Когда на следующий день Чарли проснулся, вчерашнее явление призрака Сары Фергюссон показалось ему слишком похожим на сон, и он тут же для себя решил, что не будет никому об этом рассказывать. В лучшем случае его стали бы подозревать в неумеренных возлияниях в рождественскую ночь. У него же самого не было никаких сомнений в реальности происшедшего. Он видел Сару слишком отчетливо и ясно и был совершенно уверен, что она была с ним в комнате.
Правда, для призрака она выглядела, пожалуй, чересчур материальной, и поэтому, проснувшись на следующий день, Чарли первым делом оделся и вышел на улицу, чтобы обойти вокруг дома в поисках следов. Но на снегу не было видно никаких следов, за исключением цепочки его собственных, и Чарли окончательно уверился, что никакая озорная фермерская дочка не прокрадывалась вчера в шале, чтобы подшутить над легковерным горожанином. И если только она не прилетела на вертолете и не спустилась в каминную трубу, как Санта-Клаус, значит, никаких гостей у него вчера не было. И кого бы он ни увидел в своей спальне в ночь перед Рождеством, это определенно не мог быть человек. Живой человек.
— Однако его рациональная натура решительно восставала против подобного толкования. Чарли никогда не верил в духов и теперь просто не знал, как ему быть. Одно дело мечтать о встрече с духом Сары Фергюссон поздней ночью, при свете обманщицы-луны, да еще после индейки, яблочного пирога и нескольких бокалов вина. Белым днем все это, однако, представлялось несколько иначе. Чарли даже не был уверен, сможет ли он когда-нибудь рассказать обо всем даже Глэдис. Скорее всего нет, во всяком случае — в ближайшее время. Так решил Чарли, когда во второй раз за сегодняшнее утро выходил из дома, собираясь навестить свою гостеприимную хозяйку.
Идя лесом к оставленной на дороге машине, он продолжал оглядываться по сторонам, ища чужие следы, но, кроме отпечатков собственных ног да путаных заячьих стежек, он так и не увидел ничего подозрительного. На дороге возле его машины тоже не было ни лыжни, ни следов колес, и Чарли лишний раз убедился, что никто из окрестных сорванцов не предпринимал вчера никаких попыток смутить его душу.
Да и кому он мог понадобиться? Вряд ли он был единственным развлечением в городе. Правда, Шелбурн-Фоллс можно было назвать городом только с очень большой натяжкой, но Чарли был уверен, что у местных шутников хватало занятий и без него.
Ожидая, пока прогреется мотор, Чарли нащупал в кармане крошечную коробочку, проверяя, не выпала ли она по дороге. В коробочке лежали жемчужные сережки, которые он купил для Глэдис в Дирфилде. Ему хотелось сделать ей подарок, и Рождество было для этого самым подходящим поводом, однако теперь Чарли неожиданно подумал о том, что, обрадовавшись сережкам, Глэдис, возможно, не станет расспрашивать его о том, как прошла праздничная ночь. Этих расспросов он не то чтобы боялся — просто ему не хотелось обманывать ее. Но совсем избежать этой скользкой темы ему не удалось.
Когда он добрался до ее домика в Шелбурн-Фоллс, Глэдис уже поджидала его на пороге. По-видимому, она только что вернулась из церкви. Вчера она приглашала его пойти с ней, но Чарли отшутился, сказав, что такой грешник, как он, наверняка распугает всех ангелов на десять миль вокруг.
— Я в этом сомневаюсь, — сказала ему тогда Глэдис, крепко обнимая Чарли на прощание. — Господь Бог должен был уже давно привыкнуть к грешникам. К тому же, если бы все мы были праведниками, это было бы невыносимо скучно.
— Как дела, Чарли? — спросила она его теперь, и Чарли, широко улыбаясь, преподнес ей свой подарок. Глэдис осторожно развязала ленточку, которой была перевязана завернутая в бумагу бархатная коробочка, потом аккуратно разгладила саму бумагу и отложила ее в сторону. Чарли всегда удивлялся, зачем люди так делают, вряд ли кому-то может понадобиться использованная упаковочная бумага. Его бабка, во всяком случае, всегда поступала именно так, и Чарли доподлинно знал, что никогда больше она этой бумагой не воспользовалась.
Между тем Глэдис уже открывала бархатную коробочку. Она действовала медленно, даже как будто с некоторой опаской, словно боясь, как бы оттуда не выскочила живая мышь, но вот крышечка поднялась, и Глэдис негромко ахнула, увидев на зеленой атласной подушечке пару жемчужных серег.
Они понравились ей с первого взгляда. Чарли понял это по глазам Глэдис, когда, не скрывая слез, она сердечно поблагодарила его. Она сказала, что когда-то Роланд подарил ей очень похожие серьги, но пять лет назад она их потеряла. Она очень расстроилась тогда и никак не могла себе простить, что отнеслась к его подарку так небрежно, — и вдруг Чарли дарит ей почти такие же серьги!
— Это настоящее чудо! — добавила Глэдис, целуя Чарли в щеку прямо на крыльце. — Какой же ты замечательный! Я… Мне кажется, я не заслуживаю того, чтобы ты был так ко мне внимателен. Ты — мой самый лучший рождественский подарок!
О том, как одиноко ей будет на следующий год, когда Чарли не будет рядом, Глэдис предпочитала не думать. Она знала, что не может держать своего гостя возле себя вечно, и ей оставалось только одно: радоваться тому, что он с нею сейчас — в этот самый час и в эту самую минуту. Глэдис была очень благодарна ему — не только за подарок и внимание, а скорее за то, что он просто есть на свете и что он не проехал мимо ее дома, торопясь в свой далекий Вермонт. Его появление было чудесным и неожиданным — словно Бог наконец-то внял ее горячим молитвам.
— Я буду носить их каждый день, обещаю! — сказала она.
Чарли смущенно кивнул. Серьги вряд ли были такими уж замечательными, однако он был очень доволен, что они понравились Глэдис. А она тоже приготовила для него сюрприз.
Пригласив Чарли в дом, она вручила ему томик стихов, который когда-то принадлежал ее мужу, и теплый шарф, специально купленный ею для Чарли в Дирфилде. Глэдис уже давно заметила, что у Чарли нет ни шарфа, ни перчаток, и он был тронут ее вниманием. Особенно он был рад томику стихов. На первой странице книги сохранилась дарственная надпись, адресованная Роланду и датированная Рождеством 1957 года, и Чарли мимолетно подумал о том, как давно это было. Впрочем, не так уж давно, особенно по сравнению с восемнадцатым веком, когда жили Сараи Франсуа…
Чарли неожиданно захотелось рассказать Глэдис о том, кого он видел у себя в спальне вчера поздно вечером, но он не решался, боясь напугать ее этим рассказом. Все решилось само собой, когда за чаем Глэдис оглядела его и, похоже, почувствовала что-то необычное.
— Все в порядке? — строго спросила она. — С тобой, с домом, я имею в виду… Ты ничего не хочешь мне рассказать?
У нее был такой вид, как будто Глэдис с самого Начала знала, что он должен увидеть Сару, и Чарли совсем смутился. Ее глаза смотрели, казалось, прямо ему в душу, и Чарли собрался, стараясь выглядеть как можно спокойнее. Но это ему явно не удалось: руки его дрожали, и, когда Чарли ставил на стол стакан в подстаканнике, стекло противно звякнуло.
— Все в порядке, — ответил он небрежно и передернул плечами, что в его представлении должно было изображать невозмутимость и выдержку. — Там тепло и уютно, водопровод работает, электричество — тоже; Во всяком случае, сегодня утром у меня было достаточно горячей воды, чтобы умыться и принять душ. Обогреватели я пока не включал — хочу сначала проверить проводку…
Он замолчал, раздумывая о прошедшей ночи. Глэдис внимательно наблюдала за ним.
— Ты видел ее, да? — мягко спросила она, и Чарли, подняв голову, встретился глазами с ее теплым, слегка заговорщическим взглядом.
Чарли почувствовал, как по его телу прошла какая-то странная дрожь.
— Видел — кого? — переспросил Чарли, стараясь изобразить удивление. Почувствовав, что его уловки выглядят не слишком убедительно, он поспешно придвинул к себе вазочку с печеньем. Глинни, лежавшая у его ног, тут же вскочила, и Чарли протянул ей хрустящее лакомство.
— Я никого не видел, — сказал он с самым невинным видом, но Глэдис поняла, что он что-то скрывает. Улыбнувшись, она погрозила ему пальцем.
— Видел, видел! — сказала она. — Я знала, что она обязательно появится, просто не хотела тебя заранее пугать. Она очень красива, верно?
Чарли открыл было рот, чтобы в очередной раз сказать, что он не видел ничего странного, но перехватил взгляд Глэдис, и слова застряли у него в горле. Он слишком дорожил их неожиданной дружбой, а кроме того, ему не терпелось узнать о Саре как можно больше.
— Так ты тоже ее видела?
На лице Чарли медленно появилось выражение какого-то странного благоговения и трепета. Возможность поговорить с кем-то о посетившем его видении была для него настоящим облегчением. Они с Глэдис были словно два заговорщика, объединенные общей тайной, вот только в их маленьком секрете не было ничего мрачного или постыдного. Сара — если это была она — ассоциировалась у Чарли со светом, воздухом и весной.
— Я видела ее только однажды, — призналась Глэдис, откладывая чайную ложечку и откидываясь на спинку кресла. — Это было очень давно — мне тогда едва сровнялось четырнадцать, — но я никогда ее не забуду. Она была потрясающе красива — такой красивой женщины мне никогда не приходилось видеть. Она стояла в гостиной и смотре-, дана меня целую вечность… Во всяком случае, мне так показалось. Потом она улыбнулась и вышла на веранду через балконное окно. Я выбежала следом, чтобы еще раз увидеть ее, но ни на веранде, ни в саду уже никого не было…
Глэдис умолкла на мгновение и потом продолжила негромко:
— Я никогда и никому об этом не рассказывала — только Джимми, но он, похоже, мне не поверил. Он думал, что это просто моя выдумка, сказка, и продолжал так считать до тех пор, пока Кэтлин не увидела Сару в их спальне. Бедняжка, она так испугалась, что потом ни за что не хотела возвращаться в этот дом. Из-за этого они с девочкой больше никогда там не жили. Странно, мне-то казалось, что Сара является людям, чтобы приветствовать их в своем доме… Я видела ее совсем маленькой девочкой, но ни капли не испугалась. Больше всего мне хотелось увидеть ее снова, но, к сожалению, этого так и не случилось.
Чарли кивнул. Он прекрасно понимал, что могла чувствовать Глэдис. Теперь, когда его первоначальный шок прошел, он очень хотел, чтобы Сара снова показалась ему. Вчера он ждал долго, пока не заснул, но она так и не вернулась.
— Я сначала подумал, что это кто-то из соседей решил надо мной подшутить, — нехотя признался Чарли. — Я был настолько уверен в этом, что принялся искать в шкафах и за занавесками. В последний раз я видел ее у окна, которое оказалось открыто, хотя я точно помню, что закрыл его перед уходом… Я даже вышел на улицу, чтобы поискать следы на снегу, но ничего не увидел. Только потом я сообразил, кто это был. Наверное, я не рассказал бы тебе об этом, если бы ты не заговорила первой… — Чарли сокрушенно покачал головой. — Вообще-то я не очень верю в подобные вещи, но я не знаю, как объяснить случившееся по-другому…
— У меня было предчувствие, что она покажется тебе, — сказала Глэдис. — Ты — человек очень впечатлительный, тонкий, и потом, ты так заинтересовался ее историей… Откровенно говоря, я тоже не верю в привидения. Здесь, в провинции, можно услышать множество самых разных историй о духах, троллях, гоблинах и колдунах, но я всегда была уверена, что все это — просто сказки. Но только не Сара! Почему-то мне кажется, что это что-то совсем другое. Когда я впервые увидела ее, она показалась мне совершенно реальной, как будто она была живым человеком из плоти и крови, и я до сих пор помню во всех подробностях ее лицо и платье, словно это было только вчера…
Лицо Глэдис стало задумчивым, а глаза погрустнели.
— Мне она тоже показалась настоящей, — поспешно сказал Чарли. — Я был настолько уверен, что вижу перед собой живую женщину, что даже не испугался. Почти не испугался. Напротив, я разозлился, потому что подумал, что кто-то решил надо мной подшутить. Я действительно решил, что это какой-то розыгрыш, поэтому не сразу сообразил, кто передо мной.
Он поглядел на Глэдис Палмер с легким упреком:
— Ты должна была предупредить меня! Но она только рассмеялась в ответ, отрицательно качая головой, отчего новые сережки в ее ушах затанцевали, взыграв неяркой зимней радугой.
— Не говори глупости, Чарли! Если я хотя бы заикнулась об этом, ты решил бы, что у меня приступ старческого слабоумия, и, чего доброго, отправил бы меня к врачам. Встречать Рождество в больнице — нет уж, благодарю покорно! — Она улыбнулась. — Сам посуди: стал бы ты рассказывать эти небылицы, если бы оказался на моем месте?
Чарли вынужден был согласиться с ней. Он знал, что Глэдис права. Если бы она предупредила его заранее, он ни за что бы ей не поверил. И, быть может, не увидел бы Сару…
— Ты права, я вряд ли бы поверил, — согласился он. — Но что будет дальше? Как ты думаешь, она еще вернется?
Его взгляд был исполнен надежды, хотя он уже понял, что за семьдесят лет жизни сама Глэдис видела ее только однажды, и ему было очень грустно сознавать, что он, возможно, уже никогда не увидит прекрасную женщину в голубом.
— Понятия не имею, — честно призналась Глэдис. — Откуда мне знать? Я же говорила тебе, что вообще-то не верю в духов. Что им нужно для материализации? Полная луна? Магические знаки, начертанные мелом на полу? Или сожженный в камине помет летучей мыши?
— Вот и я не знаю, — сказал он, не скрывая своего огорчения. Ему очень хотелось снова увидеть Сару, но он не хотел признаваться в этом даже Глэдис. То, что он вдруг пришел в такое возбуждение из-за женщины, жившей в восемнадцатом веке, вряд ли выставляло его в привлекательном свете.
После завтрака они сели у огня в гостиной за уже знакомым Чарли вычурным столиком и долго говорили о Саре и Франсуа. Глэдис пыталась припомнить все, что она когда-то об этом знала или слышала. Лишь в начале четвертого Чарли наконец попрощался с ней и медленно поехал обратно в шале, продолжая раздумывать о Саре. От нее его мысли незаметно перескочили на Кэрол, и Чарли вдруг захотелось услышать ее голос и поговорить с ней. Ему казалось странным, что Рождество уже прошло, а он ни разу не вспомнил о ней.
Но, остановившись у первого же платного таксофона, Чарли понял, что обманывает себя. Подспудно он думал о том, чтобы позвонить Кэрол, с самого утра. Он знал, что она может встречать Рождество где-то в компании своих новых друзей, и все же решил набрать номер Саймона. Чарли был почти уверен, что застанет Кэрол, что они не уехали на праздники загород. Он уже подсчитал, что в Лондоне в это время было около девяти вечера, и даже если Кэрол с Саймоном уходили куда-то, то они должны были уже вернуться.
В телефонной будке Чарли долго раздумывал обо всем этом и наконец, решившись, набрал номер. Послышались длинные далекие гудки; Чарли почти не сомневался, что никого нет дома, но тут — примерно на седьмом гудке — трубку неожиданно сняли. Это была Кэрол. Она слегка задыхалась, как будто для того, чтобы ответить, ей пришлось бежать вверх по лестнице, и все же он сразу узнал ее мягкий сексуальный голос.
Болезненная судорога свела его горло, и несколько мгновений Чарли стоял на холодном декабрьском ветру, не в силах произнести ни слова.
— Алло? — повторила Кэрол, и в ее голосе явственно прозвучало удивление и нетерпение.
— Привет, это я… — выдавил наконец Чарли, — Я просто хотел пожелать тебе счастливого Рождества… — «…И попросить тебя вернуться ко мне, если ты еще меня любишь», — добавил он мысленно.
Чарли пришлось приложить значительные усилия, чтобы не сказать Кэрол, как он скучает и как ему плохо без нее, и неожиданно он понял, что позвонить ей было не самым умным шагом с его стороны. Он не разговаривал с нею с тех пор, как уехал из Лондона, и теперь одного звука ее голоса оказалось достаточно, чтобы Чарли почувствовал себя абсолютно выбитым из колеи.
— Как дела? — Чарли старался говорить небрежно, но у него ничего не вышло, а самое худшее заключалось в том, что Кэрол тоже услышала, как дрожит его голос.
— Неплохо. Как ты? Что Нью-Йорк, еще стоит? — Ее голос, напротив, звучал беззаботно и весело, и Чарли с новой силой захотелось вернуть себе все, что он потерял. Ни катание на лыжах в Клэрмонте, ни все призраки Новой Англии, вместе взятые, не стоили того, что у него когда-то было.
— Что с ним сделается? — Чарли беспомощно пожал плечами, хотя Кэрол не могла его видеть. После долгой паузы он неожиданно добавил:
— Вообще-то я уехал из Нью-Йорка неделю назад.
— Ты решил отдохнуть? Покататься на лыжах? — В ее голосе прозвучало облегчение. Кэрол была явно рада тому, что Чарли приходит в себя.
— В конце концов мне пришлось… — сказал он. — Собственно говоря, я взял шестимесячный отпуск…
— Что? — Это было так на него не похоже, что Кэрол просто не поверила своим ушам. Она сама оставила Чарли, чтобы уйти к другому, но это не мешало ей продолжать беспокоиться за него. — Что-нибудь случилось?
— Нет… то есть да. Это настоящий кошмар — то, чем мне пришлось там заниматься. Понимаешь, они там перелопачивают проекты двадцатилетней давности и продают богатым клиентам старые чертежи, выдавая их за новые. Не понимаю, как они до сих пор держатся на плаву! Что касается самого бюро, то это просто гнездо гремучих змей. Каждый стремится тебя подставить, каждый заботится только о себе, а не о деле. Остается только удивляться, что у нас в Европе все было по-другому и что мы как-то умудрились не заметить, во что превратилась фирма. В общем, я не выдержал и сбежал. Честно говоря, для Джонса с Уиттакером я тоже был как бельмо на глазу. Я задавал слишком много неприятных вопросов, я стремился что-то изменить, а им это совершенно не нужно. В конце концов они сами предложили мне отдохнуть полгодика… Только я не знаю, вернусь ли я к ним. В апреле я, пожалуй, но думаю об этом, но, если у них все будет по-старому, я не вернусь. Я просто не смогу мириться с таким положением дел.
— Ты собираешься вернуться в Лондон? — В голосе Кэрол звучало сожаление. Она знала, как Чарли любил свою работу, как предан он был фирме, и уход оттуда, пусть даже временный, несомненно, стал для него настоящим ударом.
— Вряд ли из этого что-нибудь выйдет, — ото звался Чарли. — У меня, во всяком случае, есть проблемы более важные, чем работа. Например, я еще не решил, как я буду жить дальше и что мне делать со своей жизнью. Я тут снял в Новой Англии один очень интересный домик… Пока поживу здесь, с потом, может быть, слетаю в Лондон и попытаюсь подыскать квартиру.
— Где-где ты снял дом? — растерянно переспросила Кэрол. Она совершенно ничего не понимала, но и сам Чарли разбирался в ситуации едва ли лучше.
— В Массачусетсе, в одном местечке, называется Шелбурн-Фоллс. Это в округе Дирфилд, — объяснил Чарли, но Кэрол это ровным счетом ничего не говорило. Географию Массачусетса она представляла себе довольно смутно. Кэрол выросла на Западном побережье, в Сан-Франциско, а в Нью-Йорк переехала уже взрослой.
— Здесь очень красиво, — сказал Чарли и неожиданно добавил:
— Здесь я познакомился с удивительной женщиной!
Он имел в виду, разумеется, Глэдис, а не Сару, и Кэрол заметно воспрянула духом. Она была уверена, что рано или поздно это случится, и тогда Чарли изменит свое отношение к ней и к Саймону. Для всех троих это было бы лучшим выходом.
— О, Чарли, я очень счастлива за тебя, правда! Ты просто не представляешь, как это тебе нужно! И тебе, и всем нам.
Слушая ее оживленное щебетание, Чарли криво улыбнулся.
— Да, я знаю, — вставил он. — Только это не совсем то, что ты думаешь. Глэдис семьдесят лет, и она — моя хозяйка. Она сдала мне прелестное лесное шале, построенное в восемнадцатом веке.
— Это звучит интригующе, — разочарованно протянула Кэрол.
Должно быть, у него нервный срыв, решила она. В самом деле, будь с ним все в порядке, разве бросил бы он свою работу в Нью-Йорке? Разве отправился бы бог знает куда, чтобы жить в лесу в какой-то древней развалюхе? Что, черт побери, он делает? И соображает ли он вообще, что делает?
— С тобой правда все в порядке, Чарли? — осторожно осведомилась она. — Я имею в виду…
— Не сошел ли я с ума? — помог ей Чарли. — Нет, я думаю, что со мной все о'кей, хотя иногда…я не уверен. В общем, я думаю, что это самый подходящий план. Если что-нибудь изменится, я тебе сообщу.
На этом Чарли хотел закончить, но не удержался. Он должен был знать…
— Как у тебя дела? — спросил он напряженным голосом. — Как Саймон?.. — «Ты еще не дала ему отставку? Не выгнала к чертовой матери? Не ушла? Может быть, вы оба изменяете друг другу?» — вот что значил этот вопрос. Чарли было наплевать на Саймона. Он хотел получить обратно свою жену.
— Все хорошо, Чарли. Все хорошо, — тихо ответила Кэрол. Она все прекрасно поняла, — Печально, печально… — ответил Чарли, и Кэрол невесело рассмеялась.
Чарли вел себя как мальчишка, и она очень хорошо представляла себе, какое у него сейчас выражение лица — грустное, глаза широко распахнуты. Кэрол по-прежнему относилась к Чарли очень тепло — можно было сказать даже, что она все еще любила его, — однако ее чувства были недостаточно сильны, чтобы она захотела вернуться к нему.
Слушая ее голос, Чарли отчаянно старался не думать о ней, не вспоминать, как выглядит Кэрол, не представлять себе ее светлых волос, тонкой талии и длинных ног, при одном взгляде на которые у него начинала кружиться голова. Даже сейчас, стоило ему подумать о них…
Он не сразу пришел в себя и услышал, как Кэрол сообщила ему, что на Новый год они с Саймоном собираются в Санкт-Мориц.
— Ты все-таки сообщай мне иногда, где ты есть… — сказала Кэрол таким тоном, словно он все еще был ее мужем, и Чарли нахмурился.
— Зачем? — спросил он резким тоном, — Тебе-то какая разница?
Чарли решил ничего больше не рассказывать Кэрол о Глэдис, о лесном шале и Саре. Это была слишком длинная история, чтобы рассказывать ее, стоя в будке платного таксофона, в которой к тому же недоставало пары стекол. Холодный ветер пробирал его до костей, с затянутого тучами неба снова повалил снег.
— Просто я хочу знать, что с тобой все в порядке, только и всего, — ответила Кэрол, которая уже успела пожалеть о своих словах.
— На следующей неделе я поставлю себе телефон и факс. Когда у меня будет свой номер, ядам тебе знать.
Для Чарли это был еще один повод, чтобы снова позвонить Кэрол и услышать ее голос, но она уже давно испытывала неловкость и смущение от их нескладного разговора. В их доме были гости, и ее долгое отсутствие могло показаться странным. Саймон мог появиться в любую минуту, и тогда не избежать ненужных объяснений и обид.
— Перешли твой номер по факсу ко мне в контору, — быстро сказала Кэрол. — Мне передадут.
Чарли сразу понял, что Кэрол спешит закончить этот бессмысленный разговор, и с горечью усмехнулся. Год назад Кэрол изменяла ему с Саймоном, почти не таясь, а теперь боялась говорить с бывшим мужем даже по телефону. Вернее, не боялась, а просто не хотела, но от этого Чарли было, еще больнее.
— Я как-нибудь позвоню… Береги себя! — торопливо сказал он, чувствуя, что Кэрол уплывает, отдаляется от него. И это было действительно так. Очевидно, кто-то отворил дверь в комнату, в которой уединилась Кэрол, и Чарли услышал доносящиеся откуда-то далекие голоса и взрывы смеха.. Гости… У них — гости. Они веселятся и, возможно, как раз собираются пить кофе в кабинете Саймона, где стоит телефон.
— Ты тоже… — сказала Кэрол, прощаясь, и вдруг, как будто спохватившись, добавила:
— Счастливого Рождества, Чарли… — «Я люблю тебя», — хотелось ей добавить, но она не смогла. Даже если бы она не опасалась быть услышанной, она больше не могла сказать этих слов Чарли. Он бы ни за что не понял, как она может любить двух мужчин одновременно. Как она может любить его, а жить — с Саймоном…
Повесив телефонную трубку, Чарли долго стоял неподвижно, глядя на аппарат. Залетавшие в разбитое окно снежинки медленно кружились вокруг него, а парок дыхания оседал инеем на лице, но он не замечал этого. Ему хотелось изо всей силы садануть кулаком в стену, ударить кого-то, наконец, просто разрыдаться. Он не понимал, как такое могло случиться с ними, и хотел снова позвонить Кэрол, чтобы спросить ее об этом. Почему он вообще находится здесь, далеко от их дома, далеко от нее — его жены. Почему она притворяется будто она — жена Саймона, ведь формально они еще не разведены? Кэрол по-прежнему его жена!
Но он знал, что развод неизбежен и что в конце концов Кэрол сделает то, что хочет, — станет законной женой этого старого ублюдка. Чарли подумал об этом с бессильной злобой и… тут же выкинул эту мысль из головы. Это было больше, чем Чарли был в состоянии вынести. Уж лучше бы он и вправду сошел с ума.
Выйдя из телефонной будки, Чарли забрался в свой семиместный «Форд» и медленно двинулся к холмам. Но и по пути туда он неотступно думал о Кэрол.
Чарли думал о ней и тогда, когда, добравшись до того места, где он оставлял машину, выбрался наружу и побрел по лесной тропе к дому. Все окна шале были темны и безжизненны; даже сквозняк не колыхал легкие бязевые занавески на высоких французских окнах первого этажа, и Чарли невольно подумал о том, не ждет ли его внутри та же таинственная женщина. Сейчас для него вопрос был вовсе не в том, верит ли он в ее существование или нет. Чарли отчаянно нуждался в ком-то, кого он мог бы любить, с кем мог бы поговорить по душам, хотя про себя Чарли продолжал твердить себе, что никто, кроме Кэрол, ему не нужен.
В глубине души он надеялся, что в доме снова увидит хотя бы тень той призрачной красавицы. Но в шале никого не было — ни женщин, ни призраков. Дом был пуст и тих, и Чарли, не зажигая света, сел возле окна в одно из кресел Глэдис. Ему не хотелось ничего делать — просто сидеть, смотреть на снег за окном и думать, думать без конца о той, которую он потерял… И о той, которую он мельком видел накануне вечером и о которой мог только мечтать.