Призрак Збаражского замка, или Тайна Богдана Хмельницкого

Великий город зимой 2016 года

Ура! Максим ехал наконец на Подол, где совсем недавно появился Музей гетманства Украины. Делу время, но и потехе час, хотя какая же это потеха, если она уже много веков привлекает к себе внимание людей в разных странах. Он был абсолютно уверен, что считавшийся утраченным знаменитый договор Украины и Москвы не исчез, и всегда искал его при любой возможности, которую давала ему работа писателя и историка.

В марте 1654 года, через два месяца после судьбоносной Переяславской Рады, создатель Украины, гениальный гетман подписал с царем Алексеем Михайловичем договор о включении тонувшей в крови Гетманщины в состав Московского царства, названный историками «Статьи Богдана Хмельницкого». Гибнувшая в бесконечных польско-татарских войнах молодая Казацкая страна стала важнейшей частью огромного государства на не дошедших до нашего времени условиях, и Максим хотел выяснить их во что бы то ни стало.

Считалось, что украинский оригинал Статей Богдана Великого в 1706 году сгорел в страшном пожаре Киево-Печерского монастыря. Второй, московский экземпляр, сохранился только в поздней копии, над текстом которой по приказу начальства от души порезвились бесхребетные дьяки, изменившие его до полного изумления. Боярская Москва до Петра Великого не раз действовала в международной политике грязными руками, не моя их годами и десятилетиями.

Последователи лживой государственной политики слева и справа от Днепра с успехом резвились и в третьем тысячелетии. Максима всегда раздражало, когда депутаты Самой Верхней Рады с криком рассуждали о том, что говорить «на Украине», а не «в Украине» – это почти государственная измена, и в результате топили все государственные дела в громкой перебранке. Есть много способов прославить свою страну совсем не борьбой с безответными предлогами, которая похожа на детскую возню с куличиками в песочнице. Эти способы требуют ума, знаний и непрестанного труда на благо своей родины, но в них нет места никчемному ору. Лепить куличики намного проще, кто бы спорил. Как говорил Богдан Хмельницкий, дурень и в Киеве ум не купит.

Московский историк Максим Дружченко уже много лет занимался восстановлением родословных обращавшихся к нему добрых людей. Написав после окончания Историко-архивного института «Историю Крыма» и «Монашеские ордена», которые попали не только в списки бестселлеров, но и к пиратам и посредникам, весело говорившим, что «на наш век дружченков хватит», Максим понял, что прожить писательским трудом под контролем жуликов нельзя, но сильно расстраиваться не стал. Или Волга с Днепром, или Рейн с Потомаком. Кому что нравится – тот тем и давится, дело житейское.

В огромной стране, недавно распавшейся на национальные республики, несмотря ни на что жили и работали десятки миллионов людей, интересовавшихся своими предками, знания о которых в советское время ограничивались именами дедов, а в лучшем случае – прадедов. Благодаря гению Петра Великого, создавшего архивную службу Российской империи, любой из ныне живущих в ней людей мог документально проследить историю своего рода за триста лет, и даже немного глубже. Страна, к сожалению, называлась уже не империя, а федерация, и время не пощадило некоторые хранилища, но рукописи, как известно, не горят, как бы этого некоторым гражданам ни хотелось.

Максим доводил свои генеалогические расследования не только до времени царя Алексея Михайловича, но и до эпохи первого государя всея Руси Ивана Третьего, а дважды добирался до Рюрика и его безумно далекого IX века, чем очень гордился. Он объездил Россию, с ее бесконечной Сибирью и Дальним Востоком, Украину, Беларусь, Прибалтику и Среднюю Азию, побывал в сотнях городов, местечек и деревень. Институт, где учеба шла на изучении указов Петра и Екатерины Великих, дал Максиму отличную профессиональную подготовку, а работа в федеральных, а больше в областных архивах позволила узнать прошлое страны в удивительных подробностях.

Максим узнал, как в течение тысячи лет жили и работали, как отдыхали и о чем мечтали работящие крестьяне, незнатные дворяне, образованные горожане и богатые купцы Московского царства и Российской империи. Накопленные знания он изложил в быстро ставшей популярной книге «Создай свою родословную» и активно использовал их в своих генеалогических поисках и исторических исследованиях. Книги Максима Дружченко всегда было интересно читать, потому что живой рассказ об истории огромной державы через судьбы многих строивших ее людей разных сословий производил сильное впечатление.

Максим написал и опубликовал подробную родословную Украины и биографию Богдана Хмельницкого, которого считал ее главным героем. От потрясающего гения не осталось ничего, кроме созданной им удивительной Казацкой страны. До XXI века не дошло не только описание рода великого гетмана, но не был известен даже точный год его рождения, которым считался 1595-й.

Чигирин на Тясмине, устроенный Михаилом Хмельницким, прибывшим на опасную южную Украину, кажется, с Волыни или Галичины, стал родовым гнездом его гениального сына, но погиб, не дожив до своего столетия. После смерти Богдана Великого кровавый военачальник Речи Посполитой с черной, как грязь и его душа, фамилией выбросил кости героя из могилы в чигиринском Субботове, зная, что они не могут ему ответить. Максим не раз бывал на Богдановой горе в Чигирине, дыша неистребимым на Черкащине казацким духом и восстанавливая в своей исторической голове образы Украинской революции XVII века. Максим мечтал восстановить прошлое Богдана Великого и его рода во всех мельчайших подробностях. Он хотел рассказать об этом великолепном и отчаянном герое людям, благодаря гетману Украины живущим на этой благословенной земле.

В Московском архиве древних актов на Пироговской улице Максим изучил все огромные тома из его малороссийских фондов. Они содержали только материалы о политических и хозяйственных отношениях Гетманщины и Московского царства, о которых историк знал все, что можно и нельзя. Максима интересовал только удивительный Богдан, который вопреки судьбе из ничего создал все и за это пользовался огромной любовью своего измученного народа.

В Киевском Историческом архиве Украины на Соломенской улице Максим бывал всегда, когда приезжал в Великий Город. Он вдоль и поперек изучил все дела Богдана в фонде гетманов, но нашел в них только некоторые государственные универсалы и хозяйственную переписку. В конце зимы 2016 года московский историк в очередной раз приехал в Киев искать предков из одного теперь питерского рода, служивших во времена Гетманщины в Миргородском и Лубенском полках.

Кроме работы в ЦГИАУК, где Максим в реестрах и описях в течение недели привычно нашел нужных ему миргородских казаков, он еще раз съездил в Чигирин, Субботов, Переяслав и Белую Церковь, пытаясь вновь и вновь найти Богдановы следы, зная, конечно, что все архивы давно собраны в Киеве. Дело было совсем не в документах XVI и XVII веков.

При восстановлении родословных люди просили Максима определить места, где до 1917 года были их имения, усадьбы и дачи, в которых предки в грозные времена прятали фамильные сокровища. Максим с большим интересом изучил историю кладоискательства на суше и на море, узнав, что стоимость исчезнувших в земле и воде кладов давно составляет триллионы долларов. По собранным материалам московский историк написал книгу «Как спрятать и найти клад?», которая очень помогала ему в работе.

Многие поиски фамильных ценностей проходили успешно, и потомки по найденным Максимом чертежам и расшифрованным письмам с удовольствием строили на своих семейных участках точные копии поместий и домов, в которых столетия назад жили их предки. Максим даже опубликовал вызвавшую большой интерес работу «Усадьбы пограничных детей боярских на Белгородской черте», где подробно описал оборонительные механизмы и подземные ходы, которых обычно делали два – к воде, лесу или близлежащему монастырю. Свои обширные знания об устройстве замков и крепостей историк всегда использовал при поиске документов Богдана Великого. Максиму было ясно, что личный архив Гетмана совсем не сгорел, а был где-то спрятан, и он надеялся найти эти бесценные бумаги.

В Белой Церкви исторический центр города почти не сохранился, но в Чигирине, Субботове и Переяславе Максим на месте смог определить, где почти четыреста лет назад стояли дворцы, стены, башни и колодцы, от которых остались только едва видные или просто угадываемые фундаменты.

В свое время Максим в вяземских лесах целое лето искал крест Евфросинии Полоцкой, а вдоль Старой и Древней Смоленской дорог – награбленные в 1812 году французами в Москве несметные сокровища, часть которых представляла национальное достояние. Кладов было множество, и не только начала XIX века. У Гжатска еще до Наполеона в Смутное время поляки Лжедмитрия в разгар пьяной пирушки утопили захваченные в Кремле царские регалии, включая шапку Мономаха и державу, которые потом почти год восстанавливали по рисункам для коронации Михаила Романова.

Дорога от Москвы до Немана была битком набита кладами, но на территории Беларуси поиски пришлось прекратить. В ее земле со времен Великой Отечественной войны оставалось такое количество неразорвавшихся снарядов и мин, что они недовольно реагировали даже на георадар немецкого производства.

Опыт поиска сокровищ у Максима был огромный, и он легко определял в исторических центрах городов и в старинных усадьбах места, удобные для сокрытия кладов, подземелий и потайных ходов. Максим еще не знал, что поездка по Богдановым маеткам окажет ему неоценимую помощь в самое ближайшее время, когда вокруг него и найденных им сокровищ дым будет стоять коромыслом.

Московский историк, поклонившись на Софийской площади любимому бронзовому герою, побывал на Андреевском спуске, в Музее истории Украины, от которого начиналась необычная набережная с видом на киевское Царское село, еще не знавшая, что должна будет пригодиться Максиму совсем скоро.

В музее велись серьезные научные исследования по эпохе Казатчины. Ознакомившись с материалами последней научной конференции и не найдя в них ничего нового о Богдане, историк отправился в Киевскую оперу на Владимирскую улицу и с удовольствием посмотрел красивый трехчасовой балетный гала-концерт.

Заехав с утра на Соломенскую, чтобы оставить требования на заказ дел и описей, Максим поехал наконец в Межигорье, где находилась резиденция предпоследнего украинского президента, закончившего свою службу после Майдана в феврале 2014 года. О Межигорье шло так много разговоров, что не любивший помпезности Максим обязательно решил побывать в этом наделавшем столько шума месте, еще не зная, что совсем скоро именно отсюда сумеет вырваться из почти охватившего его смертельного кольца.

Дорога на Вышгород к северу от Киева у села Новые Петровки была сплошь заставлена легковыми машинами и автобусами. Максим отпустил такси и прошел оставшиеся до резиденции пятьсот метров пешком. С обеих сторон асфальтовой дороги стояли обычные сельские дома, хотевшие выглядеть коттеджами, подходившие к самому забору резиденции главы большого и многолюдного государства. Отстояв небольшую очередь в кассу, Максим купил билет, схему Межигорья и вместе с другими экскурсантами прошел за ворота. Московский историк с нетерпением ожидал увидеть что-то совсем необычное, о чем не раз рассказывали городу и миру киевские голубые экраны. Не тут-то было.

Короткая дорожка через маленькую иллюзию французского регулярного парка с минимумом растительности почти сразу раздваивалась перед крутым оврагом-балкой. Справа виднелся небольшой, но довольно широкий одноэтажный дом. Максим прошел мимо безыскусного строения, не предполагавшего никаких открытий, в странную «зону отдыха», где в небольшой низине располагались оранжереи, минизоопарк и причал на речном пруду. Конец февраля 2016 года в Киевской области был совсем не холодным, но дальше задерживаться в этой части Межигорья не имело смысла. У дома Максим узнал, что он многие годы был дачей первых секретарей Центрального комитета Коммунистической партии Украины, включая Хрущева и Щербицкого, но это не произвело на него сильного впечатления.

Максим вернулся на центральную дорожку и пошел налево к видневшимся беседке и полю для гольфа. Минипарк с редкими экзотическими деревьями быстро закончился, стоявшие за ним огромный гараж и вертолетная площадка историка не интересовали, и он пошел назад, обойдя вокруг трехэтажного клубного дома со странным полуфинским названием. Максим попытался определить, в каком архитектурном стиле выстроен дом-дворец, и не определил, хотя давным-давно не путал классицизм, готику, барокко и модерн. За домом, в который в этот день экскурсии не водили, сразу же начинался огромный овраг.

Гостевой дом и стоявшее недалеко здание для занятий на тренажерах соединяла почти стометровая подземная галерея, но она совсем не была похожа на подземный ход. Делать в опустевшей резиденции было больше нечего, и успокоившийся Максим не спеша двинулся к воротам.

Все в Межигорье было не то чтобы уж очень скромно, но абсолютно безвкусно, и принимать здесь лидеров серьезных государств не стоило. Особенно сильное впечатление производили стоявший на самом виду и старавшийся выглядеть антиквариатом дешевый двухэтажный мангал и убогие гипсовые коровы, лошади и аисты, явно сбежавшие из какого-то детского садика, чтобы торчать пугалами в самых неподходящих для этого местах полумертвого парка.

Максим вспомнил элегантный подмосковный «Мейндорф», расстроился за Киев, вышел за ворота и доехал в Великий город на каком-то экскурсионном автобусе. Он не знал, что вскоре, спасая собственную жизнь, ему придется из этого безвкусного Межигорья убегать.

20 февраля Максим побывал на Крещатике и Майдане, где отмечалась вторая годовщина украинского восстания, которое он сначала с гордостью называл революцией. Историк не очень удивился малому количеству народа в центре Киева. Два года назад он с октября по декабрь работал в архивах Житомира, Черкасс и, конечно, Киева. Само собой, Максим не раз ходил на Майдан вместе со всеми киевлянами орать «Банду геть!», потому что настоящему историку удержаться от этого было абсолютно невозможно и даже вредно.

Максим вспомнил вече 1 декабря, когда от миллиона его участников Майдан и Крещатик чуть не треснули, при этом не придавив ни одного человека. Это был грандиозный митинг, когда весь Великий город казался единым целым, и московский историк помнил его в мельчайших деталях. Теперь, 20 февраля 2016 года, в негустой толпе прогуливавшийся перед сценой Максим расстроено смотрел, как на большом экране осточертевшее всем очередное Вэлыкэ Цабэ выкидывало коныки о счастливом будущем для тех, кто до него доживет, и было у него аж у роти чорно. Максим мысленно выругался, подумал, что не треба було два роки тому Великому Городу гав ловыты, прогулялся по сумрачному Крещатику, на котором вместо знаменитого трехцветного мороженого в длиннющих рожках продавали какие-то очумелые безвкусные беляши, и пошел в Киевскую оперу слушать всегда эффектную Кармен, которая не могла обмануть благодарных слушателей. Московский историк всегда чувствовал себя своим в Великом городе, который не принимал в каменные объятия кого попало. Певучий украинский язык был для Максима родным, а шипящий польский он легко выучил, чтобы читать в оригинале разочаровавшего его Генриха Сенкевича, конечно, не зная, что оба эти языка вскоре спасут ему жизнь.

На следующий день Максим из архива на Соломенской поехал в Музей гетманства. Это было последнее место, где он надеялся найти хоть какой-то новый Богданов след. Ему наконец повезло, но натолкнулся на улыбнувшуюся удачу историк так, что потом ему не один год снились ужасные кошмары.

26 февраля 2016 года начались опасные и удивительные события, как будто бы возникшие из «Одиссеи капитана Блада» и «Острова сокровищ», происходившие, правда, на суше, а не на море, и с той разницей, что Максима атаковали в них не по-книжному, а по-настоящему.

Максим в очередной раз с удовольствием прошел по Владимирской от Золотых ворот до Софийской площади, поклонился Всаднику на камне и вышел к Андреевскому спуску. У музея Михаила Булгакова Максим, беспокоясь, как бы чего не вышло, вежливо пропустил бежавшего от знаменитого дома по своим делам огромного черного кота и двинулся вниз. Ох, напрасно московский историк не плюнул тогда трижды через левое плечо!

Максим не спеша спустился на Подол и вышел к Контрактовой площади, на которой, как и во всем Великом городе, совершенно не чувствовалось тяжелого недоброжелательства, присущего многим другим мегаполисам.

Музей гетманства двадцать лет назад был устроен в элегантном старинном двухэтажном особняке с интересными подвалами XVII века, хорошо помнившем самого Богдана Великого. Музей, посвященный знаменитым украинским гетманам, из-за невысокой ограды казался небольшим, но внутри был уютным и совсем не маленьким многоуровневым лабиринтом.

Максим с удовольствием прошелся по обоим этажам, вдыхая настоящий казацкий дух, который все желающие могли резать ломтями. «Главное, чтобы эти желающие были вообще», – подумал московский историк, заметив в гардеробе музея только три зимних пальто.

В директорском кабинете, куда Максим зашел, чтобы узнать, есть ли новые поступления о Хмельницком, его ждала судьба.

Сидевший в кабинете импозантный человек, беседовавший с хозяйкой кабинета, оказался директором Хмельницкого краеведческого музея Андреем Долей. Узнав, что ищет московский историк, он посоветовал ему съездить в знаменитые Самчики, расположенные между Житомиром и Хмельницким.

Директор Доля, чья фамилия переводилась с украинского языка как судьба, рассказал, что видел в этом великолепном дворцово-парковом ансамбле XVIII века старинную рукопись какого-то киевского школяра из Могилянской академии, знакомца самого Григория Сковороды, который в середине XVIII века по приглашению богатого владельца Самчиков разбирал его семейный архив и библиотеку. Рукопись из Самчиков, внесенная в фонды Хмельницкого краеведческого музея, содержавшая в названии имя гетмана Богдана, была, конечно, прочитана его научными сотрудниками. Они отметили, что рукопись на двенадцати больших листах была, очевидно, оборвана и не содержала никаких новых или неизвестных до этого сведений о Хмельницком.

Услышав слова о школяре из Киева, Максим вздрогнул. Его далекие предки, гвардейцы Богдана Великого, после гибели в 1657 году своего кумира служили в первой сотне Волынского полка героя Украинской революции Ивана Богуна. Во время страшной Руины вся их сотня с семьями, домашним скарбом и даже скотом в яростной многодневной рубке проломилась сквозь безжалостные оккупационные заслоны Речи Посполитой и с Волыни ушла на левый берег Днепра, где в 1672 году основала казацкий город Белополье. Максим родился в военном городке в Сибири, но вырос и учился в Белом Поле и очень гордился, что его украинский род на протяжении трех веков был военным. Московский историк проследил судьбы своих предков в сумском, харьковском и киевском архивах от 1917 до 1620 года. Он знал, что один из его прапрапрадедов, которого звали Алекса Дружченко, в середине XVIII века ушел служить в кавалерию, не закончив полный двенадцатилетний курс Киево-Могилянской академии, в которой в эти годы учился великий украинский философ-путешественник Григорий Сковорода.

А вдруг этот киевский школяр из Самчиков и есть тот самый его предок, в год столетия Переяславской Рады ушедший доучиваться из академии в кавалерию? Он ведь тоже, как и Максим, интересовался Богданом – с чего бы это? Чем черт не шутит, когда бог спит!

Максим поблагодарил хмельницкого директора и вернулся в архив, где в полной задумчивости получил справки по своим миргородским и лубенским казакам. В семь часов утра следующего дня он уже сидел в автобусе, шедшем по маршруту Киев – Хмельницкий. Водитель уже час собирал пассажиров у метро Житомирская, но Максим на этот раз не раздражался из-за того, что киевские автобусы ходили не по расписанию, а по заполнению. Прежде чем добраться до Самчиков, ему предстояло проехать мимо Радомышля и поляны Молний у Коростеня, где он работал раньше, и которым тоже предстояло сыграть удивительную роль в его грядущих смертельно опасных приключениях.

Кому что нравится – тот тем и давится. Максим, в свое время написавший книгу «Знаменитые замки и дворцы Великолепной Украины», ехал на запад удивительной страны и вспоминал то, что ему было известно о Самчиках.

Самчики, а за ними Меджибож

За четыре часа неутомительной, как ни странно, дороги с неспешными остановками в Житомире, Чуднове и Любаре Максим вспомнил о знаменитом украинском имении все.

Триста лет тому назад на левом берегу реки Случь у села Замчики, название которого не требовало перевода, знатный польский шляхтич Ян Хоецкий основал поместье, ставшее при его внуке родовым гнездом большой мазовецкой фамилии.

Знаменитый архитектор варшавского Бельведера Якуб Кубицкий построил элегантный и в то же время уютный дворец с колоннадой и портиками. Ампирное здание классического стиля, со старинным китайским домиком и ледником с потайным подвалами, дошло до XXI века в целостности и сохранности.

Известный ирландский мастер паркового искусства Джон Маклер в начале XIX столетия устроил вокруг господарского дома изящный английский пейзажный парк с экзотическими деревьями. Маклер сумел на двадцати гектарах так выстроить гроты, беседки, аллеи и дорожки со скульптурами и огромную галерею, что его творение неизменно вызывало у посетителей поместья только восторженные эмоции. Особенно великолепной была длинная аллея из высоких американских лип, оформленная в виде классического готического костела, в соответствии со старинной легендой исполнявшая искренне загаданные желания.

В начале XX века у самого входа в Самчики, потерявшие в своем имени букву «з», был организован небольшой парадный французский парк с цветниками и фонтанами.

Обнесенный ажурной оградой дворец с парками составлял единое гармоничное целое, внутри которого на человека мягко обрушивались покой и умиротворение, которым во все века не было цены.

Более столетия великолепный дворцово-парковый ансамбль являлся культурным центром всей округи, в котором для богатых, бедных и всех желающих работали и играли реальное училище, библиотека, симфонический оркестр и музыкально-драматический театр, постоянно устраивались фольклорные праздники и фестивали.

После ухода с исторической сцены основателей Самчиков Хоецких-Чечелей имение принадлежало известному московскому историку Угринову, а затем промышленнику и меценату Шестакову. Чудесный дворец и парк посещали многие известные деятели российской, украинской и польской культуры. В Самчиках знаменитый адвокат Кони готовил свои эффектные речи, а выдающийся филолог Ушаков писал «Словарь русского языка».

В советское время в великолепном дворце устроили коммунальные квартиры, а затем, слава богу, клуб и библиотеку. В 1960 году Самчики были объявлены архитектурным наследием и были взяты под охрану государства, а в 1997 году Украина объявила их национальным достоянием и заповедником. Дворец и часть парков были реставрированы и обрели былое великолепие.

Максим во время написания книги о замках Украины объехал их все, а в понравившихся ему Самчиках был дважды. Он поражался быстрым переменам к лучшему, которые производила в национальном достоянии преданная своему делу династия потомственных хмельницких музейщиков, но успел только поверхностно осмотреть возрождавшееся на глазах великолепие.

Историк знал, что еще с восстания Костюшко в конце XVIII века, в котором участвовали Хоецкие и Чечели, в имении было два подземных хода. В один, реставрированный, ведший из подземелий дворца в лес, экскурсантов пускали, но во второй, прорытый из старинного ледника к Случи, доступа посетителям не было.

В свой февральский приезд Максим надеялся не только осмотреть архив и библиотеку имения, особенно книгу киевского школяра, но и побывать в обеих подземных галереях. Он давно не боялся ходить по темным как южная ночь подземельям. Как говорил Богдан Великий, смерть найдет виновного и за тысячей замков, а дорогу смелым всегда освещают молнии.

Не доехав десяти километров до Староконстантинова, автобус притормозил у симпатичной остановки с шатровым верхом, на которой большими буквами было написано название местечка – Самчики. Максим спустился по неудобным ступенькам своего ржавого курятника, хотевшего быть транспортным средством, закинул привычную черную сумку через плечо и оставшиеся пятьсот метров до знаменитого имения прошел пешком.

У входа в красивые ворота входившую в них группу школьников чуть не таранила непрерывно сигналившая замацанная иномарка. Растерянные дети жались к своему учителю, который в реве клаксона пытался остановить наезжавшее на них рыло, которое с победным рыком проехало прямо сквозь разлетевшуюся как кегли по сторонам беззащитную группу.

Максим вспомнил прошлогодний рассказ главной хранительницы Самчиков о том, что просвещенные владельцы имения с давних времен давали местным жителям проходить через парки в недалекие Кисели, где на Случи была отличная рыбалка. Многие, особенно дети, сворачивали с вытоптанной парковой дороги в начальное училище и дворцовую библиотеку. В Самчиках неграмотными были только те, кто этого очень хотел. В советское время, когда имение было объявлено памятником архитектуры, новую дорогу на Случь и далее в Кисели провели вокруг парка. Она стала длиннее старой на триста метров, но некоторые местные кугуты, готовые удавиться за гривну, специально ломились через национальное достояние, самоутверждаясь таким способом на этой благословенной земле для всех.

Максим хорошо знал, кто и как рулит некоторыми маленькими селами и местечками, и видел, что эти существа на двух ногах аж пхнутся зи шкиры за наживой и мотлохом, жадно хватая все что шевелится клацающими зубами. Унять их было можно только всей сельской громадой, которой еще не было и в помине, а взывать к совести ворюг, окруженных босвой, босотой, злодиями, шахраями и волоцюгами, означало тут же оказаться в местном околотке, чтобы в лучшем случае быть обобранным до нитки.

Максим вспомнил улицу Богдана Хмельницкого в Киеве, на широких тротуарах которой давно не было места пешеходам, так как они были сплошь заставлены хамскими автомобилями, хозяева которых вели себя в полном соответствии с украинско-русской народной пословицей: «На людях Илля, а вдома свыня, бо посади свинью за стол, она и ноги на стол». Дело хозяйское, что кугутам нравится, тем они и давятся, авжеж, отож и оцеж.

Максим вспомнил слова Богдана Великого о том, що бачили очи, що купували, не повылазили, и перестал думать о плохом, чтобы не расстраиваться перед серьезной работой.

Историк купил экскурсионный билет и не спеша прогулялся по обоим паркам, ожидая, пока хранительница проведет экскурсию, и надолго остановился в Готической липовой аллее, из которой никак не хотелось выходить. Оба фасада дворца с колоннами и львами были по-прежнему хороши, на аккуратной лужайке перед дворцом собирался бить фонтан с ласковыми струями, прилетевшие на тепло птицы щебетали среди ухоженных, но пока еще черных цветников без умолку, а с высокого фронтона скульптурные барельефы в элегантных тогах вежливо протягивали входящим каменные груши. Казалось, именно так как эти удивительные Самчики выглядел райский сад Адама и Евы.

Максим не спеша поднялся по девяти широким ступеням парадного входа и прошелся по Голубому залу, Римской и Красной комнатам. Оказавшись в Японском кабинете с огромным окном от пола до потолка, он представил, как полтора века назад здесь играла польская скрипачка и профессор Петербургской консерватории София Познанская. Представление получилось очень красивым.

К дворцу шла закончившая экскурсию главная хранительница Самчиков, и Максим поспешил ей навстречу. У львов с человеческими глазами он поздоровался со Светланой Григорьевной и с удовольствием передал знатоку своего дела сделанные в Москве копии воспоминаний знаменитого филолога Дмитрия Ушакова о его работе в Самчиках над «Словарем русского языка». Историк рассказал наследственной музейщице о том, что сообщил ей Андрей Доля, ее непосредственный начальник, о хранившейся в дворцовом музейном фонде рукописи киевского школяра и своего возможного предка. Молодая хранительница внимательно выслушала Максима, уточнила его фамилию и тут же уверенно сказала, что рукопись подписана так же – Дружченко.

Когда Максим услышал эти слова хранительницы Светланы, у него непроизвольно задрожали локти.

Московский историк написал заявление и заполнил анкету на право доступа к архиву, получил разрешение на копирование рукописи из фондов филиала Хмельницкого краеведческого музея, взял в бухгалтерии счет, оплатил его в местном отделении Ощадбанка и вернулся во дворец. В маленьком читальном зальчике на четырех исследователей он получил, наконец, в руки дело № 314, опись 2, фонд 1287 ГХКМ.

Максим развязал с трех сторон тесемки тоненькой папки с множеством чернильных штампов и медленно раскрыл дело. Внутри лежали двенадцать больших, слегка пожелтевших и покоробленных листов, покрытых довольно выцветшим почерком. На титульном листе опытный глаз архивиста сразу же наткнулся на фамилию автора – Олекса Дружченко.

Историк опустил дело, попытался успокоиться, но у него ничего не вышло. Автором рукописи действительно был его предок, школяр и кавалерист, отличившийся в русско-турецкой войне 1768–1774 годов, привезший домой жену-турчанку и из вахмистров дослужившийся до секунд-майора.

Рукописи действительно не горят. Через двести пятьдесят лет после написания бумаги предка читал именно тот его потомок, для которого они и были написаны. Максим еще не знал, что его ждет, но почему-то был абсолютно уверен, что держит в своих руках ту самую тайну, разгадать которую стремился последние пятнадцать лет.

Тайну архива и золота Богдана Хмельницкого.

Максим не стал сразу читать рукопись, как бы ему этого ни хотелось. Словно боясь, что заветная папка вдруг растворится в воздухе, он передал ее на сканирование, которое было сделано при нем в течение получаса вместе с распечаткой, сфотографировал листы на смартфон, скопировал сканы на две всегда бывшие при нем флешкарты и только после этого успокоился.

Максим вернулся с папкой за свой стол и опять раскрыл дело номер 314, от которого теперь его не смог бы оторвать никто на свете. Он легко читал не только тексты петровского XVIII, но даже и намного более ранние рукописи XVII столетия, сразу же переводя в голове архаичные, очень перегруженные словами-паразитами и деепричастными оборотами предложения на современный язык XXI века.

Едва он потрогал руками первый лист с сильно истрепанными краями, длинный заголовок на котором содержал множество дореволюционных «ятей» и «еров», как все вдруг мгновенно исчезло, словно и не было никогда, и Максим медленно и неотвратимо стал проваливаться в далекое прошлое.

На первых восьми листах Олекса сложным для человека XXI века языком с обилием устаревших слов, включая «понеже», «оный», «дабы», «токмо», «лепо» и «особливо», описывал шесть приездов в Меджибож и четыре визита в Збараж Богдана Хмельницкого, о пяти из которых Максим никогда не слышал. Оказалось, что в период Украинской революции XVII века в этих замке и крепости находились резиденция и база Тайной стражи гетмана, в которой служили лучшие казаки гвардейского Чигиринского полка и запорожские пластуны-разведчики.

У прочитавшего эти строки Максима опять, как во время разговора с Долей, екнуло в груди – его казацкие предки, о чем он знал абсолютно точно по реестру войска Запорожского 1648 года, служили именно в Чигиринском полку. О Тайной страже гетмана историк знал все и посвятил ей много страниц в своей книге «Богдан Хмельницкий в поисках Переяславской Рады».

Взяв в руки девятый, совсем желтый от времени лист, Максим едва поверил своим глазам. Олекса, правда, весьма глухо и иносказательно, писал об архиве и казне гетмана, упоминая о клейнодах гетмана Украины. Четверть тысячелетия назад предка волновали те же вопросы, что и его далекого потомка, и это было потрясающе! Олекса, как и Максим, был убежден, что архив Богдана Великого не погиб при взрыве Чигирина во время тяжелейшей турецкой осады 1678 года и в свирепом пожаре Киево-Печерской Лавры 1706 года, где хранились документы всего войска Запорожского, как в XVII столетии называлась созданная Хмельницким великолепная украинская казацкая армия.

Олекса писал, что при разборе библиотеки и бумаг владельцев Самчиков, магнатов Хоецких и Чечелей, он обнаружил попавшее туда неведомыми путями письмо знаменитого командира Тайной стражи Максима Гевлича своему гетману из Лондона, куда он был послан по чрезвычайно важному делу. На письме, датированном 12 сентября 1656 года, 27 сентября была сделана надпись, в которой Олекса уверенно узнал руку Богдана Великого. Гетман приказывал своим четырнадцати витязям срочно вернуться из Англии на Украину и прибыть в Збаражский замок для выполнения важнейшего государственного задания, подготовив в нем к его приезду «то, о чем было говорено на той раде в Субботове».

Олекса не приводил в своих записках содержание этого письма, которое, конечно, скопировал с разрешения Яна Чечеля, имея, очевидно, для этого веские основания. Он только написал, что гетман в середине октября 1656 года выехал из Меджибожа в Збараж «с полным береженьем, обозом на восемнадцати подводах и всем Чигиринским полком».

Что должны были приготовить к его приезду в Збаражском замке командир Тайной стражи с лучшими воинами? Конечно, тайник для архива и личной казны великого Богдана! Очевидно, Олекса думал так же, как и Максим, и на последнем, двенадцатом незаконченном листе рукописи писал, что после окончания работы в Самчиках поедет в Меджибож, а затем в Збараж, надеясь выяснить, чем закончилась встреча гетмана с его геройскими характерниками, как называли в XVII столетии казаков с необычайными боевыми способностями, самой простой из которых было поймать летевшую в воина стрелу рукой.

Максиму было ясно, что его предок Олекса пытался найти архив, регалии и казну Богдана Великого! Ох, эти Дружченко, упертые до нестямы! Московский историк дочитал бумаги предка до конца, несколько минут сидел недвижимо, а затем вернулся к началу и прочитал их еще раз, медленно и внимательно. Чувствовалось, что в некоторых местах Олекса буквально молча кричит, стараясь донести что-то очень важное для своего будущего неведомого читателя. Что еще было в письме характерника Максима Гевлича и резолюции на нем Богдана Великого? Максим еще долго не завязывал тесемки на архивном деле № 314, словно ожидая от него какой-то важной подсказки.

Короткий февральский день закончился, и за большими дворцовыми окнами было совсем темно. Максим с трудом выпустил из рук заветную папку и сдал дело Светлане Григорьевне, попросив ее, если можно, показать ему второй подземный ход из хозяйственного ледника к Случи. До конца рабочего дня было еще полчаса, они вышли из дворца и прошли пятьдесят метров до хозяйственной постройки начала XVIII столетия, сохранившейся в целости и сохранности. Снег, который в эту зиму завалил все украинские земли по крыши домов, уже сошел, но к вечеру поднялся северный ветер, пронизывающий насквозь, и за две минуты на воздухе историк и хранительница успели продрогнуть.

Светлана привычно открыла огромный замок на очень низкой старинной двери, от которой вели вниз двадцать две крутые ступеньки, включила свет, и Максим вслед за ней спустился в огромный ледяной зал, в котором когда-то хранились всевозможные шляхетные припасы. По выбеленному полу они прошли к небольшой двери у дальней стены, на которой висела табличка со строгой надписью «Посторонним вход запрещен, опасно для жизни». Первый, реставрированный, подземный ход, по которому летом водили экскурсантов, начинался из дворцового подвала под Голубым залом и вел от здания к лесу. Максим дважды прошел по этой стометровой галерее и теперь жаждал своими глазами увидеть второй, более древний подземный коридор к Случи.

Светлана отперла дверь, за которой была закрытая на английский замок тяжелая даже на вид кованая решетка. Хранительница включила свет в зале, зажгла принесенный с собой фонарь, и мощный луч света пронзил черноту хода, из которого резко тянуло промозглой ледяной сыростью. Стали видны мрачные, давящие на воображение стены с полукруглым заросшим мхом потолком и покрытым небольшими лужами полом, на который сверху в нескольких местах изредка капала вода. Было ясно, что до настоящего весеннего тепла дорога во второй ход закрыта, и историк с сожалением посмотрел на дверь, которую тут же заперла хранительница. Они быстро поднялись по ступеням из ледника, в котором Максиму в скором времени предстояло оказаться еще раз, спасаясь от погони. Максим вежливо попрощался с гостеприимной хозяйкой Самчиков, которая вернулась во дворец, а историк забрал из комендантской свою дорожную сумку и двинулся к выходу из чудесного имения.

Гостиницы в местечке не было, но местные жители за небольшую плату охотно пускали ночевать приезжавших в поместье путешественников. Максим быстро добрался до рекомендованного ему в музее современного двухэтажного коттеджа, рассчитывая первым утренним проходящим автобусом через Староконстантинов проехать шестьдесят километров до Хмельницкого, где пересесть на маршрутку до Меджибожа. Ему повезло: хозяин коттеджа, где собирался ночевать историк, с рассветом по делам ехал через старую крепость в Летичев, и ранним февральским утром Максим в его «Ниве» уже двигался на юг, вспоминая по дороге все, что он знал об иезуитах, Лойоле, Львовском коллегиуме, где пять лет провел Хмельницкий, Могилянской академии, ее выпускнике Григории Сковороде, с которым учился его предок, и Меджибоже. Он хотел узнать, как жил и что думал Олекса Дружченко, и готов был ехать во все усюды, чтобы найти статьи и клейноды Богдана Великого.

Старенькая, но на удивление ухоженная «Нива» еще не доехала по пустынной с утра дороге до Старой Синявы, как Максим вспомнил об иезуитах все, что знал, в том числе и об их пребывании на Западной Украине.

Знаменитый испанец и современник Богдана Хмельницкого дон Иниго Лопес де Рикардо Лойола вошел в историю не только как создатель общества Иисуса, ставшего известным всему миру как орден иезуитов. Лойола и его фаланга сподвижников в тяжелейшей многолетней психологической войне спасли Ватикан от яростных атак Реформации во главе с немецким монахом-профессором Мартином Лютером, после чего распространили католичество в Америке и Азии. Об этой потрясшей мир дуэли XVI века Максим подробно написал в своей «Истории ордена иезуитов» и биографии Игнатия Лойолы, который в свое время заинтересовал московского историка необычайно.

Испанскому гению удалось совместить несовместимое в тогдашнем мире: принцип всеобщего универсального авторитета и принцип личной свободы человека, чего до этого не удавалось сделать ни великим государям, ни папам. В борьбе Ватикана и Реформации были правы обе стороны, что доказала вызванная ею кровавая европейская война, сильно испугавшая всех противников. Гордый испанец Лойола сделал так, что тяжелейшее противостояние закончилось официальным миром и распределением сфер влияния между католицизмом и протестантизмом.

В свое время молодой выпускник Историко-архивного института Максим Дружченко подробно написал, как Лойоле и его ордену удалось совершить невозможное.

Иниго Лойола, который в сорокалетнем возрасте стал Игнатием, а потом святым, писал: «Будь спокоен и бесстрастен. Пусть земные блага никогда не будут для тебя целью твоих желаний. Пусть они будут лишь средством для достижения истинной цели твоей жизни».

У гениального Лойолы была совершенно необычайная сила воли, единственная в своем роде и редкая даже среди великих правителей. Идальго обладал абсолютной властью над своим «я», что давало ему исключительное духовное влияние на современников. Генерал ордена иезуитов мыслил образами, которые блистательно доносил до всех окружающих. Все, что интересовало его пытливый ум и открытое миру сердце, благодаря этому становилось интересным тысячам и тысячам людей.

Игнатий Лойола в совершенстве владел удивительным искусством завоевывать воображение людей, говоря своим многочисленным сторонникам и ученикам: «Закали характер, стань господином своего «я», а потом добейся поставленной цели. Стань всем для всех, чтобы приобрести всех». Лойола создал новую и очень удачную массовую систему школьного и университетского образования, с уроками, переменами, домашними заданиями, лекциями, семинарами и каникулами, которая сохранилась до нашего времени. В начале XVIII столетия, через сто пятьдесят лет после создания, орден иезуитов имел в Европе десять тысяч членов и пятьсот учебных коллегий. Тысяча иезуитов и тридцать коллегий действовали в польско-литовской Речи Посполитой, в состав которой с XV столетия были включены украинские и белорусские земли.

Общество Иисуса превратилось в универсальную, сплоченную и быструю силу, активно влиявшую на мировую политику. Орден иезуитов добивался всех поставленных целей, пользуясь для этого средствами, которые вызывали сильные эмоции на всех континентах. Финансовая мощь ордена была колоссальной, но он хранил о ней глубокое молчание, как молчал и обо всех мировых тайнах, которые ему были хорошо известны. Общество Иисуса удивительным образом знало все, что происходило в мире, и успешно использовало это знание.

Олекса Дружченко, несколько лет учившийся в Львовском коллегиуме, безусловно, многое знал об ордене иезуитов, дававшем своим студентам методики успешных достижений поставленных жизненных целей, помогавших добиваться успеха. Максим и сам пользовался многими достижениями ордена в своей работе историка. У иезуитов было чему учиться, и благодаря этим знаниям Максим никогда не повторялся, не ведая, что совсем скоро это спасет ему жизнь.

Общество Иисуса было мощнейшей духовной силой, претендовавшей на контроль над всем миром. С помощью коллегий, миссионеров, проповедников и исповедников орден мог формировать и руководить общественным мнением Европы, чем и занимался постоянно.

Орден был самой большой учебной системой в мире, принципиально дававшей своим ученикам только высшее образование. Коллегиумы Общества, как и средневековые университеты, обучали свободным наукам, классическим языкам, философии, праву и теологии.

Кроме образования, иезуиты активно занимались воспитанием юношества. Их пансионаты воспитывали дворян, интернаты – крестьян и мещан. В начале XVIII столетия в высших учебных заведениях ордена обучались более ста пятидесяти тысяч студентов, и это было огромным количеством образованных и культурных людей для неизбалованной всеобщей культурой средневековой Европы.

В коллегиях, пансионатах и интернатах орден иезуитов учил всех желающих бесплатно, и это было для последователей Лойолы принципиальным делом. В европейских странах существовало убеждение, что самыми опытными и знающими учителями были иезуиты, давшие грубоватому средневековому обществу преподавательский идеал. С помощью многочисленных публичных диспутов, в которых соревновались лучшие ученики, орден поднимал общую культуру и умственное развитие народа, обучал своих бесчисленных студентов хорошим манерам, этикету, умению держать себя в обществе.

В коллегиях ордена всех студентов отлично кормили, на занятиях не давали им переутомляться, для чего лекции шли не более пяти часов в день, в их гимнастических залах было удобно заниматься физическими упражнениями. Ректоры иезуитских коллегий имели право присваивать своим выпускникам докторские ученые степени и связанные с ними привилегии. К середине XVIII века Общество Иисуса оказывало колоссальное влияние на церковь, школу и общество.

Львовская коллегия, наряду с более поздними Харьковской и Переяславской, была одной из лучших на Украине, но Олекса Дружченко не смог доучиться в ней до конца. Население Львова к середине XVIII столетия едва превышало тридцать тысяч жителей, и только три тысячи из них были украинцами. В городе польское католическое и немецкое протестантское большинство вело себя спокойно по отношению к православному меньшинству, но в коллегии ситуация была совсем иной. Съехавшиеся во Львов со всей южной Польши заносчивые молодые шляхтичи открыто называли украинцев схизматами-сектантами и не забывали ежедневно делать им разные каверзы, говоря при этом, что некатолики являются неполноценными людьми, неспособными к высшим наукам. Учиться в этой атмосфере наглого отчуждения было тяжело, для занятия любой маломальской должности и получения чина было необходимо отказаться от православной веры, и украинские студенты делали это неохотно. Олекса Дружченко, очевидно, решил остаться гордым схизматом и при первой же возможности из прекрасного Львова и родной Волыни перебрался в великолепный Киев, где с самого начала XVII века действовала созданная знаменитыми подвижниками Иовом Борецким и Петром Могилой Киевская академия, находившаяся под покровительством городского братства и казацкого войска Запорожского. Возможно, Олекса сделал это потому, что точно также полтора века назад поступил его кумир Богдан Хмельницкий, которому, правда, быстро пришлось сменить перо на саблю.

Созданная лучшими украинскими умами Киево-Могилянская академия вобрала в себя все самое талантливое из самых знаменитых средневековых университетов, в которых студентов обучали на четырех факультетах: теологическом, медицинском, юридическим и свободных искусств, то есть философском.

Науки изучали по тривиуму, в который входили грамматика, логика и риторика, или по квадриуму, в составе арифметики, геометрии, философии и музыки. На факультете артес либералес готовили общих преподавателей и изучали латынь, на которой велось преподавание во многих университетах.

Киевские абитуриенты платили вступительный взнос, часто в рассрочку, давали присягу на верность академии и становились студентами, которых во всей Европе называли школярами, scolares.

Занятия шли в академических зданиях, в которых были квартиры профессоров. Школяры жили в бурсе на Подоле, рядом с Академией. Бурса с латыни почему-то переводилась как кошелек, хотя в этом вавилонском общежитии жили богатые, в комнатах с печками по фасаду, и бедные, в холодных помещениях со двора. Школяры в Бурсе платили за жилье и еду, с раннего утра учились, в одиннадцать часов завтракали, затем опять занимались, в шесть часов вечера обедали, ели каши с гороховой подливой, хлеб, капусту, репу, редко мясо.

Все школяры, которых иногда называли бурсаками, по очереди дежурили по бурсе с ее начальником, покупали дрова и продукты для общей кухни, при этом внимательно следили за справедливым распределением порций. По академическому уставу школяры были обязаны ходить в длинной рубашке, узких штанах, кафтане с рукавами, поверх которого надевали длинную темную тунику, в холода – плащ с капюшоном, на ноги надевали башмаки с удлиненными носами.

Очень богатые школяры снимали жилье на Подоле, очень бедные, которых было немало, чтобы свести концы с концами брались за любую работу, переписывали книги, прислуживали профессорам, давали уроки, разносили письма, работали в корчмах и шинках, вечерами пели под окнами богатых домов.

В академии и бурсе разрешалось говорить только на латыни, нарушителей штрафовали, а злостных пороли розгами. С самого раннего утра школяры спешили на Подол, где на столах со свечами записывали лекции профессоров, которые громко их читали только на латыни с расположенной на возвышенности кафедры. Школяры слушали обязательные и необязательные лекции, участвовали в диспутах, на репетиториях обсуждали и разбирали лекции профессоров.

По окончании основного курса Академии школяры получали звания бакалавров, а после окончания полного двенадцатилетнего обучения становились магистрами.

Для сдачи бакалаврского экзамена нужно было заплатить пошлину в академию и договориться с магистрами, которые рекомендовали своих младших собратьев к экзамену. Перед профессорами они отвечали на их вопросы, проводили успешный диспут, получали звание baccalaureus atrium liberatium, бакалавра свободных искусств, и устраивали в одном из подольских шинков общий банкет.

Киевские бакалавры продолжали в академии учиться на магистров, читали лекции младшим студентам, по субботам и воскресеньям вели диспуты. На пятый год бакалавры получали звания магистров и золотой перстень на средний палец, символизировавший честность и чистоту мыслей.

Титул magister artium давал право преподавать в других университетах и академиях, право носить тунику с красным орнаментом на рукавах и торжественную тогу. Из ста начинавших учебу в Киево-Могилянской академии школяров звание бакалавра получала половина, а магистром становился только каждый десятый. Максим знал, что Олекса Дружченко доучился до двенадцатого курса Академии, но получил он звание магистра или нет, установить не удалось – архивы выпускников 1761–1762 года, к сожалению, не сохранились.

Максим знал, что его предок один год учился в Европе. Многие киевские бакалавры и магистры уезжали учиться в Болонский университет. В старинную школу ехали учиться юноши со всего мира, знавшие, что еще в далеком 826 году в итальянском городе их предков учили праву и философии, которые в средневековье называли свободными искусствами.

Во всех трех болонских учебных заведениях, объединенных в академию, почти тысячу лет изучали юридические науки, и город, который называли «мать законов», оказывал сильнейшее влияние на развитие европейской общественно-социальной мысли. По образу Болонской академии основывались многие европейские университеты, в том числе и Киево-Могилянская академия. Болонские академики делились на четыре землячества: тосканцев, римлян, ломбардцев и ультрамонтанов, студентов из-за границ Италии. Они изучали естественные науки, натуральную философию, математику, геометрию, логику, риторику, поэзию, наследие Древних Греции и Рима, схоластику и даже магию.

Чтобы заплатить за учебу, студенты составляли для горожан гороскопы, пользовавшиеся огромным спросом. По окончании Болонской академии магистры получали степень доктора свободных наук, права, медицины или философии, их называли звучным титулом «мессир».

Подробностей об учебе Олексы Дружченко за границей Максиму выяснить не удалось, он только знал, что его предок был отлично знаком с философией царившего тогда в Европе марбургского профессора и мессира Вольфа, объединившего идеи Аристотеля и Лейбница в виде желания сделать людей счастливыми с помощью ясного магического познания, однако для счастья нужно совершенствовать людей, для чего они должны быть в согласии со своей природой.

Максим хотел узнать о своем предке все что возможно, чтобы думать как Олекса и пройти по его следам в Меджибоже и Збараже. Историк после прочтения его рукописи в Самчиках был почему-то абсолютно уверен, что школяр что-то нашел из наследия Богдана Великого. В своем небольшом, кажется, трактате Олекса писал, что разговаривал о гетмане даже с Григорием Сковородой, написавшем о нем удивительные стихи. Оба учились в Киево-Могилянской академии, на факультете философии, и Максим легко вспомнил биографию великого философа.

Украинский казак Григорий Саввич Сковорода родился в 1722 году в сотенном местечке Лубенского полка на Полтавщине. После окончания народного училища двенадцатилетний хлопец поступил в Киево-Могилянскую академию, из которой отправился прямо в блистательный Петербург. Имея прекрасный голос, Григорий два года пел в Придворной капелле, но отформатированная столичная жизнь гения не привлекала, и Сковорода вернулся в академию, полный курс которой закончил в 1750 году.

С дипломатической миссией генерала Вишневского тридцатилетний магистр уехал в Европу и три года пешком ходил по Чехии, Австрии, Венгрии, Италии, Польше и Германии, выучив немецкий, еврейский и греческий языки. Вернувшись на родину, Сковорода год читал курс поэзии в Переяславской семинарии, семь лет служил домашним учителем сына помещика Степана Томары в селе Коврай, с 1759 по 1770 год преподавал в Харьковской коллегии, писал стихи и трактаты. Григорий Сковорода отказался от высоких чинов и должностей для того, чтобы четверть века философствовать и путешествовать по Украине. Он учил простых людей нравственности и уму-разуму, в дороге написал свои знаменитые «Басни» и трактат «Алфавит, или Букварь мира». Гений украинского народа умер 29 октября 1794 года в селе Ивановка, так и не увидев при жизни ни одного своего труда напечатанным.

Удивительные лекции и беседы Сковороды, которого называли русским Сократом, вызывали восхищение у слушателей и завистливую ненависть у так называемых собратьев по науке. Его гений не давал им покоя, особенно когда они слышали потрясающие речи философа. «Весь мир спит нравственным сном, да еще как спит, глубоко, будто ушиблен. А наставники его не пробуждают, да еще и убаюкивают, говоря: спи, все хорошо, опасаться нечего».

Григорий Сковорода, учивший людей счастью, жил в период украинского политического безвременья, когда в старшине, уставшей от героических и кровавых битв своих дедов, исчез дух былой казацкой воинственности. Олекса Дружченко цитировал в своей рукописи слова своего старшего собрата-гения о том, что сотники и полковники когда-то потрясающего землю Войска Запорожского направляли все свои силы и энергию на увеличение богатств, и закончил двенадцатый лист записок афоризмами великого философа:

«Не тот глуп, кто мало знает, а тот, кто знать не хочет. Лучше сухарь с водой, чем сахар с бедой. Жизнь наполнена только тогда, когда наша мысль ради истины изучает ее тропинки».

То, что Олекса Дружченко не раз разговаривал на равных с гением, говорило о его высоком уме и образованности. Теперь Максим знал, что мог думать и как мог поступить его предок во время поисков бумажных следов Богдана Великого, и это было здорово!

Водитель «Нивы» что-то произнес, Максим поднял наполненную мыслями голову и успел справа увидеть пролетевший мимо знак населенного пункта.

Меджибож. Все. Приехали.

Максим поблагодарил вежливого водителя и вышел у моста через Южный Буг, который в этом месте сливался с рекой Бужок. Прямо перед ним возвышалась громада крепости, явно пережившей свои лучшие времена. До ее открытия для посетителей оставалось еще два часа, было уже светло и совсем не холодно, и Максим решил полюбоваться старым великаном, обойдя его стены вокруг, и вспомнить их былую мощь и славу.

О небольшом укреплении на высоком холме размером всего в четверть гектара, в окружении сливающихся друг с другом рек Буг и Бужок, исторические документы впервые упоминали в далеком XI веке. За крепость на богатом торговом пути долго боролись княжеские династии Мономашичей и Ольговичей, в конце отдав ее в состав Галицкого княжества.

После татаро-монгольского погрома Меджибож в 1362 году вместе с Подолией и Волынью оказался в великом княжестве Литовском. Потомки Ольгерда Гедиминовича построили между двумя Бугами первую каменную крепость, которая спасала местное население от ежегодных нападений крымских татар. Летописи упоминали о том, как в 1453, 1509, 1516 годах у Меджибожа, который попал в состав Речи Посполитой, были разгромлены большие крымские орды, приходившие грабить украинские земли.

После того как в 1540 году Меджибож стал собственностью польских шляхтичей Синявских богатые магнаты на пересечении Черного и Кучманского шляхов построили мощную крепость бастионного типа площадью около гектара, которая долгое время не имела аналогов в фортификационном искусстве. Через сто лет крепость стала еще мощнее, ее башни и стены были надстроены.

В самом начале Украинской революции XVII века Меджибож, охраняемый наемными немецкими рейтарами, был атакован казацкими отрядами Максима Кривоноса. Ему в тыл попытались зайти польские хоругви гетмана Ландскоронского, но казаки в яростном бою разбили поляков и немцев, после чего взяли неприступную крепость.

По Зборовскому миру 1649 года Меджибож остался польским, находясь на новой границе Речи Посполитой и Гетманщины Богдана Хмельницкого. В 1651 году огромное казацкое войско, шедшее освобождать Подолье и Волынь, вошло в Меджибож, в котором была устроена гетманская резиденция. Через четыре года войско Потоцкого долго стояло у Меджибожа, но на Гетманщину так и не вошло. В 1657 году армия союзного Хмельницкому трансильванского князя Ракоци с ходу ворвалась в Меджибож, тут же была окружена польскими хоругвями Чарнецкого, Любомирского, Сапери и Потоцкого, однако выдержала штурмы и осады, после чего вырвалась из крепости и ушла в Карпаты.

После раздела украинских земель на правобережные и левобережные Меджибож остался в Польше. В 1672 и 1676 годах огромное османское войско, взявшее неприступный Каменец-Подольский, вошло в Меджибож, в котором остался большой турецкий гарнизон. По Карловацкому миру 1699 года Меджибож с округой вернулись в состав Польши.

При разделах Речи Посполитой второй половины XVIII века Меджибож с Подольем и Волынью оказался в Российской империи и в 1830 году за участие в польском восстании был отобран в казну у тогдашних владельцев Чарторыйских. В крепости, реконструированной в готическом стиле, расположился военный гарнизон.

Меджибожская твердыня сильно пострадала в двух мировых войнах, но еще больше была разрушена в 1950-х годах местным населением, не пощадившим даже крыш, дверей и оконных рам. В 1960 году крепость наконец стала памятником архитектуры и в 2001 году получила статус Государственного историко-культурного заповедника, в котором были развернуты музейные экспозиции и начались реставрационные работы.

Максим не спеша обошел Меджибожскую крепость по асфальтовой дороге, которая символически отделяла ее от местечка с аккуратными одноэтажными домиками. Снег везде сошел, было совсем не холодно, и московский историк был очень доволен. Каменная твердыня на речном перекрестке, построенная в виде не раз побывавшего в сечах копья, производила потрясающее впечатление.

Тридцатиметровые стены с большими контрфорсами и удивительные двухъярусные башни XVI века были методично пронизаны рядами пушечных амбразур и бойниц для ружейного огня. Меджибож, сочетавший в своем облике все стили средневековой фортификации, яростно выбрасывал наружу огромную мощь, дававшую, как ни странно, ощущение абсолютного спокойствия.

Максим подошел к самому острию крепостного копья, почти воткнувшегося в Южный Буг, и задрал голову вверх, пытаясь разглядеть, как зубцы на самом верху стены упираются в низкое небо. Он всегда испытывал подъем жизненных сил в старинных крепостях и замках, от которых веял ветер подвигов и славы. Он уже приезжал в Меджибож, когда писал свою книгу об украинских замках и восстанавливал картину штурма крепости в 1648 году отрядами Максима Кривоноса, разрубавшего немецких рейтар надвое своей страшной саблей весом в полпуда. Московского историка всегда восхищало воинское мастерство казаков Богдана Хмельницкого, десять лет совершавших невозможное, и он радовался, что среди этих героев были его предки. Максим в мельчайших подробностях восстановил, как был взят Меджибож в 1648 и 1651 годах. Когда в его голове возникали образы боя, в котором в огне и черном дыму от залпов мушкетов и пушек голые по пояс казаки лезли на высоченные стены, падая гроздьями с огромной высоты в глубокий ров, и несмотря ни на что по подъемному мосту проламывались в кованые ворота, Максим потом долго не мог успокоиться. Да, были люди в хмельницкое время! Настоящие богатыри, оставившие немеркнущую славу в веках своим потомкам!

Крепостные куранты гулко и страшно ударили десять раз, и Максим, с трудом вернувшийся из семнадцатого в двадцать первый век, пошел к подземному мосту, заканчивавшемуся у почти кубической надвратной башни, от которой не хотелось отводить взгляд – так она была хороша в своей средневековой красоте. Историк с трудом отворил показавшуюся каменной дверь в высоких, обитых железом воротах, слева от которых на углу крепости возвышалась еще одна красавица башня, и вошел, наконец, в глубь Меджибожа.

Он сразу же свернул налево и поднялся по сотне ступеней на смотровую площадку трехъярусной угловой башни, с которой крепость и ее округа были видны как на ладони. Слева направо по всему периметру двора длиной сто тридцать и шириной восемьдесят метров от надвратной башни до острия копья вытянулись каменные казематы с музейными экспозициями. В дальнем углу у реки велись какие-то раскопки, судя по выкопанной темной земле, начатые совсем недавно. У раскопа лежала огромная поленница дров, а вдоль реки шла самая высокая и более всего пострадавшая от времени и людей стена. Справа от входа в большом каземате находился музей Голодомора, из которого в прошлом году Максим вышел совсем больным от увиденного, хотя в свое время исследовал эту тему подробно и знал, как все происходило на самом деле. В центре пустого двора высился каменный монолит римско-католического костела постройки невообразимо далекого XVI века, после польского восстания 1830 года переделанного в церковь. Вокруг крепости в виде подковы лежали Южный Буг и его Бужок, кажется, больший по размеру.

Максим не спеша, чтобы не сломать ноги, спустился вниз с тридцатиметровой высоты, купил экскурсионный билет в только что открывшейся кассе, оставил в камере хранения сумку и пошел прямо к раскопу углового бастиона. Рядом с глубокой ямой стояли несколько человек в теплых рабочих комбинезонах, Максим представился и попросил показать ему археологические тайны Меджибожа, надеясь осмотреть крепостные подвалы. Высокий человек с роскошной кудрявой головой, оказавшийся начальником партии из Киевского института археологии Национальной академии наук Украины, назвавшийся Николаем, коллеге из Москвы, конечно, не отказал.

Археолог подвел историка к основанию круглой угловой башни-бастиона, в которую надо было подниматься по огромным камням, давным-давно вывалившимся из кладки. Максим поднялся вслед за ловким Николаем, и оба вдруг исчезли в глубине стены, толщина которой превышала десять метров. Пройдя по дубовым деревянным настилам над впечатляющими развалинами фундаментов, они спустились в подземный Меджибож, который оказался больше, чем верхний, крепостной. В прошлый приезд Максим спускался в подвал под огромным этнографическим залом с великолепными вышитыми украинскими народными костюмами. Из него начинался хорошо сохранившийся и разрешенный для осмотра небольшой подземный ход к реке, прямой как стрела и реставрированный до невозможности. Киевский археолог повел московского историка в другие подвалы, где, казалось, несколько столетий не ступала нога человека. Подвалы, а точнее, подземные залы, переходящие один в другой под крепостными стенами, производили сильное впечатление. Казалось, сама история словно вбирала в себя человека, у которого не было никакого желания этому противиться.

Средневековые зодчие Меджибожа не экономили на строительном материале, делая свое творение на века, которые, однако, не забыли оставить на нем неизгладимые следы времени. Стены и потолки выглядели по-прежнему мощно, только на полу лежали груды щебня, через которые приходилось постоянно перелезать, упираясь головой в потолок. Николай показал Максиму хорошо сохранившуюся кладку XV века, скрепленную раствором из желтков куриных яиц, и они, с мощными фонарями наперевес, подобрались к дальней стене последнего подвала. Киевлянин подвел москвича к широкой арке, поднимавшейся от заваленного обломками камней пола не более чем на восемьдесят сантиметров, и сказал, что отсюда начинается еще один подземный ход, ведущий вдоль реки за въездные ворота к полуразрушенному старинному монастырю в двухстах метрах от крепости.

Киевляне, приехавшие в Меджибож неделю назад, нашли подземелья прошлым летом, но еще не исследовали их по-настоящему, собираясь сделать это, как только подсохнет земля. Когда они пробирались назад к выходу, археолог несколько смущенно сказал историку, что почти вся его партия, побывавшая, конечно, в подземельях не раз, вместе и поодиночке встречала ночью какие-то неясные, полупрозрачные фигуры, которых археологи однозначно классифицировали как привидения. Максим попросил Николая провести его в тот зал, где их видели чаще всего. Указав на две бойницы вверху у потолка, через которые пробивался дневной свет, он сказал, что тени появляются в светлые ночи с помощью оптического эффекта, особым образом преломляющего в камне, стекле и металле лунный свет, после чего воображение человека создает из теней и обликов все, чего ему хочется и мерещится.

Николай, выслушав Максима, возражать не стал, только задумчиво покачал головой. Московский историк даже не мог предположить, что уже с завтрашнего дня совсем не мифические, а реальные призраки с воем и грохотом ворвутся в его жизнь в виде дьявольской угрозы. В студенческие годы Максим написал показавшуюся интересной многим курсовую работу по истории магии и оккультизма, пытаясь выяснить, шарлатанство это или наука, но так и не выяснил до конца. Несколько лет назад он пытался познакомиться с призраком Черной Дамы из знаменитого белорусского Несвижского замка и не раз сталкивался в своих путешествиях с не расшифрованными наукой мистическими явлениями. Историк пытался объяснить необъяснимое логически, но иногда это не получалось совсем. Максим даже не предполагал, что украинской весной 2016 года он столкнется один на один с самой настоящей нечистой силой, и случится это не раз и не два на обоих берегах Днепра.

Обсудив научные новости с доброжелательным Николаем, собиравшимся углубиться в Меджибож на тысячу лет, Максим поблагодарил его и поднялся на большую открытую площадку углового бастиона, на которой летними вечерами XIX века проходили собрания офицеров гарнизона. Слева длинной и совсем не широкой лентой вился Буг, справа за мостом виднелся, как ни странно, более солидный Бужок и все уютные окрестности Меджибожа. Максим представил, где могли бы быть зарыты клады древних галицких князей татаро-монгольского периода, магнатов Синявских и Богдана Хмельницкого. Получалось, что везде, в бесчисленных подземельях под стенами, под разрушенным монастырем, да и во всей близлежащей округе. Максим хорошо знал, что во время неожиданных налетов кочевников многие богатые купцы и горожане наспех зарывали свои ценности просто у крепостных стен на глубину около метра, которые как невостребованные в последующие века при ремонте крепостей обнаруживались десятками и сотнями. Гетман Богдан, конечно, хорошо подумал, как и куда спрятать свои клейноды и архив.

Меджибож был не компактным замком на горе, а большой крепостью, в нескольких метрах от стен которой стояли десятки хат местечка. Спрятать сундуки с архивом и бочонки с золотом Богдан в этом наполненном людьми месте, конечно, мог, но сделать нечто подобное втайне даже ночью в глубоких подвалах, в которых надо было приготовить заранее секретные камеры, было совершенно невозможно. Богдан не стал бы так рисковать национальным достоянием для будущих поколений, хотя утверждать подобное было бы преждевременно.

Максим вспомнил свое исследование о Библиотеке московских государей, которую неправильно называли библиотекой Ивана Грозного. Она лежала в тайниках Москвы, подземные галереи которой с XV столетия распространялись во все стороны от Кремля, где по нижним ярусам из конца в конец могла проехать карета с тройкой лошадей. К XVIII веку подземелья просто обвалились, их полностью засыпало камнями, битым кирпичом и щебнем, и добраться до их секретов можно было, только вывезя все это из подвалов. Меджибож в поисках сокровищ также нужно было проверять весь, но это могло сделать только государство.

Аккуратно спустившись вниз с углового бастиона, Максим пошел через весь двор в краеведческий зал, в котором работали три научных сотрудника Государственного музея-заповедника «Меджибож». В крепости новых, точнее, неизвестных Максиму документов о Богдане Хмельницком не появлялось, ее документы XVII казацкого века давно хранились в Киеве на Соломенке, а материалы XVIII и XIX столетий находились в фондах Государственного архива Хмельницкой области. Однако была закончена многолетняя работа над хроникой Меджибожа со времен Киевской Руси до нашего времени, которую уже можно было прочитать в электронном виде. Максима посадили за компьютер, и он углубился в чтение истории древней крепости.

В первую очередь он посмотрел текст за середину XVIII века и 1761 год, но о пребывании в Меджибоже киевского школяра, конечно, не упоминалось. Максим вернулся к началу и два часа читал хронику, прежде чем добрался до периода Украинской революции. На 92 странице он обнаружил упоминание о том, что в конце октября 1656 года Богдан Хмельницкий, находившийся в Меджибоже две недели, выехал на Збараж, в сопровождении восемнадцати обитых железом телег с крепкими колесами, высокими бортами и закрытым верхом. В обозе находились фальконеты новейшей конструкции, только что доставленные из Германии, при этом каждую телегу везли по две пары волов. Обоз, от которого гетман не отходил ни на шаг, сопровождал весь Чигиринский полк, окруживший телеги так, что незамеченной к ним не пролезла бы даже мышь.

Обоз, который на дороге ждали сменные волы, сто десять верст от Меджибожа до Тернополя и еще двадцать верст до Збаража прошел без остановок на ночлег.

Дочитав хронику, Максим откинулся на стуле и перевел дыхание. Новые пушки надо было, конечно, беречь от чужих взглядов, но сопровождение орудийного обоза самим гетманом Украины было вовсе не обязательным. А что, если это и был золотой обоз с архивом и клейнодами, который Богдан Хмельницкий вез командиру своей Тайной стражи Максиму Гевличу для закладки в тайник Збаражского замка?

Следы вели в Збараж октября 1656 года, и Олекса в Самчиках совершенно правильно определил направление поиска. Что же он нашел в Збараже, и нашел ли вообще то, что искал? Максим глубоко вздохнул, успокоился и переписал из хроники Меджибожа нужный ему отрывок о восемнадцати телегах.

Внизу страницы была ссылка о том, что сведения об отъезде гетмана в Збараж, о котором Олекса Дружченко в самчиковой рукописи даже не упоминал, были взяты из личного ежедневного журнала создателя Казацкой страны, как Украину в XVII веке называли в Европе. Журнал исчез со всем личным архивом Богдана Великого, но попавший из него в Меджибожскую хронику отрывок был переписан одним из копиистов канцелярии войска Запорожского, бывшим родом из крепости у двух Бугов и составившим первые заметки об ее истории, которые хранились в Хмельницком архиве.

Максим поблагодарил коллег из научного отдела и вышел на крепостной двор, где было совсем темно. Было уже пять часов вечера, и целый день в Меджибоже пролетел как одна секунда. На выезде из местечка на трассу Винница-Тернополь была небольшая гостиница, в которой историк собирался переночевать, чтобы утром отправиться в Хмельницкий и в архиве прочитать заметки копииста, после чего успеть доехать до Тернополя и заночевать в Збараже. О золотом обозе Богдана Хмельницкого Максим старался не думать, чтобы не сорваться в Збараж в ночь. С утра он спокойно пойдет по его следам, как за двести пятьдесят лет до этого сделал Олекса Дружченко, и ничто, кроме землетрясения, не сможет его остановить.

Максим заселился в номер, немного пришел в себя, спустился в небольшое кафе и с аппетитом поел первый раз за день, с удовольствием покуштував отличное крученое сало с чесноком и горчицей. В номере он включил телевизор, нашел местный Хмельницкий канал и стал ждать восьмичасовые новости, чтобы узнать, как Западная Украина прожила один из последних дней этой долгой зимы.

Новости начались, и хорошенькая дикторша на певучем шевченковском языке сразу же заговорила об удивительном происшествии, случившемся этой ночью, и где – в Збараже! Находившиеся в замке, в котором, оказывается, была устроена средневековая корчма, три депутата Самой Верхней Рады внезапно сошли с ума, и, кажется, совсем не от занадто большого количества выпитой горилки с перцем. Никаких других подробностей не сообщалось, только на экране телевизора возник небольшой ресторанный зал в старинном интерьере с огромным камином от пола до потолка, недалеко от которого расположился пышно накрытый стол с двумя опрокинутыми стульями, а третий, с резной спинкой, стоял прямо на столе, ножками в тарелках с недоеденной едой.

Максим досмотрел сюжет до конца и хмыкнул – тоже мне новость, не вмэр Данила, так болячка вдавыла. Слава богу, что этим ребятам-депутатам было вообще с чего сходить. В Самой Верхней Раде у многих с мозгами были проблемы, вернее, они были заняты одним-единственным делом – день и ночь считать гривны, которым по черт знает какой причине не было у них ни конца ни края. Максим давно привык к тому, что любую, даже никакую новость, которая подходила для эфира из рейтинговых соображений, многие телевизионщики высасывали из пальца и раздували до немыслимых пределов, искажая ее до полного неузнавания в борьбе за аудиторию. Наверняка кому-то понадобилось опорочить какую-то партию в Раде и отнять у нее голоса избирателей, для чего и была придумана невероятная пьянка в национальном достоянии.

Странно, что эта история произошла именно в Збараже, в который он собирался добраться завтра. Максим позвонил в отель «Гетман» при замке, принадлежащий тернопольскому музею. Свободные места в маленькой, но очень красивой гостинице под старину были, Максим заказал номер с видом на въездную башню и подъемный мост, заметив, что администраторша говорила очень напряженным голосом. В ответ на вопрос историка, что на самом деле произошло с депутатами в средневековом ресторане, она скороговоркой выпалила на западно-украинском говоре какую-то фразу, в которой Максим разобрал только слова «купа дурных» и «нэма кебетив».

От Меджибожа до Хмельницкого, в котором великий гетман не был ни разу, было всего тридцать километров, архив открывался в десять часов утра, последний автобус из города, до середины XX века называвшегося Проскуровым, на Тернополь отходил в семь часов вечера, и Максим решил лечь спать, почему-то попытавшись перед сном вспомнить все, что ему было известно о привидениях в замках, любивших сводить их обитателей с ума.

Московский историк не знал, что перед сном попал в самую точку, и совсем скоро ему придется проверить на собственном опыте, справедлива или нет очень популярная в украинских местечках пословица: «Нема розуму – вважай каліка».

Исторические источники всех стран во весь голос утверждали, что привидения обычно обитали в старинных замках, дворах и домах. Призрачные фигуры, среди которых самыми опасными называли белых дам и черных монахов, часто ночами попадались на глаза средневековым жителям в их готических жилищах.

Свидетельства очевидцев о встречах с жуткими призраками, которые сводили с ума одним своим видом, были похожи друг на друга. Многие десятки и сотни людей слышали в гулких коридорах и подземельях замков неизвестно откуда берущиеся звуки лошадиных копыт, звон колоколов, тоскливый вой, видели туманные мужские фигуры с отрубленными головами под мышкой, удивительных красавиц в старинных платьях, после жгучего поцелуя приказывавших своим визави выброситься из окна или со стены, молчаливых монахов, бормочущих жуткие заклинания над книгой, написанной самим Князем Тьмы. Те, кто не сходил с ума и не умирал от ужаса после встречи с привидениями, оставляли о них рассказы, которыми полны средневековые хроники и сборники легенд и преданий. При этом в рассказах всегда особо подчеркивалось, что физического насилия со стороны призраков не было, их жертвы умирали только от страха и потери равновесия на лестницах и башнях.

В средневековой Украине наиболее известными мистическими фигурами были знаменитые конотопские ведьмы, умевшие отводить глаза всем без разбору, молчаливые русалки, водившиеся не только в тихих омутах, но и во множестве лесных озер, и, конечно, вытащенный гением великого Гоголя из преисподней ужасный глава всей нечистой силы на берегах Днепра и Ворсклы – демон Вий, которого при появлении на земле всегда сопровождала толпа упырей, вурдалаков и бесов.

На этом месте своих воспоминаний Максим незаметно заснул, не использовав до конца весь рабочий день 28 февраля 2016 года, что случалось с ним крайне редко. Последнее, что пронеслось в его мозгу перед тем, как он выключился на ночь, были прилетевшие откуда-то слова, сказанные низким хриплым голосом: «Поднимите мне веки…».

В 10 часов утра случавшегося раз в четыре года 29 февраля московский историк Максим Дружченко, даже не предполагавший, какой странной чертовщиной для него закончится этот последний зимний день, уже был в Государственном архиве Хмельницкой области. Оформив разрешение на поиск, он попросил сотрудницу читального зала подсказать, где могут храниться документы Меджибожа начала XVIII века. У крепости в ГАХО был свой архивный фонд, но рукописи копииста Максим в нем не обнаружил. Она нашлась в фондах личных коллекций, и Максим, довольный до невозможности, тут же заказал ее и еще девять разрешенных на одного исследователя дел в течение дня и стал просматривать справочники административно-территориального деления Подольской губернии, в которую до 1917 года входили Меджибож и Проскуров. Заказанные им дела принесли на удивление быстро, и Максим тут же углубился в чтение, не забывая расписываться в начале каждого тома на особом месте.

Рукопись копииста из канцелярии войска Запорожского не была датирована, но сотрудники архива определяли ее написание 1711 годом, так как в ней на последней странице упоминался Прутский поход Петра Первого, в котором участвовали казацкие полки. Текст был тяжелым, с бесконечными завитушками и росчерками на половину листа, и Максим читал тридцать два листа записок несколько часов, до самого обеденного перерыва. Слава богу, он сделал это совсем не зря. Неведомый автор записок, не указавший на обложке своего имени, цитировал личный журнал гетмана только один раз. Максим начал его переписывать в свой блокнот и тут же споткнулся взглядом на хорошо знакомом ему слове. В октябре 1656 года Богдан Хмельницкий выехал из Меджибожа не только в Збараж, но и в Вишневец. Прочитав отрывок из рукописи до конца, Максим попытался сосредоточиться на дальнейшей работе, но у него ничего не вышло.

Вишневец! Самый мистический, как и Збараж, замок Украины, один из центров знаменитого монашеского ордена Святого Бернара Клервосского, средневекового знатока оккультизма, активно использовавшего эти знания в своей многогранной деятельности. Максим дважды был в этом пышном дворце в двадцати пяти километрах к северу от Збаража. Когда он изучал его для своей книги «Украинские замки», пожилой научный сотрудник в конце четырехчасового осмотра дворца сказал историку, что на это прекрасное здание никогда не садятся вороны. Услышав это, Максим вздрогнул. Он знал, что эти черные ракеты, сами не отличавшиеся доброжелательностью, на дух не переносили мест скопления зла. Да, воронам Вишневца было чего опасаться!

Максим вышел из архива и двинулся искать недорогое кафе, справедливо предполагая, что поесть еще раз сегодня не удастся. Проскуров-Хмельницкий был сильно разрушен во время войны, и средневековых домов в нем совсем не было. Историк подошел к драматическому театру в виде железобетонного кирпича постройки второй половины XX века, увидел рядом с ним опрятную вареничную, зашел в нее, набрал на поднос еды и сел за столик, продолжая размышлять.

До 1648 года Вишневец и Збараж с округой принадлежали польско-украинским православным князьям Вишневецким, самым страшным из которых был перешедший в католичество Иеремия. Это был личный враг не только Богдана Хмельницкого, но и всего народа, в историю которого за свою кровожадность вошел с прозвищем Бешеный Ярема. Когда после битвы под Берестечком крымский хан Ислам Гирей захватил гетмана Богдана, он держал его именно в Вишневце, в который с огромным выкупом из Люблина мчался Иеремия Вишневецкий, мечтая тут же посадить Хмельницкого на кол. Максим восстановил эту историю во всех подробностях по особой причине. Отряд Тайной стражи гетмана, в котором служил предок Максима, сделал невозможное и забрал Богдана у Ислама за три часа до приезда Бешеного Яремы с бочонком золота и ларцом с драгоценностями. Замещавший Хмельницкого наказной атаман Иван Богун послал к хану характерника Максима Гевлича с товарищами, который освободил создателя Украины, не пролив ни капли крови, и московский историк чрезвычайно гордился, что в этом судьбоносном для Украины деле принимали участие его предки.

До конца обеденного перерыва оставалось пятнадцать минут, и Максим поспешил в архив. По дороге он купил хмельницкие газеты, отметив, что они были на русском языке, и поднялся в читальный зал. Просмотрев за несколько часов дела из меджибожского фонда и не найдя в них упоминаний об Олексе Дружченко, Максим в пять часов вышел из архива и в приближающейся темноте поспешил на автовокзал.

Ему повезло. Автобус на Тернополь отправлением в 16.45 еще не ушел, и Максим даже успел занять в нем место в предпоследнем ряду. Местные автобусы, переданные в частные руки, уже давно выходили в рейсы не по расписанию, а по заполнению. Семичасовой автобус, не набрав пассажиров, мог вообще не пойти на маршрут, и тогда Максиму пришлось бы ночевать в Хмельницком, а не в Збараже, что было бы для него невыносимой задержкой в поисках архива Богдана.

Всего через двадцать минут все места в автобусе были наконец заняты, и с почти часовым опозданием он отошел от платформы Хмельницкого автовокзала. Максим откинулся на сиденье и развернул карту Западной Украины. До Тернополя было сто десять километров, с остановками в Волочиске, Подволочиске и Великих Борках. Время в пути, учитывая, что водитель будет подбирать и высаживать пассажиров на каждом столбе, составит часа два, следовательно, в Тернополе Максим будет до восьми часов вечера и успеет до ночи доехать до Збаража. Историк сел поудобнее и начал восстанавливать в своей голове главы из книги «Украинские замки» о Збараже и Вишневце, не забыв вспомнить и о Бешеном Яреме и его Лубнах. Автобус, конечно, был без рессор, на неровной дороге его трясло необычайно, проход салона был забит до не раз отодвинутого упора взятыми за углом автовокзала пассажирами, деньги которых благополучно перекочевали в бездонный карман водителя, но Максиму уже было все равно. Он медленно и неотвратимо проваливался в любимый XVII век, где черный дым от пушечных залпов над средневековым Збаражем 1649 года стал быстро затягивать яркое летнее солнце.

Впервые местечко Збараж на реке Гнезне упоминается в «Повести временных лет» в 1211 году как крепость Галицко-Волынского княжества, которая через несколько десятилетий была сожжена ордами хана Батыя. Сюда, в Збараж, собирались со всей округи добровольцы, выступавшие затем навстречу татарам.

В 1393 году новгород-северский князь Дмитрий Корибут из литовской династии Гедиминовичей выстроил на месте разрушенного деревянного каменный замок. В течение веков Збараж на Княжей горе стоял преградой на пути непрестанно нападавших на украинские земли татарских орд. В 1474 году огромная орда хана Айдара сожгла бывший центром удельного княжества Збараж вместе с дружиной потомка Корибута князя Василия Несвитского.

Дети и внуки Несвитского восстановили крепость со стенами толщиной около метра и получили титул князей Збаражских. Каменный замок успешно отбивался от крымских татар до второй половины XVI столетия, когда украинские земли с великим княжеством Литовским в результате Люблинской унии 1569 года вошли в состав польской Речи Посполитой. Она считала Украину только естественной преградой на пути крымских орд в Польшу. Збараж отбился от татар в 1558, 1567, 1572, 1588 годах, но в 1589 году огромное турецко-татарское войско с осадными пушками разрушило стены и взяло замок на Княжей Горе.

В начале бурного XVII века новый замок на другом месте начали строить князья Юрий и Христофор Збаражские, учившиеся во Львовской коллегии иезуитов, Краковском и Падуанском университетах у гениальных мыслителей Галилео Галилея и Эразма Роттердамского. Они решили выстроить новый Збараж по последнему слову техники.

Проект замка знаменитого венецианского архитектора Виченцо Скамоцци в 1620 году воплотили на Замковой горе, расположенной в трех верстах от Княжей, голландский и итальянский фортификаторы Генрик ван Пеен и Андреа дель Аква. Новый замок со всех сторон защищали река Гнезна, два пруда и болотистый Черный лес.

Замок строился как мощнейший фортификационный узел с несколькими линиями обороны, последняя из которых в виде стен с башнями защищала быстро возникшее вокруг Збаража местечко.

В 1627 году от бездетных князей Збаражских замок перешел их ближайшему родственнику, князю Янушу, чья крепость Вишневец располагалась в тридцати верстах севернее Збаража.

В 1335 году общий предок князей Збаражских и Вишневецких Дмитрий Корибут Гедиминович на низком правом берегу реки Горынь выстроил крепость для защиты богатых черноземов от нашествий крымских татар. В 1463 году привилеем польского короля его потомкам был присвоен титул князей Вишневецких. Крепость несколько раз брали татары, и в 1494 году на крутой горе на левом берегу Горыни был выстроен новый замок, неприступный с опасного юга и запада. Вишневец на несколько веков стал резиденцией рода могущественных князей Речи Посполитой.

Новый Вишневец успешно отбивался от крымских татар. В 1512 году в битве у замка войско князя Константина Острожского разгромило большую татарскую орду и освободило пятнадцать тысяч угоняемых в рабство невольников.

В Вишневце родился основатель Запорожской Сечи на Днепре князь Дмитрий Иванович, вошедший в историю с именем Байда. В 1542 году войско Дмитрия Вишневецкого в страшной битве у замка разбило тридцатитысячную орду хана Менгли Гирея.

Его потомок князь Януш Вишневецкий сильно укрепил Вишневец и закончил строительство нового Збаража на Замковой Горе.

Два гектара збаражской земли квадратом были окопаны широкими и глубокими рвами и еще более мощными валами, на которых были выстроены каменные эскарпированные стены высотой двенадцать метров с четырьмя угловыми бастионами. В центре юго-западной стены была возведена квадратная двухъярусная въездная башня с подъемным мостом через ров сорокаметровой ширины. У восточной стены выстроили двухэтажный дворец.

Замковая гора располагалась на юго-востоке разросшегося местечка, также названного Збаражем. Он представлял собой неправильный пятиугольник, окруженный высокими казематированными валами, на которых выстроили восемь каменных бастионов с пушками, которые могли вести фронтальный и фланговый огонь. Перед валами вырыли рвы с водой, защищенные наклонным частоколом. Новое местечко, как и замок на горе, с трех сторон защищали озера и болота. Взять штурмом или осадой этот стратегический узел было почти невозможно.

В 1636 году опекуном маленького владельца Збаража и Вишневца стал магнат Иеремия Вишневецкий. Двенадцать лет он укреплял замки. В Збараже появились мощные приземистые казематы с угловыми бастионами без башен, которые легко разбивали осадные пушки, калеча обломками гарнизон. На бастионах установили пятьдесят больших пушек. Бешеный Ярема мечтал получить гетманство в Польской Короне, которое могли дать только военная сила и богатство.

В 1590 году близкий родственник князей Збаражских и знатный магнат Речи Посполитой князь Александр Вишневецкий по утвержденному сеймом королевскому привилею получил почти полностью разоренные татарами земли на левобережье Днепра. На высокой горе в тридцать пять сажен, прикрытой от нападения реками Сулой, Ольшанкой и Каменным потоком, князь выстроил крепость, которую назвал Александрово. Название не прижилось, и новое местечко стали называть Лубны.

Замок был выстроен не на пустом месте. В 988 году небольшое укрепление Лубно, Лубяное или Деревянное по приказу великого киевского князя Владимира Святославича было выстроено на притоке Днепра Суле для охраны южных границ Киевской Руси от печенегов, а затем половцев. В 1107 году под Лубно объединенное русское войско Владимира Мономаха разгромило огромную орду ханов Шарукана и Боняка. Во время татаро-монгольского нашествия все население Левобережья Днепра было перебито или уведено в плен, а через земли будущей Полтавщины и Черкащины год за годом проходили орды кочевников, что привело их к полному запустению на несколько веков.

За несколько лет к новому владетелю Левобережья перешли огромные территории, которые он стал называть «Заднепровская держава». В начале XVII века сын князя Александра Михаил Вишневецкий, женившийся на дочери богатого молдавского господаря Иеремии Могилы, выстроил каменный Лубенский замок, вокруг которого стало быстро образовываться одноименное местечко.

В 1616 году князь Михаил попытался посадить на освободившийся молдавский трон родственника своей жены Раины, но не успел довести дело до конца, так как был отравлен конкурентами в политической борьбе, подославшими к нему убийцу под видом православного священника. Это отравление отца вызвало у его выросшего сына Иеремии стойкую ненависть к православию.

Князь Иеремия Вишневецкий, потомок великого литовского князя Ольгерда Гедиминовича, родился в 1612 году в Вишневце. После гибели отца враги его рода в борьбе за огромные земли в 1618 году сфабриковали дело против Раины Могилянки и отправили гордую княжну с двумя маленькими детьми в изгнание-баницию. Дочь молдавского господаря с горя умерла, но знатному роду погибнуть не дали. Иеремия и его сестра Анна попали под опеку к дяде Константину Вишневецкому. Иеремия с его детьми учился во Львовской коллегии иезуитов, в которой перешел из православия в католичество, путешествовал по Испании, Голландии, Италии, слушал лекции в европейских университетах и учился фортификации.

В 1632 году двадцатилетний князь Иеремия Михаил Вишневецкий вступил во владение огромной Заднепровской державой и тут же ушел на русско-польскую войну за Смоленск. Его частные хоругви осаждали Путивль и Рыльск, опустошали московские пограничные земли. Иеремия лично уничтожал целые деревни, за что получил свое первое прозвище «Поджигатель».

В 1636 году Иеремия женился на дочери коронного канцлера Фомы Замойского и стал опекуном маленького Дмитрия Вишневецкого, получив в управление Збараж и Вишневец с их богатейшими землями. Он разбогател еще больше, огромную прибыль врагу православия приносила торговля солью и лошадьми с Москвой. Иеремия занялся укреплением своих замков и создал собственную трехтысячную армию, сделав штаб-квартирой Лубны. Везде в своих городах он поддерживал католических монахов, возводивших монастыри и костелы для распространения веры Ватикана. Иеремия отдавал предпочтение ордену Святого Бернара.

В 1630-х годах в полукилометре от Збаражского замка монахи-бернардины выстроили монастырь в виде мощной крепости. Между монастырем, ставшим центром обороны местечка, и замком монахи вырыли подземный ход. Еще одну подземную галерею великолепные монахи-фортификаторы вырыли из замкового колодца под рекой Гнезной к лесу. Отцы-бернардины, пропагандировавшие не только католическую веру, знали многие тайны высшей польской и литовской шляхты и пользовались огромным влиянием на украинских землях.

Самый многочисленный и богатый средневековый Бенедиктинский орден к XVI веку погряз в роскоши и былых заслугах, ставя под удар Реформации католическую веру. Ватикан вместе с новым орденом иезуитов утвердил и Братство Святого Бернара. На улицах европейских городов вместе с бенедиктинцами в черных появились бернардины в белых рясах, символизировавших чистоту их намерений.

Устав ордена называл главным монашеским делом не занимавшие почти весь день и ночь церковные службы и молитвы, а настоящее соблюдение заповедей Христа и борьбу за спасение души. Бернардины, фанатики веры и тонкие богословы, с помощью мистики пытались увидеть бога, активно несли в мир свои идеи, не презирали покинутое ими общество, однако действовали по собственным правилам, придуманным создателем быстро ставшим очень влиятельным ордена.

В начале далекого XII века идеологом возрождения святости с помощью нового братства стал цистерцианский монах Бернар Клервосский, прославившийся многими талантами во главе с огромным личным мистическим обаянием и духовной силой.

В двадцать пять лет потомок знатного и богатого бургундского дворянского рода Бернар и тридцать его сторонников основали новое братство в Клерво. В монастыре бернардины носили белые рясы с черными капюшонами, наплечниками и поясами, но в городах стали появляться в сером, получив в народе название серых братьев. Новые монахи называли основой церковного служения труд, не имели и не принимали в дар крепостных.

Аббат Бернар из Клерво (1090–1153), ставший абсолютным авторитетом Римско-католической церкви, на всю Европу потребовал от раздобревшего духовенства возвращения к евангельским идеалам справедливости. Он заявил, что духовная власть римских пап выше светской власти европейских государей. Бернар прославился как отец крестовых походов и духовно-рыцарских орденов иоаннитов, тамплиеров и тевтонов и вскоре после смерти был признан святым.

Трактаты аввы Бернара, особенно «О благодати и свободе воли», были мистическими. Он вдохновлял крестоносцев на завоевание Гроба Господня в «Похвале новому рыцарству», воодушевляя их на борьбу за распространение католической веры:

«Война во имя благородной цели не может иметь порочных результатов, однако несправедливая война не может считаться благородным делом. Рыцарь-монах, не ведая сомнений, не страшится ни человека, ни дьявола, ни самой смерти. Вперед, рыцари! С неустрашимой душой разите врагов Господа, с уверенностью, что ничто не может лишить вас милости божей!»

Последователи Святого Бернара активно занимались миссионерством. За пятьсот лет они выстроили сотни монастырей по всей Европе. В 1630-х годах бернардины возвели монастыри-крепости во владениях Иеремии Вишневецкого.

Выдающиеся фортификаторы, вырывшие тысячи подземных ходов, использовали при строительстве накопленные орденом мистические знания, наполнив их тайниками и ловушками для непосвященных. В Збараже и Вишневце московскому историку Максиму Дружченко предстояло ознакомиться с ними в полной мере и испытать достижения ордена в оккультизме на себе.

К 1648 году Иеремия Вишневецкий собрал в Лубнах, Вишневце и Збараже огромные богатства, которые приносили ему крепостные на Левом берегу Днепра. Его замок и дворец в Лубнах, построенный и украшенный лучшими польскими архитекторами, имел древнеримскую колоннаду, тронный мраморный зал с куполом в виде звездного неба и множество дорогих украшений. От замка к Суле был устроен пейзажный парк с экзотическими деревьями, искусственными озерами, гротами, фонтанами и статуями греческих богов.

То, что эти богатства приносили Вишневецкому десятки тысяч украинских крестьян, называемых посполитыми, живших в ужасных условиях, Иеремию не волновало. Его беспокоили только защищавшие народ от жрущей в три горла шляхты запорожские казаки, которых он хотел всеми силами стереть с лица земли. Князь Иеремия писал нобилям Речи Посполитой, выжимавшим из Украины все соки:

«Нужно, чтобы Польша уничтожила и погубила всех казаков в пыль и дотла, чтобы не было слышно даже их имени. Когда Речь Посполитая это сделает, я уверен, что вся Русь, которая верит и защищается казаками, будет находиться в полной покорности Польской Короне. Украинские хлопы думают, что они такие же люди, как польские паны».

Не так сталося, як гадалося Бешеному Яреме и магнатам. Весной 1648 года украинские казаки ответили польской шляхте, висевшей жирными вшами на народном воротнике: «Ляхи своей злобой и жадностью сами наварили себе кулеша, пускай теперь жрут его, пока не лопнут».

В июне 1648 года казаки и посполитые Максима Кривоноса взяли и сожгли Лубенский замок, из которого едва успел сбежать князь Иеремия, сумев забрать с собой свои несметные сокровища. Перед этим он сжег десятки украинских сел, посадив на кол сотни беззащитных крестьян, и вошел в историю с прозвищем Бешеный Ярема.

Под Лубнами был вырыт целый подземный город, в котором при нашествии татар прятались жители со всем домашним скарбом, включая лошадей и коров. Подземные галереи с готическими сводами на глубине от трех до восьми метров, высотой четыре и шириной два метра, пронизывали все местечко, идя от замка к Суле, монастырю бернардинов, Валу, Старому Городу. Такими в страшный и кровавый XVII век были многие украинские города.

В подземные Лубны казаки Кривоноса загнали защищавших замок польских жолнеров и стерли их вместе с замком в прах и пепел, стараясь уничтожить все следы Бешеного Яремы на украинской земле.

Обобрав богатый Львов вместе с обещаниями его защитить, Иеремия при подходе казацкого войска сбежал в Збараж. Когда к замку подошли полки Кривоноса, Ярема переметнулся в Вишневец, из которого был выбит через несколько месяцев. Казаки взяли оба замка почти без боя. Полковник Максим предложил шляхте и ее наемникам уйти или умереть, и хоругви Вишневецкого выбрали, конечно, первое.

С бастионов Збаража открывалась великолепная панорама окрестностей, и были хорошо видны подходившие к городу войска. Под двухэтажным дворцом с главным входом на каменных консолях и балконом находились глубокие подвалы, из которых подземные галереи шли к замковым казематам, бастионам и двойным стенам, что позволяло в любой момент перебрасывать подкрепления к слабым местам обороны.

У бастионов Иеремия устроил большой лагерь для польского войска, сделав по его периметру множество земляных и деревянных укреплений, шанцев и редутов, собрав внутри большие запасы вооружений, продовольствия и фуража. В июне 1649 года к этой почти неприступной крепости подошло огромное войско Богдана Хмельницкого, в сопровождении еще большей крымской орды хана Ислама Гирея, еще не решившего, на какой стороне он будет воевать. Великий гетман был вынужден мириться и договариваться с этой страшной и безжалостной силой, так как двойного удара польской и татарской армий казацкое войско выдержать не могло.

Казаки полностью окружили Збараж. С 3 июля бои на валах шли ежедневно, с 13 по 23 июля казаки пытались штурмами ворваться в лагерь, в сражениях обе стороны понесли тяжелейшие потери. 26 июля Иеремия, надеясь дождаться шедшего ему на помощь короля, предложил Хмельницкому перемирие, но гетман в ловушку не попался. 27 июля казаки атаковали польский лагерь башнями гуляй-города и начали бить жолнеров в упор.

Войско короля Яна Казимира попыталось зайти в тыл казакам, но у Хмельницкого подобные истории не случались, и 6 августа он с полками разнес королевские хоругви под Зборовом. Участь Збаража и Польши на Украинских землях была решена, однако судьба Украины еще не свершилась. В ночь на 7 августа советники Яна Казимира завалили Ислама Гирея золотом, и хан потребовал у Хмельницкого подписать с королем мир под угрозой татарского удара в казацкую спину.

Великий гетман, выигрывавший все битвы, которые проводил, с лицом из камня мир подписал, и Польша впервые признала Гетманщину в виде автономии в составе Речи Посполитой. 14 августа 1649 года казаки, поляки и татары разошлись в разные стороны, оставив под Збаражем пятьдесят тысяч убитых.

В Збараже опять укрепился Вишневецкий, но ненадолго. В 1651 и 1655 годах ходившее освобождать украинские земли казацкое войско дважды занимало Збараж и вывезло оттуда все пушки и арсенал.

В Вишневце после Берестечской битвы чуть не погиб Богдан Хмельницкий, которого захвативший его Ислам Гирей пытался дорого продать Вишневецкому. Под угрозой гибели от тяжелой казацкой руки хан не довел это подлое дело до конца, и освобожденный Хмельницкий у Белой Церкви быстро собрал войско снова.

Бешеный Ярема с магнатами попытался взять Киев, но умер в августе 1651 года в лагере у Паволочи от отравы или эпидемии, уйдя, наконец, из истории Украины в небытие.

Вишневец, под которым также был устроен подземный город, и Збараж оставались в составе Речи Посполитой и испытали на себе всю тяжесть начавшихся турецких нашествий. В 1672 году турки с помощью местных жителей по подземному ходу ворвались в Вишневец и вырезали его гарнизон. В 1678 году шедшее на Чигирин огромное турецкое войско взяло Збараж, вырезав всех его защитников. В 1683 году после разгрома под Веной турецкие войска наконец ушли с украинских земель, на которые продолжали нападать крымские татары.

В 1707 году через Збараж и Вишневец на Жолкву проехал царь Петр Первый в сопровождении гетмана Ивана Мазепы.

В 1720 году последний из рода князей Вишневецких, Михаил Сервилий, решил оставить после себя в Вишневце удивительный дворец. В нем были устроены картинная галерея с полотнами великих европейских художников, удивительная коллекция оружия из разных стран и веков, отличная библиотека из нескольких тысяч томов, что в те годы было огромным количеством. В XVII и XVIII веках в Вишневце побывали многие короли, владетельные князья и вельможи, большинство знаменитостей своего времени.

В середине XVIII столетия Вишневец перешел к роду Мнишек, но еще долгое время дворец продолжал оставаться одним из чудесных культурных центров Волыни. Выдающийся пейзажный мастер Жан Бургийон в конце XVIII века устроил перед дворцом удивительный английский парк на двух уровнях и шести партерах, наполнив его экзотическими растениями, цветами, прудами, ручьями, водопадами, висячими мостами, античными скульптурами, гротами и беседками.

В середине XIX века князь Андрей Мнишек продал Вишневец, который перешел к российскому магнату Андрею Демидову.

После 1920 года Вишневец, как и Збараж, который тоже переходил из рук в руки, вошел в состав восстановленной Польши Юзефа Пилсудского. В годы Второй мировой войны в Вишневецком дворце гитлеровцы устроили гестапо и тюрьму. С 1945 года Вишневец и Збараж в составе Тернопольской области Украины вошли в СССР, а с 1991 года, когда Украина стала независимым государством, стали ее национальными музеями-заповедниками и национальным достоянием.

Збараж в 1734 году был взят восставшими гайдамаками, и это был его последний бой. Замок перешел к князьям Потоцким, попытавшимся извлечь из него выгоду. В 1896 году устроенный в нем сахарный завод сгорел, нанеся замку большой ущерб, а в годы Первой и Второй мировых войн Збараж подвергся более сильным разрушениям. Замок, как и дворец в Вишневце, вошел в музейное объединение «Замки Тернопольщины» и много лет восстанавливался, став национальным достоянием Украины.

Збаражскому замку и Вишневецкому дворцу очень повезло в страшном XX столетии, ведь они вообще дошли до нашего времени. От великолепного Лубенского замка не осталось даже фундамента.

Максим верил, что это произошло потому, что Збараж и Вишневец собрали в своих стенах столько интриг, тайн и загадок, сколько могли вместить их огромные подвалы с бесконечными и запутанными подземными ходами. Эти удивительные тайны ни в коем случае не должны были исчезнуть из истории вместе с разрушенными замковыми стенами.

Збаражский замок, Вишневецкий дворец и родное Белополье

Автобус уже давно стоял на платформе Тернопольского автовокзала, а Максим никак не мог вернуться из прошлого в настоящее. Была половина восьмого, и рядом негромко урчала мотором маршрутка, на лобовом стекле которой висела табличка «Тернополь-Збараж». Максим занял последнее свободное место, и микроавтобус тут же тронулся с места. Историку повезло – это был последний рейс к долгожданному замку.

Ехать было недалеко, вокруг в зимней ночи не было ни одного огонька, но дорога была наезженной, и всего через полчаса маршрутка остановилась на Збаражской автостанции. Максим вышел, закинул сумку на плечо и пошел наверх в замковый парк, на улицу имени казацкого героя Олексы Морозенка, погибшего в 1649 году во время штурма Збаража.

Отель «Гетман» был, конечно, на месте, историк оформился у администратора, поднялся в свой номер, быстро привел себя в порядок и опять спустился вниз, чтобы успеть прогуляться по парку, где не раз ступала нога Богдана Великого. На вопрос Максима о недавнем происшествии администратор ответила, что корчма в замке закрыта, наверно, для проведения следственных действий. В местечке, конечно, говорили об истории с депутатами Самой Верхней Рады. Их перевезли в Тернополь, но подробностей скандала никто не знал, так как корчма в этот вечер была закрыта на спецобслуживание.

Администратор сказала, что ресторан под старину открылся в замке прошлой весной, слева от входа в пристенном каземате. Максим с удовольствием отметил, что музейщики все сделали правильно, не устроив корчму во дворце, а поужинать в средневековом ресторане во дворе легендарного замка он не отказался бы и сам. В древней ратуше знаменитого белорусского Несвижа давно работал старинный ресторан с потрясающей народной кухней и великолепными интерьерами из холодного рыцарского оружия. В несвижской корчме пахло не только вкусной едой, но и настоящей историей, а этот удивительный запах привлекал Максима всегда.

Было начало девятого, последний зимний вечер только начинался, и Максим, в прошлый приезд обошедший Збараж вдоль и поперек трижды, с удовольствием прошелся по старинному парку. У подъемного моста он остановился в восхищении – в вечерней темноте могучая громада замка производила сильное впечатление. Максиму слышался лязг оружия, и он легко представил, как триста пятьдесят лет назад здесь бурлила жизнь.

До утра здесь делать было нечего. Максим спустился с Замковой Горы и по широкой дороге мимо ставка вышел в исторический центр местечка. Здесь располагался шинок с симпатичным названием «Вытребеньки», в котором он раньше с удовольствием обедал. Шинок с залами под старину на двух уровнях был там, где и полагалось, Максим спустился по девяти узеньким ступенькам в подвал и зашел с холодной улицы во вкусно пахнувшее тепло. В зале были заняты только два стола в нишах, историк сел за свободный, заказал горячий чай с травами и мясо по-вытребеньковски, которое здесь готовили просто отлично.

Официантка принесла чай, и Максим заговорил с ней о недавней истории в замковой корчме. Он спросил, хорошая ли там кухня, и могли ли депутаты свихнуться от еды и выпивки. И вообще, что они делали в Збараже в нескольких сотнях километрах от Самой Верхней Рады? Вопрос был задан правильно, и историк получил на него исчерпывающий ответ, узнав все, что было известно об этой истории в местечке.

Депутаты приехали из Тернополя на одной большой машине сразу в замок. В зале корчмы с огромным старинным камином стояли один круглый и семь обычных столов. В позавчерашний вечер в нем, кроме депутатов, никого не было. Официант накрыл богатый стол и вышел, и то, что произошло потом, никто точно не знает.

Ужин начался в шесть часов вечера, а через два часа водитель депутатского автомобиля, ожидавший начальство в небольшом помещении для гостей услышал странный протяжный вой, а затем звон разбитого стекла и грохот. Вместе с охранником въездной башни они бросились в корчму и вбежали в каминный зал. В нем почему-то не горел только что ярко полыхавший камин, было совсем темно, и охранник включил вмонтированные в стены лампы.

Водитель увидел разбитое окно во двор, из которого сильно тянуло холодом, круглый стол со стулом на нем, ножки которого были аккуратно поставлены в тарелки с недоеденным мясом и копченой рыбой. На спинке стула аккуратно висел пиджак со значком депутата Самой Верхней Рады. Еще два стула с пиджаками на спинках валялись с разных сторон стола.

Депутаты, на которых не было ни одной царапины, сбились в кучу в дальнем углу и дрожали. Водитель и охранник помогли всем троим подняться, но они молча пытались опять залезть в угол, чтобы, очевидно, спастись от какой-то неведомой опасности. Охранник вызвал «Скорую», которая приехала очень быстро, депутатов погрузили в машину и увезли в местную больницу, где врачи констатировали у них помутнение рассудка.

Максим спросил, что было на столе кроме еды и алкоголя. Оказалось, что ничего. Однако официантка сказала, что депутаты в ожидании дичи и копченой рыбы выпивали, закусывали, чем бог послал, и играли в карты. Охранник, сразу же после того, как их увезли на скорой, спешно вставлявший стекла в разбитое окно, не видел ни одной игральной карты ни на столе, ни на полу, на котором валялись только опрокинутые стулья и две пустые коробочки от колод. Также нигде не было ни одной из четырех бутылок экспортной «Золотой горилки», менявшей цвет при наливании в граненые стаканы.

Официантка рассказывала Максиму обо всем с округлившимися глазами, шепотом и почему-то оглядываясь, словно чего-то или кого-то боясь. Услышав о необычных пропажах, историк и сам почувствовал, как его начала пробирать дрожь. Вся Украина отлично знала, что со времен великого Гоголя любимыми занятиями отчаянных местных чертей были выпивка и игра в карты, каковым занятиям бесы постоянно предавались в свободное от хулиганства и козней время. Колоды карт, которые не продавались в чертовых магазинах, свободно могли забрать бесы, чтобы использовать их по прямому назначению.

Официантка, увидев, как Максим вздрогнул, победно добавила, что на чисто выбеленной стене зала прямо напротив окна появились большие следы, похожие на отпечатки лохматых лап, а на полу у камина лежали два кома земли с корнями. Окно в зале, выходившее в замковый двор, было выбито сильным ударом снаружи, так что осколки стекла разлетелись по всему помещению. Весь Збараж два дня живо обсуждал эту сумасшедшую историю, но никакого вразумительного объяснения случившемуся дать не смог.

Максим, голова которого пошла обертом от сыпавшихся збаражских новостей, заказал себе и всезнающей официантке в красивой вышиванке очень вкусное вытребеньковское горящее мороженое, сумел съесть его, не обжегшись, и, чтобы не замерзнуть на ночной улице, стал не спеша пить глинтвейн из отличного местного яблочного вина с травами. Интересные истории случаются в украинских замках! Где же еще, как не в мистическом Збараже, может находиться клад Богдана Великого?

Оставив хвалебную запись отличной кухне в гостевой книге и рассчитавшись, Максим вышел из уютных «Вытребенек» и направился по совершенно пустой ночной улице к «Гетману». Дул пронзительный северный ветер, но Максим совсем не чувствовал холода. Таинственная история с сумасшествием в замке интересовала его все больше и больше. Он чувствовал, что она поможет найти продолжение рукописи Олексы и раскрыть тайну Богдана Хмельницкого. Во взбудораженном странным событием местечке еще долго будут говорить о чрезвычайном происшествии, и Максим без помех проведет дотошный архивный поиск в «Замках Тернопольщины».

Максим вошел в «Гетман», поднялся в свой номер и понял, что не заснет. Он включил телевизор, но в десятичасовых вечерних новостях ничего нового о ЧП с депутатами не сообщалось. Историк спустился в холл, попросил у администраторши разрешения воспользоваться гостиничным компьютером и с флешкарты стал перечитывать свою давнюю студенческую работу о нечисти. Завтра он начнет поиски рукописи киевского школяра и собственного прапрапрадеда и попробует раскрыть тайну депутатского ужина с исчезнувшими картами и горилкой. Историк, конечно, не предполагал, что два этих дела неожиданно свяжутся в тугой узел, который ему придется не развязывать, а рубить.

Мистика – основа познания?

Оккультизм на Западе, эзотеризм на Востоке.

Оккультизм, по латыни occultus, – сокровенный, тайный, – западное учение, изучавше мистические возможности человека и Вселенной, которые можно активизировать особыми психофизическими упражнениями.

Оккультисты считали Вселенную живым существом, внутри которого все связано между собой, а человека – микрокосмосом, который содержит в себе все элементы макрокосма, которые дополняют друг друга. Они подводили под свое учение научную, философскую, теологическую, искусствоведческую базу. Им были знакомы гравитация, магнетизм, гипноз, которые стали научными дисциплинами.

Для изучения явлений природы оккультисты использовали не научные, а мистические методы познания, объявляя их сакральными, то есть священными, в результате чего проиграли бурно развивавшимся с XVII века наукам.

Оккультисты проводили особые ритуалы посвящения, в которых использовали технику вызова психических потрясений и имитацию смерти. Изучавшие оккультизм психологи и психопатологи находили в нем неизвестные науке сведения о древнем мировоззрении человечества, а оккультные собрания гороскопов стали ценными историческими источниками.

Основателем оккультизма считается живший не рубеже старой и новой эры Гермес Трисмегист, чье имя складывалось из образов греческого бога мудрости Гермеса и египетского бога Тота.

К IV веку в знаменитой библиотеке Александрии было собрано множество оккультных сочинений, главным из которых стала «Изумрудная скрижаль», изучавшая всеобщие таинственные связи внутри Вселенной между планетами, металлами, растениями и драгоценностями.

В эпоху христианства оккультные учения подверглись гонениям, тесно переплелись с намного более древними мистическими знаниями, в результате чего появились магия, астрология и алхимия.

Джордано Бруно считал, что учение Гермеса перешло от него к Орфею, Пифагору, Платону и его последователям.

В средние века идеологом мистического оккультизма стал Агриппа Неттесхеймский (1486–1535), талантливый и разносторонний ученый. В своей борьбе против фанатизма в вере и преследования так называемых колдуний Агриппа нажил себе много врагов среди светских и духовных властей. В своих мистических трактатах «О тайной философии» и «О тщете наук» он объяснил, что такое магия, хотя сам относился к ней скептически.

Агриппа служил и работал в Италии, Франции, Германии, Англии, современники называли его колдуном и чернокнижником, в XIX веке сравнивали с доктором Фаустом. Он попытался описать магию как науку, изучающую тайные силы человека и природы. Агриппа Неттесхеймский назвал человека узлом Вселенной и центром материальных и духовных сил, которыми он может овладеть с помощью магии, доступной только отдельным ученым – магам, умеющим управлять стихиями.

В своих произведениях оккультную и мистическую символику использовали мировые гении А. Данте, Х. Босх, П. Брейгель, Джорджоне, А. Дюрер, Ф. Бэкон и Томмазо Компанелла в своем знаменитом «Городе солнца».

Оккультные знания использовали для создания своего мистического ордена розенкрейцеры, которые утверждали, что могут улучшить жизнь человечества с помощью магии и алхимии. Оккультные идеи использовали масоны и медиумы в сеансах ясновидения и спиритизма.

Развитие естественных наук выбило из-под оккультистов их мистический фундамент, на котором в начале XX века попыталась связать мистику с наукой Е. Блаватская.

Существованию оккультизма в наше время способствуют в период социальных кризисов форматирование жизни, отчуждение между людьми, разочарование в традиционных ценностях и низкий уровень культуры населения.

Проявлениями оккультизма являются демонизм, сатанизм, чертовщина, в которых присутствуют культ Дьявола, Сатаны, Вельзевула, Люцифера и черта.

Мистика, от греческого mystikos, посвященный в таинство, – древнейшее учение об общении человека с таинственными и сверхъестественными силами, духами. Это учения выражается не как понятия, а как символы, которые невозможно передать словами.

Мистика использовала психотехнику аскетизма и ритуалы, вводящие в шок и транс.

Корни мистики уходят в далекое прошлое, в том числе в брахманизм и буддизм. Самый древний памятник мистической философии – Упанишады и Веды, в которых рассказывается о вхождении индивидуума в мировую душу. Мистические учения присутствуют в трактатах китайского философа Лад-дзы, греков Гераклита, Пифагора, Платона, Плотина, Дионисия Ареопагита, Исаака Сирина, они использованы в суфизме, исихазме, теософии: ее активно изучал александрийский философ Ориген (185–254), сначала догматик, затем еретик.

Великим мистическим учением называли каббалу, связывающую написанное слово с его смыслом.

Мистику изучали в греческом Афоне, где были составлены особые сборники «Добротолюбие», и в средневековой Европе, во францисканском ордене и школе мейстера Эккерта.

Живший во втором веке основатель йоги индийский философ Патанджали также разрабатывал мистические идеи.

Хорошо разбиравшийся в мистике и оккультизме знаменитый немецкий врач и философ Теофраст Парацельс (1493–1541) основал «опытную медицину», в которой объяснял, что болезни возникают из-за нарушения гармонии человека и космоса, природы. Он искал для лечения «чистые вещества, лекарства, восстанавливающие мировую гармонию». Парацельс учил, что единственный объект знания – природа, а главная мировая наука – медицина. Он говорил, что цель алхимии – не изготовление золота с помощью философского камня, а изготовление лекарств, которые успешно делал сам, правда, всегда с мистическим налетом, так любимым в средневековье.

Мистиками были Я. Беме и В. Соловьев, это учение широко использовали фашисты и нацисты в своей «расовой теории».

Мистика выражалась в виде различных психофизических упражнений, сочетаниях слов, повторяемых много раз подряд восклицаниях, определенных позах, медитации, бешеных плясках, регуляции дыхания. Идеологи и практики мистики называли ее «явлениями и действиями, особым образом связывающими человека с таинственными силами в пространстве и времени». Они делили мистику на переплетенные между собой опытную и деятельную, реальную.

Опытная мистика состояла из прорицательной, включавшей в себя ясновидение, таинство оракулов, астрологию и гадания.

Деятельная мистика действовала на расстоянии, властным внушением останавливала жизненные процессы, материализовывала дух и дематериализовывала тело. В ее состав входили магия, волшебство и чародейство, некромантия, теургия и спиритизм.

Христианские теологи разделяли реальную мистику на божественную, естественную и демоническую.

Многие видные ученые признавали за мистикой реальную основу и называли ее «религиозно-философским познанием человека и божества».

Для доказательства существования мистики ее адепты использовали галлюцинации и иллюзии.

Галлюцинация – обман чувств человека в болезненном состоянии. Человек принимает отсутствующие во внешнем мире явления как действительные, видит предметы там, где их нет, слышит звуки, которых нет.

Галлюцинации бывают зрительные, слуховые, вкусовые, обонятельные и осязательные.

Галлюцинация отличается от иллюзии, когда человек неправильно воспринимает реальные события, настоящее, например, стук в дверь – как гром.

Каббала, с еврейского – получение, предание, – мистическое учение в иудаизме. Существовала с глубокой древности, когда, по легенде, была изложена патриархом Авраамом. Сохранилась в устном предании, передавалась из уст в уста и впервые была записана в средние века.

Каббала состояла из умозрительной, в которую входили тесно переплетенные между собой космогония и философия, и прикладной.

Каббала трактовала Библию как мир символов, к которым относила первые десять цифр и двадцать две буквы еврейского алфавита, называемые «пути премудрости». С XIII века она широко распространилась среди евреев Испании и Прованса, с помощью каббалы боровшихся с арабской философской идеей в Андалусии. Ее главным историческим памятником стала «Зогор» – «Книга сияния», трактующая учение Авраама и написанная на арамейском языке в конце XIII века в Кастилии.

Каббалисты считали, что Бог неопределим, беспределен и беспредметен, Эн-соф, при этом он везде и всюду, в тех предметах, где его сущность. Для них не было ничего вне Бога.

Умозрительная каббала учила, что Бог выразил свое отношение к миру тремя глаголами – творить, создавать, делать, и образовал три мира – мир творения, творческих идей и чистых духом, мир создания из душ и живых существ и наш физический мир делания и материальных явлений. Все три мира в виде концентрических кругов как бы включены друг в друга. Человек через нижний мир и ангелов в верхних мирах соединяется с божеством и борется с появляющимися из пустоты нечистыми духами и бесами.

Человеческие души в трех мирах призваны к совершенству и очищению, но с помощью перевоплощения, чему способствовала прикладная каббала, связанная с умозрительной через мистический смысл букв. Символы, или буквы, можно переставлять, менять местами, образовывать из одних слов другие. Благодаря этому прикладная каббала пыталась угадывать сокровенное и предсказывать будущее.

Главными авторитетами практической каббалы были Исаак Лурия Ари-Лев (1534–1572), Агриппа, Мирандола, Парацельс, которые на основе каббалы и христианских догматов пытались создать универсальную религию цивилизации.

Магия, magia, с латинского – колдовство, чародейство, волшебство, с помощью которого маги пытались заставить служить себе людей и природу, используя определенные слова-заклинания, действия, эликсиры, зелья и талисманы; могла быть черной и белой.

С древнейших времен существовали магические заговоры и обряды на начало сева, уборки урожая, вызова дождя в засуху, на порчу и сглаз. Большое распространение магия получила в Средневековье, когда множество людей в разных странах интересовались тайным искусством совершать чудеса с помощью сверхъестественных сил. Многие маги были хорошо знакомы с законами природы, что позволяло им производить сильное впечатление на малообразованных людей.

В XVII веке выдающимися магами считали графа Сен-Жермена и Калиостро. Умерший в 1784 году граф Сен-Жермен, живший в России и Европе, утверждал, что родился в XVI веке, но на самом деле являлся международным великосветским авантюристом, шарлатаном и шпионом, чему способствовали великолепная память и знания в алхимии. Джузеппе Бальзамо Калиостро (1743–1795) был сыном итальянского купца и авантюристом, много лет в разных странах, в том числе в России, выдавал себя за алхимика, чародея, аристократа, пользовался большим успехом во дворах Европы и умер в тюрьме инквизиции.

Астрология, от astron – светило, logos – знание, – древнее мнимое учение, основанное на вере в то, что по движению планет и их положению среди созвездий можно предсказать будущее народов, судьбы людей, результат предпринимаемых действий, в том числе сражений, и погоду.

С древних времен люди связывали явления природы, от которых зависела их жизнь, смену дня, ночи, времен года, разливы рек с движением и положением планет и звезд, которые обожествлялись и наделялись личной волей. Астрология, занимавшаяся сверхъестественным влиянием небесных светил на жизнь людей, активно развивалась в Ассирии, Вавилоне, Египте, Китае, Индии, Греции, Риме.

Влияние на судьбы людей приписывалось Солнцу, Луне, Венере, Меркурию, Марсу, Юпитеру и Сатурну. На основании их расположения по отношению друг к другу, положения относительно двенадцати главных созвездий, называемых домами, и частей горизонта в момент рождения человека для него составлялся гороскоп, якобы определявший его судьбу. Яркое солнце светило царям и правителям, меланхоличная Луна руководила ростовщиками, актерами и кабатчиками, изменчивый Меркурий ведал науками и искусствами, красный Марс покровительствовал всем, кто проливал кровь, воинам, врачам, спокойный Юпитер руководил мудрецами, великими философами и крестьянами, бледному Сатурну были подчинены монахи и старцы.

Поклонение светилам в древних странах, которые можно было назвать почти обсерваториями, положило начало астрономии.

Астрологами часто служили жрецы, которые вели наблюдения за планетами для календаря, для определения затмений и гаданий. На основании полученных, но скрываемых от народа знаний, астрологи получали большие доходы, рассказывая суеверному населению, как узнавали волю богов. Древние боялись затмений и комет, молились Солнцу, чтобы дало урожай, а звезды – хорошую погоду. С древности пошла вера в счастливые и несчастливые дни, а многие и в наше время верят в свою звезду.

Астрологи утверждали, что раз от солнца и звезд зависела погода, а значит, здоровье и жизнь человека, то от них зависит и его судьба, определяемая в момент рождения, и по звездам можно узнать будущее.

Христианская церковь боролась с утверждавшей предопределение астрологией запретами, а не просвещением, в результате чего она стала обязательным предметом в европейских университетах. Астрологи служили при всех королях, правителях, полководцах, угадывая или нет результаты событий и сражений.

Гиппократ писал, что Плеяды, Арктур и Сириус опасно влияют на здоровье в определенные дни. Гален утверждал, что на здоровье и темперамент влияет Луна. Цицерон указывал, что рожденные в один день и час люди имели разные характеры, а значит, не звезды управляют людьми. Тацит писал, что по звездам все-таки можно предсказывать будущее. Ориген утверждал, что человек не может определить свою судьбу по звездам.

Самый знаменитый астролог средневековья Мишель Нострадамус (1503–1566) как врач Екатерины Медичи и Карла IX пользовался огромным влиянием при французском дворе. Его сочинениям и предсказаниям верили абсолютно более двухсот лет, и только в 1781 году они были запрещены Ватиканом.

Иоганн Кеплер, который зарабатывал на жизнь составлением гороскопов, писал: «Астрология – это вещь, на которую не стоит тратить времени, с чем в своем безумии не согласны люди. Астрология, конечно, глупая дочка, но, Боже мой, что стало бы с многомудрой матерью астрономией, если бы она не имела этой дочки. Если бы не зарабатывала дочка, мать страдала бы от голода».

После открытия гелиоцентрической системы мира Николая Коперника, законов движения планет Иоганна Кеплера, закона всемирного тяготения Исаака Ньютона, астрология лишилась научного фундамента и окончательно исчезла в XVIII веке.

Алхимия, латинское alchimia, – донаучное направление в развитии химии, ее название до XVII века. Название происходит от арабского аль-кимия, которое происходит от греческого chemeia – жидкость, наливать. Основной целью, к которой тысячу лет стремились алхимики, было превращение неблагородных металлов в серебро и золото, а также поиски «философского камня», обладавшего чудесными свойствами, получение эликсиров долголетия.

Алхимия возникла в Египте в III веке новой эры, в арабском мире с центром в Багдаде, ее ярким представителем был гениальный Авиценна, в IX–XV веках она была широко распространена в Европе, где были очень известны Альберт Великий, Фома Аквинский, Григорий Агрикола, Теофраст Парацельс.

Философский камень (красная тинктура, магистериум, великий жизненный эликсир, панацея жизни), который искали алхимики, должен был обладать огромной силой, облагораживать металлы, служить универсальным лекарством и делать человеческую жизнь очень долгой.

Алхимики считали, что у металлов изменчивая природа, что они состоят из ртути-«матери» и серы-«отца», поэтому у них можно забрать лишнюю часть и добавить все необходимое.

Наряду с настоящими учеными, все средние века по дорогам Европы странствовали алхимики-авантюристы и шарлатаны, дурившие многочисленных правителей и знать верой в возможность делать золото из железа. Многие короли лично занимались алхимией. Особое покровительство алхимикам в XVI веке оказывали император Рудольф II, сделавший Прагу с ее големами их столицей, и курфюрст Август Саксонский, устроивший отличные лаборатории в своем дрезденском «Золотом дворце» и загородной резиденции. В начале XVIII века алхимик Фридрих Беттхер создал в Дрездене первый европейский фарфор.

Алхимики использовали учение Аристотеля о четырех стихиях – огне, воде, земле и воздухе, которые определялись четырьмя качествами – теплом, холодом, сухостью и влажностью, а к ним добавили соль и серу. Они соединялись в семь известных средневековых металлов: золото, серебро, медь, железо, свинец, олово, ртуть.

Роджер Бэкон писал в конце XIII века в «Зеркале алхимии»: «Алхимия есть непреложная наука, работающая над телами с помощью теории и опыта и стремящаяся путем естественных соединений превращать низшие из них в более высшие и более драгоценные изменения. Алхимия трансформирует всякий вид металла в другой с помощью специального средства».

Алхимики придумали перегонный куб, водяную баню, химические печи, дистилляцию, фильтрование, осаждение, кристаллизацию, возгонку, открыли серную, азотную, соляную кислоты, царскую водку, железный купорос, порох, углекислый аммоний, бумагу, краски, стекло, эмали, сплавы, получили металлы из руд и путем смешивания. Вся Европа читала трактаты «О ядах» Арнольдо де Виланова, «О металлах и минералах» Альберта Великого, «Могущество алхимии» Роджера Бэкона.

Алхимия положила начало целенаправленному научному эксперименту, но ее ученые шли к цели с помощью мистических ритуалов. Химические реакции обозначались в виде дракона, глотающего свой хвост, семь металлов ассоциировались с семью планетами.

В XVI веке алхимия, как и астрология, была побеждена развитием естественных наук, а все ценное, накопленное ею за тысячу лет, стало использоваться в химии. До нашего времени дошли многие и многие старинные таинственные и мистические трактаты, всегда темные для непосвященных, которые их авторы приписывали знаменитым ученым древности,

«Чтобы сделать эликсир мудрости, сын мой, называемый философским камнем, возьми философической ртути и накаливай, пока она не превратится в зеленого льва. Потом накаливай сильней, и она превратится в красного льва. Кипяти его на песчаной бане в кислом виноградном спирте, выпари продукт, и ртуть обратится в вещество, которое можно резать ножом. Положи его в замазанную глиной реторту и медленно дистиллируй. Собери отдельно жидкости различного состава, которые при этом появятся. Ты получишь недеятельную жидкость, спирт и красные капли. Киврийские тени покроют реторту своим темным покрывалом, и ты найдешь внутри ее истинного дракона, пожирающего свой хвост».

Теософия, от греческого theos – бог и sophia – мудрость, – богомудрие, мистическое богопознание.

Теософия – древнее суеверно-мистическое учение, предполагала с помощью особого умозрения, доступного избранным, возвыситься над знанием человечества и проникнуть в мистический мир «сверхъестественного и сверхчувствительного», в котором теософам якобы открывался эзотерический, внутренний смысл всех религий, имеющих общую основу.

Теософия в виде сумбурных мистических и магических представлений была тесно связана с оккультизмом и спиритизмом. Теософы утверждали, что изучение их учения вызывало мистическую интуицию, которая позволяла понимать смысл всех религий, скрытый от непосвященных в священных книгах с помощью символического языка. Это тайное знание хранилось и передавалось из поколения в поколение только теософами, посвященными в тайну «изначальной божественной мудрости». Приобщиться к этой мудрости и подняться в таинственные эмпиреи сверхъестественного мирового знания могли только избранные натуры, обладавшие ярким «духовным зрением», которое нужно было совершенствовать путем сложной теософической тренировки духа в период ученичества. После этого обучения теософы якобы приобретали сверхъестественные способности.

Теософы пытались подводить под свое учение научную и философскую основу, объединить мистическое и рациональное познание в одно целое. Попытки объединить мистическую теософию с теологией, основанной на откровении и догматах, были неудачны. Богатая и образная фантазия теософских сочинений лишалась видимой научной стройности отсутствием логики, обилием аналогий, сравнений, метафор и символизма.

В 1875 году в Нью-Йорке русской дворянкой Е. Блаватской и американским полковником Г. Олкоттом было основано теософское общество, быстро распространившееся во многих странах Америки, Азии и Европы. Целью общества было достижение оккультных знаний и сверхъестественных способностей для образования «ядра всемирного братства, которое должно исследовать неизвестные и непознанные законы природы и скрытые возможности человека».

Елена Петровна Ган родилась в 1831 году в Екатеринославе, в 17 лет вышла замуж за 60-летнего барона Блаватского, ушла от него и десять лет скиталась по Западной Европе, Сирии, Египту, Индии, Цейлону, Северной Америке, занималась оккультизмом и спиритизмом, изучала мистические восточные верования. Свои путевые впечатления под псевдонимом Рада Бай в виде очерков посылала во многие известные газеты и журналы. Ее литературный стиль, отличавшийся замечательной фантазией и описанием необыкновенных приключений, принес Блаватской известность и почитателей.

В 1883 году Елена Блаватская поселилась в богатом Нью-Йорке, при содействии своих приверженцев основала теософское общество и в средствах массовой информации, в том числе в журнале «Люцифер», стала распространять свои идеи, бывшие популярными во многих аристократических кругах.

Президент теософского общества основала его второй центр в Индии и в образе «высшего избранного для необычайных откровений существа» в своем учении активно смешивала сознательный или бессознательный обман или самообман с искренним увлечением мистикой и шарлатанством.

Пропаганда идей Блаватской была остановлена разоблачениями ее ближайшей помощницы и английского Общества психических расследований, раскрывшими отсутствие в шарлатанских чудесах экзальтированной «посвященной» малейшей сверхъестественной или таинственной подоплеки.

Несмотря на разразившийся скандал, Елена Блаватская перед своей смертью в 1891 году успела организовать в Лондоне главный центр своего Теософского общества, существовавшего в первой трети XX века.

В древнейшие времена прорицатели утверждали, что говорили именем бога, произнося свои пророчества ритмической прозой, под музыку, в порыве экстаза. Прорицатели защищали действия властей, народ, старые патриархальные отношения, выступали против роскоши и распущенности, чрезмерного давления властей.

В Библии сохранилось много «больших» и «малых» пророчеств. Некоторые прорицатели-пророки говорили о несправедливости власти, противопоставляя ей идеального Мессию, которого Бог пошлет для избавления мира от зла и несправедливости.

Оракулы давали предсказания и откровения божества от его имени. Наиболее известным был оракул при храме Апполона в Дельфах, где жрица-прорицательница Пифия под влиянием выходивших из расщелины скалы паров произносила пророчества, которые истолковывались жрецами в загадочной и двусмысленной форме.

Гадание как мнимое искусство предсказания будущего возникло в первобытном обществе и было широко распространено в Вавилоне, Египте, Греции и Риме.

Гадание в наше время является одним из самых стойких суеверий. Вера в гадания основана на том, что какие-то явления, случайно связанные с жизнью человека, представлялись ему предзнаменованиями последних. Гадание отражало чувство беспомощности людей перед внешними случайностями и силами природы.

Ясновидение, нем. Hellsehen, фр. Сlairvogance, сверхчувствительное восприятие – мистическая способность, часто в экстазе, видеть людей или предметы, находящиеся на огромном расстоянии, в помещениях, под землей.

С древнейших времен у многих людей существовала вера в то, что особо одаренным, легендарным личностям, обладающими сверхъестественными способностями, с помощью божественной или демонической силы, дано угадывать будущее, знать то, что происходило не на месте событий, вне времени и пространства, познавать недоступное для простых смертных, от которых будущее скрыто. К этой вере относились предсказания, вещие сны о будущих событиях, угадывание мыслей, внушение на расстоянии, чтение через плотную преграду.

Наука не признавала ясновидения, относя его явления после проведения множества экспериментальных исследований к самовнушению, вымыслу и обману. Попытки научного обоснования ясновидения не удались, и оно отошло в область суеверий и заблуждений.

Колдовство и волшебство, чародейство и заклинания являлись системой определенных действий и слов, с помощью которых человек якобы управляет природой, стихиями и людьми.

Колдовство смешивало происходящее в голове человека с реальными событиями и управляло природой с помощью заклинаний, как будто обладавших силой вызывать желаемые и предотвращать ненужные и опасные события.

Спиритизм, фр. spiritisme, от лат. spiritus, дух, вера в существование духов, в потустороннюю жизнь умерших, с которыми якобы можно входить в общение через будто бы одаренных таинственной силой медиумов, «посредников» между людьми и духами.

Спиритизм возник в середине XIX века в США и быстро распространился во многих странах среди миллионов людей. При посредстве медиумов, сидевших среди людей вокруг круглого стола, которые впадали, или делали вид, что впадают, в состояние гипнотического усыпления, транса, вызванные ими духи умерших отвечали на вопросы знаками и звуками, поднятием и верчением стола, стуком, голосом, звуками музыкальных инструментов.

По всей Америке и Европе гастролировали профессиональные медиумы-шарлатаны. Когда в России увлечение спиритизмом приняло массовый характер, великий химик Д. Менделеев создал научную комиссию, которая проверила несколько знаменитых медиумов из разных стран, признала их обманщиками, а спиритизм – диким суеверием.

Гипнотизм, от греч. hipnos – сон, – учение о гипнозе, искусственно вызванном и похожим на сон состоянии организма.

Гипноз пытались использовать оккультисты, но быстро стал научной дисциплиной.

Научные основы гипнотизма были заложены в середине XX века Месфером, Бредом, Льебо, Бергеймом, Шарко, которые считали гипноз или обычным сном, или искусственно вызванным истерическим состоянием.

Гипноз, который может повредить здоровью, вызывается только врачом с помощью внушения различными методами: фиксированием глазами блестящего шара, словами, поглаживанием руки гипнотируемого, пристальным взглядом. Гипноз успешно лечит истерию, наваждение, заикание, алкоголизм, курение.

Внушить человеку в состоянии гипнотического транса что-либо противное его натуре почти невозможно.

Некоторые секты исповедовали культ Сатаны, заключавшийся в преклонении перед злым началом в жизни. Среди них была распространена некромантия, вызывание теней умерших и гадание на трупах.

Дьявол, Сатана, Люцифер, Вельзевул, черт, падший ангел, первоначально обвинявший людей в прегрешениях перед Богом, противник Бога, владыка Ада и Преисподней, злой дух, искуситель и соблазнитель, воплощение и причина зла.

Средневековые оккультисты с помощью теургии и особых заклинаний пытались управлять божествами, ангелами и демонами.

Суеверия, или вера в счастливые или несчастливые приметы, были сильно распространены в средневековом мире.

Если человек суеверен, это отражается на его жизни. Человек с сильной волей не обращает внимания на суеверия и всех убеждает в том, что он сам, а не случай, создает свою судьбу. Шаманы пытались предсказывать грядущие события, искать пропавших людей и животных, лечили травами, использовали галлюциногенные растения. Они могли искусственно вызвать у себя эпилептический припадок во время камлания с помощью особой техники.

Страдание пугало человека, если он не знал его причины, шаманы ее устанавливали, защищая людей от неожиданности, давая им спокойствие и душевный покой.

Нечистая сила на Украине в исторических документах была представлено широко, что и говорить.

С древнейших времен многие народы, в том числе украинцы, считали, что вокруг них водится великое множество разной нечистой силы в виде бесплотных существ, не боящихся даже церкви и олицетворяющих самое зло. Черти, бесы, нечисть, злые духи, змеи кромешные, вражья сила, лукавые, мороки, маары, лихие, черная сила, рогатые, идолы окаянные, супостаты, анчутки беспятые, духи дьявольской породы были на Украине исконными врагами рода человеческого, преследующего его всевозможными соблазнами и искушениями.

Украинская нечистая сила, традиционным занятием которой были выпивка и картежная игра, любила селиться в дремучих лесах и болотах, подтверждая пословицу «было бы болото, а черти найдутся». Черти были черные, мохнатые, заросшие шерстью, с двумя рожками на голове и длинным хвостом. Чтобы пакостить людям и устраивать им козни, черти могли превращаться в людей и животных и всячески менять свои личины.

Родоначальницами украинских ведьм считались молодые и красивые вдовы, от которых произошли старые бабы-яги. Ведьмы летали по своим колдовским делам на помеле, как и черти, могли превращаться в людей и животных, но более всего любили решать запутанные женские любовные дела. Их любимым местом отдыха была Лысая Гора в Киеве.

Киевская Лысая Гора была известна в Киеве как территория, где находилось языческое капище. Через несколько веков на ней устроили пасеки, а в середине XIX века выстроили Лысогорский форт, в котором устроили тюрьму и казнили осужденных. В XX столетии в лысогорских подземельях устроили военный завод, здесь находилась воинская часть. В конце столетия Лысая Гора была объявлена природным парком.

Киевские ведьмы с удовольствием устраивали на Лысой Горе свои шабаши с чертями, дав ей имя тем, что во время танцев вытоптали весь ее верх. От браков чертей и ведьм часто рождались упыри и вурдалаки, как правило, злобные существа с острыми зубами, ненасытно высасывавшие кровь у своих жертв. Украинские упыри имели красные, словно налитые кровью лица и очень любили горилку. Выпив, они легко проходили сквозь закрытые окна и двери, а сильно выпив, могли вызвать дождь или засуху. На людей они нападали только сзади, когда они молчали.

Среди киевской нечистой силы особое место занимали вовкулаки, или волкодлаки, человеко-волки, обреченные на долгие страдания до тех пор, пока опять не становились людьми. Люди обычно становились оборотнями дважды в год, на Колядки и Купалу, во время шабашей чертей и ведьм на Лысой горе, но если их затем называли крестильным именем, они возвращались в человеческий облик.

Украинские колдуны не являлись нечистой силой, но активно ее использовали. Они всегда были похожи на старые дубы, были строги, внушительны, с длинными седыми волосами, умели смотреть страшным волчьим взглядом исподлобья, но после смерти оказывались в лапах у нечистой силы. То, что натворили колдуны, исправляли знахари, боровшиеся с ними оберегами, заговорами и целебными травами.

Самым страшным украинским демоном называли Вия. Он являлся василиском и могущественным начальником нечистой силы, который по поручению вечно занятого Сатаны командовал в преисподней чертями, бесами и ведьмами. Вий совершенно не боялся креста и магического круга, древнейшего способа защиты от нечистой силы. Исторические источники описывали Вия в виде черного демона, с кожей как дубовая кора, сплошь покрытого шерстью, ногами в корнях и черной земле, приземистого, косолапого, с железным лицом и пальцами. На глазах у него были длинные веки, по-украински вии, почти до колен, за которыми находился глаз, которым наблюдал Сатана.

Обычно Вий с чертовской свитой поднимался из Преисподней на грешную землю только 29 февраля, после чего там, куда он смотрел, начинались мор, эпидемия и засуха. Вий также поднимался из-под земли со страшным волчьим воем по особым вызовам нечистой силы. Его взгляд мог зажечь дом, но не убивал, а снимал действие всех оберегов от нечистой силы, давая ей дорогу. Своим взглядом он выбрасывал в мир смертоносную силу Сатаны, и жертва могла умереть не от этого взгляда, а от вызванного им собственного страха, быстро переходящего в ужас.

От образа Вия пошло поверье о сглазе, говорящее о том, что от дурного взгляда все портится и можно умереть, поэтому к нему следует относиться уважительно.

Закончив читать свою чертовщину, Максим поблагодарил администраторшу и вернулся в свой номер с видом на украинскую ночь, в которой совсем рядом мерно дышал грозный Збаражский замок. Он лег, наконец в кровать и стал вспоминать, как в Киеве искал провалы во времени на Лысой Горе в Выдубичах и на знаменитом Андреевском спуске.

Лысая Гора или Ведьмино место как языческое капище было известно в Великом Городе с незапамятных времен. Долгое время здесь находились пасеки Печерского монастыря, а в середине XIX века был построен огромный форт с глубокими подвалами. В форте устроили тюрьму, в которой казнили осужденных на смерть преступников, и Ведьмино место стали обходить десятой дорогой. В советское время в форте организовали военную ремонтную базу, которую перед уходом из Киева в 1943 году попытались взорвать гитлеровцы. Однако заряд взрывчатки, способный снести Ведьмино место до основания, по черт знает какой причине не сработал. После войны на Лысой горе был устроен природный парк.

Максим запомнил, как в этом парке вдруг отчетливо ощутил на себе чей-то пристальный и очень холодный взгляд, не отпускавший его до ухода из Ведьмина места. Историк нашел в архивах инструкцию для офицеров форта, вызывавшую оторопь. На Лысой Горе периодически раздавались странные и долгие вопли, и солдатам, боявшимся непонятных явлений, предлагалось объяснять, что страшные звуки – это всего лишь крики ночных птиц и внезапные порывы ветра.

В конце 1942 года пятеро немецких солдат Лысогорского гарнизона во главе с оберфельдфебелем внезапно сошли с ума. Разбиравшие это дело фашистские маги из совершенно секретной «Аненербе», выбиравшие место для восточной ставки фюрера под Винницей, установили, что форт был выстроен на площадке, где какие-то мистические силы периодически вызывали у всего живого внезапное удушье с помутнением рассудка, но объяснить природу этого явления не смогли.

Верх Лысой Горы, по легенде охранявшийся отрядом особенно злобных кикимор, давным-давно вытоптали на шабашах танцующие свой необычный краковяк черти и ведьмы. Максим слышал, что на холме густо росла страшная галлюциногенная трава бокка, испарения которой в зависимости от погоды у подножия вызывали кошмары, а на вершине – иллюзии. Глаза людям от бокки на горе отводили самые сильные в украинском колдовстве конотопские ведьмы. Их заклятья могла снять только смешанная в железной армейской фляге чудесная вода из трех знаменитых колодцев Богдана Хмельницкого в Субботове, выпитая на Лысой Горе не позднее, чем через три часа после ее добывания из земли. Субботовская вода также помогала пройти через отбиравшую силы Мертвецкую рощу на середине горы, на самом верху которой у танцплощадки для шабаша росло раскидистое Ведьмино дерево, силы прибавлявшее, но в определенных условиях вызывавшее обморок.

Максим вспомнил, как на Андреевском спуске у музея Михаила Булгакова кто-то из местных торговцев магией показывал ему площадку перед Музеем истории Украины, где ровно в полночь раз в месяц сходятся две реальности, и морок на минуту отступает, позволяя ненадолго открыться светлому порталу.

Максим уже почти заснул, когда вдруг внезапно сообразил, что знаменитый демон Вий по коллективному вызову всей нечистой силы поднимается на белый свет из преисподней весь в земле и корнях раз в четыре года 29 февраля, то есть сегодня!

Сон как рукой сняло, историк поднялся и открыл окно в збаражский парк. В комнате сразу стало холодно, голова тут же остыла, и Максим успокоился. Комья земли с корнями у камина в замковой корчме появились два дня назад, то есть 27 февраля, а значит, не стоило определять историю с сумасшествием депутатов как мистическую, тем более, что украинское ТВ сегодня и вчера о появлении Вия ничего не сообщало.

Была ровно полночь, когда усилием воли Максим заставил себя заснуть. В наступившем мороке за ним по киевским улицам гнались черные люди в балахонах, от которых историк убегал по Городскому саду, у Самой Верхней Рады переходившему в Мариинский парк. Вдруг Киев пропал, и перед Максимом возникла какая-то совершенно ровная площадка среди высоких деревьев, в которой он почему-то сразу узнал знаменитую поляну Молний у коростенского села Купище под Житомиром, которую никогда не видел. Из ниоткуда на поляну обрушился сильный ливень, раздались непрекращающиеся раскаты грома, и прямо из-под ног насквозь промокшего Максима в небо ударил узкий луч света, который тут же стали перечеркивать молнии. По лесной поляне разлилось ослепительное сияние, вызывавшее какой-то необъяснимый покой…

Максим спал в комнате с окном на невидимый в ночи Збаражский замок и не знал, что сон его был вещим. Он забыл, что Вий поднимался из преисподней к людям действительно 29 февраля, но по старому стилю, принятому в Российской империи до 1918 года. После установления Советской власти Вий стал появляться на земле уже по новому стилю. Историк еще не знал, что главарь украинской чертовщины исправит эту ошибку времени прямо у него на глазах.

Рано утром первого дня весны Максим вышел в замковый парк и с удовольствием прошелся по его главной исторической аллее. По улицам Богдана Хмельницкого и Даниила Галицкого он спустился к площади Ивана Франко, где позавтракал в маленьком кафе. 1 марта, в понедельник, городской рынок не работал, и Максим по парку Бурляя вышел к автостанции, где узнал расписание движения автобусов в Тернополь, Вишневец, Киев и Львов. Ровно в девять часов утра он вошел в дирекцию музейного объединения «Замки Тернопольщины», расположенную за крепостным рвом.

Подождав совсем немного в приемной, московский историк представился вежливому директору, которому рассказал о цели приезда в Збараж – найти продолжение самчиковской рукописи Олексы Дружченко и просмотреть все материалы, касающиеся жизни и деятельности Богдана Хмельницкого. Разрешение на работу в музейных фондах было получено, Максим заполнил в приемной заявление и анкету исследователя и прошел в маленький читальный зал с четырьмя рабочими столами. В нем было еще пусто, Максим попросил у сотрудницы путеводитель по фондам музея «Замки Тернопольщины» и углубился в чтение.

В объединение входили Збаражский, Вишневецкий, Чертковский, Теребовльский, Микулинский и Кременецкий замки разной степени сохранности. Их архивные фонды, имеющие историческое значение, которым повезло за столетия войн и нашествий немного больше, чем каменным твердыням, были давно переданы в Тернополь и Киев, но Максиму было нужно совсем другое. В Збараже хранились документы местного дворянского депутатского собрания, личные коллекции рукописей владельцев тернопольских поместий, которые не являлись персонажами истории и политики, а также материалы сословного и городского самоуправления, учебных заведений и попечительских организаций.

Максим внимательно просмотрел перечень фондов, сделал нужные для поисков выписки и попросил дать ему описи архивов Тернопольского поветового предводителя дворянства и всех личных коллекций документов последней трети XVIII, XIX и первой половины XX века, когда большая часть Западной Украины после самораспада Речи Посполитой входила в состав Российской империи.

В описи дел фонда предводителя Тернопольского дворянства среди материалов о внесении помещиков в Волынскую губернскую родословную книгу, приходно-расходных книг имений, алфавитных списков местных дворян, материалов о постройке здания для дворянского собрания, губернских указаний и предписаний, переписки с поветовыми предводителями о сборе пожертвований, сведений о разоренных войнами селениях Тернопольщины Максима заинтересовали маленькие фонды из нескольких дел мелкопоместных дворян, у которых Олекса Дружченко мог, как в Самчиках, разбирать архивы и библиотеки. Теоретически в них могло оказаться окончание его рукописи, а Максим всегда в сложных поисках проверял все мыслимые и немыслимые версии событий, что обычно приносило успех в его интересной работе по восстановлению прошлого.

Коллекция рукописей в «Замках Тернопольщины» оказалась разнообразной и значительной. Фонды были сформированы из рукописных книг, обнаруженных в поместьях и имениях Южной Волыни. Это были описания польских и турецких войн, чья-то объемная рукопись истории средних веков, трактаты по военному делу и взятию крепостей, книги с чертежами артиллерийских орудий, выписки из уголовных законов Российской империи, списки награжденных чинами, духовные завещания, лечебники и травники, а также множество нужных Максиму материалов.

Московский историк выписал из описей номера дел и названия всех рукописей литературного и биографического характера, рассказы всех неизвестных авторов, сборники занимательных историй, путевые заметки, дневники и воспоминания тернопольских помещиков. Всего получилось шестьдесят четыре дела в пяти фондах. По архивным правилам каждый исследователь мог заказать в день не более десяти дел общим объемом до полутора тысяч листов. Максим понял, что не успеет просмотреть их все с понедельника до пятницы, и придется остаться в Збараже на выходные. Он посоветовался с заведующей читальным залом и музейной библиотекой, которая сказала, что большая часть воспоминаний помещиков в конце XX столетия была напечатана в журнале «Тернопольская старина». Это было очень хорошо, и количество нужных Максиму дел сразу же сократилось до сорока четырех.

Журналы с воспоминаниями можно было получить после обеда, а дела – во вторник утром. Максим, чтобы не было случайных остановок в работе, заранее заполнил и отдал на исполнение требования на все оставшиеся рабочие дни. Среди заказанных были несколько дел, в названиях которых упоминался Богдан Хмельницкий, а также записи управляющего Збаражским замком в 1890–1902 годах, которые Максим, решивший, что эти годы очень далеки от конца XVIII века, заказал для просмотра на последний день, пятницу.

Замковые куранты пробили двенадцать раз, «Тернопольскую старину» обещали подобрать к двум, и Максим обрадовался возможности пообедать в старинной корчме замка, в которой произошло недавнее ЧП. Однако по понедельникам музей, как и базар, не работал.

Максим по парку Хмельницкого спустился к только что открывшимся «Вытребенькам», пообедал в них, чем бог послал, и не спеша пошел по местечку с таким расчетом, чтобы вернуться в читальный зал к двум часам дня. Он шел вдоль Гнезны, которая надвое делила Збараж, состоявший из замка с парком, Пригородка, Тернопольского и Заводского предместий и привычно запоминал расположение домов, улиц и переулков, сверяя его с прочно сидевшей в голове картой Збаража. Максим поклонился памятнику казацким героям времен Хмельнитчины и долго смотрел на замок, представляя, как в него въезжал со своим конвоем из гвардейцев-характерников Богдан Великий. С трудом вернувшись из прошлого в XXI век, Максим по улице 22 января поднялся к музею и ровно в два часа дня занял свое место у окна в читальном зале.

Историк привычно расписался в получении восьми номеров «Тернопольской старины» за 1992–1997 годы и начал просматривать дела давно минувших дней. Часы замка пробили четырежды, когда он из низенькой стопки взял в руки четвертый номер журнала за 1995 год. В нем, о радость, была напечатана рукопись потомка одного из первых строителей Збаражского замка, возводившего твердыню с 1620 по 1632 годы. Правнук писал о строительстве со слов своего прадеда, и это было чрезвычайно важное свидетельство очевидца, такое интересное для Максима. Журнал можно было отксерокопировать, историк заполнил требование, подписал его у заведующей, оплатил работу в бухгалтерии и отдал номер на копирование. Он продолжил чтение, но новых сведений о великом гетмане и замке не нашел. Шляхта и дворянство подробно описывали свою жизнь в имениях, но к теме, интересовавшей Максима, тексты отношения не имели.

За десять минут до закрытия читального зала Максим забрал готовую копию воспоминаний строителей Збаража, сдал просмотренную «Тернопольскую старину» и направился в «Гетман», зайдя по дороге в магазин за продуктами. В холле гостиницы он прослушал местные новости, которые не упоминали о сумасшедших депутатах и Вие ни словом, и поднялся в свой номер читать рассказ о далеком прошлом старинного замка.

Рукопись оказалась очень важной, потому что Максим нашел в ней упоминание о неких тайных подземельях Збаража, попасть в которые было можно, только отбившись от охранявших их привидений, дурмана и сняв наложенные на секретные подвалы заклятья. Максим сидел в низком, но удобном кресле и перечитывал документ, написанный в далеком XVII веке, второй раз. Он делал так всегда, так как немногочисленные средневековые грамотеи вкладывали в свои труды внутренний подтекст, имевший несколько смыслов. Историк привычно переводил в уме средневековую метрическую систему в современные метры и тонны, что совсем не мешало ему разбирать напечатанное четыреста лет назад.

«Мы строили замок пятнадцать лет, устроив в нем несколько линий обороны, в том числе и подземных. Перед эскарпированными стенами высотой двенадцать и длиной восемьдесят восемь метров каждая, мы вырыли рвы глубиной двадцать и шириной сорок метров, а затем наполнили их водой из близлежащей реки. В замок был сделан только один вход по подъемному мосту со стороны местечка, а напротив надвратной башни квадратного двора у дальней стены мы построили двухъярусный дворец. Внутри каменных стен мы устроили мощные казематы с десятками больших пушек весом более полутонны каждая, в которые завезли запасы пороха, ядер, вооружения и продовольствия.

Подземный Збараж мы вырыли традиционно больше верхнего. Каменные подземелья под дворцом мы соединили галереями высотой два и шириной четыре метра, устроив везде наглухо закрывающиеся железные ворота, которые прорвавшийся в замок враг преодолеть с разгона не мог.

В подвалы казематов после окончания нашей работы, подробности которой останутся в секрете навечно, не пускали никого; там еще долго работали отцы-бернардины, чей монастырь находился неподалеку. Мы, конечно, догадывались, что монахи делали в подземельях, однако печать молчания, наложенная князем Юрием, навсегда замкнула наши уста.

Из Клерво в Збараж приехали ученые ордена бернардинов, знатоки магических свойств камня и гранита. Семь дней они не выходили из замковых подземелий, откуда ночами доносились зловещие звуки. После отъезда высоких гостей по местечку поползли слухи о том, что на только что выстроенный княжеский замок было наложено сильнейшее охранительное заклятье. С 1632 года его кроме мушкета и пушек стали охранять какие-то потусторонние силы, которые было невозможно победить белым и даже огнестрельным оружием.

Мы, конечно, не утерпели и после отъезда ученых отцов спустились в подземелья Збаража, в которых, к собственному удивлению, чуть не заблудились. Более того, после нашего ночного похода мы чудом остались живы, так как в галерее перед левым казематом мы были окутаны мороком, и перед нами из ниоткуда медленно и неотвратимо возникла огромная призрачная фигура самого Вельзевула, от созерцания которой мы пришли в необъяснимый ужас и потеряли сознание, которое вернулось к нам с большим трудом, когда мы навзничь лежали на каменном полу. После пережитого кошмара других попыток узнать тайны сделанных нашими руками подземелий замка мы больше не делали. Однако с 1632 по 1638 год несколько человек, пытавшихся в них проникнуть, остались под землей навсегда, и мы никому не желаем повторить их ужасную судьбу.

Вокруг всего Збаража мы выстроили каменные стены с башнями и бастионами, перед которыми выкопали широкий ров, наполненный водой из Гнезны.

После окончания работ в Збараже мы перешли в соседний Вишневец, где стали устраивать замок по подобию только что выстроенного, где опять встретились с отцами-бернардинами».

Закончив читать рукопись строителей третий раз, Максим еще долго сидел в кресле и думал о прочитанном.

Бернардины! Великие знатоки средневековой мистики и оккультизма, успешно применявшие свои тайные знания при строительстве избранных замков. Московский историк, описавший в своем четырехтомнике «Монашеские мистичные, политические и восточные ордена» шестьдесят тайных обществ средневековья, знал о соратниках Бернара Клервосского очень многое. Максим был уверен, что в подземельях Збаражского замка ученые монахи устроили не только еще один подземный ход к своему монастырю, но и некие тайные убежища, которые были защищены известными только им и князю ловушками и мистической чертовщиной.

Средневековые строители надышались, очевидно, каким-то галлюциногеном и потеряли сознание от появления призрака под левым от надвратной башни казематом, а ведь именно в нем в корчме недавно ни с того ни с сего свихнулись три депутата! Значит, здесь скрыта какая-то тайна, и где, как не в этих подземельях, которые никто не исследовал последние сто лет, может быть спрятан клад Богдана Хмельницкого?

Максим вытер вспотевший лоб. Вот рукопись, за которой можно было ехать хоть на край света. Он стал думать, как получить разрешение на осмотр подземелий в дирекции «Замки Тернопольщины»? Экскурсантов водили только в подвалы под дворцом, где было пусто, чисто, светло и совсем не страшно, исключая только осмотр подземной тюрьмы с орудиями пыток. Что ответить, если его спросят, что и зачем московский историк собирается найти под украинским замком?

Максим вспомнил, что сохранившийся до нашего времени монастырь бернардинов расположен всего в нескольких сотнях метров от замка, от которого к монашеской цитадели вел закрытый для посещений подземный ход, возможно, непроходимый из-за оползней и обвалов. Историк решил, что правдами и неправдами попытается попасть в бернардинский монастырь и исследовать его подземелья, однако завтра в первую очередь он хотел наведаться наконец в корчму, устроенную в левом каземате замка.

Заявив сам себе, что утро вечера мудренее, Максим лег спать и видел во сне молчаливых, словно каменные стены, монахов в капюшонах, как пушинки передвигавших огромные камни в подземельях этого удивительного Збаражского замка.

Утром во вторник 2 марта Максим уже сидел в читальном зале «Замков Тернопольщины» и просматривал заказанные им дела. В половине первого, как только архив закрылся на обеденный перерыв, он немедленно отправился в корчму, которая, как и музей, по зимнему времени открывалась в двенадцать и работала до пяти часов вечера, если не было заказов на званый ужин.

Максим был первым, кто после депутатского пира вошел в ресторанный зал, и впервые мысленно поблагодарил администрацию корчмы за высокие цены, отпугивавшие посетителей. Он сел за большой круглый стол, за которым совсем недавно так неудачно погуляли слуги народа, заказал классический украинский обед, состоявший из борща с пампушками, крученого сала с отличным житным хлебом, маленьких вареников с творогом и узвара, после чего внимательно осмотрелся.

В небольшом зале почти ничего не напоминало о случившейся три дня назад странной истории. Большое окно, выходящее на замковый двор, было застеклено сразу же после события, пол чисто вымыт, и все столики со стульями стояли на своих местах. Только на стене у окна четко виднелись темные разводы, действительно похожие на след огромной лапы и удар громадного хвоста. Максим встал, подошел к стене и внимательно всмотрелся в изображение мохнатой лапы, на которой хорошо были видны когти. Ее диаметр составлял около тридцати сантиметров. Такие огромные следы могли быть только у доисторического пещерного льва или мамонта, а откуда 28 февраля 2016 года в старинном украинском местечке Збараж могло взяться подобное чудо-юдо? И зачем ему корчма? Чудовище влетело в замок, через окно вломилось в корчму, чтобы с голодухи после морозной зимы налупиться пампушек с салом? Кстати, на заставленном яствами столе до приезда полиции никто ничего не трогал, все оставалось в целости и сохранности.

Официант и сторож не работали во время депутатского ужина, и Максим не стал узнавать, как найти их сменщиков, кормивших и охранявших трех высоких членов Самой Верхней Рады. Все, что они видели в этот вечер, уже давно знали не только полиция, но и весь Збараж, а значит, и приезжий московский историк.

Максим, сидевший в зале один, с разных сторон сфотографировал следы лапы и хвоста, а затем подошел к камину. Из него, к счастью, еще не выгребли золу, оставшуюся от дров, сгоревших во время депутатской трапезы. Максим вспомнил Шерлока Холмса, встал перед камином на колени, залез в него с головой, собрал салфеткой немного золы по всему низу и ссыпал в заранее приготовленный двойной целлофановый пакетик. Затем он поднялся, аккуратно завязал и положил в карман куртки пакет, отряхнул колени и сел за стол, на который ему уже несли борщ и крученое сало.

Обедая, Максим еще раз внимательно осмотрел зал по секторам, ничего нового и необычного не увидел, однако его взгляд почему-то остановился на окне, из которого хорошо был виден замковый двор. Доев смачные вареники, историк подошел к окну и увидел, что жерла всех пяти пушек на замковом дворе направлены прямо на него. Пушки были настоящие, хоть и XVII века, и выстрелить могли очень даже серьезно. Преодолев неприятное ощущение, Максим не двинулся с места и убедился, что стволы пушек точно нацелены на окно корчмы.

Историк вернулся к столу, выпил узвар и, рассчитываясь с официантом, спросил у него, всегда ли именно так стояли збаражские пушки? Официант посмотрел в окно, заметно побледнел, сказал, что орудия всегда располагались полукругом от входа во дворец, и поспешил вместе с историком выйти на продуваемый ветром двор. Пока он разговаривал со сторожем, Максим сфотографировал пушки, затем подошел к ним, осмотрел жерло самой большой и вздрогнул.

Из жерла пушки, выстрелившей последний раз в 1657 году, ощутимо тянуло порохом, и Максим понял, когда прозвучал выстрел. Он внимательно осмотрел все пять пушек, выяснил, что недавно стреляли из всех, и сделал соскобы со всех жерл. Когда он увидел на большой пушке запекшиеся кусочки земли с частичками корней, то побледнел и сам. Положив соскобы в салфетку, предусмотрительно взятую в корчме, и в карман, где не было пакетика с золой, он внимательно осмотрел двор, ничего необычного не заметил и пошел к въездной браме и мосту в замок, где возбужденно жестикулировали официант и сторож.

Выходя, Максим посоветовал хлопцам вызвать полицию, так как направленные на корчму пушки могут иметь отношение к недавнему сумасшествию трех депутатов. В ответ ребята сказали, что только что звонили своим товарищам, работавшим в день злополучного ужина, но те не слышали никаких выстрелов и даже хлопков. Правда, официант, прежде чем вбежал в зал, зашел в комнату сторожа, в которой громко орал телевизор. О происхождении следа на стене никто не мог ничего сказать.

Максим шел в читальный зал и никак не мог сосредоточиться. Получалось, что по корчме пушки стреляли нечистой силой, демоны ее побери! Но ведь чертовщины, кажется, в природе не существует? Во всяком случае, за последние три тысячи лет в исторических документах не описано ничего подобного. Впрочем, черт ее знает, эту украинскую дьявольщину! От нее всего можно ожидать, у местных демонов и ведьм во главе с Солохой и Вием вечно все ни в сих, ни в тих и до горы раком.

Поговорить бы сейчас о чертовых пушках и мохнатых лапах с когтями на стенах с великим Гоголем, который уж точно о подобных случаях знал все. Подумав об этом, Максим на всякий случай перекрестился. Обед в корчме следовало считать удачным, и вечером ему будет о чем подумать.

До самого закрытия читального зала Максим просматривал заказанные дела, ничего нужного ему не нашел и вернулся в «Гетман». Он поужинал, чем бог послал, из соседнего магазина, посмотрел местные новости, в которых о vip-сумасшествии в корчме опять не вспоминали, выругал себя за совет вызвать в замок полицию и лег спать. Черт его дернул соваться с советами, когда ему самому предстояло отдавать збаражскую золу и соскобы с землей и корнями на химический анализ. Не мала баба клопоту – купила порося!

Третьего марта в среду в семь часов утра Максим уже ехал в перегруженной маршрутке без рессор в Тернополь, чтобы отдать на анализ золу из камина и соскобы из пушек. В областном городе работал химико-технологический колледж, в одной из его лабораторий Максим отдал заведующему свои пакетики, оплатил работу и получил обещание приготовить химический анализ золы и земли завтра после обеда. В десять часов утра Максим уже сидел за своим столом в читальном зале и листал архивные дела до самого вечера с перерывом на обед в «Вытребеньках». Следов рукописи киевского школяра Олексы Дружченко и новых материалов о Богдане Хмельницком не было. Пока не было, ибо кто ищет, тот всегда найдет.

4 марта, в четверг, Максим просмотрел свои полторы тысячи архивных листов, ничего нового для себя не обнаружил и к пяти часам вечера благополучно добрался до тернопольского колледжа. Забрав оба химических анализа и немного поразмышляв над странным взглядом заведующего лабораторией, смотревшего на него испуганно-возбужденно и явно хотевшего его о чем-то спросить, Максим обрадовался, что история со стреляющими збаражскими пушками еще не попала на телевидение, и к семичасовым новостям вернулся в «Гетман».

Зайдя в номер, Максим быстро привел себя в порядок после напряженного трудового дня и несколько нервно выслушал в тернопольских новостях скороговорку диктора, взахлеб сообщавшего о том, что старинные пушки Збаражского замка сами перемещаются по двору и синхронно стреляют по окнам его казематов черт знает чем. Никаких других подробностей не приводилось, но и прозвучавших слов было вполне достаточно, чтобы взбаламутить оккультистов и мистиков по всей стране. Теперь жди этих странных гостей в Збараж. «Гетману» это, конечно, хорошо, да Максиму плохо. Тише едешь – дальше будешь.

Сидя в кресле, Максим достал из внутреннего кармана своей куртки два листа с химическим анализом каминной золы и пушечных соскобов. Прочитав многочисленные латинские термины и их перевод, Максим удовлетворенно улыбнулся. В обеих пробах были обнаружены частицы галлюциногена растительного происхождения в количествах, неизвестных в природе. Соскобы из жерл только что выстреливших збаражских пушек также содержали в себе вещества, неизвестные науке и не описанные в таблице Менделеева. Максим вспомнил, как возбужденный химик из колледжа явно хотел у него что-то спросить, но в последний момент передумал. Очевидно, он подумал, что кто-то сжег огромную партию сильнодействующего наркотика, давшего такой странный анализ, принял Максима за полицейского или бандита и побоялся попасть в мафиозные разборки даже из-за открытия нового химического элемента.

Максиму оставалось только надеяться, что тернопольские стражи порядка не догадаются сделать такой же химический анализ расплавленной земли из пушек, какой сделал он сам. Как только о его поездках в тернопольский колледж станет известно, полиция тут же начнет искать московского историка. Для этого достаточно позвонить в «Замки Тернопольщины» и узнать, кто и откуда к ним приехал за последние несколько дней. И тогда он одним допросом в качестве свидетеля точно не отделается. Максим представил, как в некоторых ангажированных украинских газетах и на ТВ появятся броские заголовки статей и репортажей: «Московский журналист свел с ума трех лучших депутатов Самой Верхней Рады! Продолжение следует!».

Максим, являвшийся членом не только Союза писателей, но и Союза журналистов России, активно печатавший в СМИ свои репортажи по результатам путешествий, порадовался, что украинских телевизионщиков не заинтересовала история о появлении следа мохнатой лапы и хвоста в збаражской корчме, когда в ней сходили с ума депутаты. Теперь Максим не сомневался, что это событие произошло из-за визита нежданных гостей из разбитого окна и подвала под левым замковым казематом. Ему только было непонятно, откуда и зачем их туда понес черт или дьявол. Кроме скупых сообщений в новостях в день происшествия больше никаких сведений о сумасшествии депутатов Самой Верхней Рады в Збараже средства массовой информации не сообщали. Очевидно, влиятельная парламентская фракция, в которую входили повредившиеся в уме слуги народа, решила, что ей такие новости ни к чему, и «попросила» Национальный совет по телевидению и радиовещанию запретить на главных каналах зубоскалить на тему, в какой из пяти ведущих партий страны больше идиотов. Впрочем, население давно знало, что собой представляют действующие слуги народа, и привыкло к их вытребенькам.

Максим встал и задернул штору на совсем черном окне. В четверг, 4 марта, в Збараже стало жарко, и ему для окончания работы оставались считанные дни и даже часы. Было ясно, что после уже неофициального, но все равно всенародно любимого женского праздника 8 марта в Збараж со всей Украины съедутся любители тайн и мистики.

Историк выключил курлыкавший о чем-то телевизор, погасил свет и лег в кровать. Анализ золы из камина означал следующее. Уже после начала депутатского ужина кто-то подложил в огонь что-то вроде мешка конопли с маком, добавив в него килограмма два какой-то сильнодействующей галлюциногенной дряни. Сделать это мог только официант, потому что кроме него в зал никто не входил. Или это сделала нечистая сила, которая, кажется, не существует.

Биографии депутатов были очень хорошо известны, и никто из них никак не был связан с наркотиками. Зачем официанту затерянной во времени и пространстве замковой корчмы сводить с ума трех народных избранников, да еще таким экзотическим способом? Он, конечно, мог выполнять заказ их конкурентов из соседней политической силы, как по-западному СМИ стали называть украинские партии. Однако до следующих выборов в Самую Верхнюю Раду оставалось более двух лет, и никто не начинал так рано предвыборную кампанию. Возможно, это была личная месть всем троим или одному из них, а остальные двое случайно попали в плохую компанию? Операция по доведению до сумасшествия трех членов СВР, если ее можно было так называть, была очень изощренной и совсем не характерной для украинского политикума.

А что означает история с самонаводящимися збаражскими пушками, стрелявшими по окнам нечистой силой? Демон с ногами из корней, состоящий в том числе и из наркотиков, что не удивительно, в компании чертей и ведьм влетел вместо ядра в окно, плюхнулся корнями в камин, обжегся, поднял страшную дурманящую вонь, выскочил из огня, от сильной боли шмякнул лапой и хвостом по стене и исчез? Зачем ему было делать все это? Повалять дурака, раз в четыре года поднимаясь на белый свет из преисподней? Для появления по вызову всей нечистой силы у него должна была быть серьезная причина. Во всей этой збаражской истории было что-то, чего Максим еще не знал, а значит, не мог разобраться в ней по-настоящему.

Максиму как иностранцу даже на своей второй родине нельзя было открыто собирать сведения о депутатском ужине, не привлекая к себе пристального внимания. Формально эта торжественная ижа не имела отношения к тайне Богдана Хмельницкого, но слишком уж часто стали звучать слова «левый каземат Збаражского замка». Историк интуитивно чувствовал, что должна быть какая-то важная связь между депутатским ужином и кладом великого гетмана. Максим лежал и думал, как могут быть связаны друг с другом политические игры XVII и XXI столетий.

Историк хорошо знал, что представлял собой сегодняшний украинский политикум. В 2010 году он сделал анализ выборов президента и Самой Верхней Рады, так как очень хотел понять, какое будущее ждет Казацкую державу, за свободу и независимость которой отчаянно рубились его далекие предки. Максим встал, оделся, спустился в холл и попросил ночную дежурную разрешения полчаса поработать на гетманском компьютере. Историк включил флешкарту и стал перечитывать свой материал 2010 года. Он не взял с собой ноутбук, а с экрана смартфона читать не любил. Его дорожная сумка весила всего семь килограмм и никогда не мешала при неожиданных быстрых передвижениях. Максим читал написанное им пять лет назад и думал, что изменилось за эти годы в политической жизни Украины.

«Депутат и президент – это звучит гордо? 2010 год, март.

Из сорока пяти миллионов граждан Украины право голоса имеют тридцать семь, из которых последние годы его постоянно использовали двадцать восемь миллионов человек, выбиравшие президента и четыреста пятьдесят депутатов Самой Верхней Рады, являющихся высшей властью в державе.

Так как регистрация в президенты является единственным шансом войти в группу руководителей страны, ставших неправильно называть себя элитой, которая всегда должна быть со знаком плюс, она дает возможность заявить о себе от Днепра до Днестра, для чего достаточно внести в центральную избирательную комиссию залог, эквивалентный тремстам тысячам долларов США, и эту процедуру на выборах пытаются проделать сотни богатых граждан. В предвыборной кампании, конечно, создается хаос, в результате которого многие избиратели с удовольствием вводятся в заблуждение. Не все граждане, имеющие право голоса, считают, что нельзя голосовать за ворюг, наживших миллионы нечестным путем. При этом часть граждан, имеющих право голоса, легко отдает свое конституционное право решать судьбу страны и своих собственных детей за килограмм гречки с истекающим сроком годности. Само собой, в стране есть так называемые политические силы, которые с удовольствием удовлетворяют потребность этих граждан в просроченной гречневой крупе.

Средняя стоимость президентской кампании за годы независимости составляла до ста миллионов долларов США, то есть на формирование мнения одного избирателя о нужном ему по каким-то причинам кандидате в президенты тратилось всего пять долларов.

Претенденты на высшие посты в республике являются богатыми людьми или имеют официальных спонсоров, которых часто неправильно называют олигархами, с их банками, концернами, холдингами, компаниями, металлургическими, титановыми, сахарными заводами, сверхприбыльными сельскохозяйственными производствами, морскими портами и шахтами. Статус кандидата в президенты зависит от ораторского искусства, создающего рейтинг его предвыборной кампании.

Избирательный фонд кандидата в президенты законом не ограничивается. Традиционно он распределяется следующим образом.

Половина тратится на телевизионную рекламу и выступления артистов перед той частью избирателей, которая готова отдать за шару, заключающуюся в часе чужого пения под фонограмму, свой голос.

Треть избирательного фонда тратится на заработную плату сотрудников штабов претендента, шестая часть идет на поездки и встречи с избирателями, десять процентов уходит на внешнюю рекламу и билборды, остальная часть фонда расходуется на дела, которые не афишируются.

Президентские кампании Украины проходили следующим образом, по традиционному плану:

– создание предвыборных блоков и официальный старт кампании;

– выдвижение и регистрация кандидатов в центральной избирательной комиссии, ведение предвыборной агитации до последнего дня кампании;

– публикации данных социологических опросов и работа с ними;

– голосование, оглашение результатов, проведение, при необходимости, второго тура, инаугурация президента.

Спонсоры кандидатов в президенты вкладывают в их избирательные кампании наличные и безналичные средства, предоставляют им свои ресурсы, помещения, эфирное время на личных телевизионных каналах и радио. После победы своего кандидата его олигарх может получить «право участия в приватизации государственной собственности», крупные казенные заказы и льготы по необъяснимым ценам, посты и должности во властных структурах и много других интересных и материально наполненных предложений, которые может внести и сам. При этом послевыборные отношения кандидата и его олигарха оформлялись быстро и конкретно, по принципу «Здесь и сейчас».

Положение в предвыборной гонке кандидатов, являющихся государственными или общественными деятелями, намного увереннее, чем у остальных, не имеющих административного ресурса. Победа на выборах во многом зависит от того, как и сколько показывают кандидата на телевидении сверх оплаченного им времени, а также от того, кого поддерживают губернаторы двадцати пяти областей Украины с Киевом и мэры ста ее крупных городов.

Многие олигархи, чтобы не прогадать, на первых кампаниях, когда было важно, как проголосует думающая часть населения, поддерживали двух и более кандидатов, но затем ставили на кого-то одного. Также на Украине любят выдвигать кандидатов, которые точно не могут победить, но отберут голоса у опасного претендента-конкурента.

Задачей непроходного кандидата также может быть отбор голосов у одного из двух главных претендентов, которые проходят во второй тур, что в стране совсем не редкость. Чем больше голосов собирают непроходные кандидаты, тем выше их бренд и бизнес. Затем они могут выступить в поддержку одного из двух главных претендентов, после чего получают от победителя государственные заказы, должности, льготы и преференции, чтобы с лихвой вернуть вложенные в выборы деньги.

После выборов непроходной кандидат из своих избирателей может создать новую партию и продолжать уже с ней участвовать в очередных выборах. Многие претенденты в президенты участвуют в выборах именно для того, чтобы определить уровень своей популярности у населения и создать собственную партию.

Выборная кампания в Самую Верхнюю Раду, СВР, в которой участвуют партии и отдельные граждане, проходит аналогично президентской.

Официальная заработная плата депутата СВР до второго Майдана в начале 2014 года составляла более двух тысяч долларов и не устраивала четыреста из ее четырехсот пятидесяти депутатов.

Самым простым приработком депутата являлся лоббизм. Депутатский запрос на заказанную слуге народа тему, письменный или усиленный публичным выступлением с трибуны СВР, стоил бы от двух до десяти тысяч долларов. Регистрация заказанного народному избраннику законопроекта в комитетах СВР для их последующего голосования стоила от пяти до десяти тысяч долларов. В 2013 году в Самой Верхней Раде регистрировалось несколько законопроектов в день, и было бы очень хорошо, если бы произошла проверка, какая часть законов принималась СВР для улучшения жизни и благосостояния народа и страны, а какая – для увеличения депутатского имущества.

Если заказчик хотел, чтобы оплаченный им законопроект стал законом, он через посредника выходил на руководителя влиятельной парламентской фракции или курировавшего его олигарха. Посредник-депутат мог получить до десяти тысяч долларов и выше, а само победное голосование в СВР стоило от миллиона долларов до части предполагавшейся прибыли заказчика. Эксперты отмечали, что в 2010–2013 годах половина проходивших через СВР законопроектов были лоббистскими, а вторая половина – своеобразными.

Очень прибыльным депутатским доходом являлась продажа голоса для принятия политического решения в интересах чужой фракции. Стоимость нужного голосования продажного депутата оценивалась в два миллиона долларов и более, в зависимости от важности голосования. Однако подобный трюк в Самой Верхней Раде мог быть исполнен только раз, так как после него попасть в партийные списки на новые выборы было проблематичным.

Плата за номер в предвыборном списке некоторых партий, в зависимости от его прохождения в СВР, достигала пяти миллионов долларов. Если этот номер в парламент не проходил, деньги имевшему его кандидату в депутаты не возвращались.

В украинском политикуме отмечали, что несмотря на то, что тратившиеся за номера в политических списках СВР деньги казались огромными, в богатой черноземной республике их можно было окупить за одну вставленную в государственный бюджет статью.

После выборов шла борьба за комитеты Самой Верхней Рады, из которых самыми выгодными считались бюджетный, промышленный и банковый. Назначения депутатов в эти комитеты по обычной схеме не продавались, а раздавались только по связям, в зависимости от влиятельности выдвигавших своих кандидатов партий.

В политических партиях богатой республики, которые обычно возглавляли самодостаточные политики, свободные места в депутатском списке распределялись и между партийцами по заслугам, профессионализму и влиянию. Самая Верхняя Рада была переполнена случайными людьми, которые лоббировали, конфликтовали за свои и чужие интересы, а также шантажировали руководство своих партий под девизом «Деньги за голос для фракции!». Партии регулярно проводили в своих рядах чистки, но затем старые продажные кадры за деньги заменялись еще худшими лоббистами.

Партии, как и депутаты, постоянно объединялись друг с другом в блоки, коалиции и союзы, чтобы постоянно бороться за контроль над бюджетом, налогами, экспортом и финансовыми потоками.

Слабыми местами правящей на Украине до 2014 года партии «Сила силенная» являлись жадность до грошей, чужого бизнеса, шапкозакидательство и нежелание работать с избирателями, которые имели свои основания – и так сойдет. В державе было важно не только то, кто и как голосует, но и то, кто и как считает голоса избирателей. Исполнительная власть при желании могла легко дезорганизовать процесс, а потом изменить смысл голосования. На избирательных участках устраивались огромные очереди, в которых люди, конечно, не хотели стоять по несколько часов, организовывались карусели одних и тех же наемников на многих участках, угрожали физической и уголовной расправой участковым избиркомам, которые не обещали обеспечить определенный порог явки и грамотное распределение голосов по партиям.

Уставшее от тяжелого существования население, часть которого стала ленивой и равнодушной, что мешало остальным строить благополучную и счастливую жизнь, перестало верить в мешками обещаемые ему на очередных выборах прорывы в лучшее будущее и «покращення життя ще сегодня». Многие избиратели просто голосовали по принципу «лишь бы хуже не было». При этом в глазах части избирателей имеет большое значение известность политика на международной арене, что якобы означало больший престиж государства на международной арене.