Пробный шар

3

Второй раз на Шар наткнулись спустя восемь лет, совсем в другом месте. Патрульный катер сообщил на Землю о встрече и на большом удалении остался ждать. Через неделю прибыла подготовленная в кратчайший срок мощная экспедиция.

Кибернетики открыли люк и ввели в камеру набитый аппаратурой кибер. Однако дальнейший путь оказался блокированным. Все попытки кибера пробиться за второй люк, длившиеся неделю, оказались тщетными. Заседания ученого совета шли почти беспрерывно, к ним подключались специалисты с Земли, прибыл даже грузовик со специальной режущей установкой – все впустую. Наконец, третий пилот, Трамбле, предположил, что требуется человеческое присутствие. С научной точки зрения эта гипотеза была абсолютной чепухой, и так чепухой бы и осталась, если бы Трамбле, после двухдневных мук, не вышел из корабля якобы для профилактического осмотра наружных маршевых конструкций. Лишь оказавшись у Шара, он связался с рубкой; задержать его не смогли. Люк открылся от первого же прикосновения человеческой руки, и Трамбле тут же вернулся. Медленно продвигавшийся кибер транслировал изображение спирального коридора, в котором царили космический холод и вакуум. Кто-то предположил, что им встретился совсем не тот Шар, который встретился Спрогэ, но это был явный абсурд – на микроскопическом слое пыли, скопившейся на Шаре (по его толщине определили приблизительный возраст Шара в полтора миллиона лет), еще в первые часы экспедиции обнаружили следы, оставленные людьми Спрогэ. Прошло восемь часов, коридор казался бесконечным. Затем связь с кибером прервалась. Немедленно был послан другой, с ним полетел второй пилот Марат Блейхман, чтобы открыть люки. Внешний люк закрылся, и люди в рубке услышали крик: «Там Земля, я вижу! Только человеку дано видеть живое!» Затем связь прервалась. Послали человека с приказом открыть внешний – только внешний! – люк. В камере находился лишь кибер. Открывать внутренний люк не стали. Неделя прошла в бесплодных попытках что-то сделать. За полсуток до окончания срока автономности Марата сам командир, не сказав никому ни слова, улетел к Шару. Он открыл внутренний люк и действительно увидел высокую нетронутую траву и голубое небо. В течение получаса, не переступая границ камеры, командир вызывал Марата по радио, а затем ввел кибера в зеленую внутренность Шара – ломая траву, тот двинулся вперед. Командир вернулся. Более суток кибер передавал в рубку изображение коридора, проделал почти тридцать километров по узкому извилистому каналу, затем связь с ним прервалась. Запас киберов иссяк; оставив на разном расстоянии от Шара восемь бакенов, экспедиция в тот же день ушла к Земле. Через сорок две минуты бакены сообщили об исчезновении объекта слежения.

Он вздрогнул.

– Вы ли это, Андрей? – раздался сзади певучий женский голос.

Нет, конечно, это не Сима. Перед ним стояла женщина ослепительной красоты. Рядом с нею высился не менее яркий мужчина в короткой, перекинутой через плечо пантерьей шкуре; длинные синие волосы его были завиты. Андрей узнал женщину, их знакомил зимой Гарднер – один из всем недовольных, которые с некоторых пор крутились вокруг Андрея, ошибочно принимая его за своего.

– Добрый вечер, Гульчехра, рад видеть вас.

– Мы не помешаем? – спросила женщина.

– Нет, что вы. Напротив!

– Андрей, познакомьтесь, это Веспасиан, – пропела Гульчехра. – Сиан, это Андрей. Это он сбросил Шар на Солнце.

Она произнесла это, словно предлагая урода в банке: «У него две головы».

– Ах, я слышал, – промолвил Веспасиан.

Гульчехра рассмеялась и удалилась к стойке, в то время как Веспасиан утвердился в кресле и уставился на Андрея громадными коричневыми глазами.

– Ты был с ней?

– Я? – опешил Андрей. – Да нет… где уж…

– Не надо лгать! Я чувствую тебя – ты прост и незамысловат, ты не смог бы сам. Это Гуль, она шакти. Рядом с ней мужчина не может не стать гением. Шар! Ход гениальный!.. – Губы его дрогнули от презрения, он сделал широкий жест рукой. – Великолепно! Гениально, я так сказал! Прекратить всю их суету, все их потуги разом! Саморазвертывание, самореализация такого масштаба, такой хлесткости – в нашем пошлом мире сусальных добродетелей это подвиг! Я никогда не поверю, что ты обошелся без соприкосновения с высшими силами.

– С чем, с чем?

– Там, – он воздал руки к небесам, – на перекрестках астральных путей, соединяющих поля восходящих и нисходящих инкарнаций…

Подошла Гульчехра, осторожно неся золоченый подносик с тремя бокалами.

– Ну, о чем вы здесь? – она уселась и схватилась за бокал.

– О тебе, солнце мое, – сказал Веспасиан.

– Гульчехра, я задам вам вопрос, который, быть может, не вполне сейчас уместен…

– Да-а? – заинтересованно пропела Гульчехра, наклоняясь к Андрею всем телом.

– Вы давно виделись с Гарднером в последний раз? Я к тому всего лишь, простите, что брат его работает в Хьюстонском управлении грузоперевозок. Может, вы помните случайно… не говорил ли он о новом строительстве на Меркурии?

При имени Гарднера женщина с отработанной загадочностью заулыбалась было а-ля Мона Лиза, но сам вопрос ее явно разочаровал.

– Оставь это! – гневно вскрикнул Веспасиан и так стукнул кулаком по столу, что с маков посыпались лепестки. – Рядом с тобой, – он ткнул в сторону Андрея длинным пальцем, – прекраснейшая из женщин мира! А ты говоришь о какой-то возне! Трус! Ты ищешь забвения в мелочной суете вещей, боясь освобождения духа.

– Успокойся, милый, пожалуйста, – испуганно залепетала восхищенная Гульчехра. – На каком накале ты живешь, ты совсем не щадишь себя…

– Да, – с грустью произнес Веспасиан и обмяк в кресле. – Идти ввысь нелегко… Но я иду! – он опять устремил взгляд на Андрея. – На пляже. В горах. Дома. Даже когда сплю. Самосовершенствование не может быть дискретным, – он брезгливо вытащил из бокала соломинку, допил коктейль и встал. – Гуль, нам пора.

Андрей резким движением выплеснул за борт свой нетронутый коктейль.

А ведь я чуть не теми же словами втолковывал Вадькиному отцу про желания… Слова, что вы с нами делаете?

Неожиданно для себя он рассмеялся.

Я же их спас!

Всех, кто по собственному почину или выполняя приказ, раньше или позже опять полез бы в этот проклятый Шар! Неужели мы сами не додумаемся до подпространства и до всего на свете без этого зверства, когда один посылает на смерть, а другой идет на смерть и пропадает без следа!

А они сочли себя униженными, потому что я поставил на одну доску и тех, кто стремился бы вперед, и тех, кто отполз бы назад.

Да, наверное, существует принцип «Нет ничего, что подлежало бы насильственному уничтожению». Но с молоком матери впитанное стремление оберегать и радовать говорило другое. Люди не должны погибать! Люди не должны страдать! То, что опасно, должно уничтожаться! В глубине души Андрей до сих пор был уверен в этом. И это оказывалось страшнее всего, потому что теперь он не мог доверять никому, даже глубине собственной души.