Проданная чернокнижнику

Глава 1

Лай гончих звучал все ближе. Крики людей — все азартнее. Даже шум ветра не мог заглушить их голоса. Я отчетливо различала проклятия в свой адрес, слышала короткие выкрики, щелчки поводьями и понимала главное — мне не сбежать. В боку кололо, в груди разрасталось пламя, выжигающее воздух на каждый вздох. Не останавливаясь, я глянула через плечо, отметила с десяток факелов, яркими точками разгоняющие мрак, и припустила изо всех сил. Не сдамся!

Если продержаться еще четверть часа, можно добежать до прóклятой реки. Стремительная, она известна своей непредсказуемостью — никогда не знаешь, где и когда она закрутится водоворотом. Иные смельчаки — кто на спор, а кто красуясь, — заходили в опасные воды. Одни возвращались как ни в чем не бывало. Других утягивало на дно.

Обычно проклятая река меня пугала, но сейчас я видела в ней спасение. Знала — никто из всадников не последует за мной на другой берег. А я рискну. Рискну, потому что лучше так, чем та судьба, что мне уготована.

Холодный ветер бил в лицо, хлестал по нему светлыми прядями. Пальцы, удерживающие юбку, свело судорогой — даже захоти я, не разожму. Правая нога, подвернутая, болезненно пульсировала. Но только я не позволяла себе ни замедлиться, ни осторожничать — так и бежала что есть мочи.

Шум проклятой реки я услышала издалека. Он звучал даже громче лая, громче криков и лошадиного ржания. Однако не успела я обрадоваться, как с неба упали черные тени. Словно ночное полотно прорвалось, и десяток неровных лент рухнул вниз. Коснувшись земли, они зашевелились. Закачались ядовитыми змеями и раскрыли туманные капюшоны.

Меня не пропустят к реке. Не дадут сбежать.

Ну уж нет!

Не сбавляя темпа, я повернула вбок и кинулась сквозь кусты. Колючие ветки царапали ладони, дергали юбку, драли плотные чулки. В груди горело так, словно вместо медальона на шее висел раскаленный уголь.

— Вон она! Бежит в гору! Ловите!

Крики подгоняли похлеще любого кнута. Собачий лай усиливал панику.

Уклон становился круче; я дважды чуть не оступилась, но оба раза успевала ухватиться за гнутые стволы колючих архейдов. Влетев на вершину склона, я пробежала еще с пятнадцать шагов и едва успела остановиться — очертания обрыва скрадывались в ночной мгле. Ветер с силой ударил в спину. Я взмахнула руками, удерживая равновесие, выбила туфлями несколько камешков и испуганно отступила. Развернулась в надежде скрыться, но тут на склон выскочило шесть гончих. Вытянутые морды скалились, утробный рык, вырывающийся из глоток, расходился в воздухе низкой вибрацией.

Следом за гончими появились всадники.

— Что, паршивка, добегалась? — хмыкнул самый крупный из них. — От судьбы не скроешься.

Я отступила. Вздрогнула, услышав приглушенный шорох, с которым с обрыва покатилась каменная крошка, и остановилась.

— Вяжите ее.

Двое мужчин — совсем молодых — тут же спрыгнули на землю и шагнули ко мне. В руках одного из них зажата веревка.

Я оглянулась.

Утес за моей спиной — не проклятая река. В отличие от нее, он не знает пощады. Никто не выжил после падения.

— Не дури, — хмыкнул тот, что с веревкой. — Ты ведь знаешь, как лучше поступить.

Знаю? Знаю.

Развернувшись, я решительно сиганула в пропасть. Раскинула руки и полетела грудью вперед. Глаза заслезились от ветра, грудь стянуло страхом. Дыхание перехватило, но я и не пыталась вдохнуть. Зачем? Больше в этом нет смысла.

Что-то мелькнуло сбоку. Быстро, неуловимо. А в следующий миг меня резко спеленало туманным коконом и дернуло вверх. Нет! Я отчаянно задергалась — точно рыба, попавшая в сети. Черные ленты сжались сильнее, обездвиживая. Подняли меня к всадникам, скалящимся почище любого шакала, и поставили перед ними на колени.

Главарь уже был не в седле. Подойдя, он наклонился, до боли сжал мой подбородок шершавыми пальцами и скривился.

— Столько беготни из-за какой-то девки, — сплюнув, он оттолкнул меня и повернулся к молодым. — Вяжите крепче, чтоб не вырвалась. Пора вернуть мастеру чернокнижнику его собственность.

Глава 2

Повозку трясло на ухабах. Заведенные за спину руки стягивала веревка. Грубая, шершавая, она впивалась в кожу всякий раз, стоило дернуться. А из-за плохой дороги, дергалась я часто. Плотный мешок не позволял нормально вдохнуть. Его надели на меня сразу же, едва связали запястья. Уверились, что тесемки крепко удерживают ткань, и усадили на лошадь. Затем в седло вскочил всадник. Одной рукой он правил поводьями, другой едва ощутимо касался меня, не давая упасть. Но делал это так, будто притрагиваться к собственности чернокнижника ему было страшно. Или противно.

Чернокнижник.

Загадочный, пугающий, обросший слухами… Каждый раз, стоило затянутой в плащ фигуре появиться на улицах города, народ спешно расступался. Некоторые прятались по домам. Другие принимались лебезить, зазывая пугающего гостя в свою лавку. Еще бы! При всем ужасе перед чернокнижником, каждый из горожан знал — за товары он всегда платит сверх цены.

Сердце кольнуло обидой.

Интересно, за меня чернокнижник тоже заплатил больше, чем запросил дядя?

Папин брат и его жена — тетя Шида — забрали меня к себе сразу же после смерти родителей. Семьей друг для друга мы не стали, но они дали мне крышу над головой, еду и заботу. А это уже немало.

Своих детей у них четверо, причем все мальчики. Старший из них — Товер, мой ровесник, — невзлюбил меня с первого дня. Иногда его насмешки не задевали, иногда загоняли в сарай под самую крышу. Товер порою был жесток, но я никогда не жаловалась дяде Лауру — знала, что без того многим ему обязана, и не хотела добавлять проблем.

А вот у меня проблемы множились. И с каждым годом все сильнее.

Дома Товер еще сдерживался, но вне двора давал себе волю. Я избегала его, отбивалась, когда чувствовала, что могу это сделать, и боялась названого брата все больше. С годами его взгляд становился лишь злее, опаснее — как у дикого зверя. Тело его наливалось силой. Но не той, что может защищать, а той что разрушает все, к чему прикасается.

Когда нам обоим исполнилось по пятнадцать, Товера, как и всех парней его возраста, призвали в гарнизон. Тетя Шида плакала, собирая вещи, дядя Лаур успокаивал жену и наставлял сына, младшие носились по двору, сражаясь на ветках. Я же внутренне ликовала, предвкушая три спокойных года. И они действительно оказались такими. А потом Товер вернулся.

В день, ставший для меня роковым, я отправилась в лес за папоротником. Покинула город, перешла гнутый мост-луку и нырнула в ласковую тень деревьев. Осеннее солнце пригревало по-летнему тепло, ветер играл в кронах, иногда срывая и кружа пожелтевшие листья. Все вокруг дышало умиротворением и спокойствием. Но только у меня на сердце спокойствия не было. Я часто озиралась, вздрагивала на любой резкий звук и опасливо поглядывала через плечо.

Товера и его дружков я заметила почти сразу. Не думая, отбросила корзину с собранным папоротником, и побежала. Возможно, будь Товер один, я бы попыталась одолеть его. Но их трое. Трое рослых широкоплечих мужчин, и я им точно не соперница.

Меня нагнали быстро. Схватили и принялись толкать один другому, будто играя. Снова и снова, и снова — пока голова не закружилась, а сердце от страха не забилось где-то в горле. Я вырывалась, пыталась отбиваться, но все впустую. Когда жуткая карусель остановилась, я оказалась в руках Товера. Заглянула ему в глаза и внутренне содрогнулась, увидев в них звериный голод.

Товер ухмыльнулся. С силой впечатал меня в шершавый ствол дерева и впился губами в мой рот. Сильные руки дернули ворот платья, с треском порвали его. Я задергалась, точно птица в силках — отчаянно и сильно. Даже сейчас, пойманная, я не собиралась сдаваться.

Смазанное движение я заметила краем глаза, а в следующий миг Товер отлетел. Его друг — тот, что всего несколько минут назад гоготал над моими попытками высвободиться — кинулся на Товера с кулаками. Следом за ним в драку влез третий парень. Они сцепились, будто звери. Рычали, били друг друга наотмашь, промахивались, словно ослепленные яростью, и били снова.

Оторопь недолго держала меня в тисках. Едва поняв, что обо мне забыли, я побежала обратно. Не оглядываясь, не думая, что произошло, и почему приятели сцепились. Против обыкновения, я решила рассказать о случившемся дяде Лауру. В этот раз мне повезло, но кто знает, не захочет ли Товер довершить начатое? Я боялась.

Однако дома дяди не оказалось. Тетя Шида, занятая младшими, слушать меня отказалась. А потом домой вернулся сам Товер. Злой, с разбитым лицом, хромающий. Он тоже решил не молчать. Вот только рассказал Товер не о гнусности, которую едва не совершил — вместо этого он обвинил меня в шельмовстве. Будто это я подговорила его друзей напасть на него. Тетя Шида поверила сыну. Следом за ней — дядя Лаур. Мне же не поверил никто. И даже рваный ворот платья не помог отстоять правду.

На следующий день дядя Лаур подошел ко мне и сухо бросил, что продал меня чернокнижнику. Помню, когда страшная фраза только прозвучала, я не поверила в ее правдивость. Ну не мог дядя так со мной поступить! Не мог! Пусть дочерью ему я не стала, но работала честно, да и тете Шиде помогала исправно. Не гуляла, не роптала — да что там! Два года назад дядя даже обмолвился, что начал приглядывать мне жениха. А теперь такое… Продал? Как невольницу? Но разве такое возможно?

Как оказалось, да. Если бы только я успела выйти замуж, у дяди не осталось бы надо мной власти. Но пока я живу в его доме, ем его хлеб, я принадлежу ему. Приемная, принятая, чужая… Он мог меня продать. И он это сделал.

Глава 3

Всадники уехали. Повозка, судя по скрипу колес, тоже. Вокруг было тихо. Не стрекотали сверчки, не лаяли собаки, даже ветер — и тот успокоился. Казалось, сама природа боялась чернокнижника и не смела нарушить молчание его поместья. Стало неуютно. В груди пойманной птицей забился страх. Хотелось сорваться с места и кинуться прочь — неважно куда, лишь бы подальше отсюда. Но я знала: поддаваться малодушию глупо. Со связанными руками и мешком на голове далеко не убежишь. Особенно от того, кому подчиняется сама тьма.

Чернокнижник молчал. Его будто и не было тут больше, но я знала — он здесь. Чувствовала его внимательный взгляд и изо всех сил старалась казаться невозмутимой. Если жизнь с назваными братьями меня чему и научила, так это тому, что слабости нужно скрывать.

Шорох гравия показался оглушающим в предрассветной тишине. Я невольно вздрогнула и отступила. Ненамного, всего на полшага, но по раздавшейся усмешке поняла: мое движение не осталось незамеченным. Я разозлилась. Не на чернокнижника — на себя. За то, что не сдержалась, что позволила ему увидеть мое беспокойство.

Он остановился совсем рядом. Нос защекотало терпкими ароматами жженого дерева, дыма, серы. Вновь захотелось отстраниться или хотя бы задержать дыхание, но на этот раз я усмирила порыв. Вздернула подбородок и посмотрела вверх. Не на небо — на чернокнижника. Сердце в груди билось взволнованно, часто. Смущение от столь близкого присутствия мужчины, злость на себя, упрямство, робость — эмоции переплелись, словно колосья в тугом снопе. Щеки горели, и сейчас, впервые за прошедшие часы, я обрадовалась, что никто не видит моего лица.

Движение чернокнижника я ощутила раньше, чем почувствовала прикосновение к мешку на голове. Застыла напряженно и даже дышать перестала. Три коротких слова прозвучали еле слышно. А едва последнее из них сорвалось с чужих губ, мешок истлел — осыпался на плечи холодным пеплом. Ветер подхватил неровные кусочки, кинул их мне в лицо, заставив зажмуриться, и, будто извиняясь, ласково огладил по волосам. Но я не разозлилась — напротив, обрадовалась возможности закрыть глаза. Однако в памяти все равно успел отпечататься образ высокого мужчины, затянутого в плащ. И клубящейся тьмы под его капюшоном.

Чернокнижник хмыкнул. Еще несколько секунд молчал, потом заговорил:

— Куда ты надеялась сбежать? Особенно с этим, — моего запястья коснулась ладонь, затянутая в перчатку.

Я дернулась от неожиданности, попыталась разорвать прикосновение, но чернокнижник не позволил — усилил захват и будто в насмешку провел большим пальцем над тем местом, где ощутимо пульсировала печать собственности.

Она отличалась от тех, что ставили обычным невольницам. Их рисунки были мертвыми, неподвижными. Мой же шевелился, словно под кожей жила сама тьма. Играя, она то обвивала руку браслетом, то стягивалась узором под монограммой. Четыре буквы — «Х», «Ч», «С» и «А» — переплелись так плотно, что и не понять, в какой последовательности их читать. Хотя, даже угадай я правильный порядок, — это все равно ничего бы не дало. Имени чернокнижника не знал никто.

— Не советую сбегать от меня. Иначе причиненное зло будет на твоей совести.

Я нахмурилась.

Зло? О чем он?

Спросить, однако, не успела. Отпустив мою руку, чернокнижник развернулся и решительно зашагал к дому. Невольно я засмотрелась. Пусть плащ скрывал его лицо и тело, но скрыть разворот плеч он оказался не в силах. В темной фигуре чувствовалась не просто сила — величие. Мощь, которая одновременно пугала и завораживала. К ней хотелось прикоснуться, но вместе с тем — держаться от нее как можно дальше.

Внезапно чернокнижник обернулся. Я не видела его лица, но не сомневалась — он снова ухмыльнулся. Холодно, надменно, явно чувствуя мои растерянность и недоверие. А потом сделал пасс рукой, и мир начал стремительно темнеть. Без того не спешащий заняться рассвет скрыла непроглядная мгла. Стало жутко. Давний страх, преследующий меня с детства, нырнул под кожу, как мальчишка в лесное озеро — с разбегу, без предупреждения. Плюхнулся, поднимая столп ледяных брызг, и засмеялся. Вот только во мне этот смех отдался новой волной дрожи.

Чернокнижник не проронил ни слова, даже не шелохнулся. Так и стоял, не сводя с меня пристального взгляда, и будто чего-то ждал. Словно хотел выяснить, что во мне сильнее: упрямство или осторожность. Я тоже не шевелилась. Всматривалась в темный зев капюшона и пыталась различить среди шевелящейся тьмы очертания лица. В какой-то момент даже показалось, что я увидела жесткую линию подбородка и плотно сжатые губы, но вдруг чернокнижник отвернулся.

Тьма вокруг нас уплотнилась. Окружающий мир превратился в коридор, безжизненный и мрачный, и единственным проводником остался чернокнижник. Не думая, я кинулась следом. Нагнала в несколько шагов, и угрюмо уставилась под ноги, едва заслышав очередную усмешку.

Переступив порог, мы миновали холл, поднялись на три этажа и два раза повернули прежде чем остановиться у двери. Чернокнижник не позволил увидеть его дом — сокрыл его плотным коконом тьмы и провел по нему, будто слепую.

— Жди здесь, — распорядился он, жестом указывая мне в открывшуюся комнату.

Стоило переступить порог, дверь закрылась, а наведенная мгла растаяла. Я огляделась. Отметила большую кровать под тяжелым одеялом, пяток подушек, аккуратно сложенных сверху; два кресла у занавешенного окна, комод, ширму и небольшую умывальную за ней.

Глава 4

Я замерла. Пальцы непроизвольно стиснули пуговицы на блузе, ровным рядом бегущие от воротника к середине груди. Чернокнижник не Товер — если он решит идти до конца, мне не отбиться. И никакие гарнизоновцы, вздумавшие затеять драку, не помогут.

Чернокнижник тряхнул капюшоном. В несколько шагов пересек комнату и опустился в кресло.

— Ты плохо расслышала? Я сказал: «раздевайся».

— Зачем?

— Так положено. Я возьму тебя против воли, сердце и печень вырежу, кровью окроплю стены башни, останки сожгу. В общем, все как всегда.

Чернокнижник говорил расслабленно, буднично, но я чувствовала — он насмехается. Надо мной, над моими страхами, над ходящими о нем слухами. Холодная надменность звучала в каждом слове. И меня она злила.

— Что ж, раз так положено…

Еще не договорив, я принялась расстегивать пуговицы, которые только что отчаянно сжимала. Гнев закипал в груди, словно оставленное на огне молоко. Последние два дня выдались самыми отвратительными за всю мою жизнь. Низость Товера, предательство дяди, страх погони, готовность на самое страшное… и все ради чего? Чтобы один чернокнижник потешался надо мной?! Даже у невольниц есть гордость! И особенно сильна она у тех, кто еще два дня назад наслаждался свободой.

Громкий смех раздался неожиданно. Словно ушат ледяной воды, он отрезвил. Заставил замереть и стянуть готовые разойтись края блузы.

— Против воли, Эвелин, положено брать деву, а не чернокнижника, — заметил мужчина, отсмеявшись. 

Я молчала, опасаясь не справиться с гневом и наговорить лишнего. Пальцы, удерживающие расстегнутый ворот, подрагивали. Хозяин поместья тоже не спешил заговаривать. Может, чего-то ждал. А может, следил за мной, как старый аптекарь за подмастерьем, которому впервые доверил смешать микстуру.

— Какие бы глупости ты ни думала, — наконец произнес он, — меня они не интересуют. Все, что от тебя требуется — беспрекословно выполнять мои приказы. Уверяю, твоей чести они не запятнают.

Я недовольно повела плечом.

— К обеду уже весь город будет знать, что меня продали. От моей чести не останется ничего.

— Только если ты сама так решишь. Сплетни, Эвелин, имеют привычку забываться. Или порождать новые.

Гнев отступил. На смену ему пришел интерес. Уже второй раз чернокнижник назвал меня по имени. Причем сделал это так естественно, будто мы давно знакомы. Однако стоило мне открыть рот, намереваясь спросить об этом, как чернокнижник вновь заговорил:

— Не стоит проверять границы моего терпения. Уверяю, тебе не понравится, что лежит по другую сторону. Раздевайся. До нижней сорочки.

Еще секунду я медлила, потом кивнула и принялась расстегивать оставшиеся пуговицы. Напоминание самой себе, что отныне в глазах всех я порченная, странным образом успокоило. Словам чернокнижника я верила. А может, просто понимала, что захоти он действительно что-то сделать, непременно этого добьется. К тому же, если продолжать артачиться, он не утратит бдительности. А я надеялась, что рано или поздно это произойдет. Тогда я сбегу.

Земли Эйхара обширны, и в каждом их уголке чтят законы. Оставаться здесь опасно — если меня поймают, сразу же вернут хозяину. Но если покинуть Эйхар, добраться до свободного края — Нортейна — то никто и никогда не сможет назвать меня собственностью.

Пока голова была занята мыслями, пальцы закончили с пуговицами. Юбка с тихим шорохом упала к ногам. Блузку я стянула через голову и тоже бросила на пол. Выпрямилась и посмотрела на чернокнижника. Точнее, немного выше. Даже не видя его лица, я чувствовала смущение, стоя перед ним почти нагой.

— Я же сказал, оставить только сорочку. Чулки тоже снимай.

Я кивнула. Хотела приняться за туфли и даже попыталась поднять левую ногу, но опереться на правую, подвернутую, не смогла. Огляделась растерянно и прошла к свободному креслу. Справиться с обувью оказалось несложно, снять левый чулок тоже. С правым так ловко не вышло. Я спустила плотную ткань до самой щиколотки, попробовала перекатить образовавшуюся гармошку через пятку и едва успела закусить губу, сдерживая стон.

— Покажи, — потребовал чернокнижник.

Подался вперед и, не обращая внимания на заверения, что справлюсь сама, коснулся моей ноги. Я задержала дыхание. Смотрела на мощную фигуру, на склонившийся капюшон и боролась с мальчишеским желанием сдернуть тяжелую ткань. Одним движением развеять десятки слухов и сплетен, узнать правду. Кончики пальцев закололо от нетерпения. Пришлось закусить губу и отвернуться, лишь бы сдержать опасный порыв.

Чернокнижник ощупал мое колено, медленно провел рукой вниз, мягко надавливая, остановился у собранного чулка. Холодная гладкость его перчаток рождала на коже волны мурашек, заставляла все во мне испуганно замирать. Большим пальцем он обвел щиколотку, к чему-то примерился, а потом с силой сжал. Не сдержавшись, я вскрикнула. Дернулась и неосознанно ухватилась за широкие плечи.

По ноге разлился холод. Стремительно, яростно, словно воды горной реки. В ее потоках боль превратилась в тонкую ветку, которую подхватило и унесло течением. Затем схлынул и холод. Не скрывая облегчения, я шумно выдохнула. Уронила голову себе на ладонь и прикрыла веки. На секунду, всего на мгновение — пока не ощутила запах жженого дерева. А ощутив, испуганно отпрянула.

Глава 5

Чернокнижник не торопил. Я чувствовала его нетерпение и растущее недовольство, но откуда-то знала — он не станет надевать кольцо силой. Ему важно, чтобы я сделала это по собственной воле, подчинилась.

— Что это за кольцо? — спросила с опаской.

— Моя разработка. Не переживай, оно не навредит тебе.

— Для чего оно?

— Если сработает, со временем сама поймешь.

— А если не сработает?

— Тогда ты поймешь это еще раньше.

Тьма скрывала лицо чернокнижника, но почему-то я была уверена — он улыбается. Не дружески. Скорее, снисходительно, вновь потешаясь.

Я разозлилась. Проглотила вопрос, готовый сорваться с языка, и гневно прищурилась. Несколько секунд мы мерились взглядами: его требовательный против моего упрямого. Тьма под капюшоном забурлила сильнее. Теперь она походила на воды прóклятой реки — еще секунда, и утянет на самое дно. Несколько часов назад я была готова рискнуть, теперь же риск казался неоправданным.

Шумно выдохнув, я отвернулась. Взяла кольцо и надела на указательный палец. Стоило холодному ободку коснуться моей кожи, камень вспыхнул. Причем так ярко, что я зажмурилась. Когда же посмотрела на него вновь, он выглядел обычным.

— Получилось?

Я перевела взгляд на чернокнижника. Тот с ответом не спешил. Смотрел на кольцо и будто чего-то ждал.

— Выясним к обеду, — произнес он спустя минуту молчания. — Пока отдыхай. И приведи себя в порядок. Не терплю неаккуратности. Одежду тебе оставят за дверью. Ты поймешь, когда.

Дождавшись моего кивка, он вышел. Я же вернулась к брошенным на полу вещам, подняла их и хмуро оглядела. Грязь, вырванные клочки ткани, зацепившийся репей… Будет сложно вернуть им прежний вид, особенно юбке. Но именно эта вещь дорога мне больше всего. Она ведь мамина. Единственная, оставшаяся на память.

Поняв, что дядя не шутит насчет сделки с чернокнижником, я ушла к себе. Оттуда через окно выбралась на задний двор, прокралась к проулку, держась холодной стены, и припустила что есть сил. Дядя дал мне полчаса на сборы. Для меня же эти полчаса стали форой. Слишком короткой, чтобы успеть взять с собой хоть что-то. Но по счастью, самые дорогие вещи были на мне: юбка мамы и медальон отца.

Я прикоснулась рукой к теплому, нагретому моей кожей кругляшу под сорочкой. Не знаю, заметил ли чернокнижник тонкую серебряную цепочку, но я рада, что он не потребовал ее снять.

Сложив перепачканные вещи стопкой и поставив рядом разношенные туфли, я заглянула за ширму. На высоком резном столике нашлась большая мутно-белая чаша. Чуть правее — кувшин с узким горлышком и два полотенца. А еще дальше стояло ростовое зеркало. В него я глянула лишь мельком, и без того зная, что после пережитого мало похожу на красавицу.

Грязь пришлось смывать долго. Поначалу я расходовала воду осторожно, все опасаясь истратить ее слишком быстро. Но потом с удивлением поняла, что сколько бы я ни выливала из кувшина, он не пустеет. Тогда я осмелела.

Стук в дверь застал меня за попыткой дотянуться мокрым полотенцем до середины спины. Было бы оно хоть немного длиннее, трудностей бы не возникло. Но чернокнижник, специально или нет, оставил лишь маленькие.

Я выглянула из-за ширмы. Удостоверилась, что никто входить не собирается, и вернулась к прежнему занятию. Лишь спустя добрую четверть часа я закончила приводить себя в порядок и с опаской выглянула за дверь. Весь коридор скрывала наведенная тьма. Густая, вязкая как кисель, она разлилась от пола до потолка, оставляя нетронутым лишь небольшой пятачок возле порога. Там и лежал пухлый сверток. Подняв его, я вернулась в комнату. Пока шла, разглядывала веревку из плотно скрученных белых и зеленых нитей.

Странно, кажется, именно эти цвета использует мастер Эсбен, хозяин лучшего ателье в городе. Говорят, только ему позволено шить одежду высокородным. Интересно, а чернокнижник тоже из них? Или для него мастер Эсбен сделал исключение? Впрочем, будь оно так, я бы не удивилась. Никто не знает ни имени, ни происхождения чернокнижника. Но то, что он богат, знают все.

Развернув вощеную бумагу, я достала и разложила на кровати вещи. Белую блузу с вытянутыми манжетами и кружевным воротом. Строгую прямую юбку темно-серого цвета. Нижнюю сорочку, чулки, туфли. Одежда выглядела просто, но при этом не походила на ту, что я привыкла носить. Что-то в ней отличалось… Но что? Еще раз коснувшись сорочки, я наконец поняла — ткани. Мягкие, приятные на ощупь, такие, что хочется немедленно ощутить их на коже.

Я нахмурилась и снова посмотрела на витой шнурок. Неужели, все-таки работа мастера Эсбена? Но откуда? Вряд ли бы чернокнижник стал так тратиться ради невольницы. Выходит?..

Догадка вспыхнула в сознании, словно молния в ночи.

В поместье живет еще одна женщина. И судя по всему, именно ее оберегает чернокнижник, скрывая ото всех тьмой.

Однако вместо радости, что тайна раскрылась, я ощутила тоску. Обо мне никто не заботился с таким трепетом. По крайней мере, после смерти родителей. С годами я почти забыла, каково это — чувствовать себя любимой. Надеюсь, вернув свободу, я верну и ощущение значимости в чьей-то жизни.

Глава 6

Чернокнижнику хватило секунды, чтобы оценить происходящее. Он укутал мою руку плотным коконом тьмы и приказал:

— Терпи. Сейчас станет легче.

Я кусала губы, изо всех сил пытаясь сдержать слезы. Отвернулась и уставилась невидящим взглядом на скомканное одеяло. От кокона шел холод. Почти такой же, как тот, которым чернокнижник избавил меня от боли в ноге. Вот только в прошлый раз я испытала благодарность, а сейчас — злость.

— Вы говорили, кольцо не навредит мне, — процедила глухо.

— Фактически, оно и не навредило. Ты в порядке.

Рывком повернувшись, я заглянула во тьму капюшона.

— Не навредило?! Оно едва не оплавилось на моей руке!

Вместо ответа мужчина накрыл мою ладонь своей. Прошел сквозь кокон и сжал пальцы. Я застыла, ощущая то, чего не могла — прикосновение кожи. Не перчаточной, человеческой. Я чувствовала ее тепло и шершавость подушечек. То, как они скользнули к кольцу, как ощупали его, задевая мои пальцы, и как одним уверенным движением стянули опасное украшение.

— Не оплавилось. Видишь?

Чернокнижник ухмыльнулся и кивком головы указал на свою ладонь, на которой алел успокоившийся камень. Однако я смотрела не на него — на перчатку. Неужели то прикосновение мне почудилось? Нет, такое не спутать. Но тогда как?..

Все еще растерянная, я кивнула и подняла взгляд.

— Спи, Эвелин. Теперь тебя ничто не потревожит.

Мужчина поднялся с кровати и зашагал к двери.

— Постойте! — окликнула я. Дождалась, когда он обернется, и спросила: — Что особенного в отметине после красной лихорадке?

— Ничего. Просто хотел убедиться, что ты переболела давно.

В груди разлилось разочарование. Уголки губ невольно опустились. Меня проверяли, как скот: новая особь не должна заразить старых. 

— Зачем я вам? — спросила глухо

— Разве это имеет значение?

— Для меня — да. Почему именно я? Зачем было лишать меня свободы? Будущего? Я ведь…

— Думаешь, я лишил тебя будущего? А вдруг именно я его тебе дам?

— Что? Но… вы же… я… у вас ведь нет ко мне интереса… как к женщине, — добавила, переборов смущение.

Он усмехнулся.

— Если мужчина говорит о женщине и ее будущем, уверяю, далеко не всегда он подразумевает семью. Иногда интересы двух людей могут совпадать, пусть даже один из них об этом не догадывается. Отдыхай, Эвелин. Силы тебе понадобятся.

Сказав это, чернокнижник вышел. Я же хмуро уставилась на дверь.

Наши интересы совпадают? Вот уж сомневаюсь! Я никогда не мечтала стать невольницей и обзавестись печатью на запястье! Взгляд метнулся вниз — к живой тьме, что сейчас вырисовывала под монограммой диковинный цветок. Она появилась почти сразу после дядиной сделки. Помню, я вскрикнула, когда внезапно запястье обожгло будто кипятком. Испуганно стиснула пострадавшее место пальцами и ощутила упругую пульсацию — это тьма разливалась под кожей. 

Дядя тогда стоял рядом. Молча наблюдал, как тьма вырисовывает монограмму, а когда рисунок замер, вымолвил лишь одно слово: «Собирайся». Оно же стало последним, что я услышала в доме, в котором прожила тринадцать лет.

Я тряхнула головой. Чернокнижник ошибается — наши интересы не могут совпадать. При первой возможности, я сбегу. Но прежде, надеюсь, смогу выяснить, что же толкнуло его на эту сделку.

***

Как и обещал хозяин поместья, меня никто не потревожил. Я проснулась, чувствуя в теле приятную расслабленность. Даже удивительно, если учитывать, какой непростой выдалась ночь. Интересно, сколько сейчас времени?

Часов в комнате не нашлось; за окном по-прежнему вилась наведенная тьма. Поместье словно находилось в каком-то другом мире, где не существовало ни солнечного света, ни смены дня и ночи.

Достав из комода вещи, я оделась, расчесалась и замерла, не зная, что делать дальше. Будто вызвавшись дать подсказку, живот громко заурчал. Его голодные трели напомнили, что последний раз я ела сутки назад, а то и больше. В обед. На ужин я тогда не успела — дядя огорошил новостью раньше. Потом же было не до еды.

Я подошла к двери, открыла ее и нерешительно выглянула в укрытый тьмой коридор.

— Мастер чернокнижник? — позвала вполголоса. И чуть громче: — Есть кто-нибудь?

Ответа не последовало. Я выждала еще несколько секунд, после чего закрыла дверь. Снова оглядела комнату, надеясь придумать, как скоротать время в ожидании чернокнижника. Вдруг он явится только через час? Или даже через два? Стоило об этом подумать, как живот заурчал еще требовательнее.

Я вздохнула. Бросила беглый взгляд на дверь и решилась. Взяв с прикроватной тумбы масляную лампу, вышла в коридор. Едва комната осталась за спиной, тьма недовольно забурлила. Вспенилась, словно волны, и обрушилась на стеклянную колбу. Однако, что удивительно, свет не потух.

Глава 7

Комната незнакомки была огромна. Тканные обои нежно-персикового цвета, большие стеклянные двери, сейчас открытые, вели в сад. Густые кусты шумели под порывами ветра, но не обиженно, а будто перешептываясь. В отличие от всего поместья, здесь тьмы не было. Наоборот, свет укутывал комнату, словно мать — заснувшее дитя. Нежно, заботливо, с любовью. Длинные лучи скользили по отполированной мебели, пускали блики.

Белоснежные шторы, легкие как перышко, взлетали, стоило ветру подуть сильнее. Мир жил, дышал в этом месте. И только незнакомка, катившая ко мне кресло, выглядела почти неживой. С каждой секундой я видела это все отчетливее. Теперь даже ее красота казалась застывшей. Чарующей, но вместе с тем наводящей грусть — как у срезанной розы, что уже начала терять первые лепестки.

— Я Айрис, — она остановила кресло рядом со мной и совсем по-мужски протянула руку.

— Эвелин.

Арийс едва заметно улыбнулась, глядя с какой осторожностью я пожимаю ее пальцы.

— Я не рассыплюсь. Пожалуйста, проходи.

Мне жестом указали на единственный стул у резного столика, заставленного фруктами, пирожными и чайными принадлежностями. Когда я села, Айрис устроилась напротив и принялась нажимать на какие-то пластинки возле каждой тарелки.

— Артефакты стазиса, — пояснила она с улыбкой. — Простые и слабые, но для бытовых нужд в самый раз. Чай?

Я кивнула. Пока Айрис наполняла маленькие фарфоровые чашки, украшенные бело-розовым рисунком, я вновь принялась ее рассматривать. Только теперь не так явно, из-под ресниц.

Интересно, это ее чернокнижник оберегает столь трепетно? И если да, почему она сама, кажется, хранит на него обиду?

— Давно ты здесь?

Вопрос Айрис заставил меня посмотреть ей в глаза.

— День. Меня поймали вчера ночью.

— Поймали… — Айрис неодобрительно качнула головой. — Он ведь купил тебя? Как меня, — вздохнула она, стоило мне кивнуть.

— А… ты, — почему-то обращаться к Айрис на «ты» было неловко. Но раз наши судьбы похожи, то, может, и происхождение не сильно разнится? — Ты давно здесь?

— Давно. И уже три года я… такая, — голос ее дрогнул. Тут же, будто злясь на себя за слабость, Айрис улыбнулась, подцепила с блюда большое пирожное, украшенное шапкой густых сливок и положила мне на тарелку. — Попробуй. Это мое любимое. Раньше мы с Иваром покупали такие у мастера Байора со второй улицы. Бывала там?

Я качнула головой. Вторая улица — это ведь почти центр Айдерона! А дом дяди Лаура стоит едва ли не на окраине. Но улица там хорошая, пусть не такая широкая и чистая, зато мелкие ремесленники и торговцы, что живут на ней, люди порядочные.

— Больше всего скучаю именно по этому — по возможности ходить, куда захочется, и делать, что вздумается. И пусть в прошлой жизни такие пирожные мы с Иваром покупали раз в полгода, и то если повезет, но тогда они казались даже вкуснее. Кроме ягод и ванили в них чувствовался вкус свободы. И чуть-чуть безумия, — Айрис рассмеялась.

Я тоже не сдержала улыбки, понимая, о чем она. Пирожные у мастера Байора наверняка стоят целое состояние. И копить по полгода на них — чистое сумасшествие!

— А Ивар — он кто? — спросила я, отламывая вилкой мягкий, пружинистый край десерта.

Айрис вмиг помрачнела.

— Никто. Призрак прошлого.

Отвернувшись, она принялась придирчиво выбирать виноградины в тяжелой грозди. Так старательно даже тетя Шида не оценивает мясо перед покупкой. Да и виноград весь выглядит хорошо. Нет, дело не в нем. Айрис явно избегает смотреть на меня — пытается справиться с эмоциями.

В груди стянуло от сожаления.

— Прости, пожалуйста. Я не хотела задеть твоих чувств.

Айрис вздохнула, украдкой коснулась уголков глаз и повернулась ко мне.

— Все в порядке. Ты ведь не знала… Ивар… он… я любила его. И до сих пор люблю, — призналась она еле слышно.

— Ты давно с ним не виделась?

— С тех пор, как оказалась тут.

— А не пыталась связаться? Отправить записку?

— Зачем? Чтобы он тоже попал к Самаэлю? Чтобы увидел меня такой? — резко откатившись, Айрис зло сорвала с коленей тонкий плед. — Чтобы сам стал калекой? Нет, Эвелин! Это наша судьба решена! Наша, не его!

Слова ударили меня в лицо вместе с порывом ветра. Внутренности стянуло в узел, тугой и стылый.

— Наша? — эхом повторила я.

Поймала тяжелый, полный невысказанной печали взгляд и упрямо мотнула головой. Нет, не верю. Не хочу верить!

— Ты ведь так и не спросила, как я оказалась в кресле… Скажи, он уже начал приносить тебе артефакты? Они обжигали тебя?

Нет! Нет!

Глава 8

Обратный путь почти не отпечатался в памяти. Тело словно само провело меня сквозь тьму, позволив раствориться в мыслях и сомнениях. Нет, я не кинулась принимать помощь Айрис. Просто не нашла в себе сил бередить ее раны еще больше. Да и сама хотела сначала все хорошо обдумать. Вдруг Самаэль уготовил мне иную судьбу? Вдруг Айрис ошиблась?

Надежда — слабая, отчаянная — трепыхалась в груди, словно бабочка в банке. Ударялась о ребра, задевала тонкими крыльями сердце, вынуждала ощущать ее снова и снова. Она же заставляла вспоминать и простор комнаты Айрис, и ее дорогие одежды. Не сомневаюсь: Айрис и есть та девушка, о которой Самаэль заботится. Но что, если эта забота вызвана чувством вины? Хочу ли я для себя того же — красивые наряды в обмен на свободу и жизнь? Нет. Не хочу.

Если слова Айрис подтвердятся, я вернусь к ней. Узнаю все необходимое и сбегу.

Дорога до Нортейна займет дней шесть или семь, не больше. Можно будет прибиться за обозом — пусть не с ним, дабы в случае провала не навлечь на остальных гнев Самаэля, но держаться неподалеку, — тогда путешествие пройдет спокойно. Лишь бы добраться до свободных земель! А там найти работу, снять дешевую комнату на первое время… Трудностей я не боюсь. Ленивой тоже себя не считаю — уверена, стоит запросить чуть меньше, чем коренные нортейнцы, и кто-нибудь обязательно возьмет меня наподхват. Таверна, лавка, лоток на рынке — любая работа, пока она честная, меня устроит.

Мысли затянули настолько, что я почти не услышала звук открывающейся двери. И потому вздрогнула, когда раздалось негромкое:

— Заскучала?

Самаэль зашагал к свободному креслу.

— Да. Здесь ведь нет ни книг, ни иголки и нитки, чтобы починить вещи.

— А подаренные тебя не устраивают?

— Они красивые, — признала спокойно. — Но я бы хотела сохранить и свои. Юбка раньше принадлежала маме. Она дорога мне.

Самаэль задумчиво хмыкнул. Несколько секунд размышлял, потом кивнул.

— Хорошо, я принесу тебе все необходимое для работы. А пока…

Затянутая в перчатку ладонь нырнула во внутренний карман плаща. Стоило полам приоткрыться, я увидела дорогой костюм, черно-фиолетового цвета. Строгий, но красивый. Однако уже в следующий миг стало не до одежд чернокнижника — на стол между нашими креслами лег браслет. Широкий, украшенный россыпью желтых камней. Новый артефакт.

— Надень.

Я не пошевелилась. Застыла, будто кролик перед удавом, и только смотрела на поблескивающие в свете ламп камни.

— Эвелин, надень, — потребовал Самаэль.

Все во мне натянулось, точно тетива лука. Только вместе стрелы на ней лежал страх.

Не надену. Пусть даже я ошиблась, и это не артефакт, а обычное украшение, все равно не надену.

— Эвелин! — прикрикнул Самаэль.

Вздрогнув, я вынырнула из оцепенения. Выпрямилась и решительно посмотрела в живую тьму.

— Нет, — мой голос прозвучал твердо. — Я не стану надевать то, что может причинить мне вред. А оно может! Пусть кольцо не оплавилось, но мне было больно.

Самаэль не ответил. Даже не пошевелился. И на мгновение мне показалось, что вот она — победа. Он понял мои чувства! Принял мой выбор! Но тут от плаща отделились туманные ленты и черными змеями метнулись ко мне.

— Нет! Самаэль, не надо! —  закричала испуганно, стоило им спеленать мое тело. Совсем как в ночь побега. И совсем как тогда я задергалась в отчаянной попытке высвободиться.

Самаэль же тем временем поднялся, взял со стола браслет, в два шага оказался рядом и защелкнул его на моем запястье.

— Мои приказы надо исполнять, Эвелин.

Холодный тон выморозил остатки моей выдержки. Горло стянуло тугой удавкой подступивших слез. Я не смогла заставить себя ни ответить, ни даже кивнуть — все силы уходили на то, чтобы не заплакать, не унизить себя еще большей слабостью.

— Не стоит смотреть на меня так напугано. Пока наши интересы совпадают, тебе нечего бояться.

— Какие интересы? — выдохнула сипло. — Почему вы не можете объяснить, что задумали? Ради чего эта таинственность? Как можно доверять вслепую?

— Я не люблю рассказывать о планах, Эвелин. Предпочитаю говорить о результатах. Делиться догадками же не люблю еще больше.

— Но я хочу понять! Вы ведь бросили меня во тьму и теперь заставляете идти, не видя, куда! Я не могу так. Не могу! — выкрикнула отчаянно, впиваясь взглядом в живую тьму под капюшоном.

Ну же! Если не в силах понять, то хотя бы попытайся поверить!

Я тянулась к Самаэлю, мысленно открывалась перед ним, надеясь, что он увидит и мои страхи, и сомнения, и надежды. На несколько секунд комнату объяла тишина. Мы с Самаэлем застыли друг напротив друга. Не шевелясь и, кажется, даже не дыша.

Потом он взмахнул рукой. Отвечая, ленты тьмы потянулись обратно к хозяину.

Глава 9

В первый миг я растерялась. Подумала, что тело затекло от неудобной позы во сне или еще из-за чего-то. Чего-то простого, понятного. Разум будто отказывался допускать мысль, что страшные предсказания Айрис начали сбываться. Отталкивал ее, как ребенок — ложку с нелюбимой кашей, противился. И вторя ему, противилась я. Снова уперлась ладонями в матрас, снова попыталась сесть… и снова не смогла удержать собственный вес.

Я зарычала. Стиснула зубы почти до скрежета и попробовала еще раз. Потом еще. И еще. Будто сделай я это десять, двадцать раз — и все получится. Но оно не получалось.

С каждым новым провалом лед страха разрастался. Я чувствовала, как он вымораживает меня. Как подбирается к сердцу и заковывает его в стылую броню. И чувствовала огонь ненависти, разгорающийся все сильнее.

Не сдамся! Не позволю Самаэлю сделать со мной то же, что с Айрис!

Страх и злость перемешались. Одного чувство обжигало другое и само, шипя, отступало. Эмоции забурлили, придали сил. Помогли совладать с непослушным телом и отчаянным рывком вытолкнуть себя с кровати. Приземление на пол вышло жестким. Но оно же будто уничтожило остатки слабости — разбило их на ледяные осколки и сплавило в огне моего гнева.

Я медленно встала. Сделала первый шаг, второй, третий. Дошла до ширмы, оделась. С каждым новым движением я действовала все увереннее. И когда на пороге комнаты появился Самаэль, я сумела не выдать проклятой слабости. Поприветствовала как обычно и твердой походкой прошествовала к креслу. Не дожидаясь просьбы, протянула руку с браслетом. Улыбнулась, стараясь казаться приветливой.

Да, Самаэль не должен понять, что его артефакт начал отравлять меня. Кто знает, что тогда случится?

— Составите мне компанию за обедом? — спросила, когда Самаэль направился к выходу. Судя по паузе, мой вопрос его озадачил. И я поспешила добавить: — Есть одной скучно. Вы моя единственная компания, и, если это не слишком нагло, я была бы рада разделить трапезу.

— К сожалению, сегодня не получится. До вечера я буду занят. Но на ужине, если желаешь, я составлю тебе компанию.

— Замечательно! — просияла я искренне.

Самаэль усмехнулся. Мне же потребовалась вся выдержка, чтобы не выдать истинных причин ликования.

День! У меня целый день без его надсмотра!

Когда за Самаэлем закрылась дверь, я выждала еще добрую четверть часа и лишь тогда покинула комнату.

***

Разговор с Айрис вышел непростым. В какой-то момент я даже испугалась, что она откажется помогать. Обида на собственную судьбу, по-детски упрямое желание смолчать, увидеть, как со мной случится то же самое; перестать быть единственной, с кем поступили несправедливо — каждая эмоция находила отражение во взгляде кукольно-больших глаз. Но в то же время в них читались тоска и стыд. Айрис разрывало противоречиями. Она то начинала упираться, то внезапно заговаривала об Иваре, будто пытаясь сменить тему, то замолкала и подолгу смотрела на печать собственности и у меня на запястье. Но в итоге она рассказала все, что я хотела знать.

Мы проговорили почти два часа. Когда последнее слово было сказано, мы с Айрис замолчали. Я думала о свободе, Айрис, судя по погасшему взгляду, — об одиночестве.

— Уходи, — проговорила она глухо. Развернула кресло ко мне спинкой и уставилась в окно. — Самаэль каждую десятую ночь проводит в своей лаборатории. Ближайшая такая через два дня. Дождись ее и уходи.

— Хорошо, — я кивнула. — И спасибо тебе.

Айрис не ответила. А едва пауза начала затягиваться, повторила:

— Уходи.

Горечь разлилась по языку вязким сиропом. Не за себя — за Айрис. Пальцы сами потянулись к висящему на шее медальону отца. Нет, это не равноценный подарок тому, что мне сделала Айрис. Но ничего дороже у меня нет.

Я посмотрела на серебристый кругляш, изрезанный линиями.

Папа объяснял, что значит этот рисунок, но непоседливая пятилетка, какой я была тогда, слушала вполуха — только приплясывала на месте от нетерпения и во все глаза смотрела на подарок, который в больших отцовских руках казался совсем маленьким. Счастливая монетка — так я назвала его. Надеюсь, он подарит Айрис если не счастье, то хотя бы покой.

— Береги себя, — произнесла я одними губами. Оставила медальон на комоде и бесшумно выскользнула за дверь.

Глава10

Следующие два дня были самыми долгими за всю мою жизнь. Самыми долгими и самыми страшными. Слабость росла. Пусть не стремительно, но неотвратимо — я чувствовала это. И только мысль о скором побеге помогала не поддаваться панике.

Утром третьего дня я проснулась раньше обычного. По крайней мере, так мне казалось. Дожидаясь прихода Самаэля я снова и снова прокручивала в голове все, что предстояло сделать. Стыд жег щеки, совесть колола сердце. Но я решительно заглушила оба чувства — слишком многое стоит на кону, чтобы отступать.

К моменту, когда дверь отворилась, я с трудом заставила себя успокоиться.

— Почему ты до сих пор в кровати? — удивился Самаэль, входя.

— Не смогла встать. Слабость, — призналась впервые.

Да, теперь можно. Нужно.

Самаэль опустился на край кровати, взял меня за руку и принялся изучать артефакт.

— Вы его снимите?

— Пока в этом нет необходимости, — отозвался он, не отвлекаясь. — Браслет еще держится.

Я посмотрела на укутанную в плащ фигуру. Вновь, как в самый первый день попыталась разглядеть за живой тьмой человека, понять его. Неужели, ему действительно все равно? Не верю. Об Айрис он ведь заботится, будто чувствуя вину. Так почему решился поступить столь бесчеловечно снова? Ради чего?

— Он убьет меня?

Вопрос сорвался с языка непроизвольно — словно ответ на терзающие душу страхи.

— Эвелин, волноваться не о чем, — Самаэль качнул головой. — Браслет не несет в себе угрозы. Слабость не смертельна.

Не смертельна — это верно. Жизнь вполовину тоже не смертельна, но только я отказываюсь от такой жизни.

Не отрывая взгляда, я коснулась слабой рукой мужского предплечья. Нерешительно замерла на секунду, давя голос совести, и уже смелее повела вверх. Самаэль молчал. Следил за мной внимательно, но не вмешивался.

— Пожалуйста, — прошептала я, вглядываясь в его тьму, — не делай со мной этого.

— Чего, Эвелин?

— Не используй, словно вещь, которую покупают на один раз.

Я скользнула ладонью ему на грудь, ощутила биение сердца. Такое сильное… может ли оно быть безжалостным, как все говорят? Жестоким? Или оно бьется во имя чего-то хорошего, светлого? Не знаю. Но выяснять наверняка не стану — слишком высока цена.

Я провела ладонью до самой шеи. Приобняла за нее и, напрягшись, подтянулась. Точнее, попыталась это сделать. Слабые пальцы не удержали мой вес — я едва не полетела назад, но вдруг ощутила широкую ладонь у себя на спине.

— Что ты задумала, Эвелин?

— Ничего, — соврала я, доверчиво прижимаясь всем телом.

Странно, но запах жженого дерева исчез. На смену ему пришел аромат терпкого мужского парфюма, дыма сигар и чего-то еще, незнакомого, едва уловимого, но очень приятного. Я вдохнула глубже.

— Мне страшно, Самаэль.

Мои пальцы заскользили вдоль линии плеч, коснулись края капюшона, чуть царапая ногтями дорогую ткань.

— А рядом со мной тебе, надо полагать, спокойнее?

Я смутилась, услышав очередную насмешку, но не отступила.

— Рядом с вами мне еще страшнее, — призналась тихо. — Но только вам под силу успокоить мои страхи. Пожалуйста… пожалуйста, Самаэль, — я прижалась теснее.

Мужская ладонь по-прежнему не давала упасть. От нее шел жар, ощутимый сквозь тонкую ткань нижней сорочки. Хотя по правде сказать, не только от нее — от всего тела чернокнижника. Во тьме поместья всегда прохладно: не до стылых мурашек по телу, но зябко. А рядом с Самаэлем тепло.

Закрыв глаза, я сократила последние сантиметры и нырнула лицом в клубящуюся под капюшоном тьму. Я не видела ее, но ощущала скользящие прикосновения к коже. А потом ощутила совсем другое — чужую кожу под моими губами. На мгновение я растерялась. Это неправильно, слишком низко, учитывая мои планы. Нельзя! Нельзя… Нельзя… но губы сами скользнули левее — к губам Самаэля. Я почти коснулась их. Ощутила его дыхание и то, как рука, удерживающая меня, сжалась. Однако уже в следующий миг Самаэль отстранил меня.

— Не нужно притворства, Эвелин. Я чувствую твое напряжение и твой страх. К тому же, уверяю, я не из тех людей, кого можно заставить передумать таким способом. Если слабость беспокоит так сильно, я принесу укрепляющий отвар. Простой, но эффективный. Тебе поможет, — он встал с кровати. — Сегодня я больше не приду. Обед и ужин тебе оставят за дверью. Забрать, думаю, ты сможешь.

— А браслет? — я посмотрела с надеждой.

Ну же! Согласись! Сними его! Заставь меня поверить, что ты не уготовил мне судьбу, как у Айрис.

— Он останется.

Короткая фраза гулко ухнула в воздухе, словно удар камня о воду. Я опустила голову, пряча разочарованный взгляд, и качнула головой.

Глава 11

Слабость отступала неохотно. Укрепляющий отвар, вопреки обещанию, не помог. Лишь ближе к обеду силы вернулись в достаточной мере, чтобы выбраться из постели. Однако поднять тяжелый поднос, оставленный за дверью, я не смогла. Все, на что меня хватило — затащить его в комнату и, закрыв дверь, устало опуститься рядом.

Есть на полу считается постыдным даже среди горожан. Высокородные, увидь меня сейчас, пришли бы в ужас. По правде сказать, я и сама ощущала себя прескверно: непричесанная, в нижней сорочке, обедающая на полу. Что там высокородные! Даже тетя Шида схватилась бы за сердце! Но иначе сейчас никак.

Покончив с обедом, я поднялась и, пошатываясь, дошла до комода. Взяла аккуратно сложенные вещи, принялась одеваться. Подаренная блузка, чулки, мамина юбка и старые, пусть разношенные, но удобные туфли. Волосы я заплела в тугую косу и завязала бело-зеленым шнурком мастера Эсбена.

Теперь оставалось дождаться вечера. Если верить Айрис, — а для неверия причин не осталось, — Самаэль закроется в лаборатории сразу после ужина и не покинет ее до рассвета. Значит, бежать надо ночью.

Напряжение выматывало. Слабость подталкивала лечь на кровать, а то и на пол, но я знала: раз поддавшись, я проиграю ей и уже не смогу встать. Мысли терзали разум, а совесть — душу. Вот только стыдил меня не обман Самаэля, а то, что я собираюсь бросить Айрис. Но как помочь ей? Мы обе — птицы, влетевшие в густые заросли остролиста. И я обязана вырваться, пока длинные шипы не повыдергали перья из моих крыльев, пока мне еще по силам вернуться в небо.

Единственное, что решила сделать — попробовать разыскать Ивара. По рассказам Айрис я представляю, где он живет, и, если только никуда не переехал, отыщу его. Ивар узнает все: и о чувствах Айрис, и о том, что с ней сделал чернокнижник. Может, он найдет способ помочь ей? Что-то подсказывало мне, что Ивар любит Айрис и не откажется от нее даже такой. Ведь если любишь — любишь душу, а не тело.

Когда в дверь постучали, давая понять, что ужин оставлен за порогом, я не сорвалась с места — хотя все во мне горело в нетерпении. Напротив, сознательно выждала несколько минут и лишь потом забрала поднос. Я старалась действовать как обычно. Так, будто сегодняшняя ночь не станет решающей, будто пальцы не дрожат от волнения.

Мясо, тушенное с овощами, я съела сразу. Хлеб, сыр и зелень завязала в салфетку. Выждала еще около часа и выставила оба подноса за дверь. Это единственное, что отличало сегодняшний день от всех предыдущих. Но я решила, Самаэль мог предупредить слуг о моей слабости, а значит, есть шанс, что такое поведение не вызовет подозрений.

Мне же беспорядок на подносах был нужен, чтобы замести следы. Я специально перемешала посуду от обеда и ужина: свалила кучей, раскидала приборы. Сделала все, чтобы слуги не сразу заметили пропажу салфетки и столового ножа.

К вечеру слабость отступила. То ли укрепляющий отвар все-таки помог, то ли небеса были на моей стороне. Пусть бежать — как в прошлый раз от гончих и охотников — я не смогу, но и падать через каждые десять шагов не должна. Я выждала несколько часов. Пошумела водой за ширмой, будто умываясь, потрясала одеялом. Затаилась.

Спустя еще некоторое время поместье затихло.

Я открыла дверь, прислушалась и ступила за порог. Лампу брать не стала — ей все равно не под силу разогнать наведенную тьму.

Двенадцать шагов прямо. Поворот направо. Еще семь шагов прямо, держаться левой стены. Нащупать нишу, ступить в нее, изучить пальцами барельеф. Отыскать на нем верхний элемент. Нажать.

Долгие объяснения Айрис сложились в четкую цепочку действий, я зашагала по коридору. Все мое естество, сама душа натянулась струной, и, казалось, одно неверное движение заставит ее зазвучать — разбудит всех в поместье и не даст мне сбежать. Сердце билось взволнованно, часто.

Поворот.

От стены ощутимо тянуло холодом. А может, то холодила наведенная тьма. Как и в прошлый раз ступала я почти бесшумно. Когда пальцы скользнули в изгиб ниши, шумно выдохнула. Замерла, испугавшись, что меня могли услышать, выждала секунды две и нырнула в углубление.

Волнение лупило по нервам старательно и изо всех сил — как тетя Шида, выбивающая пыль из ковровых дорожек. Я едва дышала, скользя свободной рукой по стене. Ну же, выступ, где ты?

Секунда, пять, десять…

Паника подкралась со спины и ласково, почти игриво подула на затылок. Я чувствовала ее присутствие и то, как она захватывает меня все сильнее. Но вот, наконец, пальцы наткнулись на выступ. Я ощупала его, убеждаясь, что форма именно такая, какой ее описала Айрис — напоминает полумесяц. Потом надавила на верхний острый кончик.

Шорох каменной крошки прозвучал слишком громко в ночной тишине. Я задрожала. Дождалась, когда проход откроется, нырнула в него и толкнула тяжелую дверь на место. Замерла, прислушиваясь. Тихо? Тихо.

Потайной коридор оказался узким и пыльным. Дышать стало тяжелее. По руке, которой я придерживалась за стену, вдруг кто-то пробежал: паук или еще кто — я не успела понять. Невольно шарахнулась в сторону, врезалась спиной в стену, но крик, готовый сорваться с губ, сдержать сумела.

— Смелее, Эвелин, хватит трусить! — тихо выругалась я, злясь сама на себя.

Глава 12

Я колебалась лишь мгновение, потом решительно полоснула ножом по монограмме и тут же прижала к ране черную нить. Подобное тянется к подобному — так мне сказала Айрис. Нить из плаща Самаэля сильнее моей печати. Заключенная в ней тьма потянется к источнику, обовьет его лозой, и останется лишь выудить ее.

Когда Айрис рассказала, как снять печать, я усомнилась. Подумала, не может решение оказаться настолько простым. Но Айрис, улыбнувшись, напомнила, что самые сильные препятствия зачастую скрываются в наших страхах и неуверенности. И чернокнижник как никто умеет этим пользоваться.

Достав нить, я откинула ее к стенам Теневого поместья. Так тьма не забеспокоится, ощущая себя в родной стихии. Потом откатала рукав, застегнула плотный манжет, который стал одновременно повязкой, и кинулась бежать. 

Моих сил хватило лишь до дороги — там пришлось остановиться и перевести дух. Проклятая слабость! Я хмуро уставилась на браслет. Снять его мне не под силу, но, может, кузнец Фолке согласится это сделать, если пообещать оставить украшение ему? Все же артефакт выглядит дорогим. С другой стороны, каждый в городе уже знает, что дядя меня продал — а значит, идти к Фолке опасно. Старый ворчун не станет меня покрывать.

Проклятье! Что же делать?

От волнения пальцы сжались в кулаки. Мышцы на руке напряглись, и свежий порез на запястье болезненно натянулся, заставив меня зашипеть. Нет, так не пойдет. Нужно успокоиться. Сейчас главное добраться до города и отыскать Ивара. А потом — отправиться дальше. Для промедлений времени нет.

Решив так, я зашагала по дороге. Двигаться старалась быстро, но при этом не тратя силы понапрасну. Остановилась лишь раз, и то ненадолго: перекусила наспех собранным бутербродом, затем продолжила путь.

Как и рассчитывала, к границам города я подошла в предрассветных сумерках. Пробираясь проулками, стянула оставленный на подоконнике платок и замоталась в него по самый нос. Совесть уже не просто грызла — она драла меня, как свора диких псов кусок мяса.

На главные улицы я старалась не выходить. Даже в такой ранний час на них могут быть люди. Вместо этого я держалась окраины, пробираясь к нужному дому окружным путем. Я шла быстро, но при этом уверенно, стараясь выглядеть так, будто просто спешу по делам. После бессонной ночи слабость навалилась с новой силой. Ноги ощущались деревянными, колени едва гнулись. Глаза слипались, а рот то и дело норовил растянуться зевотой. Но я держалась.

Нужный дом оказался именно таким, каким я его представляла по рассказам Айрис. Первый этаж каменный, второй — сложенный из дерева, потемневшего от времени. Красная рассохшаяся дверь и четыре серые ступеньки, ведущие к ней. Даже глиняные горшки с тощими геранями стояли у входа, как и три года назад.

Я постучала. Выждала несколько минут и постучала снова, еще требовательнее.

— Да иду я! — раздалось недовольное с той стороны. — Кого нелегкая принесла в такую рань?

Я мельком огляделась, опасаясь, что недовольный голос разбудит соседей. Но нет, вокруг было тихо. Внутри дома что-то упало, все тот же голос выругался, крякнул. Раздался шаркающий звук, потом замок сдвинули.

В приоткрывшуюся щель показалась растрепанная голова.

— Ты кто?

— Я ищу Ивара.

— Кого?

— Ивара.

— А, тьфу ты, понял.

Дверь открылась шире, и на крыльцо вышел мужчина, закутанный в полосатый халат.

— Давно про него не спрашивали. Проходи, — хозяин дома посторонился, но я мотнула головой.

— Если его тут нет, то я пойду.

— Погодь, — карие глаза прищурились.

Внимательный взгляд скользнул снизу-вверх и задержался на платке, плотно намотанном на голову. Стало неуютно, захотелось сбежать, и я даже отступила на полшага, но вдруг мужчина продолжил:

— Где-то с год назад Ивар уехал в Тайрен. Дальний который.

Я кивнула, давая понять, что знаю, о каком городе идет речь.

Так уж вышло, что некоторые из местных, кто редко выбирается дальше соседних деревень, путают Тайрен и Райтен. Первый — шумный портовый город. Второй — крохотный городишко, даже меньше нашего, в двух днях пути отсюда.

— Не знаете, как его там найти?

Мужчина фыркнул в густые усы.

— Откуда ж? Ивар как собрался, так и исчез. Ветер в голове, огонь в сердце. Горячий, но глупый. Такой либо взлетел в Тайрене, либо пропал окончательно, если не смог смириться с утратой.

Утратой.

Наверняка это про Айрис! Значит, Ивар не забыл ее. Как минимум еще два года ждал. Может, за неполный еще один его сердце не охладело?

Тайрен хоть и расположен далеко, но от него можно взять корабль до Туманных островов, а оттуда — до самого Нортейна. Сама судьба, кажется, на моей стороне! Если Ивар оставил хоть несколько следов, я разыщу его, а потом сбегу в свободные земли.

Поблагодарив хозяина за информацию, я развернулась было уходить, но вдруг ощутила, как на моем локте сжались крепкие пальцы.

Глава 13

Стылый страх разлился под кожей. Сердцу вмиг стало тесно в груди, оно болезненно дернулось, ударилось о ребра и застучало взволнованно-быстро. Я развернулась на ватных ногах и зашагала по улице.

— Эй! — раздался за спиной пьяный голос. — Ты, в платке!

Я прибавила ходу.

— Эй, я с кем разговариваю! А ну стой!

Я мельком обернулась через плечо, увидела нагоняющего меня Товера, и зашагала быстрее. Бежать было опасно. Если я побегу, Товер кинется следом и легко меня догонит. Но пока иду я, идет и Товер.

Оказавшись у ответвления переулков, я резко свернула вправо. Подхватила юбку и припустила изо всех сил. Слабость, еще недавно терзавшая тело, почти не ощущалась. Точнее, я не позволяла себе даже думать о ней. Только бежала, что есть мочи.

На новом ответвлении прыгнула влево, пробежала вдоль улицы и снова забрала левее. Воздух царапал сухое горло на каждый вздох. Желудок от страха стянулся в узел. Сейчас Товер пугал меня больше, чем чернокнижник. От Самаэля я не знала, чего ждать, не понимала его планов и интересов. Но одно знала точно: Самаэль не опустится до насилия. Товер же, напротив, жаждал лишь этого. Я не знала, почему он окликнул меня и чего хотел, но проверять не собиралась.

Спустя еще улицу в боку закололо. Я остановилась, уперлась дрожащими ладонями в колени и только шумно выдохнула, уверенная, что оторвалась, как в конце улицы вновь показался Товер.

Проклятье!

Резко выпрямившись, я зашагала как ни в чем не бывало. Однако Товер шагать не стал — он побежал. Я припустила зайцем.

— Поймаю, паскуда! А ну отдай ворованное!

Ворованное? Платок! Неужели, Товеру он нужен? Но зачем?

Мысли разлетелись, словно стайка потревоженных воробьев. Я пыталась поймать хоть один коричневый хвост, но они, слишком проворные, исчезали из-под самых пальцев. Когда я добежала до семнадцатой улицы, мне все же удалось ухватиться за коротенький хвостик воспоминаний.

Дядя Лаур сосватал Товера за дочку старьевщика. Как только Товер вернулся из гарнизона, дядя заставил его купить подарок будущей невесте и вручить вместе с мешком муки да крынкой жирных сливок — символом будущей сытой жизни. Кажется, Товер тогда купил ей платок…

Проклятье! Неужели из всех платков в городе мне попался именно этот?

Я мельком глянула через плечо, взвизгнула, поняв, что Товер почти нагнал меня, и побежала из последних сил. Только то, что братец хорошо набрался, спасало от немедленной поимки. Но даже сейчас он бежал слишком быстро.

Повернув, я выскочила на восемнадцатую улицу. В самом ее конце стоял дилижанс, большой и черный. И что самое ужасное, все уже расселись! На улице никого не осталось!

— Подождите!

— А ну стой, собачье отродье!

Мы с Товером закричали одновременно, и его пьяный бас заглушил мой голос. Дилижанс лениво тронулся, покачиваясь на местами выбитой брусчатке.

Я больше не кричала. И на Товера не смотрела. Закусив губу почти до крови, я бежала так, как никогда прежде. Так, будто от этого зависела моя жизнь. Хотя, если задуматься, она зависела. Сяду в дилижанс — и у меня будет шанс побороться за собственные свободу и будущее; упущу — и попадусь сначала Товеру, а потом и чернокнижнику. Весь мир уменьшился до размеров дилижанса и задней ступеньки, на которую я должна вскочить.

В груди горело, будто я вдохнула искры, что теперь занялись пожаром. Во рту поселился солоноватый привкус крови. Перед глазами двоилось. Силы таяли, как первый снег, застигнутый солнцем. Я понимала: надолго меня не хватит. В любой миг уставшее тело подведет меня. Стиснув зубы почти до скрежета, я вложила остатки сил в последний рывок. Дважды пружинисто оттолкнулась, и на третий прыжок вскочила на подножку. Качнулась, не успевая ухватиться, но сидящий рядом старик с неожиданной для него крепостью поймал меня за руку.

— Держись, дочка. Забирайся.

— Спасибо, — выдохнула я сипло.

Смотрела при этом в пол, опасаясь выдать себя взглядом. Ведар правильно напомнил: глаза и голос тоже нужно прятать.

— До куда? Дорожная пластинка есть?

Из дальнего конца дилижанса поднялся проверяющий в фирменном сине-сером кителе и такого же цвета картузе с красной лентой вдоль козырька.

— До Райтена. Вот, — я протянула медную пластинку с насечками.

Проверяющий забрал ее, деловито осмотрел и, кивнув, сунул в сумку на длинном ремешке через плечо.

— Садитесь.

Я прошла к указанному месту. Полнотелая женщина, сидящая по правую руку, сняла с лавки большую плетеную корзину, забитую медовыми яблоками, и поставила на пол. Поблагодарив вполголоса, я опустилась рядом.

Дилижанс потряхивало на кочках. Косые солнечные лучи проникали сквозь узкие окошки, ровной шеренгой идущие поверху. Те, кому они падали на лицо, морщились, накрывались беретами или шляпами. Моя соседка обмахивалась платком, причем делала это так старательно, что иногда задевала его кончиками то меня, то сидящего по другую руку юношу. Напротив нас сидел мужичок в рабочей рубахе, слева от него — женщина в расшитом алыми маками платье и мальчонка лет четырех. Последнему было скучно. Он болтал ногами в коричневых ботинках и пускал начищенными до блеска носами солнечных зайчиков.

Глава 14

Я вскинула голову и посмотрела на Самаэля. В окружающей темноте невозможно разглядеть даже собственные пальцы, но откуда-то я точно знала, где он. Чувствовала его. И злилась.

— А вам бы только потешаться? Тьма не снаружи, она, как вы и говорили, внутри. В вашем холодном жестоком сердце!

Я вскрикнула — больше от неожиданности, чем боли, — когда мой подбородок сжали чужие пальцы.

— Отпусти мальчика, Эвелин, и выходи. Тогда и поговорим о моем сердце.

— Нет! Я не оставлю его, позволю вам… ай! — на этот раз я вскрикнула от боли.

— Я сказал: «выходи». Немедленно! — с холодной яростью потребовал Самаэль.

Однако я и не подумала подчиниться, только крепче сжала мальчика.

— Что вы с ним сделали? Со всеми ними. Они в порядке?

— Пока да. И если желаешь, чтобы так оно было и дальше, то прекрати перечить!

Мой подборок отпустили. Самаэль отступил на шаг, явно давая возможность выполнить приказ. Но только я не спешила. Напряженно вглядывалась в темноту и все пыталась понять, что за игру он затеял.

— Эвелин!

Шумно выдохнув сквозь сцепленные зубы, я все же решила послушаться. Удерживая мальчика одной рукой, второй нащупала лавку, привстала и бережно уложила на нее ребенка. Погладила по голове и на секунду задержалась ладонью на груди, чувствуя, как она мерно вздымается и опускается.

— Что с ним?

— Спит. Как и все вокруг. Хватит разговоров, выходи.

Короткие слова срывались с губ чернокнижника и падали в наведенной тьме, словно тяжелые капли с пещерных сталактитов. Казалось, я даже могла услышать приглушенное эхо, с которым они разбивались под нашими ногами.

Придержав юбку, я попробовала сделать первый шаг, однако стоило мне отвести ногу, как мысок туфли во что-то уперся. Точнее, в кого-то — в одного из уснувших на полу попутчиков. Я остановилась. Нельзя идти, не видя дороги. Пожалуй, стоит пробраться к другой стене и вылезти из дилижанса по лавке.

Видимо, я слишком долго размышляла, а может, терпению Самаэля пришел конец — я не знаю. Однако стоило мне шагнуть в нужную сторону, как опора под ногами исчезла. Я испуганно дернулась и, не думая, вцепилась пальцами в… во что? В плечи Самаэля?!

Удерживая меня на руках, он двинулся к выходу. Двигался при этом уверенно, твердо, будто видел сквозь тьму и легко переступал спящие тела. И так же твердо он приземлился на дорогу, спрыгнув со ступеньки. Потом зашагал дальше.

— Мы выбрались. Теперь я могу пойти са…

— Молчи, Эвелин. И сиди смирно.

Его голос вибрировал, словно готовый скатиться в рычание. Недовольство, раздражение, злость — сейчас в нем слышалось слишком много эмоций, чтобы выделить одну. Но только и во мне спокойствия не было.

— Люди не игрушки, Самаэль! Их нельзя купить, если захочется, сломать, когда надоест, и развлекаться, если стало скучно. Зачем вы заставили их озвереть? Считаете, это весело? А тот мальчик? Вы подумали, как это выглядело для него? Неужели, вам совсем плевать на остальных? Неужели вы действительно такой жестокий и черствый, как о вас говорят?

— Эвелин, я же приказал молчать! — рявкнул Самаэль, скидывая меня с рук.

К собственной радости, я не упала. Выпрямилась, точно пружина, и вперила в него негодующий взгляд. Все во мне горело праведным гневом. И я хотела, чтобы Самаэль увидел это пламя.

— Очередной приказ, пояснять который вы даже не подумаете? Потому что вам так хочется? Потому что не любите делиться планами? Да будь они прокляты ваши планы, если все, что они несут — зло!

Напряжение бессонной ночи, погоня Товера, ужас пережитого в дилижансе — эмоции переполняли меня. Их было слишком много, чтобы суметь удержать под контролем. Но по правде сказать, я и не желала их сдерживать.

Самаэль поймал меня, второго побега он точно не допустит. Я знаю, что меня ждет: новые артефакты, новая слабость и повторение судьбы Айрис. Но только это не значит, что я безропотно приму уготованную участь.

— Думаешь, я несу зло? — мое лицо снова сжали. Самаэль наклонился очень близко — так, что я ощущала его дыхание на своих губах. — Ошибаешься, моя дорогая.

— Это из-за вашего артефакта все обезумели! Я видела, он изменился и…

— О да, он изменился, — тихо, но оттого особенно жутко произнес Самаэль. — А знаешь, что его изменило? Что уничтожало его?

— Ваша сила?

— Напротив, моя сила питала его. Пока ты была в поместье, артефакт работал, но чем дальше ты убегала, тем слабее он становился. Теперь он выжжен окончательно… — Самаэль сжал браслет, и тот, хрустнув, сломался. По пальцам скатилась колючая крошка. — Ты уничтожила его, Эвелин. Как уничтожила и кольцо. И это из-за тебя люди в дилижансе обезумели.

— Что? Нет! — я дернулась, желая вырваться из рук Самаэля, но он удержал.

Глава 15

У меня нет причин верить Самаэлю. Ни одной. Но только я поверила, не усомнилась даже на миг. Самаэль может умалчивать, уходить от ответа или отвечать загадками… Но он ни разу не солгал мне. И мне не нужны подтверждения или доказательства — я просто знаю, что это так.

Не отпуская его плаща, я сбивчиво пересказала нашу с Айрис беседу, поведала о том, как избавилась от печати. Самаэль не перебивал. Казалось, он даже не шевелился, но я чувствовала, что дыхание его стало чаще, а пальцы на моем запястье сжались сильнее.

— Презанятно, — только и бросил он, когда я замолчала.

Взмахнул рукой, и окружающая тьма начала стекаться ко мне. Я по-прежнему не видела ее, но чувствовала, как она уплотнилась возле моих ног, как поднялась выше, окутывая тело, и как накрыла тяжелым капюшоном. Плечи дрогнули под ее весом, но я не согнулась.

— Держись рядом. И смотри под ноги. Только под ноги, Эвелин. Не заставляй меня идти на крайние меры.

Я нахмурилась, не понимая, к чему Самаэль говорит мне это. Однако уже через мгновение поняла — наведенная тьма рассеивалась. Сначала я увидела толстые архейды, росшие по краям дороги, светло-голубое, кажущееся прозрачным, небо, а потом и собственные туфли, выглядывающие из-под черного плаща. Вскинув руку, я ощупала капюшон, нависающий почти до самого носа, огладила мягкую ткань.

— Теперь я выгляжу как вы? — спросила, не поднимая головы.

Самаэль хмыкнул.

— Мне казалось, ты решила сократить дистанцию.

Я смутилась, вспомнив, как буквально несколько минут назад обращалась к чернокнижнику на «ты». Тогда потрясение вытеснило из головы правила и условности. Сейчас же я снова могла мыслить незамутненно. Глупо забывать о разнице наших статусов. Неважно, из высокородных Самаэль или нет, но чернокнижник всегда стоит над простыми горожанами. И я ему точно не ровня.

— Прошу прощения, оно… оно вышло непроизвольно.

Самаэль не ответил. Только, как мне показалось, снова хмыкнул. На этот раз еле слышно. Что это значит? Он позволил бы мне обращаться к нему на равных? Нет, вряд ли. С собственностью подобных вольностей не допускают.

— А… а как вы смогли так быстро оказаться здесь? — спросила я, подстраиваясь под мужской шаг.

Мы двинулись обратно к городу.

— Теневым переходом.

—  То есть вы могли появиться в любой момент?

— Не совсем. Браслет слабел, определить точное место выхода становилось все сложнее. Перемешаться с привязкой по вещи намного труднее, чем с привязкой по человеку. Когда ты позвала меня, образовалась… связь, назовем это так. Невидимая нить. Она и провела меня к тебе.

— А внутри поместья вы можете перемещаться куда угодно и в любое время?

— Да. Ноги, знаешь ли, с этой задачей прекрасно справляются, — Самаэль усмехнулся.

Я искоса взглянула на него. Чернокнижник держался невозмутимо, отстраненно. Точнее, так выглядело со стороны, но я знала — он снова потешается. Однако, против обыкновения, сейчас такое его поведение не вызвало во мне недовольства.

Некоторое время мы шли молча, потом я вновь заговорила:

— Куда мы идем?

— В город. Там возьмем экипаж и вернемся в поместье.

— А воспользоваться теневым переходом нельзя?

— Мне можно. Тебе я бы не советовал.

— Почему?

— Он убьет тебя.

Я споткнулась, но не упала — Самаэль успел ухватить меня под локоть.

— Почему? — повторила я, едва восстановив равновесие.

— Только чернокнижник и его избранница могут перемещаться теневыми переходами.

— Избранница?

— Избранная тьмой. Та, которой по силам разделить с чернокнижником его проклятие.

Голова начала пухнуть, словно подходящая в тепле опара. Каждый ответ рождал лишь новые вопросы, а времени осмыслить их не было — я боялась, что Самаэль в любой миг передумает откровенничать. И будто подслушав мои опасения, он оборвал:

— Хватит расспросов, Эвелин. Дотерпи до поместья, тогда и поговорим. А пока просто держись рядом и не поднимай взор.

Кивнув, я послушно уткнулась себе под ноги.

К границе города мы добрались меньше, чем за час. Оно и неудивительно — дилижанс не успел отъехать далеко. Закрытый экипаж нашелся быстро, и так же быстро мы забрались внутрь и продолжили путь. Всю дорогу Самаэль молчал. Я бросала украдкой любопытные взгляды, но с расспросами не лезла. Вместо этого обдумывала уже услышанное. О теневых переходах, об избранницах тьмы и проклятии чернокнижников… Не думала лишь об одном — о собственном даре. Я просто не могла принять его, не желала впускать в мысли и сердце страшную правду. Не сейчас. Не сразу.

Когда мы оказались возле главных дверей поместья, Самаэль снова напомнил, чтобы я не смела поднимать взор. Взял меня за руку и провел по коридорам. На втором этаже отворил одну из дверей, пропустил вперед, вошел следом и закрылся на ключ.