Призрак Заратустры

Глава I, в которой Вадим Арсеньев знакомится с особенностями самых южных областей Советского Союза

Адское пекло!

Окна редакции были распахнуты настежь, но вместо живительной прохлады в них врывались жгучие волны перекаленного воздуха. Сидя за длинным облупленным столом, Вадим обмахивался парусиновой кепкой, однако это не помогало. От проклятой жарищи не было спасения.

А летучка все не заканчивалась, зануда-редактор бубнил и бубнил, противно чавкая жевательным табаком – отвратительная привычка, от которой он не хотел, да, наверное, уже и не смог бы отказаться, даже если бы захотел.

– В последнее время, коллеги, – сквозь клейкий морок долетал до Вадима его монотонный голос, – мы недостаточно внимания уделяем пропаганде научно-технического прогресса… чавк-чавк… А между тем, в азиатских республиках нашей необъятной страны все еще процветает махровое невежество, в особенности среди трудовых масс, которые совсем недавно стенали под гнетом баев и прочих феодалов…

Вот так уже целый час распинается. Начитался брошюрок из серии «Уроки политграмоты» и цитирует оттуда параграфы, переливая из пустого в порожнее. Эту бы «воду» да на нужды населения, а то лето выдалось такое засушливое, что и Филатовские ключи – главный источник городского водоснабжения – иссякли. И по уму не о прогрессе бы писать, а бить во все колокола, чтобы власти озаботились рытьем дополнительных колодцев. Но у газеты своя политика, она определена циркулярами, спущенными сверху. По крайней мере, редактор постоянно на них ссылается и любые инициативы, не соответствующие генеральной линии, зарубает на корню. Трус и подхалим. Благодаря протекции, угодил в теплое – ух, какое теплое, аж горячее! – кожаное кресло и держится за него мертвой хваткой.

Вадим вытер кепкой пот с переносицы. На белой материи проступило темное пятно. Фу ты… От брезгливости передернуло, и он зажал кепку между колен.

Первое знакомство с Самаркандом состоялось у него чуть больше месяца тому назад. Ведать не ведал, что фортуна занесет так далеко на юг, но обстоятельства сложились неожиданно. Вадим – штатный сотрудник особой группы Спецотдела ОГПУ – возвращался из служебной командировки в Москву, а его взяли и завернули. В столице к тому моменту усилилась и достигла точки кипения политическая борьба, а Вадим имел несчастье быть в нее втянутым. Пусть косвенно, не впрямую, но его непосредственный начальник Александр Васильевич Барченко принял решение подстраховать своего любимца.

Кадры в особой группе подобрались исключительные, замену им днем с огнем не сыщешь. Вадим, к примеру, обладал уникальными способностями: видел в темноте, слышал за многие версты, еще и считал с поразительной скоростью. Александр Васильевич предполагал, что он один такой на миллиард. А может и во всем свете подобных ему нет. И дабы не попасть такому феномену в смертельные жернова, спровадил его шеф от греха подальше в Туркестан, в самую отдаленную глубинку.

Барченко в ОГПУ не абы кто, ему сам Глеб Иванович Бокий покровительствует, выбивает финансирование, снабжает нужной информацией – полезнейшее прикрытие, без которого особую группу давно бы разогнали. Уж очень она необыкновенная, из всех стандартов выбивается… Заместитель председателя политуправления Генрих Ягода неоднократно на заседаниях вопрос поднимал: нужны ли Советской власти специалисты по оккультизму и необъяснимым явлениям? И есть ли резон кормить их за государственный кошт? Но Барченко с Бокием не лыком шиты, им всегда есть, что предъявить. Группа не только в изучении гипноза и телепатии продвинулась, но и нескольких шарлатанов разоблачила, которые могли державе существенный вред причинить.

Жаль только, что не всесильны ни шеф, ни его покровитель. Не могут они выписать Вадиму Сергеевичу Арсеньеву, агенту с четырехлетним стажем, охранительную бумажку, с которой его бы никто не тронул. Поэтому и отправили на туркестанские задворки, куда доставил его аэропланом друг и сослуживец Макар Чубатюк. И не просто доставил, а снабдил казенными деньгами в размере семисот рублей, что примерно соответствовало среднему полугодовому жалованию в Спецотделе.

Макар улетел в Москву, а Вадим поселился в общежитии на Ташкентской улице, неподалеку от Сиабского базара, откуда вечно несло пряностями, и, следуя инструкциям шефа, устроился на работу в самаркандский филиал русскоязычной газеты «Правда Востока».

Журналистский труд был для него не в новинку – дома подвизался в качестве корреспондента «Шахматного листка», – поэтому казалось, что проблем с трудоустройством быть не должно. Но редактор филиала Самуил Ноевич Бабскер – сверхбдительный и всего боящийся – стал тянуть резину, выспрашивать, за какой это надобностью столичного человека потянуло в глухомань, да не имеется ли за ним провинностей, и так далее, и тому подобное. Словом, вынудил Вадима зайти с козырей. Умница Барченко снабдил подопечного цидулькой от главы Центрального Исполнительного Комитета Узбекской ССР тов. Ахунбаева, она и выручила. Бабскер заткнулся. Вадима зачислили в редакцию, оказали почет и уважение.

Начались журналистские будни. Поначалу Вадим с энтузиазмом окунулся в новую для себя атмосферу Средней Азии, увлеченно живописал ее колорит и экзотику, но быстро выяснилось, что в газете от него ждут не цветистых очерков об узбекском быте, а сухих отчетов о том, как осуществляется индустриализация и выполняются производственные планы. Он мечтал о путешествиях в горы и пустыни, а его уделом стали челночные снования по душному городу и бодрые репортажи с чаефасовочных фабрик и винных заводов. Тоска зеленая!

Испепеляющее туркестанское лето достигло пика. Вадим, взопревший, задыхающийся, с вываленным, как у собаки, языком, мотался на велосипеде из конца в конец Самарканда, чтобы потом, в корреспондентской, больше похожей на духовку, печатать на раздолбанном «Ремингтоне» кондовые строки о передовиках и отстающих. Он возненавидел беспросветную рутину, мысленно проклинал ретрограда Бабскера и всех его кураторов и дошел до того, что стал задумываться о бегстве в Москву. Там его ждали друзья, невеста, ждала интересная работа… Пес бы с ними, с политическими распрями! Как говаривал Макар Чубатюк: «Кому суждено быть повешенным, тот сам себе балбешник расколотит». Все лучше, чем коптиться под безжалостным солнцем, сочиняя дежурную белиберду, которую никто не читает.

Но на исходе июля, после очередной скучнейшей планерки, когда Вадим, закрыв блокнот, где вместо конспекта редакторской речи были намалеваны голые бабы, собирался уходить, Бабскер остановил его и пригласил к себе в кабинет.

– Будьте добры, Вадим Сергеевич, задержитесь, – попросил он с приторной вежливостью. – Хочу вас кое с кем познакомить.

Вадим подавил вздох и настроился на встречу с каким-нибудь почетным хлопкоробом, однако в апартаментах редактора под портретом Навои сидел мужчина южнославянской наружности, облаченный в строгую пиджачную пару, еще и с галстуком. Раньше Вадим таких выпендрежников в Самарканде не встречал. Узбеки в основном ходили в национальных халатах, а русские, большинство из которых появилось здесь еще при царизме, старались одеваться во что-нибудь легкое, светлых тонов. А у этого костюм был черный. И что удивительно, незнакомец в пиджаке не потел, даже челка на покатом лбу не слиплась – топорщилась пушистым хохолком.

Чиновник, подумал Вадим. И ошибся.

– Имею честь, – Бабскер сотворил подобострастный реверанс, – представить вам профессора Вранича. Он из Белграда. Археолог, академик…

– Научник Королевской Академии, – поправил гость и поднял бородавчатый палец. – То е фундаментально.

Он изъяснялся с характерным для балканцев акцентом.

– Очень приятно. – Вадим взглянул на него с интересом. – Белград неблизко… Надо полагать, вы к нам по делу?

Вранич! Фамилия в масть. Острый нос наподобие птичьего клюва, смоляного цвета костюм, вдобавок и голос каркающий.

– Наш репортер Арсеньев, – запоздало представил Вадима Бабскер и присовокупил для вескости: – Из Москвы. Прибыл к нам на стажировку.

Тонкости биографии собеседника научник пропустил мимо ушей. Закинул ногу на ногу и сцепил пальцы на коленке.

– Я был в Москве, – разъяснил он. – Межнародна конференцие. И вдруг позавчера телефонский позыв из Самарканда.

Бабскер, чувствуя, что сербу сложно выстраивать фразы на чужом языке, скороговоркой дополнил:

– Господина Вранича проинформировали, что вблизи кишлака Алтынкан, что под Самаркандом, предположительно находится нетронутый памятник старины, в котором могут содержаться исторические… и не только исторические ценности… чавк-чавк… Он специализируется на Ближнем и Среднем Востоке, поэтому прервал участие в конференции и срочно вылетел сюда.

– Предположительно? – переспросил Вадим. – А откуда сведения?

Научник выудил из внутреннего кармана пиджака листок с оборванными краями, положил на стол и бережно расправил.

– Карта. Судя по арабскому напису, означена фортеция. Наименование: Янги-Таш, у гречан – Новая Ниса. Напис кажет, что она бережет вредности.

Вадим, которому в годы войны доводилось служить с выходцами из Сербии, вовремя вспомнил, что «вредность» на их наречии означает «ценность».

– Господин Вранич, – снова затянул Бабскер, – сказал мне, что в четвертом веке до нашей эры эти края захватило войско македонцев, которые возвели здесь множество крепостей. Вследствие изменения климата часть строений… чавк-чавк… была занесена песком уже через несколько веков, поэтому они избежали разрушения при нашествии монголо-татар.

– Такое, – важно прокаркал научник. – Фортеции стоят нетакнутые… не-тронутые. Але мы не знамо точно, где. Карта указуе. – И он постучал ногтем по ветхому листку.

Вадим придирчиво рассмотрел начертанный синими чернилами план.

– А вы уверены, что она подлинная? Откуда она вообще взялась?

Ему рассказали, что в начале лета гарнизон, охранявший кишлак Алтынкан, подобрал в пустыне труп неизвестного, у которого за пазухой и обнаружился заветный листок. Была проведена тщательная экспертиза, установившая, что бумага и чернила, коими сделана надпись и начерчена схема, изготовлены по средневековой рецептуре.

– Подделка? – усомнился Вадим, по роду своей деятельности сталкивавшийся с куда более изощренными фальсификациями.

– Нет, – опередил раскрывшего рот научника Бабскер. – Имеется заключение трех уважаемых ученых из Москвы и Ленинграда. Они подтверждают подлинность документа.

– Хм… И что же это за ценности, о которых в нем говорится?

Вранич сердито зыркнул на болтливого редактора и отрывисто произнес:

– Арабист сработал перевод. Текст такой: «Овде лежи то, что допоможет овладать миром». Больше никаких словес.

– «Здесь лежит то, что поможет овладеть миром», – повторил Вадим, как заклинание.

Он был заинтригован. Заброшенная крепость, загадочный манускрипт, ключ к завоеванию мира… Мистический роман, да и только!

– Но при чем здесь я, Самуил Ноевич? – повернулся он к начальнику. – В истории я не дока, в проводники тоже не гожусь – дальше Самарканда никуда не ходил, дорог не знаю…

– Проводники найдутся, – заверил его Бабскер. – Господин Вранич выразил желание лично раскопать крепость и получил поддержку на самом высоком уровне. – Редактор возвел очи к потолку. – В нашей стране пока что нет археологов с таким колоссальным опытом, поэтому его услуги чрезвычайно важны. А вы… чавк-чавк… Вы ведь жаловались мне, что производственная хроника вам опостылела.

– Вы предлагаете мне новую тему?

– Именно! Будете сопровождать господина Вранича в экспедиции, а потом напишете материал о сенсационной находке, если она случится. Пусть наши читатели увидят, что Узбекистан богат не только чаем и хлопком.

Вадим уже достаточно хорошо изучил натуру редактора и понимал, что тот озабочен не столько перспективой заполучить достойный материал для газетных полос, сколько желанием угодить иностранцу, который, несомненно, перед прибытием в Самарканд заручился такими рекомендациями, что мама не горюй. Подсуетиться, оказать содействие в расчете на последующую милость – все это в духе пройдошистого Бабскера.

А хоть бы и так! Вадим испытал радость, предвкушая расставание с этим жвачным, а заодно и с каменными оковами города, где поистине ощущаешь себя чугунком, задвинутым в зев натопленной печи.

Меж тем, высокообразованный серб, наблюдая за ним, повел себя как-то не по-ученому. Он протянул руку и пощупал предплечье Вадима. Выразил удовольствие.

– Бицепс добр. Это е хорошо… Стрелять знаете как?

– Знаю, – ответил Вадим, слегка замешкавшись. – А зачем?

– Пустыня има разбойники. Можата, придется держати оборону… А лопатой управляете?

Тут-то и вскрылась подоплека, о которой умолчал хитрюга Бабскер. Несмотря на щедрое финансирование, которое получил Вранич по линии Академического центра Наркомпроса, ему удалось залучить в свой отряд лишь двух добровольцев из местных. Они согласились довести его до нужного места и пособить с раскопками. Остальные же, узнав, куда отправляется экспедиция, отвечали отказом: их страшили длительные переходы по безводным песчаникам и вполне вероятные столкновения с рыскающими в округе бандами. Поэтому научник хотел видеть в лице Вадима не неженку-щелкопера, а полезного помощника – чтобы и в ружье можно было поставить, и к копанию привлечь.

Осознав это, Вадим не испытал обиды. Серб рассуждает здраво, ему не нужен в походе балласт, зато нужны смелые, сильные и выносливые люди.

– Согласен. Когда выступаем?

Выступили на следующее утро. Снаряжения взяли минимум: два котелка, пшено, сухари, фляги с водой, компас и одну палатку на всех. Из оружия – по винтовке и револьверу на брата, плюс запас патронов. Идти предстояло верст полтораста, маршрут проложили таким образом, чтобы он вел от кишлака к кишлаку. Ночевать предполагалось у дехкан, у них же за плату рассчитывали пополнять запасы провианта. Вадим удостоверился, что простые узбеки – те, что не заняты лихоимством – радушны и приветливы, и не откажут путникам ни в ужине, ни в ночлеге.

Для передвижения выбрали верблюдов – наиболее неприхотливых и свыкшихся с засухой животных. Вадим в своей прежней жизни никогда не ездил на верблюде, но думал, что это несложно. Смирный мохнач лежал себе на песочке, подогнув ноги и меланхолично двигал челюстями. Вадим забрался в седло, представлявшее собой подобие пенька, прикрепленного между горбами. И тут верблюд начал подниматься. Распрямил задние ноги, и Вадима швырнуло вперед. Зарывшись в густую шерсть, он схватился рукой за основание седла, чтобы не выпасть. Верблюд, к счастью, без промедления разогнул все свои конечности, и положение седока выровнялось. Однако понадобилось немало времени, чтобы приноровиться к езде. Шаг у верблюда совсем не лошадиный, порывистый, и Вадиму пришлось судорожно цепляться за упряжь, чтобы оставаться в седле.

Что до охраны, то первые верст пятьдесят отряд, состоявший из четырех человек, сопровождали полтора десятка красноармейцев из самаркандского гарнизона. Когда забрались глубоко в пустыню, Вранич стражников отпустил. Для многочисленного каравана требовалось много воды и пищи, а научник хотел двигаться налегке, не снижая скорости. Он загодя разузнал, в каких кишлаках размещены части Красной Армии, через них и намеревался идти. Кипа бумажек с грозными печатями позволяла ему диктовать условия командирам всевозможных рангов, и те безропотно (ну, почти) выделяли сопровождение.

Спутники неуклонно продвигались к намеченной цели. Единственная загвоздка вышла в предпоследнем кишлаке. За день до появления экспедиции он подвергся налету басмачей из банды Керим-бека, наводившей ужас на весь район. Десять красных конников полегли в бою, а дехкане были настолько перепуганы, что носа не высовывали из домов. Вранич тряс официальными бумагами, звенел золотыми червонцами – не подействовало. Никто не рискнул отправиться вместе с ним к Алтынкану, до которого оставалось два дневных перехода.

– Швырлы кукавные! – в сердцах ругнулся интеллигентный серб, и соотрядники, проведя краткое совещание, решились предпринять марш-бросок вчетвером.

Первый дневной переход завершился без приключений. С погодой повезло – набежали тучки, загородили палкое солнце и умерили жару. Вадим качался на верблюде, растелешившись до майки и по-пиратски повязав на голову платок. Открытые участки тела были обожжены, пошли пузырями и нещадно зудели. Вранич же – вот оригинал! – обрядился в полувоенную куртку, штаны с гетрами, препоясался ремнем, нацепил на голову пробковый шлем и стал похож на британского колонизатора. На верблюде он восседал, словно шейх, и оттуда, с верхотуры, покровительственно оглядывал туркестанские дали.

На ночь примостились у подножия бархана, поставили палатку, а снаружи развели костерок, возле которого, согласно уговору, должны были посменно нести караул нанятые в Самарканде волонтеры. Они натаскали саксаула, и тот занялся с первой же спички, горел без искр и копоти. Недаром знатоки считают его идеальным топливом, близким по теплоотдаче к каменному углю. Немаловажный нюанс, если учесть, что ночами пустыня остывает и дневная парилка сменяется весьма ощутимым холодом.

В этот вечер, предвкушая скорое прибытие в точку предстоящих изысканий, Вранич пребывал в сносном расположении духа, что случалось с ним нечасто. Вадим воспользовался моментом и задал вопрос, который вертелся на языке с того самого разговора в кабинете у Бабскера:

– «Поможет овладеть миром…» Как по-вашему, что имеется в виду?

Научник ответил не сразу, раздумчиво пошевелил дремучими бровями.

– Тяжко разумети. Что угодно. Имя кишлака указует на залежи дорогих металлов. «Алтын» по-узбекски «злато». Але до меня то не был бы интерес. Желаю найти неку антику… древность.

Вадим подспудно желал того же, его распирало от стремления соприкоснуться с чем-то необычайным, дошедшим до современности из глубины тысячелетий. Но разум подсказывал ему, что и золотоносные залежи – тоже неплохо: знатное подспорье для молодой Страны Советов. С таким подарком для Наркомфина можно, пожалуй, в Москву с триумфом вернуться – все грехи простят.

Переполненный сладостными грезами Вадим задремал. Во сне – особенно крепком после многочасового перехода – ему явилась мифическая пещера Али-Бабы, а в ней – несметные богатства в кованых сундуках с откинутыми крышками. Все это сверкало, переливалось, слепило и будоражило…

Пробуждение, однако, развеяло радужные сны в прах. Вадим обнаружил себя связанным по рукам и ногам веревкой из шершавого растительного волокна. Рядом, на циновке, которую постелили с вечера в палатке, лежал в столь же беспомощном виде Вранич.

– Что стряслось? – выдохнул Вадим. – Кто это нас?

– Злыковцы… злодеи, – промолвил тот вполголоса и протянул сомкнутые запястья. – Помогите ослободить.

Винтовки, поставленные у входа в палатку, отсутствовали, но вещмешки все еще лежали в головах вместо подушек – точно так, как их положили вчера. А там, между прочим, револьверы. Но как до них добраться?

Вадим впился зубами в веревку, которой были скручены руки научника. Грыз остервенело, раздирая десны, и, безусловно, справился бы с задачей, но палатка раздернулась, и в нее заглянул узкоглазый грабитель в чалме. Он бесцеремонно взял Вадима за лодыжки и вытащил наружу.

Худшие предположения оправдались. Самаркандцы, живые и невредимые, сидели возле догоравшего костра и обменивались беззаботной тарабарщиной с еще одним злодеем – таким же, как тот, что выволок Вадима из палатки. Смысл произошедшего уяснил бы любой глупец: наемники Вранича оказались предателями. Допетрили, что у иноземца денег куры не клюют, и замыслили обобрать его. Где-то в пустыне обретались их сообщники, ждали условного сигнала. Сегодняшней ночью им представился верный шанс, вернее не придумаешь. Теперь жизни двух беспечных европейцев висят на волоске. И этот волосок уже, считай, оборван. Грабителям нет нужды проявлять гуманность: заберут мошну, а жертвам перережут глотки. Если кто-нибудь когда-нибудь и наткнется на брошенных под барханом мертвяков, то преступникам это уже ничем не грозит – их и след простынет.

Увидев Вадима, изменники загоготали, и один из них – по имени Нурали – крутанул барабан нагана. В русскую рулетку, что ли, предложат сыграть? Им торопиться некуда, могут и поглумиться.

Но произошло неожиданное. Из кромешной тьмы, окружавшей разреженный пламенем пятачок возле палатки, вывалился старикан в ветхом рубище до колен, линялой тюбетейке и с котомкой за плечами. В руке он держал увесистый посох.

– Ассалам алейкум, – пропел он, поклонившись, и добавил еще что-то по-узбекски, Вадим не разобрал.

Лиходеи злобно закрякали на него, замахали оружием, прогоняя прочь. Старичок не стушевался, перевел свои внимательные глаза на связанного Вадима, вопросил все так же напевно:

– Бу киши ким?

Видимо, полюбопытствовал, кто это.

Нурали пружинисто вскочил и наставил на приставучего аксакала револьверный ствол. Старичок скривил губы, ловко двинул посохом, и подлый ренегат, выронив наган, опрокинулся в костер. Ночную тишь разорвал нечеловеческий вопль. Трое других хунхузов бросились на старика. Одного Вадим, лежавший на песке и извивавшийся, как червяк, сумел подсечь, подкатившись ему под ноги. Мог бы и не стараться, ибо пожилой оборванец явил чудеса боевого искусства. Посох в его руках вращался пропеллером, рассыпая удары направо и налево. Винтовки и наганы разлетелись в стороны, будто притянутые мощными магнитами. За ними последовали и кинжалы. Обезоружив противников, старичок отбросил посох, засучил рукава своего рубища и пошел выделывать такие трюки, что и цирковым артистам не снились. Он вскидывал бандитов над головой, вращал и с силой впечатывал в песок. Они поднимались, с ослиным упрямством снова лезли на него и опять оказывались поверженными. Захваченный невиданным представлением, Вадим позабыл обо всем.

Неизвестно сколько продолжалась бы потасовка, если б из палатки не показался Вранич. Он-таки освободился от пут и не забыл захватить из вещмешков два итальянских револьвера «Коломбо-Риччи». Ими он, по собственному признанию, запасся еще перед приездом в Россию, поскольку его застращали байками о том, что в советских городах на каждом углу будет подстерегать оголодавшее мужичье с кистенями и топорами.

Бах! бах! – револьверы одновременно изрыгнули огненные пучки, и оба двурушника-самаркандца повалились, как подкошенные. Их приспешники, не дожидаясь аналогичной участи, оставили старичка в покое и дунули во мглу, откуда слышалось лошадиное ржание. Научник выпалил им вослед, но промазал. Зазвякали уздечки, приглушенно затопали по песку копыта… потом все стихло, лишь пощелкивал саксаул в костре.

– Барлык. – Старичок скорбно скосился на убитых и провел ладонью по жидкой бороденке. – Упокой оларды алла.

– Вы е казах? – осведомился Вранич, засунув револьверы за пояс. – Имеете казахски говор.

Он опустился на колено и принялся распутывать веревки на руках Вадима.

– Казахские степи – моя родина, – ответствовал старичок. – Но половину жизни я странствую по пустыням. Так кто я – казах, туркмен, узбек, киргиз? Ешким билмейди. Аллах ведает.

Освобожденный Вадим с наслаждением помассировал затекшие конечности и, кое-как поднявшись, подбросил в вялый костер охапку сухих веток. Старичок, не дожидаясь приглашения, уселся у окрепшего огня, скрестил ноги. Его лицо озарилось всполохами, и Вадим отметил про себя, что не такой уж это и аксакал. Морщин на щеках и под нижними веками совсем немного. А как дрался! Всякий молодой позавидует.

– Сколько тебе лет? Пятьдесят?

– Может, и пятьдесят, – промурлыкал тот уклончиво. – Есимдэ жок. Не помню.

– А звать тебя как?

– Мать назвала Мансуром. Это значит: «под защитой». Вот уже тридцать лет я странствую, и Всевышний хранит меня.

– Ты дервиш?

– Точно так. Худди шундай, – отозвался бродяга, перейдя на узбекский.

Не исключено было, что он в равной мере владел всеми языками, что были в ходу у обитателей Средней Азии.

– Вы славно бились, – похвалил его Вранич, усаживаясь рядом. – Где то познали?

Мансур без всяких околичностей поведал, что за годы скитаний освоил приемы тюркской борьбы, известной среди азиатских народов под названием «кураш» или «курес». А китайцы, с которыми он свел знакомство в Тибете, обучили его драться на шестах. Так что хранили его не только милость и добросердечие Всевышнего, но и приобретенные навыки.

Ноздри серба раздулись, как у хищника, почуявшего добычу. Намерения его были очевидны: лишившись в одночасье двух работников и не имея охраны, он жаждал заманить мускулистого и хорошо знавшего пустыню странника в свой более чем крохотный коллектив. Чтобы произвести впечатление, он с ходу предложил двадцать рублей подъемных и посулил еще сотню за участие в раскопках. А если работы растянутся на месяц и дольше, то плата, соответственно, будет увеличена.

Мансур воспринял царское предложение с флегматическим спокойствием стоика. Сказал, что деньги не имеют для него значения. Что на них купишь, когда на десятки и сотни километров вокруг нет ни рынков, ни магазинов? Пропитание себе он находил в кишлаках, где сердобольные крестьяне угощали его лепешками и вареным мясом, а он за это помогал им месить глину с соломой, обмазывать стены домов, вытряхивать ковры или попросту развлекал их сказками, песнями и фокусами.

Вранич сник.

– Ты не желаешь идти за нами?

Мансур вынул из котомки катламу – кругляш жареного слоеного теста, присыпанный сверху сахаром. Она уже изрядно зачерствела, но он крепкими, вовсе не старческими зубами отгрыз от нее кусочек, с аппетитом прожевал и пожал плечами.

– Почему не желаю? Мансур – вольный человек. Еркин. Как птица. Ты меня позвал, я захотел. Пойдем! Чем смогу, помогу. Но если мне надоест, я уйду.

Условия, поставленные им, выглядели, прямо скажем, размыто, но Вранич не стал спорить. Сейчас перед экспедицией стояла задача – попасть в Алтынкан. Мансур со своими талантами годился и в штурманы, и, случись новое нападение бандитов, в защитники. А что будет после – кто скажет? Будущее непредсказуемо.

Остаток пути до кишлака проделали благополучно. Никто из налетчиков больше не показывался, а Мансур вел поредевшую экспедицию удобными тропами, мимо мало кому известных колодцев и росших купно чинар, где можно было вдоволь напиться прохладной воды и отдохнуть в тенечке.

В Алтынкане их встретил командовавший кавалерийской полусотней товарищ Мокрый. Научник не без надменности вручил ему сопроводительное письмо с автографом первого секретаря Центрального Комитета Компартии Узбекистана.

– «Сим предписывается оказывать господину Враничу и его сопровождающим всемерное содействие в осуществлении археологических работ на указанном ими объекте…» – прочел Мокрый чуть ли не по слогам и присвистнул плохо вставленной фиксой: – Фить! Раскапывать, значит, будете… Одобряю. Но только, признаться вам по совести, не лучшее вы времечко выбрали для археологии.

– Почему? – вскинулся серб, не любивший, когда ставили под сомнение что-либо им задуманное.

– Ну, перво-наперво, нынче самая что ни на есть баня. Вам бы хоть в сентябре приехать, а то и попозже… фить!

– А другий узрок? То есть… вторая причина?

– Вторая?.. – Мокрый помедлил, крикнул в дверной проем: – Павлуха! Принеси-ка нам кумысу… И стол накрой. Люди с дороги, подкормить надобно.

Павлуха, ординарец Мокрого, управился в два счета, и через четверть часа новоприбывшие, включая Мансура, расположились на разложенных вокруг достархана стеганых тюфяках. Вадим отметил, что на расстеленной на полу скатерти не было ни плова, ни кебаба, ни других мясных яств, которые в изобилии подавались в чайханах Самарканда. Алтынкан, невзирая на свое «золотое» название, едва ли относился к зажиточным поселениям. Тем не менее, некоторое разнообразие блюд все же присутствовало: наполненные рисовым супом плошки соседствовали с лапшой-лагманом, здесь же лежали колобки из пресного теста, мучная халва и еще какие-то кушанья, которые Вадиму раньше не попадались.

Прихлебывая кумыс, командир Мокрый завел обстоятельный монолог:

– Про Керим-бека слыхали? Фить! Ну, конечно, в Самарканде-то своих забот хватает… А тутошним от него спасу нет. Почитай второй год его кодла на кишлаки страх нагоняет. Я уж и подкрепление вызывал, чекисты приезжали, пустыню прочесывали, да толку! Все равно что океан ситом процеживать… У Керима не шайка, а свора оборотней…

– Это как? – Вадим подавился колобком, закашлялся, поскорее припал к пиале с кумысом.

– А так… фить! Рожи свои никому не кажут. Рядятся в белые балахоны, как эти… которые в Америке над неграми измываются…

– Ку-клукс-клан?

– Он самый. Такие ж колпаки на себя напяливают, ни единой хари не распознаешь. А балахоны для усрашения тиграми разрисованы. Наскакивают всегда вихрем, рубят шашками на скаку без разбора… Хватают, что под руку подвернется, и уматывают. Да так резво, что не догнать. Кони у них породистые, не чета нашим. Через это доподлинно неизвестно, где у них стоянка. Кочуют по пустыне, то там приткнутся, то сям… фить!

– Поставляю, что и те, кои на нас в ночи напали, тако ж из злочинцев Керим-бека? – огласил догадку Вранич.

– Не… – Мокрый пригладил усы и отправил в рот ложку с супом. – Повадка не та. Это вас залетные, из города, хотели в оборот взять. Тут какой только нечисти не водится… Поживете, сами насмотритесь.

Научник положил перед ним карту, из-за которой и была организована экспедиция. Командир хмыкнул.

– Знакомая штучка! Это ж мы с хлопцами ее раздобыли… фить!

– Далеко от кишлака е сия фортеция?

– Верст пятьдесят, а то поболе… фить! Не наездишься.

– Значит, придется жити тамо. Поставим шатер… Дадите вы нам стражаров?

– Охрану? – Мокрый замялся. – Нет, ребята, не дам. У меня и так бойцов – раз-два и обчелся. А если Керим со своими головорезами пожалует? В кишлаке полтораста человек, из них больше половины – бабы с детишками. Кто их защитит? Фить… Сопровождающего вам выделю, и баста.

– Одного? То мало!

– Ладно, двух. Больше не просите. Сказал же: не самое удачное времечко вы для археологии выбрали.

На ночлег экспедицию определили в крайний дом, к восьмидесятилетнему Алишеру, который две трети своей долгой жизни мотался по Туркестану с разными сомнительными компаниями, потрошил баев, но затем остепенился, перевел жизнь на мирные рельсы и занялся ковроткачеством. Этим вечером из окошек его халабуды открывался красочный вид на бесконечно многообразный песчаный ландшафт. Впечатлившись закатом, который, отражаясь от пустыни, отливал кровавым багрянцем, Вадим лег на матрас и приготовился ко сну.

С тех пор, как выехали из Самарканда, ему спалось худо. Мнилось, что все вокруг кишит змеями, и что они только и ждут минуты, чтобы ужалить. Сейчас было примерно то же самое – он ворочался с боку на бок, прислушивался к похрапыванию серба, крепко почивавшего на соседнем матрасе, и тщетно заставлял себя погрузиться в дрему.

Судя по робким рассветным проблескам, было около пяти часов утра, когда на улицах кишлака поднялся гвалт. Вадим услышал перебранку на узбекском, в которую вплетались выкрики по-русски: «Да вот вам честный большевистский крест, не совру! Цельный гурт нечистых…» Это был голос Павлухи – писклявый, с петушиными нотками.

Гомон был настолько громок, что в доме проснулись все. Научник начал ворчать, что, мол, никакого покоя, а Вадим уже оделся и выскочил во двор. На улочке, запруженной дехканами, действительно стоял Павлуха, побледневший, растерянный, а к нему сквозь толпу проталкивался командир Мокрый.

– Марш по домам… фить! Нечего тут митинги устраивать! – Подойдя к Павлухе, он взял тон еще более суровый:

– Что такое? По какому поводу сыр-бор?

– Товарищу командир, – залопотал Павлуха, оправдываясь, – нечисть мы в пустыне видели!

– Какую еще нечисть? – насупился Мокрый. – Ты что, браги перепил?

– Никак нет… Вы ж знаете, у меня до горилки тяги нету. Пьяного дела, как грится, да тверезого ответы. Дозвольте по порядку обсказать.

– Обсказывай. Только не здесь. – Мокрый стрельнул глазами на селян, не желавших расходиться. – Айда в хату.

Вадим решил пойти за ними – надо же было вызнать, что за нечисть привиделась Павлухе. И вот что услышал. Ординарец вместе с земляком из Житомира – красноармейцем по фамилии Сивуха – отправились в ночной дозор. Таково было распоряжение Мокрого – в темное время суток патрулям полагалось объезжать кишлак, дабы исключить внезапное нападение басмачей.

– Едем мы, стало быть, балакаем, – рассказывал Павлуха в сильной ажитации, – глядь, народ в низинке! Человек десять, не то с дюжину, не успели сосчитать…

– Что за народ?

– То-то и оно, товарищу командир! Я таких допрежь не видывал… Все в саванах, будто из могил повылазили. В руках палицы загнутые, а на головах не то ведра, не то шлемы – как у этих… тевтонов, про каких в книжках пишут и лекторы рассказывают.

– Может, это Керим-бек со своим сбродом? – встрял Вадим, чтобы не быть совсем уж мебелью. – Они вроде тоже не по-людски одеваются.

Его теорию Павлуха отверг начисто:

– Не-ет! Тех-то я встречал, знаю… Это другие.

Мокрый внимал ему, барабаня пальцами по кобуре.

– И что же они делали, твои тевтоны?

– Не разобрал, товарищу командир… – Павлуха покаянно опустил голову. – Еще и не развиднелось как следует, а они вдалеке… Причудилось мне, будто они палицами песок ковыряют, шукают что-то… Мы с Сивухой из винтовок предупредительные в луну выпалили, и к ним! А они тикать! Мы подъехали, а в низинке уже и нет никого.

Мокрый досадливо кхекнул, присвистнул фиксой.

– Все-то ты врешь! Небось, в темноте да с перепугу людей с кустами попутали? Сам же говоришь: «причудилось»…

– А если не врет? – вступился за Павлуху Вадим. – Надо посмотреть. Я съезжу, проверю.

Мокрый всунулся в пропотелую, словно накрахмаленную гимнастерку, обмотался портупеей. Пробурчал:

– Вместе проверим. – И Павлухе:

– Седлай коней, покажешь.

Экскурсия в означенную низинку, как и следовало ожидать, результатов не принесла. Солнце уже затопило пустыню густой световой жижей, в ней тонули желтые насыпи и редкие рогульки саксаула. Из живности прошмыгнула пара сусликов да низко прошуршала дрофа, прозванная вихляем за способность летать зигзагами и резко менять направление. Людей не было и в помине, равно как и оставленных ими следов. Впрочем, какие могли быть следы на рыхлом песке после стольких часов?

Павлуха получил от руководства нагоняй. И хотя он божился, что нечистые в саванах не есть плод его воображения, Мокрый влепил ему позорный наряд, заставив чистить пригоревший казан, после чего объявил:

– Бери Сивуху и езжай вместе с городскими. Черепушкой своей за них отвечаешь, понял?

– Товарищу командир! – заныл ординарец. – А как же вы без меня?

– Не пропаду, мне нянька не нужна. Отдохну от тебя, олуха… Фить! Глядите там в оба. Коли за неделю не управитесь и Керим-бек вас не перебьет, приезжай за харчами, заодно обстановку доложишь. Выполняй!

Павлуха покорился. На следующий день экспедиция, усиленная двумя красноармейцами, направилась дальше в глубь пустыни. Вадим и Вранич пересели на лошадей, еще одна кобылка была выделена дервишу Мансуру, а на верблюдов навьючили вооружение, которое оторвал от сердца командир Мокрый: ящик гранат-лимонок, два французских пулемета «Гочкис» и патроны к ним. Еще взяли отбитые красноармейцами у басмачей английские винтовки и, разумеется, оставили при себе револьверы. Арсенал смотрелся внушительно, однако Вадим понимал, что если сведения о Керим-беке и его апашах соответствуют действительности, то хоть пушку с собой бери – силы все равно будут неравными. Передавят, как курят…

Но не идти же на попятный! Научник по мере приближения к цели все больше воодушевлялся, в нетерпении пришпоривал свою каурку и напевал под нос сербскую народную песенку «Русе косе, цуро имаш». Вадимом тоже завладел душевный подъем, опасения отступили на второй план. Мансур вовсе не выражал эмоций, трюхал себе позади каравана на низкорослой лошаденке, молчал и по сторонам не глядел. Беспокоились только Павлуха с напарником, Побывавшие в передрягах и познавшие коварство азиатского затишья, они не доверяли пустынной безмятежности, держали заряженные винтовки поперек седел и с тревогой озирали ширь от горизонта до горизонта.

Обошлось. К вечеру отряд увидел перед собой высокий, наметенный из охристых песчинок бугор.

– Край пути, – провозгласил Вранич, сверившись с картой. – Стоп.

Вадим спешился и подошел к кургану. Когда б не знал, что под слоем мелких крупиц скрыта эллинская крепость, проехал бы мимо, не задерживаясь. Горка как горка, ничего выдающегося. Но нет! Если всмотреться, то можно угадать очертания крепостной стены и выстроенной в ее северной части башенки.

Вранич – на то и спец! – все это подметил сразу. Спрыгнув с лошади, забухтел:

– Цитадель об единой башне. Хм… Необычна форма, мала величина. На фортификационный узел не схоже. Скорее, то е пост для посматрачки… наблюдения… или для друге цели. Все то мы проверим. – Он обернулся к красноармейцам и Мансуру. – Разгружайтэ!

С верблюдов сняли пожитки, сложили кучей. Павлуха с приятелем взялись за установку палатки – шатра, как ее называл велеречивый серб. Мансур в работах участия не принимал, ходил с непроницаемым видом, изучал плацдарм. Заметив, что он бездельничает, Вранич отдал приказ насобирать хвороста на растопку, а сам вместе с Вадимом принялся осматривать подножие взгорка, который предстояло раскопать. Величина заветной цитадели, если сравнивать с укреплениями, где Вадиму выпадало бывать и даже сражаться, была и вправду «мала», но расчистить крепость впятером – задача непосильная. Придется убрать тонны песка, и это вручную, лопатами, в метеоусловиях, не очень-то располагающих к физическому труду… Да тут не то что на неделю – счет пойдет на годы!

– Заботитесь? – угадал его сомнения научник. – Не след. Карта нам допоможет. На ней отмечена восточная парцелла, она нам и потребна. Двадесять пять квадратных метров, але мало больше. Конечно, ако имам времена, мы выкопаем остаток твердыни, но то е после.

Переговариваясь, они обходили пологую возвышенность кругом, прикидывали, с какой стороны лучше всего врубиться в сыпучую массу. Внезапно Вадим указал научнику на черный вывал в склоне.

– Смотрите! Проход внутрь… Откуда бы ему взяться?

Предполагать, что за две с лишним тысячи лет песчаные бури оставили нетронутым какой-то участок крепости, было глупо – это сообразил бы даже полный невежда.

Вранич потемнел ликом.

– Нас опередили… Айдемо туда!

Он взял наизготовку свой «Коломбо-Риччи» и смело шагнул в дыру. Она оказалась небольшими воротами, за которыми начинался коридор. Он был освобожден от песка лишь частично, и чтобы ступить в него, пришлось нагнуться.

Научник постучал рукояткой револьвера по обнажившейся стенной кладке.

– Тако я и знал. Цигла.

– Что? – недопонял Вадим.

– Кирпич-сырец. Его потребляли в эллинистических постройках. Я датирую сию фортецию четвертым веком до нове эры. Само тогда крозь Среднюю Азию шли войска Александра Великого.

Вадим жадно шарил взглядом по стенам, он впервые находился внутри столь древнего сооружения. Но пока не попадалось ничего, достойного внимания. Разве что на одном из кирпичей нечетко прорезывался рисунок: круг с птичьими крыльями и хвостом. Научник тоже не пропустил мимо это изображение:

– Символ зороастризма але маздеизма, – небрежно прокомментировал Вранич и включил предусмотрительно взятый с собой электрический фонарик. – Культ обрел развитие в тех годинах…

Оранжевая бляшка заскользила по коридору, выхватывая то нагромождения песка, то потрескавшиеся стены. Вадим определил, что здесь не далее как вчера орудовали шанцевым инструментом. Углубились в завал на какие-нибудь три-четыре метра и едва ли добрались до ценностей, но суть не в этом. У экспедиции Вранича есть конкуренты! Вот о чем следовало подумать прежде всего.

Вадим собирался высказать свои мысли вслух, но сзади ему в шею уперлось что-то металлическое, и звучный баритон прохрипел:

– Х-ха! Вот и попались, твари…