Проданные годы [Роман в новеллах]

Юозас Балтушис Послесловие А. Макарова

Около полувека назад в местечке Сведасай на берегу Алаушского озера с его прозрачными водами, возле крохотной гончарни нередко можно было видеть мальчугана-подпаска, завороженного работой искусного мастера. Мальчуган мечтал стать гончаром. Мечтал превращать бесформенную глину в добротные сосуды — в «солидный, вместительный горшок, в каком обычно варят похлебку», в миску, глубокую и широкую — «из такой целую семью накормить можно».

Человеку, который через десятилетня вспомнит о своей отроческой мечте, не суждено было ее осуществить. Не будем жалеть об этом. Он стал известным литовским писателем, и книги его служат добротной духовной пищей для людей. В искусстве же, с каким он лепит художественные образы, вы только что могли убедиться, прочтя роман «Проданные годы». Как не трудно догадаться, в основе книги лежит и горький опыт проданных лет собственного детства.

Много воды утекло с той поры, когда сама жизнь посеяла в детской душе зерна будущего романа. Более трех десятилетий отделяют посев от жатвы. Как ни тяжелы были проданные годы, они окупились полновесным творческим урожаем. Но для того, чтобы урожай оказался именно таким, мало обладать душой и талантом, преодолеть все трудности пути самоучки в литературу. Нужно было, чтобы изменилась сама жизнь. И чтобы автор оказался не праздным соглядатаем, а деятельным участником благодатных перемен, неудержимого движения жизни.

О том, как это произошло, я и попытаюсь рассказать.

Альбертас Юозенас, ныне известный под литературным псевдонимом Юозас Балтушис, родился в 1909 году в семье железнодорожного рабочего. Годы его раннего детства совпали с годами бурных социальных потрясений в жизни родного народа.

Еще в 1915 году Литву, как и значительную часть Прибалтики, захватили немецкие оккупанты. Победа Великой Октябрьской социалистической революции в России вызвала в народе мощный подъем освободительного движения. Литовский рабочий класс, прошедший вместе с русским пролетариатом школу борьбы против самодержавия, вместе с трудовыми массами крестьянства сверг господство немецких оккупантов и их националистических прислужников. На большей части территории Литвы установилась советская власть. Это было в конце 1918 года. А в 1919 году соединенные усилия иностранных империалистов и литовской буржуазии потопили в крови молодую советскую республику. Коммунистическая партия вынуждена была уйти в глубокое подполье, и на родине писателя на долгие годы установилась власть националистической буржуазии. Рабочие и трудящиеся массы крестьянства были обречены на нужду, безработицу и голод. То тут, то там вспыхивали экономические и политические забастовки. Не затухало и крестьянское движение против аграрной политики правительства, усилившей классовое расслоение деревни, политики, направленной на укрепление позиций кулачества и обезземеливание десятков тысяч крестьянских семей. 17 декабря 1926 года самая реакционная буржуазно-помещичья партия таутинников при поддержке других буржуазных партий совершила фашистский переворот, рассчитывая одним ударом покончить с революционными настроениями. Однако даже режим кровавого террора не смог погасить воли к борьбе: трудящиеся Литвы под руководством партии коммунистов продолжали упорную борьбу против усилившейся эксплуатации, против фашизма, борьбу за свержение ненавистного строя. Она продлится почти пятнадцать лет.

Такая краткая историческая справка, пожалуй, необходима, чтобы напомнить об особых условиях жизненного и творческого пути писателя, исторических предпосылках его идейно-художественного становления. В «Проданных годах» нашел свое отражение самый ранний период его трудовой жизни. Русское заглавие не совсем точно. По-литовски роман называется «Проданные лета». Кулаки нанимали пастушат только на лето, поздней осенью с жалким заработком ребята возвращались по домам и, кто мог, спешил хоть месяц-другой поучиться в школе. Альбертасу даже удалось закончить трехклассную сельскую школу.

Двенадцать лет проработал он на кулаков, восемь лет подпаском, четыре — батраком, пытаясь по зимам освоить какое-нибудь из ремесел, надеясь зацепиться за что-нибудь, чтобы уж больше не приходилось «продавать шкуру». Учился тачать сапоги, дубить кожи, плести сети, занялся ремеслом резчика по дереву. И даже испытал искушение частного предпринимательства. В автобиографическом очерке «В поисках своего места» Балтушис рассказывает, как, начитавшись реклам, приобрели они с приятелем кинопередвижку и тощую кобыленку и отправились по деревням и хуторам показывать фильмы «Каин убивает Авеля», «Воскресение Иисуса Христа», «Почешись, коли чешется». Однако уже к весне предприниматели прогорели. Киноаппарат пошел с молотка за долги, да и кобыла испустила дух. И снова они стали теми «вольными рабочими», о беспросветной доле которых еще в начале века с такой горькой иронией писала польская поэтесса Мария Конопницкая. И, может быть, молодому Альбертасу Юозенасу не раз вспоминались ее строки о рабочем, что волен даже с моста броситься вниз головой. Он попытался найти работу в столице тогдашней Литвы — Каунасе. Для того чтобы обеспечить хотя бы какой-нибудь прожиточный минимум, приходилось работать «по совместительству»: с четырех утра — полотером в театре, днем — в конторе по распространению газет, а вечерами опять натирать паркет уже в министерстве финансов.

Это были годы поисков не только места работы, но и своего места в жизни. Вчерашний батрак всерьез занялся самообразованием, чтением литовской и русской литературы, питая особое пристрастие к Горькому. И, наконец, попробовал и свои силы на бумаге.

В 1932 году в альманахе «Труд» появился рассказ «Сахарная свекла», где сатирически изображался тунеядец-настоятель. С этого рассказа и начинается путь в литературу никому не известного Юозаса Балтушиса. А уже известному нам Альбертасу Юозенасу он стоил места: владелица конторы, полагая, что «двум умным людям в ее конторе делать нечего», немедленно отказала ему от работы, правда, написав отличную характеристику.

Впрочем, и с отличной характеристикой он чуть не год ходил без работы, ища хотя бы поденного заработка, пока не устроился рабочим в типографию.

Духовная жизнь рабочей среды, ее революционные настроения, связь с передовыми литераторами способствовали окончательному утверждению начинающего писателя в своем призвании. Он отнесся к этому призванию совестливо. Первую книжку «Неделя начинается хорошо» он выпустил только через восемь лет после опубликования первого рассказа. И вошло в нее всего восемь рассказов, написанных за эти годы.

Опубликовать книгу не согласилось ни одно буржуазное издательство, она была набрана и отпечатана без разрешения хозяина типографии рабочими, товарищами автора. На сборник рассказов писателя-самоучки в печати неожиданно появилось более сорока рецензий. Одна из них принадлежала замечательному писателю-реалисту Пятрасу Цвирке.

В 30-х годах литературная жизнь Литвы, как и во всяком буржуазном государстве, была весьма пестрой. Впрочем, прямых песнопевцев сметоновского самовластия и фашиствующего режима находилось мало. Но были писатели, которые бежали от мрачной действительности, метались, искали пути и не находили. Были и такие, которые хватались за вычурность формы.

В этой сумятице пролагало себе дорогу здоровое реалистическое направление, опиравшееся на демократические традиции родной литературы, сплачивавшее писателей антифашистского лагеря. Антифашистские настроения в литературе особенно возросли в связи с ростом массовых стачек, забастовок, крупных выступлении безработных в начале 30-х годов. Массовое крестьянское движение 1935 года и жестокая расправа над восставшими еще более усилили приток прогрессивных литераторов в лагерь демократический, антифашистский.

Вдохновляющую роль в его работе играли успехи советской литературы, ее художественные открытия, ее воинствующая партийность. Тридцатые годы, когда победа социализма в Советской стране стала очевидной даже для самых отъявленных скептиков и злопыхателей за рубежом, отозвались в литовской литературе ростом и консолидацией всех честных, прогрессивных сил. В 1930–1931 годы во весь голос заявила о себе журналом «Трячас Фронтас» («Третий фронт») группа молодых антифашистских писателей — Пятрас Цвирка, решительно порвавшая с буржуазной поэзией Саломея Нерис, Антанас Венцлова, Костас Корсакас, Йонас Шимкус и другие. Через год журнал закрыли, но в середине 30-х годов начал выходить новый журнал «Литература», вскоре также запрещенный цензурой. Его сменили альманахи «Прошвайсте» («Проблески»). Разоблачение сметоновского режима, призыв к активному сопротивлению крепли с каждым годом.

Именно в эту пору рабочий-печатник Юозас Балтушис и формировался как писатель реалистического лагеря. В ту пору, когда звучали полные веры в победу рабочего класса стихи поэта-коммуниста Витаутаса Монтвилы, когда ровесник Балтушиса Пятрас Цвирка заявил о себе как выдающийся прозаик, автор ныне известных и русскому читателю романов «Франк Крук» и «Земля кормилица». Пятрас Цвирка, как я уже говорил, был в числе рецензентов книжечки рассказов начинающего Балтушиса.

Чем же эта маленькая книжечка коротких рассказов пленила видного романиста, а также десятки других рецензентов?

В рассказах молодого писателя правдиво изображалась жизнь рабочих и батраков. Однако чем-чем, а правдивым изображением тяжелой жизни трудового люда не так легко удивить в литературе, которая, начиная с ее основоположника Крнстионаса Донелайтиса, успешно развивала реалистические принципы изображения тружеников, отличаясь богатством типов и доскональным знанием быта. В той литературе, где еще Жеймате окружила образы бедняков поэтическим сочувствием и глубокой симпатией. И где Пятрас Цвирка в романе «Земля кормилица» уже открывал новые пути литовской прозы, показывая жизнь буржуазной литовской деревни в революционном развитии.

Особый облик ранних, еще не всегда художественно равноценных рассказов Ю. Балтушиса создавался, думается, своего рода сплавом демократической художественной традиции и их активным, наступательным характером, сплавом, характерным для литературы, нащупывавшей в эти годы пути к социалистическому реализму. Жизнь своих героев он изображал с теми тонко подмеченными особенностями быта, какой был характерен для фашиствующего режима небольшой страны, где откровенно циничная власть хозяев и бесправие обездоленных низов приобретают как бы крайние формы и где настроения социального протеста низов нарастают с каждым днем. Рассказы Балтушиса дышали гневом и непримиримостью. В начинающем авторе обнаружились задатки незаурядного новеллиста. Это чувствовалось и в умении владеть родной речью так, чтобы малыми средствами добиться большого эмоционального эффекта.

Русский читатель вряд ли знаком с ранними рассказами Балтушиса, и потому я беру на себя смелость более подробно остановиться на одном из них. Самом коротком. Название в буквальном переводе прозвучит так: «Я уже не пастушка» (1933). Однако в русском языке слово пастушка, как и пастушок, приобрело даже не столько ласкательный, сколько оперно-пасторальный оттенок, «пастушки и пастушки» — это что-то сугубо театральное: «Мой миленький дружок, любезный пастушок!» Пастушка в буржуазной Литве — это ребенок, подвергнутый самой жестокой и беспощадной эксплуатации. Нет более жестокой участи, чем эта самая низшая ступень батрачества. Вспомните, какова жизнь Ализаса, Аквили, самого героя прочитанного вами романа.

Героиня раннего рассказа «Я уже не пастушка» отнюдь не Аквиля с ее гордым, самостоятельным характером. Это несчастная, забитая девочка, вконец измученная непосильной работой, низведенная до положения рабыни. Но у нее есть своя мечта. Как о величайшем счастье, как об освобождении, мечтает она о том дне, когда наконец подрастет и станет не пастушкой, а… батрачкой. Ей не пришлось дожить до «светлого» дня. Лишь в предсмертном бреду ей кажется, что желанная мечта осуществилась, и она умирает со словами: «Я уже не пастушка!» Прозаический пересказ не может передать той силы, с которой писатель выразил трагизм существования своей маленькой героини. Могу только сказать, что автор вовсе не сентиментален, мечта девочки о счастье столь трагична в самой сути своей, образ написан так разгневанно, что не жалкое сочувствие, а жажду возмездия, отмщения за поруганную судьбу ребенка пробуждает в сердце этот рассказ.

Книга «Неделя начинается хорошо» вышла в свет в 1940 году, который коренным образом изменил и жизнь ее автора, и судьбу его народа. Борьба литовского народа привела к свержению ненавистного буржуазного режима. Установление Советской власти, вхождение Литвы в братскую семью советских республик открыло перед писателями ликующие горизонты свободного творчества и участия в строительстве советской жизни. Естественно, вчерашний рабочий оказался в числе тех, кто деятельно включился в созидание новых форм жизни. На страницах газет один за другим появляются его едкие фельетоны, обличающие националистов, приспособленцев, обывателей, и очерки, в которых писатель стремится уловить и запечатлеть черты нового общества.

Балтушису только что минуло тридцать лет. Счастливая пора энергического расцвета творческих сил, тем более счастливая, что сбылось то, о чем он мечтал, за что боролся половину жизни. «На середине жизни нашей трудной» — писал Данте…

Знойным летом 1941 года в бездорожной русской степи стояло несколько человек, растерянно прислушиваясь к удручающему безмолвию. Далеко на западе, в Белоруссии, неумолчно гремели орудия, шло невиданное сражение со вторгшимися в советскую страну фашистскими оккупантами. А еще дальше трепетала, обливаясь кровью, родная Литва, где в тюрьмах и застенках гестапо пытали и расстреливали лучших сынов и дочерей народа.

«И потому так странно теперь стоять здесь в тихой степи. Словно выбросило нас из мощного потока, донесшего от Литвы до Саратовской области, и мы оказались на берегу, как ненужные щепки».

Такой скорбной, щемящей сердце нотой начнет Ю. Балтушис свой рассказ «Белый клевер» (1943), рассказ, удивляющий емкостью содержания. При первом чтении он кажется как бы бесхитростным очерком о том, как группа эвакуировавшихся литовцев в первые месяцы войны участвует в полевых работах русского колхоза, расположенного в глубоком тылу. Но чем больше вчитываешься в рассказ, тем яснее чувствуешь, как многое скрывается за внешней, мнимо описательной манерой, в каких глубоких связях и опосредствованиях раскрывает писатель сложную действительность и духовный мир своих героев, какие чувства жили и боролись в их сердцах, сколь благодетельным для укрепления в них воли к борьбе было общение и совместный труд с русскими людьми.

Будет ли это книга по истории Литвы, очерк боевого пути литовского соединения Советской Армии или даже история литовской литературы, в которую в годы войны литовские писатели, и вынужденные скрываться в подполье, и работавшие для победы в Москве и других городах, вписали одну из самых мужественных страниц — словом, будь это любая книга о военном периоде, в ней всегда значительное место займет объяснение того, что годы тяжелейших испытаний были одновременно годами укрепления братской дружбы, взаимного постижения и узнавания друг друга, присяги на верность общим идеалам.

В исследовании явлений жизни историк работает как бы лучом прожектора, последовательно освещая их одно за другим. Искусство — молниевидно. Оно стремится в короткое мгновенье создать слепящий отпечаток жизни в его целостности, единстве многообразия. В рассказе Балтушиса каждый образ и каждая деталь несет смысловую нагрузку и эмоционально наполнена. Вот перед нами возникает обаятельная фигура крестьянина Аугулиса. За два дня до начала войны радостный и счастливый он поехал делегатом на Всесоюзную сельскохозяйственную выставку, захватив на память о родных полях пучок белого клевера. А всего через несколько дней увядшие цветы становятся только единственным вещным напоминанием о родном крае. И эти дорогие его сердцу цветы с их грустным памятным запахом он дарит старику колхознику Ефиму.

Русский старик колхозник отдаривает Аугулиса колосьями пшеницы. «Это я повезу с собой в освобожденную Литву, — ответил Аугулис». Герои обменялись всего двумя-тремя репликами, но ими многое сказано и о литовских полях и о чувствах, испытываемых героями друг к другу, и о вере в победу, и о будущем новой литовской деревни, которую создадут такие люди, как Аугулис.

Годы войны стали годами развития советской литовской литературы, годами овладения методом социалистического реализма для таких ее мастеров, как Пятрас Цвирка, Антанас Венцлова, Саломея Нерис, Людас Гира, годами появления в ней новых талантливых имен: Э. Межелайтиса, В. Реймериса, В. Мазурюнаса и других. Творчество Балтушиса военных лет — один из примеров идейного и художественного роста литературы Литвы. Повседневная литературная деятельность его, как и большинства собратьев по перу, тесно связана с работой фронтовой печати, на радио. Рассказы о борьбе литовских партизан («Когда цветет росянка», «Так надо», «Рассказ партизана»), о солдатах-фронтовиках («Секунды тишины» и другие) составили сборник, названный по заглавию уже упомянутого мною «Белого клевера». Именно в эти годы, заполненные повседневной работой для победы, проявляется еще одна грань дарования Балтушиса. Он написал несколько десятков радиоскетчей, разоблачающих фашистских захватчиков и литовских буржуазных националистов. Передаваемые по радио на Литву они находили там живой отклик. Для самого же писателя они были подступами к освоению нового жанра — драматургии.

С полным основанием можно сказать, что пьесы Балтушиса «Поют петухи» и «Ранним утром» сыграли значительную роль в становлении советской литовской драматургии.

Первые послевоенные годы в Литве — годы ожесточенной классовой борьбы с кулачеством, поднявшим голову в период фашистской оккупации, с остатками вооруженных буржуазно-националистических банд, годы преодоления пассивной выжидательной позиции части крестьянства.

Перед литовской литературой встают задачи огромной сложности: помочь партии в формировании и воспитании социалистического сознания людей, способствовать своим творчеством укреплению и развитию социалистических отношений, ликвидации растлевающих последствий «нового порядка».

В этой борьбе за идейное воспитание народа литовские писатели вышли на передовую линию огня. Не случайно многие произведения конца 40-х и начала 50-х годов приобрели широкую известность и у русского читателя: рассказы и очерки рано скончавшегося Пятраса Цвирки, роман «Правда кузнеца Игнотаса» Гудайтиса-Гузявичюса, роман А. Венуолиса «Пуоджюнкие-мис», «Большие события в Науяместисе» И. Довидайтиса. В поэзии Саломеи Нерис, Антанаса Венцлова, в поэмах Т. Тильвитиса, в стихах молодых в те годы поэтов Э. Межелайтиса, В. Мозурюнаса и других зазвучали темы героики минувшей войны, братской дружбы советских народов и нового быта колхозного села.

В многообразном по жанрам творчестве Балтушиса этого периода драматургия, пожалуй, заняла первое место.

Несомненное значение имела в свое время пьеса «Ранним утром» (1953), проникнутая пафосом утверждения новой колхозной жизни. Однако, перечитывая эту пьесу, теперь видишь, как отрицательно сказались на ней литературные условности, присущие не только литовской литературе тех лет. Излюбленный в те времена конфликт между отсталым председателем колхоза и передовым молодым агрономом автор перенес на семейную почву, столкнув взгляды матери и дочери. Казалось бы, этим конфликту придана особая психологическая острота. К сожалению, образ дочери так декларативен, что, право же, сочувствуешь матери, которая отдала все силы, чтобы поднять колхоз, а не Дале, которая больше критикует, забрасывает всех своими головокружительными проектами. Впрочем, и самый психологический конфликт — столкновение взглядов — в середине пьесы подменяется конфликтом чисто производственным.

Более ранняя пьеса Балтушиса «Поют петухи» (1946), посвященная разоблачению уклада литовской буржуазной деревни, была не просто большой удачей. Непримиримость классовых противоречий, разоблачение националистического мифа о «единстве литовской нации» и отрицание частнособственнической идеологии, калечащей душу человека, — все это воплотилось в драматическом сюжете и полноценных реалистических образах. Образы кулачки Рукене, ее сына, ее зятя Пуронаса вылеплены мастерски. Жадная и тупая стяжательница Рукене принадлежит к тому же типу собственников, что и знакомый нам по роману «Проданные годы» старик Дирда, трясущийся над своим добром, заботливо прячущий его от посторонних глаз. Пуронас — птица более высокого полета, представитель новой, характерной для сметоновского режима поросли кулачества, один из тех фашизирующихся хозяйчиков, которые смотрели на Литву, как на свою вотчину, обогащаясь за счет разоряемых ими крестьянских хозяйств. Слабохарактерный сын Рукене Йонас искренне любит беднячку Марите, но устраивает свое счастье тем же хищническим способом, что видит вокруг. Йонас похищает деньги у матери, а когда подозрение падает на батрачонка Антанукаса, чтобы обелить себя, забивает мальчонку до смерти. Семейная жизнь Йонаса и Марите превращается в ад. Мучимый угрызениями совести Йонас спивается. Марите находит в себе силы покинуть пропахший корыстолюбием и преступлениями дом. В последнем действии в зловещий символ вырастает фигура Пуронаса, ему только смешны угрызения совести Йонаса, для него цель оправдывает любое преступление. Действие пьесы происходит в конце 20-х годов, но в Пуронасе узнаешь будущего вдохновителя тех кулацких сынков, что в годы гитлеровской оккупации беспощадно расстреливали советских людей, становились вожаками националистических банд.

Изображение душевного мира центральных персонажей, напряженность конфликта, социальный трагизм приближают пьесу к таким образцам крестьянской драмы, какими, к примеру, в русской драматургии стали «Горькая судьбина» Писемского или гениальная «Власть тьмы» Л. Толстого.

И в литовской прозе первых послевоенных лет рассказы Ю. Балтушиса примечательны именно глубиной проникновения в душевный мир героев. В отличие от пьесы «Ранним утром», где автор скован шаблонным конфликтом, в его рассказах «Ночь перед большой пахотой», «Совесть», «Краюха» борьба с пережитками, рост социалистического сознания показаны с теми особенностями, какие были характерны для послевоенной литовской деревни. Читая их, постигаешь всю сложность обстановки, проникаешься сердечным расположением к таким незаметным героям села, как колхозник Шилинис, на свой риск и страх разоблачивший кулаков, которые пробрались к руководству колхоза («Совесть»), сочувствием к крестьянину Нарутису, которого непонимание обстановки и природное мягкосердечие побудили оказать помощь врагу и принесли столько неизбывного горя. Рассказ «Краюха» потрясает обнажением жестокой правды жизни, и мысль автора о невозможности какого-либо снисхождения к озверелому врагу входит в сознание как насущное требование подлинного гуманизма.

Творческая деятельность писателя в первое послевоенное десятилетие не исчерпывалась только его опытами в прозе и драматургии. Он не покидал и жанра сатиры. Одновременно, исподволь шла работа над произведением, которое стало одним из значительных явлений не только в литовской, но и во всей советской послевоенной литературе, над романом «Проданные годы» (вышел в 1957 году).

Деревенская, крестьянская тема для литовской литературы не нова, она для нее даже традиционна. Однако роман Балтушиса в самой художественной сути своей таит нечто новое. Ему свойствен какой-то особый колорит, мягкость, глубина понимания, особое настроение. Не так легко объяснить, в чем тут дело, но, думается, читая книгу, вы заметили, что, как ни мрачна действительность прошлого, роман как бы освещен оптимистическим чувством. Самая действительность отнюдь не смягчается при этом, напротив, в солнечном свете только резче становятся тени, и все же при чтении вами овладевает бодрое, жизнерадостное настроение. «Проданные годы» не только роман отрицания прошлого, но и ясного понимания этого прошлого, объяснения его. Как во всяком большом произведении искусства, в нем есть своя художественная тайна, свой секрет.

Секрет этот станет нам понятен, если мы обратимся к истории создания романа.

Еще в годы буржуазного режима возник у Балтушиса замысел книги такого рода. Более того, к началу 1941 года работа в основном была закончена. Отрывки даже появились в печати. Но во время войны рукопись погибла. Вспоминая о характере той книги, автор говорит, что это была сердитая книга, в ней было больше ненависти к кулакам, чем объяснения жизни. И это естественно. С тех пор прошло много лет. Писатель иными, умудренными глазами вглядывался в прошлое, стремясь не только обличить, но и осмыслить его, рассмотреть в нем черты того будущего, которое стало настоящим. И вглядывался не просто с общедостигнутых высот настоящего, а вспоминая конкретные судьбы прототипов героев, с точки зрения сегодняшнего бытия тех, кто в прошлом был угнетаем хозяевами, а ныне стал подлинным хозяином свободной советской Литвы. Совсем недавно в журнале «Советская литература» писатель рассказал, как создавался тот роман, который вы только что прочли.

«Я хорошо еще с детства знал героев романа „Проданные годы“. Однако, приступая к его написанию, я понял: мне надо увидеть их снова, увидеть реальных, живых, во плоти и крови. Увидеть, какими они стали теперь, пройдя долгий жизненный путь со своим народом.

В отдаленном районе республики разыскал я своего Ализаса, который в „Проданных годах“ сошел с ума от кулацких побоев. Не физическая боль сломила тогда его — что значит физическая боль для пастушка, детство которого было столь безрадостным! Ализас лишился рассудка из-за того, что оскорбили его человеческое достоинство, унизили его в глазах людей и прежде всего в глазах любимой девушки Аквнли. И вот я его увидел. Крепкая крестьянская натура взяла свое, он здоров теперь, нынешняя жизнь вернула ему человеческое достоинство, веру в себя. Работает Ализас в колхозе, считается лучшим столяром, это один из самых уважаемых людей в округе. Нашел я и Аквилю, тоже в колхозе, только в другом районе республики. Все ее дети получили высшее образование, стали врачами, инженерами, агрономами. В день ее рождения они собираются в родном доме и низко склоняют голову перед ней, некогда забитой батрачкой, пасшей кулацкий скот. В другом районе нашел я Стяпукаса, работает он бригадиром и поет совсем не ту песню, что певал в годы моего детства. Отыскал я и батрака Пятраса, несшего свет революции в темную литовскую деревню. Теперь он председатель одного из лучших колхозов республики. Герой Социалистического Труда… Обнялись мы с ним, расцеловались, вспомнили детство, смахнули слезу. И тут я внезапно понял: можно приниматься за роман. Уже можно. Теперь получится».

Трудно что-нибудь добавить к этому. Художественная тайна романа, его оптимистического звучания раскрыта, как говорится, до конца.

Читатель, конечно, обратил внимание на необычную форму книги, состоящую из отдельных новелл. Она так и названа автором — «роман в новеллах». Талант Балтушиса-новеллиста, несомненно, проявился в том, с каким чувством слова, экономией в средствах он рисует своих героев, проявился и в сферической завершенности отдельных глав. Впрочем, только ли талант новеллиста? Разве в блестящих диалогах, где так и сверкает, так и искрится меткий сочный народный язык, в речевых характеристиках героев не сказывается так же мастерство драматурга?

Форма, избранная автором, оказалась наиболее емкой, чтобы вместить щедрое богатство разнообразных деревенских типов, выведенных автором, и этим осветить как бы все углы и закоулки жизни раздираемой классовыми противоречиями деревни и внутреннего мира самых различных слоев этой социальной среды. Фигуры маленьких пастушат, батраков и их хозяев вне зависимости от того, какое место отведено тому или иному персонажу, обрисованы с такой пластичностью и глубиной проникновения в человеческую душу, что каждый из них предстает во весь рост, сохраняя свою национальную и социальную физиономию и индивидуальный облик.

Ализас, в котором погиб талант скульптора, батрак Йонас — человек доверчивой души, покончивший с собой, непокоренный насмешник-большевик Пятрас, чье полное достоинства поведение вселяет страх в хозяйское сердце, и многие другие, уже знакомые вам персонажи — батраки и хозяева — какие это все живые самобытные натуры?

Возник на страницах книги хозяин первого проданного лета героя и ушел с ее страниц, чтобы не возвращаться более, но навсегда запомнился как своей спесивой сентенцией: «А зачем наймиту наука? Свиньям лекции читать?», так и полной неспособностью вести собственное хозяйство, но зато удивительным умением выезжать на чужом горбу.

На одно лето появилась так же бедовая Она. Но уже не забудешь, что именно простоватая Она дает меткую, убийственную характеристику буржуазного государства. «Как так что это — власть! — сердито крикнула Она. — Не знаешь, что это — власть? Власть — это, ну… власть, — начала заметно сбиваться девка. — Власть смотрит, чтобы всем было хорошо, чтобы люди не дрались, потом еще… водку продает, ну, и там… Или ты, глупенький, не понимаешь?».

Но, пожалуй, наибольшего совершенства достигает автор в изображении героев второго проданного лета: семьи кулака Дирды. Семья эта состоит из трех братьев, сестры Салямуте, старухи матери и параличного отца, продолжающего держать домочадцев в своем уже не гнущемся кулаке.

Младший Дирда — кузнец Повилёкас написан так любовно, с таким проникновением в характер, что сразу же завоевывает самую глубокую симпатию и расположение. Повилёкас, как, впрочем, и другие братья, батрак в собственной семье. Деспот-отец полностью присваивает его труд. Но, будучи целиком в материальной зависимости от семьи, Повилёкас уже во многом свободен от духовной кабалы кулацкого хозяйства. Единственная в старой деревне рабочая профессия кузнеца сделала этого доброго, отзывчивого и веселого парня иным человеком. Как он прекрасен в своем человечном отношении к маленьким героям книги. Как искренен в своем горе, переживая смерть деспота-отца. И как еще ограничен в своем идеале личного счастья и в способе достижения его. Смерть отца мало что изменила в семейных отношениях. И доведенный до отчаяния Повилёкас в свою очередь похищает деньги, украденные его сестрой у умирающего отца, и бежит из родного дома с любимой девушкой, которую никогда бы не выдали за младшего сына, обреченного всю жизнь батрачить на старших. Молодому советскому читателю трудно представить себе положение младшего сына в крестьянской семье. Но я, человек, проживший полвека, еще помню, как не в литовской, а в русской деревне девки грустно пели о живущем, правда, уже только в памяти, прошлом:

Поступок Повилёкаса, совершенный по принципу: вор у вора дубинку украл, вызван волчьим законом жизни, способной искалечить благородную натуру.

Трагикомическая драма собственничества, разыгрывающаяся на глазах героя в доме Дирды, по глубине изображения достойна стать в ряд с лучшими классическими образцами разоблачения собственнического строя, гасящего и уродующего человеческую душу. Проницательность старого Дирды, его здравый смысл свидетельствуют, что в нем погублен страстью скряжничества и накопительства человек далеко не заурядный. Дивная сцена разговора старика с наймитом-пастушонком, раскрывающая проблеск человеческого в старом Дирде, невольно напомнила о Горьком. Талант Балтушиса, думается, внутренне родствен таланту великого русского писателя.

А самый герой-рассказчик, маленький подпасок! Наивная прямота мальчишеского восприятия оборачивается под пером автора тонкой иронией, становится чудесным средством его, авторской, взрослой оценки того или иного героя. И при этом ни на йоту не поколеблена наша вера в правду характера мальчика, в детскую непосредственность его восприятия. Большое это искусство и как немногим оно удавалось!

Отношение художника к созданным им образам сложнее, чем это принято думать. Часто говорят, такой-то (положительный) образ свидетельствует об искренней любви писателя, а такой-то (отрицательный) написан с искренней ненавистью. Но отношение автора к созданным им образам не может быть определено категориями просто любви и просто ненависти. Художник не списывает с натуры, — созданные им герои, даже имеющие прототипов, равно детища его духа, его фантазии, положительные и отрицательные, они равно нужны ему для воплощения творческого замысла, идеи его произведения. И автор одинаково любовно пишет тот или иной образ, вкладывая в него частицу своей души и выражая определенное моральное отношение к нему.

В зависимости от того, насколько свойствен писателю этот дар родительского, если так можно сказать, отношения к героям, изображаемые им характеры обретают многогранность и объемность, а выражение творческого замысла — необходимую социальную глубину. В романе Ю. Балтушиса мы имеем дело именно с таким художническим отношением к жизненному материалу.

Замысел этот, как верно указал один литовский критик — в разоблачении собственнического мировоззрения и морали, в страстной защите и (добавлю от себя) возвеличивании человеческой красоты и благородства. Да, в романе, как писала литовская критика, писатель с удивительной силой и убедительностью разоблачает звериное лицо литовского кулачества. Но как всякое подлинно художественное произведение, роман шире положенного в его основу материала. Он раскрывает полную историческую несостоятельность и обреченность собственнического мировоззрения и неминуемую победу новых человеческих отношений. Он актуален и современен в полном смысле этих слов.

Гуманистическое начало определяет жизнеутверждающий пафос романа.

Остается досказать немногое. Известно, что Юозас Балтушис работает над второй книгой романа, которым он вступил в пору творческом зрелости. А творческая зрелость художника — это не что-то статичное, не остановка в пути, а сочетание мастерства, жизненного опыта с высшей мобилизацией творческих сил, что позволяет ему уверенно идти вперед, осваивая все новые стороны действительности и духовной жизни человека.

В 1958 году Ю. Балтушис написал очерк «О чем не сложили песню». Есть в этом очерке лукавая полемика с теми, кто затопил нашу периодику непереваренными туристскими впечатлениями о заграничных поездках. Утверждение окружающей нас повседневной жизни, жизни своего народа, как главной темы искусства, составляет пафос очерка. Вдохновенно рассказал в нем автор о сегодняшнем дне Литвы, о ее строителях.

Гуманистическое начало творчества Балтушиса нашло свое развитие в «Рассказах о любви», посвященных жизни человеческого сердца. Тут и полная драматизма история любви неуклюжего деревенского парня, развивающаяся в трагической обстановке классовой борьбы («Прямых дорог не бывает»), и комическая новелла о корыстолюбивой крестьянке, раздираемой противоречиями между одержимостью любовной страстью и собственничеством («Валюсе понадобился Алексас»), и короткий рассказ, где удивительно просто раскрыта сила чувства, живущего в сердце старика крестьянина, чувства, так и не высказанного жене за полвека совместной жизни, отягощенной повседневной суетой. Рассказ старика о несостоявшемся признании полон горестного недоумения и рождает не только отзыв сочувствия чужой беде, но и щемящее чувство несовершенства этой стороны человеческого бытия («Чего не сказал Лаукис»). И будет ли то юмористическая новелла о глупой Валюсе или окрашенная лирической грустью новелла о тщательно скрываемом чувстве стареющей женщины («Последняя тихая радость») — все они освещены мягкой и доброй улыбкой человека, постигшего многие загадки сердца.

Талант Балтушиса не просто мужал с годами, но и приобретал новые качества, как бы прояснялся, светлел по мере того, как изменялась жизнь народа. С годами исчезала резкость и угловатость, некоторая прямолинейность, свойственная еще и первым послевоенным рассказам. Даже обличительные свойства его таланта обретали иную эмоциональную окраску — удары сатирического бича сменились лукавой насмешливостью, сарказм — иронией. Балтушис превосходно умеет, как говорит старая поговорка, погладить против шерсти. И умеет отрадно и сердечно возвысить человеческое в человеке, окружить образы дорогих его сердцу героев поэтической симпатией и любовью.

Читаешь «Проданные годы» и новые произведения писателя и видишь, что на них как бы легли отсветы нашего сегодня, времени, когда, говоря словами поэта:

В жизни писателя огромное место занимает общественная деятельность. Депутат Верховного Совета республики Ю. Балтушис тесно связан с сегодняшней жизнью народа. Эта жизнь ему предстает одновременно и как бы сверху — в ее перспективах и развитии, и прежде всего снизу — в постоянном общении с трудовым людом. Говорят, что нет в Литве такого уголка, где бы он не побывал. Такая живая связь с народом и даст ему как художнику возможность чутко воспринимать духовные потребности общества и утверждаться в своих произведениях, касаются ли они прошлого или настоящего, на позиции, «соответствующей образу мыслен, интересам, чаяниям наших современников».

Как и каждому художнику, Балтушису свойственно размышлять над предметом искусства, сутью литературы, ее предназначением в обществе. Свои убеждения, свои верования он однажды высказал в той своеобычной манере, где шутливо-хитроватая улыбка и самые серьезные мысли так естественно уживаются друг с другом.

«Литературу можно сравнить разве что с женой — да, да, с капризной, требовательной и ревнивой женой. И то лишь, зарубив себе на носу, что она в миллион раз суровее всякой, даже самой суровой жены. Ей не объяснишь, что у тебя не было времени, настроения, что тебя покинули силы или не посетило вдохновение, что тебе пришлось присутствовать на заседании, где обсуждались вопросы выращивания кукурузы или проблемы алкоголизма среди писателей. Все объяснения она пропустит мимо ушей, как распахнутые ворота — ветер. Не объяснения нужны ей. Ей нужен ты сам. Все твои силы, все сердце, весь ум, все время и вся твоя кровь. Она требует, чтобы все свои дни и годы ты посвятил ей и только ей; чтобы ты всегда находился в самой гуще жизни и всегда впереди, рядом с самыми передовыми людьми эпохи и всегда чуть выше их по своей культуре, по глубине своею сердца и ясности своего разума. Она требует, чтобы ты всесторонне познал реальную жизнь и прежде всего познал человека — творца всей жизни. И познал бы его не на заседаниях редколлегии и бюро, а там, где знают, почем фунт лиха. И чтобы всю свою жизнь ты посвятил увековечиванию человека в литературе. Ибо без живого человека нет настоящей литературы, как нет и вообще ничего хорошего в жизни. И позже, когда по удивительному закону сохранения вечной молодости земли ты окажешься там, откуда никто не хочет вернуться и никогда не возвращается, грядущие поколения станут судить о тебе и о ценности твоего существования не по чему-либо другому, а именно по тому, как понял ты и как увековечил живого человека своей эпохи».

И эти слова как нельзя лучше рисуют человеческий и писательский облик Юозаса Балтушиса.

А. Макаров