Продам конец света

Презентация фильма состоялась в конце ноября. Садовников уложился в срок и даже с некоторым запасом. Несколько дней отклики на мероприятие были довольно вялые. Как назло, именно в это время вышел на экраны очередной американский блокбастер с Катриной Джиллз в главной роли, с головокружительными приключениями, с мистикой и непрерывной стрельбой. Трудно было противостоять этому высокотехнологичному зрелищу стоимостью в сто миллионов долларов. Однако примерно через неделю, когда Григорий Глац в очередной «Киноверсии» неожиданно заявил, что «Наводнение» по своим художественным достоинствам, по накалу эмоций, по актуальности поднятых тем, несомненно, может претендовать на главное событие года, из тины равнодушия вдруг начали вздуваться разноцветные пузыри. Выяснилось, что и замысел фильма оригинальный, и воплощение его выше всяких похвал, и собран превосходный актёрский ансамбль, и с удивительным мастерством выдержан сюжетный баланс между трагедией и коммерческим боевиком.

Сети стали захлёбываться восторгом.

Результирующий приговор гласил:наш ответ Голливуду!

На саму презентацию я в Москву не поехал. Да, если честно, меня особо и не зазывали. Позвонила девочка со студии и поинтересовалась, собираюсь ли я там быть. Я ответил, что нет, и она, вероятно, поставила против моей фамилии минус. Никого моё отсутствие не опечалило. Тимоша, принимавший участие в доработке сценария, ещё летом мне объяснил, что в иерархии киноиндустрии сценарист имеет статус чуть выше уборщицы.

— Поверь, старик, я в этой хрени барахтаюсь двадцать семь лет, и все двадцать семь лет на меня смотрели, как на гнилой мухомор. Ты либо принимаешь это как должное, либо ищи себе другое занятие.

Правда, на презентацию в Петербурге пойти всё же пришлось. К тому времени фильм уже появился в российских кинотеатрах. За первые же выходные он сделал очень приличные сборы, и прогнозы на дальнейший прокат тоже были благоприятные. А всё тот же Тимоша по секрету поведал, что «Наводнением» заинтересовался «Гольфстрим», немецкая потоковая компания, входящая в пятёрку крупнейших на европейском рынке: собираются делать по данной идее самостоятельный сериал.

— Сейчас идут переговоры. Но нам с тобой от этого достанется — шиш.

Он причмокнул.

Я эту новость уже слышал от Киры, и всё-таки, чтобы его не разочаровывать, вытаращил глаза:

— Здорово!..

Ну и, как следствие, несколько вы­ росла подписка на наш интернет-канал «МИМ» («Мир и мы»), не то чтоб существенно, но достаточно, чтобы Вадим, подумывающий, не свернуть ли данный проект, слегка успокоился.

В общем, я вместе со всей группой вылез на сцену Дома кино и, стоя в фокусе, впрочем размытом, четырёхсот пар зрительских глаз, прослушал сначала речь представителя администрации города о том, как расцвела культурная жизнь Петербурга (подразумевалось — под его руководством), а потом— темпераментное выступление Садовникова, высказывавшегося в том духе, что мы слишком увлечены настоящим, слишком поглощены повседневностью, накрыты ей с головой, и совсем не обращаем внимания на будущее, а оно, между тем, подаёт нам пугающие сигналы...

— Мене... мене... текел... упарсин!.. — торжественно продекламировал он, указывая на потолок, и четыреста пар глаз обратились туда, где вообще-то не было ничего, кроме лепнины. — Это фильм не об очередной придуманной катастрофе, а о том реальном будущем, что вторгается в нашу жизнь...

Далее свет в зале начал медленно гаснуть, и мы по техническому коридорчику проследовали во внутреннее помещение, где был устроен скромный фуршет для своих. Своих образовалось неожиданно много. Помимо актёров и съёмочной группы, присутствовали представители каких-то спонсорских фирм, явился и наш Вадим, тоже частично спонсор, с очередной девицей, которую звали ни много ни мало — Феличита, втиснулись несколько журналистов (прикормленные, объяснил мне Тимоша), обнаружился критик Глац, встряхивающий чудовищной шевелюрой, маячил, как столб, директор по персоналу «Аноды», косился на меня: а этот-то тут с чего, к моему удивлению была даже Кира, её, видимо, вместе с Феличитой притащил неутомимый Вадим (как это она рискнула оставить без присмотра «Ковчег» ?). А в дополнение фланировали по зальчику несколько девушек неясного предназначения — одна из них тут же прилепилась ко мне.

Было тесно и напряжённо. Говорили не столько о фильме, сколько — кто и как о нём отозвался. Ругали некоего Караваева, написавшего в «Кинопоиске» хамский текст, одобряли Лялю Цукато, остроумно ответившую ему. Сладковато попахивало вином. Воздух потрескивал от электричества взбудораженных голосов. Колыхалась масса спин и локтей. Девушка неясного пред­ назначения прижималась ко мне уже вполне откровенно. Ей непременно хотелось узнать моё мнение. Я заглотил сходу два фужера шампанского, и мир стал окрашиваться в радужные цвета. Бабахнула петарда, посыпались праздничные конфетти. Все зааплодировали. Мне фильм, в целом, понравился. Он оказался лучше, чем я ожидал. Конечно, от сценария он отошёл достаточно далеко, и конечно, Садовников не удержался, присобачил к нему чисто голливудский финал: главные герои, преодолев, чуть не погибнув при этом, заснеженный перевал, взирают на райскую зеленеющую долину... Но молодая звезда, сыгравшая роль Зарины, была чудо как хороша: трогательная, беззащитная и вместе с тем проявляющая стойкость перед лицом испытаний — пусть мир погибнет, но она будет жить. Сумела передать то, что чувствовал и я сам, читая письма Зарины. Ну и, конечно, внесли вклад наши ролики: их достоверную жизненность не могли приглушить никакие компьютерные спецэффекты. Вот вам конец света, подлинный, неумолимый, расфасован на порции, упакован, выложен на прилавки.

Всё это я попытался объяснить своей девушке. Мы с ней, как оказалось, уже были на ты. Она плотно взяла меня под руку, чтобы я никуда не исчез. Но тут булькнул сигнал моего телефона, высветился текст: «Поздравляю! Видела вас в новостях», и картинка — Ирма, стоящая на золотистом пляжном песке, океан солнца, изгиб синей воды, а на заднем плане — силуэты заснеженных гор. Не­ правдоподобная адриатическая красота. Я инстинктивно поискал глазами Киру и тут же наткнулся на её встречный взгляд: она, вероятно, получила такое же сообщение.

— Что-то случилось? — спросила девушка.

Я стёр мейл и засунул телефон в нагрудный карман. А потом вытащил снова и вообще его отключил.

— Ничего... Давай лучше поищем, где тут можно достать ещё.

И покрутил в пальцах пустой бокал.

Дальнейшее я способен воспроизвести в памяти только частично. Садовников и ещё несколько человек вернулись в зал, чтобы после окончания фильма общаться со зрителями, отвечать на вопросы, петь гимны самим себе, а остальные, кого это не интересовало, переместились в ближайшее уличное кафе. Там я сразу же перешёл на коньяк. Жизнь распалась на эпизоды, каждый из которых существовал как бы сам по себе.

Эпизод первый: я что-то рассказываю, и все вокруг дико хохочут. Не смеётся лишь Кира, смаргивающая влагу в глазах. Лицо у неё как на похоронах. Затем слово берёт Тимоша, и хохотать начинают так, что из кафе нас просят уйти... Эпизод второй: уже другое кафе, Тимоша исчез, зато откуда-то появился Вадим. Он уже без своей... этой... Феличиты... сидит рядом с Кирой и что-то шепчет ей на ухо. Или не шепчет? Или это уже был не Вадим?.. Эпизод третий: давно стемнело, мы с девушкой, вроде бы той же самой, бредём куда-то сквозь морось и фосфоресцирующую кисею фонарей. Вроде бы сидим ещё в каком-то кафе и вроде бы я ей что-то страстно втолковываю...

Это было как бы из нескольких разных жизней. Что и откуда, никакому археологу не восстановить. Погребено в иле памяти навсегда, полустёртым воспоминанием. Очнулся я утром — с головой из пересохшего дерева. Казалось, не дай бог возникнет в ней какая-то мысль — мозг треснет напополам. Рядом со мной посапывало некое существо: голое плечо, каштановые лохмы, рассыпанные по подушке. Меня так и подбросило — неужели Кира? К счастью, это была не Кира. Существо, почувствовав, как я ворочаюсь, пробормотало:

— Я ещё немного посплю?

Однако, когда я, словно гусеница, пытающаяся двигаться вертикально, вы­полз из душа и плюхнулся за кухонный стол, оно уже оделось, сварило кофе и оказалось вполне симпатичной девушкой с редким даром — хорошо выглядеть по утрам.

— Что это было? — спросила она, дождавшись, пока я сделаю первый глоток.

— Пир во время чумы.

Я всё ещё еле дышал.

— Ну, я так это и поняла... — Она засмеялась. — И как меня зовут, ты, конечно, не помнишь...

В данном случае она не спрашивала — констатировала медицинский факт.

Я осторожно постучал себя указательным пальцем по лбу:

— Извини... Плохо переношу алкоголь...

— Ладно, тогда я пошла. Надеюсь, ты выживешь...

Щёлкнул, отдавшись в голове болью, замок на входных дверях.

— Постой! — крикнул я.

— Что?

— Как тебя всё же зовут?

— Никак. — Последовал взмах рукой. — И пусть это остаётся — никак...

Переместившись к окну, я наблюдал, как она пересекает наш крохотный сквер, поворачивает на улицу и исчезает в переплеске дождя.

У меня не было ни мыслей, ни чувств.

Да и какие могут быть мысли и чувства, если знаешь, что скоро, уже очень скоро, точно также — правда, без прощального взгляда, без небрежного взмаха руки — навсегда исчезнет и весь этот мир.

Первым на загадочные ролики наткнулся Лёлик. В принципе, если честно, на его месте должен был оказаться я. У нас было чёткое разделение рабочих обязанностей: Лёлик занимается визуалом, здесь он талант, а также — всякими компьютерными заморочками, в коих я ни бум-бум. Моя задача — текстовое сопровождение, то есть анонсы, авторские высказывания, заголовки, диалоги в его анимациях, разные интервью, в том числе — ответы на комментарии, количество которых для удачных постов достигало порой полутора тысяч. Надо сказать, ещё та бодяга. На какую только тупую хрень мне не приходилось вежливо отвечать! Часто возникало желание просто дать комментатору по голове — за явную глупость, за необразованность, за откровенное хамство. А вместо этого я выдавливал из себя: интересное мнение, мы его обязательно обдумаем и учтём... Иначе нельзя. Подписчик должен был чувствовать, что он для нас не фанера, не деревянный болван, который с печки упал, иначе переберётся на аналогичный канал — их же не счесть. Ведь, по сути, мы кто? Мы— эстрадники. Нам надо отбить чечётку, сорвать бурный аплодисмент.

Так однажды ядовито заметила Кира.

И что можно было ей возразить?

Сейчас уже не припомнить, по какой причине Лёлик в тот день меня подменил, но в результате нам обоим здорово повезло. Если бы это я увидел в комментариях длинную ссылку на некое видео, то и не подумал бы её открывать, ещё не хватало! — просто бы поставил лайк и двинулся дальше. А вот Лёлик полюбопытствовал, щёлкнул мышкой и с изумлением просмотрел тридцатисекундную запись, где люди, словно слепые щенки, барахтались, беззвучно крича, в воде между домов — карабкались на подоконники, вышибали стёкла, вползали внутрь зданий, бежали там, вероятно, наверх, а мутный прилив, полный мусора и всяческого дерьма, стремительно поднимался, захватывая один этаж за другим.

Сначала Лёлик подумал, что это какой-нибудь фантастический фильм. Кто-Кто-то изкомментаторов, наверняка законченный идиот, прислал данный фрагмент в ответ на выставленный несколько ранее пост. Я бы точно решил, что именно так. И вот тут нам второй раз здорово повезло. Лёлик, в отличие от меня, не двинулся дальше, а почему-то попробовал этот фильм отыскать.

Позже он честно сказал:

— Не понимаю, что на меня нашло. Заело что-то, и всё... Ну — ты знаешь...

Я знал.

С интернетом такое бывает. Зацепишься за какую-нибудь ерунду, решишь быстренько её посмотреть и вдруг, не успеешь опомниться, открываешь один сайт, второй, третий, седьмой... за­ тем — четырнадцатый... двадцатый... со­роковой... Уйма времени вываливается кошке под хвост. Несёт и несёт куда-то, как серфингиста волной... Короче, убив на поиски четыре часа, а Лёлик, я это подчёркиваю, специалист, он пришёл к выводу, что такого фильма в сети нет. Его нет и, вероятно, не было никогда. Нет ни следа, ни кадра, ни упоминания, хотя ролик — вот он, Лёлик аккуратно скачал его в свой архив.

Это был поворотный момент.

Дело в том, что наш канал «МИМ», которым мы занимались примерно с год, пребывал сейчас в явном кризисе. Количество просмотров ещё не снижалось, но больше и не росло бодрыми темпами, как всего месяца три назад. Количество подписчиков, в свою очередь, застопорилось на проклятой цифре в сорок две тысячи, немного колеблясь то туда, то сюда, но не увеличивалось, хоть ты пере­ломись. Та пара-тройка рекламодателей, которых привёл к нам Вадим, чтобы компенсировать свои собственные расходы, по его словам, уже начинали крутить носами. Он не был уверен, что договоры с ними будут продлены на следующий квартал.

А как хорошо всё начиналось!

Я помню, какую симпатию сразу же вызвал в сетях наш Кот Бармаглот — нагловатый, с растопыренными усами, одетый в красные джинсы и фиолетовую футболку. Идея пришла в голову мне, образ создала Кира, она, помимо того что была отличный юрист, ещё и рисовала дай бог, ну а великолепную анимацию сделал Лёлик: чего стоила одна вальяжно-писклявая интонация, в которую он превратил мой голос. Она так и влезала в мозг. И вот хулиганистый персонаж начал бродить по улицам Петербурга, наблюдая и комментируя разные городские события. Тут нам опять-таки повезло. Зима в том году вы­далась исключительная — с метелями, с густыми долгими снегопадами. Сугробы на тротуарах вырастали буквально за одну ночь. Снегоуборочная техника не справлялась: машины даже в центре, на Невском, юзали в снежной каше, петербуржцы натаптывали глубокие колеи возле домов. Ну а поскольку губернатор Углов, как-то, выступая на телевидении, неосторожно сказал, что город систематически очищается, проблем с этим нет, то фотография чудовищного сугроба, достигающего аж третьего этажа — Бармаглот назвал её «кучей Углова», — на­ брала в первые же часы более восьмисот репостов. Были у Бармаглота и другие перлы. Мы с гордостью отмечали, что его цитируют, на него ссылаются. Канал «МИМ» начинал приобретать популярность. И вот, пожалуйста, — ни с того ни с сего...

Впрочем, полистав соответствующую литературу, я понял, что это типовой кризис роста. Мы полностью отработали фишку, на которой держались. Поначалу Бармаглот был, несомненно, хорош, ехидно кривлялся, озорничал, уже возникала мысль превратить его в наш постоянный бренд, но за год приелся, стал повторяться и теперь прежнего восторга не вызывал. Ведь это же — сеть, в ней десятки миллионов страниц, и каждая призывает: зайди ко мне, отметься, откликнись. Конкуренция здесь почти как в животном мире: идёт борьба за ограниченный пищевой ресурс, за лайки, за подписчиков, за просмотры, в конечном счёте — за рекламу и финансирование. Все кричат, все подпрыгивают, все размахивают руками, какофония страшная, отдельные голоса в ней практически не разобрать. Мы чувствовали, что тонем в этой аудиовизуальной трясине. Вадим, сперва загоревшийся идеей собственного канала, постепенно терял к нему интерес, и даже Кира, к чьему мнению он прислушивался, ничем не могла по­мочь.

— Нужна новая фишка, — твердила она. — Нужна идея, оригинальный сюжет, необычный — я бы сказала, смещённый — ракурс... Что-то такое, что привлечёт тех идиотов, которые сутками, как наркоши, слоняются по сетям, что-то будоражащее, такое, что вдаритим по мозгам...

Она с надеждой поглядывала на меня. Всё-таки именно я придумал кота Бар­маглота. Во взгляде её проскальзывало беспокойство: если канал закроется, то надо будет снова куда-то пристраивать Лёлика — тревога старшей сестры за бестолкового брата переполняла её. Но мне нечем было её утешить. Вдохновению не прикажешь. Я тоже, как наркоман, целыми сутками теперь бродил по сети, по её галактикам, по её звёздным скоплениям, забирался в самые отдалённые их рукава, часами изучал популярные интернет-каналы, набиравшие (час­ то — к моему удивлению) сотни тысяч и миллионы просмотров, прикидывал,что бы мы тут могли использовать, на­деясь высечь чужими кресалами искру собственного воображения. Никакая искра не высекалась. А если что-то и вспыхивало, то через мгновение гасло в пустоте абсолютной неосуществимости. Наступила весна. Снег стаял, обнажилась шершавая поверхность асфальта. Кусты и деревья во внутреннем дворике, куда выходили окна нашей студии, окутались зеленоватым туманом лист­вы. Взгляд Киры, обращённый ко мне, становился всё темнее и тревожнее. А следом за ней и Лёлик при всём своём равнодушии к внешнему миру начал заметно дёргаться.

Видимо, срабатывала интуиция.

Однажды вдруг огорошил меня:

— А что, Вадим Анатольевич вправду собирается закрыть наш канал?

Откуда он это взял? При нём никто ничего подобного не говорил.

Вопрос уныло завис.

Только через пару секунд Кира, в этот момент заглянувшая к нам, нервно и торопливо ответила:

— Не болтай ерунды. Вадим Анатольевич ещё ничего не решил. Давай — работай...

Тем не менее мне показалось, что воз­дух в студии на эти секунды застыл.

Вот в таком состоянии мы пребывали.

Внутренне, вероятно, смирившись, что всё кончено.

И вдруг там, где это меньше всего ожидалось, среди нагромождения комментариев к очередному посту, среди хлама и словесного мусора засверкал, как позже выразилась та же Кира, алмаз величиной с отель «Риц».

В общем, через несколько дней, про­смотрев предшествующие материалы, мы обнаружили с десяток аналогичных роликов, я их, к своему позору, действительно пропустил, отмахнулся, не обратил внимания. Ещё пара роликов пришла во время этого лихорадочного просмотра, а далее они начали появляться с пугающей регулярностью по три-четыре штуки в неделю. Скоро их накопилась целая куча. Причём сразу же стало ясно что их все можно разделить на две резко отличающиеся категории. Первая — это высокий профессионализм: чёткое изображение, великолепная операторская работа, короткие и ясные комментарии на нескольких языках. В основном, разумеется, на английском. Но были так­ же — и на немецком, и на французском, и на итальянском. И ещё на одном, — нам удалось его определить как сербский. А вторая категория — это явная самодеятельность: изображение прыгает, часто не в фокусе, картинка, иногда перекошенная, снята явно с айфона, причём, видимо, наспех, из неудачного ракурса. Но главное — закадровые комментарии здесь были на русском: спотыкающийся девчоночий голос, невнятный, со странным акцентом, где путались ударения и искажались слова.

На мой взгляд, это не имело значения. Сильное впечатление производили и те, и другие. И улицы Лондона, по которым плыли лодки, просевшие, переполненные людьми, и Эйфелева башня, торчащая из дождевой серой воды, и колонны военных фургонов, обозначенные комментатором как переселение американцев в область Скалистых гор, и качающиеся под штормом громады нефтеналивных танкеров, и караваны самодельных плотов, причаливающие к шпилям церквей, и бредущая через заоблачный перевал реденькая цепочка беженцев, и вертолёты, рыболовными неводами вытаскивающие колышущуюся людскую массу из волн...

Всемирный потоп как он есть.

Ошеломляющая по выразительности картина.

Вставал вопрос — откуда это взялось? И не менее важный вопрос — что нам с этим делать? Лёлик, теперь взявшийся за раскопки всерьёз, просидевший в интернете, почти без перерыва, без сна, несколько дней, клялся-божился, что в сети ничего похожего нет, и хотя на значительной части роликов, особенно в новостных сообщениях, стояли логотипы известных информагентств, в архивах этих агентств, по крайней мере в открытых, данные ролики тоже отсутствовали.

— Откуда же они тогда берутся? — спросила Кира.

Лёлик, потягиваясь, дурашливо вытаращил глаза:

— Не знаю... Возможно, из будущего...

Его это не волновало.

Мы переглянулись.

Нас всех волновало другое.

— Ты логотипы можешь убрать? — осторожно поинтересовался Вадим. — Ну, чтобы их там не было вообще?

Лёлик кивнул:

— Без проблем.

— А изменить... как-нибудь исказить голоса, чтобы их нельзя было узнать?

— Без проблем.

Накрыла студию тишина ожидания.

Был вечер, шторы на окнах были задёрнуты, горели два настенных светильника.

Полумрак.

Время парадоксальных идей.

— Рискованно, — заметила Кира.

Вадим посмотрел на неё, потом на меня:

— А ты?

Я пожал плечами.

Тогда он перевёл взгляд на Лёлика:

— Ну?

Тот тоже пожал плечами.

Прошла в ожидании ещё пара секунд.

— Делай, — сказал Вадим.

В конце концов решено было так: ролики мы выставляем, но никакой атрибуции к ним не даём, то есть подразумевается, что это наш, авторский, уникальный контент, мы это придумали сами, а если у кого-то возникнут претензии, немедленно извиняемся, каемся, бьём лбом об пол, ссылаемся на несовместимость базовых драйверов, из-за чего электронные адреса оказались слепыми.

Короче, прикидываемся чайниками.

Кира всё равно была против.

— Захотят нас прижать — прижмут. Не сомневайтесь. И штраф заплатить придётся.

Ну как же!

Юрист — она и в постели юрист.

Итог, как обычно, подвёл Вадим,махнул рукой, прекращая дискуссию, и сказал, что — ладно, со штрафом... Там видно будет... Не торопись...

На подготовку материала ушло две недели. Я, ощутив после просмотров что-то вроде творческого подъёма, сразу же заявил, что нет смысла выкладывать ролики «голыми», как они есть, это будет неэффективно. Следует развернуть их в сюжет, создать долгоиграющую тематическую историю. В результате был приглашён солидный эксперт, профессор, доктор всяких наук, сотрудник Центра гуманитарных стратегий, который, оглаживая холёную седую бородку, картин­но задумываясь, отработанным жестом поправляя очки, поведал нам, а заодно и аудитории, что человечество стоит на грани глобальной экологической катастрофы. За последние сто лет, сказал он, температура на нашей планете увеличилась примерно на половину градуса по шкале Цельсия. Это может показаться незначительным изменением, однако вспомним, что в последний межледниковый период, начавшийся примерно одиннадцать тысяч лет назад, средняя температура поднялась всего на два градуса, но это привело к затоплению громадных земных пространств. Тогда разрушилась значительная часть шельфовых ледников Западной Антарктиды, которая, кстати, уже и сейчас теряет около шестидесяти пяти миллионов тонн льда каждый год. А если одновременно растают и мощные льды Гренландии, то уровень Мирового океана поднимется минимум на семь метров. Это создаст совершенно иной планетарный ландшафт. В Европе окажутся под водой такие города, как Лондон, Амстердам, Петербург, полностью уйдёт под воду Венеция, будут затоплены Нидерланды и большая часть Дании. Средиземное море расширится и, возможно, сомкнётся с Каспийским и Чёрным морями. В Азии будет затоплен весь равнинный Китай, значительная часть Бангладеш, исчезнут с лица земли Карачи, Багдад, Дубай, Калькутта, Бангкок, Хошимин, Сингапур, Гонконг, Шанхай, Токио и Пекин. Существенно уменьшится территория Индии. Не лучше будет обстоять дело на Северо-Американском континенте: исчезнет практически всё атлантическое побережье США вместе с Флоридой, в Калифорнии холмы Сан-Франциско превратятся в изолированные острова, а на месте Калифорнийской долины, нынешнего рая, возникнет огромная заболоченная лагуна. В Южной Америке проливом Атлантического океана станет Амазонская низменность, уйдут под воду Буэнос-Айрес, часть Парагвая, прибрежный низменный Уругвай. Сравнительно меньше пострадает Африка, но всё же Египет, включая Каир и Александрию, будет в значительной мере покрыт Средиземным морем...

Красиво говорил этот эксперт. Как раз то, что требовалось. Я нарезал его почти полуторачасовую речь на фрагменты, на смысловые сюжеты по пять—семь минут, и, вмонтировав в них подходящие ролики, собрал целый цикл последовательных передач.

Честное слово, здорово получилось!

Творческий подъём охватил не только меня. Кира очень удачно предложила назвать весь этот цикл «История будущего», по аналогии с серией книг какого-то классика американской фантастики. Бог мой, сколько Кира читала! А кроме того, она же предложила новое оформление кадра: вместо скучного зелёного фона, которым мы драпировали наши прежние интервью, дать не оштукатуренную за­днюю стенку студии — багровые грубые кирпичи; мы прислонили к ним скамейку, притащенную из сквера, а в загадочную узкую нишу над головами беседующих поставили глиняный кувшин с отбитой ручкой. Непонятно было, что он собою олицетворял, но тоже — здорово получилось. У Киры, как я уже говорил, явные художественные способности.

Кира вообще ожила: глаза заблестели, голос зазвенел, на щеках появился румянец. Я не удержался — как-то раз ей подмигнул, и она вдруг застыла, а потом судорожно вздохнула и отвернулась.

Ну ладно.

Юрист — так юрист.

Главное, подала две хорошие идеи.Лёлик тоже не терял времени даром. Логотипы информагентств он из роли­ков, разумеется, вычистил, но сделал и ещё одну важную вещь: переформатировал адресный трафик. Теперь ролики в ленте комментариев под постами не появлялись, а сразу же уходили в приватный почтовый ящик, открыть который можно было, лишь зная два довольно громоздких пароля.

Придраться к нам стало сложнее.

Мы даже умудрились встроить в цикл нашего кота Бармаглота. Он время от времени появлялся в конце передачи, театрально хватался за голову и кричал паническим голосом: «Ой, беда, беда!.. Глобальное наводнение!.. Мы все утонем!..» Или сидел на вершине горы, окружённый необозримыми барашками волн, чесал в затылке и как бы подводил грустный итог: «Слишком много воды...»

Цикл «История будущего» мы запустили в шесть утра первого мая. Длинные праздники обеспечивали аудиторию, более обширную, чем в будние дни. Не знаю, как остальные, а я не удержался, включил компьютер как только продрал глаза и, честно скажу, сердце у меня упало, поскольку там обнаружилось всего около шестисот просмотров. Правда, к одиннадцати часам их набралось уже более пяти тысяч, к пятнадцати часам — более сорока, в десять вечера — почти шестьдесят, а когда утром следующего дня я нетерпеливо ткнул адресную строку, то увидел целых восемьдесят две тысячи — результат, о котором мы ранее могли только мечтать. Через трое суток ролик перевалил за сто тысяч просмотров — важный психологических рубеж для любого блогера.

Так же быстро начали набирать про­смотры и остальные посты. Особенным успехом пользовались два: прежде всего затопленный Лондон (наш первый ро­лик), по улицам которого плыли лодки со спасающимися людьми. Лёлику таки пришлось с ним повозиться, но зато каков был эффект: страх, отчаяние, безнадёжность тех, кто во мгновение ока лишился всего. А ещё — колоссальное торнадо с ливнем, обрушившееся на Ва­шингтон: летели по воздуху закрученные жуткой воронкой автомобили, крыши домов, мебель, вывороченные с корня­ми деревья, стены гнутой воды... Тоже произвело сильное впечатление.

Здесь нам вновь, если так можно выразиться, повезло. Именно в эти дни из-за непрерывных дождей разразилось сильнейшее наводнение в западных землях Германии, новостные агентства показывали отрезанные от большого мира деревни, плывущие и перевёрнутые машины, дома, стоящие по пояс вводе, семьи, с кошками и собаками, вскарабкавшиеся на крыши в ожидании по­ мощи. Особенно пострадали Северный Рейн-Вестфалия и Рейнланд-Пфальц. И тогда же в районе Багам сформировался очередной ураган и, набирая силу, двинулся в сторону восточных американских штатов. До Вашингтона он, правда, дошёл сильно ослабленным, вызвав не грандиозный потоп, а только кратковременный ливень, но совпадение оказалось весьма кстати.

Наши ролики попали в фокус внимания. Одни комментаторы называли это «интуитивным прогнозом», тем, что подсознательно ощущает творческий человек, другие — чистой случайностью, не имеющей с прогностикой ничего общего. Но было много и тех, кто полагал, что мы просто спекулируем на трагедиях: гибнут люди, разрушаются города, а мы, быстренько подсуетившись, зарабатываем на этом лайки. Никакие объяснения, что передачи были созданы ещё до нынешних катаклизмов, в расчёт, конечно, не принимались.

Кульминацией явилось выступление знаменитого петербургского футуролога на популярном канале «Социософт». Футуролог в своей обычной спокойной манере, она очень нравилась зрителям, утверждал, что сама концепция глобально­го потепления, гигантской катастрофы, которую оно якобы с собой принесёт, — полная чушь. Достаточно вспомнить европейский климатический оптимум десятого — тринадцатого веков, тоже резкое потепление, обширное таяние льдов, но никаких затоплений, никакого бегства из прибрежных районов, напро­тив — благоприятная погодная ситуация, долгое лето, короткие зимы, обильные и размеренные дожди, викинги заселяют Гренландию и называют «зелёной землёй», в Англии выращивают виноград, в Европе в этот период — высокие урожаи, демографический и, как следствие, цивилизационный подъём... Нынешняя истерия вокруг глобального потепления, утверждал футуролог, это намеренно сконструированная страшилка, связанная с определёнными финансовыми стратегиями. Он приводил конкретные цифры по торговле квотами на выбросы парниковых газов, разоблачал Киотский протокол, выгодный лишь узкому кругу стран, и называл бенефициаров этого «увлекательного процесса».

На меня лично большое впечатление произвёл такой его аргумент: оказывается, термиты, насекомые, родственные тараканам, выделяют в ходе жизнедеятельности почти столько же углекислого газа, сколько промышленность всей Земли, а аммиака — в три раза больше. Ничего себе завернул! Лёлик тут же затеял с футурологом яростную дискуссию по данному поводу, вызвавшую, к нашей радости, невероятное количество комментариев.

Главное, однако, заключалось в другом. В середине мая мы вместе с роликами начали с того же адреса получать голосовые и текстовые послания. Выяснилось, что отправителя их зовут Зари­ на, ей четырнадцать лет, она родилась в небольшом городке, в Черногории, на Адриатическом побережье. Отец — серб, мать — русская, отсюда её знание русского языка и отсюда в её речи странные, сербские, вероятно, слова и кое-где неправильные ударения.

Предысторию Зарины мы узнавали обрывочно, крохотными фрагментами, по обмолвкам, по случайно выскочившим подробностям. Зарина почему-то не считала нужным её рассказывать. Видимо, это всё было вытеснено последующими событиями. Тем не менее удалось по­ степенно установить, что семья Зарины, оказывается, давно распалась, отца она помнила плохо, мать пребывала в постоянных и долгих командировках, девочка с пяти лет воспитывалась в интернате. А собственно эта история для неё (и для нас) началась в тот жуткий день, когда неожиданно, словно при наплыве цунами, стала подниматься вода в Адриатике. Улицы города оказались затопленными буквально за пару часов. Никто этого не ожидал. Службы спасения оказались беспомощными перед лицом масштабно­го бедствия. Интернат тоже почти сразу же затопило. Была кошмарная паника. Люди метались, карабкались кто куда мог, плыли на надувных матрасах, бежали к ближним холмам. Крики и плеск мутных волн вздымались до неба. Всё же, благо­даря энергии преподавателей, удалось раздобыть пару автобусов, посадить в них детей. Район Скадарского озера они миновали благополучно, хотя озеро уже вспучилось, автобусы шли по радиатор в воде, но затем безнадёжно завязли в потоках беженцев, хлынувших из Подгорицы: там вышла из берегов река Морача и пенящиеся грязью потоки, будто щупальца осьминога, стали растекаться по всей равнине. А когда головной автобус, где находилась Зарина, каким-то чудом сумел выбраться на боковую дорогу и, натужно сипя мотором, начал подниматься в горы(водитель сказал, что попробует пробиться к Колашину), на первом же более или менее ровном участке их остановили муж­чины — бородатые, с автоматами, судя по говору, из албанского поселения — и приказали высаживаться. Директора интерната, пытавшегося протестовать, они застрелили, автобусы угнали, прихватив с собой трёх самых взрослых девочек. Зарина уцелела лишь потому, что сразу же, как только их вытолкали из салона, спряталась за камнями. Тем и спаслась. Оставшиеся двое преподавателей, посовещавшись, решили, что лучше, пусть и пешком, добираться до Сербии. Там хоть и было объявлено чрезвычайное положение, но, судя по сообщениям в интернете, обстановка пока сохранялась спокойная. Вещи, разумеется, никто захватить не успел, продукты — пачка печенья, воды — три литровые бутыли на всех. К тому же не было связи. Пока ехали мимо Скадарского озера, Зарина непрерывно пыталась дозвониться до матери. Та была где-то в Германии, очередной долгий вояж. Отвечал механический голос: «Линия перегружена. Пожалуйста, повторите попытку позже». Почтовые отправления тоже не проходили. Сеть то появлялась, то исчезала. Более или менее внятно всплывали лишь новостные ленты, из которых можно было понять, что несчастье обрушилось не только на Черногорию, но и на весь мир.

Вот что нам удалось узнать о Зарине. Вместе с тем было и ещё кое-что. В одной из записей Зарина, запинаясь, неуверенным голосом сообщила, что когда пряталась от албанцев в расщелине, её будто ударило: она всё это уже видела. Был такой фильм несколько лет назад: группа подростков, спасаясь от наводнения, пробирается по горной тропе. А главную героиню — почему и запомнила — тоже звали Зарина. Скачать сам фильм у неё не получилось, сеть прыгала, загрузка тут же срывалась, но в отзывах, весьма многочисленных, было сказано, что ос­ новой его послужили ролики какого-то интернет-канала. Дурацкий оказался канал, полукустарный: кот идиотского вида кривлялся и верещал всякие глупости. И, естественно, ни следа её роликов. Зарина не в состоянии была объяснить, что тогда на неё нашло, наверное, гнев, страх, отчаяние, всё вместе, хлынуло, закрутилось, но она почему-то взяла и отправила на этот канал записи со своего айфона...

Теперь нам стало понятно, откуда данные послания появились. Причём качественные, профессиональные, с логотипами информационных агентств, Зарина, скорее всего, вылавливала в сети, а подрагивающие, в плохих ракурсах, не скомпонованные снимала сама. Но гораздо важнее было то, что эти ролики и тексты действительно приходили из будущего. Теперь никаких сомнений не оставалось, и это вздёрнуло нас, как тень, вдруг выглянувшая из иномирья. Мы в это верили и не верили одновременно. Слишком уж убедительно, но также и невероятно выглядела данная ситуация.Я, например, то готов был принять её как непререкаемый факт, то боялся, что через день — через два с шумом и треском объявится истинный производитель видеозаписей, этакий пранкер, недоросль, этакий великовозрастный обормот, и, гогоча, выставит нас всех дураками.

Нечто подобное ощущали и остальные.

Точнее всех выразила это Кира:

— Умом понимаю, а внутренне принять не могу.

Говоря проще, мы были ошеломлены. Тем более что связь с Зариной была исключительно односторонняя. Все по­ пытки Лёлика связаться с ней по обратной ссылке приводили к стандартному ответу провайдера: «Данный адрес в сети обнаружить не удалось».

Зарина нас не слышала.

Её послания поступали словно из пустоты.

Мы пребывали в растерянности.

Никто не понимал, что в такой ситуации следует предпринять.

Кроме того, нас охватывала дрожь нетерпения. Ведь не кот тут чихнул, это настоящее чудо, редчайший случай: вытащили счастливый лотерейный билет. Шанс, который выпадает раз в жизни.

Глупо было бы его упускать.

И неизвестно, чем бы всё это в конце концов обернулось, но тут в нашей компании появилась Ирма.

Значительно позже, когда мы в Алексино писали сценарий, когда накрапывал дождь и слабый шорох его подчёркивал простёршуюся вокруг огромную безлюдную тишину, Ирма, лёжа рядом со мной, призналась, что в те первые дни была в отчаянии. Её только что выставили из одной весьма перспективной фирмы, с серьёзным хвостом: якобы за разглашение конфиденциальных сведений. На самом деле, Ирма клялась, её просто подставили. Была там одна такая хитрая обезьянка, метила на её место. Пришлось съехать с нормальной квартиры, снять пристройку, наподобие мезонина, где от стены до стены можно было достать руками. «В гробу я видела такую роман­тику», — сказала она. Денег не было совершенно, ходила она пешком, ела через день, в забегаловке, давясь жирными беляшами. Но характерно, что, несмотря ни на что, при знакомстве в студии вы­глядела на все сто: вельветовый костюм, подтянутая, в макияже — такая офисная мурена с чуть фиолетовым хищным блеском в глазах. Не подумаешь, что голодная. Протянула крепкую горячую руку:

— У вас интересный канал. Буду рада с

вами работать.

Привёл её к нам Вадим. И я поначалу думал, что он просто пристраивает на время свою очередную девицу. Тем более что её звали Ирма, а у Вадима присутствовала какая-то забавная тяга к экзотическим именам. Были у него Виолетта, Арсена, Лилия, Луиза, Сюзанна... Всех не упомнишь. Они появлялись и исчезали с космической скоростью, не оставляя следов. Так что насчёт Ирмы я не слишком обеспокоился: ну покрутится у нас месяц-другой, а потом тоже исчезнет вслед за предшественницами.

Вот тут я ошибся.

Всего через день, разобравшись в наших делах, Ирма, усадила меня и Лёлика напротив и строгим голосом объявила, что пора заканчивать с самодеятельностью. Дружеская компания — это отлично, но свою первоочередную задачу она видит в другом.

— Сейчас у канала примерно сто тысяч просмотров, так?

— Так, — подтвердили мы.

— А должен быть миллион.

Ничего себе.

— Мы стараемся, — пробормотал Лёлик.

— Стараться мало. Старается и дятел, когда выдалбливает гнездо. Короче, давайте работать.

Нет, это была не очередная девица. К нам пришёл менеджер, командир, судя по интонациям, не терпящий возражений. Мы с Лёликом переглянулись: ну-ну. Одну такую, по имени Генриетта, Вадим уже пытался внедрить. И что? Как сказала бы Кира: «Где вы теперь? Кто вам целует пальцы?»

Мы не особенно переживали. Ладно, покомандуй пока, если хочется.

И вот тут я ошибся во второй раз.

Ирма, как оказалось, умела не только командовать. Кстати, особых распоряжений мы от неё в первые дни и не получали, зато видели, что сама она, как маленький гномик, непрерывно горбатится за компьютером. А Сева, студент, наш вахтёр и охранник в одном лице, шепнул, что Ирма неизменно появляется в студии в семь утра, а уходит не раньше, чем в десять- одиннадцать вечера.

Опять-таки — ничего себе!

Собственно, она занималась тем, что нам действительно следовало делать: ходила по популярным сайтам со сходной тематикой, писала там комментарии, бросала острые реплики, завязывала дискуссии и, пользуясь случаем, ненавязчиво внедряла ссылку на наш канал. Того же самого через некоторое время она потребовала и от нас — сетевого серфинга, постоянного, по три часа каждый день, не меньше. Мы застонали, но ничего не поделаешь: надо, так надо. Более того, Ирма договорилась с несколькими мелкими интернет-площадками, что мы будем регулярно проводить там нечто вроде бесед. Тематика — будущее. Что это такое. Как оно влияет на нас. Лёлик от этих танцев сразу же категорически отказался, но мне под общим давлением, в том числе и Вадима, согласиться пришлось. Честно скажу, на первой записи я выглядел дурак-дураком: таращил глаза, мелко-мелко, как идиот, кивал после каждого слова ведущего, мекал, бекал, перемежая смысловую беспомощность мучительными, долгими паузами. Однако к собственному удивлению довольно быстро освоился и болботать начал живенько и непринуждённо. Количество подписчиков и просмотров у нас снова стало расти. Ура, ура!.. Правда, Кира заметно остудила меня, сказав, что значительную их часть мы вообще-то просто купили: существуют фирмы, которые накручивают количество посещений, Ирма настояла, заплатили одной из них. Кира знала, о чём говорит: оформляла соответствующий договор. Впрочем, неважно. Главное, что мы уверенно закрепились на двухстах с лишним тысячах. Конечно, до миллиона нам было ещё далеко, но появилась уверенность, что кризис преодолён, мы выживем, будем существовать. И не только выживем, но ощутимо поднимемся. Трудно, да, трудно, не спорю, но подниматься в гору всегда тяжело.

В общем, с приходом Ирмы у нас всё ожило, задвигалось, словно в атмосфере прибавилось кислорода. Во флигеле, где была расположена наша студия, казалось, стало немного светлее. Мы с Лёликом быстро смирились, что она нами командует. Пусть командует: недостатки есть продолжение наших достоинств.

Но это было только начало. Ирма, будто с ядерным реактором в сердце, работала стремительно и неутомимо. Мы опомниться не успели, как наша самодеятельность в самом деле закончилась — в начале лета был заключён партнёрский договор с «Анодой».

Для нас это стало настоящим прорывом. «Анода» по сравнению с нами была сверхгигантом, одним из трёх лидеров на сетевом рынке России. Чем она только не занималась — и интернет-торговлей, и денежными переводами, и рекламой, и коучинговыми программами, и сбором материалов для двух информационных агентств. Вдобавок к этому— скупкой перспективных стартапов, вкладывалась таким образом в будущее. А ещё была владельцем крупной социальной сети, что тоже немаловажно. Попасть в её промоутерские возможности — невероятная удача.

Ирма, чувствуя, видимо, лёгкое головокружение, взяла меня в качестве консультанта на завершающий раунд переговоров, и я увидел четырёхэтажное здание из стекла и гранита, в самом центре Санкт-Петербурга, до Невского пешком — пятнадцать минут, увидел мраморную лестницу, мозаичный просторный холл, длинную цветочную галерею, насквозь просвеченную солнцем, где на двух деревцах желтели крохотные лимончики.

— И апельсинчики — тоже, — шепнула Ирма, указывая чуть вперёд...

Колоссальная разница с нашим флигелем, состоящим, помимо студии, всего из восьми аккуратно отремонтированных, но тесных и скучных офисных помещений.

Возникло, правда, одно затруднение. «Анода» потребовала объяснить, откуда мы берём эти ролики. Корпорация была солидная, с акциями на международных биржах, с аудитами, с серьёзной долей иностранного капитала, и, безусловно, не хотела никаких обвинений в том, что использует плагиат. Юрист «Аноды», маленький, кудрявый, пузатенький, улыбаясь пухленькими губами, складывая их сердечком, предупредил, что даже намёна это недопустим.

— Ну и что мне ему отвечать? — спросила Ирма.

Действительно — что?

О связи с будущим, как я понимал, и заикаться не стоило.

После долгих дискуссий мы с Кирой придумали более или менее приемлемое объяснение. Дескать, Лёлик, он у нас та­кой местный гений, сотворил программу,которая работает следующим образом: берутся несколько сцен катастроф из художественных или документальных фильмов, из текущей хроники или вообще из сети и после цифровой обработки совмещаются в единый пакет. Затем, исходя из задания и материала, даётся команда, сформулированная как «наводнение». Можно также заложить «землетрясение» или «пожар», но тогда придётся вручную подбирать другой визуал. Программа несколькими циклами прокатывает данный пакет, выделяет в нём персонажей, совпадающих по движениям с данной задачей, сопрягает их с динамикой вы­бранного сюжета, убирает лишнее, вновь прокатывает, гармонизирует, и вот вам паническая толпа людей, спасающихся от гигантской волны. Сходным образом конструируется антураж. Потом всё это ещё раз накладывается друг на друга и ещё раз гармонизируется в нескольких циклах. Вуаля, результат совершенно не совпадает с исходными изображениями. Ни одна проверка не выявит заимствований. То есть обвинить нас в плагиате будет нельзя. Можете проверить, если хотите.

Между прочим, я нисколько не сомневался, что сетевая команда «Аноды» в самом деле тщательно всё проверила и убедилась. И, разумеется, сразу же захотела купить эту программу. Тот же юрист «Аноды», вместе с напарником, вероятно, специалистом по переговорам, довольно долго нас убеждал, что это будет выгодно и нам, и им. Программу надо срочно легализовать, настаивали они, иначе завтра кто-нибудь создаст точно такую же. Идея носится в воздухе. Вам требуется защита. Вы понимаете? Деньги они предлагали очень приличные. Хотя, в сущности, это были копейки по сравнению с тем, ка­кую прибыль такая программа, если бы она действительно существовала, могла принести.

— Нет уж, — вернувшись оттуда, сказала Ирма. — По договору мы не обязаны передавать наши собственные разработки. Кстати, — это уже персонально к Лёлику, — ты хорошо спрятал переадресовку этой... Зарины?

Лёлик кивнул.

— Ты уверен? У них специалисты экстра-класса.

— Не найдут, — сказал Лёлик. — Тут надо знать, где искать. Это ведь совсем не то, что они думают...

Оставалось верить ему на слово.

Так или иначе, но соглашение с «Анодой» мы заключили. Ирма торжественно потрясла перед нами целой пачкой бумаг, где мелким шрифтом, с помощью бюрократической магии были уложены в параграфы наши взаимные обязательства.

Я даже не пытался понять этот птичий язык, посмотрел на Киру, и та суховато заметила, что договор, вообще говоря, кабальный. Согласно ему, мы передаём «Аноде» исключительные авторские права, и теперь они целых пять лет будут распоряжаться всеми нашими материалами.

— Я, конечно, могу ошибаться. Авторские права — не мой профиль.

— Это стандартный договор, — так же суховато заметила Ирма.

Кира пожала плечами:

— Вам с Вадимом Анатольевичем вид­нее...

Между ними что-то не складывалось.

То и дело проскакивали мелкие колючие искры. Мне иногда казалось, что сам воздух слегка припахивает озоном. Я тогда не догадывался, что происходит. Считал, что всё это напряжение возникает из-за влияния на Вадима: Кира тянет его в одну сторону, Ирма — в другую. И если раньше у Киры на этом поле соперников не было, экзотические девицы не в счёт, то теперь она явно проигрывала.

На самом деле всё обстояло иначе. Дело было отнюдь не в Вадиме. Дело было во мне. Я сам ещё ничего не чувствовал, а Кира, вероятно, чисто женскими мистическими рецепторами, уже улавливала некие флюиды. Раздражалась она именно из-за этого, и раздражение, вопреки всей её выдержке, выплёскивалось наружу.

А результаты нашего договора с «Анодой» овеществились немедленно. Количество подписчиков скачком выросло сна­чала до ста пятидесяти тысяч, потом — до двухсот, а число стабильных просмотров в конце июня перевалило за полмиллиона. Сказался промоутерский толчок «Аноды». Мы поднимались. Мы выходили в сетевые лидеры. Мы ещё не были в топе ста наиболее популярных российских сайтов, но уже вплотную, вплотную приближались к заветной черте. Дрожь в преддверии невероятной удачи становилась всё сильнее. Атмосфера в студии была наэлектризована до предела. К тому же нам с Лёликом существенно прибавили зарплату, что тоже немаловажно.

Потому, вероятно, в те дни мне и пришла в голову очередная идея. Бесспорно, обрамление роликов научными беседами и интервью выглядело неплохо, но теперь, имея в своём распоряжении столько разнообразных материалов, можно подняться на более интересный уровень: сделать некое связное повествование, нечто вроде сериала о девочке, спасающейся от катастрофы. Вот она бежит из погружающегося в воду города, вот едет на автобусе вместе с такими же перепуганными детьми, вот пробирается через горы, надеясь попасть в некое безопасное мес­то, вот... ну не знаю, что там будет ещё... Своего рода реалити-шоу — словно всё происходит прямо сейчас. И нашпиговать данный сюжет сообщениями новостных агентств, репортажами из тонущих го­родов, комментариями экспертов, паническими заявлениями политиков. То есть нарисовать сотрясающийся глобальный пейзаж, где, как живая мелодия, будет звучать судьба отдельного человека.

— Здорово! — воскликнула Кира.

— Молодец! — снисходительно прокомментировала моё предложение Ирма.

Эксперты-сетевики из «Аноды» идею тоже одобрили. Лёлик, посидев за компьютером пару недель, соответствующим образом переформатировал ролики.

Некоторые сомнения у нас вызвало только то, что придётся вернуться назад и запускать материалы в повтор. Иначе ничего не получится. Но как отреагирует на это аудитория? И действительно, после первых серий нашего видеокомикса возник лёгкий ступор. Комментаторы под постами недоумевали: почему мы показываем, пускай существенно обновив, те же самые кадры? Но потом идея дошла до самых глухих и количество просмотров опять начало быстро расти.

В тот миг, когда на счётчике образовались почти сплошные девятки, мы собрались у экрана и, затаив дыхание, наблюдали, как преодолевается главный рубеж. Вот счётчик показал три последние цифры 991... вот — 992, вот — 994...

И вдруг сразу же — лягушачьим прыжком — 1000...

У нас был миллион!

Даже несколько больше.

— Ура-а-а!.. — наш крик, вероятно, разнёсся аж по соседним улицам.

Кира зааплодировала. Вадим хлопнул заранее припасённым шампанским. А Ирма, забыв о начальственной отстранённости, поцеловала его, меня и, завершая обряд, звонко чмокнула Лёлика.

Был конец августа, в воздухе настаивалась жара, солнце сияло так, будто тоже радовалось нашему празднику.

И только я один, вероятно, заметил, как Лёлик, отвернувшись, украдкой, вытащил из кармана розовый, с оборочками платочек и тщательно вытер щёку от поцелуя.

А потом бросил платочек в мусорное ведро.

С Лёликом происходило что-то не то. Он и раньше не отличался особой энергией, а теперь вдруг совсем потускнел, стал каким-то вялым, сонным, поникшим, с гипнотически замедленными движениями, словно погружённый в невидимый, но вязкий кисель. Отвечал на вопросы не сразу — после паузы вскидывал голову:

— А?., чего?..

И оглядывался вокруг так, словно не понимал, где находится.

Выпадал из общего взбудораженного настроения.

Кира за него волновалась.

Сказала:

— Он был таким, когда наконец рас­стался с готами.

Честно говоря, готом я Лёлика не представлял. Готы — это ведь чёрная кожа, шокирующие татуировки, страшновато подмалёванные глаза, пирсинг, брякающие цепочки, шнурованные сапоги. Всем своим видом демонстрируют агрессивность.

А какая могла быть агрессивность у Лёлика? С первого взгляда понятно, что это ухоженный домашний ребёнок: чисто вымытый, аккуратно причёсанный, наивные голубые глаза... Такие же чистенькие футболка и шорты. Разве что прядь волос, мягких, льняных, как у романтического пастушка, выкрашена в сиреневый цвет. Кира по секрету мне объяснила, что ещё в прошлом году Лёлик вписался в очень специфическое сообщество: никаких эротических отношений, исключительно возвышенная, духовная дружба. Мне как-то довелось на них посмотреть. Однажды впорхнула в студию компания человек десять — двенадцать, мальчики, девочки, тоже аккуратные, чистенькие, ухоженные, тоже — шорты, футболки с картинками, беленькие подростковые тапочки, кукольные лица, почти не отличимые друг от друга. Они сгрудились возле компьютера Лёлика, о чём-то защебетали, минут через тридцать упорхнули, словно стая ангельских птиц. Удивительно: парню двадцать четыре года, взрослый, не урод, не больной, и чтобы не интересоваться девушками?! Хотя выглядел Лёлик гораздо моложе, если не знать, то больше шестнадцати — семнадцати не дашь. Кира говорила, что тут особая и, кстати, очень дорогая диета, всякие ограничения, витамины, биологически активные вещества...

Мне лично это без разницы. Лишь бы Лёлик делал качественные ролики. Лишь бы выходил из-под его пальцев квалифицированный выразительный видеоряд, на который аудитория мгновенно клюёт. Об остальном пусть беспокоится Кира, как это и положено старшей сестре.

Однако беспокоиться было о чём.

Вадим расположил нашу студию в двух­ этажном флигеле, за Домом быта, в глубинах хозяйственного двора. Для работы не очень удобно: справа — кабинет бухгалтерии, транспортный отдел и юрист, та же Кира, которая, естественно, занималась не только нашим каналом, слева — маркетологи и отдел сбыта. Через нас всё время ходили. Поэтому записи мы обычно назначали на вечер, да и сами предпочитали работать после шести, когда народ расходился. Так вот, дождавшись, пока за последним сотрудником закроется дверь, Лёлик, повращавшись туда-сюда в кожа­ном компьютером кресле, не оборачиваясь ко мне, даже не глядя, начинал тихонечко говорить, что, если нас, то есть всё человечество, ожидает гигантская катастрофа, если множество людей скоро погибнет, а сотни миллионов, может быть, миллиарды превратятся в беженцев, не имеющих ни двора, ни угла, то мы не имеем права спокойно на это смотреть. Не можем пре­вращать это в шоу и выжимать деньги из апокалипсиса, несущего смерть.

— И что? — через какое-то время, истощив терпение, спрашивал я.

— Наверное, надо что-то делать...

— Твои предложения ? — я к нему обычно тоже не оборачивался.

Лёлик мялся, поскрипывал кожей кресла и говорил, что следует, вероятно, обратиться в прессу, а также — сообщить об этом правительству и компетентным органам.

— Отличная идея, — отозвался я. — Сейчас они все прибегут, пожмут тебе руку, скажут: «Спасибо вам, Алексей Матвеевич, что предупредили нас о грозной опасности». Прилетит на голубом вертолёте Генеральный секретарь ООН — как его там? — и повесит тебе медаль вот такого размера — за спасение человечества.

— Для прессы — это сенсация, — говорил Лёлик.

— Да ты в интернет загляни. Там этих сенсаций — по четырнадцать штук каждый день. Атланты, рептилоиды, гости из будущего, тайные базы американцев на другой стороне Луны... Кстати, ты вычислил, хотя бы примерно, когда катастрофа может произойти? Нашёл что-нибудь в роликах, как это соотнести с нашим временем? Когда всё это на хрен повалится — через десять лет, через пятьдесят, через сто? Есть какие-нибудь хронологические привязки?

Лёлик сразу мрачнел:

— Нет... Ничего... Если бы у нас было больше материалов...

И он утыкался в экран компьютера.

Последнее время он только и делал, что выискивал в мире признаки надвигающегося бедствия.

Сообщал:

— А вот пишут про наводнение в Таиланде. Пострадали три тысячи человек... Ещё — затяжные дожди на востоке Франции, опасаются, что погибнет весь урожай... Снова ускорилось таяние ледникового щита Гренландии, климатологи предвещают... — ну и так далее.

Я лишь отмахивался.

Бог с ним, с Лёликом. Лёлик— это ещё ладно. Гораздо труднее было разговаривать с Кирой. Собственно, мы и не разговаривали, но рядом с ней мне становилось как-то не по себе. Словно лично я виноват, что весь мир скоро накроется медным тазом.

Однажды я не сдержался:

— С чего ты решила, что это именно наше будущее?

Кира распахнула глаза:

— А чьё же тогда?

— Ты что-нибудь о параллельных измерениях слышала?

— Это теория Эверетта? Вселенная расщепляется при каждом квантовом переходе? Миров бесконечное множество, и есть среди них такие, которые фактически неотличимы от нашего? — Она поморщилась. — Чушь всё это. Яак Хинтикка уже давно показал, что расщепление происходит только на квантовом уровне. Но по мере приближения к макромиру, то есть к нашей реальности, онтологические траектории укрупняются, поглощая друг друга, и остаётся единственная версия — та, где мы существуем.

Кира меня поражала. Казалось, она знает вообще всё на свете. Вот и в квантовой физике разбирается. Против воли я представлял, как она прозрачными летними вечерами лежит на тахте в своей стерильной — ни пылинки — квартире на Бронницкой улице и читает монографию Уилера «Гравитация, нейтрино, Вселенная». А что? Не телевизор же ей смотреть. Не на свидания бегать. Мне становилось не по себе. Какого чёрта я тогда к ней полез? Ну, принял лишнего, — всё равно, надо соображать. Есть же проверенная опытом поколений мудрость: на работе — ни с кем никогда, ни-ни. Сам себе повесил на шею хомут... Поначалу мне представлялось, что это как-нибудь постепенно развеется, в конце концов, чёрт, сколько можно страдать! Но прошло больше года, собственно, почти полтора года, а Кира тем не менее порой поглядывала на меня так, что хоте­лось чем-нибудь в неё запустить. Взгляд брошенного котёнка. В чём моя вина?

Взрослая женщина, её никто ни к чему не принуждал. А насчёт теории Эверетта, которую я потом посмотрел, так, честное слово, мне было на неё начхать. Не верил я ни в какие множественные Вселенные. И в приближающуюся глобальную катастрофу не верил. Или, точнее, верил, но — как-то абстрактно, не до конца.

Поэтому иногда я срывался:

— Успокойся, до твоего апокалипсиса ещё надо дожить! Оглянись: у нас только-только что-то стало налаживаться. Ты хочешь всё это угробить?

Кира, не повышая голос, отвечала:

— Ну да, миру погибнуть или мне чаю не пить?

Судя по тону, это была цитата. Только я не знал, откуда, — не знал и знать не хотел.

Хорошо ещё, что хотя бы Вадиму было в эти недели не до судьбы человечества. Договор с «Анодой» открыл массу интересных возможностей, благодаря чему бизнес быстро развивался, протискивался на новые рынки, наращивал вес, и проблема приближающейся катастрофы находилась для него на смутной периферии. Вадим о ней ни словом не упоминал, в студию к нам почти не заглядывал, а столкнувшись со мной где-нибудь в коридоре, бросал на ходу: «Молодцы! Так держать»! — и бодрым шагом двигался дальше.

На фиг ему сдался какой-то там апокалипсис.

Примерно так же к этому относилась Ирма. После успеха с «Анодой» она переехала в собственный кабинет, правда, застать её там было практически невозможно. Ирма непрерывно уезжала по каким-то делам: о чём-то договаривалась, что-то с кем-то улаживала, принимала участие в каких-то корпоративных мероприятиях. В «Аноде» она теперь проводила больше времени, чем у нас. Смысла её действий я не понимал. Она казалась мне то бабочкой, вычерчивающей узор карьерного танца, а то — пауком, ткущим невидимую, но прочную паутину. Кира придерживалась второй точки зрения, говорила, что мы опутаны этой паутиной, как мухи, спелёнаты, пальцем не пошевелить, нам из неё будет не вырваться.

Во всяком случае, проблема будущего Ирму тоже не волновала.

А вот у меня, хоть я и делал вид, что тревожиться не о чем, в глубине души всё-таки что-то ныло. Недавно я по настойчивому совету Лёлика посмотрел американский триллер «2012». Картина гигантской волны, вырастающей на горизонте и накрывающей вершины гор, отпечаталась в памяти. Дошло до того, что я вскакивал ночью, будто подброшенный, захлёбываясь и глотая со всхлипом нагретый воздух. И в такие минуты не понимая, где я и что. Но стоило мне из окна студии взглянуть на асфальтовый дворик, залитый солнцем, или из другого окна — на сквер, перебирающий под дуновением воздуха оттенки листвы, — всё такое привычное, мирное, обыденное, — и волна, поднимающаяся до неба, начинала выцветать. Возникала уверенность, что всё это выдумки, чепуха, кинематографические фантазии. Неважно, откуда появляются эти странные ролики, но к нашему будущему они никакого отношения не имеют.

Наверное, я заражался настроениями Вадима и Ирмы. Их деловая энергия защищала меня бронёй, непроницаемой для пугающих миражей. Ведь в самом деле вытащили счастливый лотерейный билет, сверкнул необыкновенный шанс, и что же: вместо того, чтобы им воспользоваться, будем ныть, жаловаться и скорбеть о том, что, быть может, никогда не произойдёт?!

Я запрещал себе даже думать об этом.

Тем более, что Ирма, однажды, внезапно ворвавшись в студию, торжественно объявила, что мы поднялись ещё на одну ступень.

Сделали ещё один важный шаг.

Она выдержала актёрскую паузу.

— Достигнута договорённость, что по нашим роликам, по нашему сюжету о девочке будет сниматься полнометражный художественный фильм.

Между тем сообщения от Зарины шли сплошной чередой. К концу первого дня путешествия их группа представляла со­бой жалкое зрелище. Почти ни у кого не было обуви, подходящей для ходьбы по горам. Две девочки, ранее гордившиеся модельными «лодочками», уже часа через три стёрли ноги. Вздулись и лопнули жуткие волдыри. Один из преподавателей, отодрав рукава куртки, соорудил им нечто вроде лаптей, и всё равно — девочки еле плелись, задерживая остальных. Зарина благодарила бога, что с утра почему-то надела кроссовки. Двигались они по извилистым тропам, временами перебираясь через завалы. К середине дня с одного из изгибов открылось перед ними, чуть ниже, шоссе с безумным скопищем авто­мобилей. Вереницы людей брели по обо­чинам, катили коляски, тащили за собой самодельные волокуши. Конец пробки скрывался где-то за поворотом. Нечего было и думать, чтобы встраиваться в этот безнадёжный поток.

Все единогласно решили обойти Колашин стороной. По сведениям из местных чатов, с трудом выловленным в сетях (связь в горах была нестабильной), в Колашин сразу после полудня вошли части албанской армии. Чаты извещали о грабежах, убийствах, изгнании местного на­ селения, поджогах домов. Правительство Черногории отреагировало на это вялым протестом, чувствовалось, что в круговороте стихийных бедствий властям уже не до того. Зато президент Сербии на специально созванной пресс-конференции назвал данные действия неспровоцированной агрессией, потребовал немедленного отвода албанских войск и объявил о приведении армии в повышенную боевую готовность. Следовало быстрее выбираться из мест, где вот-вот могут вспыхнуть военные действия. Пришлось с просёлка, ориентированного на Колашин, свернуть западнее, надеясь найти где-то укрытие.

К вечеру начался мелкий дождь. Серая морось пеленой легла на окрестности. Им удалось кое-как напиться и с трудом набрать воды в пластмассовые бутылки. Жажда до этого была просто убийственная. Кроме того, теперь приходилось шлёпать по лужам, смахивать со лба капли, затекающие в глаза. В этой мороси они выбрели к сонному поселению: десяток домов в долине, стиснутой двумя лесистыми склонами. Впрочем, оказалось, что не такое уж оно сонное. Когда преподаватели двинулись к крайнему дому, намереваясь попросить еды, а, может быть, и переночевать, оттуда вышли двое мужчин с винтовками, по виду отец и сын, и одновременно махнули дулами — проходите. Из соседних домов тоже вышли мужчины с оружием.

Делать нечего, побрели дальше. Пример­но через километр-полтора наткнулись на кошмарную бойню — двенадцать трупов, разбросанных по каменистой площадке.

Зарина, стараясь не вглядываться, стащила с подростка, её ровесника, прозрачную полиэтиленовую накидку и ото­драла прикреплённый к поясу телефон. Её собственный телефон почти разрядился. Тело сотрясала крупная дрожь. Казалось, что подросток сейчас вскинется и схватит её жёсткой рукой. Она долго не могла ус­покоиться. Зато теперь у неё были защита от дождя и айфон.

Ночевали они в небольшой пещере, которую обнаружили уже в плотных сумерках. Внутри было сухо, хотя пыли нанесло почти по щиколотку. Чернело кострище, обложенное кругом камней, нашлась в углу куча древесных обломков, запасённых, вероятно, предшественниками. Развели огонь, слегка обсушились. Страшно хотелось есть, младшие девочки всхлипывали, преподаватели безуспешно их успокаивали. Новости из интернета, если удавалось что-нибудь выловить, мягко выражаясь, не радовали. Европейские страны одна за другой объявляли о введении на своих территориях чрезвычайного положения. Закрывались границы, отменялись авиарейсы, эвакуировались прибрежные города. Безумные людские течения захлёстывали государства Центральной Европы. Беженцы прорывали любые кордоны, захватывали машины, автобусы, велосипеды, гроздьями висли на поездах, сминали спешно выдвинутые навстречу им воинские подразделения. Ночевали на улицах, грабили магазины. Разворачивались настоящие битвы между мигрантами и местными жителями. На увещевательные правительственные заявления никто внимания не обращал. Эфир был полон горячечных голосов комментаторов, ведущих «репортажи из хаоса». Никому не было дела до горстки детей, затерянных в горах.

Слабым проблеском для Зарины стало лишь то, что её почтовые отправления начали появляться на том самом нелепом канале «МИМ». Они были порезаны, отредактированы, сопровождались какими-то невразумительными пояснениями, рас­полагались не по порядку, комментарии к ним были просто чудовищные, но они, вопреки всему, появлялись, их смотрели, читали, они, судя по количеству откликов, производили впечатление. Фантастика, иначе не назовёшь!.. Правда, она так устала, что не было сил радоваться. Не было сил удивляться, как у неё получилось нечто, не поддающееся осмыслению. Она лишь сделала айфоном ещё одну запись: горит костёр, тянутся к нему дрожащие руки, проступают из темноты грубые сколы камня.

Ни слова — хриплое дыхание, кашель.

Первобытные колеблющиеся блики на лицах.

А на сотни километров вокруг — непроглядная ночь....

Итак, мы взялись за фильм. Продюсера звали Аврелий, и он сразу же вызвал у нас симпатию тем, что ироническим тоном, как бы посмеиваясь над собой, сказал, что такое имя объясняется завышенными ожиданиями родителей.

— Марк Аврелий — один из «счастливых императоров Рима»: золотой век империи, философ на троне... Просвещение, интеллектуальный расцвет... Папа с мамой надеялись, что я тоже стану философом, мыслителем, интеллектуалом. В известной мере я им и стал, только философствую на языке, им не слишком понятном. Ничего, кажется, привыкают...

Аврелий пересмотрел все наши матери­алы. В том числе те, которые мы решили не выставлять. Реакция у него была чисто профессиональная. Увидев тела, он лишь моргнул, заметив: однако, натурализм.

Через секунду добавил: но если немного подретушировать, сойдёт. Чувствовалось, ролики произвели на него впечатление. Закончив просмотр, он, видимо для солидности, с минуту молчал, а потом неторопливо кивнул:

— Да, с этим можно работать.

Он вообще всё делал неторопливо.

Мне раньше казалось, что продюсер, то есть человек, который организует такую сложную штуку, как кинопроцесс, должен обладать невероятной, демонической энергетикой: непрерывно бегать, кричать на всех, подталкивать, тормошить. Аврелий, напротив, был поразительно тих и меланхоличен, ни на кого не кричал, внимательно выслушивал каждого собеседника, даже ненормативной лексики не употреблял, и вместе с тем возникало в его присутствии чувство, будто вращается тяжеленный, исполненный инерции маховик, приводя в движение всё, что связано с ним системой невидимых передач. Ни остановить, ни замедлить его нельзя.

В ту нашу первую встречу он подвёл итог:

— Ну что ж... Надеюсь, в действительности ничего этого не случится... Теперь к делу. Договор вам вышлют сегодня. Что у нас сейчас? Конец сентября? Значит, через месяц жду от вас черновик сценария.

Для меня это стало полной неожиданностью. Выходит, сценарий писать будем мы ? А как это делается, кто-нибудь знает? Но выяснилось, что у Ирмы всё продумано. Она на три недели сняла небольшой коттедж в посёлке Алексино: до города час езды, есть столовая...

— А что касается «как писать», не волнуйся, я скачала десять сценариев, подходящих нам по сюжету: извержение вулкана, эпидемия, какие-то ещё катастрофы... Выкроим по этим лекалам одиннадцатый. Чистая техника, никто ведь не требует, чтобы мы сотворили «Войну и мир»... Ну что ты смотришь? Это серьёзные деньги. Не отдавать же их на сторону, неизвестно кому.

Начался сумасшедший октябрь. Никогда у меня ничего подобного не случалось, и, надеюсь, никогда не будет. Алексино ока­залось симпатичным курортным посёлком: неподалёку от озера, два десятка коттеджей, разбросанных в живописном лесу. С погодой исключительно повезло. Случались, это же осень, дожди, но раза три или четыре всего, к тому же не затяжные. А в основном — осенняя прощальная тишь, стволы сосен — красноватые, будто бы из горячей меди, паутинки, плавающие между елей, серебряная амальгама озера, по которому вечером, на закате, протягивалась к нам с того берега пылающая солнечная дорожка.

Коттедж тоже симпатичный, бревенчатый: большой холл и спальня внизу, ещё две комнаты на втором этаже. Поднимаешься по деревянной лестнице — ступени скрипят. Кроме нас — никого. Ирма откупила его целиком. Дёшево, объяснила она, не сезон, лето кончилось, сюда приезжают только на выходные.

И, как ни странно, работа у нас там пошла вполне продуктивно. Вставали в семь утра: Ирма сразу же распорядилась поставить будильник в моём айфоне на это время, быстро завтракали в столовой, куда подтягивались ещё пять-шесть человек, и уже в восемь усаживались за длинный стол в холле — друг против друга, с рас­ крытыми ноутбуками. Впрочем, заметки мы делали и на бумаге, Ирма привезла толстенную пачку, пятьсот страниц: к концу дня исчерканные листы покрывали всю столешницу. Сотрудничать нам было легко. Ирма на лету подхватывала почти все мои предложения и, покрутив их, просто вывернув наизнанку, очень точно указывала, как это можно использовать. А если уж изредка говорила: «Нет» — то это было твёрдое нет. Да я и сам через какое-то время видел: предложенный мной вариант никуда не годится. Но, повторяю, такое случалось лишь изредка. Не знаю, что на меня сильнее подействовало — осенняя ли прозрачность Алексина, похрустывание ли иголок на тропках, когда мы с Ирмой прогуливались до озера и обратно, обсуждая какой-нибудь особо заковыристый эпизод, оторванность ли от привычного мира, что, говорят, тоже способствует, но идеи и всякие интересные мелочи вспыхивали одна за другой. Я всё время ощущал некий жар, некую обжигающую изнутри химическую реакцию, пребывая, по-видимому, в том трансе, который люди творческие определяют как вдохновение.

Для меня это было необычное состояние. До сих пор я писал только блоги, ну ещё — короткие комментарии к нашим постам. А что такое блог? Мелкая фишка, искорка, мотылёк — вспыхнула и, потрепетав, тут же погасла. Блог, даже самый лучший, живёт два-три дня. Ну, может быть, если посчастливится, неделю протянет. А тут впервые разворачивалась передо мной целая жизнь — с её отчаянием, трагедиями, непредсказуемыми перепадами. Здесь и сочинять ничего не требовалось — только записывай, только фиксируй на бумаге или в компьютере то, что сходит с небес. Тем более, что у меня был великолепный источник: ролики Зарины вместе с её голосовыми и текстовыми посланиями сами складывались в сагу о новом Великом потопе.

Зарабатывались мы порой так, что пропускали обед. Вскакивали, мчались сломя голову, врывались в столовую перед самым закрытием, проглатывали что-то наспех, не ощущая вкуса, и потом так же сломя голову мчались обратно.

Лишь бы не потерять рабочего настроения!

Лишь бы не расплылась призрачная сюжетная линия, по которой можно двигаться дальше.

Должен признаться, на меня, несомненно, повлияло ещё одно обстоятельство. Где-то на третий день нашего удиви­тельного сотрудничества, часов в десять вечера, когда мы, набросав очередной эпизод, окончательно выдохлись, Ирма, потянувшись, перехватила мой взгляд и сказала:

— Ну ладно, ладно!.. Не ощупывай меня глазами исподтишка... Пойдём...

Для меня в ней открылось много нового.

Не понравилось лишь то, что, когда всё закончилось, Ирма вдруг раздражённо сказала:

— Чёрт!.. Всё-таки не удержалась. Но учти: это в первый и последний раз. Ты понял? Нам это ни к чему. Будет только мешать, так что на продолжение не рассчитывай. И пожалуйста — не воображай...

— Хорошо, — перебил я тоже несколько раздражённо.

Она отказывала мне в том, чего я, собственно, и не просил. Во всяком случае, не просил напрямую.

Впрочем, мужчина просит всегда.

Даже если молчит.

Даже если вообще не смотрит в ту сторону.

В общем, я кое-как это объехал. И абсолютно правильно, поскольку на другой вечер всё у нас повторилось. А затем — и на следующий вечер. И ещё, и ещё, и ещё…

Это как бы вошло в рабочее расписание. Мы исполняли эротическую акробатику просто по умолчанию. Я не напоминал Ирме о её дурацких словах, а она, в свою очередь, больше не делала вид, что ладно, так уж и быть, идёт мне навстречу.

Более того, мы начали разговаривать на отвлечённые темы. Настроение после горячечной близости очень к этому рас- полагало. Вот тогда Ирма и рассказала, как угодила в ужасную ситуацию, как она отчаивалась, как металась, как проводила ночи и ночи без сна, как после этого вновь отчаивалась. И тогда же призналась, что появилась у нас отнюдь не случайно: целенаправленно обшаривала интернет, разыскивая какую-нибудь группу — перспективную, но не слишком раскрученную. А когда натолкнулась на нас: вот оно! — её словно что-то торкнуло.

Тихий голос… Осенняя чернота за окнами… Ощущение одиночества, хотя мы и были вдвоём… Тусклый фонарь выхватывает сосновые лапы, подрагивающие от дождя…

И тогда же я обратил внимание, что фиолетовый блеск в глазах Ирмы, по- чудившийся при знакомстве, вовсе не иллюзия, не обман, он действительно существует. Разгорается в минуты волнения, когда сквозь офисную ухоженность проступает истинная суть. Мнилось, что глаза у Ирмы, словно у кошки, светятся в темноте: тлело в них временами какое-то скрытое ведьмовство. И если бы я был подвержен мистическим настроениям, непременно решил бы, что Ирма — демон, суккуб, явившийся по мою душу из потустороннего мрака.

Кстати, иногда мне именно так и казалось.

Вероятно, поэтому я, не знаю, как получилось, но в один из таких вечеров- откровений, в свою очередь, признался, что ролики, на которых раскручивается наш канал, приходят из будущего.

— Понимаешь? Это то, что нас ждёт.

Любопытно, как Ирма на моё признание отреагировала: посерьёзнела, замолчала, видимо, обдумывая идею. А потом сказала: «Нет, для рекламы не подойдёт. Слишком нарочито, лежит на поверхности, скорее оттолкнёт людей, вызовет иронию и на- смешки».

Я не пытался переубеждать, сам понимал, как это нелепо звучит.

Тем не менее работа продвигалась успешно. К концу октября сценарий был написан процентов на девяносто. Настоящую трудность вызвал только финал: он эмоционально не фокусировался, не хватало той самой фишки, на которой обычно держатся блоги. Какие только варианты мы не рассматривали: что Зарина погибнет, что её кто-то в последний момент спасёт, что погибнет весь мир, что, напротив, он чудом сумеет удержаться на краю пропасти. Всё это было не то, не то…

С финалом мы бились целых пять дней. В конце концов кое-как согласились, что Зарина и, возможно, ещё двое выживших входят после скитаний в чистенький городок, где на них, измождённых, оборванных, смотрят с нескрываемым изумлением. В городке течёт обычная жизнь: торгуют магазины, крутится весёлая карусель, ни о каком наводнении никто слыхом не слыхивал. Намёк на то, что все пертурбации происходили как бы в другом измерении.

Открытый финал.

Мне такой финал, скажу честно, не слишком нравился, но Ирма собрала исчерканные каракулями страницы, скомкала их и выбросила в мусорное ведро.

Хлопнула по столу ладонью:

— Всё! Собираемся, заказываем такси.

Ну, всё так всё.

Пускай — всё.

Ни одной мысли у меня в голове уже не осталось.

Неделя прошла в томительном ожидании. К вечеру воскресенья я окончательно убедился, что сценарий наш, видимо, никуда не годится: полный провал, что, естественно, ничего другого от нас, дилетантов, ожидать было нельзя. Однако в понедельник вдруг выяснилось, что Аврелий нашу работу в целом одобрил, сказав, что как черновик это сойдёт, его надо лишь немного подрихтовать,встроить в сюжет пару-тройку чисто кинематографических примочек.

Данное известие принесла Кира. И одновременно поинтересовалась:

— А ты знаешь, что договор по сценарию она оформила исключительно на себя. — Ирму она не хотела даже по имени называть. — Теперь ей принадлежат все авторские права, она передала их кинокомпании.

— Ну и что ?

— Ты знаешь об этом?

— Ну, предположим, знаю, — ответил я. Хотя, конечно, ни о чём подобном не подозревал.

Кира моргнула:

— Ладно. Моё дело — предупредить.

Она смотрела прямо в глаза. Как будто хотела выразить что-то ещё. И я в очередной раз подумал, что если бы Киру немного по-другому одеть, наложить чуть-чуть другой макияж, если бы она двигалась и изъяснялась хоть немного иначе, то и выглядела бы гораздо привлекательнее. А так — никакой ауры, муляж человека, говорящий юридический манекен. Объяснить бы ей это, так ведь оскорбится и не поймёт. Да и не захочет она меняться.

А насчёт Ирмы — бог с ней.

Всю неделю после возвращения из Алексино мы с ней не виделись и не переписывались по мейлу, будто нас отгородила друг от друга глухая стена. Вероятно, Ирма таким образом давала понять, что наше маленькое эротическое приключение завершено: ничего не было, остынь и забудь. Я, надо сказать, не очень-то и переживал. Покалывало немного в сердце. Но нет — так нет. Навязываться я, разумеется, не собирался.

Мне вообще сейчас было не до неё. Обнаружилось, что пока мы с Ирмой развлекались в Алексино, у нас тут, в студии, образовалась пара серьёзных проблем.

Оказывается, «Анода» потребовала от Лёлика сделать и вывесить на канале несколько специальных материалов: гибнущий Вашингтон, гибнущие Берлин, Варшава, Париж... Паника, всемирная истерия, агония Запада в недвусмысленных и жёстких тонах... Не знаю, уж чем они там руководствовались, формируя такой заказ, возможно, какими-то внешними, сугубо политическими соображениями, но только Лёлик твёрдо сказал, что ничего подобного делать не будет. Собственно, он и не мог ничего подобного изобразить: у него для этого просто не было исходных картинок. Но поскольку и объяснить, в чём дело, он тоже не мог, то его ничем немотивированный отказ «Аноду» совершенно взбесил. Топ-менеджеры, не привыкшие к возражениям, восприняли это как идиотский каприз, как самонаде­янность мальчика, возомнившего себя уникальным и незаменимым. В общем, его пригрозили уволить, на что Лёлик равнодушно пожал плечами: увольняйте. Ситуация зашла в тупик. Вадим, которого, само собой, в это втянули, раздражённо пытался разрулить противостояние. В конце концов конфликт кое-как удалось загасить, но угли тлели. Было ясно, что «Анода» это просто так не оставит.

И всё-таки не административные коллизии меня взволновали.

Гораздо хуже было другое.

В первую же минуту моего появления в студии Лёлик трагическим шёпотом, оглядываясь, не слышит ли кто, поведал,что пропала Зарина.

— Как это пропала?

— Не знаю... Пропала — и всё. То присылала по два-три сообщения в день, а тут вдруг замолчала и не проявляется уже пятые сутки. Ни видео, ни текстов, ни голосовых файлов... Я вам об этом не говорил: не хотел дёргать, отрывать от работы. Чтобы не переживали. Ждал, что вот-вот объявится. Да всё равно, чем бы вы сумели помочь?

Выглядел Лёлик плохо. Жёлтая от бессонницы кожа, круги под глазами. Казалось, что ему больно было даже дышать.

Он твердил:

— Её убили... Она сорвалась в про­пасть... Она лежит где-то без сил, умирая от голода...

Он был почти невменяем.

Кира квохтала над ним, как обеспокоенная наседка. То и дело пыталась скормить ему таблетку транквилизатора.

Лёлик отталкивал её руку:

— Уйди!.. Уйди!..

Расплёскивалась вода из стакана.

Высунулись из своего закутка испуганные маркетологи.

К счастью, в тот же понедельник, когда мы получили известие от Аврелия, в середине дня — помнится, я, тупо таращась в компьютер, размышлял, что же нам предпринять, — вдруг прозвучал характерный бибикающий сигнал.

Мы вздрогнули.

Лёлик, потный, полуразобранный, как раз в это время сотый раз объяснял, что мы сами, отсюда, связаться с Зариной не можем:

— Не знаю я, почему!.. Я, кажется, всё перепробовал!.. Тут не сетевые технологии, тут, наверное, какая-то хитрая физика. Может быть, дело — мне так кажется — в том, что из будущего в прошлое мы скользим без всяких усилий, просто по вектору времени, словно с горы, а вот чтобы подняться из прошлого в будущее, надо преодолевать силу течения. Тут должен быть какой-то специфический механизм...

Голос у него дрожал. Он взирал на меня с такой детской, с такой наивной надеждой, будто я был способен этот механизм немедленно предложить.

А что — я?

Уже дважды заглядывала к нам обеспокоенная Кира. И уже дважды я прогонял её недовольной гримасой. Киры ещё здесь не хватало! Хотя в глубине души я был с нею согласен: Лёлику требуется психиатр.

Так вот, в этот самый момент раздался характерный сигнал.

С Зариной всё обстояло более или менее благополучно. Если, конечно, таким образом можно охарактеризовать тамошнюю её ситуацию. Столкновения между албанской армией и сербским миротворческим корпусом действительно начались. Группа, в которой находилась Зарина, дважды пережидала артиллерийский обстрел. Пронесло, обошлось без жертв, но целых три дня им пришлось отсиживаться в каком-то вонючем бункере, сохранившемся, вероятно, ещё со Второй мировой войны. Хорошо, что неподалёку от бункера находился колодец, дожди закончились, снова навалилась удушающая жара. Днём в бункере было нечем дышать, но и высовываться наружу рискованно: то и дело проползали транспортёры с солдатами на броне. Однажды, чуть дальше по дороге, но достаточно близко, разразился настоящий бой, длившийся, то затухая, то вновь разгораясь, почти целые сутки: автоматные очереди, буйные разрывы гранат, вертолёты, извергающие из себя пенные полосы ракетных пусков... Девочки затыкали уши. Оставалось только молиться. Сеть в этой местности отсутствовала; вероятно, ретрансляционные станции были разрушены. Наконец группе удалось добраться до Сербии, там пограничники направили их в лагерь беженцев в районе Нови-Пазара.

Зарина прислала оттуда сразу штук двадцать роликов — бункер, где они укрывались: страшноватый бетонный фурункул с щелями для пулеметов; дымящийся, подбитый бронетранспортёр на тропе; крохотная долина: по улице между разрушенными домами движется кучка людей, несущих гроб; скопище армейских палаток в лагере, очереди к цистерне с водой, очереди к фургонам, привёзшим пищевые пайки... Ей даже удалось скачать кое-что из международной хроники: проповедь Папы Римского в Ватикане, многотысячная толпа на площади стоит по колено в воде; Эйфелева башня, уходящая опорами в озеро (вы хотели Париж, пробормотал Лёлик, вот вам Париж), Гостиный двор в Петербурге: плоские серые волны плещутся о галерею второго этажа...

Здесь же было любопытное интервью с президентом Российской метеорологической академии: «Созданная нами модель позволяет объяснить, почему „Уотербанг", как его сейчас именуют, начал развиваться так быстро. В предшествующие десятилетия изменения накапливались почти незаметно, они были слабыми и особых опасений не вызывали. Однако в результате возникла ситуация высокой неравновесности, ситуация, где внутренняя энергия постепенно размывала связность сдерживающих её структур, и когда был пройден критический уровень, мы его называем „уровнем дзет", процесс приобрёл обвальный характер. Это как камешек, который вызывает лавину в горах. Льды начали таять стремительно, и так же стремительно начал наступать океан...»

С таким материалом можно было двигаться дальше. Хотя куда дальше, я что-то понимать перестал. Впрочем, от меня этого и не требовалось. Проект «История будущего» набирал обороты и мощным потоком тащил нас всех, сокрушая препятствия и сам прокладывая себе дорогу.

В тот же понедельник к вечеру в студии появился Тимоша, профессиональный сценарист, которого к нам направил Аврелий: энергичный, наголо бритый, без возраста. Ему можно было дать и тридцать лет, и сорок, и пятьдесят. За­ горелый, словно только что вернулся с Багамских островов; забавно, но через минуту выяснилось, что он как раз от­ туда и прилетел — Аврелий его срочно вытребовал.

Тимоша сразу же объяснил, что беспокоиться не о чем: он чернорабочий, его имя ни в титрах, ни в документах, нигде вообще упоминаться не будет. На наших гонорарах это тоже не отразится...

Отвёл меня в сторону:

— Теперь, старик, без обид: сценарий хороший, но сразу видно, что его писал дилетант. Давай по-деловому: я его доведу. Что там и как — моё дело. Ты, главное, не вмешивайся. Всё равно на съёмках его станут перерабатывать по ходу сотни раз. Тебе это надо? Не надо! Тогда — без проблем. Вообще, старик, скажу откровенно: чтобы писать сценарии, надо сделать себе лоботомию...

И тот же Тимоша сказал, что Аврелий уже нашёл режиссёра. То, что требуется: выпустил два фильма о спорте, фильм о пожаре в универмаге, между прочим, три месяца был лидером по продажам, приключенческий сериал, два сезона, приличный бытовой сериал...

— А в первом эпизоде, думаю, взорвём парочку вертолётов. Это чтобы народу было интересней смотреть. Представляешь, сталкиваются в воздухе, падают,взрываются — огненный гриб до неба...

— Конечно, взрывайте, — отозвался я без энтузиазма. А как ещё реагировать?

Через месяц вышел эффектный тизер.Там действительно сталкивались, правда, не два, а целых три вертолёта, видимо, чтобы переплюнуть тупой Голливуд, и огненная чувырла, перевитая дымом, в самом деле вырастала до облаков. А ещё в тизере присутствовал Петербург, тот потрясающий ролик, почти, кстати, не переработанный, где вода плескалась в Гостином дворе. А ещё, представьте себе, в тизере был дракон: бородавчатая угловатая морда высовывалась из Темзы напротив Тауэра, кроваво светились глаза, слизь капала из ощеренной дикой пасти...

Я изумился: дракон-то здесь с какой стати?

— Это же тизер, — объяснил мне Тимоша. — Его задача — взять пипл за шиворот и притащить в зрительный зал. Дракона мы куда-нибудь присобачим. А если не получится присобачить, намекнём, что это — во второй серии.

После Нового года состоялся питчинг —презентация нашего кинопроекта в Москве. Я посмотрел его в интернете и был впечатлён количеством присутствовавших журналистов. Да, Аврелий своё дело знал туго. И режиссёр, Садовников, тоже оказался на высоте — произнёс страстную речь о том, что на нас надвигается будущее.

— Мы хотим создать не просто развлекательный боевик, — сомкнув перед собою ладони, сказал он. — Это фильм-предупреждение, фильм, как мы надеемся, заставляющий зрителей размышлять. Новый мир, который возникает сейчас,содержит в себе новые угрозы для человечества. Мы должны быть готовы к тому, что грядёт.

Среди участников питчинга присутствовала и Ирма. Она сидела аж в первом ряду и слушала Садовникова так, словно вещал пророк.

До конца я эту презентацию не до­ смотрел.

Итак, нас тащил мощный поток. Во вся­ком случае, такое ощущение я в то время испытывал. Съёмки начались в середине зимы, пока в павильонах, в выстроенных декорациях, и Тимоша сказал, что Садов­ ников намерен выпустить фильм самое позднее — в декабре.

— Хочет попасть в фестивальный цикл следующего сезона. Ну, он прав, иначе потом придётся целый год ждать.

Изредка мне звонил Тимоша, просил набросать, пусть коряво, какой-нибудь эпизод: я это место, старик, что-то непонимаю. Или интересовался, что персонажи в такой-то сцене должны друг другу сказать: нуты, старик, хоть намекни...

Сценарий он доработал за две недели.

Я добросовестно изучил окончательный вариант, ничего не понял, но похвалил:

— Всё здорово!.. И у тебя там есть обалденная фраза: мир спасти нельзя, но отдельного человека — можно.

— Это не я. Это из нобелевской речи Бродского.

Я тут же поправился:

— Но ты её гениально встроил в сюжет.

Тимоша хмыкнул:

— А то!

В общем, жизнь кипела и пузырилась.

В свои права вступала весна, и, как это уже стало характерным для Петербурга, началась сумасшедшая пляска погоды: в конце апреля три дня подряд валил мокрый снег, потом температура подскочила сразу до плюс четырнадцати, а за ночь рухнула чуть ли не до нуля. Тем не менее уже подрагивала по утрам солнечная белёсая дымка, просыхал асфальт, лопались на деревьях почки, горьковатый их запах пьянил, как вино. Но одновременно в этом нарождающемся обновлении проступало и нечто тревожное, я бы даже сказал, пугающее, давящее на мозг, словно завелась в мире блёклая плесень, проедающая его изнутри.

Возможно, так подействовала новая партия роликов. Лагерь беженцев, где очутилась Зарина, быстро обрастал атрибутами настоящего ада. Власть в нём захватили несколько молодёжных банд, поделивших между собой сферы влияния: парни в джинсах, в кожаных куртках, вооружённые ножами, дубинками, заточенными железными прутьями, отбирали вещи, воду, пайки, затаскивали к себе понравившихся им девушек; зрачки у парней были светлые и расширенные от наркотиков. По ночам раздавались крики, визги, стрельба, утром находили трупы, раздетые догола: границы сфер влияния непрерывно смещались. Редкая охрана демонстрировала беспомощность, все военные и полицейские силы были брошены на албанский фронт и на поддержание порядка в больших городах. Убили одного из преподавателей интерната, другой пошёл за пайками и пропал. Зарине ещё повезло: оставшиеся воспитанники сколотили довольно сильную группу, охранявшую теперь их палатки. Ядро группы составляли три девушки, которых ещё в горах увезли с собою албанцы. Что с ними там было, девушки не рассказывали, но лица у них были застывшие, в ссадинах и синяках, они молча, без особых эмоций, палками отдубасили какого-то дурня, сунувшегося было к ним. После этого соседняя банда, называвшая себя «Самокатчиками», предложила «Ведьмам», так стали именовать их группу, деловое сотрудничество. Причём «Самокатчики» — пацаны — охотно позировали, и Зарина сделала с ними несколько живописных видео.

Кстати, в серии этих роликов она опять вспомнила о нашем фильме. Там Зарину из лагеря спасает влюбившийся в неё молодой русский врач, и вместе они добираются до уютной и безопасной долины. Как я понимаю, этот «оригинальный ход» придумал Тимоша. Но никакого молодого врача в реальном лагере не было. В хилом медпункте, под который оборудовали заброшенный склад, Зарина нашла трёх пожилых, усталых до невразумления медсестёр и такого же пожилого сер­ба, хирурга и терапевта в одном лице, совершенно замученного отсутствием инструментов, лекарств, вообще какой-либо помощи. Единственное, что слегка утешало: её ролики на нашем канале всё- таки появлялись. Причём здесь, в лагере, стало окончательно ясно: появлялись они только после того, как она их отсылала.

Значит, это не бесполезно. Значит, — трудно поверить, — но её фантастическая связь с прошлым всё же работает. Пусть в одну сторону, пусть не откликаются, но её записи смотрят, их обсуждают, и это — ну почему бы не помечтать, — вероятно, может что-нибудь изменить.

К сожалению, пока ничего не меня­лось. К этому времени уже полностью скрылась под водой Голландия. Ни дамбы, ни лихорадочно возводимые заграждения её не спасли. Такая же участь постигла северные регионы Германии, Польши и Прибалтийских республик. Балтийская трансгрессия, как её классифицировали климатологи, захватывала теперь значительные части Швеции и Финляндии. Впечатлял репортаж из Копенгагена: над водой были видны лишь шпили церквей и крыши некоторых, самых высоких домов. Швейцария, в свою очередь, задыхалась от миллионов беженцев. Разразился международный скандал: земли в Альпах и Пиренеях, те области, что не доходили до ледников, оказались скуплены крупными корпорациями, представлявшими, судя по всему, богатейших людей Земли. Там были возведены ограждения: рвы, заборы, спирали колючей проволоки, выставлена охрана, стрелявшая, послухам, не только поверх голов. Общественные организации требовали разбирательств, правительства, те, что ещё сохранили какую-то власть, клялись, что, безусловно, будет проведено тщательное расследование, как только обстановка нормализуется.

Сбывался прогноз эксперта, путавшего когда-то всякими ужасами. География Земли быстро менялась. Под водой оказалась почти половина Франции, включая Лилль, Париж, Орлеан, Пуатье, Бордо, от собственно Англии сохранилась лишь узкая возвышенная гряда севернее реки Тис, практически исчезла с карты мира Ирландия, а вместе с ней и большинство островных государств. На территории США Атлантический океан достигал теперь Великих озёр, затоплено было также почти всё Тихоокеанское побережье. В России же превратился в полуостров Урал, отъединённый ныне языками проливов и от Сибири, и от заболоченной Европейской части. Не лучше обстояло дело в Индии и Китае...

Экономисты и политологи, несмотря на растерянность, дружно сходились в одном: главной угрозой миру является ныне продовольственная проблема, по­скольку потеряны громадные посевные площади. На человечество надвигается глобальный голод.

Странное зрелище представлял сейчас наш канал «МИМ»: после жутковатых кадров о гибели Амстердама, где крупным планом было показано, как захлёбываются в приливной волне десятки тысяч людей, шла реклама какого-то фуфломицина, якобы предохраняющего от всех болезней и бед, или симпатичные девушки, под музыку, сменяя друг друга, демонстрировали купальники, которые станут модными в нынешнем летнем сезоне. И уж совершенным кошмаром выглядел Кот Бармаглот, он хватался за голову, дурашливо подпрыгивал и кричал: «Ой!.. А куда делась эта... Ну, как её?.. Великобритания?..» Или зажмуривался как бы от ужаса: «Ой-ёй-ёй!.. Америка наполовину затоплена!.. — приоткрывал хитрый глаз. — Ну, может быть, ей так и надо?..»

И дальше:

— Смотрите! Смотрите нашу «Историю будущего»!..

«Анода», как и следовало ожидать, нашла выход из тупика. Теперь мы с Лёликом лишь технически обрабатывали приходящий от Зарины материал, а собственно контент канала и всё его рекламное обрамление формировала некая специальная группа. Сидела она в главном здании, и кто в неё входит, я, например, понятия не имел.

Ирма тоже перебралась в главное здание. Она ещё оставалась менеджером ка­нала и формально сама все эти новшества вводила и контролировала.

Кира сухо заметила:

— Я вас предупреждала.

Но что значит «предупреждала»? Что я в такой ситуации мог предпринять? Какие у меня возможности? За время после Нового года я видел Ирму вживую всего один раз. Совещания по зуму — не в счёт.

Застал я её в кабинете, когда она, по­ видимому, окончательно расставаясь с нашим флигелем, собирала всякие свои мелочи.

Я молча кивнул.

Ирма тоже молча кивнула.

Затем я сказал:

— Знаешь, эти ролики наши... Пред­ставь на секунду, что они и в самом деле из будущего...

А Ирма, складывая что-то в пакет, опять кивнула:

— Да-да, я поняла... Ну что же... Из будущего — значит, из будущего. Ничего не имею против. Конец света — востребованный товар.

Чувствовалось, что ей не до разговоров. Краем уха, от той же Киры, я слышал, что «Анода» параллельно фильму разрабатывает сейчас большую компьютерную игру — целый мир под названием «Вели­кий потоп» о судьбе человечества в эпоху гигантского наводнения. Составляются карты будущих затоплений: для Европы, для Азии, для обеих Америк, формируется веер стратегий для разных стран, прорисовываются наиболее эффектные эпизоды, например, «Битва за Альпы», или «Война в Пиренеях», или ещё «Император Океанских равнин». Задействована в этом целая куча людей. Пытались подключить Лёлика, но он наотрез отказался.

Мне он, не отвлекаясь от компьютера, вяло сказал:

— В наших руках оказался рычаг, могущий повернуть историю. И что?

Я ответил:

— В том-то и дело, что не в наших руках.

Лёлик смотрел в экран:

— Наверное...

Он был явно где-то не здесь.

Впрочем, я тоже был где-то не здесь.

Ирма, выходя из кабинета, слегка обернулась:

— Если конец света невозможно предотвратить, то его надо продать.

— Зачем? — спросил я.

И Ирма усмехнулась:

— Элементарно. У нас должно быть достаточно денег, чтобы спастись.

Больше я её никогда не видел.

И вообще: всё вдруг стало... вроде как исчезать. Из того мира, к которому я привык, из моего личного благоустроенного бытия стали выпадать целые жизненные фрагменты, оставляя после себя даже не пустоту, не провалы, а некое слепое ничто. Словно рушились одна за другой стены дома, открывая меня пронизывающим сквознякам.

Первым из моего мира исчез Лёлик. До лета он ещё как-то держался: кряхтел, подёргивался от возмущения, но всё же грамотно монтировал ролики,

сдавая их точно в срок. Но однажды июльским солнечным днём в асфальтовый дворик перед нашим флигелем явилась компания мальчиков и девочек в ярких разноцветных одеждах, поставили раскладные стульчики (где только их взяли?), расселись полукругом и, молча, словно гипнотизируя, уставились на окна студии.

— Что это они? — ошарашенно спросил я.

— Ждут меня, — без всякого удивления ответил Лёлик.

После чего, будто тоже этого ждал, выключил компьютер, взял наплечную сумку, вышел во двор, а мальчики и девочки поднялись, как по команде, ему навстречу.

В студию он уже не вернулся.

Через две недели всплыло в интернете его интервью с Лялей Цукато. Лёлик, видимо, по её совету покрасивший волосы в малиновый цвет, говорил, что ролики, которые он выставлял на канале, — визуальное эхо будущего. Он нисколько не преувеличивает. Это то, что нам, всему человечеству, предстоит испытать. Это реальный конец света, гигантская ката­строфа, вздымающийся над горизонтом времени эсхатологический мрак. Необходимо принимать срочные меры...

Надо отметить, говорил он неважно: мямлил, путался, понижал голос до шёпота, слов временами было не разобрать, делал какие-то нелепые жесты. Соответственно, и эффект оказался нулевой. Общее — вялое — мнение в немногочисленных комментариях сводилось к тому, что это просто такая тупая реклама. Пытаются оживить выдохшийся проект. Кира позже сказала, что одновременно он послал письмо в администрацию президента, изложил то же самое. И что? Словно камень в воду. Ничто даже не булькнуло.

Следом за Лёликом исчезла Ирма. Ещё в июне киногруппа Аврелия уехала в Черногорию, на натурные съёмки. Первоначально для этого предполагался Крым, но Садовников, посмотрев фотографии, Крым отверг: пейзажи не те, чистый гламур, нам требуется что-нибудь более выразительное. В конце июля группа с Балкан возвратилась, но Ирмы с ними почему-то не оказалось.

— Решила рожать в Сербии, — мельком заметила Кира.

Меня будто обухом по голове вдарило.

— Кого рожать?

— Ну, уж таких подробностей я не знаю. — Кира внимательно на меня по­ смотрела. — Ты что, не в курсе?

Откуда?

Я действительно не видел Ирму с весны, когда она переехала в офис «Аноды».

— Кстати, уже вышла замуж, — сказала Кира. — Скорострельный роман с продюсером из «Гольфстрима». Или он помощник ответственного продюсера, точно не помню. «Гольфстрим» вроде бы покупает у «Аноды» права: собираются снимать сериал по вашему фильму. Между прочим, у него вилла на побережье. Где-то около Бара, курортное место. При­слала мне фотографии. Красиво, вода в бассейне, как из зеленоватого хрусталя. Хочешь глянуть?

— Нет, — отрезал я. И поспешно отвернулся к компьютеру.

Так вот оно как. Ещё в Алексино, помнится, Ирма призналась, что больше все­го хочет добиться успеха. Успех — главное, что требуется человеку. Успех — это жизнь, это воздух, которым дышишь, это безусловное признание факта, что ты существуешь. Есть успех — значит, есть человек. Нет успеха, ты — призрак, смысловая невнятность, и непонятно,зачем пришёл в этот мир.

А ещё она тогда же сказала, вспомнив, видимо, сериал, популярный несколько лет назад, что успех требует полного самоотречения. Самоотречения и самопожертвования. Вот так. Хочешь добиться успеха — надо сжечь всё, что у тебя есть. Надо войти в огонь, чтобы стать повелительницей драконов.

Вот она и сожгла.

— Разумеется, — фыркнула Кира, когда я как-то, под настроение, рассказал ей об этом. — Ничто не имеет такого успеха, как успех.

Это опять, вероятно, была цитата.

Жизнь Киры, что меня от неё и отталкивало, состояла в основном не из жизни, а из таких вот цитат. Из того, что думали и чем жили другие. Из того, что повторялось и повторялось сто миллионов раз.

В августе, однако, наступила и её очередь. Вдруг, без какого-либо предупреждения, кабинет юриста заняла женщина лет сорока с белёсыми тугими кудряшками, по-овечьи обрамляющими лицо.

— Вы кто? — спросил я, наткнувшись на неё в коридоре.

— Я здесь работаю...

Вот те раз!

Пройдя в кабинет Вадима, я задал тот же вопрос:

— Это там — кто?

Вадим тяжело, так что захрипело в груди, вздохнул, достал из шкафчика пузатую початую бутылку, пару тяжёлых стаканчиков и плеснул коньяка:

— Давай хряпнем, что ли...

— Ну, давай хряпнем, — сказал я.

И мы хряпнули, выдохнув одновременно со свистом, как паровозы.

А затем Вадим объяснил, что Кира только что приобрела несколько гектаров земли на Южном Урале: «Ковчег», закрытое акционерное общество, сейчас там строится жилой комплекс на сто пятьдесят человек... Пейзаж вокруг изумительный: речка, лес, как в сказке, два синих озера...

— А где она деньги взяла?

Впрочем, об этом можно было не спрашивать.

Я спросил о другом:

— Надеетесь спастись?

Вадим вновь щедро плеснул в стаканчики:

— Знаешь... скучно мне без неё...

И, наконец, словно подводя потерям итог, исчезла Зарина. Августовские известия от неё дышали нарастающим отчаянием. С матерью ей связаться не удалось: глобальная сеть распалась; национальная, сербская, еле-еле держалась. В лагере начались перебои с доставками продовольствия, пайки были уменьшены, из-за питьевой воды вспыхивали жестокие драки. В одной из палаток заболело сразу несколько человек, и кругами начали расходиться слухи о начинающейся эпидемии — объявился новый штамм азиатской «блошиной чумы». Воинские подразделения блокировали весь район. В лагере тут же закипели панические водовороты. Убили двух «самокатчиков», якобы у них появились подозрительные пятна на коже. Врач медпункта, прижатый толпой к стене, хрипел, что он тут бессилен. Сам медпункт разграбили и подожгли. Многие пытались бежать, но тех, кому удавалось прорваться сквозь военный кордон, беспощадно отстреливали местные жители. В конце концов, после ночного совещания с теми же «самокатчиками», решено было, что выбираться надо всем вместе. «Самокатчики» раздобыли где-то пару «Калашниковых» и, воодушевлённые этим, утверждали, что пробиться через кордоны возможно: цепь редкая, солдаты, боясь заразы, преследовать не станут. Единственное, надо обходить стороной любые селения. А значит — запастись продуктами и водой. Идти нужно, естественно, не на Белград, там как раз на дорогах будут заслоны, а на северо-запад, на Сеницу, в горах возле Златарского озера можно будет укрыться. Главное, что на озере у них будет доступ к воде...

Это было последнее сообщение. В конце августа ролики от Зарины приходить перестали. В «Аноде» началась лёгкая паника: как быть, чем поддерживать популярный и перспективный канал? На меня сильно давили. Я даже удостоился аудиенции у директора по управлению персоналом, который поил меня кофе и взывал к корпоративному патриотизму: мы ведь — одна семья, каждый вносит свой вклад и всем становится лучше. Я прикидывался чайником и абсолютно искренне объяснял, что роликами у нас занимался Лёлик. Я о его методах понятия не имею. Я не программист, не сетевик, не дизайнер, ищите Лёлика! Моё дело — текст. Атак, разумеется, — чем могу, буду рад поспособствовать, всей душой...

Однако Лёлик, вместе с Кирой пребывавший сейчас на Урале, был для «Аноды» недосягаем. Я не без оснований подозревал, что Вадим о его местонахождении «Аноде» просто не сообщил. В общем, проект «История будущего» протянул ещё некоторое время на беседах и интервью с экспертами, на каких-то левых, просто с потолка взятых материалах, а потом благополучно усох.

Сам же я, ведомый смутными ощущениями, сделал обзор по продажам жилья на международных рынках. Меня прежде всего интересовал элитный сегмент. Одну интересную закономерность я обнаружил. За последние месяцы ощутимо возросла покупка земли под застройку в гористых районах. Там строились виллы, коттеджи, посёлки закрытого типа, целые поместья, окружённые лугами и сельскохозяйственными угодьями, причём с автономными коммуникациями, водоснабжением и электричеством. Вероятно, не только к нам просачивались сведения из будущего. Кое-кто, имея такую же информацию, сделал соответствующие выводы.

То ли это были транснациональные корпорации или спецслужбы, или правительственные круги развитых стран, не знаю. Скорее, и то, и другое, и третье одновременно. Но «золотой миллиард», или, точнее, «золотой миллион», явно готовился к надвигающейся катастрофе.

Причём вряд ли их напугал наш канал, у них, вероятно, имелись свои источники.

Всё правильно: спасайся, кто может. А кто не может — пусть смотрит шоу по телевизору, слушает радио, пьёт пиво и ест попкорн.

А ещё, погрузившись всё в тот же неисчерпаемый интернет, я попытался понять: можно ли каким-либо образом на наше будущее повлиять. Ничего толкового от­ туда не вынес. Велеречивые футурологи, как сговорившись, понимали под будущим то роботизацию, то нанотехнологии, то виртуальную реальность, то биотех. Разве что некоторые из них ссылались на знаменитую бабочку Брэдбери: дескать, в ситуации предельной неравновесности, возникающей при трансформации мира, самое ничтожное воздействие может привести к изменению траектории. Как следствие возникнет совершенно иной цивилизационный пейзаж. Ну и что? Воз­можно, так оно и есть. Но где, скажите, где найти эту «бабочку», взмах крыльев которой изменит будущее?..

Ответа на данный вопрос не было ни у кого.

И тогда же, в первые дни сентября, я по­лучил действительно последнее известие от Зарины. Сразу скажу: я его уничтожил. Более того, я стёр все куки, все временные и резервные файлы, вообще все следы от него. Мне не хотелось, чтобы об этом знал кто-нибудь, кроме меня. Я его стёр, а потом сидел, впав в какое-то сомнамбулическое состояние: видел, как шевелятся на экране айфона её губы, чувствовал её взгляд, исполненный одновременно и надежды, и безнадёжности, слышал её слова, шелестом просачивающиеся из будущего в наше суматошное настоящее.

Я пребывал как бы сразу в двух временах.

Причём оба они были для меня абсолютно реальны.

В тот вечер я пошёл к метро несколько более длинным путём: через Театралъную площадь, где, предвещая осень, уже затеплились фонари, через Харламов мост, через Вознесенский проспект, снова — по набережной причудливо изогну­того канала — его не случайно в прошлом называли Кривушей. И наконец вышел к Сенной площади, где пересекались людские потоки с трёх линий метро.

Меркли над крышами расплывчатые тени заката, загорались окна в домах и тёплой желтизной отражались в воде канала, чуть шевелились листья на тополях, в кафе, как в освещённых аквариумах, бесшумно перемещались редкие посетители, переключались светофоры с красного на зелёный и устремлялись навстречу друг другу торопящиеся прохожие. Город был, как театр, показывающий бесконечный спектакль. И только я находился вне его представления. Я шёл сквозь него, будто сквозь туман. Я был Робинзоном, выброшенным на пустынный берег после крушения корабля. Я ощущал полное и совершенное одиночество. Его невозможно было преодолеть. Когда надвигалось реальное будущее, я понимал, что ничего этого уже нет...

С чего начинается конец света? Где тот момент, когда изменения становятся необратимыми? Где та черта, за которой мы попадаем в будущее? Может быть, мы давно переступили её?

В промозглом декабре я покидал Петербург. Шёл мокрый снег, скапливались на дорогах сумасшедшие пробки, водитель ругался, дёргая машину из ряда в ряд. По­ездка через центр заняла у нас час сорок минут. Я сидел в кабине такси, глядя на ледяные потёки, струящиеся по стеклу, а потом — в кафе при зале ожидания аэропорта, поскольку рейс по причине погоды дважды откладывали.

Слонялись вокруг пассажиры, катя за собой багаж на колёсиках, плавали под потолком голоса, извещающие о при­бытии и отбытии авиарейсов, девушки за соседним столиком, тоже летевшие в Белград, с бесконечными подробностями обсуждали каких-то подруг. Спектакль миражей продолжался, а я пил кофе и думал, что будущее предотвратить нельзя. Оно неизбежно. Оно беспощадно и неумолимо. Оно — в природе времени, в структуре нашего бытия. Оно всё равно поднимется над горизонтом гигантской волной и смоет то настоящее, что нам кажется вечным. Исчезнет кукольное здание аэропорта, замрут в музейном безмолвии под сумрачной толщей вод опустевшие города, провалятся в небытие автострады и рельсы, лишь птицы будут порхать над островами архипелага, в который превратится суша.

Я думал, что это действительно неизбежно. Что бы там ни провозглашал со сцены Садовников, но я не питал иллюзий насчёт воздействия нашего фильма. Конец света уже заезжен американскими блокбастерами. Мир, посмотрев на очередной из них, не вздрогнет и не очнётся. Человечество не возьмётся за руки, что­ бы предотвратить катастрофу. Никакие предупреждения более не подействуют, хоть начертай их огненными знаками на небесах. Воспринято это будет только как шоу. В нашей суматошной реальности, где один фантом поспешно наслаивается на другой, уже никто ни во что не верит. Мы — цивилизация одиночек, и потому, когда катаклизм разразится, каждый будет сам за себя.

Время от времени я доставал из кармана листок с распечаткой. Это и было последнее, что я получил от Зарины. Кто-то из «самокатчиков», вероятно, айтишник, умудрился каким-то образом раскопать её «облако» в гугле и скачал оттуда несколько фотографий. Ну, вилла и бассейн меня мало интересовали, пальмы — тоже, что я декоративных пальм не видал, но на одной из них были запечатлены Ирма с Зариной, мать и дочь, держащиеся за руки, на фоне океанической синевы. Обе — в летних платьях. Зарина прижимает к груди игрушечную обезьянку. Ей, наверное, тут лет пять.