглядывать ее было совсем неинтересно, и я тоже сел. Говорить нам было не о чем, но, к счастью, долго ждать не пришлось.

Дверь позади меня открылась, и я обернулся. Это был Вейс. По его виду я понял, что он изнемогает от жары и усталости.

— Привет! — бросил он небрежно. Потом снял шляпу и расстегнул пиджак. Подойдя к секретеру, он снял телефонную трубку. Вел он себя так, словно нас в номере не было.

Заказав по телефону бутылку «Сигрема», он наконец обратил на нас внимание. «Почему он не захватил бутылку с собой?» — подумал я. Вейс прочел мои мысли.

— Так дешевле. Спиртное входит в счет за обслуживание, а мое пребывание здесь оплачивает полицейское управление.

Он улыбнулся и придвинул к нам свой стул.

— Ну, ты нашел что-нибудь, Эм?

— Может, да, а может, нет. У Эда сегодня ночью было странное приключение. Послушай-ка его сам.

Тут я вступил в разговор и обстоятельно рассказал ему, как мы пошли в гости к Кэри, застали там Эстеллу, как я случайно посмотрел в окно и что мне там привиделось. Я тщательно выбирал слова, стараясь ничего не преувеличивать. Но и преуменьшать необычность этого видения мне тоже не хотелось. Он несколько раз прерывал меня по ходу моего рассказа, но его вопросы не помешали мне изложить события так, как я считал нужным. Когда я начал описывать, как мне пришло в голову проверить, действительно ли Сьюзи похоронили, он спросил:

— А почему ты так решил? Ты что, считаешь, что она встала из могилы?

— Я не знаю, почему я решил действовать именно так, но я видел шимпанзе, а кроме Сьюзи здесь шимпанзе не было. Я должен был увериться, что видел не Сьюзи. Я не мог полагаться на слова тех, кто якобы видел ее мертвой.

Вейс фыркнул:

— Таких было не меньше тысячи. Ну хорошо. Ты и эта Эстелла Бэк — так, кажется, ее зовут? — вы пошли в лес и разрыли могилу. И что же вы там обнаружили?

— В могиле лежала Сьюзи. Я закопал могилу и ушел. Он провел рукой по редеющим волосам.

— Если я правильно тебя понял, Хоги завернул обезьяну в холст. Ты действительно пошел до конца и развернул его?

Я ожидал этого вопроса.

— А зачем бы я стал это делать? Вы считаете, что она вылезла из могилы и оставила кого-то взамен себя?

Вейс чертыхнулся. Мне не хотелось валять дурака дальше.

— Разумеется, я его развернул. Я не уверен на сто процентов, что там была именно Сьюзи. Но то, что это была обезьяна, и притом мертвая, — это уж точно.

— Самка?

— Я не стал выяснять такие интимные детали. Он опять выругался.

— На какой высоте находится окно фургона? Человек может заглянуть туда?

— Человек мог бы, если он высокого роста. Но шимпанзе пришлось бы взобраться на что-нибудь. Кстати, неподалеку валялась вещь, на которую обезьяна могла влезть.

И я рассказал ему про ящик, который нашел около фургона.

Дядя Эм подтвердил:

— Он все еще там, я проверял. Я спросил у Кэри, и он сказал, что этот ящик валяется там уже давно. Значит, его не клали туда специально, чтобы какая-то обезьяна смогла заглянуть в окно.

— Ящик был пуст?

— Да. В таких ящиках одна фирма поставляет материалы для иллюзионных трюков. Кэри делает оптовые заказы для маленького шапито и для себя лично.

— Может быть, чтобы показать фокус с обезьяной?

— Вы на ложном пути, капитан. Это был не фокус и не трюк. Это была…

Вейс предостерегающе поднял палец, и я замолчал. Кто-то постучал в дверь.

— Входите! — крикнул Вейс.

Вошел официант, он принес виски и стаканы. После его ухода Вейс стал разливать виски. Я попросил налить мне самую капельку. Он протянул мне стакан.

— Хорошо, Эд. Ты говорил об иллюзионных трюках…

— Это не был иллюзионный трюк, — возразил я. — Могу дать руку на отсечение. Это могло быть нечто вроде оптической иллюзии; я хочу сказать, когда бросаешь быстрый взгляд на какую-то вещь, то может показаться, что видишь совсем другое. Но стоит только вглядеться…

Вейс недоверчиво покачал головой:

— Например, я вижу, что в комнату входит человек, а потом вглядываюсь и понимаю, что это вешалка, на которой висят пальто и шляпа. Конечно, можно обмануться на какую-то долю секунды, если обладаешь богатым воображением.

— Могло быть и так, но я не думаю, что ошибся. Во-первых, я видел шимпанзе не долю секунды, а несколько секунд. Во-вторых, этот призрак появился на расстоянии приблизительно тридцати сантиметров от окна. Снаружи было совершенно темно, свет падал изнутри. С большой натяжкой я могу допустить, что это был человек, но тем не менее считаю, что видел кого-то, очень похожего на обезьяну.

— Может, это был негр. Ведь их полно на ярмарке. Световой эффект…

— Может быть, — сказал дядя Эм. — У парня богатое воображение, капитан. Вот такая история! Делайте с ней что хотите, мы вам ее продаем.

Вейс опять провел рукой по волосам.

— Ну, спасибо. Это как раз такая история, на которой можно свихнуться. Еще по стаканчику?

Дядя Эм выпил еще, а я отказался. Свой стакан Вейс налил доверху, но не выпил, а оставил на столе…

— Теперь о другом. Что вы выяснили про Моута? Кстати, его настоящее имя Джозеф Дентон.

— Я как раз хотел вам сказать, капитан, — продолжил дядя Эм. — Он опять чего-то боится. Сегодня около полудня он приезжал на ярмарку…

Вейс прервал его:

— Я в курсе. То есть я хочу сказать, что мне известно, как сильно он испугался в ту ночь, когда исчезла обезьяна. Почти как Эд прошлой ночью. Может, тогда в окне тоже появлялся призрак шимпанзе?

Я взглянул на дядю Эма. Он был просто ошеломлен таким предположением.

— Сьюзи скорее всего была уже мертва, — сказал я. — Они не знали точно, когда она сбежала.

— Сьюзи утонула прошлой ночью, это доказано. Значит, он мог увидеть в окне то же самое видение.

Я не сразу сообразил, как мне реагировать на его слова.

— Ничего он не видел; вошла Мардж и сказала, что Сьюзи исчезла. Я разговаривал с Моутом до ее прихода. У него был абсолютно нормальный вид. Правда, он был в мрачном настроении. Мы все смотрели на Мардж, когда она просила нас помочь в розысках Сьюзи. Он наверняка тоже на нее смотрел. А потом Мардж поднялась и собралась уходить. Вот тогда-то я и обратил внимание на то, что он безумно испугался. На нем лица не было. Он испугался того, что сказала Мардж.

Вейс взял свой стакан со стола и осушил его залпом.

— А теперь вы нам кое-что расскажите, капитан, — попросил дядя Эм. — Нам известно о смерти Негро столько, что этого хватило бы на целую книгу.

Вейс ответил без тени юмора:

— Принеси мне эту книгу, я поставлю на ней дарственную надпись. И что же вы знаете?

Дядя Эм выложил ему все, что знал.

— К сожалению, мне почти нечего добавить, — сказал Вейс. — Его нашли на Дейн-роуд, за километр от городской черты. То есть приблизительно в полутора километрах от ярмарки. Рано утром, точнее, в четыре часа утра, какой-то проезжий увидел его на обочине дороги. Водитель остановился и пошел проверить; мальчик был мертв. Он не повез его в больницу, а оставил свою машину около трупа и вернулся в город пешком. Он позвонил шерифу из ближайшей телефонной кабины. Тот, конечно, немедленно выслал бригаду на машине. Но во всем этом деле есть одна необычная деталь.

Вейс остановился, ожидая наших вопросов. Но поскольку мы молчали, он продолжил:

— На мальчике не было одежды. Он был совершенно голым.

Дядя Эм негромко выругался.

— Как и карлик, убитый в шапито, — сказал я.

И почувствовал, что по спине у меня пробежала дрожь.

— Без этой детали вполне можно было бы предположить, что речь идет об обычном несчастном случае. Причина смерти — перелом основания черепа. Есть и другие следы ударов. На дороге обнаружены следы крови. Казалось бы, мальчик просто шел вдоль шоссе, а какой-то шоферюга задавил его и смылся. Остается один вопрос: зачем кому-то — даже семилетнему ребенку — может понадобиться разгуливать вдоль дороги в голом виде? Это поставило всех в тупик. Мальчика отвезли в морг. И знаете, что вообразили эти идиоты? Мальчик, видите ли, был лунатиком! Лучшего объяснения они не могли придумать! Ярмарка расположена в стороне от дороги, о ней никто не подумал. В рапорте руководству полиции сообщалось, что найден труп негритянского ребенка. Там указано, что ребенок найден голым, но и только. Здешняя полиция поставлена в известность об убийстве Лона Стаффолда, поэтому за ярмаркой приглядывают. Совпадение вида обоих трупов должно было бы навести их на определенные мысли. И только когда Мори дал знать об исчезновении с ярмарки негритянского мальчика, они спохватились. Вот и вся история.

— Вполне достаточно, чтобы начать следствие, — сказал дядя Эм. — А что же дальше?

— А дальше ничего. Полиция допросила на ярмарке практически всех, и не нашлось никого, кто видел мальчика после полуночи. Точнее, после одиннадцати часов сорока минут — в это время закрывается их балаган. До утра никто не знал о его исчезновении и не пытался его искать. До сих пор неизвестно, ушел ли он сразу после полуночи или ближе к утру. И что он делал все это время, тоже неизвестно. Разумеется, его осматривал врач. Труп доставили в морг в пять утра. В заключении сказано, что смерть наступила между тремя и четырьмя часами утра. В такое время на дороге почти отсутствует движение. Вполне вероятно, что его убили в другом месте и выбросили на дорогу. А может, мальчика убили именно на дороге. Кстати, его нашли всего через десять минут после наступления смерти.

— А его одежда? — спросил я.

— Это пока единственная интересная деталь, которую удалось установить следствию. Его одежда находилась в фургоне номер четыре, где он обычно спал. Он всегда был одет в комбинезон, как если бы…

— Но у него ведь был еще и костюм для выступлений и специальные туфли. Он же бил чечетку.

— Все это найдено. Он переоделся в балагане после выступления и опять нацепил свой комбинезон. Кстати, все участники негритянского представления в один голос уверяют, что тогда-то его и видели в последний раз. Комбинезон тоже нашли — он лежал в фургоне. Все признаки указывают на то, что он туда вернулся после спектакля и лег спать. А затем произошло следующее: либо он ушел куда-то совершенно голый, что кажется весьма странным, либо кто-то поднял его с постели, если считать постелью кучу грязных одеял на полу.

— А что вы имеете в виду, когда говорите, что кто-то поднял его с постели? — поинтересовался я.

— Ну, не знаю. А вдруг его утащила обезьяна, Эд? Ведь ты же сам уверяешь, что видел сегодня ночью шимпанзе.

Дядя Эм даже поперхнулся, когда услышал такую гипотезу.

— Не надо так шутить, капитан. А то прямо получается какой-то фильм ужасов. У меня даже мурашки по телу побежали. Давайте лучше выпьем еще по стаканчику, раз уж контора платит.

Вейс разлил виски. Я отошел со своим стаканом к окну и стал рассматривать вентиляционную трубу. В голове у меня было пусто.

Дядя Эм поднялся с кресла и начал расхаживать по комнате.

— Давайте опять вернемся к Великану Моуту. Вы знаете, в каком отеле он остановился?

— Уже ни в каком, — отозвался Вейс. — Он сделал ноги. Если побег Сьюзи его испугал, то смерть Негро вышибла последние мозги. Он схватил такси, помчался в свой отель и быстренько собрал чемоданы. Служащий отеля говорит, что, когда Моут расплачивался по счету, его трясло и он едва выговаривал слова. Он побросал свои вещички в такси и прямиком покатил на вокзал. Ну, правда, карлика нетрудно выследить, он слишком приметен. Его засекли в Сент-Луисе. Наши послали туда телеграмму, чтобы его задержали.

— Моут не мог убить Негро. Во-первых, ему было бы не по силам унести его так далеко, а во-вторых, он не водит машину.

— Не водит или не умеет водить?

— У Моута нет машины. Да он и не смог бы вести обычную машину: у него ноги не достают до педалей. К тому же, чтобы разглядеть что-нибудь перед собой, ему пришлось бы стоять за рулем.

— О господи! Да мы его ни в чем таком не подозреваем. Просто хотелось бы выяснить, чего он так боится. В этом чертовом деле не за что зацепиться. Бессмыслица на бессмыслице.

— Да уж, капитан, — ухмыльнулся дядя Эм. — Жаль, что убийца не оставил вам свою визитную карточку.

Вейс никак не отреагировал на его шутку.

Я устал стоять у окна и присел на край кровати. У меня что-то застряло между зубами во время обеда. Я стал рыться в кармане куртки в поисках зубочистки. Зубочистку я так и не нашел, но в правом внутреннем кармане мои пальцы наткнулись на маленький предмет. Это был красный пластмассовый кубик для игры в кости, который я зачем-то прихватил с собой в фургоне Кэри. От нечего делать я начал вертеть его в руках, а потом бросил на покрывало.

— Откуда у тебя эта штучка, малыш? — спросил дядя Эм.

Я ему ответил, и он опять начал мерить шагами комнату.

— Капитан, если допустить, что смерть Сьюзи входила в общий план, то в этих трех убийствах есть сходные признаки, — сказал дядя Эм.

Вейс нахмурился:

— Ни на ком из них не было одежды. Правда, трудновато требовать от обезьяны, чтобы она одевалась. Пока это единственный признак. Разве есть и другие?

Дядя Эм ткнул в меня пальцем:

— Посмотрите на игрушку Эда. Вот вам и ответ на ваш вопрос.

Вейс недоуменно взглянул на него.

— Что-то не понимаю. Он вертит в руках кубик.

— Не просто кубик, а маленький кубик, и к нему нет пары. Стаффолд — Сьюзи — Негро. Карлик, шимпанзе, ребенок. Они все были приблизительно одного роста, капитан.

— А ведь и правда! — воскликнул Вейс.

Я все еще продолжал крутить в руках кубик. Потом я закрыл глаза: вдруг меня словно озарило. Неясная догадка вспыхнула в моем мозгу, но тут же погасла, уступив место сомнениям.

— Поднимайся, Эд, мы уходим, — сказал дядя Эм.

Я побрел за ним.

Глава 11

Негритянский балаган в этот вечер был закрыт. Остальная ярмарка работала, но дела шли неважно. Все чего-то боялись.

Я удивлялся, почему не явились толпы зевак, как это было в Эвансвилле после первого убийства. В ту ночь ярмарка напоминала сумасшедший дом. Дядя Эм объяснил это так:

— Черт возьми, малыш, эти пижоны и не предполагают, что здесь произошло новое убийство. Мальчика якобы сбила машина. По крайней мере, в газетах выдвигается именно эта версия. У полиции есть на то свои причины.

— Я хотел бы сам прочесть эти газеты.

— Пожалуйста! Если тебе так хочется, можешь не возвращаться. Я закроюсь пораньше. Все равно дела идут ни к черту!

Я пошел в ближайшее кафе и купил вчерашнюю местную газету. Заказав молочный коктейль, начал искать статью о смерти Негро.

На первой странице я не нашел ничего. Зато на второй сразу наткнулся на четыре маленькие колонки. Там не было и намека на то, что смерть мальчика явилась результатом убийства. Статья также умалчивала о том, что труп был найден в голом виде. Даже всем известное имя маленького Негро — чудо-чечеточника с ярмарки — не упомянули. Просто речь шла о некоем Брукере Т. Бренте, чернокожем ребенке с ярмарки Дж. Хобарта. Констатация факта — и ничего более.

Вернувшись на ярмарку, я стал расспрашивать дядю Эма, почему полиция не сообщает прессе о таком интересном факте. Он пожал плечами.

— А чтобы поиграть в тайны, Эд. Полиция обожает тайны, причем сама не знает почему. Им кажется, что так они выглядят солиднее, что на руках у них всегда есть козырная карта. Вот они и прячут ее в рукаве до поры до времени.

— Если ты себя считаешь умнее полицейских, то кто, по-твоему, убил парня?

— Не знаю, Эд. А тебе кажется, что я знаю?

— Мне казалось, что ты мог бы в этом разобраться. Ведь ты был сыщиком.

— Я работал в частном агентстве — вот и все. Разыскивал людей, переехавших на новую квартиру, не заплатив хозяевам старой, наводил справки, иногда занимался слежкой, но не более. Это совсем другое дело. И потом, это было так давно!

— Зато теперь ты стал хитрее, — польстил я ему. — Серьезно, почему бы тебе не заняться самому этим делом?

Он нахмурился.

— Я припоминаю, что позавчера вечером ты не проявил особого энтузиазма, когда Вейс попросил тебя последить кое за кем. Или я не прав?

— Я ошибался, и ты меня в этом убедил. Может быть, мы ошиблись оба. В тот момент, когда ты мне заявил, что это не наше дело, я был полностью с тобой согласен. Но ты больше виноват — ты сразу мог многое предпринять.

— За кого ты меня принимаешь? За Шерлока Холмса или за Фила Вэнса?

Он очень рассердился на меня — впервые с тех пор, как мы стали работать вместе. У дядя Эма был самый мягкий характер, какой я когда-либо встречал; рассердить его было чрезвычайно трудно.

— Господи, Эд! Полиции именно за то и платят, чтобы она разбирала дела об убийствах. Зачем мне в это лезть — у меня и своей работы хватает! Даже если бы я мог…

— Значит, ты все-таки мог, — сказал я. А затем, отвернувшись в сторону, добавил: — Когда убили карлика, это было действительно не наше дело. Но если бы мы тогда вмешались, негритянский балаган был бы сегодня открыт. А Негро танцевал бы на эстраде.

— Не трави мне душу, Эд!

На этот раз он просто рассвирепел.

Какой-то пижон с завитыми волосами и бутоньеркой подошел к нашему балагану, остановился и спросил:

— А сколько я выиграю, если опрокину все бутылки?

— Идите вы к черту! Аттракцион закрыт! — заорал дядя Эм.

Пижон посмотрел на него убийственным взглядом. Дядя Эм нарочито угодливо подал ему бейсбольный мяч. Но пижон решил не нарываться на драку и пошел прочь.

— А ведь он тебя испугался, — засмеялся я. — Это все твоя черная шляпа. У тебя в ней прямо-таки зловещий вид.

Я ждал, что после моих слов он опять на меня рассердится. Присев на край прилавка, я начал жонглировать тремя бейсбольными мячами и тут же уронил один из них. Мяч стукнулся о мой ботинок и откатился к этажерке, на которой стояли молочные бутылки. Я не стал его поднимать. Из-за размолвки с дядей Эмом я чувствовал себя чертовски неловко. Мне хотелось помириться.

— Ты сердишься, потому что чувствуешь мою правоту, — сказал я. — Ты же умный человек. Ты гораздо умнее этих придурков полицейских. Во всяком случае, ты не глупее Вейса. И ты находишься внутри этого дела, а они снаружи. Может, тебе и не удастся открыть, кто убил карлика и Сьюзи. Но все-таки ты мог бы попробовать. А вместо этого ты режешься в рамми. Я тоже мог бы попробовать. Если бы мы сразу за это взялись, Негро остался бы жив. Разве ты сам этого не понимаешь?

Больше мы ничего друг другу не сказали. Молчание длилось минуту-другую, но показалось мне целой вечностью.

К балагану подошел еще один пижон. Он заговорил с дядей Эмом, но тот ответил довольно резко: «Извините, мы закрываемся». В его голосе больше не слышалось гнева. Я бы даже сказал, что он говорил своим обычным голосом, в нем не было слышно также ноток преувеличенного спокойствия, за которым скрывается подавленное раздражение. Это означало, что он принял решение, но сути этого решения я пока не понимал. Он вполне мог заявить: «Знаешь, малыш, это твое мнение, а я предпочитаю не ввязываться».

А мог сказать и совсем иное: «Хорошо, Эд, ты меня убедил. Так с чего же мы начнем?». Я ждал от него именно этих слов, и я их дождался. Итак, все шло прекрасно. Я встал и поднял бейсбольный мяч, закатившийся в угол. Когда я повернулся к дяде Эму, он сказал:

— Кстати, как мне лучше надевать эту шляпу — вот так или еще больше опустить поля? Мне хочется, чтобы у меня был совсем зловещий вид.

Он опустил поля шляпы и глубоко надвинул ее на уши. На его губах играла таинственная улыбка. Я не мог удержаться и громко рассмеялся.

Когда мне удалось подавить свою веселость, я сказал дяде Эму:

— Послушай, дядя Эм, я совсем не хочу, чтобы мы закрывали лавочку и денно и нощно занимались сыском. Я только имел в виду, что, начиная с этого момента, мы должны быть наблюдательнее и серьезнее обдумывать то, что мы видим. У тебя, наверное, есть кое-какие мысли. Давай дождемся закрытия ярмарки и обговорим все это дело сегодня вечером. Может, кое-что и прояснится.

— Хорошо, Эд. Но, так или иначе, у меня нет настроения продолжать работу. Давай все-таки закроемся. Мы ничего не теряем.

— Ладно.

Я уже поднялся, чтобы опустить штору, как вдруг услышал позади голос Армина Вейса, который нас приветствовал.

— Входите! — пригласил дядя Эм.

Вейс вошел, и я опустил штору. Вейс присел на прилавок и спросил:

— А почему вы закрываетесь так рано?

— Сегодня что-то нет охоты работать.

Вейс вздохнул:

— Везет вам, циркачам! Захотел — работаешь, захотел — гуляешь. Чудная жизнь!

— Что новенького? — поинтересовался я.

— Да ничего особенного. Парни из Сент-Луиса засекли Великана Моута, когда он сходил с поезда. Он не желает возвращаться.

— Не желает возвращаться?

— Заявил, что только грубая сила может заставить его подчиниться. Он уже успел нанять адвоката. Если мы хотим видеть его на ярмарке, то должны получить разрешение на его насильственное препровождение сюда — а к этому нет оснований. Мне гораздо проще съездить туда самому и переговорить с ним, чем ввязываться в такие сложности. Кстати, не думаю, что смогу многого от него добиться.

— Но ведь он будет говорить?

— Конечно, будет. Он ответит на все вопросы — но как! Ребята из Сент-Луиса подтянули его к телефонной трубке, и он уже наговорил кучу интересного. Например, что вернуться на ярмарку или хотя бы в этот штат означает для него переступить через свой собственный труп. Эту мысль он повторил неоднократно, так что телефонный разговор обошелся недешево.

— А почему он сбежал? Он как-то это объясняет?

— Разумеется. Он говорит, что панически боится стать следующей жертвой. И еще он боится обезьяны.

— А что он еще сказал? Почему он считает, что его должны убить?

— Заявляет, что начал бояться с того самого момента, как нашли мертвого карлика. Он решил, что некто начал планомерную кампанию по истреблению карликов. Он ведь здесь единственный карлик. И когда нашли другого карлика с ножом в спине, он решил, что очередь за ним. Других доводов он не приводил. Однако он клянется, что не знает Лона Стаффолда, никогда его не видел и никогда о нем раньше не слышал. Побег Сьюзи тоже заставил его поволноваться — он ужасно боится обезьян. Не только потому, что он маленький, а из какого-то суеверного страха. Он сказал, что всегда работал на ярмарках, а не в цирках, именно по этой причине — в цирках полно обезьян. Когда Хоги купил Сьюзи, он уже почти собрался уехать, но потом все-таки решил дождаться конца сезона.

— Но ведь когда Сьюзи нашли мертвой, ему с этой стороны больше ничего не угрожало! — воскликнул я. — Так почему же он уехал? Этой ночью я видел шимпанзе, но ведь он не мог об этом знать. Пока об этом никто не знает, кроме нас и Эстеллы. Вы его случайно не спрашивали об этом? Может быть, он тоже что-то видел?

— Разумеется, я его об этом спросил, не намекая конкретно на шимпанзе. Он божится, что этой ночью ничего особенного с ним не приключалось. Он отправился в город сразу после закрытия маленького шапито. И я ему верю. Если бы он видел нечто подобное тому, что видел ты, он уехал бы еще ночью и ни в коем случае не стал бы возвращаться утром на ярмарку. А он тем не менее вернулся.

— А потом быстренько смотался из города!

— Да, когда узнал, что убили Негро. Он не стал даже расспрашивать, как и почему это произошло. Он навел нас на ту же мысль, что и Эм: на ярмарке за две недели совершено три убийства, и все жертвы маленького роста. Того же роста, что и он. Просто он не хотел проверять, остановится ли убийца на цифре три или будет продолжать дальше в том же духе.

— А он имеет хоть какое-то представление о том, кто и почему мог это сделать? — спросил я.

— Да. Он думает, что на ярмарке орудует маньяк, который выбирает жертвы только определенного роста. И что этот маньяк кочует с ярмаркой из города в город.

— Этакий «призрак с ярмарки», — засмеялся я. Однако моя шутка никого не развеселила.

— А может, он отчасти и прав, — сказал дядя Эм. — Я хочу сказать, что убитый карлик был не из наших — значит, и убил его кто-то не из наших. Нет, что-то я совсем запутался. Во всем этом деле нет никакой логики.

— В жизни вообще нет логики, — заметил Вейс. — Ну ладно. Я прослежу за нашим малышом. Мне хотелось бы еще кое с кем переговорить. Пока не знаю о чем, но ведь надо отрабатывать жалованье, не так ли?

— Вы едете в Сент-Луис? — спросил я.

— Пока не знаю. Может быть, мне и удастся вытянуть из этого карлика еще что-нибудь, если поговорю с ним наедине. Надо только суметь к нему подобраться. Плохо, что он нанял адвоката. Ребята из Сент-Луиса не смогут держать его долго — придется отпустить. И если я действительно захочу с ним переговорить, мне нужно будет ехать во Флориду.

— Во Флориду? Если он уехал во Флориду, то какого черта он оказался в Сент-Луисе? Ведь это огромный крюк! — воскликнул дядя Эм.

— Ему было все равно. Он скакнул в первый поезд, отходящий из Форт Вэйна. Если бы даже ему пришлось ехать во Флориду через Канаду, это бы его не остановило, лишь бы убраться отсюда. У него кое-что припрятано в чулке. По его словам, он не собирается больше работать в этом году. По всей видимости, ему наплевать на ярмарку Хобарта! И, между прочим, я его понимаю. Теперь о другом: следствие по делу мальчика Брента начинается завтра в десять утра в городе. Но вы не обязаны туда являться: в качестве свидетелей вы не фигурируете. Кстати, никаких свидетелей по этому делу нет, кроме родителей малыша и того типа, который нашел его на дороге. Да еще, пожалуй, эксперта, который подписал заключение.

— Может, нам все-таки прийти? — спросил я.

— Не вижу надобности. Как отсюда выбраться?

— Пролезайте под боковым полотнищем.

— Похороны мальчика состоятся завтра в три часа дня. На негритянском кладбище Уили. Гроб будет закрытый. Ну ладно, я пошел. Мне еще нужно повидать Мори.

И он скользнул под боковое полотнище.

— Что будем делать, Эд?

— Я тоже хотел бы знать твое мнение.

Дядя Эм на минутку задумался, а потом сказал:

— Вот что, давай-ка сходим к Кэри. Он будет ходить туда-сюда между представлениями: какое-то время мы будем одни. Можно было бы переговорить и у нас в палатке, но я что-то начинаю дрейфить. Мне вдруг показалось, что нас кто-то подслушивал. Сам понимаешь, что через холст все слышно. Поэтому я предпочитаю иметь вокруг стены — хотя бы и стены фургона.

Когда мы вышли на центральную аллею, он вдруг резко остановился.

— Цветы, Эд. Мы должны купить цветы для Негро. Который час?

— Начало девятого. Может, подождем до завтра?

— Нет, лучше сделать это сегодня. Если мы ляжем поздно, то завтра можем не успеть. Ведь должна же быть в городе цветочная лавка, которая работает по вечерам. Возьми-ка такси и скатай в город.

— Хорошо. Ты будешь у Ли?

— Да. Вот тебе двадцать долларов. Закажи там венок получше и попроси написать на ленте: «От Эма и Эда». Только имена.

— Какие цветы заказывать?

— Все равно. Впрочем, выбери что-нибудь поярче. Он любил яркое. Красные розы или другие красные цветы — под цвет костюма, в котором он выступал. Давай я провожу тебя до такси.

Мы направились к центральному выходу. Я был рад, что дядя Эм вспомнил о цветах: я мог забыть о них даже завтра.

Такси появилось именно в тот момент, когда мы подошли к центральному входу; из него высаживались люди, приехавшие на ярмарку.

Я попросил шофера отвезти меня в город и поискать цветочную лавку, которая еще могла бы работать в этот час.

Лавка отыскалась довольно быстро. Я заказал красные розы — на двадцать пять долларов. Ведь на венке должны были быть написаны наши имена. Я хотел, чтобы часть этих роз была лично от меня. Потом я зашел в холл одного из отелей, разменял доллар на мелочь и направился к телефонной кабине. Я набрал номер отеля Риты в Индианаполисе. Мне повезло: Рита была у себя и сняла трубку.

— Как замечательно, что я опять слышу твой голос, Рита. Я так давно с тобой не говорил. Как дела у твоего отца?

Она помолчала, а потом сказала:

— Он вчера умер, Эд. Сегодня вечером были похороны. Я только что вернулась.

Ее голос звучал совершенно спокойно.

— Мне очень жаль, Рита! Почему ты мне не позвонила? Я бы приехал.

— Я сначала хотела тебя вызвать, а потом передумала. Ты ничем не смог бы мне помочь. Ты его не знал, даже никогда не видел…

— Когда ты вернешься?

— Завтра вечером. Поезд, кажется, приходит в семь вечера. Если хочешь, приходи меня встречать.

— А почему ты не выехала сразу после похорон? Зачем ждать до завтра?

— Нужно было уладить кое-какие дела. Оплатить счета. Я хотела до отъезда все привести в порядок.

— Может, тебе нужны деньги?

— Нет. Я ничего не знала, пока отец сам не сказал мне перед смертью. У него была страховка. Мама застраховала его на довольно крупную сумму. Я думала, что страховка пропала после того, как мама умерла. Но оказывается, она заплатила взносы вперед и сделала так, чтобы страховка не попала ему в руки при жизни. Перед смертью она перевела ее на мое имя.

— Прекрасно, — сказал я. Если бы ей нужны были деньги, я не колеблясь продал бы все, что имею, в том числе и тромбон. И я не постеснялся бы попросить для нее денег у дяди Эма. К счастью, в этом не было необходимости.

— Эдди, я так рада, что мы скоро увидимся. Мне хотелось бы, чтобы ты сейчас был рядом со мной.

— Я могу… — воскликнул я, но вовремя спохватился. Я собирался сказать, что могу выехать к ней в Индианаполис сейчас же, а затем вернуться вместе с ней завтра вечером. Мне безумно хотелось как можно скорее увидеть Риту. Но после того, как я устыдил дядю Эма и заставил его вплотную заняться убийствами, с моей стороны было бы бессовестно пойти на попятную. Я взял себя в руки и сказал Рите:

— Господи, мне тоже хотелось бы, чтобы мы сейчас были вместе.

— Но только не надо сюда приезжать. Я знаю, что ты собрался это сделать. Мы не должны встречаться так скоро — это будет нехорошо по отношению к папе. И когда я вернусь, то не смогу сразу же… Ведь ты меня понимаешь, Эдди?

— Конечно, понимаю.

— Это продлится недолго, не больше недели. Когда я вернусь во второй раз…

— Во второй раз?

— Завтра я приеду за вещами, я их оставила в балагане. И еще мне нужно переговорить с Мори. Если все будет хорошо, я поеду ненадолго в Чикаго.

— В Чикаго?

— Не повторяй за мной как попугай, Эдди. Я не могу рассказать тебе все подробности по телефону, но я устраиваю наши общие дела. Ты с ума сойдешь, когда узнаешь…

— Не уверен. Но я схожу с ума по тебе, это уж точно.

— Ты меня встретишь у поезда? Кажется, он приходит в семь вечера, я не знаю точно расписания…

— Не беспокойся, я там буду.

— Хорошо, Эдди. Ты любишь меня хоть немножко?

— Я тебя немножко люблю.

— Тогда до свидания.

— До свидания, Рита.

После этого разговора я был вовсе не расположен думать об убийствах. Я был безумно счастлив. Мне страшно не хотелось идти к Кэри и обсуждать там с дядей Эмом все эти ужасы. Как было бы хорошо, если бы я мог поехать за Ритой в Индианаполис или хотя бы вернуться в нашу палатку и поиграть на тромбоне. Я чувствовал, что музыка мне просто необходима. Но, разумеется, вместо этого я поплелся к Кэри. Дядя Эм сидел уже там, но не один, а в компании с Хоги. По всей видимости, дядя Эм и не собирался ломать себе голову над разгадыванием криминальных тайн. Они сидели за столом и резались в рамми. Между ними стояла бутылка виски, к которому они уже успели приложиться. Однако никто еще не потерял головы; казалось, партнеров всецело поглощала игра. Я кинул взгляд в запись: Хоги выигрывал несколько очков.

— С цветами все в порядке, дядя Эм, — сказал я.

— О господи, если бы я знал раньше, куда ты поехал, — воскликнул Хоги, — я бы попросил тебя заказать цветы и от моего имени. Ну, не беда, завтра утром я еще успею в город.

— Тебя вызывает следователь? — поинтересовался я.

— С какой стати? А ты что, едешь туда, Эм?

— Нет, — ответил дядя Эм и бросил карты на стол. — Четыре очка.

— Иди ты к черту, — сказал Хоги, разложил в свою очередь карты и начал подсчитывать очки.

Я подошел к радио и стал крутить ручку настройки, пока не напал на хорошую музыку. Потом приглушил звук, чтобы музыка не мешала игрокам, и уселся в кресло. Вскоре я услышал, что Хоги крупно повезло. После окончательного расчета дяде Эму пришлось выложить шесть долларов и двадцать центов. Они не стали начинать следующую партию. Откинувшись на спинку стула, дядя Эм закурил сигарету.

— Хоги, мы тут пытаемся себе представить, кто мог устроить на ярмарке эту бойню. Что ты об этом думаешь?

— А что я, собственно, должен думать? Этого карлика я не знал. Зачем мне ломать голову над тем, кто и почему его убил. А вот мальчик — это другое дело. Если его действительно убили, а не задавили машиной, то с поганца, который это сделал, надо шкуру спустить. Только я не люблю иметь дело с полицией…

— Его убили, Хоги. Здесь и речи не может быть о несчастном случае.

— А почему ты так считаешь? Я, правда, слышал кое-какие разговоры. Его нашли на обочине дороги. Что в этом деле так вас удивляет?

— Отсутствие на нем одежды, — сказал дядя Эм. — Он был совершенно голый, как и карлик. Это наводит на мысль, что эти две смерти как-то связаны. А что ты скажешь по поводу Сьюзи?

Дядя Эм явно заинтересовал Хоги своим вопросом.

— А при чем здесь Сьюзи?

— По всем признакам она убежала и случайно утонула в бассейне. Но меня смущает одна вещь — ее рост. Лон Стаффолд, Сьюзи и Негро были одного роста. Все трое умерли насильственной смертью. Между первым и последним случаем прошло всего две недели. И хотя Сьюзи вроде бы погибла по собственной вине, некоторые совпадения кажутся странными.

Хоги отхлебнул глоток из бутылки, которую держал в руке. Когда он поставил ее на стол, я заметил, что жидкости в ней сильно поубавилось.

— Но это же совершенная бессмыслица! Зачем кому-то понадобилось убивать шимпанзе? Ты думаешь, что на ярмарке появился маньяк?

— Нет, я так не думаю, — сказал дядя Эм. — Послушай, Хоги! Когда ты осматривал клетку Сьюзи после побега и помогал вытаскивать ее из бассейна, тебе ни разу не пришло в голову, что это, может быть, вовсе не несчастный случай? Теперь представь себе, что это вполне вероятно. Ты не заметил ничего подозрительного, когда осматривал тело?

Хоги покачал головой:

— Подожди минутку! Я вспомнил одну вещь. Тогда я не придал этому никакого значения…

Я выключил радио и стал внимательно слушать разговор.

— Когда мы вытаскивали Сьюзи из воды, я держал ее за руки. Шерсть была мокрая, кое-где слиплась, так что даже проглядывала кожа. Я заметил несколько красных пятнышек на руках. Как будто ей делали подкожные вливания.

— А ты сам ее не колол?

— Нет, я давал ей микстуры. Тогда я подумал, что следы уколов выглядят странно. Но потом я решил, что она занозила себе руки, когда вылезала из клетки. Мне и сейчас кажется диким, что кто-то вдруг вздумал ее убить! Нет никаких причин!

— А зачем кому-то понадобилось убивать Негро? Это тоже выглядит полным идиотизмом, — заметил я.

— Расскажи ему все, Эд, — попросил дядя Эм.

И я рассказал Хоги о том, что я видел прошлой ночью в окне фургона. Он слушал меня, разинув рот. Пока я говорил, он несколько раз обернулся, как будто сам ожидал увидеть в окне тот же призрак. Но в окне никто не появился.

Глава 12

Кэри вернулся в четверть одиннадцатого. Он сразу ринулся к стоявшей на столе бутылке, отхлебнул порядочную порцию и только потом уселся. Собрав колоду, разбросанную на столе, он начал ее тасовать.

— Ты слышал последние новости, Эм? Мори закрывает свою лавочку.

— Господи! А может, это неправда? — забеспокоился дядя Эм.

— Не знаю, правда это или неправда. Ты же понимаешь, для чего распространяются такие слухи.

— А ведь это вполне вероятно, Эм, — вмешался Хоги. — Мори давно поговаривает, что ему пора на покой.

— Разве Мори принадлежит вся ярмарка? — спросил я.

— У старого Хобарта еще осталась доля, — ответил Хоги. — Он позаботился о себе на старости лет. Но доля Мори значительно больше. Зачем ты выключил радио, Эд? Так хочется послушать хорошую музыку!

Я опять включил радио. Ли продолжал задумчиво перебирать карты. Покрутив ручку, я нашел приятную музыку. Но я нарочно приглушил звук: мне не хотелось упустить ни слова из предстоящего разговора.

Однако разговор не клеился. Дядя Эм подошел к открытой двери, докурил сигарету и щелчком выбросил окурок.

— Становится прохладно, — заявил он.

Но это сообщение никого не заинтересовало. Дядя Эм отошел от двери и присел на кровать, прикрыв глаза. Музыка, видимо, навевала ему приятные мысли. Казалось, он совершенно отключился. Но я знал дядю Эма, его поза не могла меня обмануть: в тот момент он серьезно размышлял.

Внешне я сохранял спокойствие, но внутри кипел от злости. «Мы даром тратим время, — думал я. — Хоги подкинул мне маленький факт — следы уколов на руке обезьяны. Может быть, это только плод его воображения, а может, здесь кроется кое-что поважнее. Разгадка тайны складывается из сопоставления множества мелких разрозненных фактов. Но надо уметь их сопоставить. Чего ждет дядя Эм? Ведь достаточно порасспросить Хоги — и он получит ответ!»

Я так обозлился на дядю Эма, что перестал слушать, о чем говорили Хоги и Кэри. Вдруг я услышал, как Кэри воскликнул:

— Ты с ума сошел!

Он продолжал баловаться картами, перебрасывая их из руки в руку веером.

Хоги расхохотался:

— Я не шучу. Я действительно могу тебя обыграть.

Ли Кэри подмигнул мне и презрительно сказал:

— Этот мужик совсем спятил. Он говорит, что я могу сдать ему крапленые карты, и он все равно меня обыграет.

Я выключил радио и подошел к ним поближе.

— Сдавай карты, я говорю вполне серьезно.

В голосе Хоги появились угрожающие нотки. Он достал из кармана бумажник и положил на стол. Отхлебнув из бутылки очередную порцию виски, он открыл бумажник и вытащил один доллар.

— Для начала ставлю доллар. Условия такие: торгуемся сколько влезет, открываем карты, только если ставка не меньше пяти долларов.

Ли бросил колоду на стол:

— Господи, Хоги, ты не сможешь выиграть, если я буду сдавать крапленые карты. Я не собираюсь тебя грабить.

— Я сам все это затеял. Сдавай! Играем по-настоящему!

Ли пристально на него поглядел и пожал плечами. Его лицо окаменело, когда он собрал колоду и начал ее тасовать. Глядя, как мелькали его руки, я подумал, что эти пальцы могли бы сделать честь любому музыканту. Я попытался за ним проследить, но безрезультатно: если Кэри брался жульничать, уличить его было невозможно. Я не успел опомниться, как он уже проговорил, обращаясь к Хоги: «Снимай!» Хоги снял. В мгновение ока Кэри положил нижнюю часть колоды на верхнюю и начал сдавать. Я надеялся поймать тот момент, когда он подменит карты. Но он так быстро и ловко прикрыл колоду рукой, что я так ничего и не заметил. Перед каждым из игроков уже лежало по пять карт.

Ли достал из кармана пачку долларов и аккуратно положил свою долларовую бумажку рядом со ставкой Хоги.

Хоги подгреб к себе карты.

— Можно, я посмотрю, как ты будешь играть? — негромко спросил я.

Хоги утвердительно кивнул. Я подвинул стул и сел сзади него. Он держал карты так, что я мог их видеть: на руках у него было два туза, две восьмерки и трефовый валет.

— Открываю, — небрежно сказал он и бросил в банк пять долларов.

Ли выложил из своей пачки десятидолларовую бумажку. Мне показалось, что сначала он хотел поднять ставку, но передумал. Положив в банк десять долларов, он забрал себе пять долларов Хоги. Хоги склонился ко мне и произнес трагическим шепотом:

— Вот видишь, он нас боится!

Потом обратился к Ли:

— Три карты!

Он сбросил валета и пару восьмерок, оставив только два туза. Ли взглянул на него еще раз и выбросил три карты. Пока он их сдавал, я напрягал слух, чтобы уловить легкое шуршание, означающее, что в ход пошла вторая колода. Но так ничего и не услышал. Я оглянулся через плечо. Дядя Эм не сдвинулся с места, его глаза были по-прежнему закрыты. Я подумал, что он действительно задремал. Такая игра не могла не привлечь его внимания.

Я опять начал смотреть во все глаза, когда Ли взял свою сдачу. Он сбросил одну карту и добрал из колоды. Хоги раскрыл передо мной свои карты веером. Кроме двух тузов, у него была теперь семерка и пара троек. Его положение не только не улучшилось, но даже ухудшилось по сравнению с первоначальным.

— Ну что, будем поднимать ставку, Эд? — обратился он ко мне.

Конечно, я ничего не ответил; я не мог высказать свое мнение. Он положил свои карты рубашкой вверх и потянулся за бумажником. Раскрыв бумажник, он демонстративно вытряхнул деньги на стол. Перед ним образовалась куча двадцати- и десятидолларовых бумажек, не считая мелочи. Потом он их пересчитал и сложил стопкой: в стопке оказалось сто восемьдесят четыре доллара. Хоги сокрушенно покачал головой, делая вид, что ему жаль с ними расставаться. На какое-то мгновение он, казалось, заколебался, но потом положил сто восемьдесят четыре доллара в банк и заявил:

— Я увеличиваю ставку.

Ли Кэри взглянул на свои карты, а потом на Хоги. Его лицо оставалось совершенно бесстрастным. Только в глазах на мгновение мелькнули удивление и беспокойство.

— Хоги, зачем ты все это затеял? Ты просто выбрасываешь деньги. Я не хочу ничего у тебя брать. Ведь я предупреждал, что играю краплеными картами.

— Так ты не будешь сравнивать банк? — спросил Хоги.

— Я этого не говорю. Послушай, я сдал тебе два туза и две восьмерки, а себе набрал «стрит». Ты, может быть, думал, что, сбросив восьмерки, сможешь набрать каре на тузах и поломать мою игру? Уверяю тебя, ты ошибаешься.

— Я сам могу подбрасывать крапленые карты, — ухмыльнулся Хоги. — С целой колодой я, пожалуй, не справлюсь, но кое-что и я умею делать. Я знаю, что ты постарался на славу.

— Тогда признайся, что это совершенно идиотское пари.

— Ты сравниваешь банк?

Ли посмотрел на деньги, лежавшие на столе. Потом еще раз взглянул в свои карты. Чувствовалось, что он не знает, как поступить. Я просто читал его мысли. Перетасовав колоду, он прекрасно знал двенадцать первых карт; этого было достаточно, чтобы рассчитать игру. После второй сдачи он знал первую карту Хоги, но не знал двух остальных. Вероятность того, что Хоги прикупил еще два туза, была очень невелика, но могло случиться и так. Две неизвестные карты все-таки могли оказаться тузами. Тогда на руках у Хоги было бы каре на тузах. Кэри беспокоили не столько карты, сколько поведение Хоги. Раз он так откровенно признался, что тоже умеет жульничать, для Кэри дело могло принять плохой оборот. Хоги явно знал какой-то трюк, иначе он не осмелился бы дурачить профессионала. Кэри больше всего раздражало то, что его собирались побить тем способом, к которому он привык прибегать сам.

Ли неуверенно достал свои деньги и начал их пересчитывать. Он досчитал до ста долларов, потом до ста десяти и опять взглянул на Хоги. Я понимал, чего он опасался. Хоги был далеко не простачком. Если он так себя вел, значит, у него в запасе был какой-то фортель. Кому, как не фокуснику, было знать, что существует множество трюков, при помощи которых можно обмануть непосвященного. Он и сам охотно ими пользовался. Но может быть, он что-то упустил из виду? Кэри взглянул на часы и выругался. Ему пора было возвращаться в шапито. Он вновь начал пересчитывать деньги, дошел до ста пятидесяти долларов и остановился.

— К черту все это! — сказал он. — Я не понимаю, в чем заключается твой трюк, но предпочитаю не рисковать. Ставка слишком велика.

— Так ты не закрываешь банк?

— Нет, оставь меня в покое.

Хоги спокойно кивнул головой.

— Начальная комбинация, — сказал он и бросил на стол свои два туза. Потом раскрыл бумажник и положил туда лежавшие в банке деньги — свою ставку и шесть долларов Кэри. Остальные три карты, которые Кэри не видел, он положил обратно в колоду.

— Можно мне на них взглянуть? — попросил Кэри.

— Ты за это не заплатил, — ответил Хоги, быстро взял колоду и перетасовал карты. Потом он улыбнулся Кэри и насмешливо произнес: — Но я все равно тебе скажу. У меня было две пары: на тузах и на тройках.

Ли бросил в мою сторону вопрошающий взгляд, но я не дрогнул. Он действительно не заплатил и не имел права смотреть карты. Хоги хотел, чтобы он сомневался, поэтому и назвал свою комбинацию. Но он ни за что на свете не стал бы ее показывать. Ли собрался уходить — он боялся опоздать к началу своего номера в шапито. В дверях он остановился и недовольно сказал:

— Ну хорошо. Если это правда, то это означает, что ты просто блефовал и никакого трюка у тебя в запасе не было. Что ты от этого выиграл?

— Шесть долларов.

— Но ведь мог проиграть около двухсот!

— Я их не проиграл.

— Ну ладно, я пошел, а то Скитса хватит сердечный приступ, — и Кэри вышел из фургона.

Тут я заметил, что дядя Эм поднялся с кровати.

— Хоги, ты не хочешь сыграть со мной партию на тех же условиях? — спросил он.

— С тобой? — рассмеялся Хоги. — Ты что, держишь меня за придурка? Ты же прекрасно понял, что я проделал с Кэри. А теперь хочешь, чтобы я попался в свою собственную ловушку?

Он встал со стула и потянулся.

— Пойду посмотрю, как там дела у Мардж. Может, она уже вернулась. Она ассистировала Уолтеру… Сегодня у него куча народу, без ассистента ему никак не справиться.

И он пошел к выходу. Ему пришлось нагнуться, чтобы пройти в дверь. С порога он крикнул:

— Ты еще побудешь здесь, Эм? Я приведу Мардж, и мы сыграем в карты.

— У меня еще есть кое-какие дела, Хоги. Мы сейчас уходим, — ответил дядя Эм.

— О каких это делах идет речь? — поинтересовался я.

— Ну, например, надо выпить еще стаканчик. Тебе налить?

— Что ж, давай, я не откажусь.

— По-твоему, как поступил бы Хоги, если бы Кэри все-таки сравнял банк? — спросил я у дядя Эма.

— Что бы он сделал? Проиграл бы кучу денег — вот и все. Но Ли не стал смотреть его карты — кишка тонка!

— Что правда, то правда, — подтвердил я. — Ну, чем мы теперь займемся?

— Малыш, не приставай ко мне. Если бы я уже получил ответы на все наши вопросы, то знал бы, как нам действовать дальше. А пока надо немного подождать.

— То есть ты хочешь сказать, что знаешь ответы на некоторые из этих вопросов?

— Считай, что так.

— И ты мне ничего не скажешь?

— Пока нет.

— Спасибо и на этом, — сказал я.

Он улыбнулся.

— Если ты так жаждешь что-нибудь предпринять, то у меня есть идея. Давай прокатимся!

— На чем?

— На чертовом колесе.

По его тону я не понял, шутит он или нет. Но он поднялся и вышел из фургона. Я последовал за ним. Мы направились к центральной аллее, а потом повернули направо.

Дядя Эм не шутил. Подойдя к чертову колесу, он пошептался с машинистом, и тот посадил нас в люльку. Через несколько мгновений мы уже были на самом верху. Я глянул вниз и увидел ровную темную поверхность бассейна для прыжков. Именно отсюда тот наблюдательный посетитель заметил плавающую в бассейне мертвую обезьяну. Сейчас бассейн был совершенно пуст. Я спрашивал себя, зачем дяде Эму понадобилось подниматься на чертовом колесе. Только затем, чтобы взглянуть на воду сверху? Но он даже не посмотрел в сторону бассейна. Наша люлька начала потихоньку спускаться, пассажиры вышли, новая группа заняла их места, а колесо все продолжало крутиться — и мы вместе с ним. Наконец дядя Эм сделал знак машинисту. На следующем круге он остановил колесо, и мы высадились.

Я был зол на дядю Эма. Уже давно я мог бы сидеть в поезде и катить в Индианаполис, а вместо этого прохлаждался на этом дурацком чертовом колесе.

— Ну и что дальше? — раздраженно спросил я. — Можно еще покататься на деревянных лошадках или на качелях. Тебя они не соблазняют?

— Я как раз об этом думаю. Мы прокатимся на поезде.

— Послушай, дядя Эм! Я, конечно, привык к твоим выходкам, но тебе не кажется, что иногда ты перегибаешь палку?

Он рассмеялся и ничего не ответил. Я думал, что он предлагает мне прокатиться по детской железной дороге. Однако он пошел в противоположную сторону, а я поплелся вслед, соображая, какое очередное идиотство он затеял.

Мы подошли к центральному входу и увидели такси, из которого выгружались пассажиры. Дядя Эм впихнул меня в машину и приказал шоферу: «На вокзал!»

Только теперь до меня дошло, что он имел в виду не прогулку в детском поезде, который ходил по ярмарке, а настоящую поездку.

— Куда мы едем? — спросил я.

— Ты же слышал, что я сказал шоферу.

— Ты сказал, чтобы он нас отвез на вокзал. А дальше?

— Мы едем в Цинциннати.

— Это невозможно, дядя Эм! Я говорил с Ритой по телефону. Она возвращается завтра на ярмарку всего на несколько часов. Мы договорились, что я буду встречать ее на вокзале. Если я не приду…

— Все будет в полном порядке! Мы успеем обернуться до ее приезда. Кончай ныть! У нас мало времени.

Я подчинился — наверняка дядя Эм задумал эту поездку неспроста. По дороге на вокзал я стал ему рассказывать о моем разговоре с Ритой: о смерти ее отца, о страховке и о том загадочном деловом предложении, которое она мне сделала. Я говорил довольно путано — ведь я и сам не понимал, что она имела в виду. Дядя Эм ни разу не прервал моей болтовни. Наконец я спросил:

— А что мы будем делать в Цинциннати?

— Малыш, ведь надо же с чего-то начать. Цинциннати — это отправная точка во всей этой истории. Лон Стаффолд приехал из Цинциннати за пять дней до того, как его нашли мертвым на ярмарке в Эвансвилле.

— Вейс уже туда ездил. Ты надеешься откопать там что-то новое после него?

— Смотря как приняться за дело. Может быть, и откопаю.

Когда мы приехали на вокзал, то оказалось, что нам очень повезло: поезд отходил всего через несколько минут. На нем мы смогли бы добраться до Лимы в штате Огайо, а там пересесть на экспресс компании «Балтимор-Огайо Рэйлроуд», который курсировал между Детройтом и Цинциннати. Скорый делал остановки только в Дэйтоне и Гамильтоне; таким образом, к трем часам ночи мы бы уже добрались до Цинциннати. Дядя Эм не переставал благодарить господа бога за такое везение.

Лично мне совершенно не улыбалось высаживаться в незнакомом городе в три часа ночи. Что нам там делать в такое время? Правда, можно заночевать в какой-нибудь гостинице, а утром с новыми силами приняться за дело. Пока я с раздражением размышлял о предстоящем путешествии, дядя Эм купил билеты и впихнул меня в поезд.

В дороге мы почти не разговаривали. Дядя Эм явно обдумывал какой-то план и отвечал мне невнятным мычанием всякий раз, когда я хотел вступить с ним в беседу. Я тоже попытался собраться с мыслями, но безрезультатно: карлики, обезьяны и дети перемешались у меня в голове в полном беспорядке. Чем больше я старался найти путеводную нить в этом сумбуре, тем запутаннее мне казалось это дело. В конце концов я устал и стал дремать. Однако заснуть мне тоже не удалось.

Когда мы прибыли в Цинциннати, дядя Эм сразу же побежал к телефонной кабине. Он не стал никому звонить — ему нужен был телефонный справочник. Покопавшись в справочнике, он выписал чей-то адрес.

Мы взяли такси, и дядя Эм попросил шофера отвезти нас на Вайн-стрит.

— Вайн-стрит? Кажется, Вейс говорил, что карлик жил в меблированных комнатах на Вайн-стрит?

— Именно так. У миссис Червински.

— Сейчас около трех часов утра. Не совсем подходящее время для визитов.

— Ничего, — буркнул дядя Эм.

Я выглянул в окно: такси свернуло на узкую улицу.

— Вот мы и прибыли на Вайн-стрит20, Эд! До первой мировой и сухого закона это было знаменитое местечко! В этом квартале было полно немецких пивных, в которых маленькие оркестрики играли немецкую музыку. На месте этой автострады проходил старый канал — его прозвали Рейном. Как все изменилось! В былые времена здесь пили пиво и танцевали польку и вальсы Штрауса. Говорят, кое-где висели объявления «Здесь шпрехен только по-английски». Но я этого уже не застал.

Такси остановилось перед фасадом дома из темного камня. На стекле входной двери висело объявление: «Свободных мест нет».

Дядя Эм расплатился с шофером, и мы поднялись по ступенькам к двери. Дядя Эм долго жал пальцем на кнопку звонка: ни в одной из комнат дома не было света.

Такси развернулось и исчезло в мгновение ока, а мы остались стоять у темного дома. Наконец в одном из окон второго этажа зажглась лампа. Женская голова высунулась наружу и стала рассматривать нас. У нее были ярко-рыжие волосы; при неверном свете уличного фонаря они показались мне просто огненными. А вот лица видно не было — оно смутно белело в темноте.

— Что вам надо? — прокричала женщина. Ее голос утвердил меня в мысли, что в такое время являться с визитом не стоило.

Дядя Эм спустился со ступенек и, выйдя на середину улицы, стал так, чтобы свет уличного фонаря падал на его лицо.

— Привет, Фло! — крикнул он. — Ты принимаешь гостей?

Голос женщины изменился.

— Мне кажется, я вас уже где-то видела… — неуверенно сказала она. Потом раздался радостный крик: — О господи! Эм Хантер! Я сейчас спущусь!

И голова в окне исчезла. Я взглянул на дядю Эма.

— Это и есть миссис Червински? Почему же ты мне ничего не сказал?

— А потому что ты меня ни о чем не спрашивал.

— Черт возьми! Ведь Вейс тоже не знает, что вы знакомы!

— Он тоже меня ни о чем не спрашивал. Много лет назад мы с Фло работали вместе на ярмарке. Она занималась френологией и ясновидением. А я работал в маленьком шапито с волшебным шаром.

— А что это за волшебный шар?

— Это хрустальный шар, по которому читают судьбу. Оказывается, ты не знаешь таких простых вещей! А я думал, что ты уже стал заправским циркачом.

— Подожди-ка — может, ты знал и карлика? Об этом я тоже тебя не спрашивал.

— Нет, Эд, я никогда не знал Лона Стаффолда. — Его лицо стало серьезным. — Малыш, если ты хочешь что-то узнать, никогда не исходи из принципа, что люди обязаны докладывать тебе все, что им известно. Взять, например, эти следы от уколов на руках Сьюзи. Хоги рассказал нам об этом, только когда мы задали наводящий вопрос.

Внизу в холле зажегся свет, обозначивший на двери желтый прямоугольник. Раздался шум быстрых шагов, и дверь растворилась.

— Входи, Эм! Дай-ка я разгляжу тебя хорошенько! Где ты пропадал все эти годы?

Я думал, женщина бросится ему на шею, так она обрадовалась. Но дядя Эм выдвинул меня вперед как буфер.

— Ты ни капельки не изменилась, Фло. Разве что набрала два — три килограмма, но это тебе идет.

— Врунишка! — сказала она с довольной улыбкой.

«Она набрала все пятнадцать, судя по груди и бедрам», — подумал я. При росте в сто шестьдесят сантиметров, она весила не меньше семидесяти пяти килограммов. Но ее лицо осталось на удивление красивым. Она уже успела подкраситься. Чувствовалось, что она спешила и в спешке наложила грим небрежно. Но под яркими румянами угадывались тонкие черты и младенчески свежая кожа. У нее были очень красивые ровные зубы. Если эта женщина весила когда-то меньше шестидесяти килограммов — а так оно, вероятно, и было, — то она была по-настоящему красивой. Правда, мне не нравились ее огненно-рыжие волосы. Но, может быть, тогда они не были такими рыжими?

Когда она закрывала дверь, дядя Эм стал позади меня.

— Фло, это Эд, мой племянник. Тоже Хантер. Он сын Уолли; ты помнишь моего брата Уолли?

Он не стал дожидаться, когда она спросит про моего отца.

— Уолли умер больше года назад. Теперь со мной работает Эд. У нас балаганчик на ярмарке Хобарта.

— Хобарта? Послушай, это не та ли ярмарка, где убили Лона?

— Именно та. Я приехал переговорить с тобой об этом деле.

— Конечно, Эм, мы обо всем поговорим! Только зачем нам стоять под дверью. Давайте пройдем в мою комнату! Поднимайтесь по этой лестнице!

— Дамы проходят первыми. Торопиться нам некуда — у нас вся ночь впереди.

— Ты думаешь, я позволю тебе смотреть, как я влезаю на лестницу? Иди вперед, а то я дам тебе пинка под зад!

Дядя Эм расхохотался, и мы прошли перед хозяйкой. Она провела нас в комнату на втором этаже. Комната была красиво и кокетливо обставлена, хотя обои показались мне немного кричащими. А главное, она была чистенькой, как новый центовик. Если бы не разобранная постель, можно было бы подумать, что комнату только что тщательно убрали. Она усадила нас на стулья, а сама опустилась в кресло, которое заскрипело под ее тяжестью.

— Ты можешь немного подождать, Эм? Сейчас у меня нет свободных комнат, но я попытаюсь устроить вас на ночлег. У меня внизу живет тип, который задолжал мне. Сейчас я вытряхну его вещички…

— Не стоит, Фло. Мы не останемся на ночь. Ярмарка Хобарта сейчас в Форт Вэйне; мы должны туда вернуться. Мы заскочили на минутку. Нам надо переговорить с тобой по поводу Лона Стаффолда.

— Хорошо, Эм.

Она вздохнула и поднялась с кресла. На ней был домашний халат из ярко-голубой шелковой материи, который она все время поправляла.

Войдя в комнату, я сразу заметил перегородку, расписанную яркими попугаями. За ней находилась крохотная кухня. Хозяйка двинулась в ее сторону.

— Я даже не стану спрашивать тебя, хочешь ли ты выпить. У меня кое-что найдется, — сказала она.

Она зашла за перегородку, и мы услышали, как она открыла холодильник. Потом раздался ее сконфуженный голос: «Господи! Оказывается, у меня ничего нет». Она выскочила из кухни и побежала к двери.

— Подождите минуточку! У кого-нибудь из моих постояльцев, конечно, найдется бутылка…

— Не надо, Фло. Сядь!

— И не подумаю. Я ничего не стану рассказывать, пока мы не выпьем по стаканчику. Хозяйка я или нет? Я имею право разбудить жильцов, если мне вдруг вздумается выпить.

Она выбежала из комнаты, и через секунду мы услышали, как она стучится в чью-то дверь.

— Чертова баба! — ухмыльнулся дядя Эм.

— Я ее боюсь, но она мне нравится. Когда ты с ней познакомился?

— Мы работали вместе два сезона. А потом она вышла замуж за Теда Червински из большого шапито. Я слышал, что он умер через несколько лет после свадьбы. Помню, кто-то случайно мне сказал, что Фло завязала с цирком и стала хозяйкой меблированных комнат. Но я не знал, где именно, пока Вейс не упомянул ее имени.

Он печально покачал головой.

— Ты даже не представляешь, какой красавицей была она когда-то.

— Ты ее знал… близко?

— Малыш, ты иногда задаешь неприличные вопросы.

— Ты же сам говорил, что люди никогда ничего не рассказывают, пока им не задашь вопрос в лоб.

Дядя Эм рассмеялся, но не успел ответить, потому что дверь распахнулась и появилась миссис Червински с маленькой бутылкой в руках.

— Я принесла джин. Не помню, любишь ли ты джин, но я больше ничего не достала. Так что придется тебе выпить. Открой шкафчик за перегородкой, там стаканы.

Она протянула бутылку дяде Эму и вновь уселась в кресло. Теперь ее внимание переключилось на меня.

— Эм, у тебя красивый племянник. Он еще красивее, чем был ты в его возрасте. Девчонки с ярмарки наверняка сходят по нем с ума.

— Он их гоняет бейсбольной битой, — подтвердил из-за перегородки дядя Эм.

Она взглянула на меня еще раз и спросила:

— А он умеет разговаривать?

— Конечно, — сказал я, не дождавшись ответа дяди Эма. — А что вы хотите от меня услышать?

— Вылитый ты, — восхитилась она. — Правда, он немного повыше ростом.

Она снова обратилась ко мне и сказала:

— Дай мне посмотреть твою руку, Эд!

Я протянул ей руку, она взяла ее и повернула ладонью вверх. Ей пришлось немного наклониться, чтобы свет лампы, стоявшей на столе, упал мне прямо на ладонь.

— Ты любишь музыку, Эд, не так ли? Она захватывает тебя, она заставляет тебя мечтать. Но… не думаю, чтобы ты стал музыкантом.

Дядя Эм вышел из кухни с подносом, на котором стояли три стакана и бутылка.

— Кончай свои штучки, Фло, — сказал он и разлил джин по стаканам.

— Поставь мой стакан на стол, Эм, — сказала миссис Червински и опять принялась за мою ладонь. — У тебя будет длинная жизнь, Эд. Но тебя ожидает куча неприятностей. Сколько тебе лет? Двадцать? Двадцать один?

— Почти двадцать.

— Тогда эти неприятности начнутся очень скоро. Ты попадешь в ловушку. Мне кажется, это связано со смертью…

— Прекрати, Фло, — сухо прервал ее дядя Эм. — Нас ты не проведешь.

Я взглянул на женщину: ее лицо было совершенно серьезным. Она вздохнула и выпустила мою руку.

— Он не верит во все это, Фло, а когда человек не верит, лучше ничего ему не говорить. Если ты ему предскажешь что-то хорошее, он об этом забудет. А плохое запомнит, и это будет его беспокоить. Ты же прекрасно сама все понимаешь.

— Ты прав, Эм. Мне очень жаль. Я только хотела тебя подразнить, Эд.

Она отстранилась от меня и взяла со стола стакан. Ее рука слегка дрожала, и она пролила немного на ковер.

Дядя Эм бросил на меня острый взгляд, взял свой стакан и уселся на диван. Мало-помалу его лицо опять приняло умиротворенное выражение, и он улыбнулся.

— Время было к тебе милосердно, Фло. Ты все так же хороша, черт возьми!

— Я была бы еще лучше, если бы осталась с тобой. Ты тоже прекрасно выглядишь. Но давай лучше выпьем, чем петь друг другу дифирамбы.

Она подняла свой стакан. Ее рука перестала дрожать.

— За кого?

— За Лона, — сказал дядя Эм. — Я его не знал, но мы выпьем за его память. И поговорим о нем.

— Хорошо, Эм, за Лона, — сказала миссис Червински. — Это был большой поганец, несмотря на маленький рост. Но мне он нравился.

Они выпили. Я тоже отхлебнул глоток из своего стакана. Напиток был крепким.

Глава 13

Начав разговор, дядя Эм и миссис Червински сразу же ударились в воспоминания, и я перестал их слушать. Они снова наполнили свои стаканы, но я не любил джин и не торопился их догонять. Я думал о Рите. Имя Лона Стаффолда, произнесенное дядей Эмом, вырвало меня из приятного оцепенения.

— Да, — говорила Фло. — С ним было трудно ладить, впрочем, как и с большинством карликов, которых я знала. Он был страшно недоверчив, но если кому-то удавалось добиться его расположения, он проявлял себя с хорошей стороны. Он никогда не говорил о себе. Я прекрасно знаю, что он из себя представлял, но эти сведения я собирала по крохам.

— Сколько времени он здесь жил? — спросил дядя Эм.

— Четыре, нет, в ноябре будет пять лет. Ему было около тридцати, когда он сюда приехал. В цирке он не прижился. Он ненавидел цирк всей душой и поклялся никогда там больше не работать. Ему не хотелось выставлять свое уродство напоказ: это его страшно раздражало. Если кто-то хотел с ним поладить, он не должен был подавать вида, что имеет дело с карликом. И никогда не упоминать о его росте.

— А что он делал до того, как приехал сюда? Вейс сказал, что он бросил работу на ярмарке шесть-семь лет назад. По твоим словам, он прожил здесь около пяти лет. Чем он занимался раньше?

— Он жил в Толедо. Думаю, у него был газетный киоск или что-то в этом роде. Он знал это дело; когда он открыл здесь киоск, чувствовалось, что он не новичок.

— Он преуспевал? У него водились деньги?

— Не всегда. Он едва зарабатывал на жизнь и часто жаловался на стесненные обстоятельства. Большей частью он жил в кредит одну — две недели, а потом расплачивался. Я сама пару раз одалживала ему деньги — но не больше пяти долларов.

— Однако, когда он уезжал отсюда, он был при деньгах. Вейс сказал, что он заплатил тебе за две недели вперед, чтобы ты оставила за ним комнату.

— Это правда, — подтвердила миссис Червински. — Он продал свой киоск за двести долларов.

— Да, Вейс говорил. Я совершенно забыл. Это означает, что он собирался вернуться в Цинциннати, но не хотел больше продавать газеты. А ты имеешь хоть малейшее представление о том, что он намеревался делать дальше?

— Нет, Эм. Он был страшно скрытным. Но однажды он вскользь дал понять, что вернется обратно с деньгами. Он говорил, что собирается отдохнуть от работы.

— Это было около трех недель назад, Фло. Этой ночью исполняется ровно две недели, как он был убит. Когда он уезжал отсюда, ярмарка Хобарта как раз отправлялась в Эвансвилль. Как ты думаешь, он поехал именно туда?

— Не знаю, Эм. Думаю, полиция прочесала все вокзалы и автобусные станции, чтобы узнать, куда он брал билет. Карлик — запоминающаяся фигура, его должны были заметить. И тем не менее никто не вспомнил, куда он направлялся. Ты полагаешь, что он поехал в Эвансвилль к Хобарту?

Дядя Эм пожал плечами.

— Трудно себе представить, каким образом он оказался в Эвансвилле. Карлик не может спрятаться: он для этого слишком приметен. Я уверен, что до приезда на ярмарку он болтался где-то в другом месте. Послушай, Фло, у него было много костюмов?

— Три. Вейс сказал, что его нашли совершенно голым. Это правда?

— Да.

— Он уехал отсюда в своем лучшем костюме. Остальные два лежат здесь. Он отправился налегке, прихватил с собой только маленький чемоданчик. Туалетные принадлежности, пара рубашек на смену, носки — вот и все. Основная часть его белья осталась в его комнате.

— Если он намеревался находиться в отъезде полмесяца, то должен был взять гораздо больше вещей, — заметил я. — А он уехал только с маленьким чемоданчиком.

Миссис Червински посмотрела на меня, а потом обратилась опять к дяде Эму:

— Смотри-ка, Эм, он умеет разговаривать!

— Не только разговаривать, но и говорить умные вещи. Эд прав. Когда человек отправляется в двухнедельное путешествие с одним чемоданчиком, это выглядит несколько легкомысленно.

— Но ведь у карлика очень маленькие вещи! Даже в небольшом чемодане их поместится достаточно. Он рассчитывал, что обойдется костюмом и туфлями, которые взял с собой. Возможно, он и не собирался быть в отъезде так долго. Он мне сказал, что сам не знает, надолго ли он уезжает. Однако попросил оставить за ним комнату и заплатил за две недели вперед.

— Он когда-нибудь упоминал о «Хобарт-шоу»?

— Насколько я помню, ни разу.

— А кого-нибудь, кто работает у Хобарта? После убийства Вейс опросил всю ярмарку, но никто его не опознал. Он показывал всем его фотографию. А тебе он ее показывал?

— Конечно, вне всякого сомнения, это был Лон.

— Значит, когда Вейс приехал сюда, он довольно быстро выяснил его имя. Ему помогли полицейские из Саут-Бенда.

— Налей-ка мне еще стаканчик, Эм, и послушай, что я тебе скажу. У вас на ярмарке работает несколько сотен человек. Десяток из них когда-то обязательно встречались с Лоном. Эти люди просто не хотели идти на риск. Зачем рассказывать полиции, что кто-то из них знал убитого или даже работал вместе с ним.

— Конечно, я об этом подумал тоже. Вот почему я и спрашиваю тебя, не упоминал ли Лон в разговоре кого-нибудь из «Хобарт-Шоу»?

— Нет, Эм. Он никогда не говорил о своем прошлом. Никто ему не писал — мне это прекрасно известно. Он давно порвал все цирковые контакты. У него действительно не было друзей.

— Послушай, человек не может заниматься только продажей газет. Как он проводил свое свободное время?

— Он много читал. Очень любил кино: почти каждый вечер ходил в кинотеатр. Каждую неделю приносил из библиотеки кучу книг. В свободное время он либо сидел в кино, либо писал стихи в своей комнате.

— Стихи? — воскликнул дядя Эм.

— Именно стихи. Он был гораздо умнее, чем большинство карликов. Я понятия не имею, где ему удалось получить образование, но он много знал. Лон был по-настоящему умен. Если бы он не был уродом, он бы далеко пошел. Но кто возьмет на работу карлика? Только цирк.

— А он читал тебе свои произведения? Это были хорошие стихи?

— Он никому ничего не показывал, но однажды мне удалось случайно прочитать несколько стихотворений. Он забыл листки на столе, и я прочла их, когда делала уборку в его комнате.

— Это было интересно?

— Я в этом ни черта не понимаю, Эм. Как я могу судить о поэзии? Но это было забавно. Не смешно, а именно забавно. Некоторые из них были очень грустными, а некоторые…

— Горькими, — подсказал я.

— Это именно то слово, которое я искала. Спасибо, Эд. Стихи о смерти. Правда, это не совсем стихи — в них нет рифмы. Ты хочешь их прочесть, Эм?

— Они все еще здесь? Разве полиция не забрала его вещи?

— Нет, все лежит в большом чемодане на чердаке. Когда приехал тот полицейский из Индианы, он пересмотрел все его вещи, но сказал, что не нашел ничего, что смогло бы помочь следствию. Он велел мне сложить все вещи и хранить на тот случай, если полиции они опять понадобятся. Но никто больше не пришел.

— Фло, ты разрешишь мне порыться в его чемодане?

— Конечно, Эм, пожалуйста. На чердаке есть свет. Сама я не собираюсь лезть туда с вами, но дам вам ключи. Ты не ошибешься: дверь на чердак находится на третьем этаже как раз напротив лестницы. У чемодана с вещами Лона сломан замок. Он стоит у входа.

— Это просто замечательно, Фло! Может быть, мы будем рыться в этом чемодане довольно долго. Иди спать! Когда мы закончим, я просуну тебе ключ под дверь.

— Значит, я не увижу тебя, Эм?

— Я зайду завтра. Я пробуду в городе до полудня. Еще одна просьба: у тебя есть старые номера «Билборда»?

— Да, некоторые сохранились. Я еще не успела выбросить номера за последние два — три месяца. А зачем они тебе понадобились?

— Лон читал «Билборд»?

— Нет. Я же тебе говорила, что он и слышать не хотел о цирке и шоу-бизнесе. Он не поддерживал знакомства ни с кем из этого круга…

— Я все понял. И тем не менее мне хотелось бы заглянуть в эти старые номера. Я возьму их с собой на чердак и оставлю их там.

— Возьми, если хочешь. Оставь мне только номер за эту неделю, я еще не успела его прочитать.

Она встала с кресла и подошла к шкафу. В шкафу нашлось около дюжины номеров «Билборда». Положив их на стол, миссис Червински сказала:

— Боюсь, это все, чем я могу вам помочь. Подождите минутку! В бутылке еще остался джин. Давайте-ка выпьем на прощанье!

Я попытался отказаться, но она взяла мой стакан и наполнила его почти до краев.

— Не ломайся, Эд. Это только второй твой стакан. Послушай, Эм, ты помнишь ту забегаловку в Бридж-порте?

И все понеслось сначала. Посыпались воспоминания, но на этот раз их хватило ненадолго. Минут через пятнадцать миссис Червински отпустила нас с миром. Я захватил ключ и стопку «Билборда», и мы пошли на чердак.

Чемодан действительно стоял у самого входа. Когда мы подняли крышку, то обнаружилось, что там сложены только носильные вещи. Сверху лежали два костюма: один из них был новым и хорошо отглаженным, а второй — видимо служивший для работы — помятым и поношенным. Дядя Эм нашел старые газеты и расстелил их на полу.

— Раскладывай вещи в том порядке, в каком мы будем их доставать, — приказал дядя Эм. — Потом сложим их обратно.

— Хорошо, — сказал я. — А что мы будем искать?

— Откуда я знаю! Может, наткнемся на что-нибудь интересное. Вейс уже осматривал вещи до нас и ничего не нашел. Мы должны представить себе общую картину — ты понимаешь, что я имею в виду? Ну, начали!

Я прекрасно его понял. Вопросы, которые он задавал миссис Червински, не помогли нам установить связь между ярмаркой Хобарта и Лоном Стаффолдом. Мы не узнали ничего нового об убийстве. Но карлик предстал перед нами как человеческое существо, а не как абстракция. Маленькое сморщенное личико на фоне примятой травы перестало быть просто фотографией убитого. Карлик стал мужчиной. Его мужским мыслям было тесно в крохотном тельце, и это его дьявольски ожесточило. Дух требовал простора. И он лелеял свою горечь, избегая живых людей и погружаясь в вымышленный мир книг и кино. Мне пришло в голову, что познакомиться с ним было бы весьма интересно. Если бы он был жив, я бы попытался побороть его сопротивление. Он был значительной личностью, а в его маленькой головке помещался сильный мозг. Но теперь было слишком поздно. Этот человек погиб. От него осталось только содержимое этого чемодана. А его крохотное тело, доставлявшее ему столько мук, покоилось в общей могиле на кладбище в Эвансвилле. Дядя Эм взял один из костюмов и стал рыться в карманах. Я взял второй, поношенный, и сделал то же самое. В карманах ничего не оказалось, кроме сломанной зубочистки. Я прощупал подкладку и, прежде чем положить костюм на газету, взглянул на этикетку.

— Она права, он действительно жил в Толедо, — сказал я.

На костюме была этикетка от портного из Толедо.

— А этот костюм сшит в Цинциннати; он его заказал у какого-то из здешних портных.

Мы тщательно разложили вещи на расстеленных газетах. Зачем мы это делали? Ведь он никогда не будет их носить. Через год — другой миссис Червински, возможно, бросит эти ненужные тряпки в огонь.

Под костюмами в чемодане лежали маленькие рубашки и детские носки — эти вещи он мог не заказывать, а просто купить в магазине. Затем мы вынули крохотное пальто и крохотный плащ. Внизу лежало нижнее белье размером на шестилетнего ребенка. Наконец мы добрались до самого дна чемодана. С одной стороны находилась древнейшая пишущая машинка «Корона» с тремя рядами клавиш, а с другой — непочатая пачка писчей бумаги. Несколько отдельных листков лежали сверху.

Я вынул машинку, осмотрел ее и положил рядом с чемоданом. Она была без футляра. Чувствовалось, что ею пользовались довольно часто. В это время дядя Эм изучал пачку бумаги. Эту пачку никто не вскрывал; бумажный ободок не был надорван.

— Здесь нет книг, кроме этого словаря, — сказал я. — Судя по словам хозяйки, он любил читать. У него должно было быть много книг.

— Необязательно. Есть люди, которые много читают, но не любят иметь книги дома. Обычно это те, кто путешествует или часто переезжает с места на место. Книги много весят и становятся обузой. Я думаю, Лон был из таких людей. Он предпочитал брать книги в библиотеке.

Сначала я отложил словарь в сторону, но потом опять взял и начал листать. Мне хотелось найти пометки или закладки. Словарь был невелик, но я листал его довольно долго. Хорошо, что в чемодане не было других книг — иначе мне пришлось бы потратить на поиски всю ночь.

Дядя Эм взялся за разрозненные листки, лежавшие на пачке бумаги. Я взглянул в его сторону и увидел, что на листках напечатан текст, состоящий из строчек разной длины. Я понял, что это стихи.

— Писем нет, малыш. Он действительно ни с кем не переписывался.

Я вернулся к словарю, а дядя Эм начал вчитываться в текст, напечатанный на листках.

В словаре я ничего не нашел, отбросил его в сторону и занялся чемоданом, который теперь опустел. Это был самый обыкновенный чемодан — без двойного дна и потайных отделений.

Покончив с чемоданом, я взглянул на дядю Эма. Он все еще читал, но его лицо приобрело странное выражение.

— Эд, сложи, пожалуйста, вещи обратно в чемодан. А этим мы займемся отдельно.

— Там только стихи или что-нибудь еще?

— Только стихи… Очень хорошие стихи. Я начал складывать вещи в чемодан.

— Ты действительно считаешь, что он был талантлив? — спросил я.

— Не знаю. Я в этом плохо разбираюсь: я не поэт. Это нельзя назвать высокой поэзией. Но некоторые из этих стихов написаны гораздо лучше, чем можно было ожидать. Прочти-ка!

И он протянул мне один листок.

Я дважды перечитал стихи.

— Но ведь это ни о чем не говорит. Это всего лишь слова.

— Конечно, это всего лишь слова. А что ты надеялся найти там, кроме слов?

— Возможно, это выше моего понимания. Я не вижу здесь ничего особенного. Что это за «нежный голос лютни»? И о каком «несбыточном» идет речь?

Дядя Эм рассердился:

— Не придирайся, Эд! Откуда мне знать про «голос лютни»? Но в один прекрасный день ты обязательно столкнешься с «несбыточным» — это я тебе гарантирую!

Он передал мне второй листок.

У второго стихотворения, как и у предыдущего, не было названия. Первая же строчка повергла меня в изумление: «Закройте медленно крышку моего гроба».

На чердаке было тихо, углы терялись в полумраке. Я почувствовал, как по телу побежали мурашки при мысли, что эти мрачные стихи написал мертвый карлик. Это было просто глупо: каждый из нас рано или поздно должен умереть, за каждым закроется крышка гроба. Кого минует эта судьба? И тем не менее мне было жутко.

Чтобы немного успокоиться, я закурил сигарету, сел на расстеленные газеты и стал читать дальше.

Я читал и перечитывал это стихотворение.

Дядя Эм протянул мне следующее, но я отказался.

— Я не хочу больше их читать, — сказал я. — Слишком мрачно. Мне не нравится.

Он бросил на меня косой взгляд и снова углубился в изучение листков. Я докурил сигарету, но никак не мог отделаться от гнетущего впечатления, которое произвели на меня стихи этого несчастного.

Стихотворение мне не понравилось, но поэт и не рассчитывал на то, что оно должно было нравиться. Он добивался чувства подавленности, которое я испытывал, прочитав его произведение. Я думал о Лоне Стаффолде, который сидел один в своей комнате и поверял бумаге свои чувства. Я вздрогнул, вспомнив о том, что в Эвансвилле действительно шел дождь, когда его закапывали в землю.

А ведь он был прав! Земля — это огромный пирог, а лежащие в ней миллионы мертвецов и вправду начиняют ее, как изюминки.

Наконец дядя Эм собрал листки и положил их обратно в чемодан.

— Кажется, это все, — сказал он.

— Ты что-нибудь нашел?

— Ничего в отношении убийства. Но я понял, почему он сочинял стихи.

— Могу я спросить почему?

— К черту твои вопросы. Я не смогу тебе ответить. Есть вещи, которые чувствуешь, но не можешь выразить словами. Например, ты можешь объяснить, почему ты играешь на тромбоне?

— Конечно, нет. Я понимаю, что ты имеешь в виду. Миссис Червински предсказала, что я никогда не стану музыкантом. Думаю, она была права.

Лицо дяди Эма выразило отвращение.

— Господи, неужели ты веришь в эти басни! Эти так называемые «ясновидящие» всегда были проходимцами.

— Я так думаю не из-за предсказания миссис Червински. Я не брошу игру на тромбоне, но никогда не стану профессионалом. У меня нет способностей, которые должны быть у настоящего музыканта. Однако меня разбирает любопытство: что она подразумевала, когда говорила, что я попадусь в ловушку?

— Эд, именно поэтому я перестал заниматься ясновидением и прочими штуками. На этом можно неплохо заработать, но я предпочел держать балаган. В конце концов ты сам ловишься на эту удочку. В действительности ты просто угадываешь некоторые вещи. Но помимо твоей воли ты начинаешь думать, что в тебе живет какая-то таинственная сила, которая позволяет тебе читать в душе у других людей. Иногда ты попадаешь в яблочко и все больше и больше веришь в свой дар. А тут уже недалеко до сумасшедшего дома.

— Но ведь она сказала правду о моем отношении к музыке. Впрочем, она могла узнать об этом от Вейса — я все ему выложил, когда был у него в гостях.

Дядя Эм покачал головой:

— Вейс не знал, что я знаком с Фло; у него не было причин говорить с ней о тебе. Все гораздо проще, малыш. Парни твоего возраста все помешаны на музыке, но только единицы действительно становятся музыкантами. Она не могла ошибиться. А тебе это показалось чем-то необыкновенным, потому что ты играешь на тромбоне. Если бы ты просто любил музыку — все равно какую, — ее предсказание так или иначе было бы верно. Ты сам теперь видишь, что она действовала наверняка.

Он сгреб пачку «Билбордов» и положил ее себе на колени.

— Любой может этим заниматься — стоит только набраться наглости. Каждому можно наговорить кучу вещей, которые покажутся правдой. Тут нет никакого риска. Нужно только напустить как можно больше тумана. Человек сам постарается найти совпадение между предсказаниями и тем, что с ним случится. Однако, черт возьми, нужно заняться этими газетами. Мы продолжим разговор после.

Он поделил пачку газет на две части и протянул мне половину.

— Получай свою долю! Ну, давай начинать!

— Что будем смотреть прежде всего. Объявления?

— Конечно, особенно раздел предложений о найме и частные объявления. Все, что может касаться карлика. Я пока не знаю, что мы ищем, но что-то должно найтись.

— Понятно, — сказал я.

Я взял первый номер и просмотрел раздел объявлений. Там ничего не оказалось. Во втором номере в разделе о найме на работу я наткнулся на имя какого-то карлика из Бирмингема, который предлагал свои услуги в качестве циркового артиста. Он не имел никакого отношения к нашему делу, но на всякий случай я выписал его адрес. И только в третьей газете я нашел то, что искал. Я сразу наткнулся на это объявление, потому что оно было обведено черным карандашом. Это было объявление частного характера:

Я всматривался в это объявление, когда дядя Эм сказал мне:

— Посмотри отдел писем — может, на его имя было отправлено письмо.

— Нашел. Посмотри!

Я протянул ему газету, и он прочитал объявление.

— Это именно то, что нам нужно. Это ты сделал рамку или…

— Нет, не я. А что значит «ав»?

— Это дата, когда должен был выйти последний номер с этим объявлением. Давай-ка посмотрим! Это номер от третьего августа, я просмотрел последний июльский, и там ничего. Значит, объявление было дано третьего августа с последующим повторением в номерах от десятого и семнадцатого августа. У тебя есть эти номера. Проверь!

Я проверил. В обоих номерах было помещено это объявление, но только в номере от третьего августа оно было обведено рамкой.

Я показал оба номера дяде Эму.

— Нужно обязательно узнать, кто отметил объявление карандашом. Фло говорила, что карлик не читал «Билборд». Правда, он мог читать его втайне от нее.

— Это вполне возможно, — заметил я.

— Если поразмыслить хорошенько, то это маловероятно. Если он читал газеты тайком, то не стал бы ничего подчеркивать. Это выдало бы его намерения. Ну, пошли!

Он собрал газеты, положив интересующий нас номер сверху, и пошел к выходу. Я быстро собрал разложенные на полу газеты, кинул их в угол и догнал его у лестницы. Что-то заставило меня обернуться, и я бросил взгляд на чемодан. Он был похож на гроб ребенка — или карлика.

Этот чемодан действительно стал гробом если не тела, то мыслей этого несчастного человека. Мыслей, изложенных на бумаге. Эти мысли еще поживут какое-то время, пока их не выбросят или не сожгут в печи. А потом они превратятся в дым, тогда как тело, породившее их, уже стало изюминкой в толстом пироге земли.

Дядя Эм уже спустился с лестницы и ждал меня внизу. Я погасил на чердаке свет и закрыл за собой дверь.

«Прочтет ли кто-нибудь еще эти мрачные стихи, спрятанные на чердаке?» — подумал я.

Спустившись на второй этаж, я спросил у дяди Эма:

— Ведь ты не станешь ее будить? Мы пробыли там довольно долго. Сейчас уже около пяти утра.

— Разумеется, я ее разбужу. Это крайне важно.

И он постучал в дверь миссис Червински. Я услышал, как скрипнула кровать, потом зажегся свет, и Фло появилась на пороге своей комнаты.

— Мне чертовски жаль тебя беспокоить, Фло. Но кое-что я должен выяснить немедленно. Речь идет об этом объявлении.

Он протянул ей газету и ткнул пальцем в черную рамку.

— Господи, я совершенно об этом забыла. Входи, Эм.

— Нет, мы сейчас уйдем и оставим тебя в покое. Так что ты можешь сказать по этому поводу?

— Ничего особенного. Я увидела это объявление в субботнем номере. Меня удивило начало: «Лон С.» Естественно, я сразу же подумала, что объявление касается Лона Стаффолда, и подчеркнула его. Когда он вернулся вечером, я его ему показала. Но он заявил, что это не имеет к нему никакого отношения и он не знает никакого Коротышки. И вообще не понимает, о чем идет речь. Он сказал, что я ошиблась.

— Больше он ничего не добавил?

— Нет. Но я заприметила это объявление. Оно появилось еще в двух номерах, а потом пропало. Поскольку Лон уверял, что оно его не касается, я выкинула это из головы. А теперь ты мне о нем напомнил.

Сонное выражение сошло с ее лица.

— Значит, объявление все-таки предназначалось для него, а он не хотел, чтобы я об этом знала. Оно очень коротенькое. Он с первого раза мог запомнить содержание и почтовый адрес. Он уверял, что это не имеет к нему отношения, но наверняка ответил. Ты согласен со мной, Эм?

— Пока не знаю, Фло, но наведу справки. Во всяком случае, большое спасибо. Возвращаю тебе ключ от чердака и газеты.

— Я еще увижусь с тобой, Эм?

— Надеюсь. Я обязательно тебе позвоню. До свидания, Фло.

Мы вышли на Вайн-стрит. Мимо нас проехали одно или два такси, но дядя Эм даже не попытался их остановить.

Небо уже начало сереть, а с реки дул свежий северный ветер. Я слегка дрожал, но не потому что было прохладно. Я никак не мог отделаться от воспоминания о стихах. Мне хотелось забыть их, но они росли во мне и наполняли душу смутной тревогой. Сам того не желая, я их выучил наизусть слово в слово.

— Тебе холодно, Эд? — спросил дядя Эм.

— Нет, но я хочу есть.

— Сейчас мы перекусим. А потом пойдем в какой-нибудь отель. Надо немного поспать. Наш следующий визит будет на площадь Оперы, двадцать пять. Но туда нельзя явиться раньше девяти-десяти часов.

Мне не нужно было спрашивать, что находилось на площади Оперы, двадцать пять. Все циркачи знали этот адрес — это был адрес редакции «Билборда».

— Ты думаешь, они скажут, кто поместил объявление? — спросил я.

— Я когда-то знавал там одного парня, может, он поможет нам пролить свет на это дело.

— А если он там больше не работает?

— Если я не справлюсь в одиночку, придется подключить Вейса. Он может устроить, чтобы здешняя полиция сделала официальный запрос. И все-таки я боюсь, что у нас ничего не выйдет. Тот тип наверняка действовал под чужим именем.

— Тогда зачем мы туда идем, если ты считаешь, что мы ничего не добьемся?

— У тебя что, есть другие предложения?

— Нет, — сказал я. — Я могу предложить только поспать и поесть. Лично я умираю с голоду.

На углу Вайн-стрит мы нашли ресторан, к счастью, еще открытый. Нам удалось кое-как перекусить, а затем мы отправились на поиски ночлега. В отеле на Фонтейн-сквер нам предложили двухместный номер, и мы повалились в постели, приказав разбудить нас в девять часов. Уже засыпая, дядя Эм сказал:

— Тебе совсем не обязательно вставать так рано. В «Билборде» я разберусь и без твоей помощи. Я разбужу тебя, когда вернусь. Можешь поспать пару лишних часов.

— Замечательно, — сказал я. — Только не позволяй мне спать слишком долго. Мне обязательно надо вернуться в Форт-Вэйн к семи вечера. Я не могу обмануть Риту.

— Не беспокойся, Эд. Ты вернешься вовремя.

Дядя Эм погасил свет и блаженно вытянулся на кровати.

— После того как я проспал целый сезон на кушетке, я не смогу заснуть в такой мягкой постели, — проворчал он.

Однако ровно через минуту, обратившись к нему, я в ответ услышал храп.

Глава 14

В девять утра я расслышал сквозь сон телефонный звонок. Я помнил, что мне не нужно вставать, и повернулся на другой бок. Но тут я почувствовал, что кто-то теребит меня за плечо. Я с трудом открыл глаза и увидел дядю Эма.

— Что случилось? Ты же сказал, что я могу поспать… — пробурчал я.

И только тут заметил, что он уже одет.

— Поднимайся, малыш. Уже полдень. И поторопись, если хочешь попасть в Форт Вэйн к приезду твоей крошки.

Я сел, пытаясь стряхнуть с себя сон. Рядом с кроватью стоял стул, на который я бросил вчера свою одежду. Теперь вместо нее там лежал какой-то пакет.

— Поезд отходит в два часа дня, но ведь нужно сделать пересадку. Мы успеем вернуться к семи вечера. Я подумал, что ты захочешь прифрантиться перед отъездом. Я попросил привести твой костюм в порядок: его сейчас гладят. Они все успеют сделать, пока ты примешь душ.

Он развернул пакет, и я увидел там новую рубашку, носки, кое-что из белья и прекрасный галстук.

— Ты умница, дядя Эм!

— Конечно, я не дурак. Только я уже три часа на ногах и еще не успел позавтракать. Так что пошевеливайся!

Только после того, как я принял душ и облачился в свежевыглаженный костюм, который принес рассыльный отеля, я вспомнил, что следует спросить дядю Эма о результатах его похода в редакцию «Билборда».

— Все вышло так, как я и предполагал, — ответил он. — Объявление поместил некий Джон Смит. Его адрес: Луисвилль, штат Кентукки, до востребования. Сам понимаешь, людей с таким именем — Джон Смит — в Америке как собак нерезаных. Этот тип выбрал его намеренно. Объявление послано по почте и оплачено вперед наличными деньгами. В редакции мне сказали, что на объявление был получен ответ, который они отправили в Луисвилль, до востребования.

— Значит, ответ был отправлен в Луисвилль. А ты не помнишь, мы уже работали там в это время?

— Ты попал в самую точку. Мы начали работать в Луисвилле в понедельник пятого августа, через два дня после появления первого объявления в «Билборде». Итак, это дело имеет прямое отношение к ярмарке Хобарта. В этом нет сомнений, Эд.

— А если ответ пришел после того, как мы уехали из Луисвилля? Ведь объявление появлялось три недели подряд, а мы пробыли там не больше недели.

— Тип, поместивший объявление, наверняка попросил, чтобы корреспонденцию на его имя переводили до востребования в Эвансвилль, а потом в Саут-Бенд. Но он получил ответ немедленно… Фло показала объявление Лону третьего августа.

Когда мы завтракали в маленьком ресторанчике отеля, я спросил дядю Эма:

— А ты позвонил миссис Червински? Ведь ты же обещал ей позвонить перед отъездом.

— Спасибо, что напомнил, — сказал он. — У меня совершенно вылетело из головы.

И он бросился к телефонной кабине.

После завтрака у нас еще оставалось немного времени, и мы не спеша отправились на вокзал.

В поезде дядя Эм всю дорогу молчал. Мне тоже было не до разговоров: прислушиваясь к стуку колес, я думал о том, что с каждой минутой я приближаюсь к блаженному мигу встречи с Ритой.

Тем временем дядя Эм достал из кармана конверт и начал что-то чертить карандашом. Он написал несколько слов, потом остановился, подумал и добавил еще какие-то цифры.

Я заинтересовался и глянул на конверт.

— Послушай, малыш, я запамятовал, когда убили Лона?

— В четверг, — ответил я. — В Эвансвилле. Вчера исполнилось ровно две недели. Значит, это произошло пятнадцатого августа… нет, скорее шестнадцатого августа, потому что его убили после полуночи. В пятницу, шестнадцатого августа.

Дядя Эм записал в середине конверта: «Л.С. — убит — 15». И уточнил:

— Будем считать, что это произошло в четверг, время не так уж важно. А Сьюзи?

— Она исчезла в первую же ночь после нашего переезда в Форт Вэйн… в прошлый понедельник, двадцать шестого августа. Ее нашли во вторник во второй половине дня. Но наверняка она была убита в понедельник вечером.

Он отметил «26» в начале следующей колонки.

— А Негро… позавчера, двадцать восьмого августа, в среду.

Эти сведения он поместил в третью колонку.

— Это было именно в ту ночь, когда ты увидел в окне Сьюзи или ее призрак. Давай подведем итог, малыш. За несколько дней до убийства Лон уехал из Цинциннати.

— За пять дней. Он уехал в субботу десятого августа. В это время мы уже находились в Луисвилле два дня.

Я увидел, как дядя Эм записал в первой колонке под отметкой «Л.С. — убит» следующее: «Л.С. — покинул Цин. — 10».

— Здесь можно поместить и третью дату, — заметил я. — Третье августа, тот день, когда миссис Червински показала Лону объявление в «Билборде».

И он записал: «Лон увидел объявление — 3 ав.» Всмотревшись в записанную фразу, он заключил:

— Если он ответил на объявление сразу — а именно так он и сделал, — ответ пришел в Луисвилль до востребования пятого августа, когда ярмарка уже была там. Все сходится, малыш! Но я пока не вижу мотивов этой переписки.

— Когда ответ послали, ярмарка еще находилась во Франкфурте, штат Кентукки. Это было в конце июля. А еще раньше мы работали в Лексингтоне. Думаю, не стоит копать дальше. Нужно выяснить, что могло произойти в последнюю неделю июля.

Дядя Эм занес эти сведения в свою схему. Потом мы стали изучать наши записи, но сколько ни ломали голову, разгадки нам так и не удалось найти. И тем не менее было очевидно, что некто на ярмарке, на нашей ярмарке, вел тайную игру: он поместил объявление в «Билборде», получил ответ от Лона, заключил с ним какую-то сделку, заставившую карлика уехать из Цинциннати, а затем убил его в Эвансвилле через четыре дня после того, как ярмарка перекочевала в этот город. А где был этот человек и что он делал в предыдущие пять дней? Это оставалось тайной.

Поезд прибыл в Лиму, где мы должны были пересесть на «Пенсильванию», которая следовала через Форт Вэйн. До отхода «Пенсильвании» оставалось довольно много времени, и мы решили выпить по чашечке кофе в вокзальном буфете.

Конверт с записями снова выступил на сцену. Дядя Эм положил его на стол перед собой, и мы опять принялись изучать составленную схему.

— Эд, здесь явно просматривается план. Но какой? Недостает какого-то важного звена. Стоит его добавить — и все станет яснее ясного.

Я недоверчиво покачал головой и отхлебнул глоток кофе. Краем глаза я посмотрел на вокзальные часы: пять часов четырнадцать минут. До встречи с Ритой еще оставался час сорок шесть минут. Но дядя Эм не хотел замечать моего настроения и опять начал сыпать догадками.

— Подумай хорошенько, малыш! Что нам известно об этом недостающем звене?

Я с сожалением отвел глаза от часов.

— Прежде всего надо выяснить мотивы. Ты отвергаешь версию о том, что все эти убийства совершил маньяк. Вейс в данном случае с тобой солидарен, да и я тоже. Тогда совершенно непонятно, каковы причины. Насколько мне известно, никто ничего не выиграл от этих убийств — ведь об ограблении здесь не может быть и речи. Разве что кто-то затаил злобу на Лона Стаффолда — но это пока тоже недоказуемо.

— Я отвергаю месть или сведение счетов в качестве мотива. И знаешь почему? Есть люди, которые способны на убийство в сильном гневе. Но в данном случае убийца действовал с заранее обдуманным намерением. Какая-то выгода все-таки была. И когда мы узнаем, в чем она заключалась, мы найдем недостающее звено в нашей схеме.

— Ты забыл еще одну вещь: все жертвы были одного роста. Как ты втиснешь этот факт в свою схему?

Я опять посмотрел на записи дяди Эма, но не открыл для себя никакого нового смысла.

— Малыш, у тебя такая прекрасная память, — взмолился наконец дядя Эм. — Закрой глаза и подумай хорошенько! Выкинь из головы все, что не имеет отношения к этому делу! Попытайся сопоставить две вещи: выгоду убийцы и рост жертвы. Карлик, шимпанзе, ребенок! Ведь есть же какая-то связь!

Я закрыл глаза и попытался честно выполнить его просьбу. Но сколько я ни напрягал память, мне так и не удалось решить эту головоломку. Вдали раздался свисток поезда.

— Нет, дядя Эм, у меня ничего не получается.

— Попытайся еще разок, Эд. Видишь, поезд уже подходит. У нас мало времени. В чем могла заключаться выгода убийцы?

На этот раз я не стал закрывать глаза. Я тупо уставился в пространство, пытаясь собрать воедино бродившие у меня в голове неясные мысли.

— Есть одно предположение. Но я не понимаю, каким образом…

— Оставь пока в стороне «каким образом»! Сначала скажи, что ты имеешь в виду.

— На следующий день после убийства Лона, когда я был в Эвансвилле, я специально купил газету, чтобы прочитать раздел происшествий. Там было сообщение о похищении маленького мальчика. За него требовали выкуп в пятьдесят тысяч долларов. Его похитили в ту же ночь, когда убили Лона. Они указали возраст мальчика — семь лет. Значит, его рост совпадает с ростом Лона, Сьюзи и Негро. И… выкуп в пятьдесят тысяч долларов.

— Где? Где это произошло?

И тут я все вспомнил. По спине у меня пробежал холодок.

— В Луисвилле, — растерянно пробормотал я.

Поезд уже подходил к перрону. Я поднялся и сказал дяде Эму:

— Пойдем, мы можем опоздать, поезд стоит здесь всего несколько минут.

Я уже сделал шаг по направлению к двери, но дядя Эм не тронулся с места. Он сидел перед столиком с таким видом, как будто только что увидел призрак.

— Дядя Эм! Поезд уже подходит! Пошли скорее! — крикнул я.

Наконец он очнулся и сказал:

— Поезжай один. Я приеду завтра. Мне нужно…

Он не закончил свою мысль.

Я ничего не мог понять: то, что я ему сказал, по какой-то причине произвело на него ошеломляющее впечатление. Только один раз в жизни я видел на его лице такое выражение. Это было, когда я сообщил ему, что мой отец — его брат — скоропостижно скончался. Значит, мои слова имели для него какой-то тайный смысл. Смысл, который я не мог угадать.

Поезд медленно подошел к перрону. Это был единственный поезд, который мог доставить меня в Форт Вэйн. Через минуту он отправится без меня, а я так и останусь на вокзале. Ведь я дал Рите клятвенное обещание встретить ее в семь! Дядя Эм понял мои колебания и подбодрил меня:

— Беги, малыш, ты можешь опоздать на поезд. Завтра мы обязательно увидимся!

— Но я не могу…

Он схватил со стола солонку, как будто собирался запустить в меня, и с притворным раздражением закричал:

— Убирайся отсюда! Дай мне, наконец, минуту покоя!

Я кинулся на перрон и в последнюю секунду успел вскочить в вагон.

Когда я приехал в Форт Вэйн, Рита уже была на вокзале. Ее поезд прибыл на несколько минут раньше. На ней было черное платье, которое ей очень шло. Ее кожа казалась еще белее, а волосы еще золотистее на темном траурном фоне. У нее был просто ангельский вид. Однако она была не из тех ангелов, которых почитают на расстоянии. Когда мы присели на скамейку, я подумал, что в ее глазах и выражении лица есть что-то, что дьявольски притягивает к себе мужчин.

Я начал расспрашивать ее о похоронах отца, но она прервала меня:

— Давай не будем говорить об этом, Эдди!

Но потом все-таки вернулась к этой теме:

— Эд, я не хочу, чтобы у тебя сложилось ложное впечатление. Я не буду хитрить с тобой. Я не любила своего отца — мне не очень удобно говорить об этом после его смерти, но он вел себя очень плохо. Он жестоко обращался с моей матерью. Правда, он ее не бил, а предпочитал изводить по мелочам. Может быть, он ей изменял, но я об этом ничего не знаю, да и не хочу знать. Больше всего на свете он любил выпивку — гораздо больше, чем маму. Думаю, она оставалась с ним только из-за меня, ей хотелось, чтобы я росла в семье. У нее был свой маленький независимый доход, и она заплатила за страховку, когда поняла, что скоро умрет. Мама устроила так, что отец не смог ею воспользоваться. Все досталось мне. Она умерла от рака. Она давно знала о своей болезни и…

Я положил руку ей на плечо.

— Не надо больше об этом, Рита. Теперь это не имеет никакого значения.

— Нет, Эдди, я хочу, чтобы ты понял, почему мне было так тяжело расстаться с тобой в тот момент, когда мы нашли друг друга. Мне было больно видеть, как он умирает именно потому, что я его не любила. Людей узнаешь иногда слишком поздно. Он оказался не таким уж плохим человеком. Я поняла это только в больнице. Он был слаб на выпивку — это правда… И все-таки это был мой отец. Он…

— Довольно, Рита.

— Мне самой не хотелось бы об этом говорить. Но теперь мне будет легче, если я все тебе расскажу. Он знал, что умрет. Он это понял сразу же после несчастного случая, хотя доктора уверяли, что он поправится. И он был счастлив, когда я пришла. Он… плакал. Я осталась с ним, пока все не кончилось. Я должна была это сделать.

— Я понимаю, Рита. А зачем ты ездила в Чикаго?

— Так было нужно. Мы начнем свое дело, Эдди. — И она улыбнулась мне с загадочным видом.

— Какое дело?

— У нас теперь есть деньги. Страховка на пять тысяч долларов. Правда, сейчас у меня осталось всего четыре — я похоронила отца по высшему разряду, а потом купила себе кое-что из одежды. Тебе нравится это платье, Эдди?

— Оно очень красивое, — сказал я. — Но… пять тысяч долларов — это большие деньги.

— Целый капитал. Если бы я на них жила, мне хватило бы на год. А если бы я их приберегла и продолжала работать, я все равно стала бы в них залезать — я себя знаю. Поэтому я решила вложить их в дело. Тогда они принесут доход. Я организую цирковую программу.

— Что это за программа?

— Программа оптических иллюзий. Там будет пять номеров — распиленный ящик, женщина без головы, гильотина, женщина-паук и еще один номер. Я не совсем поняла, о чем идет речь. Это совершенно новый трюк. И, разумеется, мы снимем новый балаган. Мы сможем прекрасно заработать, Эдди.

Я несколько раз пытался ей возразить, но она была так воодушевлена своими фантазиями, что я не осмелился.

— Мне хотелось бы, чтобы Эм тоже к нам присоединился, — продолжала она. — Нам понадобится еще одна ассистентка. Думаю, вчетвером мы справимся. Сама я буду участвовать в номере «женщина без головы».

— Все это чудесно, — заметил я. — Но ведь сезон уже кончается. Сейчас слишком поздно затевать новую программу.

— После Милуоки и Спрингфилда ярмарка отправляется на юг. У нас в запасе еще два месяца. Мы сможем окупить свои расходы, а в следующем сезоне…

— Окупить расходы? — прервал я ее. — Так, значит, твоих четырех тысяч долларов будет недостаточно, чтобы организовать эту программу?

— Конечно, нет. Фокусник, с которым я договорилась, требует восемь тысяч долларов, но думаю, что смогу его уломать и за шесть. Для начала я вложу три тысячи — это поможет нам начать дело и продержаться зиму. Впереди еще достаточно времени, чтобы подготовиться к следующему сезону. А тогда мы сможем развернуть дело по-настоящему.

Я было открыл рот, чтобы заявить, что у дяди Эма тоже есть кое-какие деньги, но вовремя спохватился. Мне не следовало распоряжаться его деньгами. Сначала нужно заручиться его согласием.

— Все это выглядит великолепно, но…

— Ты не хочешь участвовать, Эдди?

— Разумеется, хочу. Но я предпочел бы, чтобы это были мои деньги, а не твои. Мне не нравится…

— Не будь таким дурачком, Эдди. Это наши деньги. Если я принадлежу тебе, то и все, чем я владею, тоже твое. Но если ты не хочешь входить со мною в дело, я найму тебе квартиру и буду платить зарплату, чтобы ты занимался организацией и рекламой. Это тебя устраивает?

— С тобой я согласен на любую авантюру, — засмеялся я. — Но не надо торопиться, Рита. Ты неопытна, тебя могут надуть. Позволь нам с дядей Эмом все проверить, прежде чем вкладывать деньги. Или, если хочешь, обратись к Мори. Он не новичок в шоу-бизнесе и может дать дельный совет.

— Мори уже в курсе. За два дня до той ночи, когда мы с тобой познакомились, мы ездили в город — Хоги, Мардж, Мори и я. Мори сам заговорил об этом деле, когда мы сидели в ресторане. Фокусник работал на ярмарке, которая прогорела. Но Мори сказал, что у него действительно великолепное представление. Он сам хотел переманить этого парня на ярмарку Хобарта. На его номера публика валит валом. Мори называл мне имя хозяина прогоревшей ярмарки, но я его забыла. Этот человек сейчас болен и лежит в больнице в Чикаго. Поэтому ему необходимо ликвидировать свои дела. Он не собирается больше открывать свою ярмарку. А фокусник остался без работы.

— Но, Рита…

— Когда я получила деньги по страховке, вернее, когда узнала, что смогу их получить, я позвонила Мори. Он сказал, что мне плывет в руки золотое дело. Расходы не составят больше десяти тысяч долларов, а уже к концу этого сезона я смогу получить прибыль в две тысячи.

— Все это выглядит замечательно, Рита. Но все-таки я советую подождать и спросить мнения дяди Эма. Тем более что ты хочешь взять его в дело. Дела у него сейчас идут неплохо. Может быть, он не захочет идти на риск?

— Твой дядя Эм? Не захочет пойти на риск? Не будь идиотом! Ну ладно, я с ним поговорю. А сейчас мне надо заехать к Мори и забрать свои вещи. Мы едем на ярмарку.

— Дяди Эма сейчас нет на ярмарке. Он уехал по делам. Я даже не знаю, когда он вернется. Может быть, завтра.

— В таком случае, если я уеду сегодня вечером, то не смогу с ним повидаться. Я еду в Чикаго ночным поездом. Так надо, Эдди.

Я посмотрел на нее в надежде, что смогу уговорить отложить отъезд. Но выражение ее лица убедило меня, что мои просьбы будут бесполезны.

— Хорошо, Рита, ты уедешь ночным поездом. А теперь поехали на ярмарку!

В такси я обнял ее и поцеловал. Мне казалось, что я весь растворился в этом поцелуе. Никогда раньше я не испытывал ничего подобного. Не зря я ждал столько времени. Теперь я сожалел о слабости, которую позволил себе с Эстеллой. Тот поцелуй был мимолетной утехой, а этот переворачивал мне душу, заставлял трепетать в сладостном предчувствии. Я понял, что с этой минуты мы с Ритой — единое целое перед лицом всего мира.

Дядя Эм не был частью этого мира. Я был страшно признателен Рите за то, что она подумала о нем и пригласила в наше дело. Мне чертовски не хотелось с ним разлучаться, несмотря на то что отныне мы пойдем с Ритой одной дорогой, а дяде Эму, возможно, с нами не по пути.

Когда я оторвался от Риты и взглянул на нее, я увидел, что она тоже вся отдалась своему чувству. Она часто дышала, закрыв глаза. Ее лицо светилось рядом в полумраке такси. Как она была хороша! Я не стоил ее, и тем не менее она была моей. Я был счастлив и горд от сознания, что, если бы я попросил, она не поехала бы в Чикаго. Но я не стал просить. Где-то в глубине души я чувствовал, что ее отъезд был наказанием за мою выходку с Эстеллой. И я добровольно принял на себя это наказание. Чтобы искупить свою вину, я должен был позволить Рите уехать, а потом мучительно ждать ее возвращения.

— Это было замечательно, Эдди, — прошептала она. Ее лицо то погружалось во мрак, то опять появлялось передо мной в неверном свете уличных фонарей.

— Я тебя так долго ждал, — пробормотал я и опять почувствовал свою тяжкую вину.

Вскоре мы услышали гул, доносившийся с ярмарки, и такси остановилось у центрального входа. Как только мы вошли на центральную аллею, что-то заставило нас остановиться. Я даже не помню, кто из нас остановился первым. Рита вцепилась в мою руку. Я не знал, о чем она думала. А мне припомнилась та ночь, когда центральная аллея предстала передо мной в белесой дымке, заглушавшей звуки. Мне опять показалось, что я вижу ее в каком-то новом свете, слышу незнакомые звуки. Все опять странно переменилось вокруг, и я был бессилен понять смысл этих изменений.

В действительности ничего особенного не произошло. Вечер был ясный, дул легкий свежий ветер, ярмарка празднично шумела. Но все казалось мне необычным, как будто я смотрел другими глазами — глазами постороннего человека, который видит все это в первый и последний раз. И этот человек во мне понимал и чувствовал ту жизнь, которой жила ярмарка.

Вдруг Рита сказала:

— Я люблю тебя, Эдди. Пока я не уехала отсюда, я не понимала, как сильно я тебя люблю. Я так скучала по тебе, когда была в Индианаполисе. Я скучала и по тебе, и по ярмарке. Мне кажется, я вернулась бы сюда, даже если бы тебя здесь не было. Если бы у меня не было этих денег, я опять стала бы работать в «живых картинах». Во всей этой жизни есть что-то, от чего трудно отказаться.

Я кивнул. Я прекрасно понимал, что она хотела сказать.

— Нас учили в школе, что целое — это сумма составных частей. Это неправда. Мы с тобой теперь одно целое, но это гораздо больше, чем просто ты и я.

— Что ты хочешь сказать, Эдди?

— Я хочу сказать, что вместе мы значим гораздо больше, чем каждый в отдельности. Разве это не так?

Она нежно прижалась ко мне и прошептала:

— Конечно, так, Эдди!

— Каждая вещь превращается в нечто большее, чем она есть на самом деле. Например, музыка. Ты когда-нибудь слушала великих скрипачей? Что они делают на самом деле? Водят конским волосом по высушенным овечьим кишкам. А что получается?

— Хватит философствовать, Эдди! — засмеялась Рита. — Ты странный парень, я никогда не встречала никого забавнее тебя.

Я засмеялся вместе с ней. Конечно, глупо пускаться в подобные рассуждения. И тем не менее, думал я, ярмарка была единым целым — как скрипка. Она состояла из столь же малоромантичных вещей, как конский волос и овечьи кишки. Вейс был прав: она разжигала низменные скотские инстинкты публики, нездоровое любопытство и жадность. Но в то же время она имела над толпою магическую власть. В неоновой рекламе, лотерее и человеческом уродстве, выставленном напоказ, было нечто неотразимо привлекательное. Впервые я так четко осознал весь трагизм и все очарование жизни.

Рита прервала мои размышления.

— Эдди, мне нужно сходить в балаган к Мори — попрощаться с девушками и забрать свои вещи. Они не любят, когда там болтаются посторонние. Давай встретимся в фургоне у Хоги!

— Нет! — воскликнул я. Я и сам не понимал, что меня так взволновало. Но я быстро взял себя в руки и сказал: — Думаю, их нет дома. Хоги наверняка уехал — ему надо решить вопрос с нашим переездом в Милуоки. А Мардж ассистирует в лотерее.

— Тогда где мы встретимся?

— У Ли Кэри. Через час — ты согласна?

— Я задержусь всего на несколько минут. Только не потеряйся, Эдди!

— Не потеряюсь! Может быть, мне пойти с тобой?

— В женскую гримерную? Там слишком много соблазна — я не смогу за тобой уследить.

Она засмеялась и чмокнула меня в щеку. Я провожал ее взглядом, пока она не исчезла в толпе.

Когда Рита ушла, я так и остался стоять на центральной аллее. Мне некуда было идти — вернее, я боялся тронуться с места. Но затем я решился. Я прекрасно знал, что в этом месте мне ни в коем случае не следовало появляться — и тем не менее ноги сами понесли меня в сторону фургона Хоги. Мною овладело непреодолимое, лихорадочное любопытство. Этого никак не следовало делать, но какая-то сила толкала меня вперед.

Я не знал, что меня ожидало, но внутренне был готов к самому худшему. Дверь фургона была закрыта. Я постучал и услышал голос Хоги, приглашавшего меня войти. Переступив порог, я остолбенел от удивления. Посреди фургона верхом на стуле сидел Вейс. У него был такой усталый вид, как будто он не спал несколько ночей. Хоги сидел за столом напротив Вейса. Перед ним стояла наполовину пустая бутылка. Но по лицу капитана нельзя было понять, пьян он или нет. Мардж тоже была дома. Она взглянула на меня растерянно и беспомощно, и ее глаза налились слезами. Когда я вошел, Хоги сразу же спросил меня:

— Выпьешь стаканчик?

— Нет, спасибо, Хоги, — ответил я.

Вейс ограничился тем, что поприветствовал меня кивком. В фургоне воцарилось тягостное молчание. Я сразу пожалел о том, что пришел, но отступать было поздно.

— Где твой дядя, Эд? — спросил Вейс, чтобы поддержать разговор. Если бы я ответил, что не знаю, это выглядело бы полным идиотством.

— Он уехал по делам в Цинциннати, — ответил я.

Он взглянул на меня, как бы спрашивая, что это за дела, но я стойко выдержал его взгляд. Он не стал настаивать. Я изо всех сил старался смотреть только на Вейса, чтобы иметь возможность не обращаться к Хоги и Мардж.

Почему у меня не хватило выдержки держаться подальше от этого места? Что мне здесь понадобилось? Ведь я предчувствовал, что мне не следовало сюда приходить! Я клял себя за бесхарактерность. Мне казалось, что я присутствую на похоронах.

Когда Хоги снова стал наливать себе в стакан, бульканье жидкости вывело меня из оцепенения. В фургоне было так тихо, что я слышал его глотки. Затем Хоги обернулся в сторону Мардж и сказал:

— Детка, мне кажется, тебе пора пойти помочь Питу. Он тебя заждался.

Она поспешно вскочила и пробормотала:

— Действительно, пора. Я скоро вернусь.

Чувствовалось, что она была рада любой возможности уйти из фургона.

— Присядь, Эд! — сказал Хоги. Я присел на кровать. «Если она вернется, я тут же встану и уйду, — подумал я. — Питу не нужна ее помощь, он обойдется и без ассистентки. Ей там нечего делать. Но она будет тянуть время. Мне придется просидеть здесь десять — пятнадцать минут, а потом изобрести какой-нибудь предлог, чтобы уйти».

А пока мне нужно было смотреть на Хоги и как-то поддерживать разговор. Вдруг Армин Вейс повернул голову в мою сторону и неожиданно спросил:

— Малыш, что ты можешь сказать об уколах на руках Сьюзи?

Я просто опешил от его вопроса.

— А что я могу сказать?

— Ты знал об этом?

— Конечно. Хоги рассказал мне вчера вечером.

— На ее руках действительно нашли следы уколов, — подтвердил Вейс.

По-видимому, Вейса разочаровал мой ответ. Но для меня все стало ясно: я нашел еще одно из недостающих звеньев в этой цепочке. Хоги не зря рассказал мне об этих следах на руках шимпанзе. Он знал, что полиция сделает то же, что сделал я: эксгумирует труп Сьюзи и произведет медицинский осмотр. А результаты этого осмотра позволят сделать неутешительные для него выводы.

— Шимпанзе вырыли сегодня утром, — продолжал Вейс. — Мы вызвали судебного эксперта. Обезьяну буквально накачали морфином.

— Вы хотите сказать, что она не утонула?

— Конечно, нет. Ее утопили. При том количестве наркотиков, которое в нее влили, она не могла передвигаться сама. Кто-то сделал ей несколько уколов морфина, чтобы она не сопротивлялась, донес до бассейна и бросил в воду.

— Вот как!

Его слова меня не удивили. Теперь мне казалось, что я всегда знал, что смерть Сьюзи не была несчастным случаем. Я это давно предчувствовал, хотя и не мог понять причин этого убийства.

Все опять замолчали. Было так тихо, что я услышал, как кто-то ходит на цыпочках вокруг фургона. Ни Вейс, ни Хоги не обратили внимания на этот легкий шорох. Но мои чувства в этот момент были так обострены, что я замечал любую мелочь.

Шаги приблизились к двери, потом затихли, а затем я услышал, как кто-то опять начал топтаться около фургона. Я поднял глаза и взглянул в окно. Вейс сидел к нему спиной. За стеклом на мгновение показалось лицо дяди Эма. Он слегка кивнул мне, словно давая понять, что я не должен выдавать его присутствие.

Дядя Эм посмотрел через стекло на Хоги. Тот по-прежнему сидел за столом, тупо уставившись в бутылку. Теперь я понял, чего добивался дядя Эм. Он хотел, чтобы я привлек внимание Хоги. И тогда я сказал:

— Хоги, ты помнишь, я тебе рассказывал о призраке шимпанзе, который я видел ночью в окне?

— Помню, Эд, — пробормотал он.

Именно на это я и надеялся. Когда я упомянул об окне, он инстинктивно поднял глаза и увидел в окне фургона лицо дяди Эма. Хоги отпрянул, словно сам увидел призрак.

Дядя Эм загримасничал, давая ему понять, что приглашает его выйти. Хоги бросил косой взгляд в сторону Вейса, который так ничего и не заметил, и слегка кивнул дяде Эму. Я почувствовал его смятение и подлил масла в огонь. Как ни в чем не бывало я продолжил:

— Я все время себя спрашиваю, кого я мог там увидеть? Ведь не могла же мертвая обезьяна… Нет, это просто немыслимо!

Хоги поднялся и налил себе полный стакан виски.

— Мардж все не возвращается, — сказал он. — Наверное, у Пита запарка. Надо пойти ему помочь. Я скоро приду.

Вейс всем своим видом показал, что ничего не имеет против. Хоги постоял какое-то мгновение посреди фургона, потом взял свой стакан и опрокинул его залпом, как будто это был стакан воды. Потом он поставил стакан на стол и вышел.

— Эд, что вы делали в Цинциннати? — спросил Вейс, как только за Хоги закрылась дверь.

— Мы встречались с миссис Червински. Нам нужно было осмотреть вещи Лона Стаффолда. А еще дядя Эм ходил в редакцию «Билборда».

— Значит, вы нашли объявление? Я имею в виду то, которое предназначалось для Лона С.?

Я кивнул. Меня удивило, что Вейс был полностью в курсе истории с объявлением; раньше он об этом ничего не говорил. Он шел в своих поисках параллельно с нами.

Вейс поднялся и пинком отодвинул стул, на котором сидел. Затем он начал нервно ходить взад-вперед по фургону. Внезапно он остановился.

— Эд, я знаю, кто совершил все эти убийства. Прекрасно знаю, кто это сделал, но совершенно не понимаю почему. Я ничего не смогу предпринять, пока не выясню мотивы. Без этого мои обвинения бездоказательны.

— Это Хоги? — спросил я.

— Разумеется, Хоги. Но кто мне объяснит, почему он убил именно карлика, шимпанзе и черного мальчика? Какая между ними связь? Мне пока ничего не удалось установить.

Я тоже пока ни в чем не был уверен.

Глава 15

Дверь позади Вейса открылась, и он обернулся. Вошел дядя Эм и весело воскликнул:

— Привет, капитан! Вы разговариваете слишком громко. Я слышал вас еще за порогом.

Он взял стул, который отодвинул Вейс, и уселся на него верхом, положив руки на спинку.

— Ты что-то раскопал, Эм? — обратился к нему Вейс.

— Вполне достаточно, чтобы разобраться в этом деле. Что вам рассказал Эд?

— Ничего, — ответил Вейс. — Значит, он тоже в курсе? Дядя Эм бросил взгляд в мою сторону:

— Он понял главное, Эд?

— Думаю, что да.

Вейс посмотрел на меня, потом на дядю Эма и уверенно заявил:

— Это сделал Хоги. Но зачем?

Дядя Эм подвинул стул к столу, где стояла бутылка виски. На донышке еще плескалось немного жидкости. Он отхлебнул глоток прямо из горлышка, поставил бутылку и сказал, обращаясь ко мне:

— Ну, Эд, выкладывай все, что тебе известно. Если будет нужно, я кое-что добавлю.

— Капитан, в ту ночь, когда был убит карлик, в Луисвилле похитили ребенка. Вся история и завязалась вокруг этого похищения. Сына богатого промышленника по имени Порли выкрали прямо из постели около девяти часов вечера. Его родители в это время были на какой-то вечеринке. В доме осталось всего двое слуг. Мальчику было семь лет — его рост примерно совпадал с ростом Лона, Сьюзи и Негро. Это и есть то недостающее звено, которое мы так долго искали. Все остальные события были только следствием этого похищения.

— Мальчика украл Хоги?

Я кивнул. Тут в разговор вмешался дядя Эм:

— Я сегодня просмотрел луисвилльские газеты: ребенка вернули двадцать шестого августа за выкуп в сорок тысяч долларов. Похититель сначала требовал пятьдесят, но родителям удалось с ним сторговаться на меньшую сумму. Мальчик жив, и его состояние сейчас не внушает тревоги. Однако все одиннадцать дней его кололи наркотиками.

Сейчас он выздоравливает. Он все еще находится в больнице, но врачи говорят, что он выкарабкается.

— Двадцать шестое августа — прошлый понедельник, — заметил Вейс. — Именно тот день, когда утонула Сьюзи. Ради бога, Эм, я так устал: я могу уклониться в сторону, если начну анализировать все известные мне детали. Пожалей меня и расскажи все по порядку!

Но дядя Эм решил, что я изложу все лучше его.

— У Хоги зародилась эта идея по крайней мере за месяц до похищения, пока мы ездили по Кентукки. Он страстный игрок в покер и прекрасно знает, что чудовищный блеф может принести состояние. Ему надоела ярмарка. Но чтобы бросить работу, нужно было сорвать где-то солидный куш. Самое трудное в этом предприятии было не само похищение: ребенка нужно было где-то скрывать все время, пока шли переговоры о выкупе. О похищении было объявлено во всех газетах: он не мог появиться с неизвестным ребенком так, чтобы это оставалось незамеченным. И вот Хоги изобрел способ, как спрятать ребенка на ярмарке.

До этого момента я был полностью уверен в своих словах. Но далее мне понадобилась поддержка дяди Эма. Я взглянул на него, и он кивнул мне, чтобы я продолжал.

— Хоги держал мальчика в своем фургоне на виду у всех, но никто ничего не заметил. Он напичкал его наркотиками и завернул в обезьянью шкуру. Настоящей обезьяны у него не было — пока еще не было. Малыш Порли играл роль шимпанзе все одиннадцать дней своего плена, пока Хоги вел переговоры о возвращении и уплате выкупа. Он жил в темном углу клетки. Все, кто посещал фургон Хоги, видели какой-то комочек шерсти, сопящий в соломе, но никому не пришло в голову, что это ребенок, а не обезьяна. Хоги правильно рассчитал: полиция даже не подумала, что все следы ведут на ярмарку.

Вейс громко выругался. Он обвел взглядом фургон Хоги. Я показал ему место, где находилась клетка фальшивой Сьюзи.

— Но при чем здесь карлик? — спросил он.

— Он является частью плана, который Хоги разработал очень тщательно. Хоги хотел избежать малейших подозрений: было нужно, чтобы обезьяна появилась у него еще до похищения. Все должны были знать, что он купил шимпанзе. Не зря он трубил на всех углах о болезни Сьюзи. Те пять дней, которые предшествовали похищению, роль больной обезьяны играл Лон Стаффолд. Он был сообщником Хоги. В то время Хоги еще не нуждался в настоящем шимпанзе — он был бы лишней обузой. Лон Стаффолд помог ему разыграть этот спектакль. Вполне возможно, что он также участвовал в похищении маленького Порли.

— Я думаю, что он в нем не участвовал, — вмешался дядя Эм. — Вы помните, что его нашли голым? Это значит, что он носил обезьянью шкуру вплоть до момента убийства.

— Я все же не могу понять, зачем Хоги понадобилось связываться с карликом, — сказал Вейс. — Ведь это лишний свидетель! Гораздо проще было обзавестись настоящей обезьяной в качестве двойника.

Я тоже этого не понимал. Но дядя Эм быстро разъяснил эту загадку.

— Вначале ему нужна была не просто обезьяна, а больная обезьяна, которая только лежала бы в углу. С настоящей обезьяной слишком много возни. Тем более когда появился мальчик, и Хоги понадобилось постоянно отлучаться для переговоров с родителями. Согласно его плану после похищения Лон должен был уехать в Цинциннати, а затем вернуться, чтобы еще какое-то время изображать шимпанзе, когда дело уже было сделано. А затем шимпанзе надлежало каким-то образом исчезнуть.

— Теперь понятно, — сказал Вейс.

Я продолжил свой рассказ:

— Хоги, по-видимому, был давно знаком с Лоном. В прошлом они уже провернули вдвоем какое-то темное дельце. Поэтому Хоги подумал о карлике как о возможном сообщнике и поместил объявление в «Билборде». Когда-то у Хоги было еще одно прозвище, Коротышка — по контрасту с его огромным ростом.

— Ты считаешь, что карлик попытался его провести? — спросил Вейс и взглянул на дверь. Видимо, он подготовился к возвращению Хоги. Он просунул руку под пиджак и вынул револьвер из кобуры.

— Не совсем так, — сказал я. — Я думаю, что, когда Хоги вернулся вечером с похищенным мальчиком, карлик потребовал половину выкупа вместо тех нескольких тысяч, которые первоначально предложил ему Хоги. Есть и другая версия: Лон мог не знать о похищении, а когда узнал, то не захотел впутываться в это дело. Заключая с ним сделку, Хоги мог утаить ее истинную суть. А когда Лон все узнал, он, возможно, потребовал, чтобы Хоги вернул мальчика. Может быть, он даже пригрозил выдать его полиции.

— Думаю, что вторая версия ближе к истине, — сказал дядя Эм.

— Итак, вернемся к вечеру двадцать шестого августа, когда Хоги отвез мальчика обратно к родителям. Он уже получил выкуп в сорок тысяч долларов. Ему опять понадобилась обезьяна, чтобы избежать подозрений. И он где-то купил себе шимпанзе. Но ему не нужна была живая обезьяна. Он вовсе не собирался обременять себя после удачной аферы. Он сделал обезьяне несколько уколов морфина и бросил ее в бассейн. А потом поднял тревогу, и мы стали ее разыскивать. Куча народу могла подтвердить, что он усердно искал ее вместе со всеми. Пока все складывалось для Хоги вполне благополучно — правда, ему пришлось устранить Лона, но на него не пала даже тень подозрения. Вечером двадцать шестого августа он думал, что с этим делом покончено навсегда — мальчик возвращен родителям, деньги получены, обезьяна вроде бы нечаянно погибла по собственной вине. Все шито-крыто. Но тут произошло непредвиденное, и он был вынужден совершить еще одно убийство. Негро…

— Он нашел обезьянью шкуру! — воскликнул Вейс.

— Вот именно! Мальчик нашел шкуру и начал с ней играть. Это Негро заглянул в окно фургона — в этом теперь нет никаких сомнений. Видимо, Хоги спрятал ее где-то в лесу, потому что на ней были комья засохшей грязи. Возможно, Негро видел, как он там копался, и решил, что Хоги зарыл в земле клад. А когда он нашел шкуру, то решил позабавиться и попугать народ. Он спрятал шкуру в своем фургоне, а вечером после представления разделся догола, напялил ее и пошел разгуливать по ярмарке. Ему хотелось над кем-нибудь подшутить.

У меня по спине опять пробежала дрожь, когда я вспомнил, при каких обстоятельствах видел Негро в последний раз.

— Как выяснилось, подшутил он надо мной, — вздохнул я. — Он прекрасно справился с ролью призрака Сьюзи. Бедному малышу казалось, что это так весело! Не знаю, каким образом, но Хоги выследил его и убрал с дороги. Мальчик стал не призраком, а настоящим мертвецом.

— Итак, у этой несуществующей Сьюзи было четыре двойника, — заключил Вейс. — Карлик, малыш Порли, утонувшая обезьяна и Негро. Многовато для одного дела! Неудивительно, что ему удалось сбить нас с толку.

В голосе Вейса появились угрожающие нотки. Он опять взглянул на дверь и встал напротив. Я заметил, что от волнения у него на лбу появилась испарина.

— Почему он задерживается? — нетерпеливо спросил Вейс. Потом он обернулся в нашу сторону и воскликнул: — Господи! Неужели вы его предупредили?

Дядя Эм отвел глаза в сторону и уклончиво ответил:

— Никуда он от вас не денется. Я думаю, он догадался, что игра проиграна. Он крепкий мужик и не захочет дрыгаться на электрическом стуле. Он сам обо всем позаботится.

— Он должен на нем «дрыгаться», как ты удачно выразился! Черт возьми, Эм, зачем ты это сделал?

— Конечно, он заслужил такую смерть, — спокойно ответил дядя Эм. — А что будет с Мардж? К смерти ее не приговорят, но ее приговор не менее тяжел — она останется жить. И будет знать, что Хоги закончил свои приключения на электрическом стуле. И хотя он был последний сукин сын, она его любила, капитан.

Вейс нахмурился.

— Ты уже говоришь о нем в прошедшем времени. Почему ты так уверен, что он это сделает?

Дядя Эм ничего не сказал в ответ. Вейс направился к двери. Когда он уже стоял на пороге, дядя Эм окликнул его:

— Капитан!

Вейс обернулся.

— Послушайте, капитан! Мы с Эдом тут ни при чем. Вы распутали это дело сами. Не надо никому о нас рассказывать.

Вейс пристально взглянул на него и раздраженно бросил:

— Благодарю за услугу!

В его голосе слышался едва сдерживаемый гнев.

После ухода Вейса мы остались в фургоне одни. Нам больше не хотелось разговаривать. Мы сидели молча около стола и ждали. На столе валялась разбросанная колода карт. Чтобы хоть чем-то заняться, я взял ее и начал тасовать. Время тянулось невыносимо медленно. Я разложил один пасьянс и уже было принялся за второй, когда дверь открылась и в фургоне снова появился Вейс. С ним были двое полицейских из Форт Вэйна.

— Уйдите отсюда, — распорядился он. — Нам надо обыскать фургон. При нем не оказалось денег. Необходимо их найти.

Дядя Эм вопросительно взглянул на Вейса. Тот отвел глаза и сказал:

— Ты был прав. В трех километрах отсюда, на дороге. Врезались в бетонную стену на скорости сто тридцать километров в час. Оба скончались на месте.

Дядя Эм с грустью покачал головой. Мы тронулись к выходу, но полицейский инспектор, пришедший с Вейсом, вдруг решил нас обыскать. Ему показалось, что мы прихватили с собой часть выкупа. Не думаю, чтобы Вейс мог отдать такой приказ. Он не стал останавливать полицейского, но, пока тот выворачивал наши карманы, не смотрел в нашу сторону. Ему было стыдно. Мы понимали, что он не мог вмешаться, и не стали особо протестовать. Наконец нас отпустили.

Приблизительно через десять минут после того, как мы вернулись в нашу палатку, к нам снова ворвался Вейс.

— Мы нашли деньги, — сообщил он. — Большую часть выкупа — тридцать четыре тысячи. Думаю, найдем и остальные.

— Вряд ли, — заметил дядя Эм. — Выпьете стаканчик, капитан?

— Нет, спасибо. Пожалуй, это был наилучший выход. По крайней мере для женщины. Ну, я пошел. Мне еще надо составить кучу отчетов. До свидания!

И он вышел из палатки.

Я так замотался, что совершенно забыл, что мы с Ритой договорились встретиться у Ли Кэри. Я вскочил и стал спешно собираться. Дядя Эм не удерживал меня.

Я опоздал почти на час, но Рита все-таки дожидалась меня. Она сидела на ступеньках фургона и плакала.

Мне стало ясно, что она уже узнала о последних печальных новостях. Я был рад, что кто-то опередил меня и избавил от необходимости сообщать о смерти Хоги и Мардж.

Пора было отправляться на вокзал.

Нам удалось довольно быстро разыскать такси, и мы приехали задолго до отхода поезда. Пока мы сидели в зале ожидания, мы едва сказали друг другу пару слов. Потом Рита справилась с собой и опять заговорила о представлении, которое занимало ее воображение.

— Все это прекрасно, Рита, — сказал я. — Но почему ты не хочешь хоть немного подождать? Конечно, ты должна повидаться с этим фокусником. Но постарайся составить о нем правильное мнение. Не нужно бросаться в это предприятие очертя голову и рисковать всем, что ты имеешь! Да и мы должны хорошенько все обдумать, прежде чем решиться.

— Хорошо, Эдди, я не стану ничего предпринимать, пока ты не приедешь в понедельник в Милуоки.

— Мне ждать тебя на вокзале?

— Я пока ничего не знаю. Я позвоню тебе из отеля, как только приеду.

Подошел поезд, и я благополучно посадил Риту в вагон. Перед расставанием мы не стали целоваться: я не хотел, чтобы грусть, которую мы оба испытывали, сказывалась на наших отношениях.

Но когда поезд отошел, я почувствовал, что в моей душе образовалась пустота. Я невольно начал подсчитывать в уме, сколько часов мне оставалось ждать до понедельника, когда я смогу снова ее увидеть.

Я вернулся на ярмарку, когда все представления уже закончились и балаганы закрывались на ночь. Дядя Эм был в палатке. Наверное, он устал и решил никуда не выходить. Несмотря на поздний час, он сидел на кушетке одетый, сдвинув шляпу на затылок.

— Привет, Эд! — сказал он, когда я вошел. Затем широко зевнул и прибавил: — Я все пытаюсь себя убедить, что мне хочется спать. Но, видно, сегодня мне не заснуть.

Я чувствовал то же самое. Несмотря на смертельную усталость, я был не в силах заставить себя лечь спать.

— Хочешь пропустить стаканчик? — предложил дядя Эм.

— Нет, спасибо.

— Тебе понравилась игра в детектива? Надеюсь, ты убедился, что это малопривлекательное занятие?

— Почти такое же грязное, как и само убийство. Мне страшно жаль Мардж. Но если бы пришлось начать все сначала, я поступил бы точно так же. Для меня это не игра, дядя Эм. Я думаю, из меня получился бы настоящий детектив.

— Ты обрекаешь себя на адскую жизнь. Это не совсем то, что ты читал в романах. В реальности тебе предстоят долгие часы нудной и неблагодарной работы за мизерную плату. Большинство дел, которые ты будешь расследовать, не стоят и выеденного яйца. Я никому не пожелаю такой жизни.

— То же самое ты говорил о жизни бродячего цирка, пока мы не начали работать вместе. Однако она мне понравилась. И все же я думаю, что не смог бы всю жизнь оставаться циркачом.

— А как же Рита? Если ты действительно собрался стать сыщиком, то вряд ли твое решение придется ей по вкусу.

— Я пока не знаю.

Этот вопрос поставил меня в тупик. Дядя Эм был прав: планы одного из нас шли вразрез с планами другого. Я вздохнул и сказал:

— Хорошо, я постараюсь забыть. — Но, спохватившись, подумал, что он может ложно истолковать мои слова, и добавил: — Я имел в виду, что постараюсь забыть о профессии детектива.

Дядя Эм внезапно встал.

— Мне нужно ненадолго уйти, Эд. Увидимся позднее.

После его ухода я стал размышлять над своей жизнью. Наверняка он ушел, чтобы где-нибудь напиться. Я с удовольствием сделал бы то же самое, но мне не дано находить забвение в выпивке. «Есть ли у меня действительно данные для того, чтобы заниматься этой профессией? — спрашивал я себя. — Смогу ли я выдержать обычную слежку? Хватит ли у меня терпения? Ведь я в жизни никогда ни за кем не следил!»

И вдруг мне в голову ударила шальная мысль. Я вскочил и выбежал из палатки. Почему бы мне не попробовать хотя бы шутки ради? Дядя Эм ушел всего пару минут назад. Я проверю, смогу ли я следить за ним, одновременно не теряя из виду и ничем не выдавая своего присутствия. Я увидел его, когда вышел с ярмарочной площади на улицу. Он шел по направлению к городу. Стараясь держаться от него на почтительном расстоянии, я ни на минуту не спускал с него глаз. В то же время я пускался на всевозможные уловки, чтобы он не смог меня заметить.

Дядя Эм направился в город пешком, хотя вскоре мимо нас промчались рейсовый автобус и несколько такси.

На городских улицах, несмотря на поздний час, кое-где мелькал народ, и я осмелился подойти поближе. Я был горд собой, потому что дядя Эм так меня и не увидел.

Он остановился у входа в большое здание. И тут я понял, что был полным идиотом. Я думал, что он искал в городе какую-нибудь забегаловку, чтобы напиться на свободе, а он шел в церковь. Эта церковь была открыта всю ночь. Он хотел помолиться за упокой души Мардж, а может быть, и самого Хоги.

Я постоял недолго у входа, соображая, нужно ли мне выдавать свое присутствие, но потом все-таки решил этого не делать. Мне было стыдно признаться, что я шел за ним по пятам, потому что затеял детскую игру в сыщика.

Я сел в случайное такси, оказавшееся возле церкви, и вернулся. С одной стороны, я был страшно недоволен собой, но с другой — мой первый опыт слежки доказал, что люди могут прятаться от посторонних глаз не только для злых дел, но и для самых благородных.

Весь следующий день мы работали в балагане. Это была суббота. По субботним и воскресным дням на ярмарке всегда полно народу, и мы крутились как сумасшедшие, не замечая, как летит время. В воскресенье вечером ярмарка закрылась. Из-за огромного наплыва публики нам удалось погрузиться на грузовики только в три часа ночи. Мы с дядей Эмом страшно устали. Чтобы попасть в Милуоки поездом, нужно было тащиться среди ночи на вокзал. Поэтому мы решили перекочевать вместе с ярмаркой. В одном из фургонов мы наткнулись на сложенные кучей палатки, повалились на них и проспали всю дорогу до Милуоки.

Мы прибыли туда в полдень и сразу же начали спешно ставить палатки. Мне хотелось закончить работу как можно скорее, чтобы успеть помыться и привести себя в порядок до того, как позвонит Рита. Как только мы прибыли в Милуоки, я сбегал в дирекцию ярмарки и удостоверился, что телефон работает исправно. И все-таки я опоздал: Рита позвонила в тот момент, когда я начал мыться. Дядя Эм сообщил мне:

— Она только что приехала и собирается снять комнату в отеле «Висконсин» на Третьей улице. Примерно через час она будет ждать тебя в баре отеля.

Думаю, я побил все рекорды по скорости одевания.

Когда я вошел в бар отеля «Висконсин», Рита уже ждала меня за столиком. Никогда еще она не казалась мне такой красивой. Я сел напротив. Тогда она слегка подвинулась и уступила мне место рядом с собой.

— Ты сел слишком далеко, Эдди! Мне хочется быть рядом.

— Нет, это совершенно невозможно, — твердо сказал я. — Вокруг нас люди. Если я сяду ближе, то за себя не поручусь. Мы так давно не виделись. Может, выпьем что-нибудь?

Мимо как раз проходил официант, и я заказал два мартини. Когда официант поставил бокалы перед нами, я решил произнести тост:

— За нас, Рита!

Она улыбнулась и спросила:

— Ты любишь меня, Эдди?

— Еще не знаю. Я жду того момента, когда смогу это проверить. Сколько мы будем еще сидеть здесь и вести себя паиньками?

— Я совершенная бесстыдница, Эдди. Я сняла номер на двоих.

— Теперь я сделаю самое важное заявление в моей жизни: это замечательно!

— Как поживает Эм?

— Прекрасно, — сказал я. Во мне все ликовало от радости. Я все еще не мог поверить, что Рита наконец пригласила меня к себе в номер. — Это не может быть правдой, Рита. Ты, наверное, хочешь подшутить надо мной. Ты известная обманщица и хочешь казаться не такой, какая ты есть на самом деле. Ты…

И тут я осекся на полуслове. В ее глазах блеснуло нечто похожее на ужас. Она слегка наклонилась вперед и прошептала:

— Что ты хочешь этим сказать, Эдди?

Клянусь, эти слова вырвались у меня случайно. Я не был уверен в себе. Мне казалось, что она водит меня за нос, как все девушки, которые много обещают, но редко исполняют обещанное. У меня не было никакой задней мысли. Я только хотел еще раз услышать от нее, что ее приглашение не розыгрыш.

Я посмотрел на Риту и не ответил на ее вопрос. Ее лицо приняло обычное выражение, и она небрежно сказала:

— Ты смеешься надо мной, Эдди!

Это была только шутка, и ничего более. Я пошутил. Но страх, мелькнувший в ее глазах, утвердил меня в страшном предположении, против которого восставала моя душа. Смутные догадки перешли в уверенность, и мне пришлось взглянуть истине в лицо. Пути назад были отрезаны.

— Итак, Рита, ты знала о похищении?

Она так широко открыла глаза, что у меня отпали последние сомнения.

— Я не стану утверждать, что ты замешана в этом деле. Но ты столько времени проводила у них в фургоне, что не могла не видеть некоторые вещи. Пока карлик пять дней изображал обезьяну, ты наверняка догадалась, что у них происходит нечто странное. И ты испугалась. Вот почему той ночью у тебя в руках оказался револьвер. И когда ты наткнулась на карлика, ты знала, что его убийца — Хоги. Или по крайней мере могла это предположить.

Она провела языком по пересохшим губам и пробормотала:

— Конечно, Эдди, я подозревала неладное. Но, клянусь, я ничего не знала. Вернее, я знала, что Сьюзи — не настоящая обезьяна. Однажды, когда я ночевала у них в фургоне, я случайно услышала их разговор. Мардж смертельно боялась Хоги. Она умоляла меня никому ничего не говорить.

— Но когда карлика убили, ты прекрасно знала, откуда он появился — из обезьяньей шкуры, — сказал я. — И ты знала, кто его убил.

— Я ничего не знала. Я обещала Мардж.

Моя рука лежала на столе; она накрыла ее своей рукой. Я вздрогнул от этого прикосновения.

— Не будем больше говорить об этом, Эдди! Нас могут услышать. Если ты так настаиваешь, чтобы я тебе все рассказала, давай поднимемся в нашу комнату. Там мы будем одни.

Это было разумно, очень разумно с ее стороны. Оказавшись с ней в номере, я не стал бы говорить о смерти.

— Давай выпьем еще что-нибудь, Рита. Мне нужно все это обдумать.

Я смотрел ей прямо в глаза. Но потом мне пришлось отвернуться, чтобы заказать официанту еще два стакана мартини.

Потом я опять посмотрел ей в лицо и подумал: «Все это не имеет никакого значения. Я могу ей верить. Вряд ли такой человек, как Хоги, стал бы посвящать постороннего в планы похищения. И газет она могла не читать. Она об этом ничего не знала. Даже если она подозревала, что происходит неладное, она ни в чем не могла быть уверена. И ей не с кем было поделиться своими сомнениями».

Пока я смотрел на нее, я ей верил. Но потом я закрыл глаза и совсем другие мысли забродили у меня в голове.

— Рита, когда в ту ночь в Эвансвилле был убит карлик, ты могла ничего не знать о похищении. Я допускаю это. Но ты наверняка читала утренние газеты. Когда я встретился с тобой в холле отеля, ты собиралась в банк. Некоторое время спустя у тебя опять было свидание с каким-то банкиром. Я начинаю кое о чем догадываться. Ты боялась, что Хоги тебя убьет, потому что ты слишком много знала или подозревала. Он уже совершил убийство и показал, на что способен. И ты решила принять меры. Ты оставила в банке запечатанный пакет и дала распоряжение вскрыть его в случае твоей смерти. Таким образом, ты себя обезопасила.

Она глубоко вздохнула и умоляюще прошептала:

— Эдди, я начинаю тебя бояться. Ты говоришь… как следователь. Если бы я не любила тебя так сильно, я бы…

Официант поставил перед нами два мартини. Рита судорожно отхлебнула из своего бокала и снова взяла мою руку.

— Эдди, давай забудем все это! Я забрала конверт в субботу и сожгла его. Я это сделала, потому что боялась, что Хоги меня прикончит.

«Похоже на правду», — подумал я. Я всей душой хотел ей верить, стряхнуть с плеч всю эту историю, навсегда забыть ее. Рита была так изумительно красива. Сейчас я мог бы сказать ей: «Ты права, Рита. Давай все забудем!» Потом мы поднялись бы в ее комнату, и я был бы счастлив.

Но вместо этого я задал ей один вопрос:

— Рита, какая страховая компания оплатила тебе страховку в пять тысяч долларов после смерти твоего отца?

Она резко отдернула свою руку. Я хотел знать все, и я добился своего. Теперь я действительно все знал. Пока я не задал этот вопрос, у меня был шанс, тень надежды. Ее жест объяснил мне, почему Вейс нашел только тридцать четыре тысячи долларов из тех сорока, которые Хоги получил в качестве выкупа. Моя прекрасная Рита потребовала свою долю за молчание.

Единственной случайностью в этом деле была смерть ее отца. Но и эта смерть пришлась как нельзя кстати — она объяснила, откуда у Риты вдруг взялись такие большие деньги.

Она затравленно посмотрела на меня и процедила сквозь зубы:

— Убирайся к черту, Эдди!

Даже теперь мне хотелось сказать ей: «Бог с ней, с этой историей! Давай все забудем!» — и подняться к ней в комнату. А там я моментально забыл бы обо всем на свете. Мы насладились бы друг другом. Но я не мог оплатить это наслаждение деньгами шантажистки. Они были получены за похищение одного ребенка и за смерть другого — маленького чернокожего мальчика, который чудесно бил чечетку.

И я сказал эти слова:

— Давай обо всем забудем, Рита. Я только хотел знать.

Но я вложил в них совершенно другой смысл. Я дал ей понять, что не смогу доказать, что эти деньги она получила от Хоги. Я даже не стану пытаться что-либо доказывать. Этими словами я прощался с ней навсегда. Мой стакан мартини так и остался нетронутым.

Когда я вышел из бара, мне захотелось немного побродить на природе. Я знал, что озеро находится неподалеку, и пошел наугад в сторону парка. Довольно скоро я вышел на берег озера и присел на травянистый склон, ведущий к воде. Мне было приятно просто сидеть на траве, смотреть на озеро и ни о чем больше не думать. Однако вскоре спустились сумерки, и я вынужден был уйти из парка. Из ближайшей аптеки я позвонил на ярмарку и попросил вызвать к телефону дядю Эма. Но секретарша ответила мне:

— Он уехал в город, Эд. Он говорил, что собирается пригласить вас с Ритой на обед.

Теперь я знал, что он пошел в отель «Висконсин», и решил вернуться туда. Дядя Эм сидел в холле.

— Я пытался тебя разыскать, Эд. Мне сказали, что Рита покинула отель. Вы… расстались? Ты понял, что произошло?

— Так ты все знал! — воскликнул я. — Почему ты ничего мне не сказал?

Он грустно покачал головой.

— Я ничего не знал, Эд. Я только подозревал, но ни в чем не был уверен. Ты ее знал лучше меня. Если она действительно шантажировала Хоги, ты догадался бы об этом и без моей помощи.

— Давай оставим эту тему. Мы еще сможем немного поработать сегодня вечером. Сейчас только восемь часов.

— С ярмаркой покончено, Эд.

— Что ты сказал?

— Именно поэтому я и приехал в город. Слухи о том, что Мори продает свою долю, к сожалению, оказались вполне обоснованными. Ты ни за что не догадаешься, кто теперь там правит. Имя нового владельца — Скитс Гири. Он сразу же выдвинул другие условия. Он не позволит нам заработать у него на ярмарке ни цента. Тебе понятно, по какой причине. Я послал его к черту и продал все наше барахло Дженни. Наши чемоданы уже на вокзале. Мы свободны как ветер, Эд!

— Но ведь по контракту Гири не имеет права менять условия в середине сезона! — возразил я. — Ведь у тебя с собой наш контракт?

— Именно это я ему и сказал, малыш. И еще кое-что прибавил от души. Если ты приглядишься хорошенько, то прочтешь его ответ под моим левым глазом. Жаль, что ты при этом не присутствовал! Это было дивное зрелище! Видел бы ты рожу Скитса! — и он довольно ухмыльнулся. — Так или иначе, мы ни в коем случае не сможем работать под его началом. Но не бойся — в кубышке еще кое-что есть. В ближайшие несколько месяцев мы не умрем с голоду.

— Что же нам делать? — спросил я.

— Я подумываю о том, чтобы поболтаться какое-то время в Чикаго. Как ты на это смотришь?

— Мне все равно, — ответил я.

Он положил руку мне на плечо.

— Ты справишься, малыш. Все будет хорошо!

— Я уже справился. Я все обдумал. Жизнь продолжается.

— Прекрасно! Давай останемся на эту ночь в Милуоки, а завтра утром отправимся в Чикаго. Но там нельзя появляться с большими деньгами. В Чикаго всегда умели заставить человека тряхнуть мошной. Давай кутнем здесь, в Милуоки! Ты согласен? — он даже прищелкнул пальцами от удовольствия. — Вот еще о чем я подумал, Эд. Эстелла тоже уходит с ярмарки. Она ненавидит Скитса Гири так же, как и мы. Он уже успел прибрать к рукам «живые картины». Сбегай за ней! Мы устроим чудесный прощальный вечер.

— А ведь ты остался без подружки, — улыбнулся я. — Давай-ка смотаемся втроем в Цинциннати и прихватим в нашу компанию Фло Червински!

Конечно, я шутил. Но мне следовало быть осторожнее, потому что именно так мы и поступили.

Ответ

Последний припай Двар Эв торжественно совершил золотом. За ним неотрывно следило бдительное око телевидения — не менее чем дюжина камер, и через весь универсум несся радиосигнал, возвещавший миру о великом событии.

Он разогнулся и кивнул Двар Рейну, затем встал перед рычажком, опустив который, он замкнет цепь. Это нехитрое движение в один миг объединит все гигантские компьютеры на всех населенных планетах — а их ни больше ни меньше как девяносто шесть биллионов! — в одну-единственную гигантскую цепь. Тем самым все искусственные интеллекты сформируют одну чудовищную кибернетическую машину, объединяющую и централизующую все знания всех галактик.

Двар Рейн обратился с кратким приветственным словом к нескольким триллионам слушателей. Затем, выдержав краткую паузу, проронил:

— Момент наступил, Двар Эв.

Тот мягко опустил рычажок. Послышалось глухое ворчание, приток сил, вырванных с девяноста шести биллионов планет. Сверкнули искры, затем все стихло.

Двар Эв отступил.

— Честь задать первый вопрос принадлежит вам, Двар Рейн.

— Благодарю вас, — просто откликнулся тот. — И это будет вопрос, на который ни одна из кибернетических машин ни разу еще не смогла дать ответа.

Он повернулся к машине:

— Существует ли Бог?

Гулкий, исполненный мощи голос, не колеблясь ни секунды, ответил:

— Да, теперь Бог есть.

Двар Эва внезапно охватила паника. Он подскочил к супермозгу, чтобы вернуть злополучный рычажок в прежнее положение.

Но в тот же миг безоблачное небо разразилось всплеском молний, испепеливших Двар Эва и приваривших рукоятку, навечно опущенную человеком.

Кошмар в красном

Он проснулся, не зная отчего. Но уже через минуту за первым толчком последовал второй, слегка сдвинувший его кровать и заставивший забренчать всякую мелочь, стоявшую на комоде. Он остался лежать, ожидая третьей встряски. Но ее почему-то не было.

Тем не менее теперь он прекрасно сознавал, что уже не спит и что, без сомнения, заснуть не удастся. Посмотрев на светящийся циферблат наручных часов, он убедился, что было ровно три, то есть разгар ночи. Вылез из постели и как был, в пижаме, подошел к окну. Оно было открыто, и ласковый ветерок слегка задувал в комнату. Маленькие искорки посверкивали в черноте неба, со всех сторон доносились обычные ночные шумы. Где-то звонили колокола. А собственно, с какой стати они трезвонят в столь поздний час? Не были ли легкие потряхивания, которые испытал он, какими-то землетрясениями, нанесшими серьезный ущерб где-то по соседству? Или ожидалось настоящее мощное землетрясение и колокола звали жителей покинуть дома и выскочить на открытое пространство, чтобы сохранить жизнь?

Внезапно, движимый не страхом, но какой-то странной потребностью, анализировать которую у него не было ни малейшей охоты, он почувствовал неодолимое желание выскочить наружу, ни в коем случае не оставаться в помещении.

И вот он уже куда-то стремительно мчится, пересекает холл, проскакивает входную дверь и бежит… бежит, бесшумно ступая босыми ногами, вдоль прямой аллеи, что ведет к решетке. Он минует ее, причем та почему-то сама запирается за ним, а он вылетает в открытое поле… Поле? Но разве это нормально, что в этом месте обнаруживается открытое поле? Как раз перед решеткой? Да еще почему-то усеянное столбами, массивными, похожими на телеграфные, но подпиленные, не выше его роста? Но прежде чем он сумел навести порядок в своих мыслях, понять, где есть начало вещей, разобраться, где тут было «то», кем был «он» сам и зачем он тут объявился, последовал новый толчок. На сей раз гораздо более сильный, от которого он закачался на полном бегу и с ходу врезался в один из тех самых таинственных столбов. От удара сильно заболело плечо. Он споткнулся, сменил направление, хотя скорости и не сбросил. Но что это была за странная и неподвластная его воле потребность, заставлявшая его бежать, и куда, спрашивается?

Вот тогда-то и случилось настоящее землетрясение. Земля под ним, казалось, вздыбилась и как бы встряхнулась. Когда все прошло, он оказался лежащим спиной на земле, с глазами, устремленными к чудовищному небу, в котором вдруг неожиданно огненно-красными буквами величиной кто знает во сколько километров высветилось слово. То было слово «ТИЛЬТ»21. И пока он так лежал, как зачарованный глядя на это откровение, все другие ослепительно яркие огни исчезли, перестали перезваниваться колокола и наступил конец всему.

Письмо с того света

Лэверти ловко проскользнул в окно и бесшумно двинулся по ковру. Вплотную подкравшись сзади к седовласому мужчине, что-то писавшему за письменным столом, он негромко произнес:

— Добрый вечер, господин сенатор.

Сенатор Куинн повернул голову, вскочил, но у него подкосились ноги, едва он заметил направленный на него револьвер.

— Лэверти! — простонал он. — Не делайте глупостей! Тот злобно ухмыльнулся.

— Я же говорил вам, что все равно настанет день, когда я сделаю это. Долго же мне пришлось ждать — годы! Но уж теперь-то я не рискую ничем.

— Не вздумайте возомнить, Лэверти, что выйдете сухим из воды! Я оставил письмо, и его вручат в случае моего убийства.

На сей раз Лэверти буквально покатился со смеху.

— Хватит трепаться, Куинн! Вы не могли написать подобного письма, не поставив тем самым под удар и себя самого, поскольку пришлось бы изложить мои побудительные мотивы. Вы не можете питать никаких надежд на то, что меня подвергнут суду и вынесут приговор, ибо тогда в ходе процесса всплывет вся правда и ваша репутация будет загублена самым надежным образом.

И Лэверти шесть раз нажал на спуск.

Затем он спокойно покинул здание, сел в машину, выехал на мост, с высоты которого выбросил в реку орудие преступления, и, вернувшись домой, безмятежно заснул.

Так он тихо-мирно посапывал до того момента, пока не раздался звонок у входной двери. Натянув халат, он открыл дверь.

В тот же миг что-то оборвалось у него в груди и сердце перестало биться.

Человек, позвонивший к Лэверти, вздрогнул от неожиданности и заметно разволновался. Но он действовал четко, не допустив ни единой оплошности. Перешагнув через труп Лэверти, он вошел в квартиру, снял трубку телефона и вызвал полицию. Затем стал спокойно ждать.

Прибывшая бригада констатировала кончину Лэверти, и лейтенант полиции принялся снимать показания с посетителя.

— Ваша фамилия?

— Бэбком, Генри Бэбком. Мне было поручено вручить мистеру Лэверти письмо. Вот оно.

Лейтенант принял письмо и, поколебавшись мгновение, решительно надорвал конверт и развернул вложенную в него бумагу.

— Но… — недоуменно промямлил он, — это же абсолютно чистый листок!

— Мне ничего не было известно о характере вложения, лейтенант. Мой босс, сенатор Куинн, довольно давно отдал мне его. При этом он распорядился, чтобы я немедленно вручил его мистеру Лэверти, если с сенатором что-то случится. Поэтому, едва услышав новость по радио…

— Да, да, я знаю. Поздно вечером обнаружили, что сенатор убит. Какие функции вы выполняли на службе у мистера Куинна?

— Это была очень секретная работа. Но я полагаю, что тайна сия теперь потеряла всякий смысл. Видите ли, я заменял сенатора, когда тому требовалось произнести какую-нибудь малозначительную речь, а также на собраниях и мероприятиях, на которых он не желал присутствовать. Я его двойник.

Роковая ошибка

Мистер Уолтер Бакстер уже много лет увлекался чтением детективных романов. Поэтому, решив покончить с дядюшкой, он точно знал, что не должен допустить ни малейшей оплошности.

Он извлек также из своего долгого знакомства с криминальными историями, что лучший способ совершить убийство — это максимально «упростить» его. Требовалось нечто абсолютно и восхитительно простое. Никаких там заранее сфабрикованных алиби, поскольку всегда существует риск, что где-нибудь что-нибудь да не сработает. Ни в коем случае не усложнять «способ убийства», так сказать, modus operandi. И уж ни за что не подбрасывать полиции разных ложных улик.

Хотя, впрочем, нет, одну все же надо было подготовить, но совсем-совсем ничтожную, крайне простую. Все следовало представить как обыкновенную квартирную кражу, забрав при этом полностью денежную наличность. Тогда убийство будет выглядеть следствием этого банального преступления. В противном случае он как единственный наследник дяди слишком очевидно выступал сразу же в роли подозреваемого номер один.

Он не проявил никакой спешки, приобретая фомку, причем сделал это при условиях, исключающих выяснение личности ее нового хозяина. Рассчитал, что она послужит ему одновременно орудием как грабежа, так и убийства.

Он очень тщательно продумал малейшие детали дела, понимая, что самая ничтожная ошибка может оказаться для него пагубной. В конечном счете он был на сто процентов убежден, что предусмотрел все. С величайшей осторожностью он выбрал ночь и час операции.

Фомка отлично выполнила свою роль, позволив легко и бесшумно взломать окно. Он ступил в салон. Дверь, ведущая в спальню, была распахнута, но, поскольку все кругом дышало спокойствием, он решил сначала покончить с той частью операции, которая касалась квартирной кражи.

Ему было прекрасно известно, где дядюшка хранил наличные денежные суммы, но он решил создать впечатление, что вор довольно долго устанавливал это место. Луна светила отлично, и он, прекрасно различая обстановку в доме, работал тихо и уверенно…

Два часа спустя он вернулся к себе домой, быстро разделся и улегся в постель. В принципе полиция никак не могла обнаружить кражу раньше завтрашнего дня, но у него был отработан и вариант их случайного прихода раньше этого срока. От денег и фомки он освободился. Конечно, он с болью в сердце уничтожал эти изъятые несколько сотен долларов в банковских банкнотах, но, по его твердому убеждению, сделать это было совершенно необходимо в качестве меры предосторожности. Тем более что жалкие несколько сотен долларов мало что значили по сравнению с, по меньшей мере, пятьюдесятью тысячами, в которых исчислялось дядюшкино наследство.

В дверь постучали. Уже? Вынуждая себя к спокойствию, он пошел открывать. Отодвинув его, в комнату властно вступили шериф и его заместитель.

— Уолтер Бакстер? Вот ордер на арест. Одевайтесь и следуйте за нами.

— Вы что, арестовываете меня? Но за что?

— Кража со взломом. Ваш дядя видел вас лично и узнал в лицо. Он все время бесшумно стоял на пороге спальни и, как только вы покинули дом, заявился в полицейский участок и все выложил под присягой.

Челюсть Уолтера Бакстера отвисла. Значит, все же, вопреки всем принятым мерам, он где-то допустил ошибку.

Да, сомнений не было: задумал он преступление идеально. Но настолько увлекся ограблением, что совсем забыл про убийство.

Волшебная веревочка

Мистер и миссис Джордж Дарнелл — если уж быть точным, то ее звали Эльзи, ну да какое это имеет значение? — совершали месячный вояж по всяким землям, отмечая свой медовый месяц. Говоря точнее, второй медовый месяц, по случаю двадцатой годовщины их свадьбы. Тогда — в первый раз — Эльзи было около двадцати, а Джорджу примерно тридцать лет. И вы, несомненно, уже легко можете подсчитать на вашей логарифмической линейке то, что я вам сейчас ненавязчиво подсказываю, а именно: теперь — во второй раз — Эльзи было под сорок, а Джорджу — под пятьдесят.

И в свои «сороковые штормовые» (это определение равным образом подходит как к мужчинам, так и к женщинам) она за уже истекшие три недели их второго медового месяца была ужасно расстроена тем, что с ней случилось; а чтобы уж поставить все точки над «i» — тем, что с ней как раз ничего и не произошло. А уж если вы требуете «правды, и только правды», то не было вообще ничего, ничегошеньки.

А потом на их пути возникла Калькутта.

Приехали они в город в начале послеобеденного времени. Чуть-чуть придя в себя в отеле после дороги, они решили немного пройтись по городу и осмотреть максимум достопримечательностей за отведенные на этот город сутки пребывания.

Вот так они оказались на базаре.

И увидели факира-индуса с его знаменитым номером с веревкой. Не тот крайне зрелищный и сложный вариант, когда еще и мальчишка карабкается по ней… ну, вы обо всем этом знаете не хуже меня.

Нет, им продемонстрировали упрощенную модель того же трюка. Факир сидит перед огрызком веревки, свернутым в спираль, и играет на своей дудочке о шести дырках какой-то простейший, назойливо повторяющийся мотивчик. И по мере его игры веревка поднимается вертикально вверх.

Это зрелище вдруг заронило в головку Эльзи блестящую идею, которой она, однако, поостереглась поделиться с Джорджем. Они спокойно вернулись в отель, отужинали, и она дождалась, пока он, как всегда ровно в девять, отойдет ко сну.

И только тогда она вышла из номера, а затем и из отеля. Сумела разыскать таксиста с переводчиком и вместе с ними вернулась на базар к факиру, по-прежнему демонстрировавшему свое искусство.

С помощью переводчика ей удалось приобрести дудочку, а также постигнуть секрет, как воспроизводить на ней заунывную и без конца повторявшуюся мелодию, от которой веревка взмывала вверх.

Возвратившись в гостиницу, Эльзи быстро прошла в спальную комнату. Джордж, как обычно, спал сном праведника.

Пристроившись близ кровати, Эльзи принялась наигрывать на дудочке незатейливую музыкальную тему.

Как только мотивчик подходил к концу, она снова и снова повторяла его.

И по мере того как она это делала, простыня над ее посапывавшим мужем вздымалась все выше и выше.

Когда высота, на ее взгляд, оказалась вполне достаточной, Эльзи, положив дудочку, с радостным возгласом отбросила простыню.

Ввысь, безукоризненно твердо и прямо, устремился пояс от пижамы Джорджа.

Экспедиция

— Как известно, — начал свою лекцию профессор истории, — после предварительных успешных запусков на Марс рада ракет с одним астронавтом на борту было решено отправить туда крупную многоместную экспедицию с целью основать на планете постоянную колонию. Но при этом возникло немало проблем. Одна из наиболее затруднительных: каким должно быть оптимальное соотношение мужчин и женщин в намеченном для полета экипаже в тридцать человек.

Существовали три варианта решения:

1. Послать равное число мужчин и женщин, исходя из предположения, что в ходе полета значительная их часть, по-видимому, полюбовно разобьется на пары, обеспечив тем самым хорошие изначальные возможности для создания колонии.

2. Отобрать двадцать пять мужчин и пять женщин с условием, что все они добровольно откажутся от принципа моногамии. Допускалось, что пять девушек без труда удовлетворят сексуальные аппетиты парней, не говоря уж об обратной, еще более авантажной ситуации.

3. Направить только мужчин, поскольку это позволит им лучше сосредоточиться на выполнении намеченных работ по колонизации. При этом подчеркивалось, что, поскольку второй межпланетный корабль предполагалось запустить на Марс примерно через год, то его экипаж можно было бы составить в основном из женщин, так что год холостяцкой жизни для первого состава не превратился бы в такое уж жестокое испытание, тем более что подготовительные школы для астронавтов на Земле крайне строго придерживались принципа раздельного обучения.

Директор Бюро межпланетных экспедиций решил вопрос очень просто. Он… Да, мисс Эмброуз? — Воспитанница его класса подняла руку, желая задать вопрос.

— Господин профессор, вы ведь говорите об экспедиции под командованием капитана Мэксона? Того самого, которого прозвали Мэксон-Всевышний, откуда пошла эта книга?

— Я как раз подхожу к этому моменту, мисс Эмброуз. В младших классах вам уже рассказывали об этой экспедиции, но не в деталях. Теперь вы достаточно взрослые люди, чтобы узнать историю целиком.

Итак, директор Бюро межпланетных экспедиций разрубил гордиев узел этого спора, заявив, что члены экипажа будут отобраны по жребию, невзирая на пол, из числа выпускников обеих школ астронавтики. Никто не сомневался в том, что сам он в глубине души склонялся в пользу второго варианта, так как в старших классах обучались примерно пятьсот мужчин и только сто женщин. Следовательно, по закону средних чисел ожидалась естественная конечная пропорция лотереи в пять мужчин на одну женщину.

Однако действие указанного закона, как всем хорошо известно, нередко проявляется весьма странным образом. В итоге оказалось, что жребий вытянули двадцать девять женщин и только один мужчина.

Конечно, все те, кому улыбнулась судьба, принялись бурно протестовать. Но директор был неумолим, и, поскольку процедура жеребьевки была выполнена честно, он отказался изменить свое решение. Одной лишь уступкой с его стороны было назначение капитаном корабля единственного мужчины, Мэксона, — для того, чтобы как-то потешить самолюбие сильного пола. Корабль благополучно стартовал, а сам полет прошел превосходно.

Когда на Марс высадилась вторая экспедиция, она констатировала, что население планеты к этому времени удвоилось. Именно удвоилось, так как в отличие от остальных одна из женщин родила двойню, что и довело число детей до тридцати.

Вижу, мисс Эмброуз, вижу, что вы готовы снова задать вопрос. Но дайте мне закончить. Ничего сенсационного в том, что я вам сейчас рассказал, нет. Конечно, многие думают, что тут не все, дескать, в порядке с моралью, но факт налицо: не такой уж это большой подвиг для мужчины, чтобы от него забеременели двадцать девять женщин, если у него достаточно для этого времени.

Прозвали же капитана Мэксона «Всевышним» потому, что работы со вторым кораблем продвигались успешнее, чем намечалось, и вторая экспедиция прибыла на Марс не через год, как предполагалось, а спустя ровно девять месяцев и два дня.

Дает ли это уточнение ответ на ваш вопрос, мисс Эмброуз?

Культ воду22

Миссис Деккер только что вернулась с Гаити. Ездила она туда в одиночку. Цель: дать чете Деккер еще один шанс обдумать за это время семейную ситуацию, прежде чем решиться на бракоразводный процесс.

Но все хлопоты оказались напрасными. Воссоединившись, Деккеры убедились, что их взаимная ненависть еще больше усилилась и превзошла даже тот уровень, который они отмечали ранее.

— Тогда — половину! — безапелляционно заявила миссис Деккер. — И ни под каким предлогом ни цента меньше из наличности, а также половину недвижимого имущества.

— Смех, да и только! — парировал мистер Деккер.

— Неужто? Ты же знаешь, что стоит мне захотеть, и я отхвачу вообще все имущество целиком. И самым наипростейшим образом: на Гаити я тщательно изучила все, что касается культа воду.

— Чушь собачья! — огрызнулся муж.

— Наоборот, серьезнее и не бывает. Тебе бы следовало денно и нощно благодарить бога за то, что у тебя жена — столь добрая душа. А ведь пожелай я извести тебя, и труда бы никакого не составило. Все денежки и вещички достались бы мне на законном основании, и бояться нечего. Смерть, наведенную колдовской порчей воду, невозможно отличить от сердечной недостаточности.

— Брехня! — отмел эту чепуху мистер Деккер.

— Ах, ты так считаешь? Ну ладно! У меня уже припасен воск и шляпная иголка. Дай мне прядь своих волос или огрызок ногтя, больше ничего не надо. Сам убедишься.

— Дремучий предрассудок! — хохотнул супруг.

— Тогда чего же ты боишься? Дай мне попробовать! Лично я в это колдовство верю. Посему делаю тебе вполне честное предложение: если после этого ты не сгинешь, так и быть, согласна на развод и забирай все вещички. Ну а уж если сработает, извини — наследую все автоматически я.

— Идет! — воодушевился мистер Деккер. — Тащи свой воск и шляпную иголку.

Потом взглянул на свои руки.

— Вот с ногтями я подкачал немного — коротковаты, так что уж лучше принесу тебе несколько своих волосков.

Он вернулся через минуту, неся в крышке от аптечного флакона несколько мелких волосинок.

Миссис Деккер тем временем размягчила воск. Затем смешала его с принесенными мужем волосами и из полученной таким образом массы слепила фигурку, отдаленно напоминавшую человеческую.

— Смотри, пожалеешь! — зловеще прошипела она, вонзая шляпную иголку в грудь восковой куколки.

Мистер Деккер был весьма удивлен исходом затянувшегося спора, но скорее обрадован, чем опечален. Сам он никоим образом в культ воду не верил, но был человеком весьма осторожным, никогда зряшно не рисковавшим.

К тому же его всегда бесила дурная привычка жены не чистить за собой головную щетку.

Само собой разумеется

Генри Блоджетт с тревогой взглянул на наручные часы: уже два ночи! В совершенном отчаянии он захлопнул учебник геометрии, который усердно штудировал до этого, и уронил голову на скрещенные на столе руки. Все ясно: экзамена в девять утра ему ни за что не сдать! Чем больше он вникал в эту мудреную геометрию, тем меньше что-либо в ней понимал. С математикой у него вообще были нелады, а уж тут — темный лес, да и только.

За два года учебы он уже трижды проваливался на экзаменах. Завали он сейчас еще и геометрию — его отчислят из колледжа. Устав заведения на этот счет был абсолютно недвусмыслен и не предусматривал возможности апелляции.

Но для выбранной им карьеры ему позарез был нужен диплом именно этого колледжа. Иначе — прощай все планы и надежды. Итак, отныне его могло спасти только чудо!

И вдруг его осенило, да так, что он резко вскинул голову. А почему бы в сложившемся положении не прибегнуть к магии? Ведь у него издавна была слабинка к оккультным наукам. Да и соответствующих книг, в которых доходчиво объяснялось, как простейшим способом вызвать демона и заставить его подчиниться своей воле, немало. До сего времени он считал, что это путь слишком рискованный, и предпочитал не ступать на него. Но сейчас, припертый к стенке, он внушил себе, что небольшой, хорошо просчитанный риск оправдан. Ведь только нечистая сила была способна помочь ему разом блеснуть в той области знаний, где он до настоящего времени просто жалко барахтался.

Приняв столь смелое решение, Генри Блоджетт поспешил выбрать на этажерке самую лучшую книгу по черной магии. Лихорадочно полистав ее, нашел нужную ему страницу и освежил в памяти самый нехитрый способ реализации задуманного.

Взбодрившись, он в порыве энтузиазма сдвинул к стенам всю мебель. Согласно инструкции начертал мелом на ковре нужную пентаграмму. Встав в ее центр, произнес полагающиеся в таком случае заклинания.

Возникший из ничего демон выглядел намного ужаснее всего того, что он себе представлял. Но Генри не стушевался и мужественно принялся ему объяснять, в каком безвыходном положении очутился.

— Я всегда был слаб в геометрии… — начал он.

— Вот спасибочко за информацию! — возликовал демон.

Широко осклабившись и пыхнув при этом на него смрадным пламенем, демон живо переступил меловую черту не обладающего, как известно, никакой защитной магической силой шестиугольника, который незадачливый Генри начертил вместо надежной пентаграммы.

Крови!

В отчаянной попытке выжить Врон и Дрина, последние представители расы вампиров, мчались в будущее на машине времени. Нежно держась за руки, они подбадривали друг друга, стремясь избавиться от обуявшего их панического страха и терзавшего голода.

Человечество вывело их на чистую воду в XXII веке, достоверно установив, что скрытое существование вампиров среди людей — отнюдь не чей-то досужий вымысел. Их отовсюду выкурили, а затем в результате массовой травли поуничтожали. Случайно уцелела лишь эта пара, удачно занимавшаяся к этому моменту машиной времени и сумевшая вовремя на ней смыться. Так что ринулись они во тьму веков далеко-далеко вперед, туда, где будет давно позабыто даже само слово «вампир», рассчитывая вновь затеряться в безликой людской массе, а потом и восстановить свою расу.

— О! Как хочется свежатины, Врон… совсем невмоготу!

— А мне, думаешь, нет, дорогая Дрина? Но ничего, скоро попробуем тормознуть еще раз.

Уже четырежды они пытались остановиться, но каждый раз еле-еле уносили ноги: так жива была все еще память о них. В последний раз — этак с полмиллиона лет назад — все обернулось для них «собачьей жизнью» в буквальном смысле слова, потому что к тому времени человек с его цивилизацией уже угас, уступив место своему лучшему другу. А собачки быстро разнюхали их сущность вампиров. И не успели Врон и Дрина полакомиться кровушкой одной-единственной нежной и невинной левретки, как на них насела целая свора, от которой пришлось удирать сначала в машину времени, а затем вообще вслепую — все вперед и вперед, в будущее.

— Как мило с твоей стороны, что ты намерен остановиться, — томно выдохнула Дрина.

— Чего уж тут благодарить, — тоном профессионального трагика откликнулся тот. — Просто мы уже дошли до ручки. Ни тебе горючего, ни возможности раздобыть его в этой временной точке — ибо мы уже долетели до эпохи, когда все радиоактивные вещества превратились в свинец. Иными словами, вопрос упростился: или здешние условия подходят для выживания, или нам каюк!

Они привременились и вышли на разведку. Дрина первой заметила направлявшееся к ним существо.

— Смотри-ка! Что-то незнакомое! — удивилась она. — Собак уже вытеснил другой вид. Теперь-то о нас уж точно все позабыли.

Подошедшее оказалось телепатом. И в головах Врона и Дрины прозвучало:

«Я прочел в ваших мыслях обеспокоенность насчет того, знаем ли мы, кто такие вампиры. Смею вас заверить: не имеем ни малейшего о них понятия».

Дрина, вне себя от радости, прижалась к Врону:

— Свободны! Наконец-то насытимся!

«Я также понял, что вы недоумеваете, — продолжало существо, — насчет того, к какому я принадлежу виду. Сообщаю, что в настоящее время в мире существует только растительная жизнь. Я же лично представляю ее господствующую разновидность — далекий потомок тех, кого раньше называли репой».

Как медведь в клетке…

Если вам уже приходилось наблюдать за «без-пяти-минут-отцом», нервно вышагивающим в зале ожидания роддома и закуривающим одну за другой сигареты — как правило, не с того конца, если они с фильтром, — то вы представляете себе, насколько беспокойным может выглядеть такой человек. Но уж если вы это называете беспокойством, то как вы определите то, что испытывал сейчас Джонатан Куинби, закладывавший круг за кругом в приемной роддома. Он не только зажигал сигареты — с фильтром! — не с того конца, но и курил их, совершенно не отдавая себе отчета в том, как это сказывается на их вкусе.

Дело в том, что оснований волноваться у него было предостаточно.

Все началось как-то вечером во время их последнего визита в зоопарк. Когда мы говорим «последнего визита», то это имеет самый прямой смысл сразу в двух значениях: никогда более он, Куинби, в жизни ни на метр не приблизится к зоопарку, а уж тем более его жена. Она свалилась…

Тут, пожалуй, самое время объяснить одну деталь, чтобы вы лучше поняли, что тогда произошло. Когда-то в молодости Куинби весьма увлекался магией, причем настоящей, а не иллюзорной. К несчастью, чары и заклинания, даже те, что у других получались, с его голосом почему-то никак не ладили.

Но одно колдовство у него все же получилось, и неплохо — оно позволяло ему превращать человеческое существо в животное по своему вкусу, а также (повторяя ту же формулу, но задом наперед), возвращать последнее в его изначальный человеческий облик. Злой и мстительный человек явно извлек бы для себя пользу из такого дара, но Куинби не был ни тем, ни другим и, проведя несколько опытов на добровольцах, выступавших в этом качестве из любопытства, перестал практиковать вовсе.

Десять лет назад, то есть когда ему стукнуло тридцать, он влюбился и, соответственно, женился. Именно тогда он и использовал в последний раз свой талант, уступив настойчивым просьбам жены, проявившей к этому феномену любопытство. Он тогда как-то вскользь упомянул об этом, но та не поверила и бросила ему вызов — докажи! А он в сердцах взял и преобразовал ее на короткое время в сиамскую кошку. После этого она заставила его поклясться, что он никогда больше не позволит своим сверхъестественным способностям как-то проявить себя, и он твердо придерживался своего обещания.

С одним исключением, случившимся как раз в ходе их вечернего визита в зоопарк. Они прогуливались, кругом — ни души, вошли в длинную аллею, которая вела к глубоким рвам, в которых содержались медведи. Захотели полюбоваться на них. Но все животные к этому моменту уже попрятались в глубокий грот, служивший им пристанищем на ночь. И как раз тогда-то жена Куинби, слишком низко наклонившись над перилами, потеряла равновесие и упала в ров. По счастью, не причинив себе при этом ни малейшего вреда.

Живо поднявшись на ноги, она тут же приложила палец к губам, указывая на выход из грота. Он сразу понял смысл ее просьбы: не поднимая шума из-за боязни разбудить заснувшего медведя, немедленно обратиться в администрацию для проведения спасательных работ. Сделав знак, что ему все ясно, Джонатан уже собрался пуститься со всех ног в дирекцию, как вдруг раздался испуганный крик жены. Он живо нагнулся над парапетом и осознал, что бежать куда-то за помощью было уже бесполезно.

Из грота неспешно выходил молодой самец гризли. Он недовольно ворчал, вид у него был грозный и суровый. Зверь явно был настроен на убийство.

В этих условиях оставалось единственное средство, позволявшее спасти несчастную молодую женщину, и Куинби не преминул им воспользоваться. Ведь известно, что самец гризли самку не убьет.

Но у того вдруг появились настроения другого свойства. И Куинби был вынужден присутствовать, заламывая от отчаяния руки, в качестве невольного свидетеля всего, что произошло с его супругой в медвежьем рву. После некоторого времени медведь-самец, удовлетворенный, вернулся в свое логово, а Куинби быстро произнес заклинание наоборот, возвращая жене человеческий облик, хотя и держался все время настороже, готовый повторить все сначала. Он настоял, чтобы она поднялась чуть повыше, сам спустился вниз, насколько мог, и сумел все же в итоге через несколько минут вытащить ее из рва. Смертельно бледные, трепеща от страха, они вернулись домой на такси. Там они поклялись друг другу никогда в жизни не вспоминать об этом злосчастном происшествии — ведь он сделал единственно возможное в данной ситуации, альтернативой чему была бы ее гибель.

Так все и было в течение нескольких недель.

А затем…

Фактом было то, что, женатые уже в течение десяти лет, они всегда очень искренне хотели иметь ребенка, но безуспешно. А теперь, через три недели после омерзительного случая в овраге, она ожидала… ребенка?

Так все же видели ли вы уже «без-пяти-минут-папашу», мечущегося в зале ожидания роддома, словно медведь в клетке?

Рыбацкая история

Роберт Пальмер познакомился с сиреной однажды в полночь на берегу моря, где-то между Майами и Кейп-Кодом. Он приехал туда к друзьям на вечеринку. Когда все разбрелись по комнатам, он почувствовал, что сон не идет, и предпочел немного прогуляться по пляжу, так чудно выглядевшему при лунном свете. Зайдя за крупный утес, он сразу же увидел ее. Расположившись на толстой коряге, она расчесывала шелковистые черные как смоль волосы необыкновенной длины.

Роберт, конечно, знал, что сирен не существует в действительности, но так оно или нет, а одна из них сидела сейчас прямо перед ним. Он подошел поближе и на расстоянии в несколько шагов кашлянул.

Она вздрогнула, застигнутая врасплох, и, откинув назад пышную шевелюру, обнажила лицо и груди. Роберт смог лично убедиться в том, что она была прекрасна настолько, что ему никогда и в голову не приходила возможность существования в природе подобного совершенства.

Сирена оглядела его расширившимися от испуга глазами темно-аквамаринового цвета. Затем, осмелев, заговорила:

— Ты — человек? Мужчина?

Роберт на этот счет никаких сомнений не имел, а посему поклялся, что это — истинная правда!

Тотчас же выражение страха и обеспокоенности исчезло из ее глаз, и она улыбнулась.

— Я слышала о том, что вы существуете, но ни разу в жизни ни одного не встречала, — прошелестела она, знаком приглашая его сесть рядом на засохшую корягу.

Роберт не стал колебаться и повиновался. Они долго, даже очень долго, разговаривали, и, когда наступил миг ей сказать, что пора и в море уже возвращаться, он расцеловал сирену и пообещал снова прийти в следующую полночь.

Вернулся он в дом друзей, сгорая от счастья. Роберт понял, что безумно влюбился.

Так он ходил к сирене на свидания три ночи подряд и в конце концов признался ей в своем чувстве, заявив, что хотел бы на ней жениться… но вот мешала, дескать, одна проблема…

— Я тоже полюбила тебя, Роберт. И та проблема, о которой ты говоришь, может быть решена. Я просто призову на помощь Великого Тритона.

— Великого Тритона?

— Да. Он обладает магическими свойствами и способен изменить все так, что мы сможем пожениться. После этого он сам нас и обвенчает. Ты хорошо плаваешь? А то надо выходить к нему навстречу в море — Великий Тритон никогда к берегу не приближается.

Роберт заверил ее, что является первоклассным пловцом, и она пообещала переговорить с Великим Тритоном уже завтра.

Он вернулся домой к друзьям в состоянии полного экстаза. Он не знал, превратит ли Великий Тритон его горячо любимую сирену в человека или же, наоборот, сделает из него самого тритона — это его совсем сейчас не занимало. Он был до такой степени влюблен в свою сирену, что главным для него сейчас было превратиться в пару одинаковых существ, чтобы иметь возможность пожениться. Остальное значения не имело.

На следующий вечер, когда должен был решиться вопрос об их браке, он, придя на место, уже застал ее в нетерпеливом ожидании.

— Садись, — предложила она. — Великий Тритон подплывет чуть поближе и возвестит об этом трубным голосом раковины.

Обнявшись, так они и сидели до тех пор, пока довольно далеко в морских просторах не раздался зов раковины. Роберт быстро разделся и внес сирену на руках в воду. И они поплыли рядышком вплоть до того места, где их поджидал Великий Тритон. Роберт, перестав плыть, продолжал барахтаться.

— Взаимно ли ваше желание стать мужем и женой? — величественно обратился к ним Великий Тритон.

Они дружно, в едином порыве ответили «да».

— Тогда я провозглашаю вас моресупругом и моресупругой! — торжественно возвестил Великий Тритон.

Роберт сразу же почувствовал, что перестал плескаться на месте, легкое движение мощного извилистого хвоста отныне легко удерживало его на поверхности. Великий Тритон удалился.

Роберт подплыл к своей супруге, крепко обнял ее и горячо поцеловал.

Но что-то было не так. Конечно, поцелуй был по-прежнему приятен, но ничего в нем потрясающего, как ранее, не было. И он уже не чувствовал этого подобного электрическому разряду удара пониже поясницы, когда он предавался сему занятию с ней на пляже. Внезапно он заметил, что и поясницы-то у него, собственно говоря, не было… Но как же тогда…

— Но как же теперь? — обратился он к супруге. — Я хочу узнать, дорогая, как же мы…

— Ты хочешь сказать, как обеспечим продолжение рода? Ну что же, это совсем просто, дорогой мой, и не имеет никакого отношения к этим бесстыдным распространенным среди людей привычкам. Ты же знаешь, что сирены — млекопитающие, но яйцекладущие. Я снесу яйцо, когда придет время. Потом буду кормить грудью нашего вылупившегося из него ребеночка. А твоя роль…

— Моя роль…

— Она такая же, как и у всех рыб, дорогуша. Тебе и надо-то всего лишь погрузиться в воду, поплавать над яичком, чтобы оплодотворить его. Ты сам убедишься, это совсем просто.

Роберт аж застонал и тут же решил утопиться. Оставив юную супругу, он устремился в глубины океана.

Но, ясное дело, на то они и жабры, чтобы не дать утонуть.

Ужасная!

Помахав на прощание шерпам, оставлявшим его в этом месте одного и решившим разбить лагерь, сэр Шонси Атертон решительно двинулся дальше. Они находились сейчас в самом сердце страны Ужасных Снежных Людей, в нескольких сотнях километров к северу от Эвереста (в Гималаях). Этих существ временами видели на Эвересте, попадались они и в других горах Тибета и Непала. Но у горы Облимов, у подножия которой сэр Шонси оставил местных проводников, их было такое великое множество, что даже сами шерпы отказывались отправиться в эти края и предпочитали дожидаться его возвращения, если таковое состоится. Чтобы идти далее, требовалось мужество. Сэру Шонси его было не занимать.

Он слыл большим любителем женского пола, хотя и проявлял при этом достаточное благоразумие и рассудительность (то, что точно определяют выражением «знаток по части женщин»). Собственно говоря, именно по этой причине он и находился сейчас здесь, пытаясь в одиночку не только совершить опаснейшее восхождение, но решить и еще более непосильную задачу: спасти Лолу Габралди, если она еще была жива. Последнее почти автоматически означало, что ее захватили Ужасные Снежные Люди.

Сэр Шонси никогда не видел во плоти Лолу Габралди. Если говорить прямо, то и о существовании ее он узнал менее месяца тому назад, просмотрев единственный фильм, в котором она снималась. Но именно благодаря ему она внезапно сделалась самым фантастическим и невероятным существом на земле, самой красивой женщиной, самой очаровательной из всех кинозвезд, которых когда-либо давало миру итальянское кино. Сэр Шонси считал великолепным, что Италия оказалась способной породить такую актрису. Всего одним фильмом она затмила Брижит Бардо, Джину Лолобриджиду и даже Аниту Экберг в роли женщины-совершенства, за которыми охотятся все истинные ценители женщин. А сэр Шонси был среди них, пожалуй, самым выдающимся. Едва лишь увидев ее на экране, он понял необходимость либо узнать ее такой, какая она есть в жизни, либо умереть, стремясь к этому.

Но к этому моменту Лола Габралди уже исчезла. Отеняв-шись в своем первом фильме, она в качестве места отдыха избрала Индию, где присоединилась к экспедиции альпинистов, пытавшихся покорить гору Облимов. Вся группа вернулась после окончания экспедиции, кроме нее. Один из альпинистов утверждал, что видел ее на большом удалении — помочь ей никоим образом уже не было возможным. По его словам, кричавшую и отбивавшуюся Лолу утащило существо, более или менее напоминавшее человеческое, ростом под три метра и сплошь покрытое шерстью. Было ясно, что речь идет об Ужасном Снежном Человеке. Группа провела в поисках несколько дней, пока не отказалась от своих попыток и не вернулась в цивилизованную страну. Все были убеждены, что не осталось и тени шанса, что киноактрису еще можно найти живой.

Все, кроме сэра Шонси, который тут же прыгнул в первый же летевший в Индию самолет.

И сейчас он прокладывал себе путь, пробираясь высоко в горах сквозь вечные снега. Кроме альпинистского оснащения он нес с собой тяжелую винтовку, с которой в прошлом году охотился на тигров в Бенгалии. Если это оружие, резонно рассуждал он, спокойно укладывало тигров, то справится оно и со Снежными Людьми.

Пока он взбирался все выше и выше к облакам, поднялась снежная буря. Внезапно впереди, метрах в двенадцати, то есть на пределе видимости, он заметил чудовищный и не совсем по-человечески выглядевший силуэт. Сэр Шонси, подняв винтовку, выстрелил. Создание упало и продолжало скатываться вниз, поскольку свалилось с карниза, нависшего на высоте более тысячи метров над бездной.

Но в тот самый момент, когда раздался выстрел, сзади сэра Шонси обхватили чьи-то руки. Плотные и волосатые. Удерживая его без всякого усилия одной рукой, этот некто второй рукой вырвал у него ружье и, согнув его пополам, словно зубочистку, выбросил.

Потом где-то на высоте полуметра над головой сэра Шонси раздался голос:

— Не двигайтесь, и мы ничего плохого вам не причиним.

Сэр Шонси был храбрым человеком, но, несмотря на успокоительный тон и смысл сказанного, он смог выдавить из себя лишь какой-то жалкий мышиный писк. А парализовавшая его рука так плотно прижимала его, что никакой возможности повернуться и поднять голову, чтобы взглянуть в лицо говорившему существу, у него не было.

— Давайте-ка я вам сейчас все объясню, — гремел сверху голос. — Мы, которых вы зовете Ужасными Снежными Людьми, тоже являемся представителями рода человеческого, но только подвергшимися мутационным изменениям. Много веков назад мы, как и шерпы, были обычным племенем. Нам повезло открыть одно лекарство, позволившее изменить наше тело, приспособиться к жутким холодам и высоте путем увеличения роста, развития волосяного покрова и других физиологических изменений. Все это дало нам возможность забраться высоко в горы, в такие районы, где другие земляне могли находиться только во время кратких экспедиций. Вы следите за моей мыслью?

— Д-д-д-да… — еле выговорил сэр Шонси.

Впрочем, он немного воспрял духом. Если этот тип был намерен его пришлепнуть, то, спрашивается, зачем он пустился в такие объяснения?

— Тогда я продолжу, — подхватило существо. — Нас немного, и общее количество все время уменьшается. По этой причине нам приходится время от времени отлавливать — как это сейчас произошло и с вами — какого-нибудь альпиниста. Мы заставляем его принять этот мутагенный медикамент, он быстренько проходит все стадии физиологических изменений и вскоре становится одним из нас. Благодаря этому мы и поддерживаем нашу численность на относительно постоянном уровне.

— Н-н-но что… что… стало с той женщиной, которую я разыскиваю, Лолой Габралди? Она что, теперь… э-э-э… достигла двухметрового роста и вся покрылась шерстью?..

— Да, так и было. Кстати, вы только что уложили ее вашим выстрелом. Один из наших как раз составлял с ней хорошую пару. Мы не будем вам мстить за ваш проступок, но вы должны будете отныне занять ее место.

— Как это «занять ее место»? Но… я… ведь мужчина?

— Ну и слава богу, — прогремел зычный голос над ним.

Сэр Шонси почувствовал, как его быстро перевернули и прижали к бескрайне большому волосатому телу. При этом его лицо очутилось на уровне громадных лохматых грудей, среди которых он просто утонул…

— Слава богу, что я оказалась Снежной Женщиной.

Сэр Шонси потерял сознание, но подруга подхватила и легко понесла его под мышкой, как маленькую домашнюю собачку.

Миллениум23

— В аду чертовски невыносимо! — бодро пыхнул Сатана.

Впрочем, именно это, считал он, и делало место наиболее подходящим для проживания. Он быстро наклонился над сияющей поверхностью стола и нажал на кнопку интерфона.

— Слушаю вас, сэр! — проворковала Лилит, секретарша.

— Сколько их сегодня?

— Четверо. Послать кого-нибудь к вам?

— Пожалуй… Нет, повремените. Выглядит ли кто-нибудь из них альтруистом?

— Один не исключается. Но в конце-то концов, сэр, существует всего один шанс на миллиарды, чтобы кто-то высказал нам Высшее Пожелание.

Стоило Сатане лишь заслышать два последних слова, как его, несмотря на адскую жару, передернуло мелкой холодной дрожью. Это была его извечная, почти единственная тревога: а вдруг в один прекрасный день кто-то возьмет и выскажет наивысшее альтруистическое пожелание. Ибо если таковое произойдет, то придет в действие механизм, который закует Сатану в кандалы на тысячу лет и оставит безработным на всю оставшуюся вечность.

Но он быстро успокоился: Лилит, несомненно, права.

Лишь один человек из тысячи, продавших душу дьяволу, как показывала практика, излагал пожелание хоть бы чуточку, самую малость, неэгоистическое. И, вероятно, пройдут миллионы лет, прежде чем будет произнесено Высшее Пожелание — если это вообще состоится. До сего времени все его клиенты даже близко не подходили к этой черте.

— Ладно, Лилек! Пошлите-ка мне этого добренького первым. Кончать — так сразу.

Порог огромной двери переступил тщедушный человечек, совершенно невинного вида.

Сатана грозно насупил брови.

— Вам известны мои условия, не так ли?

— Да, — прошептал гномик. — Во всяком случае, мне так думается. В обмен на осуществление вами высказанного мною пожелания — каким бы оно ни было! — вы навеки получаете право на мою душу. Так ведь?

— Вот именно! Слушаю вас.

— Знаете… я, это… много думал, взвешивал все «за» и «против» и…

— Ближе к делу! Не терять же мне попусту время! Быстро: ваше желание?

— Так вот… Я бы хотел, чтобы без каких бы то ни было перемен во мне с какой бы то ни было точки зрения я бы сделался самым зловредным, самым тупым, самым ничтожным и убогим во всем мире существом.

Сатана жутко взвыл в полный голос.

Йсуты

— Вальтер! Йсут — это что такое? — поинтересовалась миссис Рэлстон у мужа, доктора Рэлстона, во время завтрака.

— Э-э… какое-то общество, наверное. Не знаю, сколько их сейчас в мире. А почему возник этот вопрос?

— Марта говорила, что Генри что-то бурчал по их поводу, относительно пятидесяти миллионов йсутов. И что он ответил ей довольно грубо, когда она попыталась выяснить, о чем это он рассуждает.

«Марта» — это была миссис Грэхем, а «Генри» — доктор Грэхем, ее муж. Они были соседями Рэлстонов, причем жены близко дружили между собой.

— Пятьдесят миллионов… — задумчиво произнес доктор Рэлстон. — Но ведь это — количество партеносов.

Этого он не мог не знать, поскольку вместе с доктором Грэхемом отвечал за «Операцию Партено», а именно за организацию партеногенетических рождений. Вся эта история восходила к 1980 году, то есть имела уже двадцатилетнюю давность. Тогда оба ученых первыми сумели успешно провести опыт с человеческим партеногенезом, оплодотворением женской яйцеклетки без какого бы то ни было вмешательства со стороны мужского начала. Плод, полученный в результате опыта, назвали Джоном, и сейчас ему было уже двадцать лет. Жил он рядом, в семье Грэхемов, которые усыновили его после трагической смерти матери в результате несчастного случая.

Всем остальным партеносам было не более десяти лет. Дело в том, что лишь по достижении Джоном десятилетнего возраста, когда выявилось, что он обладает отличным здоровьем и не склонен ни к одной из аномалий, власти сняли действовавший до того момента запрет на применение этого метода. Тогда любой женщине, пожелавшей иметь ребенка (и не хотевшей отказываться либо от безбрачия, либо от жизни со стерильным мужем), было разрешено завести его путем партеногенеза. К тому времени стал заметно ощущаться сильный недостаток мужчин, треть которых погибла после эпидемии тестостерита в 1970 году. Поэтому с просьбой о партеногенезе обратились сразу более пятидесяти миллионов женщин, которые и дали жизнь зачатым столь необычным образом детям. К счастью, для равновесия полов в большинстве случаев рождались мальчики.

— Марта полагает, что Генри встревожен в отношении Джона, — снова повела беседу миссис Рэлстон. — Но она даже представить себе не может, какого рода тревогу может вызывать Джон — ведь это же совершенно о-ча-ро-ва-тель-ный юноша!

Как раз в этот момент доктор Грэхем стремительно, не постучавшись и не оповестив о себе, влетел в комнату. Он был бледен как полотно, глаза выпучены.

— Я оказался прав! — громко воскликнул он.

— По поводу чего?

— Насчет Джона. Я еще никому не рассказывал, но угадайте, что он вытворил в тот вечер, когда у нас были гости и вдруг выяснилось, что не хватает напитков.

— Неужто обратил воду в вино? — пошутил доктор Рэлстон.

— В джин, учитывая, что все пили мартини. А сегодня утром, да-да, как раз в этот момент, он отправился покататься на водных лыжах. Но не взял с собой никаких лыж, заявив, что ему и одной веры хватит.

— О боже! — воскликнул доктор Рэлстон, пряча лицо в ладони.

Ведь уже случилось в истории человечества, что мальчик родился от девственницы. А теперь в мире оказалось пятьдесят миллионов мальчиков, произведенных на свет непорочным зачатием. Пройдет десять лет, и на Земле объявятся пятьдесят миллионов взрослых йсутов…

— Господи! — разрыдался доктор Рэлстон.

Часовой

Вымокший, весь в грязи, ужасно голодный и окоченевший от холода — и все это в пятидесяти тысячах световых лет от родного очага.

Здесь как-то странно голубело солнце, а двойная по сравнению с его миром сила тяжести делала мучительным малейшее движение.

Вот уже много десятков тысяч лет война в этой части Вселенной носила позиционный характер. У летчиков, в их потрясающе красивых звездолетах и при все более и более совершенном оружии, житуха, понятное дело, великолепная. Но как только речь заходит о действительно серьезных вещах, то опять все тяготы взваливают на пехтуру, именно им предписывают завоевывать позиции, именно их заставляют остервенело отстаивать их, пядь за пядью. И эта дрянная планетенка, что носится за солнцем, названия которого он даже и не слыхивал, пока его сюда не доставили, вдруг в одночасье превратилась в «священный бастион» сопротивления только потому, что на ней высадились также и те, «другие», то есть единственная во всей Галактике раса, наделенная разумом. Ух они, эти другие, чудовищные, свирепые, мерзкие, гнусные, подлые и отвратительные.

В первый контакт с ними вошли где-то около центра Галактики в трудные времена колонизации двенадцати тысяч завоеванных к тому моменту планет. И военные действия вспыхнули сразу же: те, другие, открыли по ним огонь, даже не попытавшись вступить в переговоры или рассмотреть возможность мирных отношений.

И теперь каждая планета стала своеобразным островком в безбрежных просторах космоса, заложником в суровых и беспощадных сражениях.

Да, он весь вымок, выпачкался в грязи, оголодал, закоченел, а от лютого ветра мерзли даже глаза. Но те, другие, как раз в этот момент пытались просочиться сквозь боевые порядки, и удержание часовым пусть даже самой незначительной позиции становилось жизненно важным элементом общей диспозиции.

Поэтому он держался все время сторожко, не спуская пальца со спускового крючка. В пятидесяти тысячах световых лет от родного дома он вел странную войну в необычном для него мире, терзаясь мыслью, а вернется ли он вообще когда-нибудь к своим.

И тут он углядел чужака, ползущего по направлению к нему. Сразу же, от живота, дал очередь. Тот, другой, издал загадочный и крайне неприятный звук, что слышится от них всегда, когда они погибают, и застыл навечно.

При этом предсмертном хрипе по телу часового пробежала дрожь, а вид чужака заставил его передернуться еще больше. Вообще-то пора, наверное, было уже привыкнуть, поскольку так часто приходилось сталкиваться с этим, но, видно, никогда он и не сумеет притерпеться к подобному зрелищу. Уж слишком отвратны на вид были существа: и рук всего две, да и ног — тоже, а кожа какая-то белая, тошнотворно гладкая и без единой чешуйки.

Еще не конец

Зеленоватый отблеск в металлическом куде действовал угнетающе. От него позеленела даже белая, как у покойника, кожа существа, сидевшего за пультом управления.

Единственный фасеточный глаз посередине лицевой стороны головы, не мигая, наблюдал сразу за семью шкалами. С момента взлета с Ксандора он ни на мгновение не покинул приборы. Раса, к которой относился Kap-388Y, не ведала, что такое сон. Не знала она и понятия «жалость». Чтобы убедиться в этом, достаточно было взглянуть на литые, суровые черты под фасеточным глазом.

На шкалах № 4 и № 7 стрелки замерли. Это означало, что куд неподвижно завис в космосе над своей ближайшей целью. Кар подался вперед и верхней правой рукой опустил ручку стабилизатора. После чего поднялся, потянувшись.

Затем он повернулся к коллеге по куду, ничем внешне от него не отличавшемуся.

— Итак, первая остановка, звезда Z-5689. У нее девять планет, из которых только третья обитаема. Будем надеяться, что обнаружим на ней создания, которые можно было бы использовать в качестве рабов на Ксандоре.

Лал-16В, ни разу так и не пошевельнувшийся за все время полета, поднялся и в свою очередь потянулся.

— Надеяться можно всегда, — отозвался он. — В этом случае мы вернемся на Ксандор, нам воздадут почести, а тем временем флот явится сюда за этой рабочей силой. Не будем, однако, самообольщаться. Было бы подлинным чудом добиться успеха с первого же захода. Скорее всего, нам придется обследовать не одну тысячу планет…

— Ну что ж, тысячи так тысячи, сделаем, — пожал плечами Кар. — Лаунаки вымирают, и, если не подыщем им замену, некому будет работать на рудниках.

Он снова занял место за командным пультом и рычажком привел в действие прибор дальновидения — скоп.

— Мы сейчас над ночной стороной третьей планеты, — произнес он, вглядываясь в аппарат. — Мешают облака. Перехожу на ручное управление.

Кар нажал ряд кнопок.

— Взгляни, Лал, — неожиданно обратился он к спутнику. — Взгляни в скоп! Упорядоченные ниточки огоньков! Это же город! Планета и в самом деле обитаема!

Лал устроился у второго командного блока, контролировавшего систему вооружения куда. Он тоже бросил взгляд на приборы.

— Никакой опасности, — заявил он. — Вокруг города нет даже и намека на защитное силовое поле… научные знания у них явно самые примитивные. Если нападут, можем стереть город в пыль одним залпом.

— Превосходно, — откликнулся Кар. — Но напоминаю, что наша задача — не ликвидация… пока. Нам нужны местные образцы. Если они подойдут для наших нужд, флот займется организацией доставки с планеты тысяч рабов. И только после этого мы сможем повеселиться, уничтожая все подряд. Пустим в распыл не только этот городишко, а пожалуй, и всю планету целиком, чтобы не дать здесь развиться цивилизации, которая вдруг когда-нибудь вознамерится ответить репрессиями.

— Ладно, все ясно, — бросил Лал, подстраивая потенциометр. — Я включаю сейчас мегаполе, и мы окажемся для них невидимками, разве что их глаза обладают способностью видеть далеко в ультрафиолете. Но, учитывая спектр их солнца, я сильно в этом сомневаюсь.

Куд опускался, пока свет менялся с зеленого на фиолетовый, а затем перешел и этот порог. Корабль пришельцев мягко замер. Кар включил механизм входного шлюза.

Он вышел в сопровождении Лала.

— Эй, смотри-ка! — бросил Кар. — Двое двуногих. По паре рук и глаз… весьма схожи с лаунаками, хотя и существенно ниже ростом. Вот как раз те образцы, что нам и нужны.

Он поднял левую внутреннюю руку. В трехпалой ладони оказалась узкая трубка, обвитая медной проволокой. Он направил ее сначала на одно, затем на второе из обнаруженных существ. Вроде бы ничего не произошло, но оба двуногих создания мгновенно замерли, как статуи.

— Не очень-то они крупны по габаритам, — прокомментировал Лал. — Одного беру я, другого — ты. Разберемся с ними повнимательнее на борту куда, уйдя в космос.

— Ты прав. Двух вполне достаточно, тем более что с виду один — самец, другая — самка.

Через минуту куд взмыл ввысь. Как только они очутились за пределами атмосферы, Кар, включив стабилизатор, присоединился к Лалу, который тем временем уже приступил к изучению захваченных трофеев.

— Они живородящие, — отметил Лал. — Пять пальцев. Руки подходят для выполнения достаточно тонких работ. Но ясно, что главное все же — уровень интеллекта…

Кар достал из ящика две пары шлемов, протянув одну Лалу, который один из них напялил на себя, а другой — надел на голову одному из образцов. Кар проделал то же самое со вторым подопытным экземпляром.

Спустя несколько минут Кар и Лал разочарованно переглянулись.

— На семь пунктов ниже минимума, — сухо отчеканил Кар. — Их не удастся обучить даже самым элементарным навыкам работы на наших рудниках. Они будут неспособны понимать самые простые распоряжения. Так что оба годятся разве что только для музея…

— Так как с планетой — уничтожим?

— Не стоит. Только где-нибудь этак через миллиончик годков, если наша раса к тому времени еще будет существовать, эти существа достаточно эволюционируют, чтобы достигнуть уровня, при котором их можно будет использовать в качестве рабов. Нам остается лишь рвануть дальше — к ближайшей звезде, имеющей планеты.

Секретарь редакции «Милуоки стар» наблюдал в наборном цехе за окончанием подборки местных новостей. Дженкинс, метранпаж, оценивающе взглянул на размеры пустого места в форме.

— У меня в восьмой полосе внизу пусто, — сказал он. — Нужно десяток строчек с заголовком. Есть два подходящих куска. Который ты предпочитаешь?

Секретарь редакции привычно считал гранки с конца.

— О сельскохозяйственном митинге и об истории в зоопарке? Разумеется, ставь материал по сельскому хозяйству. Кого, я тебя спрашиваю, заинтересует заявление директора зоопарка об исчезновении двух его подопечных из островного обезьяньего питомника?