Из жизни роботов, дедушек, инопланетян, докторов, червячков и других удивительных существ
Вчера мы проходили имена собственные. Зашла речь о фамилиях.
— Это очень интересная штука — фамилии, — сказала Нина Игоревна. — Они помогают узнать, кем были наши предки. Вот у тебя, Юля, — обратилась она к Юльке Мельниковой, — предок, скорее всего, был мельником, а у тебя, Фёдор, — учительница повернулась к Федьке Кузнецову, — кузнецом. У Поли Самарцевой кто-то из прапра-прадедов приехал из Самары. У Алёши Рыжова родоначальник был рыжим.
— Вот так-то! — ухмыльнулся рыжий Ромка Васильев. — Не будешь теперь дразниться, Лёха! Нина Игоревна! А кто был мой предок?
— Ну, о нём мы можем суверенностью сказать только одно: его звали Василием.
Тут все завопили:
— А мой? А мой?
Разве можно упустить такой повод пошуметь?! Да ещё и увести разговор куда-нибудь в сторону. Глядишь, к доске никого не вызовут.
Но Нина Игоревна не дала сбить себя с толку:
— Все любознательные могут потом провести самостоятельное расследование — заглянуть в словари, расспросить родителей. Продолжим урок.
А я даже спрашивать ничего не стала. Мне моя фамилия всегда казалась вполне симпатичной. Обычная такая фамилия — Гусева. А теперь я представила, что Нина Игоревна мне скажет: «Твой предок был гусь», а все как заржут надо мной, как будто у них предки были лошади!
Я шла из школы и пыталась представить, как люди могли произойти от гуся. Ну от обезьяны — ладно. Но от гуся?! С другой стороны, вышли же когда-то рыбы на берег. Нина Игоревна об этом на природоведении рассказывала. Вышли и превратились в сухопутных животных. Постепенно так, не сразу… А гусь, наверное, так же постепенно превратился в моего прапрадедушку.
Ещё Нина Игоревна говорила, что от предков нам достаются по наследству разные особенности — ну там, таланты или, наоборот, недостатки. И тут я поняла! Вот почему я так часто покрываюсь гусиной кожей! Только ветерок подует — и пожалуйста! И вот почему я три дня назад ущипнула Ленку, когда она меня обозвала кикиморой. Гуси-то щипаются! Это мне прапрадедушка о себе напомнил. А Ленка меня в ответ укусила. Точно, у неё и фамилия Волкова — всё сходится! Поосторожнее с ней надо. А я её уже на день рождения пригласила… Так, ладно, а что во мне ещё гусиного? Вспомнила! Когда я злюсь и возмущаюсь, бабушка ворчит: «Расшипелась, как гусыня!» А мама мне часто говорит: «Ну что ты так гогочешь? Ты же девочка, ты должна смеяться мелодично».
Зато я плаваю хорошо. И в обиду себя не дам. Да чего я вообще переживаю? Отличная птица гусь. Большая. Красивая. Смелая. Боевая. Вкусная. Ой, это неважно. В общем, вполне приличный предок. Гордиться можно.
А когда я вечером всё это изложила папе, он долго гоготал. То есть хохотал. И сказал, что я выдумщица, а предком нашим был обычный человек. Просто его за что-то прозвали Гусём. А может быть, у него даже имя такое было — оказывается, когда-то людям давали такие имена. Ну Гусь, там, или Заяц. Или Волк. Так что Ленку на день рождения приглашать можно, никого она не съест.
И тут я вдруг снова расстроилась. Потому что я уже как-то привыкла к мысли о предке-гусе. Даже пробовала взлететь по дороге из школы. И у меня почти получилось.
Сурок отвёл детей к бабушке и возвращался домой, весело насвистывая. Он предвкушал свободный вечер, салат из клевера и спокойную прогулку с женой. С этими приятными мыслями он вошёл в нору.
Жена каталась по полу. Сурок настолько удивился, что несколько минут простоял столбиком. Наконец он осторожно спросил:
— Лапушка, что с тобой?
Сурчиха встала, и муж увидел, что вся спина её покрыта колючими шариками репейника. Пол тоже был усыпан репейником.
— Не хочу быть мохнатой сурчихой, хочу быть колючей ежихой! — провозгласила она.
Похоже, она специально усыпала пол репейником и каталась по нему, чтобы колючки пристали к шерсти. Ну и дела!
— Лапушка, что случилось? Ты, наверное, слишком часто Пушкина читала нашим сурчатам? «Не хочу быть чёрной крестьянкой, хочу быть столбовою дворянкой…»
— Да какой Пушкин! Я им читаю современные книжки для детей. А они, — сурчиха подошла к детскому столику и стала перебирать разноцветные страницы, — все сплошь про ёжиков! Вот смотри: «Как ёжик с белочкой грибы собирали», «Как ёжик с зайчиком в прятки играли», «Как ёжик с лисичкой в школу ходили», «Как ёжик с мышкой варенье варили», «День рождения ёжика», «Приключения ёжика», «Ёжик и ослик», «Ёжик и козлик». А вот ещё: «Как Петя ёжика нашёл», «Как Алёнка ёжика нашла», «Как Денис ёжика нашёл», «Как Серёжка ёжика нашёл», «Как Настя…»
— Погоди, что это за странный ёжик такой? Почему его все по очереди находят? Сбегает он, что ли, от всех? Так оставили бы его в покое!
— Да нет, как ты не понимаешь?! Это разные ёжики. И книжки разные. И авторы… А дети меня спрашивают: «Мама, почему всё про ёжиков? А где про сурков? Про нас разве никому не интересно?» И что я им должна говорить?
— Успокойся, успокойся. — Сурок попытался ласково обнять жену и тут же отдёрнул лапу: репейные крючочки с готовностью впились в мех. — Лапушка, а может, ну его, этот репейник? Давай я тебе лучше сосновых иголок принесу. Они не такие цеплючие.
— Нет, ты точно ничего не понимаешь! С сосновыми иголками я стану похожа не на ежиху, а на дикобразиху.
— Ну и что? Какая разница?
— Так ведь пишут не про дикобразов, а про ежей! Именно ёжиков считают милыми и трогательными. Вот посмотри на картинки. Видишь, какие они тут хорошенькие? Лапки, мордочки, пузики… Сплошное умиление! И у каждого ёжика грибочки и яблочки на иголках. Ярко, красиво, празднично. Мне бы тоже пошло.
Сурчиха взяла со стола яблоко и попыталась приладить на спину, но репейные колючки не зацепились за его гладкие бока, и яблоко шлёпнулось на пол.
— Какие грибочки? Какие яблочки? Ты видела, как эти хорошенькие гусениц за обе щеки уплетают? Как они жуков наворачивают?
— Я-то видела, но я книжек не пишу! Пусть лучше про меня пишут. Чем я хуже?
— Ты лучше, лучше! Не переживай так. У нас, сурков, своё место в искусстве. Помнишь старинную песенку про мальчика, который ходит по городам с учёным сурком?
И заботливый муж запел приятным мягким голосом:
Из края в край вперёд иду,
И мой сурок со мною.
Под вечер кров себе найду,
И мой сурок со мною.
— Нет, песня — это не то! — закапризничала сурчиха. — Хочу рассказ! Как про ёжиков!
— А фильм? — не сдавался муж. — Знаменитый — фильм «День сурка». Не день ежа, между прочим. Целый день — и весь наш. А популярность какая!
— Рассказ хочу, — упрямо повторила жена. — Детям читать.
— Ладно, — вздохнул сурок, — для тебя — всё что угодно. Будет тебе рассказ. Обещаю. И пусть он так и называется — «Рассказ про сурков». А теперь, может быть, избавимся от этого репейника? А, лапушка?
Билли жил в зелёном яблоке, а Томас — в красном. Оба приятеля снимали жильё у компании «Съедобный дом». По вечерам Билли и Том выползали на общую ветку — подышать свежим воздухом, выпить по стаканчику дождевой воды с яблочным сиропом и поболтать о том о сём. Впрочем, болтали они каждый раз примерно об одном и том же.
— Красный цвет, — разглагольствовал Томас, любуясь своим домом, — это лучший цвет в мире — цвет солнечного восхода и заката. А ведь без солнца никакая жизнь невозможна.
Томас был очень образованный червяк.
— Опять умных книжек начитался? — ухмылялся Билл. — Яблоня — вот наша жизнь. А листья на ней какие? Зелёные. Значит, зелёный и есть самый главный цвет — цвет жизни.
На следующий вечер всё начиналось снова.
— Красный, — вдохновенно вещал Том, — это цвет языков пламени, согревающего всё живое.
— Вот только пожара нам здесь не хватало, — морщился Билли. — Ты лучше вниз посмотри. Видишь, наша яблоня стоит на зелёной траве.
Ни в чём, как обычно, друг друга не убедив, червяки расползались по домам, чтобы поужинать куском стены, посмотреть телевизор и завалиться спать.
— Красный — цвет запрета, — горячо говорил Томас, когда вновь наступал вечер. — Если бы не было красных предупреждающих сигналов, в мире творились бы страшные дела!
Всё ясно, Томми посмотрел передачу о правилах дорожного движения. Но и Билл её не пропустил, так что застать его врасплох приятелю не удалось.
— Червяк рождается свободным. Зелёный — цвет свободы. Именно по зелёному сигналу мы можем ползти туда, куда нам нужно.
Так продолжалось много дней. Оба находили всё новые и новые примеры, оба ни разу не согласились со словами соседа и оба были довольны жизнью, собой, друг другом и своими вкусными яблочными домами.
И вдруг…
Выбравшись вечером на ветку, Билли увидел на своём яблоке большое красное пятно! Он никак не мог понять, что случилось. Болтая с Томом, Билл всё время косился на испорченную стену, и разговор не клеился. Тем более что Томас посматривал в ту же сторону и, кажется, усмехался.
Билли отправился домой раньше обычного, проворочался всю ночь, а на рассвете попытался оттереть пятно. Оно и не думало оттираться. Более того, червяк с ужасом понял, что со вчерашнего дня пятно увеличилось. Уже почти пол-яблока было красным.
Вечером Билл не выполз на прогулку. Не дождавшись приятеля, Томас постучал ему в стенку, но тот изнутри крикнул, что застудил хвост и, пожалуй, несколько дней будет отлёживаться.
С утра Билли позвонил в компанию «Съедобный дом» и пожаловался на приключившееся безобразие.
— Простите, но вы, наверное, невнимательно читали договор, — ответил ему вежливый голос. — Он у вас поблизости? Будьте добры, посмотрите, что написано внизу мелким шрифтом.
Билли достал из ящика договор, нашёл нужное место и прочёл:
«За изменения в экстерьере жилого помещения компания ответственности не несёт».
Он, конечно, тоже был образованным червяком, но таких мудрёных слов не знал.
— Что такое экстерьер?
— Это внешний вид, — с готовностью ответил вежливый голос. — Надеюсь, у вас больше нет претензий. Всего доброго.
«Вот так и буду здесь лежать, — с тоской подумал Билли. — Ещё не хватало, чтобы Том начал мне лекции читать о победе красного цвета над зелёным! Представляю, как он там раздувается от гордости».
Червяк выглянул в дырочку в стене, служившую и окном, и дверью. Эх, и что там происходит на воле?
И вдруг…
Яблоко, в котором жил Томас, оторвалось от ветки, стремительно полетело вниз и шлёпнулось в траву.
Тут уж Билли не выдержал, выскользнул наружу и, свесившись с дерева, посмотрел на землю. Но ничего толком не увидел. И подумал: «Надо будет внимательно изучить договор. Неужели там и это предусмотрено?»
Билли оглядел своё яблоко. За те дни, что он отсиживался внутри, оно стало совершенно красным.
— Здравствуйте! — вдруг услышал он с другого конца ветки и обернулся. Из маленького ярко-зелёного яблока выбирался молодой червячок.
— Меня зовут Тедди. Я ваш новый сосед.
— Уильям, — солидно представился Билли. — Добро пожаловать на нашу яблоню. Вот здесь я живу.
— О, у вас очень милый дом. Только вот цвет… Не находите ли вы, что зелёный гораздо приятнее для глаз?
— Ну что вы… — снисходительно улыбнулся Билли. — Ведь красный — это лучший цвет в мире. Цвет солнечного восхода и заката.
— Давайте купим новую стиральную машину, — предложила бабушка. — А то старая так трясётся и скачет, как будто бельё кусает её изнутри.
— Нет, если уж покупать машину, то посудомоечную, — не согласилась мама. — Её у нас вообще нет. А посуда есть. И много. Особенно грязной.
— Лучше купить дрель с перфоратором, — возразил папа. — И ещё с десяток всяких нужных инструментов. Тогда я наконец повешу полки, и вы перестанете мне каждый день про них говорить.
— Новый музыкальный центр давно пора купить, — заявил брат. — С мощными колонками. А то, когда Лёха за стеной музон врубает, мне всё слышно, а когда я включаю, он не слышит ничего. Несправедливо!
— Телевизор бы новый… Большой… — размечтался дедушка. — А то в старом моя любимая оперная певица не помещается.
— Нам нужен универсальный домашний робот, — подвела итог я.
И все согласились. Потому что я у нас в семье самая умная.
За последние несколько месяцев наша жизнь совершенно изменилась.
По утрам, в половине шестого, всех будит громкий гудок. Робот поднимает нас и строит на зарядку, а после завтрака раздаёт задания: кому посуду мыть, кому стирать, кому гладить. Ну и так далее. До школы и работы мы столько всего успеваем! А по вечерам и в выходные — ещё больше. За это время мы сделали дома полный ремонт, навели идеальный порядок во всех шкафах, освоили 157 кулинарных рецептов, развели в квартире зимний сад и зимний огород. Пока мы занимаемся домашними делами, робот ставит классическую музыку или читает нам лекции об искусстве.
Вчера бабушка собрала первый урожай ананасов и кабачков. Присела ненадолго и со вздохом сказала:
— Эх, сейчас бы сериал посмотреть хоть одним глазком… Как там она, моя Карлиточка? Небось уж замуж вышла за Диего. Или за Родриго. А то, не дай бог, и за этого злодея Хосе Рамона!
Робот нажал кнопку у себя на животе, и оттуда выдвинулась огромная плазменная панель.
— Вот, посмотрите.
Мы обступили экран, но вместо любимой бабушкиной Мексики увидели заснеженный парк. Поверх изображения бежала надпись: «Температура воздуха — 4° C, ветер 2 м/сек, небольшой снег».
— Вот, посмотрите, — повторил робот, — какая погода! Просто преступление сидеть дома. Быстро все на вечернюю прогулку!
И мы послушались робота и пошли гулять.
Потому что теперь он у нас в семье самый умный.
Вечером вся Тимкина семья собралась за ужином. Родители сидели уставшие и замученные после работы, на стол накрывала бабушка и, как всегда, ворчала:
— Вот ведь семейка! Каждому своё подавай.
С этими словами она поставила перед папой тарелку борща. Папа готов был есть борщ четыре раза в день, на первое, второе и третье, и больше ничего не признавал.
— Вон у Ирины Петровны в семье всё как у людей. Что сварит, то и едят!
А у нас всяк на свой лад норовит покапризничать.
Бормоча на ходу, бабушка вернулась на кухню и принесла оттуда ещё две тарелки. Катька получила свою любимую пиццу с колбасой, а мама — груду нарезанных сырых овощей. Там были огурцы, морковка, редька, помидоры, капуста, даже сырая свёкла и тыква! А ещё веточки петрушки, укропа, сельдерея и листья салата. Вообще-то, мама больше всего любит картошку с мясом и шоколадные конфеты. Но последнее время она на диете и пытается убедить всех, а особенно себя, что сырые овощи — это очень вкусно. А главное — полезно. Вот и сейчас она взяла морковный кружочек и начала вяло его грызть, повторяя с кислой улыбкой:
— Сколько витаминов! Просто сплошные, сплошные витамины! Организму они со-вер-шен-но необходимы!
Тем временем перед Тимой появилась тарелка с сиреневыми человечками, а себе бабушка принесла гречневую кашу с молоком и наконец уселась за стол.
Тимка внимательно оглядел свою тарелку и строго спросил:
— Летающая?
Бабушка от возмущения хлопнула ложкой по молочной поверхности, отчего та пошла волнами и гречневые крупинки начали гоняться друг за другом.
— Это когда ж такое было, чтоб я не то, что просят, приготовила? Сказал, «летающую», так летающую и нашла! Все прихоти ваши выполняю. Стараешься, стараешься, а разве ж вы цените бабушку?
Человечков было четверо. Один из них — командир, как сразу решил Тимка, — подошёл к краю тарелки и с вызовом спросил:
— Есть нас будешь?
— Ты чего! — возмутился Тимофей. — Что я, людоед, что ли, какой-нибудь?
— Ну а тогда зачем мы тебе понадобились?
— Как зачем?! Контакт цивилизаций! Встреча разумов! Обмен знаниями и опытом!
— Ой, не могу! — человечек вдруг начал издавать громкое жужжание, и Тимка понял, что он смеётся. Да не просто смеётся — ухохатывается! — Какой опыт? Какие знания? Что ты вообще полезного знаешь? Вот скажи, ты умеешь штопать чёрные дыры?
— Э-э-э, — протянул Тимка.
— А антивещество от антисущества отличишь? А какая разница между световым и теневым годом, тебе известно?
— Ну-у…
— А блок питания Солнечной Системы найдёшь? А из Млечного Пути Сметанную Дорожку сделать сможешь?
Тимка уже не нукал и не экал, а только мрачно молчал.
— В общем, с вами если чем и обмениваться, то разве что едой.
И человечек кивнул в сторону маминой тарелки.
Только сейчас Тимка заметил, что там уже хозяйничали остальные инопланетяне. Один вгрызался в тыквенный ломтик, другой, пробив головой дырку в кружочке огурца, сидел теперь с огуречным воротником на плечах и понемножку обкусывал его изнутри. Третий разлёгся на тарелке, разглядывал нарисованные на её донышке ромашки и лениво обмахивался веточкой укропа.
Главный сиреневый человечек присоединился к своей команде, быстро соорудил пульт управления из брусочков редьки и свёклы, крутанул помидорный штурвал, и новоявленный космический корабль, не сделав даже прощального круга над комнатой, вылетел в форточку.
Мама задумчиво придвинула к себе опустевшую летающую тарелку, отломила какую-то металлическую штуковину, разжевала и сказала:
— Сколько железа! Просто сплошное, сплошное железо! Организму оно со-вер-шен-но необходимо!
Папа доел борщ, поднял голову от тарелки и радостно улыбнулся:
— Всё-таки как хорошо дома после рабочего дня! Тихо, спокойно. И ничего не происходит!
Доктор сказал, что при кашле очень полезно стоять на голове.
Доктор сказал, что надо съедать по куску мела утром, днём и вечером, запивая холодным чаем, и живот никогда не будет болеть.
Доктор сказал, что при ангине нужно мазать горло черничным йогуртом.
Доктор сказал, что горчица — лучшее средство от зубной боли.
Доктор сказал, что вместо йода разбитую коленку можно мазать оранжевой акварелью.
Доктор сказал, что, если нам не нравятся его советы, пусть доктором будет Машка, а он лучше во двор гулять пойдёт. Не очень-то ему и хотелось играть в нашу дурацкую больницу.
Мама сидела в кресле и вязала огромную белую шаль. Старший сын, надев перчатки, колдовал над своими любимыми комнатными цветами, которые росли на широком подоконнике в крошечной самодельной теплице. Он опрыскивал растения и обрывал сухие листочки, что-то напевая себе под нос. И вдруг закричал:
— Смотрите, смотрите! Она расцвела! Моя роза расцвела! — Но тут же чуть разочарованно добавил: — Эх, она белая! А я думал, будет красная. Или жёлтая.
— Нашёл из-за чего огорчаться, — пожала плечами мама. — Белый цвет — самый красивый, самый нарядный, самый праздничный.
— Но ведь лето… оно яркое! Разноцветное! А я так люблю лето… Вот мне и хотелось, чтобы у меня были яркие цветы.
— Интересно, как ты можешь любить лето? Ведь ты же…
— Да ну! — перебил её средний сын, который до этого увлечённо рисовал. — Лето разве яркое? Вот осень — другое дело! Осень — лучшее время, самое красивое! Мама, посмотри, что я нарисовал!
— Ёлочку. Новогоднюю. Молодец! Только не пойму, чем это она украшена.
— Это осенние листья-! Кленовые! Смотри, какие они! Каждый листочек красно-жёлто-зеленый! Правда, здорово?
— Ну не знаю, не знаю… — покачала головой мама. — Рисуешь ты, конечно, хорошо… Но, по-моему, на ёлке гораздо симпатичнее смотрелись бы большие серебристые снежинки и прозрачные сосульки. И вообще не понимаю, где ты мог…
— Ой, что это?! — вскрикнул вдруг старший сын.
Все посмотрели туда, куда он показывал. В комнату бежал ручеёк. По нему, покачиваясь, плыл маленький игрушечный кораблик, а за корабликом, шлёпая по воде, бежал младший сын и изо всех сил дул в паруса.
— Опять?! — возмутилась мама. — Сколько раз я тебе говорила, чтобы ты пускал свои кораблики в тазу!
— Но мамочка! Таз ни капельки не похож на весенние ручейки! А я хочу как весной! Когда снег тает, ручьи бегут и все пускают кораблики!
— Та-а-ак… — протянула мама таким голосом, что все братья испуганно переглянулись. — Значит, нравится тебе, когда снег тает? Я правильно поняла?
Младшенький опустил голову и что-то промямлил.
— Вот что, дети. Признавайтесь: опять ворону наслушались? Или белку? Или синиц этих бестолковых? Или зайца глупого? Цветочки, значит, вам яркие нравятся? Листики кленовые? Ручейки весенние? Молчите? А на кого, как вы думаете, мне бабушка Вьюга сегодня жаловалась?
Младший опустил голову ещё ниже.
— Что глазки прячешь, Февраль? Совсем ты ей не помогаешь. А ведь она старенькая.
— А я маленький! — пробубнил Февраль. И жалобно добавил: — Самый маленький!
— Ничего-ничего, как хулиганить — так большой. Пойдём-ка лучше с тобой делом займёмся, сейчас твоя очередь трудиться. Декабрь, остаёшься за старшего. Уберите с Январём воду, которую этот безобразник разлил: Идём, чудо моё! Да снег не забудь взять, как вчера.
Февраль послушно взвалил на спину рюкзак со снегом. А когда Зима вышла за порог, украдкой сунул в карман кораблик. Кто знает — а вдруг именно сегодня наконец удастся увидеть настоящие весенние ручейки?